Дневник Джеймса Уоррена: обман страсти и прилив вдохновения

Пролог

Февраль 2014 г.

История жизни – это маленький путь, который меняется в течение всей нашей жизни. Мы взрослеем, ищем, падаем, теряем, отпускаем, забываем, но с волнительной мыслью держим в себе что-то по-настоящему ценное. Воспоминание о родителях, воспоминания о первой любви, те самые моменты объятий с родными, первый день падения с велосипеда. Каждая история расплывается в нас бурей эмоций: счастье, огорчения, страх, грусть, страсть и любовь. Но тяжелее окунаться в прошлое, закрывать глаза и видеть лишь остатки пережитой жизни, часть чего-то большего, чего-то дорого, которое ни за какие копейки, никогда и ни за что не выйдет из нашей души. Я стал таким примером, дорогой читатель, ведь пережил немало событий, которые сделали меня таким человеком, наверняка, счастливым. Но я так, просто любил себя назвать счастливым, ведь мозг сразу направляет все положительные эмоции в мой разум, и я иногда радую его. Пусть хоть часть меня сегодня взбодрится.

А пока, я сидел за рабочим столом, перед самым трудным выходом, меня ждали тысячи людей, прекрасных и не очень, трудолюбивых и ленивых, злых и добрых, талантливых и достойных. Сам же я относил себя к людям, скорее, талантливым, но как говорил мой чудесный дед – «талантливым можно назвать и собаку, которая славно виляет хвостом и подкидывает любимый мяч в небо, ведь она уже приложила к этому усилия», я смеялся, не придавая этим словам ни единого значения. В сердце что-то стучало иногда, дыхание переливалось, а глаза все чаще начинали дергаться. Ничем не мог себе помочь, предчувствие доводило и делало меня вдвойне беспокойным и неряшливым. Я хотел увидеть причину моего волнения, но увы, поэтам не суждено иметь рядом с собой супругу, или, хотя бы любимую женщину.

I Глава

Июнь 2001 г.

Летом я часто навещал свою тетушку Чарли, поэтому и в этот теплый период времени не было никакого исключения. Моя душа рвалась к чистоте природного мира, к удивительной непохожести на городской шум. В этом месте было так беззаботно и прекрасно, отчего я оставался воодушевленным на все лето. Амбридж – то самое место. Этот маленький городок находился в одном из штатов, поэтому вряд ли его можно было назвать целым городом, скорее маленькой территорией с добрыми людьми, красивейшей природой и чистым воздухом. Я сравнивал себя с этим местом, оно было глубоко связано со мной. Тут царила настоящая атмосфера отзывчивости и доброты, я и вправду, без преувеличений: здесь никогда не случалось страшных историй. В этом году мне исполнилось двадцать лет, говорят, возраст начала. Возраст этапа, когда ты уже ощущаешь признаки взрослого человека. Так сказать, ответственного за свои дальнейшие действия. Я соглашался с этим, потому что и сам ощущал, что с каждым годом мой организм становился старше, мой разум стал действовать иначе, ведь теперь в моей голове не было пустоты или недопонимания, а лишь стремление жить и отдаваться миру в полной мере. Хотелось дышать и наслаждаться, бежать, ехать, падать и вставать, начинать заново и, возможно, возвращаться в начало, где я точно пойму свои ошибки. Но не буду жалеть о них, а буду умнее: стану добавлять в эти ошибки новые детали. Но, а когда и вовсе упаду, то все исправлю. Это интереснее, чем вечно жалеть и грустить. Может быть, именно жалость к людям и к себе портит впечатление о картине мира. Все привыкли к тому, что их смогут поднять, а затем помочь, потому что «это так тяжело проходить одному». Я не вижу в этом ничего плохого, ведь наша жизнь и дарит нам долгое время для того, чтобы мы сами смогли преодолеть трудности. А помогать или нет, это уже их личное дело. Нельзя обвинять в равнодушии никого, нужно понимать, а если что-то не устраивает, то закрыть завес чужеродных взглядов и оставить у себя в памяти только что-то ценное и важное. Своими размышлениями я хочу подвести к истории, которая произошла со мной одним летом, в доме, в котором тетушка Чарли воспитывала во мне личность, а в моей личности сдержанность, доброту, ответственность, честность и сострадание. Смелости я научился сам, когда первый раз с большим криком отпугнул соседскую овчарку. Но самое важное во мне – умение принимать и прощать.

Я приехал утром, когда солнце еще не было, но отблеск лучей хорошо был виден на кожаном сиденье машины. Тетушка не знала, что я приеду, это стало для нее сюрпризом. Я отдал водителю автомобиля два фунта, затем пожал ему руку и поблагодарил за поездку. Я сказал именно водитель, ведь таксист для меня звучит не особо здорово. Мужчина тоже пожал мне руку и пожелал хорошего дня, на что я ответил взаимностью. Так важно проявлять доброту в мелочах. Я привык к этому и ценю это качество в других людях. После того, как я вышел из машины, я немного осмотрелся, увидел ту самую ель. Я любил сидеть возле нее в детстве, пока моя тетя наливала лимонад собственного приготовления. Дерево этой породы пахло душисто и свежо, я часто фотографировал его на свой маленький фотоаппарат. А находясь рядом с елью, чувствовал полную гармонию с природой. Уже прошло много лет с того момента, как Чарли купила ее в честь появления меня в доме, а я до сих пор ниже чудесного растения. Оно выглядит так величественно. Я осматривал цветы на территории, а когда подошел с чемоданом к двери, то сначала повернулся на солнце, оно уже было высоко на небе и освещало каждую удивительную частицу сада. Каждое лето менялся лишь облик сада, он становился вдвойне красивее и ярче (Чарли обожала свое хобби), я не мог налюбоваться цветением разных сортов растений. Я шел уверенно, посматривая то на небо, то на родной дом, то на тропинку, украшенную красивейшим газоном и камнями, собранными несколько лет назад мной и моим отцом на прекрасном озере.

Вот я уже приближался к двери, потянул руку к ручке, но перед этим три раза аккуратно постучал. Моя тетушка подошла, непременно открыла, а затем сразу же улыбнулась и нелепо посмотрела вверх и немного пошевелила носом. Кажется, она приготовила пирог, который задержался в духовке. Она побежала на кухню, а я поставил чемодан на тумбу и прошел вслед за Чарли. Завязался наш долгожданный диалог:

– Джейми, как же ты мог приехать, не предупредив меня, – она начала бегать как ребенок, смотря по сторонам. – Я не люблю сюрпризов, а ты ведь совсем проголодался с дороги, ведь так?

– Чарли, дорогая, пожалуйста, присядь.

А тетушка продолжала.

– Нет, прошу тебя, чай или лимонад, пирог…ах, его нужно обязательно, а лицо, твое лицо такое бледное, – и тетушка коснулась моего лба, – твой отец совсем не заботится о тебе.

Я улыбался: наверное, тетушка думала, что я еще не вырос.

– Дорогая Чарли, я не голоден, но от лимонада я бы не отказался, – и я продолжал улыбаться. – Я в полном порядке, а отец передавал тебе огромный привет, – услышав это, тетушка смешанно села возле меня и продолжала смотреть еще некоторое время. Отец давно не общался с Чарли, ведь его ночная работа редко позволяла это сделать.

– Но как он поживает, я все переживаю, что его работа совсем поглотит, ведь он не думает ни о чем, – сказала серьезно Чарли.

– Ты же знаешь его…, – сказал я и сделал глоток прохладного лимонада, – тетушка, кажется, я не пил такого вкусного напитка целую вечность! – И я с восторгом повторил предыдущее действие.

– Я очень рада, что ты приехал, Джейми, без тебя дом опустел…

Тогда тетушка обняла меня, так крепко, что я не мог проглотить ком в горле.

Моя тетушка была яркой женщиной, и я печалился, что она жила одна, без детей и без любимого человека. Её лицо всегда было словно ода добродушию – мягкое, чуть задумчивое, с взглядами, полными нежности и внимательности. Я помнил, как часто она улыбалась, словно находя радость даже в самых простых вещах: в запахе свежего хлеба, в легком шелесте листьев или в необычайной заботе о своих растениях. Но вместе с тем я чувствовал её печаль – та, что шла изнутри, из одиночества, пусть и невыразительно, словно тень на её сердце, которая не позволяла полностью раствориться в своём счастье. Ей было пятьдесят пять, казалось, что этот возраст – лишь цифра, а в душе она по-прежнему доминировала молодая и целая, бесконечно преданная тому, что любит. А любила она многое – всё, что было вокруг: готовить, украшать дом, каждое утро вести свой сад, словно он был её живым отражением. В каждого растения она вкладывала частичку своей души: нежно подкармливала розы, словно говорила им ласково: «Ты должна цвести», или ухаживала за цветущими пионами, будто присматривалась к своим собственным мечтам и надеждам. Если сказать, что она «добродушная», – это было бы слишком просто. В её спокойной улыбке скрывалась внутренняя сила, желание создавать уют, даже, несмотря на те внутренние изъяны и недоделки, о которых она сама часто говорила. Она постоянно считала, что всё ещё нужно стремиться к лучшему, что её работа ещё не закончена, что всегда есть место для совершенства. И в этом её особая черта – постоянное движение вперёд, поиск гармонии, которая словно прыгала вне её досягаемости. Я смотрел на неё с восхищением, понимая, что та, кто кажется мне совершенной, на самом деле была живым человеком с недостатками, с теми мелкими трещинами и неровностями, которые делают каждого из нас уникальным. Но в этой её восприимчивости, в её искренней заботе было что-то настоящее – насыщенное жизнью, живое. Это было неидеальная, но настоящая реальность без всяких масок и притворства. Я часто видел вокруг других людей, особенно тех, кто умел красиво маскировать свои несовершенства под внешней идеальностью. Они словно танцоры на сцене, показывающие только ту сторону своей личности, что кажется более привлекательной. Кто-то смотрел на них с восхищением, кто-то с завистью, кто-то – с легким недоумением. А я, наблюдая за тетушкой, чувствовал, как внутри меня возникает нечто далёкое от этого тщеславия. Мне было видно её живое сердце, искренняя забота и теплое внутреннее сияние. И я понял, что в этом и есть истинная красота – в том, что самое настоящее всегда глубже и ярче любых внешних блесток.

Как говорят, каждый видит в одном что-то разное. В её простоте я видел богатство, что нельзя измерить, – внутреннюю гармонию, искренность и тепло её души. Эти качества казались мне ценнее любого великолепия, потому что связаны с настоящей жизнью, с тем, что остается после всех земных забот и тревог. А в её практике постоянного стремления к лучшему я чувствовал глубокий смысл: ведь важно не только достигать совершенства, но и ценить то, что есть, – ведь именно в этом кроется мудрость – найти красоту и радость в малом, в простоте, в настоящем.

Мы продолжали разговаривать обо всем, ведь не виделись с прошлого лета:

– А как твоя учеба, Джейми, может быть нашел свое направление?

Я вздыхал, поджимал губы и улыбался.

– Да, все идет хорошо, я же всегда мечтал писать или снимать отличные фильмы, но знаю, что одному мастерству нужно учиться, а другому дать волю.

– Хорошо, что ты все это понимаешь, и как я говорю всегда, живи так, как хочет твоя душа, а затем и так, как чувствуешь, – тетушка погладила меня по руке.

– Хотел сказать спасибо за твой талант приготовления лимонада, мне это дает сил, – я все чаще хотел говорить ей спасибо, чтобы она улыбалась и сияла. В моей голове четко отражены те правила, которые отделяют мое воспитание своей уникальной чуткостью и заботой. Я понимаю, что важно и нужно радовать близких всегда, вне зависимости от праздника или определенного периода времени. Так тепло, когда от твоих слов другой человек улыбается, и ты понимаешь, что ты счастлив не меньше. Вскоре я поднялся на второй этаж, в свою комнату, где летала мелкая пыль, а мои вещи и инструменты лежали на месте. Я закрыл шторы: не до конца, а оставив маленькую полосу, чтобы свет едва пробирался сюда. Солнце прекрасно, но я не разделяю восхищения с другими людьми. Мне по душе полная луна и звезды, тишина и покой, а в солнечные дни только и видишь большие скопления людей.

Я лежал на кровати, смотря в потолок, затем дотянулся до книги, которая стояла на полке, осмотрел ее и убрал пыль, чтобы создать себе удобство. Начал читать, а после вспоминать свое детство. Так проходило мое время. Кажется, в пятнадцать лет я первый раз увидел одну девушку, ради которой мне пришлось научиться играть на гитаре. Вспоминаю, и дрожь берет. Я был так смешон. Я запомнил ее лишь, как девушку, поэтому и имени произносить не стоит, оставлю ее в своих юных пяти месяцах. В один момент мне стало скучно, и я вернулся вниз, чтобы узнать, что делает моя прелестная родственная душа. Чарли махала кому-то в окне, когда я прошел в зал. Там и остался, потому что жара безумно выматывала меня.

– Джейми, если тебе вдруг будет скучно, то можешь прокатиться на своем велосипеде, я до сих пор не рассталась с ним, – и Чарли по-доброму погладила меня по волосам. А затем прошла на кухню, чтобы встретить какую-то из своих знакомых, наверное, ее ровесницу. Моя тетушка еще что-то крикнула мне из другой комнаты, но я не услышал, поэтому, подошел – после этого собирался выйти на улицу. Я заметил тучи. Как же они здорово действовали на меня, хотелось бы остаться на улице дольше. Когда я проходил мимо кухни, почувствовал хороший аромат духов. Они очень привлекли меня.

– Прости, пожалуйста, я не расслышал, ты звала меня? – спросил я у Чарли.

– Да, если захочешь, то вечером проходи на кухню, сегодня придут в гости на ужин достойные люди.

– Хорошо, конечно, а пока я прогуляюсь, – я закрыл дверь и вышел на улицу, так и не узнав владельца чудесного аромата.

Тетя назвала каких-то людей достойными, и мне сразу стало интересно, как они связаны и отчего она решила выбрать именно это понятие для обозначения людей. Может быть, они помогли ей чем-то или, наоборот, она сказала это с иронией, тут не угадаешь. Но я знал только одно: Чарли могла и злейшего человека назвать достойным, ведь он тоже чего-то достоин. Но в ее голосе слышалась именно струнка чего-то искреннего, она будто даже получила вдохновение от того, что назвала их достойными. Я с интересом думал об этом, но вскоре просто шел по тропинке, изучая улицы маленького Амбриджа. Здесь, в этом месте, каждая семья, словно таинственная книга, раскрытая лишь частично и потому полная загадок. Порой кажется, что за кулисами и улыбками скрываются глубины, которые никому неведомы, – ведь все мы умеем надевать маски, даже перед самыми близкими. Вам не приходило в голову задуматься, что скрывается за фасадом сдержанных взглядов и вежливых бесед? Может быть, те, кто с виду выглядит безупречно, несут в себе бремена гнева и печали, словно невидимые тени, протянувшиеся по всей их жизни. В таких семьях – хаос чувств и боли, перемешанных с улыбками и скрытыми слезами. Они – те, кто сам создает себе эту ауру, будто заколдованный круг, из которого трудно выбраться, потому и кажется, что беды там случаются чаще, чем у других. А есть и те, кто ссорится на публике, выставляя свои конфликты напоказ; они словно художники, преднамеренно разукрашивающие свою внутреннюю разруху, крича на улице или в компании. В их поступках играют роль театра, чтобы у окружающих сложилось впечатление о семье – дружной, сильной, непобедимой. Однако внутри, в уединении домашнего очага, происходит совсем другое. Там, в тихих уголках души, эти люди прорабатывают свои ошибки, ищут пути примирения и понимают: ведь лучше друг друга на свете и не сыскать. Они знают, что гнев, разбуженный на людях, лишь маска, что скрывает тихие, порой болезненные прозрения.

И еще, среди этой гаммы семейных драм, есть те, кто, раздувая пламя ссоры, делают это не для того, чтобы разрушить, а чтобы избавиться от внутренней боли. Они переносят гнев в мысли о людях, обсуждают и осуждают, ведь в этом есть особая иллюзия контроля, возможность не чувствовать себя так одиноко и раненым. Эта леденящая игра – отзвуки переживаний, которые становятся их защитой и, одновременно, западней.

Ведь как ни странно, идеальной семьи просто не бывает. Каждая укрыта своими тенями и светом, своими грехами и благодатными моментами. И именно в этом – красота жизни, её настоящая ценность. Познавая другого человека, мы узнаем о его слабостях и силах, и осознаем, что именно эти несовершенства делают его по-настоящему живым. А истинная гармония рождается не из отсутствия проблем, а из умения принять эту многообразность, понять, что все мы – несовершенные, и именно в этом скрыта наша настоящая суть.

Проходили часы, и я вспомнил, что должен уже возвращаться к ужину. Я не мог отказаться, потому что и сам не любил сидеть с кем-то наедине. Со мной рядом должен быть кто-то родной или близкий. Когда я подходил к дому, то увидел чудесную картину: ту самую ель, луну и горящий свет в большом окне, а на кухне уже ужинали моя тетушка и какая-то женщина. Я прошел в душ, чтобы собраться для вечера: я не мог просто сесть за стол, не переодевшись после улицы. Это так дико.

Когда я проходил на кухню, то снова почувствовал этот наилучший аромат. И уже слышал далекие голоса:

– Мисс Дикинс, это на время, кажется, такие птицы большая редкость, – я услышал лишь этот женский голос.

