Зефирный убийца
Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми или мертвыми, случайны.
Глава 1. Розовый след
Участковый Олег Семенович Горин не любил вторники. Почему-то именно в эти дни случались разные инциденты: пьяные дебоши на площади, жалобы на соседских собак или семейные скандалы в многоэтажках. Но вторник, 6 февраля, стал особенным.
Звонок раздался в 17:23. Горин собирался закрывать участковый пункт – маленькую комнату на первом этаже, где пахло затхлостью и дешевым кофе. Телефон зазвонил резко и требовательно.
– Олег Семеныч! – голос соседки Тамары Федоровны дрожал. – Приезжайте скорее! Дед Витя… Дверь открыта, свет горит, а он не откликается… Кровь на полу… Голос женщины превратился в одно громкое рыдание.
Виктор Степанович Кравцов. Семьдесят три года. Вдовец. Живет в однушке на втором этаже. Тихий старик, которого Горин знал лет пятнадцать – ни разу не было проблем. Скорее всего, заснул в наушниках или не расслышал… Но кровь…
– Еду, Тамара Федоровна, – вздохнул Горин и потянулся за курткой.
Дом номер двенадцать по улице Гагарина стоял в старом районе Заречья – пятиэтажка-хрущевка постройки шестидесятых, с облупившейся штукатуркой и покосившимся козырьком подъезда. Город этот, Заречье, расположился в ста пятидесяти километрах от областного центра, словно застряв между прошлым и настоящим. Тридцать девять тысяч жителей, три завода (один уже закрыт), три школы, поликлиника и бесконечная провинциальная тоска…
Горин поднялся на второй этаж. У двери квартиры номер восемнадцать стояла Тамара Федоровна – полная женщина лет шестидесяти в застиранном халате и тапках на босу ногу. Рядом жался ее внук-подросток.
– Олег Семеныч, наконец-то! – она всплеснула руками. – Я уж думала, не дождусь. Я иду, смотрю, дверь приоткрыта, свет горит, я кричу, а дед Витя молчит. Я боюсь туда заходить, там кровь… Женщина снова зарыдала.
Горин кивнул и толкнул дверь. Та беззвучно отворилась.
Прихожая оказалась крохотной, захламленной. Старое пальто на вешалке, стоптанные ботинки, запах лекарств и старости. Горин прошел в единственную комнату.
Виктор Степанович Кравцов лежал на полу между диваном и журнальным столиком, на правом боку, лицом к окну. Ноги слегка поджаты. Левая рука вытянута вперед, правая прижата к груди. На полу – темная лужа, почти черная в вечернем полумраке. Кровь. Много крови.
– Господи… – выдохнул Горин и шагнул вперед.
Он присел на корточки, нащупывая пульс на шее старика. Кожа холодная. Горин отдернул руку и огляделся. На старом свитере Кравцова – множество разрезов. Грудь, живот, бок. Кровь пропитала ткань, растеклась по линолеуму.
Это было не просто убийство. Это была бойня.
Горин поднялся, стараясь не наступить в кровь, и включил верхний свет. Комната озарилась тусклым светом люстры под потолком. Теперь он видел лучше: следов борьбы почти нет. Упавший стул, сдвинутый столик. Но в целом обстановка не выглядела разгромленной. Будто старик не сопротивлялся. Или не успел.
Горин обошел тело, вглядываясь в детали. Лицо Кравцова застыло в гримасе боли и удивления. Глаза полузакрыты. Рот приоткрыт.
И вот тут Горин увидел это.
Между посиневших губ старика торчал кусочек чего-то розового. Что-то мягкое, воздушное. Горин наклонился ближе, щурясь.
Зефир.
Обычная розовая зефирка, засунутая в рот мертвому человеку.
Холодок пробежал по спине участкового. Он выпрямился, сглотнул, потянулся за телефоном.
– Тамара Федоровна, – позвал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Уходите от двери. И никого не впускайте.
– Олег Семеныч, что там? – голос женщины, выглядывающей из коридора, был полон страха.
Горин закрыл дверь комнаты и остался стоять в прихожей, набирая номер начальника отдела. Руки слегка дрожали. За двадцать два года службы он видел смерти – инфаркты, суициды, пьяные драки с плачевным исходом. Но это… Зарезанный старик. Много ударов… И зефир во рту…
Зачем зефир?
Телефон ответил на третьем гудке.
– Зуев слушает.
– Анатолий Викторович, это Горин. У нас труп. Убийство. Виктор Кравцов, семьдесят три года, Гагарина, двенадцать, квартира восемнадцать. Множественные ножевые ранения.
Пауза.
– Ты уверен, что убийство?
– Абсолютно.
– Еду. Никого не впускай, ничего не трогай. Десять минут.
Полковник Анатолий Викторович Зуев был начальником отдела полиции Заречья последние восемь лет – мужчина лет пятидесяти, плотный, с выразительными усами и вечно усталым взглядом. Вместе с ним приехали оперативник Константин Рыбаков, двадцати восьми лет, недавно переведенный из областного центра, и двое участковых из соседних районов. Следом подтянулась скорая – фельдшер Лариса Ивановна, которая лишь подтвердила очевидное: мужчина мертв, умер несколько часов назад.
Зуев вошел в квартиру, осмотрелся в прихожей и прошел в комнату. Горин молча последовал за ним. Полковник присел на корточки возле тела, изучая раны, лужу крови, положение рук.
– Сколько ударов? – спросил он, не поднимая головы.
– На глаз – не меньше десяти. Может, больше. Судмедэксперт скажет точнее.
Зуев кивнул, провел рукой по усам. Потом его взгляд упал на лицо Кравцова, на приоткрытый рот.
– Это что за…
Он замолчал, наклонился ближе.
– Зефир вроде, – тихо сказал Горин. – Розовая зефирка. Засунута в рот после смерти. Или во время.
Зуев выпрямился. Лицо его окаменело.
– Рыбаков! – крикнул он в сторону прихожей.
Молодой оперативник появился в дверях, увидел тело и поморщился.
– Вызывай криминалистов. Всех, кто есть. Палыч, Светлана, кто еще дежурит… Пусть тащат все оборудование. И судмедэксперта из области вызывай – нашего Ивана Петровича. Срочно.
– Есть, – Рыбаков исчез в коридоре.
Зуев снова посмотрел на зефир.
– Это послание, – произнес он негромко. – Убийца оставил послание.
– Какое? – Горин не понял.
– Не знаю. Но это неслучайно. Столько ударов ножом – это ярость, месть, ненависть. А зефир… – он покачал головой. – Это насмешка. Или символ. Что-то значит…
Горин промолчал. В горле пересохло.
– Дверь была открыта? – спросил Зуев.
– Да. Приоткрыта. Соседка говорит, что заметила около пяти вечера.
– Специально оставил открытой. Хотел, чтобы нашли быстро. Чтобы увидели… это.
Полковник встал, отряхнул колени и прошелся по комнате. Осмотрел окно – заперто изнутри. Осмотрел дверь – следов взлома нет. Видимо, Кравцов впустил убийцу сам.
– Знакомый, – констатировал Зуев. – Или тот, кому старик доверял. Впустил, не заподозрив ничего плохого. Убийца нанес удары внезапно. Кравцов не успел толком сопротивляться.
Криминалисты приехали через сорок минут. Егор Павлович, или для своих Палыч, – седой мужчина лет шестидесяти с мешками под глазами, – и его помощница Светлана, худенькая девушка в очках. Они молча принялись за работу: фотографировали, искали отпечатки, собирали образцы крови, изучали каждый сантиметр комнаты.
– Следов посторонних мало, – резюмировал Палыч через час. – Отпечатки в основном самого Кравцова. На дверной ручке есть что-то размазанное – возможно, убийца вытер. Орудие не найдено. Нож унес с собой.
– А зефир? – спросил Зуев.
Петрович осторожно извлек розовую зефирку изо рта покойного пинцетом и поместил в пластиковый пакет для улик.
– Обычная зефирка. Фабричная. Таких в любом магазине полно. Отправлю на анализ – вдруг там слюна убийцы или еще что.
