Монеты 1985 года

Монеты 1985 года.

От автора.

Все совпадения точно не случайны, по крайней мере в этой повести, и если кто-то вдруг узнает себя, либо кого-то знакомого, надеюсь, не будет судить меня слишком строго.

Эта повесть вобрала в себя истории и события моего детства, хотя вымысла в ней, бесспорно, больше, писалась до середины спонтанно, без конечной идеи и плана и, перечитывая ее через несколько лет после написания, я с благодарностью вспоминаю тех, кто помог мне создать, то, что в итоге получилось.

Новосибирск, 1985

Стройка вдоль улицы Нарымской кипела уже второй год, на радость пацанам Линейного жилмассива. Не сказать, что заняться во дворах им было нечем – были там и качели, и горки, а возле одного из домов стараниями председателя поставили еще и самокрут – карусель, которая приводилась в движение ногами катающихся, разбежались и поехали. Возле школы была большая горка, и кататься с нее на санках было просто милое дело, местами делались трамплины, но даже без них так весело было разогнаться с самого верха и переехать через футбольное поле.

Но стройка – дело другое. В советское время сознательность граждан была на высоте, поэтому вечером и в выходные, когда строители не работали, ее никто не сторожил, ворота не закрывались, да и забор был больше для вида. Для мальчишек, выросших на фильмах про Великую Отечественную и трех мушкетеров, не было места интереснее: там можно было играть в войну, в прятки, там всегда был гудрон, который советские пацаны за неимением денег на жвачку в магазине использовали как жевательную резинку, а еще там было и весело, и страшно смотреть с крыши на землю, которая была так далеко…

Мише было холодно. Весеннее солнце давно зашло, а ночью температура уходила в минус. На стройке было тихо, только капала где-то вода. Миша уже понимал, что придется ждать, когда утром строители придут на работу. Они играли в прятки, он спрятался в помещении без окон, которое использовалось как кладовка, услышал, что с грохотом захлопнулась железная дверь, а через какое-то время осознал два момента: его никто не ищет и он заперт снаружи. Он яростно колотил в железную дверь и звал на помощь, пока не отбил руки и ноги и не сорвал голос. Потом нашел несколько картонок и постелил их на пол, чтобы не сидеть на бетоне. Он почти не чувствовал околевших конечностей и, впадая в состояние между сном и явью, вспомнил Любовь Васильевну – учительницу по литературе в школе, одну из немногих, кто не считал его уродом и умственно отсталым…

Новосибирск, 2015

Из похмельной прострации вывел толчок в спину на выходе из метро. Злую шутку сыграла пендельтюр – дверь, которая встречается в метро и ковбойских барах и распахивается в обе стороны. Оглянувшись, я мысленно погрозил ей кулаком, затем подумал, что пендель мне сейчас точно к месту, и бодренько, ну, по крайней мере, мне так казалось, пошел в сторону офиса. Природа наградила меня полезным свойством – после злоупотребления зеленым змием меня абсолютно не тянуло ни поваляться, ни подлечиться, обычно я выползал на улицу и искал себе занятие, что в рабочий день достаточно несложно, и уже к обеду чувствовал себя вполне сносно.

Осень радовала любимой погодой – пасмурно и сухо, немного прохладно, но в состоянии абстинентного синдрома это было даже неплохо, а вот то, что я все-таки закурил, было ошибкой, пусть и не фатальной. Снова почувствовав легкое головокружение, я выбросил сигарету и заполз в здание, где находился офис нашей небольшой компании.

Центральное отопление, безусловно, благо, да вот беда – отключается оно централизованно, как правило, когда в квартирах уже дышать нечем, и так же централизованно включается, как правило, когда дома зуб на зуб не попадает. А поскольку административные здания подключают к теплу в последнюю очередь, в офисе буквально пар шел изо рта. Первым делом включил ветродуйку – воздух жжет, зараза, зато достаточно быстро прогревает все вокруг, потом кофеварку и ноутбук. И тут, мощным запилом из “Money for Nothing” от “Dire Straits”, зазвонил телефон. Кому что надо? Незнакомый федеральный номер продолжал настойчиво взрывать мозг гитарными рифами, и чтобы избавиться от этой пытки, пришлось взять трубку.

– Алло?

– Доброе утро! Дмитрий Валерьевич?

– Это он!

– Следственный комитет по Сибирскому федеральному округу, следователь Слепцова…

Новосибирск, 1981

Миша торопился в школу. Для второклассника он неплохо дружил со временем и с утра все приготовил: разложил на кровати школьную форму, собрал ранец с катафотами, все уроки сделал накануне вечером. А потом понял, что до выхода из дома еще больше часа, взял в руки книжку про Тома Сойера и зачитался. Оценив громким смехом идею с покраской забора, он взглянул на настенные часы и подскочил в удобном кресле, в котором папа по вечерам смотрел телевизор, – он уже полчаса как должен был выйти из дома. Споткнувшись, поскольку запутался в брюках, он наскоро оделся и выбежал из квартиры.

Как назло, лифт полз до его девятого этажа с самого первого, кое-как. Напомнив себе, что уже просчитывал, что пешком быстрее не будет, он дождался, когда двери лифта откроются, запрыгнул в кабину и нажал кнопку с цифрой «1».

Выбежав из подъезда, он как раз успел на зеленый сигнал светофора, а перейдя дорогу, в последний момент вскочил на подножку 34-го автобуса, который шел почти до самой школы. Дело в том, что Мишина мама работала учителем. И, как это часто бывает у учительских детей, Миша не пошел в школу, которая была рядом с домом, во дворах, а учился в школе, где работала его мама. В принципе, ехать было недалеко, выйти нужно было всего через три остановки. Вежливо спросив у кондуктора, продавшего ему билет, сколько времени, Миша с радостью понял, что имеет все шансы успеть, надо только быстро добежать от остановки до школы. Автобус тем временем забрался на горку перед пересечением с улицей Дуси Ковальчук, свернул направо по стрелке и затормозил на остановке.

Выскочив из задних дверей желтого «Икаруса» с гармошкой посередине, Миша быстро обогнул его сзади, посмотрел налево к светофору и, убедившись, что оттуда никто не едет, рванул к середине дороги, но тут его подбросило в воздух, он очень удивился, увидев перед собой свои вытянутые ноги, больно на что-то упал, скатился набок, снова упал, ударился головой, в глазах появились танцующие искры, а затем на Мишу опустилась темнота…

Новосибирск, 2015

Звонок из Следственного комитета меня разве что удивил. Таков удел современного бизнесмена – общение с разного рода фискальными органами входит в привычку, и если рядового гражданина страх берет перед подобного рода организациями, то я скорее спокойно понимал, что если где-то и могу в себе сомневаться, это точно не уровень Следственного комитета по федеральному округу. Но было любопытно – с чего вдруг такое внимание к моей скромной персоне?

Как это принято в последние годы, дама из следственного комитета вежливо попросила подойти в удобное для меня время, но намекнула, что лучше бы это удобное время было ближайшее. Я пообещал явиться в течение часа, а затем задумался – машина осталась возле дома, да и не настолько хорошо я себя чувствовал после вчерашнего, чтобы сесть за руль, и вдруг до меня дошло – трамвай от нашего офиса ходит прямо до Следственного комитета на Серебрениковской! Если для кого-то общественный транспорт – повседневная рутина, то для автомобилиста с почти двадцатилетним стажем скорее приключение, я иногда еще устраивал себе экскурсии в метро, но на трамвае уже тысячу лет не ездил. Эта идея меня вдохновила, и уже через несколько минут я, закрыв офис, подошел к остановке и сел в трамвай № 13.

С детства все изменилось: и сам трамвай был поновее, и атмосфера внутри была несколько иная, радовала возможность присесть у окошка. Весело стуча колесами по рельсам, трамвай уносил меня по прямой в сторону Оперного театра, и на секунду под этот перестук я поймал ностальгию по восьмидесятым…

Новосибирск, 1981

Миша очнулся от того, что очень болела голова, а еще что-то капало ему на лицо. Открыв глаза, он увидел сквозь слезящуюся пелену знакомый силуэт.

– Мама! – хотел сказать Миша, но почему-то первый звук застрял у него на губах, повторившись несколько раз, прежде чем ему удалось произнести слово до конца.

Тут он услышал, как мама заплакала, и понял, что это ее слезы капают ему на лицо. Мама плакала и бессвязно повторяла: «Сынок! Сынок! Живой!»

Мише было очень жаль, что мама так сильно расстроилась, он хотел объяснить ей, что посмотрел, выбегая из-за автобуса, не едет ли кто-нибудь, и дорога слева была пустой, но говорить не получалось. Миша не понимал, почему так происходит, он попытался улыбнуться маме и снова растворился в темноте…

Миша не мог предположить, что подгоняемый пассажирами таксист рванет по встречной, чтобы успеть на зеленый на повороте в сторону цирка, ровно в тот момент, когда, убедившись, что слева никто не едет, из-за автобуса выскочил ребенок. Таксист сбил его, каким-то чудом успев затормозить, чтобы не переехать колесами. Падая с капота желтой «Волги» с шашечками, Миша сильно ударился головой. На его удачу мимо проезжала «Скорая помощь», и мальчика с тяжелой черепно-мозговой травмой и большой кровопотерей под вой сирен с мигалками повезли в горбольницу. Четыре часа врачи боролись за его угасающую жизнь и буквально вернули с того света, но в сознание он пришел только на третий день. Прогнозы были неутешительными…

Новосибирск, 2015

Выйдя из трамвая возле Оперного театра, я бодро дошагал мимо Первой поликлиники до здания Следственного комитета, взошел на знакомое по разным перипетиям крыльцо и набрал номер дамы, внесшей интригу в пасмурное утро.

Дама материализовалась возле проходной очень скоро, брюнетка бальзаковского возраста цепко оглядела ожидающих на диванчике посетителей и безошибочно посмотрела на меня. Я улыбнулся, подошел к ней, подал паспорт суровому парню в погонах, который фиксировал в журнале всех приходящих и уходящих. Забрав паспорт и пропуск, я со своей сопровождающей отправился на прогулку по лабиринтам здания. То поднимаясь, то спускаясь, миновав переход, мы, наконец, пришли в небольшой кабинет на четвертом этаже.

