Корнишоны любви

Пролог.

Москва, 2098 год.

Город больше не спал.

Звуки мегаполиса пульсировали, как кровь в венах планеты: дроны, реклама, гул автотреков, сияние неона.

Но в одной старой лаборатории на окраине научного квартала царила почти тишина – нарушаемая лишь шелестом приборов и дыханием двух уставших людей.

Алекс Корвин, тридцатипятилетний биоинженер, был человеком, которого нельзя было назвать красивым в привычном смысле.

Высокий, немного сутулый, с вечным беспорядком в каштановых волосах и взглядом человека, который слишком долго разговаривает с микроскопом.

Он был одержим идеей – не просто понять природу эмоций, а научиться их воспроизводить.

Алекс верил, что если человек сумел воссоздать геном, он сможет восстановить и чувства.

И именно эта вера заставляла его проводить ночи среди стекла и колб.

Рядом с ним – Марина Мерцалова, журналистка, на два года младше, с короткими рыжими волосами и язвительным чувством юмора.

В столичных СМИ её знали как неудобного автора – она писала об утечках данных, о контроле сознания и корпоративной цензуре.

Но за этой жесткостью скрывалась человек, которому не безразлично, куда катится человечество.

Они познакомились шесть лет назад – комично, как в старых фильмах.

В продуктовом магазине Марина изучала ценник на вино, когда Алекс, задумавшись о новой формуле, задел полку и опрокинул разбитую бутылку красного вина прямо ей на платье.

Она выругалась – искренне и громко, на что он, весь красный, только промямлил:

– Простите, это… реакция внезапной ферментации…

Она рассмеялась, а он – впервые за много лет – тоже.

Так началась история, в которой романтика шла рука об руку с наукой и безумием.

Проект «Экстракт корнишона»

Алекс Корвин шагал по мостовой Инновационного квартала, держа в руках контейнер с образцами – шесть крошечных ампул с прозрачной жидкостью, в которой плавали зелёные спирали. Они выглядели как крошечные маринованные огурцы. И именно в них, если верить упрямому биоинженеру, скрывалась новая эра человеческих чувств.

Его лабораторию финансировала корпорация «Нейрогея» * (от сочетания слов нейронные связи и «ГЕЯ» на латинском –земля), занимавшаяся разработкой, в том числе, эмоциональных стимуляторов. Но то, что открыл Алекс, было не просто химией – это была формула синтетической привязанности.

Одно прикосновение, один вдох – и между двумя людьми пробегала искра понимания, словно их сердца синхронизировались. Алекс назвал вещество «экстракт корнишона» – в честь забавного вида бактерий, участвующих в ферментации. Марина только смеялась:

– Корнишоны любви, Алекс. Так и назови проект. Людям понравится.

Он и сам улыбался. Её смех успокаивал любую тревогу.

Но за шутками скрывались сложные эксперименты.

Первый образец вызывал у подопытных людей кратковременную эйфорию и чувство глубокой привязанности к случайному объекту рядом.

Второй – запускавший нейропередачу окситоцина, – приводил к эффекту «эмоционального зеркала» – испытуемые начинали чувствовать чужие эмоции, как свои.

А третий, после усовершенствования, вызывал нечто похожее на телепатическую эмпатию – люди начинали понимать друг друга без слов.

Но были и странные побочные эффекты:

один испытуемый отказался от еды, утверждая, что «любовь питает его больше еды»;

другая женщина начала разговаривать с отражением, уверяя, что оно «чувствует её боль».

А один из добровольцев влюбился в синтетический манекен.

Марина фиксировала всё в своих заметках и часто шутила:

– Если вдруг изобретаешь глупость, всегда проверяй, не работает ли она.

Когда корпорация «Нейрогея» – монополист в сфере нейронных технологий – узнала о проекте, Алекс получил официальное предложение: передать патент и продолжить работу «в интересах общества».

Но Марина сразу почувствовала подвох.

Она писала серию статей:

«Любовь под подписку: как корпорации торгуют чувствами»,

«Нейронный капитализм: экономика эмоций»,

«Кто контролирует нас, пока мы улыбаемся?»

Эти статьи стали вирусными, попали под цензуру, а вскоре – и под приговор.

Аккаунты Марины удалили, публикации стерли из архивов, а её имя оказалось в списке «социальных угроз».

– Они не простят, – сказал Алекс однажды вечером. – Ты слишком громко назвала их рабами власти.

– А ты слишком тихо создаёшь инструмент, который может спасти от них всех, – ответила она.

Нападение

Всё началось в ночь, когда Алекс почти завершил финальную формулу.

Снаружи – туман, ливень и гул дронов.

Марина заметила красные огни за окном.

– Это не просто патруль. Они нас нашли.

Через минуту лаборатория наполнилась ревом винтов, стекло осыпалось градом пуль.

С потолка сорвался кабель, загорелась панель с химреакторами.

– Алекс, бери образцы! – закричала Марина, дергая его к сейфу.

Они схватили кейс с ампулами и кинулись вниз по лестнице, в технический тоннель, когда наверху прогремел взрыв.

Огненный язычок коснулся полки, на которой стоял прототип. Реакторы вспыхнули один за другим.

Лаборатория взорвалась светом и дымом.

Они бежали, пока за спиной рушился их мир.

На улице – пламя, дроны в воздухе, голограммы «Нейрогеи» мерцали на каждом экране:

«Нарушители эмоциональной безопасности будут задержаны!»