– Ох, Джейми, ты все-таки пришел, проходи, садись, мы с Миссис Киннет обсуждали биологию, – ответила моя тетя. Я сел за стол, а перед этим посмотрел на молодую женщину, которая улыбалась моей Чарли, а затем и кивнула мне. Кажется, она была обладательницей тех приятных духов.

– Элизабет, это мой племянник Джеймс, вы не знакомы, наверное, он приезжает сюда редко, только летом, – Чарли представила меня, и я снова посмотрел на эту женщину. В ней была какая-то тайна. Заметил, что она была достаточна красива, может быть, конечно, только в моем понимании, но я все-таки решил подумать об этом. Я редко до этого знакомился с девушками старше себя, поэтому знал лишь то, что должен обращаться на «Вы», но и ко всему прочему, важно было помнить о воспитании. Как только я уверенно сел на стул и взял нож в руку, он быстро упал вниз, отчего я ужасно покраснел, и сразу же опустился, чтобы не позорить свою тетю и в конце концов самого себя. Я не был таким неуклюжим, просто вдруг со мной что-то сделалось. Чарли начала улыбаться, а Элизабет посматривала на то, как я поднимаю кухонный прибор. Я первый раз пожалел о сделанном действии, мне стало не по себе. Вскоре они начали разговаривать, а я только был рад – длительное молчание меня убивало.

– Так почему же Итан сегодня не смог прийти сюда? – спросила моя тетушка с большим интересом.

Появилось новое имя в их диалоге, наверное, это мог быть ее брат или муж, а может быть и питомец.

– Он уехал по делам, бизнесменов никогда не понимала, – и она начала улыбаться, но все же в ее голосе слышалось что-то вроде: «так не хватает его», потому что глаза были опечалены. – Сейчас занимается каким-то новым проектом, скажу по секрету, – и она закрыла одну сторону рукой и сказала тихо, – заключил сделку с сыном итальянского инвестора.

– Хм, что-то крупное, я полагаю? – переспросила снова Чарли.

– Не знаю точно, но мой муж всегда говорит, что успех будет только тогда, когда включится голова и та самая подстраховка в нужный момент. – Поняла только то, что он, действительно, много работает, но это и видно, ведь результат приходит к нам каждый раз.

Пока я наслаждался ароматным ужином, успел снова посмотреть на красоту вечера и то, как спутники передвигались по небу. Будто звезды догоняли друг друга. Наша гостья была улыбчива, но я радовался только тому, что моя тетушка не одна. В такие моменты разговора я не привык сидеть и молчать, но сейчас понимал, что моим словам не будет места в их диалоге. Я частично слушал их и спустя время подумал о том, что если Чарли пригласила меня на ужин, то и я имею право спросить что-то или поддержать их увлекательную беседу. Я иногда наблюдал за мимикой этой женщины: мне было интересно узнать нового человека, ее особенности речи или мысли, которые она прокручивает в голове. Это так познавательно. Я обожаю искать в людях какую-то непохожесть и странность: не все люди хороши собой. А у этой Элизабет была красивая внешность, значит, в ней есть какой-то недостаток, потому что если у человека, с одной стороны, все хорошо, то в другой обязательно есть заминка. Пожалуй, это работает не с каждым, но я привык к тому, что в большинстве случаев встречается именно такой склад. Я стал скучать и именно поэтому решил спросить у незнакомой дамы один вопрос, который я задаю каждому. Я не стал перебивать их и только тогда, когда наступила тишина, я спросил:

– Могу ли я спросить, миссис…? – я посмотрел на нее серьезно и властно, чтобы не казаться легкомысленным. Но как только я произнес «Миссис», она ярко улыбнулась и перебила меня.

– Прошу, Джеймс, не называй меня так официально, я не такая серьезная личность, – я выслушал ее и все понял, а затем продолжил диалог. По ее взгляду было видно то, что надменности и злости в ней нет, скорее простота и добродушие, но это лишь на первый взгляд. Нельзя делать выводов заранее.

– Почему Вы решили приобрести дом в таком отдаленном месте? – я хотел услышать точный ответ, к которому был склонен и я.

– Знаешь, я, наверное, из тех людей, которым по душе чистая природа и связь с ней, нежный аромат душистых трав. То маленькое озеро в глубине красивейшего леса, мне все это так нравится. И поэтому всю нашу совместную жизнь с моим мужем, я просила привезти меня именно в эту редкую красоту, я выросла здесь, – я был поражен, она мыслила так верно и правильно, а может быть даже и неправильно, но я знал, что и я разделяю с ней ее мечтания и интересы. Хоть и узнал, что она замужем, но это не помешало мне оставить у себя в голове хорошее впечатление о ее красоте и мыслях.

– Как удивительно, мне тоже это по душе, – она посмотрела на меня и ничего не сказала. Теперь было странное чувство, будто я сделал что-то не так.

Мы продолжали ужинать, а я снова хотел кое-что спросить у нее, ведь она показалась мне интересной личностью. Тетушка ничего не говорила, чувствовала, что я что-то желал сказать. Была тишина и Элизабет меня перебила, но я не огорчился: не давал повода для начала разговора.

– Мисс Дикинс, хочу заметить, что это самая вкусная утка, которую я пробовала, спасибо Вам за чудеса, которые происходят на Вашей кухне, – и женщина с добрым взглядом посмотрела на Чарли, краснеющую от комплимента. Я внутри ликовал, потому что был рад тому, что это незнакомая девушка не оказалась наглой и невоспитанной. Значит, она и не боится говорить комплименты тогда, когда хочет. Я хорошо отложил у себя в голове этот момент.

– Элизабет, как относитесь к чтению книг? – я спросил это только для того, чтобы закрепить у себя в голове подтверждение мысли.

– Я читаю книги каждый вечер своему сыну, – когда она сказала это, я уже спешил опустить голову, ведь она была бы в моих глазах обычной хранительницей очага, которая любит своего ребенка. Но вот что удивительно, рассказывая об одном, она сообщает и о другом факте: ребенке. Она продолжила:

– А в выходной день я обожаю читать их с кофе в руках, когда же я нахожусь в саду, то после прослушивания музыки, включаю какой-нибудь интересный роман, – она говорила это серьезно, а затем улыбнулась, – роман с каким-нибудь убийцей в центре событий. Было интересно слушать ее, она была непохожей, но вроде и такой же, как и все. В целом было всё равно, главное, что она увлекалась чтением книг.

– Джеймс, наша гостья оживилась от таких вопросов, – сказала тетушка Чарли и погладила меня по голове, вечер подходил к концу, но я еще не получил удовлетворения от нового знакомства. Нужно было допить наш диалог до дна.

– Последний вопрос: почему же люди так горячо боятся собак? – она посмотрела на меня с удивлением, но я видел, что ей было любопытно ответить на этот вопрос.

– Наверное, потому что люди привыкли бояться их, а наш страх – ужасный враг. – Животные по своей природе способны угрожать нам, но это не делает их страшными вредителями…нужно видеть в них добро и тогда они ответят тем же. Важно чувствовать их природный мир и держать глубокую связь для того, чтобы и они не боялись нас, – она посмотрела на меня, а я ничего уже не спрашивал, только лишь кивнул. Я смог немного понять, какая она.

Когда тетушка Чарли улыбнулась и задумалась, я наблюдал за ней, ведь в её взгляде читалась искра интереса, а Элизабет словно собиралась взять разговор в свои руки. И действительно, через мгновение она взглядом указала мне продолжать, и я почувствовал, что сегодня мне представилась редкая возможность поговорить по-настоящему открыто. Она вдруг спросила, слегка приподняв брови:

– А знаешь, Джеймс, как ты считаешь, что важнее для человека – чтобы его боялись или чтобы его уважали?

Я на мгновение задумался. Вечер становился тихим, казалось, каждая тень на закате что-то добавляла к её словам. Потом я ответил, стараясь говорить честно и неформально:

– Думаю, для меня важно – чтобы его уважали. Боязнь может подчинить, заставить человека поступать так, как ему навязали страхи. Но уважение – это что-то гораздо более глубокое. Это внутреннее состояние, когда человек ценит кого-то за то, кем он есть внутри.

Я видел, как она, слушая меня, слегка кивнула, и её глаза засияли чуть ярче. Я почувствовал, что она хочет продолжить – будто она взяла в свои руки ниточку этого разговора.

– А почему ты так считаешь? – мягко спросила она, улыбаясь чуть хитро, словно хотела услышать не просто ответ, а настоящее понимание.

– Потому что страх – это всегда что-то временное, оно держит человека в узде, но при этом разрушает его внутренний мир. А уважение – это как внутренний корень, он не ломается легко. Оно помогает человеку оставаться честным с собой, даже когда всё вокруг кажется хаосом. Уважение – это признание ценности другого, даже если ты с ним не согласен.

Миссис Киннет слушала меня с вниманием, и я видел, как в её взгляде появляется какая-то особенная теплота, будто она внутри уже сама начала формировать новые мысли. Она чуть улыбнулась и сказала:

– Знаешь, мне кажется, что у представителей разной природы – человека, животных – всё равно есть что-то общее. Есть то, что объединяет – уважение к внутреннему миру. И когда мы умеем его чувствовать, страх отступает, остается только доброта. Тогда вся жизнь кажется более ясной и честной.

Я посмотрел на нее, и в голосе почувствовалась искренняя вера:

– Наверное, именно это и есть главное – уметь видеть добро, ценить его и не позволять страху управлять нашими поступками. Тогда в сердце появляется понимание, и даже между разными мирами, человеческим и природным, восстанавливается связь.

После этого разговора я посмотрел на время и уже спешил уходить. Хотел прокрутить этот вечер у себя в голове. Чарли проводила нашу гостью, а я не смог сказать ей ничего: сильно устал. Моя тетушка подошла ко мне в зал, где было так темно и тихо, она включила маленький светильник, а затем села рядом со мной. Она видела то, как я был рад знакомству с Элизабет, и поэтому решила со мной поговорить:

– Что же ты так резко ушел, Джейми?

– Совсем нет, ты провожала свою гостью, я был здесь, не хотел отвлекать вас от последних разговоров перед сном, – сказал я и улыбнулся.

– Элизабет сказала о том, что ты умный мальчик и поблагодарила за незабываемый ужин, она так добра, – говорила тетя с улыбкой, а вот мне уже было не до радости.

– Мальчик? – спросил я и хотел продолжить разговор. – Кажется, она не видела мальчиков.

– Джеймс, не вздумай обижаться на нее, она весьма любезна к нам, что тебя так задело? – я видел то, как тете стало не по себе от такого ответа.

– Меня ничего не задело, просто такая формулировка мне не по душе, я считаю себя осознанным юношей.

– Да, это так, но ваша разница в возрасте, скорее всего, вынудила сказать так, эта женщина очень воспитана, она не желала тебе ничего отрицательного, дорогой, – тетушка посмотрела на меня, и я понял, что лишь рядом с ней я, действительно, маленький мальчик, который любит пить лимонад и кататься на велосипеде.

– А откуда ты знакома с ней? – спросил я и прилег на кресло.

– Они приехали сюда после того, как я отправила тебя обратно на учебу, ее муж, Мистер Киннет, и она. – Итан, как мне говорила Элизабет, архитектор, у него крупнейшие фирмы в центре штата. Он очень добрый и искренний человек, никогда не встречала таких настоящих и любящих мужей, он души в ней не чает. Идиллия и только. Помню, как они приехали сюда с маленьким сыночком, ему сейчас около трех лет, а бегает не хуже спортсменов, сносит все на своем пути, а я угощаю его вкусной ягодой, когда они заходят в гости.

Как здорово, думал я, такие семьи еще существуют. И Элизабет выглядела счастливой, скорее всего и она безумно любит своего супруга. Что ж, я был только рад таким прелестным соседям.

– А чем же занимается Элизабет? – спросил я с большим любопытством, по ее речи и интересу к книгам можно было бы сказать о том, что она учительница или же библиотекарь, который одержим своей работой.

– Пока муж в разъездах, она занимается домом и воспитанием сына, – я первый раз перебил свою тетю.

– И как в их семье может быть равноправие? – я замолчал.

– Она сама желает находиться дома, ведь они живут хорошо, даже очень, поэтому воспитание сына для нее и есть работа. – Сейчас функции семьи являются главным источником счастья ребенка, и в семье, и в дальнейшем развитии в обществе.

– Чарли…ты говорила о нашей разнице в возрасте? – Не думаю, что ей за сорок… – сказал я и прищурил глаза.

– Не могу сказать точно, но ей около тридцати двух лет, выглядит она статно и сдержанно, даже не скажешь, – продолжала моя тетя, – такой возраст ей к лицу.

– Даааа… – я вздохнул и вскоре сказал, – спасибо за разговор, думаю, пора готовиться ко сну, – я обнял Чарли и побежал вверх по лестнице. Снял свою одежду и лег в постель, чтобы продолжать размышления о сегодняшнем вечере.

Ночь была уже в том самом моменте, когда хочется жить, строить новые планы и рисковать. Как минимум, я это очень любил. Ночью во мне загорается какая-то необычная искра и стремление, сон покидает меня, и я рисую в своей голове разные истории или вспоминаю то, чего не сделал или, что еще нужно успеть сделать. В доме стояла тяжелая тишина, я не мог лежать так, поэтому открыл окно, чтобы впустить воздух, а затем и послушать голос природы. Понял и то, что сегодня хорошо провел время с тетей и ее гостьей. Кстати, про Элизабет. Я, вроде, чувствовал прилив сил после разговора с ней, а вроде бы и непонятное ощущение по рукам и всему телу: это были не мурашки, а что-то иное, такое заграничное и волшебное. Думаю, у меня не было такого никогда, но я не боялся этого, а хотел разобраться со своим странным чувством. В моей жизни было все однотипно: учеба, друзья, прогулка и тишина вечером у реки. Но, а здесь все не похоже, случилось так, что мне захотелось разнообразить свою жизнь и вот малейший разговор, а я уже раздумываю о чем-то большем. Об общении с кем-то новым. И я даже не об этой женщине, а в общем, о знакомстве с тем, кто бы разделил со мной интерес к природе, звёздной ночи и прогулках в пасмурную погоду. Иногда такой перемены в жизни сильно не хватает, и я снова начинаю скучать.

А ночь продолжала отдавать красотой и свежим ароматом невероятного мира, птицы в эту пору были так разговорчивы, что и я стал их невольным слушателем. Наверняка, обсуждают что-то интересное. Я постоял возле окна, снова прилег и понял, что теряю силы, глаза закрываются сами собой. Я был удивлен. Закрывал глаза и видел безумную картину. Видел свою маму, если принято называть так даже тех, кто бесследно ушел и бросил тебя. Передо мной большое поле, темные волосы чужой женщины и маленькая рука того, кто не хочет ни в коем случае отпускать ее. Это был я. Я мальчик, маленький, худой и тяжело раненный в сердце, в самую глубинку детского ранимого сердца. А эта женщина убегает от меня все дальше и дальше. Я не хотел продолжения, поэтому открыл глаза, желал того, чтобы меня кто-нибудь успокоил и дал сил. Но только не так, чтобы я был жалким в чьих-то глазах.

Пока я не уснул, то расскажу о человеке, который воспитывал меня. Мой отец, да, смешно, наверное, говорить о том, что мужчина может справиться с ребенком, но это все к нему. Он гениален. Он из тех самых отверженных и трудолюбивых людей, которые ни перед чем не остановятся, но в то же время сделают тебя счастливым на весь период детства. И подарят тебе такую незабываемую дорогу жизни, что ты и не поймешь, кто ближе – мать или отец, женщина, которая вынашивала тебя, или мужчина, который просто находился рядом, оберегая покой той самой женщины. Я благодарен ему за все, за его переданный опыт, за его стойкость, за его мужскую руку, но только в труде, ведь с проблемами он научил меня справляться самому. Нужно отвечать за свои действия, а действия других касаются тебя только тогда, когда они идут в твою сторону. И многие говорили, что я вырос без женского плеча, но это чушь. Моя тетя дарила мне тепло и заботу матери, а отец воспитывал во мне серьезность и ответственность, только Чарли социальную, а папа мужскую. А я, на примере этих двух авторитетов вырастил в себе ответственность за себя и свою жизнь. Получилось неплохо. Мой папа только один раз ссорился с Чарли, но это и неудивительно, они ведь брат и сестра. Из-за меня же они не ругались, так как я вовремя прочувствовал эту почву и делал все так, чтобы они были довольны проделанной работой. А сейчас я говорю так, будто я часть какого-то проекта. Не зря же говорят, что ребенок – проект двух людей, то есть его родителей.

Ну, вот я и увидел частицу светлого оттенка от штор, поэтому пора закрывать глаза для здорового сна. Утром меня ждет что-то загадочное, так сказала мне тетушка, но я почему-то думаю, что сам снова создам себе проблемы, которые я обожаю разгребать.

II Глава

Вот я и проспал два часа, но не почувствовал прилив сил, кажется, только наоборот, хотя раньше я вставал рано и уже мог переделать много разнообразных действий. Любил перед учебой пробежаться, когда еще стоит холодный туман, а изо рта идет теплый пар. Но, увидев на улице солнце, я удивился, так как в такое время нельзя было насладиться прохладным воздухом. На холоде даже думается легче, а в жару совсем ничего не хочется.

Чарли тоже не спала в это время: я так обрадовался. Люблю атмосферу раннего утра, а тут еще и можно было выпить кофе с молоком, разговаривая при этом с Чарли, с которой мы во многом были похожи. Я прошел на первый этаж.

