Свитки ангела

Глава 1.

Солнце, будто вспомнив о своих обязанностях, решило сделать исключение в этот раз. В редкий для Прало солнечный день, когда небо было чистым, как свежевыстиранный лён, а воздух был наполнен свежестью, к городским воротам медленно приближалась серая карета; её огромные деревянные колёса были обиты железом, чтобы выдерживать неровности дороги. Они с глухим стуком опускались на землю так, что, казалось, карета отбивает свой особенный сердечный ритм. Рессоры поскрипывали при каждом движении, как старческие кости, и издавали звуки более страшные, чем любой другой грохот. Сверху карету украшала небольшая башенка с круглым окном, затянутым тёмным стеклом. Сквозь него можно было увидеть небольшое пространство внутри, где, будто властелин этого старинного чуда, восседал кучер. Лошади, тянувшие карету, были мощными и смуглыми, с дикими глазами и беспокойным характером. На козлах же сидел молодой на вид возница в длинном, опускавшемся ему до колен тёмно-синем сюртуке, сшитом из грубой, но качественной материи. Рукава сюртука были закатаны, чтобы не мешать его движениям, и открыто демонстрировали крепкие ловкие руки с огрубевшими пальцами, привычными к управлению лошадьми и инструментами. Поверх сюртука был перекинут кожаный пояс, на котором висела громадная бронзовая пряжка, а кожаные сапоги, доходившие ему до колен, были надеты поверх широких штанов. Сапоги были изношены, но по-прежнему прочны и удобны. На шее же висело что-то похожее на крест. Весь его внешний вид, уверенный взгляд, верные и чёткие движения, казалось, говорили о чём-то неизбежном, неотвратимом…

Внутри же кареты сидел здоровый мужчина, растворившись в тёмных складках своего одеяния, он напоминал большую тень. Высокий и стройный, он был облачён в огромный чёрный сюртук, ткань которого, казалось, поглощала свет. Сюртук опускался ему до самых ног, скрывая его фигуру. Его голову покрывала широкая чёрная шляпа с узкими полями, отбрасывавшая длинную тень на его лицо, в левом ухе были две серьги. Шляпа частично скрывала черты его лица, но не его усталый взгляд. В нём было отражено много пережитого, взгляд этот был угрюмым, но не злым, а задумчивым, казалось, он видит нечто недоступное простым смертным. Он не шевелил ни рукой, ни ногой, сидел неподвижно и похож был на каменную статую, но, если бы кто-то случайно ударил по ней, то услышал бы не звук рассыпающегося камня, а тихий шум сыплющегося песка. В какой-то момент кучер обратился к мужчине, сидевшему в карете: «Господин Варлаам, мы уже подъезжаем к городу». Его усталый голос говорил о том, что они проделали длинный путь за день. Господин ответил ему с лёгкой усталостью в голосе: «Просил же тебя, не называй меня «господином». Не имею я такого тщеславия, чтобы наслаждаться этим титулом. Не приносит он мне удовольствия, скорее, отягощает душу». Возница произнёс в ответ: «Хорошо. Но хочу поинтересоваться, с какой целью мы едем в город?» На что Господин лишь промолвил: «Найдём гостиницу, а там уже всё и обсудим».

Проехав холм, они увидели город. С виду он казался небольшим, но народу там хватало. Их взору открылся городской рынок, центр всего движения. Там, среди мощёных улиц, суетились купцы, ходили крестьяне, расхаживали аристократы. Голоса же их сливались в единый общий гул, оживляя и наполняя атмосферу всеобщего торжества. По словам Господина, «для торгового города это было вполне обыденно». Купцы раскладывали свои товары, предлагая на выбор изысканные ювелирные украшения, крепкую деревянную мебель, глиняную посуду и ткани, окрашенные во все цвета радуги. С крестьянами смешались аристократы, их одежда была похожа на цветы, выделявшиеся яркими пятнами на сером фоне. Они искали не просто товар, а редкости, безделицы, представляющие не только эстетическую, но и историческую ценность. Но с приходом вечера город затихал. Солнце уходило за горизонт, и с ним постепенно исчезали люди, оставляя улицы пустыми. Купцы закрывали лавки, крестьяне уходили домой, аристократы возвращались в свои особняки.

Проехав пару улиц, Гавриил с Варлаамом встретили в конце главных улиц гостиницу. Это был огромный дом, украшенный резными деталями. Фасад здания привлекал внимание высокими арочными окнами, излучавшими тёплый свет и напоминавшими большие глаза, смотревшие на мир с высоты. Две массивные двери с латунными ручками в виде львов, казалось, готовы были приветливо распахнуться навстречу гостям, чтобы ввести их в царство роскоши и комфорта. Над входом торчала высокая башенка с остроконечной крышей, украшенной художественной черепицей. На её вершине, как символ защиты, стояла скульптура ангела с раскинутыми крыльями, приготовившегося к полёту. Переступив порог прихожей, они оказались в просторном зале, где за столом, покрытым тёмно-зелёной скатертью, сидела женщина в возрасте.

Её одежда была проста, но аккуратна, и по её уверенной осанке и строгому взгляду было понятно, что она здесь хозяйка. «Администратор», – прошептал Гавриил Варлааму, будто желая убедиться в правильности своих догадок. Гостиница совсем не выглядела так, как они ожидали. Пришедшая со временем в негодность, она напоминала собой старую, уставшую от жизни, больную старуху. С потолка здания с шумом сыпалась штукатурка, и чудилось, будто это капли дождя ударяли по каменной мостовой на улице. Воздух внутри был так пропитан лёгким запахом сырости, что, казалось, дыхание заброшенного подвала проникает сквозь щели стен. Ветер проходил через трещины в стенах, издавая с улицы пронзительный свист, словно пытаясь вырваться из неволи и унести с собой всё живое. Гости вдруг почувствовали, как усталость свинцовой тяжестью навалилась на их плечи. «Но куда нам ещё идти?» пронеслась мысль в голове Гавриила. На улице уже стояла ночь, тёмная и холодная. Недолго думая, Гавриил поприветствовал женщину и попросил её о номере на месяц. «Номер двенадцать, на втором этаже, – ответила она строгим и твёрдым голосом, добавив, – прошу вас ночью не шуметь». И с нескрываемой усталостью во взгляде вернулась к своим делам.

Господин, прежде чем переступить порог номера, обратился к Гавриилу: «Принеси, пожалуйста, стакан горячего чая». Внутри номер не отличался роскошью. Он представлял собой небольшую комнату, обставленную скудно и старомодно, окутанную полумраком. Господин, повесив свой сюртук на спинку скромного, покрытого потрескавшейся краской стула, облегчённо вздохнул. В воздухе витал неприятный запах сырости, пропитанной плесенью. Он исходил от стен, покрытых трещинами, в которые проникала влага. Крохотные, словно глазки мышей, окна едва пропускали свет фонарей, тускло мерцавших за окнами. Господин, оглядевшись по сторонам, безразлично пожал плечами. Он знал, что следующие тридцать дней им предстоит провести в этом мрачном помещении. Жаловаться было бесполезно. Спустя час в номер зашёл и кучер. «Стоимость за месяц выходит не такая уж и большая, – сказал он. – Но меня больше интересует, зачем мы заехали в этот город?» Усевшись за стол, Варлаам начал объяснять: «Остановились мы здесь для того, чтобы встретиться с одним помещиком». Гавриил был удивлён тем, что человек, которого он знал почти всю свою жизнь, вдруг решил поехать куда-то только лишь по чьей-то просьбе. Ведь обычно Господин сам решал, куда ему направляться. Эта новость ещё больше усилила его любопытство, и Гавриил не мог не спросить: «Позвольте же узнать, кто этот помещик, что явился причиной вашего приезда сюда, неужели ваш знакомый или родственник?» Варлаам ответил небрежным голосом: «О помещике этаком я впервые слышу… Но в записке, присланной им, многое мне кажется странным». В записке этой была только одна коротенькая фраза «Матфея 19:26». «Если мне не изменяет память, – сказал Гавриил, – то эти слова я видел в вашей книжке». «Верно», – подтвердил Варлаам. По словам Господина, он ещё не слышал ни от одного помещика каких-либо изречений из вероисповедания. И поэтому ему стало интересно, с какой целью и почему эти слова были адресованы именно ему.

