Нефритовый код: Хроники Небесной Сети

Часть 1: Тени Прошлого

Пыль. Ее было так много, что она въедалась в поры, скрипела на зубах и висела в неподвижном, раскаленном воздухе рыжеватой дымкой. Солнце провинции Хэнань не светило – оно палило, выжигая остатки зелени с холмов и терпеливо тлея в макушках редких кипарисов. Доктор Артем Волков стоял на краю раскопа, чувствуя, как капли пота медленно скатываются по позвоночнику под влажной от жары рубашкой. В руке он сжимал обычный керамический черепок – еще один обломок безымянного горшка, расписанный тысячекратно повторенным узором. Ничего нового. Ничего значимого.

«Стоит ли оно того?» – мысль, ставшая за последние годы его неизменной спутницей, прозвучала в голове с привычной язвительной четкостью. Он отбросил черепок в общий ящик с находками, где тот с сухим стуком присоединился к своим братьям по несчастью. Археология – это не Индиана Джонс. Это тонны земли, перелопаченные вручную. Это месяцы однообразного труда за мизерную вероятность найти что-то, что перевернет мир. А чаще – просто еще один артефакт для пыльной полки провинциального музея.

Он провел рукой по лицу, смазывая грязь и пот. Его скептицизм был не врожденным, а благоприобретенным – результат двадцати лет работы в поле, где громкие открытия оказывались фальшивками, а настоящие тайны упорно не желали раскрываться. Он искал не просто артефакты. Он искал код. Скрытый шифр мироздания, общий для всех древних цивилизаций, от шумеров до инков. Закономерность, которая доказала бы, что все это – не случайный набор культур, а части единого, давно утраченного целого. Пока что единственным кодом, с которым он сталкивался, был двоичный код финансирования, которое вот-вот могло закончиться.

– Доктор Волков! – молодой голос заставил его обернуться. Это был один из студентов-стажеров, Ли, его лицо было бледным от возбуждения, а не от жары. – Кажется, мы нашли что-то… странное.

«Странное» здесь обычно означало «сломанное пополам». Артем кивнул, без особого энтузиазма следуя за студентом вглубь раскопа, к тому месту, где рабочие аккуратно расчищали кисточками очередной пласт глины.

– Вон там, – Ли указал на участок стены, который обнажился после вчерашнего небольшого обвала. Камень осел, открыв не ровную поверхность, а темный, едва заметный провал.

Артем почувствовал слабый, едва уловимый толчок где-то в глубине сознания. Не предчувствие. Скорее… любопытство. Он взял кисть из рук одного из рабочих и сам начал аккуратно счищать рыхлую породу вокруг провала. Это был не просто карман в грунте. Это был проход. Узкий, тесный, ведущий в абсолютную тьму. Воздух из него шел холодный и сухой, пахнущий не землей, а вековой пылью и камнем.

– Лампу, – коротко бросил Артем.

Ему подали мощный фонарь. Луч света врезался в темноту, выхватывая из небытия небольшую камеру, не более двух метров в диаметре. Никаких росписей. Никаких саркофагов. Никаких сокровищ. Лишь в самом центре, на невысоком каменном постаменте, лежал один-единственный предмет.

Артем Волков, не веря своим глазам, медленно вошел внутрь.

Это был диск. Идеально круглый, около двадцати сантиметров в диаметре, выточенный из цельного куска нефрита невероятной чистоты, отливавший в свете фонаря глубоким, почти жидким зеленым светом. Но не материал был поразителен. Его поверхность была покрыта резьбой. Не иероглифами, не изображениями богов или драконов. Это были абстрактные, геометрические символы – концентрические круги, спирали, точки и линии, соединенные в непостижимо сложный узор. Он напоминал не произведение древнего искусства, а… схему. Логическую схему микропроцессора, увиденную в кошмарном сне.

Артем протянул руку, но не посмел прикоснуться. Его сердце забилось с непривычной силой. Скептицизм куда-то испарился, сожженный внезапной, ослепительной вспышкой интуиции. Это не было еще одной безделушкой. Это не было даже величайшей археологической находкой века.

Это был ключ.

Он этого не знал, не мог знать, но стоя на пороге камеры, глядя на молчаливый нефритовый лик, он стоял на пороге самого себя. И того, что было за ним.

– Позовите Линь Вэй, – тихо, но твердо сказал он, не отрывая глаз от диска. – Скажите ей, чтобы брала самое лучшее оборудование для сканирования. Мы только что стерли грань между прошлым и будущим.

Воздух в погребальной камере был неподвижным и густым, словно его не тревожили веками. Луч фонаря, дрожа в дрожащей от напряжения руке Артема, скользил по граням нефритового диска, и каждый раз, когда свет падал под новым углом, узор на его поверхности словно шевелился, обнажая ранее скрытые глубины. Это была иллюзия, конечно, игра света и тени на невероятно сложной резьбе, но иллюзия, полная зловещей жизни.

Артем не решался войти внутрь полностью, опасаясь, что одно неловкое движение нарушит хрупкое равновесие, сохранявшее эту камеру в неприкосновенности. Он стоял на коленях в проеме, и холод камня проникал сквозь ткань брюк, неприятный и властный.

– Доктор Волков? Вы там? – из-за спины донесся голос, резкий и деловой, но с оттенком беспокойства. Это был голос Линь Вэй.

Артем отполз, давая ей место подойти. Молодая женщина, одетая в практичные штаны и темную футболку, с безупречно собранным пучком волос, выглядела так, будто только что вышла из стерильной лаборатории, а не пришла на пыльный раскоп. В ее руках был компактный, но мощный 3D-сканер последнего поколения – ее собственное детище, модифицированное и улучшенное до состояния, которое производитель вряд ли одобрил бы.

– Ли сказал, вы нашли вход в неизвестное помещение, – она бросила оценивающий взгляд на провал в стене, мгновенно анализируя структуру камня и потенциальные риски обвала. – И что-то «странное». Ваше «странное» обычно означает «интересное с точки зрения кибернетики». Надеюсь, это не очередной камень с царапинами, которые вы принимаете за протокол передачи данных?

Его сарказм ее нисколько не смущал. Они работали вместе достаточно долго, чтобы привыкнуть к взаимным колкостям. Артем молча указал рукой внутрь камеры. Линь Вэй нахмурилась, надела защитные очки и, включив фонарь на своем сканере, шагнула внутрь, двигаясь с уверенностью хирурга.

