Шолох. Теневые блики

Размер шрифта: 13

* * *

Вселенная открыта для тебя, искатель.

1. Долг перед обществом

И я коснулся дна и, оттолкнувшись,
вверх поплыл на свет неведомых,
невидимых планет…
Старинная дэльская песня

Дважды в месяц, на новую и на полную луну, все жители Шолоха крепко запирают двери своих домов.

В это время смутные тени в тёмно-зелёных одеждах выходят в лес. Их неясные лица под глубокими капюшонами дышат золотом старинных гобеленов, а ярко-оранжевые фонари освещают им путь. Шаги незнакомцев легки: ни одна травинка не чувствует их тихой поступи. Всюду царит безмолвие. Не крикнет птица, не шелохнётся листва старой ивы.

В такие ночи Шолох, столица Лесного королевства, безраздельно отдан духам.

Мы называем их бокки, потому что на древнем наречии Восточных Пределов «бокки» означает «искра», «тайна» и «непостижимое».

Бокки бродят по всему городу. Они кружат по дубовым рощам, выходят на центральные улицы, спускаются к бурным водам реки Нейрис. Иногда они подолгу стоят под окнами того или иного дома, и только фонари со скрипом раскачиваются на ветру.

Никто не смеет нарушить дозор бокки-с-фонарями.

Нельзя препятствовать их скорбным прогулкам. Они – егеря старых королей, важнейшая часть нашей истории. Признавая право бокки на две ночи в месяц, мы будто снимаем шляпу перед богами-хранителями, без которых Шолох никогда не стал бы Шолохом.

Но… как быть, если дух уже битый час топчется на твоей клумбе и колотит, колотит, непрестанно колотит в окно фонарём?

– Вот зараза! – Ка́дия поднялась из кресла и потопала к нарушителю спокойствия. От обжигающего чая нос подруги раскраснелся, оттеняя её пшеничную шевелюру.

– Эй, ты, призрак! – Кад ткнула пальцем в стекло. – А ну брысь отсюда!

Ноль эффекта. Бокки по ту сторону продолжал бесчинствовать.

Хотя я на его месте поумерила бы пыл: Кадия страшна в гневе. Писаная красавица, стражница, дочь высокопоставленного чиновника и просто боевая натура, она кому хочешь задаст жару. Будь он хоть трижды «непостижимый».

Я тоже с любопытством подошла туда, где спальня обрывалась в ночь. За панорамным окном во всю стену, выпуклым, как аквариум, мир духов плыл под толщей волшебства.

И только бокки всё стучал. Вот сумасшедший дятел!

– Что будем делать? – прикинула я.

– Не обращайте внимания! Тогда ему, наверное, надоест, – предложил Да́хху.

Дахху – это третий и последний из нашей дружной компании.

Сейчас он полулежал на диване, и длинный полосатый шарф обматывал его шею свободными петлями, свисая чуть ли не до пола. Дахху дотошно изучал передовицу «Вострушки» (лучшая столичная газета, печатается под редакцией Анте Давьера). В новостях не было ничего интересного, но Дахху, знаете ли, педант.

И, думаю, он прав насчёт бокки. Я кивнула и наглухо задёрнула шторы.

– Вот и славненько! – одобрила Кадия, когда глубокий синий бархат приглушил истерику духа.

Подруга с размаху плюхнулась на грушеподобный пуф, схватила миску с виноградом и продолжила учиться ловить ягоды ртом – с подброса. Получалось ужасно! Половина трагически улетала на пол, но Кадию это не смущало. Её вообще немногое могло смутить. К сожалению.

Кстати, да, я же не объяснила.

Дахху, Кадия и я – бывшие однокурсники. Семь лет мы втроём жили у строгого наставника, магистра Орлина, получая достойное аристократов высшее образование. Но, на мой взгляд, главным, что каждый из нас обрёл за эти годы, стали вовсе не знания, а настоящие друзья. Те, за кого держишься крепко, как за шток-мачту во время шторма. И кому легко прощаешь минное поле из винограда на своём ковре.

Мы с ребятами часто собираемся на совместные ночёвки у меня дома.

Вечеринки всегда проходят одинаково: мы болтаем обо всём на свете, потом кого-нибудь тянет танцевать, и мы пляшем, будто бешеные кочевники, а ближе к утру заваливаемся спать, и по комнате долго летают уютные шепотки: «Ты уже уснула?», «Дахху храпит, зараза», «Давай ему лимоном на язык капнем?».

И ни разу ещё в нашу тесную компанию не пытался ворваться чужак. Тем более такой неожиданный и рьяный, как бокки-с-фонарём.

Стук фонаря о стекло всё ещё слышался, но тихо. Я вернулась к своему занятию: подошла к камину и стала технично рвать письма, пришедшие за год. Обрывки официальных бумаг – сплошь отказы в приёме на работу – мёртвыми мотыльками падали по ту сторону витой решётки. Будет холодный день – разожгу огонь и спалю всё это к праховой бабушке.

– Тина́ви, а что с твоим последним заявлением? – вдруг с набитым ртом спросила Кадия.

Я изобразила, что не слышу.

– Тина-а-а-ави! – пропела подруга.

– Каким из них? – неохотно буркнула я.

– На должность тренера по тринапу[1] в Академию.

Мой взгляд скользнул к остаткам конверта в глубине камина. Я пожала плечами:

– Моя кандидатура им не подошла. Вы бы видели, как перекосило ректора Шэвлиса, когда я призналась, что теперь я магическая калека. Я уж думала – инсульт! Откачивать его собралась…

Кад нахмурилась:

– Да перестань ты называть себя калекой! Магия не часть тела. Её потеря не сравнима с физическим увечьем. И учитывая, где я работаю, я знаю, о чём говорю.

– Заметь – ты работаешь. А я – нет. Ни одному приличному месту в королевстве не нужны отбросы общества.

– Хей, госпожа Страждущая, следите за языком!

Я раздражённо дёрнула плечом и отвернулась к книжному шкафу. В зеркале на полке отразилось, как Дахху таращит глаза и знаками показывает Кадии, чтобы она сменила тему. Деликатный ты мой…

– Знаешь, Кад, даже если я стану грубой, как сапожник, это не сделает ситуацию хуже. Потому что хуже просто некуда. Дахху нередко гундит, что в Лазарете ему дают мало свободы для творческого самовыражения, ты жалуешься на большие нагрузки в корпусе стражи, а я даже в такие моменты думаю, что хотела бы оказаться на месте любого из вас. Лишь бы не быть на своём, где передо мной одна за другой захлопываются все некогда широко открытые двери карьерных перспектив – и у меня нет никакой возможности это предотвратить. И всё из-за одной оплошности в выпускную ночь!

Я запнулась. Потом с горечью продолжила:

– Ситуация с должностью тренера в Академии меня просто добила. Казалось бы, ну какое значение для преподавания спортивной дисциплины может иметь отсутствие магии? Но всё-таки я получила отказ. Несмотря на мои многочисленные медали, превосходный диплом и, прах бы её побрал, стопку рекомендаций. Вот они, сплошные плюсы жизни в колдовской столице! Больше идей о достойном трудоустройстве у меня нет. Так что: добро пожаловать на дно, Тинави из Дома Страждущих! – Я театральным жестом распростёрла руки и поклонилась.

Перехватив мой взгляд, Дахху сочувственно блеснул глазами из-под темно-шоколадной, в цвет волос, шапки. Зима на улице или начало мая, как сейчас, – Дахху из Дома Смеющихся почти никогда не расстаётся с вязаными аксессуарами. Богемный шик? Да нет! Скорее нехитрый способ спрятать шрамы на шее, полученные в детстве. И седые пряди на макушке.

Кадия же ринулась в бой: выкарабкалась из мягкого пуфа, засасывающего, как зыбучие пески, подошла ко мне и ободряюще потрепала по плечу. Жест получился воистину материнским: Кадия выше меня на голову.

– А ну, отставить грусть! Надо продолжать бороться! Бороться до конца! – патетически заявила она, как на трибуне выступала.

И, следуя её завету, со стороны окна послышалось настолько отчаянное, страшное звяканье стекла о стекло, что мы втроём подпрыгнули.

Дахху мигом отбросил газету, подбежал к окну и дёрнул за бархатную верёвочку, отчего шторы со скрипом разъехались в стороны. За ними, как на театральной сцене, снова возник бокки-с-фонарём.

На этот раз пустое лицо призрака оказалось в пугающей близости: оно почти прижималось к стеклу. Туманный подол зелёного плаща змейкой обвивался вокруг моих розовых кустов.

Смеющийся шумно сглотнул и хотел отступить, но мы с Кадией уже подпёрли его сзади. Ведь нам известно: любопытство веселее страха.

В стекле слабо светились наши отражения: задиристая Кад, носатик Дахху и моя глазастая физиономия. Между нами, будто мистический судия, мерцал стоявший по ту сторону бокки.

У лесного духа резко прибавилось энтузиазма. Теперь он колотил без остановки.

– Э-э… – сказала я. – Он так окно разобьёт!

– Да он там не один! – Отражение Дахху зашевелило полупрозрачным ртом. – Вон, от леса ещё идут.

Следующие пару минут мы во все глаза таращились на происходящее в саду. Музыкальное сопровождение в стиле «звяк-дзыньк-звяк-тыдыщ» добавляло сцене колорита.

Вдали, между густо растущих сосен, зажигались новые и новые огоньки – оранжевые искры в лесной прохладе, тихой и влажной, как речное дно. Призраки приближались.

Кадия озадаченно хмыкнула:

– Тинави, у тебя дома достаточно еды? Чувствую, придётся держать осаду!

Вдруг Дахху прильнул вплотную к окну, всматриваясь. У калитки творилось неладное: дюжина бокки столпилась там тесным кругом. Наш дух-первопроходец тоже развернулся и отправился к ним. Мне показалось, что нечто чужеродное закралось среди бокки. Я сощурилась. В зеленовато-зыбких рядах мелькнуло что-то белое… Ещё раз, ещё…

– Ребята, а там может быть человек? – Мой голос неожиданно охрип.

– Да вряд ли… – протянула Кадия.

И тотчас мы поняли, что ни разу не «вряд ли». Среди бокки действительно затесался кто-то в белой одежде: он был плохо виден, но, судя по всему, отчаянно махал руками.

Дахху не стал махать в ответ и молча бросился в прихожую. Мы кинулись за ним.

В моей голове лихорадочно завертелись обрывки старых сказок: «Кто выйдет к бокки – того найдут через сорок дней под горой»; «Бокки коснулся Ши Лиардана, и мальчик обернулся чёрной птицей, после чего навсегда улетел в ночное небо». Или вот это, моё любимое: «Бокки поставил фонарь на землю и съел её живьём».

Что вполне могло оказаться правдой, потому что в Шолохе настолько уважают бокки и настолько боятся нарушить хлипкое магическое равновесие, помешав им, что никогда не изучают духов экспериментально. Только на расстоянии: через окошко и по книжкам.

А значит, на самом деле никто не знает, чем обернётся столкновение с бокки лицом к лицу.

В коридоре Кадия молниеносно сдёрнула с крючка мою биту для тринапа и пинком распахнула дверь. Мгновение спустя она уже мчалась через лужайку, тонконогая и стремительная, как зубастая цапля Рычащих болот. Дахху семенил следом, стараясь не расплескать собранное в ладонях заклятие.

Итак, прошу любить и жаловать: мои друзья – храбрые самоубийцы! Ладно Мчащаяся, она стражница и привыкла к тому, что может надрать задницу очень многим, но зачем доходяга Дахху из года в год суёт голову в самые узкие и безнадёжные петли – это для меня загадка.

Прихватив с вешалки зонтик – так себе оружие, но он хотя бы острый, – я выбежала за ними. Трава под босыми ногами была щекотной и влажной; сгустившаяся до черноты ночь пахла душистой сосновой смолой и цветочными лепестками. Полная луна просвечивала сквозь верхушки пиний, и в её неверном свете сцена, развернувшаяся в саду, напоминала шаманский обряд.

При появлении Кадии, которая с криками бежала в авангарде нашей маленькой армии, бокки начали медленно расходиться. Очень медленно, словно мёд, лениво уступающий воткнутой в него ложке. Мчащейся пришлось остановиться и грозно потрясать битой, не сходя с места, иначе бы она просто врезалась в неохотно разбредающихся духов. Серая пижама Кад издали казалась доспехами.

– Ну-ка пошли отсюда! Кыш! – Подруга разгоняла бокки, как кур на ферме. Как ни странно, призраки слушались: уплывали прочь с таким колоссальным спокойствием, будто всё было в пределах нормы.

Дахху подскочил к лежащему на земле пареньку. Возле того ещё отиралась пара бокки, но вошедшего в раж Смеющегося это не смутило. Он прошмыгнул мимо духов, предупреждающе приоткрыв ладони с бурлящим заклятием, и был таков. Я выставила зонтик на манер щита и стала оттеснять запоздавших бокки в сторону.

Впрочем, те всё равно не собирались оставаться в обществе таких негостеприимных хозяев, как мы. Чуть ли не откланявшись напоследок, они растворились вдали, сопровождаемые лесными огоньками.

Виновником нашей неурочной вылазки оказался подросток лет двенадцати. Невысокий, с лицом правильной овальной формы, он свернулся на траве калачиком и лежал, подложив руку под голову. Уютненько так лежал. Ярко-каштановые волосы с лёгким красноватым оттенком (совсем как у меня) завивались на кончиках. Курносый нос побледнел, созвездие из родинок темнело на щеках, а белый комбинезон мальчика был перепачкан зелёными стрелами разнотравья и земляной крошкой.

– Он жив? – напряжённо уточнила я у Дахху.

Смеющийся пытался нащупать у незнакомца пульс. Шапка Дахху съехала набекрень, фисташковые глаза блестели от адреналина.

– Да, – облегчённо выдохнул он. – Ещё как жив.

– Тогда затащим мальчишку в дом. – Я огляделась. – Вдруг духи вернутся?

Мы втроём подхватили «жертву» на манер мешка с песком и заторопились в сторону коттеджа, провожаемые взбудораженным шёпотом ветра в древесных кронах. Когда мы огибали благоухающий куст чубушника, растущий возле самого крыльца, я увидела, как из кармана мальчишки что-то выпало.

– Донесём, я потом подниму, – предложил Дахху. Наш спасённый был на удивление тяжёлым для своего телосложения.

– Он что, носит кольчужный жилет под рубахой? Откуда столько килограммов? – пропыхтела Кадия, но мгновение спустя, непочтительно ткнув мальчишку пальцем в грудь и тем самым проверив свою гипотезу, озадаченно вывела: – Хм, ничего нет.

Мы внесли мальчишку в гостиную, пропитанную запахами инжирного пирога и кофе, встретившую нас мягким светом магических ламп с травой осомой. Увидев незнакомца, мой филин Марах – домашний питомец – встопорщил перья и тревожно заухал в углу.

– Я мигом, – сказал Дахху и вышел обратно в ночь.

А когда он вернулся, его глаза были в два раза больше, чем обычно.

– До меня дотронулся бокки, – глухо сказал Смеющийся.

– Что? Как? Они же все ушли?!

– Один остался. Когда я поднял эту штуку, – Дахху кивнул на свою ладонь, на которой лежал непонятный металлический предмет фиолетового цвета, – бокки-с-фонарём уже стоял рядом. Он коснулся моего локтя и сразу пропал, но этой доли мгновения хватило, чтобы мне стало ужасно холодно. Ощущение было такое, будто меня укололи ледяной иглой.

Отдав мне вещицу мальчишки, Дахху закатал рукав и стал придирчиво изучать, а затем растирать свою руку. Я, нахмурившись, с сомнением приблизила к носу загадочный предмет.

Вещица представляла собой цилиндр, оканчивающийся широкой частью, похожей на абажур. Сбоку его перекрывало молочно-белое стекло, а посередине находилась мягкая на ощупь, круглая кнопка с изображённой на ней дверью. Я нажала на неё несколько раз, но ничего не произошло.

Хм. Какой-то артефакт?

Положив вещицу на стол, я снова посмотрела на Дахху. Теперь Смеющегося знобило.

– Возможно, ощущение холода – это нервное? – предположила я.

– Надеюсь. – Дахху передёрнуло. – Не хочу практиковать ампутацию на самом себе. Как раз на следующей неделе её проходить будем…

– Да ладно! Если ты не затянешь с исповедью, тебя мигом вылечат.

– Не думаю, что стоит рассказывать в Лазарете о случившемся: мне кажется, за выход к бокки мне сделают публичный выговор, если не что похуже.

– По-твоему, выговор страшнее потери руки?!

Кадия, рубанув по воздуху ладонью, прервала нашу дискуссию:

– Так! Народ! Давайте решать проблемы по мере поступления. Сейчас у нас есть некий мальчик без сознания, и лично я хочу привести его в чувство, чтобы понять, за каким прахом он попёрся гулять в полнолуние. Может, он вообще психопат какой-то и мы зря его спасли. Нужно срочно определиться с его добропорядочностью. Это наш долг перед обществом! Так что извольте помочь. Дахху, на пощёчины он не реагирует, что там с пробуждающими заклятиями?

Заклинания не сработали. Мальчишка мирно спал.

Оставшееся до рассвета время – а поздней весной солнце встаёт очень рано – мы пытались его разбудить. Кадия – пинками и ушатом ледяной воды. Дахху – ворожбой. Я – уговорами.

Под утро мы совершили ещё одно жуткое преступление: связали подростка простынями, затолкали получившийся кулёк между диваном и стеной и с полными сомнения душами легли спать.

– Кад, – шепнула я подруге, когда Дахху вырубился. – Как думаешь, нас не посадят за такое в тюрьму?

– Сегодня не посадят! – оптимистично отмахнулась Кадия и сразу же мирно засопела.

Я со вздохом последовала её примеру.

2. Познакомьтесь с Полынью!

Удача – это всего лишь умение быть начеку.
Балатон из Дома Мчащихся, Глас короля

Меня разбудил громкий стук в дверь. Тяжёлые резкие удары, будто добиться внимания пытался горный тролль, а то и кто побольше.

В комнате было душно и жёлто от всепроникающего солнечного света.

Я подскочила на кровати и побежала открывать, на ходу перепрыгивая через спящие на матрасах тушки Дахху и Кадии. За диваном угрюмо безмолвствовал то ли спасённый, то ли похищенный мальчик.

Мальчик!

Прахов прах, прах, прах!

Неужели это Смотрящие из Лесного ведомства пришли по наши преступные души? Или чародеи-Лакмусы хотят перекинуться парой ласковых? А может, вообще Ходящие… Тогда пиши пропало.

У меня непроизвольно вырвался стон.

Я оглянулась на ребят. У Кадии, дрыхнувшей в позе звезды, ярко блестели на солнце волосы. Во сне подруга скинула с себя одеяло и возлежала с достоинством, удивительным для человека в пижаме. Дахху же свернулся под пледом в клубок, так что торчали только нос и нестриженые вихры.

Кулёк с загадочным мальчиком не шевелился.

Под несмолкающий стук я выбежала в прихожую, где за входной дверью скрывались неведомые каратели. Попытка отыскать в голове что-то похожее на план действий окончилась провалом. Лихорадочные мысли гулко врезались в костяные стенки черепа, не встречая по пути ни грана полезной информации: увы, я всегда была совой, плохо соображающей поутру.

Едва я замерла перед дверью, как стук оборвался.

– Госпожа Тинави, приветствую, – раздался спокойный и совсем не злой мужской голос. – Я не вовремя?

Хм. Каратели вряд ли были бы столь милы.

– Да, к сожалению, я не при параде, – озадаченно протянула я. – А вы, простите, кто?

– Меня зовут Полынь. Я ваш новый куратор и старший напарник в Иноземном ведомстве.

Я ошарашенно моргнула. Потом со вздохом покачала головой.

– Боюсь, господин Полынь, произошла какая-то ошибка. Я там не работаю.

– Теперь работаете, поздравляю. – В его голосе отчётливо послышалась усмешка. – Начиная с сегодняшнего утра вы занимаете должность Ловчей.

– Что?!

– Разве вы не получили ведомственную ташени? Мы отправили вам летучее письмо вчера вечером.

Моё лицо вытянулось, ведь я не помнила никаких ташени.

Ташени – это магические послания в виде бумажных птичек, которые «оживают» от нужного заклинания и находят адресата в любой точке города. Но если все окна и двери закрыты, ташени не сможет прорваться в дом…

А у меня есть дурная привычка: я люблю запираться в своём одиночестве.

– Тинави. – Чужак, в ответ на моё молчание, заговорил тем мягким тоном, какой выбирают для детей и дураков. – Давайте так. Вы закончите свои дела, приведёте себя в порядок, а я подожду здесь. Как будете готовы, выходите. И мы вместе отправимся в ведомство на ваш первый рабочий день.

– В ведомство, – тупо повторила я, – на мой первый рабочий день.

Человек выдержал многозначительную паузу.

Потом, судя по возросшей громкости голоса, он прижался к двери вплотную:

– Поторопитесь, если вы всё ещё хотите у нас работать. Вы ведь хотите?

– Д-да! – сказал мой подлый рот до того, как мозг успел его остановить.

Какое ещё «да»?!

Зажав провинившийся рот руками, чтобы ещё чего не ляпнул, я, спотыкаясь, попятилась в комнату.

Никогда ещё входная дверь в собственный дом не казалась мне такой манящей и пугающей одновременно.

* * *

По спальне бесшумно, но панически металась Кадия.

Дахху дрых, посвистывая на выдохе. Заботливо свёрнутый нами кулёк с мальчишкой был размотан и обескураживающе пуст: судя по всему, именно это превратило Мчащуюся в подобие безмолвного траурного вихря.

Вывод напрашивался сам собой.

– Сбежал?

– Сбежал! – трагическим шёпотом подтвердила Кадия. – Я очнулась от хлопанья ставни. – Она кивнула на второе окно моей спальни. Уже не панорамное, а обычное, скромно притаившееся за книжными полками.

Я выругалась, затем со вздохом протянула:

– Слушай, тут такое дело. Меня сейчас же вызывают в Иноземное ведомство.

Кадия отшатнулась.

– Я думала, нас максимум оштрафуют за выход к бокки!

– А меня не штрафовать. – Я покосилась в сторону коридора и понизила голос: – Меня приглашают на службу.

– Что? – Кадия удивлённо распахнула глаза, приоткрыла пухленький ротик… А потом мыском ноги непочтительно ткнула спящего Дахху.

– А ну подъем! – гаркнула она. – Тут у нас повод для праздника!

– А подождать он не может? – Друг плотнее завернулся в одеяло. – Такой божественный сон…

– Не может. Тинави взяли на работу в Иноземное ведомство!

Дахху мгновенно сел. Вертикальное положение он принял со скоростью игрушки-неваляшки. Проморгавшись, друг ошарашенно обратился ко мне:

– Это правда?

Да чтоб я знала!.. Я развела руками:

– Человек за дверью говорит, что да. Хотя я не подавала заявление, сами понимаете.

Ребята кивнули.

Конечно, они понимали.

Иноземное ведомство – это одно из важнейших государственных учреждений. Как бы прекрасны ни были твои знания и личные характеристики, туда просто нельзя устроиться, не имея возможности колдовать.

«Я завязала с магией», – шутила я на двух десятках собеседований, на которые успела сходить после инцидента.

Но никто почему-то не спешил смеяться в ответ. Все лишь хмурились и шустро сворачивали разговор под тем или иным предлогом. Я даже стала собирать их отговорки: «Кажется, обеденный гонг звонит… закончим на этом, госпожа Страждущая» – моё любимое; услышано в полной тишине в девять утра.

В общем, никто не рискнул сделать ставку ни на моё блестящее образование, ни на спортивные успехи, ни на сокрушительное – предположительно – обаяние, ни на другие, реальные и выдуманные, козыри. Графа «Магические способности: утеряны» метким щелчком складывала карточный домик карьерных надежд, хотя ещё год назад все пророчили мне блестящее будущее в Башне магов, о которой я так мечтала. Таяли, один за другим, осенние, зимние, а потом весенние деньки. Таяли мои некогда крепкая вера в себя и непробиваемый оптимизм.

Росла гора отказов на каминной полке.

Покосившись в сторону прихожей, я прикусила губу:

– Как быть?

– Иди и узнай подробности, – посоветовала Кадия.

Дахху задумчиво почесал свой выдающийся нос.

– Может, они социальную программу организовали? Что-нибудь с привлечением к службе не-магов?

– Может, – задумчиво согласилась я.

– На месте разберёшься. – Кадия бодро отмахнулась. – Только не спеши убеждать всех, что это недоразумение! Осмотрись, послушай, а там уже рот открывай. Договорились?

– Да. Но мне страшно, – призналась я. – Я не хочу опять понадеяться, а потом получить по носу.

– Ничего, мне тоже страшно, – проворчала Кадия. – Как подумаю, что ночной ребёнок принял нас за похитителей и сейчас со всех ног бежит жаловаться – так прям очень страшно.

Мы втроём растерянно посмотрели на окно. В него, сокращая обзор, кучей вваливались ивовые ветви – частая проблема с окнами Лесного королевства, знаете ли.

Дахху выпутался из одеяла.

– Я найду мальчика. Я поставил на него метку Чондра, и его путь будет светиться для меня лёгким серебристым цветом. Таким же, как моя новоявленная седина – теперь и на висках, спасибо бокки за это…

Он подошёл к подоконнику, крякнув, раздвинул ветки и полез наружу.

– Придётся повторять все движения мальчика, – пояснил Дахху и смешно поджал губы в куриную гузку.

– На Ловчего во дворе не нарвись! – всполошилась я. – Не то подумает!

– Всё под контролем. Дорожка ведёт в овраг. – Смеющийся неуклюже спрыгнул на розовую клумбу. – А ты иди в ведомство. Вперёд к мечте, как говорится.

– Поддерживаю! – Кад хлопнула меня по плечу с такой силой, что там теперь наверняка расплывётся синяк.

Внезапно решившись, я бросилась к шкафу и начала судорожно перебирать вещи в попытках найти что-то уместное. Судя по насмешливому уханью Мараха, надежды было ноль. Увы, год жизни в режиме «рак-отшельник» плохо влияет на гардероб.

– Возьми это, – посоветовала Кадия. Она ловко выудила из глубин шкафа изумрудное платье, выполненное в классическом лесном стиле: что-то вроде тоги из струящейся ткани. – Хорошо смотрится с синими глазами. Да и вообще, зелёный успокаивает. Правда, вряд ли это спасёт такую невротичку, как ты.

– А оно не слишком яркое для визита в ведомство?

Кадия всплеснула руками и ехидно зафыркала.

– Серьёзно?! Это человек, который день-деньской разгуливает в своей безумной летяге, боится привлечь слишком много внимания?!

– Летяга – это другое! – Я сдёрнула предмет разговора со спинки стула, пока этого не сделала Кад.

Любимый плащ шелковисто скользнул по коже, охлаждая моё напряжённое сердце. Другие носят на удачу амулеты, но я не мелочусь – таскаю целый плащ.

По летяге меня можно узнать за версту.

Почему «летяга»? Потому что объёмный крой, треугольный капюшон и широкие рукава придают плащу сходство с белкой-летягой. Некоторые детишки даже прыгают в таких с деревьев – смутно надеются на красивый полет. Говорят, целители, уставшие заращивать переломы, раньше часто подавали петиции против обманчивого фасона, но тщетно: лет пятьдесят назад Торговая палата объявила летягу традиционным нарядом королевства.

Однако мой плащ – уникум. Во-первых, он невероятного бирюзового цвета.

Во-вторых, задорно топорщится десятком цветных кармашков: их пришили специально, потому что мне нравится иметь с собой всякие полезные мелочи. Зеркальце, ягодные леденцы, складной нож, пустырник и крохотный томик стихов… Нужно что-то – спросите у меня, прежде чем идти на рынок.

Покорно надев выбранное Кадией платье, накинув поверх него летягу (теперь я похожа на хрестоматийную лесную жительницу с акварельной открытки), я пошла к выходу из комнаты. Но на пороге я замешкалась и, осенённая неожиданной мыслью, схватила со стола вчерашний цилиндрик.

– Вещица дорогая, мальчик захочет её вернуть, – объяснила я Кадии. – Страховка на случай, если Дахху не найдёт пакостника.

Потом я выскочила в коридор и бегом рванула к входной двери, за которой ждал таинственный господин Полынь из департамента Ловчих.

Если окажется, что он – плод моего воображения из-за недосыпа, я переубиваю всех в этом доме.

* * *

Нет, всё-таки не плод.

Человек, сидевший на скамье возле крыльца, явно был настоящим. Моя фантазия на такое не способна!

Непроизвольно отшатнувшись, я дала обратный ход: попробовала изобразить из себя свою кухарку, которая вышла на крыльцо развеять скуку и окинуть хозяйским взором цветочный сад (она действительно так делала).

Обман не удался. Полынь – теперь язык не поворачивался назвать его господином – встал и непререкаемо протянул мне руку.

– Рад познакомиться лично. – Его глаза озорно блеснули при виде моей очевидной паники. Мои губы с усилием дёрнулись в ответ.

