Гаттара: бастард и раб

Кто-то скажет, что обреченным не нужны анестезирующие реальность небылицы. Им нужна малая капля сострадания. И время. Одарить ни первым, ни вторым не было в компетенции Петера. Именно благодаря этому, он наловчился превращать в сказку любой спорный для понимания момент. Да так ловко, что уже сам считал себя более сказителем, чем наставником. Жрец знал, что ученик не осудит его. Не успеет.

– И было Ничто, полное и всеобъемлющее, как океан океанов без дна и без поверхности. В ней не было света, не было звука, не было верха и низа, и самое время еще не родилось тогда. Не было ни людей, ни птиц, ни зверей и гадов, но все это хотело быть, выйти из мира иллюзий в мир тверди и плоти, ибо ничто в мире не может быть вечно пустым, мой Лорд. И там, в Ничто, родился мир, сотканный из тьмы, ибо ничего, кроме тьмы, не могло тогда родиться. Темная твердь и темные небеса.

Мальчик с опаской покосился в дальний угол учебной комнаты, куда не попадал свет лампы и где клубились, меняя очертания, тени. Он поерзал, устраиваясь поудобнее в кресле, которое было слишком велико для него. Ноги не доставали до пола, а подобрать их под себя он не решался – брат Петер не любил, когда его прерывают, и, к тому же, он мог бы решить что его подопечный еще слишком мал для длительных занятий, или, того хуже, боится. А показать свой страх он боялся больше всего на свете.

– И в самом средоточии тьмы, повинуясь Законам Равновесия, однажды явился Свет…

Мальчик едва открыл рот, чтобы задать сразу море вопросов, но брат Петер одним легким взмахом руки заставил его замолчать:

– Мы поговорим о Законе Равновесия позже, мой Лорд. – Юный воспитанник временами обескураживал наставника и скоростью мышления, и верными выводами, но, как ни крути, ему всего семь, а в этом возрасте дети должны просто принимать на веру некоторые спорные моменты, иначе как их можно чему-то научить? – То был Свет Сердца Гаттары, осознавшего себя среди Тьмы. Исполином шагнул он в темный мир, освещая путь огнем своего сердца…

Мальчик изо всех сил пытался представить себе эту картину. Воображение рисовало ему темный пугающий силуэт с пламенеющей дырой на уровне груди. Пульсирующее пламя вырывается сполохами, протуберанцами, как будто там ворочается, силясь выбраться наружу, громадное солнце, золотое и багряное, дарующее и забирающее жизнь. Он видел это солнце каждый раз, погружаясь в гатту, любил и ненавидел его. Гаттара, бог пылающего сердца, отмерял шагами годы и столетия, и похожие на мышей человечки мельтешили где-то там, внизу. Он слишком велик, чтобы видеть их, они слишком малы, чтобы обратить на себя его внимание, и он сам…

– Божественный свет сердца освещает его путь во тьме, он слишком ярок, чтобы его могли вынести простые смертные. И потому люди живут за спиной Гаттары, в Тени, которую он отбрасывает на вечность, улавливая лишь отблески божественного Сердца и слыша его биение. Оно, это биение, не дает людям забыть о том, что все мы в пути, мой Лорд. Люди не могут видеть Гаттару, ибо плоть подвержена соблазнам, слаба и грешна. Мы только слышим его. Отзвук божественного Сердца – в наших сердцах, отсвет его – в гатте. Только те, кто не утратит эту связь, не разуверится и не разучится слышать Божественное, после смерти сможет найти путь к Гаттаре по зову его Сердца, и предстанут пред ним у ног его. И свет Сердца изольется на них, очистив от скверны рождения, жизни и смерти в Тени. Обновленные, они увидят Гаттару, вот так, как я вижу вас, мой Лорд, и все же иначе… Они увидят Дорогу, по которой идет Гаттара, и пойдут с ним, в свете и ликовании, как верные спутники.

Но те, кто потеряли связь с биением Сердца, кто разуверился, кто отказался от гатты и не ответил на призыв Сердца, – эти грешники после смерти не смогут найти Гаттару и не предстанут пред Ним в Его Свете, ибо не будет путеводной нити для них. Вечно они будут бродить во тьме, среди чудовищ, бестелесные, безмолвные, слепые и глухие, потерявшие все. Силящиеся и не способные вспомнить, что именно…

Речь брата Петера текла неспешно и неумолимо, как река, что катит свои воды по единожды и навсегда устроенному руслу, ускоряясь на привычных порогах и почти останавливаясь в знакомых заводях. Он давно уже не подбирал слов, чтобы объяснить мироустройство таким вот светлым головенкам, все слова подобраны, подогнаны одно к другому, как камешки смальты в Храмовой мозаике.

Одно, другое, сотое – и вот уже засверкало, пропуская солнечные лучи, мозаичное Сердце, и взбежали кудреватые травы орнаментов, вспыхнуло, запереливалось…

Брат Петер бросил взгляд на юного Лорда и вдруг замолчал. Тот сидел с напряженным выражением на ясном личике, сведя к переносице золотистые брови.

– Вы хотите спросить меня? Спрашивайте, ибо неразрешенные вопросы мешают познанию…

«И, ради всего святого, не спрашивайте о том, на что я не имею права отвечать, – добавил он про себя. – А жизнь таких, как вы, зависит от правильно заданных вопросов».

– Что там, брат Петер? Впереди Гаттары свет, позади тень и все мы. А что же вокруг? Там, где… – он запнулся, подбирая слова. – Там, где нет Света и Тени от Него?

«Он хотел спросить «там, где грешники», – внезапно понял брат Петер. Он привык читать в этих прозрачных глазах как в книге с крупным шрифтом. – Но сменил формулировку. Ты умница, мальчик. Ты сам не представляешь, какой ты умница».

– Там Тьма, мой Лорд. И чудовища во Тьме. Это все, что вам пока нужно знать.

– Но…

– Это все. Вы – верное дитя Единого и Всеблагого. Ведь так?

Малыш поспешно кивнул, закусив губу, но глаза остались упрямо-жесткими, и меж золотящихся в свете лампы бровей залегла морщинка. «Он взрослеет, бастарды никогда не остаются детьми надолго, у них просто нет на это времени». Брат Петер бросил быстрый взгляд на хронометр и вздохнул, изображая колебания, сомнения, и, наконец, решимость.

– Хорошо. Я надеялся, что время для этого разговора придет позже, но раз вы так настаиваете.

Как вспыхнуло лицо бастарда! Засветились радостью обычно такие задумчивые глаза, но он тут же взял себя в руки и принял подобающий ученику заинтересованно-отстраненный вид. «Тайна всегда вкуснее, да, мальчик? А еще соблазнительнее тайна, раскрыть которую убедил ты сам… – ласково подумал брат Петер. – Ты совсем еще дитя, и все мои усилия, увы, не делают тебя старше». Он мысленно одернул себя. Не дело личным чувствам вмешиваться в процесс обучения, но юный Лорд все же был любимым его учеником. В этом клирик с горечью был вынужден признаваться себе снова и снова.

– Пусть так. Туда, в холод бесконечного Мира-во-Тьме, не знающего ни Света Сердца, ни тепла его Тени, уходят заплутавшие души тех, кто потерял связь с Сердцем. Да. Я уже говорил вам, но не это самое страшное. Там гнездятся чудовища, которых породила сама Тьма. Им нет хода в наш мир, они растворятся в нем, как тьма растворяется в свете – но они алчут того, что не могут получить. Они ищут возможность добраться до Сердца, пожрать его, забрать себе его Свет. Ищут тех, кто помог бы им в этом.

Много веков назад одна из потерявших Свет грешниц откликнулась на их зов. Ее звали Ишвари. Блуждая без цели, она услышала во тьме шепот, который обещал путь к ногам Гаттары тому, кто сможет помочь ему. Она откликнулась на зов. И тьма предстала перед ней в виде исполинского змея, такого жуткого, что любая душа остолбенела бы от ужаса. Но Ишвари была блудницей, и мерзость не пугала ее.

Мальчик слушал, замерев и по-детски приоткрыв рот. Он слышал это имя.

«Ишвари» – так ругалась иногда няня, тут же. Прикрывая рот ладонью. Потом крепко зажмуривалась и касалась рукой груди, там, где сердце, будто ей стало дурно. Он не знал, что означает этот жест и думал, что Единый болью карает хулившую.

Это была новая, страшная сказка из мира взрослых, и он готовился не пропустить ни слова.

– Она вступила в союз со змеем, дав обещание зачать и выпустить в мир из своей утробы дитя-полукровку, которое, возмужав, соберет под свое крыло грешников, рассеянных во тьме, и поведет их к ногам Гаттары, выведет к Свету… Вы понимаете, мой Лорд?

– Н-наверное… Он уже родился? Ее дитя, оно уже пришло в мир?

– Еще нет. Видишь ли, то, что сделала Ишвари, поддавшись на уговоры чудовища из тьмы, настолько мерзко, настолько… вне законов бытия, что сами эти законы отвернулись от нее. Дитя тьмы зачато, это так, и оно готово покинуть ставшую тесной утробу. Он уже не ребенок, он осознал себя и полон ненависти. Из утробы взывает он к грешным душам, к порождениям тьмы, он собрал армию, которая ждет лишь одного – его исхода.

Но слишком силен Свет Гаттары в мире, в сердцах праведников, и пока он силен, мерзкое дитя не покинет чрева. Вот потому так важно, мой Лорд, быть твердым в вере своей. Твердость веры, истинное служение, как кольцо любящих рук, отделяют мир живых, мир Света и тени, от мира Тьмы. Только вера отделяет нас от пришествия мерзкого сына Тьмы и Греха.

В комнате повисла тишина, такая плотная, что ее почти было видно. Маленький Лорд вжался спиной в глубокое кресло и вдруг показался брату Петеру снова младенцем, не старше трех лет, когда его еще только учили выговаривать «Гаттара» и время страшных сказок еще не пришло. Вглядываясь в бледное лицо, брат силился понять, что в нем: страх? Брезгливость? Решимость?

Багряный бархат обивки кресла поглощал сдержанный свет лампы, – а брат Петер любил, чтобы во время занятий по космологии горел живой огонь, – и на какой-то момент ему показалось, что ученик его не сидит, откинувшись на мягкую спинку, а тонет, тонет в багряно-угольной тьме, уходит в глубину с таким сосредоточенно-задумчивым выражением на обычно безмятежном лице… Словно он понимает сейчас что-то такое, что недоступно никому, кроме него, и горячая, пульсирующая, поглощающая его тьма совсем его не пугает.

Брату Петеру стало жутко. Нехорошее предчувствие шевельнулось – но усилием воли он погасил иррациональную волну.

«Он бастард, – напомнил себе наставник. – Бастард, со всеми вытекающими».

Лорд заговорил, сперва нерешительно, но с каждым новый вдохом все более горячась:

– Но… Я не понимаю. Если все это так, почему Гаттара просто идет и идет? Ты говорил, что он знает все – так почему он не остановится и не справится сам с мерзким ребенком? Он всемогущ, разве нет?

– Это так. Но, мой Лорд, ритм его шагов, звук биения его Сердца поддерживают самое существование жизни в нашем мире. Если он остановится – что тогда будет с нами? Или вы считаете, что он должен, как охотник за добычей, гоняться за Ишвари с ее богомерзким пузом по Миру-во-Тьме? – Брат Петер чуть усмехнулся, подчеркивая всю немыслимость такого разрешения космогонического конфликта. – Что же станет с нами, мой Лорд? С Миром-в-Тени, зависящим от его Света? Со светлыми душами, что идут у ног его – они не смогут найти дорогу одни.

– Но если он не вмешается – мы погибнем!

– Это не так!

– Это так. Ты говоришь, что нас спасает вера. Но мы слабы. Люди – слабы и подвержены искушениям, они легко забывают . Он что, надеется, что мы справимся и… и просто идет, куда шел?

– Просто он в нас верит, мой Лорд…

– Просто он нас не любит!

Звенящие слова повисли в воздухе. Брат Петер замер и осторожно перевел дух. Прозрачные глаза бастарда горели гневом и обидой. «Да он же вот-вот заплачет!» – ошеломленно подумал жрец. Великолепная мозаика разлеталась вдребезги, сияющие камешки катились во мрак.

Брат Петер заговорил снова, собирая их по одному, силясь вернуть, снова сложить навеки разбитое:

– Мир велик, мой юный Лорд. То, что я говорил вам – лишь часть. Малая часть того, что вам еще предстоит узнать о мире, о Гаттаре, о самом себе. Но я здесь, с вами, и с каждой нашей встречей вы будете узнавать чуть больше, и однажды поймете, что я прав, и почувствуете Его любовь…

Брат Петер говорил – и с ужасом понимал, что он говорит не то. Впервые он говорил не то, что нужно, и не знал, как исправить то, что случилось.

– Почему Он нас не любит? – вопрос звучал слишком прямо, и с какой-то обреченностью Петер понял, что спорить бесполезно.

– Он… полюбит, Лорд. Он полюбит вас. Когда вы станете достойны.

ГЛАВА 1.

«Блаженны нищие, ибо свободны они от искушений.

Блаженны кроткие, ибо души их чисты.

Блаженны смиренные, ибо принимают сужденное Всеблагим,

и место их у ног Его».

Из проповеди брата Иззора, вступление.

Джет улыбался. Одними губами, глаза скрывала растрепанная челка, а потому об их выражении можно было не беспокоиться. Он знал, что от природы не слишком красив, но обаятелен, улыбка у него открытая и искренняя, а легкая небритость не отменяет ямочек на щеках. Женщины их обожают. А похотливая самка, зачастившая в подвал всякий раз, когда ее любовник с охраной выходил из дома – женщина, даже если Джету так не кажется. Многого она себе не позволяла и за такие улыбки иногда прикармливала. Он терпел. И улыбался, что уж там.

Именно от нее он узнавал о времени суток и редкие вести снаружи. Ее лицо, щедро размалеванное дешевыми красками, какие заезжие контрабандисты безбожно выдавали за продукт ведущих косметических компаний, было первым, что он увидел, когда пришел в себя. Низкий, в разводах и подтеках потолок и четыре неопределенного цвета стены были уже потом.

Подвал насквозь провонял безнадегой. Вбитая в швы каменной кладки ржавая скоба надежно удерживала массивную цепь, к которой он был прикован за ногу, неудобно и унизительно. Напротив – дверь, она же источник света, посетителей и развлечений. Вот и вся обстановка. У Джета было двое с половиной суток, чтобы хорошенько рассмотреть свою тюрьму. Занятие не слишком увлекательное, особенно учитывая, что приходили к нему редко – приносили напиться или ведро. Вода была ржавой, а от ведра разило так, что Джет каждый раз думал, скольких же его предшественников оно пережило? Уж не от этого ли аромата пленники отходили к Гаттаре?

С раннего детства он отличался тем, что умел в любой, даже самой безысходной ситуации видеть хорошие стороны. И еще кое-чем. Приятели, уличные бандиты и мелкие воры, такие же, как и он сам, часто повторяли, что он любимец судьбы и счастливчик. Джет соглашался, хотя наверняка знал, что ни удача, ни судьба не при чем. Поэтому и не жаловался, ведь ведра могло и вовсе не быть, и вместо нескольких неприятных минут ему бы пришлось обонять отходы собственной жизнедеятельности круглосуточно. И еще, если бы Мясник, криминальный князек седьмого района Верхнего Города, хотел его убить, то уже убил бы. А раз Джет до сих пор жив, да еще и не лишен таких жизненных благ, как вода, ведро и общество его с недавних пор ненаглядной Урсы. Или Унзы? Какая разница. Значит, он Мяснику еще нужен, и тот выжидает. Чего? Поживем – увидим.

– Ты хищник, Джетти, – раздался со стороны двери вкрадчивый грудной голос. Может, голосом она Мясника и взяла, голос роскошен, лицо же будто пьяные гахаи малевали.

Урса медленно приближаясь, давая пленнику возможность лишний раз рассмотреть себя. Видел Джет мало – только невысокий, грузный силуэт на фоне мерцающего далеким светом дверного проема. И ладно, достаточно того, что она видит его.

– Вроде щенок щенком, но ты хищник. Ты еще поймешь…

Она медленно вынула из кармана длинной юбки полоску вяленого мяса, почти с ладонь размером, и бросила его Джету. «Как собаке», – промелькнуло в голове пленника, но гордость – роскошь, а он сейчас и нищего разжалобил бы на подаяние. Мясо он поймал влет, не позволяя подачке шлепнуться на грязный пол. С пола он есть все-таки не стал бы, ибо и у его гибких представлений о допустимом были границы.

Искушение наброситься на неестественно упругую, лишенную запаха подачку прямо сейчас было велико, но он сдержался. «Игра еще не окончена, Джет с Четвертого, держи себя в руках. Теплого местечка у ног Гаттары твоей душе и так не видать. Горевать о проданной за еду чести будешь потом, а пока стоит сохранить хотя бы крохи достоинства». Урса преодолела разделявшее их расстояние и опустилась на корточки. Ласкающим движением убрала волосы с его лица. Желание щелкнуть зубами становилось непреодолимым.

– Глаза у тебя, как у дикого венга. Злые, жадные…

«Шея у меня тощая, а шерсть на груди редкая, – думал вор, стараясь, чтобы улыбка не превратилась в оскал. – В целом я очень ничего, а буду еще лучше, если твой дружок меня не убьет. Ты принесла мне поесть, я тебе улыбнулся. Теперь, пожалуйста, оставь меня в покое».

– Ночей не сплю, все думаю, на что способен парнишка с такими глазами.

Он покосился на мелькнувшую в дверях тень и уже открыл рот, чтобы сказать: «Отвяжи меня, красотка, и узнаешь», но «красотка» тоже заметила чье-то приближение, резво поднялась на ноги и выскользнула в коридор, только юбки взметнулись.

Джет впился зубами в мясо еще до того, как лязгнувшая дверь оставила его в одиночестве и темноте, он старался как можно тщательнее прожевывать каждый кусок, но тело его, юное, еще только набирающее положенный Гаттарой рост и вес, торопило, помимо воли и указаний разума. Оно не думало о том, что любая трапеза может стать последней, а потому неплохо бы насладиться вкусом и усвоить побольше питательных веществ. Оно было юно, бестолково и голодно.

А если подумать, так и откуда им взяться, питательным веществам? Данси, старый знакомец, помнится, рассказывал, что на фабриках синтетических пищевых добавок такое «мясо» стелется по конвейеру однородной полосой и пахнет не лучше материала, в который его в тоге упаковывают. Легкий аромат, навевающий ассоциации с чем-то съедобным, появляется позже, в процессе ускоренной ферментации, чтобы снова пропасть, испустить дух, будучи заживо погребенным в пластиковом саркофаге. Зато не портится и, как приговаривала тетка Адда, нарезая красноватые ломти по утрам, «сносу ему нет».

Покончив с ранним обедом – или поздним завтраком, это как посмотреть, – вор подтянул колени к подбородку и обхватил их руками. Звенящая тишина, рожденная каменными стенами, забивала уши, вползала в глотку, и изредка Джет принимался сам позвякивать ржавыми железяками, просто чтобы разогнать эту сиропообразную тишь. Многочасовое ничегонеделанье вкупе с холодным камнем, впивающимся в одеревеневшие спину и зад, не располагали к оптимизму, тут пасовал даже Джет, а уж он-то, казалось, мог выжать каплю меда даже из помойной тряпки. Он пытался, честно пытался.

Вот, к примеру, в том, что его долго и унизительно били ногами, прежде чем устроить на пансион в этом каменном мешке, вроде ничего хорошего нет. Но это если рассматривать сам факт. А если подумать о перспективе, то могли и убить, а раз уж не убили, то и думать о побоях не стоит. Там, в перспективе, живой человек может вылечиться, окрепнуть, снова подняться, и, если уж совсем помечтать, даже отомстить. Пока он жив, он обязательно выпутается. Просто потому что должен. Вернуться домой, обнять Адду, еще раз увидеть Жади. Он выпутывался всегда, и нынешнее его… ммм… положение – временно, скоро все будет как должно. Мысли о том, что в таких переделках он прежде не бывал, Джет гнал старательно и далеко. Тем слаще будет освобождение, тем дольше он будет смотреть на небо, когда выйдет отсюда.

Два дня назад он бежал по темным улицам, и флаеры стражей сворой гончих завывали за спиной. Никто не знал об облаве, а если и знали, то Джету сказать не потрудились. Он был готов бежать, пока не упадет. Можно бы было не рвать жилы и легкие этой гонкой, а просто остановиться и сдаться на милость конвоиров, но весь имеющийся в распоряжении Джета жизненный опыт твердил о другом – там, за поворотом, за перекрестком, за чередой прожитых секунд и осиленных шагов, может случиться что-то, что все изменит.

Задание Мясника он выполнил, хоть и не вполне так, как они договаривались. Груз из подземелья Джет вынес, скинул там, где стражи его не найдут. Успел спрятать в последнюю секунду прямо у них под носом, уже понимая, что уйти не удастся. Между осознанием стражей, что идущий по улице парень не просто поздно возвращается домой, а нарушает комендантский час и тем, как Джет сообразил, что слишком тихо вокруг, был крошечный зазор. Едва заметная временная брешь между «не приятно, но терпимо» и «все пропало» – и Джет успел. Схватил удачу за самый конец золотого хвоста. Она тут же извернулась, ускользая, но главное было сделано: его непременно схватят, но без груза и на порядочном от него расстоянии.

Никто не знал, что ему понадобиться терминал, что его вообще понесет в центр Ондари, а подобные засады и вовсе были в новинку. Гаттара ведает, чем они так провинились перед обычно равнодушным к мелкому сброду градоправителем. Никогда прежде Джет не слышал, чтобы стража оцепляла отдельные районы и хватала без разбора любого, кто высунет нос на улицу. Секунду назад он, насвистывая, шагал по такой широкой, респектабельной и лишь слегка, самую каплю непривычно пустой улице Восшествия в Храм, и вдруг – скрежет, свист из громкоговорителей, лучи прожекторов, вой сирен, оглушившие, парализовавшие волю. Ошеломленный, он чуть было не проморгал свой шанс на спасение, тот самый крошечный временной зазор, но в голове взорвалось незнакомым голосом «БЕГИ, ПАРЕНЬ! БЕГИ!!!»

И он побежал. Не разбирая дороги, не думая о последствиях. Поверив голосу, чужому, не более реальному, чем пляска пылинок в луче света: пока не смотришь в упор, они складываются в то и в это, но стоит вглядеться пристально – и вот уже нет ничего, кроме досадного чувства потери.

«Нужно было сразу идти к Мяснику», – дельная, но запоздавшая мысль. Он, безусловно, так и поступит в следующий раз. Если он, следующий раз, снова случится.

Петляя по проулкам, уже чувствуя, что загнал в тупик и себя, и погоню, выжав из длинного нескладного своего тела многократно больше его возможностей, он попросту упал, не в силах сделать еще хоть шаг, пытаясь унять боль в свистящих легких. Успел подумать, что было бы неплохо перевернуться на спину и, пока не подоспеют стражи, посмотреть на небо. Ведь, как ни крути, а обидно, если последним его воспоминанием о свободе и жизни станет мутная лужа, в которую он чуть не уткнулся носом! Оказавшиеся на диво проворными блюстители закона и безопасности вывернули ему руки и доставили в Новую Крепость во флаере с непрозрачным куполом. А в камере окон не было, и неба Джет не видел.

Груз он успел скинуть своевременно и качественно. Предъявить ему, кроме любви к прогулкам в темное время суток, оказалось нечего, и утром его отпустили. Прямо в распростертые объятья прихвостней Мясника. Джет почти не успел заметить, как его тюремщики сменили друг друга. Крепкие парни с широкими спинами и узкими лбами знали о небе только то, что оно вверху и время от времени из него идут зловонные дожди, и тяги к высокому не имели вовсе. Ему на голову набросили мешок из пористого темного пластика. Потом был подвал, короткая беседа с Мясником, избиение, плен и полное отсутствие перспективы, как говаривал сосед, дед Лесни. Джет плохо представлял себе, что такое «перспектива», но вот ее отсутствие осознал в первую же секунду и спинным мозгом чуял по сию пору.

Когда дверь снова распахнулась, Джет размышлял о том, что важнее – выпрямить ноги и облегчить подающему жалобные сигналы желудку переваривание мяса или перетерпеть боль, но сохранить остатки тепла. Проявлять какой бы то ни было интерес к посетителям Джет не считал нужным, но его ощутимо, хотя и беззлобно, ткнули твердым в ноющие ребра и как котенка, за шкирку, подняли с пола, придав более-менее вертикальное положение. Незнакомый хмурый мужик разомкнул браслеты и проводил к боссу, подгоняя равнодушными тычками. Затекшее, одеревеневшее тело не желало ускоряться, Джет сделал над собой усилие. Разговор с Мясником неизбежен, и чем скорее он оставит его позади, тем лучше.

Вынырнув из тесноты переходов в просторную залу, Джет даже почувствовал некоторый душевный подъем. Не станут же его, в самом деле, убивать здесь. Ковер портить.

Пожалуй, он назвал бы это помещение библиотекой. Вдоль стен комнаты тянулись стеллажи, от пола и до самого пыльного потолка. Жаль, что они, большей частью, пустовали. Не то, чтобы вор был большим поклонником чтения, некогда и негде ему было причаститься к мудрости древних, запечатленной на бумаге. Но он испытывал уважение и даже трепет перед книгами. Они казались ему чем-то… архаичным и почти волшебным. В их век, когда Центральный Императорский Информаторий на Прайме можно было уместить в крохотный чип и использовать в любой момент или забыть и потерять, книги казались ненужным, пусть и роскошным пережитком. Но Джет их даже любил… наверное. По крайней мере, ему всегда казалось, что, будь у него такая возможность, он мог бы проводить долгие часы, листая ветхие страницы. Пустые же стеллажи выглядели голыми и жалкими, как полки на складе, и их покрывал толстый слой пыли, потревоженный только там, куда ставили грязную посуду.

Мясник ждал его, сидя на широком подоконнике и ковыряясь в зубах. Невысокого роста, он чем-то напоминал Урсу, только без грима и в штанах. Любовница главаря тоже была здесь и стояла сейчас у Джета за спиной, сложив руки на груди. «Они нашли друг друга – два сапога пара по физической убогости и умственной отсталости», – размышлял вор. Он не боялся, ведь в самой плохой ситуации есть один железно гарантированный полюс – раз хуже некуда, значит, и переживать не о чем. Они немного поглумятся над ним, потом озвучат свою высочайшую волю и наконец выпустят отсюда. А пока и развлечься можно. «Хм… интересно, Мясник знает, что на самом деле Урса предпочитает худых и высоких?». Так и подмывало выяснить ответ, но тяжелые сапоги шестерок Мясника на время привили ему хорошие манеры.

– Светлого утра! – по возможности бодро произнес Джет. – Или вечера, не знаю, что сейчас там, на свободе. Не помешаю?

Окно выходило на глухую стену соседнего дома, на стекле оседала мелкая морось. И кому нужно окно, в которое не видно неба?

Мясник обратился к нему, не отрываясь от созерцания зубочистки:

– Джетти! – прозвучало сипловато и сдавленно, и не мудрено: такую жирную тушу еще поискать, и голосу наверняка было непросто продраться наружу сквозь все эти многолетние наслоения. – Давненько не виделись. Присядь.

Парень остался стоять, но Мясник не обратил на это никакого внимания.

– Ты знаешь, мальчик, какой сегодня день?

– Дождливый? – вежливо предположил он.

Главарь с довольной улыбкой удостоил его взглядом.

– Вот за что ценю тебя, Джет, так это за дерзость и чувство меры. Удача таких любит. Хотя и не долго, но кого это волнует, правда? – Посмеявшись над собственной шуткой, он продолжил: – Сегодня самый счастливый день в твоей жизни, Джетти. Странно даже, что ты не заметил. Садись!