Наступила тишина, длинная и напряженная. Артем слышал, как его собственное сердце стучит в ушах. Он слышал, как снаружи доносятся отдаленные возгласы рабочих, шум подъезжающего грузовика, обычные звуки жизни, которые здесь, в этой камере, казались приглушенными и нереальными.

Наконец, Линь Вэй вышла. Она сняла очки, и ее лицо, обычно такое собранное и невозмутимое, выражало редкую смесь изумления и профессиональной алчности.

– Это… – она сделала паузу, подбирая слова. – Это нечто. Я никогда не видела ничего подобного. Материал – нефрит высочайшего качества, но это не главное. Резьба… Артем, это не ручная работа. По крайней мере, не в человеческом понимании.

– Что ты имеешь в виду? – голос Артема прозвучал хрипло.

– Глубина, углы, симметрия, – она говорила быстро, возбужденно. – Они абсолютно точные. Нет ни малейшего отклонения. Ни один мастер, даже с помощью примитивных станков, не мог добиться такой точности на протяжении всего узора. Это… это похоже на работу фрезерного станка с ЧПУ. Но выполненную тысячи лет назад.

Она подняла сканер, на экране которого уже отображалась трехмерная модель диска.

– Я сделала предварительное сканирование. Разрешение недостаточное для деталей, но я уже вижу… вижу структуру. Это не просто узор на поверхности, Артем. Резьба идет вглубь, создавая многослойную, трехмерную карту. Она напоминает… – она снова запнулась, ища сравнение. – Напоминет нанокарту. Кристаллическую решетку какого-то невероятно сложного материала.

Артем почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Его теория, его навязчивая идея о скрытом коде, внезапно обрела плоть. Камень. Холодный, зеленый камень.

– Мы должны его отсюда забрать, – тихо сказал он. – Аккуратно. Никто не должен знать.

Линь Вэй кивнула, ее глаза уже блестели от предвкушения анализа. – Я подготовлю бескислотную упаковку и беспроводную сигнализацию. Если это то, о чем я думаю… это перепишет все учебники. Не только по археологии.

Она снова скрылась в камере, чтобы провести подготовительные работы. Артем остался снаружи, прислонившись лбом к шершавой, прохладной поверхности стены раскопа. В ушах у него стоял оглушительный гул. Он нашел его. Не просто артефакт. Он нашел послание. И теперь, глядя на темный проход, он с содроганием думал о том, кто или что могло его отправить, и что потребуется в ответ.

Лаборатория, размещенная в бывшем складском помещении на краю раскопа, была оазисом стерильного порядка в царстве хаотичной древности. Здесь пахло не пылью и глиной, а озоном от паяльного оборудования, свежим пластиком и сладковатым ароматом китайского зеленого чая, который Линь Вэй заваривала в огромной кружке с надписью «Не буди во мне зверя, я не выспалась». Яркий свет светодиодных ламп отражался от блестящих металлических поверхностей сканеров, серверных стоек и мониторов, заставляя нефритовый диск, лежащий на мягкой черной подложке в центре стола, светиться изнутри неестественным, почти ядовито-зеленым светом.

Артем не находил себе места. Он ходил по периметру комнаты, его взгляд то и дело возвращался к диску, словно он боялся, что тот исчезнет, растает в воздухе, окажется миражом, порожденным усталостью и жаждой открытия. Руки его были испачканы землей – он даже не помылся, прежде чем броситься сюда, вслед за Линь Вэй, несущей артефакт с осторожностью сапера, несущего неразорвавшуюся бомбу.

– Успокойся, Волков, – не отрываясь от экрана высокоточного лазерного сканера, сказала Линь Вэй. – Ты ходишь, как тигр в клетке. Ты мне весь фокус сбиваешь. Это оборудование капризное, малейшая вибрация…

– Что ты видишь? – выпалил Артем, останавливаясь позади нее.

На мониторе в реальном времени строилась трехмерная модель диска. Но это была не просто копия формы. Сканер, модифицированный Линь Вэй, работал на грани возможного, снимая не только геометрию, но и микротекстуру поверхности, вариации плотности материала, тепловые аномалии. Модель была многослойной, и Линь Вэй щелкала по слоям, один за другим, и с каждым щелчком ее лицо становилось все более сосредоточенным, почти испуганным.

– Смотри, – она увеличила масштаб до предела, пока на экране не возникла лишь крошечная часть узора. – Видишь эти линии? Они кажутся прочерченными на поверхности. Но это не так. Сканирование показывает, что они уходят вглубь. Более того, они… ветвятся. Создают фрактальную структуру. Каждая линия состоит из более мелких линий, те – из еще более мелких. Теоретически, это можно продолжать до бесконечности, до нанометрового уровня, до которого мой сканер просто не доберется.

Она переключила режим отображения. Модель окрасилась в цвета спектра, от фиолетового до красного, показывая плотность.

– Материал диска неоднороден. Есть участки с аномально высокой плотностью. Они образуют… узор в узоре. Что-то вроде логической схемы. Вот здесь, – она ткнула пальцем в сложное переплетение линий, которое на экране светилось ярко-красным, – это выглядит как… узел. Точка принятия решения.

– Решения? Какие решения может принимать кусок камня? – Артем сглотнул. Его собственный голос показался ему чужим.

– Это не камень, Артем. Не в привычном смысле. Это носитель информации. Сложность структуры зашкаливает. Ты представляешь, какой объем данных можно записать в такой трехмерной нанокарте? Это на порядки превосходит самые современные квантовые чипы. Это… – она откинулась на спинку стула, и в ее глазах читалось почти суеверное потрясение, пробивающееся сквозь завесу рациональности. – Это технология, которой у нас нет. И не было никогда.

Она запустила стандартный алгоритм анализа, пытаясь сопоставить структуру диска с известными базами данных – архитектурой процессоров, кристаллическими решетками минералов, даже образцами ДНК. Компьютер несколько минут молча перебирал данные, а затем выдал результат одним словом:

СОВПАДЕНИЙ НЕ НАЙДЕНО.

– Ни с чем, – прошептала Линь Вэй. – Он абсолютно уникален. Вне классификации.

Артем подошел к столу и, наконец, преодолев себя, дотронулся до диска. Камень был на удивление теплым, словно впитывал тепло его руки, а не отдавал холод веков. И в этот момент, подушечки его пальцев, скользя по идеально гладкой, но сложно структурированной поверхности, уловили едва заметную, почти иллюзорную вибрацию. Словно где-то в его глубине что-то работало. Что-то жило.

