Связь без брака – 4. Время собирать камни

Размер шрифта:   13
Связь без брака – 4. Время собирать камни

Данная книга является художественным произведением. Имена, персонажи, компании, места, события и инциденты являются либо продуктами воображения автора, либо используются фиктивным образом. Любое сходство с реальными людьми, живыми или мертвыми, или фактическими событиями является случайным.

Также автор не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя, сигарет, нетрадиционным отношениям, педофилии, смене пола и другим действиям, запрещенным законами РФ. В описанном мире другая система времени, возрастов и система исчисления. Все герои при пересчете на нашу систему совершеннолетние.

Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет, нетрадиционные отношения, педофилию, смену пола и другие действия, запрещенные законами РФ.

___________

Глава 1

Если я думал, что страна забудет своего героя, отпустив его в свободное плавание, то глубоко ошибался. Уже по прилёте в Дюссельдорф, где меня ждал частный небольшой самолёт президента компании Adidas, первым я увидел хмурого человека в сером костюме-тройке, представившегося представителем посольства СССР в ГДР и сообщившего, что будет моим сопровождающим на всё время этой командировки. Меня данная информация, понятное дело, не обрадовала, но выбора всё равно не было, и мы, забравшись в предоставленный самолёт, вылетели в сторону городка Херцогенаурахе, который был основной базой фирмы Adidas.

На маленьком аэродроме нас встречал лично Адольф Дасслер, и, когда мы устроились в салоне «Мерседеса», он быстро рассказал мне план поездки, сказав, что готов выслушать замечания.

– Уберите все развлекательные мероприятия и туристические поездки, – спокойно сказал я, видя, как вытягивается лицо моего сопровождающего, сидящего по соседству, – вместо них вставьте встречи с дизайнерами одежды и обуви.

– Но Иван! – изумился глава Adidas. – Неужели вы не хотите посмотреть что-то вне завода?

– О, вот, кстати, добавьте экскурсию по цехам производства, если так хотите, – обрадовался я, – и предлагаю сразу после устройства в гостинице и небольшого обеда с неё и начать, пока вы нужных людей соберёте.

Немец удивлённо на меня посмотрел, но спорить не стал, лишь покачав головой. Вскоре мы прибыли в гостиницу, находящуюся на территории огромного промышленного комплекса, и, пообедав, отправились по намеченному мной маршруту. Мне было интересно всё! Бедные сопровождающие скоро покрылись потом и удивлённо переглядывались между собой, когда я засыпал их вопросами об используемых материалах, о том, что нового есть из того, что они ещё не запустили в серийное производство. И замучил я их до того, что они согласились отвести меня в святая святых – свои лаборатории, где разрабатывали новые материалы для одежды и обуви. Сдав меня в руки научным сотрудникам, они облегчённо выдохнули, поскольку моё внимание переключилось на других людей.

Я внимательно слушал, запоминал и затем под удивлёнными взглядами сотрудников отобрал несколько образцов ткани и кожи, из которых и предложил шить форму и делать обувь. Для сборной СССР же достаточно будет того, что имелось сейчас, ничего придумывать нового не нужно.

Далеко за полночь, когда я уже с хрипотой в горле ругался с закройщиками на жутчайшей смеси английского, немецкого и русского языков, показывая, какие шиповки хочу в итоге получить, в цехе появился Адольф и с трудом уговорил меня отправиться спать, поскольку завтра утром можно было продолжить разговор, а сегодня нужно дать людям отдохнуть. Правда, когда мы шли в гостиницу, я вывалил на него всё своё недовольство текущей обувью, он послушал меня и, вместо того чтобы пойти дальше, развернулся, и мы вернулись в цех, где мастера собирались домой. К моим вопросам он добавил свои, заставив их застонать от происходящего бесчинства руководства. Оказалось, Дасслер был ещё тем маньяком своей работы и борьбы за качество, поэтому мы с ним нашли друг друга и не отстали от дизайнеров и закройщиков до тех пор, пока не добились того, что нужно было мне. Я не стал требовать невозможного, а просто для шиповок взял самую популярную модель из тех, в каких бегали действующие спортсмены моего времени, – Nike Zoom Superfly elite – и старался подогнать под них те материалы, что имелись на мощностях и в лабораториях Adidas. То же касалось и кроссовок с формой, надёжные, популярные образцы, ничего более.

***

– Господин Дасслер, – осторожно поинтересовался глава отдела маркетинга, смотря на президента, который разглядывал прообраз той шиповки, которую требовал себе странный русский, держа первый образец в своих руках.

– Господин Дасслер!

– Да, Норед? – очнулся тот, отходя от созерцания.

– Мы ведь планировали запустить рекламу трилистника, нашего нового знака бренда, – продолжил глава отдела маркетинга. – Иван же настаивает на том, чтобы на его шиповках были изображены три наши чёрные полоски, только разной высоты, от меньшей к большей. Такой задумки у нас никогда не было, и неизвестно, как это изменение воспримут покупатели, исследований также на эту тему не проводилось.

– Он потому и предложил использовать этот небольшой знак только на его серии обуви и одежды – Forever Faster, – ответил Адольф, показывая шиповку подчинённому, – что скажешь?

– Это слишком отличается от того, что мы делаем сейчас, – глава маркетинга пожал плечами, – как и тот экспериментальный материал, из которого он просит сшить себе форму. Он не прошёл ещё всех проверок, мы не знаем, как он поведёт себя на теле спортсмена, как, впрочем, и то, из чего изготовили этот образец.

– Но ты же согласен, что он своим появлением на переговорах сэкономил нам кучу денег?

– Да, безусловно, – вынужден был признать очевидное Норед Гетт.

– Тогда пусть творит то, что хочет, по рукам ему мы бить не будем, поскольку, признаюсь тебе честно, мне самому очень нравится эта обувь, – тихо сказал президент Adidas, – минимализм и простота, вот что я вижу, когда эта шиповка окажется полностью готовой.

– Всё равно, согласно контракту, его образцы обуви и одежды мы не имеем права продавать до Олимпиады в Мюнхене, – вздохнул Гетт, – если он станет там дважды олимпийским чемпионом, то интерес к его персоне и тому, во что он одет, взлетит многократно, что нам на руку в любом случае.

– Хорошо, пусть его линейка идёт параллельно основной, не будем ничего менять в нашей стратегии, – произнёс по-прежнему задумчиво Адольф Дасслер, – посмотрим, что из этого всего выйдет. Но этот русский крайне занимательная личность, согласись?

– Да, а вы видели, как его опасается сопровождающий? – подметил глава отдела маркетинга. – Обычно это происходит наоборот.

– Да, вокруг Ивана слишком много тайн и непонятного, но контракт заключен, поздно уже что-то менять.

***

Из неметчины спустя неделю я возвращался абсолютно счастливым, бережно прижимая к себе пару шиповок и кроссовок, существующих в готовом, законченном виде в единственном экземпляре во всём мире. Форму и новые, улучшенные образцы обуви для нашей совместной линейки Forever Faster немцы обещали мне поставлять весь этот и следующий год до самой Олимпиады, чтобы я тестировал их и давал им сразу обратную связь. На что я с удовольствием согласился, поскольку в эту сделку входили также и простые спортивные кроссовки, которые я носил в быту. Так что договорённость о получении халявной хорошей обуви и одежды на все случаи жизни в течение двух лет была отличным завершением моей командировки. Если кто остался недоволен, так это мой сопровождающий, который, кроме завода и цехов, ничего больше не увидел, но это были уже его проблемы, поэтому, сухо попрощавшись с ним в Дюссельдорфе, я пересел на самолёт регулярных рейсов и вылетел обратно в Москву.

***

Поздоровавшись с охраной внизу дома, я вызвал лифт и поймал на себе их смущённые взгляды в отражении начищенной до блеска металлической поверхности. Повернувшись, я увидел, как они сделали вид, что смотрят вовсе не на меня. Это было крайне странно, поэтому моё благодушное настроение тут же пропало, я убрал спортивную сумку за спину, а в руку положил явару.

Лифт прибыл на мой этаж, и, прежде чем выйти из него, я аккуратно осмотрелся. Никого не было видно, но, выйдя на площадку, я тут же увидел, как на лестнице, прижавшись боком к стене и сидя прямо на бетонных ступеньках, спит черноволосая миниатюрная девушка лет восемнадцати. Лица её не было видно, но я, зная, как мне «везёт» с девушками, стал аккуратнее ступать, чтобы пробраться мимо, не потревожив её. Не дай бог ещё проснётся. Угу, так мне это и удалось. Когда я было обрадовался, что прошёл мимо, позади раздался голос:

– Извините, пожалуйста, вас не Иван, случайно, зовут?

– Нет, Николай, – я, не поворачиваясь, быстро пошёл к своей двери. Вот только вставил ключ в замок, как тут же сзади послышался такой знакомый мне всхлип, и уже через пару секунд тонкие руки обхватили меня сзади.

– Иван! Прошу, помогите дедушке! – услышал я её голос.

Я тяжело вздохнул, с силой разомкнул её руки, затем открыл дверь и вошёл внутрь, зовя её следом.

– Заходи, кто бы ты ни была.

Девушка быстро юркнула в прихожую и замерла там, размазывая слёзы по глазам. Стараясь не смотреть в её сторону, я поднял трубку внутренней связи, и почти сразу мне ответила моя экономка.

– Доброе утро, Галина Степановна, – поздоровался я с ней, – я тут опять с улицы кого-то подобрал. Покормите нас?

– Буду через минуту, Иван! – тут же сказала она, и, пока я разувался, чтобы пригласить девушку на кухню, появилась пожилая женщина, которая шёпотом мне поведала, что «эта» пришла вчера, узнала, что я должен приехать со дня на день, и стала жить на лестнице. Кормила и давала умыться она ей в своей квартире, поскольку было очень жалко девочку. Та ничего не рассказывала, только плакала и ждала меня.

– Спасибо, Галина Степановна, – поблагодарил я её, – вы всё правильно сделали, это просто моя карма такая, тащить всё приблудное в дом.

Она укоризненно на меня посмотрела, поскольку «это» сидело рядом и всё слышало. Накрыв нам на стол и разлив чай по чашкам, экономка удалилась к себе. Намазывая масло на хлеб и накладывая следом на него кругляши колбасы, я впервые рассмотрел девушку явно еврейской национальности: чёрные вьющиеся волосы, карие выразительные глаза, тонкие черты лица и какая-то невесомая красота, даже несмотря на зарёванное лицо и красный нос.

– Ешь, – пододвинул я ей два бутерброда и принялся за свой, запивая всё ароматным напитком.

Девушка отрицательно покачала головой.

– А я и не спрашивал твоего желания, – улыбнулся я, и она, вздрогнув, откусила пару маленьких кусочков и запила их чаем.

После этого жалобно посмотрела на меня.

– Ладно, рассказывай: кто ты, что ты, с чем пожаловала, – смирился я с тем, что меня сейчас будут вовлекать в очередное спасение несчастной.

– Я Елизавета, внучка Давида Марковича, – взгляд карих глаз моментально напомнил мне об Ане, отчего сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний.

– Угу, и?

– Его схватили какие-то бандиты, и дедушка под пытками отдал им всё накопленное.

– Жаль, конечно, Давида Марковича, но при чём тут я? Есть наша доблестная милиция, его знакомые, родственники, в конце концов.

– Все, Иван, отказались помогать, боятся этих бандитов, – всплакнула она, – говорят, они все вооружены пистолетами.

Я нахмурился, для нынешней Москвы это было очень серьёзно, каждый случай с огнестрелом сейчас брался на особый контроль, это не лихие девяностые, где стреляли чуть ли не каждый день и это мало кого волновало.

– Если он всё отдал, значит, его освободили? – поинтересовался я.

– Я не знаю, откуда им стало известно про его дачу, поскольку вчера они вернулись, выволокли на моих глазах дедушку во двор, к грузовой машине, где находился гроб, в который они его положили, и потом уехали.

При этих словах девушка всхлипнула и, вытащив сильно мятый платок, стала промокать им глаза.

– Почему вы не пошли в милицию? – удивился я. – А прождали почти сутки меня?

– Дедушка не может идти в милицию, – она жалобно посмотрела на меня, – нам не нужно внимание органов.

– Слушай, у вас же большие семьи, есть родственники, неужели всем безразлично его исчезновение? – искренне удивился я, что такой известный, пусть и в узких кругах, человек вдруг оказался никому не нужен. – Обратились бы к тому же Игорю Щёлокову.

– Все боятся, – настойчиво повторила Лиза, – дядя сказал, что это не первый случай в Москве, он обращался к уголовным авторитетам, но те сказали, что не смогут помочь в этом случае. Щёлоков вообще не отвечает на звонки.

– И ты пришла ко мне… – понял я очевидное.

– Мне больше не к кому пойти, – её лицо обострилось, и она, с трудом выталкивая из себя слова, продолжила: – Дедушка говорил о вас только хорошее, вот я и подумала, что вы сможете нам помочь.

Тут она стала краснеть и запинаться, когда продолжила говорить следующие слова:

– Я ещё никогда не была с мужчиной, но, если вы поможете…

– А что такого ценного в твоей девственности для меня? – задал я риторический вопрос. – Я красив, богат, знаменит – твоя девственность для меня ничего не значит. Почему каждый раз кто-то из вас думает, что это подойдёт для торга?

Девушка ссутулилась и стала ещё меньше, чем была.

– Вот и я не знаю, – тяжело вздохнул я, – но раз у тебя больше ничего нет… Или есть?

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда ладно, возьму хотя бы твою девственность, – милостиво согласился я, – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Снимай кофту и платье.

Краска стыда залила её щёки и уши, но тем не менее, поднявшись на все свои метр шестьдесят пять, она сначала стала расстёгивать пуговицы на кофте, затем завозилась с платьем.

– Давай быстрее, пока я не передумал!

Она вздрогнула, словно от пощёчины, и через минуту осталась передо мной лишь в знакомом уродливом бюстгальтере советского производства и плотных серых рейтузах.

– Снимай верх, – распорядился я, и она, нехотя заведя руку назад, расстегнула его и опустила бретельки вниз, задержав их, впрочем, в пальцах, чтобы не показать целиком обнажившуюся грудь. Лицо Лизы при этом пылало огнём от стыда и смущения.

– Подойди ко мне, – сказал я. Мне было совершенно не совестно над ней издеваться, поскольку, честно говоря, эти спасения стали надоедать своей однотипностью. И пусть каждый случай был по-своему уникален, но это уже стало приедаться, а потому я не собирался облегчать никому задачу по заключению договора между нами.

Девушка встала напротив, закрыв глаза и тяжело дыша, а я протянул руку и погладил её грудь, едва выступающую над кожей вместе с соском, тут был чистый нулевой размер.

– Одевайся, где эта ваша дача? – я спокойно поднялся и отправился переодеваться.

Вернулся я через пять минут, застав на кухне всё так же стоящую неодетой Лизу.