Достаточно уютная обстановка меня не обманула – тот самый случай, когда стелют мягко, да жестко все может обернуться в долю секунды. Дама бальзаковского возраста что-то написала в телефоне, затем, сославшись на то, что нужно закончить кое-какие формальности, попросила пару минут подождать. Я кивнул и открыл в телефоне «Квази» Лукьяненко, чтобы скрасить ожидание и отвлечься.

Через «пару минут», обернувшихся добрым десятком, дверь распахнулась и в кабинет энергично зашла яркая женщина, сразу показавшаяся мне знакомой.

– Доброе утро, Дмитрий! Вы меня не помните? – спросила она с улыбкой.

Новосибирск, 1981

Через пару недель Миша совсем привык к тому, что он начал заикаться, и даже научился говорить достаточно бегло, превозмогая первый звук, который так и норовил застрять на губах. Он уже вовсю гулял по больничным коридорам, повязка на голове, очень смутившая его, когда он первый раз после того, как попал в больницу, посмотрел в зеркало, уже не вызывала никаких эмоций, за окном стояла золотая осень, и было очень красиво.

Ему разрешили читать, а потом к нему пришла мамина подруга – учительница литературы из той же школы, по имени Любовь Васильевна. С ее появлением в палате как будто стало светлее, Миша почувствовал, глядя на ее улыбку, что ему тепло, как на солнышке. Любовь Васильевна принесла «Три мушкетера» Дюма и сказала, что ему пора познакомиться с невероятными приключениями благородных и отважных героев этого великого романа.

Самые лучшие дни у Миши были, когда по отделению дежурила Таня – хрупкая милая девушка, с ней перевязки проходили весело и абсолютно безболезненно, Миша все просил дать ему зеркало, чтобы посмотреть на себя без повязки на голове, но Таня говорила, что еще рано, когда будет можно, она сама ему покажет. Из разговоров в отделении Миша узнал, почему в Танины смены на столе дежурной медсестры всегда стояли цветы. Как-то зимой в нейрохирургию привезли по скорой сильно избитого парня с раскроенной головой и многочисленными переломами. Врачи перспектив не видели – он был очень слаб, но Таня с этим не смирилась. Не уходя домой после своих смен, день за днем она терпеливо выхаживала безнадежного пациента, пока не произошло, по словам врачей, настоящее чудо – он не только пришел в себя, но и смог вернуться к полноценной жизни. С тех пор букеты цветов появлялись в отделении каждое Танино дежурство. Миша решил, что когда-нибудь напишет об этом книгу.

Если бы время от времени его не мучили приступы острой головной боли с непонятными видениями, все было бы просто прекрасно…

Новосибирск, 2015

Моя мама всю жизнь проработала учительницей и сейчас была директором школы, где трудилась все годы с окончания института. Говорят, что у классного руководителя первый выпуск – как первая любовь. У мамы так и вышло, дети из ее первого выпуска давно сами стали родителями, но до сих пор часто приходили к ней в школу, то вместе, то порознь. Как-то так получилось, что в том выпуске почти все, и мальчики и девочки, пошли в юриспруденцию, оказавшись впоследствии по разные стороны баррикад – кто в прокуратуре, кто в милиции, кто в суде, а кто в адвокатуре.

На меня с улыбкой смотрела Ольга Холодова – она свою карьеру делала в милиции, и, как я краем уха слышал, весьма успешно. Я улыбнулся в ответ и сказал:

– Привет, Ольга!

Дама бальзаковского возраста посмотрела на меня со смесью подозрения и восхищения, я сначала не понял почему, дошло потом.

– Привет, Дима! – ответила Ольга. – Как мама?

– Все воюет, – улыбнулся я.

– Молодец! Столько лет посвящать себя школе – это подвиг!

– Да и любит она свою работу… – заметил я философски.

После недолгой паузы Ольга спросила:

– Наверное, интересно, зачем тебя пригласили?

– Да, безусловно! – ответил я.

Ольга посмотрела на даму бальзаковского возраста, и та вытащила из папки фотографию, которую передала мне. Взглянув на нее, я не мог не улыбнуться – пятеро мальчишек из моего двора, с которыми я ежедневно гулял, стоят у деревянной резной горки на фоне елки, каким-то чудом засунутой в середину карусели-самокрута. Той зимой девчонке из нашего двора Инге родители подарили фотоаппарат, и она превратилась в настоящего фоторепортера: щелкала все вокруг, периодически портила пленки слишком горячим проявителем, ночами просиживала с фотоувеличителем и раздавала фотографии всем, кто был на них снят.

– Детство мое золотое, – улыбнулся я.

– А вот с этого места поподробнее, – сказала Ольга, присев на стул рядом со мной, и голос ее неуловимым образом изменился, став властным и жестким…

Новосибирск, 1981

– Ну вот, Миша, теперь можно посмотреть в зеркало! – проговорила, почти пропела Таня, поднося круглое небольшое зеркало с пластмассовым ободком к Мишиному лицу.

Взглянув в зеркало, Миша вздрогнул – часть лба была как будто продавлена ближе к правому краю, кожа рядом с впадиной расчерчена красными рубцами и стянута, отчего лицо превратилось в злобную маску.

– Мишенька, – обняла его Таня, – счастье, что ты жив остался, постепенно разгладится, волосы отрастишь и красавчиком будешь!

– Ладно, – едва выговорил Миша, – давай повязку надевать.

– Все, Миша, повязка тебе уже не нужна, – ответила Таня.

С мыслью, что придется выйти из перевязочной в таком виде, смириться было сложно, Миша покраснел, тяжело задышал. Таня обняла его и стала гладить по голове, потом попыталась поднять со стула, но в этот момент в глазах у мальчика потемнело, голову пронзила страшная боль, и он потерял сознание, повиснув на руках у медсестры.

Он пришел в себя, когда на улице было уже темно. Возле кровати сидела мама и держала его за руку.

– Привет! – сказал Миша.

– Сынок! – улыбнулась мама. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – кивнул Миша, прислушавшись к ощущениям. – Мама, принеси мне шапку какую-нибудь.

– Шапку? – удивилась мама. – Зачем?

– Я без шапки из палаты не выйду! – закричал Миша, у него снова потемнело в глазах, и он опять провалился в темноту, где его окружали страшные тени, они были совсем рядом и что-то, бубня, нашептывали, но он никак не мог разобрать, что…

Новосибирск, 2015

Я начал рассказывать про свое детство, до двенадцати лет проведенное на улице Линейной, но скоро понял, что не этого от меня ждут. И тогда прямо спросил:

– Может быть, вы мне вопросы позадаете? А то у меня ощущение, что ничего полезного я не рассказал…

Холодова и дама бальзаковского возраста переглянулись, затем Ольга едва заметно кивнула.

– Скажите, – спросила дама, – были ли у Вас конфликты с кем-либо из людей на этой фотографии?

– Нет, наверное… – ответил я. Даже если и случалось какое-то недопонимание, время все стерло, оставив только воспоминания о детстве, которое я всегда считал счастливым и безоблачным.

– С кем-то из них поддерживаете отношения? – продолжила допрос следователь Слепцова.

– Нет, в 1988 году мы переехали на Плехановский жилмассив, а школы у меня с этими ребятами изначально были разные, и как-то так получилось, что встретиться ни с кем из них так и не удалось…

– То есть не такая уж крепкая дружба у вас была?

– Получается, что так, но, скорее, просто, когда мы перестали жить в одном дворе, исчезло то, что нас объединяло, вроде игры в хоккей или прогулок по окрестностям.

– А почему Вы учились в другой школе?

– Я учился в школе, где работала моя мама. Поскольку от дома это было не очень далеко – через овраг меньше десяти минут ходьбы, родители решили, что так будет лучше.

Холодова снова едва заметно кивнула Слепцовой.

– Вы говорите, что переехали в 1988 году, а можете сказать, что вам особенно запомнилось в 1985?

Я задумался. В 1985 году мне было девять лет. Третий класс. Память не выдавала ничего, что можно было бы охарактеризовать как особенно запомнившееся, поэтому я отрицательно помотал головой.

– Что Вы делали в ночь с 19 на 20 сентября?

– Что, простите?! – вопрос слегка выбил меня из колеи. – В 1985 году?

– Нет, в 2015, – сказала Слепцова, и они обе пристально на меня посмотрели.

Стало очень неуютно, причем сразу по двум причинам. Во-первых, взгляд у этих милых дам был больше похож на рентгеновский луч. Во-вторых, мысленно открутив календарь на несколько недель назад, я понял, что это та самая ночь с субботы на воскресенье, про которую рассказывать надо было очень осторожно, – не самая простая ночь выдалась в моей жизни.

– Не помню… – неуверенно сказал я, – надо подумать, повспоминать…

«Милые» дамы снова переглянулись, после чего Холодова сказала:

– Что же, мы предоставим Вам возможность подумать и повспоминать. С настоящего момента Вы задержаны на 72 часа до выяснения личности.

«Вот это поворот!» – подумал я, а вслух спросил:

– На ИВС повезете?

– Откуда такая осведомленность о том, куда увозят задержанных? – спросила Холодова.

– На основе вполне подтвержденных слухов, – ответил я.

– Вы не проверяли, факс из Москвы не пришел? – спросила Холодова Слепцову.

Та сначала слегка удивилась, но, молниеносно спрятав свое удивление, встала и сказала:

– Нет, сейчас проверю у секретаря, а потом, наверное, быстро перекушу в столовой.

Холодова кивнула и, когда за Слепцовой закрылась дверь, сказала:

– Дим, все очень серьезно. Мне слабо верится, что ты в чем-то замешан, но у нас дело о пропаже человека, которое контролирует аппарат Государственной Думы, поэтому давай так – на ИВС тебя не повезут, у нас и здесь есть апартаменты, в которых думается и вспоминается быстрее. Как будешь готов – постучишь в дверь и попросишь дежурного связаться со мной. И было бы очень хорошо, если бы ты вспомнил в мельчайших подробностях ночь с субботы на воскресенье 20 сентября, а еще лучше, если эти подробности будут подкреплены свидетельскими показаниями. И про 1985 год повспоминай – вдруг что-то в памяти всплывет?

– Я так понимаю, отказаться не получится? – я попробовал пошутить, но как-то очень блекло получилось.

– Нет, – сказала Холодова и, протянув руку, потребовала: – Паспорт, телефон!

