Лунная кровь. Том I

Глава 1. Луна смотрит вниз

Луна сегодня слишком яркая. Слишком близкая. Как будто кто‑то подвинул её пальцем по небу и сказал: «Смотри, Найта, это всё ради тебя».

Я задираю голову, щурюсь – и всё равно она слепит. Серебристый диск висит прямо над центральным шпилем Храма Лунного города, и оттуда тянется вниз нить света, растворяясь в городском мареве. Внизу – крыши, дым от очагов, редкие светлячки рун над улицами. Сверху – идеальное, холодное сияние. Посередине – я, дура, которая в очередной раз не спит.

– Ты опять торчишь на крыше, – голос Лиана звучит за спиной слишком спокойно, чтобы я поверила, что он не злится. – У тебя утренний круг через четыре часа.

– А у Луны – круг каждые сутки. И ничего, справляется, – бурчу я и не поворачиваюсь.

Ветер цепляется в тонкую ткань моего серого хламиды, загоняет холод под кожу. На высоте всегда дует сильнее, чем внизу, но именно здесь город наконец затихает. Даже магические линии – эти аккуратные сияющие жилки, что оплетают Лунный Храм и расходятся по кварталам, – кажутся тише. Будто дышат в полсилы.

– Най, серьёзно. – Шаги приближаются. – Если тебя опять увидят здесь, начнутся вопросы.

– А если не увидят, вопросов не будет, – вздыхаю я. – Успокойся. Я же не плюю на Луну.

Хотя иногда очень хочется.

Лиан встаёт рядом. Мы молчим. Он смотрит вниз, туда, где под склоном вспыхивают и гаснут руны на сторожевых башнях. Я – вверх, на светящееся пятно, которое должно символизировать «высшую благодать» и «чистоту магии». Детям это объясняют с песнями и благоговением. Мне – с таблицами рун и кровью на пальцах.

– Храм Лунного города следит за теми, кто любит высоту, – наконец говорит он. – Считается, что такие чаще всего падают.

– Я пока не падала, – усмехаюсь. – А если вдруг, Луна меня поймает. Раз уж я у неё на поводке.

Слово «поводок» повисает в воздухе. Мы оба прекрасно понимаем, о чём речь. О тонкой серебристой жилке у меня на запястье, которая вспыхивает каждый раз, когда я прикасаюсь к алтарю. О ритуалах. О крови.

Лиан косится на мой рукав, но не тянется поправить.

– Тебе напомнить, что говорила настоятельница? – он складывает руки за спиной, как образцовый служитель. Получается у него раздражающе естественно. – «Те, кто отмечен Лунной кровью, должны хранить себя». Включая сон.

– Я храню себя, – отвечаю, глядя прямо в сияющий диск. – От неё.

Он хмыкает, не найдя что возразить. Я знаю, что его это бесит: он верит. В Луну, в порядок, в Храм Лунного города. Верит, но при этом почему‑то тянется ко мне, маленькому хаосу в серой хламиде.

Где‑то внизу, – думаю я, – под этими аккуратными рунами и вылизанными лестницами, кто‑то сейчас орёт от боли под кнутом. А наверху нам расскажут, что так надо, «для баланса круга».

– Тебя сегодня опять вызывали? – спрашивает он.

– Ага. – Я невольно потираю запястье. – «Проверка стабильности потока». Третий раз за неделю. Похоже, у кого‑то на верхних уровнях мания: вдруг я внезапно взорвусь и залью всех чистой магией до смерти.

– Най…

– Ну а что? – я скосила взгляд на него. – Ты же видел эти протоколы. «Аномальное насыщение», «несоответствие стандартным показателям». Они сами не знают, что во мне не так, но очень хотят это использовать.

Лиан молчит. Это его любимый ответ, когда правда слишком близко к тому, во что он не хочет верить.

Скрипит дверь на лестницу. Мы оба вздрагиваем. На крыше официально можно быть только во время особых служб, да и то не всем. Сейчас – ночь, никаких служб. Если это патруль…

– Быстро, – шепчет Лиан, – вниз.

– Ага, щас, – бурчу я, но уже двигаюсь. Камень под босыми ступнями холодный и чуть влажный – на высоте всегда скапливается тонкий налёт ночной влаги, который так и просится, чтобы кто‑нибудь поскользнулся. Удобно, если надо списать чью‑то смерть на «несчастный случай».

Мы ныряем в тень у лестницы. Я слышу, как по ступеням поднимается кто‑то тяжёлый, в латах. Ритмичный стук металла о камень, короткий свист вдоха. Стражник. Возможно, один из тех, кто днём стоит в залах с выученно пустым взглядом, а ночью… Ночью они мыслят живее, чем кажется.

Я чувствую, как Лиан напрягается рядом, но он даже сейчас держится прямо. Служитель Храма Лунного города, всё как по писаному. Я – сжимаюсь, стараясь раствориться в тени. В темноте серебристая жилка у меня на запястье будто светится ярче, и мне кажется, что её видно на ползала.

Если они меня сейчас поймают наверху, будет выговор, нотации, возможно, ограничение передвижений. Никаких ночных лестниц, никаких самовольных выходов. А вместе с ними – никакого дыхания.

Стражник выходит на крышу, проходит мимо, даже не глядя в нашу сторону. У него на груди – руна наблюдения, мерцающая тускло‑синим. Он кидает ленивый взгляд на Луну, сплёвывает через зубы и ворчит:

– Опять сияет, сука.

Я едва не фыркаю от неожиданности. Святое‑святое, ага.

Когда шаги удаляются, Лиан выдыхает.

– Видишь, – шепчет он, – я же говорил. Опасно.

– Опасно – жить, – отзываюсь тихо. – Но раз уж мы этим занимаемся, пусть хоть вид будет нормальный.

Спать я всё равно не иду. Вернее, иду, но не туда, куда положено.

Моя «комната» – это узкая келья с койкой, столом и руной оберега на двери. Окна нет, есть лишь узкая щель под потолком, через которую днём протискивается полоска света. Ночью оттуда тянет холодом и чужим дыханием Лунного Храма. Иногда мне кажется, что здание живое. Оно смотрит. Шепчет. Подслушивает.

Я скидываю хламиду на кровать, остаюсь в тонкой рубашке, навожу на пальце маленькую искру – привычное упражнение ещё со времён детской подготовки. Искра вспыхивает слишком ярко, белёсым, почти лунным светом. Нормальные ученики вызывают мягкое голубоватое свечение. Я – нет.

– Чистая, мать её, магия, – бормочу. – Ну и что вы с ней хотите делать, а?

Ответа, ясное дело, нет. Только лёгкое покалывание в венах, будто кто‑то гладит кровь изнутри.