– Тебе особое приглашение нужно? – удивился я.

– Но я… вы… моя девственность… – едва слышно пробормотала она, смотря на меня круглыми глазами.

– Оплатишь после работы, – твёрдо сказал я, – одевайся!

Она, недоверчиво смотря на меня, быстро собралась, а я оставил её подождать меня в квартире, пока сам сходил на крышу и, вытащив пару кирпичей из кладки стены, достал пистолет и новый глушитель, завёрнутые в промасленную бумагу. Оттерев их от остатков масла, я проверил работу механизма, вставил обойму, взял запасную, затем дослал патрон в патронник, после этого поставил оружие на предохранитель и заправил его за поясной ремень. Только потом пошёл вниз к ожидавшей меня девушке.

– Надо вызвать такси до дачи, – сказал я, поправляя ремень и куртку.

– Я за рулём, – удивила она меня, поскольку это было крайне необычно.

– Да? Ну идём.

Во дворе нас ждала голубая «Победа», и, открыв двери, меня впустили внутрь, затем она завела машину, и мы вскоре выехали на основную дорогу. За рулём девушка довольно быстро успокоилась, стала сосредоточеннее и даже успевала ловить мои заинтересованные взгляды, которые её крайне смущали.

Путь до дачи занял много времени, но, подъезжая к ней, Лиза внезапно вскрикнула:

– Это тот самый грузовик! В котором увозили дедушку!

– Уверена? – я посмотрел, как трое здоровых молодцов выносят из дома мебель и грузят её на машину. – И зачем им мебель?

– Я не знаю, – её руки внезапно задрожали, и мы чуть не съехали в кювет. Пришлось ухватить руль и направить машину прямо.

– Так, сейчас меня высадишь, сама поедешь к ним и сделаешь вид, что приехала к дедушке и не понимаешь, что происходит, – я внимательно посмотрел на неё, – если они и правда вооружены, мне нужно будет, чтобы они отвлеклись на тебя. Ясно? Справишься? Ради дедушки?

Магические слова тут же успокоили её, и она, посмотрев сначала вперёд, на грузовик с людьми, затем на меня, твёрдо кивнула. Машина, скрипнув тормозами, остановилась, и я, сняв с себя куртку, открыл дверь и, пригнувшись, быстро покинул транспортное средство, сразу прижавшись к забору.

Лиза тронулась и вскоре подъехала к месту. Мужчины, грузившие мебель, спокойно с ней поговорили, затем позвали кого-то из дома, а когда оттуда показался милиционер в форме, я понял, что время пришло, и быстро двинулся вперёд, прижимаясь к забору нужного дома. Кругом не было ни души, видимо, стоявшая милицейская машина впереди грузовика отваживала местных жителей весьма дорогой недвижимости, интересующихся происходящим на улице. Дома в этом дачном посёлке были весьма богатыми и построенными на совесть.

Девушка тем временем спокойно вошла внутрь, и вскоре оттуда послышался громкий вскрик, правда, сразу затихший, а мужчины, стоявшие снаружи, побросали мебель и с сальными ухмылками и шуточками тоже направились в дом.

Я быстро проник внутрь огороженной территории, надел балаклаву на голову и, накручивая на пистолет глушитель, проверил, как легко достаётся вторая обойма. Перехватив пистолет, как меня учили, я, едва войдя в дом, тут же открыл огонь. Первые два человека, стоявшие ко мне спиной, повалились на пол, третьего я перехватил, чтобы прикрыться им, поскольку милиционер, оказавшийся слишком резвым, упал на пол и стал дёргать кобуру, запутавшись в ней, поэтому так же быстро отправился на небеса или, скорее всего, в ад, когда я выстрелил ему в лоб и отпустил тело того, которым прикрылся от возможного выстрела.

Двое стоявших на коленях мужчин, державших руки девушки, бившейся в их захватах словно выброшенная на берег рыба, также отправились на тот свет, поскольку при выстрелах не смогли быстро встать и вытащить оружие. А вот тот, что пытался её изнасиловать, с обнажённой задницей и спущенными штанами пристраивавшийся сверху, резко повернулся и положил её на себя, прикрылся телом Лизы, приставив к горлу девушки нож.

– Дёрнешься, я порежу эту суку, – пересохшим от страха голосом сказал он, смотря то на меня, то на своих бывших друзей, дёргающихся на полу в расплывающихся под их телами лужах крови.

– Ты правда думаешь, что это сработает? – удивился я, прямо на его глазах делая контрольные выстрелы в двух агонизирующих людей, которые тут же замерли, и перезарядил пистолет.

На широком азиатском лице появилась печать страха, а глаза забегали, поскольку он явно ощутил на себе дыхание смерти.

– Мужик, ты кто? Давай договоримся? – его голос дрогнул.

– Тоже мне предложишь свою девственность? – удивился я.

– А? Что? – он вздрогнул.

– Эта идиотка предлагала мне себя, – я безразлично показал стволом с глушителем на замершую девушку, на которой было разорвано платье и кофта, показывая одну грудь, или, правильнее сказать, сосок на коже.

– Деньги! У меня есть деньги, много денег! – наконец он понял, что моё терпение кончается.

– Не поверишь, у меня тоже, – хмыкнул я, прижимаясь спиной к стене, но не выпуская азиата из зоны видимости, обошёл зал, заглядывая в смежные комнаты. В одной из них обнаружился старый еврей: связанный, избитый, с обожжённой на голове кожей и спалёнными волосами. Увидев меня в балаклаве, он дёрнулся, но замер на месте, заметив в руке пистолет.

– Сколько вы наварили на старике? – я вернулся в зал и замер напротив лежащей парочки.

– Двести тысяч! – мгновенно ответил тот. – Я всё отдам тебе, только отпусти.

– Конечно, отдашь, – согласился я, – вот только у нас дилемма, я тебе не верю, и мне проще тебя убить и посмотреть, что в карманах у тебя и твоих друзей, чем пытаться сохранить тебе жизнь.

По тому, как вздрогнули его веки, я понял, что эти идиоты не удосужились выложить добычу, взятую на квартире у Давида Марковича, а притащили её с собой, или главарь настолько не верил подельникам, что побоялся оставить деньги в другом месте.

– Лицо этого милиционера мне знакомо, – внезапно я поднял пистолет и почесал стволом переносицу, – интересно, откуда?

– Это Япончик, он мой подельник, ну, точнее, был им до встречи с тобой, – нехотя ответил тот.

– А самого тебя как зовут?

– Монгол я, может, слышал, – весьма пафосно сказал он, видимо, думая, что мне знакомы все их погоняла. К его сожалению, про Япончика я как раз-таки слышал и был весьма удивлён, что в этой версии истории его жизнь закончилась весьма рано, но я сам нисколько не огорчился.

– Монгол! – тем не менее удивлённо вскрикнул я. – Конечно, вся Москва тебя знает, говорят, трясёшь фарцу и цеховиков только в путь.

– Ну, вот видишь! – он облегчённо вздохнул, увидев, как мой ствол отвернулся от него. – Меня многие знают, давай договоримся с тобой полюбовно!

Едва увидев, как его рука чуть-чуть расслабилась, больше не надрезая кожу на горле девушки, я тут же сделал едва уловимое движение кистью и выстрелил ему в голову. Узкие глаза так и замерли, больше не шевелясь, а я бросился к девушке и подставил пистолет под лезвие, когда его рука ослабла. Убрав нож, я за руку поднял Лизу, поставив её на ноги, но едва отпустил девушку, она стала заваливаться на пол, ноги её не держали совершенно. Пришлось усадить на стул и сходить за водой.

Взяв у меня из рук гранёный стакан, она трясущимися руками, стуча зубами о его край, пыталась отпить, но только разбрызгивала на себя воду. Пришлось всё опять взять в свои руки и напоить её самому, убрав потом стакан на стол, чтобы она не разбила его.

– Сиди, – я вздохнул и понял, что она пока слабо дееспособна, поэтому наклонился, поднял с пола нож и пошёл в комнату, где лежал старик. Тот, увидев с ножом меня, расширил глаза от ужаса и задёргался в путах. Я только сейчас понял, что он не видит моего лица из-за балаклавы, а голоса из соседней комнаты вряд ли были ему отчётливо слышны.

– Ну что, Давид Маркович, – я снял с головы уже не нужный предмет, – опять я вас спасаю. Пора, наверно, мне с вас комиссионные за это брать.

Увидев лицо и услышав голос, он вздрогнул всем телом, и слёзы беззвучно покатились по его щекам. Всё то время, что я его освобождал, он вздрагивал и не мог сказать ни слова. Только когда к нам вбежала Лиза и бросилась к нему обниматься, он взял себя в руки. Обняв её, поглаживал по голове и что-то шептал на иврите. Поняв, что в этой семейной сцене лишний, я отправился обшаривать карманы убитых, достав два милицейских удостоверения и четыре пистолета, два из них ранее явно принадлежали этим самым милиционерам на фото. Деньги нашлись только у Монгола, остальные были нищие и не имели даже трёшки у себя в карманах, зато у него я весьма богато разжился, но всё придётся, скорее всего, отдать старику.

Вскоре он в обнимку с внучкой появился из комнаты и стал отдавать ей быстрые приказы. Она без споров запахнула на себе порванную кофту и бросилась из дома. Сам Давид Маркович добрался до телефона.

– Адам, привет. Да, жив. Для тебя есть работа. Пришли свою скорую ко мне на дачу. Семь больных. Адам, мы позже об этом поговорим. Да, всё.

Он положил трубку и посмотрел на меня.

– Я ваш вечный должник, Иван, – он старчески покивал, мелко тряся головой, – и поверьте, я не разбрасываюсь словами.

– Если на этом всё, то вызовите мне такси к первому дому посёлка, пройдусь дотуда пешком, – попросил я его, распределяя по ремню и карманам пистолеты, а также обоймы к ним. Позже переложу это в куртку, которую нужно будет не забыть забрать из машины Лизы.

Когда заказ был сделан, я столкнулся на пороге с девушкой, которая затаскивала внутрь большую сумку, туго набитую деньгами и не застёгнутую до конца.

– Дедушка, я взяла всё из милицейской машины и грузовика, – боясь посмотреть на меня, она прошла к еврею. Я бросил лишь мимолётный взгляд на неё и попрощался.

Лиза проводила меня странным взглядом, словно не решаясь что-то сказать, но Давид Маркович сказал ей идти к телефону и звонить кому-то с еврейским именем, и девушка подчинилась.

Я же, забрав куртку из машины и переложив в неё новый арсенал, осмотрел себя, с неудовлетворением заметив, что штаны и кроссовки всё же заляпаны в крови. Пришлось это всё испачкать в грязи, поднять высоко воротник куртки, а на лицо глубже натянуть кепку, позаимствованную у одного из трупов, и потом всю дорогу картавить водителю такси, что больше на дачу к бабушке ни ногой. Асфальта нет, дорог нет, одни комары, и только. Он слушал меня и понятливо хмыкал. Я попросил его высадить меня у магазина, не доезжая два квартала до дома, и дал десятку. Тот, довольный моей щедростью, пожелал удачи и быстро отъехал, пикнув напоследок клаксоном.

Поднимаясь к себе, я задумчиво рассматривал кроссовки и штаны, которые нужно было теперь только выкидывать, пожалуй, даже вместе с балаклавой. Было чудовищно жаль это делать, но следов оставлять не хотелось ещё больше, а потому я прижал в душе тихий голосок жадности и вошёл в квартиру, чтобы помыться, а также собрать вещи в один ком, чтобы потом его сжечь.

«Съездил, называется, помог, – с этими мыслями я залез в ванну, – семь трупов».

Глава 2

Через две недели после случившегося меня позвали на КПП. Удивлённо пожав плечами, я прекратил тренировку и побежал лёгкой трусцой к воротам. За бетонным забором, чуть справа от КПП, стояла бежевая «Волга», из которой, увидев меня, сразу вылез маклер, едва не бросившись ко мне бегом.

– Доброе утро, Давид Маркович, – я посмотрел на его лицо и забинтованную голову, прикрытую шляпой, – какими судьбами?

– Привет, Иван, – он пожал протянутую руку, чуть заискивающе на меня смотря, – хотел ещё раз тебя поблагодарить за помощь.

– Но… – сделал я паузу, поскольку в машине явно сидел ещё один человек.

– С тобой всегда непросто, – вздохнул он и покосился туда же, куда до этого посмотрел я, – я прошу тебя поговорить с этим человеком.

– Кто это?

– Вор в законе, его знают под именем Вася Бриллиант, очень уважаемый человек в Москве, – тихо сказал он.

– Зачем мне с ним разговаривать? – удивился я. – У меня нет общих тем с уголовниками.

– Вань, умоляю тебя, ну хочешь, на колени встану? – Давид Маркович пошатнулся. – Я не смог ему отказать, не тот это человек.

Я покачал головой, останавливая его порыв жестом.

– Ладно, выслушаю.

– Спасибо, Иван! – он сразу же бросился к машине, пока я не передумал.

Вскоре ко мне подошёл с виду самый обычный советский гражданин лет сорока в уродливых больших очках с чёрно-жёлтой костяной оправой. Он выглядел настолько просто и непрезентабельно, что в голову закрались мысли, а точно ли он вор в законе? Те, что помнил я по своей жизни, выглядели иначе: дорогие машины, костюмы, девочки, десятки людей охраны и богатые кортежи. Этот же был по сравнению с ними словно бомж.

– Руки подавать не буду, слышал, не жалуешь ты нас, – спокойно поздоровался он, заложив при этом руки за спину.

– И вам не хворать, – я жестом пригласил его пройти рядом, чтобы для остальных это выглядело просто прогулкой.

Мы отошли уже достаточно далеко, когда он начал неспешный разговор.

– Люди говорят, Иван, к тебе в КГБ высокие чины прислушиваются, – сказал он, не смотря при этом на меня.

– Может, да, может, нет, не мне о том судить.

Он остро глянул на меня буквально на секунду и, хмыкнув, отвёл взгляд.

– Для простого советского спортсмена у тебя как-то уж слишком лексикон специфический, – словно между прочим заметил он.

– То тут то там нахватался, – пожал я плечами, – с вами вот, опять же, встречаюсь.

– Ладно, тогда буду говорить напрямую, – он остановился, – мы бы хотели встретиться с высокими чинами из КГБ, обсудить то, что происходит в стране.

– Мы? – удивился я.

– Да, воры старой закалки, – кивнул он, – нам есть о чём поговорить.

– Что мне им предложить, чтобы поверили в серьёзность этого разговора?

– Мы сдадим банду Монгола, которая громит цеховиков Москвы, и тех из милиции и партийного руководства, кто покрывает их делишки, – ответил он.

– Насколько я слышал, он как бы немножко мёртв, – я внимательно посмотрел на вора.

– Но его подчинённые ещё остались, – сказал он, – они хотят продолжить прибыльное дело.