– Доброе утро, тетушка, как провела ночь? – на Чарли в этот момент красиво попадал солнечный луч, а когда она улыбнулась, то и я не смог сдержать своего отличного настроения.

– Ох, Джейми, я так скучала по таким летним пробуждениям, когда ты рядом, солнце светит, и у нас еще целое лето впереди, – она продолжала, – спала я просто отлично, дул ветерок, ну все, как я люблю!

– Я очень рад, я тоже хорошо поспал, сегодня хочу провести день с пользой, думаю сходить в сад и прочитать какой-нибудь захватывающий рассказ или книгу по психологии, как считаешь? – я задал этот конечный вопрос для того, чтобы понять, действительно ли я делаю все правильно. Ждал подходящего для себя ответа.

– Это твое лето, твои дни, наслаждайся, главное, что я точно не одна и в любой момент могу поговорить не только сама с собой, но и с моим чудным племянником, – Чарли начала баловаться со мной и как в детстве обвила шею, чтобы растрепать мои волосы. Я смеялся и ценил этот забавный момент.

После завтрака я прошел на улицу, сел на кресло в саду и открыл книгу. Я заметил, что выбрал место именно там, где хорошо был заметен дом соседей, тех самых. Странно, в такое время я уже бегал по двору, а трехлетнего ребенка даже не было на горизонте. Может быть, у них положено просыпаться ближе к обеду. Я читал, а затем услышал то, как Чарли попросила меня перенести кое-какие цветы из гаража в сад. А она вскоре выйдет и посадит их. Тут я снова задумался: я мог бы сделать вид, что не услышал, или машина проехала слишком громко, отчего я даже не понял, что она что-то говорила. С другой стороны, мог просто сидеть и пустить все на самотек. Но по зову своей совести я не только должен был сделать это, но и всем сердцем желал отблагодарить свою Чарли за ее заботу, вкусную еду и невероятный уют. Помахал ей в окно и показал знак того, что все скоро будет сделано. Мне стало жарко, поэтому я немного поднял свою футболку, чтобы вытереть пот с лица. В это время заметил какую-то женщину, выходящую из дома, а затем и смотрящую на солнце. Она не видела меня. Мне было в тот момент совсем не до мыслей о ней, так как я был занят делом. Но, когда я вернулся за последним цветком в гараж, то, проходя мимо, уже точно видел Элизабет. Она направлялась в нашу сторону, но снова была без мужа и ребенка. Солнце отлично играло с ее темными и шелковистыми волосами. Элизабет засовывала руки в задние карманы джинсовых шорт, осматривая дорогу Амбриджа, а затем и поправляла свои волосы. На ней были черные очки, как же они здорово смотрелись на ней. По такому выходу уже точно можно было сделать вывод о том, что она знает толк в моде. Я это оценил. Соседка приближалась ближе, пока я нес в сад огромные цветы. Спустя несколько секунд я повернулся, а Элизабет уже не было: она зашла в дом к Чарли. Какая-то часть меня рвалась зайти в дом, чтобы поздороваться с вчерашним собеседником, но другая, разумная сторона, держала меня на улице с цветами в руках. И что-то мне подсказывало, что помощь Чарли была для меня куда важнее.

Я продолжал читать увлекательную книгу по психологии. Равнодушие и симпатия, ненависть и любовь. Конечно, это была банальная литература, но под мое настроение подходило отлично. Вскоре тетушка и ее гостья вышли на улицу. Я уже привык называть ее гостьей или собеседницей, ведь нас связывали только соседские моменты, и к тому же меня это устраивало. Они спускались по лестнице к цветам, которые я переносил несколько минут назад. Элизабет издалека смотрела на меня, а затем сразу же пускала взгляд на Чарли, чтобы…даже и не знаю, как это объяснить. По-видимому, она делала вид, что не замечает меня. Тогда и я тем более не стал здороваться с этой живой тайной, находящейся около меня. Мы все-таки еще несколько раз переглянулись, и в это же мгновенье я перелистывал страницу книги. Был так забавно видеть заголовок одной из глав. Но об этом я расскажу позже. Они подошли ко мне.

Неужели, Элизабет кивнула мне головой, как в момент нашего знакомства на ужине, может быть, у нее такая привычка. Почему-то в тот момент я не стал думать об этом. Я не паясничал и в ответ кивнул головой, моргнув глазами. Эта нелепая сцена была похожа на самое дешевое кино для подростков. Она была взрослой, но вела себя слишком странно. Просто вдумайтесь! Какой человек, не произнеся ни слова, станет кивать головой, да и ко всему прочему, что с этим человеком нас не связывает даже общение. Я закрыл книгу и отложил ее в сторону, потому что Чарли хотела что-то сказать:

– Спасибо тебе за помощь, мой мальчик, – я разозлился немного, но слышал это от своего родного человека, поэтому далее во мне не возникало никаких отрицательных моментов. Элизабет все так же стояла, смотря на сад, а затем улыбалась, когда тетушка хвалила меня.

– Я мечтаю о таком же роскошном саде, как у Вас, мисс Дикинс, но это, кажется, теперь останется лишь в моих желаниях, – я посмотрел на растения природного мира, но потом почувствовал запах не только цветов, но и духов Элизабет. По-прежнему стояла невыносимая жара, мне стало не по себе. Через несколько секунд я принял решение зайти в дом. Как только я начал отходить, услышал первые слова их диалога. Кажется, речь была о том, почему Элизабет находится дома одна. Я замедлил шаг и осматривал цветы, чтобы не показать своего интереса. И, конечно, чтобы не лезть в чужой разговор.

– Смотрю, и у тебя сад становится ярче, – сказала моя тетя, на что сразу получила ответ.

– Да, только некоторые дела я не смогу сделать из-за отсутствия большой физической силы. – Итан приедет только через неделю, а мой малыш – мальчик, конечно, но пока не дорос, ну и гостит дома у моей матери.

– Так ты совсем одна? – Если нужна будет моя помощь, то зови непременно, – и тетушка начала смеяться по-детски.

– Конечно, – я услышал то, как у нее немного пропал голос, – вчера я весь вечер разговаривала с мужем, сегодня голоса просто нет, даже было как-то неудобно перед вашим племянником, я так нелепо кивнула головой…

– Ох, Элизабет, я замечала, но как же ты справляешься с такой проблемой? – спросила моя тетушка.

– Пью разнообразные витамины, а затем и таблетки для восстановления голоса. – Но, когда читаю книги вслух, то голос теряет свою функцию, – Чарли посмотрела на нее, а затем погладила по плечу.

Моей тете было приятно находиться рядом с этой женщиной, я чувствовал, что она принимает ее за дочь. Особенно мило было наблюдать за тем, как она показывала ей новые эксперименты с корнями растений. Когда я подходил к дому, то еще раз посмотрел на дам, стоящих в «роскошном саду».

Забыл рассказать о книге. Все эти странные взгляды откладывали в моей голове далекое от моего мышления воображения, картины, а затем и мысли о том, к чему все это. Для меня это было важным показателем личности, ведь я глубоко изучал психологию и понимал, что зрительный контакт является главным источником связи. Но, когда я приходил в себя, то вспоминал, что связь – это сильное явление, с помощью которого зарождается интерес между людьми. Наш зрительный контакт был лишь для того, чтобы увидеть, кто же идет вдалеке. А если бы между нами и вправду смогла зародиться связь, то такой контакт смог бы помочь узнать друг друга и почувствовать эмоциональную близость. Снова я не об этом. «Важно ли в симпатии проявлять интерес или все же стоит оставаться равнодушным?» – такой вопрос был обозначен большими буквами на сто тридцать девятой странице в книге по психологии, о которой я говорил ранее. Каждый уже подумал об ответе на этот вопрос, но я произнесу лишь одну фразу из этого источника знаний: «Важно помнить, что каждый человек уникален, и что, то, что подходит одному, может оказаться неуместным для другого». Это меня завлекло. В моем понимании, проявление интереса – признак доброты и искренности, это определенный способ показать то, что тебе, действительно, важно чувство другого человека. А равнодушие – признак стойкости и невозмутимости, способ сохранения своей независимости и автономии. Каждый выбирает свой путь и свою линию поведения. Некоторым проще проявлять интерес: быть открытым и настоящим, а другим по душе равнодушие, так они защищаются от негативных эмоций и внешних обстоятельств. Но я знаю лишь одно, что важно быть внимательным к себе и другим, уважать чужие границы и проявлять понимание к выбору каждого. И сейчас я не хочу касаться вопроса о том, что равнодушие способно спасти от влюбленности и привязанности. Это ведь и так всем хорошо известно.

Я сидел дома, ожидая возвращения хозяйки. Они долго беседовали, поэтому я решил полежать: жара до конца опустошила меня. Вскоре раздался телефонный звонок, но я не сразу взял трубку, а вставал через силу, набирая в свои конечности чего-то тяжелого. Я подошел и, когда взял трубку, понял, что это был мой отец. Я обрадовался и уже будто позабыл об усталости.

– Джеймс, привет, как твоя жизнь? – я слышал эту фразу от него каждый вечер, пока я находился дома. Он спрашивал именно так: «как моя жизнь», ведь о моих делах он хорошо знал. Да и что в моем возрасте можно назвать делами.

– Все хорошо, отец, – сказал я.

– Ну, такой ответ я могу услышать и от соседа, рассказывай подробнее, – ответил мой папа и рассмеялся.

Я посмотрел в окно и увидел то, как те черные очки были направлены на дом. Элизабет смотрела на веранду, пока тетя что-то ей объясняла. А я подумал, что смогу через очки узнать, смотрит ли она на меня в данный момент.

– Ну что, я приехал, все, как обычно: жара, добрая улыбка нашей Чарли и чудесный Амбридж, – сказал я, все так же смотря на тетю и Элизабет.

– Даже не было твоих любимых туч? – сказал отец, но я чувствовал, что он точно хочет узнать от меня какой-то интересный ответ.

– Были, и знаешь, я так обрадовался, мне дает это сил, погода власти и спокойствия, но вот я еще не бывал на нашей поляне, не успел, завтра нужно будет прокатиться туда на велосипеде.

– Как здорово, сын, если ты счастлив, значит, и я счастлив, а как там Чарли, что-то я давно ей не звонил, – спросил папа.

Я хотел сказать кое-что другое, но…

– Она по-прежнему занимается садом и уютом в доме, ты ведь знаешь ее эти хозяйственные дела! – и я улыбнулся. Но резко перестал улыбаться: к дому подходила наша соседка. Я перестал слушать отца и как бы пытался ему ответить, но на время нашел другой предмет для наблюдения. Она подходила ближе. Я стал разговаривать быстро и странно.

– Наверное, уже и с какими-нибудь девушками успел познакомиться, возраст у тебя – самый расцвет влюбленности и страсти, сынок, – я молчал: видел, как Элизабет зашла в дом. – Джеймс, ты чего молчишь?

– Да, пап, хорошего дня и тебе, пока! – и положил трубку.

Элизабет улыбнулась и сказала лишь одно:

– Ааамм, – после этого странного вздоха с нотками стона, она сказала, – мисс Дикинс попросила поставить чайник, Джеймс, – мне стало неудобно за то, как я осудил ее за кивание головой при встрече. И я заметил, что она хорошо подчеркнула мое имя. Это было так важно для меня, но, не только касаясь ее обращения, а в целом: я считал, что нужно проявлять внимание, указывая на имя человека, так ты располагаешь его к себе. Теперь я думал и о том, что было некрасиво так резко заканчивать диалог с отцом. Да что это только напало на меня, какие сожаления…

Я без проблем показал знак согласия и прошел на кухню. Элизабет теперь была в моих глазах еще более хорошей, а самое главное, простой. Это я себе чего-то надумал. Взгляды да взгляды. Но меня можно понять, в мои двадцать лет и не такое придумаешь. Солнце все не уходило, а вот мои силы, наоборот, покидали меня с каждым разом. Безумно ждал вечера, чтобы стало прохладно: тогда я бы смог сходить в ближайший магазин за чем-то вкусным. К просмотру фильма или к чтению книги, а бывало и так, что я просто любил кушать по дороге домой, ведь пока наблюдаешь за прохожими, можно было тоже составить кое-какой сюжет. Но в целом я думал придумать кое-какие фразы для начала своей книги, я мечтал выпустить свой талант наружу, и был рад тому, что семья поддерживает мои увлечения.

До вечера не происходило ничего интересного: я просидел дома вместе с Чарли. На удивление, после сада она даже не занималась никакими делами. А в мою голову пробиралась только одна мысль: Элизабет говорила о том, что ей не хватает физической силы для сада. Вот и я подумал, что мог бы в любой момент предложить ей свою помощь. Нужно помогать другим, чтобы наладить хороший контакт. Конечно, с ней контакт не был бы таким значимым для меня, да и вообще не особо бы пригодился мне в дальнейшей жизни, но в ее словах была та самая нотка: «думаю, я не справлюсь одна, и прочная рука кого-то помогла бы мне». После этих размышлений я пролежал еще несколько минут и понял то, что, когда я хотел осудить Элизабет за ее поведение, не подумал о ее проблемах. Мне стало так не по себе. Да к тому же, я мыслю иначе, у меня мысли писателя, а поэту всегда нужно искать себе проблем, а в словах других людей находить что-то непохожее, за что можно было бы зацепиться и устроить у себя в голове взрыв. Придумать любовь и страсть, ненависть, и безумный интерес. Говорил я очень обширно, потому что пока в моем блокноте были лишь наброски разных цитат людей, наверху дата и какое-то название «хорошего» рассказа. Возвращаюсь к размышлениям. Но как же я был глуп: делал вывод о себе с чужого взгляда, ведь и сам хотел так о себе думать. То есть, желал пробраться в мысли другого и узнать: а что же он думает обо мне? В конечном итоге это оказывается заблуждением, потому что каждый думает то, что хочет, и никто не может прочитать его мысли.

Когда я подошел к окну, чтобы проверить погоду, то почувствовал, как ветер прошелся по моей молодой коже. Можно было выходить. Я предупредил Чарли, что ухожу в магазин, она помахала мне рукой и сказала что-то, но я не расслышал. Было похоже на обычное доброе пожелание. По привычке сегодняшнего дня я посмотрел на дом Элизабет и увидел, что там горел свет. Она была дома. Я шел по красивой тропинке безумно очаровательного Амбриджа. Солнце уже заходило за горизонт, и стояла атмосфера того самого запаха травы и ветра. Летний запах. Передо мной шла группа школьников, я так почему-то посчитал. Они смеялись, а иногда от них слышалось что-то вроде гнева, но я понимал, что они дружат и вряд ли говорят это всерьез. Да и тем более это никак меня не касалось. Я ведь тоже бегал по этой улице, а когда хотел пошутить, то издевался над своими друзьями. Но они, конечно, не обижались, знали, что мой юмор своеобразен. Вот я и подошел к маленькому магазину и хотел увидеть там одного замечательного мужчину, Мистера Либерта, он всю жизнь, кажется, работает в этом месте: помню детство, я приходил сюда и с тетей, и с друзьями, а он все так же работал. Удивительный и очень добрый мужчина. На мое детство темнокожих людей ненавидели и всячески старались задеть, меня выбивало из настроения такое безумие; я не понимал, почему к обычному человеку такое ужасное отношение. И тогда я осознал, что ужасные люди это те, кто оскорбляет такого настоящего и воспитанного человека. Они считали, что он не похож на других, но что за абсурд. Его раса никаким образом не была связана с его внутренним миром. Я даже считаю, что они по своей натуре добрее других людей, потому что подвержены давлению со стороны общества с ранних лет. Я благодарен тем, кто помог им найти себя, кто показал им важность добра и отзывчивости. Я поклоняюсь таким людям. Они для меня и есть понятие – личность.

Я зашел в магазин с великим удовольствием. Знаете, вот бывает такое прекрасное ощущение после долгого отсутствия в каком-то месте. Потом приезжаешь и оцениваешь, наблюдаешь за тем, что изменилось. А самое главное, это то, что я безумно любил видеть либо искренность, либо лицемерие людей после возвращения. Кто-то, действительно, меня ждал (но, а если не ждал, то просто порадовался бы моему приезду), а кто-то сделал бы вид, что желал видеть меня. Это важно различать. Люди, которые были бы рады видеть тебя и через сто лет могут улыбаться не так ярко, но после разговора с ними безумное наслаждение и наполнение души, а те, которые не особо уважали твою личность – улыбались бы и желали много хорошего, опекали бы тебя, с громким голосом спрашивали о чем-то новом. Раньше я этого не понимал и думал, что человек настолько счастлив моему приезду, что громко говорит и вечно трогает меня, а сейчас же мне важнее духовная связь и тихий разговор по душам, на самые короткие и банальные темы.

Я прошел к кассе, еще ничего не купив, так как для начала хотел поздороваться с чудесным продавцом:

– Добрый вечер, мистер Либерт, я так рад вас видеть, – и я со всем уважением протянул ему руку. Он был удивлен.

– Джеймс? – спросил он, и я увидел то, как его темные усы немного пошевелились. – Как же ты вырос, прошлым летом казался еще таким юным мальчишкой.

Я посчитал это за добрый комплимент и улыбнулся. Хоть кто-то видел во мне осознанного парня.

– Мы скоро закрываемся, но ты приобретай, тут и твои любимые крекеры до сих пор привозят. – А я, как только увижу вывеску их магазина печенья, так сразу тебя и вспоминаю.