Варлаам, не пожелав просто сидеть, ничего не делая, запланировал провести время с пользой. «С самого утра пойду в церковь поработаю», – сказал он так, словно решал судьбоносную задачу. «Выезд к помещику лишь через день, а здесь нам ещё предстоит целый месяц пробыть», – устало добавил он, поглядывая на освещённые окна гостиницы.

«Время… Люди настолько сильно боятся потерять своё время, что не замечают, как тратят его на раздумывание этой проблемы».

С утра Варлаам уже направлялся в церковь. Когда он проходил улицы, его вдруг осенила, а точнее, взволновала мысль о том, что Куполов мог быть ему знаком. «Прошёл уже не один век, чтобы остался кто-то, кто мог знать обо мне хоть что-нибудь», – думалось ему. Он уже давно привык к тому, что люди забывают его имя, а он забывает их. Но теперь, когда в его жизни вновь появился кто-то, кто мог знать о его прошлом, он внезапно усомнился в безопасности и анонимности своей жизни. Впервые за долгие годы он ощутил хрупкость своего положения, и смутная тревога закралась в его душу. Минуя очередной переулок в конце улицы, он увидел высокую, частично заросшую травой церковь архангела Рагуила. На ней виднелись небольшие и низкие башни, фасад частично зарос, и даже были заметны трещины. Видимо, эта церковь стояла тут очень давно. По бокам арки находились две статуи: одна была почти разрушена, и было сложно распознать, что она изображала; на другой были кольца с крыльями, а на них вырезаны были маленькие глаза. «Престолы», – промелькнула мысль в голове Господина. Он увидел в этих статуях не просто каменные изваяния, а символы власти, мощи и величия. Он представил, как на этих престолах сидели боги, охраняя арку от нечистой силы. Варлаам подошёл к церкви и открыл входную дверь.

Он очутился в просторном зале, где царила тишина, а воздух был наполнен запахом ладана и воска. У окошка за столом сидел невысокого роста мужичок, немного полноватый, округлой наружности, будто весь вылепленный из мягкого теста. Одет он был в тёмную простую рясу, с глубокими складками, скрывавшими от посторонних глаз его тело, но не его руки. Тонкими руками он методично перебирал тёмно-серые чётки и едва заметно шевелил губами. Простой и широкий пояс, обхватывавший его талию, ещё больше подчёркивал некую скромность и отрешённость от земных благ. Господин обратился к нему насчёт временного служения. На что мужичок с усмешкой сказал: «Значит, на время…» А потом спросил: «Насколько и кем сюда пришёл служить? Расскажи о себе, чтобы я мог принять решение». Варлаам представился священнослужителем, упомянув также, что раньше он числился диаконом в бывшей церкви. Его нынешнее назначение на временное служение было принято Церковным Советом с условием, что он поможет решить проблему этой церкви, и ему было интересно, что же такое могло случиться. Выслушав Варлаама, мужичок представился. Как оказалось, он был сановником здесь, звали его Ивашкин Евдоким. Дела у них и вправду были плачевными, как признался Евдоким: «Людей в этом городе осталось мало, многие уже потеряли веру. Обычно приходят те, кому нужна помощь, но они быстро сдаются. Наш священник Владимир мне уже сказал, что пригласил человека, который может помочь.… Это, видимо, вы?» «Верно», – ответил Господин. Переодевшись, он расспросил о подробностях. «Наш губернатор решил снести церковь, – начал рассказывать Евдоким, – причиной этому была малая посещаемость, и, в принципе, губернатор уже намеревается на этом месте возвести казарму. И если к концу месяца ничего не изменится, то церковь будет снесена». Выслушав его, Варлаам спросил, ждать ли им сегодня кого-то. Со слов сановника стало известно, что сегодня к ним прибудет молодой помещик из соседнего города по одному вопросу. На сегодняшний день он единственный, кого они ждут. В этот момент приехал тот самый помещик. Он поведал им о своей недавней разлуке с возлюбленной. Ему казалось, что он принял правильное решение, расставшись с девушкой, но теперь жалеет об этом и уже не знает, как жить без той, которая сделала его счастливым. Ради интереса и чтобы убедиться в том, можно ли доверять Варлааму, Евдоким предоставил ему разбираться с этим делом. Варлаам спросил помещика: «Получается, ваша жизнь может быть счастливой, только если в ней будет тот, кто сможет понять вас?» Молодой человек произнёс: «Да, это так». Господин продолжил: «Знаете, моё представление о любви несколько отличается от вашего. Можно влюбиться в человека с первого взгляда, но настоящие чувства к нему возникают лишь после того, как узнаешь его лучше. Обычно то, что люди принимают за любовь, на самом деле является влечением, особенно у молодых». Помещик согласился с тем, что, возможно, его чувства были самообманом, но он не мог пережить расставание, испытывая горечь от одиночества и страх снова почувствовать эту боль. Варлаам спокойно ответил: «Есть такие проблемы, которые человек может преодолеть только сам. Но я хочу, чтобы вы знали, – вы никогда не останетесь одни. С вами всегда был, есть и будет тот, кто присутствовал рядом с момента вашего рождения и до самого конца, лишь он один не сможет бросить нас». Помещик удивился, откуда священнослужителю было знать про любовь и чувства, если сам он не мог проявить их к кому-то. «Верно, для меня непостижимы эти чувства, – признался Варлаам, – в моей жизни даже не было повода им появиться. Но я твёрдо знаю, что, когда люди испытывают душевную боль и нуждаются в помощи, то моя задача помочь им справиться с этой болью».

Уже ближе к вечеру Варлаам шёл обратно в гостиницу, попутно размышляя о завтрашней встрече, как вдруг его внимание привлёк странный предмет: посередине двора на каменной плите лежал небольшой, красный, как рубин, мраморный куб. На каждой грани куба нерегулярно выступали непонятные узоры, скорее даже не узоры, а нечто странное, напоминающее глаза. Это были не круглые зрачки, а тёмные провалы, затянутые похожей на паутину сетью из чёрных линий. Казалось, они впитывают тьму. Эти «глаза» смотрели с немым ужасом, и, даже когда он отводил взгляд, ему чудилось, будто они проникают в его душу. Внутри куба пульсировал тусклый красный свет, напоминавший биение сердца. От него исходило холодное дыхание, проникавшее в жилы, заставляя кровь стучать в висках. Воздух вокруг куба сжимался под столь высоким напором невидимой силы, что по своей мощи он мог сравниться с давлением воды на дне океана.

