Ноль. Точка отсчета
От автора
Книга основана на реальных событиях. Имена и некоторые идентифицирующие детали были изменены для сохранения приватности действующих лиц. Все истории и случаи из практики представлены как субъективный опыт автора.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Есть один парадокс, который понимаешь лишь тогда, когда оказываешься на дне: самые ценные уроки жизни не продаются в красивых упаковках с гарантией успеха. Их выдают на входе в лабиринт собственных ошибок, и платой за них служат время, нервы и кусочки собственного самолюбия.
Эту книгу я мог бы написать через десять лет, будучи увенчанным регалиями топ-менеджером. Получился бы сборник благоразумных советов и отполированных до блеска историй успеха. Но она была бы нечестной.
Я пишу эти строки сейчас, пока свежи в памяти шишки и синяки, пока не забылся вкус провала и не притупилась горечь от чужих сомнений. Я пишу это на передовой, в гуще событий, где теория сталкивается с суровой практикой и трещит по швам.
Перед вами – дневник выживания в одной из самых жестких профессий. Это не инструкция «как стать миллионером за три месяца». Это честный отчет о том, как не сойти с дистанции, когда кажется, что сама вселенная вставляет тебе палки в колеса.
Я не буду пересказывать вам книгу. Я просто открою дверь. Переступите порог – и вы увидите, из чего на самом деле состоит путь к результату. Это не всегда красиво, но всегда – правда.
С уважением к вашему выбору,
Геннадий
ГЛАВА 1. Бетонный муравейник
Меня зовут Геннадий. Мне двадцать четыре, и сейчас я сижу и пишу эти строки, а за окном гудит Новосибирск – миллионный город, вечно куда-то спешащий, словно боится опоздать на собственную жизнь. Но моя история началась не в этом бетонном муравейнике. Она началась там, где небо кажется выше, а воздух пахнет так, что хочется надышаться впрок.
Я родился в Шайдурово[1] – маленькой точке на карте области, которую иначе как «глубинкой» и не назовешь. Помню, как в детстве наметало так много снега, что казалось – из-за него не видно неба. Понятно, дело было в моем детском росте, но тогда это было прекрасно. Самым любимым занятием были зимние вечера, когда мы с братом и сестрой весь день копали тоннели в сугробах, создавали свой домик под снегом, словно кроты. Домик заваливался, но мы находили другой сугроб покрепче и начинали сначала. Мы были счастливы как никогда, когда ползали по готовым лабиринтам.
По вечерам мы ходили за дровами, набирали столько полешек, сколько помещалось в руки. Я брал больше всех, так как был старшим, брат следовал моему примеру, а младшая сестренка открывала дверь или подбирала то, что мы роняли. Потом мы подбрасывали дрова в печку и, пока одежда не начинала таять, быстро раздевались и садились греться. Это был запах дома, запах спокойствия.
В четырнадцать жизнь стала другой – наша семья переехала в Сузун[1]. Это был посёлок городского типа, но всё ещё не город. А потом… потом был резкий взлёт – в прямом смысле. Самолёт, Владивосток, три года службы.
Со службы я больше всего помню холод. Холод, проникающий под одежду, когда сутки напролет ты через каждые четыре часа заступаешь на два часа в патруль. Холод, который пробирался в душу, когда ветер продувал насквозь, и не спасали ни овечий тулуп, ни пять слоев одежды. Когда в темноте каждые пятнадцать минут мерещились фигуры офицеров на обходе. Спасали только мысли о светлом будущем и девушке, которая ждала.
Но были и другие моменты – моменты настоящей свободы. Особенно запомнились выходы в море. За бортом корабля, насколько хватало глаз, раскидывалась морская гладь. В волнах, создаваемых кораблем, весело плескались дельфины. Я помню россыпь медуз, расстилавшихся по поверхности воды, как звезды на ночном небе; обжигающе ледяную воду Норвежского моря; вечера на палубе, когда я с помощью морского секстана определял местоположение корабля по звездам и планетам. В те мгновения я в прямом смысле мог достать звезду с неба и опустить ее на горизонт. Помню долгие разговоры с другом о будущем, когда мы смотрели на извилистые берега проплывающих островов; помню Грецию, порт Пирей и его древнюю архитектуру.
