Троянский конь

Глава 1

Свистопляска хаоса оборвалась. Включилась система ориентации в реальном пространстве. Автоматика вывела хроноджет из опасного крена, и пилот взял управление на себя.

Он провел снижение в стиле «падающего листа». Тормозные импульсы не до конца погасили инерцию. Аппарат грубо коснулся земли. Тяжко ухнули амортизаторы, гася кинетическую энергию многотонной громадины, и все замерло, обретя наконец устойчивое равновесие.

Техник-пилот Илар Кирке отстегнул ремни безопасности, снял с головы шлем и убрал со лба мокрые от пота волосы. Приехали, облегченно выдохнул он. В подтверждение этому контрольно-аналитический блок, помигивая сигнальным огоньком, красивым женским голосом известил: «Полет закончен. Все системы корабля в норме. Температура в кабине + 33°, за бортом + 18°. Уровень флуктуации виджл-поля нормальный».

В наступившей тишине слышалось лишь шипение кондиционера. Илар подставил лицо под струю воздуха и расслабился. Надо же, как иногда выматывают эти броски. Особенно, когда испытываешь это странное чувство выворачиваемого наизнанку сознания.

В этот раз они попали в особо нестабильную зону пространственно-временного континуума.

Тишина давила в уши и чудилось, будто до сих пор слышны треск и улюлюканье проламываемого пространства-времени, когда МВ прорывалась сквозь барьер причинности, а темпоральный флаттер испытывал на прочность каждую клеточку тела убийственной вибрацией, от которой, казалось, вот-вот разлетишься на атомы. Впрочем, тренированный пилот без последствий переносит такие испытания. Он уже полностью пришел в себя. Чего не скажешь о другом, менее стойком члене экипажа.

Илар посмотрел на профессора и испугался. Лицо Хейца было мертвенно-зеленым, неподвижным, с оскаленными зубами. Его глаза, без пенсне, обнаженные, слепые, не мигали. Как говаривал некогда Виктор Гюго: «Всякий ученый немного напоминает труп», в данном случае это сходство казалось в высшей степени определенным.

– Эй, Лекарь! Сделай что-нибудь, кажется, профессор концы отдает! – выпалил техник-пилот, впадая в состояние близкое к панике.

– Меры принимаются, – бесстрастно ответила бортовая медицинская система.

И действительно, из кресла выползло щупальце с инъектором на конце.

– Обеспечьте доступ к телу, – попросил кибердок.

Илар помог освободить начальственную голову от шлема, а сухонькое тело – от противоперегрузочной сбруи. Редкие седые волосы шефа прилипли к вискам и лысине.

Кольчатое щупальце приставило к виску профессора ствол инъектора и с чмокающим звуком ввело дозу виталина в набрякшую вену. Вскоре экстраординарный профессор ЦИТИ, доктор наук, почетный и действительный член многих научных и околонаучных обществ, автор целого ряда значительных трудов по истории, философии истории и темпоральной археологии – Манфред Фердинанд фон Хейц с всхрипом втянул в себя воздух. Это был не просто вдох, а чудеснейшее наслаждение, от которого сразу оживились его черты. Он повернул голову, и лицо его приобрело естественную окраску. Теперь он не казался таким дряхлым. На вид ему было слегка за шестьдесят, как и в действительности. Илар знал об этом и о том, что его нынешний шеф диссиденствовал помаленьку и был «отказником». Техник-пилот не понимал таких людей, но уважал их за смелость.

Они сразу сдружись в центрах подготовки в Оклахоме, на Луне и на рекогносцировке в Турции. Будущий шеф экспедиции не был заносчив и чванлив, как некоторые ученые. Илар сразу проникся к Хейцу доверием. А тот, кажется, полюбил юношу. Полюбил той старческой запоздалой отцовской любовью, какую иногда испытывают люди, которые слишком много времени отдавали любимой работе, не помышляя о полноценной семье, о детях, а когда спохватятся…

Небольшие карие глаза его приобрели осмысленное выражение и обычную свою живость.

– Ego sum (Я существую (лат.), – прохрипел Хейц и, озираясь по сторонам, спросил: – Где мы?

– На месте, – ответил Илар и взглянул на черный матовый пульт. В хаосе индикаторов, экранов, кнопок и датчиков он быстро отыскал нужную шкалу. – Если приборы не врут, мы находимся где-то в середине ХIII века до рождества Христова. На счетчике – 1243 год до нашей эры.

– Слава Богу! Со счастливым прибытием, – облегченно выдохнул Хейц и сделал попытку встать, что удалось ему только с третьего раза. – Значит, работаем по штатной программе, – сказал он, чувствуя себя далеко не штатно.

Если профессор был мозгом экспедиции, то техник-пилот – ее руками. В полевых условиях на молодые плечи Илара Кирке ложились все тяготы технического обслуживания. Плюс меры по обеспечению ее безопасности. Ведь ученые так беспечны. А потому, первым делом он задействовал охранно-защитные системы. Затем с помощью сканирующего прибора, убедился в отсутствии туземного населения в радиусе двух километров. После чего – открыл люк и вышел наружу.

Было раннее утро, но чувствовалось, что к полудню начнет жарить. Хроноджет «Аврора S-P» приземлился на небольшой возвышенности, в сотне метрах от обрывистого берега Эгейского моря. Легкий бриз приятно холодил разгоряченное тело. Горизонт со стороны морской шири тонул в белесой дымке – благородный аквамарин, завернутый в вату. Илар повернулся в сторону суши и оглядел холмистую местность в электронный бинокль.

Он увидел слегка размытые очертания города-крепости с высокими стенами и башнями. Город занимал господствующую высоту на местности, центром восседая на макушке самого высокого холма, а стенами обнимая его середину. Кругом явственно виднелись последствия долгой осады и ожесточенных сражений, но Троя стояла пока непокоренная. Вдоль берега моря, точно мертвые туши китов, лежали вытащенные на сушу боевые корабли завоевателей. Между стоянкой кораблей и осажденным городом виднелись многочисленные палатки, дымились костры, ходили люди – в лагере шла будничная военная жизнь.

Из люка вышел профессор Хейц и полной грудью вдохнул живительный морской воздух. От прежней его немощи не осталось и следа.

– Благодать Божья! – вздохнул он, хватая ртом солоноватую свежесть и, вскинув руку, воскликнул: – Яйцещемящее море! «Эпи ойнопа понтон» – «По винноцветному морю». Ах, эти греки! Или они были дальтониками, или посмеялись над бедным слепым Гомером. Море-то бирюзовое, а, помощник?

Илар подтвердил:

– Точно. Бирюзовое.

– Впрочем, говорят, у древних цветовое восприятие было иным. Синий цвет они воспринимали как красный.

– Бедняги, – посочувствовал Илар и тут же улыбнулся: старик в предвкушении любимой работы наполнялся силой жизни, как сонная рыба, вновь попавшая в родную стихию.

– Проклятые фарисеи! – раскипятился старик. – Столько лет они держали меня взаперти, не пуская за Черту. А что такое теория без практики? Сухарь без воды… Илар, это мой второй день рождения. Все равно как страус вдруг стал орлом!..

Илар подумал, если бы профессор меньше фрондировал, давно бы с него сняли клеймо невыездного.

Хейц понемногу приходил в себя от пьянящего воздуха свободы.

– Ну-с, молодой человек, если верить показаниям ваших приборов, мы с вами находимся на берегу Троады, так называемого Троянского царства – одного из многочисленных государств Малой Азии ХIII века до н. э. Так-так… разрешите-ка, – профессор отобрал бинокль у Илара и оглядел местность. – Ага… это и есть тот самый знаменитый холм, называемый в наше время Гиссарлыком… Именно здесь и начал свои раскопки в 1870 году прославленный впоследствии Генрих Шлиман. О, Великая Троя! Дорого бы дал мой именитый земляк, чтобы хоть мельком увидеть то, что вижу я. Потрясающе! Там двигаются настоящие древние греки! Илар, они живые!

– Да видел я, видел… – отозвался техник-пилот, понимая восторги профессора, впервые попавшего в темпоральную экспедицию. Да еще в качестве полновластного ее хозяина.

Илар вспомнил свой первый, не виртуальный, а настоящий вылет с оборудованием для опорной базы, расположенной в XIX-м столетии. Тогда он испытал подлинный темпоральный шок. Конечно, его поразила «Геделиана» – эта супергравитационная карусель, чудовищных размеров астроинженерное сооружение кваков, созданное ими на орбите Земли для перемещений во времени. Но глубочайшим потрясением, оказывается, было просто увидеть человека, который вроде бы давно умер и который, тем не менее, был жив, спешил куда-то по своим делам и мог запросто улыбнуться тебе и ответить на твое приветствие, если бы ты осмелился ему хотя бы кивнуть головой. «Как она посмотрела на меня, та девушка. Какой у нее был совершенно неповторимый, особенный взгляд. Что она подумала обо мне?..».

– Хотя… – вдруг засомневался профессор, – мы не можем быть уверенными на все сто, что на берегу находятся именно греки-ахейцы. Вы, молодой человек, кажется, собираетесь поступать на исторический факультет нашего Университета, так вот вам задачка в качестве вступительного экзамена: определите, хотя бы примерно, национальную принадлежность неприятеля, осадившего город?

– Ну… поскольку завоеватели пришли с моря, – Илар кивнул в сторону кораблей, едва уже видневшихся в утреннем мареве, – значит, это, скорее всего, не местные жители. И вряд ли это финикийские пираты, они используют другой тип судов. Перед нами же – флот, который состоит из классических беспалубных унирем раннего греческого периода. – Профессор протянул Илару бинокль, и техник-пилот еще раз оглядел вооруженным глазом архаичную конструкцию кораблей. – Отчетливо просматриваются носовые платформы, на которых могут размещаться до 50-ти воинов. Так что, судя по всему, это греки.

– Похвальная наблюдательность, – удовлетворенно промурлыкал профессор. – Считайте, что экзамен вы сдали. Я свяжусь с профессором Штраусом, который будет принимать у вас экзаменационные тесты и попрошу, чтобы он вас не мучил. А вообще я рад, что мы работаем в одной команде. Gut… – махнул рукой Хейц, принимая озабоченный вид руководителя, – однако, все наши предположения требуют проверки. Первым делом, запускайте разведчиков. Кроме всего прочего, нам нужна информация о положении дел в городе и его окрестностях. Затем, активизируйте Франка, пусть соберет телегу и поставит на нее телепортатор. Только хорошенько замаскируйте его.

– Будет сделано, док! – ответил техник-пилот и отправился выполнять распоряжение начальства.

Выслав воздушную разведку, он вошел в один из подсобных отсеков и мягким электрошоком разбудил полиморфа Франка, дремавшего в позе идиота и пускавшего слюну. Гомункулус быстренько пробудился, утер широкой ладонью рот и вскочил на ноги. Синевато-бледная кожа его голого тела влажно поблескивала. Пустые прозрачные глаза, редко помаргивая, бессмысленно шарили по сторонам. После сна эрекция у него была чудовищной. Илар отвернулся от этого неэстетического зрелища и стал снимать пломбы с упаковки телепортатора. Его ягодица ощутила робкое прикосновение руки кадавра. Илар вздрогнул и треснулся головой о полку с запасными приборами. «Грабли убери, ты… анацефал, – зло сказал он. – Займись-ка лучше делом: помоги мне вынести части телеги из кладовой и собрать ее».

Кадавр сноровисто принялся за работу. Вдвоем они быстро собрали транспортное средство для профессора. Это была телега для перевозки тяжелых грузов, самого распространенного в те времена типа, сколоченная из толстых, крепких дубовых или каштановых досок, в которой возят все: от камней до навоза. Между двумя большими деревянными колесами с бронзовыми ободьями располагался прямоугольный кузов с расширяющимися кверху бортами. Цвет у тележки самый обыкновенный – тускло-серый, кое-где черноватый, что свидетельствовало о долгой службе в любую погоду. Короче, декораторы постарались на совесть. Никакой халтуры профессор не потерпел бы.

Следом за тем помощники профессора вытащили и укрепили на телеге небольшую (примерно метр на метр и высотой около сорока сантиметров) приемно-передающую платформу. Это был телепортатор – одно из чудес техники кваков. Сверху набросали соломы, специально приготовленной для маскировки. Потом они собрали второй телепортатор и установили его на земле, в четырех метрах от люка машины времени. Конечно, безопаснее было бы расположиться в рабочем тамбуре, но, во-первых, загораживался проход, а, во-вторых, экранирующие свойства обшивки хроноджета делали возможным неадекватный прием сигнала телепортации. И вместо высылаемого, например, кувшина или какого-либо другого бесценного артефакта оператор мог получить его обломки.

Когда все работы были закончены, из МВ вновь появился профессор. Он только что ознакомился с полученной от разведчиков информацией и уже успел облачиться в одежду, соответствующую этой эпохе. Был он в ветхом хитоне и в драной хламиде поверх. Костюм бродячего торговца, соответствовал его тощему телу. Его седая бородка выглядела как нельзя кстати. В руках он держал термос с кофе и пакет с сэндвичами.

– Ну и как я выгляжу? – не без жеманства осведомился он у своего помощника и прошелся по камням, словно по подиуму, шутливо подражая демонстраторам фасонов одежды.

– Высший класс! – подняв большой палец, шумно оценил Илар. – Клевый прикид.

– Wunderbar! – довольно произнес профессор, усевшись на раскладное сидение, которое принес расторопный его помощник. – Позавтракаем – и в путь. Франк! Иди-ка сюда…

Профессор ласково потрепал подбежавшего кадавра за его мощную шею и приказал стать ослом. Торс полиморфа изогнула судорога, быстро пошла трансформация конечностей, а потом и всего тела. Прямо на глазах удлинялись уши и морда, крутясь винтом, вырастал хвост, кожа покрывалась черной жесткой шерстью. Все это походило на ускоренный просмотр какого-то процесса, не воспринимаемого глазом в обычном темпе, скажем, – рост некоего растения и созревание на нем плодов. Вскоре перед человеком-хозяином уже стоял ишак, сочно похрустывая придорожной травой, вздрагивая кожей от налетавших мух и переставляя изредка копыто.

Он решительно ничем не отличался от настоящих своих собратьев, разве что температурой тела, которая в момент трансформации достигла 50 градусов Цельсия, и теперь медленно падала. Влажные бока животного дымились – испарялась охлаждающая жидкость.

– Иди покормись, только далеко не заходи, скоро поедем, – сказал Хейц и хлопнул ишака по холке. Тот затрусил к сочным, изумрудно-зеленым пучкам молодой травы, торчащим поблизости.

Илар вынес из корабля раскладной походный стол и еще один стул-шезлонг и стал их устраивать в тени кроны сосны-пинии. Ее ствол, причудливо изогнутый, нагреваясь на солнце, источал восхитительный смолистый аромат.

Выкладывая сэндвичи на тарелку, помощник поинтересовался данными воздушной разведки: – Док, какие вести принесли наши «птички»?

– Весьма обнадеживающие, – откликнулся Хейц, присоединяясь своим стулом к застолью. – Разведчик записал голоса. Разговор ведется на древнейшем греческом: на ахейском диалекте, данайском… Судя по всему, тут собралось разноплеменное воинство – и пилосцы и кефалленцы и много других. Так что, очень даже вероятно, мы застали именно ту самую легендарную Троянскую войну, которую описал Гомер и которая открывает Европейскую историю.

– Блеск! – воскликнул техник-пилот и удовлетворенно потер руки. – С первого захода – и прямо в яблочко. Примите мои поздравления, герр профессор. Вы удивительно точно рассчитали время прибытия.

Хейц самодовольно замурлыкал и стал вскрывать упаковку с чистыми стаканчиками. Достав один из них, налил себе кофе из термоса, отхлебнул немного, обжигаясь, и набросился на еду. Ел он неряшливо, сопя и чавкая.

– Меня тревожит одно обстоятельство, шеф, – сказал Илар, вонзая молодые сильные зубы в сочный сэндвич. – Как вы намерены попасть в город? Вас могут схватить на первом же посту. Неважно, чей это будет пост. Ахейцы задержат вас как троянского шпиона, троянцы – как лазутчика греков.

– Вряд ли их внимание привлечет жалкая личность странствующего торговца, почти что нищего, – спокойно произнес профессор, намазывая джем на очередной сэндвич. – Ведь я поеду порожняком. Так, прихвачу кое-что для видимости. Остальной обменный товар вы перешлете мне, когда я буду в городе… э-э… какой-то странный вкус у этого бутерброда… С чем это он?

– С калифорнийскими анчоусами.

– Хм… То-то и чувствую, чего-то не хватает. Голубчик, подайте мне, пожалуйста, горчицы… Ну так на чем мы остановились?

– На сэндвичах.

– Да, бутерброды хороши! – сказал ученый. – Хотя на голодное брюхо я бы и с кошатиной съел… Но говорили-то мы о чем?

– Вы говорили о жалкой личности странствующего торговца в условиях военного времени, – сжалился техник-пилот над профессором.

– Да! Война, конечно, войной, но жизнь продолжается. Нищие, торговцы, пастухи, возчики дров и прочие в периоды затишья проникают в город и покидают его беспрепятственно. Осада города – да, но не блокада. Не те пока времена. Да и людей у противника маловато для полного контроля местности.

– Само собой, – согласился Илар, – иначе за девять лет войны жители Трои давно бы умерли от голода. Ведь, насколько я помню, в эпосе говорится о таком сроке осады?

Профессор усмехнулся и ответил с характерным для спеца уверенным тоном:

– Типичное для мифологии преувеличение. Я полагаю, вся компания заняла не больше года. Правда, мы еще не изучали эту эпоху тщательно, работы только начинаются… Но это и так понятно. Надо учитывать политическую ситуацию данного региона в это время. – Профессор подул на кофе и сделал большой глоток, выкатив глаза. – Троянское царство и прочие мелкие прибрежные образования находятся в полувассальной зависимости от мощной (пока еще) Хеттской державы, широко раскинувшейся на континенте. Гегемония хеттов не позволяет ахейцам долго засиживаться в этих местах. Им надо по-быстрому обтяпать свои делишки и сматывать удочки, пока их не смели в море хеттские войска…

Хейц покончил с бутербродами, налил себе еще из термоса. С шумом прихлебывая кофе, профессор вновь пустился в диссертацию о троянской войне, техник-пилот слушал уже в пол-уха.

– Конечно, хеттам, в свою очередь, тоже приходится считаться с сильным союзом ахейских государств: вести дипломатические переговоры, заключать временные союзы, но долго так продолжаться не может. Хетты могут выступить в любое время и под любым предлогом, которых всегда предостаточно.

– Считать месяц за год, когда находишься на чужбине, среди смертельных врагов – не слишком большое преувеличение, а, док?

– Возможно… кхе-кхе…– снисходительно согласился Хейц, наливая себе очередной стаканчик кофе, – Возвращаясь к вопросу о моей безопасности… Тут я надеюсь на главное обстоятельство, о котором я тебе забыл сказать. Судя по данным разведчиков, у них сейчас перемирие: хоронят павших героев…

– Ага, чтобы потом снова начать убивать.

– Да, к сожалению, таковы нравы Эпохи Войн. «Noc tempore» – Такие времена. Но к их чести надо сказать, что неписаные законы войны они соблюдают… за редким исключением. Насколько я понял из их разговоров, перемирие продлится двое суток. Надо полагать, в эти два дня ворота города будут стоять открытыми все светлое время суток. Мне вполне хватит этого срока и на сбор образцов материальной культуры троянцев и на ознакомление с их бытом. По-моему, риска никакого нет. До возобновления военных действий мне ничего не грозит.