Когда они приехали в гостиницу, на улице уже была ночь. Много же времени ушло на исследование этого странного куба! Но не меньше заботил его завтрашний день. По приезду в гостиницу, Господин попросил Гавриила с утра приготовить карету. «Путь предстоит долгий, поэтому выехать придётся пораньше», – пояснил он. Рассвет уже окрасил небо розоватыми и золотистыми красками, когда Варлаам с Гавриилом поправляли уздечки своих коней. В воздухе висела прохлада утреннего тумана, а лёгкий ветерок шелестел листьями молодых берёз, устилавших дорогу к дому помещика. Гавриил, задумчиво щурясь на предрассветное солнце, всё никак не мог отделаться от мысли о личности, к которой они ехали. Взгляд его был устремлён на неспешно проплывавшие облака, но ум был занят совсем другим. Наконец, не выдержав, он прервал размышления Варлаама и спросил его, по привычке снова обратившись к нему со словом «Господин»: «…, с позапрошлого вечера вы так и не ответили на мой вопрос, что же вас заставило поехать к нему?» Варлаам, бросив на кучера чуть усталый и спокойный взгляд, произнёс: «Что может человек, Гавриил?» Тот неуверенно ответил: «Даже не знаю, что сказать… Думаю, что помимо всего прочего, прежде всего уметь анализировать, размышлять и правильно выражать вслух свои мысли». «Возможно», – задумчиво сказал Варлаам.

День неумолимо уступал место ночи. Солнце, не так давно заливавшее всё вокруг золотистым светом, уже скрылось за горизонтом, оставив после себя багряные полосы на небосклоне. Постепенно небо затянулось тёмно-синим бархатом, на котором вскоре, как бриллианты, засияли первые звёзды. Тусклая луна, спрятавшись за облаками, едва проглядывала, невольно заставляя вглядываться в её бледный свет. Царившая до этого тишина стала ещё более глубокой, словно бы сама природа, затаив дыхание, ожидала прихода ночи. Лишь шелест листвы в лесу да перекатывавшийся стук колёс кареты нарушали это хрупкое безмолвие. Гавриил, невольно почувствовав приближавшуюся тьму, остановил карету. В небольшом ящике, стоявшем рядом с ним, лежали лампы. Он с трудом достал одну из них, знаком показывая Варлааму, что пора зажечь свет. Варлаам спокойно вышел из кареты, вдыхая свежий, пропитанный запахами влажной земли и сосен воздух. Он почувствовал себя свободным, будто сбросил с плеч всю тяжесть дня. «Господин, уже ночь», – обратился к нему кучер. А потом, как бы желая удостовериться и успокоить себя, уточнил: «Мы же в правильном направлении едем?» Варлаам так же спокойно сел в карету, откинулся на мягкую спинку и сказал: «До дома помещика ещё не скоро, нам нужно ехать». Несколько часов пролетели незаметно. Ночь полностью вступила в свои права, окутав мир густой тьмой. Усталость начала овладевать Гавриилом. Он чувствовал, как веки тяжелеют, а руки отказываются крепко держать поводья. В этот момент вдалеке на горизонте был замечен бледный свет. С каждым их движением он становился всё ярче и был похож на маяк в море непроглядной тьмы. «Господин! – воскликнул Гавриил. – Там дом! Может быть, это дом того помещика?» Они постучались, и из открывшейся двери вышел высокий мужчина худощавого телосложения. На нём был длинный серый сюртук из гладкой блестящей, похожей на шёлк, ткани, в одной руке он держал канделябр со свечами, свет которых мягко отражался в его глазах. Канделябр, сделанный из бронзы, привлекал внимание изысканной резьбой, напоминавшей о былых временах, о дворцах и великих людях. Другой рукой мужчина опирался на трость с изящной ручкой. Деревянная трость с гладкой поверхностью была покрыта множеством небольших царапин, свидетельствовавших о её долгой службе. Хозяин пустил их в своё поместье, а потом представился. Как оказалось, это был помещик местных сельскохозяйственных угодий. Сам он тут уже жил 60 лет, а звали его Варфоломей Державин. Господин был весьма обессилен после долгой поездки и попросил у помещика разрешения переночевать у них. Тот был не против и тотчас же распорядился: «Софья, постели кровати. Сегодня у нас гости, и им нужно переночевать». Надо сказать, что в этом поместье прислуживала молодая девушка, на вид ей было едва ли двадцать лет. Её лицо ещё не было затронуто временем. Одета она была просто, но со вкусом. Чёрное платье, облегавшее стройную фигуру, с глубоким вырезом, который подчёркивал изящную шею, было сшито из тонкой, похожей на бархат, поглощавшей свет, ткани. Поверх платья она носила белый фартук, на ногах у неё были чёрные кожаные туфли с невысоким каблуком. Её голову покрывал белый чепец, под который она прятала волосы, но не могла спрятать свою красоту. Девушку, как уже было сказано помещиком, звали Софья. Это простое и красивое имя отражало всю её сущность. Всё в ней, – её внешний облик, поведение, общение, – говорило о невинности, чистоте, а во взгляде было что-то такое, что выдавало всю глубину её души, обнаруживало силу, скрытую под простотой её образа.

Пока готовились ко сну, помещик предложил Господину выпить чаю. Гавриил же отказался, чтобы ему постелили на кровати, решив переночевать на улице. За столом Варлаам с Варфоломеем обсуждали, зачем им понадобилось ехать к помещику Юрию. Со слов Варфоломея стало известно, что помещика этого он знает плохо, но ему случалось у него гостить. Как оказалось, помещик тут живёт дольше его. Хотя в это с трудом верилось, так как это был молодой мужчина, которому никто не дал бы и тридцати. А Варфоломей, как он уже говорил, жил здесь около шестидесяти лет. Но что его больше интересовало, так это с какой целью Варлаам и Гавриил приехали к нему. «Пришло письмо о приглашении», – ответил Варлаам. Но старик засомневался, Юрий никого за все эти годы не приглашал, и, даже если сам гостил у кого-то, то находился там по собственной инициативе. Варлаама слова старика насторожили. Тут подошла Софья и сообщила гостям, что кровать уже застелена. «Заболтались мы с вами, – сказал Варлаам, – спасибо вам за чай, но нам завтра утром уже нужно будет выехать». «Конечно, – согласился с ним помещик, – не буду вас томить своими расспросами. Желаю вам спокойной ночи». В это время, лёжа на деревянных нарах, Гавриил пытался уснуть, но мысли о помещике уже второй день не давали ему сомкнуть глаз. И вот в очередной раз он ворочался, надеясь попасть в объятия Морфея, как внезапно со стороны двери до него донёсся странный звук. Он прислушался и уловил ухом ритмичные звуки, приближавшиеся к нему. «Чьи-то шаги»…, – проскользнула мысль. Кто-то шёл в его сторону. Вдруг шаги остановились у самой двери, и та стала медленно, но со скрипом открываться. Она уже почти открылась, как показалась знакомая фигура. Его тревогу как рукой сняло. То была Софья, которая решила проведать Гавриила. Она извинилась, что помешала его отходу ко сну, и призналась, что пришла сюда, чтобы кое о чём его попросить. «Вы, если не ошибаюсь, едете к тому помещику, – начала она, – тогда не могли бы передать ему это письмо?» Гавриил, недолго думая, согласился выполнить её просьбу, после чего девушка быстро ушла, чтобы не мешать ему спать. Её лёгкие шаги постепенно удалялись за дверью, оставив после себя тишину и некоторую тоску. Оставшись наедине со своими мыслями о письме и о том, что ждало его завтра, он вдруг ощутил лёгкость на душе. Через минуту дыхание его замедлилось… Он спал, полностью погрузившись в сон.