Озадаченный, вор будто нехотя приблизился к исполинскому письменному столу, внушавшему трепет даже сейчас, когда его похожая на надгробие поверхность была основательно изгажена поздними застольями. Стараясь выглядеть уверенно и даже непринужденно, бывший пленник отодвинул единственный стул. На сидении обнаружился ворох иссиня черной ткани. Джет, нутром чуя, что далее с терпением Мясника играть не стоит, аккуратно повесил смутно знакомую вещь на спинку и присел.

– И вроде не в первый раз посылал я тебя, Джет, с поручениями. Вроде и опыт есть, и сноровка. Что же ты так меня… огорчил?

Мясник говорил будто бы сам с собой, но парень, заслышав знакомые, фальшиво участливые нотки в голосе, внутренне подобрался, как для боя. Потому что именно сейчас шутки кончились. Урса тоже подошла к окну, но присесть напротив любовника не осмелилась, осталась стоять спиной к дождю за стеклом, пожирая Джета глазами. «Гаттара, – подумал парень, – я тут как в банке с пауками. И не ясно, что хуже – достаться пауку или паучихе». Он физически ощущал, как дрожит уже расставленная ловушка, как льнет к нему паутина, затрудняя дыхание. Тут даже не важно, что именно задумал Мясник, Джет загнан в угол и согласится на любые условия. После станет видно, насколько глубоко он увяз на этот раз, главное – выйти живым из этого проклятого дома. И день для разговора Мясник выбрал как нельзя более удачно.

«Он не может знать. Ему просто неоткуда знать, но… если он знает?» Джет усилием воли загнал панику на задворки сознания. Паниковать – это мы всегда успеем.

«Соберись, Джет, хватит праздновать труса. Не в первый раз он намекает и запугивает, значит, возможно, он и догадывается, но доказательств-то никаких. Что он сможет сделать? Спросит прямо – отоврешься. Заставит взглядом вилку согнуть? Ха-ха. Расслабься, парень. Должен ты ему теперь, конечно, больше, чем стоишь, даже если продать себя по частям, но это всего лишь деньги, и больше у него на тебя ничего нет. Потому что если бы было, ты бы сидел прикованным не за руки, а за шею».

Вор постарался расслабиться и откинулся на тихо скрипнувшую спинку. Главарь обернулся на звук, удивленно приподнял брови, и Джет понял, что принять уверенный вид ему удалась.

– Значит, где груз спрятал, так и не вспомнил?

– Не-а, не вспомнил, – он старался говорить спокойно, хотя самого так и подмывало выбить окно и бежать, куда глаза глядят.

«Так я тебе и сказал, – думал он, в тысячный раз за минувшие двое суток. – Ты груз прикарманишь, а мне скажешь, что опоздал или не нашел, и буду я тебе должен до конца своих дней. Подозреваешь… Будто мало, что и так на тебя работаю, на привязь посадить хочешь, как раба. Нет уж, Джет с Четвертого цепным псом не будет, порода не та».

– Обстановка как-то не располагала. Темно там было, шум, суматоха. К тому же шавки твои били меня, в том числе и по голове. Будто припоминать начну, а не выходит, как в тумане все. Ты бы отпустил меня на месте осмотреться, а? Прогуляюсь, глядишь, и вспомнилось бы, что к чему. Ну, если хочешь, вместе пойдем, или ребят своих пошли. Только верных, есть у тебя такие? Ведь и так случиться может: я им груз отыщу, они оставят меня в канаве поглубже, а сами с твоими деньгами ближайшим рейсом прямо в Порт… Ни меня, талантливого, у тебя не останется, ни парней, ни денег. И немалых ведь.

– Понимаю, – протянул Мясник, с интересом, словно впервые, его разглядывая. Подобные приступы красноречия часто случались с Джетом, и те немногие, кто знал его близко, уже по длине тирады поняли бы, насколько парень растерян. Мясник же неуправляемый характер удачливого и перспективного вора считал большим злом, чем его язык. – Понимаю, талантливый ты мой. Хорошая идея. Но у меня есть лучше.

Джет выпрямился.

– Подрос ты и возмужал, люблю тебя, как сына, и больно видеть мне, как ты по мелким грабежам дар свой растрачиваешь. Дело у меня, старика, нашлось для тебя. Дело настоящее, ответственное, доверить кроме тебя и некому, а ты… груз скидываешь, ай-яй-яй. – Голос звучал, ободряя и словно даже намекая на некие тщательно скрываемые переживания, но взгляд был холодным и пытливым. Джет приложил немало усилий, чтобы не втянуть шею в плечи, ибо подобное начало ничего хорошего не сулило. – Я уж и времечко подгадал твое любимое. Тебе ведь по вечерам перед гаттой особенно везет, верно? Или по утрам после, а?

Джет похолодел, но напустил на себя удивленный вид, впрочем, помалкивая. Никто не знает, значит, и он не знает. Спокойно. Сообразив, что ответа не последует, Мясник разочарованно хмыкнул и, тяжело оттолкнувшись от подоконника, неспешным шагом стал обходить стол, любовно поглаживая шелковисто мерцавшую поверхность и гадливо поджимая пальцы, когда они вдруг натыкались на липкое пятно или нацарапанное ругательство. Парень поворачивался следом, боясь выпустить его из вида, как ядовитую змею.

– Молчишь… Вот поэтому мне и не важно, когда именно ты сделаешь это – вечером, утром, ночью, да хоть сейчас. Главное сделай. Справишься – долг отработаешь, меня уважишь. Так и я тебя не обижу, повышу. Немного для начала, но процент от мелкой шушеры брать себе сможешь. Потом смотрящим будешь. Не радуйся сильно, свои районы не отдам, а вот мне Берк девятый предлагает – самый раз тебя. Голь там и нищета, калеки с малолетками, то, что нужно для начала. Учись, осваивайся. Заматереешь – еще добавлю… Не молодею я, Джетти. Помощник мне нужен, чтобы было на кого старине Гарту опереться. Понимаешь, к чему веду?

Грузная туша сейчас покачивалась на нетвердых ногах так близко, что, если б Джет мог, он непременно сделал бы хоть полшага в сторону, как бы невзначай: смрад нестиранной одежды, вчерашней попойки и чего-то крайне неприятного, хотя и смутно знакомого, тревожил желудок и грозил свести на нет все попытки сохранить лицо.

– Не дурак, понимаю, – просипел вор в ответ. И он действительно понимал, в особенности то, что с ним будет, если он не справится.

– А не выйдет у тебя ничего… – Мясник положил маленькие, короткопалые, но на удивление тяжелые ладони ему на плечи и развернул лицом к столу. Джет заметил, что то, что он поначалу принял за разбросанные по столу куски яркой упаковочной пленки, на самом деле разрезанная на части карта или план здания. Вор прикинул размеры и сложность помещения и подумал, уж не Храм ли на главной площади Мясник отправляет его обнести? Это чистой воды самоубийство. – Не выйдет, так не выйдет. Все там будем, да?

– Не пугай ты его, – впервые подала голос Урса, о присутствии которой Джет успел забыть. – Не думай о неудаче, малыш. Ты же везунчик. Тебя сам Гаттара за руку ведет.

– Я тебе не малыш, – отчетливо пошипел Джет.

Воркование Урсы теперь можно было не принимать в расчет. Да и самого Мясника, совавшего ему под нос то один, то другой кусок карты. Он автоматически вглядывался в изгибы коридоров и положения зал, послушно повторял за диктующим маршрут до цели боссом «три поворота налево, четвертый направо» и тому подобную ерунду. Но он прекрасно осознавал, что все это вряд ли ему поможет. Ничего ему не поможет, кроме чуда, или если Гаттара самолично сойдет с золотого трона в Храме и пойдет с ним рядом, огромным, заслоняющим облака великаном, и, если повезет, станцует вокруг фонтана. Возможно тогда, пока охрана Дворца будет занята созерцанием покрытой драгоценными камнями статуи, неспешно вальсирующей в водяных радугах, ему удастся проскользнуть внутрь и после выйти незамеченным.

Если Джет справится, то Мясник уже никогда его не отпустит, и сладкие обещания тут не при чем. Гарт не идиот, выдумал задание, проверку и, в случае неудачи, казнь одновременно. В одиночку ограбить Дворец Наместников Императора все равно, что прокричать в храмовый усилитель, чтобы слышал весь верхний город и все подземные этажи: «Я краду у вас, когда вы в гатте! Я, змеев урод, брожу по погруженным в сладкие грезы домам, и беру понемногу, то там, то здесь. Домам не слишком бедным, ибо взять у нищих нечего, но и не слишком зажиточным, потому что остаться на записях камер наблюдения тоже не хочется. Чтобы никто поднял шума из-за крупной пропажи. Чтобы ни Мясник, ни Берк, ни сам Наместник не догадался, что это сделал один и тот же человек!» И сидеть ему тогда на цепи или в клетке, как диковинному зверю, выходя на волю только в гатту, грабить, а потом, скорее всего, и убивать тех, на кого укажут.

А если он не сможет… тогда его убьют стражи дворца. Или замучают до смерти в храмовых застенках жрецы, допытываясь, как он, уличный вор, сумел отвергнуть дар Гаттары, Великого и Всеблагого? Или… в любом случае, если он не сможет, Гарт с легкостью заменит его, получив вместо неведомой поживы шикарную возможность донести до подрастающего поколения, что невыполнение приказа Мясника карается смертью.

Очередной фрагмент чертежа поплыл перед глазами. Джет был голоден, нуждался в отдыхе, а больше того – в тихом и безопасном месте, без цепей и сомнительного интереса неприятных ему женщин, чтобы по-настоящему обдумать свое положение и составить план. «Пронесет и на этот раз, где Алладая не носило. Мне бы только небо увидеть, хоть кусочек. Хоть в последний раз. И никогда, клянусь, больше никогда…»

Увесистый черный тряпичный сверток Джет получил вместе с последним напутствием, какое, он, к своему стыду, пропустил от слова до слова. В себя его привел ощутимый толчок в спину.

– Чего еще?

– Когда, говорю, выходить надумал? – хитро улыбаясь, повторил Мясник. – Ночью, а?

– Зачем ждать ночи? Темнеет теперь рано, как солнце сядет сразу, и пойду. – Парень обернулся через плечо и заставил себя улыбнуться. – К гатте нужно домой успеть, Адда волнуется.

Прозвучало неубедительно, но это уже не имело значения.

Первое, что сделал Джет, когда услышал, что дверь за его спиной наконец закрылась – глубоко вдохнул спертый городской воздух, казавшийся сейчас, после подвала-то, чуть ли не сладким, и запрокинул голову. Небо было скрыто сетью мелкого серого дождя и грязными клубами низких туч. Будто его и вовсе не было.

ГЛАВА 2.

«– Отпусти меня, светоносный воин, а я не забуду,

золотом осыплю, службу любую сослужу тебе!

– Очень в этом сомневаюсь».

Похождения Алладая, фольклор.

Да, Джет старался быть оптимистом. Потому что, если не находить плюсы в собственном существовании, то проще сразу лечь и тихо отойти к Гаттаре, минуя досадный крюк телесного опыта. К примеру, убил бы его Мясник, не выдумал бы этой фантастической ереси с ограблением дворца – и его бы уже ничего не волновало. Это раз. Тетка его перестала бы беречь для Джета закуток в доме, в котором он все равно почти не ночует, и расширила кухню – это два. Его бы сожгли, ибо на похороны в земле, под небом, нет денег – не досталось его бренное тело червям. Это три. Ему бы не пришлось терпеть взгляды и поползновения новой возлюбленной Мясника, пока он отдыхал в подвале – это четыре. Ну и, конечно, сердобольная Жади каждую неделю приносила бы собранные на пустыре цветочки на место у храмовой стены, где написано его имя. Пять! С ума сойти, сколько хорошего могло произойти, не будь Мясник таким скрягой. Это ж надо, так трястись за… за что? За какие–то деньги. Будто они дети ему, честное слово.

Смеркалось. Джет шел по широким улицам центра и неспешно жевал буханку черного хлеба, украденную с лотка кварталом ранее. Лавки уже закрывались, а этот торговец замешкался, суетливо пересчитывая что-то в мешках, подслеповато водя сухим пальцем по неровным столбцам в засаленной тетради – и вот, у Джета теперь есть хлеб. Ломоть пружинил на зубах и особо вкусным не был, натуральным происхождением могла похвастаться едва ли треть его ингредиентов. С другой стороны голод он утолял быстро и надолго. Жаль, совсем не прибавлял веса. Под жреческой рясой, – а прощальный презент Мясника оказался именно ею, – его худобы не видно.

Виден весьма внушительный силуэт, на голову, а то и на полторы выше любого на улице. Лица не различить под капюшоном, что к лучшему. Да и то, что ряса оказалась ему как раз – настоящее чудо, ноги прикрыты, как полагается, до самой земли, что добавляет ему роста и солидности, а встречным внушает почтение. Так что, очень может быть, тот пекарь и видел, как Джет взял хлеб, но не посмел перечить жрецу. Все-таки воровать легче было в детстве, когда он был не таким заметным. Пора бы менять профессию. Хотя он попытался, и вот к чему это привело.

Вор обратил внимание на то, что улица совершенно обезлюдела. Еще не было поздно, и сизоватые сумерки еще не сгустились настолько, чтобы вытеснить вечных сплетниц, выпивох и вороватую детвору под защиту неверного света масляных фонарей. Дождь собирается, но он тоже начнется не скоро. Народ спешит доделать дела перед гаттой? Неприятно кольнуло воспоминание о недавней облаве, на которой он так неудачно попался. Что Джет пропустил на этот раз?

Ряса придавала некоторую уверенность, но на пустынных улицах, среди подпирающих свод домов, он чувствовал себя, как голый на крыше. Только соображение, что нервно топчущийся на пустой улице двухметровый жрец привлечет к себе еще больше внимания, гнало его вперед. Туда, где между красноватыми крышами и клубящимся вечерним небом величественно плыли в сумерках шпили Резиденции Наместника.

Если быть исторически точным, это Порт втиснули рядом с Резиденцией, для чего пришлось потесниться и скальным выростам, и даже самому городу. Освобожденная от вековечного пестрого кольца стихийно возникших улочек и хмурых утесов, взметнувшая гордые шпили до самых туч, Резиденция потрясала. Пожалуй, башня с навигационным маячком, торчавшая, как срам на лбу, на пустыре за городом, была и повыше, а ангары пищевых фабрик, громоздившиеся где-то у невидимого сейчас горизонта, – побольше, но не в размерах дело.

Джет сдержал шаг. Все планы и чертежи на мгновение вылетели из его головы, они не могли иметь ничего общего с… ЭТИМ. Сияющий призрачным светом комплекс башен, крыш, переходов и анфилад был строен и совершенен, как закат или истина, он пел, вздымаясь хоровым крещендо, он плыл в фосфоресцирующем тумане, как Пристани из детских сказок, с которых ушло в сладкое небытие волшебство нашего времени. Сам Гаттара, если не брешут храмовники, когда-то ходил по этим длинным коридорам, любовался на закат из высоких окон, слишком высоких по теперешним временам и потому изуродованных новодельной каменной кладкой. Нашлепки очистных систем и фильтров дворец нес с терпеливым достоинством, словно в любой момент мог стряхнуть с когда-то отполированных, а теперь изъеденных эрозией стен эти недостойные новшества. Комфорт комфортом, да и экология сейчас не та, но Джету было как-то неудобно за эти непотребства перед якобы жившим тут когда-то Богом.

Заброшенная сначала Гаттарой, а потом, когда ядовитые тучи сомкнулись окончательно, и императором, их планета, сущая дыра на бескрайнем теле мироздания, уже много месяцев по неясным причинам, передана в руки не Наместников, Леди Марджери и Лорда Огеста, светлые им лета, а их приемного сына. Он вырос здесь, был всего несколькими циклами старше Джета, и многие, должно быть, еще помнят высокородного ублюдка, гордо восседающего рядом с невозмутимым Наместником на официальных приемах или во время послеобеденного променада. Рос он, как и положено приемышу Наместников, как диковина в оранжерее, в заботе и под неусыпной охраной. Сыновья Императора, хоть и незаконные, конечно, не редкость, а все же теоретически наследники, покуда нет сыновей законных.

Потом бастард, как часто бывает с дворцовыми недорослями, во что-то ввязался, пропал, говаривали даже, что совсем сгинул. Но нет, спустя время он снова объявился и принялся за их мирок с таким рвением, которого не избалованные жители Ордара никогда не видывали. Незаконный Его Императорского Величества сынок, казалось, поставил себе целью заглянуть в глаза каждому верному вассалу лично. Его носило по планете на всей скорости, которую способны выдать катера дальнего следования. Носило кругами. Говорят, он спускался в шахты и говорил с заключенными в тюрьмах, посещал госпитали, бедные кварталы, участвовал в религиозных праздниках и сам проверял списки пассажиров крейсеров с беженцами с того же Валдара или Разора, где никогда не прекращались войны. Бастард работал как заведенный и… может, именно этим не угодил венценосному родителю? Кто знает. Как бы то ни было, неудовольствие далекого сюзерена добавилось в длинный список неожиданных странностей последних дней, который Джет с удивлением и досадой выстраивал в голове.

Площадь, где под силовым полем и в ажурном кольце сада находилась Резиденция Наместников, была залита светом. И что-то, то ли в поведении суетившихся вокруг рабочих, то ли в том, что мерно гудевшие воздушными подушками грузовозы все как один сопровождали не только стражи, но и жреческий эскорт говорило – это не обычный вывоз вещей. Это самый настоящий арест, с методичной и дотошной конфискацией имущества.

Способность к сопереживанию, эмпатия, много веков назад приведшая к тому, что именно с Ордара началось победоносное шествие Гаттары и его учения по Вселенной, у большинства выродилось за несколько отравленных последних поколений до банального звериного чутья. Но и его хватало, чтобы понимать: лучше держаться в стороне. Ничего не видеть и ничего не слышать. Потому и закрыты все лавки на центральных улицах, хотя перед гаттой обычно торговля съестным идет особенно бойко, и даже свет за плотно закрытыми ставнями притушен. Арест бастарда давил на людей, как надвигающаяся гроза на насекомых.

Джету тоже совсем не хотелось идти туда. Охрипший от воплей внутренний голос обреченно причитал где-то на краю сознания. План дворца точен и прост, а иссиня-черная ряса, не слишком потертая, но и не вызывающе новая, а так, в самый раз, убережет от лишнего внимания стражи. По крайней мере, так говорил Мясник. Джету, которому предстояло войти в резиденцию, сейчас более напоминавшую растревоженный улей, план внезапно показался непродуманным, а маскировка, мягко говоря, недостаточной. Но выбора не было. Смелость может сколько угодно брать города, но правит ими наглость. Ему нужно-то всего ничего – войти, добраться до покоев Наместников, набить карманы всем, что мало весит, но дорого стоит, и выйти. В противном случае Мясник собственноручно вынет из него все кости по одной и продаст. Нет, долга это не покроет, но незавидная судьба Джета послужит уроком для мелких сошек, вздумавших поиметь большого босса.

Вор протолкнул последний кусок хлеба в пересохшее горло, выпрямился, и, стараясь не делать слишком широких шагов, чинно поплыл ко входу в силовое поле. Хорошо он, наверное, смотрится. Жаль, некому будет рассказать.

За несколько метров до границ поля, он, не замедляя, впрочем, шага повернул голову в сторону привратника в имперской военной форме и слегка поклонился. Тот заметно напрягся, бросил вороватый взгляд туда, куда минутой ранее проследовала жреческая стража, но спорить не рискнул. «Вот поэтому и не стоило идти ночью, – подумал он, – ведь ночью, кто бы впустил меня в поле и кто выпустил? К тому же, как реагируют на гатту сами жрецы, неизвестно. Хорош бы я был, оказавшись запертым с этой братией в рясах под силовым колпаком. Все-таки, главное подспорье вора не хитрость и не оружие, а человеческий фактор».

Сработало!

Чуть искажающая видимость рябь поля перед Джетом расступилась и так же бесшумно сомкнулась за его спиной, отрезая путь к бегству. «Полдела сделано, парень, – поздравил себя он. – Ты внутри мышеловки».

Сад он миновал, как во сне – не видя редких, с иных планет привезенных деревьев, не чувствуя благоухания потрясающей красоты ночных цветов. Сад был велик, и Джет подумал, что заблудится, но потом пристроился за группой стражей, и те вывели его прямо к парадному входу. Все еще не веря в происходящее, Джет поднялся по не слишком удобным, предназначенным для торжественных шествий ступеням изогнутой крылом лестницы и перешагнул порог, оставив снаружи сожаления, опасения и скуливший внутренний голос.

Внутри здание наверняка было роскошным, но вошедший в охотничий азарт Джет не мог позволить себе праздного любопытства, да и видеонаблюдения никто не отменял. По крайней мере, о нем предупреждал Мясник, и, за неимением других источников информации, ему приходилось верить. В личных покоях молодого Лорда и отсутствующей четы Наместников, буде ему заблагорассудится провести ночь там, оно заменено на щадящую звуковую запись. Молодой хозяин планеты хоть и арестант, но пока еще официально признанный бастард Императора. Так что вертеть головой и озираться можно, только дойдя до места.

А все же интересно, за что это Лорд? Хотя, нет, не интересно. Не мешкая, но и не спеша, высоко задрав подбородок и внимательно следя за тем, чтобы кроме этого подбородка ничего из-под капюшона не было видно, вор почти в слепую двигался вперед. Он считал повороты и лестничные марши, надеялся, что со стороны выглядит уверенно и целеустремленно, как положено жрецу при исполнении, и отчаянно скучал. Именно скучал, потому что из-под складок капюшона он видел только собственные ноги и молочно-белые плиты полированного камня под ними. Надо же, камень. Не пластик, не какой угодно заменитель – настоящий камень, ручная работа, матовый, на вид даже шелковистый. А он ведь наверно теплый, не могут тут быть полы без подогрева, вдруг Его Высочество простудятся?

Вору мучительно, до стона захотелось отбросить капюшон, впитать, запомнить окружающее его… что? Что? Да он же по Дворцу идет, гахай возьми, ожидая в любую минуту оклика или выстрела в спину, возможно, он не выйдет отсюда живым. В их мире осталось так мало вещественного, что бы можно было рассмотреть, почувствовать и вспоминать перед сном, что вообще стоило того, чтобы вспоминать! Да, большинству хватает гатты. Зачем искать, собирать по крохам и хранить в душе что-то мимолетное, то, что никогда и твоим-то не будет, когда раз в неделю тебе гарантированно подарят, аккуратно введут прямо в мозг такой заряд эмоций и впечатлений, что до следующей дозы тебе будет о чем грезить. Но Джет не любит гатту, она не была… живой. Здесь так мало живого, и вот он словно в ином мире, но что он видит? Кусочек пола у себя пол ногами. Края шуршащих мимо, таких же, как у него самого ряс, армейские сапоги и ботинки. Ему бы такие ботинки. То, во что он обут, только выглядит обувью. И уже давно.

Поднимаясь по очередной лестнице, такой же, как и предыдущие – с округлыми, искусно состаренными ступенями, освещенной тусклым, неверно мерцающим светом («Свечи? Так много? Почему нельзя посмотреть-то?! Как обидно, как несправедливо…»), он зацепился за что-то и от неожиданности забыл о конспирации.

Это оказалась рама картины, настолько огромной, что и сама рама отставала от стены на добрую ладонь. Ладонь Джета, естественно. Он остановился, чтобы высвободить рукав и заметил, что изображение было нанесено на холст не лазерной печатью. Это была настоящая картина, сотканная из сотен тысяч крошечных мазков, нанесенных умелой рукой. Джет замер.

Полотно, уходящее во тьму наверху, изображало семью Наместников. Джет остановился как раз напротив ребенка в костюме имперского офицера. Судя по комплекции, малышу было лет пять-шесть. Вор, понимая, что рискует, приподнял капюшон, чтобы рассмотреть… девочку?

Удивительной красоты малышка стояла навытяжку и держала на уровне груди шлем так, будто он был частью ее самой. У нее были светлые прямые волосы и лицо с идеально правильными чертами, что уже угадывались под нежной округлостью детских щек. Яркий, четко очерченный рот, и большие светло-зеленые глаза. Такие светлые, что, казалось, Джет видит сквозь них. Или они сквозь Джета. И какой умник догадался нарядить ее в форму? Вор окинул холст беглым взглядом и снова вернулся к девочке. Бастарда на полотне нет. Хм. Значит, был у наместников свой ребенок. И привезена она была во чреве матери наверняка из очень далекой отлучки, ибо на Наместника не походила ни чем. Ай да Леди Марджери…

Джет пришел в себя, когда его пальцы коснулись приятно шероховатого полотна. Он последний раз посмотрел на девочку, внимательно, чтобы запомнить, от старательно причесанной головы, до сомкнутых в стойке «смирно» маленьких ботиночек. Надвинул капюшон глубже и продолжил путь, благо идти оставалось не далеко.

Однако вскоре он понял, что Мясник не ошибся, предосторожности теперь стали излишними. В этой части Резиденции, в жилых помещениях было темно. Оранжевые прямоугольники света из окон лежали на полу и, возможно, именно они делали окружающий мрак почти уютным. Джета охватил азарт и какая-то непонятная радость, уверенность и спокойствие, и ему стоило огромного труда отделять собственные эмоции от рожденных эмпатией призраков. Свойственные хозяевам этих покоев, они мешали здраво оценивать ситуацию, но были такими приятными, такими… знакомыми.

Вор не осмелился снять капюшон, все-таки темнота не отменяла видеонаблюдения, но сдвинул его назад и начал искать. В конце концов, жрецы, сколько здесь есть, сейчас заняты тем же – они ищут. Что именно – не важно, Гаттара им судья, а Джет своего не упустит.

Славно, что у Наместника Огеста была супруга. И вообще это Джет удачно зашел. Он тенью скользил из комнаты в комнату, обшаривая книжные полки, столики, тумбы, секретеры… Появилась мысль поискать тайники и пошарить в вещах, но тут он вспомнил, кого грабит. Вряд ли эти люди прятали серебряные ложки под матрацем. Карманы под рясой приятно тяжелели от драгоценностей и, видимо, милых наместничьим сердцам вещиц, за пределами Дворца моментально обретающих не памятную, а денежную ценность.

Внезапно Джет замер. Улов был не плох, и он не думал останавливаться, но новый звук заставил его насторожиться. Прислушавшись повнимательнее, он расслабился – стонала женщина, ритмично и вполне недвусмысленно. После секундного замешательства вор продолжил свое дело. Главное даже не то, что компанию ей составлял хозяин дома, главное, что он был занят.

Джет тихо потянул следующую дверь, которая, не смотря на внушающую уважение толщину и наверняка немалый вес, отворилась мягко, от малейшего толчка, открывая средних размеров зал, и на другом его конце через неплотно прикрытые двери сочился свет. Джет прикинул риск, примерную ценность уже добытого. И решил – была не была, кем нужно быть, что бы оставить девушку, способную издавать такие звуки? А если бастард все же выйдет из комнаты, Джет выкрутится, наврет что-нибудь. Не в первый раз.

Он на цыпочках вошел. Зал оказался пустым и кроме нескольких женских безделушек, забытых на подоконнике, поживиться было нечем. Самое время уйти, но Джет стоял у окна и вертел в пальцах подвеску с крупным драгоценным камнем. Грани играли рассеянным светом иллюминации сада. Камень, цвета пламени, был очень красив, даже прекрасен, но Джет не смотрел на него, весь обратившись в слух. Казалось, весь адреналин сегодняшнего дня, не находя выхода, переплавился в любопытство. Но и возможностей удовлетворить его Джету сегодня представилось не много. А за дверью в нескольких шагах задыхалась от страсти женщина, стонала так, будто ее ублажает взвод новобранцев.