Израненные, в пепле и копоти, они укрылись в подвале старого дома.

Марина прижала к груди кейс.

– Всё, что у нас осталось, – три ампулы и вера в то, что это должно принадлежать людям.

Алекс посмотрел на неё – и впервые понял, что она не просто партнёр.

Она – его равновесие. Его совесть. Его реальность.

– Если мы выживем, – сказал он хриплым голосом, – я больше не назову это формулой.

– А как?

– Просто любовью.

Она улыбнулась сквозь дым и усталость.

– Нет, пусть будет так, как ты сказал вначале. «Корнишоны любви». Это хотя бы звучит человечно.

Глава 1. Беглецы

Ночь. Москва. 2098 год.

Дождь шёл, как будто кто-то сверху опрокинул океан. Город вспыхивал отражениями неона, а стеклянные башни отражали молнии.

На окраине, где заканчивались магистрали и начинались ржавые переулки, два человека пробирались сквозь дождь, держась за руки, будто это был их последний якорь в мире, который рассыпался на глазах.

Марина шла впереди, сжимая в руке кейс из титановой стали. Внутри звенели три ампулы с жидкостью, едва зеленоватой, как весенние листья в луче солнца.

Алекс тащил за собой сумку с оборудованием – остатки их жизни, их исследований, их ошибочного спасения.

За спиной дымился квартал – бывшая лаборатория, превращённая в обугленную массу металла и стекла.

Дроны обыскивали территорию, прочёсывали улицы лазерными лучами, их бездушные голоса эхом разносились по воздуху:

– Подозреваемые отмечены как эмоционально нестабильные. При обнаружении применять парализаторы. Не допустить утечки данных.

Алекс споткнулся, едва не уронив кейс. Марина подхватила его.

– Осторожнее, профессор, – прошептала она. – Без тебя я этот чертов гений‑проект не соберу заново.

– А без тебя я уже не знаю, кто я, – отозвался он тихо.

Она пересекла улицу, юркнув в пролом между стенами старого жилого блока.

Внутри пахло гарью, сыростью и ржавчиной. Переключив браслет на сканер, Марина вывела на стену карту подземных тоннелей.

– Вот. Здесь – выход к ветке метро М‑6, которую закрыли ещё после наводнения. Тоннели глушат тепловые сигналы. Там мы сможем хотя бы на пару часов пропасть из их сетей.

– А потом? – спросил Алекс, переводя дыхание.

– Потом будем думать. Возможно, Сандра всё ещё держит подполье.

Они спустились по лестнице в полутёмный подвал, дверь за ними захлопнулась, отрезая остатки мира.

Под Землёй

Старое метро встретило их тишиной и влагой. По рельсам бежали струйки воды, на стенах – мозаика лозунгов прошлого века:

«Свобода через разум», «Любовь – устаревшая версия зависимости».

Марина включила фонарь, свет выхватил из темноты вагон – без окон, с проржавевшими сиденьями, испещрённый символами подпольщиков.

Алекс провёл рукой по стене.

– Всё это спокойно могло стать музеем нашей гибели.

– Или музеем нашего спасения, – возразила Марина. – Если доживём до утра.

Они нашли служебное помещение и устроились там: на полу – старые кабели, несколько ящиков, пыль.

Марина открыла кейс, проверила целостность ампул.

– Повезло. Ничего не треснуло.

Алекс взглянул на них – как на три последних звезды, от которых зависела вся Вселенная.

– Знаешь, – сказал он, – эти ампулы содержат не просто энергию связи. Они содержат память. Каждая – как резервуар эмоций.

Марина усмехнулась.

– Ну конечно. Ты и чувства превращаешь в алгоритмы.

– А разве мы сами не алгоритмы? Просто сложные, с примесью хаоса.

Она замолчала, глядя на пульсирующий свет.

– Иногда я боюсь, что ты перестанешь различать науку и любовь.

Он посмотрел на неё тепло, спокойно, :

– Если бы не ты, я бы уже перестал.

Алекс подвинулся, обнимая прижался носом к ее волосам, она пахла озоном и жасмином, и на мгновение они забыли обо всём.

Воспоминание

Ему вдруг вспомнилась первая ночь, когда она осталась у него в лаборатории.

Тогда они только начали работать вместе. Марина сидела на полу, в старой рубашке, с кружкой дешёвого кофе.

– Знаешь, – сказала она тогда, – любовь нельзя создать.

– Нельзя, – ответил он, – но можно понять, как она рождается.

– А если поймёшь, не убьёшь её?

Он посмотрел на колбы и тихо ответил:

– Наверное, убью. Но тогда и воскресить смогу.

И она просто протянула руку и тронула его пальцы – первый жест, ещё без слов, который навсегда остался в его памяти.

Настоящее

Где-то вдалеке послышался шум.

Марина моментально потушила фонарь.

Через вентиляцию послышалось позвякивание дронов.

– Они прочёсывают туннели, – сказала она. – Вперёд.

Они двинулись вдоль рельсов, стараясь не шуметь.

На повороте свет прожектора скользнул по стене – и пронёсся мимо. Сердце у Алекса замирало.

Перед ними – ответвление, узкая лестница. Марина кивнула: наверх.

Когда они поднялись, выбрели в другой тоннель – этот был сухой, уцелевший.

На стене – вывеска: «Станция Люблино‑2».

Станция-призрак.

Алекс сел на лавку, устало прикрыв глаза.