Солнце только начинало прокрадываться сквозь занавески, окрашивая комнату в розоватые тона, когда Варлаам, уже одетый, тихо открыл дверь. За ним следом поспешил Гавриил, ещё не полностью проснувшийся, но уже готовый к пути. Старик с удивлением посмотрел на них. Он только что пробудился, и в его голове ещё путались сны, как вдруг увидел двух уже знакомых ему путников, готовых отправиться в дорогу. «Что же вы так рано? – пробормотал он. – Даже не перекусите перед выездом?» «Благодарю, – ответил Варлаам старику, – но у нас впереди ещё не одна поездка». Они тепло попрощались. Оставив позади себя гостеприимный дом старого помещика, Гавриил предложил навестить их как-нибудь ещё. Господин был очень даже не против такого предложения.

Глава 2.

Дорога к дому Куполова была не из лёгких. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в тусклые багряные тона, как вдалеке замаячил слабый огонёк, будто маяк в центре океана, приманивающий к себе корабли. Чем ближе они подъезжали, тем яснее становился свет, а вместе с ним и очертания дома. Это был не роскошный дворец, а скромное поместье, но в нём чувствовалась особая атмосфера спокойствия. Фасад дома не отличался великолепием, свойственным богатым особнякам. Он был прост, без лишних украшений, но эта простота придавала ему некую элегантность. Небольшие изящные резные детали, украшавшие его, не бросались сильно в глаза, но приковывали взгляд.

Резные цветы и листья на карнизах, изящные завитки вокруг окон, игривые орнаменты на дверных наличниках, – каждая деталь была выполнена с любовью и мастерством. Казалось, они рассказывали историю поместья, говорили о его хозяине и его тонком вкусе. Однако, как бы ни был уютен этот дом, от самого факта, что они стояли возле него, дрожь пробирала их по всему телу, ведь там был тот, кто крайне волновал их. Не успели они подойти к крыльцу, как из дома вышел человек. Черты его лица, будто вылепленные из мрамора, излучали юность и неописуемую красоту. Длинные густые волосы цвета воронова крыла ниспадали на плечи, обрамляя лицо. Он был одет в белую ночную рубаху, ткань которой, словно бы светилась в темноте, отражая сияние, исходившее от его ауры. Поверх рубашки, как щит от ночной прохлады, была накинута тёплая шинель с несколькими пуговицами. Это немыслимое сочетание лёгкости и тепла придавала его образу таинственность. В руке он держал небольшой, но яркий светильник, свет от которого отбрасывал на его лицо странные тени. Варлаам почувствовал лёгкое волнение, понимая, что их уже ждут. Этот человек, очевидно, и был Юрий Куполов.

Зайдя в дом, Варлаам с Гавриилом почувствовали, как волнение, которое не отпускало их всю дорогу, постепенно сменяется спокойствием и усталостью. Куполов встретил их тепло и радушно, как будто они были не чужими друг другу людьми, а давними друзьями. «Чувствуйте себя, как дома», – сказал он своим гостям, и в его голосе прозвучало искреннее желание сделать их пребывание максимально комфортным. Варлаам заметил, что Гавриил выглядит усталым после долгого пути. «Приляг отдохнуть», – предложил он своему товарищу. Гавриил, действительно уставший с дороги, не смог отказаться. Варлаам же остался в гостиной, чувствуя непреодолимое желание поговорить с этим загадочным помещиком. Усевшись за стол, он непроизвольно, но прямо спросил Куполова: «Что ангел забыл на этой грешной земле?» Тот, казалось, был застигнут врасплох подобным вопросом. Варлаам видел, как его брови слегка приподнялись, как в его глазах промелькнуло удивление, но лицо его оставалось непроницаемым, напоминая маску, под которой скрывались истинные эмоции. Однако, удивление его было недолгим. Спустя мгновение на лице помещика появилась лёгкая улыбка, и он ответил встречным вопросом: «Может, это ты мне ответишь, зачем сдалась тебе эта земля или же тебя в этих краях что-то держит?» У Варлаама были свои мотивы пребывания здесь, которые он пожелал бы утаить. И сама мысль рассказать о них была для него не то, что пугающей, но и невозможной. Последовавший далее вопрос Куполова прервал его размышления: «Думаю, тебе всё же интересно, зачем я тебя пригласил. Ты приехал в этот город далеко не по той причине, что тебе пришло письмо от ангела, верно?» Его голос был спокойным, но в нём звучала такая уверенность, что Варлаам невольно насторожился. У него возникло ощущение, будто тонкий луч света проник в его голову, высвечивая мысли, которые он пытался скрыть. Варлаам подтвердил, что главной причиной, по которой он приехал сюда, был не Куполов и, наконец, спросил: «Ответь мне, что ты думаешь о людях?» Куполов на секунду растерялся от неожиданного вопроса. Но, быстро оправившись, он ответил равнодушным, почти безэмоциональным голосом: «Мне всё равно. Меня не волнует, какими они себя считают, и меня не интересуют их представление о жизни, их религия или даже их стереотипы об ангелах. Единственное, что мне о них действительно любопытно узнать, это их эмоции, а, точнее то, как они их выражают. А что, есть то, что тебя в них привлекает?» Варлаам скривился, его лицо исказилось гримасой отвращения, словно он увидел что-то мерзкое. «В том то и дело, – прошептал он, – что люди потеряли какую-либо человечность. Они подобны грешным сосудам, заражённым болезнью, наполненным такими ужасными чувствами и пороками, как высокомерие, лживость, лицемерие, наглость, зависть, похоть, равнодушие, эгоизм, безответственность, лень, жадность… этот список можно продолжать бесконечно. Мир устал от этой тяжёлой ноши». Он замолчал, казалось, перебирая в голове мрачные картины людской жизни, и снова заговорил: «Они живут в плену собственных пороков, не замечая, как разрушают себя и других. Их сердца ожесточились, а души стали холодны. Они забыли о сострадании, о любви, о том, что такое быть человеком». Варлаам говорил уже сам с собой, не обращая внимания на Куполова, будто желая осознать и выразить то, что его мучило. «Смотри, что происходит вокруг! – продолжал он. – Войны, ненависть, несправедливость, страдания… всюду царит хаос! И всё это – результат человеческой природы. Человечество, кажется, застряло в замкнутом круге, где одни пороки порождают другие, а зло лишь усиливается». От его слов веяло безысходностью, его речь была полна горечи, он, казалось, испытывал боль за людей, за то, во что они превратились. «Интересная история, – сказал Куполов, выслушав Варлаама, – можно подумать, ты хочешь вмешаться в неё». Он вдруг стал серьёзным, черты его лица заострились, перед Варлаамом сидел совсем другой человек. Но эта серьёзность также быстро слетела с него, как маска, оставив обычную безразличную мину. «Если не ошибаюсь, у тебя скоро встреча с губернатором, – произнёс он, его голос был спокоен и равнодушен, как будто он говорил о погоде. – Что-то насчёт сноса церкви?» «Верно», – коротко ответил Варлаам. Он чувствовал, как в его душе попеременно вспыхивают то гнев, то отчаяние. Снос церкви был лишь символичным продолжением того беспредела, что творился вокруг. «Я думаю, что сегодня нам не о чем больше говорить, – сказал Куполов, показывая, что не хочет продолжать разговор. – Думаю, ты устал и хочешь спать». «Если бы ещё был нужен нам этот сон», – с горькой иронией в голосе ответил Варлаам. «Насчёт того, нужно ли тебе находиться в этой церкви.… Не знаю, что ты там задумал, но лучше не совершай глупости», – посоветовал Куполов. Его голос был строг, в нём слышалась осторожность. Он знал Варлаама достаточно хорошо, чтобы понять, что того могут охватить не самые разумные чувства, а непоколебимая вера может толкнуть на рискованные шаги.