– Яд? – предположил Рыбаков.
– Сомневаюсь. Зачем яд, если двенадцать ножевых? Но проверим.
Судмедэксперт Иван Петрович прибыл из областного центра ближе к полуночи – сухощавый мужчина в мятом костюме, с саквояжем в руке. Он осмотрел тело прямо на месте, сделал предварительные заметки.
– Двенадцать ударов, – подтвердил он, разгибая затекшую спину. – Грудь, живот, бок. Три удара пришлись в область сердца – любой из них смертелен. Остальные – уже после, по живому или умирающему. Нож с одним лезвием, длина клинка около десяти-двенадцати сантиметров. Удары наносились справа налево, сверху вниз. Убийца, скорее всего, правша. Рост средний или выше среднего.
– Время смерти?
– Ориентировочно между двумя и четырьмя часами дня. Точнее скажу после вскрытия.
– Сопротивлялся?
– Минимально. На руках нет защитных ран. Возможно, был застигнут врасплох. Или убийца действовал очень быстро.
Тело забрали после двух часов ночи. Квартира осталась опечатанной. Горин спустился последним по лестнице. На этажах стояли соседи – человек пять-шесть, в халатах и тапочках, с тревожными лицами.
– Олег Семеныч, что случилось? – спросила Тамара Федоровна, все еще не ушедшая домой. – Деда Витю убили, да?
Горин кивнул.
– Убили. Больше ничего пока сказать не могу. Идите по домам. Двери закрывайте на замок.
– Господи, – женщина перекрестилась. – Кто же его убил? За что? Он же тихий был, никого не трогал.
– Разберемся.
Но слова прозвучали неуверенно.
На улице уже собралась толпа – человек тридцать, несмотря на поздний час и холод. Заречье – город маленький, новости разлетаются мгновенно. Горин увидел знакомые лица: Нину Сергеевну из соседнего подъезда, Мишу-таксиста, продавщицу Свету из магазина напротив, слесаря Петьку с завода. Все шептались, переминались с ноги на ногу, курили, вглядываясь в окна второго этажа.
– Олег Семеныч! – окликнул его Миша-таксист. – Правда, что деда Витю зарезали?
– Будет расследование, – коротко ответил Горин.
– Говорят, ограбление было? – подала голос Света.
– Нечего болтать заранее! Расходитесь по домам.
Но толпа не расходилась. Слухи уже разлетались по городу – каждый добавлял что-то свое, искажал подробности, фантазировал.
– Я слышала, его в ванной нашли, – шептала одна старуха другой.
– Да нет, на кухне. И денег забрали, и документы.
– А мне говорили, что это из-за наследства. Племянник приезжал на днях, ругались они.
– Какой племянник? У деда Вити братьев не было, откуда племянник?
Горин прошел сквозь толпу к служебной машине, где его ждал Зуев. Полковник стоял у капота, курил, смотрел на подъезд.
– Народ с ума сходит, – буркнул он, увидев Горина. – К утру весь город будет в панике.
– Что будем делать?
– Утром пресс-релиз. Коротко, без подробностей. Типа «произошло убийство, ведется расследование, просим граждан сохранять спокойствие». Стандартная фигня.
– А зефир?
– О зефире – ни слова…– Зуев не договорил, затянулся сигаретой. – В общем, молчок. Только мы, криминалисты и судмедэксперт. Даже в протоколе пишем обтекаемо.
Горин кивнул.
– Как думаете, кто это?
Зуев долго молчал, глядя в темноту.
– Не знаю, Олег. Двенадцать ударов – это личное. Ярость, ненависть. Но зефир… это холодный расчет. Убийца хотел оставить знак. Послание. Может, нам, может, кому-то еще. – Он бросил окурок, растоптал. – Боюсь, это не последнее убийство.
– Серийный?
– Возможно. Или месть по списку. Или вообще что-то, чего мы пока не понимаем.
Горин похолодел. Серийный убийца в Заречье – такого не было никогда. За сотню лет существования города случилось всего несколько убийств, и все были раскрыты за неделю-две. Бытовые конфликты, пьяные драки, ревность. Все понятно, все объяснимо.
А это…
– Завтра начинаем с окружения Кравцова, – продолжил Зуев. – Родственники, знакомые, соседи. Кто последний видел, с кем общался, были ли конфликты. Рыбаков поднимет его биографию – вдруг что всплывет. А ты опроси соседей подробно. Кто видел посторонних, кто слышал шум, крики. Временной промежуток – с двенадцати до пяти дня.
– Понял.
– И еще, – Зуев посмотрел Горину в глаза. – Готовься к тому, что город начнет паниковать. Если не найдем убийцу быстро – начнутся слухи о маньяке, панике, самосуде. Знаешь, как это бывает в маленьких городах.
Горин знал. Когда в соседней области десять лет назад произошла серия изнасилований, город просто взбесился. Чуть не забили до смерти ни в чем не повинного приезжего, устроили самосуд. Потом оказалось, что преступник – местный учитель, тихий семьянин.
Толпа рассеивалась. Люди возвращались домой, но во дворах еще долго горел свет. Никто не мог уснуть.
Горин сел в машину и направился домой. Часы показывали без пятнадцати три. Город дремал, но беспокойно. В окнах мелькали тени – кто-то не спал, кто-то смотрел на улицу, проверяя окна и двери.
Дома Катя, его жена, спала, свернувшись под одеялом. Горин разделся и лег рядом, но сон не приходил. Перед глазами стояло мертвое лицо Кравцова: розовый зефир между посиневших губ и темная лужа крови на полу.
Зачем зефир? Что это значит?
Убийца оставил послание. Но какое? Насмешка? Угроза? Символ чего-то, известного только ему?
Телефон завибрировал на тумбочке. Сообщение от Зуева: «Совещание в 9:00. Будь готов к докладу».
Горин положил телефон и закрыл глаза.
А в это время, в соседних дворах, на кухнях панельных домов, в очередях круглосуточных магазинов уже рождались слухи. К утру весь город говорил только об одном – о страшном убийстве деда Вити.
Женщины в автобусах шептались:
– Говорят, страшно было. Весь в крови.
– Я слышала, его сын из Москвы приезжал. Наследство делили.
– Да какое наследство? Нищий он был.
– Может, знал что-то. Тайну какую. Вот и убрали.
Мужики в курилках заводов обсуждали:
– Надо самим искать. Менты все равно не найдут.
– Точно. Помнишь, как в шестнадцатом году Леху Рыжего искали? Полгода не могли найти, пока сам не сдался.
– Это маньяк, я чую. Начал с деда, дальше пойдет…
К вечеру среды, седьмого февраля, страх окончательно поселился в Заречье. Женщины боялись выходить на улицу после наступления темноты. Старики проверяли замки по три раза. Дети шли в школу группами, оглядываясь.
Глава 2. Второй звоночек
Пятница, 9 февраля, выдалась особенно холодной. Температура опустилась до минус 28 градусов, ветер гнал по улицам колючие снежные хлопья. Заречье застыло в тревожном ожидании, словно город, переживший катастрофу и боящийся повторения.
За два дня после убийства Виктора Кравцова полиция опросила более сорока человек: соседей, знакомых, продавцов магазинов, где он покупал продукты. Но зацепок не нашлось. Кравцов жил тихо, не конфликтовал и не имел долгов. Последний раз его видели в понедельник утром, когда он выходил за хлебом. Продавщица Светлана подтвердила: был около десяти утра, купил батон и молоко, расплатился мелочью и ушел.
Судмедэксперт определил время смерти между двумя и четырьмя часами дня. В квартире не было следов ограбления, все более-менее ценные вещи остались на месте. Нож так и не нашли, несмотря на тщательные обыски мусорных контейнеров и канализационных люков в радиусе километра.
Зефирка, которую отправили на экспертизу, не дала никакой информации: на ней не нашли ни следов слюны убийцы, ни следов яда. Это была обычная зефирка, произведенная на кондитерской фабрике «Сладкий мир» в областном центре. Ее можно купить в любом магазине.