– Хорошо, я объясню кому нужно вашу позицию, – согласился я, поскольку впервые слышал, чтобы воры, которым по уголовным понятиям запрещено сотрудничать с властью, пошли вдруг с ней на контакт. Явно дело нечистое, но пусть об этом у товарища Белого голова болит, не у меня.

– Тогда идём назад, спасибо за разговор, – сказал он, и мы молча пошли в обратный путь. Так и расстались, не проронив ни слова: он сел в автомобиль, я же отправился внутрь помещения, чтобы позвонить.

– Иван? – услышал я почти сразу знакомый голос, когда попросил девушку соединить меня с нужным номером, назвав кодовое слово при этом.

– Товарищ Белый, добрый день, заняты?

– Занят, Ваня, ох как занят, – проворчал он, – всё благодаря тебе.

– Ну простите. Нужно поговорить, срочно.

Он тут же насторожился.

– Приезжай, пропуск твой недавно я продлевал.

– Скоро буду.

***

Через час я сидел у него в кабинете и выкладывал то, что мне рассказали, а также то, чему сам был свидетелем недавно. Закончив, я протянул руки к уже остывшему чаю и сделал из стакана большой глоток.

– Опять эти твои бабы? – хмуро посмотрел он на меня, затем на два табельных пистолета и милицейских удостоверения, что я принёс с собой и положил перед ним на стол. – Кто в этот раз?

Я не стал отнекиваться, а сказал как есть, что возвращался из поездки, шёл, никого не трогал, смотрел на солнышко, нюхал цветочки, а тут она, сидит, лестницу перекрыла. Я попытался перешагнуть, а девушка как вцепится в ногу, как зарыдает и сразу помощи просить.

– Ранняя весна на дворе, Ваня, какие на хер цветочки, – не поверил генерал ни одному моему слову, – снег ещё на улице лежит.

– Подснежники, товарищ генерал, – не моргнув и глазом соврал я.

– Ваня, – он предупреждающе на меня посмотрел, и я замолчал, поняв, что сейчас не время для шуток.

Он молча сидел, долго о чём-то раздумывая, затем сделал пару звонков, которые его совсем не обрадовали, и последним позвонил секретарю Андропова. Получив подтверждение, что шеф на месте, мы отправились к начальству, захватив с собой улики.

Там нас внимательно выслушали, товарищ Белый сказал, кроме прочего, что, по информации, которую ему только что дали в МВД, эти милиционеры никогда там не работали, хотя лежащие перед нами удостоверения и пистолеты Макарова яснее ясного говорили о том, что они были выданы именно там.

– А откуда у тебя такие знакомства, Иван? – Андропов внимательно на меня посмотрел, явно намекая на Васю Бриллианта.

– Так, Юрий Владимирович, это всё сыночек Щёлокова, – едва я не всплеснул руками, – наркотиками торгует с армянскими уголовниками, конфликтует с грузинскими ворами, а местные, видимо, в курсе этого и не мешают им. Вот, общаясь с ним, я со всей этой шушерой и познакомился.

– М-да, – председатель КГБ задумался, затем принял решение: – Встречу мы с ними устроим.

Он посмотрел на товарища Белого.

– Вот что, Виталий Валентинович, хватит уже тебе прикрываться делами Третьего управления, у меня свободно место третьего заместителя, завтра сдавай дела своему заму и переходи уже ко мне на этаж, раз такие дела кругом разворачиваются не по твоему прямому профилю.

– Слушаюсь, Юрий Владимирович, – по лицу генерал-лейтенанта было видно, что не сильно-то он рад этому переводу.

– Организуй встречу, сам на ней поприсутствуй, послушаем, что скажут уголовники.

– Слушаюсь, Юрий Владимирович.

– Что касается этой банды, которая, оказывается, орудует под самым носом у милиции, то мы сами ею займёмся, и я по окончании дела вывалю это всё на ЦК перед всеми, – решил Андропов, показывая на вещественные доказательства, лежащие у него на столе.

– Что потребуется от меня? – я поймал на себе его задумчивый взгляд.

– Под видом опроса пострадавших от этой банды мы тайно поставим прослушивающую аппаратуру на оперативной квартире, где ты будешь принимать цеховиков и прочих антисоветских элементов, которые наживаются на нашей стране, – ответил он, – передай это уголовникам, пусть организуют поставку к тебе пострадавших.

– У меня встречное предложение, чтобы уж сильно меня не светить в этом деле, – я решил предложить лучший вариант, – тот еврей, Давид Маркович, которого я освободил от бандитов, помог мне несколько раз, если вы пообещаете ему простить мелкие грешки, то лучше, если эти беседы будут проходить у него дома при его участии, без меня. Его очень многие знают и будут более откровенны, чем с незнакомым человеком в незнакомой квартире.

Андропов удивлённо переглянулся с товарищем Белым.

– Здраво мыслишь, Ваня, – ответил мне вместо него тот, – хорошо, мы проверим его грешки, как ты их называешь, если они и правда будут небольшими, получит он прощение при полном сотрудничестве с нами.

– Спасибо, – поблагодарил я их обоих.

Андропов простился с нами, оставив у себя улики, а я с грустным товарищем Белым спустился в его кабинет, где он рассказал, что мне передать уголовникам. Всё запомнив и повторив ему, я наконец смог вырваться из Лубянки.

***

Такси отвезло меня к дому, где проживал Давид Маркович, и я позвонил в знакомую дверь.

– Иван?! – открыла её Лиза, при виде меня стремительно краснея.

– Пришёл за оплатой, – на полном серьёзе сказал я ей, – сейчас расскажу об этой нашей договорённости твоему дедушке, поэтому пока не мешай нашему разговору.

Пока она, красная от стыда, закрыв руками лицо, неподвижно стояла в проходе, я бочком протиснулся мимо и, сняв обувь, прошёл в зал, где обычно смотрел телевизор глава семейства. Он обнаружился там же, только лёжа на кровати, а врач в белом халате мазал чем-то ему грудь и живот. Подойдя ближе, я увидел характерные следы ожогов на его теле, которые обычно оставляет раскалённый утюг.

«Похоже, бандиты постарались на славу, – я молча смотрел на количество следов пыток, которым его подвергли, только сейчас заметив странгуляционную полосу на шее старика, – они ещё и душили его?!»

Когда врач закончил работу и, получив двадцать пять рублей, тихо исчез из квартиры, старик, кряхтя и опуская рубаху вниз, поднялся с кровати.

– Давид Маркович, есть две новости: плохая и хорошая, с какой начать? – жизнерадостно улыбнулся я ему.

– Давай с хорошей, Ваня, плохих и так перебор за последнее время, – он внимательно посмотрел на меня и жестом отправил прочь заглянувшую внучку, которая, видимо, жила у него, пока он восстанавливался. Она попыталась открыть рот, предупредить его обо мне, но его второй жест был ещё более энергичным, и Лиза, зло посмотрев на меня, удалилась из комнаты.

– Своим знакомым уголовникам передайте, что встреча состоится в это воскресенье, вечером, место и конкретное время они узнают от вас за два часа до встречи, – вывалил я то, что мне сказал товарищ Белый, – обязательным условием этого является то, что под видом ликвидации банды и возвращения похищенных денег пострадавшим цеховикам будут устроены с ними встречи, на которых они всё расскажут под тайную запись КГБ.

Еврей повеселел.

– Это и правда хорошая новость, а какая плохая?

– Этим человеком будете вы, Давид Маркович, и встречи будут проходить на вашей квартире, – с улыбкой ответил я.

Тут улыбка стала сползать с его лица, и он побелел.

– Мы так не договаривались, Иван, – попытался он торговаться.

– Ой, да мы много о чём не договаривались, Давид Маркович, – отмахнулся я, – я не нанимался защищать вас от отморозков и был сильно удивлён тем, что никто больше вам не помог, кроме меня. Где были ваши обширные знакомые? Родственники? Друзья, если таковые у вас имеются?

Он при этих словах съёжился.

– Так что принимайте в выходные гостей и делайте, что вам говорят, – добавил я, поднимаясь со стула, – поскольку я выторговал вам индульгенцию за грехи перед советской властью взамен на ваше полное сотрудничество со следствием. Думаю, лучших условий вам никто не предоставит.

– Я понимаю это, Иван, – тихо сказал он.

– Да, и поговорите со своей внучкой, она почему-то вбила себе в голову, что обязательно должна отдать мне свою девственность, – на полном серьёзе продолжил я, – она мне не нужна, я помогал вам не за это.

– Что? – его глаза полезли на лоб.

– До встречи, Давид Маркович, – я помахал ему рукой и пошёл на выход. Только выйдя во двор, я расхохотался, представив себе их дальнейший разговор. Сделанная мелкая пакость немного повысила мне настроение, и я отправился искать такси, чтобы вернуться на базу, беговой сезон приближался, как, впрочем, и поездка в Америку.

Глава 3

Буквально через месяц все газеты трубили о поимке страшной банды в Москве, которая пытала, вешала, убивала граждан, прикрываясь при этом милицейской формой. Причём я с большой усмешкой читал, что оказывается – оказывается! – два милиционера погибли при исполнении служебного долга. И их форму, служебные удостоверения и табельное оружие бандиты стали использовать для запугивания и дискредитации советской милиции при совершении своих злодеяний. Журналист требовал в строках статьи самого сурового наказания для подобных уголовных элементов, и, как я понял, в этой реальности пяти-семи годами остатки банды не отделаются. Судя по всему, их расстреляют, так как полученные, пусть и тайно, показания от множества свидетелей, которые в моей реальности отказывались их давать милиции, справедливо опасаясь интереса органов к своим нетрудовым доходам, здесь пустили в ход, ведь расследованием дела занимался КГБ. Мне было только непонятно, почему Андропов решил не трясти грязным бельём МВД, ведь ясно, что те просто решили по-тихому скрыть потерю формы и оружия милиционеров, уволив сотрудников и удалив об их существовании все записи. А также не слышно было коррупционных или экономических скандалов, словно КГБ решил придержать полученную от цеховиков информацию до лучших времён, по крайней мере, в газетах по этому поводу была тишь да гладь.

А ещё через неделю мне позвонил Давид Маркович и осторожно поинтересовался, возьму ли я подарок от общественности Москвы, которая решила поблагодарить меня за избавление от ужасной банды, державшей цеховиков за горло. На что он, конечно же, получил ответ, что благодарить нужно за это советское государство и бдительные органы государственной безопасности, а скромный я ничего не сделал, поэтому ни от кого ничего не приму. Он по моему тону понял, что это окончательное решение, поэтому извинился и повесил трубку.

***

Для меня снова потекли дни и недели, целиком забитые тренировками на базе и школе КГБ. Бывшие девушки пытались восстановить общение, хотя бы в рамках дружбы, но я откровенно всех посылал лесом, говоря, что занят. Больше всех переживала Ира, но вскоре пропала и она, а причину этого мне поведала по секрету Галина Степановна, общавшаяся, конечно, с Розой Ивановной, которая и сообщила ей, что моя подопечная ждёт ребёнка. Ира, которая сама, по сути, недалеко ушла от детства, накупила книжек по воспитанию детей и теперь их усиленно штудировала, не говоря уже о ремонте комнаты и покупке всего, что потребуется ребёнку после рождения. В общем, лишённая своего детства, она крайне ответственно решила подойти к детству ребёнка, который появится у неё самой, что меня, безусловно, радовало, но я не собирался ни с кем из них больше встречаться. Пустота в душе от расставания никуда не делась, и Данил, с которым мы пару раз пересекались в школе КГБ, с пониманием отнёсся к моим словам о нежелании видеть его жену или вообще кого бы то ни было.

Даже Алёна, которая что-то там себе надумала и стала претендовать на что-то большее, чем редкие встречи и секс, была послана по тому же направлению, что и все остальные, и я больше не отвечал на её звонки и просьбы о встречах. Избавившись от всех обязательств и баб, я снова почувствовал себя свободным и, может быть, даже немного счастливым, единственное, что меня тревожило, – это отсутствие награды за помощь Лизе. Её дедушка был спасён, банда арестована, и даже самые активные её участники к этому времени ожидали расстрела, остальные же отправились в лагеря на весьма длительные сроки. То есть, по идее, квест был выполнен, а награды за него так и не пришло, а это значило, что либо его и не было вовсе, либо мне не засчитали, поскольку я чего-то ещё не выполнил до конца. Зная по прошлым приключениям, что понять это не представляется возможным, я перестал об этом думать, осознавая, что рано или поздно меня столкнут с нужной ситуацией. По крайней мере, до сегодняшнего дня это происходило именно так.

Игорь Щёлоков больше на горизонте не объявлялся, а самому напрашиваться к нему в гости было не с руки. Мне нечем было его заинтересовать, а просто так кутить в компании «золотой молодёжи» в преддверии начала бегового сезона я не хотел и сам.

***

Закрутившаяся суета по оформлению документов на меня и мою «бригаду» едва не заставила меня забыть то, ради чего я согласился поехать в Америку. Вспомнив, я направил свои стопы в подзабытый кабинет, поскольку за тренировками я практически никуда не выбирался, лишь изредка заглядывал в Первое управление, почитать американскую периодику, чтобы быть в курсе, чем живёт эта страна. Но это было так редко и на бегу, что к товарищу Белому, перебравшемуся на этаж к Андропову, я с тех пор не заходил.

– А, Ваня, привет, – я вошёл в его кабинет, поскольку личный секретарь приглашающе показал мне на дверь своего шефа.

– Добрый день, товарищ генерал, – я поручкался со своим куратором и сел за красивый полированный дубовый стол, оглядевшись. – Хорошо живёте, – вынес я вердикт увиденному, на что тот скривился.

– С удовольствием вернулся бы к дезертирам, предателям, взяточникам и прочим несознательным элементам советской армии.

– Как дела с «меховым делом»? – поинтересовался я, даже не рассчитывая получить ответ. Мне давали всегда знать ровно столько, сколько было положено, и ни граммом больше, это могло бесить, раздражать, но всем из комитета было плевать на мои хотелки.

– С чем пожаловал? – сделав вид, что меня не услышал, спросил товарищ Белый.

– Я тут с Димой посоветовался, который выписывает разные заграничные медицинские журналы для составления моих тренировок, и подумал, что мне нужно больше знать о состоянии здоровья Андропова, – спокойно сказал я, отчего лицо генерала вытянулось.

– Ваня, ты вообще в своём уме? Это государственная тайна! – возмутился он.

– Я почитал про отказ почек, и американцы сейчас используют для этого процедуру гемодиализа. Прогоняют кровь через искусственные почки, очищая её раз в две недели у пациентов в обычном случае и раз в неделю в запущенном, – я тоже сделал вид, что не услышал его, – если у Юрия Владимировича отказывают почки, это шанс его спасти или продлить жизнь.

С этими словами я перевёл взгляд с окна на генерала, который внимательнейшим образом меня слушал.

