Вне кадра

Плейлист

На ощупь – Минаева

Кухни – Бонд с кнопкой

Daylight – David Kushner

Lolita – Lana Del Rey

Jealousy, jealousy – Olivia Rodrigo

Cant Pretend – Tom Odell

Молчи и обнимай меня крепче – Шура Кузнецова

Я буду – The Adresov

Красота – Мария Чайковська

Нежная любовь – Beautiful Boys

10 – Эндшпиль

С. – Порез на собаке

Typewrite Lesson – Cornelius

Real Man – beabadoobee

Глава 1. Невидимая

Я просыпаюсь не от будильника, а от странной тишины, которая наваливается на комнату, будто ватой окутывает стены. Иногда мне кажется, что в этой квартире даже воздух не хочет шуметь. Открываю глаза и утыкаюсь взглядом в потолок. Он, как всегда, молчит.

– Уже утро, – бормочу себе под нос и поворачиваюсь на бок.

Вчера легла поздно – не потому что дела, а просто не хотелось закрывать глаза. Во сне мне бывает хуже. Там я не могу контролировать себя, не могу делать вид, что всё хорошо.

Я сажусь на кровати и протираю глаза. Рядом на подоконнике лежит планшет. Мой учебный. Моя школа, моя жизнь, моя «нормальность». Протягиваю руку, но останавливаюсь. Не хочу. Пока нет. Пусть мир подождёт.

Тихо встаю. Ноги касаются прохладного пола, и я на цыпочках иду на кухню. Бабушка уже там – как всегда. Она живёт по расписанию, как швейцарские часы, и я в этом на удивление нахожу спокойствие.

– Доброе утро, – говорит она, не оборачиваясь, мешая что-то в кастрюле.

– Утро, – отвечаю я, садясь за стол.

– Тебе сегодня английский и история, да?

Киваю. Она помнит расписание лучше меня. Иногда мне кажется, что ей всё это нужно даже больше, чем мне. Может, так она чувствует, что моя жизнь идёт.

На завтрак – овсянка. Я не жалуюсь, бабушка всегда старается. Её руки – добрые, чуть дрожащие, с мягкими движениями, как будто каждое прикосновение – это «я рядом».

– Я сегодня после обеда в поликлинику, – говорит она.

Я снова киваю.

– Конечно. Я всё равно дома.

После завтрака возвращаюсь в комнату. Тянусь к планшету и с тяжёлым вздохом включаю его. Первый урок – история. Учитель загружается с вечной задержкой, экран дёргается, а одноклассники – это просто набор маленьких квадратов, у кого с камерой, у кого без.

– Доброе утро, ребята, – голос учителя глухой, как будто из другого мира.

– Доброе… – говорю в пустоту.

Я всегда выключаю камеру и микрофон. Всегда. Не потому что боюсь. Просто… у меня не получается быть собой, когда кто-то смотрит. Особенно те, кто не знает и не должен знать, кто я на самом деле.

Пока учитель говорит про Первую мировую, я гляжу в окно. Там сосна качается от ветра, и голубь что-то ищет на подоконнике соседнего окна. Этот голубь приходит почти каждый день. Наверное, он тоже одиночка.

– Стэлла, у тебя включён микрофон, – неожиданно звучит.

Я дергаюсь, проверяю – правда, включён. Паника на секунду – но вроде ничего не сказала. Выключаю. Сердце бьётся быстро, ладони вспотели. Я ненавижу, когда на меня обращают внимание.

После урока иду на кухню за водой. Бабушка что-то раскладывает по полкам.

– Всё нормально? – спрашивает.

– Угу.

Она умеет не давить. И я за это ей благодарна.

Следующий урок – английский. Учительница молодая, слишком весёлая для понедельника.

– Let’s talk about hobbies today! What do you like to do in your free time?

Я тихо закатываю глаза. Типичный вопрос, на который я всегда вру. Пишу в чат:

"I like reading and drawing."

Хотя я давно не рисовала. И не потому что не люблю. Просто руки как будто забыли, как.

После занятий я ложусь на кровать и утыкаюсь лицом в подушку. День только начался, а я уже устала. Не физически. Просто от самого факта существования.

Обедаем с бабушкой молча. Она смотрит новости, а я просто глотаю суп и думаю, как странно устроен этот мир: каждый день похож на предыдущий, и только в голове что-то меняется.

– Я ухожу в поликлинику, помнишь?Не скучай— напоминает она.

– Хорошо.

Когда бабушка уходит, в квартире становится ещё тише. Я сажусь у окна с книгой, но читать не получается. Мысли лезут в голову сами.

Иногда я думаю: а если бы моя жизнь была обычной? Если бы у меня была школа настоящая, подруги, влюблённости, домашки в кафе и прогулки после занятий. А не вот это всё – стены, планшет и ощущение, что я всегда где-то рядом, но не внутри.

День начинает клониться к вечеру. Я снова включаю планшет – уже для себя, не для учёбы. Листаю сайты, читаю новости. Иногда захожу на один форум – там обсуждают фильмы, музыку, пишут стихи. Я почти никогда не пишу, просто читаю. Это как слушать чужие жизни, не раскрывая свою.

Под вечер бабушка возвращается. Мы вместе готовим ужин – макароны с сыром. Она рассказывает, как в поликлинике случайно встретила свою бывшую коллегу. Я слушаю и улыбаюсь. Эти рассказы тёплые, как плед.

После ужина я убираю со стола, вытираю тарелки. Это мой способ благодарить.

Ночь приходит быстро. Я зажигаю ночник и снова ложусь на кровать. В окно видно только звёзды и жёлтые огни соседних домов. Где-то там, за стенами и крышами, кто-то живёт настоящей жизнью. А я… я просто жду, когда наступит мой день. Когда меня заметят. Когда я перестану быть невидимой.

Засыпаю, как всегда, с мыслью: а вдруг завтра станет по-другому.

Глава 2: Обычная ложь

Я как обычно достаю ноутбук уютным вечером, наливаю себе чай с бергамотом и закутываюсь в мягкий серый плед. Улица за окном уже погрузилась в полутьму, и бабушка где-то тихо щёлкает пультом, выбирая между вечерними новостями и сериалом, в котором я всё равно путаю персонажей.

Открываю чат. Сервер "Тепло вечера" – это почти мой второй дом. Место, где я не чувствую себя странной. Где я – просто одна из. Где никто не спрашивает лишнего, потому что все привыкли к тому, что у каждого своя боль, и её не обязательно выворачивать наружу, чтобы получить поддержку.

– Привет, Сиера! – гласит первое сообщение от Аурелии. Маленький, весёлый ник в розовом.

Сиера. Да, у меня даже имя здесь не настоящее.

– Я так соскучилась! – пишет она снова. – Прикиньте, если бы мы когда-нибудь собрались в реале?

Я улыбаюсь уголком губ, хотя от этих слов немного сжимается грудь.

– Ты же понимаешь, что это невозможно, – печатаю я, почти автоматически.

А в мыслях шепчу: Это было бы чудом. Единственное, что, может быть, дало бы мне настоящую жизнь.

Я клацаю по клавишам, слушая, как в соседней комнате бабушка что-то бормочет телевизору. За экраном – моя компания. Люди, которых я никогда не видела. Которые не знают, как я выгляжу. Которые не знают, кто я.

И которые, несмотря ни на что, – стали самыми близкими.

Аурелия живёт в Латвии, работает в книжной лавке и скидывает нам фото всяких милых закладок. Нико – художник-фрилансер из Варшавы, он делает стикеры и обожает аниме. Лори из Германии. У неё пять кошек и какое-то бесконечное тепло в сообщениях. Мы говорим обо всём: о книгах, о детских травмах, об одиночестве, о любимых вкусах мороженого. Они могут плакать со мной из-за стихов и смеяться над дурацкими шутками.

Но они ничего не знают обо мне.

– А ты, Си, так и не рассказала, где живёшь, – пишет Лори. – Ты такая загадочная, ей-богу.

– Это моя суперспособность, – отвечаю я с лёгкой усмешкой.

– Призрак с клавиатурой! – добавляет Нико, и все смеются.

Иногда я думаю – может, всё-таки рассказать? Немного. Намекнуть. Дать им шанс увидеть не только ник и серый силуэт на аватарке.

Но потом вспоминаю.

Я уже привыкла к одной и той же истории. Когда разговор заходит о семье, я просто пишу:

Мои родители погибли в аварии, когда я была маленькой. Сейчас живу с бабушкой.

Все сразу замирают. Отвечают сердечками. Некоторые извиняются, что спросили. И я каждый раз думаю: Вы ни в чём не виноваты. Просто я лгу, чтобы вы меня не бросили.

Это такая удобная ложь. Простая. Чистая. Не требующая объяснений.

Я не вру, чтобы манипулировать. Я вру, чтобы дышать.

Если бы я сказала, что моя мама – известная женщина, которую вы точно где-то видели, и что она делает вид, будто я не существую… Что бы вы подумали? Что я выдумываю? Что хочу внимания?

Да никто бы не поверил. И я это знаю. Поэтому – нет. Никаких настоящих историй. Никаких настоящих имён. Только «Сиера». Только моя фантазия. Только чуть-чуть правды в каждой шутке и каждой реплике.

Я не всегда чувствую себя плохо. Иногда в нашем маленьком чатике я смеюсь так, как не смеялась уже много лет. Иногда мы включаем стрим фильма и болтаем, пока идёт титр. Иногда Нико рисует нас всех в мультяшном стиле и присылает милые картинки. И я почти чувствую, что живу. Почти.

Я прикасаюсь к этому теплу, зная, что оно – не настоящее. Но всё равно прикасаюсь. Потому что это – хоть что-то.

Иногда я ложусь спать и представляю, как всё могло быть: мы с ними сидим в кафе, у всех настоящие имена, настоящие лица. Я смеюсь, я крашу губы, я фотографирую кого-то в солнечных очках. Я не прячусь. Я не боюсь камер. Я не прячусь за Сиерой.

Но потом засыпаю – и просыпаюсь снова в своей комнате, где всё по-прежнему. Где стёрты все зеркала. Где мама – просто лицо на экране. А я – ошибка, которую она вычеркнула.

Я тянусь за телефоном и пишу ещё одно сообщение в чат:

– Спасибо вам, что вы есть. Даже если я – просто набор букв.

Аурелия отвечает сердцем. Нико – гифкой с обнимающим котом. Лори присылает песню.

И этого – достаточно. Пока что.

Глава 3.Новенький

Сегодняшний день ничем не отличается от сотен других. Всё тот же мягкий свет из-за занавески, тот же скрип от стула, когда я сажусь с ногами на кровать. Тот же плед. Всё те же чайные крошки, оставшиеся со вчерашнего вечера.

Я достаю ноутбук, включаю его и почти автоматически захожу в Дискорд*. Наш чат. Моё безопасное пространство. Уютное, слегка сумасшедшее, но родное. Мы называем его по-разному – кто-то говорит “наш бар”, кто-то “дырка на дне интернета”, а для меня это просто место, где я не чувствую себя призраком.

– Привет, Сиера! – сразу пишет Лори. – Я уже думала, ты не придёшь.

– Привет. Да нет, я тут. Просто день… серый, – печатаю я, одновременно заваривая чай.

– Он у нас у всех серый, – откликается Нико. – Добро пожаловать обратно в серость.

– Ты сам как серость, – дразнит его Лори.

Смех, стикеры, сердечки. Я улыбаюсь краешками губ. Мне кажется, что они единственные, кто остаётся в моей жизни дольше пары месяцев. И да, они ничего обо мне не знают. Ни настоящего имени, ни того, кто я на самом деле. И особенно – почему я скрываюсь.

Я открываю наш голосовой чат. Обычно мы не говорим – просто сидим там и молчим вместе. Иногда кто-то запускает видео, иногда кто-то шепчет в микрофон песни. У нас своя атмосфера.

И вдруг… появляется новый ник.

Алекс.

– Кто это? – пишет Лори.

– Наверное, очередной прохожий, – лениво отвечает Нико. – Побродит и уйдёт.

Так часто бывает. Люди приходят, молчат, чувствуют себя чужими и исчезают. Наш маленький клуб не для всех. Здесь надо уметь быть одновременно искренним и молчаливым.

– Всем привет, – пишет Алекс. – Надеюсь, не помешаю.

– Зависит от того, любишь ли ты аниме, – шутит Нико.

– И от твоей терпимости к Лори, – добавляю я. – Она способна засыпать в голосовом чате и храпеть.

– Ложь и провокация! – возмущается Лори. – Я мурлыкаю, а не храплю.

Алекс смеётся. Его сообщения простые, без излишеств. Он не старается понравиться – и это немного цепляет.

Через несколько минут он заходит в голосовой.

– Привет ещё раз, – его голос спокойный, низкий, с лёгкой улыбкой внутри. – Хотел познакомиться. Вы, кажется, тут все уже давно?

– Ну, кто как, – откликаюсь я. – Я вот… почти год.

– Значит, тебе тут нравится?

– Это как… чердак. Пыльный, но свой.

Он смеётся.

– Понравилось сравнение. Я вот только наткнулся на этот сервер. Долго искал людей из своего города. Никто не знает, тут есть кто-нибудь из… Сиэтла?

Я чуть не уронила кружку.

Никогда бы не подумала, что такое бывает. Что случайное совпадение в интернете вдруг окажется не таким уж случайным. Что я увижу в чьём-то профиле знакомое слово – и оно ударит в грудь почти физически.

Сиэтл.

Я действительно живу в Сиэтле. Не по легенде, не по вымышленной биографии, которой прикрываюсь в интернете, не по очередной сказке, чтобы отвязались… А по-настоящему. Это мой город. Мой воздух. Мой дождь. Моя улица, по которой я хожу в магазин, стараясь не смотреть людям в глаза.

Здесь я впервые пошла в школу, здесь впервые разбила коленку, здесь же впервые поняла, что мой мир – не такой, как у других.

Живу здесь с самого детства – в маленькой квартире бабушки на третьем этаже старого дома, где каждый шаг отдаётся скрипом. Скрипят лестницы, скрипят полы, скрипят даже трубы, словно дом сам по себе устал и с трудом держится на ногах. Иногда мне кажется, что он хранит в себе все мои тайны и переживания, все те звуки, которые не слышат другие. Мама умудряется не отправить даже копейки на моё содержание, потому денег на нормальную коморку найти не где. Как будто она специально наказывает меня, как будто я виновата в чём-то страшном. Иногда мне кажется, что это не просто равнодушие – это какое-то злое намерение, которое она носит внутри. Может, она думает, что таким образом держит меня на расстоянии, как будто ставит условие: «Будешь хорошей – получишь внимание».

Мама всегда была где-то в другом месте. Присутствовала в моей жизни как эхо – вспышка на экране, имя в новостях. Живёт в Нью-Йорке. Там строит свою блестящую карьеру, где всё – яркое, глянцевое, блестящее. Её лицо мелькает на обложках, в рекламах, в интервью. Но не в моей реальности. Не в моей комнате. Не за моим столом.

Я понимаю, что это несправедливо, и злюсь на неё, но не могу перестать мечтать о том дне, когда смогу выбраться из этого дома, от этой тени, которая всё время стоит у меня за спиной. Но пока я здесь – в квартире бабушки, среди скрипящих полов и тихого света лампы, где время будто застыло.

Когда-то, давным-давно, мама и бабушка жили в России. Потому-то я и знаю русский язык – он у нас дома был… как будто дополнительной кожей. Мы говорили на нём между собой, шептались на нём в очередях, бабушка читала мне на нём сказки. И хотя сейчас всё больше на английском, русский – как дыхание прошлого, которое я не могу совсем выкинуть.

Мама всегда мечтала стать известной. И ради этого они с бабушкой переехали в Штаты. Поначалу – вместе. Бабушка поддерживала её, держала её за плечи, когда та падала, гладила по голове, когда не получалось. А потом… мама решила, что я – помеха. Лишняя. Что её имидж не включает в себя дочь.

Так я осталась с бабушкой. А мама – уехала в Нью-Йорк. И больше не возвращалась.

Иногда я вижу её на экране.

Смотрю на неё – сияющую, уверенную, на ту, кого все называют «идеальной», «талантливой», «неповторимой»… И чувствую, будто меня не существует.

Меня не существует – в её биографии.

Меня не существует – в её речах, где она рассказывает о "самом важном в жизни".

Меня не существует – в её мире.

Но я всё ещё живу здесь. В Сиэтле.

Словно в тени. Словно в паузе между её вспышками.

Прячусь. Дышу. Жду.

И порой – в такие вечера, как сегодня – мне кажется, что я уже слишком хорошо научилась быть невидимой.

– Сиэтл? – пишу я.

– Ага. Вашингтон. Хотя я иногда думаю, что здесь ничего и никого не происходит.

– Ну, значит, ты плохо смотрел, – отвечаю. – Тут тоже есть странные, но интересные люди.

– О, ты из Сиэтла?

Я на секунду замираю. Сердце стучит громче обычного.

– В анкете так написано. Хотя кто знает, – выворачиваюсь я. – Может, я прикрываюсь, чтобы не выдать себя.

Он смеётся.

– В любом случае, забавно. Впервые встречаю кого-то из нашего городка. А как тебя зовут?

– Сиера, – отвечаю. Это звучит уверенно. Почти по-настоящему.

– Сиера, приятно познакомиться. Меня зовут Алекс. Я немного пишу музыку и вообще довольно скучный человек.

– Тогда ты идеально вписываешься, – говорит Лори. – Тут таких много.

– Я не скучный! – восклицает Нико. – Я загадочный.

– Ты был бы загадочным, если бы не кидал гифки со Стивеном Сигалом каждые три часа, – смеётся Лори.

Я просто наблюдаю. А потом, неожиданно для себя, получаю личное сообщение.

Алекс: Ты правда из Сиэтла?

Я смотрю на сообщение и чувствую, как что-то внутри стягивается. Это вопрос, на который я не хочу отвечать. Но и врать… не получается.

Сиера: Да.

Алекс: Забавно. Я почти уже разочаровался в этом городе.

Сиера: А я почти научилась тут прятаться.

Алекс: А от кого ты прячешься?

Молчу. Он не давит. Просто ждёт.

Сиера: От тех, кто должен был меня защищать. От прошлого. От самой себя иногда.

Он не пишет сразу. Проходит почти минута, прежде чем появляется ответ.

Алекс: Думаю, ты сильнее, чем тебе кажется.

Я смотрю на эти слова и вдруг понимаю – сегодня был особенный день. Ничего не произошло. Я просто заварила чай. Села под плед. Ответила новенькому. Но что-то всё-таки случилось.

И если я что-то почувствовала – значит, я ещё жива.

Глава 4. Два шага ближе

Я проспала.

Ну конечно. После почти бессонной ночи, проведённой в голосовом чате с Алексом, было бы странно проснуться бодрой и сияющей.

На самом деле, я даже не помню, как мы закончили разговор. В какой-то момент он просто сказал: «Нам бы поспать», и мы одновременно выключили микрофоны.

И всё.

Но внутри что-то осталось включённым – я словно всё ещё продолжала разговор с ним, только уже во сне.

Когда я открыла глаза, за окном было уже совсем светло, а часы на планшете беспощадно показывали 10:14. Первая пара – в десять. Алгебра. Ну и ладно, с алгеброй мы и так давно в ссоре.

Я выдохнула, села на край кровати и уставилась в пол.

Вообще-то… я должна идти в школу. У нас на этой неделе контрольная, а я всё ещё не понимаю некоторые темы. Я обычно занимаюсь сама, но кое-что мне просто не даётся. Иногда я хожу к мистеру Хэмптону – нашему учителю. Он строгий, но неравнодушный. Помогает, если видит, что стараешься.

Я поднялась, перекинула волосы на одну сторону и натянула свитер. Пока собиралась, из кухни доносился шум кастрюли и стук ложки – бабушка уже готовила что-то своё, ароматное.

Я вышла в коридор, заглянула на кухню.

– Бабуль, я всё-таки пойду в школу, – сказала я, застёгивая куртку.

Она посмотрела на меня поверх очков, настороженно:

– В школу? После того как полночи с планшетом просидела?

Я только пожала плечами.

– Мне надо. У Хэмптона можно будет кое-что переспросить. Экзамены на носу.

Она кивнула, не споря. Её всегда немного смущали мои редкие выходы в школу – словно я нарушаю какое-то негласное правило, о котором она молчит. Но против учёбы она никогда не пойдёт. Особенно если слышит слово «экзамен» – тут её голос становится мягче, а взгляд чуть теплее, будто она напоминает себе и мне, что учёба всё же важнее страхов и сомнений. Так еще и у меня выпускной год.

А так – все остальное время я учусь онлайн. И, знаешь, это совсем не то, чего я хотела. Может, для кого-то это и мечта – не вставать рано, учиться в пижаме и не носить с собой тяжёлый рюкзак. Но для меня всё наоборот. Я всегда мечтала о настоящих школьных сплетнях, о шумных классах, о том гомоне, который сопровождает каждый урок, о тех маленьких радостях и тревогах, которые невозможно передать через экран.

Но у меня нет выбора. Мать – та самая, которую я пытаюсь забыть – скрывает меня от мира, и школа в оффлайне для меня закрыта, как дверь, которую нельзя открыть.

Я очень надеюсь, что бабушка когда-нибудь позволит мне выбрать университет оффлайн. Несмотря на её страх перед матерью, и несмотря на то, что она сама знает, насколько сложно может быть наше положение, в глубине души она хочет, чтобы я имела хоть немного свободы. Может, там, среди новых людей, я найду себя. Найду то, чего так долго лишена.

– Возьми с собой шарф, – сказала она уже мягче. – Прохладно сегодня.

Я улыбнулась. Пусть и строгость, но своя, тёплая.

Сиэтл встречает меня своим обычным настроением: лёгкий ветер, облака, прохлада и улицы, будто слегка припудренные туманом. Я иду по знакомой дорожке мимо кофейни, которую давно мечтаю посетить, но так и не решаюсь. Кто знает, вдруг туда тоже кто-то придёт с камерой?

Иногда я думаю, как это: просто зайти в кафе, сесть у окна, заказать кофе и ничего не бояться. А потом иду дальше.

Школа кажется тихой. Я знаю, когда и куда идти, чтобы избежать толп. Это навык, выработанный годами.

Я поднимаюсь на второй этаж и иду в сторону кабинета математики.

– Только бы он не был занят, – думаю я и, неуверенно приоткрыв дверь, тут же ловлю на себе несколько взглядов. Перепутала кабинет.