Полковник Зуев с каждым днем становился мрачнее. Утреннее совещание в пятницу было коротким.
– Итак, господа, – он оглядел собравшихся: Горина, Рыбакова и еще троих оперативников. – Три дня работы, а что мы имеем? Ничего. Ни свидетелей, ни мотива, ни улик. Убийца словно испарился.
– Может, приезжий? – предположил молодой Рыбаков. – Убил и уехал.
– Тогда зачем зефир? – возразил Зуев. – Это послание. Значит, убийца здесь, в городе. Он наблюдает. Возможно, готовится к следующему.
– Думаете, повторится? – Горин почувствовал, как холодок пробежал по спине.
– Не знаю. Но готовиться надо. Рыбаков, ты проверял базы данных на похожие преступления?
– Проверял. По области за последние пять лет – ничего похожего. По стране – четыре случая, но там другой почерк. И все раскрыты.
– Значит, это первый. – Зуев потер переносицу. – Ладно, продолжаем опросы. Горин, возьми соседние дома. Может, кто видел машину подозрительную, человека незнакомого. Рыбаков…
Телефон Зуева зазвонил. Он поморщился, взглянул на экран, нахмурился.
– Зуев слушает.
Все замолчали, наблюдая за полковником. Лицо его менялось – сначала недоумение, потом тревога, потом что-то похожее на ужас.
– Адрес? – коротко спросил он. – Понял. Выезжаем.
Он положил трубку на стол, медленно поднялся.
– Еще одно тело. Георгий Морозов, семьдесят один год. Улица Советская, дом семь, квартира двадцать три. Обнаружила дочь час назад. Говорит… – он замолчал, сглотнул. – Говорит, картина та же.
Тишина повисла такая, что слышно было, как за окном воет ветер.
Горин отвернулся и подошел к окну… Один раз – это могло быть случайностью, помешательством. Но два раза…
– Зефир? – тихо спросил Горин.
Зуев кивнул.
– Едем. Все.
Улица Советская находилась на другом конце города, в районе бывшего райкома партии. Девятиэтажка постройки восьмидесятых, в лучшем состоянии, чем хрущевки на Гагарина. Подъезд чистый, стены покрашены. Но атмосфера была та же – толпа зевак, шепот, страх в глазах.
У подъезда стояла машина скорой помощи, дежурил молодой участковый. Увидев Зуева, он козырнул.
– Товарищ полковник, дочь потерпевшего наверху, в квартире соседей. В шоке.
– Тело трогали?
– Нет. Фельдшер осмотрела, констатировала смерть, но ничего не трогала. Я сразу вызвал вас.
– Молодец. Никого наверх не пускать.
Квартира Георгия Морозова находилась на шестом этаже. Дверь была открыта настежь. Зуев, Горин и Рыбаков вошли внутри, остальные остались снаружи.
Прихожая была просторной, с зеркалом и вешалкой. Пахло старостью, лекарствами и чем-то тяжелым, сладковатым – запахом смерти.
В гостиной, на ковре перед телевизором, лежало тело. Георгий Морозов был одет в домашний спортивный костюм, на ногах – шерстяные носки. Он лежал на спине, раскинув руки, ноги были слегка согнуты. Вокруг – огромная темная лужа крови, местами уже подсохшей.
На груди и животе – множество разрезов. Кровь пропитала ткань, растеклась по ковру и линолеуму.
Зуев присел на корточки осторожно, не касаясь тела. Лицо Морозова исказилось от ужаса и боли. Широко раскрытые глаза, приоткрытый рот. Между губ торчал знакомый розовый кусочек. Зефир.
– Господи… – прошептал Рыбаков.
– Серийный убийца, – глухо произнес Зуев, поднимаясь. – Теперь это точно.
Он достал телефон, набрал номер.
– Палыч? Это Зуев. Выезжай на Советскую, семь, квартира двадцать три. Да, еще одно. Все то же самое. – Пауза. – Нет, это уже не совпадение. Это серия.
Он положил трубку и снова посмотрел на тело.
– Рыбаков, осмотри квартиру. Ищи следы взлома, борьбы, все что угодно. Горин, пойдем поговорим с дочерью.
Ольга Георгиевна, дочь убитого, сидела в соседней квартире, держа в руках стакан с водой. Стройная женщина сорока пяти лет с короткими темными волосами выглядела заплаканной. Пожилая соседка в халате сидела рядом и нежно гладила Ольгу по плечу, стараясь успокоить.
– Ольга Георгиевна, – мягко начал Зуев. – Я полковник Зуев, это участковый Горин. Мы понимаем, как вам тяжело сейчас, но нужно задать несколько вопросов.
Женщина кивнула, судорожно сглотнула.
– Когда вы в последний раз видели отца?
– В… в воскресенье. Я приехала в обед, привезла продукты. Мы поговорили, я уехала часа в три.
– Как он себя вел? Жаловался на что-то? Говорил о конфликтах, угрозах?
– Нет, все было нормально. Он смотрел телевизор, читал газету. Обычный день…
– Вы каждый день с ним общались?
– По телефону – да. Звонила почти каждый вечер. – Голос ее дрогнул. – В понедельник звонила – трубку взял, сказал, что все хорошо. Во вторник… во вторник тоже. А в среду уже не отвечал. Я подумала, что, может, вышел куда. Позвонила вечером – опять не берет. Вчера весь день звонила – молчит. А сегодня утром… я приехала… и…
Она не договорила, уткнулась лицом в ладони. Плечи затряслись от рыданий.
– Значит, последний раз вы говорили с ним в среду? – уточнил Зуев.
Женщина кивнула.
– Утром. Около девяти. Он сказал, что будет убираться в квартире.
– А когда приехали сегодня – дверь была открыта?
– Да. Приоткрыта. Я испугалась сразу – папа всегда запирал дверь на два замка. Я позвала, зашла и… и увидела.
Зуев переглянулся с Гориным.
– У вашего отца были враги? Конфликты с кем-то?
– Нет! – Ольга подняла голову, глаза ее были полны отчаяния. – Он был спокойный, тихий человек. Всю жизнь работал инженером на заводе, на производстве… На пенсии занимался садом на даче, читал книги. Ни с кем не ссорился.
– Родственники? Наследство, споры?
– У него только я и внучка. Никаких споров. Квартира и так моя будет.
– Друзья, знакомые?
– Были. Несколько человек. Дядя Миша с этой же улицы, они в домино играли. Тетя Вера из соседнего подъезда. Еще кто-то, не помню… – Она замолчала, потом вдруг спросила: – Это правда, что деду Кравцову тоже… так же?
Зуев не ответил сразу. Потом кивнул.
– Похоже. Ваш отец знал Виктора Кравцова?
Ольга задумалась.
– Не знаю. Может, знал, может, нет. Город маленький, все друг друга знают хоть немного. Но близко не общались, это точно.
– А сами вы его знали?
– Видела пару раз. На остановке, в магазине. Здоровались, но не больше.
Зуев еще немного порасспрашивал, но ничего нового не услышал. Ольга ничего не знала – ни о врагах отца, ни о причинах, ни о связи с Кравцовым.
Криминалисты приехали через двадцать минут. Палыч, все такой же уставший и седой, молча принялся за работу. Светлана фотографировала, собирала образцы.
Судмедэксперт Иван Петрович прибыл позже – его опять вызвали из областного центра. Он молча осмотрел тело, сделал предварительные измерения.
– Картина идентичная, – резюмировал он, обращаясь к Зуеву. – Множественные ножевые ранения грудной клетки и живота. На первый взгляд – одиннадцать-двенадцать ударов. Несколько пришлись в область сердца, остальные – после. Нож тот же или очень похожий – одно лезвие, длина клинка десять-двенадцать сантиметров. Убийца правша, рост средний.
– Время смерти?
– Ориентировочно – три-четыре дня назад. Точнее скажу после вскрытия, но, судя по степени разложения и температуре в квартире, это вторник, может, среда.
– Среда, – повторил Зуев. – Значит, через день после Кравцова.