Когда меня привезли сюда, я думала, что это – подарок. Почёт. Шанс. Быть отмеченной Лунной кровью – значит, быть кем‑то. Не просто одной из тысяч девчонок внизу, таскающих воду и слушающих проповеди. А потом начались анализы, ритуалы, странные взгляды старших жрецов. Они смотрели на меня не как на человека. Как на инструмент. На сосуд.

Если сосуд треснет – его выбросят. Или разберут, чтобы посмотреть, почему треснул.

Я только успеваю лечь, как руна на двери мягко вспыхивает. Кто‑то провёл снаружи ключом‑символом, и защита послушно разомкнулась.

– Войдите, – выдыхаю и сползаю с кровати, снова натягивая хламиду.

Входит настоятельница.

Она всегда появляется так: тихо, без стука, будто сам Лунный Храм выдыхает её из своих стен. Высокая, сухая, в тёмно‑сером, почти чёрном одеянии. Волосы у неё серебряные не от возраста – от ритуалов. Говорят, тех, кто достаточно долго служит в верхних кругах, Луна выжигает до кости. Взгляд у неё – как у клинка.

– Найта, – произносит она моё имя, как диагноз. – Ты снова не спишь.

Не спрашивает. Констатирует.

– Не спалось, госпожа, – опускаю голову. Слова «госпожа Настоятельница» застревают в горле. Она терпит сокращение. Возможно, считает это моим «маленьким бунтом, который надо переждать».

– Лиан сообщил, что видел тебя на крыше.

Сука, – думаю я, но тут же отбрасываю. Лиан спас меня от стражника, и вообще‑то, если бы он не сказал, кто‑нибудь другой сказал бы. Здесь стены доносят лучше людей.

– Мне нужно было… – я на секунду запинаюсь, и в голове всплывает дурацкое слово «подышать». – Мне нужно было привести мысли в порядок.

В уголке её губ что‑то едва заметно дёргается.

– Мысли в порядок приводят в молитвенном зале, – спокойно отвечает она. – Но я пришла не об этом.

Она делает жест, и я послушно подхожу ближе. Настоятельница берёт мою руку – её пальцы холодны, сухи и тяжелее, чем кажутся, будто они не из плоти, а из камня.

Серебристая жилка на моём запястье вспыхивает. Лёгкий укол в висках, гул в груди. Она будто настраивает невидимую струну внутри меня.

– Поток нестабилен, – говорит она, и мне хочется закатить глаза: спасибо, капитан. – Завтра утром ты снова пройдёшь проверку.

– Завтра уже проходила, – вырывается у меня. Молодец, Найта, скажи ещё, как тебе всё заебало.

Её взгляд становится на долю секунды тяжелее.

– Ещё одну, – повторяет она ровно. – Твои показатели меняются от цикла к циклу. Лунный Храм не может позволить себе неожиданностей.

«Храм», конечно. Не ты лично, не Совет. Удобно прятаться за словом.

– Да, госпожа, – выдавливаю я.

Она не отпускает мою руку. Большим пальцем чуть сдавливает кожу над жилкой, и в этот момент магия внутри меня вспыхивает ярче. Будто кто‑то распахнул окно в метель.

Я сжимаю зубы, чтобы не застонать. Болезненно – не физически, а как если бы тебе в грудь заливали кипяток и одновременно ледяную воду.

Настоятельница смотрит внимательно, почти жадно.

– Видишь? – её голос становится тише, но от этого неприятнее. – Вот она. Чистая аэтарная нить. Без примесей. Ты – редкий дар, Найта. Такого не было… очень давно.

«Дар». Я бы предпочла быть обычным куском мяса из низов, честное слово.

Она наконец отпускает. Магия, вздыбившись, постепенно успокаивается, откатывается в привычный ровный фон. Внутри остаётся мерзкое послевкусие – как после того, как тебя лизнуло что‑то, чему доверять нельзя.

– Храм Лунного города делает всё возможное, чтобы ты не растратила себя попусту, – говорит она. – Твоя кровь – не только твоя. Она принадлежит кругу.

И, разумеется, вам, сидящим высоко и решающим, кого ею поливать, – думаю я, но вслух лишь киваю.

– Отдыхай, – добавляет она. – Тебе понадобится сила.

И уходит так же тихо, как пришла. Руна на двери снова вспыхивает и гаснет, замыкая защиту. Келья становится теснее. Воздух – гуще.

Я смотрю на своё запястье. Жилка ещё тлеет слабым светом, как остывающий уголь.

– «Твоя кровь – не только твоя», – передразниваю я. – Ну конечно. А чья же ещё?

Ответа опять нет. Лунный Храм молчит. Луна за стенами сияет ровно и безжалостно.

Я забираюсь обратно на кровать, закидываю руку за голову. Под ладонью – шершавый камень. Храм везде. Куда ни дотронься – он.

Засыпаю я с упрямым ощущением: где‑то там, под лунным светом, мир гораздо больше, чем стены Лунного Храма. И рано или поздно кто‑то из нас – я или он – эти стены треснет.

Я пока ещё не знаю его имени. Не знаю, что его тоже притащит сюда Луна. Не знаю, что однажды наша кровь смешается в круге так, что весь город охуеет от вспышки.

Пока что я просто девчонка в каменной коробке, у которой слишком много магии в венах и слишком мало воздуха в келье.

Но даже этого, кажется, Храму Лунного города уже достаточно, чтобы начать на меня охоту.

Глава 2. Тот, кого тащат вверх

Говорят, Лунный город сверху похож на чашу, наполненную светом.

Снизу он похож на пасть.

Дэйр стоит у обочины дороги и смотрит, как над горизонтом медленно вылезает серебристый купол: отражённый свет Луны стекает по защитным рунам, делает стены города гладкими, как кость. Над воротами – знак: круг с вертикальной чертой. Символ Храма Лунного города. Символ порядка, благодати и прочей херни, которой кормят тех, кто ещё верит.

– Не пялься так, – бурчит рядом староста. – Ещё подумают, что ты из тех, кто мечтает туда попасть.

– А я не мечтаю? – Дэйр косится на него. – Ты же сам всё утро шипел, какой это «почёт для деревни».

Староста кривится так, словно надкусил незрелый фрукт.

– Почёт – это когда тебя спрашивают, хочешь ты или нет, – отвечает он. – А когда к нам спускается курьер Лунного Храма с бумажкой и говорит «этот поедет», это уже не почёт. Это – как есть.

«Этот» – это он. Ле’Келле младший. Слишком сильный для деревенских светлячков, слишком злой, чтобы смирно кивать на проповеди.

Луна, сука, не любит тех, кто задаёт вопросы. Лунный Храм – тем более.

Повозка скрипит, когда её разворачивают мордой к городу. Доски кривые, колёса перевязаны верёвками, но на дверцах – свеже выжженные руны допуска. Значит, довезут. Как груз. Как живую посылку.

Курьер в сером, с металлическим знаком Храма на груди, листает бумаги, не поднимая глаз.

– Ле’Келле Дэйр, – бормочет он. – Год рождения… кровь… показатели… да, аномалия подтверждена.