– Думаю, не буду дельфийским оракулом, если скажу вам, что будет, если он скоропостижно скончается, – тонко намекнул я, – и что с нами всеми сделают те, кому мы все эти годы вставляли палки в колёса, пытаясь направить жизнь страны в русло строительства коммунизма, а не взяточничества, коррупции и купания в роскоши.

– По живому режешь, Ваня, – тяжело вздохнул товарищ Белый, – ой, по живому.

– Мне нужно поговорить с личным врачом Андропова, всякие ваши расписки могу написать хоть сейчас, – я стал полностью серьёзным, – я хочу посетить самый передовой центр и узнать, можно ли вылечить или продлить ему жизнь, если болезнь неизлечима.

Думал генерал недолго, позвонил по телефону.

– Евгений Иванович, заняты? Если не сложно, зайдите ко мне, пожалуйста.

Положив трубку, он объяснил мне:

– Чазов Евгений Иванович, начальник 4-го главного управления. Отвечает за состояние здоровья руководителей страны и в том числе Юрия Владимировича.

Вскоре среднего роста человек с пышной шевелюрой и в хорошем костюме с галстуком в полоску появился в кабинете и, после того как нас представили, выслушал мои предложения. Я почему-то думал, он сейчас будет превозносить советскую медицину, клеймить запад и говорить, что я несу чушь и его лечения вполне достаточно, но он меня приятно разочаровал.

– Я читал об этом методе, но у нас он пока не применяется. Если Иван и правда узнает в клинике подробности лечения, а также возьмёт контакты, с кем из специалистов мы можем поговорить лично, это будет хороший шанс для моего пациента. Я даю добро.

– Настолько всё плохо? – сжал губы генерал.

Врач покосился на меня, но товарищ Белый показал, что при мне можно говорить.

– Я бы сказал так, нам нужно рассматривать любые варианты лечения, – осторожно ответил он, – если бы я точно был уверен, что нам могла бы помочь знахарка из деревни, я лично поехал бы к ней.

Его слова нас вообще не обрадовали.

– Хорошо, спасибо за разговор, Евгений Иванович, – генерал поднялся и попрощался с врачом. Тот кивнул ему, мне и вышел.

– Да уж, удивляешь ты меня, Ваня, и на это у тебя хватило времени, – он странно на меня посмотрел.

Я лишь пожал плечами, вставая со стула.

– Если Юрий Владимирович станет генеральным секретарём, думаю, все мы в стране заживём чуточку счастливее и правильнее, – тихо сказал я, – а если бы я в это не верил сам, то не стал бы вообще вам помогать.

– Заходи, Ваня, даже просто чайку попить, – обычно безмятежное лицо товарища Белого дрогнуло от моих слов.

– А про дело меховщиков тогда расскажете? – тут же оживился я. – Или о чём с ворами поговорили?

– Или лучше не приходи, – секунда слабости у него прошла, и он помахал мне в сторону двери рукой, выпроваживая прочь.

Хмыкнув, я вышел из кабинета и, попрощавшись с секретарём, пошёл вниз.

***

Май и июнь пролетели для меня словно одно мгновение, заполненные снова только тренировками и ничем более, даже женщин мне не хотелось, поскольку я настолько сильно уставал за день, что максимум, на что меня хватало, – это выпить витаминов, которые покупал для меня у фарцовщиков Дима, и поесть, прежде чем принять ванну и, словно бревно, упасть на кровать.

Так что за неделю до начала товарищеских матчей СССР-США в Калифорнийском университете города Беркли нас с Димой, Женей и вышедшим два дня назад из запоя моим доктором Александром Семёновичем отвезли в аэропорт, где нас уже ждали знакомые тренеры и другие спринтеры. Я поздоровался только с теми, с кем общался раньше, остальных напрочь проигнорировал, подтверждая тем самым свой статус главного говнюка советской легкоатлетической команды.

Не было ни одного человека, кроме меня, кто бы не испытывал мандраж и беспокойство, поскольку вылетали мы в Америку. Спортсмены и тренеры, особенно те, кто там ни разу не был, обменивались мнениями, предполагая, что встретят там. Один я был спокоен и этим привлекал к себе внимание. Если бы они знали, сколько раз я бывал в этой ихней Америке в будущем, думаю, это было бы для всех шоком. Поэтому мой спокойный и флегматичный вид как при прохождении пограничного контроля, так и потом таможенного заметили не одни спортсмены. Руководитель делегации подошёл ко мне и, отведя в сторону, поинтересовался, что у меня случилось, если я так странно себя веду.

Я сказал, что просто сильно устал, постоянно тренируясь, чтобы не посрамить честь родины на чужбине, а он, довольный моим ответом, который принял за чистую монету, пошёл стращать других спортсменов. Летели мы с пересадкой где-то в Европе, поэтому я от нечего делать и банальной усталости просто проспал почти всю дорогу, даже отказавшись от еды. Встал я только раз, чтобы сменить самолёт, поскольку пересаживались мы на рейс американской компании, и вскоре задрых и там, попросив улыбчивых стюардесс не тревожить меня в полёте. Что они, конечно же, и сделали, поэтому растолкали меня уже на посадке мои соседи.

Я, с трудом разлепив заспанные глаза, стал приводить спинку кресла в вертикальное положение и пристёгивать ремень, зевая при этом во всю ширь рта и замечая, как волнуются вокруг меня другие советские люди.

– Ну и горазд же ты спать, Иван, – с завистью прошептал мне Дима, когда самолёт, наклонившись, пошёл на снижение, – я от волнения, что побываю в Америке, глаз не сомкнул за всё время полёта.

– Молод ты ещё, Дима, – ещё раз широко зевнул я.

– Да мы с тобой почти погодки! – возмутился он.

– Морально, Дмитрий, морально я старше тебя лет на сорок, – хмыкнул я и прикрыл глаза. Вскоре нас несильно тряхнуло, и самолёт, включая реверс, стал медленнее бежать по ВПП, а потом и вовсе поехал в сторону стоянки у терминала.

Припарковавшись, наш транспорт замер на месте, включилось освещение, и пилоты стали зачитывать не нужную пассажирам информацию, естественно, на английском. Взволнованным товарищам по соседству я перевёл всё, успокоив их, поскольку они не понимали, что происходит. Вскоре подали транспорт и сначала пригласили советских спортсменов пройти на выход, что мы и сделали, распределившись по двум огромным автобусам с хромированными боками и бамперами. Выглядели они, конечно, весьма красочно, поскольку ещё к этому были раскрашены в цвета американского флага.

Автобусы мягко тронулись и вскоре выехали на идеально ровную дорогу, везя нас в сторону Калифорнийского университета, как я понял из речи нашего американского гида. Правда, говорил он только по-английски, так что понимал в автобусе его только я и представитель МИДа, ну, может быть, ещё сопровождающий из органов.

Вскоре со всех сторон послышались тихие переговоры, все обсуждали то, что видели. А посмотреть тут было на что, я с усмешкой понял, что нас везли идеологически выверенной дорогой, поскольку вокруг мелькали только чистые, ухоженные домики и магазины, зелёные газоны и белые заборы идеальной американской жизни. Вот только я знал, что происходит за всем этим красивым фасадом и внешним лоском. Грязные, вонючие, засранные города, нищета и наркомания. Хотя сейчас, возможно, с этим лучше обстоят дела, чем в моём времени, но обольщаться всем увиденным я бы точно не стал, когда своими глазами видел изнанку этого видимого благополучия.

Через пару часов нас доставили в университетские кампусы, выдали пропуски на плетёных шёлковых лентах, которые нужно было носить на шее, и расселили по двум этажам, объяснив, что у большинства студентов настали каникулы, поэтому огромный стадион и кампусы отданы как раз под товарищеские соревнования США-СССР. Раздав нам ключи от комнат, руководитель делегации сказал сверить всем часы и быть внизу ровно через час. Нас проведут, познакомят с университетом, а также со столовой и стадионом. Дружной гурьбой, уже в полный голос обсуждая окружающую нас красоту и чистоту, мы разошлись по комнатам. Которые были стандартные – небольшие двухместные. По идее, если тут не было студентов, нам могли дать по отдельной, но нет, по советской традиции, чтобы за тобой всегда присматривало бдительное око товарища, поселили по два человека. В сожители я выбрал себе Диму, как самого малохрапящего, а Женю и Завьялова поместили рядом с нами, в комнате напротив. Пока мои компаньоны оккупировали подоконник, живо обсуждая открывающиеся виды из окна, я отправился в душ, который был в небольшой ванной комнате вместе с унитазом, и освежился, сменив одежду. Остальные прождали время словно голуби, сидя на подоконнике, оставшись в той же одежде, в которой и приехали.

Глава 4

Спустившись вниз ровно через час, я заметил, что чистюль у нас среди спортсменов не так много, и то в основном переоделись девушки, но всё равно в запасной комплект формы с надписью «СССР» на спине. В обычные вещи одет был я один, чем, конечно же, привлёк недоумённые взгляды к своей персоне и грозные со стороны руководителя делегации. Но мне было плевать на это, никакого официального запрета на ношение повседневной одежды не было, одни только рекомендации, на которые я всегда забивал, делая как удобно мне самому.

Пересчитав всех и убедившись, что опоздавших нет, нас повели на экскурсию, показав столовую, основное здание университета, а также места, куда ходить не рекомендовалось, при этом взгляды всех перевелись почему-то на меня, пришлось тоже оглядываться по сторонам, делая вид, что меня это не касается. После был показан стадион, и нас отправили ужинать, дав общее расписание на ближайшие тренировочные дни для акклиматизации, а также для основных дней соревнований. В них имелись пустые поля, куда можно было записать пожелания от советской делегации на обзорные экскурсии по городу. Глаза у всех загорелись, и я даже знал, что они там напишут.

Полные впечатлений, мы вернулись назад, и я, переодевшись в тренировочную форму, отправился на вечернюю пробежку на стадион в полном одиночестве.

Рано утром всё повторилось, правда, я видел, как где-то на трибуне мелькнули блики от стекла объектива фотокамеры, но не стал придавать этому много внимания, закончив пробежку и ОФП, отправился принимать душ и готовиться к завтраку. После него мы пошли на стадион уже организованными группами, все, как братья-близнецы, в одинаковой форме, даже я не стал выделяться и надел комплект, чем явно порадовал зоркий глаз сопровождающего нас человека от комитета.

***

К нашему приходу на трибунах практически не было людей, правда, когда появились американские атлеты, их стало чуть больше, но в любом случае знакомых лиц я не видел, хотя Борзов перечислил фамилии тех, с кем он соревновался в прошлый раз в Ленинграде. Ну, ему было виднее, я в этих мини-соревнованиях не участвовал, действуя по принципу «вдруг завтра война, а я уставший».

– Иван! – внезапно с трибун раздался звонкий девичий голос, который, смешно коверкая, звал кого-то с моим именем на английском. Удивлённо повернувшись вместе с мужской половиной советской делегации, я увидел, как именно мне усиленно машет рукой миниатюрная девушка. Взгляды товарищей по команде стали понимающими. Я, ничего не понимания, пошёл выяснить, кто это в Калифорнии меня знает, вот только, подходя ближе, увидел на её кофте знакомый значок, который сам подарил ей в Мексике, где она выступала шестнадцатилетней девчонкой и единственная из американских гимнасток осмелилась ко мне тогда подойти.

«С того времени она не сильно-то и подросла», – критически оглядел я девушку, всё те же метр пятьдесят, что на фоне моих ста девяноста шести вызывало улыбку.

– Привет, Кэти, – поздоровался я с ней, поскольку за эти годы она и правда не сильно изменилась, если только полностью пропала подростковая угловатость, лицо и фигура стали более женственными, хоть и по-прежнему невероятно худыми.

– Ты помнишь меня?! – её глаза засияли, а я увидел, как с боковых трибун множество присутствующих на тренировке журналистов, словно охотничьи ружья, перевели на нас свои камеры.

– Точнее, вот это, – хмыкнул я, показав на её значок на груди.

– А я так и знала! Поэтому и надела! – широко улыбнулась она, став ещё более милой, и сразу бросилась в атаку: – Что ты делаешь сегодня вечером?

– Тренируюсь, – улыбнулся я.

– Давай встретимся? – предложила она, едва не вызвав у меня кашель. Не далее как час назад нам руководитель делегации читал лекцию о недопустимости контактов советских спортсменов с американцами, особенно женщинами.

– Приходи на стадион, – я пожал плечами, не зная, как правильно завершить этот донельзя странный разговор, да ещё и под пристальными взорами множества людей, – я начинаю после восьми.

– Хорошо, договорились! Я приехала за тебя болеть! – заверила она, показывая на ещё трёх девушек, которые, открыв рты, следили за нашим разговором.

– Спасибо, – я помахал ей рукой и пошёл к своим. Лица советских легкоатлетов нужно было видеть, пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться.

– Добряшов, кто это? О чём вы разговаривали? – ко мне подошёл комитетчик и зашипел на ухо.

В голове промелькнули шутки про любовь и желание остаться в Америке, но после этого у него точно случился бы инфаркт, а меня бы заперли в кампусе до самого отъезда, поэтому ответил я максимально спокойно:

– Американская гимнастка Кэти Ригби, познакомились с ней на Олимпиаде в Мексике. Товарищ Фирсов, не переживайте, «руссо туристо, облико морале».

Мой ответ его успокоил, шутка – нет.

– Смотри у меня, Добряшов, живо домой отправишься! – он погрозил мне кулаком и пошёл обратно.

«Интересно, в каком он звании? – я лениво проводил его взглядом. – И может ли он грозить вот так целому капитану?»

С этим невысказанным вопросом я отправился на лёгкую разминку, сегодня больших стартов не было, лишь знакомства, общая тренировка и тренировочные забеги, которые я все пропустил, сев на скамейку трибуны и подставив лицо весеннему калифорнийскому солнышку. Что моментально обломало многочисленных журналистов, которые, видимо, хотели видеть меня на дорожке стадиона.

***

Вечером мы встретились с Кэти, которая ждала моего появления и затем трещала без умолку, словно боясь, что я от неё сбегу, всё время моего занятия. Её непринуждённое общение, милое личико и приятный запах заставили меня вспомнить, что женщины у меня не было уже очень давно. Скрывая от неё возбуждение, я закончил тренировку и сел рядом, откинувшись на пластиковом стуле трибуны. Было уже очень темно, и нас вряд ли мог видеть кто из посторонних.

– Когда ты бежишь? – продолжила она свою трескотню.

– Через четыре дня.

– Думаешь победить нашего чемпиона? Хотя чего я такое спрашиваю, конечно, победишь, ты же всегда побеждаешь, – она сама спрашивала и сама отвечала на свои вопросы, мне лишь оставалось угукать, поддерживая разговор.

Внезапно она замолчала, и не успел я удивиться этому, когда запах её сладких духов стал сильнее, а к моим губам прикоснулись другие мягкие губы.

– Кэтлин, ты что делаешь? – поинтересовался я у неё, не отстраняясь, поскольку было это, не скрою, чертовски приятно.