Высокий, длинноволосый и поджарый, весь увешанный яркими бусами и амулетами, пришедший по мою душу человек был с ног до головы обмотан шелками.

Присмотревшись, я поняла, что основу многослойного наряда, мгновенно получившего от меня название «хламида», составляли отрезы шёлковой ткани, элегантно и непостижимо держащиеся на плечах и локтях Ловчего, а также несколько длинных маек, надетых одна на другую. Полы нестандартного одеяния достигали щиколоток Полыни и были украшены звенящими колокольчиками. Сверху на всё это Ловчий набросил накидку с кисточками на рукавах. В общем и целом хламида была красного цвета, но оттенки менялись от слоя к слою: ягодный и винный, карминовый и брусничный, гранатовый и темно-бордовый…

Дорогой костюм! И крайне эксцентричный.

Помимо амулетов, поверх этого шёлкового безобразия блестел, переливаясь на солнышке, тяжёлый медальон с механическими часами. Тик-так. Громкость устрашающая. У меня задёргался глаз: подстраивался под удары секундной стрелки, бедняга.

Что касается тёмных волос Полыни, доходящих ему до груди, то они частично были заплетены в косы и дреды, а также щедро украшены стеклянными бусинами, перьями, разноцветными верёвочками, бубенчиками, птичьими косточками и небо знает, чем ещё.

В лице Ловчего первым делом привлекали внимание глаза – огромные, пытливые и настолько тёмного серого цвета, что было непонятно, где заканчивается зрачок и начинается радужная оболочка.

М-да, красавчик! Не мужчина, а банши какая-то.

Неужели такие могут работать в ведомстве?

– И мне приятно познакомиться, – кивнула я, покривив душой. – А вы позволите увидеть ваш значок? Для проформы?

Полынь усмехнулся и протянул мне бронзовый кругляш в пол-ладони.

Благородная патина затягивала шероховатую поверхность значка. На одной стороне был изображён герб Иноземного ведомства: полуразвёрнутый свиток с нарисованной на нем картой мира и роза ветров. На обратной стояла печатка департамента Ловчих, представлявшая собой голову ястреба в профиль. Глаз коварной птицы смотрел на меня очень злобно.

По кромке значка вились старинные руны: «Полынь из Дома Внемлющих, Ловчий».

– Похож на настоящий? – поинтересовался вышеозначенный.

По интонации было не вполне понятно, серьёзно ли он спрашивает. Я недоверчиво воззрилась на чужака, он подмигнул и повернул левую руку ладонью вверх.

Предплечье Полыни густо покрывали переползающие одна на другую татуировки. Волшебную, ведомственную, между ними впихнули лишь чудом.

Я осторожно прикоснулась к изображению всё того же ястреба, и тотчас иголки холода острозубо впились в мою ладонь.

Что ж. Всё как полагается.

– А меня правда приняли на должность Ловчей? – спросила я. Сердце трепыхалось, будто воробьишка после стомильного пролёта.

– Правда, – твёрдо ответил Полынь. Так твёрдо, что ему сложно было не поверить.

Сердце сделало кульбит, воробью неподвластный.

– То, что я не получила ташени… это проблема?

Полынь глянул на часы.

– Только если задержимся ещё сильнее. Пора идти. И да, раз уж формальности позади: ко мне можно обращаться на «ты» и без смущения задавать любые, даже самые глупые вопросы. Хорошо?

«Зачем бокки напали на мальчика? Что привело их к нам? Кто предложил моё назначение?» О, у меня были вопросы… Но не к Полыни.

Ему я лишь улыбнулась.

* * *

А нам с вами, думаю, пора побеседовать по душам. В подведение итогов утра, так сказать. Расставим все палочки в рунах и с чистой совестью двинемся дальше, ибо моя история закручивается, как морская раковина, и однажды времени на «ля-ля» не будет.

Меня зовут Тинави из Дома Страждущих. Дом Страждущих входит в число семнадцати исконных родов Лесного королевства, равно как и Дома Мчащихся и Смеющихся. Так что Дахху, Кадия, я – все мы принадлежим к старой лесной аристократии, что, в принципе, в нашем современном веке не означает ничего сверхважного.

Я живу в уютном коттедже в Мшистом квартале, люблю размышлять о вечном-бесконечном, играю в тринап и сносно говорю на трёх чужеземных языках и двух древних. Я люблю тайны, туманы, книги, запах свежескошенной травы. Люблю находить ответы на незаданные вопросы: одни называют это любознательностью, другие – хамством, а по мне, так чистое веселье и эстафета наперегонки с мирозданием.

Хотя главное удовольствие в жизни мне приносят победы. Над собой, над судьбой, в меньшей степени – над окружающими.

Точнее, приносили. В прошедшем времени. Так как в плане побед этот год оказался на удивление паршивым.

В прошлом июне мы с Дахху и Кадией закончили учёбу, и, по закону подлости, одновременно с выпуском я потеряла способности к магии. Вообще. Напрочь. Это была моя ошибка, расскажу как-нибудь.

Теперь попросите меня разогреть вам яичницу без жаровни – и я позорно скроюсь в соседней комнате под звуки отвлекающей мелодии.

И да, сейчас я рассказываю это как забавную байку – натренировалась. Но на самом деле моё сердце разбито до сих пор. Просто пережить это легче с гордо поднятой рюмкой самоиронии.

Правда, в плохие дни рюмка выпадает у меня из рук и разливается ядовитыми лужами самоуничижения. Лучше не приближаться!

Вы ведь знаете, как это бывает: ты долгое время надеешься стать, например, бегуном, а потом оказывается, что твои ноги на десять сантиметров короче нормы, сердце бьётся едва-едва, лёгкие размером с кешью, и тело твоё физиологически не подходит для бега.

Так и у меня. Я всегда мечтала о жизни, полной магии и чудес, колдовских изысканий и заглядывания за звёздную ширму вечности. А ещё о великолепной, вверх уносящей карьере. Более того, я шла к этому с дикой скоростью: по сути, благодаря высоким выпускным баллам, рекомендациям и личной характеристике мне уже было обеспечено место в Башне магов, но…

Инцидент поставил крест на этом. Вердикт не подлежал обжалованию: способность к колдовству не вернётся, а магическому обществу калеки не нужны.

Мне пришлось шустро смещать приоритеты, ведь мечтать о заведомо недостижимом не лучшая идея для самосохранения. Это разрушает изнутри, потому что изо дня в день ты понимаешь, что обречён на проигрыш.

Мне думалось, что я уже почти смирилась.

Но вот так штука: некий Полынь ведёт меня в Иноземное ведомство на работу прямо сейчас. А я изо всех сил сжимаю зубы, чтобы моя челюсть не приземлилась на грудь от таких чудес.

Что ж…

Посмотрим, что за фокус приготовила судьба.

3. Иноземное ведомство

Долой департамент Ходящих! Не дадим тру́сам в масках лезть в наши жизни! Никому не позволено шпионить за своими! Прочь, железнолицые!
Агитационная листовка двухлетней давности, прибитая к забору на улице Сойкиного Пера

В Шолохе самое удивительное то, насколько гармонично этот здоровый, бурлящий жизнью город растворяется в густом лесу.

Бывает, идёшь себе, задумаешься мимоходом, а очнёшься уже в чащобе. Дубравы захватывают власть профессионально. В некоторых местах это взаимопроникновение доходит до абсурда: городские мощёные дорожки минуют ряды обросших мхом каменных домов и внезапно, совершенно нелогично, обрываются между кустом, пнём и пригорком. А двести метров спустя появляются вновь, как ни в чём не бывало.

По дороге к центру мы с Полынью миновали несколько таких прогалин.

Шли молча. Я не знала, что сказать, а Ловчий отмахивался от вайтов – игривых духов воздуха, похожих на прозрачно-леденцовых светлячков.

Вайты увязались за нами ещё на моём участке. Подрагивая от удовольствия, они назойливо звенели колокольчиками в волосах Полыни, перебирали амулеты на его груди, бренчали многочисленными оберегами.

Честное слово, я бы их уже пристукнула на его месте! Но он, наверное, привык, ведь вайты падки на всё волшебное, а от Полыни разило магией так, что я буквально задыхалась от плотности энергетического поля. И немного от зависти…

Между тем мы вышли на набережную реки Арген – тут начинается центр, – и мир вокруг резко просветлел. Стало весело и звонко.

Горожане сновали вдоль мозаичной мостовой, щеголяли акцентами всех мастей. На воде покачивались лодки, чьи хозяева, разбирая снасти, громко подпевали уличным музыкантам. Примостившиеся рядом рыбаки косились на них отнюдь не добро. Ивы шелестели, низко склонясь над рекой, а дети играли зеркалами, посылая в прохожих солнечные зайчики.

Птицы орали как ненормальные. Считается, что причиной тому зашкаливающий у них уровень счастья от пребывания в нашем благословенном краю. Хотя, признаться, иногда мне кажется, что они просто глуховаты и потому ведут свои разговоры на повышенных тонах: «Э-э-эй, ну как там твоё новое гнездо, Барли?» – «Что говоришь, Селви, я не слышу?!» – «Гнездо, говорю, как гнездо?!» – «Селви, говори громче, на этой улице ужасно шумно!» – «Вы, идиоты, заткнитесь оба, я тут птенцов кормить пытаюсь!»

Вайты, ошеломлённые живостью улицы, что-то прожужжали и усвистели обратно в чащобу. Полынь хмыкнул им вслед и тотчас хищно повёл носом: на набережную выкатилась кофейная телега.

Пленительный аромат буквально сшибал с ног, скрип колёс казался чарующим пением ундин. Мы с Внемлющим дружно уставились на источник гарантированного блаженства.

Переглянулись.

– Выпьем на ходу, я возьму, – коротко кивнул Полынь и решительно пошёл к телеге.

Я невольно улыбнулась. Кофейная проверка пройдена: значит, мы найдём общий язык!

– Тинави, ты когда-нибудь была в Иноземном ведомстве? – спросил Ловчий, вернувшись, и сделал большой глоток. Потом сразу же поморщился и буркнул заклинание – обжёгся, значит.

Я помотала головой:

– Нет. Зато была в Военном, там работает моя лучшая подруга. – Я вспомнила тесные коридоры, горы оружия, грубоватых стражей и добавила: – Так себе местечко! Надеюсь, наше не воняет по́том и не забито самовлюблёнными мужланами?

Полынь хмыкнул:

– Ну, разве что в департаменте Указующих… Знаешь, кто это?

– Конечно. Стратеги внешней политики.

– Верно.

Я осторожно подула на слишком горячий кофе. Ловчий прищёлкнул пальцами, и напиток мгновенно остыл до комфортного состояния. Лихо Полынь колдует! По любому пустяку.

– Я догадываюсь, что ты умница, но на всякий случай повторю привычный инструктаж, – дружелюбно продолжил куратор. – Всего в Иноземном ведомстве насчитывают пять департаментов. Во-первых, Ловчие. Это мы, занимаемся делами иноземцев внутри Шолоха. Потом Говоруны, то есть дипломаты. Указующие – мозги ведомства, на них внешнеполитическая стратегия. Ищейки – мастера на все руки. И Архив. Тоже мозги, но пассивные.

– Мы самые классные, да? – неловко попробовала пошутить я.

Полынь поддержал инициативу: прижал украшенный сразу тремя перстнями палец к губам и воровато оглянулся:

– Конечно. Только никому не говори.

Пройдя под аркой Тысячи Горгулий (на самом деле их только триста, Дахху как-то подсчитал), мы вынырнули в Верхнем Закатном Квартале – самом престижном районе Шолоха, месте скопления большинства министерств.

Впереди показалось Иноземное ведомство.

Это было внушительное каменное здание, изобилующее шпилями, арочными сводами и контрфорсами. Его оттеняли воздушная площадь и пёстрая набережная по левому боку, заполненная летними верандами кафе. Вдалеке торчали фигурные контуры Казначейства и Ратуши.

Колокол Толстяк Бенджи на Ратуше пробил полдень, и тотчас госслужащие стайками потекли на обеденный перерыв.

Мы смело ринулись им наперерез.

– Значит, так, – инструктировал меня Полынь, пока мы проталкивались к высоким арочным дверям ведомства. – Утром другие новобранцы прошли вступительное тестирование, потом был перерыв, а через десять минут, – Полынь сверился со своими болтавшимися на цепочке часами, – …нет, уже через семь минут, будет лекция мастера Улиуса. Он возглавляет департамент Ловчих. Там ты и присоединишься к группе.

– У меня будут проблемы из-за пропущенных тестов? – Я напряглась.

– Что-нибудь придумаем, – успокоил Полынь.

Мы ввалились в ведомство, и я обомлела от открывшейся красоты.

Прохладный главный холл, как колодец, проходил сквозь все этажи здания. По мостикам, перекинутым на высоте второго, третьего и четвёртого уровней, деловито сновали люди. С перил свисали тяжёлые знамена с вышитыми на них гербами пяти департаментов. В центре зала шумел фонтан, чья скульптурная группа символизировала семнадцать Домов Шолоха. Тут и там в специальных углублениях стояли величественные, в два человеческих роста, статуи знаменитых шолоховских чиновников. В воздухе витали ароматы книг, воска, кофе и свежесрезанных тюльпанов.

Люди вокруг разговаривали тихо, зато активно шумели бумагами. Акустика – высший класс, шёпоты и шорохи так и летали по всему зданию.

Я почувствовала себя крохотной и незначительной, но это ощущение до странности успокаивало.

Полынь указал мне на стойку информации, а сам скрылся в неизвестном направлении.

– Дела, – пояснил он и заскользил, дребезжа браслетами и колокольчиками, прочь.

Я двинулась в сторону высокомерного администратора – или же Госпожи Встречающей, как было указано на табличке. Ей, кажется, вовсе не понравился тот факт, что меня в ведомство привёл Внемлющий, но она всё же натянула дежурную улыбку. Вполне даже милую. Молодец! Нет, правда, люди, умеющие поставить вежливость выше личных сомнений, – вы невероятно хороши. От имени всех человеческих несуразностей говорю вам большое спасибо.

– Третий этаж, восточная лестница, – сообщила дама. Вокруг неё, чирикая, по кругу летали разноцветные письма-ташени, требующие внимания. Госпожа Встречающая наугад схватила одну и технично её вскрыла.

* * *

Найдя нужный кабинет, я вздохнула, мысленно пожелала себе удачи и постучалась.

– Войдите! – Голос по ту сторону дверей был низким, раскатистым и рычащим, как у медведя. «О-оу», – подумала я и с опаской зашла.

В центре комнаты стоял, уперев руки в бока, высокий полный человек в оранжевом облачении. Цвет его костюма по-своему гармонировал с соломенной бородой и такими же жёлтыми волосами. Мужчина хмурился, но его лицо всё же казалось добрым.

– Здравствуйте, мастер Улиус, – храбро вступила я. – Меня зовут Тинави из Дома Страждущих. Простите за опоздание.

– Ах вот ты где, явилась – не запылилась! – пробасил Улиус, затейливо двигая кустистыми бровями. – Ну, на мою лекцию ты вовремя, никаких претензий. Не всяк умирает, кто хворает. Присаживайся. – Он приглашающим жестом указал мне на амфитеатр, занимающий половину кабинета.

Там с десяток человек уже сидели в глубоких кожаных креслах, заменяющих скамьи. Я осторожно опустилась в одно из них. При желании в кресле уместилось бы ещё штуки три моих несуществующих сестёр-близняшек. Вот уж правду говорят: все начальники делают кабинеты под себя.

Если честно, я до последнего думала, что, увидев меня, Улиус расхохочется во всё своё богатырское горло и заявит: «Ну ты и дурочка, повелась! А ну быстро в тюрьму за издевательства над малолетними!» Но нет.

Тогда продолжаем действовать по плану Кадии: молчим, слушаем, ждём.

В дальнем углу кабинета за столом ссутулилась женщина, не замеченная мной вначале. Она тихонько кашлянула, привстала и обратилась к главе Ловчих:

– Все на месте. Можете начинать. – Голос у неё был такой же бесцветный, как и лицо.

– Спасибо, Селия, – кивнул шеф.

Затем мастер Улиус прочистил горло (от вибрации задрожали окна), хрустнул пальцами (сидевший на карнизе голубь в ужасе закрыл голову крыльями) и торжественно начал:

– Итак! Мои поздравления. Сегодня вы вступаете в ряды департамента Ловчих. Его возглавляю я. Что мы делаем, спросите вы? А мы расследуем преступления, связанные с чужеземцами и представителями иных рас. И ещё занимаемся превентивной деятельностью. Как я говорю, лучше болезнь предотвратить, чем потом лечить. Первые полгода в ведомстве – испытательный срок. Вы будете работать под началом своих кураторов, помогая им в текущей деятельности, и я от души рекомендую вам поднапрячься…

Выступление мастера Улиуса длилось очень долго. По большей части оно состояло из перечисления задач департамента, цитат из всевозможных кодексов, выдержек из трудового договора.

Я честно старалась не упустить ни слова, но мысли скакали вокруг одной и той же темы: как? Как я здесь оказалась? Почему они закрыли глаза на мою магическую несостоятельность? Бывает ли такое наяву?

– Не спите, Тинави, – сухо бросила мне подошедшая Селия и подсунула очередной документ на подпись. Я вздрогнула.

– Да я не сплю… – крайне неуверенно протянула я, но помощница шефа уже шла к другим новичкам.

Она хромала. Ходила, опираясь на крупную деревянную трость с набалдашником в виде мыши. «Мышиная тема» прослеживалась во всём её облике: круглые очки в серой оправе, подвижный острый носик, туго затянутый пучок, блеклое шерстяное одеяние.

– Всё ясно? – закончил лекцию мастер Улиус.

– Да, сэр! – встрепенувшись, нестройным хором ответили мы, новички.

– В таком случае… Кураторы! – рявкнул шеф, и тут же, как по волшебству, из-за приоткрытой двери появилось несколько действующих сотрудников. – А ну-ка выдайте малькам всё необходимое и отправьте их на экскурсию! Рассказать хорошо, а лучше глазами проверить!

После чего нас расхватали, как персики на рынке, и чуть ли не под локоток вывели из начальственного кабинета. Со мной в паре, как и следовало ожидать, был Полынь.

Сначала мы пошли в подвальную кузницу за значком.

– Поздравляю, детка, – прогундосил там насупленный гном-равнинник и, исчезнув за конторкой, долго рылся в ящиках. Поиски у него шли туго, но весело. В воздух над столешницей всё взлетали какие-то железки, отвергнутые кузнецом. Я переживала, что одна из них, приземляясь, стукнет гнома по кумполу. Обошлось.

– От души поздравляю, тем паче с куратором. Небось взво-о-оешь скоро! – хохотнул гном и наконец-то вынырнул обратно.

Полынь неопределённо пожал плечом в ответ на эту ремарку.

Гном ловко выгравировал моё имя, а потом, сопя от усердия, раз двести протёр значок видавшей виды тряпочкой – то ли носовым платком, то ли бывшим носком.

Ещё один час и один кабинет спустя на моём предплечье красовалась татуировка Ловчей.

Технически это были даже две татуировки, повторяющие значок: аверс и реверс, два кружочка один над другим. Карту так и хотелось развернуть, а птице – взъерошить перья. Я вертела руку так и эдак, но глаз ястреба из любого положения смотрел прямо на меня – внимательно и предостерегающе.

Не знаю, кому как, но мне боль, как ничто другое, придаёт ощущение реальности. Нет. Это всё-таки не сон: ночная дрёма не исполосовала бы мою руку красочными чернилами.

Уже когда мы вышли обратно в главный холл ведомства, Полынь вручил мне аккуратный узкий кинжал.

– Обычно Ловчие работают головой. Но иногда нужно постоять за себя, – предупредил он.

– Таким ножичком разве что курицу разделаешь, – фыркнула я, взвесив оружие на ладони.

– Это магический кинжал, заряжен молниями. Даже маленькая царапина отправит противника в нокаут, – объяснил куратор как ни в чём не бывало.

Я вздрогнула.

Ох. Подобные артефакты – таящие в себе молнии, формулы оцепенения, выпускающие облачка ядов и так далее – используют колдовскую энергию своего владельца для того, чтобы активироваться. Я при всём желании не смогу применить это оружие с должным эффектом.

Прах побери. Значит, в департаменте всё-таки не знают?.. Никаких социальных программ для не-магов? Это всё – просто ошибка? Но… Я же…

Сердце заколотилось, будто проклятое.

Предательский клинок в моей руке переливался серебром. Солнечный свет проникал в холл сквозь огромное витражное окно высотой метров двадцать, которое кружевом затянуло дальнюю стену ведомства. Совсем сказочный, лилово-жёлтый луч света соскользнул с мраморных медальонов мне на нос, так ребячливо и доверчиво, будто я уже «своя».

– Ах, вот оно что, понятно. – Я поспешно и фальшиво заулыбалась Полыни. А потом лихорадочно убрала кинжал в ножны и спрятала в сумку.

Внемлющий не обратил внимания на мой внезапно охрипший голос.

Я ещё раз посмотрела на новенькую татуировку.

«Лгунья, – читалось в глазах ястреба. – Лгунья».

* * *

Полынь оставил меня возле группы «мальков», отиравшихся у центрального фонтана.

Новички возбуждённо гудели, спешно перекидывали мостики дружбы – всюду, где могли дотянуться. Особенно усердствовали двое темноволосых остроносых близнецов. Чем-то похожие на муравьедов, они ни на секунду не оставались в покое, всё время к чему-то принюхиваясь, гримасничая и перешёптываясь.

Не успела я ответить кривоватой улыбкой на улыбки, прыгающие вокруг болотными огоньками, как подошла Селия и повела нас на экскурсию по ведомству.

Несмотря на сильную хромоту, ассистентка шефа двигалась очень быстро, хотя и забирала по-паучьи вбок. Наша группа едва за ней поспевала.

Мы ходили по зданию добрых два часа. Изучали каждый раздел ведомства. Много раз мы останавливались, чтобы тихонько понаблюдать за работой сотрудников.

Одна такая пауза возникла в тренировочном крыле, где в индивидуальных пустых помещениях, по сути представляющих из себя стеклянные кубы, практиковали магию. Мужчины и женщины в мягкой одежде оттачивали сложные заклинания, долго отдыхая после этого на устилающих пол матах.

– Но ведь мы уже были здесь сегодня утром, когда сдавали тесты, – недовольно прокомментировала одна из новеньких Ловчих – бледная девушка с родинкой-сердечком на шее.

Селия строго ответила:

– Кое-кто присоединился к нам позже. – На этих словах она бросила на меня суровый взгляд.

Злые мурашки с топотом пробежали по моей спине.

– А, так это ты прогулявшая? – «Родинка» повернулась ко мне. – Ну даёшь!

– Моя ташени разбилась, не долетев. – Я пожала плечами как можно небрежнее. – Хотя это, конечно, меня не оправдывает.

– Это не ваша вина, – сказала Селия так категорично, будто подразумевала обратное. Она поправила очки и добавила: – Донести до вас информацию о том, что вас приняли, – работа ваших кураторов. К сожалению, господин Полынь отнёсся к этому по-дилетантски легкомысленно.

– Полынь из Дома Внемлющих? – встрепенулся другой новичок. – Я слышал, что он лучший Ловчий ведомства. Его наградят генеральством, если он разберётся с Тем Самым Делом, да?

Селия недовольно поджала губы и будто бы стала сильнее цокать тростью об пол:

– От кого это вы слышали?

– У меня сестра тут работает, – простодушно объяснил малёк. – Она по Полыни просто тащится.

Чернявые близнецы захихикали.

– Несмотря на то что сбор слухов и сплетен – важная составляющая работы Ловчих, я советую воздержаться от подобного внутри департамента, – почти выплюнула Селия и указала тростью в мою сторону: – А вы, Тинави, сдадите тесты завтра.

Паника захлестнула меня. Бедолага-мозг включил в голове обратный отсчёт до позора, лицо продолжало улыбаться…

Ох, и зачем я саму себя загоняю в ловушку!

* * *

Наша экскурсия закончилась у огромного гобелена, изображающего «государственное древо» Лесного королевства. Селия перехватила трость на манер указки и сухо оттарабанила справку о политическом устройстве страны. Её никто не слушал (глупая формальность, информация для детей), и Селия это знала.

Я разглядывала гобелен.

В центре полотна был вышит герб Шолоха – коронованное дерево инграсиль, на котором вместо листьев растут белые цветы. Под корнями дерева, стоящего на холме, располагался огранённый бриллиант с шестью искрами – намёк на славных предков нашего королевства, которые дружили с шестью богами-хранителями и чьи магические останки сегодня покоятся под курганом дворцового острова.

Вокруг, как на циферблате, располагались гербы девяти органов государственной власти. На маковке сиял герб Иноземного ведомства, конечно же. По бокам от него – Башня магов и Военное ведомство.

Ещё было Лесное ведомство – самое крупное в Шолохе. У него модный герб, выполненный популярным столичным художником: чёрный контур знаменитых черепичных крыш, внизу ажурный парапет набережной и речные воды, а сверху, вместо неба, – плотные кроны деревьев. Что весьма точно отражает реальное положение дел в Шолохе.

Внизу гобелена теснились остальные госучреждения: Торговая палата, Правое ведомство, Ратуша, Академия и королевский Двор. Слева от последнего ярким тоном выделялась зелёная заплатка… Я догадалась, что там было раньше.

Герб Теневого департамента – самого таинственного и пугающего министерства.

Сотрудников-теневиков называют Ходящими, они занимаются внутренней разведкой. Все эти мрачные вещи вроде допросов, пыток, узких застенков и казней без суда и следствия – всё к ним. Ходящие носят глухие мантии и золотые маски, и если видишь такого – побереги себя, не приближайся.

Два года назад король попытался реформировать Теневой департамент: внешнеполитическая обстановка казалась стабильной, да и внутри государства всё было тихо. Но Ходящие взбесились оттого, что его величество «сунул к ним нос». Произошёл кровавый бунт…

Король победил. Реформа состоялась. Теперь в Шолохе лишь дюжина железнолицых (как их уничижительно называют горожане). И то – в роли личных подчинённых его величества.

Впрочем, я всё равно от души не советую нарываться. Их право на убийство никто не отменял.

– Что ж, наша экскурсия закончена, – объявила Селия. – Ждём вас завтра в девять утра. Будьте готовы: работы полно, а рук мало.

* * *

Я собиралась выйти из ведомства, когда путь мне перегородила влетевшая в стрельчатое окно алая ташени. Бумажная птичка, вереща, врезалась мне в грудь, после чего обессиленно упала.

Я подняла её, осторожно оглянувшись: никто не заметил странной реакции волшебного предмета на прикосновение ко мне? Обычно ташени не обмякают в руках адресата, а, напротив, мило чирикают.

Алый – это цвет Дахху. А Дахху должен был найти потерявшегося мальчика, жертву бокки. Так что новости от него – это важно.

«Воздушная гавань. Ждём», – гласила записка.

Очень содержательно, спасибо, друзья. То, что надо изголодавшемуся по информации человеку!

Я запахнула плащ-летягу и вышла на улицу.

4. Трудности амнезии

Два самых дорогих района Шолоха – это Верхний и Нижний Закатный Кварталы. Верхний квартал, также именуемый Королевской милей, отдан госучреждениям. В Нижнем квартале располагаются поместья семнадцати знатных Домов.
Энциклопедия «Доронах» под авторством Дахху из Дома Смеющихся, черновик первый

Хозяева «Воздушной гавани» удивились бы, узнай они, что мы с Кадией и Дахху считаем их ресторан нашим «штабом».

Тем не менее так оно и было.

В откровенно туристической «Воздушной гавани» мы обсуждали великие планы по захвату мира, тосковали о несбывшемся и банально сплетничали.

Мы регулярно жаловались на то, что «Гавань» нам надоела, еда тут паршивая, сидеть на крыше холодно, цены задраны, и, вообще, пора бы найти «штаб» поуютнее, но… Сложно было решиться на предательство.

Ведь именно в «Воздушную гавань» мы пришли в наше первое утро в Шолохе после окончания учёбы. Семь лет жизни в Смаховом лесу, под крылом наставника, и вдруг – возвращение в большой город. На родину, но позабытую. Казалось, совсем чужую.

«Гавань» стала для нас первым заново обретённым местом в столице. И мы прикипели к ресторанчику всем сердцем, сколь бы скверным он ни был. Я считаю, легко отделались. Другие так привязываются к людям.

Выпустились мы в начале июня.

Кадия и я, прощаясь с магистром Орлином, рыдали взахлёб: старому мастеру даже пришлось отобрать у нас только что вручённые дипломы, потому что иначе они бы утонули в слезах и соплях. Дахху переминался рядышком и тоже заметно грустил.

Забавно – мы ведь так ждали конца учёбы! С придыханием считали дни до «взрослой» жизни.

Но, когда дверь в коттедж Орлина захлопнулась, только у Кадии всё сложилось как надо.