Тишина окутала дом. Обычно она приносила Варлааму долгожданный покой. Но не в эту ночь. После того, как все разошлись спать, он всё ещё лежал, ворочаясь с боку на бок, пытаясь поймать хотя бы тень ускользавшего от него призрачного сна.… Спустя какое-то мгновение Варлаам вдруг ощутил себя в странной замкнутой комнате. Ему казалось, он был заперт, и тишина вокруг давила на него, подобно тяжёлому покрывалу. В центре комнаты стоял круглый стол среднего размера, покрытый чёрной скатертью. Он был освещён тусклым светом, который не давал Варлааму разглядеть детали комнаты. Вдруг с левой стороны от него, словно из мраморной глыбы, вырос человеческий скелет. Он был белым, как снег, и выглядел на удивление живым. В костлявых пальцах скелет держал сигарету, которая дымила, но без огонька. Перед ним лежали карты, но все они были без привычных рисунков, абсолютно чистые. Вместо глаз у скелета были только дыры, из которых постоянно текли слёзы. Они капали на стол, оставляя круглые пятна на чёрной скатерти. С левой стороны от скелета сидел чёрт. Он был чернее ночи, с двумя рогами, торчавшими у него из головы, наподобие острых шпаг. Взгляд его был холодным, как у удава, а глаза блестели, будто две чёрные жемчужины. Рот раскрылся в жутком оскале, который доходил до глаз и выглядел неестественно. Зубы были острыми и кривыми, какие бывают только у дикого зверя. Чёрт не отрывал от Варлаама своего взгляда. Он наблюдал за ним с нескрываемым интересом. Так изучают жертву перед тем, как напасть на неё. Варлаам чувствовал себя беспомощным перед этим существом, он, как заворожённый, не мог отвести от него глаз. В его сердце поселился неимоверный ужас, он дышал прерывисто, а его руки покрылись холодным потом. Напротив него сидел мужчина. На нём был чёрный сюртук, почти закрывавший его ноги. Сюртук был широкий и небрежно пошитый, но в нём было что-то знакомое и узнаваемое. В этом мужчине Варлаам увидел отражение самого себя, только изменённое, деформированное. Но было в нём то, что отличало его от всех остальных существ за этим столом. У него отсутствовала голова. На месте головы зияла пустота. Чёрный сюртук, сливаясь с полумраком комнаты, делал фигуру мужчины ещё более устрашающей. Он сидел неподвижно, похожий на восковую фигуру, и Варлаам не мог понять, живое ли это существо или нет. С левой стороны от безглавого тела сидела женщина. Она была одета в обычную уличную одежду: кейп, юбку, на голове у неё был чепчик. Её одежда выглядела простой и неприметной, и можно было подумать, что она только что зашла с улицы, случайно оказавшись за этим странным столом. Но что-то в ней было не так. На месте лица, так же, как и у мужчины, зияла пустота. Взгляд Варлаама был прикован к женщине. Она была похожа на чёрную дыру, поглощавшую свет. Он представил себе, как это существо смотрит на него своими пустыми глазницами, как её губы шепчут бессвязные слова, а её руки тянутся к нему. Он чувствовал, как по его спине пробегают мурашки, и в его душе зарождается тревога, постепенно перерастающая в ужас. С правой стороны от него сидел обычный с виду мужчина. Он был одет в простую одежду, в его внешности не было ничего странного. На миг Варлаам подумал, что, наконец-то, увидел нормального человека среди этих жутких существ. Ему показалось, что он может доверять этому мужчине, что тот поможет ему выбраться из этого кошмара. Но эта мысль была прервана ужасной картиной. Варлаам заметил, что за спиной этого мужчины, в сантиметре от него сидел точно такой же мужчина, точнее, его копия. А за спиной у него ещё один такой же, и ещё один, и ещё… Ему чудилось, что этой веренице клонов не будет конца. «Неужели это сон?» – подумал про себя Господин. Вдруг костлявое тело скелета промолвило: «Ибо встретишь ты меня, когда прозвучит последняя труба». Чёрт расхохотался. Его смех был подобен ужасной мелодии, сочетающей в себе грохот грома, скрежет металла и шелест ветра в мрачном лесу. Казалось, будто он хохочет над всем миром, над жизнью и смертью, над самим существованием. «Твоё решение станет и законом для всех, и проклятием для тебя», – проговорил чёрт, и его оскал сделался ещё более жутким, словно раскрытая пасть адского пса. Мужчина, сидевший справа от Варлаама, вдруг ожил. Он быстро поднял голову, как если бы его кто-то резко дёрнул за нитки, как куклу, и глаза его уставились на Варлаама. В них было что-то отталкивающее, нечеловеческое. Его пронизывающий холодный взгляд не выражал ни единого проблеска жизни. «Твоё желание будет отягощать тебя до того момента, пока смерть не разлучит вас», – произнёс он медленно и внятно, с заметно большим усилием выдавливая из себя каждый звук. Безликая женщина, как бы в подтверждение слов мужчины, промолвила: «Истина». Её голос, тихий и мягкий, был похож на звук шелеста сухих листьев под ногами. Но в этом голосе слышалась не утешительная мягкость, а беспощадная прямота. «Не предотвратив будущего, не сможешь сохранить настоящее», – загадочно произнесла она. Значение её слов было неясным, таинственным, в них ощущалась угроза. Возникшая затем тишина казалась давящей, невидимым, но ощутимым грузом навалившись на Варлаама. Он не мог отвести свой взгляд от этих ужасных существ, ощущая себя маленькой мухой, пойманной в паутину. Ему казалось, что он уже не в своей комнате, а в какой-то бездне, где нет ни времени, ни пространства. Неожиданно из глубины комнаты, из самого центра тьмы прозвучал голос. То был голос безглавого мужчины. Он был глухим и неприятным, будто исходил из могилы, и походил на шёпот. Голос, который не мог быть ни радостным, ни грустным, ни злым, ни добрым, – только бесстрастным и холодным. «За всю твою жизнь страх овладеет даже тобой», – произнёс голос медленно, но уверенно.

Варлаам проснулся в холодном поту, сердце бешено колотилось внутри, словно встревоженная птица в клетке. «Похоже больше на ужас, чем на сон», – пробормотал он себе под нос, медленно садясь на кровати. Обычно Варлаам не видел снов. В его жизни, наполненной рутиной и однообразием, не было места фантазиям и грёзам. Ему казалось, что это нечто недоступное, что-то, что существует только в чужих рассказах. И вот после долгих бессонных ночей ему приснился кошмар. И вместо облегчения, радости от открытия нового мира, его охватило чувство тревоги. Сон оказался слишком реалистичным, пугающим. «Не лучшее впечатление от первого сна», – прошептал он, с усилием прогоняя остатки кошмара из головы.

Куполов, щедрый и гостеприимный хозяин, не мог позволить гостям уехать на голодный желудок. За столом, уставленным яствами, он предложил им хотя бы позавтракать перед отъездом. «Путь предстоит долгий, а силы нужны», – настойчиво убеждал он гостей. Варлаам, всегда практичный и деловой, кивнул в знак согласия. «Мы, конечно, с радостью примем ваше предложение, – ответил он, – но задерживаться не можем, так как у нас ещё встреча с губернатором. Нужно успеть к назначенному времени». Гавриил, неохотно прощаясь, протянул Куполову письмо, которое просила его передать Софья. Рука его дрожала от волнующей неизвестности, от невозможности знать, что скрывается за тонким пергаментом, за скромным сургучным оттиском. Куполов взял письмо, его пальцы, обычно уверенные и спокойные, неловко обхватили хрупкий свиток. На миг он замер, в его глазах мелькнула тень нерешительности. Он ещё не успел разглядеть печать, не успел прочесть хотя бы строчку, но уже что-то в письме, в его весе или незнакомом аромате бумаги и чернил, заставило его сердце биться быстрее. Лицо молодого помещика, до этого момента спокойное и почти невозмутимое, вдруг изменилось вмиг. На нём отразилось волнение, длившееся всего пару секунд. В этот момент они уже отъезжали.