– Ой, извините, – говорю и тут же захлопываю дверь.

Ненавижу эти моменты. Внимание. Вопросы глазами.

Я иду в соседний кабинет – кабинет мистера Хэмптона. Он часто остаётся здесь во время обеда, и если я правильно всё рассчитала, он как раз должен быть один.

Пахнет курицей с травами и какао – запах домашнего уюта.

– Мисс… – он поднимает глаза от ноутбука.

– Простите, – говорю я, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Я… Мне нужна помощь. Я не понимаю одну тему… можно?..

Он, конечно, сначала сопротивляется. Еда – святое. Но потом, вздохнув, закрывает контейнер.

– Ладно, давайте сюда ваши примеры.

Я стою рядом, он объясняет, и я киваю, хотя многое всё равно не улавливаю. Главное – старание.

Через минут сорок он хвалит меня. Я улыбаюсь – по-настоящему. Вроде бы ерунда, но для меня это важно. Мне редко говорят, что я молодец.

Я уже на выходе, дверь чуть приоткрыта, и тут – бац. Кто-то сталкивается со мной. Книги и тетради высыпаются из рук, как карты из разбитой колоды.

– Ой, прости! – раздаётся голос.

Я поднимаю глаза – мальчик. Высокий, лохматые тёмные волосы, кудри падают на лоб. Глаза…

Блин.

– Ничего, – бурчу я, приседая и собирая учебники. Он помогает, и от его движения тянет лёгким ароматом дерева и кофе.

– Я совсем не смотрел, куда иду.

Я молчу. Главное – не смотреть на него. Не говорить. Пройдёт мимо. Всё забудется.

– Всё в порядке? – вдруг спрашивает он, и я впервые смотрю на него прямо.

Что-то в этом взгляде странно знакомое.

Я киваю и почти бегом ухожу в коридор, где никто не видит.

Сердце колотится.

Сегодняшний день выдался не из лёгких. Сначала я чуть не перепутала кабинет, потом столкнулась с этим мальчиком – да ещё и уронила свои учебники. Такого внимания я совсем не люблю, оно сбивает меня с толку и заставляет хотеть спрятаться. Весь день казался неловким, будто всё шло не так.

Когда уроки закончились, я решила немного прогуляться – пройтись по знакомым улочкам Сиэтла, дышать прохладным вечерним воздухом и просто побыть наедине с собой. Город вокруг менялся с наступлением вечера: загорались фонари, по тротуарам шли спешащие домой люди, а я шагала медленно, погружённая в свои мысли. Мне хотелось, чтобы этот день скорее закончился, чтобы завтра было легче, чтобы я могла перестать притворяться и наконец стать собой.

Я постаралась не задерживаться, чтобы бабушка не начала волноваться. Её спокойствие – ещё одна редкая опора в моей жизни. Я тихо зашла в квартиру, сняла куртку и включила ноутбук. Сегодня вечером у меня было много чего, о чём хотелось поговорить – с теми, кто меня действительно понимает, хоть и далеко.

Открываю чат. Алекс онлайн.

Он присылает голосовое.

– У меня сегодня такой шебутной день был. Я чуть девочку в школе не сбил, с ней учебники собирали потом на полу. Блин, она такая испуганная была. Я подумал, наверное, я ей жутким показался.

Я замираю.

Это был он.

Это был Алекс.

Я прижимаю ладонь к губам, чтобы не вырвался нервный смешок или, не дай бог, всхлип. Все эмоции – в один миг. Радость. Ужас. Стыд. Восторг.

Как такое возможно?

Случайность? Совпадение?

– Ты… – начинаю я печатать, но останавливаюсь.

Нет. Пока нет.

Пока – просто оставлю всё так.

Но теперь я знаю: он ближе, чем я думала. И я не одна.

Глава 5. Никому не доверяй

Это был он.

Парень из коридора. Тот, с кем я столкнулась в школе, уронив учебники.

Это был Алекс.

Чёрт.

Я уставилась на экран, перечитывая его сообщение снова и снова.

«Сегодня был чумовой день. Я чуть не снес девочку в школе, когда вылетел из кабинета. Кажется, она испугалась меня больше, чем я её».

Да, Алекс. Это была я.

И мне понадобилось несколько минут, чтобы просто… дышать.

Какое совпадение. Слишком странное, слишком точное. Моя первая мысль была: это какая-то ловушка. Проверка. Кто-то что-то знает обо мне. Может, журналисты? Может, мама всё же просекла, что я веду какую-то жизнь в интернете и решила проверить, насколько далеко я зашла.

Но чем дольше я смотрела в монитор, тем больше понимала: он не врёт. Он не играет. Просто… случай. Просто мир, в котором ты внезапно сталкиваешься с кем-то, кто не должен был появиться.

Но я не умею вот так сразу верить.

Может, потому что у меня никогда не было примера, как это – любить и быть любимой. Как доверять.

Ибо воспитала бабушка. А мама… мама выбрала не меня.

Она много лет была в браке. У её мужа – деньги, власть, слава. Он её продюсер, её сцена, её имя на афишах. Я не знаю, была ли у них любовь – или просто тандем. Но однажды, где-то между гастролями и фотосессиями, мама изменила ему. С моим отцом.

У моей матери долгое время был роман с ним. Не просто мимолётный роман или случайная интрижка, а именно бурный, затяжной роман, такой, в котором чувства переплетаются с болью, а страсть – с невозможностью быть вместе. Он не был её мужем. Мама тогда уже жила с другим – с тем, кого знала ещё со студенческих времён, кого выбрала для "карьеры", как потом сказала бабушка. А этот… Этот был совсем другим. Говорят, он был мягкий, но упрямый. Горячий в душе, но спокойный в словах. И он по-настоящему любил её.

И я появилась именно по любви. Не по расчёту. Не по графику. Я – результат самой настоящей человеческой привязанности, страсти, вины и, возможно, даже счастья… короткого, украденного у реальности.

Этот роман длился не одну неделю. Не один месяц. Годы. Они встречались тайком. Проводили ночи в мотелях, прятались от камер, скрывались от знакомых. Он хотел, чтобы она ушла от мужа. Но мама боялась – не только за карьеру, но и за свою репутацию, за свои контракты, за образ «идеальной семьи» на обложках журналов.

Я – результат этой измены.

Когда её муж узнал об измене, он поставил перед мамой жёсткий ультиматум, который нельзя было проигнорировать. Он сказал, что если она не избавится от меня – то раскроет всем правду о её измене, разрушит её репутацию, кардинально уничтожит всю ту картинку, которую она так долго строила для публики. Он пообещал, что никто больше не посмотрит на неё без осуждения, что её имя станет грязью.

Мама была запугана, но аборт сделать не могла – её убеждения не позволяли. Вместо этого она родила меня и сразу отдала бабушке, словно пытаясь спрятать меня от мира и от мужа.

Сказала, что я – опасность для её жизни, её карьеры, её имени. Скрыла. Удалила. Как ненужную ошибку.

А бабушка приняла. И с тех пор я живу в этой скрипучей квартире на третьем этаже, где пахнет пылью и мятой. Я и бабушка.

А моего отца больше никто не видел. Может, ему заплатили. Может, его просто убрали из жизни – не физически, конечно, а… репутационно.

Бабушка говорила, он не из богатой семьи, и я не злюсь на него. Может, он просто не мог иначе. Может, принял деньги, чтобы молчать. Чтобы выжить.

Но иногда мне хочется – совсем чуть-чуть – узнать, какой он. Умеет ли он улыбаться, как смеётся, любит ли дождь.

А теперь вот Алекс.

И я не знаю, что с этим делать.

Я так долго пряталась, что даже не уверена, как живут на свету.

Но я уже в разговоре с ним. Уже вижу его в чате. Уже чувствую, как сердце начинает стучать быстрее, когда вижу его ник в чате.

Боюсь, но не могу остановиться.

Может, впервые за много лет мне правда хочется, чтобы кто-то увидел – не легенду, не маску, не Сиеру… А меня.

– Ха, интересно. Наверное, та девочка была в шоке.

Так безопаснее. Так проще.

Притвориться, что я в этом не участвую.

Притвориться, что я – просто "Сиера", как и всегда.

Он отправил смеющийся смайлик, потом добавил:

– Надеюсь, она не подумала, что я псих. Просто день у меня странный.

– У меня тоже, – написала я.

И это была правда. Вроде бы.

Мы говорили ещё около часа. О каких-то фильмах, о вкусной еде, о том, как странно иногда чувствовать себя живым в таком уставшем мире.

Я смеялась. Иногда.

Отвечала быстро, потом медленно.

Писала, потом стирала и начинала сначала.

Но каждый раз, когда его сообщения появлялись, что-то внутри будто бы тихо щёлкало.

Я ловила себя на том, что ищу в его словах больше, чем нужно.

Что всматриваюсь.

Прислушиваюсь.

Как будто это могло что-то изменить.

Нет, это не могла быть просто случайность.

Что-то в этом слишком… тонкое.

Слишком точное.

Когда я, наконец, закрыла ноутбук, за окном уже начинало темнеть. Комната окуталась полутенью, а на потолке качались мягкие отражения уличных фонарей.

Бабушка позвала ужинать – её голос всегда звучал спокойно, почти мягко, но в нём чувствовалась тревога. Она всегда немного тревожилась обо мне. Даже если ничего не говорила.

Глава 6. Слова без лица

Я проснулась ещё до того, как раздался будильник. За окном было серо, не то рассвет, не то остатки ночи. Ветер то ли бился о стёкла, то ли шуршал в ушах – я лежала на спине и просто слушала тишину. Не город, не дом, не бабушку – тишину в себе.

Кажется, я не спала вовсе. Просто несколько часов смотрела в потолок, прокручивала вчерашние слова в голове. И голос. Его голос.

Тихий. Тёплый.

Алекс.

Он сказал, что рад, что мы общаемся. Что ему легче, когда я рядом. Даже если это просто сеть. Просто слова.

Но для меня это не «просто». Для меня – всё сложно.

Потому что я умею выживать.

Притворяться.

Отдаляться.

Но не верить. Не приближаться.

Я лежала с открытыми глазами и думала: может, лучше исчезнуть? Просто снова раствориться, больше не писать, не открываться.

Слишком тепло – значит, будет больно.

Я встала тихо, чтобы не скрипнула кровать. Ноги касаются холодного пола. Тело двигается почти автоматически: кофту накинуть, волосы собрать, лицо умыть. Я не думаю. Просто делаю.

На кухне пахнет овсянкой и кофе. Бабушка уже сидит за столом, с привычной утренней газетой в руках и очками, съехавшими на кончик носа.

Я присаживаюсь напротив. Мы обычно не говорим по утрам. Но сегодня она смотрит на меня чуть дольше обычного. Чуть внимательнее.

– Ты поздно легла, – произносит она, не отрывая взгляда.

Молчу. Пью воду. Смотрю в чашку, будто там что-то интересное.

– Опять в интернете сидела?

Я вздыхаю.

– Уроки… ну и да. Немного болтали в чате.

Она морщит лоб, но не строго, а скорее… встревоженно. Я знаю этот взгляд. Он про то, что она боится. Не за меня как школьницу – за меня как девочку, которую ей однажды оставили на руках и велели спрятать.

– Ты осторожна там, да? – мягко спрашивает она.

– Конечно, – почти шепчу.

Она хочет сказать что-то ещё, но передумывает. Просто кивает. Возвращается к своей газете, как будто разговор окончен. Но я знаю: она думает. Чувствует. Всегда чувствует, когда во мне что-то сдвигается.

Я быстро доедаю, убираю за собой тарелку и прячусь обратно в свою комнату.

За закрытой дверью – снова моя крепость.

Но на сегодня она кажется хрупкой. Потому что внутри – тревожно. Слишком многое хочется сказать. И слишком страшно сказать хоть что-то.

Я долго не притрагивалась к ноутбуку. Просто сидела у окна, наблюдая за тем, как в капле дождя отражается улица, а в моей голове – всё снова и снова крутилось вчерашнее.

Я сдалась только вечером, когда за окном потемнело и бабушка ушла в ванную. Села за ноутбук, поставила чашку чая рядом и включила Дискорд. Алекс был онлайн.

Его ник подсвечен зелёным. Эта крошечная зелёная точка будто бы бьётся пульсом у меня в груди.

И тут он сам написал:

– Привет. Как день?

Я смотрела на эти слова, как на что-то хрупкое. Как будто они могли раствориться, если я подойду слишком близко.

Что сказать? Что у меня в голове хаос? Что я не знаю, кто я, даже под ником? Что я боюсь, как ребёнок, даже улыбнуться ему по-настоящему?

– Усталый, – ответила я наконец.

– Но ты – вишенка на торте.

Он поставил смешной стикер. Потом написал:

– О, так я десерт? Чувствую ответственность.

– Не подведи, – написала я.

И, сама того не заметив, улыбнулась.

Мы болтали обо всём. Сначала – легко:

– Какие запахи тебе нравятся?

– Свежий хлеб. Книги. Дождь.

Он смеялся:

– Ты книжный маньяк.

– Зато не опасный, – писала я.

Потом разговор стал тише.

Он рассказал, что иногда чувствует себя не на месте. Что бывает тяжело говорить вслух, даже если ты один. Что у него есть чувство, будто весь мир смотрит и ждёт ошибки.

– У меня тоже, – ответила я.

Потом добавила:

– Но с тобой… чуть тише внутри.

Он не ответил сразу. Минуты две ничего.

А потом пришло голосовое.

Я боялась нажимать.

Но всё же включила.

«Ты знаешь… я рад, что мы общаемся. Серьёзно. Даже если это просто буквы на экране. Даже если ты прячешься за ником. Мне как будто легче в те дни, когда ты рядом. Я не знаю, как это объяснить. Просто… спасибо тебе.»

Моё сердце сжалось.

Я положила голову на руки, уткнувшись в клавиатуру.

Мне хотелось плакать. Кричать. Или просто быть рядом.

Что со мной происходит?

Я, которая никому не верит. Я, которая привыкла молчать.

За всё это время, что мы общались с Алексом, я поняла одно: его не нужно разгадывать быстро. Он раскрывается постепенно, как вечерний свет – мягкий, не торопясь. В нём нет шума. В нём нет пафоса.

Я почти ничего не знаю о нём на бумаге.

Только то, что он живёт в моём же городе. Что он учится – вроде бы в том же выпускном классе. Что он играет на гитаре, хотя не считает себя музыкантом. Что он обожает кофе с миндальным сиропом, хотя называет это «странным женским выбором» и каждый раз смеётся над собой.

Я знаю, что он иногда замолкает на полуслове, потому что боится сказать лишнее.

Что он предпочитает переписку звонку, но всё же не отключается, если я просто молчу в микрофон.

Я знаю, что он не любит толпу. Что в школе сидит ближе к стенке. Что у него есть младшая сестра, и он ей тихо поёт, когда она плохо спит.

Я знаю, как он смеётся. Не громко, не резко, а так, будто смех – это воздух, которого он сам не замечает.

Я знаю, что он не давит. Никогда. Даже когда я пропадаю, он не спрашивает, почему. Просто пишет: «Я здесь. Если что – просто дыши».

Я знаю, что он умный. Не из тех, кто хвастается. А из тех, кто замечает, если тебе плохо, даже по паузе между сообщениями.

Я почти не знаю его внешности. Но я чувствую, будто знаю его душу.

И это страшно.

Потому что именно к таким людям – привыкаешь.

А потом не можешь отпустить.

Я открыла окно голосового сообщения.

Смотрела на кнопку записи, будто она могла укусить.

Сделала глубокий вдох.

И прошептала:

– Я тут.

Это было всё. Но это было много.

Для меня – почти подвиг.

Через пару секунд он ответил:

– Я тоже здесь.

И мы просто молчали. Но в этой тишине было… что-то.

Как будто впервые за долгое время мне не нужно было убегать.

После того как голосовые стихли, чат остался открыт, но я больше ничего не писала. Просто сидела, смотрела на экран и слушала, как тикают часы.

Внутри было… странно.

Будто я немного дышу.

Будто кто-то слегка приоткрыл крышку старого, пыльного сундука внутри меня – и оттуда начали вылезать вещи, которые я годами прятала под замком.

Я закрыла ноутбук, встала и прошлась по комнате, не включая свет. Села на пол у стены. Там, под книгами, между папками, лежал старый блокнот. Обычный, в тёмно-синей обложке. Почти пустой. Только одна страница исписана. Почерком кривым, но сильным.

Это письмо.

Письмо, которое я однажды написала – своему отцу.

Не для того, чтобы отправить. Просто чтобы сказать.

Я взяла блокнот и открыла на той странице.

«Привет. 

Ты не знаешь, как я выгляжу. И, возможно, не хочешь знать. 

Ты, наверное, даже не уверен, была ли я когда-то реальной. 

Но я есть. 

Я родилась, потому что ты однажды кого-то полюбил. Или… подумал, что полюбил. 

Я знаю, тебе и твоей семье, скорее всего, заплатили, чтобы вы молчали. 

Я не злюсь. 

Если бы мне предложили тишину взамен на безопасность – я бы тоже выбрала её. 

Просто… я всё равно чувствую, что хочу знать тебя. 

Не как отца. 

Как человека, который был. 

Который стал частью меня – пусть даже случайно. 

Иногда я представляю, что ты пишешь мне в день рождения. Или спрашиваешь, как у меня дела. 

Иногда я рисую тебе лицо. 

Я не знаю, что ты потерял, когда ушёл. Но я точно знаю, что я потеряла – возможность не быть одной. 

Спасибо, что хотя бы не был жесток. 

Мне этого достаточно». 

Я перечитала это письмо, словно впервые. Тогда, когда писала, мне было шестнадцать.

Сейчас – почти восемнадцать.

И мне всё ещё не всё равно.

Может, я никогда его не встречу. Может, он уже далеко, женат, с детьми, и думает, что я – просто забытая история.

Но я живая.

И его половинка – внутри меня.

Иногда я думаю: может, он был бы не против узнать. Просто… боится так же, как и я.

Письмо я положила обратно.

В тот же ящик. В ту же тишину.

Я легла на кровать, но не могла уснуть. Письмо всё ещё жгло изнутри, хотя я и спрятала его.

Снаружи моросил дождь – тот самый, с которым я росла. Мягкий, колючий, спокойный. Он всегда был рядом, когда не было никого.

Я снова взяла ноутбук.

Он был всё ещё онлайн. Алекс.

Я могла просто лечь спать. Могла притвориться, что всё в порядке.

Но не хотела.

Потому что после всего, что звучало в моих мыслях, мне нужно было сказать что-то живое.

«Ты там?» – написала я.

Он ответил сразу.

«Всегда. Что случилось?»

И вот она – пауза. Вечная пауза между тем, что ты чувствуешь, и тем, что осмелишься сказать.

«Ничего особенного. Просто хотелось знать, что ты не исчез».

Он написал:

«Я никуда не собираюсь. Если тебе комфортно – я здесь. Не давлю. Просто рядом».

От этих слов у меня защипало в груди. Не от боли. От неожиданности.

"Просто рядом" – это ведь то, чего мне всегда не хватало.

Не громких обещаний.

Не героических жестов.

А тихого, надёжного "я здесь".

Я не знала, как на это отвечать.

И, пожалуй, не надо было.

Я нажала на микрофон и тихо, почти шепотом, сказала:

– Спасибо, что не задаёшь вопросов.

Он ответил голосом – тише, чем обычно:

– Спасибо, что не убегаешь.

Мы молчали ещё минут десять. Просто были онлайн, просто дышали в наушниках. Это была не дружба, не влюблённость. Это было человеческое соприсутствие, почти физическое, почти невозможное.

Перед тем как лечь спать, я закрыла окно чата, выключила экран, укрылась пледом до подбородка. И впервые за долгое время уснула не с тревогой, а с ощущением, что кто-то всё-таки остался рядом, пусть даже где-то по ту сторону сигнала.

Глава 7. Первый протест

Утро началось как обычно: с противного писка будильника и тяжести в голове. Я злилась на себя за то, что снова засиделась до поздней ночи в чате. Но там хотя бы была жизнь. Здесь, в четырёх стенах моей комнаты, всё казалось застывшим. Я включила ноутбук, открыла электронный дневник. Алгебра, английский, химия. Всё на экране. Всё одинаково скучно и пусто.

Я сидела, машинально решая уравнения, и чувствовала, как будто задыхаюсь. Даже слова учителя в записи казались не голосом, а механическим шумом. Я закрыла ноутбук и взяла телефон – обычная привычка, когда устала от «правильной» жизни.

Открываю ленту, и вот оно – лицо, которое я ненавижу и которое всё равно всегда перед глазами. Моя мать. В новом посте. В очередном «идеальном кадре». На фото – она и её муж. Счастливая семья, сияющая улыбка, подпись о «верности, доверии и настоящей любви». И тысячи комментариев в духе: «Вы пример для нас!», «Ваша история вдохновляет», «Самая красивая пара!».

Да, я знала, что сама виновата – ведь никто не заставлял меня заходить на её страницу. Но я заходила снова и снова. Как бы больно это ни было, я следила за ней. Мне казалось, что если я перестану – будто вообще перестану существовать. Что оторвусь от этой ниточки, пусть и гнилой, но связывающей нас хоть как-то. Каждый её пост был как пощёчина, но я всё равно читала, вглядывалась, пыталась понять: а есть ли хоть тень правды в этой улыбке?

И всякий раз находила только фальшь.

Так сжала телефон в руке, что костяшки побелели. Хотелось что-то разбить, закричать, ударить по столу. Вместо этого я просто села перед зеркалом и долго смотрела на своё отражение. На ту самую девочку, которой «не должно быть».

И вдруг пришла мысль. Дикая, пугающая и одновременно сладкая.

А если я покажу, что я есть?

Не напрямую. Не крича: «Я – её дочь». Просто… дать понять миру, что я существую. Не как тень. Не как пустое место.

Я открыла ящик стола и достала косметичку. Она всегда лежала там, пылилась, почти как ненужный атрибут чужой жизни, ведь у меня не было поводов краситься. Но сегодня… сегодня что-то внутри требовало перемен. Мне хотелось взглянуть на себя и увидеть не загнанную девочку, которая всю жизнь прячется в тени, а хоть на секунду – девушку, которая имеет право быть.

Сначала рука дрогнула, когда я взяла в руки подводку. Я даже усмехнулась: странно, будто я собиралась не стрелки нарисовать, а подписать важный договор, от которого зависит моя судьба. Провела тонкую линию по веку, и взгляд стал резче. Ещё одно движение – и глаза обрели глубину, словно в них действительно можно было утонуть.