– Не помню, когда в последний раз спал.

– Главное, чтобы ты не заснул прямо здесь. Если заснёшь, я не донесу твой гениальный мозг до спасения.

– Тогда пообещай, что оставишь хотя бы правое полушарие. Оно спокойнее, – пробормотал он с улыбкой.

Марина рассмеялась, впервые за много дней – по-настоящему. Этот звук напомнил ему, зачем всё.

Публикации, что всё изменили

Пока они отдыхали, Марина достала из внутреннего кармана старый носитель данных.

– Это резерв. Архив моих статей. То, что не смогла стереть даже «Нейрогея».

Она включила экранчик. Голограмма осветила их лица.

Строки мелькали перед глазами:

«Нейрогея» утверждает, что работает во имя человечества.

Но на деле – она строит экономику эмоций, контролируя не разум, а сердце.

Их будущая цель – создать управляемую любовь.

Сетевую лояльность.

Если мы позволим им, следующие поколения будут не любить, а подключаться.

– Из-за этого они объявили тебя террористкой, – сказал Алекс. – Им проще стереть память, чем признать правду.

– А тебе – проще всё рационализировать, чем просто признать, что мир сходит с ума, – ответила Марина.

Она выключила голограмму. – Но теперь у нас есть не слова, а доказательство. Формула. Они этого боятся.

Вторжение

Внезапно откуда-то сверху донёсся резкий треск и дрожь.

Пыль осыпалась с потолка.

– Не может быть… – прошептал Алекс. – Они сюда не доберутся, тут экранирование…

Но в воздухе уже стоял едкий запах озона. Марина метнулась к двери служебного коридора.

– Алекс! Быстро сюда!

Металл разошёлся над их головами, словно потолок расползается живым криком. Вниз упали три дрона‑штурмовика.

Марина выстрелила из импульсного пистолета, один дрон разлетелся в искрах.

Алекс прикрыл её и толкнул к выходу.

Они бежали по узкому тоннелю, вырываясь в чёрный коридор, где сквозь решётки пробивался тусклый свет улицы.

– Сюда! – Марина вбила код на старой панели.

Люк открылся, и они выбрались на поверхность.

Позади слышались взрывы – дроны зачищали станцию.

На улице – холодный рассвет. Москва превращалась в электронный лабиринт. Вдалеке, сквозь дым, виднелись постеры:

«Любовь под надзором – залог стабильного будущего».

Марина опустилась на колено, тяжело дыша.

– Мы не можем больше прятаться, – сказала она.

– И что ты предлагаешь?

– Найти тех, кто всё ещё верит в свободу эмоций. Я знаю, где. Есть одно место.

Алекс кивнул.

– Веди.

Он посмотрел на небо – дроны уже сворачивали круги.

– Но имей в виду, Марина… они не остановятся.

Она поднялась, вытирая кровь с губ.

– А я и не собираюсь им облегчать задачу.

В пути

Они добрались до старого грузового катера, стоявшего на берегу канала. Марина завела двигатель, и судно тронулось, скользя по мутной воде.

Город оставался позади, а впереди тянулся густой туман – как покров между жизнью и неизвестностью.

Алекс стоял у поручня, глядя на отражение фонарей в воде.

Марина подошла и прислонилась рядом.

– Думаешь, мы выберемся?

Он повернулся к ней, глаза усталые, но светлые:

– Честно? Не знаю. Но пока ты рядом – это всё ещё любовь, а не просто химия.

Она улыбнулась, положила голову ему на плечо.

Катер уносил их в ночь, где не было законов, где за каждым облаком могла таиться новая гонка или новое чудо.

Над Москвой вставало солнце – холодное, синтетическое, но в его лучах всё ещё отражался живой смысл.

На волне качался кейс с ампулами. Жидкость внутри поблёскивала, будто живая.

И где‑то глубоко в душе Алекс понял: даже если весь мир рухнет, именно здесь, в этой крошечной банке – последняя надежда человечества вспомнить, что значит чувствовать.

Глава 2. Город без сна

Катер дрейфовал вниз по реке, оставляя позади серый, затянутый дымом мегаполис.

Небо темнело, словно старалось стереть само воспоминание о городе, в котором любовь стала товаром.

Алекс стоял у борта, держась за поручень, глядя, как неон растворяется в воде.

Воздух был горький, пах озоном, горелыми проводами и дождем.

Марина сидела на палубе, кутаясь в плащ, усталая, но собранная.

Только её глаза выдавали тревогу – настойчивую, как зуд в сердце.

Она не просила остановиться, но время от времени смотрела на него, будто проверяя: «Он все ещё здесь? Или уже потерян в своих мыслях?»

Катер шёл тихо.

Они приблизились к техническому причалу в старой промышленной зоне.

Краны, проржавевшие мосты, тишина, где ни сигналов, ни реклам – только прошлое.

Марина посмотрела на часы.

– Через двадцать минут здесь появится дежурный дрон. Нам нужно уйти.

– Куда?

– Я знаю место. Там под прикрытием остатки независимой сети. Люди, которые не продались «Нейрогее».

Он не ответил, только кивнул.

Через лабиринт разрушенных дворов они добрались до старого квартала.

Мокрые стены, вывески на полувыбитых окнах: «ХолодИЛЛюжн», «НейроКофе», всё, что осталось от прошлого мира.

В одном доме – полуразваленном, с металлической дверью – Марина постучала определённым ритмом: три коротких, один длинный, два коротких.