Дорога к губернаторскому дворцу петляла между полями и рощами, усыпанными золотистой листвой. Варлаам, сидя в карете, наблюдал за проплывавшим мимо пейзажем, но его мысли были заняты предстоящей встречей. Он повернулся к Гавриилу и сказал: «Запомни, у въезда в город нас будет ждать Евдоким. Он знает губернатора и направит нас к нему, да и сам будет присутствовать на встрече». Когда они уже приближались к городу, Варлаам бросил взгляд на Гавриила, желая убедиться, что тот тоже заметил присутствие ожидающего их Евдокима. «Видел? Вон стоит у самых ворот», – сообщил он. Гавриил кивнул в ответ. Евдоким, увидев их, поспешил к карете. Также Варлаам предупредил кучера: «Разговаривать буду только я. Тебе можно вмешиваться в случае необходимости. Понимаешь?» Он знал, что предстоящая беседа будет непростой, и понимал, что от его действий зависит многое. «Да, Господин, понял», – прошептал Гавриил.

Карета выехала на главную улицу, и Варлаам, привыкший к тихим, спокойным улочкам у гостиницы, был поражён её величием. Улица была широкой, вымощенной брусчаткой, по которой неторопливо двигались повозки и пешеходы. По обеим сторонам располагались дома разных размеров и стилей, от скромных деревянных домов до величественных каменных особняков. Но один дом выделялся среди всех остальных своей необычайной величиной и роскошью. Он стоял на перекрёстке улиц и напоминал великана, охраняющего вход в город. Его фасад был украшен сложной лепниной, изысканными каменными деталями, а через высокие окна с резными наличниками, казалось, с высокомерным спокойствием взирали на мир обитатели этого дома. Перед домом раскинулся огромный сад, украшенный фонтанами, скульптурами и экзотическими растениями. На двор вели длинные каменные ступени, обрамлённые балюстрадой, а над входом сидели два мощных каменных льва, словно бы охраняя своим грозным видом покой своего владельца. Это был дом губернатора, символ власти и богатства, место, где решались судьбы города. У входа в дом их уже ждал слуга в ливрее, скромный и неприметный, но с острым, проницательным взглядом. Он поклонился Варлааму и Гавриилу, почтительно открывая им двери. «Господин губернатор ожидает вас», – тихо проговорил слуга и повёл их вглубь особняка. Варлаам чувствовал себя неловко среди такого великолепия. Стены главного зала были обшиты тёмным деревом, украшенным резными панелями и золочёными фигурками. Высокий куполообразный потолок был расписан фресками. В зале стояло много мебели: кресла с высокими спинками, столики из красного дерева, украшенные инкрустацией, и громадный каменный камин, в котором трещал огонь. В конце зала стоял длинный стол, за которым сидели два человека. Один из них, высокий и полный, в серой шинели, с серьёзным лицом и жёсткими чертами, был губернатором. Он держал в руках пергамент, по которому быстро водил пальцем. Рядом с ним сидел старичок в простой одежде, который смотрел на Варлаама с Гавриилом с большим интересом. Варлаам сразу узнал его: это был Варфоломей, тот самый старик, что принял их у себя в поместье. «Странно, что он тут забыл?» подумалось ему. «Добро пожаловать, господа, – приветствовал губернатор гостей, поднявшись с места и сделав несколько шагов навстречу Варлааму. – Мы ждём вас уже долго. Проходите, садитесь. Нам многое нужно обсудить». Варлаам, уверенно стоя перед губернатором, начал сразу с дела: «Думаю, вы знаете, почему я приехал к вам. Дело о сносе церкви». «Верно, – подтвердил губернатор, поглаживая свою аккуратную бородку. – По моим сведениям, церковь уже давно пустует, никто её не посещает. Вера, как говорится, угасла в людях». Он постучал по столу пергаментом и с твёрдой уверенностью в голосе сказал: «Лучшим решением будет её снести. Зачем она нужна, эта развалина? На её месте можно построить что-то полезное, например, казарму. Солдаты нам нужны, а церковь только место занимает». Варлааму, признаться, было до лампочки, снесут церковь или нет, но у него была личная причина, по которой этого нельзя было допустить. «Господин губернатор…», – начал было он, но его перебили. «Давайте без этого официоза, зовите меня Пётр Лавровский», – отрезал губернатор, скрестив руки на груди. Его глаза будто вспыхнули холодным огнём. Варлаам немного смутился, но быстро взял себя в руки. «Да, – продолжил он, глядя прямо на Лавровского. – Есть ли у меня какой-то шанс переубедить вас и народ, что снос церкви – не лучшее решение?» С едва заметной улыбкой Пётр ответил: «Знаете, казармы нужны для солдат. Они им во благо, если можно так выразиться. И потом, я собственными глазами вижу, какую они несут пользу. Но я не вижу проку от вашей церкви и вашего Господа». Губернатор, казалось, остался доволен своим остроумием. Он был полон решимости и, похоже, был твёрдо убеждён в своей правоте. Варлаам задумался. В чём-то Пётр был прав, и его слова звучали довольно убедительно. «Получается, чтобы вы могли мне поверить, вам надо увидеть пользу воочию?» – сказал он, вопросительно глядя в глаза Лавровскому. Губернатор немного нахмурился, но не стал возражать. «Хорошо, – сказал Варлаам, чувствуя, как в нём загорается надежда. – Через две недели, в полдень я приглашаю вас на центральную площадь». Губернатор был не против, но с условием, что, если у Варлаама ничего не получится, то в тот же час церковь будет снесена.

Выйдя из губернии, Варлаам ощутил на себе пробирающий холод ноябрьского ветра. Он с усталым вздохом погрузился в карету. «Ну, как? – спросил Гавриил, глядя на него. – Что теперь? Как ты собираешься решить эту проблему за две недели?» Господин посмотрел на него усталым взглядом. «Это не проблема», – сказал он уверенно. Только у входа в гостиницу Варлаам ощутил на себе всю тяжесть дня. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Гавриила, который с тревогой шёл за ним. «Не волнуйся, – сказал он, поднимаясь по лестнице. – Проблема решаема. Я сомневаюсь, что они снесут церковь». Евдоким вздрогнул, как если бы ему в лицо внезапно брызнули холодной водой. Он всю дорогу из губернской волновался о судьбе церкви, и слова Варлаама зародили в нём надежду. Гавриил облегчённо вздохнул и поблагодарил Господина. А потом, пожелав ему спокойной ночи, поспешил домой. Варлаам уже собирался зайти в свой номер, как вдруг чей-то голос остановил его. «Господин, – обратился к нему слуга из гостиницы, передавая запечатанный конверт ему в руки. – Вам письмо от губернатора Бориса Никанорова». Варлаам, раскрыв конверт, с лёгким трепетом прочёл его содержание. Губернатор приглашал его на особый праздник, устраиваемый в честь его дочери. В первую минуту Варлаам уже готовил отказ. Праздники и светские события его не интересовали. Но в конце письма были слова, которые заставили его передумать: «С просьбой о приглашении обратился сам Юрий Куполов». Эта строчка молнией пронеслась в голове Варлаама. Он понял, что это не просто праздник, а запланированное событие с определённой целью. Если ещё раньше он представлял себе блестящий бал, нарядных дам и знатных господ, то теперь он видел собрание людей с определёнными задачами. Варлаам знал, что, если он поедет, то не просто так, в гости, а по делу. До его встречи с Петром было ещё две недели, и он мог отложить эту встречу на какое-то время. К утру Варлаам оповестил Гавриила о предстоящей поездке: «К обеду нам нужно будет выехать к губернатору Никанорову, так как у них намечается праздник. И нас пригласили туда, но, исключительно, по делу».