Новосибирск, 1981

К Мишиной шапке в больнице привыкли быстро, хоть и не без Таниного внушения, вопросов ему никто не задавал, и уже через пару дней он чувствовал себя в коридорах отделения нейрохирургии абсолютно спокойно и комфортно. Через неделю после того, как с него окончательно сняли повязку, Мишу выписали, и за ним приехал папа на «Волге» с водителем. Мама, отпросившись с работы, приготовила его любимую шарлотку. Миша с удовольствием прошелся по комнате, которая после отъезда старшего брата в мореходное училище во Владивостоке стала его безраздельным владением, провел рукой по любимым книгам, стоящим на отдельной полке, как бы здороваясь с их героями, затем взгляд упал на стопку учебников и тетрадок на письменном столе, и он вдруг осознал, что надо будет пойти в школу, а как туда идти? В шапке – засмеют и всякие вопросы задавать будут, без шапки – еще хуже… Настроение, поднявшееся было от возвращения домой, сразу упало, Миша сел на край кровати и уставился в одну точку.

Дверь в комнату тихонько открылась, мама зашла и присела рядом, обняла Мишу, погладила по голове и спросила:

– Ты чего притих, сынок?

– Мам, как я в школу пойду?

– Ты не пойдешь, – спокойно сказала она, – я договорилась, учителя будут приходить к нам домой, по крайней мере, до Нового года, а там посмотрим – волосы отрастут, рубцы разгладятся, да и несколько месяцев пройдет…

Миша с радостью посмотрел на маму и просветлел лицом. Потом он ел нереально вкусную шарлотку, смотрел с папой телевизор, а когда лег спать, очень быстро уснул. Этой ночью бубнящие тени его не тревожили…

Новосибирск, 2015

«Апартаменты для раздумий» оказались небольшой комнатой в подвале, без окон и с массивной сейфовой дверью. К моей радости, там было достаточно тепло и кроме табурета и стола имелось подобие кушетки с дерматиновым покрытием. Я свернул куртку и, положив ее под голову, растянулся на кушетке. Полежал какое-то время, глядя в потолок, и захотелось курить, благо «добрый дядя», который меня сюда привел, сразу сказал, что можно.

Сизый дым поплыл под потолком, голова привычно слегка закружилась, и я попробовал перенестись в 1985 год. Есть у моей памяти слегка дурацкая, но в чем-то полезная особенность: если ясно вспомнить какое-то событие, произошедшее много лет назад, сами собой вспоминаются и другие, с ним связанные, причем в четких подробностях. Что же было в 1985 году? Арифметически высчитав, что тогда мне было девять лет и учился я третьем классе, я вдруг ярко увидел пионерские галстуки. В Стране Советов в пионеры принимали как раз в третьем классе, самых лучших на 7 ноября, дальше по каким-нибудь праздникам, а ко Дню пионерии в мае уже всех оставшихся. Мне повязали галстук перед 23 февраля – это было волнующе, помню, отец подарил по этому поводу интересную игру, подобие нынешнего планшета с набором карточек по правилам дорожного движения, три кнопки на три варианта ответа, выбрал правильный – загорался зеленый, один из двух неправильных – красный. Меня тогда поразил и одновременно разочаровал Миша – сын маминой подруги, с которой она работала в школе. Он пришел ко мне в гости и сходу вычислил, что по прорезям в карточках можно понять правильный вариант ответа. Я был восхищен его смекалкой, но игра тут же потеряла смысл – ответ-то известен заранее… В конце года меня назначили председателем совета отряда. Было немного неожиданно и очень приятно, но счастье продлилось недолго: в однодневном походе я на спор залез в реку, из-за этой моей выходки поход резко прервали, и на следующий день отряд передумал и выбрал себе более надежного председателя, – а ведь мог бы, блин, сделать карьеру в Пионерии!

А вот из событий во дворах по улице Линейной ничего особенного никак не вспоминалось, все было как обычно – катание на санках, хоккей, игры на стройке дома вдоль улицы Нарымской…

Воспоминания детства, из которых ничего полезного выхватить пока не удавалось, вернули меня в состояние легкой ностальгии, возникшее в трамвае по пути в Следственный комитет, и незаметно для себя я задремал…

Новосибирск, 1981

Миша совсем повеселел: у него теперь было очень много времени, и он с удовольствием посвящал его любимому занятию – читал книги. Настоящим праздником были уроки на дому Любови Васильевны, все задания по литературе Миша делал сразу после ее ухода, и большую часть времени они обсуждали разные произведения и их удивительные миры.

Как-то раз в гости пришла Наталья Ивановна – учительница математики – и привела с собой сына Диму. Он был младше Миши, только собирался пойти в первый класс, но тоже очень любил читать, а еще он абсолютно не обращал внимания на Мишины шрамы. Миша подумал, что, возможно, это потому, что он плохо видит – у Димы были большие очки с толстыми линзами, они запотели, когда он зашел с холодной улицы. Как бы там ни было, Миша был рад пообщаться с кем-нибудь из детей, тем более, что Дима с восторгом слушал Мишины рассказы о книгах и уже сам читал некоторые из них.

Димина мама принесла какое-то чудодейственное средство под названием «мумие», пахло оно не очень, но всего через неделю после того как Мише начали делать на ночь компрессы с этой коричневой мазью, рубцы на лбу побледнели и стали почти незаметны. Разглядывая себя в зеркале, Миша с радостью отмечал, что непослушные рыжие волосы отрастают, и скоро, вполне вероятно, можно будет пойти в школу – все-таки он скучал по суматохе переменок, звонкам и даже урокам.

Заметив, что Мише интересно с Димой, мама попросила Димину маму иногда приводить его в гости. Как-то в очередной раз Дима пришел с санками и предложил пойти на улицу покататься. Миша слегка задумался, но потом понял, что на улице холодно и его шапка никого не удивит. Дима сказал, что рядом с его домом есть хорошая горка, они пробежали через Нарымский сквер, по очереди разбегаясь и прыгая на санки, чтобы прокатиться на животе, затем прошли через частный сектор и тоннель под железной дорогой, и Миша издалека увидел горку. Она впечатляла своей высотой и шириной, и мальчики долго соревновались, кто дальше проедет по футбольному полю, разогнавшись с самого верха. Лучше получалось у Миши – он был взрослее и тяжелее, но Диму это совершенно не расстраивало, он искренне радовался, когда Мише удавалось уезжать все дальше и дальше.

После прогулки Дима позвал Мишу к себе в гости, и тот с радостью согласился, а потом пришла Димина мама, и они вместе проводили Мишу до дома. Развешав мокрую от снега одежду, Миша подошел к зеркалу, увидел в нем свою улыбку и подумал, что так весело он, пожалуй, еще никогда не гулял…

Москва, 2015

Депутат Государственной Думы от Новосибирской области Сергей Сергеевич Панин лежал, слушая просыпающийся за окном город. Форточка была открыта, и в спальне было ощутимо свежо, но он не чувствовал холода. Где-то в соседней квартире заплакал младенец. «Маленькие детки – маленькие бедки», – подумалось ему, и тревога вместе со страхом накатили с прежней силой. Андрей пропал из своей квартиры в Новосибирске почти две недели назад, и, несмотря на то что были задействованы все связи и даже сверх того, до сих пор никакого результата – никто ничего не видел, не слышал, не знает. Еще и эта странная фотография с монетами. Маньяк? Чье-то прошлое вернулось с требованием оплатить по счетам? Чье – его или сына?

Сергею Сергеевичу, как и многим активно прожившим девяностые, было что скрывать и что вспоминать категорически не хотелось, но, в целом, вряд ли кто-то пострадал настолько, чтобы пытаться достать его таким жутким и опасным способом, хотя, может быть, он чего-то уже не помнит?

Что до Андрея, жизнь сына всегда шла немного в стороне, пропадая на работе с утра до ночи, он вмешивался, лишь когда ситуация выходила из-под контроля, это бывало достаточно редко, зато очень серьезно. Сын получал хорошие отметки в школе и институте, имел достаточно успешный бизнес, организованный не без протекции Сергея Сергеевича, при этом все же был самостоятельным, и внешне все выглядело прекрасно. Вот только до сих пор перед глазами Панина стояла первая жена Андрея, таявшая день ото дня и погибшая при загадочных обстоятельствах…

Утренние раздумья Сергея Сергеевича прервал звонок мобильного телефона. Того, номер которого знали очень немногие. Увидев на определителе имя личного адвоката, Панин ожил, снял трубку и произнес:

– Слушаю!

– Доброе утро, Сергей Сергеевич! Звонила Холодова из Следственного комитета в Новосибирске.

– Ну?! – нетерпеливо выпалил Панин.

– Вчера вечером не вернулся домой второй парень с детской фотографии. Машину нашли ночью на подземной парковке крупного торгового центра. Машина открыта, на водительском кресле та же самая фотография и монеты…

Новосибирск, 2015

Я по-настоящему уснул – разбудил лязг замка и грохот открывающейся двери. Все тот же «добрый дядя» неторопливо зашел в «апартаменты» и поставил на стол поднос. Однако! Забота практически тронула: гречка с мясом, кусок хлеба и компот – прямо идеальный обед для человека, которому необходимо что-то вспомнить и подумать, как именно это рассказать. «Добрый дядя» изрек, что Холодова срочно куда-то уехала, как вернется, спустится ко мне. Выбора у меня особо не было, пожав плечами и поблагодарив, я сел на табурет возле стола и приступил к трапезе.

«Добрый дядя» ушел, оставив меня в тишине. Покончив с обедом, я потянулся, с удовольствием закурил и стал вспоминать ту самую ночь с субботы на воскресенье 20 сентября.

Люди приходят в нашу жизнь разными путями, кто-то ненадолго, кто-то раз и навсегда, а кто-то вроде и не рядом, но постоянно в ней присутствует. Когда-то, в начальной школе, мой одноклассник Андрей неудачно прыгнул в пруд на даче и сильно ударился в воде о трубу, которую сверху не было видно. Как итог год он провел дома в корсете, но благодаря нашим учителям, взявшим его на домашнее обучение, от класса не отстал, а я в тот год с ним крепко подружился, часто забегая в гости. В четвертом классе он вернулся в школу, и так получилось, что мы постоянно были вместе: сидели за одной партой, ездили в «Орленок», осваивали первые гитарные аккорды. После школы жизнь развела нас по разным институтам, Андрей поступил в тот, который когда-то назывался НЭТИ, а новое название я так и не выучил, я же осваивал иностранные языки в педагогическом, в названии которого изменилась всего одна буква – было НГПИ, стало НГПУ. Видеться мы стали гораздо реже, но, тем не менее, отношения поддерживали, и как-то раз Андрей познакомил меня с Таней – черноглазой красавицей небольшого роста. Они были красивой парой, время от времени мы вместе куда-нибудь выбирались, а потом Андрей попал в жестокую драку на Матвеевке, куда переехали его родители, оставившую шрам через все лицо и «подарившую», как выяснилось впоследствии, опухоль головного мозга. Через два года Андрей угас, потеряв половину веса, Таня на похоронах упала в обморок, я оказался рядом и успел ее подхватить, и, так толком и не приведя в чувство, отвез домой к родителям.