Прошло несколько секунд, дверь открылась.

Их встретила женщина средних лет, широкоплечая, с усталым лицом, в бронежилете с эмблемой – сердце, пронзённое молнией.

– Марина? Жива, чёрт побери.

– Здравствуй, Сандра, – сказала Марина. – Нам нужен приют. И доступ к связи.

– У тебя особый талант находить неприятности, – хмыкнула Сандра. – Проходите.

Они спустились вниз по узкой лестнице.

Подполье представляло собой целый город под землёй – широкие тоннели, переплетения проводов, самодельные генераторы.

Люди в пыльных костюмах, вооружённые, занятые – это были не просто беглецы, это остатки системы, которые отказались подчиняться.

Когда они вошли в большой зал, Алекс замер.

У длинного стола, где дымились термокружки и лежали голограммы карты, стояла женщина…

Та, кого он когда-то любил.

Виктория Ланн.

Его прошлое. Его первая любовь, ещё до Марины.

Она подняла голову, и время словно сжалось.

Глаза – те же серо‑голубые, внимательные, изучающие.

Улыбка – как лезвие бритвы, тонкая и вроде бы дружелюбная.

– Алекс Корвин, – произнесла она тихо, приближаясь. – Если бы мне кто‑то сказал, что я снова тебя увижу, я бы решила, что вирус любви вышел из-под контроля.

– Виктория, – сказал он потрясённо. – Ты… ты здесь?

– А где же ещё, – усмехнулась она. – После того, как нас обоих вычеркнули из списка живых, единственная работа – подполье.

Марина стояла рядом, молча, сдержанно. Только лёгкое движение губ выдало, что внутри всё кипит.

– Значит, вы знакомы, – сухо произнесла она.

– Раньше, – ответила Виктория, не глядя на неё. – Очень давно. Алекс когда‑то считал, что можно объяснить чувства молекулами. Я тоже… верила.

Марина кивнула – вежливо, но глаза остались холодными.

Алекс вдруг ощутил, как между ними мгновенно возникла напряжённая нить – невидимая, но ощутимая.

Снова прошлое

Когда Алекс и Виктория работали вместе, они занимались проектом «Элон‑4» – системой взаимодействия человека и искусственного разума.

Они были молоды, амбициозны, спали по два часа в сутки и мечтали «понять формулу привязанности».

Всё закончилось, когда проект перешёл под контроль военных.

Виктория ушла, сказав:

«Ты слишком ищешь любовь в формулах. Когда захочешь найти её в человеке – найди меня.»

Он нашёл.

Но уже Мариною.

В подполье

Сандра провела их в командный зал.

На экранах мигали маршруты дронов, секторы города, карты подземных сетей.

– Мы называем себя “Сетью Пульса”, – объяснила Сандра. – Остатки независимых инженеров, журналистов и биотехов. Ты, Алекс, – подарок судьбы. «Нейрогея» охотится за твоим кодом, но теперь он будет оружием у нас.

Алекс нахмурился.

– Я не создавал оружие. Я создавал чувства.

– А теперь чувства стали оружием, – вмешалась Виктория. – Всё зависит от того, кто нажимает на триггер.

Марина села у стены, глядя на неё.

Ревность не была очевидной – ни слова, ни жеста, но взгляд стал настороженным.

Внутри – хрупкое сочетание боли и гордости.

Сандра жестом прервала напряжение:

– Нам нужно решить, что делать с формулой. Алекс, у тебя три ампулы. Если хотя бы одна попадет к ним, игру будет не остановить.

Алекс открыл кейс, достал одну.

Прозрачная, с мягким изумрудным свечением.

– Это не просто химия. Это зеркало. Кто к нему прикоснётся, увидит не то, что хочет, а то, что боится. Любовь всегда обнажает страх.

Марина смотрела на него. Он говорил почти тем же тоном, каким рассказывал ей однажды в дождь о величии человеческого сердца.

Теперь рядом стояла другая женщина, и Марине пришлось приложить усилие, чтобы не позволить зависти вырасти в что‑то большее.

Вечер

Позже, когда собрание распалось, Сандра занялась охраной периметра.

Алекс сидел у генератора, проверяя импланты данных.

К нему подошла Виктория.

– Ты изменился, – сказала она.

– Все мы изменились.

– Нет. Ты стал… мягче. Раньше ты был как формула: точный, беспощадный. Теперь у тебя появилась переменная, которая рушит уравнение.

– Это Марина, – сказал он прямо.

Виктория чуть улыбнулась.

– Я заметила. Смотрит на меня так, будто я вирус.

– А ты вирус? – спросил он спокойно.

– Может быть. Но я всё ещё хочу понять, можно ли излечить человечество от страха любить.

Марина услышала их голоса из соседней комнаты.

Она не подслушивала специально – так просто получилось.

Но слова Виктории обожгли: «Может быть, я вирус».

Сердце Марины сжалось.

Она не сомневалась в Алексe, но знала: прошлое всегда оставляет тень.

Она вернулась в комнату и застала Викторию уже рядом с ним.

– Мы готовы к синхронизации данных, – холодно сказала Марина.

– Отлично, – ответила Виктория, улыбаясь, будто ничего не случилось.

Ночью

Свет в подземелье тусклый, лишь пульсация ламп.

Марина не спала.

Она сидела у стола, печатая на старом терминале текст – статью, начатую ещё до побега.

