Трикстер 1. Падение и возрождение

Глава 1. Падение

Я всегда думал, что жизнь – это ритм, который можно держать под контролем. Как если бы ты дирижировал оркестром: чуть ускоришь – и музыка летит, чуть замедлишь – и она приобретает глубину. Я привык считать себя техником, мастером обмана, человеком, который знает, где спрятано зеркало, куда уходит дым, как навести зрителя на ложный след. Но были моменты, когда я забывал, что всё это – лишь трюк. Были вечера, когда сцена становилась для меня единственным настоящим местом в мире.

В тот вечер, за пару дней до трагедии, мы выступали на корпоративном празднике для одной из дочерних компаний гигантской корпорации «Дальмонт». Это был огромный холл с голографическим потолком, где медленно плыли туманности и вспыхивали далёкие звёзды. Воздух был пропитан запахом дорогого кофе, свежей выпечки и едва уловимого парфюма – ароматом успеха и больших денег.

Лиз была особенно красива в тот вечер. Она надела своё любимое тёмно-синее платье, которое подчёркивало цвет её глаз, и заплела волосы в элегантную косу. Во время подготовки она была сосредоточена и слегка взволнована.

– Чувствую, сегодня будет особенный вечер, – сказала она, проверяя микрофоны.

– Хорошо особенный или плохо особенный? – пошутил я.

– Посмотрим, – загадочно улыбнулась она.

Я стоял за кулисами, перебирая реквизит: идеально гладкие карты, которые словно сами ложились в руку, кольца из полированного металла, шарики из тонкого, почти невесомого стекла и комплект цифровых плат для наших самых сложных проекционных фокусов.

Лиз металась по сцене, как маленький вихрь. Она проверяла свет, настраивала чувствительность микрофонов, что-то шептала в гарнитуру техникам. Её движения были точными и уверенными – за три года совместной работы она научилась чувствовать сцену лучше многих профессионалов.

– Владимир, – позвала она меня, – посмотри на зал. Видишь мужчину в сером костюме, третий ряд слева?

Я незаметно выглянул из-за кулис. Важный менеджер средних лет, скептическое выражение лица, дорогие часы.

– Он будет самым трудным зрителем, – продолжила Лиз. – Начни с него трюк с угадыванием карты. Если он поверит, остальные пойдут следом.

– А женщина в красном? – кивнул я на элегантную даму в первом ряду.

– Романтик. Ей понравится фокус с цветами. И обязательно комплимент – она весь вечер поправляет причёску.

Лиз умела видеть людей насквозь за несколько секунд. Это был её особый талант, который делал наши выступления живыми и настоящими.

– Ты готов, волшебник? – спросила она, появившись из-за кулисы с планшетом в руках. Её серо-голубые глаза сияли знакомым азартом.

Я кивнул, пряча предстартовое волнение за привычной ухмылкой.

– Всегда, когда ты рядом, – ответил я.

Лиз подошла ближе, поправила мне воротник рубашки и встала на цыпочки, чтобы поцеловать в щёку.

– Покажи им настоящее волшебство, – прошептала она.

– А ты будешь моей звездой-путеводителем, – ответил я, используя нашу старую шутку.

Лиз улыбнулась своей особой, чуть дерзкой улыбкой, которая всегда заставляла моё сердце биться чаще, и подмигнула.

– Тогда – время творить чудеса.

На сцене заиграла музыка – наша фирменная композиция, которую Лиз выбрала полгода назад. Голографические ленты закружились в воздухе, и началось наше представление. Я вышел под свет прожектора, сделал лёгкий поклон и почувствовал, как волнение уступает место знакомому, пьянящему ощущению контроля. Всё стало простым и ясным: только я, Лиз и сотни глаз, ждущих чуда.

Первый фокус был классическим – исчезновение карты. Я спустился в зал и попросил выбрать карту у того самого мужчины в сером костюме, о котором предупреждала Лиз. Он небрежно ткнул пальцем в карту, расписался на ней с таким видом, будто делает мне огромное одолжение. Пока он это делал, я краем глаза следил за Лиз. Она, изображая одну из организаторов, уже незаметно подала мне свой шёлковый платок – сигнал, что всё готово для следующей части трюка.

Когда карта исчезла из колоды, а я сделал вид, что теряюсь и не могу её найти, Лиз точно в нужный момент направила на меня дополнительный луч света. Карта появилась у меня за ухом – под общий взрыв смеха. Люди смеялись не потому, что удивились, а потому что сами стали частью этого маленького спектакля. Даже лицо скептика в сером костюме потеплело.

– Видите? – обратился я к залу, держа карту на ладони. – Магия не в том, чтобы что-то спрятать. Магия в том, чтобы показать людям то, что они не ожидали увидеть.

В зале раздались одобрительные возгласы. Лиз стояла у края сцены и едва заметно кивнула – её способ сказать "отлично, продолжай".

Потом пошёл сложный трюк с кольцами. Я соединял их в воздухе, а Лиз, уже открыто выйдя на сцену как моя ассистентка, ловко ловила ускользающие звенья, будто бы сама была волшебницей. Я видел, как она светится от азарта, как играет бровями, когда публика что-то шепчет о «магнитах» и «секретах». Она умела вовремя отвлечь взгляд публики, чтобы я мог провернуть свой главный трюк – с исчезающим шаром.

– Леди и джентльмены, – объявил я, – сейчас мы покажем вам фокус, который не каждый фокусник рискнёт повторить. Для этого мне понадобится помощь самого внимательного зрителя в зале.

Лиз тем временем незаметно сканировала аудиторию. Её взгляд остановился на молодой девушке из бухгалтерии, которая сидела с подругами и явно была в приподнятом настроении.

– Вы, девушка в жёлтом, – обратился я к ней, следуя подсказке Лиз. – Не могли бы вы помочь нам?

Девушка смущённо поднялась, и её подруги подтолкнули её вперёд. В тот момент, когда все следили за тем, как она идёт к сцене, Лиз ловко пронесла дубликат шарика через зал и незаметно подложила его девушке в сумочку.

Основной шарик я ловко спрятал в потайной карман рукава, пока зрители наблюдали за Лиз, которая изображала, что заколдовывает сферу специальными пассами.

– А теперь, – торжественно объявил я, – шар исчезнет отсюда… – я показал пустые руки, – и появится там, где его меньше всего ждут!

Девушка с изумлением обнаружила шарик у себя в сумке. Зал взорвался аплодисментами.

Но кульминацией номера всегда был наш коронный «обратный фокус». Лиз выходила в центр сцены. Я просил кого-то из зала передать ей личный предмет – обычно это был телефон или ключи от машины. В этот раз молодой человек из маркетингового отдела протянул свой дорогой смартфон.

Лиз взяла предмет, подошла ко мне и что-то шептала на ухо – якобы волшебное заклинание, а на самом деле очередную шутку, от которой я едва сдерживал улыбку:

– Если сейчас что-то пойдёт не так, мы можем просто убежать через чёрный ход, – прошептала она так, что только я мог услышать.

Публика замирала, когда я накрывал её большим шёлковым платком. И в тот же миг, под оглушительные аплодисменты и яркую вспышку света – Лиз знала, когда именно нажать кнопку, – платок падал на пустой пол. А через пару секунд Лиз появлялась в самом конце зала, у выхода, держа в руках тот самый смартфон и машущая зрителям.

Секрет был в скрытом люке в полу сцены и в том, что Лиз умела перемещаться под сценой быстрее, чем кто-либо мог предположить. Но для зрителей это была настоящая магия – девушка исчезла и телепортировалась на 50 метров за пару секунд.

В такие моменты мне казалось, что все вокруг – не зрители, а свидетели чего-то большего, чем просто шоу. Это был наш с Лиз ритуал, наш безмолвный язык, наш танец. После выступления мы уходили за кулисы, где Лиз всегда первой начинала смеяться:

– Видел глаза того босса в сером? Он, кажется, поверил, что я исчезла по-настоящему!

– А ты, кажется, и правда умеешь телепортироваться, – шутил я, чувствуя, как отступает усталость.

Она протягивала мне руку, и мы хлопались ладонями, как две идеально подогнанные части одного сложного механизма.

– Сегодня мы были особенно хороши, – сказала она, снимая туфли и массируя ступни.

– Это потому, что ты всегда чувствуешь зал лучше меня, – ответил я. – Ты как дирижёр оркестра, только твой оркестр – это зрители.

– А ты – как солист, который заставляет всех забыть о том, что происходит концерт, – улыбнулась она. – Люди просто живут в моменте.

Мы собирали реквизит, и я наблюдал, как она аккуратно складывает шёлковые платки, проверяет карты, протирает стеклянные шарики. В её движениях была любовь к нашему общему делу, уважение к каждой мелочи.

– Знаешь, – сказал я вдруг, – сегодня я понял, что хочу заниматься этим всю жизнь. С тобой.

Лиз подняла глаза, в которых мелькнуло что-то нежное и серьёзное одновременно.

– Всю жизнь – это долго, – тихо сказала она. – А вдруг я когда-нибудь разлюблю фокусы?

– Тогда мы будем заниматься тем, что полюбишь ты, – без колебаний ответил я.

Она молча подошла ко мне и обняла – крепко, по-настоящему.

– Я так тебя люблю, мой волшебник, – прошептала она.

В тот момент я был абсолютно счастлив. И не подозревал, что это последний раз.

Мы вышли из здания комплекса ближе к полуночи. Воздух был тёплым, но с привкусом озона – над городом собиралась очередная гроза. Дроны-курьеры бесшумно сновали над улицами, их навигационные огоньки отражались в лужах, а неоновые вывески гипермаркетов и банков отбрасывали цветные блики на мокрый асфальт. Мегаполис никогда не спал, а сегодня, казалось, был особенно нервным. Где-то вдалеке завыли полицейские сирены, а на экране уличного билборда беззвучно сменялись новости: «Городской совет одобрил новый налог на воздух», «Корпорация 'Дальмонт' открыла инновационный центр нейроинтеграции», «Полиция задержала группу хакеров…»

Лиз шла рядом, болтая что-то о глупых шутках ведущего и о том, как одна из менеджеров в зале явно пыталась привлечь моё внимание. Я слушал её вполуха, большую часть времени просто наслаждаясь ритмом её голоса. Она умела рассказывать истории так, что даже самые скучные детали становились забавными.

– Ты видел, как та женщина из бухгалтерии чуть не уронила твой шарик? – спросила она, смеясь. – Я думала, у тебя будет сердечный приступ прямо на сцене.

– Я всегда на грани, когда ты рядом, – поддел я, и она засмеялась ещё звонче.

– А ещё, – продолжила Лиз, – видел лицо того парня из маркетинга, когда его телефон оказался у меня в руках в другом конце зала? Он секунд десять не мог понять, что произошло.

– Думаю, завтра он расскажет всем коллегам, что встретил настоящих волшебников, – улыбнулся я.

– Мы и есть настоящие волшебники, – серьёзно сказала Лиз. – Просто не каждый готов в это поверить.

Мы дошли до парковки. Вокруг стояли одинаковые электрокары, отличающиеся только корпоративными наклейками. Нашу машину мы узнали по маленькой наклейке с нарисованным кроликом, вылезающим из шляпы – Лиз приклеила её в первый месяц нашей совместной работы, сказав, что «в этой слишком серьёзной жизни обязательно должно быть место для глупостей».

– Помнишь, как ты реагировал, когда я это наклеила? – засмеялась Лиз, садясь в машину.

– Я сказал, что это непрофессионально, – признался я. – А теперь эта наклейка – моя любимая деталь машины.

– Видишь, как я тебя изменила, – подмигнула она, закидывая ноги на приборную панель и доставая из сумки пачку жевательной резинки.

Она всегда была такой: расслабленной и лёгкой, даже когда вокруг бушевал хаос. Это одно из качеств, за которые я её любил – способность найти что-то простое и радостное в любой ситуации.

– Представляешь, если бы мы действительно открыли своё шоу? – вдруг спросила она, глядя куда-то в темноту. – Без этих надзирателей, без корпоративных сценариев. Просто мы, публика и немного волшебства.

Я пожал плечами:

– В этом мире публика хочет только новых гаджетов и приложений. Они уже не верят в чудо, Лиз.

– А мы заставим их поверить, – твёрдо сказала она. – Ты не просто фокусник, ты волшебник. Ты даришь людям чудо, заставляешь их верить в невозможное. Разве это не магия?

Я смотрел на неё и невольно улыбался. В её глазах отражались огни города, и на миг мне показалось, что она действительно может всё изменить, стоит только захотеть.

– У нас уже есть план, – продолжила она. – Мы копим деньги ещё полгода, арендуем небольшой театр, делаем несколько показательных выступлений. Я уже нашла пару площадок, которые согласны нас принять.

– А если не получится? – спросил я. – Если люди не придут?

– Тогда мы попробуем ещё раз, – без колебаний ответила Лиз. – И ещё. Пока не получится.

Её уверенность была заразительной. Рядом с ней я чувствовал себя способным на всё.