После она стала регулярно звонить, и мы время от времени встречались. Никакой романтики между нами быть не могло, ей нужен был собеседник, понимающий и разделяющий ее утрату, а я был готов ее поддержать, да и складывалось у нас общение, были общие интересы, от книг до музыки и фильмов. В конце концов, мы достаточно крепко подружились, общались практически ежедневно и даже могли появиться на какой-нибудь малознакомой тусовке в виде «типа пара».

Через какое-то время наши встречи стали реже. Таня устроила свою личную жизнь, затем развелась, пару лет прожила в Москве, вернулась, но все это время мы были на связи, поэтому, увидев поздним вечером в субботу на определителе ее номер, я не удивился и даже обрадовался. Мы довольно долго не общались, и, предвкушая неспешный разговор, наполненный дружеским подтруниванием и обсуждением последних новостей, я провел пальцем по экрану, принимая вызов:

– Привет, Хулиганка!

– Дим, мне очень страшно… – услышал я глухой Танин голос в ответ…

Новосибирск, 2015

Ольга Холодова сидела в служебном «Форде», прислонив голову к холодному стеклу. Водитель, работавший с ней уже не один год, терпеливо молчал, понимая, что ей надо собраться с мыслями.

Разные дела прошли через ее руки за пару десятков лет, и по опыту она понимала, что дело сложное и перспективы очень туманные, ко всему, как часто бывает с такими делами, пристальное внимание с самого верха с ежечасными выкриками: «Как? Совсем не удалось продвинуться?!» Смутное интуитивное чувство, что она что-то с самого начала упустила, не давало покоя. В квартире Андрея Панина, сына депутата, который задействовал все возможные рычаги и связи, чтобы придать поискам любимого чада максимальную активность, нашли детскую фотографию – пятеро сорванцов, совсем еще дети, на прогулке во дворе. И сверху четыре монеты по 1 копейке, все образца 1985 года. Что им пытаются сказать? Указать на год? Что было в том году? А теперь второй давно повзрослевший сорванец пропал, и в его пустой открытой машине та же фотография и те же монеты, только теперь их три. По монете на человека? Как «Десять негритят»? Или намек на что-то другое? Одно хорошо – Димка точно ни при чем, он физически не мог ничего сделать, запертый в подвале Следственного комитета. Радости для него в этом было немного, зато теперь даже без подписки о невыезде обойтись можно!

Ольга вспомнила неуклюжего толстого мальчика в очках, каким Дима был в школе, когда девчонки, не сговариваясь, его опекали, понимая, что невольно забирают у него часть материнской заботы, поскольку Димина мама была их классным руководителем, и невольно улыбнулась. Выпрямившись, она посмотрела с заднего сиденья в зеркало заднего вида на водителя, который от этого в долю секунды ожил и спросил:

– Домой?

– В управление, пожалуй, – покачав головой, сказала Ольга, и машина мягко тронулась с места, вливаясь в утренний поток…

Новосибирск, 1982

Новогодние каникулы пролетели на одном дыхании. Каждый день Миша, проснувшись и позавтракав, несся в гости к Диме, они брали санки и шли на Большую горку. Горок возле Диминого дома было две, та, что рядом с гаражами, называлась Маленькая, там катались малыши с родителями, а та, которая простиралась от 33-й школы к футбольному полю, называлась Большая, она была в несколько раз длиннее и круче и имела такую ширину, что могла одновременно подарить радость скоростного спуска неограниченному количеству детей.

Дима познакомил Мишу со своими друзьями – Сережей и Славой. Слава жил в соседней квартире, Сережа – двумя этажами ниже. Они часто собирались вчетвером и либо устраивали катания, либо осваивали обширную территорию рядом с Линейным жилмассивом, иногда забираясь в овраг между улицами Линейной и Дуси Ковальчук. Как-то раз Дима показал Мише короткую дорогу к школе, где работали их мамы, через этот овраг. Миша удивился, что в овраге живут люди, несмотря на то что крыши некоторых домов были ниже дороги, по которой они шли.

Общаясь со сверстниками, Миша окончательно убедился в том, что никто не обращает внимание на его шрамы и следы от травмы. Поначалу он вел себя настороженно, но к концу каникул уже не задумываясь снимал шапку в помещении, и когда мама сказала, что после каникул он пойдет в школу, Миша скорее обрадовался. Он очень скучал по урокам, переменам и всему, что происходило в большом здании, приютившем около тысячи ребят.

Вечером в воскресенье перед первым учебным понедельником третьей четверти Миша с папой сходил в парикмахерскую, где добрая тетя подровняла его непослушные вихры и, не спрашивая, оставила челку так, чтобы она закрывала то, что Миша не хотел всем показывать. Затем они купили очень вкусный торт «Новосибирск», пили чай, и Мише было очень радостно. Он заранее собрал новый ранец, приготовил на утро школьную форму и, поскольку не мог заснуть, решил почитать.

Погрузившись в миры Марка Твена, Миша не заметил, как пробило полночь, потом строчки перед его глазами вдруг закружились, а в ушах снова забубнили тени. Мише показалось, что он наконец расслышал, что они ему постоянно нашептывают, а потом он провалился в густую темноту…

Новосибирск, 2015

Услышав такое от Тани, я резко подскочил и спросил:

– Ты где?

– Сауна в Доме охотника, – ответила Таня. – Можешь приехать? Здесь точно нужен спокойный человек с мозгами.

– Тебе что-то угрожает?

– Нет, но мне очень нужна твоя помощь!

– Еду!

Все бы ничего, да и любимый автомобиль стоял прямо у подъезда, но, как любитель укусов зеленого змия, я достаточно неслабо накатил тем вечером. Сначала была мысль все же сесть за руль, – положа руку на сердце, несколько раз в жизни приходилось ездить за рулем пьяным, но это абсолютно точно никакого удовольствия мне не доставило. Несмотря на остроту момента, я все же решил, что пьяный за рулем – преступник, и, наскоро одевшись, выбежал на Владимировскую ловить машину.

Поймать машину нынче настолько непросто, что просто псих берет. На голосующего на обочине смотрят как на идиота, все привыкли заказывать по телефону, а субботний вечер – время горячее, и ожидание в 40 минут меня категорически не устраивало. Не в силах стоять на месте, я вприпрыжку поскакал через гаражи и овраг, благо было достаточно сухо, выбравшись со стороны площади Трубникова, немного успокоился, отдышался и за каких-то пятнадцать минут оказался возле Дома охотника. Взбежав на крыльцо, набрал Танин номер:

– Я у входа!

– Я тебя встречу…

Новосибирск, 1982

Очнулся Миша в знакомой палате больницы. Судя по освещению, утро только начиналось, рядом с кроватью прямо на стуле спала мама. Миша посмотрел на ее осунувшееся лицо и тихонько позвал:

– Мама, мамочка!

Мама, вздрогнув, выпрямилась на стуле, оживилась, потянулась к нему:

– Сынок! Как ты себя чувствуешь?

Миша неопределенно пожал плечами:

– Нормально… А почему мы не дома?

Мама вздохнула, хотела что-то сказать, но осеклась и взъерошила Мишины волосы:

– Тебе надо поговорить с доктором.

– Зачем? – удивился Миша. – Что-то не так?

– Да, сынок, – сказала мама. – Когда я пришла будить тебя утром, ты был без сознания, я вызвала скорую, и тебя привезли сюда. Позавчера.

– Позавчера? – удивился Миша.

Мама молча кивнула головой. Повисла пауза, в течение которой Миша осмысливал то, что услышал, и он понял, что пора рассказать кому-нибудь о тенях, которые постоянно ему что-то шепчут, и лучше рассказывать это не маме. Понимание это привело его к небывалому спокойствию, он улыбнулся и спросил:

– А когда можно поговорить с доктором?

– Через час будет обход, – сказала мама, посмотрев на часы. – Он придет, и вы поговорите, а пока, может быть, съешь что-нибудь?

Миша встал с кровати и сказал:

– С удовольствием! Сейчас, только умоюсь…

Новосибирск, 2015

Таня выскочила на улицу в куртке и тапочках, в глазах плескалась смесь страха с безумием, что для нее было абсолютно нехарактерно, девушкой она была уравновешенной. Она схватила меня за руку и потащила вовнутрь.

Охранник мазнул по мне равнодушным взглядом, оторвавшись от телевизора, определил как персонажа скорее не тревожного и снова уткнулся в голубой экран. Таня тащила меня за собой с такой силой, что мы почти бежали, как я ни старался ее притормозить. Влетев в один из номеров, Таня резко закрыла дверь и практически рухнула на меня. Откуда-то раздавался женский плач и тихо плескалась вода. Обняв Таню, я какое-то время просто ждал, когда она наконец объяснит, что случилось, но тут раздался грохот разбитой бутылки и мужской голос стал извергать проклятия, щедро сдобренные матом. Услышав это, Таня очнулась и понеслась в соседнюю комнату. Я последовал за ней и увидел знакомых мне Таниных друзей детства – семейную пару Диму и Юлю и Антона. Буйствовал Дима. Таня сходу влепила ему пощечину, схватила за руки и что-то гневно зашептала.

– Всем привет! – поздоровался я. – Что тут у вас стряслось?

– Игорь утонул… – пробормотала Юля и снова стала плакать навзрыд. «Приехали…» – пронеслось у меня в мозгу. Таня отпустила успокоившегося Диму, подошла ко мне и показала в сторону бассейна. Подойдя туда, я увидел лежащее на лавке тело. Проверил пульс и дыхание – без сомнения, это было безвозвратно.

– Откачивать пытались? – спросил я Таню.

– Больше часа, – ответила она. – Мы за столом сидели, заболтались, потом Юля пошла погреться, а как погрелась, подошла к бассейну и заорала. Мы прибежали, а Игорь на дне лежит. Кое-как вытащили, что только ни делали – все без толку…

– Скорую вызывали? Кому-нибудь звонили?