Заголовок: «Когда любовь становится оружием. Кто нажмёт первым?»

Эта статья должна была выйти в сеть, как только подполье получит доступ к ретранслятору.

Она писала тихо, сосредоточенно, но мысли всё время возвращались к Виктории.

Кому Алекс доверяет больше – себе или прошлому?

Вдруг – щелчок за стеной.

Тишина нарушилась.

Марина мгновенно выключила терминал и схватила пистолет.

Из туннеля вышла Виктория.

– Не спишь?

– Привычка, – ответила Марина, не опуская оружие.

– Нервничаешь из‑за меня?

– Нет, просто не люблю, когда кто-то двигается по ночам без причины.

– Удивительно, – усмехнулась Виктория. – Ты очень похожа на меня шесть лет назад.

Марина молчала.

Виктория подошла ближе, остановилась напротив.

– Он рассказывал тебе обо мне?

– Нет. И, наверное, правильно сделал.

– Тогда знай: я его любила. Даже сейчас… возможно, по-своему всё ещё люблю.

Марина лишь кивнула:

– Каждый имеет право на воспоминание. Но будущее – моё.

Они посмотрели друг другу в глаза. В этом взгляде сошлись две силы: огонь и лёд.

Утро наступило слишком тихо. Подземка, обычно полная звуков, будто замерла.

Алекс проснулся с чувством тревоги.

Сандра уже поднимала тревогу:

– Сеть перехвачена. Они знают наше местоположение!

– Кто-то слил координаты, – сказал Алекс, включая сканеры. – Как?!

Ответ пришёл сам: дверной шлюз заискрил, и на экране слежения высветилось исходящее соединение.

Активен протокол «Элон‑4».

Алекс застыл. Этот код мог знать только один человек из всех в подполье.

Он резко обернулся.

Виктории не было.

– Чёрт, – выругался он. – Она увела копию данных!

Марина почувствовала, как по спине пробежал холод.

Всё встало на место: ночные прогулки, странные разговоры, глазки, брошенные на него.

С потолка прогремел взрыв – подземелье содрогнулось.

Сандра закричала:

– Все наверх! К выходу Б‑12! Они идут!

С потолка падали осколки. Экраны гасли. В коридоре мелькнули тени штурмовиков.

Алекс схватил Марину за руку и повёл через аварийный тоннель.

С потолка капала вода. Где-то позади слышался визг металла – дроны прорывались внутрь.

– Алекс! – голос из темноты.

Он обернулся. Виктория стояла в конце коридора, держа пистолет.

Её глаза светились жёстким, ледяным блеском.

– Отдай ампулы, – сказала она. – Не вынуждай меня стрелять.

– Ты… работаешь на них.

– Я работаю на тех, кто выживет. Ты всё равно создашь то, что не сможешь контролировать.

Марина шагнула вперёд.

– Если ты стреляешь, Виктория, ты убьёшь не человека, а то, что осталось от самой себя.

Та, кажется, дрогнула.

Мгновение – и Алекс воспользовался им. Рывок, удар, оружие отлетело.

Марина схватила кейс, Виктория отступила, в её глазах мелькнуло сожаление – или просто холод вычисления.

– Ты не понимаешь, – прошептала она. – Они уже здесь. Даже если уйдёте – всё равно не спрячьтесь.

Взрыв прервал разговор. Стены подземелья содрогнулись.

Пыль, обломки, крики.

Алекс и Марина успели броситься в боковой коридор, когда потолок рухнул, погребая всё под собой.

После взрыва

Когда тишина вернулась, только треск электричества и запах озона напоминали о сражении.

Алекс вытянул Марину из-под балки. Она тяжело дышала, но была жива.

– Её больше нет, – сказал он тихо.

– Викторию завалило?

– Или она ушла с ними.

Марина села, обхватив колени.

– Меня не удивит, если и то, и другое.

– Прости, – сказал он. – Это моя вина. Я не захотел видеть очевидное.

– Нет, – ответила она устало. – Просто ты всё ещё веришь людям. Это не слабость. Это и есть любовь.

Он посмотрел на неё и впервые за долгое время почувствовал, что жив.

Но внутри – пустота, в которой эхом звучала мысль: если Виктория с «Нейрогеей», они знают всё… и это значит, конец ещё впереди.

Катер, на котором они позже уйдут из города, будет дрейфовать дольше прежнего.

Потому что назад уже нет пути.

Теперь их формула – не спасение, а причина войны.

И где‑то в глубинах технополиса клацают сервера «Нейрогеи».

В одной из лабораторий, подключённая к системам, стоит Виктория.

На её запястье светится логотип корпорации.

Она смотрит на фотографию – старую, ещё с Алексом.

Молча выключает экран и произносит:

– Прости, любовь – тоже вычисление. Только слишком дорогое.

Глава 3. Сердце корпорации

Подпольная база, спрятанная под развалинами старого промышленного района, пережила бурю. После предательства Виктории и штурма лишь малая часть сети «Пульс» избежала захвата.

Сандра разослала выживших малыми группами, а остатки оборудования собрала в одной камере глубинного уровня.

Алекс стоял у голографического стола. Синие линии плавали в воздухе – схема центральной башни «Нейрогеи».

Тонкие пальцы бежали по свету, соединяя жилы коммуникаций, энергоканалы, шлюзы безопасности.

– Если мы хотим что‑то изменить, – произнёс он наконец, – нужно попасть в самый центр. Стереть их «Синопсис».