Он убрала диплом в тумбочку, переоделась в военную форму и бодрым шагом отправилась на службу. Кад не разменивалась на сомнения, не мялась на пороге: «А стоит ли?» У неё механизмы в голове вообще как-то лучше работают, чем у большинства. Если Кад чего-то хочет, она идёт и пробует. Если её задевают – мигом выбрасывает эту чепуху из головы (предварительно врезав обидчику как следует). Если ей страшно, она говорит: «Что-то мне боязно, ух!» – и всё равно делает намеченное, пусть и покрывшись мурашками.

А вот мы с Дахху влипли. Я – потому что потеряла магию, напутав кое-что в алхимической лаборатории отца.

Дахху – потому что ждал другого. Он думал, финал учёбы означает торжество твоего ума и сладкую дрожь в коленях, когда ты видишь, как огромен внешний мир. Сколько у тебя возможностей. Перспектив.

Но оказалось, что это сложный труд: из раза в раз выбирать правильную дорогу. Каждый день сосредотачиваться и выбирать, не расслабляясь.

Потому что начать заново не получится. Правила не позволяют.

«Меня как будто выкинули в Шепчущее море, – вздыхал Смеющийся, – на крохотном плоту. Сказали: дерзай! И, одобрительно улыбаясь, растворились в прозрачном синем воздухе. И вот я совсем один, и уже, если честно, плевать на свободу. Просто хочется знать направление. Быть уверенным в том, куда я плыву. Чтобы трое суток спустя, когда я начну умирать от жажды, те же самые лица не спросили разочарованно, за каким прахом я так упорно гребу прочь от земли блаженных».

В итоге неприкаянный Дахху поступил на второе высшее в Лазарет. Быть вечным студентом очень удобно, ведь это позволяет отложить настоящий выбор на туманное «потом».

Грустно, ибо всем, кроме самого Дахху, очевидно, в чём его судьба.

Он – прирождённый учёный. Такой, знаете, настырный теоретик, который может годами докапываться до истины в каком-нибудь Чрезвычайно Важном Вопросе типа: «Пользовались ли мотыгой народы Северной пустоши в IV–V веках?».

Дахху давно мечтает написать «Доронах» – энциклопедию о Лесном королевстве, в которой он раскроет всю суть нашей истории и культуры. Но друг слишком боится провала, поэтому исследование всё ещё в проекте.

Компенсируя, Дахху доходит до самой сути в других, отнюдь не столь полезных вещах.

Так, когда я поднялась в «Воздушную гавань», он по десятому разу читал меню: изучал его так внимательно, будто надеялся найти секреты древних магов между строк. Или хотя бы какое-то новое, ещё не опробованное нами блюдо – что тоже вряд ли.

Первой меня заметила Кадия:

– Кого я вижу, хей-хей! – Она помахала из соломенного кресла, стоявшего у самого парапета. Улыбка Мчащейся, обнажающая и верхние, и нижние зубы, была настолько широкой, что не умещалась на лице.

Подойдя, я выжидающе уставилась на ребят:

– Не томите! Что там с мальчиком?

– Никто не знает. – Дахху развел руками. – У парня амнезия, – и он рассказал всё по порядку.

Утром, догнав беглеца, Дахху замешкался, ведь за ночь мы успели выстроить непростые отношения с подростком. Спасли его, но потом связали (страшно сказать – розовыми простынями). Причём о спасении мальчик не знал – был в обмороке, зато простыни прочувствовал по полной программе.

Незнакомец заговорил с Дахху первым: дрожащим голосом поинтересовался, что случилось. Как выяснилось, он не помнил ровным счётом ничего: зачем гулял в полночь? Где живёт? Даже собственное имя вызывало у подростка глубочайшие сомнения. Потом он утвердился в мысли, что его зовут Карл.

Дахху вместе с мальчиком отправился в Лазарет. Там друг активно размахивал лекарским амулетом, поэтому их без очереди пропустили к старшему целителю курса. Тот провёл осмотр по высшему разряду, применил новомодные «просвечивающие» заклинания (я даже не хочу знать, что это) и вынес вердикт: мальчик здоров. Но беспамятен.

Ночную историю лекарь узнал без мистических подробностей (дескать, наткнулись на парня на обочине) и без вопросов выделил для Карла койку в палате.

– И что теперь? – спросила я.

– Будем восстанавливать его память. – Дахху пожал плечами. – Пока ясно одно: Карл не из Шолоха. Это стало видно по слабым следам его воспоминаний: не наши названия, не наша еда, необычная одежда… Он явно чужестранец. Только непонятно, его семья переехала сюда жить или просто путешествует?

– Ещё есть вариант, что он сбежал из дома. – Кадия со значением подняла указательный палец. – Тогда, конечно, огонь!

Я вздохнула:

– Думаешь, очередной искатель долголетия?

– Конечно. Юный и отчаянный. Розовощёкий и розовопростынный. Верящий в свою звезду, но получивший звездюлей. Кумир бокки и, кажется, лучшая подружка нашего Дахху?

Дахху в ответ смерил Кадию таким взглядом, будто был из Дома Убивающих Одной Мыслью, а не из Дома Смеющихся. У меня аж сердце сочувственно ёкнуло. Но подруга лишь комично подняла ладони, мол, сдаюсь-сдаюсь. Всё-то ей нипочём.

Теория о том, что Карл отправился на поиски долголетия, казалась логичной. В Шолохе мы живём по две сотни лет вместо положенной одной. Тайна кроется в могущественных косточках дворцового кургана.

Дело в том, что наши предки были очень серьёзными ребятами – прямыми учениками шестерых богов-хранителей. Даже мёртвые, они умудряются влиять на жизнь королевства.

Так, от их останков исходят магические эманации, благодаря которым в Шолохе колдовать легче, чем где бы то ни было ещё. Особенно это чувствуется на территории дворца. Там всякий первокурсник мнит себя всесильным: хохочет от доступности магии, творит глупости – стражи едва успевают отлавливать.

Кроме того, курган привлекает волшебных существ и потусторонних сущностей – не всегда добрых, правда, – которые живут с нами по соседству и привносят в быт города изюминку.

И, наконец, косточки подарили нам уже упомянутую небывалую продолжительность жизни. Приятный бонус, который сыграл свою роль в становлении департамента Ловчих: люди со всего мира стремятся переехать в Шолох, надеясь жить долго-долго и, как мы, практически не стареть. Увы, магия кургана работает только на коренных шолоховцев. Но никто, конечно, не верит. Поэтому чужаков у нас завались – заодно и связанных с ними преступлений.

– Слушай, а что там с Иноземным ведомством? – спохватился Дахху.

Помедлив, я выложила на стол свой новоявленный значок. Ребята дружно выгнули брови коромыслом.

– То есть мы действительно можем тебя поздравить?! – Кадия чуть не поперхнулась ароматным земляничным чаем, который пила из фарфоровой чашки в виде цветка пиона.

Я в подробностях рассказала о своём дне. Когда я закончила, за столом воцарилось гнетущее молчание: Дахху и Кад отнюдь не собирались меня чествовать. Наоборот, они с сомнением переглянулись.

Солнце скрылось за неведомо откуда взявшейся тучей, панораму города залило синей краской. Резко похолодало, как это бывает в переменчивые весенние месяцы.

– М-м-м, Тинави, душа моя, так вы не обсудили твою… особенность? – неуверенно протянула Кад.

Говоря это, она смотрела куда-то вбок и чесала нос указательным пальцем: Кадия всегда так делает, когда нервничает.

– Ещё нет. – Я беззаботно улыбнулась, хотя сама полдня психовала из-за этого.

– Не лучше ли сразу прояснить ситуацию? – тактично поинтересовался Дахху.

– Чтобы они развернули меня с порога?

– Но ты понимаешь, что последствия могут быть самыми неприятными?

– Дахху, вы же сами советовали пойти и всё разузнать!

– Разузнать, а не врать.

– Я не врала.

Смеющийся откинулся на спинку стула и нахмурился. К нашему столику подлетел было толстый шмель, но, почуяв неладное, в резком вираже развернулся.

Я развела руками:

– Просто там, в холле, под всеми этими потоками витражного света, в буйстве шорохов и шёпотов, я впервые за год почувствовала себя живой. У меня не хватило духа закончить всё так сразу.

Дахху наморщил высокий лоб:

– И ты даже не выяснила, кто подал твоё заявление?

– Нет. А как бы я спросила? Прошу прощения, дамы и господа Ловчие, я что-то не понимаю, какой простофиля умудрился меня, калеку, к вам пристроить. Явно не рекрутёр. Позвольте посмотреть документы, интересно же. Да, всё верно, колдовать я не умею, я в этом деле овощ, огурцу конкуренцию не составлю. Но ставку хочу как у всех, и ещё отдельный кабинет, пожалуйста! Так, что ли? – Я почувствовала, что начинаю говорить громче, чем следовало.

Пожилая пара за соседним столиком, дружно оттопырившая мизинцы в процессе пития чая, недовольно закудахтала.

А Кадия вдруг по-военному рявкнула:

– Прах побери, Тинави! Кто-то распоряжается твоей личностью, как считает нужным, и зачем-то пропихивает тебя на госслужбу. Ты вообще задумывалась зачем? Может, тебя в шпионы завербовать хотят? Посадят на крючок, и до свидания. И всё это ещё и утром после встречи с бокки! Это наверняка чей-то план, ни разу не добрый!

– Чей план, Кадия?! – Я с шумом втянула воздух. – Это твоя новая жизнь полна интриг и шантажа, что в корпусе Стражей, что в родовом гнезде Мчащихся. Моя не такая. Козни против меня может строить максимум кухарка, которую бесит, что я ем печенье в кровати. Если кому-то хватило сил и желания вписать меня в свой неведомый план – да я только за, спасибо за высокую оценку! Хоть кто-то видит во мне что-то полезное!

– Перестань прибедняться! Не тебе с твоей внешностью сказочной принцессы и интеллектом мудреца жаловаться хоть на что-то в этой жизни! – Кадия врезала кулаком по столу. Стол задрожал, чашка всхлипнула. – Ну не повезло тебе с магией, ну бывает! Зато в остальном на тебя посмотришь – зависти не оберёшься!

– «Бывает»!.. – горько передразнила я, напрочь проигнорировав остальные её слова. Такое случается: упрёшься во что-то больное и видишь только его, игнорируя объективные плюсы. – Да нет ничего хуже, чем осознавать, что из-за пепловой случайности, когда даже обвинить некого, кроме самой себя, всё твоё потенциально светлое будущее накрылось медным тазом. Если в ведомстве – пусть и обманом – у меня будет шанс поменять мою жизнь, я его не упущу. А вы могли бы меня и поддержать! Кад, ты же сама хотела, чтобы я боролась – вот я и борюсь!

– Что за игрища со смыслами?! Да я тебя сейчас стукну! – возмущённо выдохнула Кадия и слегка привстала. Но, поймав мой болезненно-сухой взгляд, мигом присмирела.

Я отвернулась, изобразив, что любуюсь видом.

Под «Воздушной гаванью» бурлила жизнь на набережной реки Нейрис, петляли уютные улочки и тенистые бульвары Верхнего и Нижнего Закатных Кварталов. Вдалеке над пышными кронами буков торчала завивающаяся спиралью Башня магов. На фоне солнца она казалась темнее, чем есть.

Дахху деликатно кашлянул.

– Тинави, – мягко сказал он, тронув меня за локоть. – Мы всегда на твоей стороне. Но ситуация с ведомством – странная, признай. Если всё окажется нормально – хорошо. Но постарайся выяснить, что происходит.

– Ладно, – пробормотала я.

Кадия мигом расслабилась, поняв, что кризис миновал и я не собираюсь рыдать посреди ресторана – это в её представлении худшее, что может случиться с человеком. Кивнув на мою левую руку, она посоветовала:

– Ты, кстати, никому не позволяй прикасаться к твоему предплечью. И сама на людях его не трогай. А то ведь заметят, что тут что-то нечисто…

И действительно. Татуировка Ловчей, нанесённая мне в ведомстве, по идее должна была зажигаться изумрудным светом при прикосновении к ней – это и являлось бы признаком её подлинности. Сразу после процедуры Полынь, безуспешно пощипав меня за руку, сказал, что, наверное, нужна пара часов для того, чтобы татуировка «прижилась» и «активировалась». Я догадывалась, что всё не так просто, но промолчала.

Равно как и значительная часть магического оружия, со мной не хочет иметь дело никакой волшебный инвентарь, питающийся энергией владельца. А таких большинство. Вокруг моего тела как будто царит зона отчуждения.

Я клятвенно пообещала Кадии отбиваться от всех, кто захочет меня потрогать.

Между тем вечер окутал столицу прозрачной вуалью. Лучи заходящего солнца окрасили облака в розовые тона, черные стаи птиц диагоналями расчерчивали небо.

– Пойду домой. – Я вздохнула. – Глаза слипаются.

– Заглядывай завтра в Лазарет, – пригласил Дахху. – Познакомлю тебя с Карлом.

– Обязательно. Неужели он совсем не помнит про бокки?

– Совсем. Возможно, это шоковое.

– Или гадёныш пудрит нам мозги, а сам вынашивает планы мести.

– О, теперь и ты начинаешь видеть во всём заговор! – Кадия добродушно хохотнула. – Иди-ка ты баиньки, душа моя.

Попрощавшись с друзьями, я послушно отправилась домой.

* * *

Там меня ждал сюрприз в лице Селии, помощницы мастера Улиуса.

Зажав трость под мышкой, она стояла, облокотившись о мой забор, и заполняла какие-то бумаги. Поза была расслабленной и привычной: судя по всему, Селия давно ходит с палкой.

Мне резко захотелось развернуться и пойти куда угодно ещё, чтобы избежать разговора. Но Селия меня уже увидела.

– Тинави. – Она сухо кивнула. – Я рассчитывала встретить вас здесь.

– Что-то случилось? – выдавила я, не ожидая ничего хорошего.

– Я просто хотела уточнить ещё раз: вас распределили к господину Полыни на стажировку?

– Да.

– Вы с ним были знакомы прежде?

– Нет…

– Отлично. – Селия достала из кармана брюк визитку и вложила мне в руку. – Вы будьте внимательнее на службе, Тинави. Ловчий – непростая профессия. Нужно хорошенько разбираться в людях. И не бояться превентивных мер.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась я, разглядывая серебристый бархат карточки.

Согласно ей, Селия принадлежала к дому Сгинувших и занимала должность замглавы департамента Ловчих, а не помощницы Улиуса, как я решила днем.

– Это мой адрес, – снисходительно объяснила госпожа Сгинувшая. – На случай, если кто-то станет вести себя неподобающе.

И, тонко улыбнувшись, она попрощалась и быстро захромала прочь.

5. Магия, прощай

Не смотри на прошлое с тоской!
Было и ушло, нынче его нет.
Лучше поутру проснись и пой,
Жить сегодня – в этом весь секрет.
Девиз шолоховской гильдии трубадуров

Когда я оказалась дома, вся моя сонливость улетучилась, как окись балаган-травы. Вечный парадокс: нет ничего желаннее сна поутру, и ничего скучнее – ночью.

Следы вчерашней вечеринки придавали комнате неряшливый вид: всюду были разбросаны разноцветные подушки, из шкафа вывалилась одежда (сама вывалилась, ага).

Я занялась уборкой. И заодно мысленно перебрала детали нашей встречи с бокки. Всё-таки приятно, что мы так близко познакомились с одной из чудинок Шолоха…

Ведь бокки – таинственные существа.

В детстве я обожала сказки про них. Помню, книжки чётко делились на две категории. В первой рассказывалось, что призрачные егеря, свидетели прошлых эпох, сторожат наши сны в самые мрачные ночи – это был вариант для малышей. Им поди объясни иначе, почему дважды в месяц за окнами блуждают призраки, чьи плащи, будто щупальца, шевелятся у земли!

Другая категория – легенды для детей постарше. Эти истории были одобрены школой и рекомендовались к прочтению в дидактических целях. Там описывались смелые, но непослушные ребята, выходившие к бокки-с-фонарями и никогда больше не видевшие белого света, так как духи утаскивали их в царство теней. Напрашивается вывод: то ли в это царство не принимают людей старше двадцати пяти, и поэтому мы с Дахху и Кадией не прошли туда по возрастному цензу, то ли сказки всё-таки врут. А вот мальчик… Может, мы спасли его от подобной участи? И бокки-с-фонарями не угомонятся, пока не вернут себе намеченную жертву?

Луна уже пошла на убыль, и, значит, лесные духи не появятся в Шолохе ещё пару недель. Но вдруг?..

Я выглянула в окно. Всё честно: бокки не было. Сад тонул в прохладной темноте.

Наверное, со стороны мой коттедж казался светящимся рыбацким судном в безбрежном океане леса. Огни в остальных домах Мшистого квартала уже погасли – соседи спали, убаюканные свежестью весенней ночи. Лишь пел соловей.

Спальня мерцала в зеленоватом свете аквариумов с травой осомой. Расставляя книги, магические кристаллы и свечи на полках, я чувствовала себя ундиной в полночном водопаде. Минуту спустя – феей, манящей путника в заколдованный круг. Или нет. Жрецом, который готовит пещеру к кровавому ритуалу… Для полноты картины оставалось только начать что-нибудь петь на придуманном языке.

На древнем не рекомендую! Однажды, в неурочный час готовя доклад по лингвистике для магистра Орлина (как и все студенты, я обожала заваливать сроки), я умудрилась доспрягать глаголы стародольнего языка до такого одурелого состояния, что случайно вызвала разрушительного духа забытых подземелий. Он явился прямо посередине учебного класса, и не прошло и трёх секунд, как стало ясно: на летних каникулах мне придётся заняться ремонтом. По всему второму этажу дома наставника будто смерч прошелся.

Впрочем, теперь подобная оплошность мне не грозит.

Я вздохнула, переоделась в пижаму и легла в кровать.

Поёрзала, пытаясь найти удобную позу. Встала, открыла окно. Выключила ночник. Заплела волосы в косу. Сон не шёл. Включила ночник.

– Ух-ху… – кисло прокомментировал Марах. Филин был в курсе моих бессонниц. И, как ни странно, их не одобрял: хотя, казалось бы, кому ещё они могут понравиться, если не другому ночному хищнику.

Мои мысли беспокойно вертелись вокруг вопроса о работе в департаменте Ловчих.

В Иноземном ведомстве не знают, что у меня нет магии. Если бы знали – точно завели бы на эту тему разговор. А так все ходят с лицами «шито-крыто», и – да, дело пахнет жареным. Рано или поздно они выяснят правду, и тогда мне не поздоровится.

Воспоминания неминуемо соскользнули в омут того проклятого июньского дня.

Я со стоном закрыла лицо руками. В глазах защипало – как всегда, когда речь идёт об инциденте. Иногда на меня нападает паранойя, и тогда мне кажется, что эта плаксивость – чуть не главная причина того, что мои родители в прошлом году решили переехать в далёкий Норшвайн. Хотя, признаться, я сама чуть ли не насильно вытолкала их прочь из столицы. Мне было слишком стыдно. Я должна была стать гордостью семьи, а в итоге оказалась безнадёжной слабачкой, раскисающей от каждого неаккуратного слова.

У моих ближайших и дражайших сердца разрывались при каждом взгляде на меня. Особенно у папы. Это в его лаборатории случился взрыв.

Надо сказать, что меня с детства завораживал подвал нашего дома. Мой отец – его зовут Инри – алхимик, за которого дерутся королевские дворы всего мира. Но пока я была ребёнком, он брал контракты только в Шолохе.

На семейных встречах запрещалось обсуждать работу – мама считала, что так мы сохраним «нормальный климат» в доме. Как следствие, папины склянки манили нас с сестрой куда больше, чем могли бы.

Мы фантазировали, что он разрабатывает сложнейший эликсир, который даст человеку божественную силу и наконец-то сделает левитацию возможной. Когда отец уединялся в своей подвальной лаборатории, мы всё норовили подглядеть. Но мама отлавливала нас на полпути и оттаскивала прочь, лупя мокрым полотенцем.

И вот годы спустя Дахху, Кадия и я получили дипломы и, как все нормальные выпускники, отправились кутить.

Я плохо помню ту ночь. Мелькают какие-то разрозненные картинки: Кадия, голышом прыгающая в Нейрис со скалы; наш тяжёлый топот и мои разрывающиеся лёгкие при побеге от стражей; Дахху, клянущийся, что теперь-то начнётся настоящая жизнь. Теперь нас, подруга, никто не остановит. Мы свободнее самих богов-хранителей!

Мы были пьяны и счастливы. На рассвете я стояла посередине Лоскутной площади, той, что напротив департамента Ходящих, и бесстрашно кричала охраняющим вход химерам, что сочиню заклинание, которое отпустит их на все четыре стороны с этого грустного поста. Кадия ржала как конь и всё пыталась удержать шаткое равновесие. Дахху мечтательно пялился в никуда, как у него это принято.

Утром я кое-как добралась до родового поместья Страждущих. Найдя ключи и открыв дверь, я поняла, что в доме никого нет. Родители уехали на выходные в гости к какому-то чиновнику из Чернолесья, а сестра не первый год училась в другой стране.

«Лаборатория!» – подумала я с ликованием и почти кубарем скатилась в подвал.

Заветные скляночки, реторты, порошки и ступки, казалось, приветливо улыбались мне. Я благоговейно читала названия на этикетках, легонько потряхивала туманные капсулки, растирала между пальцев трёхглавые мхи и, казалось, была счастливее, чем когда-либо. А потом обнаружила, что потолок лаборатории разрисован картой звёздного неба. Это было восхитительно.

Я пялилась на него так долго, что у меня заболела шея. Тогда я решила добавить ещё красок своему восторгу. А именно: начала крутиться вокруг своей оси, представляя, что я в самом сердце Вселенной, медленно вращающейся вокруг меня.

Как оказалось, мой вестибулярный аппарат никуда не годится.

В какой-то момент меня занесло, я споткнулась и, размахивая руками, будто ветряная мельница, рухнула вниз и вбок. Прямо на маленькую этажерку багряного цвета.

В ней, как выяснилось на практике, хранились пороховые элементы и порошковый огонь. Мой папа не слишком-то соблюдал принцип товарного соседства…

Взрывом разнесло весь подвал и половину первого этажа.

Говорят, меня собирали чуть ли не по кускам. Главной задачей лекарей было заставить работать мою собственную магию: сделать так, чтобы она полностью посвятила себя регенерации. Ведь никто не может вылечить человека, кроме самого человека.

Я спала. А волшебство работало. Оно работало и тогда, когда я вдруг очнулась. Это стало проблемой: ведь во сне мы больше верим в себя и, как следствие, легче творим невозможное.

Усыпить меня заклинанием не удалось – организм и так претерпевал слишком много магического вмешательства. Я лежала, привязанная к койке, и с ужасом наблюдала, как моё тело светится всеми цветами радуги поочерёдно.

– Постарайтесь не думать, госпожа Страждущая, – советовала приставленная ко мне целительница. – Ваше подсознание сейчас пытается захватить как можно больше унни, не мешайте ему.

Это было сложно. В голову лезли мысли, в том числе такие как: «Не думать, не думать, прахов прах, я должна не думать. Или я не должна думать, хм, как будет правильнее с точки зрения стилистики, а-а-а, остановись!» До сих пор боюсь, что в исчезновении магии виноваты именно те размышления.

В какой-то момент сияние просто прекратилось.

Целительница удовлетворённо кивнула, прощёлкала воздух над семью точками жизни, пульсирующими в теле каждого человека, зажгла в курильнице благовония из сандалового дерева и приложила к моей груди кристалл сердолика. А потом посмотрела на моё лицо и непонимающе свела брови.

Оказалось, магия не завершила работу: левое ухо осталось порванным, с аккуратным крестиком шрама у мочки.

Лекари решили, что мне нужно отдохнуть и процесс выздоровления продолжится. Но не тут-то было. В тот день спектакль закончился. Унни сочла, что я слишком распустила руки, и решила разорвать наши отношения. Навсегда.

Существует множество теорий о том, что такое магия, откуда она берётся и почему некоторые люди колдуют лучше, чем другие.

Но философы сходятся в одном – у магии есть какое-то подобие разума. Если ты хочешь творить волшебство, то ты снова и снова вступаешь в схватку с унни.

Унни – это энергия, определяющая мироздание. Из неё состоит всё сущее: деревья, моря, воздух, люди и животные. Когда ты колдуешь, то ты как бы навязываешь унни свою волю, порабощаешь её частичку и, как победитель, меняешь Вселенную на свой манер. Сильные маги часто выглядят подтянутыми и сухопарыми: противоборство с унни съедает кучу сил, как и всякая нормальная драка. Обычно до унни ещё и непросто добраться: ведь она плотно сбита в материю брому.

Да, бывают места, где колдуется легче – там энергия податливее. Но всё равно для колдовства первична личность мага. Его жёсткость, целеустремлённость, несгибаемость. Его готовность бороться до конца.

Прошлой зимой мне каким-то чудом удалось в сжатые сроки найти, «победить» и «сожрать» достаточно большое количество унни для того, чтобы восстановить своё бренное тело. И, кажется, в ходе той схватки энергия раз и навсегда уяснила для себя, как нужно уворачиваться от моей воли.

Это честно и нечестно одновременно. Но в любом случае до ужаса тоскливо.

Почти так же тоскливо, как то, что завтра в ведомстве мне всё-таки придётся признаться в своей ущербности. Несмотря на яростную тираду друзьям, я не могу иначе. Затягивать эту ситуацию – себе дороже. Увы, без магии я пустышка. Так пусть в департаменте эту горькую правду услышат от меня, а не выяснят опытным путём.

В темноте я нащупала свеженькую татуировку Ловчей. Интересно, больно будет её сводить?..

Мне представился Полынь со своими многочисленными амулетами и колдовскими антрацитовыми глазами. Лучший Ловчий ведомства, говорите? Как он среагирует, когда узнает, что стал куратором для неведомой зверушки? Я накрыла голову подушкой и застонала.

Лихорадочный восторг, мой дневной спутник, ушёл. Осталось только привычное чувство собственной ничтожности.

Потом я наконец-то заснула, прижав ладонь к разорванному уху.

6. На острове-кургане

Профессиональная форма для тринапа включает в себя шлем, защитное снаряжение на шею, комбинезон из мистральной упружной ткани, а также наплечники, налокотники и наколенники. Вы думаете, вам будет больно, когда вы безответно влюбитесь в какого-нибудь красавчика, – так вот, НЕТ. По-настоящему больно станет, если лассо зацепит за шею или стеганёт по лицу.
Мастер Пнивколено, тренер сборной по тринапу

В девять утра ровно – колокол на Ратуше не даст солгать – я стояла перед Иноземным ведомством.

Здание, обрамлённое крепкими молодыми дубами, щерилось на меня тремя парами беспрестанно распахивающихся дверей. Сотрудники бегали туда-сюда, не давая им закрыться.

У всех в руках были папки. Изумрудного цвета, с непременной розой ветров и картой мира на обложке. Писчие перья крепились к ним на обманчиво тонкую цепочку: на самом деле – не оторвёшь! Я вспомнила, как прошлой зимой наблюдала за детьми, игравшими в Короля Холмов на сметённых вдоль улиц сугробах. У них точно так же, за верёвочки, варежки цеплялись к рукавам.

Я собиралась с духом. Сжимала и разжимала кулаки, будто в кабинете целителя перед плановой сдачей крови. Я готовилась к признанию. Боялась и злилась. В голове играла воинственная музыка – для придания смелости.

Неожиданный хлопок по плечу заставил меня подпрыгнуть.

– Привет! Готова к первому делу? Очень, очень интересное.

– Полынь?

– Кто же ещё. Разворачивайся, нам надо во дворец. Тебе повезло – нечасто новички с ходу попадают в святая святых Шолоха!

Внемлющий выглядел таким бодрым и довольным, что у меня даже зубы заболели – очень не хотелось признаваться.

Все его обереги и талисманы были начищены до блеска, переливаясь на майском солнышке, как ювелирный прилавок. Вот-вот окрестные сороки слетятся.

Я прокашлялась и, ковыряя носком сандалии землю, промямлила:

– Подожди, надо кое-что обсудить. По идее, ещё вчера стоило, но я сглупила, поэтому говорю только сейчас…

– Минуту. – Полынь предостерегающе поднял ладонь. На каждом пальце было по кольцу. – От того, что ты хочешь сказать, зависит чья-то жизнь?

– Э-э… Скорее нет.

– Тогда отложим разговор.

Я тихо выдохнула. Будто едешь сдавать важный экзамен, но на полпути передумываешь и воровато разворачиваешься – прогуляю! Стыд и облегчение одновременно.

– А как же вступительные тесты? Селия вчера говорила, что…

– Всё потом!

Моё сердце выдало барабанную дробь. Полынь посмотрел на меня очень внимательно, будто прислушиваясь к этому ритмическому соло, и осторожно увёл от ведомства.

То, что я послушалась его, – это слабость? Или веление судьбы? Предпринять ещё попытку раскрыть карты или счесть, что само небо хочет, чтобы я молчала?

– Тинави, ты знаешь, кто такой баргест? – спросил между тем Внемлющий.

Мы продирались сквозь толпу на Министерской площади. Приходилось как следует работать локтями, ведь это – одно из самых популярных мест в столице.