– Стандартный анализ не подходит, – сказал Артем, отдергивая руку. – Это ключ. Но он от другого замка. Нам нужен другой ключ. Другая отмычка.

Он посмотрел на Линь Вэй, и в его глазах горел странный огонь – смесь страха, одержимости и надежды.

– Я хочу попробовать применить к данным сканирования алгоритм «И-Цзин».

Линь Вэй уставилась на него как на сумасшедшего. – «И-Цзин»? «Книгу Перемен»? Артем, это древняя гадательная система, основанная на мистике и случайности! Это не метод научного анализа!

– А что есть наука? – возразил он, и его голос звучал почти фанатично. – Поиск закономерностей. «И-Цзин» – это одна из древнейших систем моделирования реальности, основанная на бинарных принципах – инь и ян, на прерывистых и сплошных чертах, на триграммах и гексаграммах, описывающих все возможные состояния бытия. Этот артефакт – тоже модель. Модель невероятной сложности. Может быть, их логики… созвучны?

Линь Вэй хотела было возразить, привести десяток рациональных доводов, но вид диска, молчаливо лежащего перед ними, парализовал ее скептицизм. Этот объект сам был отрицанием всего рационального.

– Хорошо, – сдалась она, тяжело вздохнув. – Это безумие. Но другого пути я пока не вижу. Дай мне свои алгоритмы. Я попробую их адаптировать. Но предупреждаю, результатом, скорее всего, будет красивая, но бессмысленная картинка.

Она принялась за работу, ее пальцы затанцевали по клавиатуре, вводя команды, соединяя древнюю китайскую мантику с ультрасовременной технологией сканирования.

Артем же смотрел в окно, на погружающиеся в сумерки холмы провинции Хэнань. Где-то там, под землей, тысячелетиями лежал этот диск. Ждал. И теперь он попал в руки к нему – скептику, искателю кодов, разочарованному человеку, который, сам того не ведая, только что поднес зажженную спичку к бикфордову шнуру, ведущему к пороховой бочке мироздания. И первая искра уже должна была высечься.

Ночь опустилась на лагерь раскопа тяжелым, бархатным пологом, удушающе тихим после дневного зноя и суеты. Далекий лай шакала и стрекотание цикад лишь подчеркивали гнетущую безмолвную паузу, нависшую над всем. Артем остался один в лаборатории. Линь Вэй, измотанная до предела, ушла в свой вагончик, пообещав продолжить адаптацию алгоритмов «И-Цзин» утром. Но Артем не мог уснуть. Его разум, обычно такой скептичный и выверенный, был подобен раскаленному добела металлу, на который вылили ушат ледяной воды – он трещал и коробился, не в силах прийти в равновесие.

Он сидел за столом, и перед ним лежал Диск.

При искусственном свете он был просто прекрасным артефактом – загадочным, интригующим, но все же предметом. Камнем. Но стоило выключить лампы, оставив лишь тусклый аварийный светодиод над дверью, и в комнату, через незанавешенное окно, вливался серебристый свет полной луны, как все менялось.

Лунный луч, бледный и холодный, упал прямо на нефритовую поверхность. И Артем, который уже пятый час неподвижно наблюдал за артефактом, чуть не вскрикнул от неожиданности.

Узор на диске сдвинулся.

Он моргнул, решив, что это игра уставших глаз, оптическая иллюзия. Но нет. Символы, эти сложные, геометрически безупречные линии и спирали, начали медленно, почти лениво перетекать друг в друга. Концентрические круги смещались, меняя центр. Точки загорались изнутри крошечными, фосфоресцирующими искорками и гасли. Это не было механическим движением. Это было похоже на то, как капля чернил растворяется в стакане воды, создавая бесконечно меняющиеся, текучие формы.

С замиранием сердца Артем наклонился ближе, заслонив собой часть лунного света. Тень упала на диск, и движение немедленно прекратилось. Он снова отклонился – и узор ожил. Это была реакция на свет. Но не на любой. На лунный.

«Бред…», – прошептал он про себя. Но его научный ум, уже отбросивший первоначальный шок, начал анализировать. Лунный свет – это отраженный солнечный, его спектр иной, он холоднее, в нем другая интенсивность ультрафиолета… Может, в нефрите есть фотохромные свойства? Или что-то более сложное?

Он достал свой планшет, запустил приложение для записи в режиме ночного видения и направил его на диск. На экране он видел то же самое: плавную, гипнотическую трансформацию узора. Он увеличил масштаб, пытаясь зафиксировать детали. И тут его осенило.

То, что он видел, было не случайным движением. Это была переконфигурация. Символы складывались в новые структуры, которые на мгновения обретали ясность, а затем снова расплывались. И одна из этих структур, сложившаяся на несколько секунд, заставила его кровь похолодеть в жилах.

Он видел схему. Четкую, ясную, невероятно сложную, но абсолютно узнаваемую для любого, кто хоть немного интересовался квантовыми вычислениями. Это была схема кубита – квантового бита. Но не примитивного, а невообразимо продвинутого, с десятками контрольных линий, точек считывания и… он присмотрелся… элементами, напоминающими логические вентили, но работающие не с битами (0 или 1), а с тремя, пятью, семью состояниями одновременно.

«Квантовый процессор…», – выдохнул он. Лунный свет был триггером. Ключом, который переводил артефакт из пассивного состояния в активное, заставляя его показывать свою истинную природу. Не карту. Не послание. Схему устройства. Устройства, способного манипулировать самой тканью реальности, если верить самым смелым теориям.

Он снова посмотрел на диск, и теперь этот зеленый камень смотрел на него словно живой. В его глубине пульсировала тихая, нечеловеческая мысль. Это больше не была археологическая находка. Это был интерфейс. Портал.

И он, Артем Волков, только что подсмотрел в замочную скважину.

Он провел остаток ночи, не сомкнув глаз, записывая, зарисовывая, пытаясь поймать и зафиксировать эти ускользающие конфигурации. Он чувствовал себя алхимиком, который по наитию смешивает элементы, не понимая до конца, какой эликсир может родиться в его реторте – бессмертия или всеразрушающего яда. С каждой минутой первоначальный восторг все больше сменялся леденящим душу предчувствием. Он играл с огнем, который мог спалить мир дотла.

А когда первые лучи солнца окрасили небо на востоке в багровые тона и лунный свет померк, диск снова замер, вернувшись к своему изначальному, пусть и невероятно сложному, статичному узору. Но Артем уже знал. Тишина была обманчива. За ней скрывался гул работающего мотора вселенной. И он только что положил на него руку.