– Или в тот же день, – поправил судмедэксперт. – Кравцова убили во вторник днем. Морозова могли убить в понедельник вечером или во вторник утром. Нужно уточнить.
Зуев кивнул, записал в блокнот.
– А зефир?
Иван Петрович осторожно извлек розовую зефирку изо рта покойного, так же, как и в прошлый раз. Такая же фабричная, такая же розовая.
– Отправлю на анализ. Но уверен, результат будет тот же – никаких следов.
Зуев вышел в коридор, где его ждал Рыбаков.
– Нашел что-нибудь?
– Дверь без следов взлома. Окна заперты изнутри. Ценности на месте – деньги в тумбочке, дорогие часы на столе. Телефон тоже на месте. В квартире порядок, следов борьбы нет. Только… – он замялся. – Только на кухне стоят две чашки с остатками чая. И пепельница с тремя окурками.
– Морозов курил?
– Дочь говорит, что нет. Бросил пять лет назад.
Зуев нахмурился.
– Значит, у него был гость. Сидели, пили чай, курили. Потом гость его убил. Окурки изъял?
– Да. Отправлю на ДНК.
– Хорошо. Что еще?
– На полу в прихожей нашли след. Небольшой, частичный отпечаток ботинка. Размер сорок второй или сорок третий. Мужской. Палыч делает слепок.
Зуев вернулся в гостиную. Тело уже накрыли белой простыней, но темное пятно крови казалось, все еще растекалось по ковру, словно живое.
– Два убийства, – медленно проговорил Зуев, обращаясь к Горину. – Два пенсионера. Оба около семидесяти лет. Оба заколоты ножом много раз. Оба с зефиром во рту. Это не совпадение.
– Серийный убийца, – эхом повторил Горин.
– Да. И он здесь, в городе. – Зуев посмотрел в окно, на улицу, где уже собралась толпа зевак. – Нужна помощь из области. Одни мы не справимся.
Он снова достал телефон, набрал номер.
– Приветствую, товарищ генерал! Зуев беспокоит. Александр Петрович? Прости, что по личному номеру звоню. У нас серьезная проблема. Нужен следователь из управления. Да, серия убийств. Два трупа за три дня. Нет, не бытовуха. Маньяк, похоже. – Пауза. – Понял. Жду.
***
К вечеру весь город гудел, как растревоженный улей. Новость о втором убийстве разнеслась со скоростью лесного пожара. Люди звонили друг другу, собирались во дворах, обсуждали, гадали, боялись.
– Это маньяк! – кричала продавщица Света в магазине, расталкивая покупателей. – Я же говорила! Он убивает стариков!
– Надо самим искать! – горячился слесарь Петька, стуча кулаком по стойке бара. – Менты не справляются!
– Говорят, следователя из области вызывают, – шептала старуха Зина соседке. – Значит, серьезно все.
– А мне сказали, что это ритуальное убийство. Сатанисты или еще кто.
– Да какие сатанисты? Это кто-то свой. Знает жертв, заходит к ним, они открывают дверь. А потом – раз! – и готово.
***
Вечером Зуев собрал совещание в здании отдела полиции. Кроме постоянного состава пришли участковые со всего города, дежурный по городу и даже начальник местного отделения Росгвардии.
– Ситуация критическая, – начал Зуев, стоя у доски, на которой были прикреплены фотографии двух жертв. – Два убийства за три дня. Жертвы – мужчины пенсионного возраста, проживающие одни. Способ убийства идентичен – множественные ножевые ранения. Отличительная черта – зефир во рту каждого погибшего.
Он сделал паузу, оглядел собравшихся.
– Связь между жертвами пока не установлена. Кравцов до пенсии работал снабженцем на заводе, Морозов – инженером. Живут в разных районах, в разных кругах общались. Общих знакомых, родственников, интересов – не обнаружено. Но есть общие черты: оба одиноки, жили одни, дети приезжали редко. Оба открыли дверь убийце добровольно – следов взлома нет.
– Значит, знали убийцу? – подал голос один из участковых.
– Возможно. Или убийца представился кем-то – сантехником, социальным работником, курьером. Нужно проверить все службы, которые работают с пенсионерами. Может, кто заходил в последние дни.
– Мотив? – спросил начальник Росгвардии.
– Неясен. Ограбления не было. Ценности остались на месте. Версии – месть, ритуальное убийство, психическое расстройство убийцы. Или что-то, чего мы пока не понимаем.
– А зефир? Что он значит?
Зуев пожал плечами.
– Не знаем. Послание, символ, насмешка – гадать можно долго. Но это важная деталь. Убийца намеренно оставляет ее, значит, для него это имеет смысл.
– Может, у жертв была общая тайна? – предположил Рыбаков. – Что-то, что они знали. Или сделали когда-то.
– Возможно. Копаем биографии. Где работали, где учились, с кем дружили. Может, пересекались в прошлом.
Зуев раздал задания. Участковым – опрашивать жителей своих участков, выяснять, кто видел незнакомцев, подозрительных личностей. Рыбакову – проверять базы данных, искать связи между жертвами. Горину – общаться с родственниками, друзьями, коллегами обоих убитых.
– И главное, – закончил Зуев. – Никакой паники. На вопросы журналистов отвечаем коротко: «Идет расследование, комментировать пока не можем». О зефире – ни слова никому. Это наш козырь. Если убийца узнает, что мы зафиксировались на этой детали, может изменить почерк или вообще затаиться.
Все кивнули.
– Вопросы?
– Когда приедет следователь из области?
– Завтра утром. Майор Метельский, опытный, работал с серийными делами. Будет руководить расследованием. Мы работаем под его началом.
После совещания Зуев вышел на крыльцо и жадно затянулся сигаретой. Холод февральской ночи ударил в лицо, но он почти не почувствовал его – внутри все еще клокотало от увиденного в морге.
Над головой распростерлось бездонное небо, усыпанное тысячами ледяных звезд. Они мерцали безразлично, равнодушно – словно наблюдали за происходящим внизу с высоты вечности. Город под ногами дремал, окутанный тишиной. Редкие фонари бросали тусклые желтые пятна на пустынные улицы. Заречье выглядел так же, как всегда: тихий, сонный, забытый богом провинциальный городишко, где никогда ничего не происходит.
Но теперь все изменилось…
Зуев чувствовал это кожей – невидимая тень легла на знакомые улицы. Где-то там, в одном из этих домов, за одним из этих окон, сейчас не спит он. Убийца. Возможно, в эту самую секунду смотрит в ночь. Возможно, улыбается. Возможно, уже выбрал следующую жертву.
Город больше не казался безопасным. Город задыхался от страха, хотя еще не знал об этом. И полковник понимал: пока они не найдут этого психопата, ночи будут становиться все длиннее, а звезды – все холоднее.
____________________
1994 г., 24 июля, 23-10.
…Темно. Я сижу за большими коробками. Пахнет сахаром. Мама кричит. Почему мама кричит? Я хочу к ней, но ноги не слушаются. Страшно… Очень страшно… Дядя с палкой… Мама упала. Почему мама не встает? Мама! Я хочу к маме, но не могу выйти. Ой, я описался… Они увидят меня. Они сделают мне больно, как маме…
____________________
Глава 3. Майор Метельский
Олег Метельский проснулся в четыре утра, как обычно. Сон ушел мгновенно, без остатка, словно его и не было. Он лежал на спине, глядя в темный потолок, слушая, как за окном завывает ветер. Февральская ночь в областном центре была такой же морозной, как и везде.
Бессонница преследовала его уже пять лет. С того самого дела. Он закрывал глаза, но вместо сна видел лица – мертвые, живые, обвиняющие. Слышал голоса. Прокручивал в голове улики, версии, допросы. Мозг не отключался, работал на износ, пока тело не проваливалось в короткий, беспокойный сон.
Метельский поднялся, прошел на кухню, включил свет. Квартира была небольшой – двухкомнатная, на четвертом этаже панельной девятиэтажки. Съемная. После развода он не стал искать что-то свое, снял первое, что попалось. Здесь было пусто и безлично, как в гостиничном номере: минимум мебели, никаких фотографий на стенах, никаких уютных мелочей.