Он прочитал мои мысли, ведь именно ради этого чудесного угощения я и пришел. Попросил отложить мне две пачки, пока я пойду посмотреть что-нибудь из напитков. Радио играло так тихо, настроение было прекрасное, мне так нравилась эта атмосфера. Я долго выбирал себе напиток, но знал, что скоро магазин закроется: в первую очередь думал о том, что за весь день мистер Либерт устал, но, а с другой стороны, думал и о том, что ему обязательно нужно закрыть магазин к определённому времени. Я услышал женский голос, он был так далеко, но вроде бы и близко. Знакомый. Мистер Либерт тоже указал на закрытие магазина, но сделал ей исключение: было еще более интересно. Я отошел от потолка и увидел ее. Элизабет посмотрела на меня, а затем продолжила смеяться с продавцом, она шутила так забавно, я даже был удивлен ее не похожему на другой юмор. Она помахала мне. Но я, конечно, не стал махать, а просто улыбнулся. Оставалось чуть-чуть времени до закрытия, и я прошел к кассе. Точно запомнил, что Элизабет взяла бутылку воды и что-то в темной упаковке. Я не разобрал. Она простилась с мистером Либертом и вышла на улицу, направляясь в сторону дома. Было что-то такое мимолетное. Теперь же я знал, что у нее есть хорошее чувство юмора.

Домой возвращаться было рано, и, поскольку мне не хотелось устраивать быструю прогулку, я решил подождать хорошего знакомого. В итоге, мы вместе направились в сторону жилых кварталов. В процессе пути мистер Либерт вдруг начал неспешный, почти риторический диалог, что заставило меня снова задуматься:

– Знаком с этой милой дамой? – спросил он, смотря в сторону дороги и чуть поправляя свой портфель.

Я коротко ответил:

– Да, она соседка моей тети.

Однако я чувствовал, что этот разговор мне не особо интересен, и старался не вовлекаться в его далекий от моих мыслей поток. Мне было ясно: словно всё вращается вокруг этой женщины. Меня же это начинало отталкивать, будто я видел игру, в которой не хотел участвовать.

Мистер Либерт продолжил, не дожидаясь моей реакции:

– Всегда делаю ей комплименты по поводу внешности. Знаешь, она шутит очень остро – и вот ещё: она часто кормит собак, которые бегают около магазина. Сначала я ругался, ну, эта стая мешает прохожим и отпугивает покупателей. А потом понял: ведь животные чувствуют ее тепло и энергию. У нее какая-то особая доброта. Она искренне заботится о тех, кто слаб, – с лёгким вдохновением добавил он и посмотрел на меня.

Я молча слушал, и в голове крутилась одна мысль: я хотел сказать что-то более глубокое, потому что чувствовал, что за этими словами скрывается больше, чем кажется.

– Мистер Либерт, – начал я, – я не так хорошо знаю эту женщину, как Вы. Но человека нельзя определить только его доброжелательностью и заботой о внешних проявлениях. Истинная доброта – это скорее внутреннее состояние, а не маска, что она надевает.

Он повернул ко мне главный взгляд, и в его выражении читалась искренность, хотя он, вероятно, и не сразу понял мою сдержанную интонацию.

– А что, по-вашему, делает человека хорошим? – спросил он, слегка приподняв брови.

– Мне кажется, что понятие «хороший человек» – очень условное. Важно не только его поступки, но и внутренний настрой, та очистка души, которую человек сам себе создаёт. В людях мы часто видим не более, чем отражение своих собственных ожиданий. А кто знает, что скрыто в их внутренней библиотеке – долгие сомнения, тайные страхи или мечты?

Он послушал, и чуть улыбнулся:

– То есть, доброта – это скорее вопрос внутреннего баланса?

Я кивнул:

– Можно сказать и так. Всякое добро начинается внутри. Маленький ребенок ради сладости мог бы украсть шоколадку, но это лишь импульс, и не обязательно сделать что-то по-настоящему дурное. Важно, чтобы внутренняя доброта – превысила искушение и озарила поступки. В конце концов, хорошее – это лишь понятие, придуманное нами. На деле, людям важна видимая доброта и тёплое слово, а остальное – внутренние тайны, которые никто не обязан знать. И зачастую, именно за этим скрывается истина: что на самом деле внутри каждого – непостижимо для окружающих.

Мистер Либерт задумался на мгновение, затем улыбнулся чуть шире.

– Интересное размышление, – сказал он, – значит, истинная доброта – это скорее внутреннее состояние, скрытое за фасадом, который мы показываем окружающим. Тогда выходит, что человек может казаться хорошим, а внутри – вовсе нет. Или наоборот.

– Именно, – ответил я. – Люди часто судят по внешним проявлениям, забывая, что за каждым лицом скрыта сложная внутренняя картина. Иногда самые доброжелательные делают порой что-то очень личное и тайное, и никто о том не узнает. А те, кто кажется холодным и бесчувственным, могут хранить внутри чистую душу.

Мистер Либерт склоняет голову, поглядывая вдаль.

– А ведь мы ведь сами зачастую создаем себе образ идеального человека, – заметил он. – Вроде бы стараемся быть хорошими, делать добрые поступки, но внутри всё равно есть те самые тени и сомнения.

– И именно в этом, – продолжил я, – и заключается поиск гармонии. Быть истинно добрым – значит стараться вмещать в себе и свет, и тень, не позволяя теневым аспектам управлять жизнью. А внешность – это всего лишь оболочка, которая может ни о чем не говорить.

Он вздохнул, и я заметил, как у него мелькнула в глазах какая-то глубокая задумчивость.

– А мне кажется, что иногда люди просто боятся быть честными перед собой, – сказал он мягко. – И потому строят вокруг себя маски: одна для дома, другая – для работы, третья – лишь для показухи. То есть, истинная доброта и честность требуют мужества.

– А, может, – продолжил я, – в этом и заключается основная задача человека: научиться быть искренним в своих поступках, несмотря ни на что. Тогда и внутренний мир становится чище, и окружающие начинают по-настоящему доверять.

Мистер Либерт улыбнулся, но я не хотел умничать, потому что сам до конца не мог знать правду этой теории. Относительную истину я мог и доказывать, но это было бы ни к чему. Просто я был немного расстроен тем, что вокруг одного человека может быть столько шума. Мы разошлись с мистером Либертом быстро, он не понял моей мысли, но не был в обиде на меня за столь резкий ответ. Спустя несколько минут я забежал наверх, в свою комнату, чтобы посмотреть какой-нибудь увлекательный фильм, а может быть даже и комедию. Фантастику я не любил, а ужасы не подходили под погодные условия.

На улице уже было темно, а Чарли зашла ко мне в комнату, чтобы пожелать приятного сна. Я чувствовал, что мне не хватало какой-то энергии, поэтому крепко обнял тетушку и поблагодарил за сегодняшний день. Ну и, конечно, немного рассказал о мужчине, которого она знала со своей юности. Как только тетушка вышла, я подошел к шторам, чтобы задвинуть их, но не тут-то было. Снова она. Миссис Киннет. Да, удивительно, но моя комната была похожа на чердак и, поэтому из нее я видел весь обзор на улицу и дома соседей. Так я и заметил поразительную картину. Но…она была не похожа на ту тихую и спокойную гостью, которая сидела за нашим столом, напротив, она танцевала и кружилась. А как мне известно, то девушки крутятся тогда, когда безумно счастливы и влюблены. Мое зрение позволило увидеть ее улыбку. Она целовала телефон, и все время указательным пальцем водила по кругу. То ли это был муж, то ли ее ребенок. И тут я взглянул на часы. Поздно. Поэтому, это мог быть только ее супруг, ну, или отдыхающие подруги. Я знал ее всего лишь два дня, но мне нравилось то, как она сейчас была счастлива. Можно было сделать вывод о том, что кто-то оказывал влиятельное действие на ее поведение. Элизабет не была похожа на тайну, кажется, только на смех, улыбку и очарование. Я на некоторое время тоже стал улыбаться. Но, когда заметил это, непременно задвинул шторы. Я долго стоял на месте и, когда моргал, то видел очертания ее лица.

– Джейми, я…, – и я резко задвинул штору и споткнулся об свою кровать. Боль резко пронеслась по всей ноге, а затем вибрирующими мурашками по телу.

– Джейми, дорогой, ты чего, – Чарли подбежала ко мне и положила руку на спину, пока я скрючился от боли.

– Извини, я напугала тебя, просто хотела принести тебе воды, помню, что тебе часто не хватает воздуха ночью.

Чарли договорила, я поблагодарил ее, и именно в этот момент больше испугался не того, что она зайдет, а того, что она узнает причину моего позднего подъема.

Мне не нужно было этого делать; стоило бы и вовсе завести какое-то знакомство, потому что иначе в мою голову заходили дурные мысли. Перед сном я решил ничего не смотреть, настроение резко поменялось, и я подумал о том, чтобы завтра сходить на берег, развеяться. Ну и к тому же там часто находились подростки. Мне было бы это на руку.

Я пролежал всю ночь: после приезда сюда не могу нормально спать, это было для меня в новинку. В моей голове крутились образы, я точно запомнил глаза нашей гостьи, они отдавали чем-то темным, я не хотел задумываться об этом до конца. Затем вспоминал то, как встретил ее в магазине, ее движение рукой для приветствия и улыбку. Наш маленький диалог за ужином и встреча на утро, где она проходила в темных очках, не обращая на меня внимания. До сих пор думал о том, что она странным образом появилась именно в том магазине, в который предпочел пойти и я. Мои мысли были нацелены на то, что таких случайностей не бывает. Все ведь возможно спланировано судьбой, кто-то точно управляет нашим разумом и посылает определенных людей в любой момент. Либо же я мог, прости пойти по стороне совпадения и подумать о том, что в нашем маленьком городе можно встретиться много раз. А еще, изучая психологию, я мог предположить то, что в моменты, когда ты не хочешь видеть человека и всячески избегаешь его, кто-то посылает тебе его еще раз, потому что знает, что тебе нелегко его отпустить. А бывает и так, что, забыв человека, можно и в одном помещении ни разу не встретить его. Это зависит лишь от самого себя. Зависит от твоих желаний. Но под мой случай не подходило ничего из того, что сказал, поэтому я был склонен к обычному совпадению.

III Глава

Утро. Хотелось скорее встать, потому что были тучи, прохлада и дождь. Я сразу услышал этот звук плача небес. Потом резко встал с кровати и вспомнил о том, что по такому звуку можно встретить не только любимую погоду, но и сильный дождь, который моя тетушка не принимала: так ее цветам становилось хуже, ведь особенный сорт не переносил дождь. Я выбежал, надевая черную футболку, и сразу увидел Чарли, раскрывающую пленку для защиты растений. Я быстро бежал под дождем, чтобы ей помочь. Но еще один гость – ветер, сильно разошелся. Я не стал медлить, а быстро накрыл все цветы огромной пленкой и взял за руку тетушку, чтобы она не успела простудиться. Она смеялась, а я переживал. Но было ощущение того, что я оказался в детстве, когда без забот бегал под дождем и купался в лужах с друзьями.

Я был огорчен тем, что моя любимая погода переросла в ураган и духоту, из-за которой я не смог бы посетить берег. Подумывал пробежаться, но так можно было бы быстро заболеть и вовсе забыть о прогулках. Я решил попить чай, чтобы совместить горячее с холодным видом в окне. Птицы в это же время летали стаями, и я замечал эту красивейшую картину, можно было даже сравнить себя с ними: они совершали полет в поисках чего-то нового, искали себя и свой дом. Я слышал шаги тетушки, а затем увидел неприятность: одна птица упала на тропинку к нашему дому. Я побежал на улицу, ведь знал, что такое происшествие – дурной знак. Я хотел попытаться спасти этого маленького путешественника, но был не в силах: он погиб. Я не был брезгливым, поэтому сразу поднял существо и принял решение – нужно было похоронить его за садом, чтобы он не валялся на дороге и не стал предметом лицезрения. Я осмотрел его и через несколько минут пошел за дом, чтобы приступить за дело, крепко держал его в руках, но понял, что без лопаты не смогу разрыть яму. Подошел к дому, позвал Чарли и как я был удивлен, что и здесь я должен был снова увидеться с Элизабет: она брала для работы с садом наш инструмент. Было ужасно некрасиво мучить тело мертвого птенчика, поэтому я аккуратно положил его на простыни и прошел к дому нашей соседки. Еще мешал этот безумный ураган.

Я подошел к двери и заметил в окне то, как Элизабет ходила по залу, но не замечала меня. Видел лишь одно шелковое пижамное платье, с которого слетела одна бретелька. Я не сразу постучал, меня завлекла эта, на первый взгляд, сладкая картина. Но нет, если бы она только увидела меня, то непременно бы подумала о том, что я озабоченный мальчишка или что хуже – маньяк-одиночка. Я постучал. Моя совесть подсказала мне то, что не стоило бы смотреть на взрослую женщину, про которую я слышу уже третий день. На то, что она была замужем, мне было наплевать: ее муж не видит моего взгляда. Несколько секунд и она открыла дверь, хорошо запомнил ее домашний вид: волосы в пучок, но они были немного растрёпаны и пряди висели на лице, а на теле хорошо сидел шелковый халат. Он был крепко завязан, потому что, когда Элизабет услышала звонок, сразу же надела халат.

– Элизабет, добрый день, мне срочно нужна лопата, – она внимательно смотрела на меня, а затем с удивлением на погоду. Я совсем забыл о воспитании в тот момент, но в первую очередь думал о бедной птице, лежавшей под бушующим ураганом.

– Конечно, – и она будто на миг забыла мое имя, – Джеймс. – Но зачем в такую погоду тебе нужна она?

Мне не было дела до ее любопытства. Я смотрел на нее в окне, но мои чувства никак не менялись от этого. Все так же ощущал равнодушие и относился к нашей соседке, как к соседке.

– Птенец отбился от стаи и несколько минут назад упал на нашу тропинку около дома, я хочу похоронить его за садом, сейчас поднимется сильный ветер, я хотел бы скорее вернуться назад, – она изменилась в лице, затем сказала, где находится лопата. Вскоре еще добавила, что она сейчас подойдет к дому. Видимо, желала помочь, но только чем…

Я взял инструмент и побежал к простыням, Элизабет пошла за мной. Я аккуратно положил на руку маленькое существо и направился за дом, а она все шла за мной. Было видно, что в ее теплой кофте, было весьма холодно, но об этом я долго не стал задумываться.

– Давай же я поддержу его, Джеймс, – и она уверенно взяла на руки птицу, представляете, даже не стала капризничать. Я хорошо подумал о ней в тот момент.

Я стал выкапывать яму, слава богу, мое строение тела было в хорошей физической форме, и я смог справиться с таким делом за пару минут. Я копал в одной футболке и замечал, что Элизабет внимательно смотрела на меня, но ничего не говорила. Она здорово замерзла, и это чувствовал даже я.

– Джеймс, ты ведь простудишься, – и она дотронулась до моего плеча, чтобы почувствовать состояние моей кожи. Я посмотрел в ее глаза, но затем продолжил копать: времени разбираться и выдумывать не было. Я молчал, поэтому она отошла от меня дальше.

Вскоре все было готово, я аккуратно забрал у Элизабет птенца и опустился вниз, чтобы положить его в яму. Наша соседка опустилась в след за мной и руками помогала с простынями, а затем поправляла мертвое тело: я смотрел на ее лицо и в итоге доверил ей закончить дело. Мы соприкасались руками, но вскоре я их убрал, чтобы не создать неловкой ситуации. Она молчала и в последний момент погладила его по оперению, а потом сказала тихо:

– Тебе предстоит долгий путь, малыш, отправляйся туда, куда ты держал путь, – и она хотела заплакать, но быстро смогла встать и отвернуться от меня. Кажется, не стоило ей идти за мной. У нее была ранимая душа, и сейчас я хорошо это увидел. Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась: все-таки слезы она не успела сдержать. Это выглядело так искренне, что я захотел ее обнять, но быстро передумал. Это было бы ни к чему. Я попросил Элизабет вернуться к себе домой, чтобы она смогла согреться, но она отказывалась, говоря о том, что и я могу замёрзнуть, стоя в одной футболке. Когда я смотрел на нее, то видел, что она казалась очень хрупкой на фоне моего окрепшего тела. Дальше я не стал ничего ей говорить, быстро закопал яму и все-таки решил пригласить ее к нам на чай. И я полностью был уверен в ее согласии, ведь иначе не могло быть. Она ответила:

– Спасибо за приглашение, но мне пора возвращаться домой, до свидания, Джеймс, – и она ушла, больше ничего не сказав. Мне стало интересно, какие мысли у нее были во время общего дела, и почему вдруг она отказалась от чашки чая. Может быть, она была занята какими-то другими вопросами или просто не хотела навязываться. Может быть, испытывала неудобство из-за чего-то другого, чего я не смог заметить. В любом случае я скоро все переосмыслил и понял, что ей могло быть просто неинтересно проводить время после такого неприятного события. Ведь она плакала, поэтому и решила прийти в себя дома, в личном пространстве.

Когда она покинула нашу территорию, то я почувствовал безумный холод по рукам и, подойдя к дому, услышал стук своих зубов. Тетушка спала, когда я зашел, это было и неудивительно – погода до ужаса вызывала сонливость. Я аккуратно заварил себе чай, чтобы не создавать шум, а затем поднялся на второй этаж, нужно было согреться: принять теплый душ и укрыться пледом. Заметил еще то, что отец не звонил после того раза. Завтра стоило бы позвонить своему родному человеку и извиниться.