– Когда я была маленькой, – начала Лиз, – мы с мамой смотрели старые фильмы про цирк. Я всегда мечтала быть ассистенткой мага. Представляешь, сколько девочек мечтают быть принцессами, а я – ассистенткой! Только не ради платья, а чтобы знать все секреты волшебства.

– Тебе это удалось, – сказал я. – Ты знаешь все мои секреты.

– И всё равно каждый раз удивляюсь, как ты это делаешь, – призналась Лиз. – Может, ты и правда волшебник?

Я промолчал, потому что в этот момент почувствовал странную тревогу. Всё было слишком хорошо, слишком спокойно – как будто перед бурей.

Мы тронулись. Дорога домой в этот раз казалась длиннее обычного. Город был полон контрастов: роскошные рестораны соседствовали с заброшенными подъездами, возле которых дремали бездомные, а на перекрёстках крутились рекламные голограммы. Корпоративная власть ощущалась во всём – даже уличные камеры были с логотипом «Дальмонт», и каждый второй билборд напоминал о новых «ценностях» мегаполиса.

Мы выехали на длинную, почти пустую магистраль. Дорога была мокрая, и свет фар отражался в чёрном зеркале асфальта. Где-то впереди я заметил два ярких красных отблеска – спортивный автомобиль, который шёл слишком быстро для этого времени суток. Он вилял из стороны в сторону, обгоняя редкие машины. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Смотри, – тихо сказала Лиз, – опять гонщики.

Я увидел красный спорткар, за рулём которого сидел Арий Дальмонт. Его лицо мелькнуло в свете фонаря – сосредоточенное, но с той самой полуухмылкой, словно он играет в свою любимую игру. Рядом с ним – компания таких же мажоров: кто-то смеялся, кто-то снимал происходящее на камеру. Позади него, пытаясь не отстать, нёсся чёрный седан.

Арий посмотрел прямо на нас, словно впервые заметил, что на дороге есть кто-то ещё. Я встретился с ним взглядом и увидел в его глазах не злость, не агрессию – а скуку, как у ребёнка, которому надоела старая игрушка. Он улыбнулся, резко крутанул руль и нажал на газ.

– Володя, – тревожно сказала Лиз, – у меня плохое предчувствие…

В этот момент время будто бы замедлилось. Я слышал, как Лиз резко втянула воздух, как впереди визгнули тормоза, как взревел двигатель. Я попытался увести машину в сторону, но секунды были слишком короткими, а скорость – слишком большой.

Красная машина пронеслась мимо, едва не задев нас. Чёрная, уходя от столкновения с Арием, вильнула и врезалась нам прямо в бок.

Всё смешалось в один кошмарный миг: оглушительный скрежет металла, пронзительный крик Лиз, острая, режущая вспышка боли в руках и груди, запах горелой пластмассы – и тьма.

Тьма была липкой и вязкой, как промасленная вата. Я не сразу понял, что это не сон: в голове гудело, будто кто-то бил по черепу тяжёлым молотком, а тело не слушалось, как после долгой болезни. Я не чувствовал рук – только тупую, ноющую боль где-то сбоку и во рту металлический привкус.

Я услышал голоса – сначала глухо, как будто из-под воды, потом всё чётче. – …давление падает… – …держите капельницу… – …он приходит в себя…

Открыв глаза, я увидел белый потолок, режущий свет ламп и медсестру в голубой форме. Её лицо было усталым, но в нём не было ни страха, ни злости – только та самая отстранённая жалость, с которой смотрят на тех, кого не могут спасти.

Я попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип. – Лиз… – я попытался сесть, но тело пронзила такая боль, что я снова откинулся на подушку.

– Лежите, – мягко, почти механически сказала медсестра. – Сейчас доктор придёт…

Я хотел закричать, но не мог, только смотрел, как она выходит из палаты. Время снова потекло странно: то ускоряясь, то замирая. Я проваливался в короткие сны – куски детства, репетиции фокусов с Лиз, её смех, сцена, где она исчезает под моим платком, и её рука в моей, крепкая, живая. Я тянулся к этим воспоминаниям, как к спасательному кругу, но они ускользали, и вместо них приходило ощущение пустоты.

Через какое-то время – я не знал, сколько прошло, – в палату вошёл врач. Он говорил что-то о травмах, о том, что я чудом остался жив, что операция прошла успешно. Говорил о переломах, о повреждении нервных окончаний в руках. Я слушал его, но слова не доходили. Всё, что я хотел знать, было только одно.

– Где Лиз? – перебил я.

Врач замолчал. Его лицо стало серьёзным, он посмотрел куда-то в пол.

– Мне очень жаль, – тихо сказал он. – Она погибла на месте.

В этот момент у меня внутри что-то оборвалось. Мир сузился до одной этой фразы. Я не мог поверить – не хотел. Это было не по-настоящему. Я видел, как она смеялась, как хлопала меня по плечу, как подмигивала перед шоу. Она не могла умереть. Я попробовал закрыть глаза, чтобы прогнать этот сон, но ничего не изменилось.

Следующие дни прошли в тумане боли, лекарств и отрицания. Я ждал, что вот-вот откроется дверь, войдёт Лиз и скажет: «Ну что, волшебник, опять устроил катастрофу? Может, в следующий раз ты дашь мне вести машину?» Но дверь оставалась закрытой.

Потом пришла злость. На врача, который не смог спасти Лиз. На Ария, который играл в свои гонки, как в компьютерную игру. На Геральта, который обеспечил сыну безнаказанность. На саму Лиз – за то, что она не настояла ехать другим путём, за то, что не заметила опасность, за то, что позволила себе умереть. Но больше всего я злился на себя.

Потом я начал мысленно пересматривать события: «Если бы мы задержались на десять минут, если бы я выбрал другой маршрут, если бы не согласился на это шоу…» Я обещал себе всё, что угодно, только бы вернуть её. Я молился всем – даже тем, в кого не верил.

Но второй шанс никто не дал.

Время после выписки потекло вязко и безлико. После аварии мои руки были не пригодны для фокусов. Вместо отточенных движений – тремор, вместо проворных пальцев – еле гнущиеся крюки. Я приходил домой, где всё напоминало о ней: её чашка с надписью «Ассистент мага», её плед на диване, её духи в ванной, даже закладка в книге, которую она читала. Её фотографии были повсюду – мы на репетициях, во время выступлений, просто счастливые моменты нашей жизни. Я не мог убрать эти вещи. Я не мог даже пройти по квартире, не вспоминая, как она смеялась здесь утром, как мы спорили о том, стоит ли покупать новые лампы для сцены, как она засыпала на моём плече, когда я репетировал очередной фокус.

Ещё до начала судебного процесса я почувствовал, что что-то идёт не так. Первым признаком стал странный звонок моей сестре Наташе. Она работала юристом в небольшой фирме, занимающейся корпоративным правом, и я надеялся, что она сможет дать мне совет или хотя бы объяснить юридические тонкости предстоящего процесса.

– Володя, – сказала она тихим, напряжённым голосом, когда я позвонил ей через неделю после похорон Лиз. – Мне… мне звонили с работы. Сказали, что лучше не вмешиваться в дела семьи Дальмонт. Намекнули, что мы можем потерять крупного клиента, если я буду тебе помогать.

– Как это "намекнули"? – не поверил я.

– Партнёр вызвал меня к себе, сказал, что получил звонок от представителей корпорации. Мол, они "обеспокоены" тем, что их репутация может пострадать из-за "недоразумения" с участием их сотрудника. И что было бы "неразумно" позволять личным отношениям влиять на профессиональную этику.

Я молчал, чувствуя, как внутри растёт холодная злость.

– Но это же давление на свидетелей! – выпалил я.

– Володя, – голос Наташи дрогнул, – они ничего прямо не говорили. Всё очень аккуратно, через третьих лиц, намёками. Доказать ничего нельзя. А если я потеряю работу…

Она замолчала. У неё была семья, двое детей, ипотека. Я понимал её позицию, но от этого становилось только горше.

Дядя Сергей, единственный свидетель аварии, который согласился дать показания в мою пользу, исчез через две недели после нашего разговора. Когда я пришёл к нему на работу – в небольшую строительную компанию, где он был прорабом, – секретарша смущённо сказала, что он уволился "по собственному желанию".

Я нашёл его дома. Он открыл дверь, но даже не пригласил войти.

– Володя, прости, – сказал он, не глядя в глаза. – Я не могу. Мне… мне предложили другую работу. В другом городе. Зарплата вдвое больше, служебное жильё…

– Дядя Серёжа, – начал я, но он перебил:

– Понимаешь, у меня жена болеет, лечение дорогое. А тут такая возможность… – Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел стыд и страх. – Прости.

Дверь закрылась.

За неделю до суда я попытался связаться с другими потенциальными свидетелями – людьми, которые могли видеть, как Арий гонялся по ночным улицам, кто знал о его привычках, кто мог подтвердить его причастность к аварии.

Таксист, который работал в ту ночь на той же трассе, внезапно "заболел" и лёг в больницу. Когда я попытался его навестить, мне сказали, что посещения запрещены.

Менеджер из охранной компании, который обслуживал камеры на участке дороги, где произошла авария, был переведён в другой отдел и отказался отвечать на мои звонки.

Девушка из бухгалтерии той компании, где мы выступали в последний раз, которая могла подтвердить, что Арий был пьян и агрессивно настроен во время корпоратива, вдруг получила продвижение по службе и командировку в другую страну.

Зал суда был полон. Пресса, адвокаты, какие-то посторонние люди из окружения Дальмонтов – все они создавали атмосферу важного события, хотя исход был предрешён заранее. На скамье подсудимых сидел не Арий – а его друг, тот самый, что был за рулём чёрного автомобиля.

Максим Коротков – так звали подсудимого – выглядел жалким и растерянным. Ему было двадцать три года, он работал менеджером в одной из дочерних компаний Дальмонт, жил с родителями, копил на свою первую машину. Его руки тряслись, взгляд постоянно метался от пола к ряду, где сидел Арий со своими друзьями.

Арий был здесь же, в зале, в идеально сидящем костюме от модного дизайнера, с тем самым ленивым выражением скуки на лице. Он сидел в первом ряду, окружённый адвокатами и представителями семьи, и вёл себя как зритель, пришедший на не слишком интересный спектакль. Время от времени он зевал, проверял телефон, шептался с сидящей рядом девушкой.

Рядом с ним, как монолит спокойствия, восседал Геральт Дальмонт. Его лицо было непроницаемым, каменным, но в глазах читалась холодная, почти математическая оценка происходящего. Он не смотрел ни на меня, ни на подсудимого, ни даже на своего сына. Его взгляд был направлен куда-то поверх всего этого театра, как будто он просчитывал какие-то более важные комбинации. Изредка он кивал своему главному адвокату – едва заметно, но достаточно, чтобы тот понял: всё идёт по плану.

Прокурор – молодой человек с нервным тиком в углу глаза – бодро начал читать обвинение, но чем дальше, тем больше его голос дрожал, особенно когда речь заходила о семье Дальмонт. Он несколько раз запинался на фразах, один раз даже остановился, чтобы попить воды, и я заметил, как его руки слегка трясутся.

– Подсудимый Коротков Максим Александрович обвиняется в нарушении правил дорожного движения, повлёкшем смерть человека, – читал он, но в его голосе не было убеждённости. – Согласно материалам дела, подсудимый управлял транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения и не справился с управлением…

Адвокат подсудимого – опытный, дорого одетый мужчина с седыми висками – говорил быстро, чётко, с безупречной дикцией. Он часто ссылался на "давление сверстников", на то, что "мой клиент – молодой человек, впервые попавший в такую ситуацию", на "трагическое стечение обстоятельств". Когда дело касалось роли Ария в произошедшем, защита мягко, но настойчиво уводила разговор в сторону.

– Господин Дальмонт был пассажиром в автомобиле моего клиента, – подчёркивал адвокат. – Он не управлял транспортным средством, не принимал решений о скорости или маршруте. Он оказался, как и все мы, заложником трагического стечения обстоятельств.

– А как же уличные гонки? – попытался возразить прокурор. – Свидетели утверждают…

– Каких свидетелей? – мгновенно отреагировал адвокат. – Представьте их суду.

Прокурор замялся, полистал бумаги. Я видел, как он ищет в документах имена тех людей, с которыми я разговаривал, которые обещали дать показания. Но их не было.

– Свидетель Сергей Иванович Петров… – начал прокурор.

– Господин Петров выехал в командировку, – немедленно вмешался адвокат. – У суда есть справка о его отсутствии по уважительной причине.

– Но он давал показания следователю…

– Предварительные показания, данные в состоянии стресса, не могут считаться достоверными без очной ставки.

Так продолжалось весь день. Каждый раз, когда прокурор пытался представить доказательства причастности Ария к гонкам, адвокаты ловко парировали, ссылаясь на отсутствие свидетелей, недостоверность показаний, процессуальные нарушения.

Единственным свидетелем, который согласился дать показания в пользу обвинения, оказался сам Максим Коротков. Но его показания звучали как заученный текст.

– Я… я был пьян, – говорил он, запинаясь. – Я не справился с управлением. Это моя вина. Только моя.

– А господин Дальмонт? – спросил прокурор. – Он каким-то образом влиял на вашу манеру вождения?