– Послушайте, док, – сказал помощник, глядя на крошки, застрявшие в искусственной бороде Хейца. – Даже во время перемирия они находятся на военном положении. А значит, возможны любые эксцессы. Зачем вам вообще рисковать жизнью из-за каких-то горшков, хотя бы и троянских, когда с этой работой справится робот-разведчик. Хотите, я сейчас запущу парочку, и они приволокут вам все, что вы пожелаете. Правда, грузоподъемность у них не ахти какая… но ведь нам спешить некуда.

– Вот что я вам скажу, юноша, – нахмурился Хейц, подобно Зевсу-Громовержцу. – Во-первых: «троянские горшки», как вы изволили выразиться, не ерунда, а бесценные реликты эпохи; и вам, кадровому сотруднику ЦИТИ, хотя бы и технику-пилоту, следует с большим пиететом относиться к нашей работе…

А во-вторых: то, что вы предлагаете, на юридическом языке называется КРАЖЕЙ. Или попросту – воровством.

– Уважаемый профессор, как же это?..

– А вот так. Вы предлагаете мне украсть – пусть даже из благородных побуждений, – но стащить, стибрить, слямзить, спиз… entschuldigen Sie… Короче, это гадко. Воровство во все времена считалось позорным занятием. Мы с вами цивилизованные люди и должны уважать законы, где бы мы ни находились.

– Хм… мне никогда бы в голову не пришло взглянуть на эту проблему под таким углом…

– Именно поэтому я – ваш руководитель, а вы мой подчиненный.

– Сэр, но ведь все равно город возьмут и, как следует из археологических данных, – все сожгут и разграбят… Горшки… Я говорю, реликты эти бесценные перебьют…

– Советуете присоединиться к мародерам?

– Простите, профессор, я был не прав, – раскаялся техник-пилот и покраснел.

– То-то же, mein liber Son, – примирительно отозвался Хейц, и морщинки на его лице стали не такими острыми. – А, кстати, я отнюдь не убежден, что греки возьмут Трою. Ну, подожгут кое-что – на войне как на войне, но чтобы взять… сомневаюсь.

– Вот так раз! – воскликнул пораженный техник-пилот. – Но это же исторический факт! Даже без ссылки на эпос, согласно археологическим данным, стратиграфический слой «Троя VII-а» указывает – город был сожжен дотла и разрушен.

– Это хорошо, что ты так вникаешь в детали… Но, видишь ли, Илар, разрушить город могли позже. Скорее всего, в ХI веке до н.э., когда греков постигла культурная катастрофа, и им уже было не до походов в Малую Азию. Это могли сделать фригийцы или фракийцы. Дело в том, что датировка пожара, гибельная для Трои, не поддается точному определению. Какая-то подозрительная двойственность наблюдается в показаниях приборов. Это тем более странно, что современные методы определения датировок достаточно точны и надежны. Боюсь, что мы столкнулись с «мерцанием реальности».

– «Мерцание реальности»? Довольно зловещий термин. Что за бяка такая? В Училище нам об этом ничего не говорили.

– Не говорили? О чем они там думают?! Впрочем, стоит ли удивляться, это в их духе – относиться к человеку как к живому орудию. – У Хейца от волнения задергалось веко. – Ты, конечно, не читал мою статью «К проблеме эвентуальной истории», нет? Так я и думал. Но ничего, если станешь моим учеником, я из тебя сделаю настоящего историка-темпоралиста.

А теперь слушай, запоминай и делай соответствующие выводы.

Видишь ли, ткань континуума неоднородна. Есть зоны напряженности, турбулентности и прочая… Как пилот ты это прекрасно знаешь…

– О, да, – согласился Илар. – Именно такую зону мы сегодня штурмовали…

– Так вот применительно к темпоральной истории это означает, упрощенно говоря, борьбу двух версий одной и той же реальности. Мы называем это «мерцанием реальности». Сей феномен трудно понять, но еще труднее объяснить… Что-то вроде квантового парадокса Шредингера… Важно знать, что в данной точке пространства-времени НАЗРЕВАЕТ ИЗМЕНЕНИЕ, то есть очень высока вероятность альтернативного развития событий от малейшего внешнего толчка…

Илар сидел в оцепенении, приоткрыв рот.

– Из этого, между прочим, следует, что мы попали в узловую точку Истории. – Профессор выставил, похожий на тонкую бамбуковую палочку, веснушчатый указательный палец, будто грозил кому-то. – Таких узлов, крайне чувствительных к внешнему воздействию, немного. К счастью, немного. В подобных критических зонах исследователь обязан соблюдать величайшую осторожность, быть, что называется, тише воды, ниже травы. Вести себя так, словно находишься на минном поле. Недаром же этот временной сектор был закрыт для посещений. Нам крупно повезло, что мы попали в эту экспедицию, для которой сделали исключение. – Хейц вытер лицо салфеткой. – Никто не знает, что может послужить толчком к изменению реальности. Возможно, и это часто бывает, что именно само присутствие наблюдателя инициирует изменение. Все это несколько напоминает синдром Брэдбери.

– Я знаю о синдроме Брэдбери, мы изучали этот аспект… – спеша продемонстрировать будущему учителю свою осведомленность, выпалил Илар. – Происхождение термина связано с рассказом Брэдбери, в котором путешественник во времени, находясь в далеком прошлом Земли, случайно раздавил бабочку, вызвав тем самым начало лавинообразного процесса, который привел к существенному изменению Будущего.

– Да, но, к счастью, выяснилось, столь уж гибельная, тотальная каузальность событий не может иметь место, поскольку каузальность – причинно-следственная связь – лишь частный случай более общих связей всего сущего. Вообще, в истории человечества существует только несколько временных отрезков на самой заре существования, когда один человек мог бы существенно изменить ход истории. Но из этого вовсе не следует, что мы можем вольно вести себя за Пределом. Нужна осмотрительность, как слону в посудной лавке…

– Простите, профессор, у вас есть какие-то предположения – какого рода изменения могут произойти?

– Если «мерцание» реальности происходит в основном вокруг даты падения города, то, полагаю, здесь-то и зарыта собака. Иными словами, либо город падет нынче… что мало вероятно, либо – через 150, 200 лет – в XI веке и позже. Я склонен верить в позднюю датировку захвата города. Тогда началась железная революция. Смутное время. Очередное переселение народов. Много городов тогда пало… Да что там города – державы рассыпались в прах! И не только здесь, но и по всему Евразийскому континенту. А пока… пока Троя никому не по зубам. Я полагаю, греки не возьмут город.

Вынесши такой вердикт, Манфред фон Хейц откинулся на легкую спинку стула и закурил свою первую утреннюю сигару. Он жадно затягивался (хотя обычно этого не делал), зная, что терпеть без курева ему придется целый день. Илар молча стал убирать стол, вытирая его салфетками и складывая использованную посуду в пластиковый мешочек.

– А как же легенда о Троянском коне?! – В молодом оппоненте взыграл упрямый спорщик – вполне законная реакция простого человека на ситуацию, когда рушатся какие-то его догмы. – Ведь это с его помощью греки взяли-таки город!

У профессора по-юношески заблестели глаза. Любимая тема для него равноценна глотку возбуждающего напитка. Он выпустил густую струю дыма и открыл рот:

– Ну, подумайте сами, коллега, – вкрадчиво сказал он, великодушно позволяя скромному технику-пилоту приблизиться к олимпийским вершинам учености доктора истории. – Каких размеров должен быть этот пресловутый конь, чтобы вместить в себя достаточное количество воинов, способных завязать сражение в городе и держаться до подхода подкреплений с кораблей?

А во-вторых, конечно, людей этой эпохи можно сравнивать с детьми, но они далеко не тупицы. Неужели вы полагаете, что троянцы втащили бы коня в город, не проверив предварительно его, так сказать, внутреннего содержания? Для этого достаточно было оторвать одну из досок. Нет, голубчик, все это лишь красивая легенда.

– Значит, миф о Троянском коне выдумка?

– Безусловно. Лично я придерживаюсь гипотезы о том, что греки ушли отсюда, как говорят русские, «не солоно хлебавши». Множество фактов свидетельствуют в пользу такого предположения. Внимательно прочтите миф о Троянской войне, и вы убедитесь в этом. Он полон печали, нелепостей и противоречий. Общая тональность мифа и произведений Гомера и даже прямые указания в текстах говорят нам, что ахейцы с союзниками провалили свой анабазис, а уже задним числом, в утешение себе и в оправдание перед потомками, сложили легенду о Троянском коне в выгодном для себя свете.

Илар подумал, что профессор закончил, но Хейц вдруг почти закричал:

– А судьба главных героев и вообще всех участников похода?! Какова их дальнейшая судьба? А вот какова: одни затерялись черт знает где, другие осели на чужбине, третьи скитались по миру много-много лет, всячески под разными предлогами оттягивая момент возвращения на родину; четвертые погибают на родине, их убивают почти сразу по прибытии. Разве так встречают победителей? Разве это победа? По-моему, это катастрофа. – Хейц обратным концом сигары почесал лысину и скривил физиономию. – Хотя… некоторые псевдоученые полагают, будто Троя все же пала пред греками… Впрочем, оставим бесплодную дискуссию и займемся-ка лучше полезным делом. В конце концов, мы сюда затем и явились, чтобы решить эту вековую загадку E sempre I' ora. Смею надеяться, что нам не придется долго ожидать финала этой драмы. Каким бы он ни был, черт его побери!

Кряхтя, Хейц поднялся со стула.

– Передайте от меня привет Елене Прекрасной! – хохотнул техник-пилот. – Хоть бы глазком взглянуть на нее… Говорят, шикарная была женщина. Секс-вуман Древней Греции!

– Боюсь огорчить вас, юноша, но, полагаю, что и Елена Прекрасная – не более чем миф, то есть опять же красивый вымысел. Ее постоянный эпитет – Прекрасная прямо указывает, что перед нами не живой человек, а символ, сказочный или, если угодно, квазиисторический персонаж. В русском фольклоре, кстати, существует аналогичный персонаж, только под другим именем – Василиса. Василиса Прекрасная, она же и Премудрая. Если учесть, что Елена тоже была не только красива, но и умна, то аналогия станет очевидной. Мечта о прекрасной, умной женщине, зародившаяся в глубокой древности, как эстафетная палочка, передавалась из культуры в культуру. И еще неизвестно, от греков к славянам перешла эта сказка или наоборот…

– Ну, профессор, как же так, ей-богу! У вас, что ни возьми, – все выдумки да сказки. Обидно, право… Этак и мир бы рухнул, опирайся он только на эфемерные сваи розовых утопий и голубых фантазий. В основании культуры должно лежать нечто материальное. Должны быть какие-то прототипы… Ну, я не знаю… Ведь троянский сыр-бор как раз разгорелся из-за нее, Елены Прекрасной. Или, скажите, я опять не прав?

Профессор усмехнулся в искусственную бороду:

– Илар не будьте ребенком. И не ссылайтесь на мифы – это дилетантизм. Я бы поостерегся упрощать политическую историю и низводить ее до семейной хроники. Никто войны из-за одной женщины затевать не станет. Вы не хуже меня знаете, что войны носят экономический характер, простите за дидактику. Другое дело, когда речь идет о многих женщинах, о рабах вообще, о захвате территорий, богатстве, о славе, наконец… Подобные мотивы понятны. Все остальное – романтические бредни.

– Сдаюсь, док, сдаюсь. – Илар поднял руки. – Ну, хорошо, как бы там ни было, вы все-таки на всякий случай держите телепортатор в режиме готовности. И не расставайтесь с посохом – туда вмонтирован нейрошокер.

– Sehr gut, – ответил Хейц и пошел запрягать в телегу Франка.

Подтягивая примитивную упряжь, профессор как-то по-особенному поглядел на помощника и сказал:

– А вообще, Илар, мне нравится твоя искренность. Придет время, и, быть может, мы сойдемся ближе. Нам нужны такие люди, как ты…

– Что вы имеете в виду?

– Я же сказал – придет время… Тогда и поговорим.

Илар, смущенный похвалой и намеком на некий тайный союз, занялся телепортаторами: включил их и подготовил к контрольной проверке. Профессор отъехал на телеге на несколько десятков метров и остановил «ишака».

– Я готов! – крикнул Илар и махнул рукой Хейцу. Затем он взял коробку с бижутерией, предназначенной для меновой торговли с троянцами, поставил ее на платформу своего телепортатора и включил передачу. Коробка исчезла и почти в то же мгновение появилась на платформе профессора.

– Wunderbar! – довольно воскликнул Хейц.

Он снял с платформы коробку и сунул ее под солому. Затем, кряхтя, взгромоздился на телегу с ногами. – Теперь попробуем на органику, – сказал он, усмехнувшись, и ступил на платформу.

Мгновение – и он стоял уже на платформе Илара. Еще мгновение – и снова на телеге. Телепортация в обе стороны прошла без сучка и задоринки, что говорило о стабильности виджл-поля континуума.

– Все в норме! – крикнул странствующий торговец, забросал телепортатор соломой, уселся поудобнее и тронул посохом круп Франка. – Поехали! Auf Wiedersehen, Илар!

Грубые деревянные колеса заскрипели, слегка шатаясь в ступицах, и телега покатилась в сторону города, то въезжая в густую траву, то выскакивая на голые участки суховатой почвы, поднимая в воздух легкую пыль. Пыль воскрешенных столетий.

Глава 2

ТРОЯ

«Велик и могуч был град Илион, или, иначе, Троя. Крепки и несокрушимы были стены его. Никогда незваная нога смертного не ступала на твердобулыжные улицы священного города. Только однажды богоподобный Геракл – бабник, обжора и пьяница, но силу имеющий от отца своего Зевса, взял и разорил гордую Трою, убив всех детей царя Лаомедонта и других особ царского рода. Одних мечом медноострым изрубил на кусочки, других дубиной пришиб сучковатой. Лишь один малолетний сын Лаомедонта – Подарок сумел избегнуть смерти. Любопытства ради, спрятался он под широким царским ложем, чтобы подсмотреть любовные игры отца с наложницами. И тут как раз Геракл нагрянул.

Пока великий греческий герой громил царский дворец и выяснял отношения со своим другом Теламоном, кто первый из них ворвался в город, хитрый Лаомедонт напал на врагов с тыла и перебил почти весь отряд Геракла. Тогда сын Зевса захватил в заложницы дочь царя, прекрасную Гесиону, повалил ее на царское ложе и хотел уж было унизить деву… Но тут вылез из-под кровати Подарок и своим деревянным мечом так огрел по черепу великого героя Греции, что у того на время пропало желание унижать чужих сестер. Разгневанный Геракл подцепил мизинцем кроху-воина и чуть не выкинул его в окно, но вступилась за брата Гесиона. Геракл потребовал выкупа за оскорбление действием. Гесиона сняла со своей головы дивное покрывало и уплатила им выкуп. С тех пор стали звать Подарка Приамом, что значит – «купленный». Отдал ему великодушный Геракл власть над Троей, а сам отправился совершать другие подвиги.

Давно это было. С тех пор Приам успел вырасти, навоеваться всласть, жениться на крутобедрой и плодовитой красавице Гекубе и тихо состариться. Но жизнь прожил он не зря: пятьдесят сыновей и двадцать дочерей прекрасных лицом и здоровых телом народил он. Особой силой и храбростью выделялся среди сыновей благородный Гектор. Богато и счастливо жил Приам со своей женой Гекубой. Роскошный, величественный златой дворец его всегда был наполнен весельем и детским смехом.

Но вот наступили тяжкие времена. Ахеяне, медью блещущие, пришли под стены священного города, разоряют изобильные земли в надежде заполучить вожделенные богатства Трои. Силы защитников тают, как туман под солнцем. Потеряны навсегда почти все любимые сыновья, в том числе и благородный Гектор. Теперь единственной радостью для седокудрого царя была возможность покачать на руках малолетнего внука – Астианакса, сына Гектора и жены его Андромахи. Он единственный, кто продолжит – если боги смилостивятся – царский род Приама.

А род был славным.

Основал Трою Ил, правнук сына Зевса – Дардана и плеяды Электры. Дардан, гонимый врагами, пришел из Аркадии к царю Тевкру. Тевкр был так благосклонен к изгнаннику, что отдал ему в жены свою дочь, а в приданое выделил часть своей земли, на которой и был основан город Дардания. Имел Дардан много сыновей и внуков. Среди внуков особо прославился Трой, чей могильный холм до сих пор высится возле Могучего Дуба, растущего у крепостной стены. У этого прославленного Троя был сын Ил. Как-то раз во Фригии Ил участвовал в состязании героев и всех победил. В награду за победу получил он пятьдесят дев и пятьдесят юношей и право основать собственный город. Щедрый царь Фригии подарил герою также пеструю корову и сказал: «Иди за коровой и там, где она остановится, закладывай город. Мой оракул предсказывает великую славу этому будущему городу». Пошел Ил вослед коровы, она остановилась на холме богини Атэ. На том холме он и начал постройку города. Но прежде стал герой молить Зевса о ниспослании какого-нибудь знамения, благословляющего великое дело его. Всю ночь была гроза. Утром, выйдя из шатра, Ил увидел вырванное молнией из дерева изображение Афины-Паллады. Наш герой горячо благодарил Олимпийца за посланный ему палладий, который отныне станет талисманом и будет охранять новый город.

Ил назвал город Троей в честь славного отца своего Троя. Но многие жители называли город Илионом в честь самого основателя. В царствование Ила город имел стену лишь на вершине холма. Шло время. Город рос, спускаясь к подножию холма, и ему требовалась новая стена, более мощная. Новый царь Трои Лаомедонт, сын Ила, решил превзойти отца и воздвигнуть поистине несокрушимую стену. Об этом он горячо молил Зевса, чтобы тот послал ему богоподобных каменщиков.

В это время, дорогие мои тинэйджеры, у Громовержца в его небесной епархии возникли кое-какие проблемы в отношениях с Посейдоном. Посейдон – великий обволнитель земли – заявил свои претензии на верховную власть или, по крайней мере, на автономию. Владыка морей требовал от Зевса не вмешиваться в его морские дела, довольно ему, Крониону, беспредельного неба. Посейдона поддержал Аполлон, который всегда раздражал громовержца своими многочисленными талантами в искусствах и склонностью к оппозиции. Верховный владыка неба и земли мог погубить зарвавшихся сепаратистов иль обманом, иль явною силой, но он поступил иначе. Он лишил на время мятежных богов всех их постов и сослал в услужение к земному царю сроком на три года. Так жестоко униженные боги оказались в работниках у Лаомедонта. Посейдон и Аполлон воздвигли стены, непреодолимые для простого смертного. По окончании срока небесные работнички стали просить у царя платы за свой титанический труд. Заносчивый Леомедонт, думая, что он с Зевсом на короткой ноге, разгневался и пригрозил корыстолюбивым богам, сказавши им так: «Ступайте покуда целы, а не то я велю обрезать вам уши и продать в рабство!»

Тогда-то обиженные боги и послали могучего Геракла отмстить за горькую обиду, нанесенную им, бессмертным богам, ничтожным земным псом Лаомедонтом. Впрочем, у Геракла были свои обиды на вероломного царя Трои.

Давно это было. И все унеслось во тьму поворотом Колеса времени. Но блеск и величие Трои ни мало не потускнели. Однако теперь она стоит на краю гибели. И вот пришел согбенный Приам в храм, где хранится священный палладий, и стал молить светлоокую Зевсову дочь Афину помочь городу спастись от жестокого врага…».

Бог солнца Гелиос гнал свою ослепительную колесницу к зениту. Стало жарко. Илар отложил книгу «Мифы и легенды древней Греции», разделся до плавок и соорудил возле телепортатора подобие пляжного тента, чтобы скрыться в его благодатной тени. Здесь же он поставил переносной монитор и, усевшись возле него, снова запустил в воздух разведчика.

Разведчик быстро долетел до стана греков и стал вычерчивать широкие круги в небе, словно коршун, высматривающий добычу. На экране монитора, слегка покачиваясь, виднелось изображение лагеря с высоты птичьего полета. Греки устроились основательно. Вытащенные на сушу корабли, расположены были длинной дугой вдоль берега моря – от гор Сигейона до гор Ройтейона. Со стороны Трои пришлые воители защитили свой лагерь высоким земляным валом и рвом. В дополнение к этому лагерь был обнесен мощным частоколом из заостренных бревен, и сооружены были башни с воротами. На двух противоположных концах лагеря разбили свои шатры предводители союзнических племен. В середине лагеря возвышался роскошный шатер, несомненно, принадлежащий главнокомандующему. Вполне вероятно, что самому царю Агамемнону, выбранного греками предводителем всего войска. Около шатра предводителя раскинулась площадь народных собраний. Демократия есть демократия, хотя бы и военная.

На земле во многих местах виднелись следы от погребальных костров, в жарком пламени которых сжигались павшие в бою воины. После похорон проведут спортивные состязания, затем, непременно устроят пир, после чего все начнется сначала: ожесточенные сражения, похороны павших, состязания, пир…

Судя по всему, Фортуна явно не благоволила грекам, часто в сражениях терпели они неудачу, а иногда положение их становилось просто катастрофическим. Об этом свидетельствовали разрушенные ворота в частоколе и черные обугленные остовы нескольких сгоревших кораблей – так далеко заходили ответные атаки троянцев. Часто греки отсиживались за частоколом, и сами оказывались в роли осаждаемых. Но несмотря ни на какие несчастья, из лагеря доносились веселые голоса и слышны были дробные удары боевых барабанов и визгливые звуки свирели.

Илар переместил разведчика ближе к Трое, к слиянию двух рек – Синокса и Скамандра. Безжалостно вытоптанная долина Скамандра (река, протекающая у самой Трои) свидетельствовала о жестоких, нескончаемых битвах. Столетние дубы, сосны, платаны, буки, благородные кедры были порублены на дрова, чтобы обогреть и снабдить горячей пищей целую армию бездельников, мародеров, убийц и насильников, торжественно именующих себя героями. Огромные стада домашних животных на много километров в округе были истреблены и пошли в качестве провианта для завоевателей. А сколько людских жизней было загублено. Тела их устлали поле сражения. Как горы, громоздились на залитой кровью земле сломанные колесницы, убитые кони. Пернатые стервятники кружили над побоищем, ожидая своего часа, и стаи гиен и шакалов с алчно горящими глазами сбежались отовсюду к полю битвы.

Все это видели боги с Олимпа, но не содрогнулись от ужаса. И это было лишь только начало Истории. В будущем, в течение тысяч лет другие, не менее славные воины, будут истреблять друг друга во все возрастающем количестве. Даже вооружившись первоклассной техникой, не устрашатся они последствий и с легкостью дебилов начнут атомные бомбардировки городов противника, чтобы насытить свою патологическую расовую и национальную ненависть, безмерную жажду обогащения и власти. И лишь когда внезапно из глубин космоса явились на своих бесчисленных кораблях кваки и установили на Земле либеральную диктатуру – воцарился прочный мир. Пришельцы именовали свое вторжение «Большим событием».

Илар опустил пониже разведчика и несколько раз провел его над городом на бреющем полете. На базарной площади и узких улочках толпился народ. Действительно, война войной, а жизнь шла своим чередом. Жилища знатных горожан и культовые храмы отличались изысканной архитектурой. Дворец Приама, царя Трои, был дополнительно обнесен высокими стенами и представлял собой неприступную крепость внутри города. Постройки же рядовых горожан теснились вдоль городских стен, первыми принимая на свои хлипкие камышовые крыши тяжелые камни катапульт и горшки со знаменитым греческим огнем, этаким напалмом древности – смола плюс сырая нефть. От попавшей на тело липкой смеси невозможно было избавиться, бедняга сгорал заживо.

Очень много было людей вообще не имевших крова над головой. Дома их, которые располагались вне городских стен, разорили и сожгли завоеватели. Бездомные и безработные слонялись они по улочкам приютившего их города, всеми забытые и никому не нужные. И только когда начнется очередной штурм неприятелем, о них вспомнят и погонят на стены. Впрочем, нет, никого гнать не станут. Люди добровольно пойдут на бой и на смерть – так велики были патриотизм населения и его ненависть к врагу.

К полудню Илар наконец увидел, как профессор на своей повозке въезжает в город через так называемые Скейские ворота. Но расслабляться было еще рано, всякое может случиться и в самом городе. Помощник неотрывно смотрел на экран, яростно почесывая то левую, то правую ногу от сильного нервного напряжения и укусов маленьких злобных мушек. Еще раз проплыло изображение городских стен. И еще раз подивился Илар этому грандиозному сооружению. Древние стены были выложены из громадных каменных блоков, совершенно неподъемных для смертного. Не удивительно, что греки убеждены были в том, будто сами боги воздвигли сию цитадель.

Но вот уже великанские стены сместились за кадр. Вновь разведчик парил над городом, показывая, как ничем не примечательный странник припарковал свою телегу в скромном уголке торговой площади, распряг и дал корм притомившемуся ишаку, потом соорудил на телеге из гнутых деревянных дуг и куска выгоревшей рваной материи укрытие от солнца и любопытных глаз. Вот странник забрался под тент и исчез из поля зрения, занавесив вход пологом. Теперь можно было лишь гадать: то ли он завалился спать, то ли обедает.

Вскоре Илар получил сигнал и, поставив приготовленный ящик с бижутерией на телепортатор, переслал его к профессору. Отправив посылку, техник-пилот облегченно вздохнул и решил, что может позволить себе быстренько сбегать к морю, на голубой, млеющий блеск которого он с вожделением поглядывал последние два часа.

Для берегов Эгейского моря характерна сильная изрезанность береговой линии, особенно на Греческой стороне и на юго-западном побережье Малой Азии, но и здесь (то, что в будущем получит название полуострова Биг, на северо-западе Турции) также полно всяческих бухт и бухточек с так называемыми карманными пляжами: песчано-галечные полосы различной длины и ширины, зажатые между образионными мысами.

Продравшись сквозь низкорослые заросли рододендронов, цепляясь за редкие кустики можжевельника и пучки дикой люцерны, торчащих в извилистых трещинах между камнями, Илар спустился с крутого клифа берега, выбирая наиболее безопасный, хотя и несколько длинный путь. Последние метры техник-пилот съехал, сидя на корточках и частично на заднице, прижимая к груди, как родное дитя, увесистую сумку с приборами, и показывая чудеса высшего пилотажа.

Берег моря был безлюдным, как и полагалось ему быть в начале времен. Ни единой человеческой фигурки не наблюдалось на всем протяжении примерно трехсотметрового пляжа, и так до самого мыса (ноздреватый известняк, крепкий как гранит), несколько выдвинутого в море. За мысами, по обе стороны, находились во множестве такие же изолированные мирки. Через несколько километров крутой берег плато постепенно переходил в пологий, а дальше и вовсе низкий, местами заболоченный. Там то и находилась флотилия завоевателей, куда соваться было уже небезопасно.

А здесь обитали только чайки. Одни, сложив крылья за спину, словно праздные гуляки, бродили по камням и песку, наблюдая, как другие, более трудолюбивые их сородичи копаются в бурых рулонах водорослей, выброшенных на берег ночным прибоем. Остальные особи пернатого племени с криками носились в воздухе. И было их там великое множество. Разлагающиеся под солнцем водоросли остро пахли йодом. Этот запах и чайки вызвали у Илара определенные ассоциации, вспомнилось детство, проведенное на датском острове Амагер, в портовом городе Драгер.

Техник-пилот раскрыл сумку, достал и расставил аэро-, гидро- и прочие приборы, в том числе и мобильные. «Крот» сейчас же зарылся в песок. «Черепашка» поползла к урезу воды и, булькнув, исчезла в глубине. Покончив с обязаловкой, – просьбами-заданиями Института Экологии Земли – Илар решил, что настала пора удовлетворить свою личную потребность – искупаться.

Утренний прибой к полудню выдохся. Море было на удивление спокойным – довольно редкое явление в эту пору суток, чаще бывает наоборот. Вся прозрачная масса воды лишь слегка колыхалась, словно море дышало. У берега и чуть поодаль сквозь чистейшую воду виднелись колонии морских водорослей самых разнообразных цветов: от зеленого, до фиолетового; далее вода бирюзового оттенка постепенно наливалась синевой, потом бледнела и таяла в мареве на горизонте; и там, подернутый дымкой, виднелся остров. А дальше, наверное, находился еще один остров, а потом еще, и так до самой Греции можно было плыть в виду земли. Весьма удобно для мореплавания на примитивных судах.

Илар любил штиль на море, это состояние стихии больше соответствовало его душе. Камни на дне, обросшие зеленой бородой водорослей, виднелись отчетливо, как сквозь промытое стекло. Он вошел в теплую воду, распугав косячок рыбной мелюзги. Пришелец ступал осторожно и не только потому, что боялся упасть на осклизлых камнях, но старался меньше тревожить этот девственный мир, погруженный в полуденную сиесту.

Когда ноги потеряли опору, юноша поплыл – неторопливо, бесшумно, затем нырнул с умением опытного пловца. Медленно парил он между дном, покрытым сказочными садами, и зыбкой, подвижной серебристой поверхностью моря. Повсюду виднелись белесые парашютообразные тела медуз. Неторопливо-ритмично они плыли в прозрачной среде, пронизанной до самого дна солнечными стрелами лучей.

Илар любил плавать под водой в жабро-маске и с моноластой, и сейчас очень жалел, что не догадался захватить в экспедицию свой любимый комплект N1 под названием «Ихтиандр». Имея такой комплект, да еще бы при наличии свободного времени – уж облазил бы он ближайшие подводные каньоны, пещеры и гроты этого древнего моря. Впрочем, довольно с него и того, что он просто искупается в Эгейском море XIII века до новой эры. Подобной привилегии не удостаивался и вряд ли когда-нибудь удостоится кто-либо из его современников. Техник-пилот с радостью воспользовался счастливым случаем, хотя и никогда не принадлежал к тому странному типу людей, почитавших своим долгом непременно искупаться в том природном водоеме, возле которого им случается оказаться, – будь то Северный Ледовитый Океан или подземное озеро, не говоря уже о тропических морях.

Илар выплыл на поверхность, лег на спину, широко раскинув руки, и стал смотреть в голубое бездонное небо. Это море теплое, ласковое, подумал он, совсем не то, что студёное море его родного городка, где появился он на свет и где прожил с родителями до 10 лет, прежде чем их семья под давлением различных обстоятельств переехала в Нью-Йорк.

Нью-йоркские пляжи теплее, но они шумны и грязны (если вы понимаете, о чем идет речь). А здесь, не говоря уже о чистоте, такая тишина, покой…

Илар, охваченный блаженной негой, казалось, забыл обо всем на свете. Однако, беззаботность техника-пилота имела весомое основание: чуткие автоматы бдительно несли вахту по охране их лагеря и никому постороннему не позволят подойти ближе, чем на 200 метров. Особенно настырный гость будет вынужден ретироваться, подгоняемый направленной волной инфразвука. Шерсть или волосы (смотря кто придет) встанут дыбом у него от необъяснимого ужаса.

Инфразвуковой заслон для живых существ непроницаем на 100%.

Время в воде воспринимается по-особенному, быстротечно оно, как счастье. Конечно, если вы отдыхающий, вам незачем следить за стрелками часов, но поскольку вы на службе…

Илар набрал воздуха в легкие и нырнул в последний раз – привычка, усвоенная им из ритуала детского купания (помните? – «последний раз – ж…у напоказ!»). Погружаясь, техник-пилот видел, что до дна слишком далеко и, пожалуй, до него не добраться, потому что уже на двух третях пути в барабанные перепонки словно бы воткнули по иголке, и с каждой секундой боль в ушах нарастала. Пора возвращаться. Но как назло, будто испытывая выносливость ныряльщика, привлекла его взор, поманила к себе большая рогатая раковина, лежащая на дне, полузасыпанная песком.

Илар сжал пальцами ноздри и несколькими энергичными псевдовыдохами поднял давление во внутренней области ушей. Прогнувшиеся до опасного предела барабанные перепонки со щелчком выправились – и боль временно утихла. Однако через несколько метров глубины боль вновь усилилась до едва переносимого порога. Но пальцы уже коснулись серой шершавой поверхности раковины, уже вцепились в ее шипообразные наросты и потянули кверху. Раковина, точно присоска, сначала не поддавалась усилиям ныряльщика, затем резко отскочила ото дна, взметая ленивые клубы песка и прочих донных осадков. Такой же мутный шлейф тянулся от самой раковины и изнутри нее. И когда она, наконец, очистилась от грязи, а это было уже на полпути к свету, воздуху, – взору ныряльщика предстала удивительно нежного оттенка розовая внутренняя поверхность чудесного домика моллюска. Сам моллюск, насколько это можно было разглядеть, давно покинул свое жилище. Охота оказалась удачной, охотник был доволен своей добычей.

Он усилил работу ногами, мельком бросив взгляд вниз, в голубой сумрак, где непременно скрывалось еще множество разнообразных богатств. И увидел несколько больших темных силуэтов, проплывших над самым дном. Сердце ныряльщика захолонуло, и он подумал: «А вот и стражники этих богатств, пора отсюда уносить ноги, пока их тебе не оттяпали».

Акулы ли это были или какие-то другие морские твари, пришелец из будущего не разглядел, но мрачные тени недвусмысленно намекнули, кто здесь хозяин. Так-то вот. Пляжи здесь, конечно, чисты и безлюдны, но нет береговой охраны, противо-акульих патрулей, а стало быть, и нет безопасности.

Как выпущенная торпеда, он взорвал головой зеркальную колышущуюся пленку поверхности воды и стремительным брасом поплыл к берегу. Уже через минуту Илар с шумом выскочил на пляж, и кожа его была покрыта гусиными пупырышками не только от холода. Однако, когда непосредственная опасность осталась далеко позади, он весело рассмеялся и, прижав раковину к уху, послушал, как шумит Эгейское море XIII века до Рождества Христова.

Прыгая с камня на камень и оставляя мокрые следы, техник-пилот собрал свои приборы и побежал обратно к месту стоянки экспедиции. Возвращение потребовало некоторого напряжения топографической памяти. Взобравшись на бугор, он оглядел плато, вспоминая, какая из природных тропинок ведет к кораблю. Вид побережья здесь был живописен: пустынные открытые места чередовались с островами буйной растительности – высокой травой, непролазными кустами, группами деревьев различных пород. Корабль, скрытый за соснами, хорошо вписывался в этот идиллический пейзаж, не внося диссонанса в дикую природу каким-либо конструктивистским элементом корпуса. Напротив, покровительственная окраска и прочие ухищрения камуфляжа делали хроноджет похожим на огромный валун, покрытый мхом – местами изумрудного цвета, местами – бурого. Казалось, что этот кусок базальтовой скалы, сглаженный ветрами и ливнями, покоится тут вечно или, по крайней мере, последний миллион лет.

Выйдя, наконец, к кораблю, Илар первым делом взглянул на монитор и убедился, что все в порядке. Профессор успешно осваивал профессию базарного торговца. Бойко у него шла торговля. Меновая, конечно, ведь в эти времена здесь денег еще не знали, если не считать таковыми слитки драгоценных металлов, измеряемых в основном в талантах. Вот, стало быть, откуда пошло выражение: не зарывайте свой талант в землю. То есть используйте его и приумножайте. Здесь мудрость, как говорится в Библии.

Профессору-торговцу приносили почти новую одежду, но уже надоевшую хозяевам, тащили посуду и всевозможную домашнюю утварь. Взамен они получали невиданные в этих краях и в эти времена разноцветные и блестящие надувные шары, музыкальные заколки для волос, стеклянные зеркала, светящиеся в темноте бусы и клипсы; перстни, на жидкокристаллических экранах которых расцветали никогда не повторяющиеся узоры; и много других вульгарных изделий фирмы «Холен & Крафт». Короче – дешевка, кич (цена от 20 никлов до полутора глобо за штуку, гарантия один год). В итоге, все были довольны. Каждый отдавал свое привычное и уже приевшееся, получая взамен бесценные сокровища чужой культуры, и каждый полагал, что совершил довольно выгодную сделку.

Всякую полученную вещь торговец аккуратно клал в солому за своей спиной. Наконец, выбрав минуту затишья, когда наплыв покупателей временно иссяк, торговец скрылся под тентом, занавесив вход. И уже никто не мог увидеть, как он, взяв в руку медальон, висевший у него на шее, тихо сказал на американ-инглиш: «Телега вызывает хижину».

Илар схватил рацию и откликнулся: «Хижина слышит телегу! Как дела, док?»

«Прекрасно, юноша, принимайте груз», – ответил профессор и отключил связь.

Платформа телепортатора завибрировала и на ней появилась первая партия троянской утвари. Илар складывал все на землю тут же, чтобы позднее отнести вещи в специально оборудованный грузовой отсек хроноджета. «Ну профессор дает, – подумал он, отдуваясь и бегая от платформы к месту временного складирования, – товару, хоть супермаркет открывай!»

Наконец запарка минула, поступление вещей прекратилось, и профессор сообщил, что закрывает свою лавочку до утра, а после обеда собирается приступить к изучению быта троянцев. И если удастся пристроить телегу в надежном месте, то, скорее всего, заночует в городе, поручив охрану телеги Франку. В его надежности как сторожа-охранника профессор не сомневается.

Илар обозрел кучу троянского добра и присвистнул. Пожалуй, добытые профессором богатства, по ценности не уступят кладу самого Шлимана! Техник-пилот, благоговея, стал перебирать раритеты, по возможности стараясь их хоть как-то классифицировать, чтобы потом легче было все это поместить в хранилище. А помещать было что: среди необозримого множества сосудов, чаш и кувшинов тут обнаружились даже остатки большого деревянного ларя, украшенного мозаичным узором из перламутра и лазурита. Очевидно, ларь принадлежал женщине. Профессор брал все, что давали, Тут же лежали орудия труда, посуда, горшки, большие каменные сосуды, вазы из самых различных материалов: меди, серебра с покрытием цветной эмали, лазурита, алебастра, мрамора и золота. Невероятно! Феноменально! Отпад!

Попадались интересные штучки, например, длинная золотая трубка, украшенная лазуритом, видимо, предназначенная для того, чтобы через нее сосать молоко или лимонад из сосуда. Здесь же обнаружился и сам сосуд с длинной шейкой и широким венчиком. В дополнение к серебряному сосуду обнаружился целый набор серебряных же кубков и один золотой, гравированный, с желобками. Теперь Илар понял: гравированный золотой кубок и серебряный сосуд, а также высокие серебряные кубки составляли одно целое с золотым бокалом, гладким золотым сосудом и рифленой чашей.

В отдельную кучу Илар сгреб прочую мелочь, состоящую из амулетов, гребней и бус: золотых, сердоликовых, агатовых, халцедоновых и прочих, прочих… Иесусе-Мария! Богатые снобы из Нью-Йорка, Лондона, Берлина, Парижа и Москвы не пожалели бы средств и заплатили бы баснословные суммы за сокровища, лежащие сейчас в пыли. А иные продали бы душу за удовлетворение своих антикварных страстей, за которыми нередко скрывался современный фетишизм.

Увлечение предметами древности приняло характер мании, когда начались первые путешествия во времени. Точно так же, как некогда раскупались за бешеные деньги камни с Луны и Марса, новёхонькие изделия древних веков шли нарасхват. Вокруг корпусов исторического подразделения ЦИТИ – Центрального Института Темпоральных Исследований – толпами шлялись маньяки-коллекционеры. Время от времени их приходилось отгонять собаками, чтобы они не приставали к сотрудникам. Сколько раз подобные психи подъезжали с разными сомнительными предложениями и к Илару. Но, как говорит профессор: «Coveat emptor»6 .

Все добытое полевой экспедицией будет классифицировано, изучено и, в конечном итоге, рано или поздно будет выставлено в прохладных залах музеев для всеобщего обозрения, восхищения, преклонения и эстетического воспитания граждан Земли.

Противу всех ожиданий, вечером, часу в восьмом пополудни, на платформе телепортатора внезапно появился профессор собственной персоной, как «Deus ex machina»7

– Cuten Аbend8! – взмахнул он рукой и спрыгнул на землю. Фердинанд Хейц был в приподнятом настроении. Его накладные усы топорщились, как настоящие. Илар обрадовался досрочному появлению босса, потому что уже начал было волноваться за его судьбу. Ночью, в чужом городе, находящемся на военном положении, можно запросто влипнуть в какую-нибудь историю.

– Надеюсь, с телегой все в порядке? – спросил техник-пилот.

– О, да! – кивнул профессор, – я пристроил наше имущество – лучше не бывает!

Илар с сомнением покрутил головой, сервируя походный столик для ужина.

– Ладно, под мою ответственность, – Хейц сделал успокаивающий жест рукой. – Знаешь, чертовски жаль понапрасну терять время, не терпелось скорее приступить к систематизации артефактов. А за телегой присмотрит Франк. Он хотя и дебил, но дело свое знает туго. К тому же, – и в этом все дело, иначе бы ни-ни – наш ишачок имеет пристанище ни где попало, а под крышей дворца одной весьма знатной особы… кхе-кхе… – хитро засмеялся Хейц и лихо, по-гусарски закрутил усы.

Техник-пилот удивленно присвистнул и от большего уважения даже как бы стал ниже ростом.

– Ну, док, вы мастак, зря времени не теряете! Везет же людям! А то сидишь тут, как пес на цепи, мошкара тебя жрет, и никакой романтики… А что за дамочка? Крутая? Расскажите, прямо-таки дымлюсь от любопытства.

– После ужина, mеin Freund9, после ужина, – ответил профессор и уселся за стол.

Илар помчался в бытовой отсек хроноджета, выцарапал из холодильной камеры коробку с омарами в желе, приплюсовал к ней несколько банок пива и понес все это к столу на открытом воздухе. После дневной жары хотелось все только холодное.

Пока помощник сражался с омарами, отдирая их от упаковки и друг от друга, профессор вытащил блокнот, нацепил на нос старинное пенсне на серебреной цепочке и стал бегло просматривать свои путевые заметки, мурлыча под нос арию из оперы Аида: «К берегам священным Нила трам-па-пам, папам-папам…»

Илар в тайне добродушно посмеивался над старомодными чудачествами босса. Действительно, старичок был чересчур архаичен (или старался казаться таковым) в своих пристрастиях к доисторическим операм, к шейным платкам, которые он гордо именовал галстуками, смешным брючкам в складочку, пенсне… А в своем отказничестве он зашел слишком далеко. Зачем отказываться от очевидных вещей? Право же, совершенно ни к чему надевать на нос эти дурацкие стекляшки, когда можно заменить уставший хрусталик глаза на новый; зачем пользоваться самопиской и бумагой, когда есть диктокомп.

По мнению пилота, не склонного к эпатажу, во всем этом была какая-то искусственность, нарочитость, рисовка, если не сказать грубо, – выпендреж. Хотя, если вдуматься, подобного рода чудачества служат материалом для создания своеобразного имиджа, рассчитанного на визуальное восприятие неординарной личности, подсознательно стремящейся выделиться из среднестатистического окружения. Есть примеры совершенно нелепых чудачеств, приписываемых некоторым известным историческим личностям. Так что, может быть, профессор Хейц на их фоне был не так уж и странен. Как бы там ни было, но Илар все-таки привязался к старику, приноровился к его чудачествам, и чем-то теплым, отцовским веяло порой от самолюбивого ученого.

Техник-пилот молча набивал рот ароматным деликатесом и расслабленно созерцал окружающий ландшафт. Из-за горизонта, окутанного фиолетовым туманом, медленно поднималась громадная кровавая Луна. Темные пятна «морей» на ее лике жутко напоминали глазницы человеческого черепа. Илара поразило это сходство – Луны с черепом, которого он никогда раньше не замечал. Вот уж действительно, Луна – символ смерти. «Пройдет время, – подумал он, – и мой уставший мозг отправится на это скорбное светило, чтобы обрести там вечный покой; я присоединюсь к отцу с матерью… и мы вместе будем переживать чудесные сны… «Гамлет: О Боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду мнить себя повелителем бесконечности…» Этот великий англичанин зрил через века».

Ассоциации связанные с ночным светилом напомнили технику-пилоту, что давненько он не разговаривал с родителями и что неплохо было бы сейчас позвонить в их тихую обитель и узнать, как они там… Илар машинально потянулся к карману, где лежал уник (универсальный коммуникатор, то, что раньше называлось «мобильным телефоном») но вовремя вспомнил, где находится. И он решил связаться с отцом и матерью, как только вернется из экспедиции.

Вспомнилось Илару, как отец страшился смерти, не хотел уходить добровольно. Тянул до последнего, живя в одиночестве в своем маленьком загородном домике, на берегу озера. Мать Илара редко навещала своего бывшего мужа, и когда приезжал Илар, это для отца был настоящий праздник. Илар был связующим звеном давно разорванной супружеской связи, превратившейся со временем в цепи. После развода жили отдельно, но сын не забывал отца. Мать поначалу ревниво относилась к их дружбе, а потом вдруг сама по-новому взглянула на отца своего сына, поняла, насколько все-таки мелочными были их с мужем взаимные обиды, насколько они не стоят семейного счастья. Но разлитого молока в горшок не соберешь, и вообще, разве она одна виновата? Наконец, есть женская гордость… Илар был чужд всем этим борениям тщеславия и амбиций, пока во всяком случае. Он по-прежнему уважал отца, несмотря ни на что. Вместе они чинили прохудившуюся крышу водного гаража, катались по заливу на яхте, которую отец сделал собственноручно, а вечером сидели у камина и слушали, как дождь барабанит в стекла веранды. Отец радовался, что опять они вместе и от этого в доме особенно тепло. Он любил семейный очаг. Он вообще любил тепло, солнце, по-настоящему чувствовал себя хорошо только жарким летом. Он любил жизнь. В одних плавках, коричневый от загара, как муравей он все что-то строил, перестраивал у себя в усадьбе. Осенью он грустил и с ужасом думал о смерти, о том, что скоро окажется в ледяных пещерах Луны… И каждый раз находил отговорку, чтобы отдалить неизбежное:

«Вот построю веранду, тогда… – говорил он бывшей жене в редкие минуты ее посещения. – Вот расширю мансарду, тогда…» – «Да, Господи! – говорила она, – да кому нужна твоя веранда?» – «Как это кому? Все Илару останется». – «Да зачем ему это нужно. Он никогда сюда не придет после нас…» – «Почему это не приду, – хмурясь, отвечал Илар, – обязательно приду».

Илар не мог допустить, чтобы труд отца пропал даром. Но мать оказалась прозорливее.

Однажды отец так и не дождался лета, умер весной. Когда солнышко только-только стало пригревать и зазвенела первая капель, он наконец решился. Это было странно, почему не зимой? Наверное, больше не мог выносить укоряющие взгляды матери Илара. Она давно тяготилась жизнью без радостей молодости, не любила себя старою и мечтала побыстрей очутиться в «Иллюзории». Но по странной прихоти сделать это она хотела только после ухода мужа, пусть бывшего, пусть недостойного ее, но все-таки супруга, человека, с которым она прожила без малого двадцать три года.

На прибывшую по вызову криогенную бригаду отец Илара смотрел как на своих палачей. Но ему сделали укол, и он успокоился. Когда отец уходил из жизни Илар держал его за руку. Нет, это отец держался за руку сына, крепко вцепился, как утопающий. Врач – жизнерадостный молодой циник – сказал, что это рефлекторное сокращение мышц. Илар чуть не нагрубил ему.

Еще более жизнерадостные санитары выволокли впавшего в беспамятство отца и бросили его в кузов, как чурку. Подонки бесчувственные, подумал Илар, скрепя зубами и сжимая кулаки.

После похорон отца, следом – на другой же день – ушла мать. Так Илар остался один.

Постепенно сумерки сгущались. Луна поднималась все выше, раскаляясь добела. Все злее становились ночные кровососы-комары. Ну и громадные же они здесь были. Пришлось сгонять в кладовку за спреем и обрабатывать пахучей струёй открытые участки тела. Воздушные агрессоры, столкнувшись с химической защитой, обиженно гудя, разлетелись. Илар укрепил над столом автономный светильник, и стало совсем по-домашнему уютно. По завершении ужина профессор благопристойно рыгнул, закурил свою любимую зеленую сигару и, загадочно улыбаясь, сказал Илару, доверительно перейдя на «ты»:

– А знаешь, mon ami10, ты оказался прав…

– В каком смысле? – встрепенулся техник-пилот, предвкушая маленькую победу над профессором-всезнайкой, хотя еще не ведая, в чем именно.

– В том, что Елена Прекрасная вовсе не выдумка, а вполне реальное лицо. Она, оказывается, действительно существовала… то есть – существует…

– Ага! А что я вам говорил! – подпрыгнул помощник, и шезлонг под ним жалобно застонал.

– На базаре ко мне подошла женщина удивительной, редкой красоты. Внимательно просмотрела мои bijoux11, но для себя ничего не взяла. Что говорит о ее развитом вкусе. За одно это ее уже можно уважать. В наше время таких особ не сохранилось, можешь мне поверить. Поразительная гармония красоты и силы духа являла собой эта женщина. «Susus naturas», как сказали бы римляне, – «игра природы, чудо». Идеальный образец для скульптора, решившего изваять статую Венеры…

Профессор молча пыхтел сигарой некоторое время, потом продолжил:

– Вообрази: она пригласила меня в свой дом и приняла как самого дорогого гостя. Меня! Бродячего торгаша с большой дороги… Собственноручно омыла мои ноги! Надо сказать, что это чертовски приятный обычай (для гостя, разумеется), особенно, когда его исполняет такая прелестная женщина.

Взгляд Хейца стал мечтательным. Глаза подернулись дрожащей водянистой пленкой, быстро обернувшейся старческой слезой, которая скатилась ему в бороду.

– Да-а-а… – как бы очнувшись, промолвил он. – Назвалась она невесткой самого царя Приама – Еленой! Я чуть было умом не тронулся. Каюсь, что порой жестоко высмеивал тех, кто слишком буквально воспринимали мифы, легенды и прочие фольклорные творения. Сейчас я готов пересмотреть свою позицию в этом вопросе… в известных пределах, разумеется. Да, так вот… Эта Елена очень интересовалась – кто я и откуда? Надо признать, она дьявольски умна! Порой мне казалось, что я попал в троянскую контрразведку… кхе-кхе… так она была дотошна в своих расспросах. Я, право, не приложу ума, чем ее мог заинтересовать такой замшелый старикашка, каким я должен ей казаться…

– Ну, док, насчет замшелости вы сильно преувеличиваете. Вы – парень еще хоть куда! И потом, умный, интересный собеседник не так уж часто встречается, а женщины это ценят. Вспомните Гете, как он покорял сердца юных дев, будучи гора-а-аздо старше вас, и все благодаря своему интеллекту.

– И славе, мой друг, и славе… Женщины падки на славу.

– Что ж, у них свои критерии выбора. И это хорошо. Для культурного прогресса. А насчет славы… Так ваше имя достаточно известно в научных кругах. Я не удивлюсь, если вам присвоят звание Народного академика.

– Илар, ты далеко пойдешь. Ты умеешь ненавязчиво льстить начальству, не теряя при этом собственного достоинства. Да, у меня имеются определенные заслуги… Но вряд ли я доживу до Народного… Жаль… Куда там. Эти неучи из профессуры так и не выбрали меня ординарным. За «неблагонадежность», как они это называют. Зато это благонадежное дерьмо, не могущее отличить стиль барокко от барака, эпоху Ренессанса от коня Росинанта, – охотно пользуются моими консультациями. Однако извини, я отвлекся, а эта тема очень вредна моему желчному пузырю…

«Он так же тщеславен, как и все», – подумал Илар.

– Я вижу, ты в нетерпении?..

– Да, неплохо было бы взглянуть на эту прекраснокудрую Елену, как любил выражаться Гомер. Надеюсь, она попала в объектив вашего голографа.

– Ну конечно, о чем речь, – заверил Хейц, снимая с шеи амулет, который был не только рацией, но и миниатюрной голографической камерой, достал информационный кристалл и протянул его Илару.

– Перепиши на стандартный носитель и любуйся на здоровье. Там, кстати, есть еще неплохие кадры бытового характера.

Техник-пилот быстро снял копию, зарядил компакт-диск в голопроектор, вынес аппарат к профессору, и они вместе просмотрели отснятый материал. По ходу дела Хейц давал комментарии.

Действие разворачивалось прямо в воздухе, метрах в пяти от зрителей, как и положено – в объеме, цвете, со звуком. Шум и гам базара доисторической эпохи ворвался в их интимный табльдот. Казалось, еще немного и они начнут ощущать крепкие запахи: рыбы – соленой, копченой, жареной; чеснока, лука, жареного мяса, дыма; благовоний знатных особ, трудового пота крестьян и ремесленников.

– А вот прибыла наша героиня, – профессор обратил внимание Илара на богато украшенный паланкин, появившийся в правом углу изображения.

Двое рабов поставили его на землю и выпрямились, разминая уставшие руки. Шевельнулась занавеска, скрывавшая того, кто там сидел. В узкую щель между двумя занавесями, шитых бисером, этот некто долго наблюдал за оператором, то бишь, за торговцем. Наконец, занавески решительно раздвинулись, и из паланкина вышла женщина, похожая на богиню.

Вспыхнуло на солнце золото ее кудрей и богатых украшений, свет упал на лицо, четко обозначив прекрасные черты. Сердце Илара дернулось так, что едва не пробило грудную клетку. Он покрылся холодным потом, в глазах потемнело… Еще секунда – и перед ним предстала во всей своей красе…

Глава 3

ЕЛЕНА, ДОЧЬ ЗЕВСА И ЛЕДЫ

«Некогда славный герой Тиндарей принужден был покинуть свое царство, спасаясь от преследования жестокого Гиппокоонта. Долго скитался несчастный царь по темным лесам, по горным теснинам, где обитали враждебные, дикие племена. Наконец он прибыл в Этолию. Тамошний правитель Фестий радушно принял изгоя, дал ему кров и пищу. Тиндарей так пришелся по нраву Фестию, что тот отдал ему в жены свою дочь – прекрасную, как богиня, Леду. В скором времени с родины Тиндарея пришла хорошая весть: могучий Геракл победил Гиппокоонта, убил его и всех его наследников. Вернулся Тиндарей с прекрасной Ледой в Спарту и опять стал там править.

В счастливом браке родила красавица Леда четырех детей. Прекрасная Елена и Полидевк были детьми Леды и эгидодержавного Зевса. А Клитемнестра и Кастор – детьми Леды и Тиндарея.

Хотя братья Кастор и Полидевк имели разных отцов, но были похожи как близнецы. Их так и называли близнецами Диоскурами. Если братья Диоскуры были великими героями, то Прекрасная Елена славилась по всей Греции своей необыкновенной, божественной красотой. Еще совсем юную, ее похитил великий герой Аттики Тесей – тот самый, что победил Минотавра. Верные братья Диоскуры освободили Елену и привезли сестру в дом отца.

Достигнув брачного возраста, Елена красотой своей едва ли не затмевала богинь Олимпа. От женихов не было отбоя. Озабоченный Тиндарей никак не мог решиться, за кого из знатных и великих героев Греции отдать свою богоподобную дочь. Справедливо опасался он, что отвергнутые претенденты затеют распрю со счастливым мужем, и тогда не миновать жестокой войны. Наконец, один из друзей женихов, хитроумный Одиссей дал совет растерянному отцу:

– Пусть прекраснокудрая Елена сама выберет себе мужа. Все же остальные женихи дадут клятву, что не только не станут оспаривать ее выбор силой оружия, но и поддержат избранника, если он призовет их в случаи беды на помощь.

Так и порешили: Елена выбрала прекрасного сына Атрея, Менелая, а женихи поклялись быть верными союзниками доблестного ее мужа.

После смерти Тиндарея Менелай унаследовал престол Спарты и стал счастливо править, живя со своей женой Еленой Прекрасной. Не ведал молодой царь, сколько бед принесет ему женитьба на этой роковой женщине…».

Илар бросил книгу на койку и вышел в коридор. Дверь каюты Хейца, как всегда, была распахнута настежь. Горел яркий свет и слышался победный марш из оперы Аида в самодеятельном исполнении профессора. Он обожал петь, когда занимался любимой работой. Пилот, словно тень, прошел мимо и направился в хозяйственный отсек. Здесь он долго, стараясь не греметь, чтобы не побеспокоить начальство, искал что-нибудь покурить. Сигары босса для него, уже полгода не курившего, были слишком крепки. Наконец, совсем случайно, в штабеле коробок обнаружился желто-синий блок «Сатурна». Какая добрая душа сюда его «занарядила», остается загадкой отдела снабжения.

От нетерпения и потери навыка он безобразно раскурочил блок и дрожащими пальцами вытащил твердую глянцевую пачку. Возвратясь к себе в каюту, Илар включил усиленную вытяжку воздуха и закурил сигарету. От первых трех глубоких затяжек ноги его стали ватными, в голове зашумело, а тело охватило приятное расслабление – повторилось все в точности, как в детстве, когда он, в возрасте шести лет украл у отца папиросу из его табакерки. Вернее, сделал папиросу. У отца была коробка с пустыми гильзами и машинка, с помощью которой набивался табак…

Он медленно подошел к зеркалу, уперся руками в стену и долго разглядывал свое отражение, как это обычно делают все молодые люди при каждом удобном случае. Из антимира на него тревожно смотрел коротко стриженый, с выгоревшими на солнце соломенного цвета волосами скандинав двадцати пяти лет от роду. Не юноша уже, но еще не совсем мужчина, если говорить начистоту. Самый дурацкий возраст. А может, самый счастливый? Голубовато-зеленые большие глаза с черными ресницами, прямой крупный нос, сильный подбородок. Мужественное лицо. Одна из сотрудниц Экспедиции, Клара, так и сказала: «Илар, у тебя мужественное лицо». Это был, по его мнению, самый лучший комплемент, когда-либо им полученный с тех пор, как он обнаружил у себя свойство нравиться женщинам.

«Тогда почему?.. Почему, черт побери, с нами так поступают?!» – спрашивал он у своего двойника. Тот молчал, ибо ответ был очевиден: его использовали бесстыдным образом, подло обманули… Было обидно до слез. Профессор, разумеется, ничего не знает. Хотя мог бы и догадаться, если бы читал журналы «Playboy» и ему подобные шестилетней давности. Впрочем, он и нынешние-то вряд ли удостаивает взглядом. Другое дело, если это был «Вестник археологии»…

Илар проанализировал ситуацию до логического конца, и его пробрало холодом. Кажется, он теперь знает причину «мерцания реальности», и сам он косвенным образом виноват в этом. Вот пойти и все самому исправить… Но имеет ли он на это право? Глупый вопрос – конечно же, нет! А если посоветоваться с боссом? И постараться вместе исправить положение… Нет, не стоит втягивать старика в эту историю. Он и так в опале, а в случае неудачи, на него повесят всех собак.

Скорее против своего желания, движимый одним только чувством долга, он оказался у пульта экстренной связи с Центром и нерешительно взялся за красный рычаг, открывающий опломбированную крышку кодификатора. Он стоял и не знал, что ему предпринять и вдруг дернулся от резкой боли, пронзившей руку. Забытый окурок догорел до фильтра и обжег ему пальцы. Инстинктивно он схватился за ухо – полегчало. И вдруг ситуация предстала перед ним в другом свете. «Может быть, я ошибаюсь? – подумал техник-пилот и вернулся на койку. – И вообще, этично ли это?..»

Но внутренний голос продолжал подзуживать его: «Тебя мучают этические соображения, а разве с тобой считались?» – «А если я ошибаюсь?» – «Поди и проверь». – «Это уже будет явным нарушением инструкции…»

Чтобы отвлечься, он с каким-то даже злорадством возобновил чтение мифов.

ПАРИС ПОХИЩАЕТ ЕЛЕНУ

«Когда у славного царя Трои Приама родился сын Парис, Гекубе, жене Приама, приснился ужасный сон: пылала Троя, и, как она поняла, виной этому был ее только что родившийся мальчик. Испугалась царская чета такому ясному указанию богов, и решили супруги избавиться от несущего беду младенца. Отнесли его и оставили в дремучем лесу на горе Иде, что высилась близ Трои. Медведица вскормила малыша и уберегла от гибели. Парис вырос и стал пастухом. Был он ловок и силен, не было ему равных по силе среди деревенских ребят. Случилось так, что Парис принял участие в состязаниях, которые проводил Приам. Парис победил всех сыновей царя. Разгневанные братья, воспылав гневом, хотели убить никому не известного пастуха, но узнала Вещая Кассандра, дочь Приама, в неизвестном давно потерянного брата. Возликовали Приам и Гекуба, раскаялись в содеянном и приняли героя в семью как равного. Напрасно Кассандра напоминала, что Парис погубит город. Ее не слушали. Бог Аполлон обрек вещунью на печальную участь: никто не верил ее предсказаниям.

Сделавшись царевичем, Парис надумал жениться. Между тем слава о Елене Прекрасной докатилась и до Трои. И тогда вспомнил Парис обещание, данное ему Афродитой, что поможет она ему жениться на самой красивой женщине мира.

Афродита сдержала слово, помогла построить для Париса чудесный корабль – легко управляемый и крепкий. Богиня любви готова была и в дальнейшем помогать любимому герою, некогда признавшему ее красивейшей из богинь Олимпа.

Парис вместе с другом отправился на чудесном, крутобоком корабле в Спарту. Увидала Кассандра корабль брата, птицей летящего по волнам, и упала в страданиях на землю. Замучили бедную прорицательницу видения гибели Трои. Яснее прежнего видела она, как горит и рассыпается в прах родной город, как убивают его защитников, как уводят чужеземцы женщин в ненавистное рабство. Но напрасны были ее стенания. Предсказание начало сбываться с ужасающей неотвратимостью.

Ни безбрежность морских просторов, ни поднявшаяся буря не остановили Париса в стремлении к желанной цели. Миновал он богатую Фтию, Саламин и Микены и прибыл, наконец, к берегам Лаконии. В устье Эврота многолюдная гавань была рада принять любого чужестранца, приехавшего с миром. Парис со своим другом Энеем сошли на берег и сразу направились к царю.

Согласно великому закону гостеприимства, освященного самим Зевсом, Менелай радушно принял гостей, даже не спросив цели их приезда, и устроил в их честь многодневный пир. Парис назвался Александром – именем, данным ему пастухами, за его силу и ловкость.

На пиру впервые увидел Парис-Александр Прекрасную Елену и пленился ее красотой. Он так влюбился в богоподобную дочь Леды, что совсем потерял голову. Не считаясь ни с какими законами, решил он соблазнить чужую жену и увести ее к себе на родину. Вскоре представился удобный случай осуществить задуманное: Менелаю необходимо было съездить по неотложным государственным делам в столицу тогдашнего делового мира – на остров Крит. Дорогих гостей поручил Менелай своей жене, велел ей заботиться о них, чтоб ни в чем не знали они отказа.

Оставшись наедине с Прекрасной Еленой, коварный гость Парис пустил в ход все свои мужские чары. Стал он уговаривать царицу бросить мужа, Спарту и ехать с ним в Трою. Елена тоже была неравнодушна к заморскому гостю, который своей молодостью, красотой, великолепной силой и грацией быстро покорил ее сердце. Даже самый вид наряда сразу ошеломил красавицу, воспитанную в строгих спартанских традициях. Впервые видела она мужчину одетого в ярко зеленые атласные шаровары. Сверкающий золотыми нитями его восточный халат был обшит перьями павлина. Голову Париса венчал берет темно-фиолетового цвета с пурпурным пером цыпленка сказочной птицы Рух. Разве может женщина устоять перед этаким великолепием.

Елена согласилась бежать с гостем. Тайно пришла она на корабль Париса, прихватив драгоценности семьи. Через три дня хранимый Афродитой корабль благополучно прибыл к берегам Троады. Так Парис стал мужем прекраснейшей из смертных женщин – Елены.

Вот так бывает, господа: возвращается царь из командировки, а жены-царицы нет дома. Сбежала она с любовником, прихватив государственную казну. Хороший сюжетец для анекдота?.. Но продолжим.

Лишившись жены и драгоценностей, коварно обманутый муж впал в ярость. Поостыв, поехал к брату своему – Агамемнону, посоветоваться, как быть. Микенский царь Агамемнон, старший из Атридов, предложил брату воспользоваться союзным договором, обязывающим великих героев Греции покарать негодяя, посягнувшего на честь знатной царской семьи. Со своей стороны, Агамемнон согласен на время стать верховным басилевсом и возглавить великий поход.

Всеми правдами и неправдами вскоре было собрано огромное войско и на многочисленных кораблях отплыло оно к берегам Трои.

Так началась Троянская война…»

* * *

В два часа пополуночи Илар осторожно поднялся со своего бессонного ложа и тихо скользнул в коридор. Профессор оглушительно храпел. Таблетка снотворного, которую помощник подкинул боссу в его молоко, выпиваемое им перед сном, подействовала безотказно. Целебный сон до утра был гарантирован.

В тамбуре техник-пилот натянул на себя защитный, облегающий тело костюм. Он был двуслойным и состоял из влагопоглощающей ткани и слоя чешуек из сверхпрочной и огнеупорной металлокерамики. На руки натянул перчатки из того же материала, на голову надел шлем, почти полностью закрывающий лицо. Щель для глаз прикрывалась фотохромным бронестеклом. В таком одеянии человек был неуязвим. Один, он мог противостоять целой армии вооруженных до зубов воинов. В принципе, костюм мог выдержать прямое попадание бронебойного снаряда. Беда в том, что не выдержал бы удара сам человек. Целехонький костюм превратился бы в мешок с переломанными костями. Но от другого оружия, будь то: бластерный заряд, пуля, копье, меч, не говоря уже о стрелах, костюм надежно защищал.

Соединив контакты воротника с контактами шлема, Илар включил микропроцессор, обеспечивающий работу камуфлирующей системы «Хамелеон». Чешуйки быстро начали менять окраску в соответствии с окружающей обстановкой. Теперь его, допустим, прижавшегося к стене или распластанного на земле, можно заметить только с очень близкого расстояния, да и то, если специально присматриваться, что, в общем-то, не безопасно для любопытного. Сунув за пояс нейрошокер, он вышел из хроноджета под звездную ночь древнего мира и стал пораженный, задрав голову кверху. Такого зрелища в гигантских супергородах никогда не увидишь. Небо было бездонно черным. Млечный путь сверкал, как алмазная россыпь, а ближние звезды были величиной с кулак и почти физически пронзали глаза своими острыми лучами.

«Ну ладно, красоты красотами, а дело делом», – сказал чужак из будущих столетий и закрыл смотровую щель своего шлема бронестеклом. Сейчас же ожила компьютерная схема ночного видения «Сова», позволяя обозревать окрестности, правда, лишь в монохромном спектре. Никакого подозрительно движения в округе не замечалось. Как говорят поэты, все объято было сладкой негой сна. Не спали только цикады, чье однообразное и бесконечное «цви-цви-цви» вливалось в уши со всех сторон; и светящиеся жуки, как трассирующие пули, проносились в ночи.

Илар понимал, что серьезно нарушает инструкцию: покидать хроноджет без разрешения начальника экспедиции строжайше запрещалось. Ответственность – вплоть до уголовной. Но обстоятельства подчас бывают сильнее инструкций. «Да какие там, к черту, обстоятельства, – подумалось ему, – одно нарушение правил влечет за собой другое, как маленький камушек толкает камень побольше. И вот уже лавина несет тебя в пропасть».

Илар еще больше разозлился, когда вспомнил, подходя к телепортатору, что забыл взять второй идентификатор. Пришлось вернуться в тамбур и рыться во множестве настенных ящичках. Когда идентификатор, выполненный в форме браслета, был найден, пилот надел его на руку в дополнение к своему.

Он подошел к телепортатору, оставив дверь хроноджета открытой. Это ему доставило маленькое злорадное удовольствие: не он один нарушает инструкции. Делалось это по просьбе профессора. Хейц страдал клаустрофобией после того, как его завалило землей в какой-то гробнице при раскопках в Гизе; с трудом соглашался спать в каюте (естественно, так же с распахнутой дверью), а не на открытом воздухе, жалуясь в оправдание, что обшивка хроноджета якобы экранирует его биополе от биополей матушки-земли. Впрочем, нарушение это было весьма безобидным. «Привратник» все равно никого не пропустит через дверь, занавешенную силовым полем. Ни комара, ни зверя, ни человека, психометрических данных которого нет в файлах его памяти. Один только свежий воздух. И биополя профессора.

Пинком ноги Илар задействовал пространственно-вихревой конвертор телепортатора и, когда тот вошел в рабочий режим, ступил на приемно-передающую платформу – и спрыгнул на дощатый пол с аналогичной же платформы, которая находилась в городе, в конюшнях, принадлежащих Елене.

Глава 4

Отрывок из дневника Илара Кирке, датируемый вторым августа 2092 года.

«Приближается день великого праздника Единения. Дата не круглая, но кваки ежегодно отмечают его с большой помпой. Еще бы, событие-то, действительно, эпохальное: пятьдесят с гаком лет тому назад на Землю прибыл головной отряд космического флота кваков. Пришельцы именовали свое вторжение «Большим Событием».

Люди Земли встретят этот праздник по-разному. Одни с энтузиазмом примут участие в ставших традиционными карнавальных шествиях с непременным фейерверком под занавес. Другие – тихо, мирно проведут этот день в кругу семьи, тем самым молчаливо выразив свой протест. Разумеется, будут и эксцессы. Но, в общем, будет как всегда – песни, пляски, слезы радости и негодования.

Лично я пойду на праздник, потому что, как и большинство молодых людей, отношусь к нему индифферентно. Или, скорее, положительно. Лишний повод повеселиться, почему – нет?

Но что-то уже в душе скребет. Может, прорастают семена сомнений, брошенные некогда в мою мальчишескую душу дядюшкой Чарльзом, бывшим в свое время влиятельным политиком проземного толка. Но я помню и наставления отца: «Сынок, держись подальше от политики и политиканов, если не хочешь испачкаться в говне». У отца с дядей Чарльзом были сложные отношение, однако я любил… люблю их в равной степени.

Строго говоря, так называемое «Большое Событие» случилось отнюдь не внезапно. Их разведчики давно кружили над планетой и в ее окрестностях, порождая массу легенд и слухов. И все же для основной массы трезвомыслящих землян пришествие кваков было как снег на голову. Конечно, вначале все были страшно напуганы и ужасно возмущались наглым вторжением. Отец мне рассказывал, что и он по молодости лет и как патриот, тоже участвовал в разных там митингах протеста против оккупантов, как и все, готовил бутылки с зажигательной смесью – «коктейли Молотова» – и делал прочие благоглупости, но… Но какой же дурак пойдет бунтовать, если тебе вдруг предлагают ключи от двухэтажного коттеджа с полностью автономной, безотходной системой жизнеобеспечения по классу «люкс». А коттеджи эти, продаваемые за смехотворную цену, как грибы стали расти возле чистеньких озер, которые еще недавно были смердящими вместилищами бытовых отходов, на полную утилизацию которых у муниципальных властей никогда не хватало средств.

Всем, кто имел желание, предоставили работу часа на 3-4 с сохранением полного заработка, причем существенно увеличенного, остальное время – досуг. А что еще, скажите на милость, нужно среднему англо-американцу, среднему европейцу, бразильцу, мексиканцу, не говоря уже о среднем русском или африканце, которые всю жизнь мечтали о чем-то подобном и, естественно, воспринявшие явление кваков как пришествие Божьего царства. Только китайцы решительно отказались принять «дары данайские», как они обозвали благодеяния космических доброхотов. Но после эпидемии «игольчатой лихорадки», начавшей ни с того ни с сего выкашивать их плотные ряды с чудовищной быстротой, они стали сговорчивее. И что странно, лихорадка как по волшебству прекратилась, и блудный сын человеческий с узкими глазами был принят в дружную семью народов.

Жизнь землян кардинально изменилась. Границы между государствами вскоре были упразднены, как и само понятие о державном суверенитете. От стран прошлого остались одни названия, которые теперь лишь означали административные территории Мирового сверхгосударства.

Таким образом, искоренялась одна из главных причин, из-за которых возникали войны. Все богатства Земли стали общечеловеческими. Естественно, за Новый Порядок приходилось платить частью этого богатства, взимаемого кваками в виде налога за Опеку. Но таков уж закон жизни: хочешь жить – плати; хочешь хорошо жить – плати больше; хочешь жить хорошо и безопасно – плати еще больше. А жизнь день ото дня становилась все лучше, все веселей.

А главное, здоровее. Да и дышалось легче. Сказанное – не метафора. Атмосфера планеты наконец-то очистилась от вредных веществ. Транспорта – как воздушного, так и наземного значительно поубавилось и использовался он по большей части для развлечений и спорта. Основную нагрузку пассажиро- и грузопотока взяли на себя мощные узлы Виджл-туннельного12 транспорта (ВТТ), или по-другому, телепортации.

В сознании людей изменилось само понятие о расстоянии: из любого медвежьего угла стало возможным сразу шагнуть в «Карнеги-холл», на Елисейские поля или в любое другое место, куда пожелаете.

Внедрение телепортаторов сначала на Земле, а потом и на ближайших планетах также кардинально решало проблему передвижения людей и грузов через космическое пространство. Теперь космические ракеты, некогда наносившие огромный вред экологии Матери-Земле, стали анахронизмом. Лишь на дальних подступах к Солнечной системе вечную ночь космоса бороздили гигантские звездолеты Боевого Охранения. Кваки – Опекуны и Великие Наставники человечества – берегли землян как зеницу ока, вернее, как курицу, несущую золотые яйца.

Еще одним новшеством кваков, потрясшим сознание людей, стали путешествия во времени, правда, разрешаемые аборигенам в строго дозируемых квотах. Тут-то и выяснилось, что все ключевые моменты истории планеты Земля тоже взяты кваками под охрану. Таким образом, земная цивилизация охранялась не только в пространстве, но и во времени. Это обстоятельство наконец-то объяснило тот факт, что кваки как бы ВСЕГДА ПРИСУТСТВОВАЛИ на Земле и ее окрестностях, а открыто явили себя миру лишь в определенный отрезок времени. Почему «Большое Событие» произошло именно тогда, когда оно произошло, – ни днем раньше, ни годом позже – остается загадкой кваков, как и само происхождение «хранителей мира», так они еще себя называют.

Свою политику оккупационные власти проводят через учрежденный ими орган – «Совет Попечителей», каковая, в свою очередь, подчиняется требованиям неведомого для людей Совета по Опеке, не без юмора прозванного землянами «Небесной Канцелярией». По слухам, Совет по Опеке – это один из важнейших институтов Галактического Содружества, и находятся сии учреждения в столь высоких эмпириях, что простому смертному понять и разобраться в их деятельности весьма затруднительно, а то и вовсе невозможно. Признавая политические свободы и культурную автономию землян, «Небесная Канцелярия» дает лишь РЕКОМЕНДАЦИИ (только в исключительных случаях имеющих императивную форму, то есть – приказа) Мировому правительству Земли, а Правительство уже решало – принять эти рекомендации или «ну их на фиг», как сказал однажды (в первые дни Паники) бывший министр обороны бывшего США, в ответ на предложение кваков, ликвидировать военный потенциал государства до нуля (на следующее утро от министра ушла жена, а он за обедом случайно проглотил рыбную кость и умер от спонтанной гангрены ног). Поскольку рекомендации «НК», как правило, были весьма разумными, их принимают к исполнению безоговорочно.

Бог ли, дьявол ли сошел на Землю в образе амфибийной галактической расы кваков – вопрос этот остается открытым, ибо здесь уже затрагиваются извечные проблемы: о сложной, дуалистической природе мира, об относительности добра и зла, и решать эти нравственные вопросы должен каждый человек в отдельности. Даже если выбора нет, все равно есть выбор. Либо подчиниться, либо достойно умереть.

Презрительную кличку «кваки» пришельцам дали земляне. Сами Попечители называют себя лонгами. По мирному договору с оккупантами аборигены вынуждены были предоставить им часть своей территории, вернее – акватории, где те и поселились в своих подводных домах. Вообще-то, пришельцы старались не раздражать своим присутствием аборигенов. Оккупанта редко когда можно было увидеть «живьем», если надо, они предпочитают общаться по средствам разного рода коммуникаций. Чаше всего их встречают рыбаки. Рыбацкий фольклор, таким образом, пополнился еще одним страшилищем в дополнение к русалкам, гигантским осьминогам и морским змеям.

Физическим обликом кваки похожи на жаб. Так что антипатию землян к пришельцам можно легко объяснить. Люди издревле испытывали отвращение к этим земноводным. А если они еще и размером с человека, то вряд ли кому удастся избежать приступа ксенофобии.

Однако, при всем своем отвратном облике, кваки проводили лояльную и дельную политику по отношению к землянам, и многим нравились их нововведения.

Но самой важной, основной причиной, заставляющей землян ратовать за Новый Порядок, стал так называемый «Иллюзорий», он же – Райский Остров, он же – Остров Блаженных. Требования Нового Порядка просты и легко выполнимы: человек, ведущий себя примерно, то есть – не бунтует, не совершает преступлений, хорошо и добросовестно трудится на благо общества – по достижении 60-ти лет заносится, вернее, имя его заносится в так называемую «Книгу Жизни». Кандидата в райскую жизнь, с его согласия, подвергают специальной операции, целью которой является извлечение мозга пациента. Фактически человек лишается тела. Затем, извлеченный мозг заключают в специальную мобильную камеру, снабженную системой автономного жизнеобеспечения. Такой «человек» буквально присутствует на собственных похоронах. Иногда – с радостью, а чаще, с ужасом наблюдает он, как его тело, еще недавно бывшее таким живым, торжественно кремируют, естественно, после того, как родственники с ним простятся.

Очередная партия консервированных мозгов телепортируется на Луну. На этом безжизненном, лишенном атмосферы спутнике Земли, в скальном монолите идет непрерывное строительство бронированных ячеек-камер, куда и помещают капсулы с мозгом. Капсулы подсоединяются уже к постоянной, централизованной системе жизнеобеспечения, а так же к «Иллюзорию» – огромной компьютерной системе, моделирующей виртуальную реальность высочайшего качества. Эта система, имея с «клиентом» обратную связь, то есть, руководствуясь его желаниями, – явными или подсознательными – ведет трансляцию в мозг информации на все органы чувств. Таким образом, «клиенту» дается как бы новая жизнь, вернее, псевдожизнь в киберпространстве – весьма яркая, изобилующая всевозможными приключениями. В этой псевдореальности осуществляются все мыслимые, а порой и немыслимые мечты и желания, которые по вполне понятным причинам в обычной жизни не могут быть исполнены.

Применяя новейшие технологии кваков, продолжительность жизни мозга «клиента» удается довести до нескольких сот биологических лет. А если учесть, что в искусственной реальности время легко можно уплотнять, то фактически «клиент» получает почти бессмертие.

Дабы приохотить людей к «Иллюзорию» Мировое правительство распорядилось переоборудовать кинотеатры под «Новые Иллюзионы». Прибавьте к этому продажу домашних установок виртуальной реальности, правда (и зачастую намеренно), не столь технически совершенных, как лунные. К слову сказать, прадедушки нынешних установок киберпространства появились еще до Пришествия, где-то в конце XX века. Таким образом, попутно решалась проблема досуга, а также (и это, возможно, более важно) значительно снижался уровень загрязнения ноосферы Земли негативной психической энергией, ранее выбрасываемой в огромном количестве в окружающую среду.

Поскольку любая энергия, в том числе и психическая, – это всего лишь особое состояние материи, то превратить эту энергию в твердое вещество не представляет труда для развитой технологии пришельцев. И вот, вся нервно-психическая грязь человечества выплескивается теперь в киберпространство, где скапливаясь, конденсируется до состояния плотного Черного Вещества в специальных накопителях, нарезается брикетами и потом используется хозяйственными кваками по своему усмотрению. Может быть, они продают «ЧВ» эмоционально бедным космическим расам, а может, применяют в качестве оружия массового поражения, сбрасывая его в виде бомб на города своих противников. Можно себе представить, какая жуткая сексуальная оргия и кровавая резня начинается в городе, когда бомба разрывается, выбрасывая во все стороны черную злобную энергию Ид (эго). Нечто подобное, кажется, случилось в Шанхае незадолго до подписания Соглашения о Всеобщем Объединении Наций.

Итак, эра пенсионеров стремительно закатилась. Более не встретишь уже благообразных или неряшливых, худых или толстых старичков и старушек, бесцельно сидящих на лавочках общественных скверов. Все они поспешили отправиться на «Остров Блаженных», «где нет уже ни печали, ни воздыханий, но лишь жизнь вечная».

Технически осуществимая «загробная» жизнь стала мощным рычагом управления политической и общественной жизнью землян. Идея практического бессмертия, не приводящего к перенаселению жизненного пространства, а наоборот, к его упорядочению, сразу оказала на массы такое влияние, что почти повсеместно отбила охоту к каким-либо актам гражданского неповиновения Правительству и представителям оккупационных властей. Одиночные выступления против «Новых Иллюзионов», низводящих человека до пассивного потребителя, до ничтожного винтика в гигантском механизме власти Попечителей – жестоко пресекались самими же гражданами из числа лояльных обывателей, объединенных в Отряды Охраны Порядка (ООП). Но, тем не менее, организованное подполье существует. Несколько напыщенно они именуют себя «Истинными Сынами Земли» (ИСЗ). (Ярые феминистки требуют дополнить название организации, по их мнению, оно, название, должно выглядеть так – ИСиДЗ.) Большей частью среди бунтовщиков были те, чьи имена по разным причинам не включили и никогда не включат в «Книгу Жизни», что гарантировало им естественную смерть от старости. Но были среди них (а сейчас их осталось мало) и принципиальные ОТКАЗНИКИ, добровольно лишившие себя «загробного» блаженства, что делает им честь. Впрочем, это крайне разношерстная публика: тут и порядочные люди, отказавшиеся из этических соображений, и политические фанатики, не говоря уже о фанатиках религиозных – от ортодоксов до обновленцев. Ведь по идеологии Церкви был нанесен жесточайший удар, после которого жизнь ее еле теплилась. Однако, каким бы мотивом ни руководствовался тот или иной отказник, факт остается фактом – не все люди безоговорочно приняли авторитарный режим кваков. Всеми законными и незаконными средствами отказники борются против незваных гостей, особенный упор делая на разъяснительной работе среди населения.

Так, подпольно выходящий журнал «Сопротивление» писал: «По сути, «Иллюзорий» – это разновидность гуманной эвтаназии, ловко замаскированный геноцид. Таким образом, пришельцы контролируют численность народонаселения Земли – своего протектората. И надо сказать, делают это весьма успешно. Люди с преступной безответственностью ДОБРОВОЛЬНО расстаются с жизнью в еще продуктивном возрасте, ДОБРОВОЛЬНО уступая арену созидательной деятельности космическим чудовищам, которым не нужны конкуренты во Вселенной. Не имея права уничтожить нас в открытую, в силу действия закона Галактической Конвенции, они пускают в ход коварство, обман и гибельный для нас соблазн. Мы разучились самостоятельно мыслить, искать новые пути, ошибаться, а значит, – учиться. Не заучивать цитатники кваков, а учиться у природы. Мы теряем цель и смысл жизни. Уже созданы опасные прецеденты отказа от жизни и ухода в «Иллюзорий» в возрасте сорока и даже тридцати лет. Обычно это были интроверты, то есть люди, замкнутые на своих внутренних переживаниях, но в последнее время среди них появились и экстраверты – люди, открытые вовне, обычно социально активные, но теперь дезориентированные всеобщей девальвацией материальных и духовных ценностей. Число таких людей растет с пугающей быстротой. И это тревожит нас. Потому что это только начало. Начало духовного и физического вырождения землян как космической расы».

Практически о том же самом говорит духовный лидер религиозного движения «Новый Иерусалим»: «Чтобы остановить надвигающуюся вселенскую апатию необходимо срочно выработать Новую Концепцию Жизни, краеугольным камнем которой, несомненно, должно стать возрождение веры в Бога. Это будет главным оружием в нашей борьбе с космическим Антихристом…»

Еще дальше пошли мусульманские фундаменталисты, они объявили квакам Черный джихад. Но их мало кто поддерживает.

Может быть, действительно на Земле наступило воцарение Антихриста? Может, это о наших временах сказано в Евангелие от Марка: «… берегитесь, чтобы кто не прельстил вас. Ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: это Я; и многих прельстят».

Я уважаю отказников за гражданское мужество, ибо с этого начинается Сопротивление, но открыто присоединиться к ним не хватает духу.

Но время идет, и я должен сделать свой выбор».

Глава 5

Профессор неплохо пристроил телегу. Отпадала надобность в беготне по ночным улочкам города и розысках дворца снохи царя Приама. Прибывший таким странным и чудесным для этих времен способом, не мешкая, подал голос, чтобы успокоить Франка. Однако тот все же испустил радостный ослиный вопль и затопал копытами. Илар зажал ему пасть и прошептал в длинное волосатое ухо: «Тихо, приятель! Не надо оваций… Меня здесь вряд ли ждут».

Наконец Франк угомонился, затих под ласковой рукой. Пришелец внимательно оглядел помещение конюшен. Кое-где горели масленые светильники, и было относительно светло. И когда он скользнул мимо сонного загона, оттуда пахнуло теплом, фырканьем, нежным стуком переставленного копыта.

Идти пришлось наугад, зорко высматривая возможную стражу. Таковая вскоре обнаружилась, спящая на соломенной подстилке, возможно, пьяная – кувшин из-под вина валялся тут же на полу. Двое молодых конюхов обнимали полуголую девицу. Вино и девица ухайдакали парней. Что-то приснилось одному из конюхов, он зашевелился, меняя положение тела. Пришелец застыл над ними с поднятой ногой. «Спите, спите, ребята, – мысленно заклинал он их, – в Багдаде, то бишь, в Трое, все спокойно». И они послушались его. Тогда загадочная фигура легко и бесшумно перескочила через спящих и мгновенно растворилась во мраке соседнего помещения.

Здесь его внимание привлекли невероятно роскошные повозки, явно предназначенные для парадных выездов хозяйки. Колеса и края одной из повозок были инкрустированы длинными рядами серебряных и лазуритовых бусин и украшены серебряными кольцами и амулетами, изображающих быков. Другая повозка была отделана мозаикой, золотые львиные головы с голубыми гривами из лазурита и раковин, маленькие золотые и серебряные головы львов и львиц перемешались с золотыми бычьими головами. На дышле блестело мощное двойное серебряное кольцо, сквозь которое пропускают вожжи.

Оглядывая все это великолепие, достойное лучших музеев мира, пилот вовремя не обратил внимания на скромную квадригу без колес, которую какой-то дурак-конюшенный поставил возле прохода. Он ушиб кость голеностопа о торчащую металлическую ось, зашипел от боли и облился холодным потом. Минуты две Илар сидел на корточках, стиснув зубы, стараясь не стонать, пока пульсирующая боль в ноге не унялась. После чего он поковылял дальше.

Наконец, случайно пилот проник в жилые покои. Но все равно пришлось довольно долго идти по замысловатой геометрии коридорам, разыскивая будуар Елены. Держась вблизи стены из розового мрамора, он был почти невидим в своем защитном костюме. Но при пересечении открытого пространства коридоров покровительственная окраска «хамелеона» мало чем могла помочь ему, и тогда он походил на некое мифическое существо или привидение с нечеткими, расплывчатыми очертаниями фигуры. Таким его и увидели стражники, игравшие в кости – древнейшую из игр, азартнейшую из игр, в которую, если верить «Махабхарате», проигрывались целые царства. Игра велась на полу, возле роскошных дверей, сделанных из кедрового дерева и украшенных бронзовыми пластинками с изображениями священных животных, несомненно, тех самых дверей, за которыми ночевала хозяйка дворца.

Их было двое. Воины имели при себе кинжалы, у одного из них была связка из четырех дротиков с медными наконечниками (ерунда, дворцовая игрушка), у другого же имелось тяжелое боевое копье пехотинца с твердым бронзовым наконечником. Они вскочили с пола и судорожно взмахнули своим оружием. Илар на собственном опыте только что убедился – сильный удар, сосредоточенный в одной точке, был достаточно болезненным. Удар же, сосредоточенный на острие копья, бывает столь мощным, что может сбить с ног человека и повергнуть его в болевой шок, несмотря на защитный костюм. Пусть только на пару секунд, но этого достаточно, чтобы тебя скрутили.

Адреналин давно уже переполнял его организм, вдобавок он уже загодя ускорил частоту дыхания, насыщая тело избытком кислорода. Теперь все это сработало как взрывное устройство. Темп его субъективного времени резко, скачком убыстрился, делая мир сонно тягучим и вязким. Илар сделал стремительный бросок вперед с одновременным проведением приема «маятника Хэйко», и пущенные дротики поразили пустое пространство, а мощный удар копья в крошку разнес облицовочную плитку дальней стены. Импульсы нейрошокера были бесшумны, но действенны. Стражники упали, точно сбитые кегли. Весь ужас их положения заключался в том, что они все видели, слышали и понимали, но не могли шевельнуть ни единым мускулом – будь то мускул руки, ноги или языка. Паралич продержит их в своих жутких объятиях часа два – не меньше. Все, чем мог помочь им сердобольный нападавший, так это закрыть беднягам веки, чтобы их глаза за два часа не высохли и не запылились. Проделав этот акт милосердия, пришелец открыл заветную дверь.

Он молил Провидение, чтобы в будуаре не оказалось ни служанок, ни мужа, чтобы Елена была одна. И Проведение вняло его молитвам. Елена лежала в одиночестве на своей роскошной кровати, размером чуть меньше вертолетной площадки. Над обшитым золотом ложем позолоченные столбы держали прекрасный балдахин из ткани, напоминающей парчу. Увидев пришельца, похожего на выходца из царства мертвых, хозяйка резко вскочила на колени, сдавленный крик ужаса словно замерз у нее на устах. Илар впервые в жизни видел, как сочные ярко-красные губы мгновенно становятся черными. Предупреждая возможный обморок или истерику, он вскинул руку и поторопился сказать на американском диалекте:

– Привет, Елена Смирнофф! Это я – Илар.

Она обмякла на постели и закрыла лицо ладонями. Ее тело едва заметно дрожало, как от болезненного озноба.

– Я присяду, с твоего разрешения, – сказал пилот, снимая шлем и отключая мимикрию костюма.

Он приблизился к кровати и опустился на мягкий пуфик, обшитый золотой парчой. Его с головой накрыла волна нежнейшего сладковатого аромата, изысканная атмосфера которого всегда была как бы неотъемлемым атрибутом этой странной женщины.

– Боже мой, Илар! – вскрикнула Елена тоже по-американски, губы ее вновь налились соком жизни и щеки пылали огнем. – Это ты… Я не верю своим глазам!..

– А уж как я не поверил своим, когда увидел тебя в видеозаписи, которую сделал на вашем базаре профессор Хейц, мой нынешний босс. Вот… решил убедиться лично… – он стянул с рук перчатки и бросил их в шлем.

– А-а-а… это тот, кто выдавал себя за торговца. – Елена встала с постели и накинула на плечи, поверх легкой полупрозрачной ночной рубашки, меховую пелерину. Ее знобило, хотя в апартаменте было жарко.

Илар тоже содрогнулся, но по другой причине. Он не мог поверить, что цивилизованная женщина может так спокойно, равнодушно заворачиваться в меха убитых животных. Мех был белым, искристым, невероятно красивым и безумно дорогим. Но это никак не умоляло того факта, что шкурки были СОДРАНЫ со зверьков, СПЕЦИАЛЬНО УБИТЫХ для этой цели. «Дикость и варварство! Неужели она так низко пала, чтобы не замечать этого?» – подумал он, всматриваясь в знакомую и одновременно какую-то чужую женщину, прихорашивающуюся сейчас у огромного бронзового зеркала.

– Что ты на меня так смотришь? – сказала она, глядя на него через полированный металл зеркала. – Я постарела, да?

– Нет, – ответил он сурово. – Просто… ты стала другой. Чужой, может быть.

Сказанное было правдой. За четыре года внешне она мало изменилась. Все тот же четкий античный профиль. Огромные синие глаза, обрамленные длинными ресницами, были все так же ясны и живы. Ни одна морщинка не посмела коснуться чистой гладкой кожи ее лица. Пышные золотые локоны были заколоты на восточный манер. Большие розовые соски высоких тугих грудей пытались пронзить невесомую ткань пеньюара. На этой воистину божественной фигуре не отразились ни многочисленные любовные романы, ни замужества… Линия талии и бедер была достойной лишь гения Создателя. Великий Леонардо впал бы в тоску от бессилия повторить ее. Илар явно различил сквозь ткань белый мраморный живот и темный треугольник под ним. (По ассоциации вспомнилось, что древние греки женский половой орган называли «дельтой».)

– Я замечаю, что мое тело тебя по-прежнему волнует, – сказала Елена, тоном многоопытной обольстительницы, каковой, впрочем, она и являлась.

Она села в некое подобие кресла, приняв нарочито сексуальную позу, и нервно затеребила рукой какую-то безделушку. Илар покраснел, но глаз от ее лица не отвел.

– Лично я от тебя никогда не отказывался и не изменял. Я любил тебя, а ты… ты!..

– Что – я? – произнесла Елена, скучнея лицом. – Если хочешь знать, я отвечала тебе взаимностью… может быть, не так, как ты себе это воображал… Знаешь, женщины бывают разными. Вот послушай: «Есть жены, страстные любовницы, тихие друзья, а есть женщины-царицы; они не любят, они дарят любовь». Так писал в мемуарах русский террорист Савенков, живший в конце XIX – начале XX веков. Так вот я – из категории женщин-цариц.

– Скромность никогда не была в числе твоих добродетелей, – горько усмехнулся Илар. – Все твои речи и цитаты – ложь и отговорки! Да-да! Ты притворялась, что любишь… а сама попросту использовала меня! Мои добрые отношения с сэром Чарльзом Ньюменом. Ты и его окрутила. А он хоть и дальний, но все-таки мой родственник. Бедный дядюшка… впал в меланхолию, забросил свою политическую карьеру и стал писать стихи, да еще в китайском стиле. Это в его-то возрасте! Недаром его коллеги считают, что старичок съехал с рельсов…

– Зато ему будет что вспоминать, – ехидно ответила красавица.

– Да?! А что вспоминать мне? Твои фальшивые объятья?! Ты провела меня, как глупого мальчишку!

– Почему же – «как», – усмехнулась хозяйка дворца, – Ты и был глупым мальчишкой. Впрочем, ты и сейчас мальчишка…

– Ах, вот как! – гневно вскрикнул пилот и вскочил с места.

Елена тоже встала и, сцепив руки, гордо взглянула на него.

– Я специально разозлила тебя, чтобы дать повод хоть как-то успокоить твою совесть и позволить тебе довести до конца твою миссию. Ты ведь прибыл сюда, чтобы АРЕСТОВАТЬ меня, не так ли? Ну что ж, я готова. Можешь звать цепных псов из ОХРАНКИ. Где они? Стоят за дверью?

– С чего ты взяла, не говори ерунды. Я здесь один.

– О! Я опять забылась! Я вновь завысила свою значимость. Конечно, со слабой женщиной легко справится и один закованный в броню мужчина. Значит, ты теперь в Бюро?..

– Нет! Я же сказал – нет! Уверяю тебя, мы здесь совершенно случайно… то есть, конечно, не случайно, а согласно институтского плана полевых работ. Но ты тут совершенно ни при чем, как, впрочем, и Бюро по Охране Времени.

– О'кей! – согласилась Елена и с миролюбивым видом прилегла на кровать, опершись на локоть. – Я верю тебе… Честно сказать, вы с профессором очень напугали меня. Когда моя служанка похвасталась клипсами, какие в Нью-Йорке продаются на каждом углу, и сообщила, что приобрела их на базаре у заезжего торговца, мной овладела паника. Я решила, что меня каким-то образом выследили и пришли по мою душу…

Вначале я хотела спрятаться, но потом поняла, что это глупо… и поступила наоборот. Разыграла из себя добрую, гостеприимную самаритянку и зазвала торговца к себе в дом, чтобы все у него выведать. Судя по тому, что он не знает меня в лицо, во мне затеплилась надежда ошибочности моих предположений. Однако старикан мог ведь и притворяться, а мог быть и в сомнении. И когда пришел ты, хорошо меня знающий, я была в таком смятении… Теперь ты, кажется, меня успокоил. Можно перевести дух. Ну, как твои дела?

– Мои дела? – Илар вновь уселся на пуфик. – Мои дела… Да ничего… Закончил технологический колледж – это было уже через два месяца после того, как ты исчезла… Ну вот. Потом – летные курсы… Правда, поступил я не с первого захода, потому что хандрил… гм… но потом взял себя в руки – и поступил в Училище. Не стану лукавить – дядюшка помог. Там был дикий конкурс… Как видишь, я кругом ему обязан…

Илар запнулся, но видя, что лицо хозяйки все еще выражает интерес к его личности, продолжил с большим энтузиазмом.

– Сейчас работаю техником-пилотом в Экспедиции при Институте Темпоральных Исследований. Заинтересовался историей. Хочу поступать на исторический факультет при нашем Институте. Посчастливилось: удалось попасть в полевую работу. Мне действительно повезло. Мы ведь по большей части все в простое находимся или обслуживаем Опорные Пункты – рутина, а тут – полевая экспедиция, прямой контакт и все такое прочее… Чертовски интересно! Да и для общего развития полезно. Теперь, к примеру, я знаю древнегреческий. Конечно, Гомера в подлиннике мне не одолеть, но объясняться с аборигенами на бытовом уровне могу довольно сносно…

– Слушай, у тебя есть закурить? – неожиданно сказала хозяйка, с надеждой глядя на гостя.

Илар машинально хотел ответить, что нет, что он бросил курить, но тут же вспомнил о сигаретах, специально взятых им с собой для Елены, с которой он был близок когда-то и которую не мог забыть. Та Елена курила. Та Елена вообще много чего делала…

Он расстегнул молнию на поясной сумочке, вытащил сигареты и, стараясь, чтобы движения его не выглядело пренебрежительным, бросил пачку на кровать. Елена проворно выдернула сигарету своими удлиненными наманикюренными ногтями и прикурила ее от масленого светильника, стоящего у изголовья ее ложа. (Ложа любви, подумал Илар.)

– Ах-х-х, какое блаженство! – сказала она, выдыхая медвяный дым и томно закатывая глаза. – Ты даже представить себе не можешь, какую гадость я здесь иногда курила, чуть ли не полынь. Потом пришлось бросить. Все время на людях, сам понимаешь… Ладно, что там вспоминать, лучше посмотри, как я живу, – сказала она и сделала царственный жест рукой, как бы милостиво разрешая гостю обозреть и оценить ее апартаменты.

– Шикарно! – вполне искренне ответил Илар, осматривая мраморные стены, украшенные золотом и лазурным камнем.

Потолок из кедрового дерева был покрыт украшениями из чистого золота с той варварской щедростью, которая была характерна ранним историческим эпохам. В дальнем углу будуара стояла бесценная арфа с инкрустациями из золота и слоновой кости, изображающих животных. Все это могло быть восхитительными музейными экспонатами, любование которыми приносило эстетическое удовольствие. Но постоянно жить в этаком холодном благолепии современному человеку, привыкшему к функциональному дизайну, было бы совершенно невыносимо. Во всяком случае, на его, мужской взгляд.

– Послушай, Елена, – вернулся он к более насущным проблемам, – скажи мне, ради всех богов Олимпа, зачем ты это сделала? Почему ты стала НЕВОЗВРАЩЕНКОЙ? Что тебя прельстило здесь?

– Как это «что»?! Свобода, мой милый, свобода! Возможность реализовать себя как можно полнее. Вот цель, ради которой только и стоит жить. – Она победоносно взмахнула рукой, но лицо ее исказила гримаса отвращения: – Невозвращенка, отщепенка, диссидентка, извращенка – все эти словечки из вашего рабского лексикона есть верный признак потери обществом духовной и физической свободы.

– Если ты намекаешь на Попечителей, то, уверяю тебя, их пришествие, в конечном счете, обернулось благом для землян.

– Плевать на кваков. С ними ли, без них, все равно мы остаемся рабами механизированного общества. – Елена выпустила струю дыма в потолок, и вместе с дымом временно улетучился ее обличительный пафос; она склонила голову и посмотрела на собеседника взглядом провинившейся кошки. – Ты прости меня, Илар, я, конечно же, поступила с тобой по-свински… Но у меня не было выбора. Впрочем, я не очень кривила душой, когда решила познакомиться с тобой. Ты мне действительно нравился… и до сих пор нравишься как человек. Но скажу тебе честно, мой идеал – зрелый мужчина. Если ты понимаешь, что это такое. Ну да ладно… Вот так – через тебя – я завела нужные мне знакомства… Я была настойчива, а кое с кем и покладиста… А как я добыла поддельный диплом бакалавра истории – не хочется и вспоминать. – Елена по-женски часто делала нервные затяжки, держа сигарету вертикально. – Вот… и в результате попала я в состав археологической экспедиции Денверского университета. Нас было пять человек, мы изучали Микенскую Грецию XIII века до н. э., прежде чем ей превратиться в руины. Эта эпоха идеально подходила для моих планов. Не буду рассказывать, как я инсценировала свою гибель, важно, что я сумела стать той женщиной, о которой мечтала с детства. Я читала миф о прекрасной Елене, не подозревая, что читала о себе самой…

Елена грациозным движением поднялась со своего ложа, затушила окурок в большой плоской раковине и закурила новую сигарету.

– Поверь, – сказала она, вновь взобравшись на кровать, – мне нелегко было ею стать. Многое пришлось мне испытать, пока я добралась до Спарты. Прежде всего, необходимо было обеспечить себе подходящую «легенду».

– Но как тебе удалось выдать себя за царскую дочь?!

– Я была дерзка. Набралась наглости и заявилась во дворец Тиндарея и объявила ему и его жене Леде о том, что я их дочь, вернее, дочь, которую родила Леда от связи с самим Зевсом. Я поведала им о том, что созревание плода и роды произошли в то время, когда он, Тиндарей, отсутствовал по государственным делам. А он и в правду отсутствовал довольно часто и подолгу. По воле Громовержца, сказала я этим простакам, меня, месячного младенца, перенесли быстрокрылые боги в далекую страну Америку, где и воспитывалась я, пока не стала взрослой. А зовут меня Еленой, прошу любить и жаловать.

Тиндарей был так тщеславен, что сразу поверил, будто сам тучегонитель, могущественный Зевс польстился на его жену. Это ли не лучшее доказательство его, Тиндарея, отменного вкуса. Только царь высказал робкое удивление по поводу того, что любезная женушка словом не обмолвилась ни о чем подобном. – Из уст хозяйки дома вырвался смешок, будто разбился хрустальный бокал; затем она продолжила с воодушевлением:

– Леда, из того же тщеславия, не стала уличать меня во лжи. Мало того, умело подыграла, сказав по поводу своего умолчания, что была связана клятвой, данной богам. Бедный рогоносец вновь поверил своей супруге, как и в первый раз, когда Леда родила ему «от Зевса» сына Полидевка. (Еще один «хрустальный бокал» разбился вдребезги.) Так я начала свою карьеру Елены Прекрасной.

Илар расстегнул ворот костюма, ему было жарко.

– За одно только упоминание об Америке в присутствии местных жителей, – сказал он осуждающе, – тебе может быть предъявлено обвинение в умышленном создании парадокса. Однако мало того, ты, по собственному твоему признанию, активно вмешалась в Историю. А это настолько серьезное преступление, что…

– …что ты, – едко продолжила Елена его фразу, – как лояльная букашка, считаешь своим долгом сообщить, куда следует.

Глаза ее засветились недобрым огнем. Она решительно погасила сигарету, будто приняла какое-то окончательное решение.

– Не в обиду тебе будет сказано, Елена Владимировна, но вы, русские, только потому всегда страдали, что никогда не уважали закон. Вы природные анархисты и революционеры… И твое увлечение мемуарами этого э-э-э… Савенкофф – лишнее тому подтверждение. – Илар, видя, что его замечания раздражают Елену все больше, смягчил словесный напор. – О'кей! В угоду вашей природной слабости, я не стану сообщать в Бюро, но ты должна добровольно вернуться со мной… – Он снял с руки запасной браслет. – Вот, взял идентификатор для тебя, чтобы ты могла пройти через охранное поле.

Елена вспыхнула гневом и закричала, сжав кулачки:

– Но ведь это что в лоб, что по лбу – одно и то же! По прибытии ТУДА, меня отдадут под суд. Не-е-т, я не вернусь назад добровольно… – Она зло ткнула пальцем в сторону незваного гостя. – Вот за что я терпеть не могу вас! Ты даже не можешь быть порядочным мужчиной. Одна из причин моего побега как раз и заключается в том, что я искала общество, где человек что-нибудь да значит. Где он реально влияет на мир, где мужчина – рыцарь, который за свою любимую отдаст жизнь! Где женская слабость оборачивается силой, без этих жалких потуг эмансипированных идиоток. – Она перевела дыхание и продолжила с твердостью:

– Да, я хотела, чтобы мир вращался вокруг меня. Мне надоело быть ничтожной, безвестной и безликой, одной из многомиллиардных песчинок в океане вашего бредового сверхгосударства. Для суперцивилизации человек как личность просто не существует. И как бы ты не бился головой об эту несокрушимую пирамиду, находясь внутри, ты не сможешь сдвинуть ее ни назад, ни вперед, ни вбок. Я больше не могла жить в мире, где никто тебя не воспринимает всерьез. Невыносимо быть лишь жалким сексуальным придатком сильных мира того, в то время, когда я сама желала быть сильной…

Илар молчал. Он понимал, что нужно дать высказаться этой женщине, одержимой манией величия. Она давно не имела возможности излить свою душу человеку, хотя бы отдаленно ее понимающего.

– Ты же знаешь, я бросила карьеру фотомодели, как только поняла – насколько я была наивной дурочкой. Боже мой! Когда я приехала в Штаты, я же там никогошеньки не знала. Я уцепилась за эту, как мне казалось, престижную работу со всем пылом молодой идиотки. Я воображала Америку, лежащую у моих ног! Но мои судорожные попытки вырваться из обывательского болота и возвыситься над толпой, еще глубже затягивали меня в грязь. Ты знаешь, я не щепетильна… Я стелилась под каждого слюнявого менеджера, под каждого толстобрюхого продюсера, если он хотя бы в какой-то степени мог способствовать тому, чтобы мое прекрасное личико и мое тело было запечатлено на обложке журнала. И чего я добилась? Ни-че-го!

После первых относительных успехов, пошла черная полоса неудач. Ни с того, ни с сего сменился имидж секс символа. Вдруг стали модными синюшные полупрозрачные девицы типа «а ля Освенцим». Подумать только: это у американцев-то! Которые всегда тащились от баб вот с такими титьками! Суки! Только пресыщенная развратом ублюдочная культура «Нового Вавилона» могла докатиться до такого убожества.

Елена задохнулась от ненависти и, отдышавшись, продолжила:

И вот пока эти толстые задницы печатали своих тощих сучек, я прозябала на задворках третьесортных изданий для престарелых лесбиянок. Жуть! Мерзость! Веришь ли, от отчаяния я даже подумывала о пластической операции! Нонсенс! О! Сейчас я вспоминаю это с содроганием. И я перестала кого бы то ни было жалеть. Я поняла вдруг, что родиться, жить, и умереть в безвестности, утешившись грезами «Иллюзория», – вот жалкий жребий большинства людей моего времени, будь оно проклято! Но мне не нужна иллюзорная жизнь, мне нужна настоящая жизнь – с подлинными, а не картонными страстями мыльных опер. И вот я, наконец, вырвалась из того кошмара. Здесь я значу многое. Целые страны ведут из-за меня войны. – Взгляд Елены стал жесток. – Вот этой рукой я управляю Историей. И не под чужим именем, а под своим собственным! Я стала первой знаменитой женщиной в истории Земли. Понимаешь? Первой! Все эти клеопатры и помпадурши были потом, после меня, много их будет… а я одна, самая первая!

– Ну, допустим, не самая первая, – возразил Илар, любивший точность порой в ущерб вежливости, за что его часто журил двоюродный дядя по материнской линии сэр Чарльз (в прошлом весьма влиятельный сенатор, член Контрольной комиссии при Мировом правительстве). – Если вести счет времени от этого отрезка, столетием раньше тебя – в XIV веке до н. э. – была небезызвестная Нефертити – жена фараона Эхнатона, а еще несколькими веками раньше – Белокурая Хетепхерес, прародительница IV династии, мать самого Хеопса, одна из самых древних цариц мира… Если, конечно, мы не станем считать Еву…

– Заткнись! Мог бы и промолчать, твоя бестактность оскорбительна! Не надо давить своим интеллектом – я не глупее тебя. Плевать я хотела на твою Нефертити и тем более на ту Белокурую блядь… Будь они такими знаменитыми, про них бы сложили легенды. Где эти легенды? Их нет. А про меня – есть! Пусть я не первая, зато в своем роде – единственная…

– Единственная и неповторимая, – полушутя, полусерьезно закончил гость мысль хозяйки, – Елена Прекрасная!

– Да! – Елена вскинулась на постели и приняла позу дикой кошки, готовой к прыжку. – Именно единственная и неповторимая! Но моей власти мешает ваш долбаный мир! Если бы я могла, я уничтожила бы его!!!

– Ты не можешь уничтожить то, что тебя породило, иначе – уничтожишь самое себя.

– Это меня и останавливает. Но, если меня прижмут к стенке, я совершу такое…

– Ты опасная маньячка, – сказал Илар и качнулся вперед, намереваясь встать.

– Сиди! – крикнула Елена, ее рука вынырнула из-под подушки, и гость увидел черный вороненый ствол бластера. – Иначе сожгу твою твердолобую башку!

Он мельком взглянул на свое запястье, где находился психрометр: индикаторное поле почернело, это означало, что партнер по диалогу находится на грани нервного срыва и запросто может нажать на курок.

Илар почувствовал, как, несмотря на гигроскопичный слой костюма, холодный ручеек пота бежит у него по спине между лопатками. Он готов был поклясться, что нацеленный ему в лоб «Скорпфайер», имеет серийный номер АН 8888 и разыскивается Отделом Безопасности Бюро. На инструктажах их формально знакомили со списком служебного оружия, похищенного или утерянного при невыясненных обстоятельствах, но никто не считал нужным запоминать его – пусть этим занимаются службы по борьбе с терроризмом. Но в его мозгу хорошо отпечатались эти четыре восьмерки, в силу редкого сочетания цифр. Ствол, кажется, пропал как раз четыре года назад. Все сходилось.

– Ну, хорошо, – сказал он, стараясь сидеть неподвижно. – Даю слово, что гарантирую твое инкогнито. Но ты должна отдать мне свое оружие. Мы не можем допустить его появления в доисторической эпохе, это приведет к нежелательному парадоксу…

– Тебе, мой благоразумненький мальчик, сейчас надо думать не о каких-то дурацких парадоксах, а о том, как унести отсюда ноги или быть мне полезным, в противном случае, сам понимаешь…

– Хрональные парадоксы не могут быть дурацкими, это очень серьезная проблема безопасности Истории.

– На сей счет у меня имеется своя теория, – сказала Елена, презрительно улыбаясь. – Я считаю, что нет никакой так называемой чистой или первоначальной Истории, о которой вы все так печетесь. Поскольку История, среди прочего, есть результат воздействия людей на ход событий, то нет большой разницы в том, какие люди воздействуют на события – местные или пришельцы из будущего, каковыми, кстати, могут являться и кваки. Раз природа допускает подобные вмешательства, значит такое вмешательство ПРЕДУСМОТРЕНО Высшим Планом. Оно, это вмешательство, становится фактом Истории и, стало быть, говорить о парадоксе бессмысленно. Если бы я повернула ход событий в нежелательную для кваков сторону, они давно бы перехватили меня еще на старте.

– Ерунда, – резко возразил Илар. – Юридически тебе нельзя было бы предъявить обвинение за несовершенное еще преступление. А поскольку профилактические аресты теперь отменены, стало быть, изолировать тебя не представлялось возможным. Началась бы гонка во времени с еще большим запутыванием событий, образованием временных петель и как результат – дополнительное ослабление и без того нестабильной ткани континуума.

– Хорошо, – согласилась Елена, – но почему они не вмешиваются постфактум? Значит, их устраивает творимая мной история!? Ха! А ты не допускаешь мысли, мой глупый прямолинейный мальчик, что Попечители сами же тайно и направляют меня?!

– Возможно… Не берусь утверждать обратное… Нам не дано знать их планов, но зарываться я тебе не советовал бы.

– Советы будешь давать, когда станешь моим советником! Если доживешь до того дня, – оборвала его Елена, глаза ее сверкали полубезумным блеском. – В этот отрезок времени я сама творю историю! Это захватывающие чувство – играть судьбами людей. Удовольствие, получаемое от хорошо разыгранной шахматной партии, – лишь бледная тень того чувства, когда играешь живыми людьми. В данной партии я играю на стороне греков. Ты удивлен? Объясню. Потому что делать мне здесь больше нечего… Парис погиб… Гектор, единственный друг, кто понимал меня и хорошо ко мне относился, тоже пал смертью. Мой нынешний муж – Деифоб – ничтожество. Все в городе ненавидят меня! Считают меня виновницей гибели их мужчин. Они только и ждут случая, чтобы расквитаться со мной… Мерзкая толпа, вдохновляемая этой фанатичкой – Кассандрой, жаждет моей крови. Так пусть же они захлебнуться своей! Я помогу грекам взять Трою!

– Но, Елена! Это безумие!

– Напротив, это всемогущество! Мне служат самые видные мужи этой эпохи. Хочешь, я познакомлю тебя с одним из них?.. Или даже с двумя? Но сначала я должна обезвредить тебя. Учти, что мой бластер поставлен на стрельбу сериями. Так что, если хочешь спасти свою голову, а заодно и себя, – брось шлем и оружие и ляг на пол лицом вниз. Руки – за голову, и упаси тебя Бог, сделать двусмысленное движение.

Он подчинился: отстегнул ремень пояса – нейрошокер скользнул по бедру и брякнулся не пол, Елена ловко подхватила его, спрыгнув с кровати. Илар, уткнувшись носом в мозаичный пол, с горечью подумал о том, как глупо иногда попадаешься. Вроде все есть при тебе, чтобы обезопасить себя: и защитный костюм, и спецподготовка, и неотразимое оружие, а вот поди ж ты… Какой-то неучтенный инструкцией душевный порыв сводит на нет твои преимущества – и все летит к черту! Как говорил профессор: против предательства бессильны даже боги!

Хозяйка дворца позвонила в колокольчик. И сейчас же откуда-то из глубин апартаментов, откинув тяжелые портьеры, в будуар явились двое мужчин. Они деловито скрутили пленнику руки и связали их за спиной веревкой. Затем его рывком поставили на ноги.

Глава 6

Знакомься, – сказала Елена, переходя на ахейский диалект, и представила одного из мужчин. – Знаменитый Одиссей, сын Лаэрта, царь Итаки. Под видом нищего он проник в город со своим другом Диомедом.

Илар взглянул на рыжебородого человека среднего роста, физически крепкого, с гордой осанкой, но одетого в рубище, со следами ударов бича на лице. Другой был здоровенным, как самый большой шкаф, мужиком и имел столь же странный вид. От них густо пахло луком и рыцарством. Тут уж последний скептик, сомневающийся в правдоподобности мифов, беспомощно развел бы руками – против фактов трудно что-либо возразить. Легендарный Улисс живьем стоял перед ним, готовый убить пленника по первому приказу этой безумной женщины. Впрочем, он благодарен был ей хотя бы за то, что она не применила к нему нейрошокер, а лишь прибегла к веревке.

– Они пришли, – продолжила хозяйка представлять своих друзей, – чтобы похитить палладий – святыню города, но Проведение послало нам более крупную добычу, с помощью которой легко будет взять непреступную Трою.

Илар стал догадываться о планах Елены и содрогнулся от ужаса. Еще раз он убедился, сколь беспечными могут быть люди, в чьи руки доверена первоклассная техника. За свою и профессора доверчивость, а попросту говоря, преступное головотяпство, они расплатятся самой дорогой ценой, ценой гибели многих людей.

Елена приказала Диомеду увести пленника в ее тайные покои и там оставаться до утра. Когда незадачливого, поникшего духом визитера увели, она обратилась к Одиссею:

– Слушайся меня во всем, доблестный царь Итаки, и я научу тебя, как овладеть Троей. Но об этом после, а пока вот что: на заре я дам вам с Диомедом повозку для того, чтобы вывезти пленника из города. Доставите его на твой корабль. Заприте его там и охраняйте неотлучно.

– Может быть, лучше убить его, не мешкая… – возразил Одиссей.

– Нельзя! – воскликнула Елена. – Его жизнь охраняют боги. Горе тому, кто поднимет на него руку. Тогда не избегнуть смерти ни ему самому, ни его близким друзьям… ни даже мне…

Одиссей испугался и больше не проявлял инициативу.

– А теперь напряги свой острый ум, – сказала Елена гипнотическим тоном, – как только можешь, а волю сожми в кулак. Понадобится все твое мужество и культура, дабы не уподобиться жалкому варвару…

– О чем ты говоришь, Прекрасная Елена?

– Расскажу по дороге, у нас мало времени, скоро рассвет…

Елена переоделась в костюм амазонки, взяла кувшин вина, передала его Одиссею и велела следовать за ней. Быстрым мужским шагом ступала она по коридорам дворца, ее доблестный спутник еле поспевал за ней.

– У меня в конюшне стоит чудесная повозка, на которой приехал ко мне один чужеземец, – говорила она ровным голосом, словно бы и не двигалась так стремительно. – Волшебным свойством она обладает. Большие расстояния она делает короткими. Подобно крыльям Гермеса в мгновение ока она перенесет тебя, куда пожелаешь. Сейчас мы с тобой помчимся на ней к отшельнику, который живет на берегу моря в небольшой пещере. Обманом мы захватим его в плен и заставим помочь нам овладеть городом. Повозку охраняет ишак, да не простой, а заколдованный. Его мы напоим и отвлечем более интересным занятием… – Елена лукаво улыбнулась ошарашенному, дико озиравшемуся по сторонам греку.

Когда они пришли в конюшню, Франк встретил их настороженным взором, беспокойно перебирая копытами.

– Франк, милый, – ласково сказала коварная женщина, – Илар просил напоить тебя… Вот вино, угощайся.

Одиссею не раз доводилось спаивать животных смеха ради, и сейчас он сделал это довольно ловко. Когда Франк вылакал полведра неразбавленного вина, Елена, которая знала мужскую натуру лучше, чем кто-либо, вывела для него элитную ослицу из своей конюшни. Молодая кровь Франка, подогретая вином, вскипела моментально, и он помчался за вожделенной самкой, сокрушая как мелкие, так и крупные препятствия на своем пути.

Елена взглянула на свои часики, верно ей служившие уже который год (нужды в которых не ведали счастливые люди этого мира), было без одной минуты три. Другую ее руку обхватывал браслет, принесенный для нее Иларом. Конфискованный же браслет пилота она заставила надеть своего спутника. В отличие от дактилоскопических, срабатывавших только на индивидуальный папиллярный узор пальцев, наручные идентификаторы работали по радиопринципу «свой-чужой» и служили своего рода пропуском в охранную зону любому, кто бы их ни надел.

– Полезай за мной на повозку! – велела Елена и, сверкнув белыми обнаженными, такими соблазнительными ногами, забралась под тент.

Одиссей с сомнением оглядел видавшие виды деревянную телегу, качнул это хлипкое сооружение своей могучей рукой и, совсем как заядлый автомобилист, пнул ногой шаткое деревянное колесо, обитое для прочности бронзовым ободом.

– Послушай, женщина, – сказал он голосом, в интонации которого уже не чувствовалось былого восхищения, – ты ничего не перепутала? Точно ли это повозка богов? И где же быстрокрылые кони?

– Не нужны ей кони, ёлки зеленые, – сказала она, начиная сердиться, – и вообще, эта повозка лишь маскировка. То, что нам нужно, находится здесь… Залазь ко мне, я все тебе покажу и растолкую.

Одиссей перемахнул через борт телеги и присоединился к очаровательной предводительнице. Внутри, под матерчатой крышей, вдвоем им было тесно. Но Одиссей с наслаждением переносил эту тесноту, потому что она позволяла ему ощущать прекрасное тело Елены; и он ощущал его ненароком, а под конец и просто в открытую.

– Не увлекайся! – Елена дернула плечом. – Мы пришли сюда не за этим…

Она раскидывала сено, которым Илар замаскировал телепортатор. Низкий полог не позволял выпрямиться, все приходилось делать на четвереньках, в малопристойной позе.

– Смотри, – указала Елена на обнажившийся аппарат. Вот как раз то, о чем я тебе рассказывала. Можешь называть это колесницей…

Аппарат выглядел солидно, мощно, таинственно.

– О! – уважительно произнес Одиссей и осторожно погладил прохладный металлический бок телепортатора. – Клянусь всеми богами, эту штуку действительно ковал сам Гефест! Правда, довольно-таки маловато украшений… Значит, колесница, говоришь… – его вновь одолели сомнения, но другого рода. – Прости за тупость, златокудрая, но я по-прежнему не вижу здесь ни крыльев, ни ко… гм… да и маловата она для двоих. Не уместимся… Опять же и держаться-то не за что. Ежели произойдет чудо, и она помчится, как бы не сверзиться с нее. Нет, тут что-то не так. Боюсь, обманул тебя чужеземец проклятый. Знаешь, на что это походит? На алтарь. Может, это алтарь? А, Елена?

– Хватит дискуссий, пусти меня… – Елена уже разобралась в модификации аппарата, включила подсветку индикаторов, проверила мощность аккумуляторных батарей и запустила генератор вихревого поля, обеспечивающего внепространственную переброску материальных объектов. Рубиновые столбики плясали на шкале, показывая относительную стабильность континуума.

– Зачем ты зажгла огонь?! – Хитроумный царь Итаки отдернул руку от телепортатора и подозрительно воззрился на свою спутницу: его раздирали противоречивые чувства – сексуальное возбуждение и страх.

– Это не огонь, просто свет, он не обжигает.

– О, мать моей матери! Колесница, у которой нет колес! Огонь, который не жжет… Я, должно быть, сплю, ущипни меня!

У Елены от гнева потемнело в глазах, едва сдерживаясь, она подтолкнула дотошного грека к аппарату:

– Ступай ногами на платформу. – Последнее слово было сказано по-американски.

– Мне не понятны твои слова, женщина…

– Забирайся на алтарь, живо!

– О, Прекрасная Елена! – воскликнул легендарный Улисс побледневшими губами. – Ты хочешь принести меня в жертву богам?!

– Не говори глупостей, это вовсе не алтарь. Сейчас не время играть в слова. Сам все увидишь и поймешь. Ну же, хватит трястись, как овечий хвост, будь же, наконец, мужчиной! Сейчас мы помчимся быстрее мысли, так что делай, как я, держись за меня! Обними меня крепко! – Уста ее источали мед любви, в глазах же метались гнев и презрение.

Одиссея охватил ужас. На мгновение ему показалось, что эта прекрасная женщина превратилась в жуткую гарпию. Инстинктивно он схватился за рукоять меча, но Елена притянула грека к себе, обняла, и тот забыл обо всем на свете, сжимая в объятиях божественное тело.

И вдруг в самый счастливый миг его грубо оттолкнули. Одиссей скатился с «алтаря» на землю, неведомо откуда взявшуюся. Он вскочил и хотел было воззвать к богам, но Елена зажала ему рот своей маленькой, но крепкой ладонью.

– Вот мы и прибыли, – прошептала она, тяжело дыша ему в ухо.

Древний грек был ошеломлен как быстротой, так и способом передвижения, при котором не успеваешь осознать ни скорости, ни самого движения. Голову его обнесло обморочной волной, чувства пространства и времени были дезориентированы. Наконец, он овладел собой и, тяжело дыша, огляделся вокруг.

Ярко светила луна. Доносился шум прибоя. Они были на берегу моря. «Алтарь-колесница», потеряв по дороге телегу, стояла возле входа в небольшую пещеру. Странной была эта пещера, жутковато-таинственно подмигивали какие-то огоньки в глубине ее. Вход прикрывала едва заметная мерцающая пелена, точно марево над камнями в жаркий полдень. Но сейчас стояла ночь, и все было как во сне.

Елена велела Одиссею занять позицию возле входа в хроноджет, который воспринимался греком в виде огромного валуна с пещерой внутри.

– Сейчас я вызову отшельника, – сказала Елена, – и как только он выйдет, хватай его, но не убивай, а лишь свяжи.

Она прокашлялась, пробуя низкие тона, и, подражая голосу Илара, начала громко взывать к обитателю пещеры на неведомом Одиссею языке. Царь Итаки вновь содрогнулся, вновь почудилось ему, что прекрасная Елена стала походить на мифическое существо. Теперь она казалась ему сиреной. Ее голос пугал, и он, мужественный Улисс, зажал себе уши руками, чтобы не слышать чуждые звуки и чтобы подавить в себе безумие, все сильнее охватывающее его детскую душу.

Долго взывала Елена странным незнакомым голосом, пока, наконец, отшельник не очнулся от своего тяжелого сна. Кряхтя и шатаясь, шел он, чтобы отпереть входную дверь своей магдебургской квартиры (по его мнению, сейчас было три часа утра славного 2075 года), шел и тихо бранился по-немецки: «Матильда, это черт знает какое свинство… Шляешься по ночам… Сколько раз говорил тебе – бери с собой ключи… и не клади в бокал так много льда – простудишь горло. И вот результат: орешь мужицким голосом, как какой-нибудь таксист…»

Подойдя к выходу, Хейц машинально приложил ладонь к дактилоскопу и, споткнувшись о порог люка, вывалился наружу, где и был схвачен Одиссеем.

– Разожми ему рот, – приказала Елена своему сообщнику уже собственным ангельским голосом.

Лезвием кинжала Одиссей разжал пленнику зубы. Елена достала маленький керамический флакон и влила его содержимое в глотку профессора. Тот закашлялся, изрыгая проклятия в адрес своей чокнутой жены, но сонное зелье все же попало внутрь, и профессор, будучи и без того накачен снотворным, через минуту уснул.

Елена велела Одиссею подтащить безвольное тело отшельника ко входу в пещеру и приложить его руку к определенному месту. Она прижала ладонь профессора к дактилоскопическому идентификатору. Раздалось натужное гудение, потом – щелчок: панель зажглась зеленым светом, и Привратник вновь убрал защитное поле дверей.

– Держи руку старика в таком положении, пока не дам сигнал… – распорядилась она и нырнула в люк хроноджета.

Первым делом Елена выключила все охранные системы. Затем она стерла из памяти Привратника файлы с дактилоскопическими отпечатками профессора Хейца и техника-пилота Илара Кирке и ввела свои данные. Отныне она становилась хозяйкой хроноджета, все остальные – персонами нон грата и могли войти только с ее разрешения.

Довольная собой, Елена вышла под звездную ночь, по-мужски вытерла с лица выступивший пот и сказала Одиссею:

– А теперь подними отшельника и неси его в пещеру. Входи смело, я сняла заклятье…

Царь Итаки легко поднял сухощавое тело старца, сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и ступил под темные своды пещеры, где звуки шагов странным образом гасли, словно придушенные. Много чудесного и непонятного увидел Одиссей в пещере отшельника. Ни один из предметов, находящихся здесь, невозможно было сравнить с чем-то знакомым из повседневного быта древних греков.

Одиссей косил глазами по сторонам, как испуганная лошадь, но приказ выполнил по-военному быстро и четко. Отшельника взгромоздили на ложе. Елена затянула ремни, спеленавшие бывшего хозяина пещеры, точно младенца. Проделав все необходимое, они вышли наружу, и Елена задраила люк.

– Сейчас я вернусь в город с помощью этой штуки. – она указала на здешний телепортатор. – Можешь называть это «машиной».

– Но, Елена, давеча, помнится, ты называла это алтарем, еще раньше – колесницей, теперь – машиной… Не слишком ли много имен для одной вещи?

– Мир богов сложен и многообразен. У богов есть много вещей и понятий, названия которых неведомы смертным. Я открываю тебе одно из таких названий. Для тебя это новое слово. Запомни его, чтобы мы в дальнейшем могли понимать друг друга.

– Ошибаешься, прекрасная, я отлично знаю, что такое машина и прекрасно в них разбираюсь. Если тебе угодно знать, то на родине меня называют «великим механиком».

– Представляю, какие у вас там машины… – язвительно усмехнулась Елена. – рычаги и вОроты…

– Это лишь простейшие элементы машины, а у нас есть…

– Довольно, довольно! – подняла руку Елена. – Нам некогда обсуждать великие технические достижения древ… э-э… греков… Итак, с помощью этой машины я вернусь в город. Тебе придется сделать то же самое, но позднее. Я научу тебя, как пользоваться «машиной». Ты должен преодолеть свой страх перед ней, иначе не взять вам Трою.

Царь Итаки изобразил на лице готовность и бесстрашие. Эта гримаса была страшною. Елена усмехнулась уголком рта и продолжила:

– Зажжешь факел и дашь сигнал своим, чтобы они явились сюда. Скажешь им, чтобы они забрали «машину» и отнесли ее на твой корабль в дополнение к первому пленнику, а потом сделаешь так…

После того, как Елена подробно объяснила Одиссею, как пользоваться «машиной» и посветила его в свой план захвата города и убедилась, что грек ее правильно понял, она, окрыленная предвкушением будущей победы, легко вспорхнула на платформу телепортатора.

– До свидания, Одиссей, – засмеялась она, – надеюсь, мы скоро станцуем на развалинах этого проклятого города!

Она потянулась к кнопке пуска, но Одиссей вдруг вспомнил:

– Постой, Елена! У меня же нет огня!..

У Елены неприятно похолодело в груди. Она подумала, что вот из-за таких непредусмотренных мелочей иногда срываются самые хитроумно разработанные планы. Возвращаться – плохая примета. Потом она убедила себя, что, в принципе, никуда она еще не двигалась, значит, и не возвращается. Но на сердце остался неприятный осадок предчувствия какого-то несчастья.

Елена раздраженно вскинула бластер и всадила заряд в ближайшее сухое дерево. Яркая вспышка ослепила на миг Одиссея, но он все же успел увернуться от падающего дерева. Горящий ствол рухнул на землю, разбрасывая искры во все стороны. Одиссей воздал хвалу Зевсу за то, что его дочь, обладая мощным оружием своего отца, решила встать на сторону греков в этой битве. Златокудрая дочь Зевса нажала кнопку – и пропала, словно мрачный тартар поглотил ее.

Глава 7

Илар энергично сжимал и разжимал пальцы, чтобы восстановить нормальное кровообращение в связанных руках. Его охранник дремал, богатырским плечом опершись о стену. Сколько ни ломал голову пленник над тем, как ему выбраться из ловушки, устроенной Еленой, выхода не находил. Удача явно была не на его стороне. Эта чертова баба все предусмотрела. Теперь он видел со всей отчетливостью, что его карьера, едва начавшись, с позором закончилась, да и сама жизнь висит на волоске. И никто не помешает предательнице перерезать этот волосок.

Внезапно всколыхнулась тяжелая портьера и в комнату бесшумной тенью скользнула Елена. Но чуткий Диомед вздрогнул от внутреннего толчка, вытер с губ слюну и принял боевую стойку. Увидев сообщницу, он расслабился, довольная улыбка заблестела на его нарочно перепачканной физиономии.

– Ну, как вы тут без меня? – поинтересовалась Елена, ставя кубки с вином на витиеватый, восточного типа столик. – Не было ли тревоги в доме?

– Слава богам, пока все тихо… О! Вино! – воскликнул Диомед и схватил ближайший кубок. – Вот хорошо, а то в глотке все пересохло.

Он залпом выпил свою порцию и потребовал еще.

– Я принесу кувшин, – сказала заботливая хозяйка, – а ты напои пленного.

Диомед хотел было выпить из кубка, предназначенного для Илара, но передумал, вспомнив, что Одиссей велел ему во всем слушаться Елену. Он нехотя поднес золотой кубок к пересохшим губам пленника. Тот, давясь и кашляя, выпил содержимое. Страшной гадостью было это вино на вкус, да к тому же изрядно разбавленное, но жажду оно утоляло прекрасно.

Вернулась хозяйка с амфорой, полной вина. Диомед жизнерадостно принял сосуд и опустошил его до половины несколькими мощными глотками. Однако, изрядно же он понервничал и попотел, находясь один в глубоком вражеском тылу. Теперь нервные и физические затраты требовали возмещения. Вино, наполнив воина до самого горла, полилось через край, заструилось кровавого цвета струйками по щекам, груди и животу.

– Хва-а-тит! – зло сказала Елена, отбирая амфору у гостя, не знавшего меры. – Ты мне нужен трезвым. Скоро рассвет. Сейчас вернется Одиссей и вам нужно будет подготовиться к возвращению в лагерь.

Диомед громко, с клокотанием, отрыгнул и подошел к пленнику, который неподвижно лежал в неестественной позе.

– Что нам делать с этим варваром? Возьмем с собой? – спросил грек, носком сандалии поддевая безвольное тело Илара.

– Да, – ответила Елена, – Отвезете его на корабль Одиссея и хорошенько привяжите к мачте.

– Мы свое дело знаем… – пробурчал Диомед, заинтересованно разглядывая чудные доспехи пленника. – Клянусь стрелами Аполлона, даже они не смогут пробить этот панцирь. Сразу видно – работа высокого мастера, если не самого хромоногого Гефеста… Э! Да он, кажется, уснул смертельным сном. Зачем ты отравила его, коварная женщина! Лучше бы я убил его в честном бою, – глаза Диомеда сверкнули гневом, – и по праву бы забрал его доспехи.

– Напрасны твои обвинения. В его кубке было сонное зелье. Я усыпила его, чтобы меньше было хлопот. Успокойся, выпей еще…

– Благодарю, хозяйка, – поспешно отказался воин. – У меня и так в животе булькает. Пойду лучше встречу Одиссея. Вдруг ему понадобится подмога.

* * *

Одиссей отломил большой горящий сук и стал вращать им над головой. Раздуваемое ветром пламя слилось в ярко-огненный круг, хорошо видимый в ночи. Вскоре со стороны лагеря греков вспыхнули ответные сигналы факелами. Огни вытянулись в цепочку, явно приближающуюся к месту, где находился Одиссей. Потом огни скрылись в чаще деревьев и долго не появлялись. Но вот послышались голоса, треск ломаемых веток, и на берег из ближайшего леска вынырнула группа воинов. Красные блики огня факелов плясали на их полированных медных и бронзовых доспехах и острых копий. Отряд состоял из самых смелых и опытных воинов во главе с Менелаем, несчастным мужем, так коварно обманутым неверной женой. Одиссей сразу узнал его статную фигуру и аккуратно подстриженную бороду.