Сразу же проясню. Это могло показаться еще более некрасивым поведением, но иначе я не мог, всегда откладывал какие-то извинения на следующий вечер, день или месяц. Я даже не знаю, как это работает, но меня будто успокаивает мысль о том, что я еще некоторое время могу все обдумать и с полной ответственностью ответить за свой глупейший поступок. И дело даже не в том, что я не люблю своих родных, просто мне кажется, что я еще не готов начать разговор. Возможно, погода не та, или я думаю о другом, а может и вовсе нет настроения. Это лишь мои тараканы в голове.

Прилег на кровать, но шторы в этот раз не задвигал, было всего поровну, немного света, но все же он и присутствовал. Наверное, сейчас вы хорошо поймете меня: возвращаться домой после дождя, а при этом еще после душа ложиться на кровать – самое настоящее удовольствие! А так как я не закрывал окна, то вся моя вода на теле двигалась по рукам и ногам, создавалось впечатление прохлады и легкости. Холодно не было, потому что тепло дома и ветер хорошо сочетались друг с другом. Я начал свои размышления.

Сегодня я и Элизабет соприкасались руками. Я точно знаю, что прикосновения могут создавать эмоциональную и физическую связь между людьми. Физиологический аспект прикосновений, такой как окситоцин – гормон близости и доверия, может способствовать укреплению отношений и повышению уровня доверия. Есть два процесса – отношения между людьми в рабочее время, где нужно пожать руку для приветствия, и отношения между близкими людьми, для которых всегда важен тактильный контакт. Они гуляют, держась за руки, обнимаются, обвивая друг друга крепкой любовью. Но в моей же ситуации все было иначе: между нами была лишь связь, которая сопровождалась общим делом. Нельзя было надумать себе чего-то только из-за взглядов и маленьких прикосновений – это было бы так глупо. А я все так любил это перекручивать у себя в голове и выстраивать интересные пути событий. Я ведь и не могу знать, что она чувствовала в тот момент, но понимал: ничего. С ней рядом можно было чувствовать себя лишь, как брат, или же друг детства, по крайней мере, ее воспитание показывало глубокое уважение к людям, а на сегодняшнем опыте еще и к животным. Она такая приятная, я испытывал к ней безумную симпатию, как к настоящему человеку, оживляющему все вокруг себя. А ее внешность дополняла образ доброты и нежности. Я видел в ее глазах чувство эмпатии, да и я думал, что не будь нашей планеты, Элизабет бы, наверняка, открыла свой мир – мир мизантропов. Там не было бы ссор, обид и ругани, не было бы войн, вечного огня и злости, не было бы и скуки: каждому удивительному человеку было бы по душе чувствовать себя окружённым любовью других людей.

Я понимал, что все взгляды людей крутились вокруг Элизабет и ее прекрасной семьи, ее мужа глубоко уважали, а ее сына называли «чудесным малышом». Это было все очень хорошо, но вот, что и мои мысли были теперь о ней, было не так уже и здорово. Ведь, когда я знакомлюсь с определенными людьми, сразу же узнаю его, а вскоре и смотрю на то, сможет ли общение перерасти в дружбу и любовь. Здесь же было все сложнее: тут как бы даже нельзя было допускать ее в свой круг хороших знакомств, потому что она была старше меня и точно знала, чего хочет, а мой возраст только вступал в момент осознания мира и принятия себя. И хоть малейший промах, ты уже не принадлежишь себе: ты отдался своим мыслям и желаниям. Каждый раз говорил, что не хочу видеть ее снова, что мне до тошноты неприятно слышать ее имя в кругу других людей, но и в эти же каждые разы я каким-то чудесным образом появляюсь рядом с ней…ну или…она рядом со мной. В этот раз, конечно, я могу сделать исключение, но, а вообще я смог бы и справиться один, к чему она решила оказать такой знак помощи. Только лишь показывает свое вечное добро и неравнодушие. Ах, точно, она же Элизабет Киннет, у нее идеальная семья, любящий муж и счастливый ребенок, она же изящность и красота. Наверное, да, да…я соглашусь с этим на девяносто пять процентов, потому что мои пять процентов находятся в прекрасном положении разума, когда я не думаю об этой личности.

Да и ко всему прочему прибавлю: она не нравится мне, я рад только лишь тому, что благодаря ее воспитанию, она дарит моей тетушке и улыбку и, можно сказать, дружбу. Дружбу простых соседей.

Ветер стих, а я, кажется, слышал то, как на кухне происходит какой-то шум, наверное, Чарли хочет приготовить что-то вкусное. Например, ягодный пирог, хотя, может быть, лазанью, нет, нет, запечённую грудку, от которой пахнет настоящей прелестью кулинарии. Я устал отдыхать, поэтому спустился вниз, чтобы немного поразговаривать с тетушкой, а то ходим и молчим, она лишь улыбается, и я в ответ молчу и улыбаюсь, подмигивая глазами.

– Чарли, – я замолчал, потому что увидел то, как солнце медленно заходит за горы. Странно, я пролежал настолько долго, что и не заметил возвращения солнца, поэтому буду наблюдателем его ухода, – ой, что-то я отвлекся, я заходил, ты спала, кажется.

– Да, такая погода была, глаза закрывались сами собой, а куда ты с утра так стремительно убежал? – спросила Чарли.

– Я…я увидел птицу, которая упала замертво к нам на тропинку, и решил помочь ей, но было уже поздно. – Я решил похоронить ее за домом, – и Чарли посмотрела на меня внимательно. Было долгое молчание.

– Какой же ты славный у нас, Джейми, я уверена, что природа сейчас здорово благодарит тебя за такой хороший поступок, – и она обняла меня, а затем попросила присесть.

– Знаешь, сейчас почему-то люди так отстраняются от живых существ, от их природы, потому что считают, что они другие, что они отличаются от нас абсолютно всем.

– Это не так, – я перебил Чарли.

– Да, ты прав, у них тоже где-то внутри есть душа, хоть и нет разума, нет мышления, нет полного сознания. Они действуют так, как говорят инстинкты, но это не показывает то, что они не могут быть добрыми и верными.

Я слушал тетушку и понимал, что считаю точно так же, и это даже не из-за того, что я любил почти весь животный мир. Иногда так сидишь один на улице, где-то в глубине аллеи, дождь только начинается, смотришь по сторонам – никого. Посмотришь вниз – вот и она, собака, которой, конечно, не нужен собеседник, но нужна теплая рука, которая погладит ее почти мокрую шерсть. Это станет для верного животного счастьем. Затем посмотришь вверх – птицы, которые вечно о чем-то разговаривают, наверняка, они возмущены, что я обращал внимание на их веточный дом. Стало так тепло найти именно себя в этом месте.

Мы смотрели в окно, а потом Чарли спросила:

– Так ты один справился с этим? – Элизабет отдала тебе лопату?

Я снова вспомнил этот момент.

– Да, и она пошла со мной, – я сказал об этом, а потом подумал: стоило ли говорить об этом тетушке. Но, Элизабет не была моим секретом, поэтому, вполне, стоило. Моим секретом, даже звучит так необычно.

– Ничего себе, здорово, хорошо, что вы нашли общий язык с ней, – и я улыбнулся, чуть ли не подавившись водой.

Погода стала необыкновенной, в такие моменты обычно появлялась радуга, и на улице пахло свежестью после дождя. Мне захотелось выйти, просто подышать и насладиться красотой солнца и гор. Но такой хорошей погоде нельзя было пропадать, поэтому я обязан был пробежаться перед сном. Я надел шорты и майку и выбежал на тротуар, желал добежать до леса, там такое уединение и покой, так, как я и любил. Да и к тому же стоило пробежаться по лесу для того, чтобы убрать из своей головы странные, преследовавшие меня мысли после знакомства с Элизабет. Я надел наушники и направился к лесу. Было так атмосферно совмещать музыку, солнце, лужи и зеленый мир. Бывало и такое, что я строил планы у себя в голове, а затем вспоминал слова своей бабушки о том, что те, кто строит планы, быстро умирает. Я много думал о будущем, но из-за такой непонятной боязни перестал придумывать определенные картинки.

Думал еще и том, что пора бы прекратить мысленно беситься тогда, когда разговор заходит о ней. Стоило бы уже повзрослеть и адекватно смотреть на любые действия со стороны людей. Я бы даже теперь хотел узнать ее лучше: так важно делиться друг с другом особенностями своей личности, ведь в похожей личности можно сойтись интересами, а это очень важно, потому что в наше время мало кто смотрит на твою настоящую сущность.

Как же красиво вода капала с зеленых листьев, а затем перебиралась все ниже, пока окончательно не опустилась к луже. Я даже успел сделать пару снимков для своего альбома. Побежал дальше, но вскоре остановился, так как дыхание перестало работать со мной в такт. Вдох, задержка дыхания, выдох – все, что требуется как для успокоения дыхания, так и для расслабления при нервном недержании. В один момент я посмотрел на небо. Кажется, приближались серьезные тучи, я отправился домой, чтобы окончательно не заболеть. Пока подходил к дому, увидел одну девочку, а может быть, девушку, так и не понял: у нее была внешность, по которой нельзя было угадать возраст. Она посмотрела на меня, а затем прошла, оставив лишь за собой холодный ветер. В нашем маленьком Амбридже я был знаком со многими, а ее увидел впервые.

Я подошел к дому, тетушка поправляла цветы после ужасного гостя-урагана, я нежно ей улыбнулся и прошел в дом. Как только я зашел, то увидел Элизабет, рассматривающую наши семейные фотографии. Она сразу же обратила на меня внимание:

– Привет еще раз, какой ты красный, – и она улыбнулась по-доброму, – ты бегал?

Я не стал молчать, не хотел ничего из себя корчить, поэтому ответил адекватно:

– Да, нужно держать себя в форме, – и я продолжал вытирать пот с лица, – а Вы снова у нас?

Она не ответила на мой вопрос, но я слышал то, как она хотела посмеяться. Видимо, уже и она в удивлении от каждодневного появления.

– Конечно, с такой вкусной едой нужно сразу сгонять жиры прочь, – и она точно начала улыбаться, считая, что и в этот раз ее шутка удалась. Я был уставшим, поэтому никак не принял ее юмор, немного улыбнулся ради уважения.

– Так проходите в… – и она меня перебила, посмотрев своими глазами в мои глаза. Я задержал дыхание.

– Джеймс, не стоит обращаться так ко мне, – она продолжала, – ты не маленький, ну и я не слишком взрослая для тебя.

Ничего не думайте, в ее словах не было никакого огня или страстной отсылки. Она сказала это с хорошим намерением, сейчас лишь выбор зависел от меня.

– Думаю, пора, ты права, Элизабет, – она не отводила от меня взгляда, а затем резко зашла Чарли, отчего мы отдалились друг от друга, будто и не разговаривали. Я улыбался, а Элизабет даже опустила голову вниз, чтобы не показать своей улыбки, но я все замечал. Было так забавно. А еще более смешным ситуацию делало то, что мы начали веселиться ни с чего, ведь до прихода тетушки в нашем диалоге не было ничего веселого.

– Что это вы такие счастливые, друзья? – спросила Чарли, пытаясь вывести нас на чистую воду. Она тоже улыбалась, а в ее голосе слышалась нотка сарказма.

Мы переглянулись вновь, я хорошо запомнил этот момент, внутри так все изменилось: стало как-то легко.

Я услышал звук телефона, кажется, звонил отец. Я посмотрел на Чарли, затем на Элизабет, снова на Чарли и после этого поднял трубку.

– Да, здравствуйте, это кто? – спросил я, и уже увидел, как дамы затаили дыхание.

– Вот же сорванец! – послышался голос моего отца. Я улыбнулся, и тетушка поняла, что это был мой папа, поэтому они прошли с Элизабет в зал. Мне уже некуда было деться, поэтому я принял этот диалог со всей важностью.

– Отец, я хотел позвонить тебе завтра и еще… – он хотел перебить меня, – нет, прошу, не перебивай, я хочу извиниться перед тобой за такое странное поведение, я так резко сбросил трубку…

– Джейми, не стоит переживать, я ведь понял, что у тебя сейчас выходные, ты отдыхаешь, как можешь, – сказал отец, – но про отца не забывай, кто, кроме меня расскажет тебе, как обращаться с девушками.

– Ох…пап, ну снова ты об одном и том же, я пока не задумывался о них, хотя, нет, правильнее сказать я не нашел ту, с которой можно было бы разделить что-то общее, такое ценное и настоящее, – и тут, разговаривая с отцом, я задумался. Я был опечален тем, что не смог найти пока даже знакомых.

– Сынок, все будет, ты, главное, сразу же не показывай им свои шутки, это дорогого стоит, – и отец рассмеялся, – да и вообще, если девушка будет с хорошим чувством юмора, то женись на ней обязательно, не раздумывая ни о чем.

– Но бывает же и много преград, например, отсутствие работы или малый возраст, – сразу же сказал я в ответ.

– Брось, Джеймс, преграда будет тогда, когда девушка окажется замужней или того хуже – предаст тебя, – у меня по рукам прошла дрожь, я и сам не понял от чего.

– В таком случае я буду осторожен и внимателен, главное, что ты спасаешь меня своими советами, спасибо, пап! – сказал я.

– Не за что, Джейми…мне пора, передавай привет моей прекрасной сестренке, и сильно не чуди там, – отец сбросил трубку, а я еще стоял, смотря в окно. Но через некоторое время прошел в зал, где сидела Элизабет и моя Чарли.

Я сидел напротив нашей гостьи и тетушки, пока они разговаривали о чем-то интересном. Не стал прерывать их диалог, смотрел на Чарли, а затем на Элизабет. Затем снова на Элизабет, а потом,…к сожалению, я смотрел только на нее, но только так, не подавая виду. Чтобы не напугать ее. Она так прелестно улыбалась, а когда что-то объясняла Чарли, жестикулировала руками. На ее руках были часы, а с другой стороны, серебряный браслет. На левой же руке я видел лишь его – кольцо, которое сидело на ее хрупких пальцах так элегантно и аккуратно, что я и забыл, для чего оно там нужно.

Вскоре я захотел снова завести диалог с Элизабет, но она была отвлечена новостями в газете (она именно во время нашего диалога посматривала туда), да и улыбка с ее лица почему-то пропала. Она вернулась к нам, подняв голову и поправив темные волосы.

– Как дела, Джейми? – Я вчера видела тебя в магазине, ты любишь крекеры? – а что на такое можно было ответить, я просто согласился:

– Да, с детства их обожаю, – и так было непонятно, я не смог точно смотреть ей в глаза, меня бросило в жар. Но я понимал, что нужно как-то поддержать диалог, позабыв о том, что она вела себя немного странно. Ее переменчивое настроение меня настораживало: для чего все это? Но я склонялся к тому, что она стала жертвой биполярного синдрома.

– А у Вас как дела? – по ней было видно, что она обижалась на то, как я к ней обращался, но ничего не мог сделать, она ведь была старше меня, буквально, как старшая сестра или мать, а может быть, как подруги моего отца. Вот, да, так и было.

– Все хорошо, только вот погода ужасная, – мне стало интересно выслушать ее дальше, и я стал задавать вопросы, подумал все-таки обращаться так, как она и хотела:

– Тебе не нравится дождь и прохлада?

Она посмотрела на меня обычным взглядом, но от того, что я пошел на разговор, у нее в глазах показывалось горячее любопытство.

– Нет, я предпочитаю тепло и солнце, в таком месте вообще редко увидишь бушующий ураган, поэтому я не расстраиваюсь. – А тебе все-таки ближе такой тип погоды? – Я желал ответить.

Чарли уходила за настольной игрой, я начал говорить:

– Да, от жары можно умереть, я привык к прохладе, ветру, особенно люблю находиться возле берега, там всегда так, как я хочу, – я ответил и начал помогать расставлять угощения на стол. Элизабет улыбнулась и придвинулась ближе, желая тоже помочь моей тете.

– Что-то интересное обсуждаете? – перебила Чарли и посмотрела на нас с большим удивлением и улыбкой.

Мы оба молчали, а Элизабет немного улыбалась. Я не стал повторять за ней, но мой организм меня подвел. Я вдохнул, чтобы перестать улыбаться.

Мы сидели уже час и, пока играли, много чего успели обсудить, в этот раз мне было интересно, и я даже хотел сказать о том, что пожалел насчет высказываний о нашей гостье. Мы окончательно нашли с ней общий язык. Когда у меня что-то не получалось, теперь не тетушка помогала мне, а Элизабет. Я не злился на исправление ошибки, но все же хотел самостоятельно найти выход. Мы начали разговор уже без игры, просто сидели и хорошо проводили время. Несколько минут Киннет рассказывала об успех ее сына, то, как он постепенно изучает цвета, животных и всё то, что касается развития детей. Часто речь заходила о ее муже, потому что тетушке нравилось, когда, Элизабет с горящими глазами снова и снова повторяла что-то о нем. Я ценил это качество. Верность. А что может быть важнее этого? Уважение и любовь, но это, разумеется, были при них, я это тонко чувствовал.

– Вы когда-то планируете переезжать из Амбриджа? – спросил я, чтобы поддержать разговор и узнать что-нибудь еще о ней.