Марина подошла ближе. В отблесках голограммы её глаза горели, как отражённые звёзды.

– Стереть – это одно. А ты уверен, что не хочешь просто… увидеть, что они сделали с твоей работой?

– Уверен. – Его голос прозвучал хрипло. – Моя формула стала их инструментом. Я обязан остановить это.

Сандра скрестила руки.

– А если не успеем?

– Тогда хотя бы разрушим данные. Пусть им придётся начать заново – без нас.

Тишина повисла над картой.

Марина опустилась на ящик, чувствуя, как между ними снова встаёт тень Виктории. После взрыва Алекс нередко замолкал, глядя в никуда, словно видел перед глазами её силуэт.

Марина не задавала вопросов, хотя внутренне сжималась: она чувствовала, что его боль поровну делится между виной и всё ещё тлеющим чувством к той, кто их предала.

Следующие двое суток они не спали.

Алекс собрал перенастроенный имплант для взлома кодов доступа – нейрошип, способный подделывать синус ритмов охраны.

Марина добывала сведения: через знакомых журналистов‑скитов, через сломанные рекламные дроны, через старый канал своих публикаций.

Каждый кусок информации был как капля воды в пустыне.

Башня «Нейрогеи» оказалась не просто зданием – она была живой системой, дышащей энергией из подземных резервов.

Двадцать шесть уровней над землёй и восемнадцать под ней.

На нулевом – центр хранения данных, контролируемый лично Мартином Уордом, директором корпорации.

– Попасть туда можно только через транспортный лифт класса Omega, – тихо говорил Алекс, чертя линии. – Код активации ежедневно меняется.

– Значит, нужен человек изнутри, – сказала Марина.

– Его больше нет.

– Может, и есть, – отозвалась Сандра. – Уорд не действует один. У него заместитель – правая рука, отвечает за безопасность и научное отделение. Женщина.

Алекс поднял голову.

– Кто?

– Последние данные фрагментарны. Системы показывают инициалы – VL.

Марина резко отступила от стола.

В комнате стало тихо, даже шум вентиляторов будто стих.

– Виктория Ланн, – сказала она холодно.

Сандра кивнула.

– Если это правда, добыть доступ можно только через неё.

Алекс не ответил сразу.

Все внутри сжалось – и тревога, и странная надежда, и фатальная вина.

Он тихо произнёс:

– Тогда я сам должен встретиться с ней.

Позже, когда Сандра ушла готовить оружие, Марина подошла к нему.

– Ты понимаешь, что это может быть ловушка?

– Понимаю. Но это единственный путь внутрь.

– Алекс… она – их ключ. Фактически Уорд держит её рядом, как тень. Если ты появишься, она закончит то, что не успела.

Он поднял взгляд:

– А если она поможет?

– После всего, что сделала?

– Может, она сожалеет.

Марина отвернулась, спрятав внезапный жар ревности под равнодушным тоном:

– Просто будь готов, что сожаление у таких людей выражается в выстреле в спину.

Он хотел что‑то ответить, но промолчал.

На третий день начался сбор экипировки.

Им нужно было три модуля: подавитель сигналов, устройство для обхода сетей и капсула с вирусом‑паразитом, который Алекс назвал «Слеза».

– Она не уничтожит систему, – объяснил он. – Но перезапишет ядро, оставив фрагмент моей формулы. После этого «Синопсис» начнёт конфликтовать сам с собой.

Марина проверяла зарядники, оружие, электроды на шее.

Алекс незаметно наблюдал за ней – и поражался, как изменилась она за эти недели. Та журналистка, что когда‑то спорила с ним о морали науки, теперь действовала точнее любого агента.

В каждое её движение вошла выучка, точность, внутренняя сталь.

– Ты уверена, что хочешь идти? – спросил он, когда они остались одни.

– Я начинала эту войну вместе с тобой. И закончу – тоже с тобой.

Он хотел возразить, но в её глазах горела та же решимость, которая когда‑то нравилась ему сильнее логики.

В основе операции лежали два элемента – обман и скорость.

Через реку под башней шли энергоканалы – по ним корпорация тайно вывозила отработанные материалы и биопробы.

Марина нашла архив, где значилось, что ночью 17 июня конвой должен вывести партию неактивных капсул.

– Мы войдём в контейнер под видом груза, – сказала она.

Сандра добавила:

– До 35‑го уровня – лифт персонала. Там они используют сканеры сетчатки.

– Я могу подделать матрицу, – ответил Алекс. – Виктория не должна знать, что мы уже внутри.

Он нарисовал на голограмме маршрут: туннель, грузовой лифт, подстанция, центральный зал ядра.

– У тебя будет только шесть минут, – сказала Сандра. – Потом система обнаружит несоответствие доступа.

– Этого хватит, чтобы добраться до Уорда, – твёрдо сказал Алекс.

Марина, молча стоявшая рядом, добавила:

– А мне хватит, чтобы прикрыть тебя.

Поздно вечером, когда готовились к отходу, Марина сидела у стены, протирая оружие.

Алекс сел рядом.

– Если всё пойдёт не по плану… – начал он.

– Не говори, – перебила она. – У нас не будет «если». У нас будет либо победа, либо нет нас.

Он кивнул.

– Тогда мы идём в рай корпоративных богов?

– Скорее – в ад, созданный людьми.

Несколько секунд – тишина.

Он схватил её руку.

– Марина…

– Что?