Он налил себе воды из-под крана, выпил залпом. Посмотрел на часы – 4:17. До подъема еще больше двух часов, но спать уже не хотелось.
Олег открыл холодильник. Увидев початую бутылку водки на нижней полке, он долго смотрел на нее, но потом закрыл дверцу. Сегодня пятница, рабочий день. К спиртному он приступал только вечером, когда все дела были завершены. Так он держал себя в руках. Пока держал.
Он сварил крепкий кофе и сел у окна с сигаретой. За окном начинало светать. Город оживал: зажигались огни в домах напротив, проехала машина дворника с мигающим желтым маячком.
Метельскому было сорок два года, но выглядел он старше – высокий, сухощавый, с жесткими чертами лица и седеющими волосами. Под глазами темнели круги, у рта залегли глубокие морщины. Взгляд тяжелый, цепкий, под которым собеседники невольно отводили глаза.
Двадцать лет в полиции, пятнадцать из них в уголовном розыске. Десятки расследованных дел, три благодарности от начальства, две медали. Но было одно нераскрытое преступление, которое не давало ему покоя по ночам.
Дело Ани Светловой. Девочка одиннадцати лет, исчезла пять лет назад по дороге из школы домой. Ее нашли через две недели в лесополосе за городом. То, что с ней сделали, Метельский не мог забыть до сих пор. Он вел это дело полгода, проверил сотни версий, допросил сотни людей. Нашел улики, выстроил цепочку. Вышел на подозреваемого – местного учителя физкультуры, тихого, интеллигентного мужчину средних лет.
Но доказательств не хватило. Адвокаты разбили версию в щепки. Суд оправдал. Через месяц учитель уехал из города.
А Метельский начал пить.
Жена Ирина ушла через полгода. Забрала дочь Катю, тогда еще двенадцатилетнюю, и съехала к матери. Развод оформили быстро, без скандалов. Она устала бороться с его работой, с его одержимостью, с его молчанием.
– Ты не живешь, Олег, – сказала она на последней встрече. – Ты существуешь между делами. Для тебя нет ничего, кроме трупов и убийц. Я так больше не могу.
Он не спорил. Она была права.
Катя теперь жила с матерью и ее новым мужем. Метельский виделся с дочерью раз в месяц, по выходным. Встречи были натянутыми, неловкими. Катя молчала, смотрела в телефон, отвечала односложно. Ей было шестнадцать, она любила и ненавидела отца за то, что он разрушил семью. За то, что выбрал работу вместо них…
Олег допил кофе, раздавил окурок в пепельнице. Взглянул на телефон – никаких сообщений. Он встал, пошел в душ.
***
В восемь утра он вошел в управление. Коридор был пуст, только дежурный у входа сосредоточенно ел бутерброд. Кабинет Метельского находился на третьем этаже, в конце коридора. Над дверью висела табличка: «Следственный отдел. Майор О.В. Метельский».
Он открыл дверь, включил свет. Кабинет был скромным: стол, два стула, шкаф с папками и стенд с фотографиями преступников. На столе стояли компьютер, телефон, пепельница и канцелярский набор.
Метельский сел за компьютер и открыл почту. Двадцать три письма: отчеты, запросы, служебные записки. Ничего срочного.
На столе папка с текущим делом – кража со взломом на складе стройматериалов. Стандартная рутина. Вор известен, нужно найти улики и оформить документы. Еще одно дело – мошенничество с недвижимостью. Тоже бумажная волокита. Никакого азарта и вызова.
Метельский открыл нижний ящик стола, достал старую, потрепанную папку. «Дело Светловой». Взглянул на фотографию девочки: светлые косички, улыбка, веснушки. Катя была такой же в детстве.
Он захлопнул папку и убрал ее обратно в ящик.
Телефон зазвонил в половине девятого. Майор взглянул на экран – номер Управления СК.
– Метельский слушает.
– Олег Викторович? Это секретарь. Вас просят подойти. Срочно.
– Иду.
Он поднялся, натянул пиджак, спустился на второй этаж. Приемная была пуста, только секретарша сидела за своим столом, печатая что-то на компьютере.
– Проходите, Олег Викторович. Александр Петрович ждет.
Метельский вошел в кабинет начальника Управления. Александр Петрович Ковалев, генерал-лейтенант юстиции, сидел за массивным дубовым столом, изучая какие-то бумаги. Мужчина лет пятидесяти пяти, плотный, с круглым лицом и внимательными глазами.
– Садись, Олег. – Он указал на стул. – Есть для тебя работа.
Метельский сел, достал сигареты, поднял взгляд на генерала.
– Можно?
– Вообще-то нельзя, но тебе можно…
Он закурил, выдохнул дым.
– Слушаю.
– Город Заречье. Знаешь такой?
– Слышал. Километров сто восемьдесят отсюда. Небольшой городок, тысяч сорок населения.
– Точно. Там произошло два убийства. За три дня. Обе жертвы – мужчины пенсионного возраста, живут одни. Обоих зарезали. Много ножевых ранений, явный перебор. Местные не справляются, запросили помощь.
– Серия?
– Похоже. Способ убийства идентичен, есть общая деталь, которая указывает на одного преступника. Зефир… У каждого трупа во рту зефирка. Местный начальник УВД, полковник Зуев, собрал материалы, но ему нужен опытный следователь.
Метельский стряхнул пепел в пепельницу.
– Почему я?
Ковалев посмотрел на него долгим взглядом.
– Потому что ты лучший в управлении по тяжким делам. Потому что у тебя интуиция, которой нет у других. И потому что ты умеешь влезать в шкуру преступника.
– Это не всегда хорошо.
– Знаю. Но сейчас это нужно. У нас в области маньяк, Олег. Если он убил двоих за три дня, скорее всего, будет и третий, и четвертый. Нужно остановить его.
Метельский затянулся, выдохнул.
– Когда выезжать?
– Сегодня. Чем раньше, тем лучше. Все документы готовы, машину дадим служебную. Связь держи постоянно.
– Понял.
Он поднялся, направился к двери.
– Олег, – окликнул его Ковалев. – Не переборщи там. С работой, с… ну, ты понял.
Метельский усмехнулся.
– Я всегда контролирую ситуацию.
– Вот это и пугает.
***
Олег вернулся в кабинет, взял документы, планшет, телефон и зарядки. Сунул в карман пачку сигарет и зажигалку. В сейфе проверил табельный пистолет Макарова, убедился, что магазин полон, и надел кобуру на пояс.
Затем набрал номер Ирины. Она ответила не сразу, ее голос был сонный и недовольный.
– Алло?
– Это я.
– Олег? Ты знаешь, который час?
– Девять утра.
– У меня выходной. Я спала. Что случилось?
– Ничего. Просто хотел предупредить – уезжаю в командировку. На неделю, может, больше. Если Катя будет спрашивать, передай.
– Она не спрашивает.
Метельский сжал челюсти.
– Ирина…
– Прости. Это было грубо. Хорошо, передам. Куда едешь?
– Заречье. Похоже, убийства…
– Понятно. Береги себя…
– Постараюсь.
Пауза.
– Олег, – вдруг сказала она тише. – Может, позвони ей сам? Просто так, не по делу. Спроси, как дела в школе, что нового. Ей не хватает отца.
– Я позвоню. Когда вернусь.
– Ага. Когда вернусь… Ты всегда так говоришь.
Она повесила трубку.
Метельский убрал телефон, закрыл глаза. В голове снова всплыло лицо Ани Светловой. Потом лицо Кати. Они смешались, наложились друг на друга.
Он тряхнул головой, прогоняя видения…
***
Машину ему выделили служебную – УАЗ Патриот темно-синего цвета, с мигалкой на крыше. Метельский сел за руль, завел двигатель. Город остался позади, впереди легла трасса – прямая, заснеженная, бесконечная.
Он включил радио, но через пять минут выключил. Ехал в тишине, лишь ветер свистел за окнами да шины шуршали по асфальту.