Тушь легла на ресницы тяжёлыми чёрными каплями, и я моргнула несколько раз, глядя на отражение. Мне вдруг показалось, что я стала другой – не той серой тенью, которую никто не видит, а кем-то более уверенным, кто осмеливается смотреть прямо.

Пудра слегка приглушила усталость на лице, спрятала бессонные ночи, выровняла тон. А румяна на щеках добавили тепла – я словно ожила.

Я собрала волосы в высокий хвост, и это движение показалось символичным. Как будто я собрала в кулак всё, что во мне копилось: злость, обиду, желание хоть раз выйти из-за кулис. Волосы натянули кожу на висках, и от этого ощущения подтянутости я вдруг ощутила, что могу держать голову выше, чем обычно.

Потом открыла шкаф. Внутри – всё то же самое: майки, худи, старые джинсы. Я перебирала одну вещь за другой и чувствовала раздражение: всё казалось не тем. Майка слишком простая. Худи слишком домашнее. Джинсы какие-то обыденные. Всё напоминало о моей «невидимой» жизни, где я должна растворяться в фоне.

И вдруг взгляд упал на чёрный свитер с широким воротом. Он был простым, без лишних деталей, но когда я провела пальцами по его мягкой ткани, мне стало спокойнее. В нём было что-то утешающее, словно он обещал спрятать меня, защитить, но в то же время позволял чувствовать себя цельной.

Я натянула его через голову и посмотрела в зеркало. В отражении стояла уже не девочка, которую можно проигнорировать. Я видела девушку, чьи глаза говорили: «Я есть».

И это было страшно.

И одновременно невероятно сладко.

Я достала телефон и включила камеру. Сердце бешено билось, руки дрожали. Сделала несколько снимков в отражении окна. Лицо частично скрыто светом, но глаза видно отчётливо. Я смотрела прямо в камеру, и впервые мне показалось, что я смотрю не как «невидимка», а как человек. Настоящий.

Фото вышло странным. И слишком честным.

Я долго сидела, глядя на него.

Выставить или нет?

Я знала, что у меня нет подписчиков. Я только что создала этот аккаунт. Но от одного факта – что я выкладываю себя в сеть – мне становилось страшно. Страшнее, чем когда-либо.

Я написала подпись:

«Иногда тяжело молчать. Но я есть».

И нажала «Опубликовать».

В груди сразу всё упало. Я бросила телефон на кровать и прижала ладони к лицу. Словно прыгнула в воду и не знаю, выплыву ли.

Прошло несколько минут. Экран мигнул – лайк. Потом ещё один. Я осторожно открыла. Алекс. Конечно. Он всегда замечал то, чего другие не видят.

«Красивый свет», – написал он.

Я усмехнулась. Он понял, что это я, но не стал задавать вопросов. Только добавил ещё одно сообщение:

«Иногда важно просто напомнить себе, что ты существуешь. И это окей».

Я впервые за день улыбнулась. Пусть маленькой, но настоящей улыбкой. Но вдруг меня как пробило током. Черт, мы же встречались в коридоре в школе. Он меня может узнать. Я совсем про это не подумала и уже поздно что-то менять. На удивление Алекс либо не узнал меня, либо сделал вид. Хотя, наверное, скорее не узнал. Алекс доверял мне полностью и обязательно озвучил бы, если бы меня узнал. Как же меня терзает мысль, что я не могу довериться так же сильно и ему.

Пока мои мысли были забиты этим день сменился на вечер, и я уже сидела с бабушкой на кухне. Она готовила чай, а я листала тетрадь, делая вид, что учу формулы. Всё было спокойно, пока её телефон не завибрировал на столе. Она взяла его, прочитала сообщение и резко побледнела.

– Опять она? – спросила я, голос прозвучал жёстче, чем я хотела.

Бабушка не сразу ответила. Просто выдохнула и швырнула телефон на стол. Экран вспыхнул, и я успела увидеть: «Никаких фото. Напоминай ей, кто она и кто я».

– Ты понимаешь, что натворила? – резко сказала бабушка. – Зачем ты это сделала?

– Потому что я устала прятаться! – сорвалось у меня. – Я тоже человек, я тоже имею право быть!

– Право быть? – бабушка ударила ладонью по столу, так что чашка подпрыгнула. – Ты хоть понимаешь, чем это закончится? Она не остановится! Ты думаешь, она позволит тебе разрушить то, что строила годами?

Я почувствовала, как в груди закипает. Слова сами рвались наружу.

– А мне плевать, что она строила! Она строила ложь, понимаешь? И ты всё это время покрывала её! Ты думаешь, я не вижу, как ты боишься её сообщений? Как будто она какая-то богиня, а мы должны падать перед ней на колени!

– Я не боюсь её ради себя, – бабушка повысила голос так, что мне стало страшно. – Я боюсь ради тебя! Она может уничтожить твою жизнь, Стэлла. Одним словом. Одной статьёй. Одним звонком.

– А сейчас у меня что, есть жизнь?! – крикнула я. – Сижу в четырёх стенах, как преступница, только потому что у неё карьера и мужик, которому правда глаза колет!

В комнате повисла тяжёлая тишина. Мы обе тяжело дышали, смотрели друг на друга, как враги. Я впервые видела бабушку такой: не тихой, не усталой, а разъярённой и уставшей до боли.

Она прошептала, почти срываясь:

– Ты не понимаешь… если ты продолжишь, она тебя уничтожит.

Я отвернулась, потому что почувствовала, что сейчас заплачу. И от злости, и от бессилия.

– Лучше пусть уничтожит, чем я ещё десять лет буду жить как призрак, – сказала я тихо и ушла к себе, громко хлопнув дверью.

Захлопнув дверь, я едва держалась на ногах. Сердце ещё стучало, а глаза жгли слёзы, которые я так и не успела сдержать. Медленно прошла к своему ноутбуку, села на кровать и закрыла лицо руками, пытаясь собраться. Пальцы дрожали, когда я открывала чат с Алексом.

– Сегодня… был странный день, – написала я, еле удерживая слёзы.

– Что случилось? – моментальный отклик на экране, и я почувствовала, как внутри всё сжимается.

Как объяснить то, что нельзя объяснять? Как рассказать о ссоре с бабушкой, если любое слово может стать вопросом, на который я не могу ответить? Каждое предложение, которое появлялось на экране, казалось слишком большим, слишком правдивым.

– Ну… с бабушкой немного поссорилась… – написала я, а пальцы дрожали так, что почти сбились с клавиатуры. – Но не могу сказать почему.

Сердце колотилось, будто хотело вырваться из груди. Я хотела закричать, хотела, чтобы кто-то понял меня, но слова застряли в горле.

И тогда, когда я уже почти потеряла надежду, дверь тихо скрипнула, и в комнату вошла бабушка. Её шаги были осторожными, будто она шла по стеклу, боясь раздавить мои слёзы своим присутствием. Глаза её были полны тревоги и сожаления, в них читалась боль за то, что она не смогла уберечь меня от боли, и страх, что я снова закроюсь, как в тот день раньше.

– Стэллочка… прости меня… – голос её дрожал, тихий, почти неуловимый, как дыхание за стеной. Слово «прости» висело в воздухе, и оно пронзило меня насквозь, пробив защиту, которую я так старательно выстроила.

Слёзы, которые я так долго сдерживала, прорвались. Они хлынули по щекам, и я закрыла лицо руками, не в силах остановить рыдания. В груди всё сжалось, сердце колотилось, а горло сдавило комок боли.

– Бабуля… – проскользнуло сквозь дрожащие губы, и я чувствовала, как каждое слово рвёт меня изнутри, – ты единственное, что у меня есть… Мне не нравится, что ты иногда идёшь на поводу у мамы… Мне больно…

Она осторожно подошла, прижала меня к себе, и её объятие было таким тёплым, что казалось, будто мир наконец сделал паузу. Я зарылась лицом в её плечо, чувствуя запах её волос и мягкость её свитера, и плакала, не пытаясь больше быть сильной. С каждой секундой рыдания становились мягче, а тяжесть на сердце медленно уходила.

– Я понимаю, солнышко… – шептала она, словно каждое слово было обещанием, – Я стараюсь… Но я всегда буду рядом.

И вдруг стало легче. Слёзы постепенно превратились в тихий поток, грудь перестала сжиматься, а сердце начало успокаиваться. Я поняла, что несмотря на все трудности и страхи, я не одна. Бабушка рядом, и её любовь – это единственное, на что можно положиться без сомнений.

Глава 8. Первые взгляды

Захлопнув ноутбук после утреннего онлайн-занятия, я почувствовала странное опустошение. Экран мерцал пустым чатом, а в комнате стояла тишина, словно сама по себе весила на плечах. Вчерашний вечер с бабушкой всё ещё жил внутри меня, давя на сердце тяжёлым грузом.

За окном серый Сиэтл, лёгкий дождик стучит по стеклу. Ноги холодные, комната полутёмная, на столе лежит телефон, где вчера вечером я впервые «показала себя».

Пью чай, слушаю капли дождя, размышляю о том, как странно и волнительно было нажать кнопку «опубликовать».

Но потом взгляд падает на уведомления. Дискорд. Мои друзья… они видели.

Новый пост, который я выложила, уже собрал кучу сообщений.

– Сиера, это ты? – Аурелия смотрела в экран широко раскрытыми глазами. – Я даже не знала, как ты выглядишь.

– Это реально ты? – Нико чуть наклонился ближе. – Вживую ты совсем другая.

– Я не могу перестать на это смотреть, – добавила Лори, улыбаясь. – Сиера, ты настоящая.

Я глубоко вздохнула, крепче сжимая телефон в руках.

– Да, это я. Немного страшно, честно говоря.

– Немного? – Аурелия прищурилась. – Ты выглядишь так, будто ничего не боишься.

– Ты всегда казалась далёкой, – сказал Нико тише. – А теперь… будто прямо перед нами.

– Мы столько времени говорили с тобой, – подхватила Лори. – Но это совсем другое. Видеть тебя – это странно и так близко одновременно.

Я невольно улыбнулась. На сердце разлилось тепло, словно кто-то укрыл меня мягким одеялом.

– Спасибо… Не знаю даже, что сказать.

– Просто будь собой, – мягко сказала Аурелия. – Нам достаточно видеть тебя такой.

– И не переживай, если кто-то ещё увидит, – уверенно добавил Нико. – Мы с тобой.

– Главное, что мы видим тебя, – подытожила Лори. – Всё остальное неважно.

Я закрыла глаза. Впервые я почувствовала, что меня действительно видят, не через слова, а через кого-то, кто знает меня настоящую.

Несмотря на эмоции я вернулась к учебникам, так как на носу экзамены, открыла тетрадь, но сразу же почувствовала, как мысли ускользают. Лист с формулами и схемами словно превращался в пёстрый шум, в котором я больше не могла различить ничего конкретного.

Почему я так волновалась? Потому что всё время возвращалась к моменту, когда они впервые увидели меня. Аурелия, Нико, Лори… их сообщения, их реакции. Я не могла перестать думать о том, как странно и удивительно это было – видеть их эмоции, прочувствовать их удивление и тепло, даже через экран.

Я пыталась сосредоточиться на лекции по истории, но каждая строчка превращалась в пустую черту. Мои глаза скользили по тексту, а ум возвращался к экрану Дискорд, к их словам, к тем тихим, но таких значимым «ты настоящая».

Я вздохнула, положив голову на тетрадь. Даже книги и заметки казались далекими. В голове крутились фразы Аурелии, Нико и Лори, и я ловила себя на том, что тихо улыбаюсь, словно кто-то шепчет мне, что всё будет хорошо.

В итоге я снова взяла телефон, открыла Дискорд… и увидела, что они уже написали новое сообщение. Сердце слегка сжалось от волнения и радости одновременно.

– Сиера, я реально не ожидала, что это ты, – Аурелия покачала головой, будто всё ещё не верила. – Всё это время у меня был образ в голове, а тут… как будто я вижу тебя впервые.

– Я думал, что знаю тебя через чат, – сказал Нико. – Но это совсем другой уровень. Даже странно… как будто ты реально существуешь.

– А мне кажется, я чуть не расплакалась, – призналась Лори. – Ты выглядишь настоящей. Такой, какой ты и есть.

– Я боялась, что это будет странно, – выдохнула я. – Или что вы подумаете: «А кто это вообще?»

– Нет, – мягко ответила Аурелия. – Мы всегда знали, что ты здесь. Только теперь можно не гадать, а видеть.

– И знаешь, – Нико чуть улыбнулся, – это как будто мы вместе сидим в одной комнате, а не на разных континентах.

– И это здорово, – добавила Лори. – Весь этот страх растворяется, когда видишь тебя.

Я откинулась на подушки. С каждой строчкой сообщений внутри что-то тихо щёлкало.

– Не думала, что так быстро почувствую себя… собой, – прошептала я.

– Именно так, – подтвердила Аурелия. – Ты всегда была собой, просто теперь мы можем это видеть.

– А ещё круто, что мы можем говорить об этом, смеяться, плакать, – заметил Нико. – И не бояться осуждения.

– И это всё благодаря тебе, – сказала Лори. – Твоей смелости.

Я улыбнулась, не скрывая радости. Будто весь мир перестал быть давящей коробкой.

– Спасибо… что вы есть.

– И спасибо тебе, что показалась, – сказала Аурелия.

– Это больше, чем просто фото, – серьёзно добавил Нико. – Это начало чего-то нового.

– Для нас всех, – закончила Лори.

Я закрыла Дискорд и снова посмотрела на тетрадь. Формулы и заметки уже не казались пустыми чертами – слова друзей будто освободили в голове пространство. С каждым прочитанным сообщением внутри меня росла странная, тихая уверенность. Я впервые за долгое время чувствовала: я могу быть собой, и этого достаточно.

С улыбкой на лице я поднялась, прошлась по комнате, будто прогоняя остатки страха, который давно прятался внутри. Мир вокруг не изменился – те же полутёмные стены, те же капли дождя за окном, но теперь казалось, что я могу на него смотреть с другой позиции, не сжимая сердце от тревоги.

Я села за стол и открыла ноутбук. На экране снова мелькали учебные материалы, но мысли уже начали строить план. План не учебный. План для неё – для матери, которая годами держала меня в тени, которая пыталась заставить поверить, что я не существую для окружающих.

Я медленно набросала заметки, короткими фразами, чтобы не потерять мысль:

не давать ей контролировать меня;

показывать, что я могу быть независимой;

сделать так, чтобы её планы провалились, но без открытой конфронтации;

использовать своё присутствие, своё появление в жизни других людей как щит.

Каждое слово на экране давало мне ощущение силы. Уверенность, которую друзья подарили мне простыми сообщениями, стала топливом. Я впервые поняла, что могу действовать, а не только терпеть.

Я сжала ручку в руке. Улыбка не сходила с лица. Сегодня я была Стэллой – видимой, настоящей, и теперь я знала, что могу не просто существовать, а строить свою жизнь по своим правилам.

Глава 9. Планы в панике

Утро началось не с привычного чая или кофе. Оно началось с ярости, такой холодной и острой, что казалось, будто она режет изнутри. Сердце стучало быстро, а в груди сидела тяжесть, как будто там скопилось всё недовольство, все обиды и долгие годы гнева. Я села за стол и открыла ноутбук, но не ради учебы – ради плана. Плана мести. Может, это звучит по-детски, но я чертовски ненавижу её. Я ненавижу её улыбку, её идеальный образ, её ложь, её тщеславие. И мысль, что мир никогда не видел её настоящей, зажгла во мне огонь. Я хотела, чтобы все это увидели – чтобы кто-то наконец понял, кем она на самом деле является, какой её муж, какая тьма скрывается за блеском.

Кажется, весь интернет и все мои полки я просмотрела. Каждую публикацию, каждый комментарий, каждую фотографию. Словно охотилась за тайной, за хоть малейшей трещиной в её тщательно выстроенном фасаде. Я даже нашла своё свидетельство о рождении, но оно оказалось пустым доказательством. Другая фамилия. Роддом, в котором я родилась, «оплачен» за молчание. Всё было продумано до мельчайших деталей, и она не оставила мне шанса. Холодный комок разочарования сжал горло.

Но я тоже не дура. Я сидела, сжимая кулаки, и ощущала, как ярость постепенно превращается в сосредоточенную решимость. Я анализировала каждый шаг, каждый возможный вариант, каждую слабость. И хотя мысли «может, я такая же?» пытались прорваться, я отталкивала их. Нет. Я – не она. Я могла быть сильнее, хитрее, умнее. Эта ярость не сломает меня, она станет моим оружием.

К вечеру мотивация начала таять. Я сидела на кровати, опираясь на подушки, а мысли казались густым туманом. Каждый план, каждая возможность исчезли так же быстро, как появлялись. Внутри меня осталась только глухая ярость, смешанная с болезненной усталостью. Сердце стучало медленно и тяжело, словно устало от всех этих поисков, от всей этой ненависти, от бессилия.

Я попыталась сосредоточиться, но разум бежал в пустоту. Всё, что оставалось – это напряжение в груди и дрожь по всему телу. Я закрыла глаза, пытаясь прогнать мысли, но они возвращались снова, словно назойливые тени.

Тогда я зашла в онлайн. И увидела сообщение от Алекса. Сердце внезапно вздрогнуло, будто кто-то схватил его в кулак. Если бы это было что-то простое, я бы улыбнулась, растаяла бы, как лёд на солнце. Но это сообщение заставило меня замереть.

"Может, встретимся на днях вживую?"

В панике я откинулась назад, чувствуя, как внутри что-то сжалось до предела. Встретиться вживую? Допустить кого-то настолько близко? НЕЛЬЗЯ. Ещё один шаг – и всё может рухнуть. Ещё одна ошибка – и кто знает, что произойдёт. Холодный страх пробежал по спине, но вместе с ним разгорелось странное, болезненное желание.

Я снова посмотрела на экран, пытаясь собрать мысли в кучу. Мозг кричал, что это безумие, что я не могу допустить, чтобы кто-то вошёл в мою жизнь так близко. Но сердце отказывалось слушать, оно словно отчаянно тянуло меня к нему, к Алексу.

В голове мелькали образы: его улыбка в чате, лёгкая и непринуждённая; его сообщения, которые всегда умели меня рассмешить; и та лёгкая дрожь внутри, когда я представляла, что он рядом. Я почувствовала, как снова накатывает тревога – и одновременно странная, непривычная нежность.

Я откинулась на подушки и закрыла глаза. Внутри всё бурлило. Страх переплетался с желанием, разум с сердцем, злость на мать с отчаянной потребностью в тепле, которое давал Алекс. Казалось, что я могу рухнуть прямо здесь, на кровати, под тяжестью всех этих противоречивых эмоций.

Но рядом с этим хаосом вдруг пробудилась решимость. Я не могла позволить страху управлять мной. Если я так долго боролась с матерью, если училась быть осторожной и сильной, значит, смогу и это пережить. Стиснув зубы, я медленно открыла глаза, взглянув на сообщение снова.

Я не ответила сразу. Вместо этого взяла блокнот и ручку, словно это был мой щит. Нужно было выстроить план, подумать, как действовать осторожно, как защитить себя. Внутри всё ещё трепетало, но теперь я чувствовала, что могу контролировать этот страх.

Держа блокнот в руке, я поняла, что Алекс может стать тем самым толчком, который мне так нужен. Всю жизнь я боялась, трусила, пряталась за стеной собственной осторожности. И всё это время мне казалось, что нет выхода, что страх сильнее меня. Но теперь… теперь я увидела возможность сделать шаг, который принадлежит только мне.

Я понимала, что встреча с ним ни к чему меня не обязывает. Я не должна рассказывать о себе больше, чем хочу. Это всего лишь маленький шанс вырваться из привычного страха, почувствовать, что могу делать выбор и сама строить свою жизнь. Может быть, именно этот шаг станет первым кирпичиком в той жизни, о которой я мечтала – свободной, настоящей, счастливой.

Пока я размышляла, Алекс уже вышел из сети, наверняка ушёл спать. А я, уставшая от бесконечной внутренней борьбы, решила: отвечу ему завтра, с чистой головой и ясными мыслями. На этот раз я не позволю страху управлять мной. Я выключила свет, устроилась в кровати и закрыла глаза, позволяя себе впервые за долгое время чувствовать спокойствие.

С этим маленьким решением внутри что-то тихо щёлкнуло. Я знала, что завтра будет новый день, и этот день будет моим.

Глава 10.Утро решимости

Я проснулась с ощущением странного напряжения – будто весь мир замер в ожидании. Ещё полусонная, я лежала на кровати, слушая, как дождь тихо стучит по стеклу. Мысли о вчерашнем дне, о решении встретиться с Алексом, смешивались с тревогой и каким-то неожиданным чувством свободы.

Сначала казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Страх: что, если он разочаруется? Что если я покажусь слишком странной или слабой? Но тут же появлялась мысль, будто кто-то тихо шепчет мне: «Это твой шанс. Сделай шаг».

Я села на кровати, держа в руках блокнот, который вчера вечером стал почти моим планом жизни. Я записала: «Встретиться с Алексом. Не бояться. Это только начало». Строки казались простыми, но в них была вся сила, которую я до сих пор не решалась признать.

Завтрак был формальностью. Я почти не помнила вкус чая и тостов, потому что весь день уже прокручивался в голове – как я выйду из дома, как дойду до места, как буду выглядеть, как буду дышать, когда увижу его. И с каждым мысленным сценарием я чувствовала, как напряжение превращается в решимость.

Я открыла телефон. Дискорд. Сообщения от Аурелии, Нико и Лори.

Им я могла доверить хоть всю свою жизнь. Именно поэтому, хоть и колебалась, я решила написать им не в общий чат, а в наш личный – тот, где нас четверо, и где всегда можно быть максимально откровенной. Этот чат появился у нас давно, когда мы уже успели подружиться, и стал чем-то вроде нашей маленькой крепости: здесь мы обсуждали личное, делились страхами, радостями, странными мыслями, о которых не решались писать в основном чате. Основной чат был как витрина – там мы общались с другими, сплетничали о новеньких или обсуждали случайные мелочи, которые могли увидеть посторонние. А здесь, в нашем узком кругу, можно было быть настоящей.

Я взяла телефон, сердце чуть учащённо билось, и набрала сообщение:

– Друзья… это просто жесть. Алекс предложил мне встретиться!