Тетя в это время смотрела на Элизабет и пила ягодный чай. Я ждал ответа. И тут она начала говорить:

– Мы хотим переехать этой осенью в другой город, куда-нибудь в Колорадо, поэтому муж уже проводит знакомства с влиятельными людьми. – Это, действительно, важно, ведь сейчас везде нужно прочно стоять на своем, а когда есть нужные знакомства, проще и легче адаптироваться в какой-то сфере.

– Да, это точно, а в Колорадо чудесно, – сказала моя тетя.

– Этой осенью? – не знаю, почему, но я хотел узнать об этом.

– Да, скоро приедет муж, тогда и начнем решать вопрос, – Элизабет улыбнулась, а я кивнул головой и почувствовал что-то внутри себя. Что-то странное прошло большим напором в моем животе. Было похоже на бабочек, но в то же время на страх. Или ощущение похожее на ревность. Но здесь ревности не могло быть, поэтому я отбросил эту мысль. Я хорошо наблюдал за жестами ее рук, а также за глазами и мимикой. Все было сдержанно. В ней не было надменности и серьезности, она была проста, но в то же время выглядела, как королева. Скажу честно: я всегда находил привлекательными только блондинок, но только с натуральными и естественными чертами лица. Они ведь будто пришли от Бога, такие невероятные и сияющие красавицы. Я часто задумывался о том, какой была бы моя будущая жена, зеленоглазая или голубоглазая блондинка с длинными светлыми волосами и невыносимо выразительными чертами лица. Я бы то и дело дарил ей цвета и говорил комплименты, целовал бы ее каждый день, и, все чаще называл ангелом. Но, к сожалению, это было лишь моей, возможно, несбывшейся мечтой. Элизабет же была противоположностью моего желания. Но с ней было интересно разговаривать и играть, она была очень умной, начитанной и думала так, как и я в некоторых моментах. А иногда я хотел что-то сказать, но молчал, и в итоге она говорила именно то, что засело у меня в голове. Я чувствовал эту похожесть, между нами. Меня это заинтересовало. Я не думал о ней, и она, наверное, не думала обо мне, но все эти резкие взгляды, разговоры и случайные встречи дали о себе знать. Нет, я не был очарован ею, это было что-то такое новое, я захотел узнать ее. Но только как человека, как собеседника, как нового друга.

Пока я размышлял, они разговаривали с Чарли, и я видел то, как Элизабет иногда смотрела мне в глаза. Случайно. Ей просто иногда приходилось отводить взгляд, чтобы глаза отдыхали. Тетушка резко заявила:

– Печально, конечно, я думаю уже и самой перебираться поближе к центру штата, потому что хоронить меня здесь не самая лучшая идея, – и тогда мы вместе с Элизабет громко сказали: «Тетушка» и «Мисс Дикинс». Это было удивительно, мы попали в точку, вместе…Мы переглянулись, и она опустила голову от улыбки. Чарли смотрела на нас и ничего не понимала, но ей тоже было весело, ведь мы показывали только хорошие эмоции. Чарли прошла на кухню, чтобы поговорить с кем-то, зазвонил телефон.

– Элизабет, а ты любишь гулять? – и я немного примялся, из моих уст такое обращение звучало как-то грубо. А нашу гостью никак не смущало, поэтому она ответила.

– Да, Джеймс, люблю гулять вечером, а иногда, хожу на берег, и с мужем, и одна. – Еще берем нашего сына на природу, приучаю его к ней. Я был поражен и теперь точно знал, что смогу встретить ее на улице. И было интересно узнать про берег; он не только находился в городе, но и далеко в лесу. Но на это я не решился; выглядело бы очень подозрительно. Или мне так казалось.

– А ты занимаешься чем-нибудь, обычно ребята подрабатывают где-то, – и она задумалась, – ах, тебе вроде бы уже есть восемнадцать лет, можно полноценно работать, – и я услышал в завершении ее манящий голос.

Я хотел сообщить о своем интересе к книгам и к тому, что я желал бы написать какой-нибудь рассказ. Я почти начал говорить, но тут зашла тетушка и Элизабет меня перебила:

– Спасибо за чудесный вечер, за игру, было весело, – а после этого она нежно посмотрела на меня. Я встал и прошел за дамами в прихожую.

Мы закончили наш вечер на самой из приятнейших нот, и вот, Элизабет покидала наш дом, снова. Я посмотрел в окно и увидел темноту: стоял безумный туман. Меня мучила мысль, но я долго думал. Думал, смотрел на улицу, затем на Элизабет. И решил: нужно проводить ее, ведь там кромешная темнота, а ей идти хоть не так далеко, но все же одной. Мало ли что. Она попрощалась с нами и спешила уходить, как вдруг я подошел к двери и открыл ее, я посмотрел в глаза гостьи. Стояла тишина. Я глубоко созерцал цвет ее прелестнейших глаз, а в ответ увидел маленькое удивление. Она отстранилась, будто сильно чего-то испугалась. Посмотрела на меня и настороженно улыбнулась Чарли, после чего сразу вышла. Я был в проигрыше.

IV Глава

Проходили дни. Я был в ужасном смятении, ничего не понимал, да и не хотел понимать. На этот пятый день я все так же лежал в комнате, осматривая все вокруг себя, иногда спускался вниз, натягивал маску, чтобы тетушка не заподозрила проблемы, а затем поднимался в комнату, лежал и скучал. Два дня назад я последний раз видел нашу гостью, ее глаза, ее руки и улыбку. Ее хороший вкус в аромате и одежде. Ее то самое непонятное и ужаснейшее поведение: она показывала доброе, неравнодушное отношение к моей личности, а затем посмотрела на меня так, как будто я не стою и капли ее надменного взгляда. Но я не хотел нарушать ее личные границы, не хотел делать так, чтобы она подумала обо мне что-то плохое. Я всего лишь проявил уважение к ней, открыв дверь.

Она не заходила к нам, это казалось таким непохожим, ведь со дня моего приезда я каждый день видел ее в нашем саду и доме. Я даже подумал, что она добрейшей души человек, но в последний вечер она выставила меня полным идиотом, посмешищем в глазах тети, в ее глазах. Я понимал, что многое было лишним в нашем диалоге, но не понимал, что именно. Не она ли сама позволила обращаться к ней так, и не она ли дружелюбно улыбалась, всячески показывая интерес ко мне. Какой человек после этого не станет тянуться к такому человеку, взаимно отвечая на его интерес. Я сидел в тишине, обдумывая все произошедшее, и пытался понять, что именно зацепило меня так глубоко – её улыбка, её тепло или, возможно, та загадочная граница, которую я никак не мог преодолеть. Внутри все было запутано: с одной стороны, я ощущал, что она – человек добрый, искренний, с ясным сердцем; с другой – вдруг появился этот последний момент, когда всё казалось искажённым, непонятным, словно что-то важное ускользнуло, не сказанное вслух. Несомненно, в её поведении было что-то противоречивое – дружелюбие, которое легко могло восприниматься как симпатия, и одновременно – та скрытая недосказанность, вызывающая у меня ощущение, что я лишь играю в ее игру, что мои чувства – всего лишь тень того, что она, возможно, чувствует внутри. Я понимал, что многое было лишним в нашем диалоге, что я, скорее всего, навязал ей свои ожидания, не заметив, как сам становлюсь жертвой своих же иллюзий. И задавался вопросом: если бы я был более сдержан, не пытался читать между строк, не заставлял каждое её слово и улыбку иметь особое значение – не было бы всё проще и яснее?

Но даже сейчас, размышляя об этом, я осознавал, что именно этот внутренний конфликт мешает мне спокойно двигаться дальше. Может быть, в этой ситуации важнее не попытки разгадать её мотивы или понять, что она чувствует, а научиться принимать всё таким, какое оно есть – без иллюзий, без ожиданий, просто с открытым сердцем и внутренним спокойствием.

Я потерял два дня из своей драгоценной жизни. Думал о той женщине, с которой у меня не было и не могло быть ничего общего. Но, честно, мне хотелось верить, что она умна и искренна. А оказалось лишь так, что ее внешность не подтвердила моего первоначального впечатления. Нельзя было растрачивать свои летние выходные на грусть и сожаления, к тому же я два дня не занимался литературой, не занимался наблюдением погоды и, конечно, не замечал дел своей Чарли. Нужно было не бросать ее, а, наоборот, проявлять интерес лишь к ней, к своей родной душе. Она то точно не станет отталкивать меня после хорошего диалога.

Я быстро спустился вниз и тут увидел того, кого я не видел целый год. И даже был удивлен тому, что этот человек до сих пор не покинул это место. Он сидел за столом и о чем-то говорил с моей тетей. Это был мой хороший приятель – Бакстер, но я мягко называл его – Бакс. Прежде чем я расскажу о том, как он начал диалог, познакомлю вас с этим чудаком. Я считал его мелким неудачником, смеялся над ним и часто шутил, на что в ответ получал шутки в два раза острее и страшнее. Его обожали молодые девушки до безумия. А про его страсть к ним я буду молчать: он просто самый настоящий обожатель девиц любого сорта. Будь то молодая девочка из средней школы, которая будет верить в его лепет, а затем испортит себе жизнь. Опыт, как ни как. Или, например, знаменитый вкус у него на красивейших девушек, похожих на настоящих моделей из шикарного агентства. Им с ним нравилось только потому, что он катался на машине «Imperial» тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, такая машина была показателем роскоши и статуса и, конечно, Бакс выглядел как идеальный холостяк с большим состоянием и красивейшей внешностью. А что девушкам нужно еще. Если Бакс видел красивую девушку, ему было совсем не важно, сколько ей лет. Будь это даже мать той самой молодой девочки из школы, главное, что он хорошо провел время. Я описал его со стороны безумия и желаний, но на самом деле он бывает и другим. Надеюсь, за летние каникулы он сможет показать себя с хорошей стороны. Не зря же я держу его рядом с собой в качестве друга. Но именно во встрече с Бакстером заключена часть моей жизни, которая заставляет меня улыбаться и в то же время задумываться. В основном, я считаю его странным, может быть даже немного безумным человеком, но с ним – всегда интересно.

Мы познакомились случайно, на одной из тех летних вечеринок у его знакомых. Он тогда стоял у машины, как король своего маленького мира – высокий, уверенный, с искрящимися глазами и фирменной улыбкой, которая могла бы растопить любой лед. Тогда я увидел его впервые. Он подходил к группе девушек, на которых он, как всегда, внимательно смотрел, шутил и смеялся, словно весь мир – его личное королевство. Мой взгляд, наверное, был полон скепсиса, потому что он заметил меня и, не таясь, подмигнул:

– Эй, приятель, не бойся, я не кусаюсь – только иногда.

Я не мог не улыбнуться в ответ. Мы разговорились, и быстро стало ясно: у него есть свой стиль, свои правила, и частенько он попадает в абсурдные ситуации, которые каким-то образом превращаются в забавные истории. Он считал себя настоящим ловеласом, и в этом плане у него ни за что не было конкурентов. Но, несмотря на всю его внешнюю легкомысленность, внутри я заметил, что он умеет слушать. В его взгляде было что-то искреннее, даже если все остальное казалось только игрой. И ведь именно это – та искра, которая через годы сделала его не просто забавным приятелем, а человеком, которому можно доверять.

Он – та загадка, что будто бы выпадала из серых будней, напоминая, что в жизни важны не только внешность или первобытные желания, но и умение немного пофантазировать, посмеяться и не бояться быть самим собой. Вот так я познакомился с этим необычным человеком. И даже сейчас, вспоминая те первые встречи, понимаю, что именно он стал частью моей жизни – с его непринужденностью и мудростью, которая временами казалась скрытой за его легкомысленными выходками.

Он увидел меня и сразу начал говорить:

– Какой же ты наглец, Джеймс! – Я с начала лета здесь нахожусь, а ты даже не подумал о связи со мной, – и он подбежал ко мне, в шутку ударив в живот, а затем стоял и трепал мои волосы. Ах, да, еще он любил мучить людей через шутку. Но это было не похоже на смешок, иногда было больно.

Тетушка подбежала к нам, она подумала, что мы решили подраться. Я перехватил его руку и оттолкнул:

– У тебя тоже есть способ увидеться, клоун, – и я прошел на кухню. Он за мной.

– Ладно-ладно, завтракай, к вечеру тебе нужно будет набраться сил, поедем на берег, – и он опустился к моему уху, чтобы Чарли не услышала, – там будет столько обалденных девчонок, может быть раскроешь свою поэтическую душу для хороших утех.

– Какой же ты, Бакс, девушки – прекрасные создания, а ты говоришь о них так, будто они созданы лишь для того, чтобы обглаживать тебя, удовлетворять твои животные потребности, – я улыбнулся.

– Прям с языка снял, Джейми, – и он хлопнул меня по плечу, а я подавился приготовленным омлетом.

Тетушка не понимала нашей дружбы, потому что Бакс вечно колотил меня, а я ударял его в ответ, но делал это мягко и несерьезно. Через некоторое время тетушка прошла на второй этаж, а я продолжал кушать. Бакс хотел пройти в зал, но увидел кого-то в окне.

– К вам кто-то в гости идет, кажется, – он посмотрел в окно, – кто-то определенно симпатичный, в летнем платье и с удивительно шикарными ногами, – я не успел доесть завтрак, вдруг спрятался к кухонному шкафу и всеми жестами показывал Баксу, что меня нет дома: я понял, что к нам шла Элизабет. А я только пришел в себя.

Бакс начал смеяться, показывая на меня пальцем, а потом, как «Doorman» открыл дверь. Дальше я не видел их, только лишь слышал разговор:

– Добрый день, – я слышал в голосе Элизабет большое удивление.

– И Вам добрый день, что Вам нужно? – боже, Бакс, я слышал то, как он, во-первых, грубо задал ей вопрос, а во-вторых, через смех отвечал ей.

– Где мисс Дикинс? – она продолжала вежливо говорить.

– Она ушла в магазин, за яблоками, – «вот же болван» – думал я на его ответ. Я хотел убить Бакса в этот момент.

Тут моя тетушка спустилась вниз, и я понял, что мы в полном поражении. Бакс настолько опозорился, что мне нельзя было ни в коем случае выходить.

– Привет, Элизабет, проходи, не стой в дверях, дорогая, – сказала с улыбкой Чарли и пропустила гостью.

– Ах, я забыл, точно, наверху, да, – Бакс почесал затылок и сразу же прошел на кухню. Элизабет посмотрела на него и немного подняла брови. Я могу представить, что она подумала.

Главное, чтобы сейчас тетушка не зашла на кухню, прошу, только не сейчас. Иначе я покажу себя еще с более странной стороны.

Элизабет не стала проходить и просто спросила:

– Где же Джеймс? – Хотела попросить помочь его, эти ужасные сорняки…Вы, наверное, понимаете меня, мисс Дикинс, – я знал, что будь я там, отказал бы ей непременно. Не хочу, чтобы кто-то мною вот так играл.

– Он был на кух.., – Бакс перебил ее.

– Джеймс, кажется, сидит в туалете, ну знаете, эти молочные продукты, а потом и фрукты, неприятная картина для кишечника, – сказал Бакс и рассмеялся.

Элизабет улыбнулась так, как будто бы видела душевнобольного человека, но, чтобы никого не обидеть, она показала малейший признак искусственной радости и сказала:

– Пожалуй, я пойду, – она попрощалась с Чарли и вышла. Я не стал медлить и аккуратно показался в кухонной арке. Тетушка была удивлена, я не смог ничего объяснить, поэтому мы с Баксом прошли ко мне в комнату, где я с огромной злостью хотел бы его обругать. Но в силу своего здорового воспитания, не мог.

Бакс завалился на кровать, облокотившись на руки, я смотрел в окно, убирал шторку, потом снова задвигал и так в течение трех минут. Бакс все так же продолжал подсмеиваться над этой нелепой ситуацией:

– Да будь спокойнее, друг! – сказал Бакс с огромной иронией.

– Бакс, честное слово, просто закрой рот, у тебя есть хоть малейшее чувство такта? – спросил я и сел на стул, теребя губы, чуть ли не отрывая кожу до крови.

– Да я в первый раз увидел женщину таких лет у вас на пороге, конечно, буду я еще задумываться над уважением, – продолжал Бакс, – не делить же мне с ней что-то. – А вот ты, Джеймс, ведешь себя странно, кто же она такая? – и Бакс сказал это так проницательно, что я стал волноваться.

– Никто, просто соседка Чарли и ее хорошая знакомая, – я отвернулся, стал перелистывать страницы книги, Бакс подошел сзади и хлопнул меня по спине.

– Ну уж нет, ты расскажешь мне, ты то точно не станешь ради развлечений засматриваться на таких взрослых женщин, как я, к примеру, – он все продолжал веселиться, но и ждал ответа от меня. Я все хранил внутри себя, а иначе это стало бы шуткой на долгое время. Да и к тому же вдруг этот чудак сказал бы что-то при Чарли.

Бакс подошел к окну, чтобы отодвинуть штору, потом стоял там и смотрел на улицу. Я знал, что он делает это для привлечения внимания, поэтому не поворачивался и показывал безразличие.

– Бедная дама, она под ужасной жарой вынуждена сама вырывать мерзкий сорняк, – Бакс то смотрел на меня, то на улицу, – а она весьма ничего, как думаешь? – и Бакстер хитро посмотрел на меня боковым зрением.

Я встал и закрыл штору.

– Расскажи лучше, как ты? – Как семья? – я говорил это уверенно, ведь уже смог справиться с тупой тревогой внутри себя.

