Моё же сердце у тебя в груди

Чтоб не легла на честь твою печать

Nor thou with public kindness honour me,

Unless thou take that honour from thy name -

But do not so; I love thee in such sort,

As thou being mine, mine is thy good report [1]

Привычные такты танца, разворот, вихрь праздничных нарядов перед глазами, поклон, реверанс, взять руку…

Подождите.

Реверанс?!

Канлар сморгнул, проверяя, жену ли он ведёт в танце, но глаза его, определённо, не подвели, и это, совершенно точно, была она.

– Что вы творите?! – сквозь зубы потребовал объяснений он, старательно выводя необходимые фигуры на наборном лакированном паркете.

Улыбка Каи поблекла лишь на секунду – затем сразу вернулась на место, и она изящно развернулась в его руках, подчиняясь рисунку танца и делая вид, что не расслышала вопрос.

Возмущённые мысли толпились в голове Канлара и рвались наружу, но бал явно не был тем местом, где стоило затевать скандал.

Удерживая на лице приличествующую случаю доброжелательную улыбку, он, однако, глазами и особенно бровями выразил крайнюю степень своего недовольства; Кая с самым безмятежным выражением лица это проигнорировала.

У Канлара крепло подозрение, что реверанс не был случайной ошибкой. Мысль о том, что она, чего доброго, повторит этот фокус – и тут-то его непременно заметят, – выводила его из себя.

– Только попробуйте!.. – предостерегающе прошипел он сквозь стиснутые улыбкой губы на последних тактах.

Королева послала ему очаровательную нежную улыбку и, как ни в чём не бывало, завершила танец положенным по рисунку реверансом – который, конечно, никогда и ни в коем случае не должна была делать правящая королева.

На секунду лицо Канлара исказилось от злости за её выходку; впрочем, беглый взгляд по сторонам заставил его думать, что никто не заметил этого вопиющего нарушения этикета. Это был всего лишь небольшой вечерний бал для своих – все присутствующие на нём столь часто видели и королеву, и короля-консорта, что они не представляли для них решительно никакого интереса, и никто не глазел на них целенаправленно, отдавая предпочтение общению друг с другом, закускам и музыке.

Канлар, впрочем, полагал, что от проблем это его не избавит, потому что, судя по довольному виду супруги, она планирует и впредь радовать окружающих шокирующими знаками почтения к своему консорту.

Не желая затевать ссору на балу и опасаясь, что при следующих танцах королева повторит свою выходку, Канлар сбежал, воспользовавшись первой же возможностью. Пока Кая танцевала с пригласившим её кавалером – вот ему она по всем правилам этикета просто любезно кивнула, никаких неприемлемых для её статуса реверансов! – он тихо пробрался к выходу и ускользнул.

Внутри него всё кипело от возмущения. Он находил поступок жены совершенно неприемлемым: оказывая королевские почести своему консорту, она тем унижала свой собственный высокий статус в глазах приближённых и подданных. Что о ней будут говорить после таких фокусов!..

За своими негодующими мыслями он почти успел добраться до покоев, как вдруг его остановил взволнованный возглас:

– Рэн!..

Он резко остановился и тяжело выдохнул. Взгляд его зацепился за высокое витражное окно, за которым медленно горел закат. Как она успела заметить его отсутствие столь быстро? Как она умудрилась его нагнать? Она хоть танец свой дотанцевала – или так и бросилась наружу, заметив, что он ушёл?

Последняя мысль особенно подстегнула его злость, вспыхнувшую, как догорающий луч в алом стекле витража. Он сделал ещё один глубокий вдох, слыша по стуку её каблуков, что она подходит к нему, и понимая, что неприятный разговор неизбежен.

Шаги смолкли; она стояла прямо у него за спиной, и избегать её дальше становилось совершенно неприемлемо.

Он обернулся, пытаясь придать своему лицу нейтральное выражение, но, видимо, не вполне в этом преуспел. Ему, к тому же, было не совсем хорошо видно её: отблеск красного луча от витража всё ещё горел на сетчатке, не желая затухать.

– Вы злитесь на меня?.. – огорченно удивилась она, и ему удалось, наконец, проморгаться и увидеть её.

Глаза её в этот момент показались ему огромными и говорящими; он поперхнулся собственной злостью и ничего ей не ответил, не смея, не имея мочь излить эту злость на неё, и предпочитая давиться ею сам.

Впрочем, само отсутствие ответа было более чем красноречиво; губы у неё задрожали.