Дэйр чувствует, как у него внутри всё сжимается, хотя он давно знал, что дело идёт к этому. С того самого дня, когда у него на руках вспыхнули первые белые, а не голубые искры, и жрец при деревенском алтаре чуть не выронил чашу.

– Я не аномалия, – говорит он ровно.

Курьер поднимает взгляд. Серые глаза, серое лицо, серый голос.

– Для нас – да, – отвечает. – Для Храма Лунного города – возможно, дар. Узнаем.

Он отходит в сторону, показывая на повозку.

– Поднимайся.

Староста шумно выдыхает, мнётся, потом всё‑таки, чертыхнувшись, кладёт ладонь Дэйру на плечо.

– Глупостей не делай, – бурчит он. – Если их рассердишь, они прижмут деревню. Ты знаешь.

Дэйр знает. И именно это знание больше всего раздражает.

– Я поеду, – говорит он. – Но не потому, что они решили.

Староста смотрит непонимающе.

Потому что если я останусь, вы будете смотреть на меня, как на ходячую бомбу, – думает Дэйр. А там, наверху, у меня хотя бы будет шанс вбить кому‑нибудь в морду.

Он запрыгивает в повозку. Внутри – голые доски и цепи у стен, на всякий случай. Для тех, кто передумает по дороге. Ему не предлагают сесть – и ладно. Он и не собирался.

Дверь с глухим стуком закрывают. Снаружи кто‑то проводит по металлу символом допуска, и руны на дверцах вспыхивают. Запирают. Отрезают.

Повозка дёргается, трогается с места.

В щель между досками видно, как их деревня – низкие дома, покосившийся алтарь, щербатый каменный круг на площади – медленно остаётся позади. Люди не машут руками, не кричат. Просто смотрят. Кто‑то крестится лунным знаком, кто‑то отворачивается.

«Его забрали в город. Повезло парню».

«Не повезло деревне».

Сколько он себя помнит, Храм Лунного города был чем‑то вроде погоды: существует, влияет, но не спорит. Никто не спрашивает, хочет ли дождь идти. Никто не спрашивает, хочет ли Храм брать твою кровь.

Дорога поднимается вверх, и с каждым поворотом Лунный город растёт на горизонте. Стены становятся выше, руны ярче. Луна над ним висит, как надменно поднятая голова.

Чем ближе, тем сильнее начинает зудеть где‑то под кожей. Магия.

– Тоже, блядь, реагирует, – шепчет Дэйр, сжимая кулаки.

Он помнит, как жрец в деревне шептал: «дар». Помнит, как ночью мать тихо плакала на кухне, шепча: «заберут – не вернут». Помнит отца, который говорил: «если будешь дерзить, они не просто заберут, они сделают хуже».

Посмотрим, кто кому сделает хуже, – думает он и усмехается сам себе.

Внутри Лунного города пахнет камнем, гарью и магией. Такой плотной, что ею можно дышать, как туманом.

Повозку пропускают через ворота. Руны на арке вспыхивают, сканируя всё, что въезжает. Дэйр чувствует краткий, резкий укол в груди – будто его сердце на секунду сжали чьей‑то чужой рукой. Проверка.

– Чисто, – доносится голос стражника. – Аномалия подтверждена.

«Чисто» и «аномалия» в одном предложении. Красота.

Повозка ещё какое‑то время катится по каменным улицам. Шум усиливается: голоса, крики торговцев, лай собак, стук шагов. Лунный город живой, шумный – и при этом над всем этим висит ощущение натянутой струны. Будто весь этот хаос держат в кулаке.

Наконец повозка останавливается. Дверь открывают. В лицо бьёт свет – не солнечный, лунный, отражённый от белого камня двора.

– Выходи, – говорит тот же серый курьер.

Дэйр спрыгивает на землю. Ноги немного подкашиваются после тряски, но он выпрямляется. Перед ним – широкий двор, окружённый высокими стенами. В глубине, над всеми строениями, поднимается шпиль Лунного Храма. Оттуда тянутся вниз те самые сияющие жилки, которые он видел издалека: магические линии, уходящие в дома, в улицы, даже в мостовую под его ногами.

Он чувствует, как внутри что‑то отвечает. Его собственная магия дёргается, как зверь, почуявший родственный запах. Непривычный, но знакомый.

– Ле’Келле Дэйр? – женский голос, холодный и усталый.

Он поворачивается. Перед ним стоит женщина в тёмно‑сером, с серебристой прядью в чёрных волосах. На груди – знак Лунного Храма, чуть иной, чем у курьера. Выше ранг.

– Я, – коротко отвечает он.

– Я – Эллен, куратор низовых наборов, – представляется она. – Отныне ты находишься под юрисдикцией Храма Лунного города. Твоя сила будет изучена и направлена на благо круга.

– А если не захочет направляться? – вылетает у него раньше, чем он успевает прикусить язык.

Рядом кто‑то из стражников крякает, но Эллен лишь чуть приподнимает бровь.

– Сила не спрашивает, чего она хочет, – спокойно говорит она. – Её спрашивают, на что она способна.

«И сколько боли выдержит тот, у кого она в крови», – добавляет он про себя.

– Пойдём, – Эллен разворачивается. – Тебя ждут первые измерения.

Он идёт за ней через двор. С каждой ступенью, с каждым шагом вверх зуд под кожей усиливается. Лунный Храм тянет. Как будто в его стенах натянуты те же нити, что и в его жилах.

Где‑то наверху, он чувствует, кто‑то уже связан с этим всем гораздо плотнее. Как будто по общей магической ткани проходит чужой ритм. Не Храма. Живой. Нервный.

Он ещё не знает, что это – она. Что в келье под самой Лонной плитой сейчас спит девчонка с чистой аэтарной нитью в крови и с таким же, как у него, упрямым «не хочу» внутри.

Пока что он просто парень из деревни, которого тянут вверх в пасть города, и который очень плохо умеет молчать, когда ему говорят «дар».

На пороге здания с тяжёлой дверью, украшенной рунами контроля, Эллен оборачивается.

– Последний раз спрашиваю, – говорит она. – Есть ли у тебя вопросы до начала процедур?

Он смотрит ей прямо в глаза.

– Да, – отвечает. – Если я вам не подойду – вы меня убьёте или просто выкинете назад?

В её взгляде на миг мелькает что‑то вроде уважения. Или сожаления. Трудно сказать.

– В любом случае, – произносит Эллен, – ты не вернёшься прежним.

Она открывает дверь. Изнутри пахнет холодом, металлом и тем же самым – магией, только более густой, вязкой. Как кровь.

Дэйр усмехается уголком рта.

– Пошли, – шепчет он сам себе. – Посмотрим, Лунный город, кто из нас треснет первым.

И делает шаг внутрь.