Слова почти застряли в горле, когда я нажала «отправить». Хоть я им и доверяла, внутри всё равно ворочалась смесь страха и неловкости. Что если они подумают, что я глупо реагирую? Что если покажусь слишком истеричной? Но строчка была отправлена – и теперь оставалось только ждать реакции.

Мгновенно появился ответ Лори:

– Офигеть. Я давно подозревала, что у вас что-то есть!

Её энтузиазм и лёгкая шутка заставили меня невольно улыбнуться. Тёплое чувство, будто кто-то обнял меня через экран, прошло по всему телу.

Но тут же пришёл Нико, как всегда строгий и немного душный:

– Почему сразу что-то есть?

Я вздохнула. Нико никогда не драматизировал и всегда задавал прямые вопросы. Его сообщение заставило меня почувствовать одновременно облегчение и лёгкое смущение. Я знала, что в его словах нет осуждения, но всё равно ловила себя на мысли, что хочу как-то объясниться.

Между сообщениями моё сердце прыгало, мысли метались: «Я правда делаю это? А вдруг всё пойдёт не так?» – но, с другой стороны, было чувство странной свободы. Словно маленькая дверца в моей жизни, которую я боялась открыть годами, наконец приоткрылась, и за ней мерцал свет.

Пока я смотрела на их ответы, внутри всё сжималось и расправлялось одновременно. Будто во мне жило два человека: одна – испуганная девочка, которая хочет спрятаться и никогда не выходить на свет, и другая – взрослеющая я, которая уже устала бояться и хочет хотя бы попробовать жить по-настоящему.

Аурелия подключилась чуть позже:

– Если честно, я думала, что ты ещё долго будешь тянуть. Но… может, это и к лучшему. Попробуй.

Её спокойный тон, без лишних эмоций, прозвучал как поддержка. Я знала, что Аурелия всегда говорит прямо и, если она считает это хорошей идеей – значит, всё не так страшно, как я себе накрутила.

Я прижала телефон к груди, будто могла таким образом удержать это тепло. Они ведь не смеялись, не осуждали, не пытались отговорить. Наоборот – словно подталкивали меня в спину, мягко, но уверенно.

Я снова посмотрела на экран. Лори уже накидывала кучу идей, где можно встретиться, Нико упорно спорил, что лучше не спешить, а Аурелия держала баланс между ними, напоминая, что решать всё равно мне. И в этот момент я вдруг почувствовала уверенность – впервые за долгое время. Не потому, что Алекс меня позвал, и даже не потому, что встреча может что-то изменить. А потому, что у меня есть они. Эти трое. Мои опоры.

И с этой мыслью я впервые за долгое время улыбнулась сама себе.

Из-за всей этой суматохи я совершенно забыла, что вчера так и не ответила Алексу. Поэтому, когда на экране высветилось его сообщение, сердце ухнуло вниз.

«Доброе утро! Я слишком поторопился? Напугал вчера? Ты так и не ответила на сообщение.»

Я уставилась на экран, чувствуя, как щеки вспыхнули жаром. Он заметил моё молчание. Он подумал, что я испугалась. И ведь это правда… Я действительно испугалась.

Пальцы зависли над клавиатурой. Сказать честно? Признаться, что паниковала всю ночь, что обдумывала сотни сценариев и даже составила список «за» и «против» встречи? Или просто написать что-то лёгкое, чтобы не выглядеть странной?

В голове звучал голос Нико: «Почему сразу что-то есть?» – и голос Лори: «Офигеть, я подозревала!» – и спокойное «Попробуй» от Аурелии. Всё это перемешалось в один хаотичный поток.

Я набрала:

«Прости, что вчера не ответила. Это было неожиданно. Я… не против встретиться.»

Пальцы дрожали. Я перечитала текст, стерла слово «неожиданно», потом снова вернула. Добавила в конце точку. Удалила. Опять написала. Это была целая война с самой собой.

И всё равно, когда я наконец нажала «Отправить», будто обвалилась гора с плеч.

Теперь оставалось ждать его ответа. А ожидание оказалось хуже всего. Казалось, каждая секунда тянулась вечностью, и в этой тишине я слышала только стук своего сердца.

Телефон дрогнул в руке, и я резко вздрогнула – будто ждала этого ответа целую вечность. Экран засветился, и я, затаив дыхание, прочитала:

«Хорошо. Тогда давай без лишней паники. Встретимся в субботу, в парке у старого фонтана. Там всегда спокойно. Что скажешь?»

Я перечитала раз десять. Суббота. Парк. Старый фонтан. Слова будто впивались в сознание, каждая деталь рисовала картинку: я иду по аллее, впереди шум воды, а где-то там стоит он… живой, настоящий, не в окне чата, а на расстоянии вытянутой руки.

Меня бросало из стороны в сторону. С одной стороны – паника: «Как я туда пойду? Что надену? Что скажу? Что, если я разочарую его?» С другой – странное, тихое тепло. Он написал так просто, так спокойно, будто это самое естественное в мире – встретиться. Ни давления, ни настойчивости. Он просто предложил место и день.

Пальцы снова зависли над экраном. Я могла написать «да». Могла придумать отговорку. Могла попросить время подумать. Но сердце уже сделало выбор за меня.

«Хорошо. В субботу. У фонтана.» – написала я и замерла, будто в тот момент поставила подпись под чем-то важным.

Хоть до встречи ещё оставалось два дня, после отправленного мною сообщения я тут же подскочила и бросилась к шкафу. Сердце колотилось так сильно, будто мне нужно было выходить прямо сейчас. Я распахнула дверцы и, не думая, начала вытаскивать всё подряд. Футболки, джинсы, старые свитера – полетели на пол, один за другим.

– Да что ж у меня ничего нет?! – в отчаянии почти выкрикнула я, швыряя очередную блузку в сторону.

Чем дольше я рылась, тем сильнее росла злость. Я чувствовала себя безнадёжной: вот, наконец, шанс в жизни, а мне нечего надеть, я выгляжу как подросток, а не как девушка, которая идёт на встречу с парнем. Словно в доказательство этого, из шкафа выпала моя старая школьная юбка, и я чуть не выругалась вслух.

Я была так занята, что даже не заметила, как дверь тихо приоткрылась.

– Что ты делаешь? – удивлённо прозвучал голос бабушки.

Я вздрогнула. Замерла на секунду, сжимая в руках какой-то ненавистный топ. На секунду мне захотелось просто всё ей выложить. Рассказать, что я встречусь с человеком, который уже перевернул мою жизнь с ног на голову, что я хочу выглядеть… красивой, достойной, настоящей собой. Но я вспомнила прошлый раз, её крики, её «ты ещё слишком маленькая, тебе это ни к чему», и страх сжал горло.

– Шкаф перебираю, – запинаясь, выдавила я. – Представляешь, у меня ни одного платья нет! Я даже… не чувствую себя девочкой.

Я старалась произнести это легко, будто шучу. Но голос всё равно дрогнул.

Бабушка посмотрела на меня внимательно. Очень внимательно. Её глаза, усталые и мудрые, задержались на моём лице чуть дольше, чем обычно. Но вместо вопросов или упрёков она лишь слегка кивнула, тихо вздохнула и вышла из комнаты.

Я облегчённо выдохнула: фух, пронесло.

Но буквально через минуту дверь снова открылась. Бабушка вошла с чем-то в руках. Я не сразу поняла, что это – и только когда она развернула ткань, у меня перехватило дыхание.

Это было летнее платье. Лёгкое, нежное, почти воздушное. Кремовое, с мягким цветочным узором, тонкими бретельками и аккуратным вырезом. Платье, которое выглядело как воспоминание о юности.

– Я носила его, когда была чуть старше тебя. «На мой первый танец с твоим дедушкой», —сказала бабушка и улыбнулась по-особенному, мягко, чуть смущённо, будто это воспоминание до сих пор грело ей сердце. – Тогда казалось, что в этом платье я могу всё… будто мир у моих ног.

Эти слова застряли во мне. Я слушала её, и в груди защемило: впервые за долгое время я увидела её другой – не строгой, не ворчащей, не холодной. А молодой, влюблённой, живой.

И тут же внутри будто ожила память о дедушке. Каким он был, когда был жив: спокойным, светлым человеком. Всегда с шуткой наготове, с теплотой в голосе. У него было невероятное умение сглаживать углы: одно слово, один взгляд – и напряжение спадало, даже бабушка рядом с ним становилась мягче. Я помню, как в детстве он поднимал меня на руки, и всё вокруг казалось безопасным и правильным.

Но потом его не стало. Его не стало так внезапно, что дом словно осиротел вместе с нами. Я тогда впервые увидела, как бабушка плачет – не тихо, не украдкой, а так, будто весь её мир рухнул. И вместе с этим плачем в ней что-то оборвалось навсегда.

После похорон будто исчезла прежняя бабушка. Тёплая, улыбчивая, немного строгая, но всё же мягкая. Вместо неё рядом со мной поселилась другая женщина – жёсткая, колючая, словно сделанная из камня. Она перестала позволять себе слабости: ни слёз, ни долгих разговоров, ни мечтательных историй, которые раньше рассказывала о юности. Как будто запретила себе жить чувствами.

С ней стало тяжело. Каждый день превращался в проверку: правильно ли я одета, всё ли убрано в комнате, не забыла ли я про уроки, не сижу ли слишком долго за компьютером. Упрёки были постоянными – иногда даже из-за мелочей, и это давило. Она будто старалась выстроить вокруг нас железную дисциплину, как солдатскую казарму.

Иногда я ловила себя на мысли, что рядом с ней я жила как под военным уставом. Никаких лишних движений, никаких слабостей, никаких «можно». Только «надо». И мне казалось, что она не понимает – я ведь не солдат, я её внучка.

Но глубоко внутри я знала: всё это – из любви. Только выражать её она так и не научилась. Может, и боялась – что если ещё раз позволит себе чувствовать, то снова потеряет всё.

Она улыбнулась – не своей обычной строгой улыбкой, а какой-то очень далёкой, мягкой, будто вспоминая что-то только ей дорогое.

Я смотрела на неё и не знала, что сказать. В груди защемило. Это было так трогательно – будто она невольно дала мне кусочек своей молодости, своей истории, своей веры в то, что платье может сделать девушку сильнее.

– Попробуй, – протянула она. – Думаю, оно как раз твоего размера.

Мне хотелось то ли расплакаться, то ли обнять бабушку. Но я только кивнула, стараясь скрыть, как сильно всё это для меня значило.

Я взяла платье с благодарной, но робкой улыбкой. Оно было мягкое, летящее, с лёгкими складками, которые струились по ткани, словно вода. Я встала перед зеркалом, держа его за плечики, и на мгновение ощутила странное трепетное волнение.

Когда я надела платье, в зеркале отразилась я сама – но уже немного другой. Светлые волосы, слегка волнистые и мягко обрамляющие лицо, переливались в утреннем свете. Глаза – прозрачного голубовато-серого оттенка, чуть усталые, но с искоркой, – смотрели на меня, будто впервые замечая собственную решимость. Кожа была светлой, почти фарфоровой, с лёгким румянцем на щеках, и платье подчёркивало эту нежность, добавляя образу свежести и лёгкости.

В зеркале я видела себя такой, какой давно мечтала быть: смелой, открытой, с каплей дерзости и лёгкой радости. Волосы падали на плечи, платье струилось вокруг, а я покрутилась перед зеркалом, замечая, как мягкий свет играет на тканях и отражении.

В этот момент я поняла: иногда достаточно одного маленького шага – или одного платья – чтобы впервые почувствовать себя настоящей. И в этом отражении светлое лицо, прозрачные глаза и лёгкая улыбка казались не просто частью меня – они были началом того, кем я могу стать.

Глава 11. Волнение

Я проснулась с ощущением, что сердце где-то забилось чуть быстрее обычного. Сегодня пятница, а это означало только одно – завтра я впервые увижу Алекса. Мысль об этом одновременно волновала и немного пугала.

Чтобы хоть немного успокоиться перед учебой, я заварила себе чай. Тёплый аромат ванили и липы немного притуплял тревогу, но ненадолго. Сев за стол, я достала косметику и решила попробовать макияж – пробный, «репетиционный». В голове крутилась только одна мысль: «Надо хотя бы немного выглядеть нормально».

Прошло два часа, а я всё только раздражалась. Стрелки на глазах выходили кривыми, тени ложились пятнами, а тональный крем скатывался на щеках. Я пыталась, перечитывала инструкции, смотрела видеоуроки, делала вид, что всё под контролем, но каждая попытка заканчивалась новым разочарованием.

– Чёрт! – выдохнула я, разбрасывая кисточки и тюбики по столу.

Смешно? Наверное. Логично? Да, учитывая, что я почти никогда никуда не выхожу и крашусь лишь изредка, чтобы почувствовать себя хоть немного красивее. Завтра же требовалось выглядеть не просто красиво, а… особенной.

Когда я, наконец, закрыла косметичку, уже готовая сдаться, пришло ощущение пустоты: вместо радости – только нервное напряжение, а мысли крутились, как будто кто-то запустил их в стиральную машину.

Онлайн-урок превратился в фон для моих переживаний. Учитель что-то говорил, экран был перед глазами, а я ловила себя на том, что слышу только половину слов. Каждый урок тянулся бесконечно, словно время решило специально замедлить ход, подшучивая надо мной.

И тут, как спасение, прозвучало уведомление на телефоне. Сообщение от Алекса. Сердце дрогнуло – что, если он передумал? Что если он решит отменить встречу?

«Привет! Как дела?»

На мгновение мне захотелось закрыть телефон и притвориться, что я занята. Не писать, не отвечать. Но пальцы сами набрали сообщение: «Привет… всё нормально».

Я не могла написать правду – что нервничаю до небес, что уже с чая перешла на капли валерьянки, что весь день почти провела, пытаясь сделать идеальный макияж и терпя фиаско.

Но его простое сообщение, короткое и спокойное, каким-то образом подняло настроение. Оно не требовало ничего, не давило, не ставило условий. Просто интерес к тому, как я. И этого оказалось достаточно, чтобы немного выдохнуть, расправить плечи и дойти до конца учебного дня без крика и слёз.

Но волнение и к вечеру не отпускало меня. Я вспомнила еще одну деталь: как же бабушка меня отпустит? У нас дома выходить «просто так» не разрешалось. Любое событие, встреча, прогулка – всё под строгим контролем. То же самое было и с онлайн-учебой: цель была та же самая, что и всегда – чтобы я ни к кому не привязывалась, никому ничего не рассказывала, нигде лишний раз не светилась.

Последний пункт особенно раздражал меня. Казалось, что это молчаливое подтверждение того, что я очень похожа на мать. На женщину, которую я ненавижу и которой хочу доказать обратное. Но я повторяла себе: «Нет, я не такая. Я другая. Я стараюсь быть другой». И в эти моменты внутри разгоралась тихая, но упорная решимость.

Мне нужен был план. Что сказать бабушке, чтобы она не устроила истерику? Как убедить её, что эта встреча важна для меня, что это не каприз, а шанс наконец попробовать быть собой вне стен дома? Я перебирала варианты в голове, один за другим:

«Просто прогулка в парке» – слишком банально, подозрительно.

«Учебная практика на природе» – звучит как оправдание, но бабушка всегда проверяет, куда я иду, с кем и зачем.

«Нужна свежая голова после учебы» – возможно, сработает, но слишком очевидно.

Я села с блокнотом и карандашом, записывая каждый вариант, пробуя предугадать реакцию бабушки. Каждое предложение проверяла мысленно: «Как она отреагирует? Что скажет? Будет ли спорить?»

В тот вечер, когда сумерки окутали комнату мягким полумраком, меня вдруг осенило: всё, что я делала до этого, было хаотично и без плана. Нервозность, тревога, бесконечные «что, если» – они только множили страх и не давали действовать. Я поняла: если завтра я хочу выйти, встретиться с Алексом и при этом не устроить бабушке истерику, мне нужен настоящий план.

Села на кровать с блокнотом, ручкой в руках, и начала расписывать всё по шагам, будто готовлю стратегию.

Подготовка к разговору: продумать, что сказать бабушке. Нужно было объяснить выход не как встречу с парнем, а как «свободное время после учебы», что поможет мне «собраться» и «подумать о делах».

Маршрут и время: уточнить, когда и как выйти, чтобы бабушка не переживала. Планировала идти в парк коротким и безопасным маршрутом, не задерживаться и вернуться вовремя.

Внешний вид: заранее выбрать платье, аккуратный макияж, чтобы выглядеть ухоженно, но не провоцировать лишние вопросы. Платье, которое бабушка мне дала, было идеально.

Эмоциональная подготовка: несколько дыхательных упражнений, чтобы успокоить сердце перед разговором. Продумать, как сохранять спокойствие, если бабушка начнёт подозревать.

Альтернатива «отступления»: план B – в случае, если бабушка категорически запретит идти, придумать объяснение и договориться о будущем дне, не потеряв контроль над ситуацией.

Я почувствовала странное облегчение. Наконец-то хаос в голове стал чёткой схемой действий. Страх ещё оставался, но теперь он был «под контролем». Появилась уверенность: если всё распланировать, если думать на несколько шагов вперёд, я смогу сделать это. Я почувствовала, что теперь не просто плыву по течению – я могу взять ситуацию в свои руки.

Чтобы окончательно успокоиться, я открыла чат с друзьями. Сердце всё ещё колотилось, но мысли стали чуть яснее. Я написала, коротко объяснив, что завтра буду выходить и немного нервничаю. Ответы не заставили себя ждать.

Лори первой подключилась:

– Ты справишься! Держись, мы с тобой.

Аурелия добавила что-то мягкое, почти шепотом:

– Главное – будь собой. Всё остальное не важно.

Нико, как обычно, немного прямолинейно, но по-дружески:

– Нервничать – нормально. Главное, не паниковать.

Каждое сообщение будто разливалось по мне теплом. Они поддерживали меня не просто словами – казалось, их уверенность передавалась через экран, обволакивала и успокаивала. В этот момент я впервые поняла, что не одна. Не важно, насколько страшно и непривычно всё кажется, я могу опереться на них.

Когда переписка закончилась, я села на кровать, держа блокнот на коленях. Сердце постепенно успокаивалось, мысли начали распутываться, словно клубок ниток, который медленно расправляется под пальцами. Я перечитала свой план на завтра, отметила для себя детали – место встречи, время, что одену, как держать себя спокойно.

На лице появилась лёгкая улыбка: всё выглядело не таким страшным, как казалось утром. С ощущением, что я готова к завтрашнему дню, я выключила телефон, аккуратно убрала блокнот на стол.

Лёгкая усталость навалилась на плечи, но это была приятная усталость – как после того, как долго готовишься к чему-то важному, и теперь чувствуешь, что сделал всё возможное. Я укрылась одеялом, закрыла глаза и впервые за несколько дней позволила себе просто дышать.

Перед сном в голове крутились образы: аллея парка, старый фонтан, лёгкий ветер, смех, разговор, которого я ждала. И ощущение, что завтра будет шагом в совсем другую жизнь – жизнь, где я могу быть собой, без страхов и прятаний.

С этим мысленным кадром я заснула, чувствуя необычную лёгкость. Завтрашний день обещал быть важным, но впервые мне казалось, что я готова встретить его с открытым сердцем.

Глава 12.Встреча

Конечно же, всё не могло пойти идеально. Я проспала. Да, серьёзно – проспала именно в тот день, когда всё должно было быть идеально. В течение этих двух дней, пока мы обсуждали с Алексом встречу, я всё тщательно представляла, репетировала в голове каждый момент. И вот теперь открыла глаза и поняла, что уже 12:30. Встреча назначена на 13:00, а ехать мне минимум двадцать минут. Сердце застучало с такой силой, что казалось, его слышат все в доме.

Внутри всё дрожало. Паника накрыла меня волной: «Как я могла так проспать? Как я теперь успею?» Я схватила бабушкино лёгкое платье и на ходу натягивала его, пытаясь удержать хотя бы видимость спокойствия перед бабушкой. Спокойствие оказалось фальшивым – натянутым, как струна, и каждое движение давалось с усилием.

– Стэлла, куда ты? – услышала я тихий голос бабушки, выглянувшей из коридора.

– На… на улицу! – выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Надо идти!

Бабушка посмотрела на меня внимательно, её взгляд был полон вопроса, но, к счастью, она не стала препятствовать. Я чуть не подпрыгнула от облегчения и, схватив сумку, выскочила из квартиры.

Я добежала до остановки и влетела в чуть не уехавший автобус. Сердце колотилось так, что казалось, его стук слышен всем пассажирам. Толпа вокруг словно растворялась, оставляя меня одну с этим внутренним хаосом. Руки дрожали, ноги сжимались от напряжения, а в голове прокручивались миллионы мыслей: «Что, если я опоздаю? Что если всё пойдёт не так?»

Я заняла место у окна, но сосредоточиться ни на чем не могла. Взгляд постоянно метался по улицам, по другим пассажирам, а мысли цеплялись за каждый звук и движение. Водитель казался мне каким-то гигантским существом, управляющим временем, которое сейчас торопливо ускользало. Я проклинала его мысленно с раздражением: «Ну давай же, быстрее, я не могу опоздать!»

Каждое торможение автобуса, каждый поворот казались катастрофой. Я сжимала сумку, будто в ней был мой весь мир, и представляла, как стою у фонтана, а он уже ждёт меня. Паника переплеталась с нетерпением, а тело будто бежало вперёд без моего участия.

Автобус, наконец, замедлил ход у нужной остановки, и я с трудом поднялась, чувствуя, как ноги подкашиваются от напряжения. Каждый шаг по тротуару отдавался в груди тяжёлым эхо. Казалось, весь город наблюдает за мной, а я одна не могу справиться с этим волнением.

Я ловила взгляд на каждом прохожем, мысленно представляя, что это он – Алекс. Сердце бешено колотилось, ладони вспотели, дыхание сбивалось. Я пыталась собрать мысли, напоминала себе, что это всего лишь встреча, что ничего страшного не произойдёт, но слова не приходили.

Подойдя ближе к фонтану, я заметила его силуэт. Он стоял спокойно, слегка опираясь на край каменной чаши, словно ожидал меня здесь, на этом маленьком островке мира, где всё вокруг перестало существовать. Сначала я замерла, потом сделала глубокий вдох и шагнула вперёд.

Каждая деталь – шум воды, легкий ветерок, солнечные блики на мокром камне – казалась увеличенной, словно мир растянулся и сосредоточился только на нас. Я почувствовала странное сочетание страха и возбуждения, будто стояла на краю чего-то нового и важного.