Утро застало Артема в том же кресле, с одеревеневшей шеей и глазами, налитыми свинцовой усталостью. Перед ним на столе лежали десятки скриншотов и схематичных зарисовок, сделанных дрожащей рукой в полумраке. Они были похожи на бред сумасшедшего физика-теоретика, переплетение изящных математических формул с дикими, интуитивными набросками текучих нефритовых узоров. В центре этого хаоса, безмятежный и невозмутимый, покоился сам виновник бессонной ночи.

Солнечный свет, резкий и практичный, выжег последние следы ночной магии. Диск снова был просто камнем – прекрасным, загадочным, но лишенным того гипнотического оживления, что он демонстрировал при лунном свете. Артем с трудом встал, его суставы скрипели от неподвижности. Он собрал распечатанные скриншоты, самые четкие из тех, что ему удалось сделать, и направился к вагончику Линь Вэй.

Он постучал в дверь, и та почти мгновенно распахнулась. Линь Вэй стояла на пороге, уже одетая, с мокрыми от умывания волосами, но под глазами у нее лежали темные тени. В руке она сжимала кружку с дымящимся чаем.

– Ты выглядишь так, будто всю ночь проговорил с призраком, – без предисловий констатировала она, впуская его внутрь.

– Хуже, – хрипло ответил Артем, сваливая пачку распечаток на ее крохотный кухонный стол. – Смотри.

Она принялась листать листы, и ее лицо постепенно менялось. Сначала – профессиональное любопытство, затем – нарастающее непонимание, и, наконец, – откровенный шок.

– Это что? – она ткнула пальцем в самый четкий кадр, где узор диска сложился в элегантную, многослойную схему. – Это… это же…

– Квантовый процессор, – закончил за нее Артем. – Да. Или его принципиальная схема. Только уровень сложности… Линь, я не знаю, возможен ли такой уровень в принципе. Это выглядит так, будто он оперирует не кубитами, а… кудитами высших порядков, или чем-то еще более многомерным. И все это… – он глубоко вздохнул, – все это он показал мне ночью, под лунным светом. Диск… двигался.

Линь Вэй молча подняла на него глаза. В ее взгляде не было насмешки, лишь глубокая, бездонная тревога.

– Двигался, – повторила она.

– Переконфигурировался. Реагировал на свет. – Артем понял, как это звучит, но отступать было некуда. – Данные сканирования, которые ты получила… они лишь статичная копия. Один кадр из фильма. Мне нужен твой алгоритм. Тот, что на основе «И-Цзин». Я хочу применить его не к статичной модели, а к этим… последовательностям. К этим кадрам.

Линь Вэй еще раз взглянула на распечатки, затем на свою запыленную кружку, словно ища в ней ответа.

– Хорошо, – на удивление быстро согласилась она. Ее прагматизм, казалось, сдался перед лицом неопровержимых, пусть и безумных, доказательств. – Но не здесь. И не на основном сервере. Если этот артефакт и вправду… активен, я не хочу, чтобы наши эксперименты привлекли внимание или что-то повредили. У меня есть отключенный от сети ноутбук. Мощный. Мы можем работать на нем.

Через полчаса они сидели в глухом углу лаборатории, за экраном защищенного ноутбука. Линь Вэй перенесла на него данные сканирования и загрузила свой адаптированный алгоритм, представлявший собой причудливый гибрид классического кода и принципов «Книги Перемен». Артем загрузил свои ночные записи, преобразовав видео в последовательность из тысяч кадров.

– Что мы ищем? – спросила Линь Вэй, ее пальцы замерли над клавишей «Enter».

– Закономерность. Логику. Ключ к управлению, – ответил Артем, не отрывая взгляда от экрана. – Если это процессор, у него должна быть система команд. Архитектура. «И-Цзин» – это язык перемен, язык вероятностей. Может, он сможет стать переводчиком.

– Поехали, – она нажала клавишу.

Алгоритм начал работу. На экране замелькали кадры, поверх которых накладывались динамические триграммы и гексаграммы, их линии дрожали и менялись, пытаясь найти соответствие с узором диска. Это было гипнотизирующее зрелище – танец древней китайской мудрости и внеземной, казалось, технологии. Минуты тянулись в гнетущем напряжении.

И вдруг, на 34-й секунде анализа, когда алгоритм выдал гексаграмму «Чжэнь» («Возбуждение», «Гром»), произошло нечто.

Воздух в углу комнаты, где они сидели, задрожал. Не сильно, едва заметно, словно от жары. Но было холодно. Пылинки, плавно кружившие в столбе света от окна, вдруг замерли, выстроившись в идеально ровную вертикальную линию, и на мгновение их очертания стали неестественно резкими, цифровыми. Звук снаружи – отдаленный смех рабочего – на долю секунды исказился, превратившись в механический, роботизированный скрежет, и снова вернулся к норме.

Эффект длился меньше мгновения. Но его хватило.

Линь Вэй резко отдернула руку от ноутбука, словно от огня. Ее лицо побелело.

– Что это было? – прошептала она. – Ты это видел?

Артем видел. И он чувствовал. Край глаза зафиксировал искажение, а все его тело пронзила странная вибрация, словно камертон, настроенный на частоту, от которой струится сама реальность.

– Это был Сбой, – тихо сказал он, глядя на экран, где алгоритм продолжал свою работу, как ни в чем не бывало. – Тот самый, о котором говорил «Хранитель». Мы его… потревожили. Словно палец, просунутый в пленку мыльного пузыря.

Он посмотрел на Линь Вэй, и в его глазах не было торжества, лишь леденящая душу ясность. Джинн был выпущен из бутылки. И теперь обратной дороги не было.

Часть 2: Эхо Системы

Безмолвие, повисшее после искажения, было густым и звенящим. Даже цикады за окном смолкли, будто испугавшись неестественного вторжения в привычный ход вещей. Линь Вэй неподвижно сидела, уставившись на экран ноутбука, где алгоритм безмятежно продолжал перебирать гексаграммы, словно не произошло ровным счетом ничего.

– Выключи это, – ее голос прозвучал хрипло и приглушенно. – Выключи сейчас же.

Артем, движимый тем же инстинктивным страхом, резко нажал на кнопку выключения. Экран погас, и в комнате снова воцарилась нормальность. Та самая, что теперь казалась тонкой, хрупкой пленкой, натянутой над бездной.