Глава 3. Первая встреча Найты и Дэйра

Найту зовут в зал «для помощи в калибровке» – её магию используют как эталон. Она злится, но идти должна.

В зал приводят Дэйра, официально как «объект», и её заставляют держать круг/руну, пока его измеряют.

При контакте их магий:

срабатывает связь, у Найты – вспышка видения/ощущения «чужого леса, холмов, серебристых ветвей»;

у Дэйра – резонанс с тем, что бабка когда‑то описывала в пророчестве: «Лунная кровь, которая не принадлежит Храму».

Они обмениваются первым острым диалогом – с её стороны недоверие и ирония, с его – злость, попытка держаться дерзко.

Храмовники сами чувствуют, что «что‑то странное произошло», и решают пока не афишировать, но уже ставят на них обаятельный жирный крестик в протоколах.

Найта.

Зовут меня в лабораторный зал, как всегда – не спрашивая.

– Найта, – говорит молодой жрец у дверей, и в его голосе сквозит и уважение, и откровенный интерес, как будто я не человек, а диковинный зверёк. – Старшие просят помочь с калибровкой.

«Старшие». Эти никогда сами не опускаются до комнат, где пахнет металлом и страхом.

– У вас там все приборы сломались? – спрашиваю я, но иду. Выбор примерно как у мухи в паутине.

Коридоры Лунного Храма тянутся один за другим, белый камень, руны под плитами, ровный свет. Чем ближе к лабораторному крылу, тем прохладнее воздух и тише шаги. Здесь не любят лишний шум. Шум – это эмоции, а эмоции мешают смотреть на людей как на образцы.

Дверь зала открывается с тихим шипением, руны на косяках вспыхивают, скользя по мне, проверяют метки доступа. Пропускают.

Внутри – знакомый набор: круглый зал, в центре – гравированный круг с рунами контроля, по краям – столы с инструментами, кристаллы, перья, протоколы. У дальней стены – бассейн с бледно светящейся водой для «очищения поля». Пахнет железом, травами и чем‑то ещё – едва уловимым, чужим.

И этим «чужим» пахнет не зал. Пахнет тот, кто стоит в круге спиной ко мне.

– Аномалия низового происхождения, – говорит кому‑то справа сухой голос. Я узнаю интонацию лабораторного жреца Миронэ. – Показатели нестабильные, но мощные. Нужна привязка к эталонной нити.

Эталонная нить – это я.

– Встаньте, пожалуйста, сюда, – Миронэ даже не смотрит в мою сторону, указывая на второй, меньший круг, вписанный в первый.

Я встаю, куда велят. Под босыми ступнями прохладный камень, руны чуть подрагивают, узнавая мою кровь. Серебристая жилка на запястье замирает, ждёт.

Парень в центре поворачивается.

Он выше меня на голову, плечи под грубой, явно деревенской рубахой, волосы тёмные, растрёпанные, как будто ему плевать на храмовые ножницы. На лице – синяк под скулой, не успел сойти. Глаза… слишком яркие для «простого деревенского парня». Светло‑карие, с какой‑то золотой искрой внутри. Взгляд – как у зверя, которого загнали, но он ещё не решил, кого цапнуть первым.

Он смотрит на меня так, будто я – одна из тех, кто его сюда притащил.

Честно? Я бы тоже так смотрела на себя.

– Это и есть ваш эталон? – спрашивает он, даже не пытаясь смягчить тон. Голос хрипловатый, чуть надломленный от дороги или крика – не знаю.

– Это и есть чистая аэтарная нить, – Миронэ произносит почти торжественно, как на проповеди. – Найта, отмеченная Лунной кровью.

Вот только не говори это при мне, пожалуйста, – думаю я, но молчу.

Парень чуть дёргается при слове «чистая». В его взгляде на миг мелькает что‑то… странное. Узнавание? Невозможно. Мы не знакомы. Я бы запомнила такого.

– Связь будет односторонняя, – продолжает Миронэ. – Никаких активных проявлений. Вы, – это уже ко мне, – просто держите поток. Он – не сопротивляется.

– А если он захочет? – тихо спрашиваю.

– Он не захочет, – уверенно отвечает жрец, как человек, который никогда не имел дела с настоящими живыми людьми. – Мы начинаем.

Он кивает помощнику. Тот активирует руны.

Камень под ногами теплеет. Серебристая жилка на моём запястье вспыхивает мягким светом, и я чувствую, как магия поднимается изнутри – послушная, но ворчливая, как кошка, которую опять берут на руки. Я держу её близко к коже, не давая развернуться по залу. Мне не привыкать.

Парень во внутреннем круге вздрагивает. По его рукам пробегают тусклые всполохи – не того лунного света, к которому мы привыкли, а иного, чуть зеленоватого, с золотистыми искрами. Не храмовый стандарт. Лесной, дикий.

Чёрт, – думаю я. – Вот это они нашли.

В этот момент наши потоки касаются.

Не физически – нет. Просто где‑то в воздухе, между кругами, две нити – моя и его – задевают друг друга.

Миронэ что‑то бормочет о «выравнивании по частоте», помощники записывают цифры, но их голоса уносятся на задний план. Потому что в голову вбивается нечто другое.

На миг я не в зале. Перед глазами – тёмные силуэты деревьев, серебряные прожилки коры, как руны, вытянутые ввысь. Ветер несёт запах сырой земли и старых камней. Над всем этим – та же Луна, но другая: не над городом, а над холмами. И голос. Женский, низкий, шершавый, с акцентом, который я никогда не слышала:

«Когда Лунная кровь коснётся крови дальних холмов, круг треснет. Или мир – или Храм».

Я дергаюсь, хватаясь за грудь. Воздуха не хватает на секунду, как при слишком резком вдохе.

Видение исчезает. Я снова в лабораторном зале. Холодный камень. Руны. Миронэ, склонённый над кристаллом. Помощник, уронивший перо.

Парень в центре тоже тяжело дышит. По виску у него стекает капля пота, хотя ничего, казалось бы, ещё не делали. Он смотрит на меня – теперь уже совсем иначе. Не как на храмового зверька. Как на… подтверждение.

– Ты, – выдыхает он тихо, почти беззвучно, одними губами. – Лунная, мать её, кровь.

Мне вдруг очень хочется спросить, откуда он знает именно такое сочетание, но Миронэ радостно вскрикивает:

– Фиксирую резонанс! Пиковые показатели! Невероятно.

Руны под ногами вспыхивают сильнее. Меня чуть толкает волной. Я усилием воли прижимаю поток обратно к себе. Если я дам ему развернуться, здесь ползала вырубит.

– Стоп, – говорю. – Хватит.

– Ещё несколько минут, – Миронэ не слушает. – Мы должны посмотреть, как поведёт себя…

Парень во внутреннем круге резко усмехается, хрипло.

– Я сейчас поведу себя, – бросает он. – И вам понравится меньше.

Он не орёт, не бросается. Просто позволяет своей магии подняться чуть выше.