– Все хорошо, отец ходит по головам, мамочка строит из себя первую леди успешного владельца фирм, а брат собирается в большое путешествие, его вдруг очаровала…Италия, – сказал Бакс каким-то странным голосом.

– Разве он не хотел жениться на…как же ее, ну на той девице, – спросил я и задумался.

– Он и жениться? – Ему нужно было разыграть веселую сценку для того, чтобы родители оплатили ему весь увлекательный путь. – И да, если вдруг будем сидеть у меня дома: мой братец едет исключительно ради своей ненаглядной невесты, которая из-за суровых традиций родителей не может покинуть страну, – и Бакс смешно выпучил нижнюю губу, как будто бы описывал всех плакс мира.

Я улыбнулся, знал, что их семья всегда была своеобразной.

– В общем, девушки, алкоголь, вкусная еда, вид на горы и море? – спросил я, чтобы узнать о настоящем путешествии его старшего брата.

Бакстер молчал, пристально смотрел на меня и улыбался. Он иронично строил мне глаза.

– Все же ты зря не помог ей, даже я бы, наверное, не смог оставить девушку в беде, – повторил снова Бакс и посмотрел на меня. Видно было, что хоть одно мое слово, и он раскроет мои мысли в голове. – Может быть, стоит выйти?

Я посмотрел на маленький луч, который пробирался в мою комнату и вскоре принял решение. Я думал, что только лишь при встрече вживую мог узнать о том, виноват ли я в своем резком гостеприимстве в тот вечер. А может я все выдумал, и вся эта сцена была совершенно нормальной. Бакс желал пойти со мной, чтобы разгадать мои секреты, поэтому я был холоден: так и Бакс, и Элизабет будут в странном удивлении. Он от того, что я и вправду не интересовался ею, а Киннет от того, что я не смотрю на нее, как на достояние мира. Мы вышли и направились к ней. Бакс поспешил, потому что видел то, как нашей соседке было тяжело, а я же, напротив, шел размеренным шагом, чтобы не показывать того, что я хочу с огромным удовольствием помочь ей.

Элизабет посмотрела на Бакса, когда он что-то сказал ей и забрал злорадный корень. Затем я увидел то, как она смотрела на меня, пока я направлялся в их сторону. Что-то внутри меня немного зашевелилось: я знал, что по своей натуре просто не мог проявлять равнодушие к тому, кто с самого начала оставил приятный след в моем сердце.

Я подошел к Элизабет, тогда и начался диалог. Я слышал тот самый непохожий голос, который уже ушел из моей памяти:

– Здравствуй, Джеймс, спасибо, что смогли прийти сюда, я очень рада, правда, – она посмотрела на меня, а затем улыбнулась. Я не мог держать злобу на такого доброго человека, поэтому расслабился и вскоре подошел к своему другу.

– Бакс, чего ты, не хватай так резко, – я подбежал и слегка оттолкнул его, – нужно сначала как следует откопать ямку, а затем и убрать сорняк, – Бакс отошел в сторону и я повернул голову: Элизабет смотрела на нас, а затем тихо отвернула взгляд и пошла в сторону скамейки.

Мы с Баксом приступили к делу.

– Она, наверняка, нравится тебе, Джеймс, – я снова посмотрел на него, как на дурака.

– Бакс, не все красивые женщины могут мне нравиться, – он перебил меня и тут же начал заливать воду, чтобы ослабить землю.

– Так ты все же считаешь ее красивой, – я не стал спорить с ним, но и не подтверждал, чтобы он не выиграл в своей голове, обращаясь к своим предположениям.

– Ну да, она хорошо выглядит для своих лет, а тебя разве не привлекают такие дамы? – я ждал ответа, а пока подковырнул землю, чтобы окончательно вырыть яму.

– Пффф, – и он громко начал смеяться, – такие? – Ооо, нет, Джеймс, – он придвинулся ко мне ближе и сказал тихо, – по ней же видно, что она обычная скромница, с такими только книжки читать и гулять по улице, а подойдешь ближе, так она и прочитает тебе миллион нравоучений, – и Бакс начал с улыбкой качать головой в разные стороны. – Дааа, Джеймс, удивлен.

Я зацепился за корень сверху руками, а Бакс привязал веревку снизу: мы начали убирать сорняк с территории.

– А я не удивлен тому, что тебе снова важно то, чтобы девушка была развязной, с маленькой долей мозгов в голове и вечно просящая сотни комплиментов, – сказал я и всей силой почти вытащил корень, по Баксу же было видно, что он желал ответить.

– Ты просто не знаешь толк в настоящих девушках, гений, они должны быть с каким-то огнем в каждой частице тела и слов, – мы потянули сильнее, – если захочу поскучать, то схожу посмотреть в библиотеку на ворчливых женщин.

Мы вырвали большой корень, я хотел, так безумно желал напасть на Бакса, но понимал, что так я усугублю ситуацию. Бакс расходился со мной во вкусах на истину души человека, на ее настоящую ценность – мне не стоило спорить с ним из-за этого непонятного вопроса. Элизабет подошла к нам, чтобы посмотреть на проделанную работу:

– Да, то, что нужно, огромное спасибо, Джеймс и, – она немного прищурила глаза из-за неловкости, – Бакс представился, – Бакстер. – Может быть, хотите зайти на чай?

Я сильно устал, поэтому не смог ничего сказать, просто показал движением головы, что мы не пойдем: повел головой в разные стороны. Элизабет еще раз поблагодарила нас, и тут я понял, что меня кто-то резко взял за руку. Выяснилось, что от внутреннего гнева я отрезал кусок кожи на своей руке, видимо, порезался корой растения. Бакс уже почти был на территории Чарли, мне нужно было уходить. Но тем человеком, который держал мою пораненную руку, была Элизабет.

– Джеймс, – она посмотрела мне в глаза, а затем на рану, чтобы показать, – быстрее пойдем же ко мне, пока грязь не попала в кровь.

– Элизабет, мой дом в двух метрах, я сделаю все сам, не стоит, – сказал я, а она все просила зайти меня в дом.

– Это даже не обсуждается, хватит строить из себя серьезного, Джеймс, – Элизабет сказала это с такой надменностью, что напомнила отца, когда он ругал меня за что-то. Она отдернула мою руку, и я заметил, что она будто бы обиделась. Я не смог оставить все так: пришлось идти за ней.

Я прошел в ее дом, осмотрел свое тело; мои вещи были настолько грязными, что в ее белый дом я не смог бы пройти. После болевого шока, я все-таки почувствовал ужасную боль, которая разъедала всю мою функциональность.

– Не думай об этом, пол можно помыть, проходи прямо и в последнюю дверь налево, – я пошел, пока она забежала в комнату, вскоре оказался в ванной, она крикнула из комнаты, – Джеймс, промой руку.

Она зашла ко мне, и я видел, что Элизабет смогла переодеться после улицы (ну еще бы, а я должен здесь все замарать). Я обратил внимание на ее черную майку. Долго смотрел на нее сверху вниз. А когда она подошла ближе, то убрала свои темные волосы на правую сторону. Я увидел ее тонкие ключицы. И почувствовал тот, тот самый невероятный аромат прелестных духов.

Я перевернул руку и зажал кулак, чтобы лекарство не отдавало сильной болью.

– Нет, наоборот, расслабь руку, так будет легче, – и она начала медленно капать лекарство, чтобы убрать заразные частицы с моей раны. Пока лекарство действовало, она смотрела мне в глаза и улыбалась. Что только забавного она видела в этом? Говорю же, ее настроение меняется каждую секунду, как только муж понимает поведение своей супруги. Наверное, поэтому, именно он и есть ее муж.

Она продолжала серьезно смотреть на рану, а после этого сказала:

– Ты хорошо попал, Джеймс, – она опустила мою руку в раковину и отошла немного, положив обе руки на талию.

– Не все так страшно, я получал травмы и серьезнее, – она начала медленно кусать свои губы, потому что ждала, пока вся грязь спустится с моей руки.

– Да я и не об этом, все хорошо, – и тут Элизабет взяла мазь и бинт, аккуратно нанесла средство и стала завязывать. Я смотрел на нее и чувствовал ее тепло, ее поддержку и ее неравнодушие. Она была такой настоящей, что я и вовсе перестал думать о дурном. Не каждый человек стал бы помогать мне. А она – стала.

После своего дела она вымыла руки, а я уже спешил уходить: было неудобно находиться в чужом доме, да и еще оставаться здесь после такой хорошей помощи.

– Спасибо, Элизабет, – я сказал ей это, находясь между кухней и ванной, она подошла ко мне, чтобы проверить все на точность. Когда она проверяла, то я поднял голову вверх, а затем мельком посмотрел на нее. Но тут она резко подняла голову, и мы пересеклись взглядом. Я был очень серьезен, что же я только делал, стоя и смотря в глаза чужой женщины. Киннет улыбнулась и сказала:

– Тебе и твоему товарищу спасибо, Джеймс, давай, быстрее иди домой, стоило бы умыться, – и она уже ушла в ванную комнату.

Я ничего не сказал и вышел. За дверью я открыл глаза, конечно, они были открыты и до этого, но я будто открыл их полностью. Так тяжело вздохнул и снова пришел в свое сознание. Что же это было? Понимал, что я ничего не думал, и она ничего не думала, но мое сердце застучало от зрительного контакта. Я точно знаю, что мой организм так воспринял контакт с хорошей личностью, да и к тому же ее красота могла заставить мое сердце биться. Теперь я точно запомнил ее глаза, этот оттенок природного мира, эту непохожесть тела, ее хрупких ключиц. Ее запястья и худые пальцы, на которых не было длинных накрашенных ногтей. Это выглядело все так сдержанно и аккуратно, она притягивала лишь своей душевностью и простотой. Своим умом и харизмой. Но ее глаза, они были темными, но вроде и оставались зелеными, слегка, на конце радужки. Остановлюсь на прелестнейшем цвете – темно – зеленом. Больше я не имею права подпускать ее к себе, а себя к ней, чтобы не создавать в своей голове коктейль безумия и странных чувств.

Я прошел к дому, машины Бакса уже не было. Я зашел, тетушки тоже не было.

– «Наверное, ушла по делам», – подумал я.

Я поднялся наверх и сел на мягкий пуфик, захотелось подумать обо всем. Не понимал, почему так бесился от слов Бакса, потому что полностью был уверен в том, что Элизабет никаким образом не привлекала меня, только если общностью нравственности и морали, но и это я считаю лишь своим предположением. Она оказала мне хорошую поддержку, я останусь благодарен ей надолго, но в другом любом случае я все так же думаю, что она обычная, ничем не отличающаяся от других женщина.

Возможно, меня задели слова моего товарища о том, что с такими девушками можно только читать книжки и гулять по улице, а я рад, рад, что такие дамы еще существуют, в них живет та чистая манера, та аккуратность и нежность, та чистота и невинность. Они полны душевной красоты, они всегда могут найти подход к каждому человеку, потому что они не делят людей на прелестных и уродливых, на богатых и бедных. Все равны. Они считают, что наш мир заслуживает того, чтобы мы его оберегали, хранили его ценность, настоящую суть природы, удивительного неба и человечности. Благодаря таким людям хочется верить в себя, верить в людей, верить в то, что в любой момент тебя не бросят, ты не останешься в одиночестве, а найдешь себя лишь тогда, когда поймешь, что есть вещи гораздо больше и важнее. И я предполагал, что большинство человечных качеств принадлежат Элизабет, меня это заставляло улыбаться и дышать, я думал только о чем-то стоящем.

Когда я стоял у нее в доме, и когда смотрел на нее, чувствовал ту связь, которая появлялась у меня в голове, она, скорее всего, никак не понимала мои мысли, но я знал, что оставлю в памяти даже эти семь минут оказания помощи. Я почему-то даже и не хотел знать ее другую сторону, ведь в некоторых моментах я настолько уверен в своих догадках, что сам теряюсь от такой мощной энергии.

Проходили часы, тетушка уже вернулась, а я собирался уходить, видел, что Бакстер ждал меня в машине. Я попрощался с Чарли и подошел к другу. Мой друг снова был в отличном расположении духа и начал какую-то игру с закрыванием дверей. Я качал головой, закатывал глаза, а затем показывал пальцем возле переносицы. Указывал на то, что он полный болван. Вскоре я сел в машину.

– Бакс, серьезно? – я почувствовал его сильный одеколон, который он, наверное, вылил на себя полностью. Мне так было смешно от этого, потому что я знал его намерения. Но, боже, берег и его такой деловой вид (сплошной цирк).

– Мы едем на берег, будем сидеть на песке, а ты так вырядился.

– Друг, чистая футболка и брюки – это модно и красиво, а смотря на тебя можно подумать о том, что ты в поход собрался, – и Бакс посмотрел на меня надменно, но в то же время с огромной иронией и улыбкой.

– Да…не думал я, что джинсы и кофта считаются походной одеждой, но тебе же виднее, ты мачо и джентльмен, – и я отвернулся, чтобы улыбнуться от его смешного взгляда презрения. – Давай же, поедем, а то ты скоро начнешь и вовсе на меня обижаться.

– Я? – Ох, нет, Джейми, мы то поедем, только вот смотри под ноги на берегу, да, и вряд ли с таким настроем ты познакомишься с кем-то из девчонок, – мы отправились в сторону берега.

– Берег, – я посмотрел на Бакса, – давай просто остановимся на том, что я давно не выходил куда-то на свежий морской воздух. – Клянусь, если ты хоть с кем-то сегодня познакомишься, я перестану спорить с тобой, ну и, конечно, во всех разговорах окончательно прав будешь только ты, – я протянул ему руку, он смотрел сначала на дорогу, а затем ехидно посмеялся и посмотрел на мою руку.

– Я всегда прав, Джеймс, – он все продолжал улыбаться.

– Смотри на дорогу, Бакс, а то твоей девушкой окажется медсестра, – и я начал говорить тихо, – ты знаешь, они у нас здесь нарасхват.

– Ты про тех, которые уже пережили мою бабушку? – я так примялся от его слов, он неисправим.

Мы оставили машину возле бордюра, чтобы еще прогуляться пешком, почти подошли к берегу, и тут Бакс пошел медленнее, я смотрел в другую сторону, поэтому ничего и никого не замечал. В мою голову до сих пор приходили разные мысли: я полностью понимал, что не смогу сегодня открыть свою душу какому-то другому человеку, я и не желал, потому что был погружен в себя, в то, что я стал меняться только лишь из-за нее, из-за нашей прелестной соседки. Да, она, действительно, выглядела хорошо, я бы даже сказал так, как я и хотел, как я точно выстроил у себя в волне большой энергии мыслей. Я настолько хотел погрузиться в диалог с ней, что позволил своему организму полностью контролировать мои ощущения и мое восприятие к тем или иным вещам. Я полностью отдался странному чувству, но пока еще не знал какому. Мы шли на одной стороне улицы, а на другой я увидел ее, Элизабет Киннет, которая вышла на прогулку. Которая могла повернуться и мы бы сошлись взглядами, которая выглядела так скромно, но в то же время элегантно в своих джинсах и свитере, которая заставляла мой организм меняться с каждым днем. Она воодушевляла меня, но я чувствовал это иначе, я чувствовал, что она отламывает кусок от моего здоровья, от моего тела и от моего полноценного разума. Она путала рассудок. И, благо, она не видела меня, а иначе бы – мои ноги ослабели, а я и вовсе бы перестал понимать, как дышать.

Я не стал подавать виду, знал нрав своего веселого друга: он бы на всю жизнь оставил в своей памяти мое дурное поведение трусливого подростка. Я очень хотел бы провести с ней время, пройтись по улице, наслаждаясь природным ароматом, желал бы разделить с ней хороший разговор, а затем ненавязчиво провести домой, оставив в своей памяти приятное великолепие ее темно-зеленых глаз, ее небольших губ, ее простоты и чистой речи. К сожалению, я вынужден был лишь оставить такой расклад событий у себя в голове. И от этого мне становилось все хуже.

Мы добрались до чудеснейшего берега. Как же я наполнялся аккуратностью волновой линии, ее художественной линией изгиба, которая медленно прибывала, а затем убывала, оставив надолго наилучшее впечатление о природе, о том самом морском мире красоты и изящества. Как только я отошел от Бакса, то сразу, совсем не спеша, подошел к краю моря, опустился к песку. Я не боялся замараться, я боялся лишь того, что вся эта красота может уйти от меня с приходом лунного света; луна покажет другую красоту – море с отблеском бесконечности. Осмотрел большой горизонт, а затем повернул голову и увидел своего товарища, который уже нашел компанию юных девушек. Он общался с ними так аккуратно, потому что первое впечатление могло удивить настолько, что девушка бы немедленно протянула ему руку, но, а Бакс такой знак принял бы на свой новый счет. Я говорю именно новый счет, ведь это не просто «принять так, как тебе хочется», а прям новый счет девушек, которых у него в коллекции, кажется, не меньше ста. И я не преувеличиваю, даже, наоборот, уменьшил, чтобы Бакстер не выглядел хитрым обожателем девиц.