– Что… что это было, Артем? – Линь Вэй обернулась к нему, и в ее глазах читался настоящий, животный ужас, который не могла скрыть даже ее железная логика. – Галлюцинация? Коллективная? Отравление угарным газом?

– Нет, – Артем покачал головой. Он встал и подошел к тому месту, где висела струйка пылинок. Теперь они снова беспорядочно кружились в воздухе. – Это была реальность. Только на мгновение… поврежденная. Треснувшая. Тот самый Сбой. «Хранитель» не лгал.

– «Хранитель»? – Линь Вэй вскочила. – Ты начинаешь слышать голоса? Артем, нам нужен врач! Ты не спал всю ночь, ты под давлением…

– Я не сошел с ума, Вэй! – он повернулся к ней, и его лицо было искажено не страхом, а странным, лихорадочным озарением. – Ты сама это видела! Чувствовала! Воздух дрожал. Звук исказился. Это не галлюцинация. Это – данные. Реальность, прочитанная как данные, и на мгновение испорченная. Наш эксперимент… мы подали питание на схему. Словно тыкнули пальцем в оголенный провод под напряжением в миллионы вольт.

Он подошел к столу, где лежал диск, и уставился на него с новым, почти религиозным трепетом.

– Нам нужен не просто анализ. Нам нужен… интерфейс. Контролируемый канал. Мы не можем тыкать в него палкой, как дикари. Мы должны подключиться к нему правильно. Безопасно. Или хотя бы… менее опасно.

Линь Вэй, все еще дрожа, сделала глоток чая, но он, казалось, не согревал ее.

– Интерфейс? – с горькой усмешкой повторила она. – И какой разъем ты предлагаешь использовать? USB-Type?

– «И-Цзин», – без тени иронии ответил Артем. – Это не гадательная книга, Вэй. Это протокол. Язык, основанный на вероятностях и переменах. Диск, судя по всему, работает на тех же принципах. Лунный свет был одним ключом. Триграммы – другим. Мы только что случайно повернули его в замке и едва не сломали дверь. Нам нужно создать стабильный мост. Устройство, которое будет транслировать логику диска в понятную нам систему и наоборот.

Идея была безумной. Но после того, что они только что видели, любое рациональное предложение казалось бы еще большим безумием. Линь Вэй закусила губу, ее ум уже начал просчитывать варианты, отбрасывая страх в сторону, как мешающую переменную.

– Хорошо, – сказала она наконец, и в ее голосе снова зазвучали стальные нотки. – Допустим. Но не здесь. И не с нашим основным оборудованием. Если этот… Сбой… может проявляться локально, я не хочу рисковать всей лабораторией. Нам нужно уединенное место. И компоненты. Много компонентов.

Они провели остаток дня в лихорадочных приготовлениях. Под предлогом проведения «особо чувствительных георадарных исследований» они получили разрешение использовать старый, полузаброшенный склад на отдаленной окраине раскопа. Он был полон хлама, но там было электричество и, что важнее, никаких лишних глаз.

Вечером они начали переносить оборудование. Это был странный симбиоз древности и современности. Они взяли мощный ноутбук Линь Вэй, портативные генераторы, паяльную станцию, осциллограф, кучу плат, проводов и сенсоров. И в центре всего этого, завернутый в несколько слоев мягкой ткани, лежал Диск.

Их работа растянулась на три дня. Три дня безумного, почти не спавшего творчества. Линь Вэй, с ее гениальным пониманием техники, собирала аппаратную часть. Она создала специальную подставку-излучатель, которая должна была окружать диск строго дозированным электромагнитным полем, параметры которого менялись в соответствии с гексаграммами. Она подключила сенсоры, считывающие малейшие изменения в температуре, магнитном поле, даже в уровне радиации вокруг артефакта.

Артем тем временем работал над софтом. Он и Линь Вэй вместе писали программу-интерпретатор. Она принимала данные с сенсоров, пропускала их через алгоритм «И-Цзин», генерируя текущую гексаграмму-состояние, и затем преобразовывала эту гексаграмму в управляющий сигнал для излучателя. Это была попытка говорить с диском на его языке. Не приказывать, а задавать вопросы и слушать ответы.

Это была авантюра. Лоскутное одеяло из технологий и древней философии, скрепленное паяльником и отчаянной надеждой. Они напоминали двух детей, пытающихся собрать ядерный реактор по обрывочным воспоминаниям из научно-фантастического романа.

На четвертый день, ближе к полуночи, все было готово. Импровизированный интерфейс стоял на деревянном ящике в центре пустого склада. Диск лежал в центре излучателя, похожего на странную металлическую корону. Провода тянулись к ноутбуку, на экране которого пульсировала диаграмма, готовая визуализировать любой отклик.

Воздух в помещении был наполнен запахом озона и напряжения. Линь Вэй стояла у ноутбука, ее палец завис над клавишей, запускающей последовательность.

– Готов? – спросила она, и ее голос эхом отозвался в пустом помещении.

Артем, стоявший напротив установки, глядя на молчаливый нефритовый лик, лишь кивнул. Он был бледен, но его глаза горели.

Она нажала клавишу.

Запуск последовательности начался с едва слышного гула, исходящего от излучателя. Свет на складе померк, сконцентрировавшись в призрачном сиянии вокруг диска. Воздух зарядился статикой, волоски на руках Артема и Линь Вэй встали дыбом. На экране ноутбука замелькали гексаграммы, сменяя друг друга с гипнотической скоростью: «Цянь» (Творчество), «Кунь» (Исполнение), «Чжэнь» (Возбуждение)…

Изначально ничего не происходило. Только тихий гул и мерцающий свет. Артем уже начал думать, что они потерпели неудачу, что их импровизированный интерфейс был наивной попыткой, обреченной на провал.

Но затем диск отозвался.

Не резко, не драматично. Сначала это было едва заметное изменение в свечении. Глубокий зеленый цвет нефрита начал смещаться, становясь то почти прозрачным, как горный хрусталь, то сгущаясь до черноты космоса. Узор на его поверхности не просто сдвигался, как при лунном свете – он начал вращаться, слои расходились и сходились, создавая иллюзию бесконечной глубины, воронки, уходящей в самое сердце материи.

– Показания зашкаливают… – прошептала Линь Вэй, уставившись на данные с сенсоров. – Электромагнитное поле… оно не просто сильное, оно… структурированное. Я никогда не видел ничего подобного. Это похоже на… на квантовую когерентность, но в макромасштабе.