«Два убийства за три дня, – думал он. – Пенсионеры, живут одни. Идентичный способ. Общая деталь. Зефир во рту… У обоих трупов… Маньяки любят такое – оставлять послания, символы. Им важно, чтобы их заметили, поняли, оценили».
Метельский сжал руль.
«Значит, это не про деньги, не про ограбление. Это про что-то личное. Месть, ритуал, игра. Убийца выбирает жертв по какому-то признаку. Возраст, пол, образ жизни. Или связь в прошлом. Что-то, что их объединяет».
Он прикрыл глаза на секунду, пытаясь представить.
«Ты заходишь к ним в дом. Они открывают дверь. Значит, ты не вызываешь подозрений. Ты знаком им, или выглядишь безопасным. Может, представляешься кем-то. Социальный работник, сантехник, знакомый соседа. Заходишь, садишься, разговариваешь. Может, пьешь с ними чай. А потом…»
Метельский открыл глаза, резко выдохнул. «А потом достаешь нож и убиваешь. Не один удар – много. Десять, пятнадцать. Больше, чем нужно, чтобы просто лишить человека жизни…
________________________
2012 г., август.
…Вспышка – и я стою над раковиной, руки в крови. Чьей? Моей? Нет, не моей…
Еще вспышка – запах. Боже, этот запах! Ваниль, смешанная с чем-то металлическим, медным. Меня выворачивает наизнанку. Я хватаюсь за край стола, пытаясь удержаться, но мир плывет, расползается, как акварель под дождем. Кто я? Где я? Что я делал последние… сколько? Час? День? Неделю? Провал. Чернота.
Потом – вспышка света, и я уже в другом месте. В машине. Руль липкий под пальцами. Почему липкий? Я смотрю вниз – на сиденье что-то розовое. Зефир. Надкушенный зефир. Меня накрывает волной тошноты, такой сильной, что я открываю дверь и меня рвет прямо на асфальт. Сколько это будет продолжаться? Сколько?! Я пытаюсь вспомнить. Напрячь память. Удержать хоть что-то. Но мозг сопротивляется, отталкивает, строит стены. Защищается. От чего? От меня самого?
________________________
Глава 4. Прибытие
Трасса тянулась бесконечно. В пути Метельский уже два часа, а за окном все те же пейзажи: заснеженные поля, редкие перелески, деревянные домики с покосившимися заборами и дым из труб. Небо низкое, серое и плотное, как грязная вата. Иногда сыпал мелкий снег, и дворники старательно размазывали его по стеклу.
Федеральная трасса закончилась, началась узкая, двухполосная областная дорога, местами разбитая. Машина тряслась на ухабах. Олег закурил, снизив скорость. В пачке осталось три сигареты – нужно будет купить в городе.
Вдоль дороги тянулись высоковольтные линии, провода гудели зловеще. Проехал старый КамАЗ с прицепом, обдав машину снежным облаком. За ним еще один. Больше транспорта нет – только пустые поля, дорога и небо.
«Глушь, – подумал Метельский. – Настоящая русская глушь. Здесь даже убивать интереснее, чем жить».
Через полчаса на горизонте появился указатель: «г. Заречье – 15 км». Дорога устремилась вниз между холмами, укрытыми редким лесом. Черные и голые деревья, обожженные морозом, качались под ветром, который стряхивал с них снег.
Вскоре впереди возник мост – узкий бетонный мостик, пересекающий реку, скованную льдом, вдоль берегов которой виднелись камыши. На том берегу начинался город.
Метельский снизил скорость и въехал на мост. Колеса загрохотали по металлическим стыкам.
…Заречье встретил его серостью.
Первое, что бросилось в глаза – панельные пятиэтажки, выстроившиеся вдоль дороги, с облупленными фасадами и заколоченными окнами на первых этажах. Заборы из ржавого профнастила, сугробы вдоль тротуаров, редкие фонари. На остановке сидела старуха в ватнике, кутаясь в платок. Мимо прошли двое подростков в черных куртках, курили, плевались на снег.
Метельский проехал дальше. Город был небольшим, вытянутым вдоль реки. Справа – жилые дома, слева – промзона: старые заводские корпуса, покосившиеся ангары, ржавые трубы. Окна выбиты, стены исписаны граффити. На воротах одного из зданий висела вывеска: «Зареченская кондитерская фабрика». Буквы облупились, краска сошла, оставив лишь призрачные контуры.
Олег остановил машин, глядя на фабрику. Огромное трехэтажное здание из кирпича, десятки окон, массивный главный вход с колоннами. Двор завален каким-то хламом. Ворота заперты, забор покрыт колючей проволокой, местами разорванной, а в нем зияют дыры. Было очевидно, что здание давно заброшено. Но следы на снегу и пустые бутылки на крыльце говорили о том, что люди все еще проникают внутрь.
«Кондитерская фабрика, – подумал Метельский. – Интересно… Зефир производили?»
Он тронулся дальше. Центр города был чуть живее – магазины, аптека, почта, администрация в старом двухэтажном здании сталинской постройки. На площади стоял памятник Ленину, вокруг него – пустой сквер с голыми деревьями и обледеневшими скамейками.
Здание полиции находилось на соседней улице – двухэтажный кирпичный дом с флагом и вывеской «Отдел МВД России по г. Заречье». У входа стояли старый УАЗ и белая Лада Гранта с синими полосами.
Метельский припарковался и вышел из машины. Холодный ветер ударил в лицо. Он поднял воротник куртки и направился ко входу.
Дежурный, молодой парень в форме, поднялся из-за стола.
– Здравствуйте. Вы к кому?
– К полковнику Зуеву. Майор Метельский, следователь из областного управления, – Олег протянул удостоверение.
– А, вас ждут. Проходите, второй этаж, кабинет справа.
Метельский поднялся по скрипучей деревянной лестнице. Второй этаж встретил его тем же зеленым коридором, дверями с табличками и запахом дешевого кофе.
Он постучал в дверь с надписью «Начальник отдела».
– Войдите!
Кабинет был небольшим, но обжитым – так бывает, когда человек проводит на работе больше времени, чем дома. Вдоль стен стояли массивный письменный стол, пара шкафов с потертыми дверцами и стенд с графиками раскрываемости, где цифры за последний месяц ползли вверх. На стене висела подробная карта города с цветными булавками – красные, синие, желтые, каждая со своей историей. Рядом – пожелтевшая фотография: выпуск академии МВД, молодые лейтенанты с горящими глазами. На подоконнике примостился чахлый фикус в пластиковом горшке – кто-то когда-то подарил, выбросить неловко, но и ухаживать некогда.
За столом сидел полковник Зуев.
Анатолий Викторович был из тех людей, кого сразу и не разглядишь. Средний рост, крепкое телосложение, слегка обвисшее от возраста и сидячей работы. Серый костюм, белая рубашка без галстука – расстегнутая верхняя пуговица выдавала конец рабочего дня. На лацкане – потускневший значок «Отличник МВД», который он получил еще в девяностых и носил по привычке, а не из тщеславия.
Лицо усталое, обветренное – лицо человека, который начинал участковым в районе, где ветер с промзоны насквозь продувает. Глубокие борозды от носа к уголкам губ, залысины на высоком лбу, седина в коротко стриженных волосах. Руки крупные, рабочие – когда-то Зуев хотел стать инженером, но судьба привела в МВД.
Но главное – глаза. Внимательные, цепкие, светло-серые. Такие глаза не обманешь отписками и красивыми формулировками. Вокруг них – паутинка морщин, каждая складка – отпечаток допроса, ночного дежурства, трудного дела. Говорили, что Зуев умел смотреть так, что подчиненные сами признавались в косяках. Но те же глаза могли смотреть по-отцовски тепло, когда кто-то из молодых проваливал первое дело и готов был писать рапорт об уходе.
– Полковник Зуев, – представился он, поднимаясь из-за стола.
Движение тяжелое, – старая травма спины, полученная лет двадцать назад при задержании. Рукопожатие крепкое, сухое, короткое – без лишних церемоний.