Я ответила, постаравшись по памяти воспроизвести словарную статью:

– Баргест – это нейтральный дух, предвестник несчастья. Является людям, в чьих жилах течёт кровь срединного народа, то есть представителям знатных Домов. Если принять меры, предсказанное баргестом можно миновать – обычно ради этого дух и приходит. Хотя история знает случаи, когда он злорадствовал, являясь за несколько минут до катастрофы. Чисто чтобы посмеяться.

– Молодец, – кивнул Полынь.

Сегодня его тёмные волосы были собраны в огромный клубковатый узел на затылке, в котором позвякивали монетки и колокольчики.

И не лень ему так заморачиваться!

– Ты верно сказала – баргесты являются только знатным шолоховцам. В теории я могу представить, что баргест придёт к обычному горожанину: возможно, у того есть гены срединников, хотя родовое имя и не унаследовано. Но вот чтобы баргест явился дриаде… Это из ряда вон выходящая ситуация. – Ловчий цокнул языком.

– Баргест и дриада? Это и есть наше дело? – удивилась я.

– Да. – Полынь улыбнулся. – Сущности из очень разных миров, как считаешь?

– Пожалуй, – согласилась я. Потом подумала и пожала плечами: – Может, дриада врёт?

– Это самое логичное объяснение. Но она который день подряд приходит в ведомство с жалобой, и при даче показаний её так трясёт, что департамент всё-таки отправил проверку.

Мы подошли к тяжёлому кованому мосту, ведущему на остров-курган.

Этот высокий остров с крутыми берегами, на котором воздвигнут королевский дворец, – самое сердце Шолоха. Вокруг него свернулся змеёй оборонительный ров Рейнич. К нему подведены шесть столичных рек, из-за чего на картах центр Шолоха похож на диковинное шестипалое существо.

Когда мы с Полынью ступили на мост, сторожащие его гвардейцы в синих одеждах с лязгом скрестили алебарды и перегородили нам путь. Нежная цветочная вышивка на их накидках никак не сочеталась с мрачными физиономиями. Судя по всему, это Полынь своим эксцентричным видом вызвал у стражей массу подозрений: обычно на дворцовый остров пускают без вопросов.

Один из гвардейцев выпятил грудь и рявкнул басом:

– Кто? Куда? Зачем?

– Ловчие. Во дворец. По вызову, – передразнил Внемлющий. Когда гвардеец заскрежетал зубами от подобного «неуважения», чёрные глаза Ловчего проказливо блеснули.

– Удостоверение?

Полынь начал скучающе, неторопливо заворачивать рукав. Я с замиранием сердца стала повторять за ним. Ещё медленнее, что окончательно взбесило стража. Он даже вспотел. Хотя, возможно, это из-за жаркой формы. Ох-ох-ох. Моё «удостоверение» так и не начало сиять от прикосновения к нему, и сейчас, когда это обнаружится, кому-то придётся несладко.

Но вот Полынь разобрался со своими несметными шелками (сегодня он тоже был одет в хламиду, но другого цвета) и затем поднял руку, церемониально приложив сначала запястье, а потом тыльную сторону ладони ко лбу. На коже вспыхнула татуировка, увидев которую гвардейцы расступились.

Я бочком-бочком проскользнула вслед за куратором.

* * *

Когда пересекаешь Трекованый мост, то будто попадаешь в другой мир.

Шолох – город, который последовательно и упорно отвоёвывает у вездесущего леса пространство для жизни. Но дворцовый остров, напротив, решил капитулировать перед матушкой-природой.

Здесь всё утопает в зелени. Кролики мирно скачут в густой изумрудной траве. Жёлтые бабочки порхают среди кустов. Воздух напоен упоительными ароматами жасмина и гудением пчёл. Вдалеке то и дело слышится приглушённый звон мечей: идёт рыцарский бой на радость двору.

Мы с Полынью шли по извилистой дорожке, щедро утыканной гвардейцами. Видимо, вместо кипарисов: неприхотливы и функциональны, а молчат похлеще деревьев.

Дорожка привела нас к главному зданию дворца – тому, что ступеньками поднимается по крутому склону кургана и представляет собой многоуровневое ажурно-игольчатое безумие цвета взбитых сливок: будто торт на великаньей свадьбе. Не зря говорят, что первый лесной король – Хловви из Дома Ищущих, при котором и строили дворцовый комплекс, – обожал всё сладкое и воздушное.

Мы зашли сквозь парадный вход. Пятнадцать минут блужданий (справились бы быстрее, но приходилось раскланиваться со всеми встречными) – и Полынь постучался в неприметную деревянную дверь.

– Наша задача – выяснить побольше про эту дриаду. Не обвиняем её во лжи, но и не верим истории про баргеста. Всё вежливо и нейтрально, – шепнул мне Внемлющий, пока с той стороны отпирали щеколду.

Вблизи я почувствовала, что от него сильно пахнет популярным в Шолохе лекарством от простуды: мята и перец, вдохнёшь – будто лёгкие сжигает. Болеет он, что ли?

Нам открыли так резко, что я невольно отшатнулась. Кожа дриады, появившейся в дверном проёме, была ровно того же цвета и текстуры, что и лакированный дуб; на ней имелись даже тёмные пятнышки срезанных сучков – нередкая для древесных жительниц особенность.

– Здравствуйте, Цфат. – Полынь представился сам, представил меня, а затем с интересом наклонил голову набок: – Можно зайти?

Цфат вперила в нас неподвижный взгляд раскосых глаз травянистого цвета. Высокая, худая, с ярко выраженными шишковатыми суставами, она казалась искусно вырезанной скульптурой, а не живым существом. Только волосы, волнами спускающиеся до самого пола (и тоже зелёные), не давали шанса на ошибку: перебираемые ветерком, они нежно оглаживали плечи Цфат, что-то томно обещали, поблёскивали в янтаре солнечных лучей… Ни у одной дриады я прежде не видела таких прекрасных волос.

Цфат напряжённо улыбнулась и пропищала:

– Конечно, Полынь. Конечно, Тинави. Будет честью для меня. – Она поклонилась и пропустила нас в комнату.

Полынь, с любопытством осматриваясь, прошёл в центр спальни. Я плелась за ним гуськом, оторопело пялясь на ряд манекенов у стены. Они не обладали ни малейшим намёком на лица, зато могли похвастаться вычурными причёсками. Кроме того, на полках и витринах тут и там были разложены парикмахерские инструменты. На стенах висели схемы стрижек и пара молитвенных картинок с шестью богами-хранителями.

– Прелестная комната, Цфат! – оценил Полынь. И, думаю, вполне искренне. – Чем вы занимаетесь во дворце? – спросил он, хотя даже мне всё было очевидно.

Перед тем как сесть на невысокий топчан, Полынь тщательно разгладил своё одеяние, чтобы не помять. Надо же, какой осторожный! А издали выглядит как воплощение бунтарства и беспорядка.

– Я ухаживаю за волосами Её Величества.

– Вам нравится ваша профессия, не так ли?

– Очень нравится, господин Полынь. – Цфат снова поклонилась.

– А в целом – вам комфортно в Шолохе? Давно ваша семья живёт в Лесном королевстве?

– Очень комфортно, господин Полынь. Моя семья живёт в Лютгардии, я одна приехала сюда.

– К родственникам?

– Нет, у меня здесь нет родных.

Полынь сцепил руки замком и вольготно закинул их за голову:

– Кто-то из ваших предков путешествовал в наш край?

– Мои предки никогда не были в Лесном королевстве.

– Тогда почему вы выбрали Шолох как место жительства?

– Я переехала, потому что мне нравится, что здесь можно выглядеть как угодно и никто тебя не осудит. В Лютгардии невозможно носить столь длинные волосы, как у меня: дриады не терпят излишеств. Или ходить с подростковой причёской, как у вас, господин Полынь. А вам, госпожа Тинави, запретили бы заправлять волосы за уши – так видно ваше увечье, а в Лютгардии настолько красивые девушки не позволяют себе демонстрировать даже малейшие изъяны.

Я рефлекторно выпустила волосы вперёд. Увечье, что?! Подумаешь, пара шрамов и рваная мочка! Какого праха!

…С другой стороны, она назвала меня красивой. Так и быть: прощена.

Полынь проигнорировал замечание дриады:

– Да, всё верно, Лесное королевство – страна свободы. И волшебства. Скажите, давно вам является баргест?

– Уже почти неделю. Он приходит по нечётным дням.

– И как он выглядит?

– Пугающе. – Цфат сокрушённо покачала головой.

– Можно подробнее?

– Он похож на пса, огромного пса графитового цвета. Когда я ложусь спать, он появляется у двери и смотрит на меня, а потом медленно приближается. В первый раз я решила, что это чья-то собака, и встала, чтобы прогнать его. Но стоило мне подойти, как баргест увеличился в размерах – стал больше меня, занял почти всю комнату! Потом завыл и исчез. В следующие ночи было то же самое, хотя я при виде его оставалась в постели.

– А какая у него шерсть, Цфат?

– Ухоженная. Короткая и гладкая, блестит.

– Почему вы думаете, что это баргест?

– Но как иначе? Рядом с этим псом мне становится так горько, будто я уже умерла, господин Полынь…

Внемлющий что-то черкнул в маленьком блокнотике, который в начале беседы вынул из одной из хламиды. Он повертел головой туда-сюда, потом наклонился и бесцеремонно заглянул под топчан, на котором сидел. Брови дриады взметнулись вверх, но Полынь флегматично пожал плечами: а я что? А я ничего.

Потом он спросил:

– А это может быть неудачным розыгрышем от кого-то из ваших друзей или знакомых?

– Нет, господин Полынь. У меня есть несколько подруг во дворце, но все они добрые и честные девушки. Большую часть дня я провожу за работой, причёсывая королеву и знатных дам.

– Цфат, ещё такой момент. Не хочу ставить под сомнения ваш профессионализм, но вдруг вы сделали кому-то неудачную стрижку и человек разозлился на вас?

– Никак нет! Я очень люблю свою работу и всегда всё делаю хорошо. – Дриада вскочила и обвела рукой комнату: мол, смотрите, я настоящий фанат, как вы можете сомневаться во мне?

Полынь и не стал.

– Хорошо, – кивнул он. – Раз баргест является через день, то завтра ночью мы нанесём ещё один визит, чтобы воочию убедиться в его существовании. Вам нужно придумать место, где мы сможем спрятаться. Платяной шкаф, портьеры, что-то стандартное – баргесты не очень хитроумны и не сильно беспокоятся о приватности.

Мы попрощались и ушли.

– Что ты думаешь об этом? – спросила я у Полыни, пока мы пересекали садовый лабиринт, ведущий к одному из мостов. Он был выполнен в «шахматном» стиле: тут и там в нишах стояли белоснежные фигуры в полтора человеческих роста, смотрящие на гостей с презрением и опаской.

– Пока что ничего. – Полынь пожал плечами, на что его бесчисленные побрякушки отозвались нестройным звоном. – Описание баргеста верное. Причём в книжках пишут про «клочковатую шерсть», но Цфат уверенно назвала её гладкой и короткой, что соответствует действительности. Местной родни нет, значит, гены отвергаем… Может, чьё-то колдовство – узнаем вечером. Ах, да, подожди меня здесь, мне нужно ещё кое-что сделать, пока мы во дворце.

Я послушно села на указанную им скамью. Полынь нырнул в неприметный проход в зелёной изгороди и был таков.

Минуты две я сидела в молчании, наслаждаясь тёплым весенним солнышком и запахом сирени. Точно напротив меня на резном постаменте высился гордый ферзь. Вдохновлённый скульптор нарисовал ему лицо, и, скажем так, выглядело оно отнюдь не радушным. Под буравящим взглядом шахматной фигуры было сложно расслабиться, но в итоге я сумела. Где наша не пропадала!

Потом послышался хруст камешков, усыпавших дорогу, – из-за угла кто-то приближался. Шаги были лёгкими, очень лёгкими, не быстрыми и не медленными. Как говорил мастер Орлин, так шагают только люди с чистой совестью.

Идущий тихо насвистывал, и я невольно улыбнулась: столько беззаботной радости было в этой незатейливой мелодии. И вот – человек вывернул из-за ряда кипарисов. Свист взмыл мажором – и сразу оборвался.

– Тинави! Это вы! К-какая встреча! – возопил появившийся на дорожке молодой человек и распахнул объятия.

Я обомлела от неожиданности, но потом, в волнении путаясь в полах летяги, кое-как поднялась ему навстречу:

– И в самом деле, поразительная встреча, Лиссай!

Он был высокий и тонкий, сутулый. Лицо, шея, руки, длинные пальцы на изящных кистях – весь в веснушках. Светло-рыжие волосы торчали под такими безумными углами, что казалось, он стрижётся сам (моя новая знакомая Цфат такого бы не допустила!). Юноша убирал мешающиеся прядки за уши, но те снова и снова выскальзывали обратно. Я насчитала пять раз за то время, что мы рассыпались в удивлённых приветствиях: это было обескураживающе мило.

Он весь был очень милым, как потерявшийся бельчонок. Замотанный в традиционный шолоховский наряд – мужскую версию лесной тоги, в которой я сама рассекала по городу вчера, – он передвигался небольшими шагами и напоминал мачту, раскачиваемую на ветру. Глаза его были серьёзны и зелены, как сам лес.

– Здорово, что вы меня помните, Лиссай. После нашего знакомства вы исчезли столь внезапно, что я подумала: специально сбежали. – Я подпустила в голос лёгкого укора и постаралась незаметно прихорошиться.

Рыжий покачал головой:

– К-как же вас забудешь! К-к сожалению, тогда, из библиотеки, мне пришлось уйти не по своей воле. Но в глубине души я знал, что наши пути ещё обязательно пересекутся. Приятно, что это случилось так ск-коро. – Он сердечно сжал мою ладонь двумя руками, не переставая улыбаться.

Что немаловажно – искренне улыбаться.

Поразительно, как легко может быть с почти незнакомым человеком! Ведь мы с Лиссаем впервые встретились около трёх месяцев назад – и не виделись ни разу с тех пор.

Это случилось в библиотеке при Башне магов. В тот день я шла по читальному залу, таща в руках высоченную стопку книг: в них я напрасно надеялась найти хоть строчку, которая дала бы мне надежду на то, что однажды я снова смогу колдовать. А рыжий Лиссай в то же время стоял, задумчивый и «пустопорожний», в проходе. Прямо у меня на пути.

Противоположности притягиваются, поэтому удивительная сила набранной мною литературы сбила молодого человека с ног.

Мы разговорились. Сначала там же, на месте крушения, потом найдя себе укромный уголок у камина в библиотечной комнате отдыха. Время прошло незаметно: не знаю как, но этот не от мира сего парень умудрился вложить мне в голову ощущение, что я очень и очень особенная. При том, что не был похож ни на искателя интрижки, ни на льстеца, каковые обычно промышляют такой манипуляцией.

И вообще, мы почти не говорили «по существу» – о своих жизнях, – скорее о магии, искусстве, философии и религии… В какой-то момент Лиссай сказал, что хочет прямо сейчас показать мне одну книгу, – и отправился за ней в другой зал. Но не вернулся.

Я решила, что на этом наше знакомство закончилось. Расстроилась, конечно. А через пару недель выкинула из головы – ценой невероятных усилий.

Но вот он стоит передо мной и сияет, как огранённый бриллиант.

– А знаете, Тинави, пойдёмте выпьем чаю? Ведь в тот раз я не расск-казал вам самое важное! – Изумрудные глаза Лиссая разгорелись звёздами.

Я замялась:

– Мне бы очень этого хотелось, но я здесь по рабочему вопросу.

– Да бросьте вы! Я живу за углом, поэтому не отниму у вас много времени.

– Вы живете на территории дворца? – вскинула бровь я.

Лиссай в своём дорогом национальном костюме не был похож на слугу. Но для придворного он был слишком… открытым, что ли. Улыбчивым и доверчивым, готовым пригласить, по сути, незнакомку к себе домой. Ох, такие люди не задерживаются при дворе – в этом безумном мире интриг и власти.

– Да, буквально сто шагов отсюда.

Я набрала в грудь воздуха, чтобы ответить решительным отказом (первый рабочий день!) и предложить альтернативу (ну классный же парень!), как вдруг из зелёной изгороди вывалился Полынь.

Причём не из какого-нибудь тайного прохода в лабиринте, а прямо из цветочной стены – с треском и руганью. Внемлющий замер, озабоченно выпутывая из волос веточки и листья – хотя, как по мне, так они смотрелись в его бешеной шевелюре весьма органично.

Выскрёбывая что-то особенно зловредное на затылке, Полынь слегка повернул оголившуюся левую руку. Татуировка Ловчего ярко вспыхнула на солнце.

И тотчас с боковых дорожек выскочили четверо гвардейцев, мгновенно загородив собой Лиссая от Полыни. И заодно от меня. Белоснежный ферзь, мой недруг, начал ухмыляться ещё мерзопакостнее.

– Тревога, тревога, код «багрянец»! – рявкнул один из стражей в дворцовый кристалл-передатчик.

– Код багрянец, действуйте по стандарту! – запульсировал кристалл в ответ.

Я позволила своей челюсти обречённо отвиснуть. Это что за дела?

– Мастер Лиссай, прошу, немедленно вернитесь в свои покои, – строго сказал страж с кристаллом.

– Ещё чего. Я имею полное право гулять по этой территории. – Рыжик сложил руки на груди, гордо вздёрнув острый подбородок.

– Тот мужчина опасен. – Гвардейцы стали аккуратненько разворачивать Лиссая – не трогая, но направляя жестами и мечами, так сказать.

– Но я же не с ним разговариваю, а с Тинави! – возмутился Лиссай. Моё имя он произнёс так, будто оно должно было как-то повлиять на ход дела.

– Мы уходим, – веско сказал всё тот же господин в латах. – И вы уходите, – сообщил он Полыни не слишком-то вежливо.

Внемлющий пожал плечами и озадаченно пробормотал что-то про «негодную, негодную тропинку».

– Тинави, пожалуйста, навестите меня на днях! – донёсся глухой голос Лиссая из железного каре, которым его окружили и повели прочь по дорожке. – Я живу в Западном к-крыле!

– Обязательно! – крикнула я в ответ.

Когда тяжело вооружённая кучка с этим удивительным парнем исчезла за поворотом, я изумлённо повернулась к Полыни:

– И что это было?

Куратор с кислой миной отдирал от одежды колючки, но всё же снизошёл до ответа:

– Охрана его высочества Лиссая считает, что общение с Ловчими может повредить тонкой душевной организации принца, – проворчал он.

И полез обратно, в ту же стену, но парой метров дальше.

– А у тебя татуировки не видно, вот и не сообразили, что ты из наших.

Полынь уже целиком исчез в кусте.

– Раз нас ждёт ночная охота на баргеста, то сегодня до конца дня ты свободна – считай это заранее выданной компенсацией! А так – завтра утром жду тебя в ведомстве. Хорошего дня, малёк!

– Подожди, Полынь! – взвыла я ему вслед, но поздно. – Как это его высочества? Как это принца?! Лиссай что, сын короля? И, хранители всемогущие, что ты делаешь?!

Ответом мне был лишь удаляющийся треск ветвей.

7. Хозяин крустов

В нулевом году нашей эры шестеро богов-хранителей покинули Лайонассу и поодиночке отправились путешествовать в другие миры, чтобы распространить свои знания как можно шире по Вселенной. С этого момента заканчиваются наши хроники о богах – и начинаются сказки. Что происходит с хранителями сегодня – неизвестно.
Энциклопедия «Доронах»

Брошенная Полынью фраза о том, что обаяшка Лиссай был принцем, требовала дальнейших разъяснений, но я постаралась отложить мысли на этот счёт до того момента, когда эти разъяснения получу.

Стражники, жильё на острове-кургане, не слишком-то удобная для повседневности одежда и колоссальная расслабленность на территории такого жуткого места, как дворец, – сказанное Внемлющим о Лиссае вполне могло быть правдой.

Ведь согласно древней традиции дети лесных королей живут практически инкогнито. Они не участвуют в собраниях Совета, не дают интервью газетчикам, не общаются с иноземными дипломатами и вообще – без необходимости не афишируют свою принадлежность Дому Ищущих. В сувенирных лавках Шолоха вы не найдёте чашки с портретами и именами принцев, как это происходит в королевстве Асерин, например. Только наследник в конце концов оказывается на виду: когда приближается его время занять престол. А в целом мы, лесные жители, уважаем право детей Сайнора на частную жизнь и не испытываем в их отношении особого любопытства. Большинство шолоховцев даже не интересуется тем, сколько у короля детей (правильный ответ: четверо. Однажды я спросила об этом у магистра Орлина).

Но всё же если предположить, что Лиссай – не просто приятный парень, а один из принцев, то… О-хо-хо! Сердечко-то начинает биться быстрее обычного!

Неужели я действительно приглянулась его высочеству?

За сутки с небольшим количество загадок в моей жизни возросло в геометрической прогрессии. Такое ощущение, что плутовка-судьба, забывшая обо мне в последний год, внезапно очухалась и подумала: вот же прах, у меня там Тинави киснет без присмотра! А ну-ка вмажем по невероятностям!

Я покинула территорию острова-кургана.

То, что Полынь отпустил меня на остаток дня, стало неожиданностью. Поразмыслив, я решила навестить Дахху и загадочного мальчика – полуночного скитальца.

До Лазарета, где, по идее, оба они находились, было далеко, так что мне требовался транспорт.

Следуя деревянным указателям с изображением подковы (общепринятым символом перевозчиков), я умудрилась учесать куда-то в глухую чащобу и только там, за чертой обжитых улиц, нашла полянку с располагавшимся на ней паломническим рестораном «Удила души моей», который заодно предлагал услуги перевозчиков. На окно, целомудренно прикрытое ситцевой занавеской, снаружи была приклеена бумажка со стрелкой: «Атминстратер ТУТ!».

Прямо под ней на лавке скучал бородатый сатир, с упоением грызущий тыквенные семечки.

– Добрый день, – приблизилась я. – Мне нужно попасть в район Пятиречья.

– Без про-облем, дамочка, – развязно проблеял он. – Особые пожелания есть?

Я собиралась было отрицательно качнуть головой, но потом передумала:

– Да! Молчаливого мастера, пожалуйста.

– Будет сделано. Проследуйте за мной.

Вслед за администратором я обошла ресторан, за которым обнаружилась конюшня, терпко пахнущая свежим сеном и мускусом.

– Хххе-е-ей, Патрициус! До Пятиречья девицу возьмёшь? В тишине, – крикнул сатир, постучавшись в стойло номер пять.

– Беру, – оттуда донёсся приятный баритон. Из тех, что называют «бархатными» в рекламных буклетах шолоховской оперы. Створки распахнулись, и ко мне вышел, гордо задрав подбородок, моложавый кентавр каурой масти.

Крепкие ноги, высоко поставленный хвост, ярко выраженные трицепсы, бицепсы и не знаю что ещё приковывали взгляд. Я никогда не была ценительницей накачанных мускулов, но меня определённо впечатлила дисциплина кентавра, приведшая к такому результату.

– Точно молчать будем? – уточнил Патрициус, пока я забиралась ему на спину и просовывала ступни в жёлтые стремена с номерными знаками.

– Точно. Хочу отдохнуть от бесед.

– Ну ладно, – разочарованно протянул перевозчик и почесал ухо под весёленьким цветочным венком, украшавшим его русую голову. – С ветерком?

– Да, пожалуйста.

И мы поскакали через весь город. Ух!

Я обожаю кататься с кентаврами. На то, чтобы иметь своего коня, у меня не хватает усидчивости, а водный транспорт в Шолохе, хоть и хорош, отличается крайней неспешностью и не подходит для тех, кто торопится. Перевозчики же – прекрасный вариант, особенно после того, как ввели функцию «молчаливый мастер»: ты можешь заранее предупредить, что не хочешь общаться в пути, как я и сделала. А то вы знаете этих кентавров: треплются безостановочно и в основном, увы, жалуются.

Зато если у кентавра лёгкий характер, то он непременно разбавляет галоп мощными прыжками с преодолением препятствий. У Патрициуса характер оказался легче пёрышка.

Мы весело скакали по центральным кварталам: с визгом разбегались горожане, маленькие собачки заливались лаем, вездесущие ташени едва успевали уворачиваться…

– Чуть не снёс прилавок, супостат парнокопытный! – заорал нам вслед какой-то негодующий торговец.

– Я непарнокопытный! Так что отвали, недоделок бесхвостый! – Патрициус не остался в долгу.

Всё правильно: ведь кентавр должен быть молчаливым только по отношению ко мне.

В какой-то момент нам на пути попался Ходящий в золотом плаще и маске. Теневик наблюдал за верандой летнего кафе, видимо выслеживая жертву… то есть подозреваемого. Проходящие мимо огибали его по большой дуге.

Патрициус лихо заржал и, проносясь мимо, обдал Ходящего брызгами из глубокой лужи. Грозная фигура обернулась, но мы уже были далеко.

– Так тебе, железнолицый! – в никуда бросил Патрициус.

– Я их тоже не люблю, – не удержавшись, вякнула я.

– Мерзкие люди, мерзкая работёнка! – Кентавр встрепенулся, почуяв возможность завести беседу.

– Это если вообще люди… – пробормотала я, мигом вспомнив тысячу и одну легенду о запредельных возможностях Теневого департамента.

* * *

Когда мы домчали до Пятиречья, мои волосы были спутаны в безумный клубок, а в глаза надуло.

– Всё понравилось, мадам? – участливо поинтересовался Патрициус, пока я спешивалась.

– Сто баллов, – кивнула я.

Район Пятиречья не зря так называется: здесь широкая столичная Нейрис распадается на пять рукавов. Тут же растёт знаменитая роща деревьев ошши, в которой прячется надёжно скрытый от чужих глаз Лазарет.

Ошши – один из символов Шолоха.

Это огромные крупнолистые деревья с узловатыми стволами и толстыми корнями. Художники изображают их на своих полотнах, когда хотят нарисовать идиллический пикник, – очень уж ошши симпатичные. Такие прямо разлапистые, умиротворяющие, хоть плачь. Да ещё и с огромными оранжевыми плодами, которые светятся в темноте, как волшебные луны, – и, честное слово, могли бы стать прекрасным элементом городского освещения… Если бы не крусты, которые в них живут.

Сжав зубы и пообещав наградить себя конфеткой постфактум, я смело вступила в рощу. Садист-архитектор выложил дорожку к Лазарету по спирали – путь предстоял долгий.

Шоу началось с первого же моего шага.

– Фу-у-у, припёрлась! – раздался злобный, клекочущий шёпот из кустов.

– Наглая самка какая, фу-у-у-у! – вторили ему с другой стороны тропинки.

Я набросила капюшон, опустила голову и ускорилась. Увы: крусты – древесные человечки – твёрдо решили развлечься за мой счёт.

Один из них пронзительно свистнул где-то в овраге. Тотчас с веток деревьев свесились, будто летучие мыши, десятки леших. Чернели глазки-бусинки, поскрипывали тельца, похожие на связки палочек для розжига. Скалились крохотные зубки.

– Здрасти, здрасти, здрасти, – забормотала я.

Так надо. Ибо крусты как бы положительные персонажи: заботятся о деревьях ошши на роли высококлассных бесплатных садовников. Нам нельзя их обижать. Им нас – можно.

В ответ на приветствие мне в голову прилетело тяжёлое спелое яблоко – звук был такой, будто от черепушки что-то откололось. Охнув, я стиснула зубы и пошла дальше.

Любишь ошши – терпи крустов. Каждый шолоховец это знает.

«Тыдыж», – гремели падающие передо мной камни. За деревьями замаячили витиеватые башенки Лазарета. Удивительно всё-таки, что оплот тишины и спокойствия прячется в таком безумном месте, как эта роща!

– Эта чё припёрлась, фу-у? – Один круст внезапно выскочил передо мной на тропинку. Он был больше других, а на голове у него разбухли нежно-салатовые почки будущих листиков. Интересно, подобная растительность влияет на интеллект?

Я вежливо помахала лешаку и стала обходить его по кругу.

– Чё припёрлась, говорю-ю-ю? – Он забулькал, как кастрюлька.

Я игнорировала круста. Отвечать им ни в коем случае нельзя, они сразу почувствуют себя сильнее и набросятся. Не убьют, конечно, но расцарапают. Зачем – не знаю. Никто, кажется, не знает. Характер такой.

Хотя иногда мне в голову закрадывается мысль, что они просто не хотят оставлять лекарей без работы. Если вдруг в городе всё спокойно, обязательно найдётся парочка бедолаг, искусанных крустами.

– Она прямо к хозя-я-яину идёт, подружка хозяина, пахнет-то как – чуешь? – мерзко захихикал светло-бежевый лешак, вниз головой свисающий с ветки.

– А! Точно! Пахнет! Хозяин порадуется. – Почковастый состроил злорадную мину.

– Хозяин? Хозяин вернулся? – разволновался другой круст, легкомысленно раскачивающийся на оранжевом плоду ошши.