Коротков быстро взглянул в сторону Ария, потом опустил глаза.

– Нет. Он просто был пассажиром.

– Но ведь вы гонялись…

– Я гонялся. Один. – Коротков говорил монотонно, как будто пересказывал чужую историю. – Арий… господин Дальмонт просил меня ехать медленнее, но я не слушал.

Я сидел в зале, сжимая в руках фотографию Лиз, и понимал, что наблюдаю не правосудие, а спектакль. Каждая реплика была отрепетирована, каждое движение просчитано. Коротков, видимо, получил какие-то гарантии в обмен на своё молчание о роли Ария.

Адвокаты Короткова и Дальмонта работали как единая команда, хотя формально представляли разные стороны. Они ловко переводили внимание суда с обстоятельств дела на личность подсудимого, превращая его из виновника в жертву обстоятельств.

– Мой клиент – молодой человек из простой семьи, – говорил защитник Короткова. – Он работал не покладая рук, мечтал о собственной машине, строил планы на будущее. Он никогда не был замечен в правонарушениях, не имеет судимостей. Это был его первый и, я надеюсь, последний проступок.

– Господин Коротков искренне раскаивается в произошедшем, – добавлял адвокат Дальмонта. – Он готов понести наказание и возместить ущерб. Более того, семья Дальмонт несмотря на то, что их сын также пострадал в этой аварии, готова оказать материальную поддержку семье погибшей.

При слове "пострадал" я едва не вскочил с места. Арий пострадал? У него даже царапины не было!

Но судья – пожилой мужчина с усталым лицом и тяжёлыми веками – только кивал, делая пометки в блокноте.

Во время перерыва ко мне подошёл мужчина в дорогом костюме – представитель юридической службы корпорации Дальмонт.

– Господин Мельфицкий, – сказал он вежливо, – позвольте выразить соболезнования в связи с вашей утратой. Семья Дальмонт понимает ваше горе и готова оказать материальную поддержку.

– Какую поддержку? – спросил я, не веря своим ушам.

– Компенсацию морального ущерба. Помощь в оплате лечения, если потребуется психологическая реабилитация. Возможно, даже предложение работы в одной из наших дочерних компаний.

Он протянул мне конверт.

– Подумайте. Никто не вернёт вам близкого человека, но можно сделать так, чтобы трагедия не разрушила полностью вашу жизнь.

Я взял конверт, не открывая его.

– А что взамен? – спросил я.

– Ничего особенного, – улыбнулся мужчина. – Просто понимание того, что молодые люди иногда совершают ошибки, за которые им приходится платить всю жизнь. Максим Коротков уже наказан своей совестью. Разве недостаточно?

Я посмотрел на конверт, потом на фотографию Лиз в своих руках.

– Идите к чёрту, – сказал я и вернул конверт.

Мужчина не изменился в лице, только пожал плечами.

– Подумайте ещё, – сказал он. – Предложение останется в силе.

Когда судья огласил приговор, в зале наступила тишина.

– Коротков Максим Александрович признаётся виновным в нарушении правил дорожного движения, повлёкшем смерть человека. Учитывая его чистосердечное раскаяние, молодой возраст, отсутствие судимостей и готовность возместить ущерб, суд приговаривает его к условному лишению свободы сроком на два года, лишению водительских прав на три года и обязательным работам.

В зале раздался гул – кто-то возмущался мягкостью приговора, кто-то, наоборот, одобрял "справедливость".

Арий даже не взглянул на бывшего друга. Он просто встал, поправил галстук и направился к выходу, окружённый охраной и адвокатами. Его отец поднялся чуть позже, на мгновение задержал на мне взгляд – холодный, расчётливый, полный ледяной уверенности: "Ты ничего не докажешь. Здесь всё покупается и продаётся. И ты это знаешь."

Коротков остался сидеть на скамье подсудимых, уткнувшись лицом в руки. Я видел, как дрожат его плечи – то ли от облегчения, то ли от стыда.

Вечером того же дня мне позвонила сестра. Голос её был странным – напуганным и одновременно виноватым.

– Володя, мне… мне сегодня предложили повышение, – сказала она. – Зарплата в полтора раза больше, служебная машина, медицинская страховка для всей семьи.

– Поздравляю, – сухо сказал я.

– Ты не понимаешь, – она заплакала. – Это не случайность. Партнёр прямо сказал: "Ваша семья показала мудрость и понимание ситуации". Володя, я не хотела… но дети, ипотека…

Я молчал.

– Прости меня, – шептала она. – Прости…

Я сбросил звонок.

Даже соседи начали относиться ко мне по-другому. Кто-то избегал встречи взглядом в лифте. Кто-то, наоборот, стал нарочито дружелюбным. Управляющий дома сообщил, что мои коммунальные долги "случайно" оказались погашены неизвестным благотворителем.

Система работала безотказно. Она не угрожала, не ломала, не уничтожала. Она просто делала сопротивление бессмысленным, а сотрудничество – выгодным. Морковка и кнут, только кнут был невидимым, а морковка – очень сладкой.

Через неделю после суда я получил ещё один звонок от представителя корпорации.

– Господин Мельфицкий, – сказал тот же вежливый голос. – Мы понимаем, что вы переживаете трудные времена. Возможно, смена обстановки пойдёт вам на пользу? У нас есть вакансии в европейских офисах…

– Что вы от меня хотите? – устало спросил я.

– Просто жить дальше, – ответил голос. – Строить новую жизнь. Забыть старые обиды. В конце концов, месть никого не воскрешает, а вот будущее ещё можно построить.

Я понял, что это предложение – последнее. Либо я соглашаюсь на их условия и получаю новую жизнь на их деньги, либо остаюсь один в мире, где у меня больше нет ни работы, ни друзей, ни поддержки.

– Я подумаю, – сказал я.

– Конечно, – голос звучал довольно. – Времени достаточно.

Игорь появился в моей жизни как назойливый будильник – регулярно, настойчиво и в самые неподходящие моменты.

– Володя, открывай, я знаю, что ты дома! – стучал он в дверь. – Я принес еду и не уйду, пока не убежусь, что ты жив.

Первые недели я не открывал. Просто лежал на диване, слушал его голос через дверь и ждал, когда он уйдет. Но Игорь был упорным – как хороший друг и как бывший военный. Он мог простоять под дверью час, мог прийти на следующий день, мог оставить пакеты с продуктами у порога.

– Я понимаю, что тебе сейчас ни до кого, – говорил он в очередной раз, – но ты не можешь просто исчезнуть. Лиз бы не хотела этого.

Упоминание Лиз каждый раз било наотмашь. Я зажмуривался, сжимал кулаки, а иногда просто шел в ванную и включал воду, чтобы не слышать.

Однажды вечером, когда дождь барабанил по окнам, а в квартире стало совсем холодно (я забыл оплатить отопление), Игорь не просто постучал – он стал методично трезвонить в домофон, звонить на телефон и стучать в дверь одновременно. Через полчаса такой осады я не выдержал.

– Что тебе нужно? – открыл я дверь, не снимая цепочки.

Игорь выглядел встревоженно. В руках у него был пакет из продуктового магазина и термос.

– Боже, Володя, ты на себя смотрел? – он окинул меня взглядом. – Когда ты последний раз ел нормальную еду?

Я посмотрел на себя в зеркало в прихожей. Отросшая борода, впавшие щеки, мятая футболка, которую я не менял уже неделю. Я выглядел как бомж.

– Я в порядке, – пробормотал я, но голос звучал хрипло и неубедительно.

– Да ты издеваешься, – Игорь протиснулся в квартиру, не дожидаясь приглашения. – Володя, я понимаю, что случилось нечто ужасное. Я понимаю, что ты разбит. Но ты не имеешь права убивать себя по частям.

Он прошел на кухню, начал разбирать пакеты. Достал хлеб, колбасу, консервы, пачку чая.

– Когда ты последний раз принимал душ? – спросил он, не оборачиваясь.

Я не ответил. Не помнил.

– Послушай, – Игорь наконец повернулся ко мне, – я не собираюсь читать тебе лекции. Но так дальше продолжаться не может. Ты же умный человек, сам все понимаешь.

– Понимаю что? – огрызнулся я. – Что жизнь продолжается? Что надо идти дальше? Что все будет хорошо?

– Нет, – серьезно сказал Игорь. – Я понимаю, что ничего не будет, как раньше. Что боль никуда не денется. Но я также понимаю, что ты медленно превращаешься в призрака.

Я сел за стол, уткнулся лицом в ладони.

– Я просто… я не знаю, как жить дальше, – признался я. – Всё, что у меня было, всё, что имело смысл – все ушло с ней. Я просыпаюсь и не понимаю, зачем вставать. Ложусь спать и не понимаю, зачем проснусь завтра.

Игорь помолчал, потом сел напротив.

– У меня есть знакомая. Психолог. Ее зовут Анна, —сказал он осторожно. – Мне когда-то помогла после… после того случая в армии. Может, стоит попробовать?

Я поднял голову, посмотрел на него.

– Ты серьезно? Психолог? – в моем голосе прозвучала насмешка. – Что она мне скажет? Что время лечит? Что нужно отпустить и жить дальше?

– Не знаю, что скажет, – честно ответил Игорь. – Но она не из тех, кто кормит стандартными фразами. Она… другая. Просто попробуй.

Следующие дни я думал о предложении Игоря. Раньше я никогда не обращался к психологам – всегда считал, что смогу разобраться с проблемами сам. В театральной среде, конечно, многие ходили к "специалистам по душе", но мне это казалось чем-то слабым, неправильным. Настоящий мужчина должен справляться сам, решать проблемы силой воли и разумом.

Но сейчас ни воли, ни разума не хватало. Я провел несколько дней, пытаясь найти в интернете информацию об этой Анне. По привычке хотел изучить отзывы, узнать ее методы, понять, с чем столкнусь. Но даже простой поиск в браузере требовал усилий, которых у меня не было.

Я открывал страницы, читал первые строчки – и закрывал. Все казалось бессмысленным, чужим, неважным. В голове крутились одни и те же мысли: "Зачем? Что это изменит? Лиз не вернется. Справедливости не будет. Все равно ничего не получится."

Игорь звонил каждый день. Не навязчиво, не требовательно, просто поддерживал связь.

– Как дела? – спрашивал он.

– Нормально, – отвечал я.

– Ты думал о том, что мы обсуждали?

– Думаю.

И это была правда. Я действительно думал, но не мог заставить себя сделать хотя бы звонок. Каждый раз, когда собирался набрать номер, рука замирала над телефоном. Что я скажу? "Здравствуйте, я сломанный человек, помогите мне"? Как объяснить боль, которая не помещается в слова?

Раньше я всегда все планировал, изучал, подготавливался. Перед каждым выступлением мы с Лиз репетировали по десять раз, проверяли каждую мелочь, каждый реквизит. Я читал книги по психологии восприятия, изучал техники управления вниманием, анализировал реакции публики. Контроль и подготовка – вот что давало мне уверенность.

А теперь я не мог даже записаться на прием к врачу. Мысль о том, что придется с кем-то говорить, объяснять, отвечать на вопросы – вызывала панику.

Через неделю Игорь снова пришел. На этот раз он выглядел решительно.

– Володя, мне надо с тобой серьезно поговорить, – сказал он, сразу проходя в комнату.

Я сидел в кресле, смотрел в окно. На улице была обычная осенняя серость.

– Слушаю, – сказал я, не поворачиваясь.

– Ты боишься идти к психологу?

Я помолчал, потом кивнул.

– Боишься чего именно?

– Не знаю, – честно ответил я. – Боюсь, что она скажет что-то, что сделает еще больнее. Или что не скажет ничего полезного. Боюсь, что придется вспоминать… говорить о ней.

– А еще?

Я задумался. Игорь умел задавать правильные вопросы.

– Еще боюсь, что ничего не изменится, – сказал я тихо. – Что я потрачу время, деньги, силы – а в итоге все останется как есть. Только к боли добавится разочарование.

Игорь кивнул.

– Понимаю. А что, если изменится?

– Что ты имеешь в виду?

– Что, если станет легче? Ты этого боишься?

Вопрос застал меня врасплох. Я обернулся, посмотрел на него.

– Ты думаешь, я боюсь снова быть как все, словно ничего не было?

– Не знаю. Думаю вслух. Иногда горе становится единственной связью с тем, кого мы потеряли. И отпустить горе кажется предательством.

Игорь был прав. Где-то глубоко внутри я действительно боялся, что если мне станет легче, если я снова начну радоваться жизни – это будет изменой памяти Лиз. Как будто ее смерть ничего не значила, как будто я могу просто забыть и жить дальше.

– Лиз не хотела бы, чтобы ты так мучился, – тихо сказал Игорь.

– Откуда ты знаешь, чего она хотела? – вспылил я.

– Потому что знал ее. Потому что видел, как она на тебя смотрела. Она хотела, чтобы ты был счастлив. И если она где-то есть, если она видит – ей больно смотреть на то, что с тобой стало.

Я снова отвернулся к окну. На глазах появились слезы – первые за много дней.