– Привет, – выдавила я, пытаясь придать голосу уверенность, хотя внутри всё ещё бушевала буря.

Он повернулся, улыбнулся мягко и тепло, и внезапно весь страх как-то растворился. Сердце всё ещё колотилось, но на смену панике пришло лёгкое, почти невесомое чувство: «Я здесь. Всё реально. И это только начало».

– Привет… – я снова повторила, на этот раз чуть увереннее, делая шаг вперёд. Сердце колотилось, словно хотело выскочить из груди.

– Привет, – сказал он, улыбаясь мягко, тепло и без спешки. – Ты хорошо дошла?

– Да… вроде бы, – выдавила я, пытаясь контролировать дрожь в голосе. Я чувствовала, как пальцы сами сжимаются в кулаки, словно пытаясь удержать весь хаос внутри.

Он слегка наклонил голову, внимательно посмотрел на меня, и на секунду мне показалось, что он может видеть все мои страхи, все сомнения, весь внутренний шторм. Но вместо осуждения или нетерпения в его глазах было что-то другое – спокойствие, мягкость и любопытство.

– Ты выглядишь… прекрасно, – сказал он тихо, и я вдруг почувствовала, как горячая волна смущения смешалась с неожиданной радостью. Слова были простыми, но они пробили мою броню: я услышала их и поверила. Я даже не успела накраситься и уложить волосы как следует, а он уже сказал это. От удивления я замерла на мгновение, не зная, как ответить.

Он заметил моё замешательство и слегка улыбнулся.

– Знаешь… у меня есть странное чувство, что я где-то тебя уже видел.

Я на мгновение задумалась, пытаясь вспомнить, о чём он говорит.

– В соцсетях? – предположила я осторожно, – ты видел моё фото и даже лайкнул его…

Алекс покачал головой, слегка нахмурившись.

– Нет… не там. Я уверен, что видел тебя где-то ещё.

Моё сердце замерло. Надо было сказать правду.

– Мы… мы встречались в школе, – выдавила я наконец. – Мы… мы сталкивались тогда, в кабинете, – выдавила я наконец, немного дрожа.

Алекс на мгновение замер, потом в его глазах промелькнуло удивление, а затем – лёгкое разочарование.

– В кабинете? И ты не сказала мне об этом раньше?

Я глубоко вздохнула, и внутри что-то словно расслабилось. Словно тяжёлый камень спал с груди. Стало легче дышать, будто я впервые позволила себе открыть маленькую дверцу доверия. Я не знала, как он отреагирует полностью, но уже сам факт, что сказала правду, принес мне странное спокойствие.

– Я… не хотела, чтобы это как-то мешало нам сейчас, – тихо призналась я, чувствуя, как напряжение постепенно уходит.

Он вздохнул, и его разочарование сменилось пониманием.

– Ладно… неожиданно, но хорошо, что ты рассказала.

Я почувствовала странное, но невероятное облегчение. Как будто впервые учусь доверять кому-то по-настоящему, открывать себя без страха, что это разрушит что-то. Сердце постепенно успокаивалось, а вместе с ним уходила часть той тревоги, которая сковывала меня последние дни.

Мы шли по аллее парка, фонтан вдалеке тихо журчал. Ветер слегка колышет волосы, и я ловлю себя на том, что сердце больше не колотится так, будто хочет выскочить – оно бьётся ровнее, спокойно, почти мягко.

Алекс разговаривает легко, рассказывает что-то о своих планах на лето, а я слушаю, пытаясь уловить каждое слово. Сначала слова летят мимо, но постепенно я начинаю отвечать, вставлять свои мысли. Голос мой дрожит чуть меньше, чем обычно, и это ощущение – свободы – странно приятно.

Мы продолжаем идти, болтаем о мелочах, смеёмся над какими-то случайными шутками. И с каждым шагом я чувствую, как та стена, которую строила годами, постепенно рушится.

Вдруг небо потемнело, и с верхушек деревьев начали падать крупные капли дождя. Сначала лёгкий моросящий дождик, а потом настоящий проливной ливень. Я замерла на месте, чувствуя, как вода стекает по волосам и платью. Оно мгновенно промокло, прилипло к коже, а я поняла, что совсем забыла про куртку.

– Так, Сиера, нам так с тобой повезло с погодой – спросил Алекс с улыбкой, слегка наклоняясь, чтобы услышать меня через шум дождя.

– Это точно, – ответила я, пытаясь не засмеяться.

– Ну, если так дальше будет везти, в следующий раз я буду готовить зонтик на всякий случай, – он подмигнул, и я не удержалась от лёгкого смеха.

– В следующий раз – смеялась я. – Да я же уже в платье и промокну насквозь, настолько, что я умру от пневмонии и следующего раза не будет.

Он посмотрел на меня, глаза блеснули, и он сказал:

– Тогда придётся действовать старым способом… – и накинул свою куртку мне на плечи, словно обволакивая заботой.

– Спасибо, – выдохнула я, чувствуя тепло и смущение одновременно. – Ты даже не знаешь, как это приятно.

– Знаю, – ответил он, слегка усмехнувшись. – У меня есть опыт заботы о промокших девочках.

Я рассмеялась и толкнула его плечом.

– Опыт? С чего вдруг?

– Давно практикуюсь, – сказал он загадочно, и мы оба смеялись.

– Ну, теперь можно бегать по лужам, – сказал он с лёгкой улыбкой, и я поняла, что это приглашение.

Мы начали смеяться, прыгать с лужи в лужу, пытаясь не упасть. Вода летела брызгами, мокрые волосы прилипали к лицу, а смех сливался с шумом дождя. Мне казалось, что я никогда так не чувствовала себя свободной.

Алекс поймал меня за руку и, когда подошли к особенно глубокой луже, аккуратно поднял на руки, чтобы я не замочила обувь. Сердце екнуло от неожиданности, но я рассмеялась, ощущая лёгкость и защищённость одновременно. Он шёл уверенно, словно я была самой важной частью этого момента, и это чувство – доверие и тепло – разлилось по всему телу.

– Ты слишком осторожен!

– А кто-то должен быть осторожным, когда рядом такая важная пассажирка, – ответил он с улыбкой.

– Важная пассажирка? – посмеялась я. – И что за звание такое?

– Ну, это значит, что тебя ни одна лужа не заденет, – подмигнул он.

Мы продолжали бежать, смеяться и промокать под проливным дождём, а я впервые поняла, что момент может быть идеальным просто потому, что мы вместе.

Когда дождь усилился, я заметила, что он внимательно смотрит на меня:

– Слушай… а ты всегда так весело реагируешь на ливень?

– Честно? – прищурилась я. – Обычно я стою и жалуюсь. Но с тобой как-то легко.

– Это значит, что я должен чаще тебя сопровождать под дождём, – ответил он, ухмыляясь. – На всякий случай.

Когда дождь начал стихать, мы подошли к автобусной остановке. Куртка Алекса всё ещё лежала на моих плечах, волосы влажные, а сердце – быстрое, но каким-то странным образом спокойное.

– Ну вот, здесь мне пора прощаться, – сказал он, слегка смущаясь, как будто тоже не хотел заканчивать этот день.

Я кивнула, не зная, что сказать. Сердце стучало громко, и всё внутри хотело оставить этот момент вечным.

– Спасибо за куртку… и за лужи, – тихо сказала я, чуть улыбаясь.

– Я рад, что тебе понравилось, – ответил он, улыбка робкая, но тёплая. – Знаешь, мне кажется… мне кажется, что я хочу повторить это снова.

– Правда? – я немного рассмеялась, смущённо пряча лицо в плечо куртки. – Даже если снова прольёт дождь?

– Особенно если снова прольёт дождь, – сказал он, слегка наклонив голову, и глаза его блеснули. – С тобой всё кажется легче.

Мы стояли так несколько секунд, молча, пока автобус не подъехал. Я поняла, что хочу сказать что-то ещё, но слова застряли в горле. Алекс протянул руку:

– Ну… до следующей встречи?

– До следующей, – ответила я, и на душе стало тепло.

Я шагнула в автобус, бросив последний взгляд на него. Он стоял на остановке, мокрый, с лёгкой улыбкой, и я впервые почувствовала, что доверять кому-то может быть не страшно, а удивительно.

Автобус медленно приближался к моей остановке. Сердце всё ещё колотилось, а в груди оставалась лёгкая дрожь – смесь волнения и счастья. Куртка Алекса была промокшей, но мне казалось, что она всё равно греет, словно сохраняя тепло его присутствия.

Я вышла на тротуар, мокрая, волосы липли к лицу, платье прилипло к ногам. Каждое движение давалось с усилием, но внутри была улыбка, лёгкая и тёплая. Я сделала глубокий вдох и направилась к дому, стараясь не думать о том, что впереди меня ждёт бабушка.

Я едва переступила порог, как бабушка сразу бросила взгляд на меня.

– Стэлла! – её голос дрогнул от гнева. —Ты вся промокла! И в этом платье?!

– Я… дождь… – пробубнила я, пытаясь оправдаться, но слова терялись в комната.

Бабушка подошла ближе, и её взгляд пронзал меня. – Ты понимаешь, что это за платье?! Оно всё мокрое, оно испорчено!

Я чувствовала, как внутри всё сжимается. Я хотела сказать что-то про веселье, про лужи, про Алекса, но сразу поняла: это точно не подходящий момент.

Она окинула меня взглядом ещё раз, но тут её глаза зацепились за куртку на моих плечах. – И это что ещё за…? Чья это куртка?!

– Эээ… – я замялась, сердце ухнуло в пятки. – Это… ну… куртка…

– Ты ходишь по улице в чужой куртке?! – бабушка уже почти кричала, её недовольство росло на глазах. – И мокрое платье, и чужая одежда… Стэлла, ты хоть понимаешь, что творишь?!

Я попыталась взять себя в руки, но внутри всё ещё было тепло и радость от встречи с Алексом, смешанная с паникой. Я знала, что сейчас всё зависит от того, как я себя поведу: промолчать, признаться, объяснить?

Бабушка разозлилась ещё сильнее, словно все предыдущие претензии только разожгли её.

– И ещё что это за выходы по городу, Стэлла?! – голос дрожал от гнева. – Ты с кем-то шляешься без моего ведома?! Ты понимаешь, что ты могла подвергнуть себя опасности?!

Я замерла, не зная, что сказать. Сердце колотилось, дыхание сбивалось. Внутри всё сжималось от страха, но и где-то между этим проскальзывала горькая обида – почему бабушка всегда видит только риск и недостатки?

– Я… я просто гуляла… – начала я, но бабушка не дала закончить.

– Просто гуляла?! – крикнула она. – Ты мне не говоришь, куда идёшь, с кем видишься! Это же правило! – она делала шаги по комнате, и каждый её шаг звучал как приговор. – Как ты можешь быть такой легкомысленной? Ты даже не думаешь о последствиях!

Я почувствовала, как внутри сжимается комок страха и вины. Хотелось просто исчезнуть, спрятаться где-нибудь, но слова застряли в горле. Мокрые волосы прилипли к щекам, платье слиплось с телом, и это только усиливало ощущение провала.

– Я не хочу, чтобы ты снова делала что-то тайком! – голос бабушки был уже почти шипением. – Никаких прогулок с незнакомыми людьми! Ты должна слушать меня! Ты должна подчиняться!

Я молчала, пытаясь хоть как-то удержать слёзы. Внутри была смесь ужаса, обиды и неловкой радости от того, что вчерашнее чувство доверия и счастья с Алексом теперь сталкивается с суровой реальностью дома.

Каждое слово бабушки отзывалось эхом в груди, но где-то глубоко внутри я понимала: мне нужно сохранять спокойствие, иначе конфликт только разгорится ещё сильнее.

Бабушка… Она была единственным человеком на планете, которому я тогда действительно нужна. После слов мужа матери именно она взяла меня под своё крыло, воспитывала с любовью, заботой, словно хотела залатать все трещины в моём маленьком мире. Даже сейчас, спустя годы, я ощущала моменты этой любви, эти редкие, но тёплые прикосновения заботы и поддержки.

Но сегодня… сегодня мне было ужасно больно. Опять вмешалась мать. Настроила бабушку против меня, велела следить за каждым моим шагом, за каждой встречей, каждым словом. И бабушка ведётся. Её сердце, её разум подчиняются дочери, даже не пытаясь понять, что она делает со мной. Разве она не видит, какой ущерб наносит мне мать? Разве не понимает, что именно бабушка должна быть моей защитой, а не палачом?

Сердце сжималось от обиды и боли. Казалось, что мир рушится вокруг меня, что даже единственный близкий человек предаёт меня ради правил и страха, навязанного кем-то другим. И вдруг в голове промелькнула странная, почти шальная мысль: а вдруг после этой встречи с Алексом он станет тем, кто сможет заменить эту утрату? Тот, кто даст ощущение настоящей поддержки и доверия? И пусть эта бабушка хоть сдохнет, мне будет все равно!

Я почувствовала, как слёзы жгут глаза, и рванула в комнату, почти не думая о последствиях. Заперла дверь на ключ и прислонилась к ней спиной, стараясь успокоить дрожащие руки. Бабушка пыталась открыть её ещё минут пять, стучала, звала меня, угрожала, но я ни за что не открыла. Сейчас это было важно для меня – хоть на миг сохранить своё личное пространство, защитить этот крошечный островок свободы.

Первым делом я схватила телефон. Сначала Алекс. Сердце бешено колотилось, пальцы дрожали. Мне нужно было узнать, добрался ли он домой целым и невредимым, убедиться, что он тоже в порядке, что эта встреча для него не стала катастрофой. Каждое слово набиралось с трудом, каждое смайликом я пыталась передать облегчение и радость.

– Привет… ты нормально добрался домой? Всё в порядке?

– Да, всё хорошо. Спасибо, что спросила. Ты сама цела?

– Да… да, всё нормально. Просто… мокрая немного.

– Ха-ха, я видел. Куртка пригодилась?

– Да, спасибо тебе. Я даже не ожидала… Куртка как обнимашка.

Потом друзья. Нужно было написать Аурелии, Нико и Лори. Сказать, что я жива, что ничего страшного не произошло, что Алекс вовсе не серийный маньяк, как я иногда боялась представить в панике. Их поддержка – как мягкая броня, которая защищала меня от тяжести слов бабушки, от боли и страха.

– Эй, я жива. Всё прошло… Алекс не серийный маньяк, на всякий случай. Мы даже бегали по лужам под дождём.

– Я прям вижу тебя вся мокрая и счастливая, Сиера. Прям как героиня из романа. – ответила Лори в своем стиле.

– Уф, главное что цела – прокомментировала Аурелия, – Дождь это пустяк, а вот здоровье и настроение важнее.

– Ну я же говорил, нельзя было так торопиться – вмешался Нико, – Но хорошо, что справилась и всё закончилось без происшествий.

– Да, я сама в шоке – ответила я. Сердце бешено колотилось, а руки дрожали.

– Ахахаха. И он не испугался, что ты вся промокла? – подколола Лори.

– Нет, наоборот, он дал мне свою куртку, и мы бегали по лужам, смеялись как дети – ответила я. Он такой… аккуратный, но при этом весёлый.

– Вот это доверие, Сиера – сказала Аурелия, – Молодец, открыться непросто.

– Ты проверила сама, значит, он не маньяк – добавил Нико,– Отлично, что проверила.

– Я хочу знать все подробности! – снова воскликнула Лори, – Что говорили, как смеялись, о чём болтали?

– Разговаривали обо всём подряд: лето, школа, смешные моменты из жизни. Он даже вспомнил, что видел меня в школе раньше, и я честно призналась – ответила я.

– Вот это шаг к доверию, Сиера – добавила Аурелия, – Прям горжусь тобой.

– Главное, что урок доверия пройден – сказал Нико, – Будь осторожна, но наслаждайся.

– Завидую! – снова Лори, – Надеюсь, скоро будет ещё встреча, и дождь опять не помешает.

– Да, он сказал, что хочет повторить. Даже если снова пойдёт дождь , – ответила я.

– Сиера, ты выглядишь прямо счастливой, даже через текст это чувствуется,– мягко отметила Аурелия.

Выключив телефон я мысленно тяжело вздохнула, глядя на закрытую дверь своей комнаты. Всё это чувство облегчения, смех под дождём, доверие к Алексу – а рядом с бабушкой даже мысли поделиться этим не было. Я не могла рассказать о том, как смешной ливень обернулся игрой, о том, как он обернул меня в свою куртку, как нес через глубокие лужи, чтобы не промочить обувь.

Нельзя. Бабушка не поймёт. Она не знает о Алексe, да и не должна знать. В её глазах любая прогулка с парнем без спроса – преступление, нарушение правил, повод для бесконечных упрёков. Я чувствовала, как внутри сжимается грудь: хочется кричать, плакать, рассказать всё без утайки, а нельзя.

«А если я скажу хоть слово, она снова начнёт говорить, что я слишком легкомысленная, что я слепо слушаю чужих людей, что всё это ошибка. И я снова окажусь в её строгих руках… а может, ещё и матери на слух попадёт. Нет. Это моя маленькая тайна. Моя радость. Моя свобода».

И вместе с этой мыслью в груди росло странное чувство: впервые доверилась кому-то другому – и это было так тяжело и одновременно так освобождающе. Я поняла, что иногда счастье нужно хранить в себе, даже если это значит молчать перед тем, кто всегда рядом.

Я села на кровать, обняла подушку и на мгновение закрыла глаза, пытаясь отпустить всё, что накопилось за день – смех под дождём, лёгкую панику перед бабушкой, странное ощущение доверия к Алексу.

Ноги всё ещё дрожали, но внутри стало немного спокойнее. Я тихо перевернулась на бок, потянулась и устроилась поудобнее под одеялом. Тёплое чувство облегчения, которое пришло после честного признания Алексу, медленно разливалось по телу.

«Всё будет хорошо», – думала я, и, несмотря на оставшуюся тревогу за бабушку и все мелкие неприятности, это ощущение как будто окутало меня мягкой оболочкой. Снова вдох – и выдох. И ещё один.

Я закрыла глаза окончательно, позволив себе расслабиться, и вскоре погрузилась в сон. Сны были лёгкие, почти прозрачные, словно дождь, смывший все переживания дня, оставляя лишь маленькие искры радости и предвкушения следующей встречи.

Глава 13. Трепет любви

Я проснулась с лёгкой улыбкой на лице. Первым делом в голове всплыл образ Алекса: его улыбка, тепло взгляда, та куртка, которую он накинул на мои плечи, и смех под проливным дождём. Сердце невольно ускорило ритм, а во рту появился привкус лёгкой радости.

Солнце только начинало просачиваться сквозь занавески, окрашивая комнату мягким светом. Я лежала на спине, обхватив подушку руками, и мысленно прокручивала каждую деталь вчерашнего дня: бег по лужам, его заботу, чувство лёгкости, которое возникло впервые за долгое время. Всё ещё чувствовалось тепло от его рук и лёгкая дрожь от волнения, когда он поднял меня через глубокую лужу.

Но тут я ощутила странное тяжёлое тепло в голове и неприятное жжение в горле. Вчерашняя суматоха под дождём явно дала о себе знать: я явно простудилась. Лёгкая дрожь, которая раньше казалась только волнением, теперь сочеталась с усталостью и ломотой в теле. Я тихо вздохнула, ощущая, как предвкушение снова растёт внутри, смешиваясь с лёгкой тревогой за здоровье. Но это явно стоило вчерашнего дня.

Достала телефон, проверила сообщения и не удержалась – написала друзьям:

– Доброе утро, ребята. Вчера я промокла под дождём и, похоже, слегка простудилась.

–– Ахах, мокрая девица и ещё болеешь? – хихикнула Лори.

– Главное, что с сердцем всё в порядке – добавил Нико. – А как с остальным?

– Горло болит, лёгкая ломота в теле, – ответила я. – Но настроение не испорчено.

– Ой, Сиера, аккуратнее с дождём, – написала Аурелия. – Ты же себя береги!

– Мы вчера совсем забыли спросить, как выглядит этот твой Алекс? – хихикая написала Лори

– Вдруг он страшный и низкий, – добавила Аурелия.

– Вообще-то я низкий! – душно вмешался Нико.

Я рассмеялась, глядя на экран, и набрала:

– Нет, не страшный и не низкий. Я бы даже сказала… симпатичный.

– Это уже совсем другой разговор, – написала Лори. – Опиши его нам!

Я прижала телефон к груди, мысленно собирая детали, словно вытаскивая их из памяти по крупицам.

Его волосы… коричневые, как тёплый каштан, слегка растрёпанные от ветра и дождя. Его глаза… такие же тёмно-коричневые, почти золотистые на солнце, и когда он смотрит на тебя, создаётся ощущение, что весь мир сосредоточен только на тебе. Лёгкая улыбка, немного кокетливая, но такая искренняя, что невозможно не улыбнуться в ответ. Лёгкая щетина на подбородке, аккуратная, не отталкивающая, а наоборот – добавляющая взрослости. Его руки, когда он держал меня на руках через лужу, сильные, уверенные, и в них было что-то защищающее, будто я могла полностью довериться.

Я набираю друзьям:

– Волосы каштановые, глаза тёмные, глубокие, взгляд такой, что сразу чувствуешь себя важной. Улыбка… лёгкая, но искренняя. А когда он смеётся, даже дождь кажется весёлым.

– Вау, – ответила Лори. – Прямо романтичная сцена!

– Похоже на героя из фильма, – добавила Аурелия. – Сиера, ты влюблена?

Я покраснела, хотя они этого не видят. Внутри же тихо и честно:

– Не знаю… Может быть. Но просто весело и легко рядом с ним.

– Ахахаха, Сиера, я завидую, – написала Лори. – Надеюсь, будет ещё встреча, и дождь не помешает.

– Я тоже надеюсь, – тихо подумала я, улыбаясь. – Ещё не знаю, когда…

Хочется снова ощутить это тепло, этот смех, ту лёгкость, от которой кружится голова. Вчерашний день будто отпечатался внутри меня, и я ловила себя на мысли, что хочу проживать его снова и снова.

Как будто чувствуя это, на экране вспыхнуло сообщение от Алекса:

– Доброе утро, промокшая. Не заболела из-за вчера?

Я сразу же улыбнулась, хотя горло и вправду неприятно першило. Пальцы сами забегали по экрану:

– Как будто знаешь меня. Заболела!

Его ответ пришёл мгновенно:

– О нет. Теперь у меня будет вечное чувство вины за содеянное!

И тут же – картинка: грустная собачка с огромными глазами.