– Вернулся, давно уже вернулся! Спа-а-ал только, лечи-и-ился. Вернулся – и к нам теперь пришёл! – Шёпоты и экзальтированные вздохи понеслись со всех сторон.

Мне очень не понравились эти комментарии.

Прикинув, каким должен оказаться хозяин крустов, если даже рядовые лешие портят столько крови, я решительно свернула с дорожки в овраг.

Изгваздаюсь, конечно, но хоть не сцеплюсь с их главарём. Он, вероятно, поджидает в конце тропинки, заранее запасшись камешками, яблоками и прочим метательным скарбом.

Не дождётся!

* * *

Вскоре я стояла на крыльце Лазарета.

Серебряный дверной замок в виде морды волка приветливо осклабился: в отличие от крустов он всегда рад гостям.

Тщательно обтерев ноги о коврик, я нырнула в прохладное нутро целительской обители.

Глаза тотчас резануло светом: всё в Лазарете было вызывающе белым. Ума не приложу, с какой скоростью тут приходится вытирать пыль и следы от грязных сапог посетителей! Уборщики явно проходят какие-то курсы спецподготовки. Некий злобный экзаменатор бесконечно бегает по коридору с ведром грязи, а они носятся за ним со швабрами. Потом звенит секундомер, и арбитры замеряют лучший результат…

Сверившись с магическим расписанием, представляющим собой мерцающий туманный текст, по необходимости перемещающийся по стене, я направилась в палату, где дежурил Дахху.

Белые стены добродушно поглаживали мою тень, белый пол слегка проскальзывал под мягкими сандалиями, лекари в белых тогах деликатно шуршали мимо меня и белые гортензии, благоухая, свешивались с карнизов. На цыпочках я прошла мимо Корпуса Морфея – так называется отдел Лазарета, где спят, восстанавливая силы, особенно сильно пострадавшие. Они могут спать неделю, месяц, иногда даже год, в ожидании, что мозг восстановится и начнёт излечиваться волшебством. Ещё боги-хранители говорили: сон – это лучшее лечение. Но простым смертным нужен уход на время спячки. Вот и снуют по Морфею целители, ухаживают за теми, кто без памяти бродит по царству снов.

Именно здесь я восстанавливалась прошлым летом.

Эх, Лазарет.

Хранители небесные, как же я ненавижу это стерильное место…

* * *

Я зашла в палату.

На единственной занятой кровати лежал, подогнув колени, наш мальчик. Дахху сидел подле него, вслух читая какой-то приключенческий роман. Удачно я попала – сразу на двоих. Помахав Смеющемуся, я с жадным интересом уставилась на жертву бокки-с-фонарями.

– Привет! Ну что, познакомимся официально?

Мальчишка выглядел немного растерянным. Зрачки его круглых сине-бирюзовых глаз были расширены, а брови застыли в слегка приподнятом положении.

Подумав, он всё же согласно кивнул:

– Я Карл.

– Тинави. Это из моего дома тебе пришлось совершить побег вчера утром… Надо сказать, ты справился с блеском!

– Я всегда хотел быть похожим на Монте-Кристою. – Мальчик робко улыбнулся.

– На кого? – не поняла я.

Физиономия Карла моментально вытянулась:

– На Монте-Кристо… Только я не помню, кто это. Просто, когда вы сказали про побег, фамилия сама скакнула на язык.

– Ничего страшного, это нормально при амнезии, – утешил его Дахху. – То, что воспоминания возвращаются, пусть даже обрывочно, – это хорошо.

Поверх больничной тоги Дахху не рискнул натягивать шарф, да и на голове его отсутствовала привычная шапка, из-за чего Смеющийся, явно чувствуя себя неуютно, то и дело проводил по волосам и по шее рукой. Боги. Если я когда-нибудь сумею уверить его в том, что он красив и со своими шрамами, – честное слово, это будет счастливейший день моей жизни.

Мы немного поболтали втроём. Вернее, в основном болтали мы с Дахху – обменивались новостями, а Карл слушал. Подозреваю, ему особо нечего было сказать. В больницах время тянется медленно, а прошлое подростка едва проклёвывалось сквозь туман беспамятства.

– Кстати! – Я подпрыгнула. – У меня же твоя вещица! – И я вытащила тот странный цилиндр, что он обронил в полнолуние. – Мы так и не поняли, что это, но знай – Дахху чуть ли не жизнью рисковал, отбирая его у бокки! Расскажешь тайну этой штуки?

Карл с недоумением взял у меня цилиндрик. Повертел в руках туда-сюда, нажал на странную кнопку, постучал по стеклу и нахмурился.

– Не работает… Но я в любом случае не помню, что это такое, – смущённо сказал он, возвращая предмет и как-то побито заглядывая мне в глаза.

Взор его был полон неподдельной грусти. В ответ я оглушительно чихнула. Потом ещё раз и ещё. Карл отшатнулся с перекошенным лицом.

– Ох, простите. Видимо, умудрилась простудиться, – прогнусавила я.

– Дать тебе какое-нибудь зелье? – Дахху уже заботливо потянулся к тумбочке.

– Нет, спасибо.

– А вы сильный маг, да? – невпопад брякнул Карл, глядя на меня с откровенным ужасом.

Дахху изумлённо обернулся к нему. У меня по-привычному грустно ухнуло сердце.

– Если бы… – вздохнула я, а затем заговорщицки улыбнулась. – Думаешь, такой чих – признак могущества?

– Можно и так сказать. – Он моргнул.

До позднего вечера мы сидели втроём.

За это время я успела снабдить Карла невероятным количеством самой разной информации о Шолохе – полезной и не очень. С моей подачи мальчик, кажется, всей душой влюбился в наш город.

Дахху не отставал, разбавляя мои шутливые байки историческими комментариями.

Карлу особенно понравились рассказы о богах. Он даже слегка розовел от удовольствия, слушая про шестерых хранителей.

– То есть боги реально существуют?!

– Однозначно. – Дахху авторитетно кивнул.

– А с ними можно встретиться? – В глазах Карла плескался восторг, но Дахху был вынужден притушить его:

– К сожалению, нет. Они ушли из Лайонассы две тысячи лет назад и теперь путешествуют… где-то.

– Или уже вернулись, но сохраняют инкогнито, – подмигнула я, увидев, какое горькое разочарование проступило на лице мальчишки.

Не хочу быть той, кто рушит сказки!

От моих слов Карл встрепенулся:

– Я бы хотел увидеть кого-нибудь из них! Получается, они бессмертны? И всемогущи?

– Не факт. – Дахху задумался. – Боги-хранители – лишь промежуточное звено между людьми и Непостижимым Отцом. Например, жизнь создали не они. Поэтому, возможно, и лишиться её они могут наравне со смертными. Мотив потерянной магии также часто встречается в легендах… Но я надеюсь, все хранители в порядке. Лично мне приятнее жить в мире, где боги есть. – Друг улыбнулся.

– А драконы? – Карл не отставал. – На них можно посмотреть?

– Можно, потому что они в Лайонассе. Но сложно, потому что ящеры спят на самом севере, накрытые магическим куполом.

– Почему?

– Они очень старые, Карл. Они устали. И им грустно без хранителей.

– А разбудить их можно?

– В теории – да, если найти способ попасть под купол. Но я сомневаюсь, что это хорошая идея. Драконы уснули после того, как сожгли Мудру – столицу Срединного государства. В некотором роде это была демонстрация разочарования ящеров во всём человечестве… Боюсь, того, кто их разбудит, они тоже сожгут. Если только у него не окажется по-настоящему важной причины для такого святотатства.

– Какой, например?

Дахху задумался.

– Не знаю, – покачал он головой. – Нужно что-то поистине вселенское.

* * *

– Кстати, ты прояснила вопрос с Иноземным ведомством? – полюбопытствовал Смеющийся, провожая меня на первый этаж.

– Я… Я тебе потом расскажу.

Дахху в ответ задумчиво сощурился, глядя на меня. Я мысленно приготовилась: сейчас начнётся допрос. Но вместо этого друг некстати воскликнул «О, точно!», выхватил из кармана записную книжку и, черкая в ней на ходу, лишь что-то невнятно пробормотав на прощание, ушёл. Мне казалось, что над головой у него аж свечка горит – как рисуют в комиксах, когда кого-то осенило.

Хм. Ну ладно.

* * *

На этот раз крусты не стали досаждать мне.

Только в самом конце, уже у городской дороги, один леший выскочил перед самым носом.

– Хоз-з-зяин с тобой не зако-о-ончил… – прошепелявил он.

Я показала ему кукиш.

8. Охота на баргеста

Иметь большие амбиции и ничего не достичь – встречается частенько. А вот чего-то достичь, не имея больших амбиций, – слабо верится!
Мастер Авен Карлиннан, глава Иноземного ведомства

На Шолох надвигалась беспощадная майская гроза.

Воды Нейрис потемнели и приобрели пугающий свинцовый отблеск. Свирепые волны бились о каменные берега, будто зверь, рассерженный на весь род людской. Злые молнии немилосердно раскалывали тёмный небосвод – пока ещё вдали. Пусть и запаздывающий, но страшный грохот подгонял немногочисленных горожан.

Я плотнее запахнула плащ и пошла быстрее. Электрическая вспышка высветила деревянный знак: «Мост Бесконечного Полёта». Вы не подумайте: он так назван потому, что над ним постоянно кружат чайки, а не из-за тех злополучных самоубийц-студентов…

До места встречи с Полынью оставалось пройти метров сто, но в полной темноте, ведь на время сильной грозы столичные власти отключают уличные фонари. Говорят, магические сферы притягивают молнии – небезопасно!

Я вытащила из сумки маленькую керосинку. Обычно я, как и большинство шолоховцев, предпочитаю использовать переносные аквариумы со светящейся травой осомой, но в непогоду мне больше нравится живой огонь – от него теплеет на душе.

Оранжевый язычок пламени выхватил из мрака чистую зелень листвы, агатовые слёзы мостовой и пару лупоглазых лягушек, квакнувших мне вслед нечто недоброе.

Я ещё ускорилась. Но от крупных, всё учащающихся капель дождя вовремя укрыться не удалось – до моста я добежала с хлюпающими от воды сандалиями.

Полынь ждал меня, облокотившись о резные перила. Я позавидовала его сапогам.

– Отличная погодка для охоты на баргеста, как считаешь? – вместо приветствия бросил он.

Впрочем, с чего бы ему здороваться: мы расстались не далее как несколько часов назад, когда после работы разошлись по домам, чтобы немного привести себя в порядок. Весь день до этого мы носились по Шолоху, разгадывая тайну лепрекона-фальшивомонетчика, и этот опыт научил меня двум вещам.

Во-первых, не стоит проверять подлинность золотых монеток на зуб – есть шанс, что они, оказавшись поддельными, превратятся в ящериц и цапнут тебя за язык.

Во-вторых, когда Полынь в следующий раз скажет что-то вроде: «Настоящий Ловчий всё пробует на себе: дерзай, малёк!», его Ни В Коем Случае Не Стоит Слушаться.

Я поднялась на горбатую спинку моста и остановилась рядом с Полынью. Внемлющий колдовал, творя над водой иллюзорных бабочек, за которыми с визгом и хохотом гонялись ундины. Эти раскрепощённые голые девицы с рыбьими хвостами восторженно ловили иллюзии и громко аплодировали, когда те снопом искр схлопывались в воздухе.

Сценка, уместная скорее жарким полднем, нежели ненастной ночью. Но, кажется, никого из участников это не смущало.

– Я так погляжу, у тебя тут своя охота, – хмыкнула я. Одна из ундин уже активно посылала Внемлющему воздушные поцелуи.

Полынь равнодушно пожал плечами и отвернулся от реки.

– Ну что, во дворец? – зевнул он.

* * *

Дриада сдержала слово и придумала для нас убежище.

Она предложила проследить за баргестом из платяного шкафа, в котором одна створка была ажурной – то есть при должном старании просматривалась насквозь.

– Господин Полынь, госпожа Тинави, вам удобно? – вежливо спросила Цфат, с трудом закрывая за нами дверцы: места для двоих внутри было маловато.

– Да, переживём, – крякнула я.

– Вполне, – сдавленным голосом подтвердил Внемлющий.

В следующие пять минут, пока мы пытались устроиться поудобнее, я успела дважды заехать ему локтем в глаз и, кажется, тем самым приблизилась к потенциальному рабочему выговору.

Но обошлось. Спасибо баргесту, который внезапно пресёк нашу возню и нытье. Со всей той наглостью и самоуверенностью, на которую способны одни лишь потусторонние твари.

Сначала по комнате прокатилось тихое, примеривающееся «р-р-р-р-р». Мы его проигнорировали, потому что в этот момент Полынь популярно объяснял мне, что свобода одного заканчивается там, где начинается нос другого.

– Р-р-р-р-р! – разнеслось уже куда более уверенно.

Полынь замолчал и прильнул глазом к дырке. Я сделала то же самое, уровнем пониже.

Огромный чёрный пёс стоял у окна. Мышцы на его спине перекатывались, глаза алели. Лоснящаяся чёрная шерсть, волосинка к волосинке, блестела даже при очень тусклом свете. Я была бы готова душу поставить на то, что баргест материален, если бы не один нюанс: его лапы чуть-чуть проваливались в пол. Призрачный предвестник немного не рассчитал позицию для полной убедительности.

Цфат устроилась на кровати, поджав колени к груди, и таращилась на баргеста во все глаза. Впрочем, дриада казалась довольно спокойной. Немудрено: во-первых, она видит его уже в четвёртый раз. Во-вторых, в засаде сидят бравые Ловчие.

В эту секунду бравый Ловчий мужского пола распахнул дверцу шкафа.

Выскочив перед баргестом, Полынь начал плести заклинание, быстро меняя положение рук: он сгибал и разгибал пальцы, заламывал запястья, неистово вращал ладонями. Это напоминало Разгадку Большого Билла – магическую формулу, которая позволяет заглянуть под иллюзию, если таковая есть.

Баргест между тем начал увеличиваться в размерах и сокрушённо выть.

Его вой проникал в самое сердце – лишал тебя надежды на малейший лучик света, разъедал изнутри и выворачивал наизнанку.

Я вздрогнула от охватившего меня ужаса. Пёс рос и занимал всё больше места. Я же наполовину пребывала в шкафу: стояла в створках, но уже отворённых: будто кукушка в заевших часах. Калейдоскопом проворачивающиеся в голове воспоминания о самых позорных и болезненных ситуациях моей жизни – таковы были чары баргеста – лишили меня всякого желания шевелиться.

Когда одна из лап баргеста увеличилась до того, что «встретилась» с моей ступней, он неожиданно вздрогнул и… исчез.

О-оу. Значит, моя антимагия распространяется и на этих духов.

Полынь, ругнувшись, постарался поскорее «погасить» своё заклинание. Если уж ты взялся за колдовское плетение, то просто бросать его посреди дороги нельзя. Изволь довести дело до конца или же мастерски спустить на тормозах – а то всепронизывающая энергия бытия унни надаёт тебе по щам, ведь Вселенная ненавидит бессмысленность.

Когда всё было позади, Цфат осторожно поднялась с кровати.

– Это и есть мой баргест, – со вздохом сказала она. Будто мы нуждались в пояснениях!

Полынь, подозрительно довольный, подтвердил:

– Он настоящий.

– Ты же не завершил заклинание? – спросила я с содроганием.

С содроганием – потому что сейчас мы наверняка поднимем столь неприятную тему, как «почему волшебная собачка пропала, коснувшись госпожи Страждущей?».

– Когда пёс завыл, всё стало очевидно. Ни одна иллюзия не влияет на психику столь сокрушительно. Так что, Цфат, я вас поздравляю – вам является настоящий дух! – весело сказал Полынь. И тотчас поправился: – Вернее, сочувствую. Мы выясним, почему баргест приходит, и предпримем всё необходимое, чтобы предотвратить несчастье.

– Спасибо, – кивнула дриада и, перекинув свои роскошные распущенные волосы вперёд, оказалась укутана ими, как плащом.

Внемлющий вышел в центр комнаты и достал из складок хламиды небольшой хрустальный шар. Он критически осмотрел его, подышал на стекло, протёр рукавом. Потом поднял высоко над головой и попросил нас с дриадой замереть. Из шара донёсся глухой хлопок, и всю его поверхность заволокло искрящимся лиловым туманом.

– Мы будем держать вас в курсе расследования, – пообещал на прощание Полынь.

Когда мы вышли в коридор, я осторожно ткнула пальцем в стеклянную диковинку:

– Что это?

Внутри лиловой мглы, будто в драконьем яйце, набухало движение.

– О, это прекрасная штука, новая разработка Дома Внемлющих. Называется «имаграф». Он позволяет перенести внутрь стекла изображение места, где ты находишься, сделать так называемый кадр – что-то вроде картины, но круглой. Готов поспорить: не пройдёт и месяца, а имаграфы заполнят всё королевство. Наш уже готов, посмотри.

Полынь протянул мне шар.

Звёздчатый туман расчистился. Внутри проявилась – совсем как наяву – комната Цфат. Стены, окна, мебель, книги и парикмахерские инструменты – всё перенесено в мельчайших деталях. Мы с Внемлющим и дриадой тоже присутствовали в этой игрушечной спальне.

– Как здорово! – ахнула я.

– Ага. А теперь задержи палец на… Ну на своём лице, например. – Полынь подмигнул.

Я послушно ткнула мизинцем в шар. Прошла секунда – и моё лицо в имаграфе начало увеличиваться, как пойманное на удочку. Ойкнув, я поскорее отдёрнула руку, отпустив натяжение.

На картинке у меня была такая оторопевшая и виноватая физиономия, что любой заподозрит неладное. Не стоит её приближать!

Но Полынь так и не спросил про исчезновение баргеста. Повезло.

– Чудесная штука, – подытожила я.

– Чудесная и очень полезная, – согласился куратор. – Все детали сложно удержать в памяти, а имаграфы позволяют вернуться к анализу в любое время.

Я только головой покачала.

Ох уж эти Внемлющие! Самый технически подкованный Дом Шолоха.

Кстати, надо будет особенно подчеркнуть для Кадии, что Полынь принадлежит к этому роду, и всласть похохотать над её возмущёнными комментариями на этот счёт.

Дело в том, что Дом Мчащихся (который возглавляет её отец) и Дом Внемлющих соперничают. Враждовать кому-либо в Лесном королевстве не позволяет воспитание, но если бы мы жили в Иджикаяне, например, то эти семьи уже давным-давно перерезали бы друг другу глотки.

Политики против интеллектуалов… Конкуренция длится со времён Срединного государства, и никто пока не одержал верх.

Хотя само Срединное государство, земля наших предков, уже давно погибло.

Когда-то, на заре времён, оно было сильнейшей империей Лайонассы. Его основали шестеро богов-хранителей. Вечно молодые и невероятно могущественные путешественники между мирами, предположительно – дети Отца Небесного, они жили среди людей, чем оказали срединникам величайшую услугу. Хранители учили срединников магии, медицине, наукам и искусствам, оберегали их и помогали найти свой путь.

Но всякая сказка кончается. Так, однажды боги ушли («Другим мирам тоже нужна наша помощь»), и Срединное государство осталось без покровителей. Несколько веков спустя его уничтожила объединённая армия южных королевств и драконов.

Выжили только те, кому в указанное время довелось проходить обучение на островах народа шэрхен. Именно та горстка студентов – не больше пяти десятков – положила начало будущей истории Шолоха.

Долгое время осиротевшие срединники жили у шэрхен, перенимая у островного люда их культуру, традиции и привычки. А в пятнадцатом столетии их внуки и правнуки рискнули вернуться на материк.

Здесь, в самом сердце Смахового леса, они основали новое государство, ничуть не стесняясь воздвигнуть королевский дворец прямо поверх некрополя.

Потомки тех переселенцев и являются сегодня представителями семнадцати знатных Домов. У некоторых Домов есть свои «фишки».

Так, когда видишь кого-то из Внемлющих – беги, не то он, возможно, заставит тебя часами слушать новости из научной сферы.

Очень странно, что Полынь, выходец из этого дома, выглядит и одевается так архаично. Косточки на шее, небо голубое, он же носит косточки животных на шее!..

И зачем только?

Пока я размышляла, мы неспешно брели сквозь ночные коридоры дворцового крыла, отведённого для прислуги. Наши равномерные шаги поддакивали ритму сердца. Вдруг впереди мигнул чей-то фонарь.

Мгновение спустя к нам вышла невысокая, крепко сбитая девушка в походной одежде: штаны из грубой ткани, льняная рубашка, кожаная жилетка с накладными карманами. Русые волосы девушки перетягивала резинка с диковинными очками на макушке – как у ныряльщиков. У очков были толстые зелёные стекла и коричневая оправа – круглая, широкая, железная. В одной руке незнакомка держала лампу, в другой – яблоко. Приблизившись, она с заразительным хрустом откусила от него и, прожевав, деловито козырнула.

– Йоу, Полынь!

– Правой, Андрис. Честь отдают правой рукой. И желательно пустой: безо всяких яблок, – мягко поправил её куратор. Девушка ничуть не смутилась:

– Не занудничай. Почему ты опять во дворце? Тем Самым Делом занимаешься?

– Нет, сегодня другая работа. Кстати, познакомься, это Тинави, мой «малёк».

Андрис приподняла фонарь и в его свете осмотрела меня с головы до ног. Она ничего не пропустила: ни тканые ремешки сандалий с цветными стекляшками, ни золотой кулон в виде дубового листика, ни пояс, перехватывающий талию, ни нервную улыбочку – мою фирменную.

В этом осмотре не было ничего пренебрежительного. Было видно: Андрис просто хочет ухватить максимально много информации за раз. Я невольно расправила плечи. Удовлетворившись осмотром, любительница яблок кивнула, потом с грохотом поставила фонарь на пол и протянула руку:

– Будем знакомы. Я Андрис Йоукли, Ищейка.

Даже при скудном освещении было видно, какие розовые и круглые у неё щёчки.

Хм. А я-то думала, все Ищейки должны быть «шкафами», умеющими с одного удара уложить злостного преступника! Андрис же едва дотягивала мне до переносицы и вообще скорее походила на очаровательную булочницу.

– Обращайся, если нужна будет помощь, – дружелюбно кивнула она. – Знаю, как непросто живётся «малькам». Работы куча, объяснений – ноль. А уж раз ты Полыни досталась…

Не закончив фразу ничем, кроме многообещающего молчания, Андрис покачала головой. Потом ещё раз сказала «Йоу!», подхватила скрипнувший фонарь и энергично потопала прочь. Хруст яблока в темноте отмечал её путь.

Полынь фыркнул ей вслед и поманил меня в соседний коридор.

Чувствуя, что должен как-то прокомментировать встречу, он объяснил:

– Андрис работает в Иноземном ведомстве уже пять лет. Она профессионал и, как по мне, самый надёжный человек во всём министерском квартале. Можешь ей доверять.

Я кивнула, а потом замялась:

– Слушай, Полынь… А я ведь правильно понимаю, что Ищейки – наши подчинённые?

Он улыбнулся. Колокольчики в волосах зазвенели.

– По идее – да. Но об этом не принято говорить вслух. И несмотря на то что мы руководим ими, мой опыт показывает: многие вещи, с которыми шутя справляются Ищейки, не под силу даже лучшим Ловчим. Таким, как я, например, – добавил он самодовольно.

– Значит, не врут? – воодушевилась я.

Сонная тишина коридоров сменилась негромкими разговорами гвардейцев, доносящимися из холла впереди. Туда мы и направлялись – к дверям, ведущим в дворцовый сад.

– Ты и впрямь мастер своего дела?

– Как минимум я иду к этому, – посерьёзнел Внемлющий. – Не вижу смысла заниматься какой-либо работой, если не планируешь стать в ней номером один.

Следующий вопрос я постаралась задать как можно более невзначай:

– Кстати, а Лиссай правда принц?

…Но получилось скорее как можно более невпопад.

– Долго же ты терпела! – Полынь расхохотался.

Смех его отскочил от стены и помчался прыгать по арочному своду холла. Стражники недовольно скривились.

– Да, правда. Но об этом я расскажу потом.

– А про То Самое Дело расскажешь?

Полынь покачал головой:

– Сейчас пора спать, Тинави.

Мы вышли из дворца, и на улице, как по заказу, сразу же услышали бой часов.

Сначала раздались громкие удары дворцовых курантов, потом к ним присоединился переливчатый звон с башен Академии, из Водного управления и Казначейства… Секунд тридцать весь город дружно отбивал час ночи. «Бо-о-о-о-о-ом-м-м», – где-то на нижней границе слуха подытожил колокол Ратуши, который за этот басовитый звук прозвали Толстяком Бенджи.

Все стихло.

– Обожаю Шолох, – усмехнулся Полынь. – Большая часть населения встаёт на работу спозаранку, но даже ночью каждый час мы упорно слушаем этот концерт.

– А мне нравится. – Я пожала плечами.

– А мне нет. Завтра утром жду в моём кабинете.

Полынь сделал несколько шагов и… исчез.

Во всяком случае, мне так показалось. На самом деле, вероятно, он скрылся за деревом – ещё днём, в лабиринте, я убедилась, что мой куратор не ищет лёгких путей. Я буркнула в пустоту «до встречи» и потопала дальше.

Если поторопиться и поймать кентавра, дома буду к двум. А значит, даже получу свою шестичасовую дозу сна.

Да здравствует здоровый образ жизни!

9. Водопады Иштвани

Комплиментам чужаков мы верим больше, чем похвале от близких.
Ее Величество Аутурни из Дома Ищущих

Я проснулась от того, что на меня вылили стакан воды. Слава хранителям, хоть не ледяной! А всё же приятного мало.

– Какого праха?! – взвыла я, садясь и одновременно выхватывая подушку с твёрдым намерением кое-кого ей сейчас же убить.

Передо мной стояла сияющая поганка Кадия. Сияющая в прямом смысле этого слова – подруга так качественно натёрла форменные доспехи стража, что они прямо-таки светились, несмотря на рассветный полумрак комнаты.

– Доброе утро! – радостно возвестила Кад, элегантным жестом поправляя волосы. А потом ещё раз. И ещё.

Скоро ей придётся спрятать их под шлем, где они будут безжалостно щекотать уши и шею. Вот Мчащаяся и наслаждается шевелюрной свободой, пока может.

– Не серчай на такую побудку! Сначала я раз десять сказала тебе: «Просыпайся, милая!», но ты не реагировала, а этот стакан на прикроватной тумбочке выглядел так соблазнительно… И вообще: я к тебе с крендельками – так что на меня нельзя злиться! – Кадия бросила мне на грудь бумажный пакет, благоухающий свежей выпечкой, а сама пошла в обход комнаты – раздвигать шторы.

Красная леска рассветного солнца исполосовала спальню, явив эклектичную мозаику из предметов мебели, надёрганных со всего света.

Вернее, мне бы хотелось сказать – «со всего света».

На самом деле – приобретённых в секретных магазинчиках Потаённого Рынка, где дивно разодетые торговцы с чарующими голосами и выверенными жестами одну за другой тянут золотые монеты из карманов любителей всего красивого. Самому таскать тяжёлые предметы мебели из других стран – хорошая идея разве что для Ходящих (если сплетни не врут и железнолицые действительно умеют прыгать сквозь пространство).

Марах, отвернувшись от солнечного света, недовольно заухал. Появление Кадии не пришлось ему по вкусу.

– Крендельки – это хорошо. Но, зная тебя, подозреваю, что это не чистосердечная забота, а наглый подкуп, – проворчала я, выпутываясь из одеяла и исподлобья глядя на Мчащуюся. – Что тебе нужно, горе моё? Признавайся сразу!

– Ах, ничего-то от тебя не скроешь, госпожа Ловчая! Тебя ведь пока ещё не выперли из ведомства, да? – Кадия неожиданно подскочила ко мне и нагло выхватила один сдобный полумесяц из пакета.

– Жадничать плохо! – строго добавила она, перехватив мой возмущённый взгляд. И резво отпрыгнула обратно.

Я заглянула в пакет. Теперь всего один крендель подмигивал мне глазком-изюмом. Я цокнула языком:

– И на что ты хочешь сподвигнуть меня с помощью этой жалкой взятки?

Кад ответила с набитым ртом:

– О, тут всё просто. Отправляйся сейчас на водопады Иштвани – там Дахху занимается чьягой. Ты же ведь тоже любишь этот недоспорт: поразминайтесь вместе, потянитесь, «раскройте таз» и проведите прочие свои ритуалы. А главное, Тинави, спроси у этого светила науки – что он собирается делать со своей рукой?

– А что не так с его рукой?

– Ну, её бокки-с-фонарем пощупал, если помнишь. И хотя Дахху отнекивается, что-то тут нечисто. Вчера вечером в кафе «Медовая патока» я слегла облила его локоть кипятком из заварочного чайничка, а он даже не заметил. Представь! Я ему: Дахху, дружище, у тебя там уже пузырь вздулся, тебе вообще как? Он: «А, что? О небеса великие, а что с моей рукой?» Парниша, конечно, всегда был рассеянным, но не настолько же!

Я нахмурилась:

– А почему ты сама с ним не поговоришь?