Глава 3.

Гавриил, заинтригованный ночной встречей Варлаама с Куполовым, решил узнать побольше. Однако, поездка к губернатору отняла много времени и сил, и, измученный дорогой, он рано лёг спать, упустив возможность расспросить Варлаама о той ночной беседе. Неужели они проделали такой долгий путь только лишь ради какого-то обычного разговора?

Вчерашняя встреча с губернатором не оставила времени на расспросы, и теперь, сидя рядом с Варлаамом в экипаже, кучер решился спросить: «Простите, господин, но я не могу удержаться от любопытства. Что же вы обсуждали с Куполовым той ночью? Путь был долгим, мы устали, и времени на вопросы этим утром не было. Должен был быть повод для такой поездки, не так ли?» Варлаам задумался, сдвинув брови вместе, пытаясь оживить в памяти слова той ночной беседы. «Это был сложный разговор, – начал он, старательно подбирая слова. – Мы обсуждали многое, но, в основном, разговор касался сноса церкви». В голосе его звучала неуверенность, будто он сомневался в правильности сказанных им слов. «Получается, что Куполов тоже знал об этой церкви?» – спросил он, буравя Господина взглядом. Варлаам ответил кивком, его лицо казалось непроницаемым, но в глазах промелькнуло что-то такое, что заставило Гавриила насторожиться. «Да, знал, – тихо проговорил Варлаам, а потом, словно обращаясь к себе, прошептал. – И даже больше».

Экипаж медленно катился по извилистой дорожке, проложенной сквозь гущу лесного парка. Листья на деревьях переливались всеми оттенками золота: жёлтого, красного, багряного… Казалось, природа пытается запечатлеть увядающую красоту уходящего лета, попутно оставляя на земле то здесь, то там светлые пятна. В воздухе вперемешку ощущался аромат сосновой коры и влажной земли. Тишину нарушали лишь шум колёс, постукивавших по усыпанной листвой дорожке, да щебет птиц, которые уже собирались в стаи, чтобы лететь в тёплые края. Экипаж медленно поднимался в холм, и с каждым пройденным метром взорам путешественников открывался всё более величественный вид. И вот, наконец, перед ними появился не просто особняк, а развернулся целый мир, созданный совместно человеческими руками и природой. На вершине холма, посреди огромного ухоженного парка, стоял чуть ли не замок. Его фасад был выполнен в стиле классической архитектуры, с высокими колоннами, декорированными резьбой в виде листьев аканта. Колонны поддерживали массивный портик с треугольным фронтоном, украшенным барельефом с изображением богини Афины. Массивные двери с декоративными фронтонами и коваными ручками приводили в восторг своим великолепием и, казалось, приглашали узнать тайну, скрытую за ними. Двери были украшены резьбой в виде цветов и листьев, а над ними висел герб семьи губернатора, сделанный из золота и серебра. Окна, а точнее, множество окон разных размеров и форм, располагались в несколько ярусов, и внешне напоминали глаза. Они видели и хранили много историй, радостных и печальных событий, происходивших с жильцами этого замка. Стёкла окон были вставлены в изысканные рамки с резьбой и позолотой. Бледно-жёлтый цвет стен, отражаясь на солнце, делал их ещё ярче и теплее. И этот же цвет, повторяясь в золоте опавшей листвы, создавал атмосферу умиротворения и внутреннего покоя. Крыша, покрытая тёмно-красной черепицей, образуя гармоничный контраст с жёлтыми стенами, оживляла общий вид дома. Парк, окружавший особняк, был настоящим шедевром садово-паркового искусства, созданным человеческим гением с минимальным участием природы. Расстилаясь огромным зелёным ковром кругом особняка, он терялся среди бесчисленно петляющих тропинок, цветочных клумб и уютных беседок. Газоны были идеально подстрижены и напоминали бархатный ковёр, а клумбы с цветами выложены были в виде сложных узоров. В них цвели хризантемы, астры, георгины, представляя собой ярко-пёстрый триколор. В воздухе ощущался сладкий аромат цветов, смешанный с запахом влажной земли и увядающей лиственницы. В дальних уголках парка располагались фонтаны, скульптуры и беседки. Фонтаны были украшены статуями мифических существ и фигурами людей, а скульптуры изображали богов, героев и других мифологических персонажей. Беседки, выполненные из дерева и каменных блоков с изысканной резьбой и витражами, будто приглашали отдохнуть в тишине и погрузиться в раздумья.

Двери особняка распахнулись, и гости словно очутились в сказке. Внутренний декор особняка поражал своей роскошью и великолепием. Высокие потолки, украшенные лепниной в виде цветов и гирлянд, создавали ощущение простора и торжественности. Стены были обиты тканью цвета слоновой кости с нанесёнными на неё золотыми узорами и обвешаны картинами в пышных золотых рамах. Картины изображали портреты предков, пейзажи и сцены из мифологии, сочетая в себе отсылку к истории и ощущение благородства. Пол, выложенный изысканными плитами из мрамора и дерева, был покрыт коврами с яркими узорами и длинным ворсом. В нишах стен стояли массивные вазы с цветами, а на столиках красовались изящные статуэтки и серебряные подсвечники. В центре огромного холла висела гигантская люстра, вся из золота и кристаллов. Сотни свечей в ней горели мягким, тёплым светом, отбрасывая на стены и потолок замысловатые узоры. Люстра была настолько большая, что, казалось, она занимала собой всё пространство холла и освещала своим сиянием каждого, кто входил в этот дом.