В ту ночь я не спал. Лежал, смотрел в потолок и думал о словах Игоря. Пытался представить, что сказала бы Лиз, если бы увидела меня сейчас. Вспоминал ее голос, ее смех, то, как она всегда подбадривала меня перед трудными выступлениями.

"Ты справишься, – говорила она. – Ты всегда справляешься."

Но тогда у меня была она. Тогда у меня был смысл справляться.

К утру я принял решение. Не окончательное, не уверенное – но решение. Попробую. Один раз. Если не поможет – хотя бы буду знать, что попытался.

Я нашел номер телефона Анны в записной книжке Игоря, которую он "случайно" забыл у меня. Несколько раз начинал набирать и бросал. Потом заставил себя дождаться конца гудков.

– Здравствуйте, – ответил приятный женский голос.

– Здравствуйте. Меня… меня направил к вам Игорь Сомов. Я бы хотел записаться на прием.

– Конечно. Как вас зовут?

– Владимир.

– Владимир, что привело вас ко мне?

Я помолчал. Как коротко объяснить катастрофу?

– Я потерял… я потерял близкого человека. И не могу с этим справиться.

– Понимаю. Когда вам удобно встретиться?

Мы договорились на завтра. После разговора я почувствовал странное облегчение и одновременно страх. Как будто сделал шаг к краю пропасти, но еще не знал, упаду или научусь летать.

Кабинет Анны находился в небольшом частном центре, далеко от корпоративных башен и медицинских комплексов. Я добирался туда на метро, впервые за месяцы выйдя из квартиры дальше чем до ближайшего магазина.

Мир показался мне странным, слишком ярким и быстрым. Люди спешили, разговаривали, смеялись – как будто ничего не произошло. Как будто мир не остановился той ночью, когда умерла Лиз.

Анна встретила меня в приемной. Женщина средних лет, с внимательными глазами и спокойной манерой держаться. Никакой показной доброжелательности, никаких дежурных улыбок.

– Владимир? Проходите.

Кабинет был обставлен просто: два кресла, небольшой столик, книжные полки, несколько картин на стенах. Никаких дипломов в рамках, никаких статуэток или фотографий. Место, где можно говорить, не отвлекаясь.

– Расскажите о себе, – сказала Анна, когда мы устроились.

И я рассказал. Не все сразу, урывками, с паузами, но рассказал…

Я познакомился с Елизаветой Агафоновой три года назад на одном из корпоративных мероприятий. Тогда я был начинающим фокусником, который больше нервничал, чем удивлял публику. Моё шоу шло не очень – я дважды уронил карты, один трюк провалился полностью, а зрители явно скучали.

Но в зале была девушка со светло-русыми волосами и серо-голубыми глазами, которая смотрела на меня не с жалостью или скукой, а с искренним интересом. Когда я показывал фокус с исчезающей монетой, она первой начала аплодировать. Когда я сбился с ритма во время трюка с кольцами, она тихо подсказала: "Посмотрите направо!" – и зрители проследили её взгляд как раз в тот момент, когда мне нужно было незаметно переложить реквизит.

После выступления она подошла ко мне.

– Вы настоящий волшебник, – сказала она, и в её голосе не было ни капли иронии. – Просто ещё не поверили в это сами.

– Спасибо за поддержку, – смущённо ответил я. – Хотя объективно выступление было провальным.

– А вы знаете, что такое настоящая магия? – спросила она, наклонив голову. – Это не безупречная техника. Это способность заставить людей поверить в чудо. А сегодня я поверила.

Она любила когда её называли Лиз, она работала в отделе маркетинга той же корпорации что заказала себе корпоратив. Мы проговорили до трёх утра в круглосуточном кафе, обсуждая фокусы, психологию восприятия и то, как превратить обычное шоу в настоящий спектакль.

– Знаете, что вам нужно? – сказала она, размешивая третий кофе. – Партнёр. Кто-то, кто понимает, что зрители видят не только ваши руки, но и ваше лицо, ваши эмоции.

– Вы предлагаете стать моей ассистенткой? – улыбнулся я.

– Я предлагаю стать вашим другом, – серьёзно ответила она. – А ассистентство – приятный бонус.

Следующие полгода мы провели в репетициях. Лиз оказалась прирождённым психологом – она могла за пять минут "прочитать" любую аудиторию и подсказать мне, как лучше подать тот или иной трюк.

– Вон та женщина в синем платье, – шептала она мне на ухо перед выходом на сцену, – она скептик. Начните с неё, удивите её – и остальные поверят.

– А парень у окна? – спрашивал я.

– Романтик. Покажите ему фокус с цветами, и он будет аплодировать всю программу.

Она умела быть невидимой для публики и абсолютно необходимой для меня. Во время выступлений она сидела в зале, словно обычная зрительница, но каждый её взгляд, каждый жест были частью нашего спектакля. Когда мне нужно было отвлечь внимание публики, она "случайно" роняла программку. Когда требовался доброволец из зала, она первой тянула руку, но делала это так естественно, что никто не подозревал подставу.

– Лиз, ты гений, – говорил я после очередного удачного выступления.

– Нет, – смеялась она, – я просто умею видеть людей. А ты умеешь творить чудеса. Вместе мы непобедимы.

Наши выступления становились всё лучше. Я перестал нервничать, научился импровизировать, а она превратилась в мою тайную опору – человека, который всегда знал, что делать, если что-то пойдёт не так.

Постепенно Лиз стала не просто партнёром на сцене, но и центром моей жизни. Мы проводили вечера в моей квартире, придумывая новые трюки, или в её – обсуждая книги по психологии и искусству. Она любила старое кино, особенно фильмы с фокусниками и циркачами.

– Посмотри, – говорила она, показывая на экран, где герой ловко манипулировал картами, – видишь, как он смотрит в глаза зрителям? Он не прячется за трюком – он общается.

Лиз обожала фотографировать. У неё была старая плёночная камера, и она снимала нас во время репетиций, наши поездки на выступления, даже просто обычные вечера дома. Позже она превратила эти фотографии в своеобразную хронику нашей совместной жизни.

– Почему плёнка? – спрашивал я. – Цифровые камеры же удобнее.

– Плёнка честнее, – отвечала она. – Каждый кадр на счету, нельзя просто щёлкать без разбора. Нужно ловить настоящие моменты.

Она пела. Не профессионально, но с душой. Иногда перед выступлениями она исполняла короткие песни для разогрева публики – старые баллады или джазовые стандарты. Её голос был не сильным, но тёплым, обволакивающим. Зрители притихали, слушали, и атмосфера в зале становилась доверительной, домашней.

– Ты понимаешь, – объясняла она, – фокус начинается не тогда, когда ты берёшь в руки карты. Он начинается с первой секунды, как публика тебя увидела. Каждый взгляд, каждое слово создают настроение.

Мы мечтали создать собственное шоу. Не просто набор трюков, а настоящий спектакль с сюжетом, музыкой, светом. Лиз рисовала эскизы костюмов, придумывала сценарии, а я работал над техническими деталями.

– Представь, – говорила она, разложив на столе свои наброски, – мы начинаем в полной темноте. Только один луч света, и ты появляешься из ниоткуда. А потом…

Её глаза загорались, когда она рассказывала о наших планах. Мы хотели путешествовать, выступать не только в корпоративных залах, но и в театрах, на фестивалях. Лиз уже нашла несколько площадок, которые согласились бы нас принять.

– Нам нужно только собрать деньги на оборудование, – говорила она. – И найти хорошего звукооператора.

– А ты не боишься? – спрашивал я. – Оставить стабильную работу, уйти в неизвестность?

– Конечно, боюсь, – честно отвечала она. – Но ещё больше я боюсь прожить жизнь, не попробовав. Ты же чувствуешь, что мы можем создать что-то особенное?

И я действительно чувствовал. Рядом с ней я был не просто фокусником – я был артистом, который мог заставить людей забыть о повседневности и поверить в чудеса.

Время летело незаметно. Когда сессия закончилась, я почувствовал странную усталость – как после тяжелой физической работы. На глазах застыли слезы.

– Владимир, – сказала Анна перед тем, как я ушел, – вы сделали важный шаг, придя сюда. Это требует мужества.

– Не чувствую себя мужественным, – признался я.

– Мужество не в том, чтобы не бояться. Мужество в том, чтобы действовать, несмотря на страх.

Следующие встречи проходили легче. Анна не пыталась "лечить" меня стандартными методами, не предлагала "отпустить" боль или "принять" потерю. Вместо этого она помогала мне разбираться в том, что со мной происходит.

– Горе – это не болезнь, которую нужно вылечить, – говорила она. – Это естественная реакция на потерю. Вопрос не в том, как от него избавиться, а в том, как научиться жить с ним.

Мы говорили о Лиз – не как о потере, а как о человеке, который был важной частью моей жизни. Я рассказывал о наших выступлениях, о ее смехе, о том, как она помогала мне быть лучше. Постепенно воспоминания перестали причинять острую боль и стали приносить что-то похожее на тепло.

– Она остается с вами, – сказала Анна на одной из сессий. – В ваших воспоминаниях, в том, чему она вас научила, в том, как изменила вас. Смерть забрала ее тело, но не забрала то влияние, которое она оказала на вашу жизнь.

К концу второго месяца встреч я почувствовал, что что-то меняется. Не то чтобы стало легко – боль никуда не ушла. Но она стала другой, менее разрушительной. Я начал снова есть регулярно, следить за собой, иногда даже выходить на прогулки.

– Владимир, – сказала Анна на одной из встреч, – вы много говорили о прошлом. А что насчет будущего?

– Какое будущее? – удивился я. – Я просто пытаюсь пережить каждый день.

– Понимаю. Но рано или поздно вам придется решить, что делать дальше. Вы не можете всю жизнь существовать в режиме выживания.

– А что я могу делать? – спросил я. – Вернуться на сцену? Как? Без Лиз это все теряет смысл. А мои руки после аварии не вызывают доверия даже тогда когда я держу кружку в руках и стараюсь не пролить жидкость в ней.

– Может быть, стоит попробовать что-то совсем новое? – осторожно предложила Анна.

– Например?

– Не знаю. Что-то, что позволит вам быть собой, но в новом контексте. Что-то, где ваши навыки, ваш опыт пригодятся, но где не будет болезненных воспоминаний.

Я задумался. Идея была интересной, но абстрактной. Что может быть новым и одновременно знакомым?

На одной из встреч, когда я уже собирался уходить, Анна внезапно задержала меня.

– Владимир, можно задать странный вопрос?

– Конечно.

– Вы когда-нибудь думали о том, что было бы, если бы у вас появилась возможность начать жизнь заново? В буквальном смысле?

Я посмотрел на нее с удивлением.

– В смысле?

– Если бы вы могли стать кем-то другим, в другом мире, где нет боли, которая вас преследует. Где вы могли бы использовать свои таланты, но не сталкиваться каждый день с воспоминаниями.

– Это из области фантастики, – сказал я.

– Не совсем, – улыбнулась Анна. – Слышали о системах полного погружения?

– В общих чертах. Что-то связанное с VR?

– Гораздо больше, чем VR. Новое поколение нейроинтерфейсов позволяет не просто видеть и слышать виртуальный мир, а буквально жить в нем. Ваше сознание может существовать в альтернативной реальности месяцами, получая полноценный опыт.

Я слушал с недоверием.

– И зачем мне это?

– Подумайте, – сказала Анна. – Место, где вы можете быть собой, но без груза прошлого. Где ваши навыки фокусника и артиста могут пригодиться в новом качестве. Где вы можете встретить новых людей, найти новые цели.

– Это же бегство от реальности, – возразил я.

– А что плохого в том, чтобы иногда убегать? – спросила Анна. – Особенно если бежишь не от жизни, а к новой жизни.

Следующие дни я думал о словах Анны. Идея казалась одновременно привлекательной и пугающей. С одной стороны – возможность действительно начать заново, без постоянных напоминаний о потере. С другой – не было ли это предательством памяти Лиз?

Я попробовал найти информацию о системах полного погружения, но как обычно, быстро устал от поиска и анализа. Старая привычка все изучать и планировать боролась с новым состоянием апатии и нежелания напрягаться.

Игорь заметил мои колебания.

– Ты о чем-то думаешь, – сказал он во время очередного визита. – Вижу по глазам.

– Анна предложила… странную вещь, – рассказал я о системе полного погружения.

– И что думаешь?

– Не знаю. Кажется каким-то обманом. Как будто я убегаю от проблем вместо того, чтобы их решать.

– А может, иногда лучше уйти, чем ломать голову об стену? – философски заметил Игорь. – Ты же не навсегда исчезаешь. Ты просто… берешь отпуск от своей боли.

Решение пришло неожиданно. Я сидел вечером в кресле, смотрел на фотографию Лиз на столе и вдруг ясно услышал ее голос в памяти:

"Ты всегда находишь выход из самых безнадежных ситуаций, Володя. Даже когда кажется, что выхода нет – ты его придумываешь."

И я понял: она была права. Я всегда был мастером превращений, иллюзий, смены ролей. На сцене я мог стать кем угодно, создать любую реальность. Может быть, пришло время использовать этот талант не для развлечения публики, а для спасения самого себя.

На следующий день я позвонил Анне.