– Рэн… – попыталась было что-то сказать она, но он перебил:

– Давайте, по крайней мере, не в коридоре.

Она хлопнула ресницами, но не обернулась – просто вспомнила, что за её спиной стоит и стража, и часть свиты.

В молчании они дошли до покоев. Этой короткой отсрочки оказалось недостаточно, чтобы Канлар успокоился; напротив, чем дальше, тем больше проблем он видел в её поступке.

Когда они остались в своей гостиной наедине, стало очевидно, что молчать дальше не выйдет – но он всё же молчал, не зная, как выразить свои мысли так, чтобы не ранить её, и глупо разглядывая бархатную портьеру. Кажется, он даже пытался пересчитать бахрому на ней.

Кая не понимала, отчего он так зол – ей самой её поступок казался вполне естественным. Она любила его, он был её мужем, не просто консортом – но королём-консортом, полноправным соправителем. Казалось естественным подчёркивать его статус и её уважение к нему.

Видя, что разговаривать он совсем не расположен, она робко, осторожно взяла его за руку.

Тяжело вздохнув, он столь же осторожно сжал её пальцы в своих, продолжая взглядом пересчитывать нитки бахромы.

Ей подумалось, что перчатки сейчас совершенно лишние, и она предпочла бы чувствовать его кожу своей.

– Вы злитесь на меня, – грустно повторила она.

– Злюсь, – не глядя на неё, согласился он, сбиваясь со счёта.

Она вздохнула и сжала его руку крепче.

Он тоже вздохнул, оставил в покое бахрому и привлёк жену к себе, обнимая.

Ни её пышное парчовое бальное платье, ни его парадный костюм с золотым шитьём не способствовали близости объятий, но им обоим, совершенно точно, эти объятия были очень нужны прямо сейчас.

– Ну что вы такое творите, дорогая? – с укором проговорил он ей в волосы, борясь с искушением извлечь из них все драгоценные шпильки и распустить её сложную причёску.

– Я вас люблю, – ответила она вроде бы невпопад.

Вздохнув и окончательно отказавшись от покушений на шпильки, Канлар парировал:

– Любовь не терпит унижения.

Она сперва не поняла, к чему он это сказал; потом в её мыслях всё сошлось, и она тут же и осознала, почему он злится – и начала злиться тоже, потому что она увидела в его позиции самоунижение. Ей показалось, что он недостаточно ценит самого себя и свою роль при ней, что он не понимает, сколь многое он делает и для неё, и для страны, что…

– Ну, знаете ли! – она отпрянула от него и в негодовании всплеснула руками. Затем, сверкая глазами весьма воинственно, принялась горячо и лихорадочно пояснять свою позицию: – Вы мой муж и соправитель, вы полноправный король-консорт Райанци, и это требует к вам особого отношения в том числе и с моей стороны!

Горячность эта очень шла к ней, оживляя дорогой парадный облик королевы красками жизни и эмоций. Он бы залюбовался ею, но вопрос казался ему слишком важным, чтобы оставить его без обсуждения.

– Я король-консорт Райанци, – возразил он, делая упор не на том слове, на котором сделала упор она. – И, оказывая мне королевские почести, вы тем унижаете себя.

Лицо его сделалось совершенно упрямым; он явно не намерен был уступать.

Кая, впрочем, тоже не собиралась сдавать свои позиции.

– Вы с ума сошли! – зло констатировала она и разъяснила: – Как то, что я признаю ваши заслуги перед страной и оказываю уважение вашему служению ей, может унизить меня?

Сложив руки на груди, он посмотрел на неё крайне недовольно.

– Вы королева, – напомнил он сухо.

– Предлагаете зайти на второй круг? – подняла брови она, имея в виду, что её ответ на это заявление уже прозвучал несколькими репликами ранее.

Осознав, что она не понимает того, что он пытается ей сказать, он потёр переносицу усталым жестом, потом принялся разъяснять:

– Вы наследница правящего дома Се-Ролов. Помазанница Божья. По факту – вы наместница Господа Бога на земле. Его законный представитель. Вы не должны склоняться ни перед кем, кроме Самого Господа, потому что над вами лишь Он.

Невольно метнувшись взглядом к ближайшей иконе в роскошном резном окладе, королева нахмурилась, чувствуя, что сейчас попадёт в какую-то коварную словесную ловушку. Муж не разочаровал:

– Если вы, будучи правящей королевой и помазанницей Господа, кланяетесь вашему консорту, вы тем самым ставите его наравне с Богом. А это, – казённым тоном заключил он, – на минуточку, полноценное нарушение второй заповеди!