С одной стороны – он не извращенец, и подглядывать не хорошо, но он же никогда себе не простит, если не увидит. С другой… Джет не чувствовал возбуждения. Возможно, конечно, он, с головой уйдя в собственные проблемы, настолько одичал, что не просто чужого, своего-то желания уже не чувствует. Вор припомнил, когда это было в последний раз, и устыдился собственной воздержанности. Он неслышно подкрался к двери и, облизнувшись, приник к тонкой щели между створками.

Сперва, привыкая к яркому свету, заливавшему комнату, парень не видел ничего. Потом в пятнах света и тени он опознал край роскошной постели и упирающиеся в ее край стройные, загорелые ноги: девушка лежала на спине, смуглые точеные коленки смотрели в потолок. «Но… но она же.. одна! Гаттара тебя за ногу, где тогда Лорд?» – размышлял Джет, когда в ответ на особо громкое «О, да! Да, мой Император, да…», раздалось тихое и самодовольное:

– Император? Да, крошка, это обо мне!

Джет едва сдержался, чтобы не отскочить от двери. Обладатель голоса стоял по ту сторону, в каких-то полутора метрах от вора. «Не знаю, что это за странные игры у богатых, но мне теперь точно пора», – здраво рассудил Джет и успел даже пересечь треть зала, когда различил почти заглушенные неведомой женщиной шаги и голоса, уже совсем близко. Джет похолодел. С одной стороны – жрецы и как минимум тюрьма, с другой Лорд, от которого вообще неизвестно чего ждать. А еще говорят, что непоправима только смерть! Вот это непоправимо, когда, что бы ты ни сделал – проигрыш гарантирован. Он почувствовал, как пол уходит из-под ног.

– Именем Верховного и Всеблагого! Приказываю… – загремело уже в соседней зале. Они еще не поймали его, а уже пугают Верховным, падальщики. Из двух зол вор выбрал то, что показалось ему меньшим: он распахнул двери спальни бастарда, вбежал внутрь и плотно прикрыл их за собой.

Девушка перестала стонать. Бастард оказался полностью, хотя и несколько экстравагантно, одет, вплоть до тяжелой армейской обуви и непромокаемой куртки, в неплотно застегнутом вороте которой легкомысленно выглядывало перламутрово мерцающее кружево парадной рубашки. Он стоял возле широкой, встроенной в стену панели визора, и на крохотном столике перед ним, над пультом управления системой, в зеленом луче завершившего скачивание рекордера плясал чип.

Уличный вор и незаконнорожденный сын Императора уставились друг на друга с совершенно одинаковыми выражениями на лицах. Если бы кто-то спросил мнения случайной свидетельницы встречи, растерянно застывшей среди перин, она бы назвала это узнаванием.

За пару ударов сердца в голове Джета промелькнуло: «Гаттара лепит такие лица раз в тысячу лет. И тратит их на мужиков… что за несправедливость?» Молодой Лорд был ниже ростом, но гораздо крепче и шире в плечах. Непотребно красивое лицо странно гармонировало со стрижкой «обрастай, песчаный ежик» и слегка оттопыренными ушами. Хозяин дворца смотрел на вора так, будто тот не ворвался к нему в спальню в пикантный момент, а вплыл туда по воздуху под пение фей и фанфары. Вода из хрустального бокала в замершей руке тонкой струйкой льется на дорогой ковер.

Стража со жрецами тем временем уже приближалась к дверям.

«Соображай, Джет! Стань необходимым ему. Сейчас или никогда.»

– Ты?.. Это ты! – только и успел выдохнуть бастард.

Вор не помнил, где мог бы раньше пересекаться с Лордом. Да мало ли. Секунду назад время сжалось, как пружина, и сейчас звенело от напряжения перед наверстывающим упущенное броском. Но Джет успел. Он оказался напротив Лорда, почти вплотную. И глядя в не изменившиеся с годами глаза тихо ответил:

– Да, это я. А это – ты. Привет! – и, не дав тому опомниться, выхватил маленький, весело поблескивающий чип из удерживающего луча и забросил себе в рот. Остановить его Лорд не успел. Никто бы не успел. Уж в чем, а в молниеносном проглатывании украденного Джету равных не было, спасибо радостному детству.

– Ваша Светлость, с вами все в порядке? – Двери распахнулись и на пороге показались четверо, страж и трое похожих на воронов жрецов. Девушка не издала ни звука. Лишь прикрыла наготу и, перевернувшись на живот, томно подперла подбородок кулачком, наблюдая за происходящим. Если бы вор не боролся за глоток кислорода, он бы понял, что эта спальня видела и не такое.

Лорд оттолкнул закашлявшегося Джета – проклятая железка встала поперек горла – себе за спину. «О, да я, похоже, теперь бесценен!» – подумал Джет, пытаясь снова обрести дыхание. Нежданный спаситель стоял, широко расставив ноги и уперев сжатые кулаки в бока, пресекая саму мысль о дальнейшем продвижении охраны на его территорию.

– Все было в полном порядке, пока сюда не вломились вы. Не припомню, чтобы я вас звал. – В голосе бастарда звенели сталь и презрение. Страж сделал шаг в сторону выхода, а жрецы, по-видимому, имевшие иммунитет ко властным интонациям, замешкались, пытаясь заново оценить положение. Джет наконец–то догадался запить злосчастный чип остатками воды из того самого бокала, который Лорд при вторжении новых гостей вернул на стол, и снова обрел голос.

– А в чем собственно дело, господа? По какому праву вы мешаете Его Светлости? – Вор нагло положил локоть на плечо Лорда, и черное крыло рукава лишь наполовину скрыло широченную спину. Да уж, с такой поддержкой можно хамить кому угодно. – Мы отдыхаем, никого не трогаем, тут появляетесь вы, нарушаете идиллию…

Жрец, державшийся несколько поодаль, сделал несколько скользящих шагов вперед. Он медленно и грациозно доплыл уже почти до середины спальни, прежде чем обернуться к ним. Да уж, Лорд огрызается, а власти-то почти лишен. Или этот жрец имел право так себя вести? Рассуждать было некогда, бастард молчал, и Джета понесло:

– Какого гахая вы тут расхаживаете, как у себя дома? Вы вообще соображаете, где находитесь? Или вы нас уже со счетов списали, да? А не рановато?

– Мой Лорд, – вкрадчиво прошелестело оттуда, где у нормальных людей бывает лицо. Джету стало не по себе. Он знал, что эффект тени – когда кажется, что под складками капюшона нет человека, а есть лишь сгусток тьмы – достигается путем нажатия одной единственной кнопочки, встроенной в пояс, или, к примеру, в кольцо. Но эффект этот был впечатляющим. – Мой светлый Лорд, позвольте лишь несколько вопросов, это ради вашей же безопасности. Кто этот юноша? Мы заметили его, когда он стоял у вашего семейного портрета на лестнице, а дальнейшее наблюдение показало, что он проник в Резиденцию с целью расхищения имущества. Вы позволите обыскать его?

– Нет, не позволю. Этот юноша – мой фаворит, и он любит живопись, это, хвала Гаттаре, не преступление. Оставьте нас, немедленно!

Джет видел, как на лице бастарда тяжело играют желваки. Чувствовал его ярость, его унижение. Лорд все еще здесь, а жрецы уже ведут себя с ним так, будто крейсер несет его в кандалах на Прайм. Но, надо отдать должное, он не паниковал, полностью контролируя голос и удачно имитируя контроль ситуации. Вот сейчас в голосе явственно послышался намек на угрозу и даже, в перспективе, последствия. Страж незаметно выскользнул из покоев, предоставив сильных мира самим себе.

– Последний вопрос, всего один, не гневайтесь, Ваша Светлость, – совершенно спокойно продолжил жрец. Он не спеша вернулся и теперь остановился напротив бастарда, там, где совсем недавно стоял сам Джет. Только у вора за плечами не было всей мощи Храма. А у жрецов, сомкнувших плечи за спиной их главного, она была. «Давай, Лорд, вломи ему так, чтобы долго помнил, кто здесь хозяин!» – Только один. Почему ваш интересующийся живописью фаворит в жреческом одеянии?

– Потому что я ему приказал надеть его, – бастард цедил слова так, что со стороны выглядело, будто это доставляет ему удовольствие. Неведомо откуда, на уровне чутья Джет осознавал правду, но… но не знающим ее действительно могло показаться, что Лорд полностью владеет ситуацией и намеренно тянет с ответом. – Так же, как и сделать вид, что он меня грабит. А после – и это самое главное – ему приказано прийти сюда и угрожать мне оружием. Или даже это мне уже запрещено?

Жаль, сквозь тень выражения на лицах жрецов не разглядишь. А Джет бы посмотрел. В порыве вдохновения он снисходительно промурлыкал, глядя во тьму под капюшонами:

– Это игра, идиоты. «Император, Верховный и блудница» – слышали про такую?– Вор выразительно покосился на сервированный к ужину, достаточно широкий, круглый обеденный стол неподалеку. И продолжил: – Настольная игра на выбывание. Только с Лордом играть скучно, он у нас такой скорострел…

– Пасть захлопни! – рыкнул Лорд, дернув плечом, и сразу набрал воздуха для громоподобного крика: – ВОН!!!

Любому иммунитету есть природой установленный предел, а талант доходчиво отдавать приказы передался Лорду по наследству. Мелькнули черные крылья ряс, захлопнулись высокие белые двери – ух! Мощь! Кто бы научил вора таким же голосом кричать «Кошелек или жизнь!»? Джет отлип от бастарда и, слегка опьянев от их триумфа, прислонился к стене и прикрыл глаза. Лорд сделал какой-то знак и из кровати опять полились ласкающие слух призывные стоны. Потом он подкрался к двери и прислушался, а вор подумал «Понятно, что это иллюзия, но как здорово, что в полной заднице ты не один. Вот каково это, когда тебя прикрывают». Лорд посмотрел на вора, улыбнулся и едва слышно прошептал:

– Неплохо сыграли! – и протянул Джету руку.

– Потрясающе… – Вор не задумываясь, механически ответил на рукопожатие и сперва почувствовал, а потом и увидел – их сошедшиеся ладони обдало теплом, и сразу после вспыхнула обвивающая запястья зеленая петля-восьмерка. Наручник.

«Твою мать, Джет, какой же ты тупица».

– Тогда продолжим. – Улыбка исчезла с лица бастарда. Он стиснул пальцы вора так сильно, что тому почудился хруст костей. – Привет, говоришь? Ну, привет.

ГЛАВА 3.

«Раз, два, три, четыре пять, я иду тебя искать.

Шесть, и семь и даже восемь – разрешения не спросим.

Справа яд, а слева ствол. Я тебя нашел».

Детская, уличная считалка, эпоха Плача

Страх, перешел в неведомую Джету доселе ипостась. Что ж, двум смертям не бывать, а итог один. Возможно, так даже лучше, большим садистом, чем Мясник, Лорд быть не сможет. Ты жил не долго, Джет с Четвертого, зато весело. Лорд молчал, закусив нижнюю губу с видом человека, пытающегося думать на пределе возможной скорости. Еще немного, и снаружи стало бы слышно, как работает его мозг.

А затем, ничего не поясняя, он вцепился в запястье Джета и потащил его к кровати. Девушка заметно оживилась, заскучала, бедняжка. Но такой расклад никоим образом не устраивал Джета. Он уперся, как девственница после гатты:

– Эй-эй-эй! Мы так не договаривались! Про скорострела – это шутка была, чего ты завелся?!

Лорд развернулся молниеносно, но опытный в таких делах Джет резко ушел вниз, и кулак просвистел у него надо головой. Ого. Увернуться-то Джет увернулся, но успел оценить и скорость, с которой изнеженный пасынок Наместника нанес удар, и каменную невозмутимость его лица. Бастард схватил горе-грабителя за ворот рясы и притянул к себе, чтобы то, что он собрался сказать, лучше отложилось в его памяти. Он окинул лицо Джета горящим, как у дикого кота взглядом, от лохматой челки до собственных кулаков под небритым подбородком, и, снова вернувшись к глазам, процедил сквозь зубы:

– Я говорю – ты делаешь, раб! Делаешь быстро и без вопросов.

– Так ты же не говоришь ничего! – оторопело просипел Джет. – И отцепись от меня, куда я денусь теперь?!

Бастард выпустил руку, и Джет торопливо подстраивался к его движениям, чтобы лазерная петля не слишком глодала запястье. Достигнув ложа, Лорд оперся на белоснежное белье коленом в видавших виды штанах. В ту же секунду девушка золотой рыбкой из пены кружев и шелка выскочила навстречу и впилась в его губы жадным поцелуем. Тем временем бастард достал из кармана личный ком, бросил его на измятые простыни и, оторвав от себя любовницу, тихо пробормотал:

– Это было незабываемо, Софи. Продолжай в том же духе еще пару часов. – Еще один поцелуй. Гаттара, а может Джет зря упирался? – Чувствуй себя как дома, можешь позвать друзей. Помни, нас уже не двое, и у нас вечеринка.

– Всегда к услугам моего Лорда! – с восторгом в глазах выдохнула Софи и потянула к себе Джета, видимо, тоже одарить прощальным поцелуем. И Джет его почти получил, вот только бастард едва не оторвал ему кисть этим змеевым наручником. Софи – юная, будто отлитая из бронзы, обнаженная богиня с каскадами черных кудрей тут же о покровителе и его фаворите забыла, схватила ком и начала что-то очень быстро набирать. Накрытый стол, огромная постель, полумрак, «друзья», все это под адреналиновым соусом военно-жреческого оцепления – Джет понял, что только что мимо просвистело самое шикарное прощание с жизнью, о котором можно мечтать.

Когда Лорд не дергается, предугадать его действия совсем не сложно, и если бы не нежелательная близость, наручник бы ему и вовсе не мешал. Они обошли постель и, опустившись на колени, убрали в сторону пушистую, золотисто-кремовую шкуру неизвестного животного, служившую прикроватным ковриком. Под шкурой был пол. Запредельной дороговизны желтоватые плитки полированного дерева, такие же возмутительно рукотворные, как и каменные плиты галереи. Бастард сделал незаметное движение, и Джет с изумлением увидел, как полутораметровая панель бесшумно исчезла в темной глубине. «Потайной ход! Так значит, Лорд не так прост, значит, он, воспользовавшись отсутствием видеонаблюдения в своих покоях, заранее спланировал отвлекающий маневр и хотел бежать». Что ж, это как нельзя точно совпадало с его собственными планами. Кто он такой, чтобы перечить господину? Побег значит побег. Значит, его дело причинять как можно меньше неудобств и не мешать своему спасителю.

Спускаясь вслед за бастардом, Джет шепотом окликнул красотку:

– Софи! Шкуру на место кинь!

Крышка лаза закрылась, запирая их во тьме. Но они услышали, как босые ножки приземлились у кровати и поспешный двойной стук в пол. Молодец, девчонка, дело свое знает. Нет, Джет не завидовал. Но, гахай возьми, обязательно быть Лордом, чтобы юная богиня согласна была рискнуть ради тебя?

* * *

Ход был темным, и вору, который не различал даже примерных его очертаний, оставалось только надеяться, что Лорд пользовался им достаточно часто, чтобы не загнать их обоих во всеми забытый тупик. Еще ход был узким – рискуя застрять широченными плечами, бастард мог идти только полубоком, – и низким: Джету приходилось пригибать шею. Пару раз он довольно ощутимо ткнулся лбом во что-то, неразличимое в темноте, а жестокосердный и менее высокий Лорд даже не сбавил скорости. Чувствуя непривычную для себя робость – уж очень непроглядная тьма вокруг напоминала могилу – Джет свободной рукой попытался придерживаться стены, но тут же отдернул ее. Каменная кладка здесь была далеко не такой идеально ровной, как в переходах замка, да и к тому же покрытой неизвестного происхождения налетом. Вор украдкой отер пальцы о рясу и решил надеяться на то, что если он вдруг упадет, лазерная петля ожжет руку бастарда так же, как и его собственную. Лорденыш ведь не захочет попортить шкурку?

Шли они долго. Первые десять минут Джет про себя костерил на чем свет стоит и Мясника, и бастарда, и собственную самонадеянность, стараясь, однако же, не сбиваться с ритма шагов своего мучителя, единственного ориентира в ставшем вдруг совершенно чужим мире. Лестницы, галереи, переходы, залитые густой тьмой, меняли ощущение пространства, и он уже не был столь уверен даже насчет расположения верха и низа, и как будто падал, падал в эту черноту, растворяясь и изо всех сил цепляясь за то, что еще могли различить глаза: зеленоватое мертвенное свечение петли, их пораненные лазером запястья и изредка – выхваченные из тьмы фрагменты стен, в неприятном отсвете петли напоминающие картинку в очках ночного видения. Небрежная обработка камня, дурацкие несвоевременные повороты тоннеля наводили на мысль о чьей-то паранойе, благодаря которой и появился этот ход, старательно огибающий законные постройки, узкий, душный, фантастически неудобный.

Следующие десять минут он слушал дыхание бастарда и пытался угадать, что окажется в конце лаза – сокровищница? Пыточная? Стоянка для флаеров? Винный погреб? Тайная молельня? Подземные покои для оргий? После Джет перестал считать шаги, утратил ощущение времени и просто шел следом за Лордом, радуясь тому, что тот не умеет читать мысли и никогда не узнает, что вор ему благодарен. Вопреки расхожему мнению, он вовсе не считал, что плохие новости лучше неизвестности. Он жив, все еще жив и даже относительно свободен – хотя бы потому, что не прикован к стене и, как он надеялся, очень нужен своему спутнику. Это уже немало.

Лорд остановился внезапно. Джет, естественно, наткнулся на него и тут же получил чувствительный удар локтем в ребра. Перед бастардом вспыхивали и гасли голубоватые пятнышки света, пока тот набирал комбинацию на сенсоре замка. Если не знать, что дверь и замок существуют, в этой темноте можно бы было захлебнуться. То, что за дверью, спасет их, этот день, не похожий вообще ни на один другой в жизни Джета, просто не может закончиться прыжком в вечность, не может! Гаттара, пусть это будет…

– Кухня? Серьезно?

– Я велел тебе заткнуться, раб. Сделай милость.

Голос Лорда внезапно не понравился Джету. Он, конечно, не знаток людских душ, но некоторые интонации наводили на мысль, что толкового плана у Лорда не было. По крайней мере, сейчас он медленно обводил взглядом суженных глаз просторное помещение, хмурился. Потом поднял бровь, лицо его оживилось, как у любого человека, увидевшего выход там, где его только что не было. Тут и знатоком быть не надо. Весы удачи, похоже, все же склонялись на их сторону. Лорд потянул Джета вниз, и тот послушно присел, пригибая пониже кудлатую голову.

Кухня была велика и почти пуста, арест имущества, видимо, распространялся и на нее. Согнувшись, они выскользнули из потайной двери, скрытые рядами коробок от рабочих, без рвения изображавших кипучую деятельность у противоположной стены. Платформа с силовой подвеской, на которой одетые в униформу Наместника бледные служители сооружали пирамиду из ящиков и контейнеров, чуть покачивалась, выдавая разбалансированность груза, что, впрочем, никого не волновало. Джет, разглядывая их, подумал, что Мясник, пожалуй, не так уж и не прав, говоря, что только регулярная порка может придать жителям Этажей хоть каплю обязательности и ответственности. Но разгильдяйство этой компании, возможно, спасет им жизнь. Как только на Лорда снизойдет озарение, каким именно образом.

Печи, за одной из которых спрятались беглецы, громадные, сияющие идеально отмытыми боками, могли бы спрятать варга и даже скромных размеров флаер, но все же вор – или следует думать «раб»? – подобрал длинные ноги, стремясь вжаться в полированную поверхность. Ему казалось, что в этой, смутно напоминающей не то высокотехнологичный ад, не то рубку звездолета поварне его черная хламида слишком заметна.

Повинуясь нетерпеливым тычкам в бок, Джет сделал над собой усилие и выглянул из-за спасительной махины, проследил за взглядом Лорда, про себя одобрив явную целеустремленность и даже уверенность своего нового босса, и понадеялся, что замысел он понял верно. Разговаривать они не рисковали, акустике разоренной кухни мог бы позавидовать кинозал на Четвертом… Они влезут в один из приготовленных к упаковке контейнеров, и их вывезут отсюда. Общей массы агрегатов, обслуживающих нескромный штат прислуги и охраны дворцового комплекса, их не слишком раскормленные тела не изменят. Да, план мало походил на заранее продуманный, но все же это лучше, чем совсем никакого.

Лорд вперил в Джета немигающий взгляд, такой напряженный, точно пытался, скажем, транслировать свои мысли телепатически, короткими скупыми движениями указал на выход, а затем левее. Джет высунулся осторожно и тут же нырнул обратно, ответив кивком. Все понятно. Левее выхода стоит высокий духовой шкаф с непрозрачной дверцей. Разумнее всего спрятаться в нем, как только очередная партия груза тронется в путь, скрежеща и поскрипывая, а значит, пока можно расслабиться и перевести дух. Им бы только выбраться за силовое поле. Только бы выбраться, а там уж Джет придумает, как отделаться от попутчика. Пока же он будет послушен, как… раб.

Шанс представился лишь через полчаса: рабочие никуда не спешили. И то сказать, просто повезло, резкий гневный окрик снаружи в мгновение ока вымел из поварни всех этих лоботрясов. «Не к добру такая пруха», – подумал уныло Джет, по возможности бесшумно пересекая полупустой зал, ныряя в нутро духового шкафа и покладисто вжимаясь спиной в прохладную заднюю стенку. Бастард втиснулся следом, аккуратно, стараясь не шуметь, прикрыл массивную дверь. Щелчок запора прозвучал негромко и неприятно.

Джет задержал дыхание, вдруг осознав, как много их двоих и как мало воздуха. И тьма, снова тьма… А теперь, что? А если они задержатся? За какое время два здоровых тела могут превратить в непригодный для дыхания газ запертый вместе с ними воздух? Ну и, конечно, становилось неловко от мысли, что он, возможно, умрет, будет похоронен заживо в этом чертовом гробу в компании какого-то мужика. Джет воскресил в памяти тонкое, показавшееся ему девичьим, личико с парадного портрета. «Как же ты так, Гаттара? Куда ты смотрел? И кстати, что это там упирается в…»

– Только дернись. Только попробуй.

В облепившей их тишине шипящий голос был так неуместен, что Джет невольно поморщился, но замер послушно. От мысли, что кислорода все меньше с каждой минутой ожидания, становилось еще и жарко, хотелось пошевелиться, выпрямиться, ощутить, что ты все еще жив в этой клетке. Джет никогда не страдал клаустрофобией, за его воровскую жизнь ему приходилось и скрываться, и прятаться в помещениях и потеснее, но еще никогда мысль о возможном конце не была такой отчетливой. Что лучше: задохнуться или сдаться жрецам? Задохнуться или…

Он почувствовал, как Лорд втискивает свободную от наручника руку куда-то себе под куртку. Медленно вытянул то, что так мешало Джету, тот перевел дух и почти сразу услышал хорошо знакомое басовитое гудение. Кто хоть раз стрелял из страйкера военного образца, тот знает, с каким звуком оружие приходит в боевую готовность из режима сна. Вор задумался – так везет ему сегодня, или все же нет? Если нет – то пусть все закончится скорее и по возможности безболезненно. Если да – то что за странное у Гаттары представление о везении? Но тут их убежище ощутимо качнуло, его водрузили на погрузчик. Теперь было уже поздно поднимать шум.

Закрыв глаза, Джет прислушался к ощущениям. Их тюрьма плыла вперед с неопределяемой скоростью, дышать было трудно, но все же еще возможно. Несколько смущал отчетливый душок его, Джета, обуви, если этот кошмар на подошве можно так назвать. Вор почувствовал даже некоторое злорадство от мысли, что до скрипа отмытый Лорд тоже его чувствует. От самого бастарда пахло весьма прилично. Он наверняка снимает обувь, когда ложится спать. И ноги моет. Неплохая, в сущности, привычка.

А если подумать, нормально бы они смогли сработаться с Лордом, если бы довелось. Судя по всему, он не плохой человек, только немного нервный. Джету не приходилось видеть, чтобы нервные люди жили долго, но у бастарда до сих пор получалось, и темп хороший, может и до старости дожить. И страйкер этот… Хотя, Джет предпочел бы вообще не знать, что этот он у бастарда есть.

Через некоторое время Джет по движению, вызывающему в замкнутом пространстве легкую тошноту, понял, что их погрузили в грузовоз и тот тронулся. Вор собрался облегченно выдохнуть, когда Лорд прошептал:

– Сейчас нужно раскачать этот гроб. Ты понял, раб?.. Его покрыли защитной пеной, но от удара об пол она должна лопнуть. Иначе дверь не открыть.

Но почему бы для начала не выбраться за пределы силового поля и не отъехать подальше? Зачем шуметь прямо посреди кишащей жрецами дворцовой зоны? Все его воровское существо кричало «затаись и пережди!». Бастард уперся в дверь духового шкафа, причем он пользовался рукой с наручником так, будто и не сомневался, что Джет подчинится. «Богатый засранец, возомнил себя центром вселенной. Нас тут, между прочим, двое!» Вор, зашипев от причиняемой лазером боли, отдернул руку обратно.

– Зачем? Зачем прямо сейчас?

– Затем, что я так сказал, раб!

– Отлично. Роняй этот гроб сам, мы с твоей правой рукой в этом не участвуем.

Лорд шумно выдохнул и снизошел до объяснения:

– Все, что вывезут из Резиденции, достанется Храму. Оператор лишь доведет грузовоз до ворот, запрограммирует вакуумную упаковку груза и автопилот до места назначения. Сам он останется здесь, а наши бездыханные тушки отправятся в Храм самостоятельно, усек? Нужно добраться до управления как можно быстрее. Ну, навались…

– А почему он сразу не включил вакуум? Откуда ты знал, что он его не включит раньше, что это безопасно?!

– Да не знал я! – выпалил Лорд. – Не знал, ясно? Я понадеялся, что этот лентяй наплюет на инструкцию, как и произошло. Все они тут р-р-раздолбаи! Удовлетворен? Тогда, может, раз не помогаешь, хоть мешать не будешь?

Джет не был удовлетворен. Но он не собирался думать о том, что уже сейчас они могли погибать в конвульсиях, это бессмысленно и не конструктивно. Прибережет это воспоминание для ночных кошмаров глубокой старости. Хотя – какая старость? Он не доживет. Джет молча упер свободную руку в дверь, примерно на уровне своей головы. Бастард резко выдернул пальцы из-под его ладони. Скованные руки они поставили на приятно прохладную поверхность одновременно. Когда Лорд не дергается и не бежит впереди едва созревающего в его дурной голове плана они действуют, подчиняясь наитию, как сросшиеся близнецы. Джет не сомневался, что план сработает, но был в нем момент, который его смущал.

– Раз, два…

– Лорд!

– Гаттара тебя раздери, ЧТО!? – бастард выкрикнул эти слова, уже не заботясь о том, услышат их или нет.

Джет чуть не оглох, но ответил, потому что это, гахай возьми, важно.

– Сейчас толкать будем, ты это… не подумай, что я лезу к тебе в карман.

– АААААААААА! – заорал Лорд и принялся долбить в злополучную дверь – руками, ногами, всем телом. Замах в тесноте взять было неоткуда, и Джет понял, что чувствуют отварные овощи, когда повариха увесистым пестом растирает их по днищу ступки. Созданного внутри хаоса хватило, чтобы их темница потеряла равновесие и накренилась вперед. А потом соскользнула с чего-то и рухнула набок. Джет зажмурился, ожидая грохота, но они приземлились, насколько это возможно, мягко, раздался лишь приглушенный хлопок. «Оболочка лопнула», – понял вор. Он лежал на боку, зажмурившись, стиснув зубы, и пытался оценить ущерб от падения, пока неугомонный Лорд продолжал выбивать начавшую поддаваться дверь. Вор прикинул, чем бы смог помочь, и пришел к выводу, что не мешать получается у него лучше всего.