– Я хочу попробовать, – сказал я. – Эту систему погружения.

– Уверены?

– Нет. Но готов рискнуть.

– Хорошо. Я дам вам контакты. Кстати, Владимир…

– Да?

– Если встретимся в том мире – меня там зовут Люцерра.

Заказ системы полного погружения занял неделю. Я не стал углубляться в технические детали, не читал отзывы, не изучал инструкции. Просто довериться процессу – для меня это было ново и страшно, но и как-то освобождающе.

Когда капсулу доставили и установили, я долго стоял рядом с ней, не решаясь сделать последний шаг. Машина выглядела одновременно футуристично и пугающе – белый саркофаг с множеством датчиков, проводов и мягкой внутренней обивкой. На боковой панели мигали индикаторы, показывая готовность системы к работе.

Игорь ушел час назад, оставив меня наедине с моим решением. Я ходил по квартире, пил кофе, смотрел в окно на вечерний город – и откладывал неизбежное. В голове крутились одни и те же мысли: «А вдруг это ошибка? Вдруг я просто убегаю от проблем? Что скажет Лиз, если она где-то меня видит?»

Но потом я посмотрел на её фотографию на столе – ту самую, где она смеется, держа в руках мой фокусный шарик. И вдруг ясно услышал её голос:

«Володя, ты всегда находишь выход из самых безнадежных ситуаций. Если тебе нужно уйти, чтобы вернуться сильнее – уходи. Я буду ждать.»

Я сел в капсулу и закрыл крышку.

Первые секунды были странными – как будто я парил в невесомости. Датчики мягко прилегли к телу, а перед глазами возник голубоватый свет интерфейса.

«Добро пожаловать в систему полного погружения «Ригейл». Инициализация нейроинтерфейса…»

Легкое покалывание пробежало по коже – система сканировала мою нервную систему, подстраиваясь под индивидуальные особенности мозга. Это было не болезненно, но очень необычно – как будто кто-то осторожно изучал мои мысли.

«Сканирование завершено. Ваш профиль создан. Переходим к созданию персонажа.»

И вот тут началось самое сложное.

Перед моими глазами развернулся огромный интерфейс создания персонажа. Десятки рас, сотни вариантов внешности, бесчисленные комбинации характеристик. Каждый выбор сопровождался подробными описаниями, статистикой, рекомендациями.

Эльфы: «Грациозные долгожители, мастера магии и стрельбы из лука. Бонус к интеллекту и ловкости, штраф к силе и выносливости.»

Дварфы: «Крепкие воины и искусные ремесленники. Бонус к силе и выносливости, устойчивость к магии, штраф к скорости и харизме.»

Люди: «Универсальная раса с балансированными характеристиками. Дополнительные очки навыков при создании персонажа.»

Зверолюды: «Гибридная раса с звериными чертами. Различные подвиды дают разные бонусы.»

И так далее, и так далее…

Я пролистывал варианты, читал описания, пытался представить, кем хочу быть в этом новом мире. Но каждый раз, когда собирался что-то выбрать, меня охватывали сомнения.

«Эльф-маг? Слишком предсказуемо. Дварф-воин? Не мой стиль. Человек? Банально…»

Потом началась настройка внешности. Тысячи ползунков: форма лица, цвет глаз, телосложение, рост, цвет кожи, волосы, шрамы, татуировки. Каждая мелочь требовала решения.

Я потратил почти час, пытаясь создать идеальное лицо. То оно казалось слишком похожим на мое настоящее, то – совершенно чужим. Я менял цвет волос с темного на светлый, потом на рыжий, потом обратно. Добавлял шрам на щеке, потом стирал его. Делал персонажа выше, потом ниже.

Час превратился в два. Я все еще сидел в меню создания персонажа, меняя детали туда-сюда, не в силах принять окончательное решение. В реальной жизни я всегда был перфекционистом – каждый фокус отрабатывал до автоматизма, каждую деталь костюма подбирал тщательно. Но сейчас эта привычка превратилась в проклятие.

«Пожалуйста, завершите создание персонажа. Время сессии ограничено.» – напомнила система.

– Да завершите вы сами! – взорвался я. – Какая разница, как я буду выглядеть в игре?

Но система продолжала терпеливо ждать. Я снова вернулся к настройкам, попытался что-то выбрать, но руки дрожали от злости и усталости.

Каждый параметр казался важным и одновременно бессмысленным. Цвет глаз? А какая разница, если Лиз их все равно не увидит? Телосложение? Зачем мне сильное тело в виртуальном мире, если в реальном я все равно сломлен?

Я думал о том, каким был раньше – уверенным фокусником, который мог очаровать любую публику. Я думал о том, каким стал – сломленным человеком, который боится принимать решения. И злость нарастала.

– Знаете что? – сказал я вслух системе. – Мне надоело выбирать. Я устал решать, кем быть, как выглядеть, что делать. Пусть за меня решает случай.

«Обнаружен запрос на случайную генерацию персонажа. Подтверждаете?»

– Да! – выкрикнул я. – Случайная генерация! Пусть будет кто угодно, где угодно. Мне все равно!

«Внимание: случайная генерация может создать персонажа с непредсказуемыми характеристиками и стартовой локацией. Некоторые комбинации могут быть сложными для новых игроков. Вы уверены?»

– Абсолютно уверен! – я почти кричал. – Хватит спрашивать! Делайте что хотите!

В этот момент вся моя боль, вся злость на несправедливый мир, на бесконечные выборы, которые все равно ничего не меняют, вылились в этом решении. Пусть случай решит за меня. Пусть мир сам покажет, кем я должен стать.

Генерация персонажа

«Подтверждено. Инициирую случайную генерацию…»

Интерфейс исчез, и перед глазами замелькали образы с космической скоростью. Лица, тела, расы, локации – все смешалось в калейдоскопе возможностей. Я видел эльфийские уши, дварфийские бороды, человеческие лица, звериные морды, рога, чешую…

«Генерация завершена.»

«Раса: Человек»

«Пол: Мужской»

«Возраст: 28 лет»

«Телосложение: Худощавое»

«Особенности: Длинные пальцы, острые черты лица»

«Стартовая локация: Лагерь зверолюдей»

«Дополнительные бонусы за случайную генерацию: +1 к Удаче»

Я посмотрел на свое отражение в виртуальном зеркале. Персонаж был… на удивление похож на меня, только более худой и угловатый. Система, видимо, учла мои биометрические данные, но добавила свои коррективы.

«Начинаем погружение в мир Ригейла…»

Мир вокруг начал размываться. Капсула, датчики, моя квартира – все исчезло. Я почувствовал странное ощущение падения, но не страшного, а освобождающего – как будто сбрасываю с плеч невидимый груз.

В ушах зазвучала тихая музыка – не электронная, а живая, будто далекие флейты и струны. Воздух наполнился новыми запахами: хвоей, костром, дымом, чем-то диким и первобытным.

И вдруг – свет.

Я открыл глаза и увидел небо. Настоящее небо с облаками, а не голографическую имитацию. Я лежал на мягкой траве, и каждая травинка ощущалась реальной. Ветер шевелил листья над головой, и этот шум был не записанным, а живым.

Я сел, осмотрелся. Вокруг – лес, но не обычный городской парк, а настоящая дикая чаща. Деревья были огромными, стволы – толстыми, как колонны, а в их тени мелькали силуэты.

Силуэты, которые смотрели на меня.

Я понял, что это не люди. У них были звериные морды, заостренные уши, клыки. Зверолюди. И судя по их позам и взглядам, мое появление их не особенно обрадовало.

Один из них – огромный волкоподобный с серебристой шерстью – подошел ближе. В его желтых глазах не было ни капли дружелюбия.

– Человек, – прорычал он. – Что ты делаешь в наших землях?

И в этот момент я понял: игра началась. И она будет не такой, как я ожидал.

Глава 2. Инициация

Надо мной простирался полог джунглей. Не то серое полотно, затянутое смогом и отсветами неоновых реклам, что я привык видеть в своём мире, а живое, дышащее пространство из переплетённых лиан, огромных листьев и стволов, уходящих ввысь на десятки метров. Солнечный свет пробивался сквозь зелёную крышу отдельными золотыми лучами, создавая игру света и теней. Воздух был плотным, влажным, насыщенным запахами, которые мой городской мозг не мог сразу классифицировать: гниющие листья, цветущие орхидеи, мускус диких зверей, что-то древнее и первобытное.

Я попытался сесть и ощутил под ладонями мягкую подстилку из перепревших листьев и мха. Тело слушалось по-другому – более отзывчиво, будто между мыслью и движением исчез привычный барьер. Руки… я посмотрел на свои руки. Они были целыми. Без шрамов от аварии, без тремора, который преследовал меня месяцами. Пальцы двигались свободно, точно, словно никогда не знали боли.

Память всколыхнулась обрывками: капсула полного погружения, бесконечный интерфейс выбора персонажа, моя злость на систему, решение довериться случаю. Случайная генерация. Без имени, без лица, без предыстории – чистый лист.

Вокруг меня расступались тени джунглей, и постепенно проявлялись силуэты. Они стояли полукругом среди массивных корней гигантских деревьев – десятки фигур, неподвижных, как каменные изваяния. Зверолюди. Каждый был уникален: волчьи морды с жёлтыми глазами, горящими внутренним огнём; медвежьи туловища, покрытые густой, тёмной шерстью; изящные кошачьи силуэты с гибкими хвостами; птицеподобные существа с острыми клювами. Но все они смотрели на меня одинаково – без капли дружелюбия, с холодным любопытством хищников, которые решают, стоит ли тратить время на новую добычу.

Я никогда не думал, что ощущение чужака может быть таким физическим. Даже в реальной жизни – среди корпоративных офисов, в лифтах, в толпе метро – я чувствовал себя не своим, но в этом лесу, посреди зверолюдского лагеря, это чувство стало почти невыносимо. Всё было слишком реальным: влажный, плотный воздух, запах хвои, звериных шкур, дымящихся костров. Даже собственное тело – чужое, странно ловкое, слишком лёгкое, слишком отзывчивое – напоминало, что теперь я здесь и сейчас, и это не сон.

В центре полукруга возвышался самый крупный из них. Волкоподобный гигант с серебристой шерстью и шрамом, пересекающим всю левую часть морды от уха до челюсти. Его жёлтые глаза сверлили меня насквозь, словно пытались заглянуть прямо в душу и взвесить, что там обнаружат.

– Человек, – прорычал он, и в его голосе слышались обертоны, которые заставили мою кожу покрыться мурашками. Эхо разнеслось по джунглям, и где-то вдали откликнулись птичьи крики. – Что ты делаешь в землях Клана Серого Клыка?

Я попытался встать и едва не упал – ноги не сразу обрели устойчивость в этом новом теле. Мох и листья шуршали под ногами, а влажный воздух джунглей наполнил лёгкие незнакомыми ароматами.

– Я не знаю, как сюда попал, – ответил я честно, чувствуя, как мой голос звучит чуть выше и мягче обычного. – Я… потерялся.

Зверолюди переглянулись. Кто-то фыркнул с явным презрением, кто-то оскалился, демонстрируя клыки. Воздух наполнился тихим рычанием – не угрожающим пока, но предупреждающим. Но вождь поднял массивную лапу, и тишина воцарилась мгновенно. Только далёкие звуки джунглей продолжали свою извечную симфонию.

– Потерялся? – в его голосе послышалась усмешка, но не добрая. – Интересно. А ты знаешь, что мы обычно делаем с потерявшимися людьми?

Я напрягся, готовясь к худшему. В моём прошлом мире ответ был бы предсказуемым – полиция, документы, бюрократия. Здесь же правила были совсем другими.

Волк вдруг улыбнулся, и это зрелище заставило мою кровь застыть в жилах. Его клыки были длиной с мой палец.

– Мы проверяем, достойны ли они носить имя среди нас, – произнёс он медленно, смакуя каждое слово. – Я – Варкхан, вождь этого лагеря. И если ты хочешь остаться здесь живым, а не стать ужином для джунглевых хищников – тебе предстоит пройти три испытания. Если докажешь свою ценность – получишь имя и место у нашего костра.

– А если нет? – спросил я, хотя ответ и так висел в воздухе.

Варкхан пожал массивными плечами с хищной усмешкой.

– Тогда лес отринет тебя, и наш клан тоже.

Меня отвели к краю поляны, где между двумя гигантскими деревьями-великанами была натянута лиана – граница между «здесь» и «там». За ней начиналась территория испытаний. Даже воздух там казался более плотным, насыщенным опасностью, а звуки джунглей приобретали зловещие оттенки.

– Три испытания, – объяснил один из зверолюдей, медведеподобный гигант с шрамами по всему телу. Его звали Каха, и он был чем-то вроде смотрителя испытаний. – Каждое сложнее предыдущего. Каждое проверяет не только твоё тело, но и дух.

Я кивнул, стараясь выглядеть увереннее, чем чувствовал себя на самом деле.

– Первое испытание – полоса препятствий в сердце джунглей, – продолжал Каха. – Ты должен пройти её от начала до конца, не получив серьёзных повреждений. Там есть ловушки, капканы, ядовитые растения, хищные лианы. Многие не проходят дальше первых ста метров.