– Что бы ни случилось – знай: формула, которую я искал, всё это время была не в пробирке. Она была в тебе.

Она улыбнулась почти незаметно.

– Слишком поздно делать признания, профессор. Но – спасибо.

Они добрались до промышленного сектора‑16 глубокой ночью.

Над землёй – редкие прожектора, механические краны, грузовые платформы, на которых дремали автоматы‑стражи.

В воздухе пахло металлом и гари.

Через двадцать минут огромный транспорт поднял контейнеры. Алекс и Марина спрятались в одном из них, среди титановых капсул, покрытых налётом конденсата.

Дверь захлопнулась, свет исчез, остался только гул машин и их дыхание.

– Помнишь, – шепнула Марина, – как ты говорил, что любовь – долгий эксперимент без контрольной группы?

– Помню.

– А мы – его случайные подопытные.

– Нет, – ответил он, чувствуя в темноте её руку. – Мы – кто придумал себе волю. Даже если мир против.

Контейнер задрожал: транспорт входил в ангар башни.

Подземье дрогнуло, вокруг показались линии света – фотоэкраны сканеров.

Механический голос объявил:

– Периметр S‑1. Проверка биокапсул. Несанкционированные объекты – ноль.

Они затаились.

Марина глубоко вдохнула, слушая, как вокруг гудят рабочие механизмы.

Сердце билось в такт вибрации корпуса.

Ещё мгновение – и тяжёлые двери открылись.

Перед ними – гигантский ангар под башней: тысячи труб, кабели, колонны света.

Высоко над ними мерцали энергетические поля, пульсирующие, как гигантские артерии.

– Добро пожаловать в сердце чудовища, – прошептала Марина.

Начало операции

Они двигались быстро: через технический коридор к лифту Omega. Алекс подключил датчик, вжился в консоль.

Его пальцы дрожали не от страха – от концентрации.

– Подмена идентификатора… готово… три… два… один…

Щелчок.

Двери раскрылись.

Они вошли в сияющую шахту лифта. Стены отражали свет, превращая их в силуэты.

На табло замерцал уровень: 32… 33… 34…

Оставалось одно деление.

Марина рукавом вытерла пот.

– Алекс, скажи честно, ты думаешь, что Виктория всё ещё там?

– Думаю.

– И всё-таки хочешь ей довериться?

– Хочу понять. Без этого я не смогу стереть прошлое.

Лифт остановился с мягким звоном.

Двери открылись.

Перед ними – коридор в холодных белых тонах, сияющий стерильностью.

В нескольких метрах стояли двое охранников.

Марина выстрелила первой, с глушителем: два коротких клика, тела рухнули бесшумно.

Алекс прошёл вперёд, подключился к панели. Свет мигнул.

– Всё, – сказал он, – мы в системе.

Дай мне пять минут.

Марина стояла за спиной, держа оружие и наблюдая за системой.

– Всё ещё думаю, как ты придумал это называние… «корнишоны любви».

Он усмехнулся.

– Потому что любовь, как маринад, требует времени. И немного безумия.

Она фыркнула, но улыбнулась.

И тихо добавила:

– Теперь отступления не будет.

Глава 3. Сердце корпорации

Коридоры здания были безупречны – белые стены, ровное сияние потолков, ни единого пятна, будто сама стерильность стала оружием.

Каждые двадцать метров стояли охранные капсулы, внутри которых дремали автоматические дроны‑стражи. Они выглядели как прозрачные коконы с металлическими сердцами.

Алекс включил подавитель сигналов. На три минуты пространство вокруг потеряло связь с общим контуром.

Они скользнули мимо камер, словно тени; шаги тонули в бархатной тишине.

На уровне 35 воздух был холодным, почти вакуумным.

Впереди – двери с гравировкой SYNOPSIS CORE.

Марина проверила оружие, обернулась к нему:

– Последний шанс уйти.

– Ты знаешь, я не уйду, – ответил он. и добавил, чуть тише: – Спасибо, что рядом.

Она только кивнула и прислонилась спиной к стене, готовясь открыть створки.

Но прежде чем Алекс коснулся панели, воздух дрогнул. Где‑то сверху – шорох, словно ожила сама вентиляционная шахта.

Голос раздался неожиданно тихо, почти ласково:

– Не делай этого, Алекс.

Из полумрака, ни звука шагов, вышла женщина в чёрном кителе с серебряным символом корпорации на груди.

Виктория.

– Я знала, что ты придёшь, – сказала она. – Не могла иначе. Ты всегда доводишь эксперименты до конца.

Алекс застыл. Глаза, лицо – всё такое же, как в памяти, только холоднее.

– Виктория… значит, ты действительно здесь.

Она улыбнулась едва заметно.

– Мы оба знали, что однажды встретимся не в кафе и не под дождём. А здесь, где кончаются иллюзии.

Марина опустила оружие чуть ниже, прицелившись, но не стреляла.

– Отойди от двери, – коротко сказала она.

Виктория ответила ей взглядом, в котором была смесь насмешки и жалости:

– Ты думаешь, можешь помешать тому, что уже началось?

Из‑за спины Виктории вышел мужчина лет пятидесяти – в идеально сидящем тёмно‑синем костюме, с серебряными вставками на висках.

Мартин Уорд.

По нему невозможно было понять, человек ли: его движения были слишком плавными, голос – слишком ровным.

– Доктор Корвин, – произнес он, словно старый знакомый. – Вижу, вы не отказались от привычки работать без разрешения.