У входа в особняк их встретил лакей, одетый в ливрею из тёмно-синего сукна с белоснежными воротничком и манжетами. Он вежливо поклонился и повёл Гавриила с Варлаамом по широкому коридору, украшенному картинами и вазами с цветами. Они прошли несколько залов и оказались в огромном холле, битком набитом людьми. Все эти люди громко говорили и смеялись, звучала живая музыка, и в воздухе витал аромат изысканного вина и дорогих духов. Гавриил чувствовал себя неловко и стеснённо, он никогда не видел такого большого собрания людей. Варлаам же казался спокойным и уверенным в себе. Лакей, проводив их сквозь толпу, привёл их на верхний ярус зала, где было тихо и не так многолюдно. Здесь располагались небольшие диваны и кресла, на столиках в вазах были разложены бутерброды и фрукты. «Прошу прощения за шум, господа, – сказал лакей, склонив голову. – У нас сегодня особый праздник. Губернатор Никаноров подойдёт к вам через несколько минут». Гавриил, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, пытался разгадать причину их неожиданного визита к губернатору. «Господин, можете объяснить, ради чего мы сюда приехали?» – прошептал он едва слышно, чтобы не нарушить царящую вокруг оживлённую болтовню. Варлаам, погружённый в своим мысли, лишь кивнул в ответ. «Да, Гавриил, странное дело, – ответил он немного погодя очнувшись от размышлений. – Мне передали письмо, в котором содержалось приглашение, а отправителем значился никто иной, как сам Куполов!» В это время к ним подошёл губернатор: «Прошу меня простить за то, что вам пришлось ждать, господин Варлаам». Голос его звучал бодро, с лёгкой хрипотцой, словно был закалён ветром. «Думаю, лучше вам сразу рассказать, зачем я вас всех здесь собрал», – приступил он. Несмотря на свой солидный возраст, губернатор был поразительно подтянут. Стройный, с упругим, чуть сутуловатым торсом, он выглядел скорее как опытный путешественник, чем как губернатор. Лицо его, загорелое и покрытое сетью мелких морщинок, украшали пышные, аккуратно подстриженные усы, которые придавали всему его облику некую стать и мужественность. Одет он был в элегантный красно-бархатный сюртук, который, казалось бы, сиял на свету, и высокие сафьяновые сапоги, делавшие его фигуру ещё более внушительной. «Дело в том, – продолжал он, – что мне уже не по силам нести бремя губернаторства. Сыновей у меня нет, и, чтобы сохранить порядок и стабильность в нашем крае, я передаю ответственность за эту должность, а также большую часть своего наследства моей дочери». Варлаам, почувствовав неловкость, повисшую в воздухе и не желая понапрасну терять время, первым нарушил создавшуюся тишину: «Прошу прощения, господин губернатор, но, возможно, вы могли бы подойти к делу более конкретно и обстоятельно?» Никаноров с лёгким вздохом кивнул в знак согласия и сказал: «Конечно, Варлаам, моя дочь ещё молода и морально не готова к возложенным на неё обязанностям. Я и не настаивал. Но она уже дала согласие. Однако, из-за внезапно охватившей её тревоги, она какое-то время не могла собраться с духом. К ней приходил врач, разговаривал с ней, подбадривал её, но вот сегодня прийти не смог. И я не знал, как ей помочь… А недавно мне пришло письмо от знакомого помещика, в котором говорилось об одном священнослужителе в церкви в городе Прало. Ходили слухи, что за один день он помог одному помещику пережить расставание с девушкой». Варлаам удивился тому, что о нём уже пошли слухи. «Получается, моя задача сводится к тому, чтобы подбодрить, и всё?» – спросил он. Губернатор, недолго думая, ответил уверенно: «Варлаам, сделай всё возможное. Мы все надеемся на тебя». Глубоко вздохнув, словно смирившись с неизбежным, Варлаам попросил отвести его к дочери губернатора. Он понимал, что у него нет выбора: губернатор, как корабль без рулевого, барахтался в бушующих волнах собственных тревог, а дочь, его наследница, утопала в надуманных ею же страхах. Когда Варлаам шёл к дому губернатора, в его голове нарастали тревожные мысли. Он всегда считал, что семейные проблемы должны решаться в кругу родных. Ведь что мог знать о самых потаённых уголках чужой души посторонний человек, будь он даже священником? Лакей, проводив Варлаама к нужной двери, поспешил удалиться, будто не желая задерживаться. Варлаам же, оставшись один, замер у порога двери, осмысливая происходящее, и, наконец, решился войти. Невероятно роскошная обстановка в комнате заставила его сердце биться чуть быстрее. Он неуверенно сделал шаг вперёд, заворожённым взглядом осматривая комнату. Немыслимое множество подарков – изящные фарфоровые статуэтки, искрящиеся бриллиантами браслеты, шёлковые ленты и роскошные шкатулки – заполняло всё пространство комнаты, создавая у него ощущение, что он находится в какой-то сказочной сокровищнице. В центре комнаты, будто королевский трон, возвышалась огромная кровать, укрытая шёлковым покрывалом, переливавшимся всеми цветами радуги. Казалось, оно было специально сделано для того, чтобы погрузить человека в сон, полный сладких грёз и волшебных видений. Окна, высотой почти во всю длину стен, были похожи на гигантские порталы и пропускали в комнату потоки солнечного света, заливая её золотистым сиянием. Огромные вазы с пышными букетами цветов украшали подоконники, наполняя комнату своим ароматом и свежестью. У окна сидела молодая девушка, вместо нарядного платья, которое обычно надевают на праздники, на ней была простая пижама, подчёркивающая её изящную хрупкую фигуру. Варлаам представился ей священнослужителем, прибывшим сюда из соседнего города, чтобы заменить её лечащего врача. «Екатерина», – назвала своё имя девушка и добавила, что она отказывается продолжать лечение и не собирается идти на праздник, равно как и принимать наследство от своего отца. «Знаешь, я считаю, что свои душевные проблемы люди должны решать сами, – начал Варлаам, тщательно подбирая слова. – Человек может вылечить руку или ногу, обратившись за помощью к врачу. Или починить сломанную вещь, обратившись к мастеру. Но вот душа – это более сложная штука. Человеку можно внушить, что он сильный, способный и всякое такое, но это всё равно, что внушать сломанной конечности, что она не сломана. Я понимаю, это звучит странно и даже немного забавно. Меня пригласили к тебе, чтобы помочь. Так, что же тебя гложет?» Девушка, откинувшись на спинку кресла, ответила резким, почти не сдерживающим раздражения голосом: «Ты несёшь какой-то бред». Её взгляд выражал недоумение и недоверие, казалось, она не могла понять, как Варлаам мог говорить такие вещи. Её гордость была задета, и она не хотела слушать его дальше. Священник же с невозмутимым лицом, не теряя самообладания, лишь с глухим смехом ответил: «Я думал, что меня пригласили сюда из-за серьёзной проблемы. Глубоко же я ошибался. Тебя волнует не сам праздник, а ответственность, возлагаемая на тебя. Такое обычно не говорят дочери губернатора, но я скажу, есть инстинкт самосохранения и есть страх. В первом случае ты защищаешься подсознательно, во втором же страх сковывает не только тело, но и поселяется в душе. Но в твоём сердце нет места страху, лишь сомнения. И если ты хочешь развеять их, то поговори со своим отцом, попробуй довериться ему. Думаю, первое время он тебе будет помогать. Ну, я так думаю…» Варлаам, отворив дверь и собираясь уйти, добавил спокойным, почти равнодушным голосом: «Меня не волнуют твои проблемы. Ведь их даже проблемами не назовёшь». Он понимал, что надуманные девушкой проблемы – это просто капризы богатой наследницы, не желающей принимать свою судьбу. Варлаам ушёл, оставив девушку наедине со своими мыслями. Он считал бессмысленным дальше продолжать этот разговор и желал лишь поскорей уйти. Вернувшись к Гавриилу, Варлаам уведомил его: «Я закончил. Мы можем возвращаться». Он сказал это так спокойно, будто сходил в магазин за хлебом. Для священника же эта поездка была ещё одной рутинной работой. Они уже были у порога, когда их остановил губернатор. «Как всё прошло?» – спросил он, глядя с тревогой в глазах. Ему очень хотелось узнать, удалось ли Варлааму помочь его дочери. Священник же ответил спокойно: «Я сделал всё, что было в моих силах». Он не хотел вдаваться в подробности и рассказывать отцу девушки о его неудачном разговоре с ней. Губернатор, решив, что всё прошло плохо, поник головой. Но в этот момент он увидел на верхнем ярусе зала девушку, стоящую в прекрасном одеянии. «Дочь?» – произнёс он удивлённо, и его глаза заблестели от счастья. Варлаам понял, что у него всё получилось. Девушка осознала свою ошибку и решила прийти на праздник и принять наследство от отца. Губернатор поблагодарил священника за помощь и попросил его остаться подольше. Но Варлаам ответил, что у них дела, и им нужно возвращаться. Он не хотел задерживаться в этом городе больше, чем это необходимо.