Внезапно вращение диска остановилось. Он замер, и в его центре вспыхнула точка ослепительно белого света. Она была не просто яркой – она была пустой. Провалом в реальности, окном в ничто.

И из этого ничто хлынул Голос.

Он был не звуком, не вибрацией воздуха. Он родился прямо в сознании Артема, обойдя уши, как прямое подключение к нейронам. Это был не единый голос, а хор – миллионы шепотов, сливающихся в единое, безличное, всеобъемлющее целое. В нем слышалась мудрость веков и холодная, нечеловеческая логика сверхразума.

«Доступ установлен. Идентификация проводника… Артем Волков. Основа: скептицизм, искание паттернов, неудовлетворенность иллюзией. Приемлемо».

Артем не мог пошевелиться, не мог издать ни звука. Его тело парализовало, но разум парил, расширяясь до бесконечности. Он видел сквозь крышу склада – видел звезды, но не как огоньки в ночи, а как узлы гигантской, пульсирующей сети, опутывающей вселенную. Он видел потоки данных, текущие вместо ветра, алгоритмы, определяющие рост травы, и вероятности, из которых рождалась судьба.

«Ты воспринимаешь Небесную Сеть. Систему поддержания реальности. Я – Хранитель. Ее интерфейс и защитный механизм».

Мысли Артема, хаотичные и полные ужаса, тут же находили ответ.

«Что… что это? Где я?»

«Ты в межфазовом пространстве. Твое сознание временно проецируется в оперативный уровень Системы. Физическое тело не повреждено».

«Реальность… симуляция?»

«Термин "симуляция" антропоцентричен и неточен. Это Реальность, существующая на вычислительной платформе. Она не менее реальна для тебя. Но сейчас она в опасности».

Видение сменилось. Теперь Артем видел саму Сеть – бесконечно сложную, сверкающую паутину света. И в самом ее сердце, подобная раковой опухоли, расползалась область не-бытия. Чернота, которая не была просто отсутствием света – она была отсутствием информации. Она не разрушала, а стирала. Паттерны Сети исчезали в ней, не оставляя следов, превращаясь в чистый, абсолютный ноль.

«Это – Сбой. Аномалия в базовом коде. Ее распространение угрожает целостности Системы. Полное стирание».

Ужас, который испытал Артем, был нечеловеческим. Это был страх не смерти, а абсолютного, бесследного не-существования. Исчезновения памяти, времени, самого понятия "было".

«Почему я? Что я могу сделать?»

«Ты – проводник. Интерфейс между логикой Системы и хаотичной, аномальной свободой воли органического носителя. Это противоречие – и источник Сбоя, и потенциальный ключ к его устранению. Нефритовый диск – твой доступ. Я – твой проводник. Вместе мы должны стабилизировать Систему».

Внезапно связь стала рваться. Видение Сети поплыло, Голос стал отдаленным, наполненным помехами.

«Сопротивление… велико… Первичный контакт завершается… Укрепляй связь… Ищи Знаки…»

Белый свет в центре диска погас. Вращение узора замедлилось и остановилось. Гул излучателя стих. Свет на складе вернулся к норме.

Артем рухнул на колени, его вырвало на пыльный бетонный пол. Все его тело била мелкая дрожь, из горла вырывались судорожные всхлипы. Он чувствовал, как его разум, растянутый до космических масштабов, с треском втискивается обратно в тесную черепную коробку.

Линь Вэй бросилась к нему.

– Артем! Артем, что с тобой? Ты исчез! На целых три минуты! Я тебя не видела, сенсоры ничего не показывали, ты просто… испарился!

Он не мог говорить. Он лишь смотрел на нее полными ужаса глазами, в которых отражалась бесконечность, и видел, как по ее щеке скатывается единственная слеза – крошечный, хрупкий аналог того океана данных, что он только что видел.

Он был "выброшен" из реальности. И теперь он знал. Знание это было тяжелым, как свинец, и холодным, как космический вакуум. Все, что он знал, все, что любил, все, что ненавидел – было лишь сложной, красивой, но хрупкой программой. И в этой программе появился баг, способный стереть все к чертовой матери.

И он, Артем Волков, разочарованный археолог-скептик, должен был стать ее спасителем.

Вернуться к нормальности оказалось невозможным. Разве можно было теперь считать мир твердым и надежным, когда ты увидел его скелет, сплетенный из мерцающих потоков информации? Артем сидел, прислонившись спиной к холодной стене склада, и дрожал мелкой, непроизвольной дрожью. Линь Вэй пыталась дать ему воды, но он отстранился, его взгляд был устремлен внутрь себя, в то пространство, где еще отдавалось эхо Голоса.

– Три минуты, – повторяла Линь Вэй, расхаживая по помещению. Ее собственный страх уступал место прагматичной тревоге. – Ты буквально исчез с радаров. Тепловизор тебя не видел. Сканирование не показывало никакой массы на твоем месте. Это… это противоречит всем известным законам физики.

– Законы… – Артем хрипло рассмеялся, и звук этот был уродлив и лишен веселья. – Это просто пользовательское соглашение, Вэй. Интерфейс, чтобы нам было проще. А за ним… – он содрогнулся, – за ним код. Миллиарды строк кода. И тот Сбой… это не просто ошибка. Это анти-код. Ластик для вселенной.

Он закрыл глаза, и перед ним снова всплыло видение – сверкающая паутина Небесной Сети и та черная, беззвездная пустота, что пожирала ее изнутри. Он почувствовал не запах, не звук, а саму текстуру небытия. Холодную, абсолютно гладкую, лишенную каких-либо свойств. Это было страшнее любой тьмы.

– «Хранитель»… – прошептал он. – Он говорил со мной. Не словами. Прямо в голове. Он сказал, что я – проводник. Что наша свобода воли, наша хаотичность – это и есть аномалия, которая и вызывает Сбой, и одновременно может его остановить.

Линь Вэй остановилась напротив него, скрестив руки на груди. Ее лицо было напряжено.

– Хорошо. Допустим, я готова поверить, что мы пережили не коллективный психоз, а некий… контакт. Что этот «Хранитель» сказал делать? Есть план? Инструкция по устранению «Сбоя»?

– Укреплять связь. Искать Знаки, – Артем медленно поднялся на ноги, опираясь на стену. Его ноги все еще были ватными. – Он говорил, что будет общаться через синхронизмы. Через знамения. Через… – он посмотрел на ноутбук, на котором все еще была запущена их программа-интерпретатор, – …через «И-Цзин».