Я фыркнула со смехом и, прикусив губу, набрала:

– Не вини себя. У меня же есть своя голова на плечах. К тому же… этот прекрасный день стоил того.

Сердце дрогнуло – я будто специально позволила словам прозвучать чуть теплее, чем обычно. Маленький намёк, крошечная игра.

– Ооо, так тебе всё-таки понравилось! – ответил Алекс, и я почти видела его хитрую улыбку.

Я нахмурилась и, не удержавшись, набрала в ответ:

– Конечно. Знаешь, как зацепить… У тебя же был опыт!

Внутри кольнуло лёгкое чувство – даже не ревность, а скорее желание знать, что он не просто так сказал это вчера. Не то чтобы его слова тогда сильно меня задели… и, не то, чтобы я имела право ревновать. Но… что-то во мне ёкнуло. Всё же хочется узнать Алекса ближе, глубже, чем позволяют лёгкие переписки и намёки.

Отправив это сообщение, я отложила телефон в сторону, будто обожглась экраном. Щёки вспыхнули – не от температуры, а от стыда за собственные мысли. Я даже не знала, как назвать это чувство. Симпатия? Влюблённость? Любовь?.. Мне казалось, что каждое из этих слов слишком велико для меня, слишком серьёзно, и всё же – что-то во мне явно менялось.

До Алекса у меня никого не было. И вряд ли мог быть: слишком тяжело даже представить себе «интрижку», когда над тобой нависают две тени – мать и бабушка. Эти женщины будто стояли за моей спиной круглосуточно, высматривая любую слабину. Но, наверное, я и правда выросла. Выросла настолько, чтобы не хотеть больше подчиняться их правилам. Чтобы захотеть свободы – настоящей.

И тогда в голове вспыхнула мысль: месть матери.

Как же я могла забыть о своём маленьком расследовании? О своём плане – испортить её жизнь так же, как она испортила мою. Вся эта встреча с Алексом, его улыбка, это странное тепло – всё это закружило меня так сильно, что я на время потеряла из виду то, что всегда казалось главным.

Может, бабушка была права? Может, любовь действительно мешает? Я всё чаще ложусь поздно, проваливаясь в переписки и мечты, а не в учебники. Я, отличница, которая всегда держала всё под контролем. Хотя… если честно, я училась только потому, что больше было нечем заняться. Когда тебя прячут в четырёх стенах и велят не высовываться – остаётся лишь зубрить параграфы, чтобы чувствовать себя хоть кем-то.

А теперь появился Алекс. И пустота, которая раньше наполнялась скукой и учебой, вдруг заполнилась им. Я ловлю себя на том, что экзамены уже не так пугают, что учёба перестаёт быть смыслом – потому что у меня появился другой смысл.

Но именно сейчас мне нужно сосредоточиться. Именно сейчас, когда впереди экзамены, когда я мечтаю поступить в университет оффлайн. Настоящий университет, где стены не прозрачны, где можно ходить на лекции, сидеть в аудиториях, разговаривать с людьми. Я не знаю, как собираюсь этого добиться, если бабушка даже в онлайн-школу меня записала без согласования со мной. Но… если я поступлю куда-то далеко, за тысячу километров, у неё не останется выбора. Ей придётся отпустить меня. Она ведь всегда за учёбу, всегда за знания. Возможно, это мой единственный шанс.

Но тогда в груди снова сжимается: а если я уеду, а Алекс останется здесь?

Я слишком сильно забегаю вперёд. Будто бегу быстрее самой жизни. Это плохо. Я знаю – мне нельзя надолго оставаться наедине со своими мыслями. Они засасывают меня в воронку, где нет воздуха, где я начинаю бояться и себя, и будущего.

Подумав обо всём этом, я поплелась на кухню. Там уже сидела бабушка: строгая осанка, привычная складка на лбу. На столе стояла кружка чая, и рядом аккуратно сложенные блины, ещё тёплые.

– Блины на столешнице, – сказала она сухо, даже слишком твёрдо для утра.

– Что-то случилось? – осторожно спросила я, чувствуя, что её настроение будто колет воздух острыми иголками.

– Я слышала, как ты кашляла, – голос стал ещё грубее. – Доигралась? Видимо, я вчера мало тебя отругала.

Я сглотнула. Вот оно – утро по-нашему. И снова мысль: да, точно, какой-нибудь крутой университет подальше отсюда, и она меня больше не увидит.

– Что молчишь? Стыдно? – не отступала она.

– А за что мне должно быть стыдно? За то, что я пытаюсь жить? – вырвалось у меня.

Бабушка резко повернула голову. В её глазах мелькнуло что-то мягкое, почти виноватое.

– Бери блины и садись за стол, – сказала она уже тише.

С удивлением я взяла тарелку, присела напротив. Блины пахли молоком и чем-то знакомым, почти детским.

– Прости меня, внученька, – бабушка тяжело вздохнула. – Я лишь беспокоюсь. Заболела ты, а лечить мне.

О да, манипуляции, – мысленно закатила глаза я. – Как же я их люблю. Но сил на ссоры не было. Внутри жило другое желание – хотя бы на миг вернуться в то время, когда дедушка был жив, и бабушка умела быть доброй. Когда она не колола словами, а смеялась вместе со мной.

Не только ты тут умеешь играть в манипуляции, бабуль, – подумала я и вдруг решилась:

– Бабуль… а как ты познакомилась с дедушкой? Он был твоей первой любовью?

Я и сама удивилась этим словам. Но ведь правда – мне впервые в жизни было интересно. Я впервые что-то чувствовала к кому-то, и даже спросить совета у меня было не у кого.

Бабушка замолчала. На секунду её лицо стало другим, как будто время стёрло с него строгость. Она задумчиво провела пальцем по краю кружки, потом улыбнулась – той самой улыбкой, которую я помнила из детства, редкой и настоящей.

– Ох, внученька, – тихо начала она. – Да, он был моей первой любовью. И, наверное, последней. Мы встретились на танцах. Тогда ещё у клуба, помнишь, где сейчас аптека? Я пришла с подругой, а он стоял с друзьями у стены и всё смеялся над нашими шагами. Но как только заиграла медленная музыка, он вдруг подошёл ко мне, не к кому-то другому – ко мне. И спросил, можно ли пригласить.

Голос бабушки стал мягким, почти певучим. Она продолжила:

– Он наступал мне на ноги, я краснела, мы оба смеялись. Но в тот вечер я поняла: это мой человек. Никто другой так не смотрел. В его глазах я видела всё: и нежность, и силу, и то, что он никогда не даст меня в обиду. Я была совсем молодой, но сердце сразу всё решило.

Она улыбнулась уголками губ, и в её глазах мелькнули слёзы, которые она тут же сдержала.

– Мы тогда не имели ничего. Но мне казалось, что у нас есть всё, пока мы вместе. И знаешь… я ни разу не пожалела, что выбрала его.

Я слушала, затаив дыхание. В её голосе было столько тепла, что я едва сдерживала улыбку. И в то же время где-то внутри кольнуло – странное, новое чувство.

Никто другой так не смотрел… – эхом отозвались слова бабушки.

Разве не то же самое я чувствовала вчера, когда смеялась с Алексом? Когда он смотрел прямо в экран, а у меня внутри всё сжималось от счастья и странного волнения?

Я не хотела признавать это даже себе. Слишком рано. Слишком опасно. Я ведь знаю – любые чувства могут стать оружием в руках матери или бабушки. Но всё равно… это похоже. Очень похоже.

А вдруг у меня тоже есть шанс на такую историю? – мысль пробежала, лёгкая, как солнечный луч. Я почти тут же отогнала её. Глупости. Сказки.

– Спасибо, что рассказала, бабуль, – тихо сказала я, пряча глаза в тарелку с блинами.

Она только кивнула, будто ничего особенного не сказала. А у меня сердце билось чаще, чем обычно.

Поев, я вернулась в свою комнату и почти машинально потянулась к телефону. Экран вспыхнул новым уведомлением. Сообщение от Алекса:

Принести тебе лекарства и фрукты? Хочу искупить свою вину за вчера – писал он.

Я замерла, глядя на экран. Сердце радостно подпрыгнуло, а потом тут же сжалось. Я даже не знала, что ответить.

Сказать «нет»? Но как… Я не хочу отталкивать его. Не хочу, чтобы он подумал, будто я холодная или неблагодарная. Но и впустить его сюда я тоже не могу. Это место, где всё под контролем бабушки. Он увидит, и тогда… всё разрушится.

Я закусила губу, перечитывая сообщение снова и снова. Внутри боролись две силы: желание хотя бы раз позволить себе слабость и страх потерять то хрупкое, что только начало рождаться между нами.

Что же ответить?..

Я долго вертела телефон в руках, пальцы дрожали, будто я держала в руках не экран, а оружие. Сотни вариантов приходили в голову, но ни один не казался правильным. И всё же я набрала:

– Приходи ночью. Вот адрес, – и тут же прикрепила точку.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Господи… если мама или бабушка узнают, что я дала кому-то свой адрес, они просто меня уничтожат. Я бы никогда не решилась на такое. Но, видимо, правда говорят, что любовь толкает на поступки, которых сам от себя не ждёшь.

Я не думала, что смогу когда-нибудь доверить свой адрес кому-то чужому. А теперь… теперь всё изменилось.

– Ночью?! Ты уверена, промокшая? – написал Алекс.

Да… Я… Просто не хочу, чтобы кто-то видел. Я не хочу, чтобы бабушка узнала – быстро ответила я, чувствуя, как сердце стучит быстрее.

– Ты знаешь, я понимаю тебя… У меня дома тоже строгие правила – написал Алекс.

– Правда? – быстро ответила я, немного облегчённо.

– Да… Мама с отчимом почти всё контролируют: когда ложиться спать, что есть, сколько тренироваться… Но знаешь, есть и плюсы. Эта дисциплина помогает мне в баскетболе. Я понимаю, что без усилий и режима не достигну высот. Так что иногда строгие правила – это и тренировка характера – прислал он, и я представляла, как он сидит с телефоном, задумчиво морщась, но с лёгкой улыбкой.

– Значит, строгие семьи могут быть полезными? – спросила я осторожно, не желая обидеть его.

– Не всегда, но иногда… да. Главное – найти баланс и понимать, что всё ради твоих же целей. А ты стараешься? – ответил Алекс, и я почувствовала лёгкое тепло от того, что он меня понимает.

– Иногда трудно… особенно когда хочется делать что-то просто ради себя – написала я.

– Точно… Но именно такие моменты делают нас сильнее. Ты сильная, Сиера – прислал он, и я почувствовала, как внутри разливается странная, почти спокойная радость.

Я отложила телефон, сердце всё ещё ёкало от его слов. «Сильная, Сиера…» – эти слова застряли в голове, как лёгкая мелодия, которую хочется напевать снова и снова. Но мысль о ночной встрече заставляла меня действовать. Нужно было всё сделать идеально, чтобы не облажаться.

Я встала перед зеркалом и долго смотрела на своё отражение. Тонкие черты лица, немного усталый взгляд из-за вчерашнего дождя и лёгкой простуды, но внутри уже пылало волнение. «Нужно привести себя в порядок», – подумала я.

Начала с кожи: смыла остатки дневного крема, умывала лицо холодной водой, пытаясь взбодриться. Затем – лёгкий тон, чтобы скрыть бледность от болезни, чуть румянца на щеки, чтобы добавить свежести. Каждый штрих кисточки заставлял сердце биться быстрее, словно готовясь к чему-то важному.

Глаза. Ах, глаза – зеркало настроения. Я аккуратно провела карандашом по линии ресниц, чуть подкрутила их щипцами, чтобы взгляд выглядел мягким, но выразительным. Немного туши – и уже казалось, что я готова завоевать мир… или хотя бы внимание Алекса.

Я остановилась, вздохнула. «Не переборщить… просто естественно», – напомнила себе. Но каждое движение было наполнено маленьким волнением, смешанным с желанием показать себя с лучшей стороны.

Я собрала старую юбку и блузку, аккуратно уложила волосы, проверила, чтобы сумка была с необходимым. Каждый шаг был будто маленькая репетиция, и весь день пролетел, словно я шла к важной премьере.

Сборы заняли почти весь день, поэтому телефон уже в моих руках завибрировал – сообщение от Алекса. Сердце ёкнуло. Я знала, что уже почти вечер, а за окнами сгущалась ночь, и скоро наступит момент, которого я ждала целый день.

С лёгким дрожащим вдохом я направилась к двери, готовая к ночной встрече, к тому теплу и смеху, которого так сильно хотела.

Я осторожно открыла дверь и вышла в прохладный вечер. Сразу почувствовала, как воздух немного пробирает до костей, но в груди бурлило ожидание. И тут он был рядом. Алекс, как будто материализовавшийся из моих мыслей, обнял меня. Тёплое плечо, запах куртки – и все мои тревоги на мгновение улетучились.

– Бедняжка, – сказал он, слегка качнув головой и улыбнувшись, – но жизнь ничему не учит. Опять в чём-то коротком вышла. На тебя курткой не напасёшься!

Я чуть смутилась, но улыбнулась в ответ.

– Кстати о ней… – я вытащила из сумки его куртку и протянула ему, слегка дрожа от волнения. – Держи.

Он взял её, с лёгким удивлением посмотрел на меня, потом снова улыбнулся и прижался ко мне на мгновение, словно хотел убедиться, что всё в порядке.

Я чувствовала, как сердце колотится, и лёгкая дрожь пробегает по телу. Этот момент – тёплый, тихий, почти сокровенный – был тем, чего мне так не хватало.

– Спасибо, – тихо сказал он, принимая куртку, – ты сегодня… особенная.

И в этих словах, в этом взгляде, я поняла, что ночь только начинается.

Он слегка отступил, улыбаясь, и протянул мне небольшой пакет:

– Держи, – сказал Алекс. – Фрукты и лекарства. Чтоб искупить чувство вины за вчерашнее.

Я взяла пакет, чувствуя лёгкую неловкость: с одной стороны – забота, с другой – страх, что могу его оттолкнуть.

– Спасибо… – тихо сказала я, не зная, что ещё добавить.

Он пожал плечами, слегка смеясь:

– Не стоит благодарности. Просто хочу, чтобы ты была в порядке.

Я посмотрела на него и внезапно ощутила тепло внутри, которое растопило остатки тревоги. Но и чувство ответственности выросло: я не могу позволить себе оплошать, не сегодня. Эта ночь для нас, и я хочу, чтобы всё прошло идеально.

– Ладно, – произнесла я, собирая мысли, – пошли.

Он кивнул, и мы двинулись вдоль тихих улиц. В пакете – фрукты и лекарства – символ заботы, доверия и того странного, нового ощущения, которое было только между нами.

Мы шли, смеясь над какими-то мелочами, и я заметила, как Алекс иногда останавливается, прислушиваясь к звукам парка – шаги, ветер в листьях, даже лай собак вдали. Он словно ловит каждый момент, будто ничего не пропустить.

– Ты всегда так внимателен? – спросила я, слегка удивлённо.

– Наверное, – ответил он, улыбнувшись. – Просто люблю видеть детали. Люди часто спешат мимо, а я люблю замечать. Даже когда тренируюсь или учусь, маленькие вещи помогают сосредоточиться.

Я посмотрела на него, и вдруг поняла, что в этом что-то особенное: он не просто забавный или заботливый, он умеет замечать жизнь вокруг, её мелочи. И это заставляет меня чувствовать, что рядом со мной не просто Алекс, а кто-то, кто может сделать любой момент значимым.

Мы шли, и я невольно замечала его привычки – как он слегка наклоняет голову, чтобы лучше слышать, как он играет пальцами с курткой, пока идёт. Всё это маленькие штрихи, которые делают его живым, настоящим, и каждый раз тёплым.

И вот, не замечая, мы дошли до того самого места в парке, где вчера был фонтан. Всё вокруг знакомо, но теперь ощущается иначе – словно мы уже не просто гуляем, а проживаем момент, который станет особенным.

Мы подошли к знакомому фонтану. Вода тихо журчала, отблески света играли на мокрой каменной поверхности. Алекс поставил фрукты и лекарства рядом на скамейку и посмотрел на меня с той лёгкой улыбкой, которая заставляет сердце биться быстрее.

– Ты выглядишь усталой, – тихо сказал он, с лёгкой заботой в голосе. – Надеюсь, я не слишком поздно пришёл.

– Нет… всё идеально, – ответила я, чувствуя, как смущение смешивается с радостью. – Спасибо тебе за всё это… – я кивнула на фрукты и лекарства.

Он присел рядом, и между нами возникла тихая пауза. Я заметила, как он слегка нервничает, перебирая пальцами край куртки.

– Знаешь… – начал он, – мне нравится, как ты улыбаешься, когда волнуешься. Даже в дождь вчера… это было… как магия.

Я почувствовала тепло в груди и тихо рассмеялась:

– Магия, да? Ну, тогда ты тоже магический – заставляешь меня забывать обо всём остальном.

Он улыбнулся и наклонился чуть ближе, его глаза искрились мягким светом. Я замерла на мгновение, ловя каждый вздох, каждый взгляд.

– Может… я могу ещё раз проверить? – тихо спросил он, словно ища разрешение.

Я кивнула, не в силах произнести слово, и он осторожно приблизился. Наши губы встретились в лёгком, нежном поцелуе. Вода фонтана тихо плескалась рядом, ветер слегка колыхал волосы, а мир словно замер вокруг нас.

Мы едва отдалились друг от друга, а в груди всё ещё бурлило от волнения. Сердце стучало так громко, что казалось, его слышно во всём парке. Это был мой первый поцелуй, и с Алекcом он ощущался… волшебно.

Я слегка рассмеялась, пытаясь скрыть смущение и неловкость:

– Ой… Алекс… кажется, я теперь заразила тебя своей простудой! – с улыбкой пробормотала я, прикрывая рот рукой и подёргивая плечами.

Он хмыкнул, улыбка расплылась по лицу, а глаза снова заблестели мягкой искоркой:

– Ну что ж… придётся терпеть последствия твоего волшебного поцелуя, – тихо сказал он, крепко держа мою руку.

Я рассмеялась снова, и смех растопил остатки тревоги. Внутри было тепло, радость и лёгкая игра: первый поцелуй, первая шутка вместе после него, и ощущение, что мы только начали узнавать друг друга по-настоящему.

Мы отстранились от фонтана, оставив лёгкий шум воды позади. Алекс слегка улыбнулся, и я заметила, как его взгляд задержался на моём лице, будто он пытался запомнить каждую деталь. Моё сердце всё ещё колотилось, а лёгкая дрожь от волнения не уходила.

– Пойдём? – тихо спросил он, беря меня за руку.

Я кивнула, чувствуя, как его пальцы крепко обвивают мои, и впервые за долгое время ощущение безопасности было почти осязаемым. Мы шли молча, но это молчание не было неловким – оно было тихим согласием, что этот момент наш, что мы можем наслаждаться им без слов.

Ночь была прохладной, но на лице появлялся румянец от недавнего поцелуя. Алекс время от времени бросал взгляд на меня, слегка улыбающийся, будто проверяя, всё ли в порядке.

– Ты точно не замёрзла? – наконец спросил он, слегка наклонившись, чтобы увидеть моё лицо.

– Нет, – тихо ответила я, —ты отлично меня согрел— попыталась я пошутить, хотя внутри смешались смущение и тепло.

Он хихикнул, качнув головой:

– Бедняжка, опять эта твоя шалость… Но мне нравится, – сказал он, слегка прижимая меня к себе на мгновение.

Мы шли по тихим улицам, огни фонарей отражались в мокрой брусчатке. Каждое наше движение было мягким, осторожным, будто мы боялись разбудить этот только что обретённый мир вдвоём. Я чувствовала, как легко с ним, как будто все заботы и тревоги исчезли хотя бы на время.

– Дом скоро? – спросила я, пытаясь вернуть разговор к повседневности.

– Да, совсем рядом, – кивнул Алекс. – А после… хочешь чай? Я могу остаться, пока не почувствуешь себя лучше.

Моё сердце ёкнуло. Остаться вместе – это было так заманчиво, но и немного страшно. Я кивнула отрицательно, не зная, как сказать, что я живу прям с тираном и Алекс лишь мягко улыбнулся, не давя на меня.

Мы подошли к дому. Тот самый порог, на который я так долго боялась смотреть – и тут я вдруг поняла, как много значит для меня этот человек, который сопровождает меня в ночи, держит за руку и не спешит уходить.

– Спасибо, что пришёл, – тихо сказала я, чувствуя лёгкую дрожь.

– За что? – он наклонился ближе, почти касаясь губами моего уха. – Просто хочу, чтобы ты была в порядке, Сиера.

Я посмотрела на него и вдруг поняла, что готова довериться, хотя бы на мгновение. Сердце билось быстрее, чем когда-либо. И пока мы стояли на пороге, ощущая друг друга и ночь вокруг, мир казался мягким и безопасным.

Алекс немного задержался на пороге, как будто хотел ещё сказать что-то, но слова застряли в горле. Я почувствовала лёгкую дрожь от того, что сейчас придётся расставаться, хоть и ненадолго.

– Ну… до встречи? – тихо спросила я, стараясь улыбнуться.

Он кивнул, сжав мою руку на прощание чуть крепче, чем нужно.

– До встречи, промокшая, – сказал он с лёгкой улыбкой, в которой проскальзывало что-то мягкое и защитное. – Спи спокойно, береги себя.

Я кивнула, отпуская его руку, и сделала шаг внутрь подъезда. Алекс стоял на улице, тихо наблюдая за мной, пока я закрывала дверь. Я повернулась и помахала ему рукой – он помахал в ответ, потом снова исчез в ночи.

Сердце всё ещё колотилось. Я оперлась спиной о дверь, глубоко вздохнула и ощутила, как только что пережитый момент растаял, оставив после себя тёплое, тихое сияние внутри. Лёгкая улыбка не сходила с лица, а мысли о поцелуе и его заботе ворочались в голове.

Я поднялась по лестнице в свою квартиру и, держа пакет с фруктами и лекарствами, тихо открыла дверь. Внутри было тепло и привычно – запах чая, слегка влажного от вчерашнего дождя пола, тишина, нарушаемая лишь еле слышным тиканием часов.

Я только успела поставить пакет с фруктами и лекарствами на стол на кухне, как бабушка ворвалась в комнату. Лицо красное, глаза сияли гневом.

– Вот это новости! – громко сказала она. – Куда это ты шляешься по ночам, Стэлла?!

Я замерла, чувствуя, как сердце колотится.