Деятельный бастард тем временем распахнул дверь. Волна восхитительного, наполненного кислородом воздуха захлестнула их, Джет судорожно втягивал его в себя, не замечая, что тот сырой и пропитанный смесью испарений. Он еще щурился, пытаясь сморгнуть выступившие от резкого света слезы, а Лорд уже тянул его за руку, вытаскивая в полупустое нутро грузовоза, деловито и собрано, как дохлую добычу.

«Двужильный, Гаттара тебя…»

– Слышишь? Ты слышишь меня? Я отопру дверь, мы накинем петлю оператору на шею и медленно, но с силой потянем на себя, – сыпал указаниями Лорд. – Как удавкой понимаешь? Без рывков, это важно, ты понял?

Джет не понимал. Происходящее с ним давно переступило границы его опыта и даже смутных представлений о возможном, и соображал он с трудом, но его уже волокли к полупрозрачной в своей верхней части дверце, отделяющей грузовое отделение от кабины.

– Подожди! Может, мы его просто отключим? Или пристрели его, у тебя же есть оружие! Душить-то зачем?

– Затем, что он в шлеме, раб! Мы отключать его будем до пришествия Гаттары, он шум поднимет. Заряд мне еще пригодится, а ворота уже рядом.

Джет уже мог различить их сквозь пластик двери и панорамное стекло кабины. Грузовоз успел миновать сад и почти осилил подъездную дорожку, от свободы их отделяло несколько таких же аппаратов, ожидающих своей очереди покинуть Резиденцию и отправиться в Храм. Вот оно, их спасение. У него рука по локоть в ожогах, за последние пару часов он столько натерпелся, что на всю жизнь хватит. Последний рывок и Джет пошлет этого бешеного Лорда куда подальше, к гахаям, к Гаттаре, во Тьму кромешную – все равно, только бы выбраться!..

А Лорд тем временем расколдовал замок и бросил на Джета быстрый взгляд, будто спрашивая «Готов?». Кабина была просторной, оператор, действительно в шлеме, сидел к ним спиной в полушаге от открывающейся вовнутрь двери. Один прыжок. «Готов!»

Они одновременно протиснулись в узкий проем, набросили петлю, и потянули так, как сказал бастард. «Мы же у всех на виду в этой кабине…» – успел подумать Джет и тут же почувствовал – что-то не так. Парень в форме стража не сопротивлялся, он хрипел и странно, почти незаметно подергивался, открыв рот и выкатив глаза из орбит. И тут до вора дошло – они не душат его. Они отрезают ему голову.

Крови не было совсем. Зеленая мерцающая нить шла сквозь плоть и кости как нож сквозь масло. Джет заставил себя оторваться, поднял глаза на Лорда – и забыл, как дышать. Глаза убийцы были того же цвета, как петля, которая его, Джета, к этому нелюдю приковывала. Холодные и спокойные. А он-то, дурак, расслабился – кружева, шуточки, девочки. Голова в шлеме с деревянным стуком упала на пол. Джета замутило. Бастард просто спихнул тело в сторону Джета и, не дожидаясь, пока тот одной рукой переправит обезглавленный труп на пол, тут же рухнул на освободившееся место и выжал полный газ. От рывка вора занесло, он чудом уцепился свободной рукой за спинку кресла. Тело съехало к боковой двери и осталось лежать там, не похожее на человека, просто кусок мяса в форме, даже крови нет, даже… Джет не мог оторвать глаз от этого бесформенного предмета, судорожно проталкивая воздух в легкие.

Лорд прорывался к воротам так, будто за его спиной разверзалась огненная бездна. Послышались выстрелы. Джет успел увидеть, как они, сбивая все и всех на своем пути, летят к сужающемуся выходу из поля. Он сел на пол, зажмурившись, пытаясь одновременно зафиксировать себя в сошедшей с ума кабине и дать максимальную свободу движений бастарду. В голове крутилось только одно – стук падающей головы и деловитый, уверенный голос Лорда: «Без рывков, это важно, ты понял?» По кругу, снова и снова.

– ЕСТЬ! Прошли, слышишь, ты!..

Вор устало открыл глаза. Первое, что он увидел – кровь. Лужа уже подобралась к краю его рясы и теперь вдумчиво его пропитывала. Лазер прижег срез, но потом, в тряске последних минут, кровь все же нашла возможность покинуть тело и теперь свободно вытекала из… из… Джет подскочил. Он не будет на это смотреть и думать об этом не будет, не до этого сейчас. Он перевел взгляд назад, на грузовое отделение и не сразу осознал, почему видит темное небо. Стягивая дыру-проход, энергетический заслон отхватил у них часть кузова. «Ты хотел неба? Вот тебе небо, Джетти».

* * *

Они мчались на всей скорости, на которую только был способен потерявший обтекаемость грузовоз. И, кажется, немного сверх нее. Изуродованный аппарат часто поворачивал, погони Джет не видел, но не сомневался, что она есть, причем такая, рядом с которой патруль, из-за которого он скинул деньги Мясника – тараканьи бега на ярмарке. Неожиданно бастард бросил управление и встал. Он пинком открыл дверь и вдруг взял Джета за руку, крепко сплетя пальцы. Это еще зачем?!

– Рыночная площадь. Наша остановка, малыш, – как-то странно глядя на него тихо произнес Лорд. Неуправляемый грузовоз летел прямо и готов был на всей скорости врезаться вон туда, в уже мерцавшую в свете факелов витрину пекарни. – На счет три прыгаем. Раз!

Два… Нет, жизнь не летела пестрой лентой перед глазами. Были только мелькающие прилавки, стальные пальцы бастарда и зеленая петля.

Три.

ГЛАВА 4.

«Пламенное Сердце Гаттары, великое и неугасимое,

примет тебя и нет иного исхода. Долгожданный Свет

озарит путь твой. И нет иного исхода.

И отринешь ты память и стремления все, кроме одного.

И перестанешь желать иного, узрев истину».

из молитвенных чтений перед ритуалом посвящения

Они приземлились, проминая тент грузового прицепа, надеясь, что под ним не вилы или камни. Хотя нет, уже ни на что не надеясь. Одновременно с ударом, вышибившим из Джета воздух, он услышал грохот и звон стекла, но их тут же заглушил взрыв. Наверное, вор на время потерял сознание, он не был уверен, но мгновение спустя он открыл глаза и почувствовал, как кряхтя и бранясь, на чем свет стоит, Лорд вытаскивает его из прицепа.

– Скорее, бегом! – Лорд как-то совсем неожиданно хихикнул. – Ковры, ты подумай. Не запчасти, не какая-нибудь камнедробилка – ковры-ы-ы… Нас Гаттара любит, раб, не иначе! С чего бы, правда?

Уже на ходу, Джет произвел ревизию своего тела и с удивлением обнаружил, что все цело. Он жив. Все кости и каждый сантиметр его длинного нескладного тела болели, но ничего не сломано. Он бежал, автоматически подстраиваясь под движения новоявленного хозяина. Голова его была занята одним: как и когда отцепиться от этого психа. Теперь можно. Он вырос здесь, он ляжет на дно, и императорский ублюдок, этот маньяк в шелковой рубашке его не найдет. А Лорд шел вперед, все ускоряя шаг. Петлял, отводя их от главной улицы, стремясь затеряться в густой сети темных переулков. Он шел так уверенно, будто тоже тут вырос. «А может, так оно и есть. Откуда мне знать, как воспитывают пасынков наместника?»

Джет окликнул его:

– Отпусти меня, Лорд. Я жив, ты на свободе. Не может тот чип стоить жизни и свободы. Отпусти!

Бастард как не слышал.

Они не шли, а почти бежали, иногда по щиколотку в мусоре и жидкой грязи. Ботинки Джета моментально промокли. Гахай, он убегает из дома до отвала набитого дорогими и качественными шмотками почти его размера – в своих грязных, дырявых ботинках!

Полупрозрачная петелька лазера приятно щекочет кожу, когда рука расслаблена, слегка припекает, если, к примеру, при ходьбе он слегка помахивает рукой. Оставляет глубокие, болезненные ожоги, если дернуть посильнее – это они проходили. Он снова почувствовал то слабое усилие, с которым петля отрезала голову бедолаге в шлеме.

Не то, чтобы Джет совсем не пытался. Должен же он был проявить недовольство, он бастарду не слуга и уж точно не фаворит. Их кратковременное сотрудничество подошло к концу, и теперь самое время…

Бастард зашипел и, не сбавив шага, даже не обернувшись – и действительно, на что там смотреть – вцепился Джету в запястье, прямо поверх наручника. Вор почувствовал горячую нить под его пальцами. Нет, хватит.

– Темноты боишься? – кинул Джет пробный шар, но бастард будто оглох. Сквозь просветы между домами виднелась улица. Толпа, подобно бесконечной огненногривой змее, освещая себе дорогу факелами, валила на Храмовую площадь. То же самое сейчас на всех улицах, кроме крысиных троп, вроде той, по которой они сейчас бежали. В противоположную сторону. Улочки становились все уже, стены выше, а повороты – чаще.

Джет понимал, что паниковать рано, но вроде как уже начал. Он узнал направление, и пугало его даже не оно, а то, откуда бастарду вообще знать эту дорогу, он же с виду приличный парень. Память услужливо напомнила выпученные зенки и раззявленный рот обезглавленного в грузовозе, и Джет почти позволил панике захватить свои мысли. Эту дорогу Джет знал с детства, как свои пять пальцев и больше здесь идти некуда и не к кому. И незачем.

Впервые он оказался там совсем щенком, было ему лет четырнадцать. Сам Мясник тогда был обычным бегунком – курьером, хоть и тогда уже был уродом и садистом. Только столкнулся с проблемой всех начинающих: клиенты оценили товар и начали искать границы дозволенного, а попросту говоря, отказывались платить. Мясник, которого тогда звали по-другому, решив показательно разбираться с зарвавшимся богатеем, взял Джета с собой. Может, хотел посмотреть, как малолетка распустит сопли при виде крови и запросится к мамочке. Может, хотел проверить, стоит ли Джет доверия. А может, просто нуждался в зрителе, уж в чем-чем, а в недостатке некоторого рода артистизма Мяснику не откажешь.

Он вошел в дом клиента один, велев Джету ждать с каром у заднего крыльца. Тогда у него не было прав на вождение, как, впрочем, и теперь, но Ондари он знал достаточно, чтобы не светить угнанным каром, водил осторожно и даже сносно. Через некоторое время Мясник показался в дверях, и труп незадачливого любителя дармового кайфа он тащил на плече. Забросив тело в салон, принялся показывать дальнейшую дорогу, и выглядел возбужденно, почти радостно.

Весь путь Джет думал только об одном – только бы оставил в живых. Невелика потеря: долговязый мальчишка, но Мясник и прежде выказывал к Джету некоторое расположение, не для того же, чтобы просто пустить в расход? Думал о том, как тетка будет ходить всю ночь от окна к окну, в ожидании непутевого племянника, плакать и просить прощения перед его покойными родителями и Гаттарой за то, что не уследила. О том, какая же славная у него тетка, а он, поганец, так ни разу и ни сказал ей…

Уже потом он узнал, что Мясник убил клиента сразу же, как вошел, некрасиво, но быстро. Время же потратил не на пытки, как втайне боялся Джет, а на то, чтобы намалевать кровью на стене объяснительную записку для стражи и тех, кого еще потянет зажать деньги. Но эта новость расползлась по верхнему городу и темным Этажам только к обеду. А с пасмурного утра и до обеда Джет старался не сблевать, твердым голосом отвечал на плоские шуточки Мясника, убедительно симулировал чувство юмора и думал о тетке, гоня прочь мысли о неаппетитных подробностях. Позже молва, как водится, приукрасила будничное, в сущности, событие, но тогда ему казалось, что его аппетит уже ничто не спасет. Потому что под строгим руководством, петляя и прячась от редких утренних патрулей, он сам, своими руками привел кар именно сюда.

Когда-то давно, когда Джет мог украсть разве что собственные мокрые пеленки, не было пустыря, была широкая главная площадь, по выходным пестрящая ярмарками и праздниками. Но все же не такая широкая, как требовалось. Когда с огромных крейсеров повалили беженцы, праздники прекратились, подмостки для танцев и доморощенных комедиантов исчезли, а их место занял широкий и крепкий эшафот для публичных казней. А прочие радости жизни перенесли на площадь перед свежепостроенным Храмом, вдвое больше прежнего. Ведь старая теперь не вмещала всех желающих соединиться разумом и духом с возлюбленными братьями и сестрами во Гаттаре, а невозможность полноценного слияния и привела к росту преступности, как убедительно вещали храмовники. Так еженедельная гатта была перенесена на новое место, попросторнее и почище, старое же очень быстро пришло в запустение. Лавки закрылись, переехали поближе к новому центру люди, те, что имели возможность. В новые корпуса переехал и штаб управления стражей, и суд, и тюрьма… Парни рассказывали, как долго и с упоением громили ненавистные стены, взрывали, били стекла, расстреливали целые обоймы в стены камер, в которых когда-то сидели. Что именно тогда, в первые дни оставшиеся на пустыре жители и усвоили: что бы ни творилось в Крепости, лучше держаться в стороне. А происходило там очень многое. Вот как в тот день.

Джет подвел кар к Крепости, но не к пустому дверному проему, а к выбитому окну у самой земли, между двух высоких каменных башен. Стояли башни ближе не надо, дневной свет в узкий промежуток между вечно влажных стен почти не попадал, и лишнего внимания можно было не опасаться. Они подтащили труп к окну и сбросили вниз, а после Мясник велел и Джету спуститься следом. Он послушался. Им владело странное оцепенение. Даже когда ноги коснулись спины покойника, он не дрогнул, потому что знал: Мясник за ним наблюдает. Понимал, как многое зависит сейчас от того, как именно этот психопат оценит его решимость.

Мясник, подогнал кар к самому окну, сбросил вслед Джету связку проводов, тянущихся от кара, и велел поднять труп на стол.

Ничего в этой сырой, темной комнате кроме этого самого, железного стола без ножек, толстого, в три пальца толщиной и не было. Он торчал из стены, усеянной множеством датчиков и кнопочек, и был похож на беззубую челюсть. Пока Джет возился с клиентом, Мясник, прогрохотав сапогами по коридорам, спустился в подвал Крепости. Снял со стены покрытую грибком защитную панель – она как раз была почти чистой, а там, где ее снова и снова касались руками, даже поблескивала, – подсоединил провода. Стена ожила, замигала тусклыми огоньками, послышалось тихое гудение. Со скрежетом разошлись в стороны невидимые ранее за разводами плесени створки, и стол вместе с лежащим на нем телом медленно втянулся в нишу. Когда покрытые багрово-грязными пятнами босые ноги должника исчезли в проеме, и он закрылся, секунд тридцать было слышно только слабое электрическое потрескивание. А потом стол вернулся на место, совсем не горячий. Горячим не был и тонкий слой пепла с очертаниями человеческого тела, одетый в нижнее белье недальновидного скупердяя, еще полчаса назад нежившегося в своей постели.

– У него вроде зубы были золотые, – протянул Мясник, не сводя глаз с лица Джета. – Глянь.

Еще никогда Джету так не хотелось домой.

Золотых зубов оказалось семь. Мясник отдал Джету самый маленький и сказал, что теперь он имеет право напиться как настоящий мужик. Джет до вечера искал место, где бы у него купили золотой человеческий зуб и понял, что пить-то сильно не с чего. Он отдал деньги Адде и долго слушал, как она причитает, отстирывая с его одежды бурые пятна.

И вот теперь этот хлыщ тащит его туда. И хоть бы раз поворотом ошибся, идет, как по пеленгу! Холеная скотина, за что?!

– Или я тебе приглянулся, а, мой император? – не унимался Джет. Втянуть бастарда перебранку, если не затормозить, то хоть вывести из этого страшного спокойствия. В идеале, протянуть время до начала гатты, а там его палач перестанет быть таким шустрым. И все станет в разы проще. – А может, ты ссышь сидя?

Бастард вывернул ему руку за спину и впечатал грудью в каменную стену с такой силой, что Джету показалось, что при ударе у него в легких что-то звякнуло.

– Может, я пять лет служил на Валдаре не для того, чтобы ты меня тут как гахаева щенка разводил, а? Пошел, раб.

Подавление бунта на Валдаре, прикинул Джет. Это сильно. И странно, не слышал он, чтобы отпрыски императорского рода служили в горячих точках. Если бастард не врет, а не похоже, чтобы врал, Джету с ним не потягаться. Такое превосходство не компенсировать длиной конечностей. И поэтому он просто сел на землю. Здесь, под защитой стен, почти смыкающихся где-то там, высоко, среди груд мусора, за бесконечными поворотами, их не скоро найдут. Лорд, хоть опытен и неплохо тренирован, а на себе Джета нести не сможет. Убить своими руками? Ха. Он убил бы его раньше, если б мог.

Бастард несколько метров протащил его по грязи волоком. Пнул пару раз, коротко, но больно, впечатывая в бока ребристые подошвы. Перехватил запястье Джета поудобнее и присел рядом, заглянул в лицо. В тусклом, болезненном свете петли лицо опального Лорда походило на мраморную маску, и Джету вновь стало не по себе от прямого и холодного взгляда прозрачных глаз.

– Значит, вот так, да?

– Ага, – выдавил из себя Джет, облизнул пересохшие губы и понадеялся, что хрипоту его бастард объяснит долгим бегом, а не страхом. Хотя, кого он обманывает. – Валдар, мой император? Круто, очень круто. Ты, ж людей положил больше, чем я прыщей на заднице выдавил, да? Ты свою Софи жрецам на растерзание бросил, так с чего тебе меня жалеть? Не стесняйся, вырезай любимому фавориту свой чип из кишок прямо здесь, пока он там не испачкался.

И тут произошло то, чего Джет никак не ожидал. Лорд рывком поднял его с земли и пока тот соображал, подхватил за подмышки и поволок. И, нужно заметить, с весьма неожиданной скоростью. Джета пробрал нервный хохоток. Все это очень забавно, он бы до икоты ржал, если бы в конце пути не ждала эта проклятая печь. Он начал упираться и скоро бастард плюнул и снова бросил его на дорогу, тут же присев рядом, шипя сквозь зубы ругательства – петля ожгла ощутимо, но Джет продолжал:

– Не-е-е… Ты меня прости, Лорд. Я понимаю, тебе все равно, рабом больше, рабом меньше. И чип тот тебе нужен, это тоже понятно. Убивай меня здесь. Я когда к Гаттаре отходить буду, небо хочу видеть. И глаза твои. Я в них смотреть буду, а после смерти – во сне тебе являться, вот помяни мое слово. Так что прости. А дотащить меня до Крепости, хоть на спине, хоть волоком, даже тебе слабо.

Бастард ссутулился, нервно забарабанил пальцами по запястью вора. В тишине Джет прислушивался к дыханию Лорда, прерывистому и тяжелому, что отметил про себя не без мстительного удовольствия: Джет мало, что тощий, весит достаточно. Затем Лорд затих, и если б не рука, по прежнему прикованная к его запястью, можно бы было представить, что Джет здесь один, он просто пьян, что объясняет и боль в теле, и тошноту, и легкую истеричную обморочность, и то, что он лежит во весь рост в луже. Можно расслабиться, и просто ждать, пока отпустит, вот здесь, не двигаясь, в темноте этой бесконечной ночи. Начался дождь. Они вслушивались в опустившуюся на город и Этажи тишину.

И тут далеким, неверным эхом зазвучали слова молитвы, усиленные динамиками и повторяемые многотысячной толпой. Такие же усилители стоят на Этажах, а к тем, кто не может сам явиться на площадь, по просьбе и совершенно бесплатно жрец придет домой, и отмолит все скопившиеся за неделю грехи. Гаттара милостив.

Бастард обернулся на звук, как на выстрел. И заговорил, все так же глядя в темноту, где за сотнями стен, заборов и крыш над экзальтированной толпой разливалась гатта.

– Будет тебе шанс. Ты жить не хочешь – дурак, простительно. Но я-то хочу, раб, слышишь? Мне есть, что терять!

– Слышу, Лорд, не ори… Чего тебе от меня надо?

– Вставай, нужно добраться до Крепости, там безопасно.

– Не-а, там не безопасно, Лорд. Тебе, может, и да, но…

– Заткнись и поднимайся! Будет тебе шанс, и небо, и глаза мои – все, что захочешь. Я в гатте как… младенец. Меня косит так, что рядом жрец дежурит, на случай, если сам не выйду.

Джет заинтересованно поднялся на локтях. Того гляди сейчас Его Высочество снизойдет до просьбы. А может, и до мольбы, а? Но не тут-то было.

– Здесь останемся, местный сброд по домам потянется, и найдут нас, спящих. Меня прирежут сразу, а вот ты при самом лучшем раскладе руки лишишься. Кроме меня петлю никто не снимет, а я не отпущу тебя, не могу. И ты прости. Шансы наши пятьдесят на пятьдесят, это честно. Ну?

– Так бы сразу и сказал. – Они поднялись, Джет хотел отряхнуться, но передумал, чего уж. Оглядел бастарда с головы до ног. Усмехнулся. – Ну и чучела мы с тобой. Чего стоишь, побежали.

И они побежали. Да так, будто их догонял сам Небесный воин в своей колеснице. Бастард все так же держал его за руку, но уже не для того, чтобы удержать, а чтобы облегчить задачу. Так было гораздо удобнее. Но после первых же ударов Сердца Гаттары Лорд начал спотыкаться. Сперва вор думал, что тот выдохся или впотьмах не разбирает дороги. А когда понял, в чем дело, сам перехватил его за запястье и побежал вперед, буквально волоча бастарда за собой. Благо, до пустыря уже рукой подать. И вот когда они вылетели из сплетения улочек на открытое пространство перед бывшей тюрьмой и уже почти достигли ее спасительной тени, гахаев наследничек повалился мешком, и Джет рухнул следом.

– Эй, бастард, ты чего? Сдулся?

– Не могу больше… не могу.

– Да как не могу-то, а ну, вставай! – Джет сам поднялся на ноги, но видя, что спутник его не двигается, сел рядом и перевернул его вверх лицом. Оно было сплошь в грязи, и капли дождя чертили на нем светлые дорожки. Джет, с удивлением понимая, что тот всерьез сбавил обороты. – Ну, ты чего, эй! Чуть-чуть осталось, добрались почти.

– Не могу.

Скупая луна сыграла с Джетом шутку. Ему вдруг показалось, что это не глаза со слипшимися ресницами, да и вовсе не лицо живого человека перед ним. Это посмертная маска, отлитая из нейропластика, с иззорскими изумрудами вместо глаз и кукольно-жуткой полуухмылкой, по какой-то нелепой ошибке судьбы попавшая в грязь. И сияют драгоценные камни, прозрачные и чистые, теперь в грязи, ибо больше делать ничего не умеют. И этот человек в грязи уже мертв, даром, что дышит. «Глаза, – подумал вор. – Вот то немногое, что осталось в нем от той куклы на портрете…» Лорд медленно сомкнул веки и уронил голову в бурлящую от дождя лужу.

– Нет! Не-не-не-не-не! Не спать! Оно бьет-то едва-едва, в час по чайной ложке, а ты уже спекся. Даже дети еще не попадали, вставай!

Послал же Гаттара наказание. Джет, стараясь не припечь наручниками кожу подтащил, бастарда к той самой дыре в стене меж башен. Судьбу не обмануть, он еще недавно был готов выстлать своими кишками мостовую, лишь бы избежать этого, а вот же, и сам ползет из последних сил, заодно и юродивого этого тащит. Теперь стараниями доброхотов под окном имелась даже удобная для спуска насыпь. На нее Джет столкнул тело Лорда и съехал следом. Оттащил в сторону, и, не удержавшись, вытер рукавом маску из мокрой грязи с лица своего товарища по несчастью. Тот дышал глубоко и размеренно, но более никаких признаков жизни не подавал.

– Бастард. Бастард! – Джет потряс Лорда за плечо.

Ответа не последовало. Императорский сыночек не шутил, он действительно пробкой выскочил из вверенного ему тела. Гатта ритмично сотрясала пол, вибрация пробирала до костей. Обычно это только раздражало Джета, но сегодня жрецы потрудились на славу, раз уж и его проняло. Хоть и не до такой степени, чтобы впасть в сладкое забытье. Транс только налил тело и мысли свинцом.

«Наручник, – подумал вор. – Наручник…» Сегодня гатта его спасение. Счастливый случай. Если медленно и осторожно, без рывков тянуть петлю, она отрежет бастарду кисть. Аккуратно и чисто, заварив лазером срез, хирург не сделал бы лучше. Он даже не испачкает вышитых манжет, так неуместно выглядывающих из-под рукавов армейской куртки. А проснется ли тот, или уйдет к Гаттаре от болевого шока, Джету знать незачем. Когда транс – при благоприятном исходе, – отпустит бастарда, вор будет уже очень далеко отсюда. Конечно, проблему с самим наручником это не решит. А вот с нежелательным попутчиком и его подозрительным планами – вполне.

Действовать нужно быстро, каждая минута гатты – его шанс исчезнуть из города незамеченным. Джет поерзал рядом на корточках, приподнял руку своего конвоира, отодвинул от тела подальше и облизал пересохшие губы, решаясь. Снова бережно уложил ее на каменный пол. Бастард глубоко в гатте и совершенно беззащитен.

– Это разумно, – прошептал Джет, борясь с туманом, обволакивающим сознание. – Это правильно и справедливо. Он притащил меня сюда, чтобы сжечь, как труп после казни. А потом просеять мой прах и достать свой драгоценный чип. А я просто отрежу ему руку. Я… милосерден.

Этот богатей сделает себе протез быстрее, чем он, Джет, доберется до Порта! Но какой же холодный пол. Ледяной. Хотя в подвале, где жгут останки заключенных по-другому и быть не могло. А гатта тем временем наращивала силу и темп. Осторожно, стараясь не тревожить лазерные петли, Джет сел рядом с бастардом, облокотившись спиной о стену. Может, судьбой ему предначертано умереть в подвале, прикованным к этому высокородному психу. Подземелье поплыло перед глазами. Не иначе, как жрецы сегодня отмечают какой-то свой праздник: еще ни разу в жизни он так не поддавался этому «туммм-туммм-туммм», ни разу не было так, чтобы не держали ноги. В конце концов, никто не упрекнет его, если он расслабится где-то на полчасика. Бастард, как и остальные, придут в себя часа через три-четыре, никак не раньше. С перспективой такой форы сорок или тридцать минут пейзажа не изменят.

Джет лег на пол, повторив позу бастарда. Проверил, как лежат их руки – достаточно близко, чтобы петля не натянулась и не оставила ожога. Но и достаточно далеко, чтобы случайно не коснуться друг друга, пока они оба будут в гатте. Напоследок Джет поднял взгляд на профиль человека рядом. Просто больше никого рядом не оказалось, а ему… страшно. В последний раз он входил в гатту, вот так, даже не напившись, еще в детстве. И подумал почему-то о том, что придворный художник семьи Наместников был либо слепым, либо извращенцем. С чего он взял, что ребенком бастард походил на девчонку? Вор не успел отвести глаза, когда гатта сомкнулась над ним, как толща темной воды и утащила на самое дно.

* * *

Гатта – сладкий пряник и одновременно обшитый императорским бархатом стальной ошейник, на котором жрецы держат тысячи и миллионы людей. Откуда она берется, гатта – строжайшая тайна. Говорят, Храм и площадь перед ним окуривается какими-то благовониями. Говорят, изможденной работой и голодом толпе что-то добавляют в воду. Много чего говорят, но доподлинно известно только две вещи. Первая: любой, самый мелкий храмовый служка умрет под пытками, но не выдаст секрета. Проверено. А к самим жрецам не подступиться. Их боевая школа поспорила бы с императорской, и то, что заставляет их хранить верность Гаттаре – не страх. Тощая девчонка–храмовница уложит пятерых, помолится за их отлетевшие души и примется за оставшихся.