– Анатолий Викторович, – добавил он и жестом указал на стул. – Садитесь, майор. Кофе будете? – Он кивнул на турку на электроплитке в углу. – Варю сам. Та бурда из автомата – не кофе, а издевательство.
В голосе слышалась характерная хрипотца – след от сорока лет курения. Бросил три года назад, но голос остался прокуренным, а на столе до сих пор стояла пепельница – теперь в ней скрепки и кнопки.
Зуев снова опустился в кресло, которое жалобно скрипнуло. Взгляд его скользнул по Метельскому – быстро, оценивающе, профессионально. Изучил китель, осанку, выражение лица. Все это заняло секунды три, не больше.
– Значит, вы – наше столичное подкрепление, – произнес он, и в интонации не было ни насмешки, ни радушия. Просто констатация факта. – Слышал о вас. Говорят, хороший следователь. Интуиция, психологический подход, все дела… – Он помолчал, потер переносицу. – Но тут, майор, не Москва, и даже не область… Тут другая работа. Тут меньше блеска и больше грязи.
Он говорил негромко, даже устало. Но в каждом слове чувствовалась та особая власть, которую дают не погоны, а годы службы. Власть человека, который видел все – и героизм, и подлость, и равнодушие, и отчаяние – и все равно приходил на работу каждый день.
– Расскажите, что у вас, – сказал Метельский, доставая сигареты.
– Можно?
– Курите, курите.
Олег прикурил, затянулся.
Зуев откинулся на спинку стула, потер лицо ладонью. Помолчал, глядя в окно, где за стеклом кружил мелкий снег. Потом тяжело вздохнул, открыл ящик стола и достал толстую папку с надписью «Дело № 47-УВ».
– Вот, – сказал он, протягивая папку Метельскому. – Здесь все, что мы успели собрали. Протоколы осмотров, фотографии, заключения экспертов, опросы свидетелей. Немного, честно говоря. Зацепиться не за что.
Метельский взял папку, открыл. Листы хрустнули под пальцами. Первым шел протокол осмотра места происшествия – квартира Кравцова. Сухие казенные формулировки, схемы, замеры. Он пролистал дальше – фотографии, акты экспертиз, справки.
– Знаете, Олег Викторович, я тут много лет служу. Убийства у нас редкость. И то обычно по пьянке: муж жену, сосед соседа, разборки какие-нибудь. А тут… – Он покачал головой. – Тут другое. Это не спонтанное преступление. Это спланировано.
– Почему так думаете?
– Потому что убийца знает, к кому идет. Он выбирает жертв заранее. Приходит к ним со сладостями, как к друзьям. Они открывают ему дверь, пускают в дом. Может, даже чай пьют вместе. А потом он их убивает. – Зуев стряхнул пепел. – Причем убивает жестоко. Двенадцать ударов… Это не убийство ради денег, не грабеж. Это что-то личное.
Метельский кивнул, не отрываясь от папки.
– Месть?
– Может быть. Но за что? Оба старики, никому не мешали. Кравцов вообще отшельником был – сидел дома, на огороде копался, с соседями здоровался, но близко не общался. Морозов чуть поживее – ходил в магазин, в поликлинику, но тоже без особых контактов. Пенсия маленькая, врагов нет.
– Родственники?
– У Кравцова сын есть, в Москве живет. Приезжает раз в год. У Морозова дочь Ольга – живет здесь, в Заречье, отца навещала часто… Алиби у обоих проверили – чистые.
Метельский нашел в папке список опрошенных свидетелей. Пробежал глазами – соседи, знакомые, участковый, почтальон. Показания скудные, малоинформативные.
– А что насчет кондитерской фабрики? – спросил он, поднимая взгляд на Зуева. – Я видел ее по дороге. Заброшенная.
Зуев удивленно поднял брови.
– Фабрика? Она закрылась лет двадцать назад. Обанкротилась, владелец сбежал, рабочих попросили. Теперь там бомжи прячутся да подростки бухают. А что?
– Зефир производили?
– Да, среди прочего. Конфеты, печенье, зефир, пастилу. Раньше славилась на всю область. – Он прищурился. – Думаете, связь есть?
– Не знаю. Пока просто фиксирую детали.
Зуев задумчиво затянулся сигаретой, потом передумал.
– Знаете, что меня больше всего беспокоит? – сказал он тише. – Что этот тип не остановится. Два убийства за три дня – это ритм. У него есть список, я чувствую. Он идет по нему, методично, спокойно. И если мы его не поймаем быстро, будет третий труп. Может, уже сегодня, может, завтра.
Метельский закрыл папку, посмотрел Зуеву в глаза.
– Тогда работать надо быстро. Покажете мне места преступлений?
– Конечно. Поедем прямо сейчас. Машина есть, сам все покажу. – Зуев поднялся, потянулся за курткой, висевшей на вешалке. – Только предупреждаю – картина не для слабонервных. Крови много было.
– Я видел и похуже, – сказал Олег, тоже поднимаясь.
Зуев кивнул, застегнул куртку.
– Верю. Вы ведь того маньяка в прошлом году поймали, который девчонок душил?
– Поймал.
– Слышал про это дело. Говорят, вы его вычислили по одной детали, которую все пропустили.
Метельский усмехнулся.
– Дьявол кроется в деталях, Анатолий Викторович. Всегда в деталях…
Глава 5. Поиск связи
Утро следующего дня Метельский начал с допросов. Зуев организовал встречи с родственниками обеих жертв – это была рутинная, но необходимая работа. Нужно было понять, кем были эти люди, с кем общались, что могло связывать их между собой.
Первым приехал сын Кравцова – Сергей Викторович, мужчина лет пятидесяти, в потертой куртке и вязаной шапке. Лицо обветренное, руки рабочие – видно было, что человек привык к физическому труду. Он нервничал, теребил шапку в руках.
Они сидели в маленьком кабинете на первом этаже отдела, за столом, заваленным бумагами. За окном кружил снег, ветер бил в стекла.
– Расскажите об отце, – попросил Метельский, включая диктофон. – Чем он жил последние годы, с кем общался.
Сергей тяжело вздохнул.
– Отец был человеком замкнутым. После смерти жены, ну, то есть, матери моей, жил один, особо ни с кем не общался. Я заглядывал к нему раз в полгода, продукты привозил. Больше помочь не мог – своя семья, работа.
– С соседями он общался?
– Здоровался, но не больше. Говорил, что от людей одни неприятности. Сидел дома, газеты читал, телевизор смотрел. Огород у него был, типа дачи, недалеко от дома – там и пропадал все лето.
– Врагов у него не было?
– Откуда? Обычный пенсионер. Тихий, спокойный. Всю жизнь проработал честно.
– Где он работал?
– Сначала на заводе по снабжению, потом, когда завод прикрыли, перешел на кондитерскую фабрику. Там одно время даже директора замещал… Руководство тогда менялось быстро.
Метельский поднял голову.
– На кондитерскую фабрику? В Заречье?
– Да, на ту самую, что сейчас заброшена.
– В каком году?
Сергей почесал затылок.
– Точно не скажу. Девяностые годы. Лет десять там отпахал, наверное, может, больше.
Метельский сделал пометку в блокноте.
– Он рассказывал что-нибудь про фабрику? Про коллег, про события тех лет?
– Немного. Говорил, что времена были тяжелые, зарплату месяцами не выдавали, народ бедствовал. Но работа была, и то хорошо. Завод бандиты крышевали тогда… Но об этом особо никто не распространялся.
– Упоминал кого-то по имени? Может, сослуживцев?
– Нет, не помню. Я особо и не расспрашивал. – Сергей виновато пожал плечами. – Свои проблемы были, голова другим занята.
Метельский кивнул.
– Вы знали Георгия Морозова?
– Кого?
– Вторая жертва. Тоже пенсионер, жил в Заречье. Убит через два дня после вашего отца.
Сергей покачал головой.
– Не помню такого. Фамилия ничего не говорит.
Метельский задал еще несколько вопросов, но ничего полезного не узнал. Сергей видел отца редко, по сути, исполнял обязанность, а не поддерживал близкие отношения. Чувство вины теперь мучило его, но помочь следствию он не мог.