– Я люблю тебя, Иван, – она отстранилась от меня, – с того самого дня, как ты повернулся, улыбнулся мне и повесил на футболку этот значок.

– Кэти, прости, но я даже не представляю себе, как мы можем быть вместе, – удивился я этому странному признанию, – я из СССР, ты американка. Эту пропасть, я не думаю, что можно как-то устранить или преодолеть. Я пока не хочу жить в Америке, а ты точно не захочешь жить в моей стране.

– Почему? – удивилась она.

– Ты из другой культуры и вряд ли сможешь встроиться в наше общество, 99% которого не говорит на английском.

– Что же делать? – она снова наклонилась и поцеловала меня, я ответил и жадно сгрёб её к себе, она даже не успела пискнуть. Несмотря на миниатюрность, она уже была совершеннолетней, в отличие от Мехико, где я даже не посмотрел бы на неё как на женщину.

Нацеловавшись, но оставив её у себя на коленях, хотя член требовал немедленного продолжения банкета, я со вздохом ответил:

– Для начала можно просто заняться сексом. Ты где живёшь?

– Сняла номер в мотеле неподалёку отсюда, – она улыбнулась и кокетливо поправила волосы, выбившиеся из-за уха.

– Диктуй адрес, буду у тебя ночью, – принял я решение.

Она быстро проговорила и даже рассказала, как мне туда добраться, выдав двадцать долларов наличными, чтобы я смог проехать туда на автобусе. Поцеловавшись на прощание, мы заговорщицки улыбнулись друг другу и пожали руки, перед тем как разойтись в темноте, она заверила меня, что закажет себе такси, чтобы ей не добираться до мотеля одной.

***

Утром я завалился в свою комнату довольный, счастливый, хотя и немного уставший. Влюблённая девушка растворялась во мне, а я отвечал ей тем же, поскольку впервые за долгое время от меня ничего не требовали, не просили, просто отдавались и были при этом счастливы. В голове, правда, засела мысль, что это могла быть подстава от спецслужб Америки, но в чём она могла заключаться, я не понимал. Пугать меня распространением информации о связи с американкой? Ха! Это насколько надо быть тупым, чтобы подумать, что я на такое клюну. Да советские газеты настолько привыкли на меня дерьмо лить, что эта новость пройдёт уже по накатанной и вряд ли кого удивит.

Это только в последнее время, после награждения меня звездой Героя, они поутихли, но я не сомневался, что дай только повод, и снова моё имя будут полоскать по полной программе. Суслов никуда не делся, а уж он, судя по всему, сильно на меня обиделся за разоблачение своего небольшого приработка на стороне перед Брежневым. И, самое главное, треснул так давно лелеемый им образ простого бессребреника, который он так тщательно культивировал многие годы в ЦК. Те, кому нужно было, теперь знали, как обстоят дела на самом деле и чего стоит эта его видимая простота.

– Иван? – с кровати раздался тихий голос Димы.

– Нет, агент ЦРУ, – ответил я, раздеваясь и понимая, как сильно от моей одежды пахнет женщиной. Запах её терпких духов явно разнёсся по комнате.

– Один день, всего один день прошёл, а ты уже нашёл себе девушку, – раздался обречённый голос с соседней кровати.

– Завидуйте молча, Дмитрий, – хмыкнул я, отправляясь в душ, слыша, как грустный вздох раздался мне вслед. На личном фронте у него было всё печально. Нет, девушки у него были, как не быть-то с такой машиной, но вот надолго они почему-то не задерживались.

***

Весь следующий день был посвящён тренировкам, а когда стемнело, я опять отправился к Кэти, с которой мы провели вторую яркую ночь. Рано утром, вернувшись на такси к кампусам университета, я постарался незамеченным вернуться к себе в комнату, но на входе в общежитие улыбчивый охранник, проверив мой пропуск, попросил заглянуть в комнату рядом со входом, сказав, что там меня ждут. Удивившись, я направился туда.

В абсолютно пустой комнате стоял только небольшой прямоугольный стол, два стула, на одном из которых вальяжно сидел незнакомый мне человек.

– О, Иван! – обрадовался он на неплохом русском, увидев меня. – Проходите, у нас есть к вам небольшой разговор. При этом он достал жёлтый бумажный конверт на завязках и демонстративно вытащил оттуда целую пачку фотографий, на которых мы с Кэти были изображены в весьма недвусмысленных позах.

«Нет, всё же в Америке тоже есть идиоты», – я едва не приложил руку к лицу и прошёл к столу, так же вальяжно развалившись на стуле, как и он.

– Мы бы хотели с вами подружиться, – с благодушной и покровительственной улыбкой сказал он, будто невзначай дотрагиваясь до фотографий.

– Кто это «мы»? Или у вас шизофрения? – полюбопытствовал я, решив по полной оторваться в этом разговоре, чем вызвал его оторопелый взгляд на меня.

– Мы – это некая дружественная вам организация, – попытался выкрутиться он.

– Я вас сейчас сильно разочарую, но у меня нет друзей, ни здесь, ни дома, – улыбнулся я, взяв в руки одну из самых ярких фотографий, где лицо Кэти было искажено гримасой наслаждения, – можно я эту себе на память возьму?

Улыбка с лица неизвестного стала спадать.

– Иван, вы, видимо, не понимаете, в каком положении находитесь.

– Да? – сильно удивился я. – Ну что же, расскажите мне об этом.

– Если эти фотографии попадут в вашу прессу, а они туда обязательно попадут, если мы не договоримся с вами, – начал он стращать меня, – вам грозят нешуточные проблемы за аморальное поведение: исключение из сборной СССР, всеобщее порицание и как минимум забвение как спортсмена. С вашей карьерой великого спринтера будет точно покончено.

– И вам совсем не жалко бедную девочку? – изумился я, показывая на Кэти. – Она же ваша спортсменка всё-таки!

– Иван, вам лучше сейчас думать о себе, – напрягся он.

Я тяжело вздохнул.

– Я почему-то раньше думал, что в ЦРУ работают умные, талантливые люди, – начал я, – знаете, такие рыцари без страха и упрёка, а, встретившись с первым же представителем этой организации, я вижу то же, что и везде: серость и убогость!

У моего собеседника полезли глаза на лоб, и он, сглотнув слюну, покосился в сторону небольшого зеркала на стене справа от нас. Через минуту дверь рядом с ним открылась, и в комнату вошёл новый персонаж нашей пьесы: высокий, черноволосый, в отлично отглаженном костюме и с острым взглядом. При виде него мой собеседник подскочил и быстро ретировался в то же место, откуда тот появился, закрыв за собой дверь.

Подойдя к столу, незнакомец протянул мне руку и представился на английском:

– Майкл.

– Иван, – я пожал сухую и сильную ладонь.

Он сел напротив меня, аккуратно собрал все фотографии обратно в пакет и попросил у меня ту, что я держал в руке. Пришлось отдать её ему. Он убрал пакет вниз и обратил на меня пристальный взгляд, осматривая всего.

– Думаю, вы простите моего напарника, он ещё слишком молод, – с лёгкой улыбкой сказал он, начиная новый разговор.

Я пожал плечами.

– Вы крайне необычная личность, Иван, вы ведь не против, если я вас так буду называть? – спросил он меня. – Насколько я знаю, вы сами всех просите к себе так обращаться.

– Да, Иван меня полностью устраивает, Майкл, – согласился я, – что насчёт необычности, вы меня переоцениваете, я среднестатистический советский гражданин.

Он легко рассмеялся.

– Любой из спортсменов, что приехал сюда вместе с вами, при виде таких фотографий со своим участием уже бы подписывал соглашение о сотрудничестве, Иван, – сквозь смех сказал он, – поэтому я больше склоняюсь к мнению, что мы вас недооценили.

Я улыбнулся и развёл руками.

– Досадно, конечно, что Кэти работает на вас, – вздохнул я, – она и правда мне нравится.

– Она на нас и не работает, – он хмыкнул, – даже скажу больше, ничего не знает об этих фото, просто мы слегка подтолкнули её интерес к вам через её подруг после Олимпиады в Мексике, когда она вами только заинтересовалась, вот они-то как раз нам немного оказались обязаны.

Я не знал, верить ему или нет, но, если это было правдой, обязательно спрошу об этом у Кэти при встрече. Девушка мне сильно нравилась, даже, можно сказать, появилась лёгкая влюблённость.

– Если это правда, то просто прекрасно, – осторожно ответил я вслух, – но, похоже, в остальном наш разговор зашёл в тупик.

Он задумался, погладив гладко выбритый подбородок.

– А давайте, Иван, просто обменяемся услугами, как равноправные деловые партнёры? – предложил он. – Мы окажем вам помощь в том, что интересно вам, а вы нам?

– Чем я могу оказать помощь такой могущественной организации, как ЦРУ? – искренне изумился я. – Вы, Майкл, если переоцениваете меня, то хотя бы не до такой степени.

Он загадочно улыбнулся.

– У нас есть свои каналы, Иван. И твои кураторы из Третьего главного управления КГБ уж слишком известные люди в наших специфических кругах.

И тут при его словах у меня в голове словно лампочкой озарилось воспоминание о ещё одном громком деле в СССР, о котором я подзабыл. Предатель генерал-майор из ГРУ – Поляков. Который двадцать лет сливал информацию ЦРУ, погубив множество жизней советских и не только разведчиков.

Я стал серьёзным.

– Хорошо, если вам так интересна услуга от меня, то можете дать мне первоначальные данные о любом планируемом вами крупном событии, а я смогу вам предсказать его последствия на ближайшие несколько лет.

Лицо цэрэушника вытянулось при моих словах.

– Ты сейчас это серьёзно, Иван?

Я пожал плечами, улыбнувшись.

– Нам нужно это обдумать, – задумался он, – а чем мы сможем помочь тебе, если решимся на подобную сделку?

– Свозите меня на экскурсию частным самолётом в медицинский центр Университета Вашингтона, город Сиэтл и попросите врачей рассказать мне всё о процедуре гемодиализа, а также используемом при этом оборудовании, конечно, в рамках общей информации, без раскрытия коммерческих или государственных тайн.

Его глаза расширились, видимо, моя просьба его удивила не меньше, чем предложение перед ней.

– Давайте встретимся с вами завтра, здесь же, – предложил он, – вы ведь, надеюсь, не расскажете Кэти о нашем разговоре? Не хотелось бы расстраивать девушку, которая в вас влюблена без памяти. Даже родителям позвонила, сказала, что может уехать из страны.

– Поспрашиваю без упоминания вас, – хмыкнул я, – нужно же знать, правду вы мне говорили о том, что она на вас не работает.

– А вы можете это различать? – на меня перевёлся пристальный взгляд.

– До встречи, Майкл, – я поднялся и протянул ему руку, которую он пожал, также поднявшись.

***

Когда высоченный русский ушёл из комнаты, посвистывая что-то весёлое себе под нос, из соседней вышли ещё двое. Первый – тот, кто допрашивал его первым, и второй – пожилой человек в очках и с тростью в руках.

Майкл повернулся ко второму.

– Что скажешь, Дэн?

– У меня одного было чувство, что слушаю беседу двух кадровых разведчиков? – тихо сказал тот.

Все трое переглянулись, первым сглотнул ком в горле более молодой сотрудник.

– Я впервые почувствовал, как надо мной издевается тот, кто должен, по идее, ползать и целовать ноги, – признался он, чуть смутившись, – поэтому и немного растерялся.

– Немного? – Майкл приподнял бровь. – Он раскатал тебя словно стажёра-первогодка.

– Майкл, не будь строг к Нику, – улыбнулся их более опытный руководитель, – я сам рад, что увидел и услышал эту встречу лично. Мне нужно будет доложить о его предложении выше.

– Слежку с него и девушки снимаем? – поинтересовался Майкл.

– Да, она после сегодняшнего разговора стала бессмысленной. Нам вряд ли есть чем зацепить его на крючок. Ты сам видишь, что он ничего не боится из-за своего прикрытия в КГБ.

– Гемодиализ? Интересно, зачем он ему? – задумчиво пробормотал Ник.

Двое старших коллег изумлённо на него посмотрели.

– Похоже, кому-то нужно будет пройти переаттестацию, – нахмурился их начальник, – у кого больные почки, Ник? Подумай хоть раз головой.

Тот смутился и побелел, он правда не помнил.

– Самый вероятный кандидат, учитывая круг его общения, это Андропов, председатель КГБ, – покачал головой Майкл, – по возвращении ты точно отправишься на переаттестацию, похоже, рано тебе дали корочки полевого агента.

Ник поморщился от досады, а тем временем его коллеги договорились об их проживании в кампусе университета.

– Тогда мы с Ником побудем здесь до завтра, нет смысла ехать в город, – произнёс Майкл.

– Хорошо, я позвоню вам, – согласился начальник обоих и пошёл к двери.

Глава 5

Я смотрел листы с текстом, где были чёрным вымараны названия, города, страны и прочие важные вещи. К тому же мало что было и о самой операции, но я и без этого понял, что тут шла речь о войне «Судного дня» 1973 года между Израилем и коалицией арабских стран. Видимо, ЦРУ решило проверить меня по ближайшему событию, чтобы не откладывать всё в долгий ящик.

Закончив чтение, я аккуратно сложил бумаги стопочкой, выровнял их и убрал в жёлтый пакет, подвинув его обратно к Майклу. Он выжидающе посмотрел на меня, а я задумался, что ему сказать.

– Ветхий Завет, Книга пророка Осии, глава семь, – я внимательно посмотрел на него, поскольку, находясь в тюрьме, сильно ударился в веру, прочитав всё, что только было можно. Странно, что только в теле Ивана Николаевича все эти давно забытые воспоминания и тексты выплывали у меня из памяти, словно это было вчера. Сам я по выходе из мест не столь отдалённых почти сразу забросил походы в церковь и духовную литературу: алкоголь и наркотики стали ближе, чем вера.

– Можете мне напомнить, о чём она, Иван? – вежливо спросил он.

– «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю: хлеба на корню не будет у него; зерно не даст муки; а если и даст, то чужие проглотят её».

– Ты веришь в Бога, Иван? – Майкл был крайне деликатен, задавая этот вопрос.

– Я атеист, как и большинство советских людей, – я слабо ему улыбнулся, – втравливая в войну Израиль, вы вместо помощи ему ухудшите его положение, да и своё тоже.

Его глаза сузились.

– Как?

– Просто за экскурсию в другой город я сказал вам достаточно, чтобы ваши аналитики поняли, каковы грозящие проблемы предстоящего арабо-израильского конфликта, – я пожал плечами.

Он задумался.

– А если к экскурсии мы добавим оборудование для гемодиализа и специалистов по его установке и наладке? Конечно, с гарантиями от твоих кураторов того, что они вернутся потом обратно на родину.