Мне не оставалось ничего, кроме того, как просто подсесть к Баксу и его новому развлечению на вечер. Мы сидели хорошо, Бакс вечно шутил, а я иногда говорил что-то, потому что знал, что девушки такого типа предпочтут закатить глаза на мои размышления – они не понимают полного смысла мои высказываний. Таким девушкам важно услышать только: «Ты моя», и они сразу отдадутся тебе, не думая. Но как же я это не любил. В девушках, в лицах удивительного, прелестного, невероятного пола должна быть некая загадка, та самая искра, любовь к себе, к своему телу, к своим увлечениям. Девушки по-настоящему красивы лишь тогда, когда в них есть воспитанность, непорочность, прямодушие и искренность. Конечно, без страсти и флирта они не смогут овладеть мужчиной, но истинная душа, которая открыта для любви, только лишь посмотрит на волосы, руки, услышит голос, и вот, она уже не в силах посмотреть на кого-то другого. Душе нужна лишь она одна, та самая, благодаря которой мужчина будет бежать домой даже в мороз, даже тогда, когда у него под ногами рушится земля. Даже если она будет равнодушна к нему, и даже если она будет громко плакать, кричать, ужасно ругаться – он никогда не бросит ее. Но, а если девушка или женщина не будет смотреть в глаза мужчине, то стоит навсегда оставить ее, значит, она окончательно разлюбила его или отдала свою волю другому.

Я иногда смотрел назад в надежде увидеть свою бывшую собеседницу. Она куда-то точно направлялась, а может быть, и просто гуляла. В любом случае я бы очень желал разделить с ней этот вечер, потому что она выглядела такой нежной и спокойной, прям как веяло от моей души. Я знал, что если чего-то сильно захотеть, то это обязательно будет. Я ждал, надеялся. Но все было безуспешно, время уходило, а мне совсем было не до веселья. Она смогла, она все же смогла оставить свой отпечаток, но я понимал, что если еще раз впущу в свою голову мысли о ней, то навсегда могу забыть о себе, своих желаниях и потребностях. Я могу забыть о том, что я еще существую, как личность. У меня пропадало настроение, но от того, что я не хотел испортить его другим, пришлось отойти на время в сторону маленького ларька с соками. Пока я шел, видел, как солнце медленно опускалось за горизонт. Наилучшая картина. Я сел за маленький столик, за которым был хороший обзор, посматривал на Бакса, затем на воду, небольшие волны, чувствовал ветер, проходивший по моей коже мурашками. Меня устраивало, что Бакс не надоедал мне своими разговорами о том, что нужно было бы подойти к ним, а еще лучше – познакомиться с кем-нибудь. А так, я наслаждался природой, а он, можно сказать, природой дурных девчонок. Уйти я не мог, ведь оставить друга не всегда красиво, да и он иногда посматривал на меня, значит, не забыл о том, что я еще нахожусь здесь. Я облокотился на стул, скрестив руки вместе, а через несколько минут заметил то, как Бакс бежит ко мне. Он начал говорить:

– Я думаю, еще пару минут, и я смогу проводить ее, – показывает пальцем и начинает улыбаться, – она хороша.

– Чем? – спросил я.

– Умом, – Бакс громко рассмеялся, – конечно, внешностью, ну и немного своим дерзким обаянием, – Бакс подсел ко мне и посмотрел остро в мои глаза, – что-то с тобой не так, друг.

– Я в порядке, просто ты же понимаешь, это как открытое место для знакомств, компании девушек приходят сюда исключительно за тем, чтобы одурманить таких, как ты, Бакс, – ответил я, а затем заметил то, как Бакс изменился в лице.

– А какой я? – спросил он.

– Почувствуй свой аромат, посмотри на свои часы, затем на легкий лак для волос и пойми, что все в этой жизни крутится вокруг хорошего состояния, – дерзко сказал я и встал, чтобы пройти к воде, а то Бакстер будто бы забывал о своей настоящей сущности.

Да, я вел себя некрасиво по отношению к другу в этом моменте, но просто иногда выводило из себя его вечное самолюбие. Я отошел от него, хотел перевести дух, но в итоге окончательно разозлился: вечер не задался, Бакс вел себя, как обычно, а я сидел один на какой-то картонке, потому что кофту марать было ни к чему. Время шло, мне хотелось домой. Я даже уже собирался уходить, но тут мои планы полностью поменялись. Пришла Элизабет, я стал сам не свой, когда услышал ее громкий голос. Мне пришлось сидеть, потому что я слышал, что она находилась в какой-то компании – по-видимому, просто подошла к ним, и так завязался диалог. Я жаждал посмотреть ей в глаза, я позабыл о гневе, позабыл о том, что мой вечер ушел в пустоту. Все ощущалось так, как будто бы я медленно попал в чувство невероятной эйфории. Тот самый момент, когда ты понимаешь, что все твои мечты вмиг стали реальностью.

Я не подавал виду, сидел спокойно, но все же хотел сделать хоть малейший знак внимания. Я встал, прошел мимо нее и посмотрел так холодно, что у самого на руках показались безумие и внутренняя смелость за такой поступок. Показал себя хорошо, даже очень, ведь рядом с ней нужно было держать себя уверенно, точнее, делать так, чтобы она не подумала, что я желал в этот вечер поговорить с ней. Я стоял в стороне. Она даже не оборачивалась на меня, да и зачем, нас связывает всего лишь помощь, а затем и обычный взгляд у нее в прихожей. Хотя, нет, я вспоминаю, и мне кажется, будто это было не просто так. Все же, нужно было держать это все внутри себя, я знал, что только она способна подтвердить мои предположения своими словами. Она находилась почти в трех метрах от меня, и как же я мог стоять на месте, строить из себя равнодушного, дружелюбного соседа, когда очень, повторюсь, очень хотел обратного. Мысль о том, что и она желает хоть немного провести со мной время, не дает мне покоя. Я бы с радостью подошел к ней и предложил пройтись, но к сожалению или к счастью, не имел на это никакого права. Это было бы даже как-то грубо. То ли дело ее муж, он может в любой момент подойти к ней, взять за руку, а она и вовсе не станет упрямиться. Но к чему я говорю об этом, так нельзя. Нельзя вести себя так необдуманно и странно. Я знал, что я умный, адекватный и воспитанный человек, поэтому растрачивать свои жизненные способности на человека, никак не подходящего ко мне, ни в коем случае не было бы нормой. И я бы не хотел, чтобы вы думали, что я думал о ней в каком-то другом плане, она привлекала меня лишь своей подачей, своим умом и силой духа, а самое главное, своим большим уважением и воспитанием. Мне не стоило бы стоять в стороне и делать вид, что я занят другим, я думаю, было хорошо заметно то, что я кого-то выжидал.

Через пять минут, после моих последних рассуждений, мне пришлось подойти к тому месту, в котором я случайным образом выронил свои часы, которые снимал, когда опускал руку в воду. И тут то все началось.

Мне хватило несколько секунд, чтобы отыскать свой аксессуар. Но пока я, наклонившись к морю, искал часы, кто-то дружески погладил меня по спине. Бакс обычно здорово хлопал меня, а этот человек, наоборот, не пытался задеть меня физически. Я повернулся и увидел глаза Элизабет, кстати, сразу же посмотрел в место, в котором был мой товарищ, и как вы могли предположить, Бакстера там не оказалось. Видимо, он с радостью пошел провожать одну из девушек. После того, как я повернулся, Элизабет начала говорить:

– Кажется, мы почти одни здесь, и это здорово, что я знаю хоть кого-то на этом берегу, – она говорила это с улыбкой, будто пыталась пошутить, но, а я не стал рисоваться глупым мальчишкой и в ответ сказал серьезно.

– Позднее время, я тоже собираюсь возвращаться домой, – она посмотрела на меня, мы стояли уже параллельно друг другу, а наши плечи иногда сталкивались.

– А я гуляла, погода сегодня радует, и, кстати, спасибо тебе еще раз за помощь, – она говорила это так, словно мы дружили с ней со школы. Да и почему она вдруг решила, что мне важно было узнать о том, чем она занималась. Она продолжила:

– Как твоя рука, Джеймс? – она хотела взять мою руку, но я немного отошел, а чтобы это не выглядело странно – подошел к воде. Я знал, что рука безумно начинала болеть – чаще всего мои раны или другие травмы болели к вечеру.

– Все в порядке, – сказал я аккуратно, она замечала, что я не горел желанием продолжать диалог. Мне нравилось это.

Она часто смотрела мне в глаза. Часто скрещивала руки на груди и так же часто показывала свою улыбку. Я пытался показаться равнодушным, но ее это будто совсем не тревожило. Значит, она относилась к этому обычно.

– Здесь удивительно красиво, – и она начала историю, – помню, когда мы жили здесь с моими родителями, тогда еще был жив мой отец, время казалось прекрасным и беззаботным.

Я не стал упрямиться и начал слушать ее внимательно, потому что она выглядела очень нежной, а когда же говорила медленнее и ее голос пропадал, она становилось маленьким ребенком, которому нужна вечная поддержка.

– Он брал меня на этот берег, мы сидели часами, разговаривая о жизненном пути, о стремлении, о мечтах и о том, что важно не забывать места, в котором ты родился, – она говорила это с огромным желанием возвращения в ту пору. И вот странно, почему именно мне она стала говорить о своем прошлом, а может быть, она было настолько открытым человеком, что просто не смогла сдержать своей истинной натуры.

– Я помню, что на ужине в нашем доме речь шла о переезде, – сказал я, чтобы узнать настоящий ответ.

– Да, я безумно люблю Амбридж, его природу, его тихую и мирную атмосферу, но он иногда не дает будущего в карьерном росте. – Мой муж занимается делами, всегда уезжает в город, в центр штата, поэтому мы приняли решение навсегда оставить это место, – она говорила, и я продолжал слушать, – после окончания маленькой школы здесь, я уехала в город, рвалась увидеть красоту больших зданий, этого городского шума, хотела вечно чувствовать жизнь людей. – Я спешила познать каждый уголок больших городов, но в конечном итоге, поняла только то, что с красотой и тишиной Амбриджа не сравниться ничто. Городской шум превратился в вечный мерзкий звон в ушах, большие здания не давали энергии и связи с природой, а бушующая жизнь людей оказалось обычной рутиной, из которой никогда не вырваться, если, конечно, вовремя не прочуять ту самую ценность жизни.

Она говорила это так правильно, отчего мне хотелось слушать ее долго, узнавать что-то новое и понимать, что и я разделяю с ней такие же мысли. Теперь я точно был уверен в том, что я смогу поддержать с ней диалог, не придумывая того, чего совсем не могло быть.

– Да, зачастую мы всегда возвращаемся туда, откуда пытались уехать в поисках лучшего, но это все не то, как оказалось, – Элизабет теперь слушала меня, – я каждое лето приезжаю сюда, потому что очень люблю гулять вечером около берега, обожаю бегать в пасмурную погоду, купаться в озере, спрятавшись от большого скопления людей, так можно остаться наедине только со своими мыслями.

– А мы с мужем любим в жаркую погоду взять сына и поехать куда-нибудь за город, отдохнуть, в пасмурную ведь и настроения совсем нет. – И я очень рада, что мы с моим супругом сходимся в этом плане. Она говорила это с улыбкой на лице, наверное, скучала по нему. Я не мог злиться на то, что она часто упоминала его – он один из самых близких людей из ее окружения, не считая сына. И заметил то, что она любила солнце и его лучи, а я пасмурную погоду и ветер.

Нужно было как-то поддержать диалог, поэтому я решил спросить о ее сыне:

– Сколько лет вашему сыну? – я спросил это, но точно знал, что ему около трех лет, так как пару дней назад Чарли говорила мне об этом.

Элизабет явно обожает разговоры о своем малыше. Она сияла.

– Ему сейчас три года, но знаешь, он настолько глубоко понимает меня, что мне и не верится, как такое чудо могло достаться мне, не могу представить, когда он вырастет, – она продолжала, – этот кризис отношений родителей, – и она растерянно улыбнулась, как будто вот-вот заплачет.

– Все будет хорошо, главное, вовремя понять его интересы и ни в коем случае не стоять на пути его мечты, и тогда, все будет так, как и должно быть, – я так забавно комментировал ее высказывания, будто делал вывод после каждого сказанного предложения. Я чувствовал, что ей было комфортно находиться со мной в компании.

Мы разговаривали о пустяках, пока проходило время. На часах уже было около одиннадцати часов. Она спросила все-таки то, что я и сам был бы рад рассказать.

– А так я не узнала о твоих увлечениях, наверное, борьба или что-то связанное с легкой атлетикой? – наверное, из-за моих слегка накаченных рук она оставила у себя в голове такую мысль.

– Я мечтаю написать рассказ или снять хорошую картину, – она посмотрела на меня с большим удивлением.

– Серьезно? – так было забавно видеть ее удивленное лицо. – А я училась на журналиста, а затем тоже изучала литературу, – она начала улыбаться, как будто бы всю жизнь искала похожего человека, – я даже в подростковом возрасте увлекалась написанием стихов, – она рассмеялась. Я в ответ начал улыбаться. На улице как раз стало темнеть, а мы совсем этого не замечали. Я смотрел ей в глаза, было так тепло, когда и она в ответ смотрела в мои.

– Но почему же сейчас не нашла работу по душе? – спросил я, потому что меня, правда, интересовал этот вопрос.

– Я сама хотела бы знать ответ на этот вопрос… – и она задумалась после громкого смеха, – наверное, журналистика все-таки не стала моим большим удовольствием, а в остальном нужно было преуспеть, а в погоне за всем, проходит время, ты взрослеешь, и вся работа навсегда остается лишь в воспоминаниях.

– Никогда не поздно вернуться, – я посмотрел ей в глаза, а она крепче закутывалась своей вязаной кофтой. Она тоже в ответ смотрела на меня с теплом и нежностью, по крайней мере, я так подумал.

– Пора возвращаться домой, тебя, наверное, уже потеряла мисс Дикинс, – сказала резко Элизабет, затем встала, снова вдохнула аромат морского рая и посмотрела назад, где ярко светили фонари улиц. – Слава богу, мне не придется идти домой одной, Джеймс, – она снова улыбнулась. Вообще я чаще стал замечать, что она вечно была в хорошем настроении, а про ее переменчивое настроение я смог забыть: вся аура этого разговора быстро поменяла мои мысли на положительный лад.

Мы отправились в сторону наших домов. Я боялся что-то спрашивать сначала, но теперь вся смелость взяла верх, и я сказал:

– Было бы здорово почитать что-то из твоих юношеских стихов, – спросил я, а она не посмотрела на меня, опустила немного голову вниз и сказала:

– Я оставила все в родительском доме, мне иногда даже немного не по себе от того, что я, в свои пятнадцать лет, могла бы написать что-то стоящее, – Элизабет смотрела назад, говоря о прошлом, затем продолжила, – но, наверное, это будет интересно, попрошу мужа перед приездом забрать у мамы пару дневников.

Я был рад, что еще смогу увидеться с ней, да еще и за каким делом! Чтение стихов, вечером, на качели или лестничной площадке. Кажется, слаще и прекраснее нет ничего на свете. Я чувствовал ее интерес, хоть он был и легкий, но все же присутствовал тот самый, взаимный интерес.

Она в ответ не спрашивала о моих работах, поэтому я не стал навязываться. Я даже замечал, что из моих уст вопросов было больше, оно и понятно, она привлекала меня своей непохожестью и умом, мне хотелось узнать о ней как можно больше.

– Муж, наверняка, рад прошлым увлечениям: написанию стихов, журналисткой работе, – сказал я, а внутри меня прошел ужасный жар от того, что я сильно перешел границу.

Она посмотрела на меня с каким-то азартом в глазах, а в конце сказала:

– Он иногда смеялся с моих интересов, – я немного ликовал внутри, потому что любимый человек должен разделять наши увлечения и интересы, несмотря на разное прошлое, – но потом сам прочитал кое-какие строчки и поменял свое мнение. – Он все же другой, наверное, я рада, что он не какой-то невероятный ученый с кучей дипломов и степеней и иногда может пошутить в некоторых ситуациях. – А журналистику он считает неблагородной работой, бегаешь, пробираешься в чужую жизнь, или же сидишь, читая текст с маленького экрана, да и Итан направлен только на большую прибыль. – Я иногда соглашаюсь с ним, потому что с хорошим достатком все двери открыты.

Я видел, что она дорожила своим супругом, может быть, она не ярко показывала свою любовь в словах, но ее глаза хорошо выдавали ее глубокую связь с ним.

– Наверное, и я соглашусь, – в это мгновенье я потерял свое мнение, мне теперь совсем не хотелось доказывать что-то.

Мы подошли к тропинке, ведущей к ее дому, свет не горел, она была дома одна. От этой мысли у меня внутри все загоралось, потому что я бы хотел продолжить наш интересный диалог. Она стояла напротив меня, над нами не было фонаря, но я с большим влечением смотрел в ее глаза, пока она искала ключи в своей кофте. Когда же она начала прощаться со мной, то я быстро отвернул взгляд на дом Чарли.

– Спасибо за хороший вечер, Джеймс, – и она сразу же пошла к дому, не оборачиваясь назад. Я посчитал это таким неуважением, что она резко ушла, не подождав моего ответа.

– А я все же хотел бы прочитать твои стихи, – крикнул я, она повернулась и посмотрела на меня странно. Я знал, что это было лишним, ведь крикнул это совсем ни к месту, и к тому же, уже говорил об этом, но я таким предложением хотел лишь привлечь ее внимание. Как же я был расстроен тем, что снова облажался. Я смотрел на нее, пока она еще открывала дверь, и, чтобы как-то исправить свое губительное положение, пошел в ее сторону. Она не обращала внимания на то, что кто-то сзади подходит к ней, а вскоре, когда Элизабет уже смогла открыть дверь, повернулась на сад. Я начал говорить: