Безмолвные осколки

Глава 1. Осколки Бытия

Воздух в кабинете Посла Душ был густым от напряженного ожидания. За тяжелыми бархатными шторами бушевал вечерний город, но здесь, в центре комнаты, время замерло. На полированном столе из темного дерева, между стопками дипломатических донесений и карт, лежали они – два свидетельства чуда.

Первое – тот самый, теплящийся ровным светом осколок, найденный Корбином. Второе – мрачный Собиратель Душ, чья вращающаяся воронка из теней казалась зловещим контрастом нежному сиянию.

Кай стоял, опершись руками о стол, его взгляд не отрывался от осколка.

– Они все здесь, – тихо сказал он.

– Все, кого это касается. Сайлас, Тереза, Лион, Айви, Лира… Идрис предупредил, что чем больше нас, тем стабильнее будет связь.

Корбин, прислонившись к косяку двери, мрачно хмыкнул. Его грубая, привыкшая к лесу натура плохо переносила эту кабинетную тесноту и тягостное ожидание.

–Тереза обещала, что Финни придет сразу, как закончит свои вычисления. Говорит, он не вылезает из лаборатории с тех пор, как мы ему сообщили.

Дверь бесшумно открылась. Первой вошла Айви, ее платье цвета ночи сливалось с тенями в углах. За ней, тяжелой, уверенной походкой,

– Сайлас и Тереза, а между ними – подросший Лион, с любопытством и надеждой в глазах. Они молча заняли места вокруг стола. Вопрос, витавший в воздухе, был задан без слов.

Кай взял Собиратель Душ и осторожно, с затаенным дыханием, поместил светящийся осколок в центр артефакта, в самое сердце вращающейся тени.

Произошло не взрыв, не вспышка. Мир… зазвучал иначе.

Из Собирателя вырвался веер тончайших лучей света – не ярких, а призрачных, мерцающих. Они пронзили стены комнаты, устремились в ночь, указывая направление. Десятки, сотни нитей, тянущихся в разные концы мира. Комната наполнилась тихим, едва уловимым гулом – симфонией потерянных душ.

– Великие Силы… – прошептала Тереза, прижимая руку к груди.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился Финни. Его обычно безупречный пиджак был помят, волосы всклокочены, а в глазах горел огонь одержимого открытием. В руках он сжимал испещренный формулами свиток.

–Вы были правы! – выпалил он, не здороваясь.

– Это не просто энергетические следы, не эхо! Это… это невероятно!

Он подбежал к столу, его взгляд метнулся от сияющего осколка к мерцающим лучам Собирателя.

– Я провел анализ магической сигнатуры вашего осколка. И сопоставил ее с глобальными течениями магии за последние пять лет. Те аномалии, что мы списывали на последствия восстановления мира… Корбин, то, что ты видел в лесу… Они живые.

Он развернул свиток, показывая сложные диаграммы и схемы.

– Элис не просто разбила свою душу. Она… инкапсулировала свои самые сильные эмоции, свои ключевые качества. Каждый осколок – это не часть пазла. Это самостоятельное существо. Кристаллизовавшееся чувство. Со своей собственной силой и, возможно, волей.

Воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом Собирателя.

– Существо? – нахмурился Сайлас.

– Что ты имеешь в виду?

– Представьте себе не объект, а… дитя, рожденное из самой сути Элис, – пытался объяснить Финни.

– Один осколок может быть ее безграничным состраданием. Другой – ее несгибаемой волей. Третий – той самой тихой грустью, что она всегда носила в себе. Они не просто светятся. Они чувствуют. Они, возможно, страдают, не понимая, кто они и что с ними произошло.

Корбин мрачно смотрел на лучи, уходящие в ночь.

–Значит, мы не охотники за сокровищами. Мы… собиратели потерянных детей.

– Именно! – воскликнул Финни.

–И это меняет все! Вы не можете просто найти их и силой запихнуть в этот… Собиратель. Их сила слишком велика. Если попытаться взять силой, осколок может просто разрушиться, или, что хуже, выпустить свою мощь наружу. Последствия могут быть катастрофическими.

Он обвел взглядом всех присутствующих, его лицо стало серьезным.

– Нам придется не просто найти каждую часть. Нам придется… исцелить их. Помочь им вспомнить, кем они были, чьей частью являются. Успокоить их горе, усмирить их гнев, ответить на их любовь. Только тогда, когда осколок обретет покой и понимание, он добровольно войдет в Собиратель Душ.

Кай медленно выдохнул. Он посмотрел на теплящийся в центре артефакта осколок – на тот, что был их надеждой. А теперь оказался лишь первой ступенью на невероятно сложном пути.

– Значит, это не охота, – тихо сказал Кай.

– Это паломничество. К каждому из них.

Он поднял взгляд на своих друзей, на свою семью. В их глазах читалось то же понимание, та же решимость.

Тогда мы исцелим их всех. Одного за другим. Ради нее.

Глубоко в недрах мира, на самом краю Хромии, где даже камень казался мертвым и забытым, зияла входом в заброшенную пещеру. Влажный, соленый воздух смешивался с запахом гнили и старой крови. В самом сердце этого каменного гробового склепа, в кромешной тьме, притаился он.

Создатель.

Некогда могущественный архитектор реальности, а теперь – израненное, обессиленное существо, зализывающее свои раны в добровольном изгнании. Его форма, некогда сияющая и совершенная, была теперь искривлена и покрыта шрамами, оставленными этими… этими Безсловными. Каждое движение отзывалось болью, напоминая о поражении, о потере Источника, что питал его силу. Теперь он был лишь тенью, пленником собственного бессилия и ненависти.

Внезапно, тишину разрезал не звук, а ощущение. Тяжелое, густое, словно воздух превратился в свинец. Тьма перед ним сгустилась, закрутилась в вихрь, и из нее проступила фигура.

Это была не материальная форма, а скорее, сгусток искаженного света и ярости. Она пульсировала багрово-черным сиянием, и от нее исходила такая мощь, что даже камни под ней трескались с тихим хрустом. В этой силе не было ничего созидательного – лишь чистая, необузданная разрушительность.

–Я чувствую твою боль, – прозвучал в его сознании голос, лишенный тембра и пола, лишь ледяная, режущая мысль.

–Я чувствую твою ненависть. Они отняли у тебя твое право. Они думают, что победили.

Создатель медленно поднял голову, его глаза, тусклые угольки, сверкнули интересом. Он не видел в этой сущности угрозы – он видел родственную душу.

– Кто ты? – его собственный мысленный голос был похож на скрежет камня.

– Я – возможность. Я – месть. Они ищут осколки. Они хотят собрать ее воедино, вернуть свою святую. Их сила будет расти с каждой найденной частью.

Сущность приблизилась, и Создатель почувствовал, как его шрамы заныли с новой силой, отзываясь на ее энергию.

– Я дам тебе силу. Силу, которой ты жаждешь. Силу, чтобы сокрушить их. А ты… ты поможешь мне собрать осколки. Быстрее их. Хитрее. Мы найдем их первыми. Твои знания реальности и моя… ярость. Мы – идеальные союзники.

Искушение было сладким, как яд. Сила. Месть. Возможность снова вернуть контроль, отнять у них их надежду. Это было слишком заманчиво.

Создатель с трудом поднялся на ноги, его искалеченная форма выпрямилась, впитывая обещание мощи, исходящее от сущности.

– Я слушаю, – прошипел он.

И в этот момент, глядя в самый эпицентр этого багрово-черного сияния, в эту пульсирующую сердцевину чистой ненависти, он узнал. Узнал уникальный узор, тот самый, что он чувствовал пять лет назад, в последний миг своего поражения. Это была не просто сущность.

Это была Элис.

Точнее, ее часть – осколок Гнева.

Глава 2. Правила охоты

Решение было принято молча, без лишних слов. Оно витало в воздухе с того момента, как Финн произнес свои роковые слова. Паломничество. Они не могли больше ждать.

Небольшой отряд покинул здание посольства в предрассветных сумерках, когда город только начинал пробуждаться, и его улицы были пустынны. Их планы были просты: используя Собиратель Душ как компас, выбрать ближайший и самый яркий из лучей и двинуться по нему.

Они прошли не больше пары кварталов, погруженные в свои тяжкие мысли, как вдруг из переулка к ним бросилась легкая, почти бесшумная тень. Это был один из Безсловных, молодой разведчик, его лицо было бледно от напряжения, а в глазах горел тревожный огонек. Он почтительно, но стремительно кивнул Сайласу и Каю.

– Лидер. Капитан. Мы получили донесения с южных застав, – его голос был сдержанным шепотом, но в нем слышалась сталь.

– Явления. Странные, необъяснимые. Искажения реальности, которые пляшут и меняют ландшафт. Местные говорят о вспышках света, рождающих из ничего цветы посреди пустыни, или о тихих зонах, где гасится любая магия.

Сайлас нахмурился, его опытный взгляд сразу уловил нестыковку.

– Аномалии бывают. Мир до сих пор залечивает раны.

– Так и мы думали, лидер. Но… это не просто слухи. Это уже товар, – разведчик сделал паузу, глотнув воздух.

– По всему югу, да и здесь, в городе, уже гуляют слухи. Говорят, что это не просто искажения. Говорят, что это чистые сгустки силы, подобной которой мир не видел со времен… ну, вы понимаете. Источники невероятной мощи. И многие гильдии – наемники, маги-авантюристы, коллекционеры – уже получили заказы на их поиск и извлечение. Цены баснословные.

Повисла тяжелая, ледяная тишина. Корбин сжал кулаки, и по его лицу пробежала тень ярости. Тереза закрыла глаза, словно помолившись. Лион смотрел на взрослых, читая ужас в их глазах.

Каю не нужно было смотреть на остальных. Он чувствовал то же самое – холодную волну отчаяния, смешанную с гневом.

– Кто-то опередил нас, – тихо, но четко произнесла Айви, ее голос был похож на звук ломающегося льда.

– Кто-то знает об осколках. И кто-то… специально превратил их в наживку. В приз для каждого алчного охотника за сокровищами.

– Они не знают, за чем охотятся», – прошептала Лира, прижимая руки к груди.

– Они думают, что это просто сила. Артефакт. Они… они попытаются взять их силой. Использовать.

Финни побледнел.

– Боже правый… Любая попытка грубого воздействия, любая попытка подчинить осколок… Он может не выдержать. Высвободить свою мощь. Или… или исказиться сам, и исказить того, кто к нему прикоснется.

Они стояли посередине города, и первый луч солнца упал на мостовую, но он не принес облегчения. Он лишь подсветил их лица, окаменевшие от осознания.

Гонка началась. Но это была не просто гонка за спасение. Это была гонка против времени и против армии невежд, которых натравили на хрупкие, страдающие души, даже не подозревая об этом.

Кай поднял голову, и в его глазах зажегся знакомый огонь решимости, но на этот раз отточенный, как лезвие.

–Меняем план. Мы не просто идем исцелять. Мы идем, чтобы опередить палачей.

Конечно. Вот сцена в пещере, которая идеально встраивается в общую картину и раскрывает вашу задумку.

Глубоко в недрах Хромии, в сердце заброшенной пещеры, воздух трепетал от сконцентрированной мощи. Искривленная фигура Создателя больше не была сгорбленной от отчаяния. Теперь он стоял прямо, его шрамы слабо пульсировали багровым светом, впитывая энергию, что исходила от его нового союзника.

Осколок Гнева, висящий в центре пещеры, был похож на дремлющее черное солнце. Его багрово-черное сияние отбрасывало на стены неверные, пляшущие тени, а тихий гул, исходящий от него, был слышен не ушами, а самой душой – это был скрежет сломанной надежды.

– Они двинулись, – прорезал сознание Создателя ледяной голос. В нем не было удивления, лишь удовлетворение.

–Маленькая группа спасителей. Они верят, что отправляются в паломничество.

Создатель медленно повернул голову, его угольки-глаза отражали пульсирующую сердцевину осколка.

– Значит, твой план сработал. Слухи разрослись.

Багровый свет вспыхнул ярче, и в нем заплясали искры злорадства.

– Слухи? Я не сеяла слухи. Я сеяла истину. Ядреную, обезличенную, лишенную всякого сострадания. Я шепнула в сны алчных магов о чистой, необузданной силе. Я послала видения лидерам гильдий о славе и богатстве. Я вложила в уши королям мысль о оружии, что переломит ход любой войны.

Сущность приблизилась к Создателю, и он почувствовал, как его собственная ненависть отзывается ей, усиливаясь.

– Они теперь видят то же, что и твои враги – сияющие маяки на своей карте. Но где твои «спасители» видят страдающие души, весь остальной мир видит лишь артефакты невероятной мощи. Приз, ради которого не жаль убить.

Создатель издал низкий, похожий на скрежет, звук – подобие смеха. Картина, которую рисовал осколок, была прекрасна в своем коварстве.

– Пусть их «паломничество» превратится в гонку. Пусть каждую дверь, в которую они постучатся, уже выломают. Пусть каждую тропу, по которой они пойдут, уже протоптали орды искателей приключений, жаждущих сорвать плод, не ведая, что он ядовит.

– Они будут вынуждены пробиваться сквозь толпы невежд. Тратить время, силы… рискуя, что какой-нибудь болван с заклинанием подчинения спровоцирует катастрофу, – с наслаждением протянул Создатель.

– Именно так, – голос осколка прозвучал как окончательный приговор.

–Пока они будут вытаскивать детей из-под обрушившихся стен, вызванных чужой жадностью, мы будем действовать. Нас не отягощает мораль. Нас не замедляет сострадание. Мы возьмем то, что нам нужно. Силу, что прячется в других осколках. И когда они, израненные и обессиленные, доберутся до финиша… их будет ждать не спасение, а мы. И новая, совершенная реальность, выкованная из Гнева.

Багровый свет заполнил пещеру, став почти осязаемым. Создатель вдыхал эту энергию, эту чистую, необузданную волю к разрушению. Его собственная сила, когда-то тратившаяся на архитектуру мироздания, теперь пробудилась с новой, уродливой целью – творить не для жизни, а для смерти.

–Одних дикарей-наемников будет мало, – проскрежетал он, и его голос заставил вибрировать каменные стены.

– Им нужен достойный противник. Или несколько.

Он протянул свою изуродованную руку. Тени у его ног зашевелились, поползли по его руке, как черные змеи, и смешались с багровым сиянием осколка. Из этого кокона тьмы и ненависти он начал лепить. Он не создавал плоть и кровь – он высекал саму сущность противодействия.

Первый охотник родился из тишины. Его форма была размытой, неясной, словно отражение в воде.

– Этот – «Эхо», – проговорил Создатель, вкладывая в него часть своей воли.

– Он станет их тенью. Он не будет обладать собственной силой. Сила Корбина станет его силой. Магия Айви – его магией. Скорость Лиры – его скоростью. Пусть они сражаются с самими собой и видят, как их же доблесть обращается против них.

Эхо молча склонил голову, его безликое «лицо» на мгновение отразило искаженные черты каждого из членов команды, словно пробуя их на вкус.

Затем Создатель выковал второго. Этот был грубым, тяжелым, воплощением бездумной силы. В его руках вспыхнуло оружие – не меч и не топор, а нечто вроде тупого серпа, сотканного из мерцающей, полупрозрачной субстанции.

– А это – «Палач», – произнес Создатель, и в его голосе прозвучала леденящая душу усмешка.

– Его клинок не режет плоть. Он рассекает души. Он может нанести рану, которую не излечит ни одно зелье. И он… хм… единственный, кто может случайно сделать то, о чем мы с тобой даже не смеем помышлять. Его удар может не просто ранить осколок… а развеять его в небытие. Навсегда.

Палач издал низкий рык, и воздух вокруг его лезвия задрожал, искажаясь, как над раскаленным камнем.

И, наконец, родился третий. Стройный, с плавными движениями, его лицо было приятным, но лишенным всякой искренности. В его глазах плелась паутина обещаний.

– И последний… «Искуситель», – закончил Создатель.

– Он не будет сражаться с ними в честном бою. Он будет шептать. Он найдет их самые темные тайны и самые заветные желания. Он предложит Сайласу власть, чтобы навести свой порядок. Он пообещает Корбину вернуть его лес нетронутым. Он предложит Лире знание о ее прошлом. Он будет предлагать им сделки, ценой которых станет их общая цель. Он посеет раздор, и они сами разрушат то, что пытаются построить.

Три охотника стояли перед своим творцом, безмолвные и готовые к служению.

– Идите же, – прошипел Создатель, и его воля, усиленная Гневом, хлынула в них.

– Найдите осколки. Уничтожьте тех, кто посмеет вам помешать. И принесите мне силу, что по праву должна быть нашей!

Три фигуры растворились в тенях пещеры, чтобы вынырнуть уже в мире живых. Гонка была начата. Но по правилам, написанным самой яростью Элис.

Глава 3. Первая кровь

Солнце поднялось выше, но тепла оно не принесло. Лишь безжалостно высветило пыль и трещины на камнях покинутого карьера на окраине города. Именно сюда, показал Собиратель Душ, вел самый яркий и самый близкий луч – трепетный, полный боли и страха.

Команда двигалась молча. Кай и Сайлас – в авангарде. Корбин шел чуть позади, его ладонь лежала на шершавой коре одинокого мертвого дерева у входа в карьер, словно он прислушивался к его последнему шепоту. Айви замыкала группу, ее пальцы перебирали воздух, сплетая невидимые нити маскировочных иллюзий вокруг отряда, Тереза, Лион и Лира шли в центре. Лион поддерживал свой щит укрепляя защиту команды, а Лира и Тереза не давали им ослабнуть.

– Никакой засады, – тихо констатировал Кай.

– Слишком тихо.

– Земля здесь… ранена, – глухо отозвался Корбин.

– Но жизнь еще теплится. Она напугана.

Они увидели его одновременно. В центре карьера, под скальным навесом, росло маленькое, чахлое деревце, и все оно было усыпано неестественно яркими алыми цветами, пульсирующими мягким светом. А между его корней, обняв ствол, сидела маленькая девочка – полупрозрачная, как утренний туман, и вся состоящая из того же дрожащего света. Ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий, а в широко распахнутых глазах застыл немой ужас.

Финн, бледнея, сделал шаг вперед, его ученый ум тут же начал анализировать аномалию.

– Боже милостивый… – прошептал он.

–Это не просто слияние. Это… симбиоз отчаяния. Смотрите – осколок не просто впился в дерево или в душу. Он стал мостом между ними. Дерево, умирая от жажды в этой пустоши, впитало её одиночество и страх. А её душа, ища хоть какую-то опору, вцепилась в последний живой якорь. Они не просто связаны. Они подпитывают страдания друг друга. Это осколок Страха быть покинутым. Самый что ни на есть буквальный.

Это и был источник луча – не призрак и не растение по отдельности, а единое, искаженное страдание. Душа ребенка, намертво сросшаяся с поврежденной природой, воплощала собой всю боль этого места.

– Осторожнее, – бросил Сайлас, и в его голосе впервые прозвучала не только тревога, но и жалость.

– Разъединить их – значит убить и то, и другое.

Из-за груды камней появились наемники. Трое, с жаждой в глазах.

– Видали? – хрипло просипел бородач.

– Целая поляна волшебных цветов! Состояние!

В тот момент, когда наемники ринулись к дереву, земля содрогнулась. Из-под камней выползли десятки скорпионов, ведомые невидимым зовом Корбина. Их ядовитые жала обрушились на наемников, заставляя тех отступить с криками ужаса.

– Лира, к дереву! Остальные, держим периметр! – скомандовал Кай.

Но именно в этот момент и появился Охотник.

Он возник не из тени, а словно из самого искаженного света, исходящего от цветов. Его размытая, безликая форма на мгновение обрела четкие очертания – плавные и гибкие, как у Айви, и в то же время дикие и угловатые, как у Корбина.

Эхо атаковал первым.

Он не стал кидаться в бой. Вместо этого он повторил жест Корбина. Но если Корбин призвал скорпионов, то из-под камней в стане героев выползли черные, полупрозрачные твари, сотканные из самой тени. Они облепили команду, не кусая, но сковывая движения.

Корбин почувствовал, как его собственная связь с фауной ослабевает, перехваченная и извращенная.

– Он… крадет мою связь с жизнью! – прорычал он, сжимая виски.

– И превращает ее в нечто мертвое!

Айви, отбиваясь от тварей, взмахнула руками, пытаясь создать иллюзию каменной стены между отрядом и Эхо. Но в тот же миг Охотник зеркально повторил ее движение. Перед героями взметнулась не стена, а зеркальная поверхность, в которой они увидели свои собственные, искаженные страхом и яростью отражения. Отражения вышли из зеркала и пошли на них.

Лион, до этого завороженно смотревший на цветы, инстинктивно вскинул руки. Вокруг него вспыхнуло мягкое серебристое поле – его щит. Двойники, шагнувшие в его зону, на мгновение замерли, ярость покинула их глаза, и они с недоумением огляделись, прежде чем рассыпаться в пыль. Но щит был мал, он не мог покрыть всех.

– Я… я не могу удержать всех! – крикнул мальчик, лицо его побелело от напряжения.

В этот момент запела Лира. Ее голос, чистый и высокий, подхватил «плач» дерева, о котором говорил Финн, и превратил его в мелодию защиты. Воздух вокруг команды сгустился, замедляя движения тварей и двойников. Но Эхо тут же отразил и это. Из его безликой груди вырвался пронзительный, диссонирующий визг, который рвал на части гармоничную песню Лиры. Она вскрикнула и замолкла, схватившись за горло.

– Он… копирует не только жесты, но и намерения! Саму суть способностей! – с ужасом прошептала Тереза. Она уже достала свою серебряную иглу, но не могла решить, что «зашивать» – разрывающуюся песню Лиры или дрожащий от перенапряжения щит Лиона.

Команда оказалась в ловушке. Они сражались с теневыми тварями и своими же двойниками, в то время как Эхо бесстрастно наблюдал, копируя и извращая каждую их способность.

– Прямая атака бесполезна! – крикнул Кай, отбиваясь от своего двойника.

–Он сильнее нашего объединенного удара!

– Его сила – в нас! Надо разорвать цикл! – крикнула Айви, уворачиваясь от щупалец черной фаланги.

И тут у Айви родился план. Она встретилась взглядом с Корбином и жестом показала на дерево и на себя.

Корбин понял.

Собрав волю, он перестал пытаться отобрать у Эхо контроль над тварями. Вместо этого он всей своей силой, частью бездны Элис, что дремала в нем, усилил жизнь в самом чахлом деревце. Дерево вздрогнуло, и его ветви на мгновение ожили, протянувшись к свету.

В тот же миг Эхо автоматически скопировал это усиление. Но у него не было связи с жизнью, только с искажением. Багровый свет цветов вспыхнул с ослепительной, болезненной силой, и дерево, не выдержав двойного напора энергии, стало стремительно чернеть и рассыпаться в прах.

– Нет! – вскрикнул Финн.

– Оно… оно гаснет! Его песня обрывается!

Именно этого они и ждали.

Пока Эхо был сфокусирован на Корбине и дереве, Айви сработала.

Она не стала атаковать его иллюзией-оружием. Вместо этого она сплела самую сложную и тонкую иллюзию в своей жизни. Она создала идеальную, абсолютно правдоподобную иллюзию… полного отсутствия магии.

Для Эхо, чье существование было целиком завязано на копировании магических и природных способностей, это стало ловушкой. Внезапно ему стало нечего копировать. Он замер, его размытая форма забултыхалась, как желе, лишенная внешнего импульса для подражания. Он оказался в пустоте.

Этого мгновения растерянности хватило.

– Тереза, теперь! – крикнула Айви, из последних сил удерживая сложнейшую иллюзию.

Тереза действовала молниеносно. Ее игла, которой она могла зашить рану на теле или разрыв в реальности, взметнулась в воздухе. Она не стала атаковать Эхо – вместо этого она быстрыми, точными движениями стала «зашивать» его связь с окружающим миром, с пространством, из которого он черпал силу для подражания. Это было похоже на то, как зашивают рот клоуну, лишая его главного инструмента.

Эхо затрепетал, пытаясь разорвать невидимые нити.

– Сайлас! – крикнула Тереза, лицо ее покрылось испариной.

Сайлас, не связанный только магией, а полагающийся и на свой клинок, которого Эхо до этого игнорировал как «неинтересного», рванулся вперед. Его меч, не несущий в себе никакой магии, чистая сталь, прошел сквозь размытую форму Охотника, которую Тереза на мгновение «пришила» к реальности, лишив возможности рассеяться.

Раздался звук, похожий на лопнувший пузырь и рвущуюся ткань одновременно. Эхо не крикнул – он словно испарился, оставив после лишь запах озона и тишину.

Иллюзия Айви рухнула, и она чуть не упала, но Кай успел ее подхватить. Корбин, бледный и истощенный, стоял на коленях перед тем местом, где было дерево. Теперь там лежал лишь маленький, потускневший осколок, похожий на обгоревший уголь. Лира, плача, пыталась допеть тихую колыбельную для уходящей жизни, но песня рвалась и глохла. Лион дрожал, опустив свой погасший щит. Финн стоял на коленях, беззвучно шепча молитву по усопшему.

Они победили. Но ценой уничтожения того, что пришли спасти.

Корбин поднял осколок. Он был холодным и мертвым.

– Мы убили его, – прошептал он.

– Чтобы спасти себя, мы убили страдающую жизнь, мы убили часть Элис.

– Они играют грязно, – тихо сказала Айви, все еще дрожа.

–Они заставляют нас выбирать между целью и нашей сущностью.

Тереза медленно свернула свою иглу.

– Он копировал не просто жесты. Он копировал саму природу наших сил. Моя игла едва смогла его удержать.

– А я… я не смог его успокоить, – проговорил Лион, и по его лицу потекли слезы.

– Он был как… как чистая злость. В нем не было ничего живого.

– Не вини себя, дитя, – обняла его Тереза.

Его песня… была такой горькой, – едва слышно прошептала Лира.

–А в конце… просто тишина.

Финн поднялся, его лицо было строгим.

– Мы совершили акт насилия над тем, что поклялись исцелить. Наш путь оказался испепелен яростью, еще до того, как мы сделали и шаг. Мы должны быть осторожны. Иначе мы сами станем орудием в их руках.

Каю нечего было возразить. Гонка только началась, а они уже совершили свою первую ошибку.

Глубоко в недрах Хромии, в сердце заброшенной пещеры…

Багрово-черное сияние Осколка Гнева пульсировало в такт тяжелым, мерным ударам, словно гигантское сердце, высеченное из ненависти. Создатель стоял перед ним, впитывая энергию, его шрамы светились в такт этому адскому ритму.

И вдруг ритм сбился.

Не гром, не взрыв – а тихий, леденящий душу хруст. Звук ломающейся хрустальной ветви, который прозвучал не в ушах, а в самой основе бытия. Багровый свет Осколка Гнева на мгновение дрогнул, померк, и в его глубине, словно в огромном глазу, мелькнула вспышка чистой, невыразимой агонии.

Воздух в пещере вымер. Давление упало, заложив уши. Это была не просто потеря силы. Это была ампутация. Фантомная боль от утраченной конечности.

Создатель ахнул, схватившись за грудь, чувствуя отголосок этой боли в своих шрамах.

– Они… уничтожили его… – просипел он в ледяной тишине.

И тогда из Осколка Гнева донеслось нечто, от чего кровь стыла в жилах. Не ярость. Не крик.

Тихий, прерывистый смешок.

Он был похож на скрежет сломанных ребер, на шелест ядовитых лепестков.

– Уничтожили… – прошептал Голос, и в его шепоте плескалась странная, извращенная нежность.

– Да… Они стерли его с лица реальности. Превратили в прах и пепел.

Перед изумленным взором Создателя в багровом сиянии на мгновение возникло видение: чахлое деревце, охваченное чистым, серебристым светом, и затем – горстка серого пепла на ладони Корбина.

– Они убили его. Своими же руками. – Голос Осколка Элис звучал все тише, но от этого лишь страшнее.

– Не забрали. Не попытались исцелить. Не обратили его страдание в свою пользу. Они… принесли жертву. Ради своей никчемной победы.

Багровый свет вдруг вспыхнул с новой, ликующей силой. Он уже не был цветом ярости – он был цветом торжества.

– ОНИ ПРОИГРАЛИ, АЛАРИК! – Голос прорвался вперед, полный жуткого, нечеловеческого восторга.

– Понял ли ты? Они думают, что одержали победу, отняв у меня солдата… а на деле они совершили первое ритуальное убийство! Они переступили черту, которую сами же и провели!

Создатель медленно выпрямился, до него начинало доходить. Уголки его рта поползли вверх в уродливой ухмылке.

– Они… осквернили свои же принципы.

– Именно! – Осколок Гнева пульсировал, словно в лихорадке.

– Сила того осколка была в хрупкой, страдающей жизни. Они могли бы попытаться ее успокоить, принять в себя… но нет! Они предпочли УНИЧТОЖИТЬ! Они выбрали путь силы! Мой путь!

Видение в сиянии сменилось. Теперь оно показывало не пепел, а лица команды: отчаяние Корбина, ужас Лиры, слезы Лиона, мертвенную бледность Айви.

– Смотри, Создатель! Смотри на их «победу»! – Голос злорадствовал, словко наслаждаясь каждым оттенком их муки.

– Они платят за нее кусочками своих душ! Эта горечь, это сомнение… О, это слаще, чем если бы они просто забрали его силу! Эта победа – мой трофей!

Багровый свет сгустился, и из него, словно из раны, медленно выползла новая фигура Эхо. Оно было еще более размытым, нестабильным, но в его очертаниях теперь читалась не просто угроза, а нечто глубинное, психологическое – олицетворение самой вины.

– Пусть наслаждаются своей первой победой, – проскрежетал Создатель, с наслаждением впитывая новую тактику.

– Пусть думают, что поняли правила.

– Правила? – Голос Осколка стал шепотом, полным смертоносных обещаний.

– С каждым их шагом, с каждым их «спасением» или «уничтожением»… я буду менять их. Я буду подкладывать им все более невозможный выбор. И рано или поздно…

Новый Эхо молча склонил голову, его безликая маска обратилась к выходу из пещеры.

– …они сами станут моими лучшими охотниками. И даже не поймут этого.

Охотник растворился. Осколок Гнева продолжал мерцать, но теперь его пульсация напоминала тиканье часов на бомбе, чья мишень – не тела, а души.

Глава 4. Цена пепла

Холод пустоши был иным, нежели прежде. Он пробирался не сквозь кожу, а внутрь, оседая ледяной тяжестью в груди. Они разожгли костер на развалинах старой сторожки, но его тепло не могло разогнать мороз, принесенный их собственной победой.

Молчание было густым, как смола. Лион, свернувшись калачиком, смотрел на языки пламени, и время от времени по его щеке скатывалась слеза, оставляя блестящую дорожку на запыленной коже. Лира обняла колени, ее певчий голос был мертв, и она лишь качалась из стороны в сторону, словно от внутренней боли. Корбин не выпускал из рук тот самый осколок – холодный, почерневший уголечек, бывший когда-то частью живой души. Он перекатывал его в пальцах, его обычно твердое лицо было искажено тихим отчаянием.

Айви сидела рядом с Каем, ее плечо касалось его плеча, ища хоть какой-то опоры. Ее иллюзии, всегда такие яркие, сейчас казались потускневшими.

– Мы поступили правильно, – тихо, но четко сказал Кай. Его взгляд блуждал по лицам товарищей.

– Он был оружием. Он убил бы нас.

–Он был ребенком! – сорвавшись, выкрикнул Лион.

–Ребенком, привязанным к дереву! И мы его… мы его…

Он не смог договорить, снова подавив рыдание.

– Он был и тем, и другим, – глухо проговорил Корбин, не отрывая взгляда от осколка.

– И в этом был весь ужас. Они не посылают против нас монстров. Они посылают против нас нашу же жалость.

Тереза, достав свою серебряную иглу, принялась чистить ее, механически и тщательно.

– Эхо копировал не просто жесты, – напомнила она, и ее голос прозвучал как приговор.

– Он копировал намерения. Саму природу наших сил. Это не просто магический автомат. За этим стоит разум. Злой, изощренный.

Все взгляды невольно обратились к Финну. Ученый сидел поодаль, его лицо, освещенное огнем, казалось высеченным из старого камня.

– Финн, – мягко позвала его Айви.

–Этот «Голос», который они там упоминали… Ты думаешь, это просто метафора, часть силы Создателя?

Финн медленно поднял на нее глаза. В них не было страха, лишь тяжелое, безрадостное знание.

– Нет, – ответил он просто.

– Поведение Эхо, сама тактика… это не стиль Создателя. Аларик, судя по всему, воин, тактик. Он создает солдат. Но то, что мы видели… это не солдатство. Это садизм. Это тонкая, психологическая пытка. За Создателем стоит кто-то другой. Нечто, для которого наши страдания – не побочный эффект, а цель.

Ледяная тишина встретила его слова.

– Осколок? – тихо спросил Кай.

– Один из осколков Элис управляет им?

– Или использует его, – кивнул Финн.

– И это меняет все. Потому что если против нас действует не просто человек, а искаженная часть души, которую мы пытаемся собрать… то мы должны понять правила этой игры.

– Что будет, если мы продолжим их уничтожать? – спросил Корбин, сжав осколок так что костяшки его руки побелели.

Финн не спешил отвечать, делая паузу, давая ужасу этого вопроса проникнуть в их сознание.

– Представьте душу как мозаику. Каждый осколок – это фундаментальная часть целого. Эмоция. Воспоминание. Уничтожая осколок Страха быть покинутым, мы не просто убили монстра. Мы совершили акт насилия над самой душой Элис.

– Что будет, если уничтожить больше? – спросил Кай, отчеканивая каждый слово.

Финн вздохнул, глядя в темноту.

– Есть несколько сценариев, и все они ужасны. Первый: необратимый распад. Если мы уничтожим критическую массу, душа Элис будет стерта. Окончательно.

Лира тихо ахнула.

– Второй, – продолжил Финн,

– это создание Монстра. Если мы уничтожим все «слабые» осколки – Страх, Печаль, Нежность… что останется?

– Гнев, – прошептал Корбин, сжимая в кулаке почерневший осколок.

–Отчаяние. Ненависть.

–Именно. Останется квинтэссенция самой темной силы. Не душа, а чистая, неодушевленная деструкция. Пламя, которое сожрет все.

– А третий? – спросила Айви, почти не дыша.

– Третий… это то, чего, возможно, и хочет тот, кто стоит за Создателем, – голос Финна перешел на шепот.

– Он может желать, чтобы мы уничтожили всех его «соперников». Чтобы он остался единственным. И тогда он не просто вернется в тело Элис. Он перепишет ее под себя. Она будет жива. Но это будет не она. Это будет он.

Вокруг костра воцарилась гробовая тишина. Их «победа» обрела новое, чудовищное измерение.

– Значит, мы не можем их уничтожать, – заключила Айви с безысходностью.

– Но мы не можем и оставлять их этому… «Голосу». Он превращает их в оружие.

– Мы должны их исцелять, – сказала Лира, и в ее слабом голосе зазвучала надежда.

– Как я пыталась спеть тому дереву.

– А если не получится? – жестко спросил Сайлас.

– Если следующий Охотник окажется сильнее, и на кону будет наша жизнь?

На этот вопрос у Финна не было ответа.

Корбин наконец разжал пальцы и посмотрел на почерневший осколок.

–Тогда мы будем выбирать каждый раз, – прошептал он.

– Между быстрым путем воина и тернистым путем целителя. И с каждым разом этот выбор будет оставлять в нас шрамы. Но теперь мы знаем главное: наш враг не просто хочет нас убить. Он хочет, чтобы мы сами уничтожили то, за чем пришли.

Он поднялся и, подойдя к костру, бросил осколок в огонь. Тот исчез в пламени, будто его и не было.

– Мы не можем ему поддаться, – сказал Корбин, поворачиваясь к команде.

– Если мы станем бездумными разрушителями, мы проиграем, даже выиграв. Нам нужно найти способ спасать. Или мы погубим Элис своими же руками.

Они сидели у костра, объятые холодом и тяжестью выбора. Врагом был не только могущественный некромант, но и тень, прячущаяся в осколках самой души, которую они поклялись вернуть. И эта тень уже заставила их сделать первый шаг в ее пропасть.

Рассвет застал их все так же сидящими у догорающего костра. Бессонная ночь и тяжелые мысли оставили темные тени под глазами, но в их взглядах появилась новая решимость. Теория Финна о «третьем пути» – не уничтожения, но и не пассивности – стала тем спасательным кругом, за который они ухватились.

Они молча свернули лагерь и направились к ближайшему городу у подножия холмов – крупному торговому поселению под названием Каменный Перекресток. Надежда была на то, что в суматохе рынков и трактиров удастся подслушать хоть какие-то слухи о других аномалиях, похожих на ту, что они встретили в карьере.

Город встретил их гомоном, запахом специй и пота. Кай и Сайлас растворились в толпе, прислушиваясь к разговорам наемников и охранников караванов. Айви и Лира отправились на рынок, где болтовня торговцев и местных жителей иногда бывала ценнее любой разведсводки. Финн направился в чайную, где собирались ученые и любители старины. Лион и Тереза отправились в парк, подслушивая разговоры гуляющих мамочек.

Именно там, в облаках ароматного пара, за чашкой терпкого чая, Финн услышал это. Два пожилых картографа, разбирая свитки, оживленно обсуждали «чудо».

– …каждую ночь! Говорю тебе, старина, как по часам. Взлетает к самой луне, вспыхивает ярче сотни факелов и превращается в пепел.

– А на рассвете – снова цел и невредим. Парит над утесом, словно и не было ничего. Прекраснее птицы я не видывал. Прямо как в старых легендах, Феникс, ей-богу!

– Феникс… – фыркнул второй.

–Попытки были. И смельчаки, и охотники за диковинками. Никто даже близко подойти не может. Жара такая, что камень плавится. Не птица, а живой костер.

Сердце Финна учащенно забилось. Он не стал ничего выспрашивать, лишь отпил чаю с невозмутимым видом, запоминая каждую деталь.

Сгорает и возрождается… Неподступен… Живой костер…

Вечером, собравшись в углу постоялого двора, они поделились услышанным. Сведения сошлись воедино. В двух милях к востоку, на Забытом Утесе, живет мифическая птица. Никто не может к ней приблизиться.

– Это он, – тихо сказала Лира, и в ее глазах вспыхнула надежда, которой не было с самого карьера.

–Осколок. Тот, что не хочет, чтобы его трогали. Тот, что… возрождается.

– Осколок Надежды? – предположила Тереза, задумчиво вертя в пальцах иглу.

– Или… упорства? Жизненной силы?

–Или осколок Самопожертвования, – мрачновато добавил Корбин.

– Вечное сгорание и возрождение… это ведь форма жертвы. Цикл боли.

– Неважно, – решительно сказал Кай, его взгляд был твердым.

–Это наш шанс. Мы не можем убить его, даже если бы захотели, судя по слухам. И он не нападает на людей, просто защищает свою территорию. Это именно та возможность, которую мы искали. Мы попробуем поговорить. Успокоить. Спасти.

Идея витала в воздухе, заряжая их новой энергией. После мрачной безысходности карьера, эта цель казалась светлой и чистой.

На следующее утро, запасившись провизией и – по настоянию Финна – несколькими амулетами защиты от огня, которые он спешно приобрел на рынке, команда покинула шумный город и направилась к Забытому Утесу.

Дорога вела вверх, по каменистой тропе. Воздух становился разреженным и, как им показалось, чуть более теплым, чем того требовало солнце. Они шли молча, но уже не под гнетом вины, а с сосредоточенной решимостью. Они не знали, как подступиться к мифическому существу, как до него «достучаться». Но они знали, что должны попробовать.

Они уже почти достигли подножия утеса, когда воздух сгустился и поменял вкус. Он стал сладковатым и приторным, как запах гниющих цветов.

– Стоп, – резко поднял руку Кай, но было уже поздно.

Из самого марева, из дрожащего воздуха, словно из искаженного стекла, возник он. Новый Охотник. Команда его даже не заметила. Его форма была менее угрожающей, чем у Эхо, более обтекаемой и плавной. Его черты были размыты, но в них угадывалась кажущаяся доброта, обманчивое понимание. Он не напал. Он просто стал обволакивать их, шепча прямо в душу.

Охотник повернул свою безликую маску к Каю.

– Ты хочешь спасти ее, Кай, – прозвучал в их сознании голос, нежный и убедительный.

–Ты прав. Уничтожение – не путь. Но и твой «третий путь» – иллюзия. Душа, разорванная на части, не исцеляется словами. Ей нужна сила. Моя сила. Я – не Гнев. Я – Цельность. Отдай мне осколки, и я верну тебе твою Элис. Целой и невредимой. Без страданий.

Видения захлестнули разум Кая. Он увидел Элис – не призрачный образ, а живую, улыбающуюся, с ясными глазами. Она протягивала к нему руки. Искуситель не атаковал, он предлагал. И в этом была его смертельная опасность.

– Не слушай его, Кай! – крикнула Айви, но ее голос словно тонул в медовой ядовитости голоса Охотника.

– Они не понимают, Кай. Они боятся. Но ты – ты сильный. Ты всегда ищешь самый верный путь к победе. Это он и есть. Быстро. Решительно. Без мучительных выборов.

Кай замер, его рука бессильно опустилась на рукоять меча. В его глазах бушевала война между долгом и обещанным избавлением от всех мук. Он видел, как остальные члены команды застывали в странных позах: Лира с надеждой смотрела в пустоту, Корбин с гневом отбивался от невидимых когтей, Лион плакал, прикрыв лицо руками. Искуситель играл на самых сокровенных струнах их душ, и он уже почти победил без единого удара.

В этот момент из-за скал вышел он.

Незнакомец в длинном, пыльном плаще с капюшоном, наброшенным так низко, что не было видно лица. Он шел спокойно, его шаги были бесшумны по раскаленному камню.

Охотник резко развернулся к нему, и его облик на мгновение исказился волной раздражения.

Незнакомец не произнес ни слова. Он просто поднял руку. Но это была не магия, к которой они привыкли – не щиты Лиона, не иллюзии Айви, не песня Лиры. Воздух вокруг Искусителя сгустился, превратившись в подобие текучего, прозрачного хрусталя. Охотник замер внутри этой внезапной тюрьмы, его соблазняющий голос оборвался, словно перерезанный.

Он не исчез, не рассыпался в пыль. Он был просто… изолирован. Отрезан от их разумов, от самой реальности, которую он пытался исказить.

Чары Искусителя рухнули. Кай судорожно вздохнул, отшатнувшись, будто очнувшись от кошмара. Остальные тоже пришли в себя, с недоумением и страхом оглядываясь.

Незнакомец стоял неподвижно, его рука была все еще поднята, удерживая хрустальную тюрьму вокруг бессильно бьющегося Охотника. Затем он повернул голову в их сторону. Из-под капюшона на них упал всего лишь луч тени, но они почувствовали на себе тяжелый, изучающий взгляд.

Он не сказал ни слова. Просто развернулся и, не опуская руки, словно ведя за собой плененного Охотника, шагнул обратно за скалы. Через мгновение его не стало, а вместе с ним исчез и Искуситель, и сама та хрустальная тюрьма.

Команда осталась стоять в гробовой тишине выжженной пустоши, с разбитыми сердцами и единственной мыслью, витавшей в раскаленном воздухе.

Кто этот незнакомец… и почему он сражается с Охотниками, но отказывается их уничтожать?

Глава 5. Испытание Огнем

Тишина, наступившая после ухода Незнакомца, была оглушительной. Воздух больше не был сладким и ядовитым, но он все еще дрожал от недавней битвы воли и того, что ей положило конец. Кай первым нарушил молчание, вытерев тыльной стороной ладони пот со лба.

– Кто бы он ни был… его метод работает, – произнес он, и в его голосе звучало не облегчение, а твердое понимание.

– Он не уничтожает. Он изолирует.

– Но мы не можем призывать его каждый раз, как напасть, тем более неизвестно встретимся ли мы снова – мрачно заметил Корбин, все еще сжимая свой меч.

– Нам нужно научиться делать нечто подобное самим.

Значит, начнем тренироваться прямо сейчас, – сказала Айви, ее голос обрел новую силу. Она смотрела на пылающий контур Забытого Утеса вдали. – С Фениксом. Мы не будем его уничтожать. Мы попробуем его… успокоить.

Путь к подножию утеса был недолгим, но жар нарастал с каждым шагом. Воздух звенел от энергии, пахло озоном и раскаленным камнем. И тогда они увидели Его.

Птица не была просто существом из плоти и огня. Это был живой костер, пульсирующий в такт невидимому сердцу. Ее перья были языками пламени, а глаза – двумя угольками расплавленного золота. Она парила над гнездом из раскаленной лавы на самой вершине утеса, и от нее исходила не слепая агрессия, а глубокая, древняя скорбь. Это был вечный страж собственной боли.

– Он не нападает, – тихо прошептала Лира, и ее глаза наполнились слезами от переполнявших ее чувств.

– Он… горит от горя.

– Осколок Самопожертвования, – кивнул Финн, снимая с плеча свою сумку с инструментами.

– Теория подтверждается. Его цикл – это не атака. Это ритуал. Вечное повторение акта жертвы. Наша задача – не разорвать его, а… перенаправить.

– План? – кратко спросил Кай, поворачиваясь к команде.

План рождался на ходу, в шепоте и быстрых взглядах, в которых читалась общая решимость.

Первый ход сделала Айви. Она вышла вперед, закрыла глаза и подняла руки. В воздухе перед Фениксом заплясали марева. Но это были не обманчивые видения. Это были образы из прошлого Элис – момент, когда она, еще цельная, закрывала собой от падающих камней маленького щенка; как она отдавала свой паек голодающему старику в их деревне. Иллюзии Айви показывали не причину страдания, а причину жертвы – ту любовь и сострадание, что ее двигали.

Феникс замер, наблюдая. Пламя его крыльев вспыхнуло чуть ярче, но жар не усилился. Это был знак любопытства, а не гнева.

– Теперь я, – прошептала Лира.

Ее голос, поначалу тихий и неуверенный, окреп, наполнившись силой. Она не пела колыбельную. Она пела гимн продолжению. В мелодии не было грусти по утрате, а была благодарность за спасенные жизни, за свет, оставшийся в мире благодаря чьей-то жертве. Ее песня говорила:

Твой поступок не забыт. Он имел значение. Теперь можно отдохнуть

Птица издала пронзительный, скорбный крик. Она вспыхнула ослепительным светом, готовясь к ритуальному сгоранию. Жар стал невыносимым.

– Щит! – скомандовал Кай.

Лион, собрав всю свою волю, шагнул вперед. Его силовой барьер возник перед командой – не как монолитная стена, а как сложная, многослойная мембрана, которая не отражала жар, а рассеивала его, поглощая и преобразуя в безобидные всполохи света. Он не пытался победить огонь. Он просто держал его на безопасном расстоянии, и его лицо искажалось от невероятного усилия.

– Он не слышит нас! – крикнула Айви, чувствуя, как ее иллюзии начинают таять в огненной ауре.

– Его боль слишком глубока! Он заперт в своем цикле!

– Корбин! Финн! – Кай посмотрел на них.

– Ищем слабость в паттерне! Не для атаки! Для связи!

Корбин, прищурившись, наблюдал не за самой птицей, а за потоками энергии вокруг нее.

– Смотри! – он указал пальцем.

–Перед тем как вспыхнуть… пламя на мгновение меркнет. В его сердцевине! Это не слабость… это…

– …это момент сомнения, – закончил за него Финн, лихорадочно листая свои записи.

– Миг, когда жертва вспоминает, ради чего она это делает! Кай, теперь ты!

Кай глубоко вздохнул. Он отбросил в сторону все мысли об атаке. Он представил себя скалой, о которую разбиваются волны. Он вышел из-за щита Лиона, чувствуя, как жар опаляет его кожу. Он не достал меч. Он просто поднял пустую ладонь в сторону Феникса, встречая его горящий взгляд.

– Мы не враги, – сказал он, и его голос, тихий, но стальной, был слышен даже над ревом пламени.

–Твоя жертва была не напрасна. Но Элис нужна целой. Ей нужна ты, а и твоя боль. Вернись к нам.

В этот момент мерцания, указанного Корбином, Айви вложила в свою иллюзию последние силы – образ улыбающейся, цельной Элис, протягивающей руки не для защиты, а для объятия. А песня Лиры стала тихой колыбельной, обещающей покой.

Феникс взревел. Огненный вихрь поднялся к небу. Но это был не взрыв ярости. Это было высвобождение.

Птица не просто сгорела. Она растворилась в миллионе искр. Эти искры, похожие на золотые слезы, не погасли, а понеслись по ветру, и затем, как железные опилки к магниту, устремились вниз – в маленький, мерцающий кристалл, который Финн успел достать и поднять навстречу этому огненному дождю.

Когда последняя искра поглотилась кристаллом, воцарилась тишина. Жар спал. На вершине утеса осталось лишь потемневшее от жары гнездо.

Финн бережно сжал в руке теплый, пульсирующий мягким золотым светом кристалл.

– Мы… сделали это, – выдохнула Лира, и по ее лицу текли слезы, но это были слезы облегчения.

–Мы не убили. Мы спасли.

Корбин тяжело опустился на камень, вытирая пот со лба.

– Да, – его голос был хриплым.

– Но это заняло у нас все силы против одного, неагрессивного осколка. Что мы будем делать с настоящим Гневом?

Они стояли там, у подножия утеса, ощущая сладость первой настоящей победы и леденящий душу груз понимания того, сколько трудных битв еще впереди. Но теперь они знали – их метод работает. У них появилась надежда.

В сотне ярдов от них, на гребне черной базальтовой скалы, стоял Он. Длинный плащ не колыхался на ветру, словно ткань была соткана из самой тени и неподвижности. Капюшон был наброшен низко, и из-под него не было видно ничего, кроме густого мрака.

Он наблюдал.

Его тяжелый, изучающий взгляд скользнул по фигурке Лиры, вытирающей слезы облегчения, по Корбину, сидящему в изнеможении, по Финну, бережно убирающему кристалл с осколком. Он видел, как Кай положил руку на плечо Айви, и как та слабо улыбнулась в ответ.

Они не чувствовали его присутствия. Ни магия Айви, ни чутье Корбина, ни бдительность Кая – ничто не выдавало его. Он был призраком, пятном небытия на фоне выжженного пейзажа.

Когда золотые искры Феникса устремились в кристалл, тень под капюшоном дрогнула.

Неодобрительно?

С интересом?

Этого было невозможно разобрать.

Он видел их слаженную работу. Видел, как щит Лиона рассеивал жар, а не отражал его. Видел, как иллюзии Айви показывали не ложь, а забытую правду. Слышал песню Лиры, что была не оружием, а лекарством. Он видел, как Кай, воин до мозга костей, убрал свой меч и говорил с пламенем с помощью телепатии.

И впервые с момента их встречи, Незнакомец проявил едва уловимое действие. Его голова, скрытая капюшоном, слегка наклонилась в сторону, словно в нем шевельнулась капля… уважения? Или, возможно, живого, неподдельного любопытства.

Он мысленно отметил их прогресс. Они были грубы, медлительны и тратили невероятное количество сил на простейшую операцию по стабилизации. Но они усвоили урок. Они выбрали трудный путь. И, что самое главное, он сработал.

Затем его взгляд, невесомый и неосязаемый, снова остановился на Финне, вернее, на кармане, куда ученый спрятал кристалл. Взгляд задержался на нем на мгновение дольше, словно оценивая не сам осколок, а сам факт его спасения.

Он не стал их преследовать. Не стал открываться. Его задача наблюдения была выполнена. Команда сделала свой выбор, и теперь ему предстояло сделать свой.

Незнакомец развернулся с той же неестественной, беззвучной плавностью. Он сделал шаг вглубь скалы, и его фигура растворилась в тенях, будто его и не было. Ни следа, ни запаха магии, лишь легкое ощущение пустоты на том месте, где он только что стоял, да единственная мысль, витавшая в раскаленном воздухе, мысль, которая, казалось, принадлежала ему:

Интересно… Смогут ли они устоять перед следующим искушением?

Глава 6. Уроки Тени

Теплый кристалл с осколком Самопожертвования стал их компасом, указывающим новый путь. Осознание, что их силы можно применять не для разрушения, а для спасения, перевернуло мир каждого из них. Дорога через холмы стала не просто переходом, а первой тренировочной площадкой.

Кай, всегда бывший шпионом, теперь шел в глубокой концентрации. Его дар телепата, который он раньше использовал для ментальной связи или чтения поверхностных мыслей в бою, теперь был направлен внутрь команды. Он не вламывался в сознание, а осторожно, как паутинку, набрасывал ментальный мост.

– Лион, твой страх ослабляет барьер слева, – тихо, чтобы не смущать юношу, сказал он, и Лион, вздрогнув, тут же усилил поток энергии.

– Корбин, Айви нужны твои ощущения, чтобы ее иллюзия была не просто картинкой, а чувством, – и тактик, хмурясь, закрывал глаза, делясь своим «ощущением» души ближайшего дерева.

Кай учился быть не тараном, а дирижером их общего психического оркестра, связующим звеном, которое превращало группу индивидуумов в единый организм.

Лион, вдохновленный Незнакомцем, пытался понять саму природу его хрустальной тюрьмы. Его щиты, всегда бывшие силовыми барьерами против физической агрессии, теперь видоизменялись. Он протягивал руку, и вместо невидимой стены воздух перед ним медленно и с трудом начинал кристаллизоваться, образуя мутный, нестабильный куб.

– Он не держит, – сквозь зубы произнес он, и конструкция рассыпалась с тихим хрустальным звоном.

– Ты пытаешься силой сжать воздух, – заметил Финн, наблюдая.

– А нужно не сжать, а… убедить пространство изменить свое состояние. Как вода становится льдом. Дай ему не команду, а намерение.

Лион снова закрыл глаза, и на его лице появилось выражение не усилия, а глубокой сосредоточенности. На этот раз хрустальный куб проявился чуть четче и продержался на секунду дольше.

Айви работала в тандеме с Корбином. Раньше ее иллюзии были сложными, но статичными. Теперь, используя его способность чувствовать «суть» душ, она училась вкладывать в них эмоциональную наполненность.

– Вот… одиночество этого камня, – говорил Корбин, положив ладонь на валун.

–Он тысячу лет лежал один, и ему холодно.

Айви закрывала глаза, и рядом с валуном возникала иллюзорная тень второго камня. Иллюзия была простой, но от нее веяло таким теплом и тихим общением, что Сайлас, их камнетес, невольно обернулся, почувствовав необъяснимую тягу к этому месту. Айви училась быть не художником, а психотерапевтом, создавая иллюзии, которые лечили душевные раны.

Корбин, чья власть над флорой и фауной всегда была вопросом приказа, теперь учился слушать. Он сидел под деревом, не приказывая ему согнуться или вырасти, а ощущая его медленную, древнюю жизнь. Его связь с частичкой Бездны, которая раньше лишь давала ему ощущать угрозу, теперь открывала новый уровень. Он чувствовал не просто «сущность» Феникса в кристалле, а его тоску по целостности. Он начинал понимать, что его дар – это ключ к диалогу с осколками, ведь он мог почувствовать, о чем они молчат.

Сайлас, могучий камнетес, всегда решавший проблемы грубой силой земли, теперь тренировался в тонкой работе. По его команде не скалы трескались, а мелкие камешки на тропе сами складывались в стабильные, изящные арки. Он учился не ломать рельеф, а лепить его, создавая укрытия, мосты или, в теории, ту же хрустальную тюрьму, но из земли – не для вечного заточения, а для временного удержания.

Тереза, их ткачиха, практиковалась на разорванных листьях и сломанных ветках. Ее игла, способная зашивать раны и пространство, порхала в воздухе. Она не просто сшивала края раны на коре, а восстанавливала поток соков внутри, заставляя растение заживать мгновенно. Она экспериментировала, пытаясь «сшить» вместе два потока воздуха, создавая локальный щит от ветра, или соединить края теней, чтобы спрятать лагерь от посторонних глаз.

Вечером у костра Финн сводил все данные воедино. Его пророческий дар, обычно проявлявшийся в виде смутных видений-головоломок, теперь был направлен на них самих.

– Я вижу… нити, – говорил он, его взгляд был устремлен в пустоту

– Кай – серебряная нить, связывающая все остальные. Айви – нить меняющихся цветов. Корбин – темная, но прочная нить, уходящая корнями в землю. Если Тереза сможет сшить их особым узлом… а Сайлас создаст для этого узла опору…

Он не предсказывал будущее, он просчитывал его, видя потенциальные точки синергии их сил, создавая чертежи их будущих совместных заклинаний.

Они еще не были готовы к встрече с настоящим Гневом. Их движения были неуверенными, а новые навыки – хрупкими. Но впервые их лагерь был наполнен не тягостным молчанием, а гулом творчества. Они больше не просто воины на тропе войны. Они были ремесленниками, заново открывающими свои инструменты, чтобы не сломать хрупкий сосуд души, а бережно его склеить.

И далеко в лесу, стоя в полной тени, Незнакомец наблюдал. Его безмолвный взгляд скользнул по хрустальным попыткам Лиона, по воздушным швам Терезы, по лицу Кая, озаренному внутренней работой. Ничто не дрогнуло в его позе. Но в самой глубине той тени, что скрывала его лицо, возможно, зародилась искра чего-то нового. Не просто наблюдения. Интереса.

Там, где не было ни времени, ни пространства, в сердцевине разорванной души, бушевало пламя. Это был не очищающий огонь Феникса, а адский, черно-багровый костер ярости. Осколок Гнева.

Он всегда горел, это было его сутью. Но сейчас он пылал с такой силой, что сама пустота вокруг него трещала по швам, искажаясь волнами невыносимого жара. Он чувствовал это. Исчезновение.

Один из его – нет, не его, ИХ! – один из осколков Великой Души, часть мозаики, что была им всем, вдруг… затих. Не был уничтожен, как тот жалкий Страх в карьере. Нет. Его яростный, всепроникающий слух уловил не взрыв небытия, а… тишину. Гармонию. Покой.

– Они посмели. Эти ничтожные муравьи, эти слепые щенки, которые только и умели, что ломать, посмели не сломать еще один кусок их драгоценной Элис. Они… спасли.

В памяти Гнева, как на раскаленном докрасна металле, вспыхнули образы. Лицо Кая, искаженное болью после убийства осколка Страха. Слезы Лиона. Отчаяние в глазах Корбина. Их вина была пищей, сладким нектаром, который подпитывал его силу и доказывал его правоту – мир достоин только уничтожения.

И вот теперь… их вина исчезла. Он чувствовал это сквозь все пласты реальности. Ее место заняло нечто отвратительное, невыносимое – надежда. Их маленькая, жалкая, теплящаяся надежда.

Ярость, черная и бездонная, как космос, изверглась из него.

– МОИ! – рев, не звук, а чистая волна разрушительной энергии, прорвался в никуда, заставляя содрогаться другие, более слабые осколки, прятавшиеся в тенях.

– Они думают, что могут собирать? Как дети собирают цветы? Они думают, что могут забрать то, что принадлежит мне? Вся душа Элис мое владенье, моя боль! Каждый осколок – моя собственность!

В его багровом пламени выкристаллизовались образы каждого члена команды. Кай. Айви. Лира. Всех. Он видел их не как людей, а как мишени. Как осквернителей.

– Вы крадете у меня… – его мысленный голос был скрипом рвущегося металла, шепотом, что обжигал сильнее крика.

– Вы крадете мои права! Мою боль! Мою причину существовать!

Они лишили его одного из его самых верных аргументов – их собственной вины. Они пытаются исцелить то, что должно гореть!

– Хорошо. Если они не хотят чувствовать вину, он подарит им нечто иное. Не муки совести, которые можно преодолеть. А **чистый, неоспоримый, всепоглощающий ГНЕВ.

Он сконцентрировал свою силу не для того, чтобы вырваться в их мир, а чтобы послать весть. Приказ. Зов.

Где-то в глубине материального мира, в сердце древнего вулкана, спал другой Охотник. Его форма была подобна расплавленному базальту, а сердце билось в ритме подземных толчков. Осколок Гнева обрушил на него свою волю.

– Проснись. Выйди. Найди их.

– И всели в них не искушение. Не обещание. Всели в них ярость. Заставь воина возненавидеть свою силу. Заставь певицу возненавидеть свой голос. Заставь их возненавидеть друг друга. Пусть их надежда сгорит в огне их собственного бешенства. Пусть они сами уничтожат все, что успели построить.

Пламя Осколка Гнева полыхнуло с новой силой, освещая его единственную, незыблемую истину, выжженную в самом его существе:

– Ничто не должно быть целым. ВСЕ ДОЛЖНО ГОРЕТЬ.

Дорога, наполненная их робкими, но многообещающими экспериментами, наконец привела их к цели – городу-крепости Астрагор, стоявшему на перекрестке торговых путей. Они шли сюда за слухами, за припасами, за передышкой.

Но передышка, похоже, ждала их совсем иная.

Уже у ворот что-то заставило их замедлить шаг. Стены были не серыми и суровыми, а выбеленными до ослепительной белизны, а по их гребню вились гирлянды из ярких, никогда не вянущих цветов. Стражники у ворот не грубо требовали пошлину, а встречали каждого широкими, неестественно одинаковыми улыбками. Их глаза, однако, оставались пустыми и стеклянными, как у фарфоровых кукол.

– Добро пожаловать в Астрагор, путники! – пропели они в унисон.

– Город света и радости! Оставьте свои печали за стенами!

Кай почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Его ментальный щит, который он только начал отстраивать, дрогнул, наткнувшись на сплошную, непробиваемую стену безмятежного довольства.

– Здесь что-то не так, – тихо сказала Айви, и ее пальцы непроизвольно сжались.

– Цвета… они слишком яркие. Слишком идеальные. Как на моих самых ранних, неумелых иллюзиях.

Они вошли внутрь. Город был чистым, как чертеж Финна. Мощеные улочки блестели, с домов не было и намека на пыль или копоть. Горожане двигались по своим делам размеренно и плавно, и на каждом лице красовалась та же самая, выверенная до миллиметра улыбка. Они переговаривались тихими, мелодичными голосами, и смех их звучал как звон хрустальных колокольчиков – безупречно и бездушно.

– Никакого раздражения, – прошептал Корбин, и его дар, чувствующий суть душ, был буквально атакован этой фальшивой идиллией.

– Ни капли усталости, злости, досады… Только эта… сладкая, липкая отрава. Я не чувствую их душ, я чувствую один сплошной сахарный сироп.

Лира прижала руки к груди. Ее дар, настроенный на гармонию, бился в истерике. Эта показная радость была таким же искажением, как и ярость, только куда более жутким.

– Это не исцеление, – выдохнула она.

–Это… морок. У них забрали все «ненужные» эмоции.

Финн смотрел на этот «идеальный» город, и его пророческое чутье, всегда видевшее множественность вероятностей, упиралось в тупик. Здесь была только одна, ровная, как стрела, линия – линия навязанного счастья. Он не видел источника, лишь удушливый результат.

– Это ловушка, – мрачно констатировал Сайлас, сжимая кулак. Камни под его ногами казались мертвыми, лишенными своей древней, спокойной силы.

–Но чья? – тихо спросила Тереза.

–Искуситель был другим. Это… это на что-то похоже, но сделано грубее. Или… хитрее.

Кай медленно провел рукой по виску, пытаясь отогнать нарастающую тревогу. Его телепатия улавливала лишь один сплошной, монотонный гул довольства. Ни одной тревожной мысли, ни одного тайного желания. Это была тишина, более пугающая, чем любой психический крик.

Они стояли на центральной площади сияющего, улыбающегося города, и от этой показной идиллии веяло такой леденящей душу тревогой, что их недавнее чувство надежды вдруг показалось хрупким, как стеклышко в железном сапоге.

Глава 7. Сахарный улей

Воздух, напоенный ароматом вечных цветов, был густым и сладким, как мед, забивавший горло. Солнце, отражаясь от ослепительно-белых стен, било в глаза, не согревая, а слепя. Это был не свет жизни, а свет стерильной операционной.

Команда медленно продвигалась по главной улице, чувствуя себя чужаками в аквариуме с неестественно яркими рыбками. На них смотрели. Не с враждебностью, не с любопытством, а с тем же неизменным, стеклянным одобрением. Каждый прохожий, каждый торговец на рыночной площади – все были зеркалами друг друга, отражающими одну и ту же программу блаженства.

– Не могу… – прошептал Корбин, бледнея. Он оперся о стену, но тут же отдернул руку, словно обжегся.

– Их души… они не просто спят. Они… сплавлены. Как соты в улье. Я чувствую не отдельных людей, а один большой, пульсирующий организм удовлетворения. И он пытается меня поглотить.

Его дар, всегда бывший его щитом, теперь стал источником муки. Он чувствовал, как эта липкая, сладкая воля обволакивает его собственное сознание, предлагая забыть, перестать бороться, просто улыбнуться.

Айви стояла, скрестив руки, пытаясь отгородиться от этого зрелища.

– Мои иллюзии… они основаны на реальности, на памяти. А это… это ничего. Пустота, замаскированная под полноту. Я не могу это скопировать, потому что здесь нечего копировать.

Кай молчал. Его ментальный щит был сжат в тугой комок, отражая постоянный, давящий гул коллективного блаженства. Он пытался пробиться глубже, найти хоть искру настоящей мысли, но это было похоже на попытку проткнуть воду – она смыкалась, не оставляя следа. Он ловил обрывки: «…какой прекрасный день…», «…все так чудесно…», «…я так счастлив отдать свой налог…». Мысли были не их собственными, а единым хором, транслируемым из одного источника.

– Нам нужно найти центр этого, – тихо сказал Финн. Его взгляд был расфокусированным.

– Я не вижу вероятностей. Только одну… магистраль. Она ведет туда. – Он кивком указал на центр города, где возвышался купол из того же белоснежного материала, увенчанный гигантским, никогда не увядающим цветком.

Их движение туда было похоже на путь сквозь патоку. Горожане не мешали им, но их постоянные, одинаковые улыбки и плавные жесты создавали невидимый барьер. Девочка с таким же кукольным лицом подбежала к Лиону и протянула ему идеальный кристаллик соли.

– Возьми! Поделись моей радостью! – ее голосок был звенящим и безжизненным.

Лион отшатнулся, как от огня. Раньше он бы смутился, попытался бы вежливо отказаться. Сейчас его лицо исказилось гримасой почти физического отвращения.

– Отстань, – просипел он, и в его глазах вспыхнула та самая искра, которую так жаждал разжечь Охотник в вулкане – искра чистой, неприкрытой ярости.

Кай тут же положил руку ему на плечо.

– Держись, – его голос прозвучал напряженно, но он послал по ментальной нити короткий, успокаивающий импульс.

–Это то, чего они хотят. Не дай им.

Но давление нарастало. Сайлас, чья сила была в непоколебимой твердости земли, чувствовал, как почва под ногами кажется искусственной, мертвой. Ему хотелось ударить по мостовой, обрушить этот фальшивый порядок, но он сжимал кулаки, понимая, что любая вспышка может стать для них последней.

Тереза, чье шитье было актом исцеления и соединения, с ужасом осознала, что не может «почувствовать ткань» этого места. Воздух, свет, даже тени – все было сшито в единое, непроницаемое полотно иллюзии, не оставлявшее дыр для ее иглы.

Они добрались до площади перед куполом. Здесь не было стражников. Не было никакой защиты. Только огромная, ажурная арка, ведущая внутрь.

И стояла тишина. Не тишина покоя, а тишина вакуума, поглотившего все звуки.

И тогда из-под земли, из стен, из самого воздуха поднялся Голос. Он не был громким. Он был тихим, ласковым, проникающим прямо в мозг, в обход ушей.

– Зачем вы сопротивляетесь? – спросил Голос. В нем не было ни капли упрека, только искреннее, печальное недоумение.

– Разве вы не устали? Не устали бороться, страдать, ненавидеть себя и друг друга?

Образы вспыхнули в их сознании без их воли. Кай увидел себя после убийства осколка Страха, его лицо, искаженное болью. Лион – свой страх и неуверенность. Айви – моменты, когда ее иллюзии оказывались беспомощными. Корбин – свое отчаяние. Сайлас – свою ярость. Тереза – свою беспомощность. Финн – хаос своих видений.

– Оставьте это, – шептал Голос, обволакивая их сознание, как теплое одеяло.

–Ваша вина, ваш гнев, ваша боль… они вам не нужны. Они лишь ранят вас. Отдайте их мне. Я возьму их. А вам останется только… свет. Только радость. Только покой.

Это было не искушение силой. Это было искушение капитуляцией. И после всего, что они пережили, после тяжелого пути к надежде, это предложение звучало чертовски привлекательно.

Лира, дрожа, упала на колени. Ее дар, ищущий гармонии, изнывал от этой фальши, но ее собственная душа, уставшая от боли, слабела.

– Нет… – простонала она.

–Это неправильно…

–Правильно – это то, что приносит покой, – мягко парировал Голос.

–Разве вы не заслужили покой?

Кай чувствовал, как его ментальный щит трещит. Искушение было слишком сильным. Он видел, как Айви закрыла глаза, и на ее лице появилось выражение облегчения. Видел, как Корбин медленно выпрямляется, его гримаса боли сменялась пустым умиротворением.

Охотник в сердце вулкана наблюдал через призму Гнева. Его базальтовые губы растянулись в подобии улыбки. Он не вселял ярость силой. Он лишь убрал все, что ей мешало. И теперь, когда их надежда и единство трещали по швам под давлением этого сладкого кошмара, готова была вспыхнуть та самая, чистая, всепоглощающая ярость.

Первый не выдержал Лион. Он поднял голову, и его глаза, полные слез отчаяния и злости, метнулись к Каю.

–Выгони это из моей головы! – крикнул он, и в его голосе не было просьбы. Это был приказ, полный ненависти. Ненависти к Голосу, к городу, к самому себе. И к Каю, который стоял и ничего не делал.

Искра, которую так ждали, вспыхнула.

Крик Лиры не был просто звуком. Это был вихрь из стекла и игл, материализованная боль, вывернутая наизнанку. Он не оглушал – он прожигал. Воздух на площади заколебался, затрепетал, словно шелковая ткань, которую рвали на части.

Белоснежные стены Астрагора потемнели, на них проступили трещины, словно от внезапного удара молота. Гирлянды вечных цветов сникли и осыпались, их лепестки почернели за секунду. Искусственные улыбки на лицах горожан сперва задрожали, затем исказились в маски недоумения и ужаса, и, наконец, их глаза, стеклянные кукольные глаза, попросту лопнули, оставив темные впадины.

Команда, уже почти сломленная сладким ядом, рухнула на колени, вжимаясь в плиты мостовой. Кай вскрикнул, схватившись за голову – его ментальный щит, и так напряженный до предела, разлетелся вдребезги под этим физическим, неумолимым напором. Сайлас зарычал от боли, прижимая ладони к ушам, из которых уже сочилась кровь. Айви свернулась калачиком, ее тело содрогалось в конвульсиях, а ее собственные иллюзии на мгновение вспыхнули вокруг нее – уродливые, искаженные тени их самых страшных воспоминаний.

Но больше всех пострадал Корбин. Его дар, настроенный на тончайшие вибрации душ, принял на себя весь удар. Он не просто слышал крик – он чувствовал его. Он чувствовал, как рвется та самая сладкая, липкая паутина, связывавшая души горожан. Он чувствовал их пробуждение – не к радости, а к шоку, к боли, к осознанию кошмара, в котором они пребывали. Это было похоже на то, как будто тысячи людей одновременно очнулись от наркоза и закричали от ужаса.

И в самом сердце купола, в эпицентре этого искусственного рая, раздался другой крик – не физический, а ментальный. Крик ярости, боли и… паники. Это был Голос Кукловода.

Иллюзия идеального счастья дрогнула. На секунду белоснежный фасад Астрагора поплыл, и сквозь него проступили очертания серого, сурового города-крепости, каким он был всегда. Пахнуло не цветами, а пылью, потом и холодным камнем.

Крик Лиры оборвался так же внезапно, как и начался. Она стояла, тяжело дыша, ее хрупкое тело тряслось от напряжения, а из носа и ушей струйками текла кровь. Но в ее глазах, еще секунду назад полных покорного отчаяния, пылал очищающий огонь чистейшего, неприкрытого гнева. В этот миг она была не певицей, искавшей гармонию. Она была Банши. Вестницей расплаты.

Тишина, которая воцарилась вслед за криком, была уже иной. Это была оглушенная, раненная тишина. Тишина после взрыва.

И ее нарушил Финн, с трудом поднимаясь на ноги. Он вытер кровь с губ и посмотрел на Лиру не с укором, а с уважением.

– Наконец-то, – хрипло произнес он.

– Настоящий звук. Он пробил магистраль. Я снова вижу… вероятности. И одну – очень четкую.

Он повернулся к куполу, из которого теперь доносился приглушенный, бешеный вой.

– Он ранен. И он зол. Теперь он будет бороться не изящно. Он будет пытаться раздавить нас.

Тишину после крика Лиры разорвал новый звук. Не сладкий голос и не яростный вой, а оглушительный, механический ЩЕЛЧОК, прозвучавший одновременно в ушах и в сознании каждого члена команды.

Белоснежные стены купола вдруг потемнели, став матово-черными, словно поглотившими весь свет. Вечный цветок на его вершине сжался, превратившись в острый, угрожающий шип.

– Он переключает передачу, – хрипло произнес Кай, с трудом поднимаясь на одно колено. Его голова раскалывалась, но ментальный щит, хоть и потрескавшийся, снова собрался вокруг ядра его воли.

– Готовьтесь!

Но готовиться было не к чему. Атака была точечной и безжалостной.

Раньше Голос предлагал. Теперь – приказывал.

Для Корбина мир превратился в ад. Тот самый «сахарный сироп» душ, который он чувствовал, внезапно скис, забродил и обратился в яд. Он почувствовал не просто фальшивое счастье, а всю подавленную боль, весь ужас, всю злобу тысяч горожан, которые годами копились под слоем иллюзии. Этот шквал негативных эмоций обрушился на него, как цунами. Он закричал, упав на землю, его тело скрутилось от судорог, а в ушах зазвучал нашептывающий голос:

– Ты видишь? Это ты сделал! Ты и твои друзья! Вы вернули им их боль! Ты – не целитель, ты мучитель!

Для Айви атака была визуальной. Ее собственный дар, дар иллюзий, обратился против нее. Она пыталась создать хоть какую-то защиту, хоть маскировку, но каждый ее мысленный образ тут же искажался, превращаясь в кошмар. Лицо Кая становилось лицом Охотника. Лицо Лиры – восковым и мертвым. Она видела, как ее товарищи падают замертво, сраженные ее же силами. Она отшатнулась, зажав глаза руками, но кошмары продолжались внутри ее черепа.

– Твоя суть – обман, – шептал ей голос.

–И сейчас ты обманываешь саму себя прямо в могилу.

Для Лиона угроза была физической. Воздух вокруг него начал кристаллизоваться, но не под его контролем. Прозрачные, острые как бритва структуры росли из ничего, сжимая его, царапая кожу. Он пытался их оттолкнуть, растворить, но они подчинялись чужой воле. Это была насмешка над его собственными попытками творить, извращенная пародия на его силу.

–Ты хотел контроля? Получи. Полной потери контроля.

Даже Сайлас, чья связь с землей была самой прочной, почувствовал предательство. Камни под его ногами внезапно стали мягкими и зыбкими, как зыбучий песок. Он начал погружаться в белую, безжизненную пыль, что раньше была твердой мостовой. Его собственная стихия отказывалась его держать.

А Лира, источник гнева, оказалась в центре бури. Ее крик высвободил правду, но теперь эта правда мстила ей. Ее собственный голос, усиленный в тысячу раз, вернулся к ней в виде оглушительного гула, заполнившего все ее существо. Она не слышала ничего, кроме этого гула, и в нем проступали шепоты:

–Молчи. Ты всегда должна молчать. Твой голос несет только разрушение.

Кукловод не пытался их убить. Он методично ломал их души, используя их же сильные стороны против них. Он превращал их дары в орудия пытки.

–Он бьет по нашим страхам! По тому, что мы только что начали исцелять! – крикнула Тереза, пытаясь «сшить» рассыпающуюся под Сайласом землю, но ее игла скользила, не находя опоры.

–Мы не можем драться с ним его методами!

Именно в этот момент, когда каждый из них был на грани, Финн, который стоял, сосредоточенно глядя в пустоту, вдруг крикнул, перекрывая хаос:

– Теперь, Кай! Свяжи нас! Не для тишины! Для гнева!

И Кай, стиснув зубы от боли, понял. Он не стал строить щит. Он отпустил свою защиту и пронзил сознание каждого из них не успокаивающей нитью, а коротким, обжигающим импульсом. Он не гасил их ярость, страх и боль. Он соединил их.

Это была не гармония. Это был боевой клич. Общая, разделенная агония, которая внезапно перестала быть личной. Боль Корбина стала их общей болью. Ярость Лиры – их общим топливом. Страх Айви – их общим врагом.

Они подняли головы. Их глаза встретились. И в них не было покорности. Была договоренность.

Кукловод ошибся. Он думал, что, разжег в них гнев, он их разделит. Но он не учел, что гнев, направленный на общего врага, – это самый мощный клей в мире.

Мысленная команда Кая прозвучала не словами, а вспышкой общего намерения. Они были разбиты, истекали болью, но впервые – абсолютно едины. Не в надежде, а в яростной решимости.

–Сайлас, опора! – выкрикнул Кай, и его ментальный приказ был молнией, пронзившей гул в голове великана.

Сайлас, по колено погруженный в зыбкую пыль, с ревом ударил кулаками по земле. Но это был не удар разрушения. Это был указ о форме. Он не приказывал земле повиноваться, он напоминал ей о ее древней, непоколебимой силе. Камни под ним с грохотом сжались, срослись, образовав массивную, стабильную плиту, островок реальности в море иллюзий.

–Лион, клетка! – прозвучала вторая мысленная команда.