Растеряно хлопнув ресницами, Кая не нашла, чем возразить. Его слова звучали, как всегда, исключительно логично. Она, впрочем, в поисках поддержки снова взглянула на икону – и ей почудилось, что взор Спасителя был весьма строг.

– Я уж молчу о том, – меж тем, продолжал наступление Канлар, – сколь сокрушительно вы рушите свою репутацию. Королева, публично пренебрегающая священностью своего статуса! Прилюдно нарушающая заповеди Божьи! – и вкрадчиво добавил: – Ах, как обрадуется такому промаху наша любезная оппозиция, и особенно все эти недремлющие сектанты, которые только и мечтают подловить вас на попрании нашей святой веры!

Растерянная и опрокинутая Кая осознала, что в этой битве ей никак не победить. На её лице выражение досады мешалось с огорчением, и она взглянула на мужа так открыто беспомощно, что сердце у него дрогнуло от жалости и нежности к ней. Особенно стыдно ему стало потому, что она ведь всего лишь хотела проявить свою любовь и уважение к нему – а он, он устраивает тут столь драматичные сцены!

Сняв перчатки и бросив их не глядя на столик, он сделал шаг к ней.

– Родная, – его пальцы нежно коснулись её скулы, – никакими словами не передать, как для меня важно, что вы замечаете и цените мои усилия соответствовать моему высокому статусу. – Свободной рукой он прижал её к себе за талию. – Для меня это бесценно, – заверил он, касаясь лбом её лба.

Она тихо вздохнула и подняла лицо, чтобы своими губами найти его.

После долгого мягкого поцелуя они обнялись крепче.

– Я, кажется, совсем вам вечер испортил, – с покаянными нотками в голосе отметил он и предложил: – Наверно, ещё не поздно вернуться? – имея в виду то, что из-за него она лишилась танцев, которые очень любила.

С тихим смешком она поинтересовалась:

– Вы думаете, мне теперь хочется возвращаться?

– Я так предположил, – отметил он, слегка отстраняясь, чтобы снова получить возможность погладить её по скуле и полюбоваться её глазами.

Она закусила губу, глядя на него лукаво и весело.

– Впрочем, – его глаза тоже засветились улыбкой, – думаю, мы найдём лучшее применение этому времени!

Согласно рассмеявшись, Кая снова потянулась за поцелуем – при всей её любви к танцам, в этот раз они всухую проигрывали открывшейся альтернативе.

1. И ты публично не выказывай мне расположения,

Чтобы оказанная мне честь не убавила чести у твоего имени.

Не делай этого; я люблю тебя так,

Что, поскольку ты моя, и твоя репутация – моя.

У.Шекспир, сонет 36

Тебя обидев, от страданий гнусь

О that our night of woe might have rememb'red

My deepest sense, how hard true sorrow hits,

And soon to you, as you to me then, tend'red

The humble salve, which wounded bosoms fits! [1]

Королева сразу поняла, что муж находится в крайне дурном расположении духа: он раздражённо звенел ложкой, размешивая молоко в своём кофе, с громким стуком откладывал на край резного секретера книги, скрипел по паркету ножками стула и матерился себе под нос на своём родном языке.

Никаких причин для столь дурного настроения короля-консорта она припомнить не могла, поэтому решила спросить прямо:

– Рэн? – в голосе её звучала обеспокоенность. – Что-то случилось?

Он на несколько секунд замер, пробормотал себе под нос что-то подозрительно похожее на: «Ну конечно, вечно ей всё знать надо!» – и, наконец, повернул к ней лицо весьма раздражённое и заявил:

– Вот что вы творите?!

Королева сдержанно нахмурилась. Вот ещё новости! Это он на неё, выходит, злится?

Вскочив со своего места, Канлар взмахнул руками и выразил свои претензии более чётко:

– Вот зачем вы на приёме сказали ниийскому послу, что мы будем закупать их хлопок?!

Сморгнув пару раз, Кая недовольно парировала:

– Если мне не изменяет память, именно это решение мы приняли на вчерашнем совете.

Градус его возмущения возрос.

– И это повод сразу раскрывать наши карты ниийцам?! – гневно жестикулируя, упрекнул он и с горькой досадой обвинил: – Вы мне всю дипломатическую игру испортили!

У королевы чуть не задёргалась бровь. Подумать только! Он ей на полном серьёзе выговор делает?!