– Второе испытание – путь по кронам деревьев, – голос подал другой зверолюд, напоминающий рысь. – Ты должен пройти через джунгли, не касаясь земли. Но будь осторожен – не все лианы, что ты увидишь, на самом деле лианы. Некоторые из них – змеи, и очень голодные змеи.

– Третье испытание, – Варкхан шагнул вперёд, и его голос стал ещё более зловещим, – самое сложное. Бой с самим собой. Ты должен продержаться три минуты против своего теневого двойника. Не победить – выжить. Это важно запомнить.

Он окинул меня долгим взглядом.

– У тебя есть час на подготовку. Советую хорошенько подумать, готов ли ты к этому. Потому что если начнёшь – обратного пути не будет.

Я сел на покрытое мхом бревно недалеко от границы и попытался собраться с мыслями. Джунгли жили своей жизнью вокруг меня – где-то кричали обезьяны, шелестели листья от лёгкого ветерка, жужжали насекомые. Но я чувствовал взгляды зверолюдей. Они наблюдали за мной из тени огромных корней и лиан, оценивали, делали ставки на то, доживу ли я до конца дня.

В реальной жизни я был фокусником. Моя сила заключалась в ловкости рук, в умении обманывать взгляд, в способности заставить публику поверить в невозможное. Но здесь эти навыки казались игрушечными перед лицом настоящей опасности.

Я закрыл глаза и попытался вспомнить Лиз. Её лицо, её смех, её веру в меня. «Ты можешь всё, – говорила она, – просто поверь в себя». Но сейчас, сидя в окружении существ, которые могли разорвать меня голыми руками, поверить в себя было не так просто.

Никаких системных подсказок не было. Никакого интерфейса. Только я, мои мысли и влажный воздух джунглей, который заставлял одежду прилипать к телу.

Время пролетело незаметно. Слишком быстро.

– Готов? – спросил Варкхан, появившись из-за корня огромного дерева.

Я встал, расправил плечи и кивнул.

– Готов.

Полоса начиналась небольшой тропинкой между гигантскими корнями деревьев, но уже через несколько метров я понял, что ничего простого здесь не будет. Земля под ногами была коварной – то мягкой, как трясина, то скрывающей острые корни и камни. В первую же замаскированную яму я чуть не провалился, только в последний момент заметив неестественный прогиб листвы.

Я остановился и внимательно осмотрелся. Нужно было думать не как обычный человек, а как фокусник. Видеть не то, что показывают, а то, что скрывают. Джунгли были полны обмана – каждый листок, каждая лиана могли быть ловушкой.

Следующие двадцать метров я прошёл медленно, проверяя каждый шаг. Моя ловкость, усиленная характеристиками нового тела, помогала балансировать на краю ям, обходить острые корни, прыгать через замаскированные капканы из переплетённых лиан.

Но это было только начало.

Впереди меня ждал участок с качающимися брёвнами. Огромные стволы упавших деревьев были подвешены на лианах и раскачивались в непредсказуемом ритме среди плотной растительности. Один неверный шаг – и тебя сметёт с ног, швырнув в яму с заострёнными бамбуковыми кольями.

Я наблюдал за движением брёвен несколько минут, пытаясь найти закономерность. И нашёл её – в хаосе была своя музыка, свой ритм. Как в фокусе с подбрасываемыми мячиками – всё дело в том, чтобы поймать правильный момент.

Я рванул вперёд.

Первое бревно просвистело в дюйме от моего лица. Второе задело плечо, но я устоял. Третье… я прыгнул, подтянул ноги, и массивный ствол прошёл подо мной. Четвёртое – уклон влево. Пятое – вправо. Влажная кора была скользкой под ногами, но мне удалось пройти весь участок.

Сердце колотилось как бешеное, но я добрался до другого конца. Позади остался первый участок, впереди ждал второй.

Здесь меня встретили хищные растения.

Джунгли кишели опасной флорой. Лианы с шипами длиной в палец свисали с деревьев, готовые обвить и проколоть неосторожного путника. Яркие орхидеи источали дурманящий аромат, от которого начинала кружиться голова. Мухоловки размером с человеческую голову щёлкали челюстями, привлекая внимание блеском росы на «губах».

Но самыми опасными были «удавы-лианы» – растения, неотличимые от обычных лиан, но способные за секунды обвить жертву и задушить её.

Я двигался осторожно, изучая каждое растение. Настоящие лианы были покрыты корой, имели узлы в местах роста листьев. Удавы-лианы были слишком гладкими, слишком равномерными по толщине.

Первую я заметил вовремя и обошёл стороной. Вторая едва не схватила меня за руку – я отдёрнул ладонь в последний момент, когда «лиана» дрогнула, готовясь к атаке.

Ядовитые орхидеи оказались самыми коварными. Их сладкий аромат проникал в лёгкие, вызывая лёгкое головокружение и желание подойти ближе, полюбоваться красотой. Я заставил себя дышать через рубашку, прижав ткань к носу.

Наконец, я выбрался из этого лабиринта смерти. Но расслабляться было рано – впереди ждал последний участок полосы препятствий.

Болотные огни.

Джунгли в этом месте переходили в небольшое болотце, над которым танцевали призрачные огоньки – болотные газы, воспламенявшиеся от контакта с воздухом. Они создавали постоянно меняющийся лабиринт света и пламени. Единственный путь лежал по узким корням мангровых деревьев, извивавшимся над водой.

Но огоньки не просто горели – они двигались, словно живые, пытаясь поймать любого, кто осмелится пройти по их территории.

Я почувствовал запах болотных газов, услышал тихое шипение горящих испарений. Жар обжигал кожу даже на расстоянии.

Не было времени на долгие размышления. Я побежал по скользким корням, полагаясь на рефлексы и баланс. Первый огонёк метнулся справа от меня – я отклонился влево. Второй – слева, я пригнулся. Третий – прямо над головой, я присел и проскользнул под ним.

Корни были мокрыми и скользкими от болотной воды. Один раз я поскользнулся и едва не упал в трясину, но сумел восстановить равновесие.

И вдруг – всё стихло.

Я стоял на другом конце полосы препятствий, живой и относительно невредимый. Несколько царапин от шипов, лёгкое головокружение от ядовитой пыльцы, промокшая одежда – но я прошёл.

За спиной раздались одобрительные рычания зверолюдов. Первое испытание было пройдено.

– Неплохо для человека, – буркнул Каха, когда я вернулся к лагерю. – Но это было самое простое испытание. Дальше будет сложнее.

Час отдыха пролетел как мгновение. Я попил воды из источника, перевязал царапины листьями, которые показал мне один из зверолюдей (они обладали заживляющими свойствами), и попытался морально подготовиться к следующему испытанию.

– Путь по кронам, – объяснял мне рысеподобный зверолюд по имени Рейш. – Ты должен пройти от этого дерева до того, – он указал на два гигантских дерева-великана, между которыми простиралось не менее полукилометра густых джунглей. – Правило одно – не касаться земли. Как добираться – твоё дело.

– А змеи? – спросил я.

– Они голодные, – усмехнулся Рейш. – И очень хорошо маскируются под лианы. Некоторые достигают пятнадцати метров в длину. Удачи.

Я подошёл к стартовому дереву. Это был древний гигант с могучим стволом, покрытым эпифитами и лианами. Его ветви переплетались с соседними деревьями, создавая воздушные мостики. Проблема была в том, что не все мостики были безопасными.

Забравшись на первую толстую ветвь, я огляделся. Джунгли расстилались передо мной зелёным морем. Солнечные лучи пробивались сквозь листву золотыми столбами, обезьяны перекрикивались в вышине, попугаи вспыхивали яркими пятнами среди зелени. Всё выглядело мирно и красиво.

Но я знал, что красота эта обманчива.

Первый переход был относительно простым – толстая ветвь махагонового дерева, которая уверенно держала мой вес. Я перебрался на соседнее дерево без проблем.

Второй переход заставил меня задуматься. Передо мной свисали пять лиан, все одинаково толстые и надёжные на вид. Но одна или несколько из них могли быть змеями.

Я внимательно присмотрелся. Все пять «лиан» были зелёными, все покрыты похожей фактурой. Но две из них слегка поблёскивали в солнечном свете. Не так, как должна поблёскивать кора растения. Скорее как чешуя.

Я выбрал самую левую лиану, ту, что выглядела наиболее матовой и естественной. Схватился за неё руками, повис, начал перебираться. В середине пути услышал шипение и увидел, как две правые лианы вдруг ожили, извиваясь в воздухе и пытаясь достать меня. Змеи. Огромные удавы с жёлтыми глазами, полными голода и злости от того, что добыча ускользнула.

Я ускорил движение и благополучно добрался до следующего дерева.

Дальше было только сложнее.

Иногда мне приходилось прыгать с ветки на ветку через пустое пространство, где внизу в зелёной тьме поджидали хищники. Иногда – ползти по тонким веткам, которые гнулись под моим весом и грозили сломаться в любой момент.

На половине пути я столкнулся с настоящей проблемой. Впереди был большой разрыв между деревьями – метров двадцать пустого пространства. Единственным способом преодолеть его была очень толстая лиана, свисавшая с ветки прямо посередине разрыва.

Но эта лиана была подозрительно идеальной. Слишком толстая, слишком удобно расположенная. И она едва заметно покачивалась, хотя ветра не было.

Змея. Определённо змея. И судя по толщине – огромная.

Но других вариантов не было. Я не мог вернуться назад, а обходной путь занял бы слишком много времени.

Я принял решение.

Разбежался по ветке и прыгнул, целясь не в толстую «лиану», а чуть левее неё, где свисала группа более тонких лиан. В полёте схватился сразу за три из них, распределив свой вес. В тот же момент «толстая лиана» ожила с оглушительным шипением, кинулась туда, где я должен был быть, и схватила пустой воздух.

Это была анаконда длиной метров в пятнадцать и толщиной в человеческое тело. Её пасть могла проглотить меня целиком.

Я раскачался на своих тонких лианах и прыгнул на ветку следующего дерева. Анаконда, поняв, что обманута, злобно зашипела и скрылась в кроне.

Оставалось преодолеть последнюю четверть пути.

Здесь змей было особенно много. Они свисали с каждой ветки, маскируясь под лианы, мох, даже под сами ветки. Несколько раз мне приходилось в последний момент отдёргивать руку, когда я понимал, что хватаюсь не за кору дерева, а за змеиную кожу.

Одна из змей всё-таки добралась до меня. Небольшая древесная гадюка, которую я не заметил, когда переползал с ветки на ветку. Она молнией метнулась к моей руке, но её яд оказался не смертельным – просто жгучая боль и лёгкое онемение пальцев.

Наконец, передо мной показался финишный гигант. Последний рывок – прыжок через небольшую пропасть – и я коснулся его замшелой коры.

Второе испытание было завершено.

Я спустился на землю, чувствуя себя измотанным, но торжествующим. Рука болела от укуса змеи, одежда была изодрана ещё больше, но я был жив.

– Впечатляет, – признал Рейш, когда я вернулся в лагерь. – Большинство людей не доживают до середины пути. Змеи их съедают.

Но его тон не был радостным. Скорее предупреждающим.

– Третье испытание самое сложное, – сказал он. – Многие проходят первые два, но падают на третьем. Там ты сражаешься не с ловушками или змеями. Ты сражаешься с самим собой.

Место для третьего испытания находилось в самом сердце лагеря. Это был круглый участок земли, окружённый древними каменными плитами с вырезанными на них рунами. Корни огромных деревьев образовывали естественные трибуны, а воздух здесь был плотнее, насыщен какой-то древней магией.

Все зверолюди собрались вокруг круга. Их глаза горели в полумраке джунглей. Никто не говорил, но напряжение было осязаемым.

Варкхан встал в центре круга и поднял руки к пологу джунглей. Руны на камнях вспыхнули тусклым светом.

– Третье испытание – битва с собственной тенью, – произнёс он торжественно. – Магия этого места создаст твоего двойника – существо, которое будет выглядеть как ты, двигаться как ты, но будет воплощением всего самого тёмного в твоей душе.

Он указал на меня.

– Твоя задача – не победить его. Это невозможно, потому что он и есть ты. Твоя задача – выжить три минуты. Если тебе это удастся – ты станешь одним из нас.

Я шагнул в центр круга. Руны вспыхнули ярче, воздух загустел, стал вязким, как мёд.

– Готов? – спросил Варкхан.

Я кивнул.

Варкхан ударил посохом о землю, и мир вокруг меня изменился.

Руны превратились в столбы света, которые поднялись к пологу джунглей и сомкнулись куполом над кругом. Зрители исчезли – теперь я видел их как призрачные силуэты за светящимся барьером. В воздухе завибрировал низкий, гипнотический звук, а откуда-то из глубины джунглей донёсся зов неведомых птиц.

А напротив меня начала материализовываться тень.

Сначала это был просто силуэт – смутное очертание человека. Потом детали стали проявляться: мой рост, мои пропорции, мои черты лица. Но что-то было не так. Глаза… глаза моего двойника горели холодным, почти ненавистным огнём. На его губах играла жестокая усмешка, полная презрения ко всему миру.