– Только тебе…

– Уже хорошо!..

Новосибирск, 1982

Пока Миша умывался, мама разложила на тумбочке возле кровати настоящий стол. Посмотрев на бутерброды с сыром и колбасой, сладкий плавленый сырок, бутылку кефира и любимую шарлотку, Миша ощутил, что очень проголодался, сел на кровати и стал быстро все уничтожать. Допив кефир, он погладил себя по животу, довольно улыбнулся и сказал:

– Спасибо, мама!

– На здоровье, сынок! – ответила мама с печально-тревожной улыбкой.

Коридоры тем временем ожили монотонным ворчанием санитарок и голосами просыпавшихся пациентов. Вскоре дверь в палату открылась, пропуская доктора со студентами.

– Привет, Михаил! – сказал Вадим Сергеевич, врач Мише уже знакомый. Он был заведующим отделением и участвовал в экстренной операции, когда Миша попал под машину, а потом нередко осматривал его на обходах.

– Здравствуйте! – смущенно улыбнулся Миша, стесняясь студентов, которых Вадим Сергеевич привел с собой.

– Напугал ты нас! – улыбнулся заведующий отделением. – Давай-ка я тебя осмотрю.

Доктор проверил швы, посветил фонариком Мише в глаза, удовлетворенно кивнул и спросил:

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, – пожал плечами Миша.

– А помнишь, как засыпал вечером, перед тем, как тебя сюда привезли?

Миша задумался, оглядел толпу студентов и ответил:

– Помню. А можно с глазу на глаз расскажу?

– Можно, – не задумываясь, ответил Вадим Сергеевич, – через час обход закончу – подходи. Помнишь, где мой кабинет?

– Конечно, – с облегченной улыбкой ответил Миша.

Новосибирск, 2015

Я слегка выдохнул – картина была предельно ясна, Тане ничего не угрожало. С другой стороны, стоило подумать, как и что делать дальше. Отправиться всей компанией объясняться в полицию – то еще удовольствие, поэтому я, найдя контакт в телефонной книге, набрал Атома, в миру подполковника полиции Алексея Горбушкина, с которым мы когда-то распевали в коридорах педуниверситета «Гражданскую оборону».

– Диман, скажи, что ты никого не убил! – прозвучал в трубке его утомленный голос.

– Лех, я не буйный, ты же в курсе, – ответил я ему в тон.

– Излагай!

Я попросил его приехать, благо это было совсем недалеко, и он, немного поворчав, согласился, пообещав уложиться в полчаса. Наказав Тане отправить Юлю с Димой домой, как самых неуравновешенных и тревожных, я стоял и смотрел на Игоря. На глаза невольно навернулись слезы – светлый это был человек, умный и добрый. Отца своего он никогда не знал, мать видел достаточно редко – она работала проводницей. В квартире Игоря долгие годы не прекращался круглосуточный праздник, следствием чего стало его пристрастие к алкоголю. Несколько лет назад это закончилось сердечным приступом, после чего на какое-то время Игорь с осторожностью заглядывал на дно стакана, а потом все вернулось на круги своя. Я вспомнил, как мы с ним познакомились, как смотрели в сто первый раз фильм «Мама, не горюй» и хохотали до упаду над космонавтом на крыше, как пару раз участвовали в потасовке возле местной пивнушки, как он каким-то чудом добыл в интернете буквально вчера вышедший альбом «Пикника», и мы слушали его всю ночь…

Внезапно я подумал: «Холодно ему, наверное!», сходил в соседнюю комнату, взял простыню, накрыл его, сел с ним рядом. Услышав шаги, повернулся и увидел Таню, вопросительно на нее посмотрел, она кивнула, подошла, села и обняла меня. Тишина звенела оглушительно, но слова не шли, так мы и сидели возле Игоря, уснувшего навсегда, пока в помещении не раздались твердые Лехины шаги. Он подошел к нам, в долю секунды все понял, снял кепку, глаза его сверкнули:

– Твою же мать!..

Санкт-Петербург, 2015

Сереже снова снился тот сон из детства, который всю жизнь не мог его оставить. Они играли на стройке, и Андрей Панин из озорства закрыл Мишу в бытовке, а затем не дал никому его открыть. В компании у него был непререкаемый авторитет, он сказал, что это – эксперимент, если Миша настоящий мужик, он выберется, а если не мужик, а так, они откроют его на следующий день. Сережа хотел вернуться на стройку вечером и выпустить Мишу, но, как назло, Андрей с друзьями проводили его до подъезда, а там его встретила мама и загнала домой делать уроки. Весь вечер Сережа порывался выскользнуть из дома, но у него никак не получалось, а потом пришла пора ложиться спать. И вот Сережа смотрит на часы и видит, что уже давно за полночь, решает незаметно одеться и добежать через двор до стройки, но в коридоре нос к носу сталкивается с отчимом, которого побаивается, и спешно ретируется обратно. А наутро Миша исчезает, его ищет милиция, но так и не находит…

Сережа снова ворочался в кровати, как в детстве, порываясь встать, одеться и пойти на стройку, чтобы выпустить Мишу, но тут из состояния полусна его вытолкнуло ощущение, что кто-то сидит рядом с его холостяцкой кроватью и смотрит на него…

Новосибирск, 2015

С легкой руки Атома процесс вызова полиции и «Скорой помощи» прошел легко и непринужденно, оказалось, что люди в форме вполне могут быть вежливыми и предупредительными. Скорая забрала тело Игоря, мы с Таней и Антоном выдали согласованные с Атомом показания. Леха провел быструю беседу с охранником и администратором сауны, и благодаря его дару убеждения работники Дома охотника написали все так, как мы с ним придумали, точнее, подкорректировали картину произошедшего, изъяв из нее Диму и Юлю. Обошлось без поездки в отделение, нас отпустили с миром, бедный администратор никак не мог с перепугу понять, чего от него хотят, когда Таня решила оплатить счет. Выйдя на улицу, Атом спросил: «Помянем?» Мы согласились не раздумывая. Атом безошибочно отправился к разливочной наискосок от Дома охотника, где алкоголь продавали круглосуточно, невзирая на законы и запреты.

Набрались мы быстро, Таня плакала, мы с Атомом вспоминали Игоря, институтские будни. Часа через полтора я понял, что Таню надо везти домой, она почти падала. Вызвали такси, и Таня сразу уснула в машине. Сперва завезли Леху, выкурили по сигарете возле его дома и стали прощаться.

– Спасибо, Лех, без тебя все было бы гораздо сложнее!

– Да, ладно, Диман, главное, что ты никого не убил!

На этом простились, доехав до Таниного дома, я донес ее до кровати и, поскольку сил совсем не осталось, рухнул рядом на коврик и моментально отрубился…

Новосибирск, 1982

Миша подошел к кабинету Вадима Сергеевича, ожидая, что сейчас он все расскажет и доктор его поймет. Кабинет был закрыт, похоже, Миша пришел чуть раньше, чем заведующий закончил обход. Миша сел на стул возле кабинета и стал разглядывать плакаты, развешанные на стенах больничного коридора, которые за время нахождения в отделении выучил наизусть. Он немного отвлекся, поэтому приход Вадима Сергеевича оказался для него легкой неожиданностью. Вадим Сергеевич привычным движением вставил ключ в замок, повернул его и толкнул дверь, одновременно вытаскивая ключ из замочной скважины. На столе стоял чайник, Вадим Сергеевич налил два стакана чая с шиповником, показал Мише на стул возле его стола, вручил ему один стакан, сам взял другой, улыбнулся и сказал:

– Ну, рассказывай!

Миша без утайки поведал Вадиму Сергеевичу о навязчивых тенях, которые часто приходили к нему и все бубнили что-то громким шепотом. Вадим Сергеевич слушал внимательно, делая пометки на листе бумаги, иногда задавал наводящие вопросы, а Миша все рассказывал о своем секрете, и пока он говорил, ему становилось все спокойнее и легче. Наконец Вадим Сергеевич подвел под своими записями черту и сказал:

– Молодец, что рассказал, для твоего лечения это очень важно, и ничего страшного в этом нет – так бывает. Я посоветуюсь с коллегами, мы постараемся что-нибудь придумать, чтобы тени тебя не тревожили. Придется, наверное, немного задержаться в больнице, но, я надеюсь, не очень надолго. Ладно, Миша, иди, я чуть позже к тебе загляну.

Миша согласно кивнул, дошел до палаты, где его ждала мама, которой пора было на работу. Миша обнял ее, и мама сказала, что обязательно придет вечером. Миша проводил ее до выхода из отделения, вернулся в палату, нашел в тумбочке книгу, которую читал дома перед тем, как попасть в больницу, и с удовольствием окунулся в приключения Графа Монте-Кристо.

Тем временем Вадим Сергеевич, перечитав в очередной раз свои записи, сделанные по ходу Мишиного рассказа, вздохнул, снял телефонную трубку, набрал по памяти номер, дождался ответа и сказал:

– Привет! Мне нужна помощь, пациент – ребенок, последствия сильнейшей черепно-мозговой травмы…

Новосибирск, 2015

Учитывая коррективы, внесенные мной и Атомом в события, связанные со смертью Игоря, говорить о той самой ночи с 19 на 20 сентября мне совсем не хотелось, к тому же, как это могло быть связано с пропажей человека? Поразмыслив, я пришел к выводу, что нужно рассказать официальную версию, подкрепленную протоколами, чтобы не подставлять Леху, в конце концов, слишком уж мала вероятность, что кто-то будет разбираться в подробностях.

Все тот же «добрый дядя» принес ужин, на вопрос, не звонила ли Холодова, отрицательно помотал головой. Что-то подсказывало, что ночь придется провести в «шикарных» апартаментах для раздумий, – я воспринял это достаточно спокойно, но ограничение свободы все же угнетало. Поборов сиюминутную вспышку гнева со страхом, я решил направить энергию в конструктивное русло и попытаться вспомнить, что же такое случилось в 1985 году.