– Бабуль… – начала я тихо, но она перебила меня резким жестом руки.

– Не начинай! – воскликнула она. – Ты болеешь, а ты шляешься по ночам, рискуешь собой, и думаешь, что это нормально?!

– Я… я просто хотела немного… – заикнулась я, но слова застряли в горле.

– Проветриться?! В час ночи?! – она шагнула ко мне так близко, что я почувствовала запах её строгого парфюма. – Ты совсем не думаешь о последствиях! Разве тебе не ясно, что могла попасть в беду?!

Я чуть отступила, сжимая кулаки, пытаясь хоть как-то защитить себя.

– Я знаю, бабуль… – тихо произнесла я, – просто хотелось почувствовать свежий воздух…

– Свежий воздух?! – её голос стал ещё выше и резче. – Тебе стоит подумать о том, что вокруг могут быть опасные люди, а ты… ты бегаешь по улицам ночью, как будто ничего не случится!

Я молчала, ощущая смесь страха и ярости. С одной стороны – её слова били прямо в сердце, с другой – мне хотелось закричать, чтобы она хоть немного поняла меня.

– Ладно, хватит слов, – резко сказала она, наконец делая шаг назад. – Ты меня слушай! Никаких ночных прогулок. Поняла?!

Я кивнула, едва сдерживая слёзы и дрожь.

– Поняла, бабуль, – тихо выдохнула я, хотя внутри всё ещё бурлила смесь обиды, страха и вины.

Она снова бросила на меня взгляд, полный строгости, и ушла, хлопнув дверью. Я осталась одна, с пакетом на столе и сердцем, которое ещё долго не могло успокоиться.

Я опустилась на стул у кухонного стола, и минуты растянулись в мучительное молчание. Пальцы нервно теребили край стола, а мысли кружились вихрем, не давая покоя. Сердце ещё билось чаще обычного, воспоминания о поцелуе с Алексом смешивались с гневом и строгостью бабушки.

– Наверное, я действительно не права… – шептала я себе, пытаясь успокоиться. – Ходить ночью… это было глупо. Опасно.

Но внутри меня бушевало противоречие: желание свободы, стремление к маленьким радостям и забота о собственном сердце сталкивались с голосом разума, который твердил о последствиях.

– Что если что-то случилось бы? – думала я, ощущая лёгкую дрожь в руках. – Что если бы я упала, или меня кто-то увидел бы… Или даже хуже…

Вина давила тяжёлым грузом, будто кто-то невидимый сжимал моё сердце. С другой стороны, улыбка, появившаяся на моих губах при воспоминании о Алексе, напоминала о том, что жизнь – не только страхи и запреты.

– Я хочу чувствовать… – тихо проговорила я. – Хочу радость, хочу смех, хочу быть собой. Но как совмещать это с осторожностью?

Мысли вертелись, как бесконечный клубок: ночная прогулка, поцелуй, бабушка, простуда… И каждый кусочек в этом клубке бился о другой, не давая ни решиться, ни расслабиться. Я понимала: ответственность за себя – моя, и за свои поступки тоже. И пока я сидела, терзаясь между страхом и желанием свободы, сердце всё ещё тихо, но уверенно шептало: «Я хочу быть с Алексом… но я должна быть осторожной».

Внутри меня роились тревога, волнение и лёгкая радость, смешанные в странный коктейль эмоций, который не мог улечься ни в одну сторону.

Я глубоко вздохнула, собравшись с мыслями, и решила хоть как-то загладить свою вину. Нужно было извиниться перед бабушкой за ночные шалости. Медленно поднялась со стула и направилась в её комнату, сердце сжималось от тревоги и предчувствия возможного конфликта.

Но когда я открыла дверь… моё дыхание застряло в груди. Бабушка лежала на полу, неподвижно. Сначала я даже подумала, что это какой-то странный розыгрыш, но её лицо было бледным, а дыхание – редким и прерывистым. Сердце застучало так громко, что, казалось, слышно было его эхом.

– Бабушка…? – мой голос дрожал, с трудом проходя через горло. – Бабушка!

Я бросилась к ней, опустилась на колени, обхватив её плечи, пытаясь почувствовать хоть малейшее движение, дыхание, тепло. Паника медленно разливалась по всему телу, голова кружилась от ужаса.

– Почему… почему ты лежишь здесь? – шептала я, глядя в её глаза, которые были закрыты. – Пожалуйста… приди в себя…

Сердце колотилось, дыхание путалось, руки дрожали. Внутри меня зашумел хаос: вина за ночной поход, страх за её жизнь, чувство беспомощности. Я не знала, что делать – паника и отчаяние затмевали разум.

И только теперь я поняла, как сильно её люблю и как важна она для меня. Всё остальное – Алексы, поцелуи, маленькие радости – ничто не сравнится с этим чувством.

Я нажала на телефон, чтобы вызвать скорую, руки едва удерживали его от дрожи. Сердце билось так, что казалось, вот-вот вырвется наружу. Но глубоко внутри жила надежда – молчаливая, слабая, но настойчивая: пусть всё будет хорошо, пусть она выживет.

Глава 14.Перелом

Сердце колотилось, руки дрожали, пальцы почти не могли набрать номер. Я нажала на кнопку вызова скорой и чуть не заплакала, когда услышала знакомый голос диспетчера:

– Скорая помощь, вы вызываете? – спокойно, но строго спросил голос в телефоне.

– Да… да, моя бабушка… она… она лежит на полу… не шевелится… – слова вырывались с трудом, голос дрожал.

– Хорошо, оставайтесь на линии, – сказал диспетчер. – Сначала дайте точный адрес. Где вы находитесь?

– Ул… улица Рентон, дом 12, квартира 5, – быстро ответила я, дрожащими пальцами удерживая телефон.

– Отлично, скорая уже направляется. Скажите, бабушка в сознании? – голос диспетчера был ровным, пытался успокоить.

– Я… я не знаю… – я наклонилась к бабушке, чуть приподняла её голову, чтобы увидеть лицо. – Она не открывает глаза, дышит редко… – ловко прикусила губу, чтобы не закричать.

– Я понял. Сейчас вы проверите дыхание и пульс. Осторожно положите две пальца на шею сбоку от трахеи. Чувствуете пульс?

Я дрожащими пальцами положила их на шею бабушки. Сердце стучало в моих руках, а её пульс был слабый, редкий, но был.

– Есть пульс, – прошептала я, едва слышно, почти себе под нос.

– Хорошо, это очень важно. Теперь проверьте дыхание. Наклонитесь к лицу, почувствуйте поток воздуха на щеке, слушайте, есть ли звук вдоха-выдоха.

Я медленно наклонилась, прикоснулась щекой к её лицу. Слабое, прерывистое дыхание.

– Есть, – сказала я, сердце чуть успокоилось. – Но оно редкое.

– Отлично, вы всё делаете правильно, – спокойно сказал диспетчер. – Скорая уже в пути. Постарайтесь не двигать её сильно. Если она потеряет сознание совсем, начинайте лёгкое сердечно-лёгочное реанимирование, следуя моим инструкциям.

Я кивнула, хотя диспетчер этого не видел, и села рядом, держа бабушку за руку. Каждое её слабое дыхание казалось мне драгоценным, а секунды тянулись бесконечно. Я молилась про себя, чтобы она держалась, чтобы скорая успела вовремя.

Минуты тянулись, будто в замедленной киноплёнке. Каждое дыхание казалось громче, каждое мгновение растягивалось в вечность. И вот, наконец, вдалеке раздался гул сирены. Сердце застучало ещё быстрее – это была надежда.

Я кинулась к двери, отворила её, и в проём ворвались два медика с носилками.

– Девушка, где пострадавшая? – спросил один, устало, но сосредоточенно.

– Здесь, – дрожащими руками указала я на бабушку, которая лежала на полу в комнате. – Быстро! Пульс есть, дыхание есть, но слабое.

Медики кивнули, мгновенно оценив ситуацию. Один наклонился к бабушке, проверяя пульс и дыхание, второй – готовил носилки.

– Хорошо, мы всё контролируем. Девушка, не отходите, оставайтесь рядом, – сказал один из них.

Я чуть отступила в сторону, пытаясь держать себя в руках, но внутри всё было в хаосе: страх, волнение, чувство вины. Время будто остановилось, пока медики аккуратно перекладывали бабушку на носилки, а я держала дверь открытой, чтобы они могли быстро вынести её на улицу.

Затем я вышла на улицу. Медики аккуратно помогли бабушке занять место в машине. Я шла рядом, чуть отстав, держась за поручень, будто так могла удержать ситуацию под контролем. Сердце стучало так, что казалось, будто его слышат все вокруг.

– Девушка, садитесь рядом, – сказал один из медиков, указывая на свободное место возле носилок. – Так будет удобнее следить за состоянием вашей бабушки.

Я осторожно села, обхватив колени руками, не сводя взгляд с бабушки. Она лежала тихо, глаза закрыты, дыхание слабое, но равномерное. Сердце сжималось от беспомощности.

– Всё будет хорошо, да? – выдавила я наконец, голос дрожащий, почти шепотом.

Медик бросил на меня быстрый взгляд, мягко, но уверенно:

– Мы делаем всё возможное. Сейчас самое главное – сохранять спокойствие и не мешать работе оборудования. Всё, что в наших силах, мы делаем.

Я кивнула, хотя внутри бушевала буря. Машина мчалась по ночным улицам, сирена пронзительно завывала, отблески проблесковых огней метались по стеклам. Каждый поворот казался слишком резким, каждый удар неровностей дороги – как толчок в груди.

Я держала бабушку за руку, словно это могло удержать её от всего плохого, что могло случиться. Сердце стучало бешено, мысли скакали: «Держись… держись, бабуль… всё будет хорошо…»

Внутри скорой царила сосредоточенная тишина. Медики работали тихо, но с такой скоростью и точностью, что казалось, машина сама подчинялась их действиям. Я следила за пульсом на мониторе, слышала каждый ровный вдох и выдох, пытаясь успокоиться, хотя руки дрожали.

Через мгновения, которые растянулись на вечность, впереди замаячили огни больницы. Я заметила яркие лампы приёмного отделения, почувствовала, как сердце чуть отлегло.

Машина резко въехала во двор больницы, тормоза скрипнули, и нам открыли двери. Минуты, которые казались вечностью, наконец подошли к концу.

Медики выскочили, подняли бабушку на носилки.

– Держитесь, – сказал один из врачей, пока они мчались по коридору.

Я стояла на месте, ощущая, как сердце сжимается от паники. Каждая секунда растягивалась в вечность. Медсестра, заметив моё растерянное выражение, взяла меня за руку.

– Девочка, пройдёмте сюда, в приёмное. Там ждите, скоро расскажем, что к чему, – мягко сказала она.

Я кивнула, не в силах произнести ни слова, и медленно прошла за ней. Приёмное было ярко освещено, шумно и одновременно пусто, словно весь мир сжался до нескольких стен и стула, на котором мне предстояло ждать.

Села, сложила руки на коленях и старалась дышать ровно, хотя каждый звук – шаги медиков, гул мониторов – заставлял сердце подпрыгивать. Я не могла контролировать ни время, ни результат обследования, ни даже дыхание бабушки. Внутри всё сжалось в комок страха и чувства вины.

– Всё будет хорошо, – шептала я себе, снова и снова, хотя сама едва в это верила.

Время тянулось, медленно капая как часы на стене. Я наблюдала за дверью, через которую увели бабушку на экстренное обследование, и молилась, чтобы врачи сделали всё возможное. Каждое мгновение ожидания казалось вечностью.

Наконец дверь распахнулась, и медсестра, слегка взволнованная, подошла ко мне.

– Девочка, обследование завершено, – сказала она спокойно, но с оттенком тревоги. – Сейчас бабушку переводят в реанимацию. Её состояние стабильное, но нужно наблюдение.

Слово «стабильное» звучало странно: вроде бы хорошо, но рядом стоял страх, который не отпускал. Я глубоко вдохнула, пытаясь собраться, и спросила почти шёпотом:

– Она… всё-таки будет в порядке?

Медсестра слегка кивнула:

– Пока мы не можем дать гарантий. Сердце сильное, реагирует на лечение, но ей предстоит несколько дней под наблюдением. Ваша задача – просто ждать и поддерживать её дух, когда она очнётся.

Я кивнула, ощущая, как внутри сжимается комок. Страх, вина, тревога – всё смешалось в один непроходимый клубок. Я понимала, что многое теперь зависит от врачей, но чувство ответственности не отпускало. Мгновения ожидания казались бесконечными, и я не могла ничего сделать, кроме как сидеть и тихо повторять себе:

«Держись, бабушка… всё будет хорошо… держись».

Каждая секунда проходила медленно, а я ловила себя на мысли, что, возможно, именно сейчас начинается тот момент, который изменит мою жизнь и сделает меня сильнее.

Несмотря на настоятельные рекомендации врачей пойти домой и отдохнуть, я так и осталась в приёмном покое. Я сидела на жёсткой скамье, держа руки сложенными на коленях, глаза постоянно скользили к двери, за которой исчезла бабушка. Минуты тянулись мучительно медленно, сердце то сжималось от тревоги, то словно подпрыгивало от малейшего звука.

Постепенно усталость взяла своё: плечи опустились, голова медленно наклонилась на грудь, глаза закрылись, и я заснула прямо на скамье, не замечая холодного воздуха и приглушённого света ламп приёмного. В моих снах мелькали вчерашние мгновения с Алексом, смех, поцелуй – всё переплеталось с тревогой и страхом за бабушку, оставляя странное, тяжёлое ощущение ожидания.

Свет утренних ламп приёмного пробился сквозь полупрозрачные шторы, и я почувствовала лёгкое прикосновение к плечу.

– Девочка, просыпайтесь, – мягкий, но настойчивый голос врача заставил меня дернуться. – Пора домой. Бабушку пока нельзя навещать, она в палате под наблюдением, но вы скоро сможете её увидеть.

Я медленно открыла глаза, пытаясь понять, что происходит. Мир вокруг казался размытым, и только сейчас до меня дошло, что я действительно уснула на жёсткой скамье.

– Домой? – переспросила я, словно проверяя реальность. – Но… а бабушка?

– Состояние стабильное, – улыбнулся врач. – Она в безопасности, под наблюдением. Сейчас лучше, если вы немного отдохнёте, перекусите и наберётесь сил.

Я кивнула, но внезапно ощутила паническую пустоту в карманах. Телефон… нет, я оставила его в сумке на тумбочке дома. Сердце ёкнуло.

– Придётся ехать домой за телефоном… – прошептала я себе, сжимая кулаки, чтобы успокоиться. – Ладно… всего пару часов. Я вернусь, как только смогу.

Я глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в руках, и встала. Каждый шаг казался странно тяжёлым, но внутри возникло маленькое, тихое чувство уверенности: я вернусь, и всё будет под контролем. Даже если сейчас придётся оставить бабушку на какое-то время, я снова буду рядом.

Я не помню, как добралась домой. Кажется, мысли и тревога держали меня на автопилоте, а город за окном промелькивал будто сквозь туман. Слава богу, я хотя бы не забыла ключи.

Открыв дверь квартиры, сразу почувствовала пустоту. Она была тиха, словно задерживала дыхание, и в воздухе больше не пахло свежими блинами, как раньше. Тот запах, который всегда дарил чувство уюта и безопасности, исчез вместе с бабушкой.

Грусть снова ела меня изнутри. С каждой минутой, проведённой в тишине, её тяжесть становилась ощутимее, и я понимала, что даже несколько часов разлуки могут казаться вечностью.

Я села на край дивана и медленно начала собирать сумку, будто каждый предмет, который я кладу, помогал удержать хоть немного контроля над ситуацией. Сначала аккуратно положила ноутбук – он мог пригодиться, если захочу хоть чем-то занять голову или написать заметки, чтобы не сойти с ума от тревоги.

Затем достала телефон, проверила, что заряд полный, и положила его в отдельный карман, рядом с кошельком – на всякий случай. Деньги, документы, банковские карты – всё, что может понадобиться в экстренной ситуации, я собирала с лёгкой дрожью в руках.

Каждое движение было обдуманным, будто я готовилась к длительному сражению: ручки, блокноты, наушники – всё, что могло хоть немного скрасить долгие часы в приёмном или в коридоре. Сумка постепенно наполнялась, становилась тяжёлой, но внутри появлялось странное чувство безопасности: теперь, кажется, я готова была к тому, что придётся ждать, ждать и ждать, пока бабушка не придёт в себя.

Сегодня был понедельник, а это значило только одно – онлайн-уроки. Я глубоко вздохнула, осознав, что придётся уведомить преподавателей о своём отсутствии. С мыслью о предстоящем сообщении я начала искать телефон бабушки – он пригодится, чтобы написать короткую записку и объяснить, что меня не будет на занятиях.

Пальцы скользили по столу, проверяя все карманы и ящички. Сердце колотилось быстрее от тревоги: мне нужно было хоть как-то оформить своё освобождение.

Наконец я нашла телефон. Долго сидела, не решаясь написать. Слова застревали в горле, мысли путались – как объяснить, что произошло, не углубляясь в детали, и при этом не солгать. Внутри всё скручивалось узлом тревоги и чувства вины. Наконец, дрожащими руками набрала короткое сообщение: «Буду отсутствовать на онлайн-уроках сегодня. Обстоятельства вынуждают». Даже эти несколько слов дались с трудом, но хоть так я могла хоть немного взять ситуацию под контроль.

Я машинально положила телефон бабушки в сумку и направилась в больницу. По дороге даже не хотелось включать музыку или заходить в соцсети – мысли крутились в голове словно вихрь. Каждый светофор, каждый звук города казался лишним, отвлекающим от тревожного ожидания.

Когда добралась до больницы, сердце сжалось ещё сильнее. Медсестра встретила меня с мягкой, но серьёзной улыбкой:

– Она всё ещё не приходит в себя, – сказала она. – Мы делаем всё возможное, но пока рано говорить о стабильности.

Я кивнула, чувствуя, как внутри растёт смесь страха и бессилия. Снова сидеть в приёмном покое, снова ждать, снова молиться… Время словно растянулось, а тревога не отпускала ни на минуту.

Глава 15.Больничные будни

Я уже знала расписание этой больницы лучше, чем своё собственное. В шесть утра в коридоре начинали скрипеть колёса каталок, и мимо палаты проносили пациентов на процедуры. В семь появлялась медсестра с сухим «температуру меряем», в восемь – запах овсянки из столовой, который я ненавидела, хотя даже не пробовала её.

Каждое утро я встречала одинаково: с кружкой растворимого кофе из автомата. Его горечь жгла язык, но без него я бы, наверное, не выдержала. Потом сидела у кровати бабушки, рассказывала ей всё подряд – как будто она слышала. Говорила про новости, про сериалы, даже про погоду. Иногда пыталась шутить. Мне казалось, что, если замолчу, комната станет слишком мёртвой.

В обед я заказывала что-то простое: пиццу, суп, роллы. Курьеры уже знали меня в лицо, иногда даже кивали по-дружески. Еду я приносила в палату, разворачивала упаковку на стуле и ела прямо так, в тишине. Лишь капельница рядом тикала каплями. Запах томатного соуса или соевого соуса впитывался в белые стены, и я ловила себя на мысли: «А вдруг, если бабушка проснётся, она подумает, что я всегда так и жила здесь?»

Вечерами больница становилась другой. Шум стихал, медсёстры говорили тише, коридоры освещали только тусклые лампы. Я часто выходила к окну на лестничной клетке – там не было решёток, и можно было видеть город. Машины проносились, люди спешили по своим делам, где-то светились окна квартир. Я смотрела и чувствовала себя забытым призраком: у них жизнь идёт, а у меня замерла.

Ночью было тяжелее всего. Стул подо мной становился твёрже, тьма казалась гуще, а каждая капля в капельнице звучала как выстрел. Иногда я включала тихо музыку в наушниках, но чаще просто слушала, как работает аппарат у кровати бабушки. Этот звук держал меня в реальности.

Иногда медсёстры сочувственно смотрели на меня. Однажды одна даже принесла одеяло – тонкое, больничное, с запахом стиранного хлоркой белья. Но для меня оно стало подарком. Я завернулась и почувствовала, что меня хоть немного обняли.

Так проходили дни. Я перестала следить за собой – волосы всегда собраны кое-как, макияжем я не пользовалась, одежда мялась и пахла больницей. Я ловила взгляды людей в коридоре и понимала: они принимают меня за кого-то вроде больничной тени, девочку, которая давно здесь живёт. И, наверное, это было похоже на правду.

Иногда я думала, что больница меня поглощает. Время здесь текло как-то странно: утро сливалось с днём, день – с ночью. Я перестала отмечать календарь в телефоне, перестала считать, какой сегодня день недели. Всё, что имело значение, – это дыхание бабушки, её неподвижные руки и тихое мигание приборов.

У меня появились свои маленькие ритуалы. После обеда я всегда шла в коридор к автомату с шоколадками и чаем. Я брала что-то одно, возвращалась в палату, садилась на край стула и медленно ела, словно растягивала момент. Иногда хотелось плакать прямо в чашку, но я приучила себя держать лицо. Вдруг бабушка услышит и подумает, что я слабая?

Врачи говорили со мной редко. Они заходили, проверяли показатели, кивали и уходили. Я ловила каждое слово, будто это было пророчество. Иногда они говорили «стабильно», и от этого у меня сжималось сердце: стабильно – это значит ни лучше, ни хуже. Но почему-то в эти мгновения я чувствовала надежду.

Раз в несколько дней я мылась прямо в палате бабушки – в маленькой душевой кабине за занавеской. Вода текла ледяная, потом становилась кипятком, и обратно. Я смеялась сама с собой: «Больница решила испытать мою выносливость». Но после таких «душей» я чувствовала себя человеком, пусть и ненадолго. Волосы сохли прямо на стуле, одежду я гладила руками, надеясь, что складки разгладятся сами собой.

Я почти не общалась ни с кем. Иногда мимо проходили родственники других пациентов – они приносили цветы, корзины с фруктами, пакеты с домашней едой. Я смотрела на них и чувствовала, как внутри рождается зависть. У меня не было никого, кроме бабушки. Ни друзей рядом, ни семьи. Только редкие уведомления в телефоне, на которые я не отвечала.

Только редкие уведомления в телефоне напоминали, что где-то там есть жизнь. Алекс писал, друзья что-то спрашивали, отмечали меня под постами. Я не отвечала. Сначала просто не хватало сил. А потом я поняла – не хочу.