– О-о-о, это уже деловой разговор, Майкл! – я сам был ошарашен таким шикарным предложением, даже не рассчитывая на него. – Хорошо, если вы даёте слово, я расскажу вам всё, что думаю сам. Только сразу говорю, я не предсказатель, просто анализирую последствия событий, исходя из предоставленной вами информации, ведь если она была неточной, то и выходные данные могут быть совершенно другими.

– Даю вам слово, что, если предоставленные вами сведения будут точнее данных наших собственных аналитиков, вы получите оборудование и специалистов для Андропова, – он открыто посмотрел на меня, показывая, что понимает, для кого я так стараюсь.

– Не совсем честно, – хмыкнул я, – ведь я не могу проверить, что ваши аналитики там напредсказывали, но да ладно…

Я протянул руку, которую он пожал.

– Зная состояние вооружённых сил Израиля, а также Сирии, Египта, Ирака и Иордании, я думаю, что с вашей поддержкой евреи смогут далеко продвинуться в глубь арабских территорий, но вряд ли смогут захватить что-то существенное, поскольку Советский Союз тут же поддержит своих ближневосточных друзей, – скороговоркой заговорил я, – поэтому самый возможный вариант развития этого конфликта: все, скорее всего, останутся при своих территориях, ну, или Сирия максимум получит Голанские высоты по настоянию СССР, а вот Израиль ждёт политический кризис, поскольку Голде Меир вряд ли простят человеческие потери во время этого конфликта, а также нулевой, по сути, его результат.

Цэрэушник слушал всё очень внимательно, но я нисколько не сомневался, что наш разговор записывается.

– Но не это главное, – я тяжело вздохнул, – скорее всего, этот конфликт выльется в бойкот Израиля и тех стран, которые его поддерживали в этой войне, со стороны арабских стран. Думаю, не нужно говорить, к чему это приведёт? – поинтересовался я у него.

– Поскольку у нас сделка, лучше я это услышу от тебя, – улыбнулся Майкл.

– Глобальный энергетический кризис, связанный с отказом поставок нефти из арабских стран в США и Западную Европу, – хмыкнул я, – вы пожнёте бурю, Майкл, только уже у себя в стране.

– Насколько глобальным может быть кризис? – услышал я новый голос, и в комнату вошёл старик с тростью.

Поскольку он не представился, то и я не стал с ним здороваться.

– Ну, если учесть текущие запасы нефти у стран ОПЕК и их ежедневную выработку, – задумался я, прикрывая глаза и делая вид, что прикидываю в уме количество, – то вам, Великобритании, Канаде, Нидерландам и Японии пиздец.

Последнее слово я произнёс на русском.

– Это слово вам понятно? – вежливо поинтересовался я у них. – Я просто на английском не знаю схожего понятия с нужной экспрессивной составляющей.

– Более чем, – оба цэрэушника переглянулись, но мне ответил Майкл.

– Вот, в общем-то, и всё, что я думаю, – развёл я руками, – из предоставленных вами мне данных.

– Мы сообщим по линии Одиннадцатого управления КГБ о готовности поставить один комплект оборудования для гемодиализа, – произнёс после минутного молчания старик, – хороших соревнований, Иван, и поездки в медицинский центр.

– Благодарю, – я, поняв, что разговор окончен, поднялся и, попрощавшись, покинул комнату, в которой оставил двух задумчивых сотрудников спецслужб.

***

Поскольку я не видел больше причин скрывать свои отношения с Кэти, то, к её абсолютному восторгу, я теперь в свободное время был с ней, даже пропуск для неё организовал на территорию охраняемых полицией кампусов. Теперь она и на тренировках, и на соревнованиях была на трибунах рядом с местом нахождения советской сборной, а наше держание за ручки, конечно, не прошло мимо глаз остальных. Американские журналисты взахлёб рассказывали на страницах газет на всю страну, как маленькая красавица-гимнастка покорила русского сурового гиганта. Наши фотографии с объятьями и скромными поцелуями в щёку облетели, наверно, все уголки США, а восторженные читатели слали письма поддержки Кэти, которая хоть и привыкла ко всеобщему вниманию, поскольку была чемпионкой США 1970-го года, а также серебряной медалисткой чемпионата мира по спортивной гимнастике, но такого она точно не ожидала. Девушка с круглыми глазами мне рассказывала, что каждый день ей в мотель звонит мама и рассказывает о куче писем и телеграмм, которые приносят к ним в дом.

Ровно противоположная реакция была со стороны советской делегации. Женская её часть объявила мне бойкот за то, что мне мало русских женщин и якшаюсь со всякими там американками. Мужская часть перестала разговаривать со мной от зависти, поскольку Кэтлин была сама по себе красавицей, а уж с американской косметикой, одеждой и духами смотрелась пришелицей с другой планеты посреди одинаково одетых спортсменок из СССР, хоть многие и из них тоже были красивыми, но не на её фоне, к сожалению.

И это я уже промолчу про руководителей делегации, тренеров и сопровождающих нас от КГБ, с этой стороны вообще была пара инфарктов, попытки усовестить и угрожать мне, а также бесполезные попытки запереть в комнате. Но это было бесполезно, всё, что они смогли сделать, – это отнять у меня паспорта и не выдавать суточные. Ну и, конечно, вынести предупреждение, что это моя последняя поездка за рубеж.

Сами соревнования просто померкли на фоне разгоревшегося у нас с Кэти публичного бурного романа, обсуждаемого из каждого утюга Америки, поскольку я привычно выиграл свои дисциплины, Валерий Борзов пришёл в них вторым, но это уже мало кому было интересно. Американцы ждали, что будет, когда придёт день окончания пребывания советской делегации на американской земле, и все делали ставки на то, расстанемся ли мы или кто-то из нас решит выбрать для себя новую страну проживания. Огласка нашего романа была настолько большой, и читатели так переживали за нас, что по телевидению в предпоследний день моего вылета обратно выступил с речью президент США Ричард Милхауз Никсон, который сказал, что, если такой великий спортсмен, как я, решит остаться и жениться на Кэтлин Ригби, он сразу же получит американское гражданство. Первый инфаркт среди руководителей нашей делегации как раз последовал после этого заявления, а второй случился, когда мы расставались с Кэти в аэропорту под прицелом десятков теле- и фотокамер, целуясь в губы и обещая друг другу встретиться на Олимпиаде в Мюнхене через год. Она плакала, я обнимал её и трогательно вытирал слёзы платком, для чего пришлось встать на одно колено из-за большой разницы в росте, так что окружающие нас американцы, ставшие свидетелями этого прощания, сами едва не рыдали в три ручья от умиления.

Когда я помахал рукой, стоя на трапе, влюблённой в меня без памяти девушке и зашёл в самолёт, и всеми за нами закрылась дверь, повернувшийся ко мне представитель КГБ торжественно пообещал, что в аэропорту меня встретят и отвезут сразу на Лубянку. Откуда я отправлюсь, минуя все следствия и суды, прямо в Магадан.

У большинства окружающих меня людей в глазах при этом появилось торжество и радость, только Дима и Женя пригорюнились, поскольку им тоже доставалось от всех, ведь они были со мной. Одному Завьялову было всё по барабану, поскольку он успел напиться. Соревнования закончились, так что он честно ушёл в запой, не дожидаясь возвращения на родину.

Нужно ли говорить, что, когда мы прилетели в Москву и у трапа самолёта меня действительно ждали две чёрных «Волги», а четыре крепких парня в одинаковых костюмах вежливо предложили последовать с ними, мало кто мог скрыть торжествующие улыбки на своих лицах. Я, сев на заднее сиденье между двух парней, даже посмотрел в боковое окно, чтобы запомнить особо отличившихся в этом злорадстве. У меня самого особых переживаний не было, я не совершил, по моему мнению, ничего такого, за что можно ругать, наоборот, пора было наконец похвалить! Хотя в СССР по отношению ко мне с этим была определённая напряжёнка, но ничего, в этот раз, может, всё получится.

***

– Ваня, скажи, только честно! Ты совсем тупой?! – было первое, что я услышал в кабинете на Лубянке, когда взбешённый товарищ Белый стал вытаскивать из своего сейфа американские газеты и кидать их передо мной. Почти на всех были мы с Кэти: либо держащиеся за руки, либо обнимающиеся. – Если тебе этого мало, то вот тебе наши газеты, – он открыл ящик стола и достал оттуда привычные мне «Труд» и «Известия», где были ровно те же фотографии, что и в газетах иностранных, вот только содержание статей кардинально отличалось в худшую сторону. Хватило пары быстрых взглядов, чтобы понять это.

– То есть то, что я занял первые места, вас не интересует? – мгновенно разозлился я. Не такой встречи ожидал в этом кабинете.

– Да плевать всем на твои места! Суслов поднял вопрос в ЦК о запрете тебе представлять нашу страну на всех международных соревнованиях!

– А, ну то есть я смогу наконец спокойно иммигрировать в США и выступать под их флагом? – поинтересовался я. – Когда можно вылетать?

Он побагровел от злости, собирался мне ответить что-то явно гадкое, но тут раздалась трель телефона. Он поднял трубку, хотел туда гаркнуть, но замолчал и сказал лишь:

– Слушаюсь.

Положив её, он хмуро сказал мне:

– Идём, Андропов вызывает.

Подхватив стопку газет, он показал мне ею на дверь.

Глава 6

Кабинет председателя КГБ был неподалёку, так что много времени попасть к нему не заняло. Первое, что бросилось в глаза, когда я увидел Андропова, – его спокойное лицо и чуть посвежевший вид. В прошлый раз он был похудевшим и осунувшимся, а тут прям будто другой человек.

– Присаживайтесь, – он показал рукой на стулья.

Когда мы сели на привычные места друг напротив друга с товарищем Белым, Андропов оглядел меня, затем взъерошенного с пачкой американских газет генерала и усмехнулся.

– Прошу извинить меня, Виталий Валентинович, – начал он неожиданно, вызвав удивление у моего куратора этими словами, – что не посвятил вас в маленькую тайну, связанную с поездкой Ивана.

Генерал-лейтенант нахмурился.

– Что опять, Юрий Владимирович?

В дверь постучали, и, получив разрешение, к нам присоединился Чазов.

– Евгений Иванович, введите, пожалуйста, коллегу в курс дела, – показал он ему рукой на товарища Белого.

Начальник четвёртого главного управления заинтересованно посмотрел на меня и стал рассказывать:

– ЦРУ прислало оборудование и специалистов для гемодиализа в ФРГ, попросили нас их забрать и перевезти в Москву. Здесь, в Кремлёвской больнице, мы установили и настроили его, а их доктора показали нашим, как правильно проводить саму процедуру очистки крови. Мы сразу начали тесты и пробы на других людях, чтобы проверить, не подложили ли они чего-то в это оборудование. Первые же чистки крови у больных с отказом почек показали крайнюю эффективность данного нового метода купирования болезни, и после целой серии проверок мы положили Юрия Владимировича на эту процедуру. Улучшение наступило после первого же сеанса.

– Да? – генерал-лейтенант переводил взгляд с него на Андропова. – А почему ЦРУ нам его прислало? Что за акт неслыханной щедрости?

– Чтобы узнать это, мы тут все и собрались, – хмыкнул довольный Андропов, которому и правда, видимо, было легче, поскольку глаза за очками не так грозно сверкали, как это было раньше, когда он испытывал постоянную боль, – Одиннадцатое управление сказало, что ответ с той стороны был лишь такой: «Выполняем условия сделки с Иваном».

Три пары глаз устремились на меня.

– Ты что, Ваня, родину продал за него? – ласково поинтересовался у меня товарищ Белый.

– Если бы продал, то вряд ли бы вернулся, – проворчал я, неудобно себя чувствуя под их взглядами. Сволочи из ЦРУ решили, видимо, чтобы я сам отдувался перед кураторами, с любой удобной для себя версией произошедшего.

– Иван! – голос Андропова стал строже.

– Они пытались меня завербовать с помощью фотографий моей связи с Кэти, – я пожал плечами, – я рассмеялся им в лицо и предложил их опубликовать, они, видимо, были не совсем в курсе всех нюансов моих взаимоотношений с советской прессой.

– Ну почему же, вон тебя отлично полощут в газетах, – не согласился со мной товарищ Белый.

– Будто это в первый раз, – раздражённо пожал я плечами, – в общем, чтобы сбить их с толку, я предложил им свою сделку. Экскурсию в медицинский центр и оборудование для Юрия Владимировича в обмен на любой анализ мирового события, основанный на их вводных данных.

Лица комитетчиков стали похожи в этот момент на лицо Майкла из ЦРУ.

– И что же ты такого предсказал? – осторожно поинтересовался товарищ Белый.

– Последствия арабо-израильского конфликта, который они хотят устроить, – я пожал плечами.

Андропов посмотрел на собеседников и сказал:

– Евгений Иванович, спасибо, вы можете идти.

Тот сразу кивнул, всё поняв, и вышел из кабинета, а Андропов сделал звонок, и вскоре в кабинете стало на двух генералов больше.

– Давай с начала и подробно, – сказал мне Андропов, когда они, удивлённые моим присутствием, сели за стол вместе с нами.

Мне пришлось повторить то, что я уже сказал, а затем свой расклад по той папке ЦРУ, которую видел. Причём я всё старательно спихивал на то, что там уже содержалось много косвенных данных, на которые я опирался, и, несмотря на то что названия, даты и события замазаны, это не помешало собрать у себя в голове полную картину того, что будет происходить там через пару лет.

Когда я закончил, в кабинете стало очень тихо.

– Виталий Валентинович? – Андропов обратился к генералу, сидящему рядом со мной.

– Мы, конечно, знали о накачке Израиля оружием из США и готовящихся провокациях там от наших арабских коллег, – тот развёл руками, – но наши аналитики говорят о победе арабского союза с нашей поддержкой в этом противостоянии.

– Но тем не менее почему-то ЦРУ поверило версии Ивана, – Андропов покосился на меня, – если отсыпало целую гору подарков.

– Возможно, его версия ближе к той, которую создали их аналитики, – осторожно сказал второй генерал, – тогда всё логично.

– Прошу вас тогда составить новый прогноз с учётом услышанного, – приказал Андропов, и генералы, козырнув, удалились из кабинета, а мы снова остались втроём.

– И ведь не сказать ничего, да? Виталий Валентинович? – со вздохом обратился председатель КГБ к моему куратору. – Мы и раньше знали, что Иван умный парень, но кто же думал, что настолько…

Тот скривился, словно съел лимон. В кабинете повисла тишина.

– Организуйте ему нужные допуски и прогоните по всем ключевым событиям, что у нас намечаются, – наконец Андропов решился, – пусть даст своё заключение. Хуже всё равно не будет, а так появится дополнительный взгляд со стороны.

– Слушаюсь. А что делать вот с этим, Юрий Владимирович? – спросил товарищ Белый, показывая на наши газеты.

Андропов тяжело вздохнул.

– Не хотел вас посвящать в это, но раз уж оба оказались замешаны в расследовании с самого начала, то ладно. В общем, наше расследование вышло не совсем туда, куда мы ожидали, и внезапно оказалось, что торговля детьми лишь верхушка более большого айсберга.