– Ну… – Кадия замялась. – У нас вчера вышел кое-какой неловкий момент, и я не хочу пока видеть этого Смеющегося.

– Поня-я-тно, – протянула я. – Что ж, я действительно люблю чьягу. Но учитывая, что ты разбудила меня на рассвете… и как ты меня разбудила… Ох, Кадия, тут крендельком не отделаешься! Ты бы знала, во сколько я легла! Подкинь меня до места, и я расскажу тебе о героических буднях департамента Ловчих.

– Замётано. Но если ты надеешься заодно выведать про нашу с Дахху размолвку – не выйдет. Предупреждаю.

Я пожала плечами.

Тоже мне, большой секрет!

Кадия уже много лет влюблена в нашего Дахху.

Точнее, как: на неё это болезненное чувство нападает периодами, как сенная лихорадка на аллергиков. Только чаще. И непредсказуемо.

То влюблена так, что аж руки трясутся, то принимает твёрдое решение «всё забыть» и начинает активные поиски другой любви. Находит объект. Пару недель наслаждается бабочками в животе, потом ещё пару недель страдает. И снова-здорово: «Мне нужен только Да-а-ахху».

Ну а Дахху к пеплу никто не нужен – он же философ, поэт, историк, лекарь и безумный учёный в придачу. Насколько я знаю, в школьные годы он встречался с парой девушек, но это было давно и неправда, а за все те семь лет, что мы вместе получали «вышку» у магистра Орлина, Смеющийся не больше дюжины раз ходил на свидания. И то, кажется, чисто потому, что так принято: особого энтузиазма в его рассказах о девушках не было.

В общем и целом Дахху – чурбан. Ему «романтика» слышится диагнозом.

Иногда Кадию это доводит, и в приватных беседах она начинает намекать ему, что в книгах не зря пишут о любви как о самом важном и увлекательном на свете чувстве. И что если бы Дахху чуть внимательнее смотрел вокруг, то, возможно, осознал бы кое-что шокирующее и затем на собственном опыте понял бы причину возвеличивания этой самой любви. Обычно Дахху слушает её дуб дубом в течение получаса, а потом переводит разговор на другую тему. После этого Кадия пару дней дуется. И – вот это поворот! – отправляется на охоту за новой любовью.

Самые громкие ссоры случаются, когда Кадию дёргает за язык как-нибудь завуалированно признаться в своих чувствах, а потом, так же завуалированно, пообещать, что Дахху пожалеет, если она «уйдёт от него».

Но, так как наш носатый кудряш и это пропускает мимо ушей, скандалы, опять же, оказываются односторонними и проходят исключительно в голове Кадии.

Вот я даже не знаю, плохо это или как.

* * *

Кад быстро довезла меня до места.

– Не подведи, Тинавушка! – напутствовала она.

Я кивнула и, затаив дыхание, осторожненько сползла с её кобылки по имени Суслик. Суслик явственно проскрежетала зубами мне вслед. Тяжело сглотнув, я не рискнула обернуться.

Безобидная кличка лошади многих сбивает с толку.

Слушателям историй о Суслике чудится, что речь идёт про очень нежное, хрупкое и милое создание. И когда Кадия рассказывает, например, что её любимица чуть не забила горного тролля копытами, все воспринимают это как преувеличение.

Ага, щас.

Скорее преуменьшение.

Суслик – жертва магических экспериментов по выведению новых пород. Её бабушка (или как там называются лошадиные родственники) была эх-ушкье, то есть морским духом в облике лошади. Духом свирепым и красноглазым. Многие ругаются на живущих в Шолохе келпи: сетуют, что эти речные обитатели, питомцы ундин, очень вредные, управы на них нет. Но по сравнению с настоящими эх-ушкье, обитающими в Море Ста Мертвецов, наши келпи – полная ерунда. Это как сравнивать саблезубого змея ливьятана с банальной гадюкой.

Суслик недалеко ушла от своих предков: огромное, чернильного цвета животное, она скачет со скоростью ветра и на десерт потребляет мечи, отжившие свой век.

– Пожалуйста, сделай так, чтобы рука Дахху осталась на месте! – крикнула мне вслед Кадия таким голосом, будто это у неё что-то болело.

* * *

Водопады Иштвани – излюбленное место фанатов чьяги. Здесь, под рокот ниспадающей воды, особенно приятно выполнять различные асаны и медитировать.

Пригнувшись, я прошла под скалистым уступом. Естественный коридор был с одной стороны ограничен драгоценной аметистовой стеной, с другой – шипящими потоками воды.

– Привет! – Выйдя на секретную полянку, я нашла Дахху среди других практикующих. Дамы и господа в мягких свободных костюмах тянулись, выполняли танцевальные связки или просто лежали, безмятежно созерцая синее небо.

Пейзаж располагал к этому. Крохотные капельки воды висели в воздухе, бриллиантами оседали на ресницах. Форель скакала в глубокой холодной реке. Птицы пели в высоте, над водопадами, где с обрыва, любопытствуя, свешивались кудрявые ивы.

– Я присоединюсь?

– Конечно. – Дахху вышел из «позы дерева» и улыбнулся.

Его широкие штаны травянистого цвета и рубаха с завязочками при каждом движении дивно пахли календулой, саше с которой он хранит в платяном шкафу.

Мы поупражнялись.

Я заметила, что Смеющийся избегает стоек с опорой на руки.

– У тебя болит рука? – спросила я. Он вздрогнул:

– С чего ты взяла?

– Это видно. Ты не даёшь нагрузки запястьям. Левому.

– Я… – Он замялся. – Тебе показалось.

– Дахху, я что, полоумная бабка, чтобы мне что-то там казалось? Прикосновение бокки… Мало ли к чему это приведёт?

Друг пожал плечами и, сев на траву, стал педантично массировать ступни. Якобы увлечённый процессом, он низко опустил голову, но я упрямо села рядом и, изловчившись, всё равно заглянула ему в лицо.

Дахху мгновенно натянул физиономию «у меня всё под контролем». Поправил шапку (да, он в ней даже занимается, увы). Поправил шарф (и в нём, всё верно). Отцепился от своих несчастных ступней и, глядя в никуда, стал грызть фалангу указательного пальца.

Как пишут в букварях, «Р – Раздумье».

Я пошла в наступление:

– И что это значит?

Он сразу же капитулировал:

– Рука иногда немеет. И болит. Ничего страшного. В любом случае я не хочу показывать её лекарю. Это всё испортит.

– Что испортит?

Взгляд его стал каким-то жалобным.

Помолчав, он с неохотой выдавил:

– Мои сновидения…

Майский ветерок сменил направление, и брызги водопадов окатили нас радужной пылью.

Вдруг Дахху прорвало:

– Помнишь, я сказал, что у меня был «божественный сон»? Я имел в виду именно это. Бокки что-то сделали со мной. Раньше мне почти никогда ничего не снилось. Я думаю, это связано с тем, как погибли мои родители – тот волкодлак напал на нас ночью, и, если бы не рассвет, я бы тоже не выжил. Не люблю спать, сама понимаешь. – Дахху тревожно коснулся шарфа.

Затем продолжил:

– И тут, после встречи с бокки, я начал видеть сны. Причём такие! Ярче реальности!

– И что там происходит, в этих снах?

– История! – возликовал Дахху.

Я опешила:

– Что?

– История. Я вижу Мудру – сожжённую столицу Срединного государства. В ту эпоху, когда она ещё процветала. Я вижу, как хранители жили бок о бок со срединниками. Тинави. – Он выдержал торжественную паузу. – Я вижу прошлое.

Я почесала макушку и завалилась на спину. Синее небо развело облаками, как руками, подтверждая: да, малышка, для меня это тоже неожиданный поворот.

Дахху не на шутку разволновался – вскочил и забегал как укушенный:

– За эти ночи я успел подсмотреть за каждым из богов-хранителей. Я встретил сияющую Авену на волшебной рыбе, в золотых доспехах. Следил за играющим в карты, откровенно жульничающим Рэндомом. Я видел Карланона с двуручным мечом, на страже света, как всегда одинокого. Нежную Селесту. Веселую Дану. Я смотрел, как Теннет чутко вслушивается в небо, ждёт опасности… Это просто невероятно! Я ходил вслед за богами, любовался… И всё так чётко! Я даже могу перечислить названия улиц Мудры, по которым гулял, представляешь?

– Ты настолько хорошо помнишь её карты, которыми нас мучали на лекциях по истории?

Дахху улыбнулся, польщённый моим предположением. Так хорошенькая девушка радуется комплименту о внешности – с лёгкой, знаете, снисходительностью.

– Нет, конечно! За всё надо благодарить бокки. Это они показывают мне сны. Сопровождают меня. И я не должен лечить руку, иначе сны пропадут и я не смогу выполнить своё предназначение.

– Какое предназначение? – Я напряглась, потому что ненавижу всякие фантазии про «избранных», «на роду написано» и прочее.

Человек сам вершитель своей судьбы, и точка. «Предназначение» в большинстве случаев – приманка извращённых сект.

Дахху явно смутился:

– Ты знаешь… Я решил всё-таки написать «Доронах».

– ДА ЛАДНО?! – Я аж поперхнулась от неожиданности.

Друг смутился ещё больше.

Я вскочила и саркастически захлопала в ладоши, удачно убив по ходу дела парочку комаров:

– Мы с Кадией талдычим как попугаи, что тебе надо написать свою прахову энциклопедию, но ты понял, что это отличная идея, из-за снов? Да будь ты проклят, Дахху из Дома Смеющихся!

Он возразил:

– Эти сны очень убедительны. А главное – в них столько материала! Только успевай записывать, проснувшись. Причём я проверил несколько неочевидных фактов – и всё сходится, Тинави! Это просто невероятно. Я приблизился к богам. – Он расплылся в блаженной улыбке.

Счастливый Дахху – зрелище нечастое. Я смягчилась. И вскинула брови:

– Полагаешь, бокки ратуют за народное образование?

Улыбка друга расширилась ещё чуть-чуть и вдруг превратилась в гримасу боли.

– Эй! Ты чего?! – испугалась я.

Дахху вскрикнул. Схватившись за левую руку, он стал баюкать её, как ребёнка, закрыв глаза и что-то нашёптывая.

– Дахху? – Я потянулась к нему.

– Не трогай! – рявкнул он не своим голосом и снова вскрикнул.

Кровь отхлынула от его и без того бледного лица. Из-под опущенных век покатились слезы, но уже несколько мгновений спустя Дахху отпустил руку… Встряхнулся, проморгался и сказал нормальным тоном:

– Прости.

– Это вот так она у тебя немеет?! – Я с трудом подобрала упавшую челюсть.

– Всё нормально… Мой организм адаптируется, это как акклиматизация, только в случае с потусторонней энергией. Скоро пройдёт, – невнятно пробормотал Смеющийся.

– Дахху. Тебе надо к лекарю.

– Мне надо узнать всю историю богов, вот что мне надо, – быстро перебил он.

– Расскажи в Лазарете, что случилось. Если ты докажешь, что твой… мм… источник заслуживает доверия, там наверняка найдут способ избавиться от боли и притом оставить сны.

Дахху упрямо помотал головой. Я настаивала:

– Тебе точно помогут! Ведь у нас так мало данных о расцвете срединников – и о богах! Всякий уважающий себя учёный, услышав твои новости, сам бросится обниматься с бокки. Все вместе вы наверняка найдёте безопасный способ написать «Доронах».

Лицо Дахху окаменело.

– Вот именно, – тихо сказал он.

Я заметила, что привычные синяки под глазами Дахху потемнели ещё сильнее после приступа, но сами глаза казались решительными как никогда.

– Вот именно, – повторил он. – «Все вместе». Я не хочу писать «Доронах» с кем-то. Я хочу сделать всё сам: сам раскопать, изучить, доказать и опубликовать. А потом признаться, что мой источник – бокки-с-фонарями. Это будет прорыв. И это будет сенсация.

– При условии, что ты до неё доживёшь. – Я с беспокойством смотрела на своего бедного, бледного друга.

– Конечно, доживу. – Он трясущимися пальцами поправил кудряшки.

Я сменила тактику.

– Слушай, если ты хочешь признания, пиши о чём-то более… современном, – от души посоветовала я. – Например, займись бунтом Ходящих! Истории два года, настоящий свежак по меркам нашей заторможенной публики. М-м-м?

Он смерил меня негодующим взглядом:

– Я не хочу глупого признания. Я хочу провести настоящее исследование.

– Ну вот! Так и исследуй реформу Теневого департамента. Опроси ту дюжину железнолицых, что сохранили работу. Навести осуждённых в тюрьме. Найди изгнанников. Узнай, в конце концов, есть у них сверхспособности или нет. Разве это не интересно?

– Зачем мне какие-то дешёвые сверхспособности, если я могу разобраться в истории самих хранителей? – Дахху возвел очи горе.

Я сдалась.

– Ладно. Разбирайся в чём хочешь, господин Помешанный. Но следи за здоровьем. Если с тобой что-то случится – Кадия разорвёт меня на куски. Хотя нет: прежде с этим справится моя собственная совесть.

Дахху ещё немного поизображал каменного истукана, но потом махнул рукой и сменил гнев на милость:

– Я постараюсь.

Вскоре мы попрощались.

Вздохнув, я пошла прочь к лесному тракту. От водопадов Иштвани до центра Шолоха где-то полчаса езды. Нужно поторопиться, если я не хочу опоздать на работу.

Между тем рассказ Дахху оставил в душе неприятный осадок.

С одной стороны, мне категорически не понравился его приступ. С другой стороны, он же целитель и вообще не дурак, чай, сообразит, если ситуация выйдет из-под контроля. К тому же вмешиваться в дела других людей (даже близких), если они не хотят твоей помощи, – это последнее дело. Ничто не душит так, как непрошеная забота.

А что касается «историчности» снов Дахху, то я и вовсе в неё не верю.

Как по мне, так мысль о том, что сны бывают пророческими, то есть навеянными высшей силой, которая заботится о тебе настолько, чтобы намёками подсказывать дальнейший путь, – это большой самоутешительный обман.

Каждый из нас всю жизнь остаётся замкнут в рамках собственного разума. Идея, что в него могут залезать – по ночам, под покровом темноты – некие чужеродные сущности, даёт позитивную иллюзию, будто человек не так одинок, как кажется. Это из той же серии, что сказки про чтение мыслей: якобы можно гулять по чужой памяти как у себя дома – ещё одна волнующая умы «дешёвая сверхспособность»! Но нет.

Никто из нас не способен соединиться с другим разумом, никто не может напрямую познать порывы чужой души. Мы прибегаем к речи, к физическим контактам, к опосредованным эго-излияниям (литература, живопись, скульптура), чтобы приблизиться друг к другу. И всё равно получается далеко…

А тут такой чудесный миф – ты спишь, и некто нашёптывает тебе прямо в мозг! Ближе не бывает! Да ещё и – ах! – помогает исполнить давнюю мечту: выдаёт горстями информацию, столь нужную для написания энциклопедии.

Ну-ну.

Прости, Дахху, но это не бокки читают тебе лекции, а просто соображалка наконец включилась – столько лет спустя. Прикосновение бокки разбудило в тебе смелость. А она, в свою очередь, распахнула запертые подвалы со знаниями – в тот момент, когда они могут тебе пригодиться. Не знаю, как именно это работает, но уверена, что объяснение «умных» снов проще, чем предложенное тобою.

Если в нашем мире и есть магия, то это не значит, что к ней надо апеллировать в любой непонятной ситуации.

Уж я-то знаю.

10. Наказание неизбежно

Выбирая себе убеждения, помните, что однажды они могут обернуться против вас.
Магистр Орлин

На работу я успела тютелька в тютельку.

Ровно к сроку стояла перед кабинетом мастера Улиуса вместе с остальными новобранцами.

Кабинет был заперт, в коридоре – ни души, кроме нас. Это резко контрастировало с главным холлом ведомства – вечно забитым людьми, наполненным шорохами бумаг и скрипом перьев. Здесь тишину отмеряло только монотонное тиканье здоровенных напольных часов, установленных в нише.

Их неумолимый маятник мерно раскачивался за стеклом, а по серебряной ленте вдоль корпуса вились цитаты из Речения Теннета – книги, написанной этим хранителем.

«Бойся тихой воды, тихой женщины и тихого врага».

«Лучший друг человека – собака, которая спит с одним открытым глазом».

«Даже если всё спокойно, это не значит, что ты можешь уйти с поста».

Зуб даю, Теннет был параноиком. Кому, как не ему, им быть?

Дело в том, что у каждого хранителя есть своя специальность. Например, Авена и Карланон – воители (но Авена скорее нападает, а Карланон – защищает). Рэндом – телепат. Дану ответственна за чары и иллюзии, а Селеста – за флору и фауну (а также неофициально считается покровительницей любви). Теннет же – пророк и хранитель времени. Последнее звучит здорово, но по факту в большинстве историй Теннет предстаёт нервным снобом, который из-за своей природной «чуйки» (не имеющей ничего общего с колдовством) то и дело бьёт в набат, насильно выталкивая братьев и сестёр на битвы с условным злом.

Другие хранители его за это не слишком любят. Сложно любить того, кто постоянно называет тебя балбесом и заставляет Срочно Что-то Делать.

Так и часы с именем Теннета – подбешивают и не дают забыться… Тикают на весь этаж.

Я зевнула и стала с любопытством оглядывать коллег-Ловчих.

«Мальки» не разговаривали. Кто-то сидел прямо на полу, читая, кто-то облокотился о подоконник и отрешённо оглядывал улицу. Лишь темноволосые братья-близнецы о чём-то тихо перешёптывались. Их цепкие взгляды профессиональных сплетников последовательно обшаривали каждого из нас.

– Так-так, говорит простак, утро доброе, доброе утро, дамы и господа! – зазвучал бас, от которого чуть не полопались осветительные аквариумы на стенах.

Секунду спустя из-за поворота появился и сам мастер Улиус. За ним шла Селия, цокая тростью.

– У кабинета не толпимся, излишнего почтения не проявляем, – рокотал шеф, отыскивая в кармане безразмерного плаща связку ключей. – Все пришли, никто не опоздал? Все пришли, отлично. Общаетесь? Не общаетесь. Хуже, но терпимо. Дружными Ловчие быть не обязаны. Что мне от вас надо – так это аналитические способности, упорство и скорость реакции. – Будто в подтверждение своих слов Улиус резко повернулся и обрушил стопку документов на стоявшую у него за спиной девушку.

Та от неожиданности едва не упала.

– Просыпаемся, мальки, просыпаемся! – ещё громче возопил мастер Чобчек.

От него так и несло безумной бодростью человека, любящего свою работу.

Я невольно приосанилась.

Мы прошли в кабинет и расселись по амфитеатру, совсем как студенты в Академии. Я заняла самое левое место в дальнем ряду. Когда у тебя всего одно рабочее ухо, волей-неволей выбираешь угловую позицию с широким обзором: чтобы все были спереди и справа. Кадия в штуку называет это «стрелковой кочкой».

– Ну что, Тинави из Дома Страждущих. – Умостившись за столом, шеф без предисловий обратился ко мне. – Вижу, ты получила за вступительные тесты «отлично». Молодец-молодец, возьми с полки огурец! Сложно было Полыни сдавать?

Я немножко не поняла ситуации – когда это Полынь принимал у меня тесты? – но на всякий случай с улыбкой наклонила голову. А потом чуть-чуть повернула её вправо-влево. Я надеялась, что истолковать такой жест можно по-разному: может, да. А может, нет. Может, шею разминаю. Или вообще не услышала вопроса и неловко шевелю конечностями, выигрывая время.

– Да-а-а, – радостно продолжил Улиус, выбравший толкование номер один. – Твой куратор – зверь, девочка! Но ты справилась! Поздравляю! А ну-ка все похлопали!

Все кисло похлопали.

Я чувствовала, что ещё немного – и от стыда провалюсь под землю.

Получается, тот же человек, который устроил меня на работу, ещё и подделал результаты тестов? В реальности я бы никогда не сдала практику по боевой магии, так что теперь речь идёт о полноценной фальсификации.

Я перехватила взгляд Селии – холодный, напряжённый.

Прах. Госпожа Сгинувшая что-то подозревает. Ну или боится, что я туповата для должности – после моих-то игрищ с шеей!

Мастер Улиус начал читать лекцию.

Согласно программе дважды в неделю нас, новеньких Ловчих, накачивали знаниями лучшие умы ведомства. Улиус поставил себя лектором на добрую половину занятий. То ли очень хочет считаться «лучшим умом», то ли обожает учить, пока неясно.

Сегодня он вещал о традициях народов Лайонассы: а точнее, о малоизвестных нюансах этикета тех и других культур, которые нужно знать и учитывать в своей работе сотрудникам нашего департамента. Лекция была увлекательная; во мне пробудился мой спавший с прошлого года азарт отличницы, и я уже с дикой скоростью строчила конспект, когда справа от меня неожиданно раздался шёпот:

– Эй, пс-с! Как тебе с Полынью работается, а?

Я повернулась. Один из близнецов. Хитрая улыбочка, жажда сенсации.

– А что?

– А ничего. Нормальный мужик-то хоть?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, не каждый так возгордится, что попробует заиметь свой портрет в Галерее Генералов! – Парень поправил вычурный шейный бант в виде бабочки и подмигнул.

Мне стало любопытно. Я постаралась подстроиться под интонации собеседника, чтобы он рассказал мне больше:

– Чё за галерея-то?

– Ты чё. Галерея Генералов, на первом этаже. Статуи, портреты. Все изображают Генералов Улова – тех, кто раскрыл больше девятисот девяноста девяти дел за два года.

– Ого. И что, Полынь хочет стать Генералом?

– По-любому хочет! – Близнец рубанул воздух ладонью, подтверждая серьёзность своих слов.

На кафедре мастер Улиус рокотал про то, в каком порядке надо рассаживать на торжественном ужине дипломатов-эльфов. (Ошибёшься – оскорбишь кого-то, – ему придётся отрезать себе кончики ушей в знак позора.)

Новичок окинул мастера Улиуса скучающим взглядом, зевнул и продолжил:

– Быть Генералом – круче не придумаешь. Слава, почёт, надбавка к жалованью. А ещё – аудиенция у короля и право одной королевской просьбы. Говорят, вообще любой: на какую наглости хватит. Хоть поместье себе проси, хоть жену из Ищущих! – Близнец замысловато подвигал бровями.

Видимо, это должно помочь мне представить все плюсы обладания женой из королевского рода.

– И у Полыни как раз скоро будет два года службы. Пашет не по-детски, чтобы девятьсот девяносто девять дел раскрыть! Прикинь, как в ведомство пришёл, мальком, так сразу задал жару. Мужик знает чего хочет, уважаю. Вот только Селия его ненавидит, вешает на него сплошь висяки и мелочёвку с окраин королевства. Пока туда доедешь, уже и день пропал. При этом обычно генералами становятся большие начальники с кучей подчинённых, а Полынь работает сам. Хотя теперь у него есть ты, а-ха-ха!

– А-ха-ха! – вяло я поддержала энтузиазм коллеги.

Информация была, безусловно, любопытной. Н-да, не повезло Полыни – в кои-то веки обзавёлся помощницей, а она – я. Сочувствую.

Близнец продолжал нашёптывать сплетни, густые, как гномье хмельное варенье. Я прислушалась – будет полезно узнать о Полыни как можно больше.

– …В общем, из-за этого дела он совсем озверел. Если оно ему нарушит всю малину с Галереей Генералов – чую, порвёт он Селию на кро-о-о-охотные клочочки.

– Отвлеклась, прости. Повтори, из-за какого дела?

– Да из-за того, безнадёжного. Или Того Самого. Как тебе больше нравится. Да Полынь тебе сам уже рассказал, небось? – Близнец снова подмигнул и задёргал свой несчастный бант-бабочку. Флиртует, что ли?

– Хочу твою версию услышать, – нашлась я.

Малёк-коллега плотоядно улыбнулся и зашептал ещё жарче:

– Ну, Селия выдала Полыни висяк, который уже много недель болтался по разным департаментам и его, прикинь, все игнорировали. Сначала вообще не поняли, что это преступление, потом не могли решить, кому им заниматься. Потом, когда скумекали, что речь о серийных убийствах, – засуетились, конечно. Но времени, времени-то сколько прошло! И улик по нулям. А Селия бац – и Полыни его сбагрила под одиночное расследование! Нет чтобы комиссию созвать!

Близнец продолжил:

– Селия такая злобная с тех пор, как пришлось работу Ловчей из-за травмы бросить, вообще беда. Мне бы тоже не понравилось с костылём валандаться, понимаю. Хотя она же не просто архивариусом каким стала, а заместительницей шефа! Немалое дело! Да в любом случае: из-за своей беды стопорить нормальному мужику карьеру – это по-свински!

– Почему стопорить?

– Ну, двухлетний срок у Полыни уже совсем скоро закончится. Чтобы Генералом Улова стать, надо заявку подать, что начинаешь гонку. И среди твоих девятисот девяноста девяти дел не должно быть ни одного нераскрытого. Если к тебе что-то присобачили официально – изволь разобраться. А с этими убийствами… Ой вряд ли.

Малёк авторитетно покачал головой.

Я недоумевала:

– А почему Селия так ненавидит Полынь?

– КХЕ-КХЕМ. Тинави, Гамор, это что такое? Дружка нашла, голову потеряла? Мила девица дороже знаний? – За перешёптываниями я не заметила, когда подошёл и грозно навис над нами мастер Улиус.

Курчавая борода шефа пахла ромашковым мылом.

Он загудел:

– Я человек добрый, но болтунов на дух не переношу. В качестве штрафа будет вам по дополнительному заданию. Да не от ваших кураторов, а от меня лично. Любишь кататься, люби и саночки возить.

Мы извинились.

Мастер Улиус ещё пару минут разглагольствовал о том, как нехорошо шептаться вместо того, чтобы «погружаться в великолепный источник пламенеющих знаний», а потом продолжил лекцию.

Я опять наткнулась на подозрительный взгляд Селии. Хотела по привычке отвести глаза, но сдержалась.

Глава департамента Ловчих сказал бы: «Враг моего друга – мой враг». Видимо, визитку вчера Селия дала мне для доносов на Внемлющего…

Не знаю, чем уж там Полынь насолил этой даме, но, пожалуй, я буду на его стороне. На всякий случай. Раз уж он такой крутой, что даже ундинам и болтливым близнецам нравится.

* * *

После лекции «мальки» отправились к своим кураторам – помогать.

Я спустилась на второй этаж и нашла кабинет Полыни. В верхнем правом углу деревянной двери было выцарапано: «Удачи! Мы тебя любим!». И сердечко.

Я усмехнулась. Генерал Улова, значит.

Причём надпись успели оставить сегодня! Ведь ещё вчера, когда Полынь торжественно показывал мне свои владения, её не было. Кажется, популярность Внемлющего в ведомстве и впрямь нельзя переоценить.

Уже открыв дверь, я ненадолго остановилась на пороге, чтобы ещё разок поизумляться открывающейся отсюда картине. Думаю, это станет моим ежедневным ритуалом: ведь кабинет Полыни впечатляет не меньше, чем сам Ловчий. При виде его хочется то ли скорбно накрыть лицо ладонью, то ли восхититься, то ли испугаться. На что способен человек, который разводит вокруг себя такой великолепный хаос?

В кабинете находились: массивный письменный стол, укреплённый пугающе высокими башнями из документов; два бархатных кресла (одно – сливового цвета, другое – брусничное); парочка пуфов и огромная «детективная» доска с кучей заметок и протянутых между ними ниточек.

Однако первым делом в глаза посетителям бросались несколько хаотично стоящих шкафов. Будто их занесли внутрь, а потом поленились нормально поставить и бросили посреди комнаты под какими-то безумными углами друг к другу. И Полынь на это сказал: «Без проблем. Да будет так. Люблю сложности».

В этих шкафах хранились всевозможные зелья, книги, артефакты, магические кристаллы и, кажется, целая стопка запасных хламид Полыни.

Подоконник в кабинете Внемлющего был куда шире обычного, с расстеленным на нём пледом, несколькими подушками и апельсиновым деревом в кадке. Он носил гордое звание «первого любимого места Полыни». «Вторым любимым местом Полыни» была раскладушка, примостившаяся в углу: благодаря ей он мог ночевать в ведомстве когда вздумается.

И последняя важная деталь: все горизонтальные поверхности кабинета были равномерно покрыты какими-то штучками – имаграфами, лупами, записками, шахматными фигурами, покерными фишками, черепами мелких животных и так далее. Получался жуткий бардак, но, несмотря на него, кабинет Полыни выглядел до странности душевным и светлым.

– Полынь, ты тут? – окликнула я.

За одним из стоящих полубоком шкафов послышалось недовольное кряхтение.

– Я пришла помогать!

Внемлющий выбрался оттуда, сжимая в руках ящик с табличкой «Улики».

– Ах да. Привет. Ну что, сегодня пойдёшь на свой первый арест.

– В смысле?

– А что, думаешь, Цфат будет и дальше стричь королевскую семью? Преступникам место в тюрьме.