Я прошел через холод и жару, приказы и надежды, восхищение и волнение, беспомощность и ответственность. Там меня не просто выковали заново – там мне показали, на что я способен на самом деле.
Затем я вернулся. Вернулся в Новосибирск не с победным маршем, а с тяжёлым рюкзаком, набитым долгами.
Скорые обещания, данные самому себе в ожидании «нормальной» жизни, обернулись кредитами, которые висели на мне тяжким грузом. Амбиции были огромными, а счёт в банке – пугающе пустым. Суровая реальность била меня этим фактом по лицу каждый день.
Я схватился за первую же работу. Потом за вторую. Третью. Был курьером, сварщиком, разнорабочим – хватался за всё, как тонущий за соломинку. Самое тяжелое было – это когда заказывали тридцать литров воды, указывали шестнадцатый этаж и переставали отвечать на звонки. Или при звонке говорили: «Домофон не работает, попадите как-нибудь сами, лифт тоже не работает, поднимайтесь пешком». И ты идешь вверх по темной лестнице, которая воняет старой штукатуркой и кошачьей мочой. И каждая ступенька словно шепчет: «Вот она, твоя новая жизнь, герой».
Три года такого каторжного труда. Три года переездов с одной съёмной квартиры в другую, где пахло чужими людьми и их проблемами.
Через три года я сделал последний платёж. Долгов не стало. Я вышел в ноль. Казалось бы, вот он, старт. Но вместо облегчения – лишь опустошение.
Наступили дни, которые я даже описывать не буду. Просто выгорание. После того самого последнего платежа я понял, что дальше так продолжаться не может, и просто лежал следующий месяц дома, не в силах найти в себе силы даже выйти за продуктами. Я сбил график, питался чем попало и думал, что ничего хорошего уже не будет. Внутри была лишь пустота и гулкая усталость.
И снова в голове зазвучал тот самый, проклятый вопрос, от которого сводило скулы: «В чём смысл?»
Глава 2. Встреча у светофора
Январь. Воздух ледяной, обжигающий лёгкие. Я шёл из магазина, пальцы затекали под тяжестью пакетов. В голове крутился план ужина – простого, сытного, такого, чтобы согрело изнутри. Остановился на светофоре, переминаясь с ноги на ногу. Изо рта вырывались густые клубы пара, словно я был живым паровозом.
Вдруг ко мне подошёл мужчина. Лицо замёрзшее, но с улыбкой.
– Молодой человек, не хотите ли поддержать храм? – он протянул мне две книги.
Я покосился на пакеты в руках. «Забавно», – подумал я.
– А что внутри? – спросил я, больше из вежливости.
Мы разговорились. Он говорил о самосовершенствовании, о поиске пути. Я – о работе, о том, как люди к ней относятся и чего хотят. Его слова были обтекаемыми, как галька, но в тот момент они казались глубокими. Мы постояли ещё несколько минут, пока светофор не сменил цвет на зелёный дважды.
Расстались. Я так и не понял, дойдут ли мои деньги до храма или осядут в чьём-то кармане. Но книги я взял. Тяжёлые, пахнущие свежей типографской краской.
На следующий день я ехал на собеседование. Мороз щипал щёки даже через стекло маршрутки. Адрес был указан так криво, что я плутал между одинаковых пятиэтажек минут сорок, чувствуя, как холод проникает под одежду. В итоге меня встретил не работодатель (которому, видимо, было плевать), а его единственный работник – уставший парень с руками, исцарапанными до крови.
Вакансия – перетяжка мягкой мебели. Я попробовал: полдня провёл в пыльном цеху, вдыхая запах клея и старой ткани, а потом просто ушёл. Без скандала, без объяснений.
Но странное дело – я не чувствовал ни злости, ни разочарования. Наоборот, я шёл по зимнему городу и улыбался, как школьник в последний день учёбы.
Глава 3. Первая дверь в «Этажи»
На следующий день я, как обычно, листал вакансии. Наткнулся на вакансию «Риэлтор с обучением и наставничеством» и, больше от безнадёжности и понимания, что и тут мне не ответят, нажал «Откликнуться».