***
Дочь Морозова – Ольга Георгиевна – приехала после обеда. Женщина лет сорока пяти, худая, с острыми чертами лица. Одета строго – темное пальто, черная сумка. Держалась скованно, говорила сухо, будто отчитывалась.
– Отец жил один, – начала она, едва сев. – Я приезжала к нему один – два раза в месяц. Чаще не получалось – работа, семья. Звонила, правда, часто, но разговоры были короткие. Он не любил долго говорить по телефону.
Метельский кивнул.
– Чем он занимался на пенсии?
– Читал, гулял, смотрел новости. Здоровье подводило – диабет, проблемы с сердцем. Я уговаривала его переехать ко мне, но он отказывался. Говорил, что привык к своей квартирке, что не хочет никому быть помехой.
– С кем он общался?
– Ни с кем особо. Соседи здоровались, но близко не дружил. Друзей не было. Всю жизнь проработал инженером, а после выхода на пенсию замкнулся.
– Где именно он работал?
– Сначала на местном заводе, потом завод закрылся, и он перешел на кондитерскую фабрику.
Метельский выпрямился.
– На фабрику? Кем?
– Технологом. Он отвечал за производственный процесс, за рецептуры. Проработал там долго, лет пятнадцать, наверное. С начала девяностых и до выхода на пенсию в две тысячи пятом.
– Он рассказывал что-то про фабрику? Про людей, с которыми работал?
Ольга поджала губы.
– Немного. Говорил, что директор был жулик, воровал, рабочих обманывал. Отец даже хотел уволиться, но работы другой не было. Терпел.
– Директора как звали?
– Не помню. Отец упоминал, но я не запомнила. Это было давно.
– Он называл имена коллег?
– Нет. Или называл, но я не обращала внимания. Мне тогда было не до этого – я институт заканчивала, потом замуж вышла, переехала. С отцом общались мало.
Метельский записал.
– Фамилию Кравцов вы слышали? Виктор Степанович Кравцов, снабженец, какое-то время исполнял обязанности директора.
Ольга нахмурилась, пытаясь вспомнить.
– Кравцов… это же тот, кого недавно убили? Нет, не припомню, чтобы отец когда-то говорил о нем…
– Да, это первая жертва. Убит за три дня до вашего отца. Тоже пенсионер, жил в Заречье. Работал на той же кондитерской фабрике в девяностые годы.
Ольга побледнела.
– То есть… их обоих убили… И оба работали на фабрике?
– Да.
Она молчала, переваривая информацию. Потом медленно покачала головой.
– Я не знала этого Кравцова. Отец его не упоминал. Или упоминал, но я не помню. Мы редко говорили о его работе.
– Вспомните, пожалуйста, может быть, отец рассказывал о каких-то конфликтах на фабрике? Ссорах, увольнениях, неприятных ситуациях?
Ольга задумалась, глядя в окно.
– Был один случай… – начала она неуверенно. – Отец как-то говорил, что на фабрике произошло несчастье. Кто-то погиб или пострадал, точно не помню. Он был очень расстроен тогда, несколько дней ходил мрачный, сам не свой… Но подробностей не рассказывал. Это было давно, в середине девяностых, кажется.
Метельский наклонился вперед.
– Несчастный случай? На производстве?
– Да, что-то такое… Но я не знаю деталей. Я тогда в институте училась, жила в общежитии, приезжала редко.
– Отец не говорил, что именно случилось? Кто пострадал?
– Нет. Он вообще неохотно говорил о работе. Только один раз обмолвился, что это была трагедия, что виноваты были руководство и халатность. И все.
Метельский сделал пометку крупными буквами: НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ НА ФАБРИКЕ. 1994-1996?
– Ольга Георгиевна, это может быть важно. Попробуйте вспомнить хоть какие-то детали. Год, обстоятельства, имена.
Она беспомощно развела руками.
– Я не помню. Прошло столько лет… Может, если я поищу дома старые письма отца или его записи… Он иногда что-то записывал в блокнот.
– Пожалуйста, поищите. Если найдете что-то – сразу звоните. – Метельский протянул ей визитку.
Ольга взяла ее, кивнула.
– Хорошо. Я постараюсь.
После ухода Ольги Метельский сидел за столом, просматривая записи. Два человека. Оба работали на кондитерской фабрике в девяностые годы. Оба убиты с разницей в три дня. Оба убиты жестоко, с применением ножа. Оба получили посылки с зефиром перед смертью.
Совпадение? Нет. Это связь.
Он взял чистый лист бумаги, начертил две колонки:
__________________
КРАВЦОВ Виктор Степанович
73 года
Кондитерская фабрика
Зам. директора по снабжению
Работал на фабрике: 1990-2005
Убит 06 февраля
Зефир во рту
12 ударов ножом
___________________
МОРОЗОВ Георгий Мефодьевич
71 год
Кондитерская фабрика
Зам. директора по производству
Работал на фабрике: 1990-2005
Убит 09 февраля
Зефир во рту
12 ударов ножом
____________________
Он обвел слова «кондитерская фабрика» жирной линией.
Это точка пересечения. Это то, что их связывает.
Но что именно? Почему их убивают спустя много времени после того, как фабрика закрылась? Что произошло там, в девяностые годы?
Несчастный случай…
Метельский взял телефон, набрал номер Зуева.
– Анатолий Викторович, мне нужна вся информация по зареченской кондитерской фабрике. Документы, списки сотрудников, архивы. Особенно интересуют несчастные случаи на производстве в середине девяностых.
– Несчастные случаи? – переспросил Зуев. – Откуда инфа?
– Дочь Морозова упомянула. Отец говорил ей, что на фабрике была трагедия. Нужно проверить.
– Понял. Попробую найти. Но архивы той фабрики… Там же все разворовано было после банкротства. Документы могли вообще не сохраниться.
– Попробуйте. Может, в прокуратуре или в трудовой инспекции что-то осталось. Или в местной газете писали.
– Ладно, займусь. Что-то еще?
– Да. Нужен список всех сотрудников, кто работал на фабрике в девяностые годы. Особенно руководство – директор, начальники цехов, бухгалтеры. И адреса, если найдете.
– Это сложнее. Но постараюсь.
– Спасибо.
Метельский положил трубку, снова посмотрел на свои записи.
Кондитерская фабрика. Там ключ. Там началась эта история.
За двадцать лет работы в уголовном розыске он научился доверять своей интуиции. Она никогда не подводила – это было что-то вроде внутреннего компаса, который безошибочно указывал направление, когда логика заходила в тупик. Сейчас этот компас настойчиво тянул его туда, на старую фабрику.
Олег чувствовал – нет, знал – что разгадка спрятана именно там. В покрытых пылью цехах, в забытых документах, в памяти тех, кто работал на производстве тридцать лет назад. Что-то случилось тогда. Что-то настолько страшное, что кто-то три десятилетия копил ненависть, чтобы в один момент выплеснуть ее с чудовищной жестокостью.
Зефир… 12 ударов ножом… Пожилые люди, которых объединяло только одно – давно забытое место работы.
Нет, это не совпадение. Это послание. Месть. Справедливость в извращенном понимании убийцы.
Метельский поднялся, надел куртку. Интуиция говорила ему еще одно: времени мало. Очень мало.
– Куда? – спросил Зуев, входя в кабинет с папкой в руках.
– На фабрику. Хочу посмотреть своими глазами.
– Сейчас? Там же руины, все разбито.
– Именно поэтому. Иногда руины говорят больше, чем люди.
Зуев усмехнулся.
– Философ… Ладно, поехали. Я с вами. Одному туда лучше не ходить – бомжи облюбовали место, могут и наехать.
Кондитерская фабрика стояла на окраине Заречья, за железнодорожным переездом. Трехэтажное кирпичное здание, облупившееся, с выбитыми окнами и ржавыми воротами. Рядом виднелись трубы котельной, покосившийся забор и заросли бурьяна, укрытые снегом. Зуев припарковал машину у ворот, и они вышли. Ветер с поля хлестал в лицо, бросая колючие снежинки.