В ответ на мой недоуменный взгляд Полынь тяжело вздохнул. Задумался на секунду, потом бросил задребезжавший ящик на пол, нырнул под письменный стол и вылез оттуда со вчерашним имаграфом.

– Что ты видишь? – Полынь протянул мне шар, похожий на маленькую планету.

– Дурацкое выражение на собственном лице. Да и поза подкачала… Будешь ещё имаграфом пользоваться – позволь мне сначала выйти из комнаты, ладно?

Он пропустил замечание мимо ушей и нетерпеливо побарабанил пальцами по шару.

– Опиши мне спальню дриады.

– Небольшая. Одно окно. Чисто убранная, в отличие от этой. Много парикмахерских инструментов…

– Расскажи о них подробнее. Можешь приблизить.

Я сделала, как он велел. Картинка внутри шара дёрнулась и поехала под моими пальцами.

Я пожала плечами:

– Цфат хранит всё в идеальном состоянии. Ножницы вычищены до блеска, нигде не пылинки. А ещё всё новое, выглядит очень… современно, что ли. Дриада явно не жалеет денег.

– Вот именно. А теперь посмотри на этажерку у окна.

В указанном месте лежали гребни. Разноплановые и очень красивые. Вдруг мой взгляд наткнулся на уродца…

Небольшой костяной гребешок с редкими зубцами казался лишним в этом ряду. На рукоятке не хватало нескольких камней.

– Видишь, да? – Полынь глянул на меня с азартом. – Приблизь ещё!

При максимальном увеличении стало видно, что на гребне стоит монограмма: инициалы А.И. в короне, венчающей дерево. Я протянула долгое «М-м-м?», но куратор упорно молчал. Было ясно, что Полынь меня экзаменует: он хитро щурился и ждал, что скажу. Я сосредоточенно наморщила лоб.

Вдруг меня осенило:

– Королевская эмблема! А.И. – это случайно не Аутурни из Дома Ищущих?

– В точку! – Полынь потёр ладони. – Гребень принадлежит королеве. То, насколько плохо он выглядит, свидетельствует об одном из двух: либо это дешёвый, потасканный аксессуар; либо – антикварная ценность, которую не пощадило время. Учитывая Аутурни в уравнении – второе. Я отправил Ищеек во дворец, чтобы они проверили догадку, и оказался прав: зимой у королевы пропал гребень, которым она пользовалась ещё в детстве. Так же, как её мама, бабушка и другие женщины рода Парящих. Обнаружив пропажу, горничные испугались, что их накажут за неосмотрительность, и промолчали: понадеялись, что её величество ещё не скоро вспомнит о гребне, а может, и не вспомнит вовсе. Что и произошло.

– Ты думаешь, Цфат стащила королевский гребень? Она, конечно, фанатка своего дела, но воровать?

– Тем не менее своровала. И я знаю почему.

Полынь с размаху плюхнулся в одно из бархатных кресел и заискрился удовольствием, объясняя:

– Дриады верят, что волосы хранят нашу энергию, удачу и «ген сильных сторон», если так можно выразиться. Хочешь ослабить человека – укради его прядь и сожги. Хочешь ему добра – возьми его волос и обвяжи вокруг ветки дуба. Хочешь выглядеть как он – используй его гребень для себя.

Я представила королеву Аутурни, которую видела на паре государственных праздников. Одна деталь вспоминалась очень ясно: шикарные волосы. Её величество могла завернуться в них целиком, было бы желание. А от блеска её локонов слепли глаза, как поют менестрели.

Я ахнула:

– Цфат хотела волосы как у королевы и поэтому пошла на кражу?

– Да. И она преуспела. Ты помнишь её прическу? Тоже ведь ничего так. И, по свидетельствам очевидцев, волосы отросли за пару месяцев. Очень интересно, не находишь?

Я уселась во второе кресло – фиолетовое – и подтянула ноги к груди.

– Получается, из-за этого баргест явился к Цфат? Дриада вместе с гребнем заполучила частицу королевской энергии и стала как бы «своей», сошла за срединника?

Полынь довольно кивнул:

– Умничка. Да, как всегда, всё дело в унни. У каждого существа – муравья, человека и бога – есть свой энергетический отпечаток, и магические твари ориентируются в первую очередь на него. Ну, что ж, дело закрыто. Иди во дворец.

Он вручил мне предписание на арест и наручники, а потом, как ни в чём не бывало, залез на подоконник, накрылся пледом и углубился в изучение каких-то документов.

Я растерялась:

– Погоди. Но ведь это не такое страшное преступление – украсть старый гребень! Может, не надо ареста?

– Так. – Внемлющий вздохнул и со значением посмотрел на меня. – Я скажу это только один раз, но запомнить ты должна навсегда. Шолох – правовое государство. Наказание за нарушение закона у нас неизбежно. Это, считай, основа основ. Любой должен понимать: пошёл на преступление – поплатишься. Иначе люди станут надеяться: ой, а вдруг не поймают, а вдруг пожалеют… Нет. Мы поймаем и не пожалеем. Иначе всё покатится к праховой бабушке. И можешь не волноваться – Цфат грозит всего лишь полдюжины дней тюремного заключения, потом – свобода и никаких пометок в личном деле. Дело и впрямь пустяковое.

– Хорошо, – кивнула я. – Мысль про неизбежность наказания мне нравится.

Говоря это, я скрестила пальцы за спиной.

– Вот и я люблю порядок, – кивнул куратор и небрежно бросил на пол прочитанный документ.

Наверное, тоже пальцы скрестил.

* * *

– Нет! Не надо! – шарахнулась от меня Цфат, когда я выдвинула ей обвинения.

– Мне очень жаль. Но вы пробудете в тюрьме совсем недолго. Это как в угол встать – неприятно, но не смертельно. – Я обошла побледневшую дриаду и достала наручники.

Когда они оказались на запястьях Цфат, пришло время побледнеть мне… Пепловы наручники запирались волшебством: чтобы закрыть их, нужно было приложить магический замок к татуировке Ловчего.

Тресни эта земля окаянная!

Уже при самостоятельном проходе во дворец у меня возникли трудности из-за отказывающегося сиять изображения. В итоге гвардейцы согласились пропустить меня по обычному значку. («Это новая татуировка, господин. Ей нужно время, чтобы активироваться».)

Но завязанные на магию наручники! Такого подвоха я не ожидала.

Цфат оглянулась и узрела мою обескураженную физиономию над неработающими наручниками. Изображение медведя на них – символа тюрьмы – едва слышно похрапывало в ожидании, пока его разбудят должным образом.

Дриаде потребовалась доля секунды, чтобы оценить обстановку. После этого она пнула меня, распахнула дверь в коридор и помчалась прочь, поскрипывая сочленениями.

Я, проклиная всё на свете и потирая колено, кинулась вслед.

Наша гонка по дворцу напоминала смешные истории в картинках из воскресных журналов. Дриада бежала молча, сосредоточенно, искала выход. Я прыгала за ней на одной ноге с дикими воплями «Вы арестованы!».

Прахово колено, кажется, выскочило из сустава. Я еле тащилась, а Цфат, наоборот, скакала, как горная козочка.

Из комнат начали выглядывать любопытствующие. Они не спешили помочь. Первое правило настоящего шолоховца: при чрезвычайной ситуации не вмешивайся, запоминай как можно больше – потом расскажешь всем в округе и станешь звездой.

Наконец мне улыбнулась удача в лице пухленького поварёнка, появившегося из кухонных дверей с огромным подносом наперевес. Вид мчащейся на него Цфат так напряг бедолагу, что он сразу же упал – без чьей-либо помощи, просто от неожиданности.

Постольку поскольку поварёнок был в теле, а поднос – в тарелочках, узкий коридор оказался перегорожен. Дриада с разбегу врезалась в это добро, споткнулась и тоже упала. Сверху до кучи напрыгнула я.

Преступница была повержена!

Избавлю вас от утомительного пересказа последующих событий: того, как мы с гвардейцами производили арест, как я вытаскивала голову поварёнка из кастрюли, где оная застряла, как счищала с плаща-летяги остатки спагетти и со скрежетом зубовным вправляла колено…

Почуяв во мне новичка, стражники самовольно позвали на подмогу Ищейку. Так сказать, от греха подальше – пусть проследит за неразумной Ловчей.

Это оказалась вчерашняя девушка.

При свете дня Андрис Йоукли выглядела очаровательно: мягонькая и розовенькая, как персик. Смешные очки ныряльщика всё так же были при ней, на роли ободка для густых, подстриженных каре волос.

Андрис и глазом не моргнув помогла мне правильно заполнить бумаги об аресте и отмыть плащ. Она заразительно хохотала, когда я рассказала, как смешно гонялась за Цфат, и тем самым облегчила мой стыд. В конце Ищейка похвалила меня и радушно повторила приглашение обращаться за помощью, если возникнут «неловкости».

Мы, считай, подружились.

На прощание я попросила её отправить ташени для Полыни:

«Цфат под арестом. Её волосы до самых корней измазаны в смеси для ирисок. В тюрьме обреют – расчесать это невозможно. Баргест был прав, предсказывая несчастье».

После этого я с чувством выполненного долга пошла на улицу. В садовом лабиринте вдруг сообразила: я же во дворце, хей. И время обеденное – законный перерыв! А один прелестный молодой человек как раз звал меня к себе на чай…

Набравшись смелости и воссияв самой обаятельной из ассортимента своих улыбок, я обратилась к ближайшему стражнику:

– Подскажите, как мне найти покои принца Лиссая?

11. Святилище

Рискуя, можно проиграть. Не рискуя, нельзя выиграть.
…Ещё немного высказываний хранителя Теннета

Лиссай жил как отшельник.

Покои принца находились в западном секторе острова, где не было ни входов во дворец, ни развлечений для придворных. Только озеро идеальной круглой формы, храм, тенистые аллеи и старая аркада, утопающая в зарослях фиолетовой и голубой глицинии.

Тогда как большая часть дворцовых корпусов была построена «лесенкой», взбирающейся на самую вершину кургана, аркада вела строго по прямой и поэтому как бы уходила под холм. Зарывалась внутрь и прорубалась сквозь, полностью игнорируя давление земли – будто хотела достигнуть самого сердца острова.

Хотя почему «будто»?

Я округлила глаза и обратилась к стражнику, провожавшему меня:

– Там что, вход в некрополь?

– Да, в глубине. Но покои принца будут раньше, – успокоил он и, учтиво попрощавшись, пошёл обратно на свой пост.

Я покачала головой. По сути, все, кто живёт во дворце, только тем круглосуточно и занимаются, что ходят по костям. Но обычно ты об этом не думаешь – а вот в таких местах, как эта аркада, близость некрополя ощущается очень явно.

Конечно, сейчас все входы в глубь кургана надёжно запломбированы, чтобы никто никому не мешал – ни мёртвые живым, ни живые мёртвым. Прецедентов до сегодняшнего дня не случалось, но бережёного лес бережёт. Не стоит мешать вечному сну наших предков.

Под старой аркадой было прохладно и влажно. Если первые двадцать шагов я сделала по зелёной траве, усыпанной звёздочками незабудок и благоухающими фиалками, то потом уже шла по голому полуподземному туннелю. Каменные дуги, похожие на рёберные кости, играли роль потолка. Скошенная боковина холма всё больше скрывала солнечный свет, и дальняя часть аркады таинственно терялась в густом сумраке.

Вскоре я наткнулась на дубовую дверь, увитую плющом, и, собравшись с духом, постучалась. Уже через несколько мгновений послышались шаги, затем латунная ручка в виде листка падуба повернулась, и – та-дам! – передо мной появился Лиссай собственной персоной.

Высокий, худой, невероятно красивый и… в расслабленно шёлковой пижаме лимонного цвета. Последнее меня жутко смутило: неужели я разбудила Ищущего? Его высочество – адепт дневного сна? Но отступать было поздно.

– Тинави! – неподдельно обрадовался принц при виде меня. – Вам удалось выделить время для визита – это чудесно. Вы вовремя – мне к-как раз подали чай. Добро пожаловать в моё скромное пристанище.

Лиссай светился от радости, как оранжевая ягодка дерева ошши – такой же рыжий и тёплый, и я вдруг подумала, что мне хочется называть его Лисом, а не Лиссаем.

Слегка поклонившись, принц галантно пропустил меня внутрь. Когда он повернулся, стало видно, что на спине его пижамы вышито королевское древо в короне – красота!

Но войдя в комнату, я обомлела.

Круглое помещение с купольным потолком не содержало почти никакой мебели: только кровать, кресло и пустой мольберт. Зато всюду стояли разноцветные стеклянные баночки с темперой и холсты, натянутые на подрамники.

Кровать, очевидно сделанную из тёмного дуба, зачем-то перекрасили в чистейший белый цвет. И постельное белье на ней было белым. И обивка кресла. Вместо штор – тонкий белый тюль. Белые стены, белый пол…

Мне показалось, что я снова в Лазарете.

Только распахнутые настежь окна под потолком добавляли помещению жизни. Растущая снаружи глициния бесцеремонно шарила сиреневыми и голубыми ветками по комнате – они проваливались сверху вниз, наполняя спальню свежим цветочным ароматом.

– К-как вам? – любезно спросил Лиссай, усаживая меня в единственное кресло и выдавая белую фарфоровую чашечку с чаем.

Чайник – белый – стоял прямо на полу.

– Весьма… необычно, – призналась я.

Как-то совсем не так представляешь дворцовые покои.

– Вы ведь понимаете, зачем это? – Лиссай посмотрел на меня заговорщически. Нечто безумное мелькнуло в его глазах.

– Не хочу вас разочаровывать, – осторожно ответила я, снова обводя комнату взглядом. – Но нет, не понимаю.

Принц будто немного расстроился, но потом воспрянул духом и кивнул, после чего неожиданно разулся и босиком прошлёпал в дальнюю часть спальни. Там он встал, широко раскинув руки, и торжественно объявил:

– После долгих экспериментов мне удалось создать пространство, из к-которого легче уходить в Святилище. То есть это я называю его Святилищем. Не знаю, какой вариант предпочитаете вы.

Я замерла с чашкой чая, не донесённой до рта.

– М-м-м… – протянула я, дугой выгнув брови. Лиссай приложил руку к сердцу:

– Тогда, в библиотеке, я сразу узнал в вас к-коллегу.

Я уставилась на принца как баран на новые ворота.

С ума сойти! Всю жизнь я думала, что что-то знаю, а окружающие упорно доказывали мне обратное. Чаще всего это случалось на экзаменах. Но в последние два дня мир перестал спрашивать с меня ответы, автоматом выставляя «зачёт». Что в ведомстве, что теперь. Интересный поворот.

– Коллегу, – задумчиво протянула я.

Не знаешь, что сказать, – с умным видом повторяй за собеседником. Первые пару раз сойдёшь за мудреца.

– Именно! – подтвердил принц. – Тогда от вас едва заметно пахло Святилищем, но мне всё равно удалось почувствовать. – В подтверждение своих слов Лиссай энергично втянул ноздрями воздух. – А сейчас запах ощущается гораздо сильнее. Тинави! Неужели вы были там на днях? Поделитесь подробностями, умоляю!

– Не уверена, что могу, – пробормотала я.

– Понимаю ваши сомнения. На меня тоже наводит дрожь мысль о том, что о таком загадочном месте можно говорить вслух. Но я всё-таки говорю! И даже чувствую себя вполне к-комфортно. Значит, и вам это не доставит излишних неудобств.

Притворяться дальше было бессмысленно. Я ни праха не понимала.

– Лиссай… Мне очень жаль, но я не знаю, о чём вы.

Принц, мешавший чай резной серебряной ложечкой, замер. Ошарашенно поднял взгляд. Затем подошёл и начал разглядывать меня, как экспонат в музее. Очень внимательно, до неприличия.

– Тинави, вы точно не знаете о Святилище? Возможно, нас сбивает лек-ксическое недопонимание? – с тревогой уточнил он.

– Не знаю…

Лиссай стал мерить комнату шагами.

Принц молчал, а я тоскливо следила за танцем пылинок в лучах солнца. Кажется, не грозит нам с Лиссаем никакая дружба или что похлеще. Он меня явно с кем-то перепутал и теперь думает, как изящнее выкрутиться. Возможно, в итоге опять сбежит. Без объяснений, как тогда в библиотеке.

Правда, не представляю, как он проделает этот трюк в собственной спальне.

Его высочество между тем почесал веснушчатый нос и чуть-чуть сгорбил и без того сутулую спину:

– Хорошо. Я сам расск-кажу вам про Святилище. Мой опыт показывает, что это едва ли совпадение. Тот запах, который привёл меня к вам, – особенный. Его нельзя не узнать. Только, пожалуйста, не перебивайте мой рассказ. Я был уверен, что никому и никогда не поведаю о Святилище, так что грядущий монолог – своего рода испытание и для меня тоже.

Я послушно кивнула.

Лиссай перестал наворачивать круги и забрался на кровать. С ногами. Потом залез под одеяло, тем самым напрочь стерев и без того размытые границы этикета. Глубоко вздохнув, принц начал свой рассказ.

История принца Лиссая

Лиссаю было душно во дворце.

Всё вызывало раздражение. Портьеры казались слишком пыльными и тяжёлыми. Лиссай попробовал свернуть одну из них тугим жгутом и подоткнуть за кресло – может, так она станет менее приметной?

Но получилось ещё хуже: непонятная бархатная сосиска, свисающая с потолка.

– Ваше Высочество, я могу вам помочь? – промурлыкала горничная, чьей единственной обязанностью было приносить завтрак и обольстительно улыбаться.

– Пришлите к-кого-нибудь, чтобы сняли эти портьеры.

Принц тоскливо поковырял содержимое подноса. Когда король Сайнор решил, что его младший сын болен, Лиссая начали пичкать какой-то отравой – предположительно, полезной для здоровья. В ответ он не то чтобы объявил голодовку, но стал есть безрадостнее. Волнение лекарей усилилось. В пищу перестали добавлять приправы. Аппетит принца исчез… Повара начали увольняться.

– Но, Ваше Высочество, нельзя же оставить окна совсем без штор. Вся спальня будет как на ладони!

– Повесьте вместо них белый тюль.

Горничная неодобрительно поджала губы, но промолчала. Лиссай увидел, как вокруг неё пульсирует синеватое облачко недовольства, и захотел, чтобы она поскорее ушла – его отторгал этот неприятный, грязный цвет: не аквамарин, не лазурь, а скорее синева синяков под глазами невыспавшегося человека…

Горничная уловила настроение Лиссая и незаметно покачала головой.

Что сказать: младший принц всегда был странным, а теперь и вовсе съехал с катушек. Этой весной он полностью поменял интерьер своих покоев. Сначала его перестали устраивать обитые красным бархатом кресла, потом – балдахин над кроватью. Стол, покрытый сукном. Книжные шкафы. Со временем каждый предмет подвергнулся опале и был заменён на своего двойника чистого белого цвета. Дошло до того, что на той неделе принц самолично перекрасил постель.

Последний оплот здравомыслия, шикарные портьеры цвета осеннего леса, оставляли хоть какую-то надежду…

Но теперь комната Лиссая, белая и полупустая, пахла холодом. По мере того как проходил день и солнце совершало свой небесный обход, освещение менялось, но всегда оставалось безупречно чистым. Лиссай с удовольствием смотрел на свои руки в этом цветочном – из-за вистерии за окном – цвете. Худые, бледные, щедро посыпанные веснушками ладони будто излучали волшебное сияние.

И, что самое важное, белый цвет не отвлекал. Из него без особенных сложностей удавалось уйти в Святилище.

Лиссай был художником, и, как писали газеты, «художником с особой манерой».

В детстве и отрочестве он писал классические картины: пейзажи, портреты, натюрморты. Сайнор не скупился на преподавателей и гордился сыном, но тайно, внешне не выказывая нежности: ведь королевский отпрыск должен быть в первую очередь государственным мужем.

Однако, когда Лиссаю было девятнадцать лет, он упал с лошади. Приложился головой так, что в мозгу что-то щёлкнуло. Что-то не то.

Принц стал видеть потоки света вокруг людей – они напоминали акварель, расползающуюся по листу бумаги, и частично скрывали сами лица. От этого кружилась голова, не удавалось как следует рассмотреть собеседников, на публике подташнивало.

Шли месяцы, лекари делали всё возможное и ждали, пока принц придёт в норму, но сам Ищущий уже понял – такова его новая реальность. Более того, он осознал, что эти разноцветные скользящие потоки – не что иное, как энергия бытия унни, из которой состоит всё сущее. С её помощью Лис стал разбирать эмоции людей вокруг, но вот возможность видеть черты лица других к нему так и не вернулась, что, безусловно, расстраивало.

А еще Лиссай понял, что ему тяжело смотреть на тех, кто только что колдовал. Они сочились грязью, как промокашки.

После травмы принц стал рисовать иначе. Постепенно его картины наполнились яркими, смелыми, волшебными огнями; материальные объекты практически исчезли с холстов, а люди на портретах стали напоминать скорее эфемерные призраки, похожие на текучие образы из сновидений, в окружении такой же изменчивой, странной не-реальности… Шли годы, и немногие избранные, видевшие холсты Лиссая, даже не догадывались, что эти причудливые фантазии на самом деле чётко отображают то, что принц видит вокруг себя.

А три месяца назад случилось чудо.

На заброшенном краю острова-кургана, где из изумрудных зарослей остовами прошлого поднимались каменные развалины, Лиссай писал огромную фреску на старой стене. Он пытался изобразить матч по тринапу – по памяти, так как идти на подобное людное мероприятие ему не хотелось. И вот дни шли за днями, увлечённый работой принц рисовал и днём и ночью – при свете принесённых слугами маг-сфер и аквариумов с травой осомой, – но ему никак не удавалось найти нужные оттенки… Ведь игроки в тринап испытывали самые разные эмоции, и под каждую требовался определённый тон. Да ещё и разноцветная магическая аура окутывала спортивное поле.

Вдруг Лиссай почувствовал, что его рукой движет не он, а что-то иное. Не успел принц полностью осознать этот факт, как реальность у него перед глазами поплыла. Кисточка выпала из его ослабевших пальцев, дыхание перехватило, сердце тяжело заколотилось, заставив Лиса со стоном стиснуть рубашку на груди…

Мир будто накренился; всё утонуло в вихре ярких красок; Лис почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. А когда равновесие и зрение вернулись к нему, принц обнаружил, что находится в изящной и очень древней каменной беседке на незнакомой лесной поляне. Вокруг – ни души.

Лиссай огляделся. Потрогал одну из колонн – вроде настоящая. Сорвал тюльпан – они росли здесь в изобилии, – понюхал его и покрутил в пальцах, убеждаясь, что цветок тоже настоящий.

Лис решил: неважно, что именно случилось, с этим успеется, а сейчас нужно двигаться в сторону дома. Сориентировавшись по солнцу, принц отправился на восток: если уж не к Шолоху, то к морю он рано или поздно выйдет.

Но поляну с беседкой со всех сторон окружал густой туман, идти сквозь который было практически невозможно: казалось, он становился гуще от шага к шагу… Впрочем, Лиссаю недолго пришлось бороться с туманом: вскоре магическое представление с уезжающей по спирали реальностью повторилось, и Лис неожиданно оказался в собственной спальне. Очутившись в знакомой обстановке, он перевёл дух и тотчас возжаждал вернуться обратно…

Лиссай никому не рассказал о случившемся. Жизненный опыт подсказывал: простейший способ испортить чудо – заикнуться о нем прилюдно.

«Сегодня я побывал в Святилище…» – написал Лис в дневнике, решив, что таинственному миру нужно имя.

Через неделю его вновь закинуло в лесную беседку, тоже во время рисования. Ищущий обрадовался: ему понравилось это загадочное место. Там царило сверхъестественное спокойствие, и Лиссаю, в глубине души уставшему оттого, что в последние годы все считают его «странным, очень странным», нравилось это ничем не обременяющее одиночество… А ещё его не покидала необъяснимая уверенность в том, что таинственный мир тихой беседки – это его правильное место.

В дальнейшем Лиссай сам пытался спровоцировать подобные перемещения из нашей реальности в ту. Сначала ничего не получилось, но потом кое-что стало вырисовываться. Главным условием перехода оказалась его внутренняя сосредоточенность. У всех так бывает: ты проваливаешься куда-то внутрь себя и потом с трудом возвращаешься к настоящему. Если так «проваливался» Лиссай, где-то там, на глубине, умудряясь обрести спокойствие (а не, скажем, «сосредоточенно» обдумывал какие-то проблемы или планы), то его выбрасывало к Святилищу.

Он начал понимать, что Святилище было живым. Оно хотело дружить. Ему было одиноко, но остальные люди… Остальные не подходили на роль гостей. Только Лиссай. Принцу казалось, что если он начнёт активнее изучать Святилище, то его ждут удивительные открытия.

Но Лис принадлежал к королевской семье, а потому был человеком осторожным. Он не понаслышке знал, что такое заговоры и под каким соблазнительным соусом они могут подаваться. Изучение Святилища шло очень медленно…

Впрочем, даже так беседка в лесу давала принцу самое главное – творческие импульсы для новых работ.

Внешний мир больше не представлял для Лиссая ценности. Он начал перестраивать свои покои, ходить босиком, носить пижамы целыми днями, игнорировать семейные ужины, без предупреждения покидать остров-курган (что ему в последние месяцы запрещалось «по причине слабого здоровья»)… Охрана вылавливала Лиса в самых неожиданных местах и силком возвращала во дворец.

Король и весь Дом Ищущих единогласно решили, что Лиссай ментально болен.

На самом деле принц был счастлив и свободен как никогда.

* * *

– Поэтому, к-когда я увидел вас в библиотеке и почувствовал этот запах, я решил, что вы тоже избранница Святилища. Это невероятно вдохновило меня, – подвёл итог принц.

Он сидел посреди кровати в обнимку с подушкой. Вторую подушку Лиссай кинул мне, так что я тоже не страдала от одиночества в своём белоснежном кресле.

– А как оно пахнет? – спросила я.

Чай в моей чашке давно остыл, и я осторожно опустила её на пол.

– Это тонкий, пряный аромат, нечто среднее между деревом, перцем и скошенной травой.

Я задумчиво побарабанила по губам кончиками пальцев.

– Хм. Интересно. Недавно со мной случилось кое-что необычное… – Вспомнив о бокки-с-фонарями, я прищурилась, но потом отрицательно покачала головой. – Но во время нашей встречи в библиотеке я вела скучнейшую жизнь человека, разочарованного всем миром и самим собой. Упаднический период, эмоциональная дыра и всё такое. Так что у меня нет ни малейшей идеи о том, что может связывать меня и Святилище.

Это было обидно – на протяжении всего чаепития вести себя словно попугай с одной-единственной выученной фразой. Но что поделаешь.

Лис наклонил голову и слегка улыбнулся.

– А я, наоборот, с к-каждой новой минутой наедине с вами убеждаюсь, что вы очень, очень тесно связаны с ним. Тогда, в библиотеке, я грешил на то, что мне могло почудиться, но ведь затем мы увиделись в лабиринте, и сейчас – при нашей новой встрече – у меня уже нет никаких сомнений в том, что я вижу. Как говорится: один раз – случайность, два – совпадение, но три – закономерность.

Я удивлённо подалась вперёд.

– О чём вы, Лиссай?..

– Как я отметил в своём рассказе, я вижу мир не так, как большинство людей. – Лис пожал плечами. – Всё окружающее для меня скорее состоит из красок, чем из контуров. Иногда я не в силах даже примерно разобрать лицо собеседник-ка, потому что оно затянуто желтоватой дымкой лести или тонет в пепельном облаке остаточной магии. А появление своей горничной я могу предсказать минуты за две. Знаете к-как? Сквозь смежную с коридором стену проступают пульсирующие спирали влюблённости.

Я фыркнула. Ох уж эти горничные!

И смутилась тоже… Надеюсь, у меня там ничего такого не вырисовывается?

Лиссай продолжил:

– Но вас, Тинави, я вижу на удивление чётко. Знали бы вы, какое это приятное и давно забытое чувство, боги!.. – Он как-то неожиданно горько усмехнулся. – Ваши глаза. Ваши губы. Даже маленькая родинка на правой скуле и этот очаровательный шрам возле левого уха. Мне ничего не мешает любоваться вами – вокруг вас нет ни одного завитка энергии унни, ни единого, и это… прекрасно.

Я, совсем растаявшая было в начале его монолога, под конец дёрнулась, как от пощёчины.

– Мне к-кажется, это связано со Святилищем. Оно охраняет вас, прячет вашу унни от чужих взглядов, – улыбнулся Ищущий.

Я в ответ только отвела глаза. Мир как-то резко перестал быть радостным.

Ох, Лиссай. Милый принц.

Ни одного завитка энергии?

Я мигом вспомнила, что я – всего лишь заигравшаяся девчонка. Лгунья. Убожество без магии. Никто.

– Лиссай, боюсь, дело всё-таки не в Святилище… – протянула я и, собравшись с силами, подняла взгляд на принца.

И тотчас вскрикнула, потому что Лиссай начал стремительно таять в воздухе. И я, прах побери, вместе с ним.

* * *

Так вот ты какое… Святилище.