Ответ пришёл почти мгновенно – настолько быстро, что я даже не успел привычно мысленно махнуть на него рукой, отправив очередное резюме в цифровое небытие. Название вакансии звучало солидно, даже пафосно, но откликался я скорее от вымученной безысходности, уже предвкушая либо вежливое молчание, либо очередной шаблонный отказ. Однако судьба, видимо, решила подкинуть сюрприз: вместо ожидаемого исхода в телефоне высветилось приглашение на встречу и адрес.
«Ну, раз зовут – надо ехать», – пробормотал я себе под нос, ощущая в груди знакомую, почти навязчивую смесь скепсиса и крошечной, но упрямой надежды. Эта надежда была похожа на тлеющий уголёк – вроде бы и не горит, но и не гаснет окончательно.
Здание, куда меня слепо завел навигатор, оказалось обманчивым. Оно подставило мне не тот подъезд, и вместо парадного входа я упёрся в какую-то служебную дверь, охраняемую хмурым дедом на ресепшене. Вся его поза, взгляд, тяжёлые веки – всё кричало о том, что продажа недвижимости – это точно не его конёк, его стихия – это ворчание и контроль пропусков. Я уже было подумал, что это дурной знак, что всё опять пошло наперекосяк с самого начала… но, сделав круг вокруг здания, я всё-таки нашёл нужную дверь. Яркие, почти кричащие вывески «Этажей» пестрели на стекле, беззастенчиво заявляя о правильном месте.
Переступив порог, я будто попал в другой мир. Внутри пахло не просто кофе, а дорогим кофе, смешанным с запахом новой мебели, свежей краски и едва уловимым ароматом чьих-то амбиций. Меня пригласили за стол, предложили кофе – я вежливо, почти интеллигентно отказался, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Моя одежда – практичный, немного поношенный полукомбинезон и простая кофта – резко контрастировала с деловыми рубашками и строгими брюками окружающих. Но мне было тепло, сухо и удобно в моём «доспехе», и в тот момент это ощущение собственного комфорта было куда главнее, чем условный dress code.
Максим, молодой парень напротив, говорил быстро, уверенно и очень гладко, словно рисовал в воздухе радужные, почти воздушные замки из перспектив: дружная, сплочённая команда, огненные, почти фантастические заработки, лёгкая и невероятно уважаемая работа. Его слова сливались в приятный, обволакивающий гул, в котором я выхватывал лишь отдельные, заманчивые обрывки: «полное обучение», «постоянная поддержка», «помощь на каждом этапе». Я кивал, стараясь выглядеть внимательным, но по-настоящему понимал, пожалуй, только одно: здесь все улыбаются. Слишком широко. Слишком старательно. Улыбаются все, кроме одного человека.
Прямо за спиной Максима, вполоборота ко мне, сидел тот самый угрюмый, отстранённый человек. Он не просто смотрел в телефон, он впивался в экран взглядом, полным такого откровенного желания оказаться где угодно, но только не здесь, что это было почти физически ощутимо. Его одиночество и отрешённость были настолько плотными, что казалось, их можно потрогать рукой. «Вот он, самый честный портрет этого весёлого места», – пронеслось у меня в голове.
Рассказав всё, что положено по регламенту, Максим бодро поднялся, чтобы, по его словам, «позвать моего будущего руководителя». Каково же было моё изумление, когда он развернулся на 180 градусов и… просто сел за соседний стол, плечом к плечу с тем самым угрюмым мизантропом.
Я застыл в лёгком ступоре, чувствуя, как нарастает неловкость. «Ну, ладно, может коллега, заговорил по дороге, сейчас пойдёт дальше», – попытался я себя успокоить. Мы сидели в этой немой сцене минуту, другую, десятую. Я – в гордом и глупом одиночестве за своим столом, они – за своим, погружённые в тихий разговор. А потом эта парочка синхронно встала и, словно по мановению невидимой дирижёрской палочки, пересела ко мне. И тут, наконец, до моёго сознания дошло: угрюмый человек с телефоном, сбегающий от реальности, – и есть тот самый будущий руководитель.
Второй, неформальный раунд собеседования оказался ещё более странным. Меня попросили «продать себя», описав тремя словами. Я, не долго думая, выпалил первое, что пришло в голову – сработало. Мы распрощались, договорившись, что я дам окончательный ответ до вечера. А положительный ответ, честно говоря, созрел у меня ещё на полпути домой.