Год начался с каникул, проведенных в Белово у бабушки Нади, потом за мной приехал отец, который тогда еще был жив, потом началась школа, лыжные прогулки на месте нынешнего зоопарка, без особых происшествий все подошло к весенним каникулам, которые я снова провел у бабушки в Белово и, к концу каникул, простудился и заболел, а потому задержался там почти на две недели, по дому и маме соскучился невероятно. Потом дядя на выходных отвез меня в Новосибирск на поезде, мама с папой приехали нас встречать на служебной машине отца – он работал в такси, это была желтая «Волга». Дядя сел с отцом впереди, а мы с мамой сзади, мама держала меня за руки, а я рассказывал ей последние новости из Белово, она смотрела на меня с улыбкой и было в ее взгляде столько тепла и радости, что я, несмотря на прохладное весеннее утро, чувствовал себя как на летнем солнце, а потом… Потом мама рассказала мне, что почти неделю назад пропал Миша, сын ее коллеги, ушел гулять и не вернулся. Я расстроился – мы дружили с Мишей, он был старше на несколько лет, но нам было интересно вместе. Мама просила поспрашивать у ребят во дворе, не видели ли они Мишу в тот день, но все мои попытки что-то разузнать ничем не увенчались. Пригодится ли это Холодовой? Как минимум происшествие. Расскажу, а там будет видно, и только тут до меня дошло, что Холодова и Миша учились в одном классе…

Санкт-Петербург, 2015

Старший лейтенант Василеостровского отдела уголовного розыска Кирилл Плетнев любил свою работу. Временами он понимал, что подобен гончей на охоте, осознавал, что отсутствие личной жизни и постоянной привязанности есть плата за то самое чувство, когда унюхаешь в воздухе что-то неуловимое и берешь этот невидимый след, а потом, как логическое завершение эйфории от всплеска адреналина, след приводит к тому, что ты ищешь. Он не ошибся еще ни разу за три года оперативно-розыскной работы, и вот теперь новая загадка, причем далеко не самая тривиальная.

Топ-менеджер одной нефтяной компании второй день не выходил на работу и не брал трубку, и тогда руководство обратилось в полицию. Решено было начать с квартиры Сергея Крокуса. В квартире никого не было, на почти севшем телефоне – сотни неотвеченных вызовов, на незаправленной постели лежала старая черно-белая фотография – мальчишки во дворе, а на фотографии – две монеты по 1 копейке, обе 1985 года.

Судмедэксперт сходу признал в одном из мальчиков на фото самого Крокуса, тут же отправили запрос в общую базу данных МВД и, к большому удивлению, выяснили, что при подобных обстоятельствах исчезает уже третий человек, причем двое пропали в Новосибирске, а Крокус оттуда родом, в Санкт-Петербург приехал учиться, да так и осел в Северной столице.

“I’ll be back!” – голосом Терминатора из старинного фильма прозвучало оповещение о получении новой электронной почты. Ольга Холодова, Следственный комитет по Сибирскому Федеральному округу, материалы по делу об исчезновении Андрея Панина. «Так-так, что там у нас?» – с нарастающим азартом подумал Плетнев, открывая вложенный файл…

Новосибирск, 1982

Миша проснулся до того, как в палате включили свет и по коридорам понесся гул просыпающегося отделения. Голова была слегка ватной, уколы, которые ему делали на ночь, превращали его в подобие мягкой игрушки, иногда он даже ощущал, что кожа на лице и руках становится как будто плюшевой, но зато тени не беспокоили его очень давно. В это отделение Мишу перевели на следующий день после разговора с Вадимом Сергеевичем, он пришел к нему в палату с женщиной, во взгляде которой было что-то от учительницы биологии, когда она разглядывала насекомых под микроскопом. Вадим Сергеевич сказал, что это Нина Николаевна, доктор, который поможет разобраться Мише с тенями, и для того чтобы быстро вылечиться, нужно рассказывать ей все без утайки, особенно о вечерних и ночных видениях, головокружениях и головных болях. Нина Николаевна Мише не понравилась, но от теней избавиться хотелось, и он безропотно перенес осмотр, во время которого женщина-доктор скрупулезно, миллиметр за миллиметром, ощупала швы на его голове, все время сверяясь с рентгеновским снимком. Потом Вадим Сергеевич ушел, Нина Николаевна помогла Мише собрать вещи, и они перешли в соседний корпус, в отделение психиатрии.

Мама приходила каждый день, она стала какая-то зажатая, пыталась улыбаться, но у нее не всегда получалось. Как-то раз Миша спросил, почему не приходит папа, у мамы по щеке скатилась слезинка, и она быстро, слишком быстро, ответила, что папа очень занят на работе.

Утром Мише ничего не кололи, и он старался каждую минутку посвятить чтению, вечером, после укола, читать не получалось – буквы он видел, даже составлял их в слова, но смысл доходил тяжело. На карманном календарике, который принесла мама, Миша карандашом отмечал числа. Нина Николаевна сказала, что курс лечения займет месяц, осталось 10 дней, очень хотелось домой и в школу, но Миша понимал, что нужно еще немного потерпеть…

Новосибирск, 2015

Спалось в «апартаментах для раздумий и воспоминаний» так себе… Ворочаясь с боку на бок, я только было ловил пограничное состояние между сном и явью, как снова находил себя уставившимся в потолок. Свет на ночь здесь не гасили. Я уже и слонов считал, и покурил несколько раз, да все без толку… Под утро мне приснился сон, как будто я снова в крохотной двушке на Линейной, где когда-то мы жили впятером: я, мама, отец, сестра и тетя, младшая мамина сестра. Как ни странно, мы друг другу совсем не мешали, даже когда к тете Саше приходили в гости подружки и кавалеры. Звонок в дверь, спрашиваю: «Кто там?», в ответ: «Миша». Открываю и вижу хитрую физиономию с рыжими вихрами, выбивающимися из-под шапки.

«Привет!» – говорю я.

«Привет! А все-таки ты про меня вспомнил!» – улыбается Миша.

И тут меня разбудил лязг открывающейся двери и запах кофе. Ольга Холодова собственной персоной, с двумя стаканчиками из «Чашки кофе» на вынос и пакетом с плюшками. Я выбрался из-под куртки, который укрывался, обулся, потер глаза.

– Просыпайся! – улыбнулась Ольга, и почудилось мне в этой улыбке какое-то радостное облегчение.

– Да проснулся уже вроде…

– Ну, давай завтракать! – Ольга протянула мне стакан кофе, разложила пакет с плюшками на столе, и какое-то время мы были заняты поглощением еды. Кофе был хорош, в меру крепкий и насыщенный, захотелось добавить к этому вкусу сигаретного дыма.

– Закурю? – спросил я.

– Кури! – махнула рукой Ольга.

Просмаковав несколько первых затяжек и запив их остатками кофе, я сказал:

– Я, похоже, вспомнил кое-что из 1985 года…

Санкт-Петербург, 2015

Кирилла Плетнева не смущали вызовы к начальству. Начальник отдела с первого же его дела понял, что Кирилл, скорее, талантливый одиночка, которому не стоит мешать или приводить в тонус гневными приказами. Тогда Кирилл трое суток не спал, но выследил похитителей ребенка, требовавших от родителей выкуп, и обезвредил их, что было больше страшно, чем сложно – все трое выходцев из бывших союзных республик находились в эйфории наркотического опьянения. Забравшись в частный дом, снятый преступниками, Кирилл скрутил их по одному, забрал перепуганного ребенка, чуть не застрелил таксиста, отказавшегося везти их без денег, сдал ребенка дежурному по отделению и отключился тут же на лавочке в коридоре. Так что когда его пригласили по внутренней линии к начальнику отдела, Кирилл спокойно подхватил телефон и пошел в приемную.

Секретарь начальника отдела особым расположением к сотрудникам не отличалась, с Кириллом же, напротив, у них с определенного времени возникла взаимная симпатия, впрочем, не простиравшаяся дальше служебных отношений. Подняв на него взгляд, Вера Семеновна улыбнулась уголками глаз и указала на кабинет начальника, давая понять, что там все очень серьезно. Кирилл благодарно кивнул в ответ, подобрался и, постучав, открыл дверь:

– Старший лейтенант Плетнев по Вашему приказанию явился.

Начальник отдела, сухопарый дядька предпенсионного возраста, начинавший службу еще в Советском Союзе, указал на свободный стул возле стола. Кирилл присел и выжидательно посмотрел на полковника Авдеева. Тот заглянул в ежедневник, как будто сверяясь с чем-то, по опыту Кирилл знал, что лучше помолчать, и через какое-то время полковник спросил:

– Материалы из Сибири изучил?

– Так точно.

– Соображения?

– В Новосибирске искать надо. Наш пропавший фигурант и пропавшие в Новосибирске запечатлены в детском возрасте на фотографии, которая оставлена во всех трех случаях. Предположительное время, когда сделана фотография, совпадает с годом выпуска монет, которые каждый раз кладут на фото, судя по всему, с каждым пропавшим на одну монету меньше. Я бы безотлагательно разыскал оставшихся двоих с этой фотографии, расспросил, что случилось в 1985 году, и приставил к ним охрану, есть большая вероятность, что они тоже могут пропасть.

– Логично… Собирайся в командировку – распоряжением МВД России создана опергруппа по этим делам, объединенным в одно, от нас в эту группу входишь ты. Вылетаешь в Новосибирск сегодня, билеты и командировочное заберешь у Веры.

– Есть собираться в командировку!

– Имей в виду, отец одного из пропавших – депутат Госдумы, силы и связи задействованы самые серьезные, права на ошибку не дадут.

– Понял, спасибо.

– Аккуратнее, Кирилл, – Авдеев поднял глаза на стоящего Плетнева и было в его взгляде что-то отеческое.

– Постараюсь. Разрешите идти?

– Иди…

Новосибирск, 2015

Холодова посмотрела на меня с интересом:

– И что же ты вспомнил из 1985?

– Миша Чеботарев.

Я удивился, насколько живым может быть лицо у человека – озадаченность сменилась улыбкой воспоминания, затем пошла работа мысли, сменившаяся удивлением.

– Причем здесь Миша?

– Слушай, я же не сильно понимаю, что происходит и кого вы ищете. В 1985 году я на весенних каникулах заболел у бабушки в Белово, а когда вернулся, мама рассказала, что Миша пропал.

– Ну да, что-то такое припоминаю, но причем здесь ребята из твоего двора?

– Все просто – мама сказала мне, что Миша пошел гулять и не вернулся. Гулять он мог пойти только к нам во двор, в своем у него друзей не было, а с нами он общался не первый год. Поскольку меня не было, с большой долей вероятности он мог встретить во дворе оставшуюся компанию и гулять с ними.

Ольга задумалась, через некоторое время взгляд ее снова стал напоминать рентгеновский луч и она спросила:

– А как в той компании относились к Мише?