Мы удивлённо переглянулись с товарищем Белым.

– Суслов является казначеем денег партии, отправляя их по решению небольшой группы из ЦК, которая определяет, какая страна социалистического лагеря сколько из них получит на поддержку выбранного курса развития коммунизма в своей стране. Так что продажа детей являлась лишь мелким бонусом тем, от кого ждали встречных услуг и переводов валюты на иностранные счета, части от этих пересылаемых денег. Для капиталистических стран, только склоняющихся на социалистический путь или имеющих коммунистические партии, то же самое планировалось делать через филиалы фонда «Открытое общество» Джорджа Сороса. Эта небольшая кучка людей хочет иметь миллионы за рубежом, чтобы потом туда уехать, а не налаживать жизнь внутри своей страны.

– Чего? – у меня отпала челюсть. – Это какие же там деньжищи тогда прокручиваются?

– Гигантские, Иван, – Андропов покачал головой, – я приказал остановить расследование, поскольку, пока у власти находится нынешняя верхушка, пытаться туда влезть будет самоубийством даже для меня, сожрут и не подавятся. Именно по этой причине Суслов и те, кто заведует распределением денег, топят тебя как могут, поскольку почувствовали дыхание КГБ на своём затылке. Ведь ты был первопричиной всего случившегося, и они теперь спят и видят, чтобы наконец избавиться от тебя и подставить нас через это, ведь ты находишься под моей личной защитой. Мы иногда даже удивляемся, почему ещё силовых акций они не устраивали по твоему физическому устранению.

Для товарища Белого это тоже была новая информация, его глаза прищурились, и он, видимо, прикидывал, в какой жопе находится страна, если вскрываются подобные гнойники на её теле.

– Что же насчёт Ивана, то нам нужно время, чтобы это всё утихло, – он кивнул в сторону газет, – а потому ты не поедешь в этом году ни на чемпионат СССР, ни на чемпионат Европы.

Он поднял руку, видя, как я возмущённо вскинулся.

– Ваня, я всё понимаю, но так нужно.

– Что же мне делать тогда? Надеюсь, на Олимпиаду хотя бы попаду? – хмуро поинтересовался я.

– Если я буду жив, то гарантирую тебе это, – серьёзно сказал он, – а пока съезди отдохни в Сочи или Кисловодск, мне нравится там бывать. Свежий воздух, кавказская минеральная вода, душевные люди! Выбирай, куда хочешь?

– А можно тогда по нескольким прокатиться? – задумался я. Раз мне соревнования теперь точно не светят, то хотя бы проедусь по санаториям, заодно и свои давно запланированные дела поделаю. – Хочу посмотреть, как отдыхают люди, приближённые к власти, а то сам я, вы знаете, получается, и не отдыхал никогда на курортах.

Андропов хмыкнул.

– Отдам распоряжение, если захочешь, получишь сервис не хуже моего, только прошу, как закончишь с анализом наших операций, уезжай из Москвы. Нужно убедить Суслова и его компанию, что ты выведен из игры, опозорен, и они могут начать топить меня без твоих потрясающих результатов, привлекающих слишком много внимания всего мирового сообщества.

– Хорошо, спасибо, Юрий Владимирович, – вздохнул я, вставая с места. Андропов тоже легко поднялся, обошёл стол и протянул мне руку.

– За оборудование и желание помочь личная благодарность от меня. Мы ждали лишь информацию о нём, а получили маленькое чудо.

– Вы, главное, не болейте и следите за всеми рекомендациями врачей, Юрий Владимирович, – я пожал ему руку, – помните, что почки по-прежнему плохо работают, вы просто очищаете кровь. Поэтому никаких прогулок после физических упражнений, сидения на холодном или купания в ледяной воде.

Всё это я помнил из устроенной мне экскурсии в медицинском центре Сиэтла, куда летал вместе с Кэтлин. Андропов рассмеялся при моих словах.

– У меня, похоже, появился второй Чазов, – покачал он головой, – хорошо, Иван, учту и твои пожелания.

Попрощавшись с ним, мы с товарищем Белым покинули кабинет. Всё время, что мы шли к нему, он кидал на меня подозрительные взгляды.

– Ну что ещё? – наконец не выдержал я.

– А ведь ты и правда мог остаться в Америке, – тихо сказал он, когда мы вошли в кабинет, – почему этого не сделал? ЦРУ же явно тебе там соломы настелило: красивая девушка, общенародное внимание, даже гражданство сразу пообещали!

– Это всё так, Виталий Валентинович, – спокойно согласился я, забирая со спинки кресла свою адидасовскую куртку, – а дома кто говно будет разгребать? Вы одни с Юрием Владимировичем?

Он остро на меня посмотрел, но сказал совершенно на другую тему:

– Примерно за неделю подготовим документы, оформим на тебя необходимые допуски, так что не уезжай никуда. Тебе нужно будет всё просмотреть и подготовить письменные отчёты, а потом уже лети белым лебедем отдыхать. Заслужил.

– Хорошо, до встречи. Не знаете, кстати, как можно письмо в Америку отправить? Хочу поблагодарить ЦРУ за медицинское оборудование, – поинтересовался я у него на выходе.

Видя, как он схватился за голову, я быстро выбежал из кабинета, посмеиваясь себе под нос. Хотя если он думал, что я шучу, то сильно ошибался. Этим же вечером я, составив два письма: одно Кэтлин, второе просто подписал «в ЦРУ от Ивана Добряшова», – отправился на такси в американское посольство. У сотрудников КГБ, присматривающих за тем, чтобы советские граждане случайно не попросили там политическое убежище, челюсти отпали, когда я, весь такой красивый, туда заявился и, встретившись с заместителем посла, попросил его отправить в США оба моих письма. И если вопросов, куда послать первое, у него не возникло, поскольку девушка оставила мне свой домашний адрес, то насчёт второго он очень сильно удивился. На что я сказал, что могу с ним поспорить на тысячу долларов, что оно уж точно дойдёт до адресата, и даже быстрее первого. Американец спорить не стал, осторожно сказал, что попробует обеспечить его доставку, но ничего не гарантирует.

Хмыкнув, я поблагодарил его и пошёл на выход, к ожидающему меня такси, нисколько не сомневаясь, что ещё одна кляуза на меня сегодня точно ляжет на стол товарища Белого.

Глава 7

– Ну что? Избавились наконец от своего подопечного, Виталий Валентинович? Хотя бы временно, – Андропов, чувствующий себя лучше после каждой проведённой процедуры гемодиализа, с усмешкой смотрел на бледного подчинённого, который уже год как пытался избавиться от надзора над Добряшовым. Но все, кому он предлагал передать шефство над этим вечным геморроем, тут же убегали прочь, поскольку об Иване в целом по Комитету такие слухи ходили, что даже просто с ним здороваться за руку считалось плохой приметой. За эти годы он успел натворить такого, что обычного человека наверняка давно бы сослали куда-нибудь далеко или вообще расстреляли, но с ним всегда было это большое «но»…

Какая-то сверхъестественная чувствительность к любой гнили в людях и их поступках каждый раз позволяла ему приносить в КГБ очередную кость, разжёвывая которую, можно было подавиться даже такому могущественному ведомству, как его.

Вот и в этот раз его попросили просто посмотреть доклады аналитиков по происходящим или будущим событиям, и что в итоге? Он по косвенным признакам выявил в рядах ГРУ предателя, да ещё какого! Вся контрразведка КГБ теперь хваталась за голову, только представляя себе объёмы той информации, которую полковник Поляков мог сдать американцам за годы своей работы в различных направлениях ГРУ. Начавшаяся разработка по нему, когда предположения Ивана подтвердились, держалась в строжайшем секрете, поскольку это мог быть такой удар по Министерству обороны, после которого нынешний министр Андрей Гречко мог и не оправиться. Андропову, который с ним находился в конфликте, как, впрочем, и со всеми остальными друзьями Брежнева, это было только на руку, а следовательно, операцию по поимке и разоблачению двойного агента нужно было провести максимально надёжно и правильно, чтобы комар носа не подточил.

Генерал-лейтенант, к которому он обратился с вопросом, схватился руками за голову.

– Он пошёл в американское посольство и написал благодарственное письмо в ЦРУ, – простонал он, – представляете себе, Юрий Владимирович? Советский гражданин идёт по своей воле в американское посольство и благодарит ЦРУ?! Кому вообще могла прийти в голову подобная идея?!

Андропов хмыкнул, поскольку, кроме Добряшова, вряд ли кто осуществил бы этот самоубийственный акт.

– Но главное, это ещё не конец истории, – Виталий Валентинович достал из кармана письмо и положил его на стол, – вот, полюбуйтесь, сегодня принесли, там, оказывается, тоже имеются любители пошутить.

Председатель КГБ аккуратно взял в руки вскрытое, проверенное на отсутствие всяких сюрпризов письмо и прочитал, кому оно было адресовано, «Ивану Добряшову от ЦРУ», и всего одна строчка на гербовом листе американского ведомства внутри:

«Благодарим за сотрудничество».

– Представляю лица тех, кто его проверял, – покачал головой Андропов, кладя письмо вместе с конвертом в большую хрустальную пепельницу, стоявшую на столе специально для подобных случаев, и поджёг документ. Оба посмотрели, как жёлтое пламя жадно пожирает бумагу. – Ну так что по остальному, Виталий Валентинович?

– Он наконец допечатал на машинке свои мысли по всем выданным нами событиям, и я его сегодня лично усадил на самолёт, отправив в Сочи, – ответил тот, – а то после его похода в американское посольство пришлось увеличить время его нахождения в Москве ещё на пару недель, хотя первоначально мы хотели избавиться от него как можно быстрее.

– Есть что интересное?

– Аналитики пока смотрят, но кое-что да, есть. Особенно это касается Афганистана, – кивнул генерал-лейтенант, – очень интересные выкладки по ситуации там накидал Иван, думаю, вам стоит их посмотреть, Юрий Владимирович.

– Хорошо, завтра после обеда найду для вас время, – согласился председатель КГБ.

***

Среди летящих со мной в самолёте я выделялся словно белая ворона: лёгкая куртка Adidas, белое поло, потёртые джинсы и белые же кроссовки, тоже немецкой фирмы. К тому же вместо огромных чемоданов, как было у всех остальных, более скромно одетых граждан, из всех вещей у меня имелся только небольшой спортивный рюкзак. На меня, конечно, косились, недоумевая, кто это, но некоторые узнавали, шёпотом на ухо рассказывая остальным.

Так что неудивительно, едва я только первым вышел из аэропорта Адлера, на меня, словно на упавшую сторублёвую купюру, бросились сразу с десяток таксистов. Я выбрал самого наглого армянина, поскольку он точно мог знать все злачные места города.

– Санаторий «Светлана», – сказал я, когда он, открыв дверь, усадил меня в «Волгу». Едва мы тронулись, как тут же запахло ненавистным бензином, я попросил остановиться и пересел на переднее сиденье.

– Отдыхать к нам или по работе? – начал он тут же разговор, косясь на мой небольшой рюкзак.

– И то и другое, – я пожал плечами.

– Могу показать, где можно у нас познакомиться с самыми красивыми девушками, – тут же забросил он крючок, – да и в картишки перекинуться.

– Обязательно, но позже, – спокойно сказал я, вызвав у него лёгкий ступор таким необычным ответом.

– Если хотите, я могу вас по городу покатать, покажу самые лучшие места, – наконец он собрался с мыслями.

– Знаете, а давайте, – перешёл я к реализации первой части своего плана, – покажите мне лучшие ваши рестораны, санатории, да и в принципе, чем можно себя развлечь.

Армянин тут же обрадовался и начал трещать без умолку, возя по городу, в котором наступало утро, а людей на тротуарах появлялось всё больше и больше. Когда солнечные лучи стали ощутимо пригревать, я снял с себя куртку.

– Хорошая у вас одежда, явно заграничная, – прервал он поток сознания, – интересует продажа или покупка?

– Давайте закончим с экскурсией, – хмыкнул я, – потом дойдём и до этого.

Почувствовав себя, видимо, Вергилием, который показывает Данте ад, таксист пару часов возил меня и демонстрировал всё, что знал, явно рассчитывая на хорошие чаевые. Когда он наконец выдохся и сказал, что из основного, наверно, всё, я попросил его ехать в мой санаторий и, когда мы туда прибыли, протянул ему сотенную купюру. При виде которой у него расширились глаза.

– Запишите номер, гражданин, – тут же предложил он, – если хотите хорошего водителя, я всегда буду в вашем распоряжении.

Я, конечно же, записал его, и мы, полностью довольные друг другом, расстались.

Пройдя на стойку регистрации, я увидел там скучающую женщину-администратора, которая ответила на мой вопрос о заселении, чтобы я подождал до десяти часов. Я молча достал десять рублей, положил их на стойку и спросил, не сможет ли она показать мне лучший их номер. Настроение у неё резко пошло вверх, деньги моментально исчезли в её руке. Бросив свой пост, она, сняв с доски позади себя три ключа с прикреплёнными к ним большими кругляшами из дерева, на которых были выжжены цифры, повела меня к лифту.

– Вы откуда к нам? – неискренне улыбнулась она, явно стараясь мне угодить.

– Из Москвы, – я ответил ей тем же, – решил, что пора посмотреть ваш гостеприимный город, а то всё работа да работа.

– Ах, как я вас понимаю, – закивала она, – сама живу здесь всю жизнь, а на море, до которого сто метров, никак не могу добраться.

Под её стенания мы и обошли номера, которые лучшими можно было назвать с огромной натяжкой. Хотя, возможно, по советским меркам так и было, поэтому я взял тот, что хотя бы с видом на море, и доплатил за его бронирование сто рублей, сам же он мне обошёлся на месяц ещё в триста. Я специально снял на такой длительный срок, чтобы запомниться администратору, которая была теперь по-настоящему счастлива от такого постояльца, видимо, часть из отданной мной суммы отойдёт ей.

– Наш пляж «Жемчужина» считается лучшим в Сочи, – напоследок сказала она, – у нас в основном живут приличные люди, но на пляже лучше не садитесь играть в карты.

– Что так? – делано удивился я.

– Сама я не видела, но говорят, там крутятся разные несознательные личности, мешают отдыху граждан, – увильнула она от прямого ответа.

– Спасибо вам… – я сделал паузу.

– Нина Андреевна, – правильно поняла она мою заминку.

– Спасибо вам, Нина Андреевна, – я достал ещё десять рублей и протянул ей, – а еда тут общая, или можно устроить отдельный столик для приличной публики?

– Ой, – улыбка её стала ещё шире, – я попробую зарезервировать персональный столик, только, боюсь, парни, работающие в ресторане при гостинице, могут мне и отказать.

– Я всё прекрасно понимаю, Нина Андреевна, – улыбнулся я ей, – узнайте, пожалуйста, у них, в какую сумму мне обойдётся их согласие и, что более важно, лучшая еда.