Лион, весь в крови от порезов своими же одичавшими кристаллами, вскинул руки. Его страх перед потерей контроля испарился, сгорев в общем гневе. Он не пытался контролировать кристаллы. Он представил саму идею удержания, заточения. И воздух вокруг чернеющего купола начал мутнеть и твердеть, не по его воле, а по их общему замыслу. Он создавал не тюрьму из силы, а каркас для их общей атаки – хрустальный частокол, сжимающийся вокруг сердца заражения.

– Корбин, нить! Найди его! – мысленно крикнул Кай.

Корбин, все еще содрогаясь от шквала чужой боли, заставил себя подняться. Он закрыл глаза и погрузился в этот хаос. Но теперь он искал не отдельные души, а паутину. Ту самую липкую, сладкую паутину, что связывала всех. И он нашел ее. Один толстый, отвратительный кабель псевдосчастья, тянувшийся от тысяч горожан прямо в сердце купола. Он был не серебряным, как нити Финна, а ядовито-желтым.

– Нашел! – прохрипел Корбин, и Кай тут же транслировал это видение всем.

– Тереза, разорви связь!

Тереза взметнула свою иглу. Она не шила. Она рвала. Острие, заряженное их коллективной волей, проследовало за «взглядом» Корбина и вонзилось в ту самую ядовитую нить. Она не перерезала ее. Она принялась безжалостно распускать ее, разрывая связь Кукловода с его жертвами. С каждого разорванного соединения доносился тихий, облегченный вздох, а из купола – новый яростный визг.

–Айви, покажи ему правду!

Айви, сжав кулаки, открыла глаза. Ее иллюзии, только что терзавшие ее, теперь хлынули по оставшейся связи прямо в сознание Кукловода. Она показывала ему не кошмары. Она показывала ему его собственное творение. Серый, пыльный, настоящий Астрагор. Испуганные, изможденные лица горожан, просыпающихся от кошмара. Слезы детей. Ярость мужчин. Отчаяние женщин. Она показывала ему не идеальную картинку, а ту самую боль, которую он так старательно подавлял. Она атаковала его его же собственным оружием – иллюзией, но иллюзией, основанной на правде.

– Лира… – Кай посмотрел на нее. Она стояла, все еще дрожа, но ее взгляд был ясен.

– Не разрушай. Дай им голос.

Лира сделал глубокий вдох. Ее горло было разорвано изнутри, но она снова запела. На этот раз это был не разрушительный крик Банши. Это была пронзительная, полная невыразимой скорби и гнева ария. Она не атаковала купол. Ее голос, усиленный ментальным усилением Кая и пропущенный через «усилитель» Лиона, тек по разорванным нитям к каждому бывшему зомби. Она давала звук их подавленной боли, их украденному гневу, их забытой печали. Она не вселяла в них надежду. Она возвращала им их право чувствовать.

И последним штрихом стал Финн. Он не произнес ни слова. Он просто указал пальцем в одну точку в центре купола, куда сходились все разорванные нити. Точку максимального напряжения, точку, где пряталось самое уязвимое ядро существа, которое не могло существовать без своей паутины.

Их атака была не взрывом. Это был хор. Хор из гнева, боли, правды и силы. Хрустальная клетка Лиона сомкнулась. Швы Терезы окончательно порвали связь. Правда Айви ослепила Кукловода. А голос Лиры, ставший голосом тысяч, обрушился на него всей тяжестью освобожденной реальности.

Из купола не последовало взрыва. Раздался тихий, жалобный хруст, словно лопнуло стеклянное сердце. А затем черный купол помутнел, стал прозрачным и начал медленно, беззвучно рассыпаться на миллиарды мельчайших осколков, таявших в воздухе, словно снежинки.

Тишина, наступившая после, на этот раз была настоящей. Усталой, выстраданной, но чистой. Идиллия пала. Оставив после себя лишь груду осколков и пробуждающийся к настоящей, трудной жизни город.

Глава 8. Горечь правды

Белый туман иллюзии рассеялся, оседая на землю мелкой пылью, похожей на пепел. С ним ушла и неестественная белизна стен, и навязчивый сладкий запах. Астрагор предстал перед ними настоящим – серым, суровым, пропахшим пылью, потом и дымом очагов. Но самым шокирующим были не стены, а люди.

Тишину разорвал первый всхлип. Не идеальный, мелодичный, а надрывный, полный настоящей боли. Он словно разбил невидимое стекло. И понеслось.

Идиллическая картина рассыпалась на тысячи кусков человеческого страдания. Торговец, который секунду назад сладко улыбался, уставился на свои пустые прилавки и зарыдал, понимая, что за время его «сна» все товары сгнили. Женщина, обнимавшая мужа-куклу, отшатнулась от него с криком ужаса, увидев в его глазах ту же пустоту, но теперь – без прикрас. Дети, которые безмятежно играли, теперь с ревом искали родителей, не узнавая их изможденные, испуганные лица.

А потом они увидели их. Команду, стоящую в центре площади – изможденных, в крови, с почерневшими от копоти и боли лицами. Они были живым воплощением того кошмара, который только что закончился, и одновременно – его победителями.

Сначала это был лишь взгляд. Сотни пар глаз, полных смятения, уставились на них. А потом к ним ринулась первая женщина.

–Вы! Вы нас спасли! – закричала она, падая перед Каем на колени и пытаться обнять его ноги. Ее благодарность была такой же неистовой, как и ее недавнее отчаяние.

Это стало сигналом. Волна людей хлынула на них. Их хватали за руки, хлопали по плечам, плакали в их одежду. Гул благодарности нарастал, сливаясь в оглушительный гомон.

– Спасители!

– Вы вернули нас!

– Благослови вас боги!

Для команды это было хуже любой битвы. После адского напряжения схватки, после выплеска всей своей ярости и боли, они оказались в центре этого шквала сырых, нефильтрованных эмоций. Они были истощены, их психика висела на волоске.

Кай отшатнулся, как от удара. Его телепатия, и так перегруженная, теперь атакована. Он зажал уши, но это не помогало.

– Прекратите… – прошептал он, но его голос потонул в общем гуле.

Лира, чей голос только что звучал как оружие, сжалась в комок. Каждое «спасибо» обжигало ее, как упрек. Она видела в глазах людей не только благодарность, но и отголоски той боли, которую она обнажила своим криком.

Айви пыталась улыбнуться, но ее улыбка вышла такой же фальшивой, как у зомби Астрагора. Она видела, как ее иллюзии кошмара становятся реальностью для этих людей, и чувствовала себя виноватой.

Сайлас, могучий камнетес, стоял, как скала, но на его лицо было непривычное выражение растерянности. Дети цеплялись за его мощные ноги, принимая его за какую-то гору, которая их защитит.

Их недавнее единство трещало по швам под давлением этой неконтролируемой, давящей благодарности. Они сделали то, что должны были сделать. Но цена… цена была ужасна.

Именно Финн, его пророческий дар, всегда видевший самые мрачные варианты, нашел в себе силы действовать. Он не стал кричать. Он подошел к Каю и положил руку ему на плечо, послав короткий ментальный импульс, который был ясен и остальным, чьи нити еще были связаны:

– Уходите. Сейчас

Кай кивнул, с трудом фокусируясь. Он собрал последние силы и послал по площади широкую, но мягкую ментальную волну – не приказ, а убедительную просьбу:

– Дайте нам пройти. Мы должны отдохнуть.

Люди, почувствовав это, расступились, образуя коридор. Их благодарность не угасла, но в их глазах появилось понимание. Они видели, какой ценой далась их свобода.

Команда, не глядя по сторонам, почти бегом покинула центральную площадь, уходя в узкие, темные переулки старого города. Все шли молча, прижимаясь к стенам, словно преступники.

Они нашли заброшенный амбар на окраине, еще пахнущий зерном и мышами. Сайлас грубо завалил вход обломками скалы, отгораживаясь от внешнего мира.

В темноте, в пыли, они рухнули на пол, не в силах говорить. Они победили. Они спасли город. Но в тишине амбара витали лишь тяжелое дыхание и горькое послевкусие правды: спасение – это не финал. Это лишь начало новой, более сложной боли. И они были теми, кому пришлось ее принести.

Несколько дней, проведенных в заброшенном амбаре, стали для них не отдыхом, а тяжелой работой по починке самих себя. Они почти не разговаривали, восстанавливаясь каждый в своем углу, связанные не радостью, а общей травмой. Но тишина между ними была уже не враждебной, а понимающей.

Когда они наконец решились выйти, город встретил их не оглушительным воем толпы, а приглушенным гулом нормальной, трудной жизни. Воздух был свеж и прохладен, пах дождем, землей и дымом – настоящими запахами.

Их заметили сразу, но реакция была иной. Не бросок с объятиями, а приостановка в работе. Мужчина, чинивший телегу, остановился, посмотрел на них и просто кивнул – коротко, почти по-солдатски, но в этом кивке была бездна уважения и понимания. Женщина, ведшая за руку ребенка, не бросилась к ним, а мягко подтолкнула малыша вперед. Девочка, лет семи, с серьезным лицом подошла к Лире и молча протянула ей чуть помятый, но живой полевой цветок. Не идеальный, как те прежние, а настоящий, с подвявшим лепестком. Лира взяла его, и ее глаза наполнились слезами, но на этот раз – целительными.

Их не осаждали. Им давали дорогу. Им смотрели в глаза, и в этих взглядах читалась не истеричная благодарность, а тихая, суровая признательность людей, которые поняли цену своего пробуждения.

К ним подошел пожилой мужчина в потертом, но чистом плаще – один из городских старшин. Его лицо было изборождено морщинами, а глаза смотрели устало и мудро.

– Путники, – сказал он, и его голос был хриплым, но твердым.

– Город Астрагор помнит, что вы для нас сделали. Мы знаем, что наша свобода стала для вас бременем. Мы не хотим обременять вас больше. Но у нас к вам одна просьба.

Он посмотрел на Кая, без слов понимая, кто их лидер.

– Наш мэр… он был первым, кто попал под влияние того… существа. Он дольше всех был в его сетях. Он пришел в себя, но он очень слаб. И он хочет вас видеть. Не для парада. Не для наград. Он хочет… понять. И поблагодарить вас, глядя в глаза. Прошу вас, уделите ему немного времени.

Просьба была высказана с таким достоинством и пониманием, что отказаться было невозможно.

Их провели в ратушу – не пышную, а аскетичное каменное здание. В кабинете мэра пахло лекарственными травами и воском. За массивным столом сидел худой, иссохший мужчина, кутавшийся в плед, несмотря на теплый день. Его руки дрожали, но взгляд был ясным и пронзительным. Это были глаза человека, который заглянул в самую глубину кошмара и чудом вернулся.

– Садитесь, прошу вас, – его голос был тихим, но каждое слово было выверено.

– Я… не буду тратить ваше время на пустые слова. Я был марионеткой в своих же руках. Я видел, как мой город превращался в кукольный домик, и не мог ничего поделать. Я чувствовал его волю, как свою собственную.

Он перевел взгляд на каждого из них, и в его глазах стояла не просто благодарность. Стояла боль.

–Вы не просто убили монстра. Вы вернули нам нашу боль. Наши ошибки. Наши сомнения. И наш шанс все исправить. – Он медленно поднял дрожащую руку и коснулся своего виска.

– Вы вернули нам себя. Пусть и не самых лучших себя. Но – настоящих. За это… за это нельзя просто «поблагодарить». Это можно только носить в себе. Как шрам. И как напоминание.