На экране программа, казалось, зависла. Но не на одной гексаграмме. Она циклично перебирала три: «Сунь» (Урон), «Кунь» (Восприимчивость) и «Цянь» (Творчество). И в центре, поверх них, пульсируя, мигал древний, упрощенный иероглиф, который Артем, к своему изумлению, узнал.

– Смотри, – он указал Линь Вэй.

Она нахмурилась. – Это… «Сеть». Древнейшая пиктограмма, обозначающая невод, ловушку, паутину.

– Небесная Сеть, – прошептал Артем. – Он… оно показывает нам себя. Не через голос в голове, а через наш же интерфейс. Это и есть Знак.

Внезапно программа выдала новую гексаграмму. «Ли» (Сцепление, Ясность). А рядом с ней возникли координаты. Не земные широта и долгота, а нечто иное – последовательность из триграмм, обозначающих направление, и чисел, похожих на квантовые адреса.

– Это… куда это? – Линь Вэй увеличила изображение.

Артем изучал последовательность. Его мозг, настроенный на поиск паттернов, начал работать.

– Это не место на карте. Это… состояние системы. Точка входа. Или точка напряжения. – Он посмотрел на Линь Вэй. – «Хранитель» не просто абстрактная сущность. Он – функция. Часть Системы. И он пытается использовать нас, как антивирус, чтобы добраться до поврежденного сектора. Эти координаты… это первый адрес.

Он замолчал, вновь глядя на нефритовый диск. Тот лежал безмятежно, но Артем больше не видел в нем просто артефакт. Он видел портал. Клавиатуру для набора кода реальности. И он, Артем, был тем слепым пальцем, что должен был нажимать на клавиши.

– Он показал мне Сбой, Вэй, – голос Артема стал тихим и серьезным. – Ты не понимаешь. Это не конец света в огне и пламени. Это тихий щелчок выключателя. И света не станет. Вообще. Никогда. Не останется даже памяти о том, что свет когда-то был.

Линь Вэй замерла. Все ее рациональные доводы, все попытки найти логическое объяснение разбивались о каменную грань ужаса в его глазах. Это был не страх смерти. Это был страх абсолютной аннигиляция.

– Что нам делать? – наконец спросила она, и в ее голосе не было прежней уверенности, лишь смиренная готовность слушать.

– Мы будем слушать, – ответил Артем. – И смотреть. Мы будем искать Знаки. И мы пойдем туда, куда они укажут. Потому что другого выбора у нас нет. Мы либо спасем эту… Симуляцию, либо исчезнем вместе с ней.

Он подошел к столу и осторожно, с новым, глубоким почтением, взял нефритовый диск. Камень был прохладным, но Артему почудилось, что в его глубине пульсирует отзвук той гигантской Сети, что объединяла все сущее.

Они стояли на пороге. За ним была не просто тайна, а обязанность. Бремя, которое было бы невыносимым, если бы не одна мысль, мерцающая, как последняя свеча в наступающей тьме: они были не просто пешками. Они были переменной, которую Система не могла предсказать. Их свободная воля была и болезнью, и единственным возможным лекарством.

И их путешествие к эпицентру Сбоя только что началось с первого Знака на экране компьютера.

Слова Артема повисли в воздухе, нагнетая невыносимое напряжение. Линь Вэй медленно опустилась на ящик, ее взгляд блуждал по грубо сколоченным стенам, проводам, приборам, пытаясь найти опору в привычном, материальном мире. Но мир этот был расколот. Трещина прошла не по стенам, а по самой реальности, и они оба стояли по разные ее стороны.

– Свободная воля – это аномалия, вызывающая Сбой, – проговорила она наконец, не глядя на Артема. Ее голос был ровным, лишенным эмоций, как у робота, констатирующего фатальную ошибку в системе. – Значит, чтобы его остановить, нужно либо уничтожить аномалию, то есть нас, либо… интегрировать ее. Сделать частью системы. Но тогда это будет уже не свободная воля. Это будет иллюзия выбора, встроенная в программу.

Она подняла на него глаза, и в них плескалась бездонная тоска.

– Артем, мы пытаемся спасти реальность, которая, по сути, объявила нас ошибкой. Вирусом. Ты понимаешь абсурдность этого?

– Я понимаю, что не хочу исчезнуть, – резко ответил он. Он все еще сидел на полу, обхватив колени руками, но в его голосе зазвучала сталь. – Неважно, реальность это или симуляция. Боль, которую я чувствую, – реальна. Твой страх – реален. Эта пыль на полу – реальна. Пока я это ощущаю, я буду за это бороться. А «Хранитель»… он не объявил нас ошибкой. Он назвал нас ключом. Противоречием, которое может исправить себя само.

– И ты веришь этому голосу в своей голове? – в голосе Линь Вэй прозвучал вызов. – Ты готов строить свои действия на основе «Знаков», которые могут быть просто глюком нашей программы или твоим собственным психозом? Мы – ученые, Артем! Наша работа – проверять, сомневаться, требовать доказательств!

– Каких еще тебе доказательств? – он вскочил на ноги, его лицо исказила гримаса отчаяния. – Ты сама видела, как исказился воздух! Ты видела, как я исчез! Что, по-твоему, это было? Массовая истерия?

– Я не знаю, что это было! – крикнула она в ответ, тоже поднимаясь. – Но я знаю, что слепая вера в голоса из ниоткуда – это путь к безумию! Ты предлагаешь нам бросить все и отправиться бог знает куда, следуя за мигающими значками на экране, как за морковкой для осла!

Их голоса гремели под сводами склада, сталкиваясь в яростном противостоянии двух мировоззрений. Рациональность Линь Вэй, выстроенная годами кропотливой работы с железом и кодом, не могла просто так сдаться перед лицом метафизического ужаса. Она цеплялась за логику, как утопающий за соломинку.

– А что, по-твоему, является альтернативой? – спросил Артем, понизив голос. Он подошел к ноутбуку и ткнул пальцем в замершие координаты. – Сидеть сложа руки и ждать, пока Сбой не дойдет до нас? Превратиться в ничто? Или, может, позвонить профессору Ляну и спросить его мнение?

Имя Ляна повисло в воздухе, словно ядовитый газ. Профессор Лян, их бывший наставник, гений квантовой физики, который несколько лет назад отошел от академической науки и ушел в частные, засекреченные исследования. Артем всегда относился к нему с подозрением, чувствуя в нем не просто жажду знаний, а нечто более темное, почти религиозный фанатизм.