В глубине её души, впрочем, мелькнула мысль, что он, конечно, прав, и она действительно поспешила, и ей не стоило лезть в сферу его ответственности и делать там что-то без согласования с ним. Однако её гордость правящей королевы была весьма задета его тоном, поэтому она с достоинством выпрямилась, оправила бархатные рукава своего платья и холодно отметила:

– Вы забываетесь, мессир.

Теперь уже бровь чуть не задёргалась у него. По лицу его прошла судорога в попытках подавить гневную мимику.

Резко развернувшись, он подхватил со своего секретера документы, с которыми работал, наскоро сделал глоток своего кофе, и понёсся на выход. На секунду притормозив возле королевы, он язвительно ей заявил:

– В самом деле, пойду-ка я на своё место! – и выскочил из кабинета наружу.

Кая нервно стиснула пальцы, глядя ему вослед. Она теперь, определённо, чувствовала себя виноватой, но всё же решила не пытаться его нагнать. Со своими длинными ногами он умудрялся развить скорость почти феноменальную, и ей приходилось бы срываться на бег, если бы она хотела его догнать, что стало бы слишком скандальным зрелищем.

«Вечером помиримся», – решила королева, зарываясь в свои рабочие документы.

Однако к вечеру муж не вернулся. Прождав его некоторое время напрасно, Кая послала разузнать, куда он запропастился, и получила закономерный ответ: он окопался в своём министерстве и, с учётом наличия там у него личных покоев, явно не планировал возвращаться.

Несколько минут она рассматривала вариант пойти к нему туда, но, в конце концов, решила, что для её статуса несолидно выглядеть женщиной, которая бегает за мужчиной, поэтому, вздохнув, она стала готовиться ко сну.

Как и ожидалось, ночью он не вернулся тоже, и в следующий раз она увидела его только на утреннем совете.

Он был привычно бодр, свеж и любезен, и поздоровался с нею вполне приветливо, и придержал для неё дверь, и пододвинул кресло – в общем, выполнил весь необходимый минимум светских ухаживаний, которые любящий муж должен оказывать своей жене.

Однако уже на совете она поняла, что обида его всё ещё горяча, и за ночь он ни капли не остыл. Хотя Канлар и был в своём рабочем настроении, и решал деловые вопросы с большим энтузиазмом, в его манере не хватало слишком много всего – беглых заговорщицких взглядов на неё, случайных прикосновений, ласково-ироничных интонаций, мимолётной нежности, которой обычно были проникнуты все его обращённые к ней взгляды, слова и жесты. Он был просто любезен, и только – ничего сверх.

И, хотя весь день они провели вместе, решая общие дела, она постоянно чувствовала словно возведённую между ними стену, и это ужасно её тяготило, и заставляло сердце сжиматься от боли и тоски, и она совершенно не знала, как подступить к этой проблеме и как заговорить с ним – а он, он просто делал вид, что всё в порядке, и что всё идёт именно так, как должно!

Наконец, стало очевидно, что проблема не решит себя сама, потому что после вечернего чая он распрощался с нею с непринуждённой любезностью и явно вознамерился повторить свой трюк с ночёвкой в своём министерстве.

Сердце Каи кольнуло горечью, обидой и виной.

– Что, так и уйдёте? – обратила она тоскливый и жалобный вопрос к его спине.

Канлар, уже почти дошедший до дверей, обернулся.

– А у нас остались какие-то нерешённые вопросы? – с совершенно естественным удивлением переспросил он, игнорируя и её грустную интонацию, и полный боли взгляд.

Кая тяжело вздохнула. Переиграть опытного дипломата на этом поле ей было, определённо, не по плечу.

– Остались, – безнадёжно призналась она, делая пару мелких, почти незаметных шагов к нему.

Он демонстративно изобразил лицом крайнюю степень внимания.

Она опять вздохнула и сделала ещё пару мелких шагов в его направлении.

– Что это вы ко мне так подкрадываетесь? – подозрительно переспросил он, заметив её маневры, и отошёл по стеночке в сторону.

Лицо её приняло страдальческое выражение, и, хотя в Канларе всё ещё сильна была обида и досада, он не смог дальше продолжать свою игру в «я не понимаю, о чём вы». Он жаждал примирения не меньше, чем она, и был готов пойти на любые уступки, лишь бы перестать играть выбранную им холодную роль. Тихо вздохнув, он тяжело опёрся о стену. Взгляд его стал унылым и усталым, и по этому взгляда она поняла, что он оставил притворство, и это отозвалось в её сердце надеждой на откровенный разговор и примирение.