Огромные стволы деревьев, столбами уходящие в облачное небо, такое низкое, что можно коснуться рукой. Фиолетовая россыпь незабудок под ногами. Эхо птичьего пения и обволакивающий со всех сторон густой туман.

Всё внешнее – пыль. Всё внешнее – быль и боль. Иногда – радость, замешанная на ужасе от тикающего механизма времени, иногда – надежда, блуждающим огоньком дрожащая в беззвёздной темноте. Всё внешнее отдавай на откуп делам и планам, работам и балам, любимым и завистникам, норовящим ухватить кусок посочнее в твоём незашторенном окне.

Для Святилища же сохрани крупицу вечности. Оберни её шёлком из загадок и снов, выпрями спину и вдохни поглубже само бытие.

– Это просто потрясающе, – то ли сказала, то ли выдохнула я.

Захотелось разуться и кружиться, кружиться босиком на траве, влажной от росы, пока не упадёшь, счастливый, на спину.

Лиссай рассмеялся в ответ на мои слова.

Он сидел на перилах каменной беседки, белой и прохладной в своём древнем величии. Ищущий весело тряхнул головой, так что рыжие пряди запрыгали, будто солнечные зайчики, и заулыбался во всю ширь океана.

– Я не ошибся в тебе! – воскликнул он, неожиданно перейдя на «ты». – И да, обрати внимание, какой тут колоссальный запах!

Заикания как не бывало. Я втянула воздух ноздрями. Действительно – скошенная трава, древесина, перец и ещё, пожалуй, жасмин.

– С ума сойти, от меня что, тоже так прекрасно пахнет? – Я с удивлением поняла, что, когда смеюсь, мой голос звучит просто божественно. Мне и так нравится мой смех, но здесь в нём слышалась такая манящая хрипотца, что я покрылась мурашками от удовольствия.

– Ещё прекраснее. – Лиссай спрыгнул с перил и подошёл.

Оглянувшись вправо-влево, он наклонился и тихо шепнул мне на ухо, как будто нас кто-то подслушивал:

– Оно радо нам, не правда ли?

Моё сердце забилось. Быстро, радостно.

Лиссай стоял передо мной – красивый, светлый, тонкий, – и мир, казалось, улыбается вместе с ним.

Небо голубое. Как хорошо.

Я вдруг почувствовала, что вокруг полно энергии унни. Она льётся между пальцев, перебирает волосы… Бери – не хочу.

Соблазн был слишком велик. Облизнувшись, я осторожно потянулась за энергией – как делала это сотни, тысячи раз до инцидента.

И тотчас в туманном лесу Святилища пронзительно вскрикнула птица. Желток солнца заволокло облаками, порыв ветра хлестнул меня по щеке. Земля содрогнулась, и мы рывком перенеслись обратно во дворец.

– Ох, – сказала я, хватаясь за дверной косяк, чтобы не потерять равновесие.

Голова кружилась, перед глазами скакали цветные пятна, и больше всего мне хотелось рухнуть на пол и, желательно, отрубиться. А вот стоящий передо мной Лиссай выглядел абсолютно нормально – вот она, прерогатива опыта!

– Поздравляю, Тинави, вы познак-комились со Святилищем, – с гордостью сообщил мне принц.

– Но почему нас так быстро выкинуло обратно? – простонала я, всё ещё держась за всё, до чего могла дотянуться.

– Не знаю. Может, решило, что на первый раз хватит, вы всё-таки новеньк-кая. Но вам понравилось?

– Не то слово, – ошарашенно подтвердила я.

Если рядом с Лиссаем мне было легко, то в этом странном Святилище, казалось, я и вовсе могу взлететь, просто раскинув руки и отдавшись безграничному ощущению правильности.

– Лиссай, – очень серьёзно сказала я, заглядывая в изумрудные глаза принца. – Делайте что хотите, но приведите меня туда ещё раз. Хорошо?

– К-конечно! – с радостью согласился он.

Мы церемонно, по всем правилам этикета, распрощались.

12. Страшная судьба Олафа Сигри

При поступлении на работу всем госслужащим Шолоха наносят магическую татуировку на левое предплечье. Сотрудникам Теневого департамента – на правое. При увольнении или смене профиля татуировку сводят или заменяют новой.
Энциклопедия «Доронах»

Я вышла из покоев принца в сумрачную аркаду. Мысли порхали, как бабочки, и сладко путались.

Мои шаги гулким эхом отдавались в прохладной глиняной тишине. Тонкие лучи солнца по диагонали пересекали аркаду, еле-еле пробираясь сквозь ивовые заросли снаружи. Неожиданно от одной из колонн отделилась тень. Я вздрогнула.

– Привет-привет, Ловчая! – Это оказался Полынь.

Куратор поджал губы и встал, скрестив руки на груди и отставив одну ногу вбок.

О прах.

Кажется, мне сейчас всыплют по первое число. Неужели ему уже рассказали о моей беготне за Цфат? Или Внемлющего возмутила самовольная отлучка к принцу?

– В следующий раз сразу вернусь в ведомство, без промедлений и перерывов на обед, – с ходу пообещала я на всякий случай.

– Пойдём со мной, Тинави, надо поговорить. – Голос у Полыни был строгий.

Внемлющий осторожно взял меня под локоток. Даже сквозь рукав летяги я почувствовала холодок серебряных браслетов, плотно обхватывающих, один за другим, правое предплечье куратора.

Мы молча покинули аркаду. А потом, к моему удивлению, пошли не прочь из западного сектора, а свернули к озеру.

Полынь, не отпуская меня, левой рукой сделал несколько быстрых пассов. Он сложил большой и указательный пальцы колечком, шепнул заклинание и резко дунул в получившуюся дырку. Вокруг нас возник прозрачный переливающийся пузырь, похожий на мыльный. Пузырь Бубри – самая популярная мера против подслушивания.

Я не на шутку разнервничалась.

Наконец Полынь вздохнул и сказал, продолжая всё так же тащить меня в неизвестном направлении:

– Я знаю, что у тебя нет магии, Тинави. – Монетки в его волосах зазвенели, будто акцентируя слова владельца.

– О, – сказала я.

Я тяжело сглотнула.

Я посмотрела на собственные туфли.

Я прикусила губу.

Полынь продолжил:

– Это я подал твоё заявление на вакансию Ловчей.

А вот это уже что-то новенькое.

– Но зачем?

– Не поверишь – из-за принца Лиссая.

Перед мысленным взором у меня возникла длинная строчка из восклицательных и вопросительных знаков. Вербально я не стала выражать своё удивление, решив дождаться продолжения.

Но Полынь шёл как ни в чём не бывало. Он, зараза, явно из тех людей, кто говорит только тогда, когда сам этого хочет. Спрашивай, не спрашивай – лишь воздух зря сотрясаешь. Так что ладно, поиграем в молчанку.

Мы подошли к озеру.

Отсюда открывался дивный вид на Храм Белого Огня – одну из главных достопримечательностей острова-кургана. Бежевые башни храма вырастали вверх, будто сделанные из мокрого песка; фасад, составленный из трёх стрельчатых порталов, таял на палящем майском солнце, а фигуры храбрых воинов, выстроившихся по фронтону, казалось, смотрят прямо в душу каждому грешнику, что рискнёт приблизиться к святой обители.

От храма к нам быстро шёл высокий, коротко стриженный мужчина. Его блестящий жемчужный балахон вызвал у меня удушающий приступ зависти. И почему священники одеваются лучше, чем даже самые обеспеченные горожане?

Мужчина шагнул внутрь «мыльного пузыря», и они с Полынью пожали друг другу руки. Затем священник ритуально поклонился, прижав сложенные ладони к губам: там, где соединялись мизинцы, был нарисован глаз, половины которого встречались лишь при таком жесте. У глаза было шесть ресничек – по числу богов-хранителей.

– Тинави, позволь представить тебе господина Эрвина Боу, служителя Храма Белого Огня и по совместительству нашего информатора. Эрвин, это Тинави из Дома Страждущих – новенькая Ловчая.

Мы выразили взаимное удовольствие от знакомства. Я старательно сохраняла нейтральное выражение лица, хотя количество вопросов росло, а вот ответов, увы, не прибавлялось.

– Эрвин, расскажи об убийствах.

Священник кивнул и, не обременяя себя хоть каким-либо вступлением, посвятил меня в детали произошедшего.

Итак.

Первый труп был найден полтора месяца назад, на закате, в этом самом озере. Тело обнаружил мальчик-хорист, коего злобные однокашники скинули в воду единственно по причине детской жестокости. Зацепившийся за водоросли хорист долго барахтался, выводя отнюдь не благочестивые трели, пока наконец не наткнулся ногой на нечто холодное. Оно было скользкое и слегка сияло в темноте.

Вопли юнца достигли верхней границы высоты звука, воспринимаемого человеком.

То, что раньше было добропорядочным шолоховцем, отчаянно пыталось всплыть со дна, но не могло – мешал здоровенный камень, привязанный к ноге. Мальчишечья свора была в восторге от находки, но их бурное ликование вскоре прервал сам Эрвин Боу. Священник разогнал детишек и вызвал на место преступления Смотрящих из Лесного ведомства.

– Но Смотрящие уже на следующий день сообщили, что это дело «им не подходит», – продолжил Эрвин.

Священник, Полынь и я остановились у самой воды. Внемлющий по-свойски сел на траву, скрестив ноги.

– Убитым оказался садовник по имени Олаф Сигри, уроженец Норшвайна. – Эрвин вздохнул. – То есть дело должно было расследовать Иноземное ведомство. Однако Сигри уже больше сорока лет жил в Лесном королевстве, то есть в некотором роде всё же мог считаться шолоховцем… И при этом его труп покрывали наполовину смывшиеся магические письмена. Они имели явно заклинательное происхождение и требовали дешифровки, а значит, попадали под юрисдикцию Башни магов. Присланные сюда детективы не смогли самостоятельно решить, кому передать расследование убийства, послали запрос главе своего департамента. Был вечер пятницы, так что им ответили не сразу. В понедельник дело Олафа Сигри всё-таки решили отдать Ловчим. Но Иноземное ведомство отказалось «просто так» брать на себя лишнее преступление и запросило сопроводительные документы. Задним числом Смотрящие пошли собирать улики. И… нашли в озере ещё шестерых. Уже в виде скелетов, болтавшихся на цепях. Пока задокументировали, пока передали Ловчим… Только через три недели убийство досталось господину Полыни. Благослови хранители души усопших! – Священник машинально коснулся лба кончиками пальцев.

– Классно, – вздохнула я. – Быстро сработали, что тут скажешь.

В разговор вмешался Внемлющий:

– Вернее сказать, что на меня сбросили сразу семь убийств. Причём в ходе следствия стало ясно, что шестеро предыдущих пропали, мягко говоря, давно. Сообщения об исчезновениях поступали равномерно с самого начала апреля. Вот только к пропажам людей в Шолохе относятся беспечно – мало ли куда захотел уехать взрослый человек? Ну и что, что никому не сказал? – а потому дела велись крайне вяло.

– Если бы не стечение обстоятельств, то и тело Олафа Сигри предстало бы нам в виде скелета. – Священник ещё раз набожно коснулся лба. – Предыдущих жертв съели ливьятаны, раньше водившиеся здесь в изобилии.

Вода озера пошла рябью от лёгкого ветерка.

Я вздрогнула, представив себе ливьятанов на глубине – мерзкие, слизкие, прожорливые змеи с огромными зубами и совсем без мозгов.

Полынь снова перехватил нить рассказа:

– Наш маньяк – мы называем его так – рассчитывал, что Олафа постигнет та же судьба. Но около месяца назад местные ундины по пьяни снесли решётку, отделявшую озеро от рва Рейнич. И ливьятаны умчались на волю, а труп остался сам по себе.

Меня передёрнуло от отвращения.

Многие в Шолохе держат в декоративных прудах ливьятанов.

Считается, что эти падальщики очищают и «лечат» воду. Но, насколько я ненавижу насекомых, настолько же мне не нравятся и толстые подводные змеи с острыми плавниками вдоль хребта.

А уж мысль о том, как они обгладывали трупы…

– Его выловили здесь. – Эрвин Боу шепнул короткое заклинание, и стайка серебристых искорок очертила место, где нашли тело.

– Спасибо, Эрвин. На этом всё на сегодня.

Священник кивнул нам, покинул пузырь Бубри и ушёл в сторону храма.

Полынь предложил мне сесть на скамейку неподалёку, чтобы продолжить разговор.

– Спрашивай, а я буду отвечать, – просто сказал он.

Я прислушалась ко всей той какофонии мыслей, что сотрясала мой разум, и, вдохнув озёрной гнильцы, начала с самого важного, пусть и немного устаревшего вопроса:

– Ты подал заявку на должность Ловчей якобы от моего лица. Как получилось, что её одобрили?

Стрекозы с треском вспарывали неподвижный воздух. Из зарослей шиповника выкатился павлин, клекочущий в поисках самки.

Полынь закинул ногу на ногу и неспешно начал завязывать волосы в узел.

Я закатила глаза, борясь с желанием немедленно отобрать резинку и дать ему ею по носу. Намеренная неторопливость Полыни изматывала.

Наконец Внемлющий пожал плечами:

– Когда комиссия Иноземного ведомства набирает новичков, поступившие заявки распределяют среди действующих Ловчих. Каждому достаётся штук по десять. После этого некоторое время мы вас «пасём»: по сути, проверяем на профпригодность. И в итоге рекомендуем взять кого-то одного, с кем сами готовы возиться в роли кураторов. Я добавил к полученной мною стопке «твою» заявку, а потом сообщил, что ты – отличная кандидатура.

Меня поразило то, что Полынь столь легко признался в мошеннических действиях.

Это напомнило мне Кадию – она так уверена в том, что является «хорошим человеком», что зачастую совершает дикие, неправомерные глупости. Верит, что в её эксклюзивном исполнении они не являются «чем-то плохим».

– Ладно. – Я перешла к следующему вопросу: – Ты сказал, что нанял меня из-за принца Лиссая. Что это значит?

– Ты внимательно слушала рассказ Эрвина Боу?

– Да.

– Так вот, он сказал о шести скелетах и одном трупе. Этот труп покрывали рисунки чёрной краской. Мы обнаружили следы такой же краски на цепи одного из скелетов. Вдобавок – Эрвин об этом не знает – потом я нашёл ещё один труп… Уже не в озере, но тоже на территории дворца. Сожжённый. Некоторое время спустя нам удалось установить личность и отыскать след от той же самой краски – очень, я скажу тебе, редкой. Никаких других улик по делу у нас нет. Ни одной. Запросив информацию о краске, я выяснил, что во всём Шолохе только один человек пользуется таковой. Принц Лиссай.

Полынь умолк и расслабленно откинулся на скамейке, явно ожидая от меня новых вопросов.

– Но при чём здесь я?

Полуприкрытые синие глаза Полыни блеснули:

– Лиссай, скажем так, болен ментально.

Я кивнула, вспомнив рассказ самого принца. Ровно та же обтекаемая формулировка под авторством короля и придворных. Видели бы они Святилище!

Внемлющий продолжил:

– Из-за этого он находится под домашним арестом. Сайнор остерегается, что кто-нибудь из госслужащих сумеет использовать ослабленное состояние принца себе на благо, а короне – во вред, и поэтому сейчас к Лиссаю не пускают никаких чиновников. Видимо, обжегшись на молоке бунта Ходящих два года назад, теперь Сайнор дует на воду… И я, как ни бьюсь, не могу получить доступ к своей единственной зацепке. Только слежу издали. И я выяснил, что ваша библиотечная встреча с принцем стала для него ярким событием. Ты, Тинави, единственный человек, кроме слуг и стражей, с которым он разговорился за долгое время. Я проверил твою биографию и подумал, что тебя можно привлечь к этому делу.

– Но зачем нанимать меня в качестве Ловчей? Почему нельзя просто… ну не знаю… попросить о помощи?

– Есть такое понятие, как «законно добытые сведения». В Шолохе таковыми считаются данные, которые лицо сообщает лично работнику правоохранительных органов – при этом по доброй воле. Поэтому ты должна работать у нас, иначе я не смогу использовать полученную тобой информацию. И, раз уже сейчас был сезон найма новых Ловчих, я решился на небольшую аферу.

Ничего себе небольшую.

– Ладно. – Я закинула ногу на ногу. – Но если к Лиссаю не пускают госслужащих, то почему охранники так спокойно относятся ко мне?

Полынь потёр руки и засмеялся:

– Вот это и был мой любимый поворот! Удивительное везение! Я даже не поверил сначала, что так бывает. Скажу больше: не обладай ты этой особенностью, не стал бы я подавать за тебя заявление, всё равно бы не помогло. Знаешь, каким образом охраняют Лиссая?

– Ну?

– Придворная чародейка создала заклинание, которое даёт сигнал тревоги, если к принцу приближаются люди со светящимися татуировками. Ведь у каждого из десяти… прошу прощения, уже девяти ведомств есть своя метка, которая, как ты успела заметить, на практике важнее, чем значок. Таким образом, надёжно отсекается 100 % служащих. Или, вернее, 99 %. Ведь у нас есть ты – уникальная Тинави из Дома Страждущих, от прикосновения которой даже баргесты исчезают. Что уж там говорить о какой-то потухшей наколке!

Он был очень довольным, как наевшийся кот, этот жуткий человек по имени Полынь.

Я же чувствовала себя не пойми как: то ли обиженной (обман! сплошной обман!), то ли обнадёженной (мой главный недостаток обернулся плюсом). Впрочем, над этой амбивалентностью чувств царила грусть: судя по всему, в Иноземном ведомстве я не задержусь. Выполню задачу – и до свидания.

– Слушай, Полынь… А что именно тебе от меня надо-то?

– Как что? – Он вытаращил глаза. – Поговори с Лиссаем! Я дам тебе список вещей, которые надо узнать. Что это за краска, почему он её выбирает. Для чего использует. Какие разновидности магии предпочитает. Знал ли наших жертв. Его алиби. Ну и так далее.

– То есть Лиссай – подозреваемый? Что-то не верится. Принц действительно не от мира сего, но его интересуют совсем другие вещи. Уж точно не серийные убийства.

– Давай, расскажи мне о том, что симпатичные художники королевских кровей не бывают преступниками. – Полынь фыркнул. – На данный момент Лиссай – наша единственная зацепка, как я уже и сказал. Мне нужно раскрыть это дело, понимаешь? – Глаза у него фанатично загорелись.

– Ну да, ну да. Я слышала про твоё желание стать Генералом Улова.

– Да, это для меня очень важно, – не стал отнекиваться Внемлющий. – Но есть ещё понятие правосудия, знаешь ли. Наш маньяк убил уже восьмерых, но гуляет на свободе без какого-либо намёка на неприятности. Когда он убьёт в следующий раз?

Я подняла с земли камешек и, размахнувшись, швырнула его в озеро. По воде побежали круги.

Полынь, конечно, рассуждал логично. Но я расстроилась. Подделать документы, нанять калеку на серьёзную должность, обойти охрану Сайнора… Внутри меня всё восставало против подобного поведения многоуважаемого Ловчего.

– И часто ты пользуешься такими методами? – угрюмо поинтересовалась я.

Внемлющий помолчал, прежде чем ответить. Его голос неуловимо изменился: тембр стал ниже, вкрадчивее. Всю беседу до этого он вёл в энергичном ключе: слышалось, что он взбудоражен и увлечён этим делом, его разбирает азарт и жажда победы. Сейчас Полынь стал серьёзен и спокоен. Он накрыл рукой мою ладонь, посуровел.

Видимо, уловил моё недовольство и попытался обаять:

– Пару раз бывало. Но это исключение, а не правило, поверь, Тинави.

– Ах, вот оно как. Ну ладно. – Я пожала плечами и убрала руку в карман. – Я поговорю с Лиссаем.

Полынь мгновенно вынул из складок одеяния сложенный пополам листок бумаги. Я развернула его. Список вопросов к принцу был снабжён подробными комментариями и указаниями.

Я задумчиво подёргала покалеченное ухо.

– Шустро ты, господин Внемлющий! Но я скажу Лиссаю, что спрашиваю это по велению начальства.

– Без проблем. Более того, ты обязана прояснить этот момент – а то снова получатся «незаконно добытые сведения». – Полынь весело кивнул. Потом по-птичьи наклонил голову и добавил: – Понимаю, ты сейчас видишь во всём этом грандиозный обман, но на самом деле я никому не причиняю зла своими действиями.

– Да, конечно, – холодно согласилась я. – А что будет со мной, когда я получу информацию? Меня уволят?

– Нет. – Полынь улыбнулся. – Давай разберёмся с маньяком, а потом просто продолжим работать в паре. Моей магии хватит на двоих. А образование и биография у тебя просто отличные, идеально подходят для работы Ловчей. И харизмы, необходимой для работы с людьми, – в избытке! Сплошные плюсы.

Я не стала реагировать на комплименты Полыни.

А какое ещё у меня должно быть образование, если я надеялась возглавить кафедру Тайн Магического Мира в Башне магов лет через двадцать? Что касается харизмы – что ж, мне приятно, но не настолько, чтобы я сейчас улыбалась и радовалась, забыв обо всём остальном.

– Хорошо, – ровным тоном сказала я. – На сегодня ещё задачи есть? Мне идти к Лиссаю?

– Нет, это уже завтра. Пусть сигнализация на татуировку и не сработает, но стража может напрячься, если ты придёшь к нему дважды за день. Отправляйся домой.

– Спасибо. И спасибо, что прояснил ещё один вопрос.

– Какой? – Проколотая колечком бровь Полыни поползла вверх.

– За что тебя так не любит Селия: ведь мало кому нравятся рвущиеся к славе манипуляторы.

– Хе-е-ей, Тинави, погоди!

Но я уже встала со скамейки и пошла прочь.

Полынь был интересным малым, и где-то в глубине души я представляла, как мы вдвоём станем самыми эффективными Ловчими в Шолохе. Будем получать награды, раздавать автографы, пить вино на дворцовых приёмах… Но после этого разговора мечты лопнули, как тот антиподслушивающий пузырь.

Ничего криминального не случилось, но я выяснила: меня банально купили, чтобы использовать в своих целях. И мне это не понравилось.

Будь Полынь шантажистом по натуре (а вдруг он и был, понимаете?), он бы мог пойти дальше и взять меня в оборот: делай это и это, а не то всем расскажу, что ты обманом поступила в ведомство. А я что? Я ничего. Уверена, если бы ситуация дошла до расклада «моё слово против его слова», я бы проиграла.

Грустно быть тем, чья голова полетит сразу же, стоит начаться боевым действиям.

Более того, Полынь заранее просчитал, что, попадя на службу, я не стану никому рассказывать о том, что у меня нет магии и я вообще не пойми как здесь оказалась. То есть он предвидел моё не самое благородное поведение.

Он прочитал эту ложь, трусость в моём характере – и оказался прав. Ставка сыграла… Такое осознавать особенно неприятно.

Как говорится, в других нас больше всего бесят те черты, которые есть и в нас самих. И Полынь, и я, судя по всему, были не прочь поставить личные интересы над общественными, коли возникала такая возможность.

Мне было стыдно.

13. У госпожи Пионии

Половина шолоховских анекдотов посвящена госслужащим. Чаще всего высмеивают злобных Ходящих. На втором месте – Стражи, предстающие глупыми и нерасторопными. На третьем – «жадные» и «предвзятые» работники Правого ведомства.
Энциклопедия «Доронах»

После разговора с Полынью мне срочно требовалась доза эндорфинов, так что я решила отправиться к какому-нибудь из своих «позитивных якорей».

Этим термином я называю места, где мне хорошо. В каком душевном состоянии туда ни приду – мир становится веселее. Такие якори появляются очень просто: ими становится места, в которых я несколько раз подряд чувствовала себя счастливой. И когда я оказываюсь там снова, в подсознании срабатывает «триггер», сам собой подтягивающий мой эмоциональный фон до «привычного».

Звучит забавно. Вообще, хитрости нашей психологии – одно из чудес, доступных даже не-магам. Это утешает.

Мой самый близкий к дворцу «якорь» – Морская площадь. Она начинается прямо за рвом Рейничем, рукой подать.

Признаю, Морская площадь – странный топоним для города, затерянного в чащобе. Но правдивый: здесь стоит огромный фонтан с каменной группкой ундин. Вода, гейзерами бьющая вокруг скульптур, – солёная. По составу она такая же, как вода Шепчущего моря.

Каждый июнь в Башне магов начинается сессия. Тогда к фонтану приставляют стражей, потому что студенты считают доброй приметой выпить стаканчик «морской» воды в ночь перед экзаменом. А вода эта заколдованная, поэтому последствия могут быть ужасными – ведь все организмы по-разному реагируют на магию в желудке.

Но студент не был бы студентом, если бы думал о безопасности больше, чем о хотя бы призрачной возможности получить отлично. Поэтому молодые маги идут на многочисленные ухищрения, чтобы обмануть стражей и всё-таки хлебнуть заветной водицы. Иногда доходит до шедевральных инсценировок!

Так, в прошлом году группка второкурсников-заклинателей создала на удивление реалистичную иллюзию загоревшегося Казначейства. Все переполошились. Шептуны набежали с вёдрами наперевес, но, обнаружив обман, этими же вёдрами поколотили сорванца.

Помню, мы с Кадией тоже уповали на традицию перед сдачей зачёта по теологии.

Нам никак не удавалось распознать богов-хранителей по цитатам из их личных дневников. Тогда как истеричку Теннета и гуманиста Карланона (который всегда высказывал весьма человечные идеи о силе любви и боли одиночества) мы могли отличить даже в случае самых неочевидных отрывков, остальные боги представляли собой проблему. Особенно когда рассуждали о чём-то вроде любимой еды.

– Давай дойдём до Скалистых гор, разбудим драконов, и пусть они вызовут нам этих шестерых из другого мира. Посмотрим на богов лично, может, хоть так начнём разбираться в интонации… – ворчала Кад, пририсовывая рожки богине Селесте.

– Ты правда думаешь, что драконы нам это простят? – Я, зевая, зубрила афоризмы.

– В моём любимом комиксе два персонажа провернули такой фокус и выжили. – Кадия помахала перед моим лицом журналом.

– В комиксе, значит? – ехидно уточнила я.

Но Кадия была убийственно серьёзна.

– Думаешь, есть большая разница между ним и этим? – Другой рукой подруга подняла иллюстрированный сборник мифов и легенд.

Книжечки и впрямь были похожи…

В общем, надеясь на чудо, мы поехали за волшебной водой.

Стражи сразу же раскусили наши намерения, и мы долго бегали от них вокруг фонтана. Гогочущий хохот Кадии и грохот металлических сапог охраны перебудили весь квартал. На улицы вывалило два десятка горожан, которые мигом разбились на две категории: тех, кто болел за стражей, и тех, кто сочувствовал нам.

В итоге Кад споткнулась и, падая, увлекла меня за собой. Мы с визгом перелетели через низкий бортик фонтана, вызвав бурю аплодисментов и настоящее народное ликование. Морской воды нахлебались по самое не горюй! На следующий день зачёт был сдан. А штраф за нарушение порядка – выплачен тогда же, на месте, с помощью туристических монеток («чтобы вернуться!»), которые набились нам в обувь во время нежданного купания.

Сейчас на Морской площади, помимо фонтана, располагается ещё одна достопримечательность – чайная телега госпожи Пионии. Почтенной госпожи Пионии – лучшей лавочницы в столице.

Когда я подошла, улыбчивая старушка привычно затараторила без пауз и смены интонации:

– Ой, дорогуша, а я уж решила, ты забыла о старой Пионии, милая, попробуй липовый сбор, я только-только сварила! – При разговоре у неё смешно подпрыгивали тугие завитушки волос, оттенённые фиолетовыми чернилами.

Я сразу заулыбалась. Почти против воли.

– С удовольствием, Пиония!

Потом я послушно взяла берестяной стаканчик и потрепала по носу вечно спящего ослика Изеркааля. Животинка всхрапнула, и телега вздрогнула, да так, что все-все колокольчики и чайнички на ней дружно звякнули, а охапки живых цветов (преимущественно пионов, конечно же) благосклонно закивали махровыми головами.

– Как дела твои, голубушка? Совсем исхудала! – Пиония всплеснула руками, и круглые очки чуть не съехали с её носа-пуговки.

Я присела на огромное серебристое колесо телеги.

– Всё хорошо. Представляете, я теперь работаю Ловчей, – неожиданно похвасталась я, хотя ещё минут пять назад проклинала своё назначение и всё Иноземное ведомство заодно.

– Вот это здорово! Вот это я понимаю! Давно тебе пора было на работу выйти. Грустила ты дома, Тинави. – Старушка улыбнулась. – Теперь не будешь грустить, а? Ты же такая умная девочка, а весь этот год свой ум против себя направляла – тут укоришь, там уколешь. Нельзя так с собой. Себя любить надо. – Она погрозила мне пальцем и тотчас отвлеклась на другого покупателя.

1 Тринап, то есть «трижды-на-пригорке», – командная игра с мячом, лассо и битами, известная как национальный спорт Лесного королевства.

Продолжить чтение