Пришла моя очередь задуматься.

– Ну, скорее, его немного недолюбливали. Лидером в компании был Андрей Панин, а Миша был нас постарше, да еще и очень начитанным, и было в нем какое-то упрямство что ли… Когда Андрей что-то неправильно рассказывал или в чем-то ошибался, Миша всегда ему на это указывал. Панин очень злился, я несколько раз пытался Мише объяснить, что это непринципиально, но Миша говорил, что лучше Андрея поправить, чтобы он в следующий раз не ошибался. Вообще, без меня Миша гулял с этой компанией достаточно редко, это я его в неё привел, но в тот день, учитывая, что я должен был вернуться с каникул, Миша вполне мог заглянуть в наш двор и встретиться с ребятами.

– А ты не спрашивал у друзей, когда узнал, что Миша пропал, не видели ли они его?

– Конечно, спрашивал, да только без толку, все как один утверждали, что Миша, пока меня не было, в нашем дворе не появлялся.

– Интересно, попробую поднять архивы, его же искали тогда.

– Про ночь с 19 на 20 сентября…

– Можешь не рассказывать, копии протоколов из сауны у меня на столе, да это уже и не важно!

– А что важно? Что вообще происходит?!

Ольга пристально посмотрела на меня, как будто взвешивая внутри, стоит оно того или нет, опустила глаза, снова подняла и начала рассказывать…

Новосибирск, 1985

Из состояния замерзшего полузабытья Мишу вывел скрежет открываемой двери. В кладовку абсолютно бесшумно зашел мужчина с рюкзаком, фонариком высветил Мишу, замер на секунду, приложил указательный палец к губам и прикрыл за собой дверь. Миша удивился, он не думал, что вечером на стройке кто-то появится. Мужчина подошел ближе, посветил Мише в лицо, ослепив его, затем погасил фонарик и прошептал:

– Ты здесь откуда?

– Мы играли, а потом кто-то закрыл меня в кладовке, – трясущимися губами кое-как ответил Миша.

– Печальная история! – так же шепотом сказал незнакомец. – Давай согреем тебя немного.

По шуршанию Миша догадался, что мужчина достает что-то из рюкзака, и в руках у него оказалась бутылка с длинным горлышком.

– Пей!

Миша отпил, горло обожгло, и он закашлялся.

– Тише! – прошипел незнакомец.

– Вы от кого-то прячетесь? – спросил Миша, чувствуя, как огонь начинает растекаться по его телу.

– Точно! – ответил мужчина. – У нас игра типа «Зарницы», знаешь такую?

– Слышал, – уклончиво ответил Миша, – но играть не доводилось.

– Ну, это мы сейчас поправим. Ты уж извини, отпустить тебя я сейчас никак не могу. Поможешь мне немного, потом я тебя накормлю, спать уложу в тепле, да и отпущу с миром. Как до вокзала дойти, знаешь?

– Знаю, – сказал Миша, которому почему-то было абсолютно не страшно, – а до какого? Дойти до трех вокзалов можно – до Главного, Южного и Восточного. Можно, конечно, и до Западного попробовать, но это совсем далеко.

– Главный нам ни к чему, слишком там тревожно, а какой вокзал в сторону Кемерово?

– Восточный! – не задумываясь, ответил Миша.

– Далеко?

– Метрах в двухстах от этой стройки железная дорога, по шпалам около часа.

– Замечательно, – довольно прошептал незнакомец. – Минут через двадцать пойдем, по дороге и согреешься.

Новосибирск, 2015

Выслушав рассказ Ольги Холодовой, я задумался, снова закурил и, пуская клубы дыма в потолок, попробовал проанализировать услышанное. Картина складывалась немного странная, явный намек на 1985 год и детская фотография ватаги подростков, совсем еще детей.

– Вы связались с остальными парнями, снятыми на фотографии?

– Да, но не все так просто.

– В смысле?

– До Сергея Крокуса дозвониться оказалось очень сложно, он в Санкт-Петербурге сделал достаточно серьезную карьеру, и все, чего удалось добиться, – получить телефон вечно занятого адвоката, начинающего разговор со слов: «Что моему клиенту вменяют в вину?»

– Карьера в бизнесе?

– Да, в нефтяном.

– Тогда понятно, годами отработанная тактика на угрозы со стороны фискальных органов.

– Приведшая в итоге к исчезновению Крокуса.

– Славу Бутова тоже не удалось найти?

– Удалось, он должен был прийти к нам сегодня утром. Никто ведь не ожидал, что через несколько недель после первого случая люди начнут пропадать один за другим.

– Ладно, кто у нас остался? Петя Новицкий и Саша Кочетков – что с ними?

– У Новицкого жизнь непросто сложилась, отслужив в армии, устроился на завод, после нескольких курсов реабилитации от алкогольного отравления ударился в религию, по слухам, монашествует где-то в Иркутской области, но где точно, мы пока не узнали.

– Кочетков?

– Там тоже все непросто. Благодаря поддержке папы-генерала служит в Кремлевском полку, все попытки связаться оборвались на штабе командования, на допрос вызвать не дают, высылайте, говорят, вопросы, мы дадим вам ответы. Когда-нибудь.

– Однако без них вряд ли что-то прояснится. Можно, конечно, других ребят со двора поискать и поспрашивать, но через тридцать лет, мне кажется, это будет достаточно сложно… Как вы, кстати, на меня вышли?

– Мама Панина вспомнила, что в компании, запечатленной на фотографии, был еще один мальчик – Дима, сосед Новицкого по площадке, дальше – дело техники, установить подростков, проживавших в 1985 году в одном доме с Новицким было несложно. Главное, что у тебя теперь стопроцентное алиби и причин дальше тебя задерживать нет. Ты извини, что оставили здесь на ночь, сумбурно все получилось, – без особого раскаяния сказала Ольга.

– Не смертельно, опять же детство давно не вспоминал. Я попробую чем-нибудь помочь, вдруг припомню еще что-то, вдруг встречу кого…

– Только без самодеятельности, хорошо?

– Хорошо, – ответил я и задумался, не рассказать ли Ольге про свой сон перед ее приходом, но потом решил, что как-то это глупо что ли…

Новосибирск, 1982

Любовь Васильевна собиралась на работу. С недавнего времени этот ежедневный ритуал сильно изменился. После тридцати лет она оставалась одинокой, но нисколько об этом не беспокоилась, отдавая все душевные силы ученикам, только два года назад в семье старшего брата случилось несчастье: внезапно заболела и сгорела за несколько месяцев его жена, оставив черноглазую, как и она сама, дочь.

Брат был сильным, глубже залегли морщины вокруг глаз, но в целом он держался, а через несколько месяцев рядом появилась женщина помоложе. Сначала все за него порадовались – хоть и немного времени прошло, но не оставаться же мужику бобылем. Да вот характер его новая спутница имела несносный, постоянно стремилась командовать всеми вокруг.

Через год у них родился сын. Любовь Васильевна приехала в родной Иркутск и страшно удивилась, посмотрев на Настю, дочь брата от первого брака. Видно было, что ее затюкали, держа за бесплатную няньку и прислугу. Любовь Васильевна попыталась поговорить с братом, но тот только отмахнулся – мол, не лезь. Имея при всей своей доброте характер достаточно сильный, Любовь Васильевна взяла с собой Настю на день, чтобы навестить тетю в деревне недалеко от Иркутска, и предложила переехать в Новосибирск. Девочка сначала отнеслась к ней недоверчиво, но талантливый педагог знала, как растопить лед, да и в мыслях у нее не было ничего, кроме желания спасти племянницу от мачехи-тирана. Они обо всем договорились, и глаза девчушки тихо засветились надеждой.

Тем же вечером Любовь Васильевна составила разговор с братом, который не стал особенно возражать. Возвращаться в Новосибирск Любовь Васильевна планировала следующим утром, она помогла Насте собрать вещи, вместе с ней съездила на такси на вокзал и купила второй билет в том же вагоне. Наутро их никто не провожал, они быстро оделись, дошли до остановки автобуса, на вокзале позавтракали в буфете и вышли на перрон, искрившийся инеем в свете фонарей. В поезде сели друг напротив друга возле окошка в боковой секции плацкарта. Настя схватила Любовь Васильевну за руку, и та почувствовала, как колотится у девочки сердце. Поезд тронулся, и вдруг появился отец Насти. Он бежал рядом с их окном, махал рукой и плакал. Девочка тоже заплакала навзрыд, но Любовь Васильевна ее успокоила, а поезд тем временем набирал ход, увозя их Новосибирск.

Теперь в доме Любови Васильевны появилось девятилетнее беспокойство, раз и навсегда изменившее ее жизнь, и хотя далеко не все было радужно и беззаботно, она поняла, что именно этого ей не хватало долгими одинокими вечерами…

Новосибирск, 1985

Как это ни странно, Миша действительно согрелся уже через несколько минут после того, как они с незнакомцем поднялись на железнодорожные пути, забравшись по крутому склону рядом с тоннелем, который выходил между гаражей на улицу Железнодорожную. Миша знал, что нужно идти навстречу поезду, но никак не мог приноровиться к ходьбе по шпалам: если наступать на каждую, шаги получались слишком короткими, а если шагать через одну – слишком длинными. В конце концов он все-таки приспособился держать темп за незнакомцем, который сноровисто шагал впереди. Миша снова поймал себя на мысли, что ему совсем не страшно и абсолютно не хочется убежать. Было в незнакомце что-то интересное, какое-то неуловимое ощущение тайны и приключения, Миша почти почувствовал себя героем книги, шагая навстречу неизвестности.

Сзади налетел товарняк, они услышали его издалека, мощный луч прорезал темноту, скудно освещаемую редкими фонарями. Когда поезд проносился рядом с ними, мощные потоки воздуха подталкивали Мишу в спину, грохот стоял неимоверный, но Мише все очень нравилось.

– Согрелся? – спросил его незнакомец, когда товарный поезд скрылся за горизонтом.

– Вполне! – улыбнулся Миша.

– Тебя как зовут-то?

– Миша.

– А меня Владлен, знаешь, что это за имя?

– Нет, – поразмыслив, ответил Миша.

– Образовано от Владимир Ленин, бабушка моя ярой коммунисткой была, она и назвала.

– Красиво! – сказал Миша.

– Наверное, – ответил незнакомец. – Далеко идти осталось?