Где-то внутри копилась злость. На себя – за то, что позволила себе отвлечься. За то, что позволила чужой улыбке и чужим словам увести меня в сторону, забыть, зачем я вообще жила все эти годы. Я должна была бороться за правду, должна была быть рядом с бабушкой… а вместо этого я смеялась, гуляла по ночам, позволяла себе чувствовать. И вот результат – бабушка лежит без сознания, а я глотаю кофе из автомата, будто это поможет заглушить вину.

Злилась я и на Алекса. Несправедливо, но ничего не могла с собой поделать. Если бы не он, не его внимание, не эти разговоры, не это странное чувство, которое росло между нами… я бы не потеряла бдительность. Я бы не дала бабушке переживать лишнего, я бы была рядом. «Если бы» – слова, от которых внутри всё горело.

И ещё я злилась на друзей. Не потому, что они были плохие, а потому что их смех и забота стали для меня ловушкой. Они отвлекали меня от того, что было по-настоящему важно. Любовь, дружба – всё это оказалось опасным, всё это стоило мне главного.

Я сидела на стуле в палате, смотрела на неподвижное лицо бабушки и чувствовала, как каждая мысль превращается в обещание. Никогда больше не позволю себе ослепнуть. Никогда не дам чувствам увести меня в сторону.

Но, как бы я ни убеждала себя, что во всём виноват он, в груди всё равно жила тоска. Я скучала по Алексу. По его голосу, по тому, как он умел рассмешить, даже когда мне было тяжело. Я злилась и одновременно ловила себя на мысли, что хочу услышать от него хотя бы одно сообщение: «Ты как?»

Я та ещё врунья. Прячу голову в песок, делаю вид, что всё из-за него, а на самом деле… я просто боюсь. Боюсь признаться даже себе, что он стал для меня чем-то большим, чем просто собеседник в сети.

Он не заслужил этого молчания. Он заслужил правду. Алекс был добр ко мне, он открылся – а я только строю стены и прячусь за ними. И от этого чувство вины лишь крепче давило, заставляя то и дело отворачиваться к окну, чтобы никто не видел, как по щекам бегут слёзы.

В порыве этих эмоций я не выдержала. Руки сами нашли ручку и листок, будто давно ждали этого. Я писала быстро, торопливо, не давая себе времени остановиться и стереть хоть слово. Каждая строчка была как выдох, как признание, которое я слишком долго держала внутри.

Когда остановилась – пальцы дрожали, а в груди было пусто и одновременно легко. Я сложила листок, аккуратно завернула его в конверт, прижимая к себе, словно это было что-то живое и хрупкое.

Я ещё не знала, как и когда решусь отдать его. Но знала одно – он должен будет прочитать.

А я пока займусь расследованием. Эта мысль кольнула во мне решимостью – бабушка спит, время тянется вязко, а я не могу просто сидеть сложа руки. Я придвинула к себе ноутбук, открыла крышку и, чувствуя тяжесть внутри, погрузилась в бесконечные страницы сайтов и социальных сетей.

Как же можно легко донести публике, что мама не такая уж и святая?

Каждый её снимок, каждая статья о «счастливой семье Харрингтонов» вызывали во мне злость и бессилие. Комментарии восхищённых фанатов жгли глаза: «идеальная пара», «пример для подражания», «настоящая любовь».

Я скользила по лентам новостей, искала зацепки, мельчайшие детали. Даже один неловкий комментарий, лишнее слово, случайный кадр могли стать трещиной в её безупречной витрине. Но пока я находила лишь гладко выстроенный фасад – тщательно отполированный, будто безупречный.

Внутри поднялась волна злости. Почему я должна молчать? Почему меня не существует? Почему у других есть право делиться, смеяться, плакать, а у меня – нет?

Я закрыла ленту и долго смотрела на пустой экран. Сердце билось быстро, будто я собиралась совершить преступление. Я коснулась иконки «создать новый аккаунт» – и тут же отдёрнула палец. Секунду сидела, боясь даже подумать, что могу на это решиться. Но потом, словно щёлкнуло внутри, я всё-таки нажала.

Имя пользователя. Я долго думала. Хотелось чего-то простого, без намёков, без раскрытий. «Никто». «Тень». «Голос_из_угла». В конце концов я набрала случайное сочетание букв и цифр. Никому не нужное, безликое. Пусть так.

Фото профиля. Я открыла галерею, пролистала свои редкие фотографии и сразу же закрыла. Нельзя. Ни одного намёка. Открыла папку с сохранёнными картинками. Закат над морем. Силуэт дерева. Чёрно-белый фонарь на пустой улице. Я выбрала фонарь – он был таким же одиноким, как я.

Остался последний шаг – первый пост. Я сидела с телефоном в руках и не знала, что написать. В горле застрял ком, пальцы дрожали. В голове вертелось одно: «Я никому не нужна». Но писать так прямо – слишком просто, слишком обнажённо.

Я набрала строчки:

«Иногда кажется, что тебя будто нет. Ты дышишь, смотришь, живёшь… но для других ты пустое место. Я устала быть пустотой».

Прочитала несколько раз, стерла, снова набрала. В итоге оставила так. Нажала «опубликовать» и замерла, словно совершила что-то непоправимое.

Экран снова стал пустым. Пост висел там, один-единственный, без лайков, без комментариев. Только я и мои слова, отправленные в никуда. И вдруг стало легче. Будто я разорвала невидимую плёнку вокруг себя и впервые вдохнула полной грудью.

Я спрятала телефон в карман, прислонилась головой к холодной стене и закрыла глаза. Впервые за много дней я почувствовала, что хоть немного вернула себе право существовать. Пусть никто не знает, что это я. Пусть это всего лишь несколько строк на экране. Но это было моё.

С этого момента я решила, что на этот аккаунт буду выставлять кусочки моего маленького расследования. Интернет полон следов её жизни, улыбок, интервью, статей. Я наблюдаю за ней со стороны, будто за чужой сказкой, в которой я родилась и из которой меня вырезали ножницами.

Я знала: если я начну копать, то рано или поздно нащупаю что-то, что не совпадает в её безупречном образе. Мелочи. Несостыковки. То, что обычные люди пропускают, а я вижу, потому что это касается меня.

Я открыла браузер, набрала имя матери. В поисковике высыпалось тысячи ссылок. Я выбрала одну – старое интервью десятилетней давности, где она рассказывала о «счастливом браке» и «невероятной любви всей жизни». Я читала строки и чувствовала, как внутри сжимается что-то острое. Я знала, что всё это ложь.

Сделала скриншот. Вырезала пару абзацев, оставив фразу: «Я никогда не предам человека, которого люблю». И выложила это в свой новый аккаунт с подписью:

«А что, если самые красивые слова часто принадлежат самым большим лжецам?»

Телефон дрогнул в руке. Я замерла, будто кто-то должен был сразу заметить, вскрыть, разоблачить. Но экран остался пустым. Пост висел тихо, как мой первый, никем не прочитанный.

Я чувствовала странное возбуждение. Это был риск. Маленький, крошечный протест, но он был моим. Я, которая всегда молчала, впервые осмелилась шепнуть правду – пусть даже спрятав её за маской анонимности.

Я решила: с этого дня буду собирать фрагменты. Старые статьи, случайные фотографии, странные совпадения. Всё, что, возможно, когда-нибудь сложится в картину. Всё, что хотя бы для меня подтвердит: я не сошла с ума, это действительно моя жизнь, моя история, даже если её вычеркнули.

Телефон снова оказался в моём кармане, но внутри будто зажегся маленький огонь. Я не знала, куда он приведёт, но впервые почувствовала, что у меня есть оружие – пусть и в виде пары строк текста и чужих вырезок.

Глава 16. Дом, в котором пусто

Я подошла к бабушкиной палате и тихо приложила ладонь к холодному стеклу двери. Это было похоже на прощание, хотя я сразу же себя одёрнула: нет, она ещё не умерла, она борется. Но внутри что-то требовало этого жеста – будто я должна хотя бы мысленно сказать ей «держись» перед тем, как уйду.

Я глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в груди. Бессонные ночи на жёсткой скамье в коридоре больницы начали сказываться и на моём здоровье: тело ныло, глаза резало от усталости, а мысли путались в узлы. Я поняла, что если не вернусь домой хоть на несколько часов, то сама свалюсь рядом с бабушкой.

Это было решение, от которого сжималось сердце, но выбора не оставалось. Я тихо прошептала:

– Я вернусь завтра, бабуль. Только потерпи…

И развернулась, чувствуя, как ноги сами несут меня к выходу.

Дом встретил меня тишиной и пустотой. В воздухе будто застыли эхо бабушкиных шагов и запах её пирогов, хотя его давно уже не было. Я прошла по знакомому коридору и с удивлением поняла, что впервые за долгое время чувствую себя здесь чужой. Словно стены стали выше, а комнаты – холоднее.

Я бросила сумку на диван и сразу достала ноутбук. Часть меня хотела просто упасть в кровать и забыться, но другая – более упрямая – знала, что именно сейчас я не имею права останавливаться. Моё «расследование» за это время неплохо продвинулось, и странным образом оно давало мне силы, которых не хватало даже для того, чтобы есть или спать.

Я пролистала ленту анонимного аккаунта. На нём уже было несколько постов: вырезки из старых интервью матери, странные цитаты, фотографии, где её глаза смотрели прямо в объектив так же, как когда-то на меня.

Каждый новый пост был как маленький кусочек мозаики. Я собирала её жизнь, её ложь, её тщательно выстроенный фасад – и одновременно собирала доказательства того, что я существую, что я не просто «ошибка», которую можно стереть.

Я открыла очередную статью – интервью мамы на старом портале, где она рассказывала о «счастливой семье», о вечерах с мужем и походах в театр. Я ловила каждое слово, проверяя факты: даты, места, имена. Снова находила несоответствия. Снова понимала: она тщательно всё строила, тщательно скрывала. И вдруг – крошечный, почти незаметный комментарий под статьёй: кто-то упоминает другую женщину, которая жила с ней в том же городе в те годы, женщину, которая «не знала о дочери».

Сердце сжалось. Это могла быть зацепка. Или совпадение. Но что-то внутри кричало: «Следуй за этим».

Я открыла соцсети той женщины. Публикации старые, но на одной фотографии заметила руку, украшенную браслетом, который я видела на маме в детстве на старых снимках у бабушки. Небольшая деталь, но для меня она была как маяк.

Я снова открыла поисковик. На горизонте маячила ещё одна зацепка: архив старых газетных статей о благотворительных акциях, на которых мама появлялась вместе с людьми, которых я никогда не видела. Лица были размыты, но что-то в них говорило: они знают больше, чем признаются.

Я сделала скриншоты, отметила даты, места и имена. Каждая мелочь – как маленький кирпичик, из которого я собирала стену правды. И с каждым кирпичиком внутри меня росло ощущение контроля. Я могла не только наблюдать, но и действовать.

Впервые за долгие месяцы я почувствовала, что пустота дома не пугает меня. Она стала пространством, где я могу работать, где я могу строить собственную правду. Бабушка спала, улицы молчали, город за окнами жил своей жизнью. А я… я уже почти была готова сделать следующий шаг.

Мои стены уже были похожи на кабинет детектива. Листы с фотографиями, скриншотами и распечатанными статьями покрывали почти всю стену за моим столом. Между ними тянулись красные нитки: лица, имена, даты – всё как-то связано, как части одной большой, скрытой истории.

Я стояла перед этой паутиной и ощущала, как внутри меня поднимается странная смесь адреналина и страха. Каждый узел на нитях – потенциальная подсказка, каждый уголок скрывает часть правды.

Следующий шаг был очевиден: я должна была поехать на эти адреса.

Риск был огромен. Я могла столкнуться с кем угодно, услышать то, что меня сломает или заставит отступить. Но внутри что-то кричало: «Если не сейчас, никогда».

Я собрала карту города и отметила все точки, куда мне нужно было поехать. Это были квартиры, старые офисы, парки – места, где мама когда-то оставила следы, о которых я даже не догадывалась.

Каждая поездка обещала новые находки. И хотя сердце колотилось так, что казалось, оно сейчас выскочит из груди, я понимала: только риск даст шанс дотянуться до правды.

Я упаковывала ноутбук, камеру, блокнот и ручки. Всё, что могло понадобиться, чтобы фиксировать каждую мелочь, каждую деталь, каждую нить, ведущую к разгадке.

И когда я шагнула за порог дома, холодный вечерний ветер обдал лицо, и внутри меня проснулся решительный голос: «Стэлла, это твой путь. И ты не остановишься».

Я села в такси, сердце колотилось, словно готово выскочить наружу. Адрес был в старом районе города, дом выглядел неприметно – ни вывесок, ни следов жизни, кроме слегка приоткрытой двери и тихого света за окнами.

Такси остановилось, я заплатила и медленно подошла к двери. Руки дрожали – смесь волнения и страха. В голове крутились мысли: «А вдруг она не захочет говорить? А вдруг я потрачу время зря?»

Я глубоко вздохнула и постучала. Тишина. Потом послышался шорох внутри, и дверь приоткрылась. На пороге стояла женщина, та самая старая подруга мамы – волосы чуть седые, взгляд знакомый, будто я видела его тысячу раз в детстве на старых фотографиях, которых у меня почти не осталось.

– Здравствуйте… Меня зовут Стэлла Харрингтон… Я хотела задать вам пару вопросов о моей маме, Лили Харрингтон.

Дверь приоткрылась буквально на щель. Женщина выглянула и нахмурилась.

– Лили Харрингтон? Да, знаю её. Но… я не понимаю, о какой дочери вы говорите. – Её голос стал холоднее, а взгляд – напряжённым. – Я не пущу вас внутрь.

– Пожалуйста, мне просто нужна информация, – тихо сказала я. – Мне важно знать…

– Нет! – женщина резко прикрыла дверь. – Вы не понимаете, о чём говорите. Это всё… бред.

Я осталась стоять на пороге, чувствуя, как внутри что-то сжимается. Она знала Лили, но не знала меня. И это значит, что правда обо мне для окружающих всё ещё была скрыта.

Я почувствовала, как сердце уходит в пятки, когда дверь начала закрываться.

– Подождите! – крикнула я, пытаясь просунуть руку в щель. – Пожалуйста, мне просто нужно узнать кое-что о Лили!

– Я сказала – нет! – женщина толкнула дверь сильнее, её голос прозвучал решительно, даже немного страшно. – Вы не понимаете, что делаете!

Я упёрлась плечом в дверь, пытаясь удержать её. Мои пальцы скользили по холодному дереву, но дверь медленно, неумолимо закрывалась. Я почувствовала, как шансы ускользают сквозь пальцы.

– Пожалуйста… – выдавила я сквозь зубы, но женщина уже была непоколебима. – Это важно…

Дверь захлопнулась с тяжёлым стуком. Я осталась на тротуаре, дыхание прерывистое, ладони дрожали.

Первый блин комом, – подумала я, прижимая ладонь к двери. Моя попытка приблизиться к правде наткнулась на стену. Но я знала: это не конец. Просто начало, и оно было ужасно трудным.

По дороге домой мысли в голове не давали мне покоя. Каждый шаг отдавался тяжестью, словно я тащила с собой весь груз больницы, пустоты и злости. В голове крутились обрывки разговоров, воспоминаний, подозрений – и всё это словно гремело эхом, не оставляя места для тишины.

Уже у двери я внезапно опомнилась. Вспомнила о том самом письме, которое писала Алексу в больнице. Сердце дернулось – оно словно подсказывало, что это важно. Я достала его из кармана и, осторожно, почти ритуально, просунула под щель двери. Листок слегка застрял, но держался. Он будет там. Наверняка Алекс будет искать меня и прочтёт его.

Я тихо закрыла за собой дверь и прошла в квартиру. Тишина дома встречала меня почти как старый друг – безмолвная, но безопасная.

Соцсети сегодня оставались закрытыми. Я пообещала себе: не заходить. Слишком отвлекают от расследования, от того, что сейчас для меня действительно важно.

И всё же мысль о Алексe преследовала меня. Нужно было прощаться. Ему нельзя оставаться частью моей жизни так, как это было. Он слишком хороший для меня. Без тайн, без секретов. А я… я не заслуживаю его.

Я села на диван, сжимая подушку, и пыталась заглушить тревогу. Письмо под дверью – маленькая надежда, что хоть кто-то сможет понять меня. Но прощание с Алексом давалось болезненно. Его доброта, его внимание, его смех – всё это не должно было быть для меня.

Я опустила голову, пытаясь собрать в кулак остатки решимости. Расследование ждало. Правда ждала. И если я потеряю себя в чувствах сейчас, я никогда не узнаю того, что должна узнать.

Глава 17.Расследование

Дни летели один за другим, словно страницы, которые я перелистывала слишком быстро, чтобы успеть запомнить детали. Не только первый блин оказался комом – я проверила столько адресов, что перестала считать. Квартиры, офисы, старые здания, парки – каждый поход давал мало, но всё же что-то. Мелочи, странные совпадения, взгляды людей, которые будто знали больше, чем говорили.

Алекс за это время так и не появился. С одной стороны, мне было до боли обидно: сердце подсказывало, что он должен был хотя бы проверить, что со мной всё в порядке. С другой – я радовалась, что он наконец отпустил меня. Его забота, доброта, смех – всё это больше не отвлекало меня. Не было опасности, что я снова сбежала бы в чувства вместо правды.

Каждый день начинался с привычного ритуала: ноутбук, карта, блокнот, заметки. Я выстраивала цепочки, как в детективном кабинете, отмечала даты и места, прослеживала следы, которые оставляла мать. И каждый маленький успех, каждая зацепка давали странное чувство контроля, которого так не хватало раньше.

Даже когда усталость накатывала, когда хотелось упасть и забыться, я понимала: не сейчас. Моя миссия важнее. Моя жизнь – тоже. И каждый день, проведённый в этих поисках, приближал меня к ответу.

Этот день начинался, как и все другие. Я собирала свои вещи, проверяла карты и заметки, достала очередной адрес, который нашла в тумбочках в комнате бабушки. Листы с пометками, вырезки из старых писем, маленькие фотографии – всё это будто подсказывало мне: «Следуй дальше».

Меня немного съедало чувство вины. Бабушка всё ещё лежала в больнице, а я снова и снова уходила в поисках того, что могло пролить свет на жизнь моей матери. Но я знала: если не двигаться, правда останется скрытой навсегда.

Я вышла дома и, тяжело вздохнув, направилась к автобусной остановке. Денег на вечные поездки в такси уже почти не оставалось, поэтому автобус стал моим новым спутником. Я просидела на жестком сиденье, держась за сумку, в которой лежали блокнот, фотоаппарат и распечатки – всё, что помогало мне собирать кусочки истории моей матери.

Адрес, который я держала в руках, казался совсем обычным. Средний дом, обычный мужчина средних лет – ничто не указывало на связь с прошлым моей матери. Странно, что эта мелочь – именно этот адрес – оказалась среди записей в тумбочке у бабушки. Но я решила цепляться за каждую деталь, любую ниточку, которая могла привести к правде.

Автобус шумел, трясся, останавливаясь на каждой остановке, а я сидела, сжав руки в кулаки, и повторяла себе: «Каждая деталь важна. Даже если кажется, что это пустяк». В голове крутились мысли о бабушке, о больнице, о том, что каждый шаг – риск, но я не могла позволить себе остановиться.

Когда автобус замедлил ход возле нужного дома, я вышла. Дом выглядел обыденно: аккуратный подъезд, цветущие кусты, маленькая дверь с почтовым ящиком. Мужчина средних лет появился на пороге, словно никто не ждал визита. Его взгляд был ровным, осторожным, а в руках – сумка с продуктами или бумагами, я не успела разглядеть.

– Здравствуйте, – начала я тихо, – я ищу информацию о Лили Харрингтон…

Он поднял бровь, и в его глазах мелькнула смесь удивления и лёгкой настороженности.

Я замерла на пороге, стараясь не выдать нервозность.

– Лили Харрингтон? – переспросил он, словно проверяя, правильно ли услышал. – Проходите. – Он отставил сумку на пол и шагнул в сторону, позволяя мне войти.

Я переступила порог, а мужчина закрыл за мной дверь.

– Проходите, садитесь, – сказал он, отводя взгляд к большому столу. Интерьер дома говорил сам за себя: фотографии на стенах, игрушки, книги, немного разбросанных вещей – здесь явно жила большая семья.

Мы уселись напротив друг друга. Мужчина положил руки на стол, словно собираясь найти нужные слова.

– Итак… – начал он, осторожно глядя на меня, – что именно вы хотите узнать, девочка?

Я глубоко вздохнула, стараясь справиться с дрожью.

– Я хочу узнать о дочери Лили Харрингтон, – сказала я тихо, ровно, стараясь не показать волнения.

Его взгляд резко сменился. Мужчина нахмурился, сжал губы, а потом начал нервничать: глаза бегали по комнате, руки теребили салфетку, стоявшую на столе.

– Дочь… Лили? – переспросил он, и в его голосе слышалась растерянность. – Я… я не понимаю… Девочка, о чём вы…

Я сидела, пытаясь не поддаваться эмоциям, наблюдая, как человек напротив начинает терять спокойствие. Его реакция была подтверждением того, что я на правильном пути.

– Я… я знаю, что Лили скрывала что-то, – продолжила я осторожно, – и мне важно понять, правду о дочери.

Он глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула и сжал ладони в кулаки.

– Черт возьми… – пробормотал он, – никогда не думал, что это всплывёт.

И я поняла: я зацепилась за ниточку, которая может привести меня к самой правде.

Он снова глубоко вздохнул, опустил взгляд на руки и начал говорить тихо, словно опасаясь, что слова могут разрушить что-то невидимое.

– Лили… – начал он медленно, подбирая слова. – Она была… особенной. Всегда яркой, независимой, с характером. Я помню, как она смеялась так, что смех раздавался по всей квартире. Но была в ней и… – он замялся, сжал губы, – и тайна. Она скрывала многое. От всех. Даже от меня.

Я села чуть ближе, стараясь не упустить ни одного слова.

– Что именно она скрывала? – спросила я осторожно.

Мужчина оперся локтем на стол, потер лицо рукой, потом глубоко вздохнул.

– Дочь… – сказал он, наконец, с трудом проговаривая это, – она не рассказывала никому. Никогда. Никогда не говорила о том, что у неё есть ребёнок. Я узнал об этом случайно… уже когда ребёнок был маленьким. Лили боялась, что это разрушит её жизнь, её карьеру, всё, что она строила.