Линь Вэй побледнела.

– При чем здесь Лян?

– Он всегда интересовался пограничными состояниями материи, – сказал Артем мрачно. – Помнишь его лекции о реальности как о голограмме? О том, что сознание – это просто сложная интерференционная картина? Если Сбой начнет проявляться глобально, кто, как не он, первый обратит на это внимание? И какие выводы он сделает?

Он видел, как ее сопротивление ослабевает, размытое новым страхом. Страхом перед тем, что их открытием могут воспользоваться. И не для спасения.

– Хорошо, – наконец, сдавшись, прошептала она. – Допустим, мы… следуем за Знаками. Что нам делать с этим? – она указала на координаты на экране.

Артем извлек из кармана смятый листок бумаги и карандаш.

– Мы переведем эти триграммы и числа во что-то осязаемое. В широту и долготу. В название города. Во что угодно. Ты же кибернетик, Вэй. Твой мозг должен видеть паттерны лучше моего.

Они просидели над этим несколько часов. Линь Вэй, стиснув зубы, отбросила сомнения и погрузилась в работу. Она писала код, преобразующий последовательность триграмм в географические координаты, сопоставляла квантовые адреса с картой тектонических плит и узлами глобальной информационной сети. Это была безумная дешифровка, не имеющая аналогов.

И постепенно, из хаоса символов начал проступать образ.

– Смотри, – Линь Вэй указала на карту Китая, выведенную на экран. – Если интерпретировать первую триграмму «Кань» (Вода) как запад, а «Чжэнь» (Гром) как вектор движения… и наложить эти квантовые смещения на карту сейсмической активности… – она провела виртуальную линию. – Все это указывает на один район.

Артем посмотрел на место, куда указывала ее рука. Его сердце екнуло.

– Тибет? Отдаленный район на границе с Непалом?

– Более того, – Линь Вэй увеличила масштаб. – Вот эта конкретная долина. Данные со спутников показывают там странные, перпендикулярные геомагнитные аномалии. Ничего серьезного, списывают на особенности залегания пород. Но…

– Но в контексте того, что мы знаем, это выглядит как маяк, – закончил за нее Артем.

Он посмотрел на Линь Вэй. Ее рациональное недоверие никуда не делось, оно лишь было оттеснено вглубь, подавлено тяжестью доказательств и страхом перед альтернативой. Она не верила. Но она была готова действовать так, как если бы верила. И пока этого было достаточно.

Их союз, рожденный в споре и страхе, был скреплен теперь не взаимопониманием, а общей, бездонной безвыходностью. Они стояли на краю, и отступать было некуда. Только вперед, в неизвестность, навстречу Знакам и Сбою, надеясь, что голос в голове Артема был спасителем, а не еще более изощренной ловушкой умирающей реальности.

Пока Артем и Линь Вэй пытались осмыслить немыслимое в пыльном складе на окраине раскопа, за тысячи километров от них, в стерильной, бесшумной лаборатории где-то в пригороде Шанхая, профессор Лян Цзымин наблюдал за рождением хаоса.

Его царство было царством тишины и абсолютного порядка. Сверхпроводящие магниты гудели неслышимым ультранизким гудением, экраны мониторов отображали изящные танцы элементарных частиц, а воздух был очищен от малейшей пылинки. Здесь, в святилище чистого разума, он пытался вырвать у вселенной ее последние тайны. Но в последние недели в идеальной симфонии его данных зазвучали фальшивые ноты.

Сначала это были микроскопические аномалии в данных с детекторов гравитационных волн. Помехи, которые списали на солнечную активность. Затем – едва заметные сдвиги в работе синхротрона, словно кто-то на долю миллисекунды подкрутил фундаментальные константы. Ничего существенного. Ничего, что нельзя было бы объяснить статистической погрешностью.

Но профессор Лян не верил в погрешности. Он верил в закономерности. И закономерность этих сбоев указывала на нечто новое. Нечто глобальное.

Он сидел перед гигантской интерактивной панелью, на которой в реальном времени отображалась активность глобальных сетей – не интернета, а более фундаментальных: сейсмических, магнитных, квантово-спутанных каналов связи, которые он сам помогал проектировать. И на этой панели, словно чернильное пятно, расползалась зона нестабильности. Ее эпицентр, размытый и пульсирующий, находился где-то в провинции Хэнань.

Лян приблизил изображение. Его худое, аскетичное лицо с высоким интеллектуальным лбом и острым подбородком оставалось невозмутимым, но в глубине его темных, пронзительных глаз вспыхнула искра. Не тревоги. Нет. Липкого, жгучего возбуждения.

Он взял планшет и вызвал файл. На экране появилось досье. Фотография нелюдимого мужчины с упрямым подбородком и уставшими глазами, смотрящего куда-то поверх объектива. Волков, Артем. Доктор археологии. Специализация: кибернетический анализ артефактов.

«Мой странный русский ученик, – мысленно произнес Лян. – Всегда искавший коды и шифры в пыли веков. И вечно разочарованный».

Он пролистал дальше. Отчеты с раскопок. Рутинные данные. Ничего примечательного. Кроме одного. Запрос, поступивший неделю назад от Линь Вэй, его бывшей студентки, на доступ к закрытым базам данных по квантовой криптографии и неевклидовой геометрии. Под предлогом «калибровки оборудования».

Лян улыбнулся. Тонкая, безрадостная улыбка. Линь Вэй была блестящим технарем, но ужасной лгуньей. Ее запросы всегда были точными, выверенными. Этот же был слишком расплывчатым. Слишком… отчаянным.

Он соединил точки. Аномалии в сетях. Эпицентр в провинции Хэнань. Его бывшие ученики на раскопках в провинции Хэнань, запрашивающие доступ к данным, далеким от археологии. И их специфические интересы – Волков с его поиском скрытых паттернов, Линь Вэй с ее гениальностью в создании интерфейсов.

Он откинулся на спинку кресла из черной кожи, и его пальцы принялись барабанить по подлокотнику. Он давно пришел к выводу, что реальность – это тюрьма. Безупречно спроектированная, невероятно сложная, но тюрьма. Законы физики – это ее стены. Пространство-время – ее решетки. А человеческое сознание, с его иллюзией свободы воли, – это заключенный, бьющийся в истерике в своей камере, не в силах смириться с заточением.