Я вижу, как по его венам вспыхивают те самые лесные, дальние искры. Они не похожи на лунный свет. Не похожи и на обычные руны города. Они… другие. Старее. И когда они опять касаются моего потока, мир на мгновение перекашивается.

Я чувствую под ногами не гладкий каменный пол Лунного Храма, а что‑то древнее, грубое. Голый скальный выступ, по которому бегут серебряные жилки – не вырезанные руны, а естественные, как если бы сама порода светилась изнутри. Ветер бьёт в лицо холодом. Где‑то совсем рядом смеётся ребёнок – звонко, по‑эльфийски. Я почему‑то знаю, что это по‑эльфийски, хотя никогда не слышала их языка.

И снова – голос. Та же хрипловатая женщина:

«Принц крови холмов и девчонка Луны. Их связка – либо ключ, либо пламя. Скажут: пророчество. А я скажу: предупреждение».

– Хватит! – теперь уже кричу я. И не ему – Храму.

Миронэ, к счастью, тоже побледнел.

– Прервать, – резко говорит он. Помощник дёргает за удерживающий символ. Руны гаснут почти одновременно.

Поток обрезают так резко, что меня на секунду мутит. Я хватаюсь за край круга, чтобы не упасть. Парень напротив тоже шатается, но держится на ногах из принципа, я это вижу.

Тишина звенит. В зале слышно, как у кого‑то стучит перо о стекло.

– Н‑невероятно, – шепчет Миронэ, уже оправившись. – Столь чистый резонанс… фиксировать всё. Немедленно. Отдельный протокол.

Его совершенно не смущает, что нам обоим только что было, мягко говоря, хуево.

Парень переводит взгляд с жреца на меня.

– Найта, отмеченная Лунной кровью, – произносит он медленно, как пробуя на вкус. – И ни слова об остальном, да?

– А ты кто? – спрашиваю в ответ, всё ещё тяжело дыша. – Очередной удачливый «аномальный дар» с окраин?

Уголок его рта дёргается.

– Просто деревенский парень, – отвечает он громко, так, чтобы Миронэ точно услышал. – Которому очень повезло, да.

А тихо, почти шёпотом, только для меня:

– Потом расскажу, кто я ещё. Если нас не разберут на органы до этого.

И в его глазах на миг мелькает то, чего я никак не ждала увидеть здесь, в Лунном Храме, среди белого камня и холодного света: тень древнего леса. И что‑то вроде… узнавания.

Глава 3.1. Пророчество дальних холмов

«Когда Луна тянет кровь к себе, лес тянет кровь назад.

Между ними – те, кто горит.

Их зовут проклятыми. Или избранными.

Но они всегда – связка.»

– из устной хроники Дальних холмов, бабка Рианнэль

Дэйр (Дальние холмы, много лет назад)

– Повтори, – бабка щурится, словно солнце бьёт в глаза, хотя солнца уже нет, только Луна над зубчатыми гребнями холмов. – Как ты чувствуешь её?

Мальчишка Дэйр морщит нос, глядя на небо. Луна висит низко, цепляется за вершины, отбрасывает бледный свет на камни. Лес вокруг шуршит, живой.

– Как… как занозу, – наконец выдаёт он. – Она… мешает. Жжёт. Но если не чесать, привыкаешь.

Бабка Рианнэль тихо смеётся. У неё голос, как у сухих веток – шершавый, но тёплый.

– Хорошо сказал, принц, – она легко, почти небрежно называет его так, как будто это просто домашняя кличка, а не титул. – Лунная заноза в крови холмов. Вот за этим они к нам и тянутся.

Он хмурится.

– Кто «они»?

– Те, кто наверху, – бабка кивает куда‑то за линию холмов. – Лунный город. Храм. Все эти гладкие камни и ровные линии. Им всегда мало своей крови, им нужна чужая. Чистая. Дикая.

Она выпрямляется, опираясь на посох. На кончике посоха загорается бледно‑зелёный огонёк, и она чертит им в воздухе знак – дуга, три точки, изломанная линия. Знак вспыхивает и растворяется.

– “Élthar i lúmë, sír aen lúnar,

dhaer eneth, ael i thar.”

Слова на эльфийском текут, как вода по камням. Магия чуть касается кожи – не так, как лунные руны, мягче, глубже.

– Что это? – шепчет Дэйр.

– Слово‑щит, – отвечает она. – Отзывается только на свою кровь. Запомни, маленький принц: твоя кровь – не их. Даже если они когда‑нибудь придут за тобой с красивыми словами.

Он тогда смеётся, потому что идея о том, что кто‑то придёт за ним с красивыми словами, кажется смешной. Он – мальчишка в рваной рубахе, который знает, как лезть на самые высокие скалы и как падать, не ломая шеи.

– А пророчество? – вспоминает он. – Ты говорила, есть слова про Луну и… кого‑то ещё.

Бабка долго молчит. Ветер шевелит её серебряные волосы, делает их похожими на тонкие нити лунного света.

– Есть, – наконец говорит она. – Старое. Мне его пела ещё моя бабка.

Она смотрит на него пристально.

– Такие пророчества не любят в Лунном городе. Поэтому их помнят у нас. В тебе, Дэйр, кровь холмов. В ком‑то другом – будет Лунная кровь. И если вас столкнут…

– Что будет? – спрашивает он, замирая.

Бабка усмехается уголком губ.

– Либо вы сломаетесь. Либо сломаете их, – отвечает она. – Третьего не бывает.

Она поднимает посох, и в воздухе рождается ещё один знак – более сложный, переплетённый, как ветви.

– “Lúnar cael, dhaer eneth,

mín eneth, naer i cheth.”

Знак плавится, будто впитывается в воздух, а слова тонкой иглой врезаются в память.

– Это – связка, – говорит бабка. – Заклинание узла. Эльфийское. Наше. Не их круг. Если когда‑нибудь почувствуешь чужую нитку в своей крови – вспомни. Связка может быть цепью. А может быть верёвкой, чтобы вытащить себя обоим.

Тогда он не понимает. Просто кивает, повторяя слова шёпотом, пока язык не начинает сам вспоминать ритм: Lúnar cael, dhaer eneth…

Он ещё не знает, что когда‑нибудь произнесёт их почти на выдохе, глядя в глаза девчонке, отмеченной Лунной кровью, посреди белого камня Лунного Храма.....

.....Его ведут из лабораторного зала по коридору, но часть его – всё ещё там, где камень был не гладким, а диким, где Луна сияла над холмами, а не над шпилями.

Лунная кровь коснётся крови холмов…

Бабкин голос не даёт заткнуться.

– Эй, – Эллен, куратор, идёт рядом и косо на него смотрит. – Ты побледнел. Тебе нужен отдых или ты собираешься вырубиться посреди коридора?

– Я собираюсь уйти отсюда на своих ногах, – бурчит Дэйр. – Всё остальное – как пойдёт.