– Вы превратили мою работу в систему рабства, – ответил Алекс.

– Мы сделали из неё лекарство. Люди страдают от эмоций. Мы избавляем их от ошибок, от боли.

Марина шагнула вперёд.

– И от человечности.

– От хаоса, – почти ласково поправил Уорд.

– Тогда вы истребили сам смысл жизни, – сказала она.

Уорд немного повернулся к Виктории:

– Видишь? Даже его ученица говорит строгими словами.

Та опустила взгляд.

– Я выполняю приказы, – сказала она тихо.

Уорд усмехнулся:

– И ты делаешь это блестяще.

Алекс шагнул к Виктории.

– Почему? Зачем ты на их стороне?

Она выдержала паузу.

– Потому что ты ошибался, Алекс. Любовь не спасает, она разрушает. Я видела, как ты страдал, как терял контроль. В твоих глазах – вечно боль.

– Это – цена того, что делает нас живыми.

– Нет, – тихо ответила она. – Это цена гордости. Я пыталась тебя спасти. А теперь спасаю мир.

На мгновение в её глазах промелькнула усталость.

– Я всё ещё помню, как ты держал меня за руку на выступлении конференции, – произнесла она мягко. – Тогда ты говорил: «Эмоция – главное доказательство существования души».

– И сейчас так думаю.

– А души убивают, Алекс, – сказала она, поднимая руку.

Выстрел прогремел прежде, чем он успел двинуться.

Но не он упал.

Марина бросилась на него, заслоняя собой. Тело её выгнулось, ударило об стену.

Огонь из разрыва прожёг воздух, запах металла и крови смешался с озоном.

– Нет… – выдохнул Алекс, подхватывая её. – Нет, нет, нет…

Марина улыбнулась сквозь боль.

– Я ведь обещала… – перешептала она. – Что дойду с тобой до конца.

– Не говори так, держись!

– Главное – не дай им забрать то, ради чего мы жили…

Её ладонь скользнула с его плеча, оставив кровь на воротнике.

Глаза погасли.

Тишина сорвалась в рев сирены.

Алекс поднялся. В руке – пистолет Марины.

– Она умерла из‑за тебя, – сказал он ровно.

Виктория стояла неподвижно. В уголках глаз дрожали слёзы, но голос остался холодным:

– Я выполняла приказ.

– Нет, – прошептал он. – Ты искала оправдание.

Он шагнул ближе.

– Скажи мне, Виктория, хоть секунду – ты любила меня по‑настоящему?

Помолчала. Потом:

– Любила. Поэтому и стреляла раньше, чем Уорд приказал. Её смерть – быстрая. Твою он сделал бы долгой.

Взгляд Алекса стал пустым, почти спокойным.

– Тогда живи с этим, – произнёс он.

Он развернул оружие и выстрелил в пульт управления за спиной Уорда. Вспышка ослепила зал.

Система завопила и начала обрушиваться.

Кристаллы ядра вспыхнули, как тысячи глаз.

Потолок рухнул. Взрыв отбросил его к стене. Перед тем как сознание угасло, Алекс успел увидеть, как Виктория бросается вперёд, пытаясь прижать руки к его груди – их лица на секунду оказались совсем близко.

– Всё ещё глупый романтик… – успела она прошептать.

Свет поглотил всё.

Когда он открыл глаза, не было уже ни Марины, ни Виктории, ни башни.

Был только ярко‑зеленый купол чужого неба и голоса, не принадлежащие человеческим устам.

Эпизод 2

.

Новый мир

Глава 4. Под фиолетовым небом

Сначала был свет.

Ослепительный, абсолютно чистый, не имеющий источника. Он не сиял – он жил.

Этот свет был везде – в воздухе, в глазах, даже внутри него самого. Казалось, что само его тело стало прозрачным и пульсирует в унисон с чужим дыханием.

Алекс попытался выдохнуть, и вместе с воздухом вырвалось немое:

– Где я?..

Голос растворился, будто его проглотила пустота. Только звенящая тишина – живая, внимательная, как будто кто-то вслушивается в каждую мысль.

Он моргнул – и свет вдруг начал собираться в формы. Стены, холодные и гладкие, обретали контуры; из них вытягивались тонкие потоки энергии, похожие на серебряные жилы. Пол блестел зеркальной поверхностью, отражая не лицо – а световую тень человека.

Он понял: лаборатория. Но не человеческая. Всё здесь было слишком правильным, словно рождённым не инженерией, а живой геометрией.

Под потолком парили шарообразные капсулы, издающие мягкое гудение. Они двигались как медузы в воде, и каждая оставляла за собой слабое сияние.

Тело отзывалось болью. К рукам и груди тянулись тонкие нити, похожие на стеклянные прожилки. Алекс осторожно шевельнулся – нити отцепились сами, с тихим треском.

Он сел. На нём не было одежды – лишь странный полупрозрачный материал, как вторая кожа. Под ним мерцали тонкие линии – след от электродов.

Воздух дрожал. Кто-то был рядом.

Сначала он услышал звук – шорох, похожий на тихое дыхание ветра. Потом перед ним начала уплотняться фигура из воздуха.

Свет постепенно сгущался, образуя человеческий силуэт.

Высокий, тонкий, с гладкой кожей, переливающейся под фиолетовыми бликами. Глаза – без радужки, только светло‑серебряные диски, в которых отражался сам Алекс.