И второе: никто не откажется от гатты. Нет в их мире воли отвернуться, отречься от этого блаженства.

Естественно, Джет не был героем, способным на подобное. Его хватало только на то, чтобы выходить из транса по своей воле. И то, научился он не сразу. Первый шаг был самым сложным – в плену сбывшихся грез осознать, что происходящее не реально. Впервые он подумал об этом, когда ему исполнилось семь или восемь. Ведь может же он понять во сне, что спит. Может из перепуганного малыша внезапно вырасти в монстра и победить крадущихся в темноте врагов. Или стать птицей и улететь. Или проснуться, если сон скучный. Ведь сон в его голове, а значит, он ему и хозяин, так? Почему со сном божественным должно быть иначе? Да, его посылает Бог (или жрецы, что более вероятно), но посылает-то к нему в голову. Джет увлеченно тренировался, и скоро малейшее подозрение в том, что окружающее пространство не более чем созданная жрецами иллюзия, вышвыривало его в реальность, как нищего из борделя.

Сегодняшний транс забрался под кожу моментальным, физическим экстазом. Будто Гаттара решил покарать Джета за гордыню и подобрал персональный ключ к его душе и телу. Эта иллюзия могла бы поспорить с любой реальностью. Он впервые в жизни очнулся внутри гатты.

Джет открыл глаза и понял, что ему больше не страшно. И никогда уже не будет страшно, больно или голодно. Он оказался внутри Солнца. Или вернулся в него, потому что именно здесь с самого начала и было его место.

Это снаружи Солнце жестоко. Оно может сжечь не только Джета, но целый мир, а может, и не один. Теперь Джет знал, почему, и был благодарен. Как это раньше он не понимал, винил его, Солнце, или вообще был чем-то недоволен? Придурок. Сегодня все встало на свои места. Он, Джет – всего лишь крохотный, осознавший себя сгусток этого золотого сияния. Он тихонько висит в центре могучего огненного гиганта и даже заплакать от внезапно нахлынувшего счастья не может. Потому что Солнце любит его. Питает его и дорожит им, как величайшим сокровищем. Весь этот смертоносный сноп лучей-игл снаружи только для того, чтобы его защитить. Солнце даже пульсирует для того, чтобы там, в отвратительном и холодном мире плоти, сердце слабой и никчемной его оболочки не остановилось и смогло принять драгоценную искру души обратно. Этот ритм, в истинном звучании, а не та жалкая пародия, что доносится из собственной грудной клетки, пронизывал его насквозь и ласкал. Так могла ласкать мать, когда, еще толком не став человеком, Джет шевелился в ее утробе. Таким могло быть дыхание Гаттары в тот миг, когда он замыслил слепить из крови и комка грязи его душу. И будь Гаттара трижды трахнут всеми своими жрецами и жрицами по очереди, но он – истинный Бог, если способен на такое. Создал Солнце и подарил ему Джета. А может, наоборот. Это не важно. Важно то, что никто и никогда так не любил его раньше. Он представить себе не мог не только, что достоин подобного, даже того, что это в принципе возможно. Он нашел свое Солнце. И чтоб ему сдохнуть, если теперь он откажется от него. Бастард проснется и обнаружит, что грех на себя брать не обязательно, из гатты Джет не вернулся.

Бастард. И восьмерка зеленой лазерной петли, сковывающая их руки.

Плевать на все. Он останется здесь, он слишком долго блуждал во тьме, чтобы теперь вот так просто от этого отказаться. Его тело может быть сожжено в печи смертников или отдано Мяснику, чтобы тот бросил его на растерзание псам, в назидание тем, кто рискнет скинуть груз.

Бастард.

Мясник со своими прихвостнями может подавиться его оболочкой – самую главную, самую стоящую часть себя, Джет завещает Солнцу.

Бастард.

Джет приходил в себя. Медленными, болезненными толчками холодная кровь пробиралась по съежившимся венам, не давая теплу угаснуть в затекшем теле. Было очень, очень холодно, ни рук, ни ног Джет не чувствовал. Когда до него дошло, что он выпал из гатты, все его существо пронзила боль, громадная, тошная, как ни разу в жизни не было. «Туммм-туммм-туммм» еще расползалось от Храма по городу и этажам, люди еще лежали вповалку, кто, где и с кем – не суть. Гатта была в самом разгаре. Он вернется. Вернется, у него обязательно получится.

– Пожалуйста… – Джет плакал и выталкивал шепот наружу, сквозь душившие его слезы. – Прими меня, забери меня обратно. Пожалуйста! Я умоляю, пожалуйста…

Бесполезно. Оставалось принять произошедшее и попытаться сконцентрироваться. Он ведь вроде хотел бежать.

Внезапно, как гром среди ясного неба, на Джета обрушилось осознание: он лежит на полу в позе эмбриона, вжимаясь в своего пленителя лбом и подогнутыми коленями. А когда попробовал пошевелиться и ощутил жжение, он понял, что их скованные руки крепко зажаты между его ногами и бедром бастарда. Он рывком откатился и застонал, разгибая онемевшие конечности. Конечно, на запястьях останутся ожоги. Интересно, как он объяснит это Лорду.

Так ему же не придется. Сейчас он отрежет вот эту кисть с длинными сильными пальцами и ухоженными ногтями, а затем уйдет, как собирался.

Джет сел, заставляя себя снова жить в этом убогом, непослушном теле, тихо корчась от невозможности нырнуть обратно, в милосердный огненный океан. Жрецы не врут – от гатты не защититься. И сам Лорд не врал, когда говорил, что на него дар Гаттары действует сильнее, чем на многих. Джет сможет сделать это? Покалечить беспомощного и бросить? А если он очнется позже остальных и какой-нибудь отморозок найдет его раньше? Джет с завистью смотрел на погруженного в транс бастарда и представлял себя на его месте, вслушивался сердцем в исходящую от него безмятежность.

Ему хорошо. Так хорошо, что просто не помнишь о том, что бывает на свете даже нормально, не то, что плохо. И вдруг Солнце, всеобъемлющее и великое, начинает медленно, миллиметр за миллиметром, отгрызать от тебя живой кусок. Его огненные зубы на долю секунды замирают, встречая кость, и вновь продолжают движение. Сам он бьется, пытаясь вырваться, задыхается от боли. Вот только убьет его не боль, а самое жуткое, чудовищное предательство, которое только можно себе представить. Джет вспомнил, что чувствовал, когда отец не вернулся из гатты на площади. Как вскоре умерла мать, не выдержав работы за двоих на рудниках. А теперь его Солнце предало его. Использовало и исторгло, как неусвоенную пищу.

Доводы о том, что гатта бастарда наверняка полна изысканных вин и дорогих шлюх, и что вряд ли в жизни ему доводилось чувствовать себя ненужным объедком, звучали в его голове вяло и неубедительно. И Солнце для императорского пащенка – всего лишь небесное тело. Точка на навигационной карте. «Никогда не был бастард ни брошенным, ни одиноким, – думал Джет. – Неоткуда взяться в его голове кошмарной мысли, что Солнце больше его не любит. И никогда не любило. Никогда его не предавали, и сравнивать ему не с чем». Джет мог даже убедить себя, что так оно и есть, плюнув на чутье. «Когда не веришь глазам, не веришь голове – положись на сердце. Оно не видит, а чует, и оно, хвала Гаттаре, не ошибается», – говорила ему Адда.

– Я не знаю, кому верить. Это все… гатта, будь она неладна! – Джет выругался и устроился возле стены, сжался в комок, силясь сохранить остатки тепла. – Учти, ублюдок, еще час. Даже меньше! Потом я вытрясу тебя… оттуда, где ты есть.

ГЛАВА 5.

«Если убить жреца, его труп будет

славить Гаттару еще три дня».

Анекдот.

Почти через пять часов веки бастарда дрогнули. За это время вор успел пару раз задремать, десятки раз пережить заново события последних суток, вспомнить в подробностях всех девушек, общества которых бы он сейчас желал, что после гатты совершенно нормально, изучить лицо Лорда, точнее то, что он запомнил пока они были на свету, вдоль и поперек разглядеть его силуэт в неверной тьме, ибо больше здесь разглядывать было нечего. Не то чтобы Джет потерял счет времени или отказался от своих намерений. Минут через сорок, как и решил, он робко позвал бастарда. Потом позвал не робко, сопроводив воззвание руганью и пощечинами. Бесполезно. «А если он не сможет выйти сам? Что если он умрет?» Никто и никогда не умирал от гатты. Божественная благодать не убивает. При хорошем раскладе, человека без сознания приносят домой с площади, или оттуда, где бедолагу застал Гаттара и если есть, кому позвать жреца, чаще всего, жрец выводит заблудившегося обратно, в реальный мир. Или не выводит. Жрецы никому не отказывают, но они ли позволили заблудившемуся уйти или правда пришло его время – не проверить. Умирают люди от истощения и обезвоживания, уходят в сладких грезах, не жалея о тех, кто остался по эту сторону.

Сердце Гатты стучало все реже, а потом и вовсе утихло. Джет сидел рядом с бастардом в темноте подвала и утешал себя тем, что если тот умрет… То что? Он сможет бежать, не унося на душе груза вины? Что о выродке с голубой кровью никто не будет плакать? Его Резиденция арестована, и если бы не Джет, летел бы он сейчас в таких же вот наручниках на суд Императора, отвечать перед венценосным родителем за неведомые простому вору, наместнические грехи. Интересно, похож ли бастард на отца? Императора он видел только на гравюрах, и судить было сложно. Даже думать о нем как о чем-то отце странно. Или, если не похож, то на мать? Наверное, это была потрясающей красоты женщина. С чего бы ей позволили оставить ребенка, тем более мальчика? И что стало с ней самой? Ведь все знают, вельможи, вырастившие бастарда, ему не родственники. Джет вот точно знает, что у него отцовские губы и подбородок. Остальное, видимо, свое собственное. А знает ли бастард? И может так никогда и не узнать.

Поэтому, когда в его забытьи появился крохотный просвет, Джет сгреб его за воротник и начал трясти:

– Бастард! Открывай глаза, во имя Гаттары! Просыпайся!

– Оооооо… отвали от меня.

– Не вздумай снова уснуть, Лорд! Даже не надейся.

– Отстань… – простонал бастард, поднимая руки.

Джет не мешал ему приходить в себя, аккуратно держал на весу руку в лазерной петле. Забыл бастард о ней, что ли? Дернуть бы посильнее, чтобы мозги на место встали. Но, чтобы причинить боль человеку, выходящему из гатты, нужно быть совсем скотом. После благодатного сна мир и так холоден и бесприютен, собственное тело кажется чужим, неприветливым. Тот растер лицо, счистил подсохшие хлопья грязи с бровей и ресниц. Глубоко вдохнул и стал медленно, кряхтя и поминая всех небесных дев, потягиваться, вновь обретая руки и ноги. У вора даже суставы от зависти заныли. Он-то сидел скрючившись, да и сейчас Лорд вряд ли позволит ему такую роскошь, как размяться. И действительно, что ему до какого–то вора. Вора, укравшего у него родовые драгоценности и чип с информацией.

Чип.

Джет смотрел на продрогшего до костей бастарда и клял себя последними словами за идиотизм. Это ж надо было, просто сидеть рядом и пялиться, не предпринять вообще ничего. А теперь кто-то из них согреется в этой вот печи. «Слабак. Ты слабак, Джет. Распустил нюни, как девчонка. Чего ты ждал? Что Лорд улыбнется, скажет «А змей с ним, с чипом!» и отпустит тебя восвояси? Оружие! У него же в кармане СТРАЙКЕР. И деньги. И может, что-то еще, что ты имел полное право сделать своим, пока он спал. Это все… гатта. Это какой-то чертов гипноз, еще ни разу в жизни ты так не тормозил, недоумок! Он бы не выжил на Валдаре, если бы был соплежуем, будь он трижды императорская кровь. И ему, в отличие от тебя, золотая гатта мозг не выжгла. И что теперь делать?! Ничего. Сейчас он очухается и убьет тебя».

И внезапно Джет понял, что почти спокоен. Да, сбит с толку и раздосадован. Понимает, что и как сейчас должно произойти, но думает о неизбежном отстраненно, ни секунды не веря в то, что это случится. То, что будет через минуту, через час, казалось далеким и нереальным. Его реальность сузилась до единственного островка тепла в предутренней темноте. Бастард сидел, подтянув колени к подбородку и крепко обхватив их руками, так же, как сам Джет совсем недавно, в подвале Мясника. Будто забыл о наручнике. Или считал естественным, что вор сидит рядом на корточках и держит свою руку на весу, так, чтобы не причинять неудобства ему, бастарду. Лазер мягко светился, вырывая из темноты их скованные запястья. Наконец Лорд, видимо, понял, что пытаться согреться дело гиблое, и поднял голову.

– Как долго я спал, раб? – Голос его был тихим и сиплым, и напомнил вору хруст гравия. Джет бы принял его за шепот, если бы не знал, что голосовые связки им сковали не тьма и тишина, а холод и сырость. Они оба могут всерьез заболеть, если выберутся отсюда. Он приготовился услышать свой собственный голос, и не был разочарован, от бастарда он ушел недалеко.

– Часов пять, может, чуть больше. Скоро начнет светать.

– Несколько часов. Гаттара, я связался с дебилом. – Лорд снова спрятал лицо в сплетенных руках и на некоторое время замолчал. Джет тоже молчал, каким-то странным образом происходящее его устраивало. Даже нравилось. Все-таки не каждый день вот так запросто можно перекинуться словом с управляющим твоей планетой. Но… они что, так и будут сидеть?

– О чем думаешь, Лорд?

– Не твое дело. – Лорд помолчал еще немного, а потом Джет услышал звук, который вполне мог бы оказаться тихим смехом. И точно, услышав следующие после слова, вор по интонации понял, что бастард улыбается. – Значит, против дебила возражений нет? Или у тебя есть разумное объяснение тому, почему ты до сих пор здесь?

Что тут можно ответить? Упрекнуть Лорда в неблагодарности? Начать вопить «я – вор, а не убийца!», особенно после того, как они на пару угробили человека, и Джет, как ни крути, тоже в этом участвовал. К тому же, при бастарде еще и все добро его осталось. И по всему выходит, что даже вор из него так себе и оправдаться нечем. Джет сделал неопределенное движение головой, понимая, что приемыш Наместников его не увидит, и ответил:

– Нет объяснений.

– Ну, совсем глупое-то наверняка есть. Ты попытайся, раб, я тебе поверю.

– Ты чем-то недоволен, Лорд? – Джет вдруг почувствовал, что ему больше не страшно. Что ему все равно. Просто… просто как-то очень обидно будет умереть здесь, в грязи и плесени. Одно точно – лимит страха на сегодня он выбрал до дна и даже слегка захватил излишек.

Тот с кряхтением приподнялся и свободной рукой достал из кармана страйкер. Джет услышал тихое гудение, и в ту же секунду дуло коснулось его головы.

– Я более чем доволен.

– Взаимно! – Джет захихикал. Рассмеяться в голос не позволяло схваченное спазмом горло. Происходящее все больше напоминало фарс. Совершенно очевидно, что Лорд не хочет его убивать. Но при этом нет никаких сомнений в том, что он на это способен. Если бы у него не было плана, он бы не сбежал из-под стражи налегке, едва набросив куртку. А если план есть – чего он тут с ним сидит, нутро себе отмораживает? Объяснить себе это Джет не мог.

Интересно, может ли сам Лорд.

Бастард, резко выдохнув и пристроив руку с оружием на коленях, раздраженно произнес:

– Так. Живо рассказывай, какого гахая ты залез во Дворец. Ты слабоумный? Или не видел, что там все кишит стражей и жрецами? Советую отвечать честно, попытка у тебя только одна.

– Или что, бастард? Убьешь меня? Строишь тут из себя тирана, а ведь мы оба до сих пор живы… Ай! – Лорд всем корпусом развернулся к вору, занес над ним руку, сжимающую оружие, и не долго думая отвесил подзатыльник. Но, почуяв, что гроза миновала, Джет продолжил веселиться. Он не понимал, что происходит и чем это закончится, но, похоже, самое страшное, что могло с ним случиться этой ночью, уже произошло. – Полегче, мой Император! Гадить же где попало буду!

– Кончай ржать! Кстати про гадить…

– Чего?!

Джет прыснул, попытавшись сдержаться, но через мгновение он уже непотребно ржал, задыхаясь и всхлипывая. Бастард понял, что этот фонтан эмоций за две минуты не иссякнет. Положил руку в петле на пол и решил просто дождаться, пока Джета отпустит. Вор хохотал до тех пор, пока не заболели отбитые бандитами и Лордом ребра, пока не стало казаться, что дышит он не воздухом, а битым стеклом.

Парень перевел дыхание и сказал, едва различимым шепотом:

– Денег я должен, Лорд. Много и срочно. Мне дали рясу и план твоего дворца, рассказали про наблюдение. Прости, что напоминаю, но прислуга твоя, как только запахло паленым, разбежалась. Я должен был спокойно добраться до покоев твоих стариков, набить карманы цацками и выйти. Жрецом больше, жрецом меньше. Их там столько, никто бы и внимания не обратил. А там ты со своей девкой. Потом все и завертелось…

– Вот так легко? А ты уверен, что тебя не на смерть послали?

– Да какая теперь разница, бастард? Если бы не твоя музыкальная Софи, я шел бы совсем в другую сторону, вынес бы что велено и никто, никто кроме меня бы не знал. А мелочевки, что я по пути к покоям набрал, на оплату долга не хватит. Мясник меня уже с собаками ищет. Отпустили-то только, чтобы я сходил и вернулся.

– Значит, Мяснику должен?

– Тебе-то что? Можно подумать, ты знаешь, кто это такой.

– Можно подумать, что не знаю. Я, если ты забыл, твой Лорд.

Джет помнил. Только всегда думал, что… Лорды не должны вот так болтать с чернью. С уличными отбросами. Каждый раз, когда он дерзил бастарду, внутри у него все сжималось от осознания, что он и представить себе не мог всей власти, которой наделен этот человек. Он может порвать его на части голыми руками на глазах у городского судьи, а тот только подобострастно хихикнет и предложит бастарду тончайшую салфетку, чтобы тот вытер кровь. Да, Лорд в опале, но привычки – их так просто не забудешь.

– Много должен?

Джет сказал. Лорд присвистнул.

– Это недельная выручка с моего этажа Храмового Сектора, я должен был доставить, стража увязалась. Я скинул. Деньги на карте были.

– С какого ты этажа?

– С четвертого.

– Не высоко.

– Ну, извини! Не все живут во дворцах и спят на шелке в кружевах!

Бастард помолчал. Потом кашлянул и продолжил задавать вопросы:

– Где спрятал, помнишь?

– Помню, а толку. Там флаер чей-то стоял, я… в щель обшивки сунул. Не найти его теперь.

Светлело. Джет собрался с силами и глянул бастарду в глаза. Даже его самого, серые с зеленью, для их мира большая редкость, все больше карие у тех, кто здоров, или блекло серые с краснотой у глубинников. Сразу видно, ни сам сын Императора, ни его предки не вырождались здесь из поколения в поколение, не травились радиацией на Ордаре.

– Решай, Лорд. Или потроши меня уже, или отпусти. Мне хоть половину суммы достать еще нужно и отнести Мяснику, чтобы он не трогал… – вор осекся.

– Семью? – тут же навострил уши бастард. – У тебя есть семья? Это же здорово.

– Ничего не здорово. И вообще это не твое дело.

– Можешь считать, что мое. Я с собой прихватил кое-что, плюс твоя добыча. У хорошего перекупщика… ну, половину суммы собрать должны, это точно. Последний срок, как я понимаю, был вчера. Но если ты с ним свяжешься, он придержит своих головорезов. Нам нужно выиграть немного времени, потом разберемся. Я все решу.

Джет слушал его раскрыв рот и перестав воспринимать слышимое как реальность.

– Лорд? – немного помолчав, ошарашенный перспективами Джет, окликнул бастарда. Тот, крепко задумавшись, ушел в себя и, видимо, забыл о том, что казалось вору на данную минуту первостепенным. Он, наверняка, уже вынес свой вердикт о его, Джета, дальнейшей судьбе, но – какая мелочь! – просто забыл поделиться с ним своими соображениями. – Лорд, а… а чип-то тебе… как? Уже не нужен, что ли? Ты бы мне объяснил, а то я что-то не пойму тебя совсем. А?

Бастард закусил нижнюю губу и испытующе на него посмотрел.

– Нужен, раб. Еще как нужен. Но примерно так же, мне нужен… слуга. Расторопный и с мозгами. Кое-чем мне обязанный, и желательно такой, которому некуда больше идти. То есть, как я понимаю, твой случай. Значит так. Когда мы добудем вторую половину долга, семью твою в верхний город с Четвертого этажа перевезем, чтобы тебе спокойнее было. Ты оставишь их с деньгами и под небом. А сам отправишься со мной. Я сейчас в несколько затруднительном положении и не могу путешествовать один.

– Путешествовать? – только и смог выдавить из себя Джет.

– Рот закрой, – произнес Лорд почти ласково, но что-то в его тоне заставило Джета замереть и крепко сжать челюсти.

Тот смотрел ему прямо в душу, и на дне его прозрачных глаз мерцало жидкое золото его, Джета, гатты. Той самой, о которой он временно запретил себе думать – нечего есть, некуда бежать, не до нее, не до этой сладкой тайны сейчас. Но она не отпускала. Джет понимал, чувствовал каждым нервом, сквозь холод и безнадежность, что прямо в эту секунду что-то в его жизни меняется. Круто и бесповоротно. И он может паясничать, он все что угодно может, кроме одного – отказать.

– Слушай. Сейчас мы ждем, когда тебе приспичит. Потом с помощью печи… дезинфицируем чип. Здесь нет своего энергопитания, но большой заряд нам и не нужен, того, что есть, хватит.

Бастард небрежно бросил страйкер на покрытый грязью и комьями земли пол перед ними. Потом взял Джета за руку и крепко сжал холодную ладонь, подняв слабо светящуюся петлю наручника на уровень их глаз. Это походило на клятву. На странный ритуал. Джет был рад, что никто не узнает об этом. Потому что эти минуты только их, его и Лорда. Даже если его слова ложь, и, получив чип, бастард разобьет ему голову о каменную кладку, чтобы избавиться от свидетеля, умирая, он будет знать – это было.

– Я отвяжу тебя, – прошептал бастард. К чему напрягать связки, если вор и так само внимание? – Отвяжу, но не отпущу. Если ты меня предашь, я не стану тебя искать. И мстить не буду. Но до конца, до самой могилы каждый твой вдох, раб, будет горьким. Ты пойдешь со мной?

– Да, – выдохнул Джет немного быстрее, чем хотелось бы.

Ему стало неловко, вдруг Лорд решит, что он все жизнь только и ждал, как бы сделаться его слугой и подзатыльники от него получать, а теперь все его мечты сбылись? Но Лорд уже поднимался на ноги и тянул за собой. Бастард выпрямился, глянул на него снизу вверх, разжал пальцы, и вдруг вор почувствовал, что свободен. Он отступил на шаг и потянулся, едва сдержав стон блаженства. Как же мало нужно для счастья! Руки, ноги, шея, спина с поясницей… Ему казалось, что он не разминается, а рождается заново. Наверное, так должен чувствовать себя птенец, выбравшийся наконец-то из яйца. Когда он повернулся к Лорду, тот протянул ему оружие с открытой панелькой батареи и спросил:

– Я подожду снаружи. Сам дальше справишься?

Джет во все глаза разглядывал ожоги на правом запястье бастарда. У него на левом такие же. Треклятый наручник!

– Слушай, бастард, а как…

– Можешь называть меня Лорд. Как? Ну, полагаю, я вылезу, ты подсоединишь батарею к генератору, потом, я надеюсь, снимешь штаны. Дальше уж постарайся, сымпровизируй. Не хочу знать всех тонкостей. Если ты вылезешь, а меня нет, сиди и жди, я раздобуду флаер.

Видимо, загадка управления этим таинственным механизмом прямо сегодня не откроется.

– Да пошел ты, Лорд. Без тебя разберусь, вали отсюда.

Бастард развернулся к нему спиной и начал взбираться мокрой по насыпи обратно, к окну. Даже не поинтересовался дверью, значит, знал наверняка, что отпирается она только снаружи. Любопытно, откуда он вообще знает про печь? Что такое ему приходилось уничтожать, что довелось побывать даже тут? Что такое ценное или большое, Лорд не мог доверить никому, даже огню дворцового камина? Джету казалось, что его голова распухла от вопросов. Сочтет ли его новый хозяин нужным ответить ему хотя бы на половину из них? Сомнительно.

«Хозяин… Да какой из него хозяин!»

Раздался шорох и почти добравшийся до верха Лорд начал съезжать обратно, вместе со слоем влажного песка и мелких камней. И тут Джет сделал то, чего никак не ожидал от себя. Он понадежнее расставил ноги, напрягся и подставил раскрытую ладонь по рифленую подошву дорогого ботинка, уже почти оказавшегося на уровне его головы. Рывок, Джет с усилием выпрямил руку, Лорд зацепился пальцами за надежный край окна, подтянулся и исчез в светлом проеме. Не обернувшись, приняв его помощь, как должное.

Джет еще несколько секунд, улыбаясь, глядел наверх, потом занялся генератором и подумал: «Хозяин из него такой же, как из меня раб».

Примерно через полчаса Джет сидел на выдвижном столе и разглядывал информационный носитель, так тонко замаскированный под обычную монетку, что если бы он сам не видел, как бастард пишет на него рекодером, ни за что бы не поверил. Дорогая игрушка. Как и все у его чумазого Лорда. Кстати о Лорде, куда его унесло? Джету не здоровилось, сказались и побои, и лежание в луже под дождем, и ночь на камнях. Он пробовал выбраться сам и не сумел. Но чип пока у него, значит, если Лорда не схватили, он за ним вернется. Пока Джет ценен. Как все изменится, когда этот серебристый кругляш окажется в руках хозяина? Как минимум, нельзя сразу отдавать его, пусть сперва вытащит его отсюда.

Скоро в тишину пустыря вплелся новый звук. Это был не новый флаер, и он приближался.

ГЛАВА 6.

«Спи, мой малыш, мой цветочек, сокровище,

Путь ждет не близкий, не легки дороги.

Пусть обойдут тебя змеевы полчища.

Спи, мой сынок, на Владыки ладонях…»

Колыбельная песня, планета Иззор, эпоха Плача.

Пилот вошел в бывшую тюрьму. Судя по звукам шагов, дорогу он знал. Это доставило вору несколько неприятных минут размышлений о личности визитера. Джет, напрягшись, соскочил со стола и встал слева от двери. Теперь, кто бы это ни был – Лорд или человек Мясника, или страж – у него будет несколько секунд форы. Некто подошел к двери с той стороны, повозился с замком, не справился и очень знакомо пнул с досады дверь. Джет перевел дух и стал дожидаться у насыпи.

Шаги приблизились к окну, и сверху донеслось приглушенное «Эй, раб! Ты там живой?»

– Живой, – насколько мог громко ответил Джет. – Только самому мне не выбраться.

Не раздумывая, Лорд тут же распластался на земле, наполовину сунувшись в окно. Джет не заставил себя упрашивать, отошел на пару шагов, разогнавшись, насколько позволяла теснота, взбежал по оползающим песку и мелким камням. Он вцепился в протянутые ему руки, и Лорд вы тащил его наружу. Вытащил до обидного легко, одним, не слишком натужным рывком, как тряпочного. Вор лежал на покрытой влагой и грязью траве, и свет утреннего солнца, только в это время суток проникавший между башен, казался ему самым теплым, самым ласковым, что есть на белом свете. Даже эта жесткая трава казалась теплой. Горячей. А небо? Оно же прекрасно! Как часто за последние дни он мечтал еще хотя бы раз увидеть небо. Даже есть не хотелось, просто лежать и смотреть… Вот оно, еще не затянутое серо-коричневыми тучами, высокое, красивое…

Лорд поставил его на ноги, осмотрел критически и зачем-то сказал:

– Какой же ты тощий.