Уголок её губ дёргается. Кажется, ей по‑своему нравится его дерзость, но это не отменяет факта: она – часть Храма Лунного города. А Храм никогда не бывает на твоей стороне, даже если улыбается.

– То, что произошло в зале, – начинает она осторожно, – не совсем укладывается в стандартные протоколы.

Вот ещё одно красивое слово для бабкиной коллекции, думает он. Протоколы. Аномалии. Дар.

– Я заметил, – отвечает Дэйр. – Каждый раз, как мне кажется, что я просто деревенский парень, кто‑нибудь включает руны, и оказывается, что нет.

– Ты чувствуешь её? – Эллен неожиданно задаёт вопрос, от которого у него под кожей снова начинает зудеть магия. – Эту девчонку. Найту.

Он на секунду задумывается, прежде чем отвечать. Потому что правда – да. Чувствует. Как чужую ноту в песне, которая вдруг становится нужной.

– Она… громкая, – наконец говорит он. – Даже когда молчит.

Эллен вскидывает бровь.

– Интересное описание.

– Вы же не за ним меня сюда тащили, – отмахивается Дэйр. – У вас там, наверху, свои слова есть, умные.

Она не спорит.

Глава 3.2.Заклинание связки

«Сначала нить просто дёргается.

Потом дёргается сердце.

Потом ты уже не понимаешь, что болит,

если один из вас уходит слишком далеко.»

– из «Записок неудачного связующего»

Я нахожу его не потому, что знаю, куда он пошёл. А потому, что нить внутри вдруг дёргается так, будто кто‑то взял её пальцами.

До этого связь была… фоном. Лёгкое ощущение чужого присутствия на краю сознания: где‑то в Храме Лунного города ходит мальчишка с лесом в глазах, и моя магия это помнит.

Сейчас – не фон. Сейчас – почти удар.

Здесь.

Я сворачиваю не в тот коридор, что положено, пропускаю мимо ушей возмущённое «куда вы, жреца Летанэ нужно…». Плевать на Летанэ. Нить тянет вниз, к тренировочным залам.

Он сидит на краю круга для боевых упражнений, свесив ноги на гладкий камень. Рубаха на груди расстёгнута, рука перевязана – свежие ожоги от какой‑то идиотской попытки «посмотреть, сколько выдержит сосуд». Локти на коленях, голова опущена.

Я собиралась зайти тихо. Выйдет – как всегда.

– Красиво обошлись, – говорю с порога. – Впечатляет забота Храма о дарах.

Он дёргается, поднимает голову. В глазах – раздражение, тут же сменяющееся чем‑то мягче.

– А я думал, ты только в лабораториях тусуешься, – огрызается он по привычке. Но голос не злой. Усталый. – Эталонная нитка, всё такое.

– Эталонная нитка умеет ходить, – я подхожу ближе. – Иногда даже туда, куда не просят.

Серебристая жилка на моём запястье вспыхивает чуть сильнее, как будто радуется встрече. Я чувствую ответ – под его кожей что‑то тоже отзывается. Не как у нас, лунных. Иное.

– Больно? – киваю на его руку.

– Терпимо, – фыркает он. – Видел бы ты, как у нас в холмах пацаны с обрыва падают. Там не бинтуют.

– В холмах, – повторяю я. – Ты всё время говоришь «у нас», но нигде здесь нет ни холмов, ни леса. Только камень.

Он смотрит на меня чуть дольше, чем нужно.

– Здесь – нет, – подтверждает. – Но в моей крови – есть.

Магия реагирует на эти слова сильнее, чем я ожидала. Между нами воздух чуть гудит. Я машинально сжимаю пальцы, стараясь прижать поток. Он, похоже, делает то же самое.

– Сегодня, – говорю я, садясь рядом, – когда наши… ну, эти… – я кладу ладонь на запястье, не желая вслух произносить «нити», «потоки», всё это храмовое, – соприкоснулись. Я видела место, где никогда не была.

Он тихо хмыкает.

– Серебряные деревья, чёрные скалы, Луна не над шпилями, а над хребтами? – уточняет спокойно.

Я поворачиваюсь к нему.

– Откуда ты…

– Потому что это мои холмы, – отвечает он. – Дальние. Дом тех, кто меня породил по крови, а не по документам.

– И да, – добавляет, увидев, как я пытаюсь подобрать слова, – я не просто деревенский парень. Раз уж тебе всё равно это покажут в протоколах рано или поздно: по эльфийским меркам, я – принц. По меркам Лунного Храма – удобный сосуд с интересным происхождением.

Слово «принц» плохо вяжется с его растрёпанными волосами и синяками, но магия внутри меня при этих словах дергается, как будто кто‑то подтвердил старую догадку.

– Принц? – не удерживаюсь. – У вас там, в холмах, короны раздают тем, кто лучше всех падает с обрыва?

Он усмехается.

– Принцам раздают пророчества, – отвечает. – Мне досталось одно.

Я молчу. Жду.

– Про девчонку Луны, – наконец говорит он. – И кровь холмов. И связку, от которой треснет либо круг, либо мир.

– Хочешь угадаю, кто у нас девчонка Луны? – прищуривается.

– Нет, – отрезаю. – Не хочу.

Он смеётся – тихо, хрипло. И в этом смехе нет ни насмешки, ни злобы. Только странная, тёплая усталость.

– Поздно, – шепчет. – Нить уже есть.

Внутри что‑то срывается с тормозов. Я чувствую, как магия сама тянется к нему – не по приказу, а потому что так легче дышать. Он делает то же самое, неосознанно.

Между нами – ни рун, ни кругов. Только гладкий камень и пара ладоней, лежащих рядом.

Он медленно разворачивает ладонь, так, чтобы кончики пальцев почти коснулись моих. Не прикасаются. Ещё нет. Но воздух между нами вспыхивает лёгкими искрами. Не лунными. Лесными, зелёно‑золотыми, вплетёнными в мой холодный свет.

– “Lúnar cael, dhaer eneth,

mín eneth, naer i cheth,” – шепчет он так тихо, что я едва разбираю слоги. Эльфийский. Старый, вязкий, как мёд.

– Что это? – перехватывает дыхание.

– Заклинание связки, – отвечает. – Наше, холмовое. Не храмовый круг.

– Я не активирую его, – спешит добавить, глядя прямо в глаза. – Просто… слова легче держат магию, чем тишина.

Я вдруг понимаю, что если наши пальцы сомкнутся сейчас по‑настоящему, нить между нами перестанет быть просто странным послевкусием после ритуала. Она станет чем‑то… гораздо жёстче. Постояннее.

Храм Лунного города этого не пережуёт спокойно.

– Если это «просто слова», – говорю я, – почему воздух дрожит?

Он улыбается уже открыто.

– Потому что ты мне нравишься, Найта, – произносит он просто. – А моя магия плохо умеет делать вид, что ей всё равно.