– Через час откроется ресторан, и я вернусь к вам с ответом, – женщина тепло мне улыбнулась и вышла из номера.

«Ну вот, хоть Сочи ничуть не изменился, – я прямо в одежде упал на двуспальную кровать в номере, – только приехал, и уже все разводят на деньги лоха, всё как и в моё время».

Администратор пришла ко мне и правда через час, аккуратно постучав, а зайдя после разрешения, тихо сказала, что за сто рублей мне обеспечат резерв любого столика, кроме уже занятых другими такими же культурными постояльцами, за двести я смогу питаться по отдельному меню, за триста же смогу сам заказывать заранее то, что хочу. Повар приготовит мне требуемое, главное, чтобы я позвонил на кухню и сказал об этом хотя бы за час до того, как буду спускаться в ресторан.

Я достал кожаный кошелёк, при виде наличности в котором у девушки расширились глаза, и отсчитал оттуда пятьсот рублей.

– Предупредите парней, что если я буду разочарован кухней, то могу позвонить своему руководству в Москву, – протянул я ей пять сотенных бумажек, – не думаю, что скандалы кому-то из нас нужны. Правда ведь?

– Какие скандалы! – всплеснула она руками, когда деньги из моих рук снова пропали. – Всё будет по высшему разряду, не волнуйтесь, у нас сейчас отдыхают генералы, известные певцы и музыканты, ни от кого не было жалоб на плохое обслуживание или еду.

– Ну вот и отлично, Нина Андреевна, – улыбнулся я, – но мои слова в ресторан передайте.

– Конечно, – она понятливо улыбнулась, – обязательно.

– Спасибо, тогда я переоденусь, приму душ и спущусь на завтрак, пусть приготовят мне что-нибудь не сильно тяжёлое для желудка, – попросил её я, – и ещё мне нужно звонок в Москву сделать, можно будет организовать это от вас, чтобы не ходить далеко?

– Это будет чуть дороже стоить, чем на почте, – предупредила она меня, но, поймав мою ироничную улыбку, тут же поправилась: – Конечно, приходите, я всё обеспечу и другим своим сменщикам обязательно скажу о вас.

– Благодарю вас, Нина Андреевна, как редко можно в наше время встретить понимающего человека, – попрощался я с ней.

Буквально через час, когда я спустился вниз и выбрал столик для себя, большинство обслуживающего персонала санатория была про меня уже в курсе. Ко мне бросались все, стоило только попросить, иногда даже в ущерб простым отдыхающим, и я никого из них не разочаровывал, если мне и правда угождали, то три рубля, а то пять, терялись в руках заботливых людей.

Позавтракав лёгким овощным салатом и яичницей с ветчиной, я запил всё неплохим кофе и, кивком поблагодарив официантов, отправился звонить.

– Дима? – спросил я, услышав знакомый голос.

– Да, Иван, привет, сидел ждал твоего звонка, как и договаривались.

– Ну что? Вы разобрали накопившиеся письма?

– Ты специально копил пять мешков, чтобы мы в этом погрязли? – недовольно буркнул он.

– Дима!

– Разобрали, – поспешил он не раздражать меня, – как ты и говорил, в большинстве оскорбления и маты, но есть и просьбы о помощи, то детским домам, то школам. Видимо, твои пламенные речи в поездке по стране дали свой результат. Многие обращаются за помощью.

– Что-то интересное есть про насилие над детьми? – спросил я, хотя и так знал, что есть. Поскольку сам попросил Иру написать их и положил в мешки с общей корреспонденцией, которые натаскали ко мне почтальоны.

– Да, Женя нашёл одно из Невинномысска, – сказал он, – тебе пишет мама пропавшего там Николая Добрышева, что её сын исчез пять лет назад, а милиция не делает вообще ничего, чтобы его найти. Просит помочь ей. А я нашёл письмо из Новошахтинска, – продолжил он, – написано неровным детским почерком, что учитель, некто Андрей Романович Чикатило, трогал её за запретные места во время дополнительных уроков. Она жаловалась другим воспитателям школы-интерната, директору, но никто не послушал, хотя то же происходило и с её подругами.

– Отлично, возьми из моей заначки деньги, купи билеты ко мне и обратно на завтра, я встречу тебя, заберу их, – попросил я его, – если что ещё будет интересного, пиши телеграмму, я надолго остановился в этом санатории.

– Договорились, хорошего отдыха, – иронично сказал он.

Глава 8

Я молча повесил трубку, он знал, что мы пропускаем соревнования, но не понимал причин, а потому весьма печалился вместе с остальной командой о том, что не поедут в Финляндию и не заработают.

Поблагодарив администратора, я отсчитал деньги за разговор и направился на пляж, прикидывая в уме порядок своих действий.

«Поскольку Чикатило ещё не начал убивать, то, пожалуй, начну с него, – решил я, – его милиции сдавать бесполезно, ну, отсидит лет пять, а как выйдет, примется за свои зверства, так что с ним придётся разобраться самому, а вот Сливко, насколько я помню, уже убил к этому году, его мы сдадим по всем правилам нашим доблестным органам».

Пошёл я на пляж с единственной целью – сполоснуть ноги в море, но, увидев, сколько там людей к этому времени лежит на берегу, передумал. Кильки в консервной банке под маслом и то вольготнее лежат, чем отдыхающие на пляже. Казалось, ноге негде ступить, везде виднелись разной степени загорелости тела соотечественников. Когда я вслух посетовал на это, один гражданин с усмешкой сказал сходить на другие сочинские пляжи, чтобы убедиться в том, что «Жемчужина» ещё является приличным местом. Я так и сделал, вызвав такси, которое провезло меня по основным пляжам, где я и убедился в том, что он сказал правду. Насыщенность береговой линии человеческими телами была какой-то невероятной, хотя возящий меня таксист сказал, что вот в августе-сентябре, если я приеду, вот тогда по-настоящему пойму выражение «селёдки в бочке».

Остановившись у бочки с квасом, я попил сам и угостил его пока ещё прохладным напитком, после чего попросил отвезти назад, хорошо расплатившись. Весь день я промаялся дурью и только под вечер набрал номер Ашота и прокатился с ним по самым злачным местам. Меня затаскивали в катраны, в которых я оставлял по тысяче рублей за раз, но не больше, поскольку хотел узнать, сколько их вообще в городе. Оказалось, бесчисленное множество, у меня столько денег не хватит, чтобы их все объехать, а потому попросил довольного таксиста, которому, видимо, перепадало с каждого такого катрана, где мы останавливались и он меня ждал на улице, чтобы отвезти в лучший ресторан города, что он с удовольствием и сделал. Высадив меня, он заверил, что такого клиента готов ждать хоть всю ночь. Оставив двадцать пять рублей, я пошёл в ресторан при гостинице «Магнолия».

Стандартная табличка «Мест нет» и швейцар на входе, который, едва кинув на меня беглый взгляд, тут же открыл двери, за что мимоходом получил пять рублей. Внутри мой внешний вид также оценили и усадили за столик. Меню было не сильно впечатляющим, поэтому я подозвал официанта и спросил, нет ли у них чего-то более изысканного.

Тот замялся было, но десять рублей привели его в чувство, и он шёпотом сказал, что есть второе меню, только для иностранцев из второго их ресторана, но он с удовольствием поможет мне в нём разобраться и заказать. Когда он его принёс и понял, что я говорю на английском, парень сконфузился, но тут же принял заказ и убежал отдавать его на другую кухню.

Пока я его ждал, было время осмотреться и понять, что мест как раз тут ещё очень много, просто пускают сюда не всех. В основном за столиками сидели солидного вида мужчины в сопровождении ярких женщин, чаще моложе их, хотя были и явно иностранцы, расположившиеся за сдвинутыми столами и поедавшие шашлыки, запивая их пивом. Наши соотечественники шиковали по-другому, заказывая более дорогие блюда из меню и водку с коньяком.

К моему столику подошла молодая девушка и улыбнулась.

– Одинокому мужчине не нужна компания красивой девушки?

Я оглядел её и спокойно ответил:

– Как найдёшь красивую, зови.

Она открыла рот от такого хамства и, фыркнув, отошла прочь. Официант тем временем принёс мой заказ и спросил:

– Вина? Чего-то покрепче?

– Спасибо, но мне нельзя, – отмахнулся я, и он, кивнув, исчез.

Не знаю, какими были блюда из первого меню, но даже тут меня не сильно впечатлила кухня, а потому, лишь попробовав немного от каждого, я позвал официанта, расплатился, оставив ему двадцать пять рублей, и пошёл на выход. Радостного Ашота, ожидающего меня, я огорошил злой отповедью, что больше не воспользуюсь его услугами, поскольку привёз он меня в откровенное дерьмо, где даже кухни нормальной нет.

Он испугался, тут же стал заверять, что, видимо, они испортились, сам он ни при чём, а потому повезёт меня в действительно достойное место, за которое ручается головой. Правда, цены там соответствуют уровню, но лучшего мне и правда в городе не найти. Заведя машину, он отвёз меня к комплексу гостиниц «Интурист – Камелия», а конкретнее ко второму зданию, залитому огнями. Выйдя и открыв мне дверь, он сказал, что как раз в новом здании «Камелии» есть отличный ресторан, который меня не должен разочаровать.

Я не стал ему ничего платить, всем видом показав, что зол на него за последнюю подставу, и пошёл ко входу в здание, где также имелась стандартная для сочинских гостиниц и ресторанов табличка «Мест нет» и обязательный швейцар на входе.

– Добрый вечер, уважаемый, – обратился я к нему на английском, – не подскажете, у вас можно поужинать? Таксист привёз меня сюда, сказал, у вас хорошее место.

Тот выпучил глаза от моей скорости произношения, затем сразу бросился открывать дверь, и я, порывшись на его глазах в своём кошельке, забитом деньгами, вытащил оттуда двадцать пять рублей. Он тут же принял купюру, ещё шире бросившись открывать мне проход.

– Женя, иди сюда, – крикнул он на входе, – тут американец, лопочет что-то.

Ко мне моментально подошёл аккуратно одетый и вылизанный, словно с картинки, метрдотель, обратившись на приличном английском:

– Добрый вечер, сэр, чем могу быть вам полезен?

– О Господь Всемогущий. Наконец-то хоть кто-то говорит на нормальном языке, – разулыбался я, тыкая в него соткой, которую он, не моргнув глазом, взял, незаметно положив в карман.

– Я никак не могу поесть, в ресторанах города подают одно собачье дерьмо, – пожаловался я ему.

– Проходите, сэр, – он пригласил меня за собой, – гарантирую, у нас вы сможете достойно поужинать.

Мимоходом он взял у одного из официантов меню и, посадив меня за столик в зале, где играла негромкая живая музыка, отдал мне его. Пробежавшись глазами и слегка удивившись от цен, я заказал несколько блюд на пробу.

– И лучшего вина принесите, только бутылку, а то знаю я, как у вас везде сливают остатки, – поморщился я.

– Только не у нас, сэр, – улыбнулся мне метрдотель.

– Если это окажется правдой, буду ужинать теперь только здесь, – сказал я ему, и он испарился.

Заказ стал поступать ко мне уже через двадцать минут. На столике появились салаты, чёрная икра в больших количествах, затем бутылка охлаждённого вина, а позже и горячие блюда, всё отменного качества, как он мне и говорил.

Когда закончил ужин, я подозвал его рассчитаться.

– Шестьсот рублей, – спокойно сообщил он мне общий счёт.

– Сколько у вас принято оставлять чаевых? – поинтересовался я у него.

– Обычно десять процентов от суммы, выше уже по желанию гостя, – ответил он.

Я дал ему двести рублей. Когда я встал, он лично отправился меня проводить на выход.

– Всё вам понравилось у нас, сэр? – поинтересовался он.

– Да, благодарю, теперь ем только у вас, – заверил я его, – надеюсь, смогу вырваться завтра.

– Будем ждать, – чуть склонил он голову, а швейцар быстрее пули открыл передо мной дверь, вытянувшись по стойке смирно.

Ашот, видя моё довольное лицо, спокойно выдохнул и отвёз в санаторий, получив огромные чаевые. Льстиво поинтересовавшись при этом, какие у меня планы на завтра. Я сказал, что пока не знаю, не от меня это зависит, но обязательно ему позвоню. Попрощавшись, он укатил, а я пошёл в свой номер, поздоровавшись с дежурным по коридору. Мою настоящую личность, к счастью, пока здесь не установили, пригодился купленный у фарцовщиков кем-то утерянный паспорт с вклеенным моим фото. Его всё равно никто не разглядывал, поскольку всё внимание персонала ко мне шло только из-за сумм оставляемых мной чаевых, и я реально получал такой сервис, какой простым советским гражданам даже не снился – в том же санатории.

Приняв душ и переодевшись, я лёг в кровать и включил телевизор, почти сразу поняв, что после полуночи по нему не было ни единой передачи. Пришлось выключить шипящий ящик и задуматься о планах на завтра. Мне обязательно нужно было дождаться доставки писем, поскольку я хотел их уничтожить, чтобы скрыть улики, дабы у следователей потом не возникло желания сверить почерк и расспросить настоящих людей о том, посылали ли они их мне, а потому у меня был ещё как минимум день, когда прилетит Дима, а уже в понедельник можно было отправляться в Новошахтинск. Оставалось решить, как туда ехать: инкогнито или как есть, и в том и в другом варианте были положительные и отрицательные стороны, поэтому нужно было принять решение до поездки туда.

***

– Женя? – сильно удивился я, встретив в аэропорту массажиста, а не Диму. – А Дима где?

Тот тяжело вздохнул, здороваясь со мной.

– Горе у них в семье случилось, Вань, его сестра умерла. Потому он попросил извиниться перед тобой, но они с отцом поехали за её телом в Ленинград.

– Что случилось, она же молодая совсем девушка? – притворно удивился я, хотя уже знал примерный ответ, он его только подтвердил.

– Дима сказал, передозировка наркотиками.

– Как такое могло случиться? – неискренне удивлялся я, поскольку много раньше и так знал, что это возможно. Варя со своей вечной занятостью специально загоняла себя в такие рамки, чтобы забыть о наркотиках, а вот Женя, отправившаяся в другой город без присмотра родителей, была как раз в зоне риска. Так всё и случилось, подтвердив аксиому, что опиумные наркоманы вылечиваются с крайне низкой вероятностью. Для этого нужно было трудиться как ему самому, так и окружению, так что родители Жени, сами того не зная, отправили её на смерть. Но я специально не вмешивался, чтобы потом в этом не обвинили меня. И без того, помня методы, какими я их дочь увёл из дома в клинику, на меня смущённо посматривали профессор и его жена, поэтому я в конце концов и прекратил занятия у него и постарался в принципе меньше бывать у них дома. Они были мне, безусловно, благодарны, но, как говорится, у меня осадочек от этих взглядов остался.

Продолжить чтение