– Что, разонравился? Так купи себе другого раба из верхнего города, – заплетающимся языком огрызнулся Джет. – Может, это потому, что на этажи вместо нормальных продуктов возят синтезированные химические пайки и то, что не доели у вас, наверху? Ты не знал? А должен бы, ты же Лорд! Ты вот мне скажи, Лорд, почему ты такой гладкий и красивый, а я такой тощий и страшный?

Бастард заглянул вору в глаза, приложил ладонь к его лбу и озабоченно произнес:

– О… Потерпи, еще немного. Последний рывок, и станет легче, малыш.

«Какой я тебе малыш, недомерок!..» – хотел было огрызнуться Джет. Но сил было так мало, что имело смысл их поберечь. Двужильный, хотя, надо признать, несколько потрепанный, Лорд достал из кармана комм, такой же старый и примитивный, как и флаер, который он угнал. Сам набрал код и продолжил:

– Еще чуть-чуть, и сможешь отдохнуть, обещаю. Сосредоточься. Как тебя зовут?

– Джет Хорроу.

– Отлично. Джет, тебе нужно, необходимо, прямо сейчас поговорить с Мясником. Скажи, что был ранен, что попал в переплет. Ври, обещай что хочешь, но пусть он не трогает семью – деньги, первая половина будет на днях, не сегодня так завтра. Нам бы выгадать немого времени, и все будет хорошо. Готов? – Джет шмыгнул носом и кивнул. Лорд протянул ему комм. – Молодец, сигнал пошел. Давай.

Пару минут Джет вслушивался в неприятный сигнал вызова. Он с усилием прочистил горло, чтобы во время разговора не сорваться на сип и свист. Потом раздался щелчок. На той стороне заскрипел пропитый голос Мясника:

– Это кто же такой дерзкий, мало того, что знает мой личный код, так еще и будит меня в такую рань…

– Давно день, Мясник, все порядочные люди уже на работе. Это Джет.

Голос звучал почти ровно, вор поздравил себя с маленькой победой.

– А, возращение блудного сына! Рад, что ты объявился. Я слышал, во Дворце было шумно. К тетке твоей вчера заходил, так она просто извелась вся, почти неделю дома не появляешься. Поберег бы старушку, парень, нельзя ей волноваться.

Фальшивое участие Мясника напугало Джета сильнее, чем смогли бы прямые угрозы. Безнадежность жестоко, на зависть ночному холоду, стиснула сердце, вор вдруг отчетливо осознал, что денег нет, и взяться им неоткуда. Да он не слугой к беглому бастарду наниматься сейчас должен, а на органы себя продавать, чтобы выручить нужную сумму. И желательно в розницу, так больше выйдет. Лорд ободряюще кивнул ему и поднял вверх кулаки с отставленными большими пальцами. Дальше Джет говорил, впившись глазами в его лицо, будто тот и в правду мог помочь.

– Меня зову Джет! – Вор отдышался после атаки и продолжил спокойнее: – Во дворце и правда было шумно, я поймал пару зарядов, отлеживаюсь. Как только в себя пришел, сразу с тобой связался. Не трогай ее, Мясник, деньги будут.

– Когда?

– Половина будет на днях, завтра или послезавтра. Вторая чуть позже, уже знаю, где взять. Не могу я сейчас прийти, Мясник, ноги не несут. Не трогай ее. И не ходи, не пугай своей пьяной рожей.

– Будут деньги, говоришь? А может, давай я сам к тебе подлечу, раз не можется тебе?

– А давай. Только я адреса не знаю, так ты же меня по сигналу уже отследил. Жду. И не трогай ее. Мы договорились?

Связь прервалась. Лорд забрал у него комм и зашвырнул его в подвальное окно, оттуда донесся звук удара и грустный дребезг падающих обломков. Потом он повел Джета к флаеру, придерживая, как раненого. Усадил в пассажирское кресло, обошел аппарат кругом и резво запрыгнул на место пилота. Опустил купол, поколдовал, склонившись, над висящими из передней панели проводами, и флаер послушно загудел. Не набирая большую скорость, они плыли совсем низко, задворками, по явно известному маршруту. Лорд вел так уверенно, будто катался тут каждый день и если даже заметил, как вор расклеился, то виду не подавал. Джет смотрел в свое окно и старался не очень заметно вытирать слезы. Бороться одновременно и со слабостью, и с ними оказалось выше его сил. Разом навалилось все: и усталость, и страх, и болезнь, и… трудно сказать, что еще. Наверное, то, что не было в двадцатилетней жизни Джета такого, чтобы когда приходилось туго, можно бы было на кого-то опереться. С шести лет, когда умерли родители, да и можно ли было положиться на них? Он не помнил. А сейчас в его жизнь врывается бастард и говорит: «Я все решу». И Джет поверил. Поверил, всем существом. Потому что больше некому и не во что, потому что иначе…

Кстати о Лорде, он ведь кое-что ему должен. Немного успокоившись, Джет достал из кармана чип и принялся его разглядывать. Лорд заметил и, подобрав с пола клочок бумаги, расправил его на колене одной рукой. Расправил и протянул Джету. Вор ясно ощущал нежелание отпрыска императорского рода прикасаться к вещице, которая проделала многотрудный путь через весь его кишечник, но медлил. А потом щелчком подбросил носитель в воздух. Как и ожидалось, бастард уронил бумажонку и на лету подхватил блеснувший благородным серебром кругляш. Прицокнул языком, качая головой, спрятал его во внутренний карман куртки и застегнул замок. Глядя на дорогу, Джет попробовал начать разговор:

– Хорошая реакция.

Бастард усмехнулся и помедлил, будто раздумывая, стоит ли отвечать.

– Да, говнюк, не жалуюсь.

– И круто ты завел эту колымагу. Такому на фехтовании или на танцах учат? – Бастард не снизошел до ответа. – Куда мы летим?

– На рабский рынок.– Лорд, чуть накренив флаер, вписался между двумя грузовозами на спущенных воздушных подушках и припарковался у ничем не примечательного дома. Он был невысоким и узким, как будто зажатым между соседними строениями. – В армии такому учат. Куплю себе нового раба, из Верхнего Города. А тебя продам и позавтракаю нормально. Если денег хватит.

– Очень смешно.

– Да брось. Немного-то смешно.

Он вышел из флаера и помог Джету выбраться. Двигался вор вяло и неловко, тепло и относительная безопасность разморили парня, и он чувствовал, что отключается. Бастард, следя, чтобы тот не упал, запнувшись о собственные ноги, оглядел пустую улицу и втолкнул его в незапертую дверь. Внутри оказалось темно. Не успели глаза Джета привыкнуть, как Лорд распахнул новую дверь, поменьше, и за рукав втянул его в маленькую комнатку. Единственное окошко освещало ее слабо, но разглядывать было особо нечего: пыльный пол, серые стены, не слишком широкая кровать и табурет.

– Раздевайся и ложись, живо, – велел бастард и вышел.

Через минуту он вернулся, поставил на табурет невесть где раздобытый стакан с водой и высыпал из кулака горсть разноцветных таблеток. Затем деловито разломил каждую пополам и стал раскладывать на две одинаковые кучки. Не обратил ни малейшего внимания на то, что слуга не двинулся с места. Джет отрешенно наблюдал за своим таким быстрым, возмутительно бодрым спутником. Он посмотрел на крепкую спину Лорда, потом на таблетки, потом на кровать и, ужаснувшись собственной беспомощности, хотел спросить «А это еще зачем?», но выдал:

– Лорд, ты не пойми меня не правильно, но я девчонок люблю.

Бастард в два приема проглотил одну разноцветную пригоршню, и запил ее водой. Вторую сгреб на ладонь и всыпал Джету в рот. Подал стакан и начал, не слишком церемонясь, раздевать его, приговаривая:

– Гора с плеч. Как я тебя понимаю. К ночи будут тебе девчонки, а пока терпи, ты же мужчина. Неприятно будет, зато действенно. Меня парни на Валдаре научили, вроде экспресс–метода. Некогда нам разлеживаться, даже суток нет. К вечеру должны быть бодрыми, как алладаев хвост… или хрен. Это где как говорят.

Вещи Джета полетели на пол. Он забился под тонкое одеяло и вжался спиной в стену. Суставы заболели сразу, все до единого. Огнем горели кости, даже корни волос. Уже проваливаясь в забытье, он подумал, что это и есть та шальная смерть, которой его пугала всезнающая тетка. О том, что рядом будет лежать мужик, одетый в смердящий подворотнями шелк, только скинувший ботинки, она умолчала. «Как же там было холодно…» – прошептал Лорд и закрыл глаза.

Пустыня была так велика, что казалось, будто это не песок, а раскаленное добела небо сгустилось под ногами. Джет ни разу не был в пустыне, но из краткого образовательного курса помнил, что такие места на планете есть, и ждать от них хорошего не приходится. Горло пересохло и, похоже, покрылось трещинами. Джет шел вперед, и ему было страшно. Не за себя. Впереди, шагах в десяти, шел бастард. Он что-то бормотал и время от времени пытался закрыть голову руками, будто защищался от нападения невидимых птиц. Когда вор собрался догнать Лорда, белый, горячий песок, раньше просто лезший под одежду и скрипевший на зубах, начал обхватывать его щиколотки. Джет было притормозил, но увидел, как Лорд проваливается в белую топь уже по колено, с трудом освобождает ноги для нового шага и тонет вновь. Каждый метр пути давался ему с неимоверным трудом. Джет побежал. Он не знал, почему, но чувствовал, тем самым не рассуждающим нутром, что так надо, так правильно. Попытался крикнуть, издал обожженным горлом сухой скрип. Но Лорд услышал. Увязая почти по пояс, он повернулся к вору – на лице бастарда был ужас.

«Не надо. Умоляю, пожалуйста, не делайте этого. Не надо!»

От этого шепота волосы у Джета на затылке встали дыбом, он собрал все силы и прыгнул навстречу. В голове пронеслась оторопелая мысль: «Чего никогда в себе не замечал – это собачьей преданности».

И тут-то пустыня показала свое истинное лицо – стало понятно, она не отдаст Лорда живым. Шелест песка превратился в гул растревоженного улья, вокруг барахтающегося человека поднималась, закручивая края, воронка. Она стремительно увеличивалась, засасывая, проталкивая бастарда в свою шелестящую глубь. Джет побежал вниз, упал, катился кубарем по осыпающемуся склону и понимал – ему не победить пустыню, он не успевает, просто не успевает. Да и как воевать, когда не с кем?

Казалось, кто-то, забавляясь, решил вдавить выбивающегося из сил бастарда вершиной незримой перевернутой горы глубоко, до самого ядра планеты. Джету не победить. Ему и не нужно, ему бы только дотянуться, и этого будет достаточно. Он успевает в последнюю секунду, мертвой хваткой вцепившись Лорду в воротник, и на несколько секунд удерживает его на поверхности. В огромных, прозрачных глазах тонущего кромешный ужас. И в миг, когда его русую макушку заволакивает песком, чувствуя, как там, под толщей он бьется всем телом, каждой клеткой сражаясь за жизнь, Джет понял, что не отпустит. Он расслабляет онемевшие от усилия плечи и разрешает неизбежному случиться. Неодолимая сила затягивает в песок его кисти, локти… плечи… Вор втягивает побольше обжигающего воздуха и позволяет песку поглотить себя. Теперь им нечем дышать. Вместе.

Нечем дышать. Джет с трудом разлепляет горячие веки по постепенно до него доходит, что на его лице что-то лежит. Это… рука? Это всего лишь ладонь бастарда. Он спит, разбросав конечности, и храпит так, что сотрясаются стены. Джет с трудом, под воглым от пота одеялом, поворачивается к нему спиной и…

Они продолжают падать. Вокруг уже нет песка, а только звезды. Великий космос, сколько звезд. Они падают, а точнее Лорда тянет вниз, да так, будто его ноги привязаны к истребителю. А Джета тащит за ним, и от скорости свистит в ушах. Бастард опустил руки. Он просто смотрит на Джета, рассеянно и долго скользит взглядом, так смотрят прощаясь. А звезд становится все больше, их свет почти ослепляет, и тут Джет понимает, медленно, но неотвратимо.

Лучше поздно, чем никогда. Его накрывает откровением, и откуда-то берутся силы на рвущее жилы усилие. Он дотягивается до уха закрывшего глаза бастарда, чтобы сказать. Сказать, потому что вокруг не космос, и это меняет все. И пустыни не было. С самого начала это…

Джет взмахнул руками и проснулся от боли. Первая лежала на свободной половине кровати, а левую он зашиб о стену. Джет поднялся на локтях и увидел пустую комнату. Ни обуви у постели, ни его вещей у порога. И он завопил так, что казалось, разорвутся легкие:

– ЛОРД!!!

Послышался торопливый топот, бастард вбежал в комнату, дал Джету напиться и уложил его обратно, головой на тонкую колючую подушку. Но он был жив. Он здесь. И Джет ему обязательно расскажет, успокоит, он должен понять, потому что это важно. Это единственное, что имеет значение. Правы жрецы, нет ничего под небом, кроме…

Гатта. Многоликая, прекрасная и беспощадная. Золотая пыль вокруг танцует и пульсирует. Они внутри Солнца. Джет шепчет: «Доверься мне. Ничего не бойся, я знаю, что делать. Я тебя найду и выведу» и смотрит бастарду в глаза, в них вспыхивают, переливаясь, золотые искры. Его лицо так близко, что если бы вор не был на сто процентов уверен, что это не правда, он бы шарахнулся, как от огня. Но в реальности они проходят лечение по валдарскому ускоренному методу в клетушке с почасовой оплатой. А значит – можно. У Лорда на лице, под легким загаром веснушки. Они светлые, и их столько, что бессмысленно считать. Он улыбается Джету, и на того нападает страх – он не может. Не в состоянии он его отпустить. И удержать не в состоянии, а значит, ему не придется приносить гатте эту жертву. Достаточно смириться с ее неизбежностью, и это случится само, без его участия. Лорд улыбается ему, открыто и доверчиво. Так улыбнулся бы малыш на портрете, если бы у него забрали форму со шлемом и позвали играть. И вдруг начинает меняться. Растворяться, исходить на сияние и золотую пыль. Джет закрыл глаза только тогда, когда воротник армейской куртки растаял в онемевших кулаках, обдав их на прощание волной тепла.

Что ж, нельзя найти того, кого не потерял.

Он глубоко вдохнул, неведомо чему ухмыльнулся, закрыл глаза и постарался сосредоточиться. Не зная, что именно будет сейчас делать, Джет готовился целиком положиться на чутье. Ну, и конечно, здорово, что это не настоящая гатта, а всего лишь сон.

«Я не знаю, где ты, Лорд. Не знаю, что за сила притащило нас сюда и зачем. Я даже уверен – то, что я сейчас сделаю, тебе не понравится. Но я забираю тебя домой».

В золотой тишине начал зарождаться странный звук. Сперва Джет решил, что это просто шум, но потом расслышал во все усиливающимся монолитном гудении голоса. Тысячи голосов на все лады повторяли имя. Одно и то же. По Солнцу пошла дрожь. Джет чувствовал ее, как внезапный озноб, как собственную боль. Он открыл глаза и увидел, что у казавшегося бесконечным переливчатого сияния наметилась граница. Словно рой насекомых, тьма подбиралась к нему, сжимая кольцо. Голоса становились все громче. Джет понял, что это тьма завывает, кричит, смеется, стонет, шепчет имя, и Солнце в плену этих голосов, потому что… оно должно сиять. Обязано. Но тьма не учла одного – у Джета другие планы, и этим бормотанием его не напугать. Он не уйдет, пока не исполнит задуманное. Вор зло ощерился, вытянул перед собой руки и без удивления, будто знал, что так будет, наблюдал, как свет над его ладонями сворачивается в тугой, ослепительно белый шар. Тьма взвыла, ударила по барабанным перепонкам. «А вот вам всем, – подумал Джет. – Выкусите. Мы уходим, всем пока». Он одними губами прошептал сотрясавшее всю вселенную имя и вобрал в себя средоточие света. Тьма атаковала и не оставила бы от вора, похитившего ее сокровище, ни атома, но…

Джет открыл глаза и уставился в потолок. Какое-то упоительное мгновение он помнил свой сон, во всех подробностях, оттенках и ощущениях. Но вот он моргнул и… имя ускользнуло. Вот он помнил, а потом раз – и нет его, как не было. Джет не успел подосадовать, как заметил, что не один. Лорд сидел на краю кровати и смотрел на него, скалясь. Джет, глядя на самодовольную ухмылку хозяина, решил сохранить остатки достоинства и не развлекать бастарда идиотскими вопросами.

– Слушай, Лорд, я тут подумал, я ведь даже как зовут тебя, не знаю.

Улыбка слиняла с лица бастарда. Он разочарованно отвернулся, потом встал и подошел к окну.

– Молитвами меня зовут. И снисхожу я только до самых везучих, так что гордись, раб. Повезло тебе. – Выдержав эффектную паузу, не дождавшись от поздоровевшего, упрямого слуги вопроса об исчезнувших вещах, осведомился: – Есть хочешь?

Джет, будто сию секунду очнувшись, вдруг ощутил, что еще немного, и желудок начнет переваривать сам себя. Давненько он не был таким голодным, да и, что говорить, последние несколько дней некогда особо ему было обращать на это внимание. А еще по комнате разливался запах. Нет, не так: ЗАПАХ. Так могла пахнуть не просто еда, не то бесцветное и безвкусное месиво, которое возят на нижние этажи. Такие ароматы струятся из плотно закрытых окон кухонь богатых домов верхнего Ондари, хозяева которых могут позволить себе натуральные мясо и овощи. И чувствовать его здесь было так же странно, как если бы в подвале Крепости вдруг запахло фиалками. Лорд отошел от окна и осторожно протянул Джету небольшой контейнер. Судя по распределению веса, в нем было что-то жидкое.

– Осторожно, он открыт, – предупредил бастард и протянул вору ложку, но тот не обратил внимания.

Джет снял крышку и смотрел на содержимое, как на чудо Гаттары. Мясной бульон, густой и прозрачный, с янтарными блестками жира, со свежей, настоящей зеленью и кусками отварного мяса примерно на треть контейнера. От запаха рот наполнился слюной, руки задрожали; он не вдыхал, впитывал этот аромат, как что-то неземное. Если бы кто-то недальновидный решил бы выхватить из его рук это чудо – Джет бы его ударил. Но тут же, жестоко и внезапно, его захлестнула злость, такая же жестокая и не рассуждающая, каким был голод.

Он аккуратно поставил угощение себе на прикрытые одеялом колени, поджал губы и отвернулся к стене. Пальцы словно судорогой свело, ему захотелось швырнуть этот щедрый подарок Лорду в лицо и смотреть, как по холеной роже пойдут ожоговые пузыри. За то, что самый родной, единственный оставшийся в живых член его семьи сейчас в опасности, а тому приспичило сорить деньгами. И за унижение, которое вор сейчас почувствовал, острое и горькое. Не может он выпустить из рук этот гахаев суп. Он никогда ничего подобного не ел, пусть для дома Наместников это тысячу раз норма. Лорд присел на край кровати и озадаченно спросил:

– Что не так?

– Слишком дорого для раба, Лорд, – выдавил сквозь стиснутые зубы Джет и мужественно попытался отодвинуть от себя пищу. Его остановила прилетевшая прямо в контейнер и звякнувшая об стенки ложка.

– Жри, с-с-с…! – В голосе бастарда были сталь и лед, и совсем не осталось человека.

Джет живо представил, как тот командует расстрелами мятежников Валдара. Одеревеневшей рукой он поднял ложку, зачерпнул и стал есть. Еда была восхитительна, а он думал о том, как быстро его бастард из чуть высокомерного приятеля превращается в имперского палача, которому невозможно не подчиняться. О том, что он его совсем не знает, а теперь еще и боится. Джет зависел от него, как от самого Гаттары, поверил в походя брошенные слова о том, что бастард поможет ему выкрутиться. И с чего он взял, что та зеленая петля дала ему какое-то право вести себя с Лордом, как с ровней?

– Гордый, да? Го-ордый… Много ты навоюешь одной гордостью? Чем ты поможешь семье, если склеишь ласты? – тон вновь… ну, не потеплел, но провалиться до ядра планеты больше не хотелось.

– Да, мой Лорд.

Когда он доел, бастард забрал опустевшую емкость и поставил на пол. Некоторое время сидел молча. Джет заговорил первым, не глядя на хозяина:

– Лечение пошло на пользу, я благодарен, Лорд. С вашего разрешения, я бы оделся.

– Не так быстро, – холодно произнес бастард, глядя в стену. – Расскажи мне вот о чем. Я пробыл в гатте около пяти часов. Примерно столько она и длилась. Сколько был в отключке ты?

– Я очнулся незадолго до вас, Лорд.

Хозяин подцепил его пальцами за подбородок и поднял лицо, но Джет не смог посмотреть ему в глаза. Прав бастард, так ему, рабу, и надо.

– Ты дурачка-то из меня не делай. Не смей мне врать. Ни сейчас, ни потом. Никогда, ты понял меня? В глаза смотри.

Джет чувствовал его превосходство на животном уровне, и простое это дело – поднять глаза – потребовало от него усилий. Он хотел, чтобы Лорд отпустил его, чтобы эта демонстрация силы кончилась, и уже не важно, чем. Он сам придумал себе, что великодушный хозяин подобрал его и для чего-то о нем заботится. О сапогах своих он тоже заботится, сам, потому что рядом нет слуги, отвечающего за состояние его обуви. Какой же ты фантазер, Джет. Какой же ты придурок. На него снова накатила злость, потому что бастард… обманул его.

Императорский ублюдок выпустил его подбородок и повторил вопрос. Джет ответил:

– Четыре часа с небольшим, не помню!

– Опять врешь, – Лорд сбавил обороты и заговорил спокойнее, будто уговаривая вора, – а мне нужна правда. Гаттара хранит покорных. Целый город, тысячи людей входят в гатту и часами спят вповалку прямо на площади. На голых камнях, зимой и летом, и никто лишнего раза не чихает. Гатта защищает их. А ты… ты мерз и голодал, тебя били, но ты выдержал, а после ночи в подвале, после гатты, ты вдруг у меня на руках чуть не сгорел заживо. Ты не был в гатте? Совсем? Джет, ответь мне, это очень важно!

– Я был, – вор буквально выталкивал из себя слова, ненавидя Лорда, за то, что тот снова как будто свой. Добренький, клещами вытягивает из него тайну, которую Джет никому и никогда не рассказывал. – Был и выпал, минут через пятнадцать-двадцать. И не смог вернуться. Хотел… и не смог.

– То есть… – Лорд был поражен и не стал этого скрывать. Он снова пытался поймать взгляд Джета и понизил голос почти до шепота: – Правильно ли я тебя понял: ты можешь выходить из гатты по собственному желанию, когда в голову взбредет? Более того, иногда ты можешь, если захочешь, в нее вернуться?

– Да, мой Лорд.

– С ума сойти… – протянул бастард и на несколько минут ушел в себя.

– Лорд, с вашего разрешения я бы оделся.

– Вещи еще мокрые, сохнут на заднем дворе, – устало сказал бастард. – Еда была бесплатной, это подарок от моей… давней приятельницы. Ее городской дом неподалеку, я заскочил наудачу, пока ты спал. Отдал ей все драгоценности и свое золото. Она обещала найти перекупщика, который разбирается в родовых реликвиях и не зажмет цену. Он не знает нас – мы не знаем его. Как стемнеет, доберемся до нее и получим деньги. Ты сможешь вернуть половину долга уже этой ночью.

Отвернулся, легко поднялся на ноги и покинул комнату, ставя точку на разговоре. Нет, Джет придумал бы, что спросить. Просто уже понял: Лорд отвечает тогда, когда видит необходимость. И еще – верить ему все-таки нельзя, но ведь больше некому, и углубляться в эти сложности не было никакого желания. Он труп, если не найдет деньги. А пока у него есть шанс.

Джет поднялся, и выглянул в окно, выходившее на дворик-колодец, маленький и грязный. В густой сети бельевых веревок на ветру раскачивались их вещи. Ежась от холода, его Лорд ощупал свои, с недовольным видом натянул тонкую, уже не белоснежную, к тому же, судя по гримасе, и еще влажную рубашку и вернулся в дом. Джет снова нырнул под одеяло и свернулся плотным клубком. Обида в его душе сражалась со стыдом, и явно сдавала позиции. У него наконец-то ничего не болело, а живот разве что не мурлыкал от сытости.

Когда Лорд вернулся, Джет крепко спал.

ГЛАВА 7.

«…требовали ответов на свои вопросы.

В любом другом месте, я бы счел подобное рвение похвальным.

На рынке, к примеру. Назначить дисциплинарное взыскание.

\До Посвящения от этих щенков столько шума».

Из служебной переписки, жреческое отделение Прайма.

Сперва жрец думал, что у него есть несколько дней или хотя бы часов. Исчезновение Лорда стало не просто неожиданностью, оно взорвалось в сознании Петера, подобно ядерной бомбе, которой так боялись древние. Потому что этого не могло быть. Только не с покорным, как жертва на алтаре, лояльным Храму юным Лордом Ордарским.

Петеру было около шестидесяти, и жизни, в которой он не был жрецом, он не помнил. «Нет ничего под небом, кроме дара Гаттары» – эти слова не были для него пустым звуком; после посвящения он вычеркнул из памяти все, что было прежде. Сан этого не требовал, но… что говорить. Не понять этого не посвященным.

Петер очень гордился, когда из всех претендентов именно его приставили к молодому Лорду. Не за то, что он был самым верным – вы их видели, неверных жрецов? Не за то, что обладал легендарной силой отвергнуть дар гатты и мог охранять доверенного Ордарскому жреческому подразделению Праймом жизнь и здоровье императорского отпрыска, пока тот находится в божественном сне. За то, что Петер не терял головы. Это помогало во многом, в частности, помогло не привязаться к благородному, достойному во всех отношениях ребенку, юноше, мужчине. Души лучших изначально принадлежат Гаттаре, и нет смысла даже начинать относиться к ему подобным, как к живым людям. От подобной симпатии до опасной ереси рукой подать. Петер помнил Лорда младенцем, хоть и не был его духовником. Его делом было не пестовать бастарда, а сохранить, проследить за тем, чтобы дух его не заблудился на тропах божественных и оставался в теле бренном, пока не войдет в полную силу. Нет в этом ничего страшного или бесчеловечного, у каждого своя судьба и свой срок. Свой долг.

Молодой Лорд Ордарский знал это, многим бы у него поучиться. Он, Петер, был на сто процентов уверен, что передача арестанта пройдет гладко. Огромный, способный вместить в себя половину населения их планеты, космический крейсер дальнего следования «Закон Прайма» уже вышел на их орбиту, и эта рыжая ведьма предлагала явиться за бастардом лично. Во избежание, так сказать. Петер отказался. Провал операции целиком и полностью его вина, ибо без дополнительной охраны они остались по его, Петера, настоянию. Он позволил себе думать, что знает бастарда достаточно хорошо. Ему показалось, что он, Петер, может себе позволить последний, почти дружеский прощальный жест – не унижать Лорда слежкой и лишним наблюдением. Ни незаметных маячков на одежде, ни специальной сыворотки вводимой внутривенно, ничего.

– Расслабились мы… – вытолкнул Петер сквозь зубы, с опаской глядя на небо.