Вот это – опаснее любого ритуала. Никаких кругов, никаких жрецов. Только он, я и странное чувство, от которого нить внутри становится толще, прочнее.

Я могла бы отодвинуться. Сделать вид, что не поняла. Сказать что‑нибудь ядовитое и спрятаться за иронией.

Вместо этого я разворачиваю ладонь так, чтобы наши пальцы всё‑таки коснулись.

Контакт – как щелчок.

Свет, тьма, лес, Луна над шпилями и холмами одновременно, бабкин шёпот, слова Настоятельницы, мои собственные «я тебе ничего не должна» – всё это на секунду сливается в одно.

И нить – не серебряная уже. Серебряно‑зелёная. Лунная кровь, впитавшая в себя искру дальних холмов.

Я дергаюсь, но уже поздно. Связь есть. И с каждой эмоцией – страхом, злостью, нежностью, яростью – она будет только крепнуть.

Он тоже чувствует. Выдыхает сквозь зубы:

– Ну всё, – усмехается. – Кажется, мы вляпались.

– Ещё как, – соглашаюсь.

И, что самое страшное, где‑то очень глубоко внутри мне это нравится.

Глава 4. Цепи и нити

«Лунный Храм любит думать, что связь – это цепь, прикованная к алтарю.

Но истинная связка – это нить, брошенная в бездну.

Вопрос только в том, кто кого по ней вытянет.»

– из записей жрицы‑отступницы М.

Найта

Утром мир делает вид, что ничего не случилось.

Руны под плитами коридора мерцают в привычном ритме, служители спешат по делам, в нижних залах поют ровные голоса: утренняя служба, благодарение Луне за ещё один цикл. Лунный Храм живёт по расписанию, и плевать, что у меня внутри кто‑то дёрнул все нити разом.

Я встаю по звонку колокола, как примерная отмеченная. Умываюсь ледяной водой, натягиваю свежую серую хламиду. Заплетаю волосы, чтобы Настоятельница не могла придраться к распущенным. Всё, как надо.

Кроме одного.

Серебристая жилка на запястье больше не серебристая. Не совсем. Если приглядеться (а я приглядываюсь), в ней пробегают тонкие зелёные искры. Совсем как вчера в тренировочном зале, когда я коснулась ладонью пальцев Дэйра.

Кажется, мы вляпались.

Да, мать его, вляпались.

– Найта, – Лиан перехватывает меня у лестницы, ведущей к залу кругов. – Ты где была вчера вечером? Жрец Летанэ весь Храм на уши поднял, искал тебя.

– Представляешь, – говорю, не замедляя шаг, – нашлась в совершенно удивительном месте. В Храме Лунного города. Где же ещё.

Он закатывает глаза.

– Перестань, – шепчет. – Я серьёзно. Говорят, после лабораторных испытаний случился какой‑то… сбой. Потоки лунных рун вокруг зала дёрнулись.

– Бывает, – отвечаю. Внутри всё сжимается. – Может, у кого‑то руки кривые.

– Они говорят, что дело в «низовой аномалии», – тихо продолжает Лиан. – В том парне. Ты его видела?

Я представляю: лесной свет в глазах, ободранные костяшки пальцев, упрямый изгиб рта.

– Немного, – признаюсь. – Так, в рамках эксперимента.

Лиан слушает внимательнее, чем обычно. В нём, при всём его почтительном «служении», живёт любопытство. Опасная штука в стенах Лунного Храма.

– Говорят, он… иной, – подбирает он слово. – Будто не совсем наш. Не совсем лунный.

– Угу, – я чуть приподнимаю рукав так, чтобы он мельком увидел жилку. Зелёные искры исчезают, как будто знают, что на них смотрят. Засранки. – Всё «наше».

Мы проходим мимо окна‑щели, откуда виден кусочек Лунного города внизу. Над крышами – та же Луна, что и вчера. Я ощущаю лёгкое дрожание внутри – совсем не от неё.

Он где‑то здесь. В пределах Храма. Нить тянется не так, чтобы можно было указать пальцем, но… я знаю, что если он уйдёт далеко, станет пусто.

На первое «занятие» меня отправляют, как ни странно, не в зал кругов, а в часовню для служителей. Настоятельница сидит в глубине, у алтаря, словно выросла там.

– Садись, – говорит, даже не повернувшись.

Я сажусь на край скамьи, как школьница, ожидающая выговора.

– Вчера, – произносит она, – во время калибровки, произошёл крайняя отклонение от нормы. Резонанс, который не был предусмотрен протоколом.

Спасибо, что напомнили, я как‑то заметила, – думаю я.

– Твои ощущения? – неожиданно спрашивает она.

Так. Вот этого я не ждала. Обычно им важны цифры.

– Сильный удар, – отвечаю осторожно. – Видения. Чужие места. Дальние холмы, возможно.

Настоятельница шевелится. Серебряные волосы чуть колышутся.

– Холмы, – повторяет она. – Ты умеешь различать топографию видений?

– Я не идиотка, госпожа, – говорю, чуть позволив себе укол. – Внизу нет таких скал и деревьев. И акцент в голосе был не здешний.

Она оборачивается. Взгляд – как клинок, как всегда, только сегодня в нём ещё и интерес. Настоящий. Неприятно быть объектом его.

– Голос? – уточняет она.

– Женский. Старый. Говорила о Лунной крови и… крови холмов. О связке.

Настоятельница молчит чуть дольше, чем обычно. Это значит, что внутри неё лихорадочно перебираются папки с древними запретными текстами.

– Тебе известны эльфийские заклинания? – внезапно, резко.

Я чуть дёргаюсь. В голове всплывает шёпот Дэйра: «Lúnar cael, dhaer eneth…»

– Нет, – вру без запинки. – Только то, что нам читали на истории: что магия эльфов несовместима с лунной сетью города.

– Неверное утверждение, – спокойно парирует она. – Она совместима. Но опасна. Потому что не подчиняется тем же правилам.

Она поднимается, подходит ближе. В её движениях – что‑то от хищной птицы.

– Ты чувствуешь связь с этим мальчиком? – задаёт вопрос в лоб.

Нить внутри отзывается сразу, как будто её ткнули палкой. Я делаю вид, что просто задумалась.

– На уровне потока – да, – признаю. – Мы оба… аномальны. Резонанс был закономерен.

– На уровне чувств? – её голос становится тоньше. Я впервые слышу, чтобы Настоятельница так выделяла это слово.

Вот тут опаснее.

– Пока что мне больше нравятся мои чувства к самому Храму Лунного города, – сухо отвечаю. – Они, по крайней мере, стабильны.

Уголок её губ чуть дёргается. То ли от злости, то ли от невольного удовольствия от ответа.

– Следи за этой связью, – говорит она наконец. – Но не давай ей расти.

Поздно, – почти вырывается вслух. Я прикусываю язык.