В руках у него появились два длинных кинжала – изящные, смертельно острые клинки с рукоятями из чёрной кости. Они выглядели не как инструменты фокусника, а как оружие убийцы.

– Привет, неудачник, – сказал мой двойник моим же голосом, но интонации были совершенно другими – злыми, насмешливыми. – Наконец-то мы встретились лицом к лицу.

– Что ты такое? – спросил я, хотя где-то в глубине души уже знал ответ.

– Я – это ты, – усмехнулся двойник, вращая кинжалы в пальцах с поразительной ловкостью. – Настоящий ты. Тот, кого ты прячешь под маской добродушного фокусника. Я – твоя злость, твоя боль, твоя жажда мести. Я – тот, кем ты мог бы стать, если бы перестал лгать самому себе.

Он принял боевую стойку, кинжалы блеснули в магическом свете.

– Ты ненавидишь Ария за то, что он убил Лиз. Ты ненавидишь его отца за то, что тот обеспечил ему безнаказанность. Ты ненавидишь весь мир за несправедливость. Но больше всего ты ненавидишь себя за то, что не смог её защитить.

С каждым словом его голос становился громче, злее.

– И знаешь что? Ты прав! Ты действительно неудачник! Ты не смог спасти женщину, которую любил! Ты не смог добиться справедливости! Ты даже не смог сохранить достоинство на суде!

Тень атаковала без предупреждения.

Удар был молниеносным, жестоким. Кинжалы двойника рассекли воздух в дюйме от моего лица – я едва успел отклониться. В этом движении была вся техника фехтования, которой я никогда не учился, но которая каким-то образом была частью этого тела.

У меня не было оружия. Только голые руки против смертоносных клинков.

Я попытался схватить его за запястья, но двойник знал все мои приёмы. Он не просто уклонился от захвата – он превратил мою атаку в свою, проведя болезненный укол рукоятью кинжала в рёбра.

– Первые тридцать секунд! – прокричал откуда-то издалека голос Варкхана.

Две с половиной минуты, – пронеслось в голове. – Мне нужно продержаться ещё две с половиной минуты.

– Сражайся всерьёз! – зарычала Тень, нанося серию быстрых ударов. – Используй свою ярость! Вспомни, как они смеялись над тобой! Как Арий даже не посмотрел в твою сторону в зале суда! Как его отец смотрел на тебя, словно на таракана!

Каждый её удар становился сильнее, быстрее. Я отступал, уклонялся, пытался блокировать предплечьями, но чувствовал, что долго не выдержу. Кинжалы оставляли болезненные царапины на коже.

– Ты хочешь им отомстить! – продолжала Тень. – Ты хочешь, чтобы они страдали так же, как страдал ты! И это правильно! Месть – единственная справедливость в этом мире!

Она провела серию ударов, от которых у меня потемнело в глазах. Один кинжал задел по плечу – что-то хрустнуло. Другой оставил глубокую царапину на руке. Кровь стекала по пальцам.

– Одна минута! – крикнул Варкхан.

Две минуты. Мне нужно было продержаться ещё две минуты против самого себя, но освобождённого от всех ограничений.

Тень не давала мне передышки. Она била не для того, чтобы победить – она била, чтобы сломать меня морально.

– Лиз умерла из-за тебя! – выкрикнула она, нанося удар за ударом. – Если бы ты был настоящим мужчиной, ты бы защитил её! Если бы ты был сильнее, умнее, лучше – она была бы жива!

Боль от этих слов была сильнее физических ударов. Потому что где-то в глубине души я и сам так думал.

– Ты жалкий трус! – Тень загнала меня к краю круга. – Ты прячешься в виртуальной игре вместо того, чтобы бороться в реальном мире! Ты убегаешь от ответственности!

Она подняла кинжалы для финального удара.

– А теперь ты умрёшь здесь, как жалкий трус, каким и был всегда!

И в этот момент я вспомнил что-то важное. Я вспомнил момент на сцене с Лиз, когда всё пошло не так, когда трюк начал рушиться.

«Не сопротивляйся потоку, – сказала она тогда. – Стань частью происходящего. Иногда лучший фокус – это тот, который рождается из хаоса».

Я закрыл глаза и… отпустил.

Отпустил свою вину за смерть Лиз. Отпустил ненависть к Арию и его отцу. Отпустил злость на несправедливый мир. Отпустил даже желание выжить в этом бою.

И стал пустотой.

В этот момент удары Тени прошли мимо. Она замешкалась, потеряла равновесие – её сила была моей злостью, а злости больше не было.

– Полторы минуты! – крикнул Варкхан.

Теперь я не пытался атаковать. Я просто двигался, как учила меня Лиз – не планируя, не просчитывая, просто позволяя телу следовать внутреннему ритму.

Тень злилась. Я чувствовал её фрустрацию, её ярость от того, что не может меня достать.

– Что ты делаешь?! – заорала она. – Дерись! Мсти! Ненавидь! Ты потерял всё – почему не хочешь причинить боль в ответ?!

Я не отвечал. Просто продолжал двигаться в своем медитативном танце, уклоняясь от кинжалов, существуя в моменте настоящего.

– Ты не можешь просто забыть! – кричала Тень, её удары становились всё более отчаянными. – Она мертва! Лиз мертва, и это твоя вина! Ты должен страдать! Ты должен мстить!

Но чем спокойнее я становился, тем слабее становилась она. Моя тень питалась болью, гневом, отчаянием. Когда этого не было, она начинала растворяться.

– Две минуты! – объявил Варкхан.

Последняя минута. Тень металась по кругу, пытаясь достать меня всё более отчаянными атаками. Но она уже теряла форму, становилась размытой, нереальной. Кинжалы в её руках начали мерцать.

– Ты не победил меня! – кричала она. – Я всегда буду с тобой! В каждом тёмном углу твоей души! И когда придёт время действовать, когда тебе понадобится сила для настоящей битвы – ты позовёшь меня сам!

Её голос становился всё тише, фигура – всё более прозрачной.

– Потому что иногда, чтобы защитить то, что любишь, нужно стать монстром!

– Время! – крикнул Варкхан.

Тень замерла, опустила кинжалы. На несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза – я и моя тёмная сторона.

– Ты учишься, – сказала она, и в её голосе уже не было злобы. Только печальное понимание. – Это хорошо. Но помни – я часть тебя. И в тот день, когда тебе понадобится моя сила… ты сам откроешь мне дверь.

Она растворилась в воздухе.

Световой купол погас. Руны потухли. Я упал на колени в центре круга, чувствуя, как из меня уходят последние силы.

Но я был жив. Я выжил.

В тот момент, когда я поднялся с колен, в моём сознании что-то изменилось. Словно невидимая завеса спала, и я вдруг ощутил нечто новое – интерфейс системы.

Не полный, не детальный, но базовый набор информации:

"Первичная инициация пройдена"

"Разблокирован базовый интерфейс персонажа"

"Доступен выбор класса"

Передо мной появились четыре варианта, каждый со своим кратким описанием:

Следопыт – мастер выживания в дикой природе, следопыт знает тайны леса и может идти по следу неделями. Специализируется на луке, ловушках и выживании.

Охотник – прирождённый убийца монстров и зверей. Охотник изучает повадки своих жертв и знает их слабости. Мастер засад и внезапных атак.

Разведчик – шпион и скрытный наблюдатель. Разведчик может пройти незамеченным везде, собрать информацию и исчезнуть. Специализируется на скрытности и информации.

Плут – мастер обмана и иллюзий. Плут полагается на хитрость, ловкость и изобретательность. Может обмануть врага или украсть у него что угодно.

Я долго смотрел на варианты, размышляя.

Следопыт? Нет, я не чувствовал связи с природой. Мой мир всегда был миром людей, городов, представлений.

Охотник? Тоже не подходило. Я не хотел становиться убийцей, даже монстров. В глубине души я оставался тем, кто дарил радость, а не смерть.

Разведчик? Ближе, но тоже не то. Скрытность – да, но только ради скрытности? Мне нужна была возможность воздействовать на других, влиять на ситуацию.

Плут… Я почувствовал, как что-то откликается внутри. Мастер обмана и иллюзий. Разве не этим я всегда занимался? Фокусы, трюки, способность заставить людей поверить в невозможное. Ловкость рук, которой я гордился. Изобретательность, которая помогала мне в самых сложных ситуациях.

Но больше всего меня привлекла одна мысль: плут может обмануть врага. А мои главные враги – Арий и его отец – привыкли играть по своим правилам, используя силу, деньги, связи. Но что, если изменить правила игры? Что, если использовать против них то, чего они не ожидают – хитрость, обман, способность действовать там, где они меня не видят?

Плут. Да, это был мой путь.

Я сделал выбор.

Получен доступ к дальнейшему обучению.

"Выбран класс: Плут"

"Получены базовые способности класса"

"Получен бонус за сложное испытание: +1 к Ловкости"

Варкхан подошёл ко мне, его жёлтые глаза светились уважением.

– Ты прошёл все три испытания, безымянный, – произнёс он торжественно. – Ты показал ловкость тела, проходя сквозь ловушки джунглей. Ты показал мудрость духа, различая правду и обман в кронах деревьев. И самое главное – ты показал силу воли, устояв против собственной тьмы.

Он протянул мне руку, помогая встать.

– Этого достаточно, чтобы получить имя среди нас. Скажи – как ты хочешь, чтобы тебя называли в этом мире?

Я задумался на мгновение. Все мои прежние навыки, вся боль, все надежды – всё это привело меня сюда, к этому моменту перерождения. Я вспомнил детство, первые фокусы, Лиз, которая всегда верила в моё мастерство. Вспомнил свою фамилию – Мелфицкий – и сокращение, которое из неё можно было сделать.

– Мелф, – сказал я громко и чётко, чтобы слышал весь лагерь. – Меня зовут Мелф.

Варкхан поднял голову к пологу джунглей и завыл – долгий, торжественный вой, который подхватили все зверолюди лагеря. Десятки голосов слились в единую песню признания, которая разнеслась по джунглям, заставив замолчать птиц и обезьян.

– Мелф! – закричал кто-то из толпы.

– Мелф! Мелф! Мелф! – подхватили остальные.

Зверолюди стучали лапами, кулаками по земле, выли, рычали, мяукали – каждый выражал одобрение на свой лад. Это был древний ритуал принятия нового члена в клан, и я чувствовал, как эти звуки буквально вплетают меня в ткань их общества.

Варкхан протянул мне костяную фишку с вырезанным символом клана – стилизованную волчью голову.

– Добро пожаловать домой, Мелф из Клана Серого Клыка.

Я взял фишку, ощущая её теплоту и вес в ладони. В этот момент в моём сознании вспыхнули новые системные сообщения:

"Получено имя: Мелф"

"Получены базовые навыки: Скрытность, Рукопашный бой, Уклонение"

"Получен артефакт: Костяная фишка Клана Серого Клыка"

"Класс Плут активирован"

"Получены классовые способности: Ловкие пальцы, Незаметность, Критический удар"

Но системные сообщения казались вторичными по сравнению с тем, что я чувствовал внутри. Впервые за долгие месяцы, прошедшие после трагедии, я ощутил себя не сломленным человеком, который прячется от реальности, а кем-то новым. Кем-то сильнее.

Мелфом. Плутом и мастером обмана, который научился не бежать от своих демонов, а танцевать с ними. Человеком, который прошёл через джунгли, змей и собственную тьму – и остался собой, но стал больше, чем был.

Вокруг меня продолжались крики одобрения:

– Мелф! Мелф! Мелф!

Это имя звучало как заклинание, как обещание, как начало новой истории. И пока лагерь зверолюдей скандировал его под пологом джунглей чужого мира, я знал: путь назад отрезан. Остаётся только вперёд – навстречу приключениям, опасностям и, возможно, новому смыслу жизни.

Впереди меня ждали новые испытания, новые друзья и враги. Но сейчас, стоя в кругу признания, слушая, как моё новое имя разносится по ночным джунглям, я чувствовал себя готовым ко всему.

Я больше не был Владимиром Мелфицким – сломленным фокусником, потерявшим всё.

Я был Мелф из Клана Серого Клыка, плут и мастер иллюзий – и моя новая жизнь только начиналась.

В джунглях Ригейла, среди зверолюдей, под звёздами чужого мира, я наконец нашёл то, что искал. Не забвение от боли, а путь к тому, кем я мог стать. И этот путь вёл не назад, к прошлому, а вперёд – к мести, справедливости и, возможно, к новой любви.

Глава 3. Школа выживания

Я проснулся от звуков джунглей – не от будильника, не от городского гула, а от симфонии птичьих трелей, обезьяньих криков и далёкого рычания хищников. Солнечные лучи пробивались сквозь плотный полог листвы, создавая игру света и тени на земле лагеря. Воздух был влажным, насыщенным ароматами цветущих орхидей и перепревших листьев.

Костяная фишка лежала рядом со мной на подстилке из мягкого мха. Я взял её в руки, ощущая приятную тяжесть и тепло, накопленное за ночь от моего тела. Символ волчьей головы был вырезан с удивительным мастерством – каждая линия, каждый штрих говорили о древней традиции.