Конечно, расслабились. Бастард никогда не питал иллюзий по поводу своего будущего. Создавалось впечатление, будто этот парень сам мечтает обогатить Храм своим родовым имуществом и поскорее покинуть планету. Никаких сюрпризов не ожидалось. И тут появляется этот мальчишка. Впадает в транс перед семейным портретом Наместников («Этот юноша мой фаворит, и он любит живопись». Ищите дурака, который бы в это поверил, да с его ботинками он и слова «живопись» знать не должен!), как по пеленгу, будто уже бывал там раньше, добирается до покоев Лорда, в которых тот прощался с родным Ордаром в обществе вина и девушки. И в предсказуемого, как инструкция по вождению кара, молодого Лорда будто вселяется стая пьяных гахаев. Анализ показал, что заранее приготовленного плана побега у него не было. Дикая, животная спонтанность.

«Это игра, идиоты. Только с Лордом играть скучно, он у нас такой скорострел», – припомнил Петер и досадливо поморщился. Этот мальчишка с самой первой минуты просто издевался над ними. Как дерзко он вел себя с самим Лордом. Может, и правда… фаворит. Красавицу Софи он оставил на допросы и смерть, не задумываясь. Валдарская закалка, их Лорд настоящий офицер. Вот только хорошие солдаты не плюют на приказы ради «фаворитов». А в кабине того злосчастного грузовоза, когда они прорывались через защитное поле, их было двое. И не было заметно, что этот вор, этот проходимец в рясе играл в побеге сколько-нибудь важную роль. Хотя детонатор без бомбы тоже сам по себе никчемная железка.

Оказалось, что времени нет ни секунды. Прилетевшая с Прайма бестия словно предвидела провал. Ее катер вошел в атмосферу сразу же, как только выходящий из гатты Ордар стал безопасен для посадки. Чтобы хоть как-то прикрыть позор неудачи, Петер приказал к прибытию жрицы вытащить, выцедить, выбить всю информацию, которую можно было получить от Софи, наложницы Лорда. И тут Петер снова промахнулся. Это и ошибкой-то назвать нельзя – он упомянул о визите сестры Данаи в присутствии стражей. Кто мог предположить, что этим дуболомам известно, кто она такая? Известно, чем им, упустившим Лорда, грозит ее общество? Никто. И поэтому, когда ему сообщили, что Софи скончалась под пытками, его страх прошел. Нет, перед смертью она не сказала многого, ничего такого, чего бы не знал сам Петер.

Их Лорд оказался вовсе не так прост, и девчонка, последние полтора месяца почти не покидавшая его спальню, знала о нем только то, что положено знать наложнице. Страх имеет власть над человеком, лишь пока в нем живет надежда.

Петер стоял у входа в разоренную, пустую, как бездыханное тело, Резиденцию Наместников и ждал своей участи. За его спиной выстроилось сорок восемь человек в черном: включая его, девятнадцать жрецов и стражи, свидетели отчаянного, страшного прорыва арестанта через оцепление. Все, кто мог знать хоть что-то. Тем злополучный вечером народу в Резиденции было гораздо больше, но Петер надеялся отделаться малой кровью. Если слухи о правой руке Верховного, самой преданной и беспощадной его приспешнице верны, их гибель не убережет остальных. Но попытаться стоило. Возможно, стражи и проявят себя не лучшим образом, но стыдиться за своих ему не придется. Жрец и трусость понятия несовместимые.

Даная выслушала его доклад и о побеге Лорда Ордарского, и о гибели ценного свидетеля непроницаемо спокойно. Она была уже в нескольких часах полета от Ондари, суетиться не было смысла. Наказания не избежать никому.

Петер услышал удивленные возгласы и обернулся. Жрецы, не ломая строя, смотрели перед собой, но люди градоправителя показывали пальцами в небо, разглядывая что-то. Петер поднял глаза. Отражая стальными боками скупое солнце, из землистого цвета облаков появился и стал снижаться по широкой дуге темно-серый, похожий на иглу одноместный флаер. Следом за ним возникли и повторили маневр девять покрупнее. Все верно, катеру в черте города сесть негде. Одноместник приземлился первым. Петер подтянулся и едва удержался от того, чтобы по привычке отдать честь появившейся из флаера фигуре.

Сестра Даная оказалась высокой и стройной, издалека ей можно было дать не больше тридцати. Она выбралась из флаера и, не обращая внимания на приветствие стражей, направилась прямо к нему, Петеру. Одета она была в обычную для своего сана рясу, однако, когда холодный ветер распахнул полы одеяния, под ним оказалась имперская военная форма. Она смотрела жрецу прямо в глаза, и ему казалось, что сама тьма глядит ему в душу. Тьма глубинная и ненасытная, полюсов такой мощи Петер еще не встречал. На что же способен сам Верховный, раз его правая рука может выпить до дна весь их Храм, до последнего писаря? Жрица подошла к нему и некоторое время продолжала молча вглядываться в лицо. Петеру стало холодно. Внешне сестра Даная оказалась моложе, чем рассказывали, но никто не говорил ему, что она напоминает дроида. Хрупкую бездушную оболочку с миловидным лицом и длинными, отливающими медью волосами. Первородная, видавшая самого Гаттару тьма скалилась из карих глаз, которые могли бы принадлежать столетней старухе. Жрица глубоко вздохнула и произнесла полным презрения голосом:

– Ну и помойка этот ваш Ордар.

Обогнула растерявшегося Петера и пошла в направлении Дворца. Прибывшие с ней жрецы успели выгрузиться из транспорта и последовали за ней, построившись в две шеренги. Строй встречающих разомкнулся, пропуская процессию.

«Ты все еще жив, Петер. Вспомни о своих обязанностях», – твердо сказал себе жрец и догнал женщину. Не оборачиваясь, она произнесла:

– Мне нужно осмотреть помещение, где его видели в последний раз. Приговоренные должны следовать за нами.

– Слушаюсь, леди Даная, – коротко поклонился Петер и отдал распоряжение, поднеся ко рту маленький ком. За спиной послышался дробный топот догоняющих. «Приговоренные, – повторил про себя жрец, привыкая к слову. – Значит, у нас ни единого шанса».

– Сестра Даная, – холодно поправила она. – Все мы братья и сестры, дети Гаттары. Где девчонка?

– В покоях Лорда. Допрос проводили там.

– И ни о чем, кроме потайного хода, она не знала?

– Нет, ни о чем.

«Ее совершенно не волнует, где казнить почти пятьдесят человек. И убьет она нас, скорее всего, лично. Потому ее сопровождение и похоже на роботов, которые не то что шагают – дышат в такт. Не сравнить с нами, жалким, потным от страха стадом. Если бы Верховному понадобился императорский трон, один взвод жрецов с Прайма отправил бы к праотцам половину нашей армии, а вторая половина сдалась бы сама». Они миновали сад и вошли во Дворец. Петер показывал дорогу и ощущал противоестественную гордость за своего палача. Даная происходила из знатного, древнего рода – чтобы понять это, достаточно было одного взгляда на то, как она держит себя. В жречестве нет места подковерным интригам, борьбе за власть или богатство, если Верховный сделал эту девочку, своим доверенным лицом, значит она того стоит.

Когда они добрались до покоев Наместников, жрица едва заметно качнула головой, и ее сопровождение замерло, оставшись в просторном зале перед спальней. Приговоренные, натыкаясь друг на друга, остановились рядом. Никакого отдельного распоряжения Петер не получил, а потому проследовал за Данаей в высокие белые двери.

Не обратив ни малейшего внимания на окровавленное тело на постели, посланница Верховного медленно начала обходить комнату по периметру. Петер замер у порога. Ни отсутствующее выражение лица, ни внешняя незаинтересованность жрицы не вводили его в заблуждение. Даная не изучала – она сканировала помещение, всем своим существом вгрызаясь в малейшие следы прежнего хозяина. Скользила взглядом по мебели, прикасалась кончиками пальцев к брошенным во время побега безделушкам.

Петер оперся спиной на стену, ему внезапно стало трудно дышать. Но спасовать перед такой силой – не стыдно. Наверняка стражи за стеной перепуганы и плачут, как дети. Им не понять, не увидеть того, что происходило сейчас в спальне сбежавшего бастарда. Внутренним оком, открывшимся после церемонии Посвящения, Петер видел, как едва только жрица оказалась здесь, тьма ее вскипела страшным водоворотом, выплескиваясь из Данаи, будто растревоженная вода из слишком маленького сосуда. Сам он никогда не грезил о подобной силе и не завидовал обладающим ею, ибо подозревал, что избранники Гаттары со временем забывают, что значит быть людьми. Лорд Ордарский помнил, но он не был посвященным жрецом.

Тьма расползалась вокруг женщины жадными щупальцами, по капле, по искорке поглощая остатки пребывания здесь другого полюса. Каждую гатту, которую Лорд проводил в своей спальне, сопровождавший его Петер, перед тем как самому погрузиться в благодатный сон, всегда любовался тем, как мерцают, переливаются солнечными бликами его покои. Будто кто-то добрый и озорной от скуки расплескал по полу и стенам пару канистр жидкого золота. Щедро у кровати и обеденного стола, меньше возле книжных полок и визора, веселыми брызгами, мерцающей пылью по стенам и в гардеробной. Даная впитывала остатки, кажется сами воспоминания окружавших ее вещей о прежнем хозяине, как губка. Когда она остановилась у кровати, с отсутствующим видом разглядывая изувеченное тело юной, нежной Софи, наваждение стало рассеиваться. Осмотр окончен, и теперь здесь не осталось ни капли света. Кроме его собственного. Петер понял, что сейчас она заговорит с ним, и вдруг обнаружил, что стоит с закрытыми глазами. Он потряс головой и с силой растер лицо, приходя в себя.

– Подойди ко мне, брат Петер. Ты был последним, кто видел его? Его и этого вора.

Вот оно. Началось. Лучше бы она убила его сразу.

– Сестра, я все изложил в донесении… – Жрец понимал, что это неизбежно. Предательская слабость сделала его тело холодным и непослушным.

– Подойди ко мне, брат Петер, – все так же тихо повторила Даная.

Не оборачиваясь, она протянула руку в его сторону. Тонкое запястье, изящные пальцы. Но Петер видел, как тьма, будучи гораздо большей частью жрицы, чем физическое тело, темным крылом поднялась следом за рукой и продолжила жест, формируясь в непропорционально длинные , черные когти. Свет в его груди забился, подобно угодившему в силок зверю. Петер не испытывал страха, только грусть и… какую-то досаду. Свет выжигает тьму, тьма поглощает свет. Это естественно, как дыхание, и если бы от рождения он был сильнее, он бы тоже использовал это преимущество. Но эта девочка… Если бы тогда, много лет назад, он не был самоуверенным идиотом, и ему не взбрело в голову справить свадьбу после Посвящения, у него сейчас могли быть дети ее возраста. Не вырастить, так хоть зачать бы успел. Он не знал, что после ритуала, все это – свадьба, дом, семья – окажется ненужным. Балластом, отвлекающим от служения. Кто бы мог подумать, что перед смертью он будет смотреть на жрицу Данаю и думать о так и не родившейся дочери.

Когда Петер на негнущихся ногах подошел к кровати, и ладонь посланницы Верховного коснулась его груди, она обернулась. Приподняла бровь. Странно было видеть эту пародию на удивление на бесстрастном, будто маска, лице.

– Покажи мне его. Покажи их обоих.

Он будто раздвоился. Физически он ощущал, как неодолимая сила отрывает подошвы его сапог от пола. Со стороны могло показаться, что жрица без видимых усилий на вытянутой руке поднимает в воздух здорового мужчину, чуть не в три раза тяжелее, чем она сама. Сопротивляться глупо. Как и бедолагам в соседнем зале, что сейчас с ужасом в глазах оседают на дорогой паркет. Послышались крики стражей и выстрелы. Даная убила его жрецов в одно касание. Минусы наверняка корчатся и ловят ртом воздух, как при сердечном приступе, Петер видел такое не раз. Плюсы отдали ей свои жизненные силы, безропотно и благодарно. Каждый жрец втайне мечтает отойти к Гаттаре именно так. Ее свита добила перепуганных стражей бластерами, как зараженный скот. И только его собственный Свет все еще оставался при нем, покорно сиял, зажатый в стальной хватке темных когтей. Его душа сейчас находилась в ее руках, и она погружалась в чужую память, шла сквозь нее, как раскаленный нож сквозь кусок льда. Сейчас она смотрела его глазами…

…и видела экраны мониторов, на которых высоких, тощий парнишка в полумраке замирает у портрета семьи Наместников. Окидывает картину взглядом в последний раз, надвигает капюшон поглубже, и быстро уходит из поля зрения. Петер зовет братьев Дэла и Саймона, подумав, добавляет незнакомого крепкого стража как свидетеля со стороны градоправителя и устремляется к покоям Лорда. Нет сомнений, нарушитель направляется именно туда. Через ком ему передают, что парню в рясе знаком план Дворца и что тот незамысловато грабит их, прикарманивая то, что пропустили слуги, упаковывая вещи для перевозки в Храм. Он кричит, приказывая вору сдаться. Они врываются в покои Лорда и…

– Это еще что? – едва слышно выдыхает Даная.

Перед их взорами снова предстает сцена попытки допросить Лорда. Прекрасная Софи вожделеет все, что движется, бастард давится яростью, вор ведет себя вызывающе, но дело в не в этом. Сейчас, будто сквозь призму тьмы, одолженную у Данаи, Петер видит, что Джилиан Ордарский и вор знакомы. Подобное единение можно объяснить только этим. И вот еще что: парнишка в рясе – минус. Тьма пульсирует в нем, как-то болезненно и не ритмично, он потенциально сильный полюс, хотя обычно ничего нельзя сказать точно до того, как человек пройдет обучение и Посвящение. Лорд немного растерян, но готов защищать его до последнего вздоха.

– Потому что я ему приказал надеть его. Так же, как и сделать вид, что он меня грабит. А после – и это самое главное – ему приказано прийти сюда и угрожать мне оружием. Или даже это мне уже запрещено?

– Это игра, идиоты. «Император, Верховный и блудница» – слышали про такую? Только с Лордом играть скучно…

– Пасть захлопни! ПОШЛИ ВОН ОТСЮДА!

Голоса звучат глухо, разносятся, будто под водой, но слова и не важны. Тысячи раз виденная Петером, золотая гатта Лорда сияет ровно и сильно, на памяти жреца его воспитанник терял сознание при куда меньшей активности поля. Они поспешно выходят, дверные створки с грохотом смыкаются за их спинами. Они возвращаются к пульту управления видеонаблюдением, Саймон и Дэл некоторое время завистливо фантазируют, пытаясь угадать правила, по которым играют на столе в «Императора, Верховного и блудницу», страж смеется. Но проходит около часа, и всем становится не до веселья. Взбесившийся Лорд в суицидальном припадке угоняет грузовоз, чудом избегает гибели, прорываясь через защитный барьер, и за несколько миль от Дворца на полной скорости врезается в двухэтажную пекарню, в которой у печей еще суетились подмастерья, а на жилом этаже мирно ужинали перед гаттой хозяева. Петер участвует в погоне, слышит взрыв, видит столб огня, осветивший полнеба. В том пожаре не могло быть выживших.

Темный когти выпускают его, и Петер со стуком, как манекен в тренировочном зале для новобранцев, подает на пол. До края его слуха доносится шепот «Это невозможно». Что невозможно? Да какая разница?! Какая, все гахаи дери, разница, если сорок семь его подчиненных мертвы, а он все еще дышит?! Могло ли быть такое, что леди Даная, по одной ей известным причинам сочла его полезным и оставила в живых? С минуту он переводил дух, потом поднялся на ноги и замер за спиной жрицы, ожидая приговора.

– Император не прощает неповиновения, – казалось, бесплотный голос отделился от хозяйки и заполнил всю комнату. Дарованная минусам тьмой мощь невероятна. Жрец Петер чувствовал это каждой клеткой, каждым нервом. Отныне его жизнь и Свет принадлежат Данае. Она обернулась к нему и продолжила, глядя будто внутрь себя. – Он ждал своего сына и нуждался в нем. Верховный подберет ему временную замену, но сути это не меняет – молодой Лорд должен быть доставлен на Прайм, любой ценой. Ты хороший жрец и верный солдат, брат Петер. Ты умрешь. Но прежде поможешь исправить твою же ошибку.

ГЛАВА 8.

«Лишь кивнула дева небесная, три желания

исполнить должна она, ни больше, ни меньше.

– Ну… – улыбнулся Алладай, разворачивая толстый свиток.

– Я здесь набросал кое-чего, дабы не упустить деталей!»

Похождения Алладая, фольклор.

Когда стемнело, бастард и его раб вылетели из города. Неприметный старый флаер миновал зону заселения и Лорд, сидевший за пультом, стал набирать высоту. Джет не спрашивал, откуда транспорт и куда они летят, только надеялся, что бастард хорошо знает направление, раз ни карт, ни навигатора, ни пеленга у них нет. Тот вел флаер, выбирая путь одному ему известным, птичьим шестым чувством. Ему было обещано, что половина дела сегодня ночью будет завершена, и он немного успокоился. Он был здоров, сыт и бодр. И все было бы отлично, если бы не торжественно-праведное решение Джета «вести себя как положено рабу».

Очень скоро он начал недоумевать, для чего бастарду вообще понадобился слуга? Тот не обращался к нему и вообще, казалось, забыл о его существовании. Со всеми делами, которые он, как раб и должник мог бы взять на себя, Лорд справлялся сам. «Это и к лучшему. Это – правильно», – думал Джет, вслушиваясь в тихий гул двигателя и стараясь разобрать хоть что-нибудь за бортом. Он не был уверен, что справился бы, если бы ему приходилось… ну, стирать одежду и белье, готовить пищу… Чем там еще занимаются рабы при господах? Он не знал и знать не хотел.

Темнота и скорость превращали пейзаж над и под ними в черно-серо-синее полотно, изредка разбавляемое росчерками огоньков на вышках связи. Джет, прежде не склонный к самокопанию и рефлексии, размышлял, одурев от безделья. Будущее, никогда, если честно, не сиявшее радугой, сейчас представлялось ему таким же, как пейзаж внизу – разве что без огоньков. «Я ничего о нем не знаю? Так нечего и знать, он – Лорд, я – раб. Он говорит, я делаю. Моя гатта и сон – просто гатта и просто сон. То, что бастард мог бы быть моим другом, которого я знал всю жизнь… Мне показалось. Он мой хозяин. Своими деньгами, и не малыми, он, считай, купил меня и заплатил за жизнь Адды. Разве можно хотеть чего-то еще?»

Когда вор проснулся, они по очереди приняли холодный душ из почти чистой воды, оделись в сухое, сели во флаер и тронулись в путь. Слаженно, как единый организм и молча. Джет гнал прочь вопросы о том, кто стирал их одежду, ел ли сам Лорд и что подумала о них улыбчивая хозяйка заведения. Возможно, от отсутствия глупых вопросов и болтовни, которой и быть не должно между незаконнорожденным отпрыском Императора и уличным вором, их дела только выиграют. Да, так лучше.

Они не включали ни света в кабине, ни опознавательных знаков. Когда Джет случайно обратил внимание на то, какая цифра слабо мерцает на датчике высоты, он присвистнул и, тут же вернулся к разглядыванию темной влажной мути со своей стороны кабины. Лорд потянул штурвал на себя, и их вдавило в кресла. Джет вцепился в свое сидение и думал: «Ишвари, этот пижон нас угробит! На этой высоте нас вполне может сбить взлетающий межпланетный транспорт». И тут флаер вынырнул из зоны облачности.

У Джета перехватило дыхание. Под ними расстилалось во все стороны медленно бурлящее море облаков, по которым свободно гулял лунный свет. А над ними – луны и звезды. Да не столько, сколько видно с земли в редкую ясную ночь, а сотни, тысячи, десятки тысяч звезд… Он, рожденный на четвертом подземном, сравнительно недавно перестал считать удачей день, проведенный даже не под звездами, просто под небом. Многие добропорядочные граждане умудряются прожить на этажах всю жизнь и вообще ни разу не побывать под небом. Там, когда поднимаешь голову, видно только свет ламп на высоком каменном своде: желтые днем и синие ночью. Иногда ему казалось, что он не знает, что такое тишина, потому что гудение этих ламп стало частью самих жителей этажей. Ходили слухи, что глубинник может и умереть, лишившись их вибрации. А здесь тишина стояла такая, что ее, наверное, можно резать ножом.

Джет наконец оторвался от прозрачного купола флаера, перевел взгляд за окно, и от увиденного сердце его пропустило пару ударов. Машина шла с выпущенными крыльями, а тень их аппарата, скользящая по облакам, напоминала теперь упитанную летучую мышь. Нет, ему не было страшно. Его захлестывал восторг, такой, что дышалось с трудом. Если не замечать сварочных швов на куполе, можно представить, что летишь, как птица, свободно и гордо, и нет ни верха, ни низа, только скорость, только прекрасный мир вокруг и это безмолвие, и он – на ладони у Бога, и звон тишины в ушах – это пение высших сфер, из которых рожден мир. Джет вдруг осознал, что завораживающее беззвучие ему не примерещилось. Отключив электронику, Лорд планировал на ручном управлении. Джет подумал, что позавчера, когда он ввалился к бастарду в спальню, он не познакомился с новым, удивительным человеком, он оседлал комету. Он готов к смерти каждую секунду, и он не жалеет.

Когда впереди под облаками забрезжило неясное свечение, бастард убавил размах крыльев, активировал двигатель и начал снижение. Джету показалось, что он ухнул в колодец, пальцы сами вцепились в обивку кресла, так, что даже разбейся они о скалы – не отпустил бы. Они прошили толщу облаков и, оказавшись под дождем, начали широко поворачивать вокруг внезапно открывшегося взору строения. Их флаер, как и многие другие, если посмотреть со стороны, походил на муху, кружащую вокруг костра в человеческий рост. Сказочный дворец, затерянный глубоко в горах, окружали расходящиеся от центра взлетно-посадочные полосы, и бессчетные, похожие на норы в земле, подземные паркинги. Резиденция Наместников внезапно показалась вору жилищем достойным, но непритязательным.

Лорд аккуратно завершил вираж и сел точно на свободное место. Джет смотрел на бастарда во все глаза, не отдавая себе отчета в том, что у него открыт рот и дышит он так, будто не летел, а бежал сюда из самого Ондари. Чтобы затмить все предыдущие впечатления его жизни вполне хватило бы и одного того, как они сюда добирались. Ему не нужно было объяснять, где они находятся. Все его нутро кричало сейчас, что это не неоновый и электрический свет пронзает облака и рассеивает тьму вокруг – это похоть, ослепительная и горячая, сочится из каждого окна легендарного храма удовольствий Мадам Гаияр. Если бы Джету сказали, что единственная причина, по которой Ордар до сих пор не стерт с просторов Вселенной за ненадобностью – наличие на нем этого борделя, он бы не усомнился. От одного только названия самого роскошного, элитного публичного дома на планете, кровь вскипала в венах и стремительным потоком отливала от мозга.

Лорд откинул купол и небрежно бросил:

– За собой не тащу, не хочешь – сиди здесь.

Джет поспешно выскочил следом, боясь, что бастард передумает и прикажет ему остаться у флаера.

В заведениях такого уровня нет клиентов и шлюх, есть богини и смиренные паломники. Конечно, Лорд здесь не впервые, и уж если дело дойдет до раздачи милостей ему, Джету, скорее всего, ничего не светит. Но он не в обиде. Он хотя бы посмотрит.

Энергетическое поле, которого Джет не заметил при посадке, защищало еще очень много от чего, но первое, что оценил вор – здесь тепло и сухо. Он закрыл флаер и догнал Лорда. Когда они дошли до широкой лестницы у входа, Джету стоило немалых усилий не задрать голову, чтобы проверить, а правда ли он не увидит уходящих в дождливую темноту сияющих шпилей. Сразу было понятно, что не увидит.

Он заметил, что Лорд развернул плечи и слегка прибавил шаг – их встречали. На фоне сияющего стрельчатого дверного проема неподвижно замер темный силуэт. Это была женщина, в черном облегающем платье, с длинными, расклешенными рукавами и голыми плечами. Тронутые сединой темные волосы уложены в высокую, элегантную прическу, минимум макияжа. Джет не очень разбирался в этом, но на вид ей было хорошо за сорок. Вот только в его привычном мире сорокалетние женщины были старухами.

Она слегка пошевелилась и по платью, по зрелым изгибам сильного тела как будто пробежали молнии, заиграло отраженным светом тончайшее шитье, которым ее почти монашеское одеяние было покрыто от декольте до подола. Что это? Алмазная пыль?

Женщина сдержанно улыбнулась. Джет и его Лорд, слитным движением, как будто репетировали весь день, склонились в поклоне и припали губами к протянутым навстречу рукам хозяйки.

– Приветствую высокородного Лорда и его спутника в своей скромной обители, – почти пропела она, обнимая бастарда.

Джет подумал, что именно такими голосами говорят все благосклонные красавицы в горячечных снах подростков. Оказавшись с ней рядом, он понял, насколько благодарен Лорду – от него самого и его вещей не воняет. Брился он в последний раз давно, но это простительно, потому что бастард, судя по виду, делал это немногим позже.

– Прости, тысячу лет не был у тебя, Мадам, – ответил Лорд, ожидая, пока она разглядит в его лице все произошедшие за это время перемены. – Сколько ночей прожито зря. Теперь понятно, почему я такой уставший.

– А это и есть твой малыш? Рада, что он здоров. Он очарователен, хоть и совсем не похож на тебя. – Мадам Гаияр повернулась к Джету и, тепло погладив его по щеке, прикрепила к одежде какой то датчик. На воротнике бастарда он разглядел такой же, слабо пульсирующий огонек. – Это скроет вас от посторонних глаз. Добро пожаловать, господа, ночь ждет. Да и дела откладывать не стоит.

Мадам взяла обоих под руки и повела внутрь. Джету было непривычно и очень приятно то, что Мадам обращалась с ним… как благородным, а ведь и он, и его Лорд, выглядели довольно потрепанно. Хотя, как успел заметить Джет, Лорда плачевное состояние его одежд не смущало, нес он себя, как императорский штандарт. А что ж Джет? Да, он не Лорд, но… Джет непроизвольно выпрямился.

Они миновали ярко освещенный холл, и Джет с удивлением обнаружил, что треть находящихся там людей разглядеть не может. Вот мимо прошла женщина, огненно рыжая и будто облитая жидким золотом, сквозь тончайшее платье ее даже можно было увидеть дерзко торчащие соски. А при взгляде на ее спутника возникало чувство, что видишь его сквозь очень грязное стекло или туман. Только неясный контур, с одинаковым успехом это мог быть и мужчина, и женщина. Наверное, Мадам сейчас вела в главный зал два таких же абстрактных сгустка дымки. Он покосился на Лорда. Лорда он видел хорошо.

За очередными дверями, нарочито массивными, открылся обширный зал и Джет понял, что если бы висящая под высоким потолком, похожая и мерцающую радугами друзу из игл хрусталя люстра вдруг упала, то под нею вполне могла быть погребена их рыночная площадь. Зал напоминал о горе, в которой добывают алмазы; он уходил вниз сужающимися витками, по которым были разбросаны столики. Кое-где ярусы теряли стройность и плавно расширялись: там находились сцены, на которых развлекали гостей танцовщицы, фокусники, певцы, музыканты, укротители экзотических животных, гимнасты… Оказалось, что стены зала скорее всего состоят из бесконечного количества дверей, прикрытых голографическими заставками. Официанты – живые люди, может, клоны, но уж точно не дроиды – бесшумно возникали прямо из старинных живописных полотен и исчезали в них же. А еще вокруг были женщины: здоровые, сытые, красивые, чистые и в таком количестве…

– Джет, ты еще с нами? Присаживайся, мы пришли! – Смех у Мадам был чарующий. Она по-матерински обняла ошарашенного Джета и усадила его за столик, за которым им, видимо, и предстояло провести вечер. Лорд сидел напротив, и за его плечом на небольшом помосте под звуки тягучей музыки плавно извивалась гибкая, как молодая лоза, почти обнаженная девушка в сопровождении двух крепких парней, и меньше всего это действо походило на танец. – Почему ты не познакомил нас раньше?