– Как скажете, госпожа, – кланяюсь.

Она смотрит ещё пару ударов сердца, словно пытается разглядеть те самые зелёные искры под кожей. Не видит. Или делает вид, что не видит.

– Можешь идти, – отпускает она. – Сегодня тебе дадут свободное время. Храм Лунного города заботится о тех, кто несёт его кровь.

Свободное время. От Лунного Храма. Это примерно как кнут, завёрнутый в мягкую ткань.

Я ухожу, чувствуя на затылке её взгляд. Внутри – странное ощущение: будто где‑то параллельно ей кто‑то ещё слушал этот разговор. Чуть в стороне. Через нить.

Ты слышал? – думаю я, не ожидая ответа.

Нить чуть дрогнула. Совсем легко. Но достаточно.

Нахожу его на крыше.

Не той, где мы с Лианом обычно прячемся, а другой – ниже, на одном из внутренних уровней. Отсюда видно не весь Лунный город, а только ближайшие кварталы: тесные дома у подножия Храма, тонкие нити рун над улицами, где шныряют люди.

Он сидит на краю, свесив ноги. Снова. Кажется, это у нас общее.

– Если упадёшь, – говорю, прислоняясь к стене у выхода, – они скажут, что сосуд был бракованный с самого начала.

Он не оборачивается сразу.

– А если упаду красиво, – отвечает, – может, хоть рунам понравится.

Ветер треплет его волосы. Под рубахой двигаются мышцы – я стараюсь не пялиться, но тело само отмечает детали. Человек, которого били, но он всё ещё сидит прямо. Человек, который может упасть, но упрямо держится за край.

– Тебя отпустили одного? – уточняю. – Без стражи, без жреца с блокирующими рунами?

– Я сказал, что мне нужно подышать, – пожимает плечами. – Кажется, это универсальный храмовый пароль.

Я хмыкаю.

– Ты слышал, что Настоятельница сказала мне про тебя? – спрашиваю, подойдя ближе.

– Что я опасная аномалия и меня нужно держать подальше от твоей чистой Лунной крови? – он криво усмехается. – Примерно представляю.

Я сажусь рядом. Камень под нами тёплый от дневного света. Снизу доносится гул города.

– Она сказала: «Следи за связью, но не давай ей расти», – признаюсь. – Мне кажется, мы уже провалили этот пункт.

Он поворачивается ко мне. В глазах – блики Луны и чего‑то ещё. Леса, наверное. Холмов.

– Связи не любят, когда им указывают, – медленно произносит. – Особенно те, что старше Храма.

– Старше Храма? – переспрашиваю.

– Ты правда думаешь, что Луна родилась в тот день, когда они воткнули первый камень в основание этого города? – ухмыляется. – Моя бабка говорила: прежде чем вырезать свои руны, люди смотрели на Луну из лесов и холмов. И магия уже была. Не такая гладкая. Не такая послушная.

Он замолкает на секунду, потом, словно приняв решение, поворачивает ладонь ко мне.

– Хочешь, покажу не храмовую связку? Без активации, – добавляет быстро. – Просто… ритм. Слова.

Нить внутри дергается нетерпеливо, как ребёнок, увидевший запрещённое.

– Покажи, – говорю. – Только так, чтобы Храм не взорвался, ладно?

Он усмехается.

– “Dhaer i thar, lúnar mír,

nael eneth, naer i dhír,” – шепчет он.

Слова мягкие, тягучие. Я не понимаю смысла, но чувствую, как они ложатся на магию, как руки на плечи. Успокаивают. Раскачивают.

– Это что? – почти шёпотом.

– Полуспящая связка, – отвечает. – Она просто… синхронизирует. Не тянет. Не привязывает.

– Можешь ответить. Только если хочешь.

Я чувствую, как внутри поднимается волна. Моя магия редко просит слова. Ей хватает злости. Но сейчас… хочется.

Слова сами находят меня, как будто всплывают откуда‑то из глубины, где я их раньше не трогала:

– “Lúnar thar, dhaer eneth,

mín eneth… ael i cheth,” – выдыхаю.

Я не знаю, правильно ли выговорила. Не знаю, что именно сказала. Но как только последний звук срывается с губ, нить между нами толстеет. Не рвётся, не стягивается удавкой – становится… устойчивее. Как если бы кто‑то завязал не узел, а петлю для спасательной верёвки.

Воздух вокруг чуть дрожит. Руны на стенах – молчат. Заклинание, кажется, прошло под их порогом чувствительности.

– Ты только что… – он смотрит на меня с удивлённым уважением. – Серьёзно, ты уверена, что твоя кровь только Лунная?

– А ты уверен, что твоя только холмовая? – парирую.

Он смеётся. На этот раз – почти свободно.

Мы сидим молча ещё какое‑то время. Внизу живёт город. Над нами висит Луна. Внутри – нить. Новая. Общая.

Я чувствую, как рядом с моим раздражением, с моим страхом, с моей ненавистью к узким коридорам Лунного Храма начинает тихо расти что‑то иное. Тёплое. Опасное. То, что Настоятельница назвала бы «излишней привязанностью», а бабка Дэйра – «нормальной реакцией крови на кровь».

Симпатия.

Нельзя не назвать вещи своими именами.

Она ещё не любовь. Но я уже знаю, что если его ранят, мне будет больно. Если его уведут далеко – станет пусто. И с каждым днём, с каждым словом, с каждым шёпотом эльфийских заклинаний эта связка будет становиться не просто магией, а чем‑то вроде… нас самих.

– Найта, – произносит он вдруг, не глядя на меня. – Если когда‑нибудь они попытаются сделать из меня то, что задумали… предохранителем, сосудом, чем угодно… – он сжимает кулаки, костяшки белеют, – пообещай, что не станешь молча смотреть.

Я поворачиваюсь к нему.

– Это будет сложно, – признаю. – Молча смотреть – вообще не мой стиль.

Он улыбается. И в этой улыбке – одновременно облегчение и страх.

– Тогда, может быть, – тихо говорит он, – у этого пророчества есть шанс закончиться не совсем хуёво.

Я не обещаю ему, что всё будет хорошо. Луна над Лунным городом не та, под которой дают такие обещания.

Но я слегка сжимаю его пальцы. Совсем чуть‑чуть. Этого достаточно, чтобы нить внутри отозвалась тёплым толчком.

И это – всё, что я могу обещать сейчас:

если круг треснет, я буду рядом, когда это случится.

Глава 5. Цена дара

«Дар – это то, за что ещё не успели выставить счёт.

У Лунного Храма просто очень терпеливые бухгалтеры.»

– из «Наблюдений одного стражника», анонимно

Найта

Первый счёт приходит не мне.

– Найта, – Настоятельница взывает меня в свой зал, как будто это честь. – Сегодня ты вновь будешь в круге с низовой аномалией. Храм Лунного города решил использовать ваш резонанс для уточняющих ритуалов.