– Мелф, – прошептал я своё новое имя, пробуя его на вкус.

Оно звучало правильно. Не как псевдоним или маска, а как настоящее имя – то, которым меня должны были звать всегда.

В лагере уже кипела жизнь. Зверолюди не спали до полудня, как я привык в городе. Здесь день начинался с рассветом, и каждая минута света была на счету. Я видел, как молодые члены клана точили оружие, чинили снаряжение, готовили пищу на кострах. Взрослые воины о чём-то тихо совещались у карты, нарисованной углём на большом плоском камне.

– Проснулся, новичок? – голос Варкхана заставил меня обернуться.

Вождь стоял рядом, массивный и внушительный даже в утреннем свете. Его серебристая шерсть блестела, а жёлтые глаза изучали меня с любопытством.

– Да, – ответил я, поднимаясь. – Спасибо за… за вчера.

Варкхан махнул лапой.

– Вчера ты заслужил имя. Сегодня начинаешь заслуживать право его носить. Иди к Мряузу – он ждёт тебя у Древа Мудрости.

Древо Мудрости оказалось гигантским деревом в северной части лагеря. Его ствол был настолько широк, что потребовалось бы не меньше двадцати человек, чтобы обхватить его руками. Корни образовывали естественные скамьи и ниши, а в дуплах росли светящиеся мхи, создававшие мягкое, таинственное освещение.

Мряуз сидел в медитативной позе у основания дерева. При дневном свете я лучше разглядел его – старого зверолюда неопределённой породы, чьи черты сочетали кошачью грацию с какой-то древней мудростью. Его мех был серым с серебристыми прожилками, а глаза – глубокими, как лесные озёра.

– Садись, Мелф, – сказал он, приглашая жестом. – Твоё первое занятие начинается с тишины.

Я сел напротив него, стараясь принять такую же позу. Мряуз улыбнулся – выражение удивительно тёплое на его хищной морде.

– Вчера ты прошёл испытания тела и духа, – начал он спокойным, размеренным голосом. – Но это было только начало. Настоящее обучение – это не дни, а годы. И первое, чему ты должен научиться – слушать мир вокруг себя.

– Я слушаю, – сказал я.

– Нет, – мягко возразил Мряуз. – Ты слышишь. А это совсем разные вещи. Закрой глаза.

Я закрыл глаза и сразу понял, что он имел в виду. Джунгли вокруг нас жили своей сложной жизнью – каждый звук нёс информацию, каждое движение воздуха рассказывало историю.

– Что ты слышишь? – спросил Мряуз.

– Птиц. Обезьян. Шелест листьев. Далёкий рык какого-то зверя.

– А теперь слушай глубже. Не звуки – истории, которые они рассказывают.

Я попытался сосредоточиться. Постепенно какофония звуков начала обретать смысл. Птицы не просто пели – они предупреждали друг друга о чём-то. Обезьяны переговаривались между собой, передавая информацию от стаи к стае. Даже шелест листьев был разным – одни колыхались от ветра, другие – от движения невидимых существ.

– Лучше, – одобрил Мряуз, услышав мои мысли произнесенные вслух. – Это основа всего, чему мы тебя научим. Скрытность – это не умение спрятаться. Это умение стать частью мира, чтобы он принял тебя как своего.

Следующие часы прошли в странных, но захватывающих упражнениях. Мряуз учил меня двигаться так, чтобы каждый шаг был естественной частью ритма джунглей. Учил дышать в такт с движением листвы. Учил находить тени не глазами, а сердцем.

– Твоя профессия в прошлом мире была связана с обманом, – сказал он во время короткого перерыва. – Но обман обману рознь. Фокусник обманывает глаз, чтобы развлечь. Плут обманывает разум, чтобы выжить. А мастер скрытности не обманывает никого – он становится правдой, которую никто не замечает.

– Как это возможно? – спросил я.

Мряуз улыбнулся и вдруг… исчез. Просто растворился в тенях дерева, хотя сидел на открытом месте. Я моргнул, потёр глаза, но его не было.

– Ты ищешь меня глазами, – прозвучал его голос откуда-то справа. – А я здесь.

Я повернул голову, но никого не увидел.

– И здесь, – голос теперь был слева.

– И здесь, – сзади.

– Я не двигался с места, Мелф, – голос вернулся к дереву, и Мряуз материализовался на том же месте, где сидел. – Просто перестал быть тем, кого ты ожидаешь увидеть.

Это было невероятно. Не магия в обычном понимании, а что-то более тонкое – искусство управления восприятием, доведённое до совершенства.

– Это… это не фокус, – выдохнул я.

– Нет. Это мастерство. И когда-нибудь ты тоже сможешь так. Но для начала научись просто ходить по джунглям, не ломая веток.

К концу дня я смог пройти через россыпь сухих листьев, не издав ни звука, и подкрасться к спящему ягуару так близко, что мог коснуться его шкуры.

– Достойно, – кивнул Мряуз. – Но помни: истинное мастерство придёт только тогда, когда ты научишься слушать не только мир, но и свою душу. Завтра иди к Кахе.

На следующий день, после полудня меня ждал Каха у тренировочной площадки. Это был естественный амфитеатр из корней и камней, где песчаная земля была утоптана тысячами тренировок. Воздух здесь пах потом, кровью и решимостью.

Каха выглядел ещё более впечатляюще при дневном свете. Медведеподобный гигант с шрамами, каждый из которых рассказывал историю сражения. Но в его глазах не было жестокости – только спокойная уверенность мастера.

– Вчера ты показал, что умеешь держать удар, – сказал он, когда я подошёл. – Сегодня научишься его наносить. Но сначала выберешь, чем будешь это делать.

Он жестом указал на стойку с оружием, установленную у края площадки. Там было представлено всё разнообразие вооружения: от массивных двуручных мечей до изящных рапир, от боевых топоров до коротких кинжалов, от длинных копий до гибких цепов.

– Каждый воин должен найти своё оружие, – объяснил Каха, подходя к стойке. – То, которое станет продолжением его тела, его воли. Посмотри внимательно.

Он взял в руки различные образцы, демонстрируя их особенности.

– Меч, – он поднял длинный клинок, солнце заиграло на отполированной стали. – Оружие благородства и чести. Требует силы, но даёт дистанцию и универсальность.

Он отложил меч и взял пару коротких клинков.

– Кинжалы – оружие скорости и точности. Идеально для плута. Можно сражаться двумя руками, можно метать в цель.

Затем он показал мне лук.

– Для тех, кто предпочитает держать дистанцию. Убивать, не глядя в глаза противнику.

Каждое оружие он описывал с профессиональным знанием мастера, объясняя преимущества и недостатки, особенности техники владения.

– Выбирай, – сказал он наконец. – Что говорит твоему сердцу?

Я подошёл к стойке, внимательно рассматривая оружие. Кинжалы действительно казались логичным выбором для плута – лёгкие, быстрые, подходящие для скрытных атак. Но когда я протянул руку к одному из них, что-то внутри меня сжалось.

В памяти всплыл образ Лиз, её слова: "Ты даришь людям радость, веру в чудо. Разве это не лучше, чем причинять боль?"

Я отдёрнул руку.

– Я… – начал я, но голос предал меня.

Каха внимательно наблюдал, его медвежьи глаза изучали каждую эмоцию, отражавшуюся на моём лице.

– Что тебя беспокоит, Мелф?

– В прошлой жизни я был артистом, – сказал я медленно. – Я развлекал людей, дарил им радость, заставлял забыть о проблемах хотя бы на время представления. Я никогда не причинял вреда живому существу. И сейчас…

Я посмотрел на кинжалы, на их отточенные лезвия.

– Сейчас ты боишься, что оружие изменит тебя? – мягко спросил Каха.

– Да, – честно признался я. – Боюсь, что если возьму в руки оружие, предназначенное для убийства, то перестану быть собой. Стану тем, кем не хочу становиться.

Каха долго молчал, его массивные лапы были сложены на груди. Потом он медленно кивнул.

– Понимаю. И знаешь что? Это правильный страх. Оружие действительно меняет человека. Когда у тебя в руках меч, каждая проблема начинает казаться противником, которого нужно рубить. Когда у тебя кинжал – каждый встречный может показаться угрозой, которую нужно устранить.

Он подошёл ближе, его голос стал ещё тише.

– Но скажи мне честно – в этом мире тебе придётся защищать себя и тех, кто дорог тебе. Что ты будешь делать, когда слова и фокусы не помогут?

Я задумался. Вчера, в бою с теневым двойником, я сражался голыми руками против кинжалов. Если бы это была реальная битва…

– Я буду сражаться руками, – сказал я наконец. – Как вчера. Если мне придётся защищаться – я сделаю это. Но я не хочу брать оружие, созданное специально для убийства. Руки… руки могут причинить боль, но они же могут исцелить, помочь, создать красоту.

Каха смотрел на меня долго, и я боялся, что он сочтёт меня слабаком, недостойным обучения. Но вместо презрения в его глазах я увидел что-то похожее на уважение.

– Интересно, – пробормотал он. – Очень интересно. Знаешь, за все годы моего наставничества ты первый, кто отказался от оружия не из трусости, а из принципа.

Он вернулся к стойке и аккуратно поставил кинжалы на место.

– Что ж, будем учить тебя драться руками. Но помни – это путь во много раз труднее. Против вооружённого противника тебе придётся быть в три раза быстрее, в три раза умнее, в три раза ловчее.

– Я понимаю, – кивнул я.

– Хорошо. Тогда начнём с философии. – Каха встал в центр площадки. – Первое правило боя без оружия: твоё тело – это не дубина. Это инструмент, сложный и тонкий. Каждая его часть может быть оружием, но главное оружие – это разум.

Он показал мне базовую стойку, объяснил принципы баланса и распределения веса.

– Сила – это не мускулы, – говорил он, корректируя положение моих рук. – Это понимание того, как твоё тело взаимодействует с миром. Самый сильный удар – тот, в котором участвует не только рука, но и земля, на которой ты стоишь.

Он показал движение – простой прямой удар. Но когда его кулак рассёк воздух, я услышал свист и почувствовал смещение потоков воздуха.

– Попробуй, – сказал он.

Я повторил движение. Мой удар был неуклюжим, слабым.

– Ты думаешь о цели, – заметил Каха. – Не думай. Чувствуй. Удар начинается не в кулаке, а в сердце. Оттуда идёт в плечи, потом в руку, потом в цель. Это один непрерывный поток силы.

Мы тренировались до вечера. Каха не просто учил меня драться – он объяснял философию каждого движения.

– Блок – это не препятствие, – говорил он, показывая, как отражать удары. – Это приглашение. Ты говоришь противнику: "Я принимаю твою силу и отдаю её обратно".

– Захват – не удержание, а разговор. Ты чувствуешь намерения противника через его мышцы.

– Бросок – не применение силы, а использование силы противника против него самого.

К концу дня я был измотан, но чувствовал, как что-то меняется в моём теле. Движения становились более естественными, менее зависимыми от сознательного контроля.

– Хорошо, – сказал Каха, когда мы закончили. – Завтра продолжим. Но помни главное: ты выбрал трудный путь. Путь воина без оружия – это путь мудрости. Ты должен быть умнее, быстрее и терпеливее любого мечника.

Он помолчал, глядя на заходящее солнце, проникавшее сквозь полог джунглей.

– Твоя старая жизнь научила тебя развлекать людей, – сказал он задумчиво. – Новая жизнь научит защищать то, что дорого. Это разные виды силы, но обе важны. И может быть, твой выбор – правильный. Мир и так полон убийц. А защитников всегда не хватает.

Он положил свою массивную лапу мне на плечо.

– Я научу тебя быть воином, который не убивает без крайней необходимости. Это сложнее, чем просто размахивать мечом, но благороднее. И помни – отсутствие оружия в руках не означает беззащитность. Иногда пустые руки страшнее любого клинка.

Вечером, когда жара спала, меня позвал Рейш. Рысеподобный зверолюд привёл меня к небольшой поляне, окружённой деревьями. В отличие от тренировочной площадки Кахи, здесь всё дышало лёгкостью и движением.

– Каха учит тебя принимать удары и отвечать на них, – сказал Рейш. – Я научу не быть там, где удары наносят.

Его движения были завораживающими. Он двигался как вода – плавно, непредсказуемо, без усилий. Когда он демонстрировал уклонения, казалось, что он танцует с невидимым партнёром.

– Уклонение – это предвидение, – объяснял он. – Ты должен видеть удар в намерении противника, а не в его движении. Когда кулак летит к твоему лицу, уклоняться уже поздно.

Он заставлял меня двигаться постоянно. Никогда не стоять на месте, всегда быть в движении – даже когда кажется, что я стою неподвижно.

– Статика – смерть, – повторял он. – Жизнь – это движение. Даже когда ты отдыхаешь, твоё сознание должно двигаться, готовиться, предвидеть.

Мы тренировались под звёздами. Рейш атаковал меня медленно и предсказуемо, а я пытался уклоняться. Сначала получалось плохо – я реагировал на движения, а не предугадывал их. Но постепенно начал ловить тот момент, когда намерение рождается в сознании противника и ещё не перешло в действие.