– Я был бы хреновым старшим братом, если бы вообще не привел его сюда. – Бастард впервые за долгое время посмотрел Джету в глаза, холодно и с вызовом. Потом развел руками и самодовольно добавил: – Но мы здесь.

– Мы молочные братья, Мадам, нас вскормила одна женщина, – подал голос Джет, снова подыгрывая бастарду в игре, правил которой не знал. – Люди вообще не считают это родством, и я не жду своего Лорда многого. Что есть – за то и спасибо.

Мадам Гаияр так и стояла у него за спиной, успокаивающе оглаживая плечи. Когда звенящая пауза начала ощутимо сгущаться над столом, она наклонилась, обняла его и, глядя в напряженное лицо бастарда, произнесла тихо, так, чтобы было слышно только им троим:

– Многого, Джет? Посмотри на Джилиана, чего вообще от него можно ждать. Думаешь, быть Лордом легко?

Джилиан. Джил. Так его зовут. Внутри тут же тоскливо заскреблось – зачем? Зачем ему это имя теперь, когда он не отважится его произнести? Джет слегка повернул голову, чтобы заглянуть небожительнице в глаза. Радужки у нее были почти черные, с едва заметной красной искрой – видимо, ее предки были выходцами из нижних этажей. Потом они оба повернулись к бастарду.

– Легко ли быть Лордом? А знать свое место при нем – легко?

– О… Вижу, у нас семейная размолвка. – Мадам Гаияр выпрямилась.

Подошел официант, поставил на стол бутылку вина и три бокала. Джил наполнил один и протянул его женщине. Та поднесла бокал к лицу, вдохнула аромат черно-красного напитка и произнесла:

– Я думаю, господа, мы поступим следующим образом: ненадолго оставлю вас вдвоем, чтобы вы могли подкрепить свои силы и заодно немного растопить лед. Будете готовы обсуждать дела – закажите сладкое.

Хозяйка царственно удалилась. Лорд посидел несколько секунд, а потом начал не читая выбирать блюда в сенсорном меню, высветившемся на его половине стола. Джет, наверное, тоже бы мог, но не знал, как заставить это меню появиться, и надеялся, что назвавшийся старшим братом бастард не оставит его голодным. Джилиан еще не закончил заказывать, а официанты уже бесшумными тенями возникли рядом со столиком. Перед Лордом оказалась запеченная рыба с овощами, салат и граненая бутылка с янтарной жидкостью. Перед вором… блюд появилось больше, и сумел он опознать только жаркое. А еще появилось несметное количество серебряных столовых приборов. Пока Джет думал о том, сколько можно выручить денег, если украсть и продать все эти ножи, вилки и ложки, Лорд нажал на свой датчик на воротнике, тот поменял цвет с синего на белый. И принялся за еду. Руками. Джет повторил это действие и понял, что спасен.

Некоторое время внешний мир для вора не существовал, как и он для внешнего мира. Приличные люди так не едят. Что ж, видимо, и бастард Джилиан человек не приличный. Вор вспомнил о его существовании, когда тот приподнялся со своего места и забрал себе с его блюда половину маленьких, но очень мясистых и сочных жареных птичек. Возражений не последовало, и бастард, наполнив из своей бутылки два низких квадратных стакана, протянул один Джету. Тот вытер руки салфеткой и принял питье. Джил помолчал и почти мирно спросил:

– За что пьем?

– Тебе виднее.

Джет чувствовал себя неловко, но сдавать позиций не собирался.

– Разумеется, – Джилиан откинулся на спинку стула – Кому же еще. Выпьем-ка за то, чтобы ты поскорее завершил свой захватывающий квест по поиску места рядом с Лордом.

– Ага. И за то, чтобы ты определился, кто тебе нужнее – брат или раб.

– Ну… – протянул Джил, провожая взглядом проходящую мимо пышную красотку в платье из алых перьев. – Это сложный вопрос. Я думаю, что он тесно связан с первым тостом и однозначного ответа не имеет. По крайней мере, пока. Устраивает такой ответ?

– Нет, не устраивает. Зачем ты меня с собой таскаешь, Лорд? – Бастард, заметив явное затруднение вора, слегка кивнул, и тот, почти улыбнувшись, вернулся к птичкам, чтобы продолжить с набитым ртом: – Я не понимаю, на кой я тебе сдался. Ты можешь себе купить нормального слугу, без долгов. И есть он будет меньше. Ты мог бы меня убить, если бы боялся, что я сдам тебя страже. Я уж думал, что ты все же хочешь сыграть в«Императора, Верховного и блудницу» и нужен третий

– Опыта у тебя маловато со мной в такое играть – Джил прожевал мягкие косточки очередной птички. – Извини, если огорчил. Проиграешься в пух.

Он поднял глаза на вора, никак не прокомментировавшего последнее заявление. Тот, забыв жевать, пожирал глазами что-то у него за спиной. Лорд обернулся и увидел, что у троицы танцоров произошли изменения в программе. Музыка стала быстрее, а одного из парней заменила девушка. Джил поднял руку, громко щелкнул пальцами и гаркнул:

– База взывает Джета!

– А?

Они посмотрели друг на друга и прыснули в разные стороны. Джет подавился, и Джил, дотянувшись, пару раз хлопнул его между лопаток. Потом сел и поднял свой стакан. Они чокнулись и выпили.

– Поначалу, да, сосредоточиться не легко. Но человек ко всему привыкает, – великодушно одобрил Лорд смущение своего менее искушенного спутника. – Скажем так… скажем, напарник мне нужен не любой. По параметрам, не могу сейчас сказать каким, ты подходишь. Мне проще решить твои бесконечные проблемы, чем искать другого. Пойдет?

– Уже напарник? Нет, не пойдет.

Уж что Джет усвоил железно, и это правило подтверждалось при нем неоднократно – договариваться надо на берегу. Чтобы потом не пришлось выпрыгивать из лодки, рискуя свернуть себе шею.

Джилиан допил вино, налил себе еще и состроил раздраженную гримасу:

– Совсем недавно ты был готов ботинки мне чистить и блеять «да, хозяин!». Ты меня утомляешь своей назойливостью, раб. Я тебя в последний раз спрашиваю – мир?

Джет ухмыльнулся. Это было потрясающе. Все, чего ни коснись. Место, окружение, еда и вино – обманчиво вкусное, очень крепкое, с живым, свежим ароматом каких-то неизвестных ему цветов. Его грозный Лорд ищет мира и, кстати, ночью по плану были девчонки. А уже ночь.

– Мир, Лорд. А можно, перед тем, как мы закажем сладкое, я доем это?

Гаттара… В этом заведении слово «сладкое» звучит как… как… не передать словами. Неужели он только что произнес его вслух? Джет отпил из своего стакана, а Джил наполнил свой снова. Он ел, Лорд пил и поглядывал на него так, будто сомневался, что после такого ужина Джет справится со сладким. Мало же он знает Джета.

Постепенно сияние хрустального чуда в вышине, которое язык не поворачивался назвать люстрой, стало угасать, и роскошный зал погрузился в приятный полумрак. Музыка стала чувственнее, одежды на дефилирующих девушках меньше. Когда граненая бутыль опустела, Джет, едва прикончивший второй стакан и осознанно притормозивший – потратить такую ночь на пьяный храп? – начал слегка беспокоиться. Бастард принялся за черно-красное вино, которое принесли для Мадам. Ну, он Лорд, ему виднее.

Тем более, что по заказу Лорда перед Джетом возник десерт. Это было мороженное. С орехами, шоколадом, карамелью, фруктами и всем тем, чем можно было полить или посыпать лакомство. Джет ел, уже не смущаясь того, что его пьяный благодетель цедит стакан за стаканом и наблюдает за ним с мрачно-удовлетворенным видом. Время от времени они пересекались взглядами и продолжали хранить молчание. От Джета не убудет, пусть смотрит. Может, в душе приемыш Наместников понимает, что Лорд из него так себе, и он задался целью сделать счастливым хотя бы одного своего подданного? Что тут сказать, пока справлялся он неплохо, а прихоти сильных мира сего скоротечны.

Вор уже начал подумывать, как бы намекнуть изрядно набравшемуся бастарду, что две бутылки подряд могут не поделить место в его желудке, когда прекрасной ночной бабочкой из бархатной полутьмы возникла Мадам Гаияр. Она улыбнулась обоим и грациозно села рядом с Лордом. Вздохнула, коснулась стола в одной ей известном месте, и тот мягко засветится. Блики плясали на нем, бросая неверные отсветы на людей. Так темной ночью могли бы смотреться угли костра, горячие и одновременно нежные, мало что освещающие, но превращающие все вокруг в сказку.

– Я счастлив нашему знакомству, Мадам. – Джет покончил с десертом и открыто любовался ею. – Это была самая потрясающая ночь в моей жизни. Благодарю вас!

– О, надеюсь, ночь только началась. Все то, что на самом деле стоит пережить, еще впереди. – Она повернулась к бастарду: – Вы готовы говорить о делах, господа?

Бастард смотрел на стол. Несуществующее пламя целовало его красивое и в то же время безжизненное лицо.

– Нет, Гаия. Я хочу напиться и забыться. Но мы будем говорить о делах, будь они прокляты. Что там с деньгами?

Джет замер. Похоже, вот она, та часть ночи, которую он запомнит на всю жизнь.

– Деньги на счете заведения, куда перечислить?

– Сколько там?

Она сказала.

Вор чуть не рухнул со стула. Неужели фамильный герб может настолько взвинтить цену обычных, в общем-то, побрякушек? Или сколько у бастарда было с собой золота? Или перекупщик – сумасшедший? Или он, просто чего-то не знает?! Гаттара, не в твоем Храме будет спасена его душа. Это ж не просто половина суммы, там даже еще пара сотен сверху.

Джет притих и постарался стать максимально незаметным. Люди на той стороне стола сейчас спасают ему жизнь. И судя по выражению их лиц – цена вопроса их мало беспокоит. «Интересно, – звякнул в голове вора непрошенный колокольчик, – это каким же высоким требованиям я подхожу, раз Лорд выбрасывает в никуда такую сумму, когда даже белье себе свежее купить не может? Чем будешь долг возвращать? Ты, Джет Хорроу с Четвертого этажа, весь с потрохами столько не стоишь». Из размышлений в реальность его вернуло неуместно прозвучавшее здесь имя. Мадам смеялась.

– Гарт? Мясник? Конечно, номер его счета у нас есть. Надеюсь, перечисление от твоего имени, Джет, его успокоит, но… Надо же, Мясник! Как мило. Вот уж не думала я, что этот молодой человек чего-то добьется.

Деньги на счет. Вот так просто. Ни полета обратно в Город, ни явок и паролей, ни засад и погонь. Ничего.

Джет, ты умер. Или это сон.

– Не может такого быть, – неожиданно для себя вслух сказал он.

– Чего не может быть? – моментально отреагировал Лорд.

– Что все так… просто. Невероятно.

Но бастард не хотел развивать эту тему и вообще не был настроен общаться. Глядя на что-то за спиной вора, он сыто усмехнулся и, растягивая гласные, произнес: «Сюрприз». Добавил уже громко:

– Девочки, малышу пора в кроватку, он мешает взрослым.

Джет не видел, но догадался по звуку и тому, как Лорд запрокинул голову – острыми ногтями Мадам щекотала ему затылок. Бастард стал похож на разомлевшего кота и, понятное дело, в его обществе сейчас не нуждался. Джет отвернулся, чтобы не смотреть на это, и получил поцелуй до самых гланд. Вор закрыл глаза и решил не спорить с судьбой по мелочам, ведь то, что есть, – прекрасно. Чьи-то нежные руки растрепали ему волосы, и он услышал:

– Он такой хорошенький, мой Лорд! Почему вы не приводили его к нам раньше?

Джет оторвался от девушки с пухлыми, сладкими губами, чтобы увидеть их обладательницу. Он узнал их, именно эти красотки танцевали за спиной у Джила. Сюрприз так сюрприз.

– Учти, Джет, – лениво протянул Лорд, отрываясь от бутылки. – Кто первый выйдет к завтраку, тот обидчивый двухметровый девственник.

– Просто он ревнует к моей красоте и молодости, девочки, – произнес Джет вставая. Если бастард так извиняется, тот он готов терпеть притеснения и окрики до конца жизни. Гаттара, он клянется, что больше ничего и никогда у тебя не попросит. – Что совершенно зря, лучше бы он завидовал моему уму. Благодарю за вечер, я жил во тьме все эти годы, не зная вас, Мадам.

Вор поцеловал руку хозяйке и позволил самым красивым, самым страстным, самым желанным феям, что снисходили до него в жизни, увлечь себя в пульсирующие золотым и алым недра храма Удовольствий.

Джилиан проводил их взглядом и выдохнул в шею обнимавшей его женщины:

– Моя школа.

ГЛАВА 9.

«Красота драгоценных камней планеты Иззор

сравнится лишь произрастающими на ней же цветами.

Их хрупкая прелесть в том, что их нельзя срывать –

растения гибнут, теряют вид и свойства за несколько секунд.

Цветок с Иззора нельзя подарить на память».

Из туристического путеводителя, планета Иззор,

ознакомительный тур 80 тысяч кредитов.

Зал был велик. В Храме верхнего Ондари было всего два таких помещения, пространство которых было призвано не помогать жрецам в служении или проведении тайных ритуалов, не укрывать за высокими стенами беззащитных горожан в случае нападения врага, как делали древние, а приводить паству в священный трепет. Первым и по размеру и по значению залом считался главный, алтарный, в котором находилась статуя Гаттары, Единого и Всеблагого, алтарь, лари для пожертвований и многочисленные, в меру комфортные, деревянные скамьи, восседая на которых, люди могли каяться в грехах и слушать проповеди. Градоправитель считал трату драгоценной древесины на какие-то лавки расточительством, на что брат Петер намекнул, что подобная скупость наводит на мысли о недостаточном радении его, Градоправителя, о своем народе. Ибо где же еще простолюдинам чувствовать внимание и заботу сильных мира сего, как не в Храме? Там всегда царил теплый, озаренный пламенем сотен свечей полумрак, находясь в котором регулярно, благодаря особому составу заменяющего парафин вещества, можно было избавиться от почти любых инфекционных и вирусных заболеваний. Бесшумные кондиционеры трудились без устали, очищая воздух от смрада самих прихожан, наполняли его свежестью, тонким ароматом цветов и совсем малой толикой зальда – усыпляющего газа, при умело рассчитанной дозировке дающего успокоительный эффект.

Вторым залом был этот, меньший и не так богато обставленный, но с ручной работы лепниной на потолке и росписью по стенам. Здесь брат Петер, восседая на очень жестком и даже на вид неудобном деревянном же кресле с высокой спинкой, принимал и выслушивал просителей. Просители робели, понижали голос и запросы, взирая на искусно выписанные на стенах круглого зала великие деяния и чудеса Гаттары. Жесткое кресло символизировало тяжкое бремя неустанного бдения главы Храма, на посту заступника сирых и угнетенных, а так же его смирение и благодарную радость перед возложенной на него Гаттарой миссией. Лишь в эти два помещения и могли беспрепятственно попасть горожане. Да только они и находились в надземной части Храма.

Как раз в этом зале сестра Даная проводила допрос госпожи Аноры Алистеи Эннои. Молодая вдова сидела на стоящем посреди гулкого зала металлическом стуле с таким достоинством и изяществом, будто роль арестантки для нее желанна и естественна. Даная была раздражена и уже ощущала себя уставшей от происходящего, но формально процедура требовала допроса и протокола. Время от времени отвлекаясь от рассказа Аноры, жрица думала о том, что голос ее на записи будет звучать так же серебристо и нежно, а вот визуальный ряд будет невыразимо скучным – в течение полутора часов две женщины, сидят, почти не шевелясь, в одинаковых позах и обмениваются учтивыми фразами.

«Это бесполезно, я теряю время. Будь проклят протокол», – выругалась она про себя и сконцентрировалась на приговоренной.

– Имущество моего покойного супруга на Ордаре, Прайме, Иззоре и Артае задекларировано и описано согласно части 138, пункту 24, в чем вам поможет удостовериться любой архивариус у нас или на Прайме. Иных наследников движимого и недвижимого имущества, кроме меня и моих детей, Вивеалл, семи лет, и Ортора, четырех лет отроду, нет. Все дарственные подписаны совершенно добровольно и…

«Осознаешь ли ты, женщина, что я убью тебя? Вместе с Вивеалл, семи лет, и Ортора, четырех лет отроду?» – отрешенно спрашивала про себя жрица у сидящей напротив. Она, не очередная любовница, а тщательно и наивно укрываемая ото всех невеста Джилиана Ордарского, не была красивой. Но от нее, будто летним Иззорским ветром, веяло теплом и… какой-то первозданной открытостью. Чистотой. Чуть раскосые, чайного цвета глаза, лицо с широкими скулами и заостренным подбородком. Длинные светлые волосы, убранные в простую, элегантную прическу. Но главное – покорность. Смирение полное и безоговорочное, ни страха, ни злобы, ни малейшей попытки защититься самой или спасти детей. «Может, сегодня служки переборщили с зальдом? Или она всегда такая?»

– …это большая честь для нас и всего нашего рода, – взволнованно продолжала леди Анора.

«Который прервется на твоем малолетнем сыне, благородная ты идиотка. Все, чем вы владели, чем ваш древний и славный род гордился, станет принадлежать Императору, а сами вы будете вычеркнуты из жизни, из самой истории, будто никогда и не существовали. Уже когда подписывался приказ, еще на Прайме, я знала – Ордарский бастард не придет за тобой, что говорит в его пользу. Чем ты только его взяла? ни внешности, ни ума, ни страсти. Если сейчас она начнет лепетать о милости Гаттары, я этого просто не вынесу».

– …и чистые души детей моих, минуя страду мира бренного, обретут свое место у ног Гаттары, Единого и Всеблагого…

– Думаю, этого достаточно, – прервала Анору жрица холодным, как Храмовые стены, голосом. – Уведите приговоренную.

Когда госпожа Анора, уже облаченная в ритуальное белое одеяние, покинула зал в сопровождении двух стражей, посланница Верховного пару минут продолжала сидеть неподвижно, приводя в порядок мысли и вслушиваясь в воцарившуюся тишину. Потом, медленно выдохнув, облокотилась на спинку похожего на трон кресла и опустила глаза к лежавшей на ее коленях папке серого цвета. Там были приготовленные к допросу материалы: распечатки, фотографии госпожи Эннои и Джилиана, преимущественно на официальных приемах и торжественных мероприятиях, их переписка и детализация контактов, опись его подарков. Фотография детей госпожи и покойного господина Тайра Эннои, счастливых и похожих на обоих родителей. Перебирая тонкие, невесомые страницы, жрица остановилась на этом изображении и долго держала его в руках, рассеянно глядя в пространство. Странно, неуловимо они напомнили ей о чем-то… важном. Но о чем именно? Мысль никак не желала дать рассмотреть себя ближе, едва проступая, на уровне предчувствия, ускользающего наития и снова пряталась во мрак.

– Это все зальд, – пробормотала она и, отложив фото, стала искать другое, зажав в пальцах вложенную в папку ручку.

«Нужно сказать Петеру, чтобы убавили дозировку и лучше проветривали. Неудивительно, что они упустили Лорда, сосредоточиться в этих стенах невозможно. Куда же запропастилась эта…». Она нашла. Уложила фотографию поверх папки и принялась задумчиво постукивать по ней ручкой. Снимок был сделан на торжественном открытии нового взлетно-посадочного комплекса в центральном Потру Ордара и почти половину кадра занимал Лорд Джилиан в белоснежной парадной форме. Он сдержанно улыбался и, как будто соглашаясь с невидимым собеседником, слегка наклонил голову. За его спиной расплывчатыми пятнами виднелись чьи-то силуэты.

Облаченная в жреческую рясу, бывшая Иззорская Леди, сестра Даная, сняла с ручки защитный колпачок и начала рисовать на свободном пространстве за левым плечом бастарда легкими, уверенными штрихами. Еще на обучении ей говорили, что интуиция, внутренняя логика, диктует ответы там, где разум прячется за недостатком прямых доказательств и улик. Что биться лбом о каменную стену тайн и неизвестности – удел стражей и пушечного мяса, называемого Императорской армией. Служитель же Гаттары, одаренный божеством и прошедший Посвящение жрец, должен верить себе и действовать иначе. Из густой сети линий и пятен, на бумаге стало появляться лицо. Парнишка-вор, увиденный ею в воспоминаниях Петера, проступал, появлялся из чернильного мрака за спиной беглого императорского отпрыска, доставившего ей столько хлопот. Закрытый неопрятной челкой высокий лоб, чуть вытянутые, со злым прищуром, глаза, твердые скулы и тяжелый, звериный подбородок. Отросшие, начавшие слегка виться на концах, волосы чуть смягчают общую картину. Высокий, заметно выше Лорда, тощий, как заморенный голодом породистый щенок. Что на рисунке, что в памяти – он напоминал гротескный, почти карикатурный антипод пышущего красотой и здоровьем, увешенного орденами за боевые заслуги Лорда, чем живого человека.

– Кто ты такой, венг в жреческой рясе? – тихо спросила жрица у портрета.

«Кем он мог являться бастарду, чтобы ради него тот наплевал на волю Императора? Рискнул жизнью своей женщины и ее детей?.. – размышляла она, словно нехотя заполняя глаза незнакомца цветом, превращая их в два темных провала. – Это не важно. Нельзя отвлекаться на легенды. Бабкины сказки, досужие россказни для новообращенных. Особенно теперь, когда я так близка к цели».

Кем бы ни был этот мальчик – у Лорда свои причины, у нее свои. Они, ее причины, даже не идут вразрез с приказом Императора и Верховного жреца. Почти. Любой служитель Гаттары, при одном только намеке на то, что здесь якобы происходит, бросил бы все дела, перестал спать и есть, до тех пор, пока не притащит этих ребят на Прайм. Но. Никогда не обходится без этого маленького, неприметного «но». Занятный феномен, известный высшему жречеству как «Черная Звезда», Данае глубоко безразличен. Прямого распоряжения проверить достоверность слухов она не получала, значит, имеет полное право выбросить эти мысли из головы и более к ним не возвращаться.

Император получит своего бастарда. Ее маленькое личное дело пленнику никак не повредит, а если и повредит, к тому моменту, как за ней пошлют конвоиров, она будет уже очень далеко.

Жрица в последний раз взглянула на портрет и подумала, что вышло похоже, не разучилась рисовать. Потом осторожно, чтобы не повредить даже изображение драгоценного, незаконнорожденного сыночка его Императорского величества, разорвала фото пополам. Аккуратно сложила вдвое и порвала снова, потом еще и еще раз, пока в руках не осталась горстка неровных, черно-белых квадратиков. Бросила на пол перед собой и поднялась, чтобы уйти наконец отдыхать в выделенную ей келью.

И вот тогда, в ворох мусора у ее ног выскользнул из папки лист бумаги. Она наклонилась, чтобы поднять его и заметила то, на что не обратила внимания прежде. С одной стороны лист был покрыт обычным текстом, она читала его, и ничего примечательного в нем не было. Вторая же его сторона была совершенно черной. Даная медленно поднялась, окидывая помещение новым взглядом, как будто хотела найти еще что-то.

Она стремительно вышла через потайную дверь, оказалась на широкой винтовой лестнице и стала спускаться вниз. Здесь, в настоящем Храме, а не той его поверхностной, обывательской части, украшенной фресками и пропитанной зальдом, она всегда чувствовала себя увереннее и спокойнее. Лестница была хорошо освещена простыми желтоватыми лампами, мягко поблескивали убегающие вниз спиралью перила из светлого полированного дерева.

Мало кто знает – жрецы не любят парадных декораций и пафосной показухи. Вся эта мишура, богатая религиозная атрибутика нужна мирянам. Именно под землей располагалось то, что было на самом деле необходимо служителям Гаттары, и покрытая позолотой статуя божества, украшающая главный зал, вполне могла бы оказаться последней в этом списке. Здесь находились жилые помещения, тренировочный зал, на удивление приличная столовая, оружейный склад, небольшая лаборатория… Там, в самом низу, находилась святая святых брата Петера – «Сердце Гаттары», но Даная туда не ходила. Интереса не было, как и распоряжений об инспекции.

Глубоко вдохнув очищенный от примесей воздух, жрица замедлила шаг, припоминая, когда вот так же в ее бумагах появился похожий листок с черной стороной. Это случилось… четыре или пять лет назад, и тогда она решила, что им нужен новый принтер. Отчитала секретаря. А через час с небольшим ее нашла Тень. Или нашел. Трудно сказать, потому что ряса, в которую был облачен человек, скрадывала очертания фигуры, лицо скрыто эффектом тени – именно поэтому она выбрала для своего таинственного информатора это имя. Искусственно измененный голос мог принадлежать как живому человеку, так и дроиду. А судя по совершенной плавности движений, перемещался он на силовой подвеске. Ни особенностей походки, ни звука шагов, ни роста не определить. Возможно, это каждый раз были разные люди, а возможно – один и тот же. Встречи с Тенью Даная не искала, он сам нашел ее. Оказался весьма осведомленным в делах и предложил ей помощь. Само то, что тогда Даная в помощи нуждалась, не было общедоступным фактом. А он появился кстати и был полезен. Тень никогда и ничего у нее не просил. Ненавязчиво предупреждал о своем появлении, сам находил возможность для встречи, обогащал каким-нибудь занятным фактом и исчезал. Жрица попыталась отследить его, не преуспела и отказалась от этой идеи. В конце концов, жрецы – служители культа, мало ли, какие причуды могли взбрести кому-то в голову. Если Даная и была любопытной, то это качество изжило себя после Посвящения, и поэтому она лишь слегка удивилась, когда Тень нашел ее после перелета с Прайма. Последующие его визиты, где бы она ни оказалась, воспринимались ею как должное.

Теперь он нашел ее на Ордаре. Что ж, значит, скоро в мозаике «Джилиан Ордарский. Живой или мертвый» существенно добавится деталей. Тем лучше, тем быстрее она сможет покинуть… эту планету и отдохнуть.

Жрица свернула на своем этаже и неспешно зашагала по просторному коридору, который вел к помещениям, выделенным ей и ее людям. С одной стороны его располагались редкие двери в технические помещения. С другой – сплошное голографическое окно с видом на залитый солнечным светом цветочный луг. Ветер слегка шевелил травы и закаты сменяли рассветы сообразно времени суток. Иногда шел дождь. Некоторые растения она узнала, такие росли в мире ее детства, на Иззоре.

– Доброго вечера, леди Даная.

Голос, похожий на шорох песка, раздался за спиной, и она обернулась. Коротким кивком поприветствовала информатора.

– Прекрасный пейзаж. До вашего приезда здесь был горный каньон с рекой на дне. Сдается мне, леди, вы симпатичны брату Петеру.

– Ваша осведомленность как всегда на высоте, – тихо, стараясь не выдать раздражения, произнесла она. – А теперь говорите то, что хотите сказать и проваливайте, у меня много дел.

– Понимаю вас, перелет выдался долгим и утомительным. – В голосе тени как будто послышалась насмешка. – Но я здесь ради вашей пользы и только для нее. Я хочу сказать вам, что сегодня в один из знахарских домов пятого подземного этажа принесли двоих мертвых детей, восьмилетнюю девочку и пятилетнего мальчика. Увы, дети тонут в Канале, такое случается сплошь и рядом. Это бы решило вашу проблему и позволило отдыхать с чистой совестью, не так ли?