Миша оглянулся и увидел вдалеке слева очертания Калининского универмага.

– Половину прошли.

– Вот и хорошо, вторая половина всегда быстрее проходит, – улыбнулся незнакомец, и они продолжили свой путь по шпалам…

Новосибирск, 1982

Поднять Настю с постели было непростой задачей, освоившись на новом месте, девочка оказалась настоящей «совой», по вечерам долго не могла уснуть, а утром накрывалась одеялом с головой и делала такое страдающее лицо, что как-то раз Любовь Васильевна и вовсе оставила ее дома.

В это утро Настя, в конце концов, сползла с кровати и, потирая глаза, спросила:

– А Миша к нам больше не вернется?

– Почему ты так решила? – похолодев, спросила Любовь Васильевна.

– Его уже так долго нет, столько обычно не болеют, – ответила Настя.

– Вернется, куда он денется, иди умывайся, – сказала Любовь Васильевна, мысленно возвращаясь к тому, что долго не давало ей уснуть прошедшей ночью.

Мама Миши в последнее время стала как будто прозрачной, опаздывала на уроки, чего с ней раньше никогда не бывало, отвечала невпопад. Все понимали, как сильно она переживает за сына, а вчера она рассказала Любови Васильевне, что и второго курса лечения оказалось, по словам врача, недостаточно, и Мишу оставляют в больнице еще на месяц. Любовь Васильевна забегала к Мише несколько раз в неделю и каждый раз недоумевала – ребенок чувствовал себя абсолютно нормально, что еще там лечить? Вместе с тем, Миша с каждым днем становился все более замкнутым и совсем перестал улыбаться, что-то все же было не так, но что?

Наверное, Настин вопрос стал последней каплей, но в то утро Любовь Васильевна отбросила сомнения, пока девочка умывалась, подошла к телефону, стоящему возле дивана, и набрала номер по памяти. Звонить этому человеку ей не очень хотелось, он показывал к ней слишком живой интерес, а сам точно не был героем ее романа, но сейчас это могло пригодиться. После нескольких гудков в трубке раздался уверенный голос заместителя главного врача горбольницы:

– Алло?!

– Доброе утро, Андрей Константинович!

– Доброе, Любовь Васильевна!..

Новосибирск, 2015

Покинув «гостеприимные апартаменты» на Серебрениковской, я вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул морозный осенний воздух. Все-таки ограничение свободы – вещь суровая, даже понимая, что вряд ли меня задержат надолго, неполных суток под замком мне хватило, чтобы понять, что лишение свободы – это страшное наказание.

Телефон, который вернула мне Холодова, включать не хотелось – абсолютно предсказуемо придется разобрать не один десяток пропущенных звонков. Подождет, решил я и неспешно пошел в сторону метро. Я ощущал себя вполне способным сесть за руль – заберу машину, доеду до работы, там со всем и разберусь.

Подойдя к метро, я понял, что спускаться в него не буду – по времени пешком до дома примерно столько же, сколько на транспорте через площадь Калинина, такая вот забавная штука. Внаглую перебежав Красный проспект, я пошел по улице Ленина в сторону бывшей гостиницы «Сибирь», нынче гордо именующейся «Азимут», по дороге осмысливая рассказ Ольги. Бред какой-то, хотя, как сказала героиня фильма «Крутые стволы» с Кристофером Ламбертом, реальность обычно жестока, когда дело касается именно твоей задницы…

Я шел достаточно быстро, вспоминая двор на Линейной и компанию мальчишек, с которыми играл в детстве. Познакомил меня со всеми Сережа Крокус, он жил на третьем этаже, и у нас дружили родители. Остальные ребята или жили в том же подъезде, или учились с Крокусом в одном классе. Заводилой однозначно был Панин. Вспомнились наши баталии в овраге, после очередного показа по телевизору «Трех мушкетеров» была просто эпидемия пропажи из домов полиэтиленовых крышек от стеклянных банок. В середине крышки делался аккуратный разрез крест-накрест, в него вставлялась ветка, и получалась почти настоящая шпага.

Я вышел на Владимировскую и, поскольку 24-й троллейбус как раз подошел к остановке, единым махом преодолел расстояние до ДК Кирова, ныне Заволокина. Издалека увидев любимый автомобиль, невольно улыбнулся. Многие меня не понимали, но хищный прищур универсала «Ауди» неизменно вызывал во мне трепетное чувство. Открыл машину, сел, завелся и с удивлением услышал стук в стекло дверцы. Повернулся и оцепенел – рядом с машиной стояла Инга Зверева, та самая, что сделала в свое время фотографию, которую оставляли вместе с монетами после пропажи очередного человека…

Новосибирск, 1982

Телефонная связь в Советском Союзе была делом тонким, иногда без нее оставались целые жилмассивы, на три дома общей сложностью из двадцати пяти подъездов и более тысячи квартир приходилось шесть телефонов-автоматов, два из которых стабильно не работали.

А вот в кабинете заместителя главного врача горбольницы стояло целых три аппарата. Один общечеловеческий, с городским номером, один без телефонного диска, подсоединенный к коммутатору, и третий тоже без диска, черного цвета – прямая связь с представителями власти. На этот раз требовательно, парализуя волю, начал трезвонить именно черный. Андрей Константинович поморщился, но все же снял трубку, сразу слегка отодвинув ее от уха. В трубке орали. Требовательно, напористо орали. Терпеливо выслушав властную тираду, Андрей Константинович дождался паузы, а затем абсолютно спокойно сказал:

– Я Вас услышал, давайте договоримся так – я закрываю глаза на нарушения врачебной этики и даже не препятствую дальнейшим экспериментам Вашей протеже, но пациента, который меня заинтересовал, придется выписать!

Из черной трубки снова понесся гневный крик, тем не менее, накал страстей спадал, и Андрей Константинович удовлетворенно улыбнулся – скоро Миша, ученик неземной учительницы литературы Любови Васильевны, будет дома, похоже, не судьба ему пропасть залеченным экспериментальными лекарствами в рамках «милой» программы по испытанию психотропного оружия нового поколения на случайно отобранных людях разных возрастов…

Северск, 2015

Как нередко случалось в этом полузасекреченном городке в самом сердце Сибири, ей снилась Алина Григорьевна. Наверное, потому что хоть какое-то смутное ощущение дома у нее возникало только здесь, а Алина Григорьевна была ярким воспоминанием из детства.

Физической культуре в закрытом интернате, куда ее привезли с завязанными глазами глубокой ночью сквозь туман и моросящий весенний дождь, уделяли больше половины всего времени. Преподавателей было двое – Всеволод Михалыч и его жена Алина Григорьевна. Всеволод Михалыч был хорошим тренером, особенно когда дело касалось ходьбы на лыжах и игр с мячом, вот только часто распускал руки, и, зная его манеру застигнуть кого-нибудь в раздевалке, они быстро выработали стратегию «меньше трех не собираться», – как ни странно, это был один из первых моментов на пути к сплочению в этом недобром месте. Поговаривали, что Всеволод Михалыч раньше работал в школе в большом городе, но одна из старшеклассниц подала на него заявление в милицию, обвиняя в домогательствах, так он и попал в эту дыру.

Алина Григорьевна их жалела, старалась поддержать улыбкой, никогда не изводила упражнениями на износ и до упаду. Они тоже ее жалели, видя, что вытворяет муж у нее на глазах. Однажды у нее не выдержало сердце, прямо на занятии она сползла по стене, к которой прислонилась, отмечая что-то в журнале, и, виновато улыбаясь, закатила глаза. Они сначала растерялись, а потом бросились искать кого-нибудь взрослого, тот нашел медика, но было уже поздно…

Когда Всеволод Михалыч, вернувшись с похорон, на первом же уроке снова стал с двусмысленными шуточками распускать свои нескромные руки, они, не сговариваясь, схватили тяжелые баскетбольные мячи и, скорее всего, забили бы его до смерти, если бы он, перепугавшись, не убежал от них по стеночке и не поднял шум. Ворвавшиеся в спортзал воспитательницы уложили всех тычками дубинок на пол, но особых репрессий за эту выходку, как ни странно, не последовало, а Всеволода Михалыча они больше никогда не видели…

Новосибирск, 2015

– Привет, Инга! – сказал я, открыв боковое стекло.

– Я тебя узнала, – довольно ответила Инга. – Привет!

– Ты откуда здесь? – спросил я.

– У меня тут свекровь от первого брака, я ее время от времени навещаю.

– Забавно – свекровь от первого брака, – улыбнулся я.

– Ну а как еще сказать? – неожиданно смутилась она.

– Не обращай внимания, это профессиональное, я ведь филолог по образованию…

– Да?! Журналистика? – заинтересовалась Инга.

– Да нет, – отмахнулся я, – учитель иностранного языка, в дипломе для красоты написали «Немецкая и английская филология».

– А, понятно, – улыбнулась Инга. – А ты здесь откуда?

– А я здесь живу уже лет семь-восемь, вот в этом подъезде, – показал я на крыльцо у себя за спиной.

– Интересное место, – сказала Инга, – неоднозначное, но ко всему близко, в разные стороны выехать можно, да и Заельцовский парк рядом.

– Хорошее место, – сказал я. – Пытался сменить его на другое, через год вернулся.

– Надо же, как тебя затянуло. Может, посидим где-нибудь, поболтаем?

– Давай, – ответил я. – Ближе всего до «Каскада», наверное. Садись!

– Нет, спасибо, я на своей машине доеду.

– Ладно, там встретимся.

Новосибирск, 1985

Когда Миша и незнакомец, назвавшийся Владленом, добрались до вокзала «Новосибирск Восточный», было уже совсем поздно, но Владлен уверенно подошел к расписанию электричек, висевшему на стене, глянул на часы, поддернув левый рукав, и удовлетворенно кивнул.

– Через 10 минут последняя электричка, вовремя мы пришли.

– А куда мы поедем? – спросил Миша.

– До Мошково, – ответил Владлен, – там разберемся, куда дальше.

С чем он собирается разбираться, Мише было не очень понятно, но он понимал, что если бы не его новый знакомый, он бы сейчас так и замерзал, запертый в кладовке на стройке, поэтому не задавал вопросов и не просил отпустить домой, опять же, все, что с ними происходило, было похоже на приключение. Скоро и вправду подъехала электричка, они зашли в полупустой вагон, Владлен выбрал двухместную скамейку сразу возле входа, запихал под нее рюкзак, сел к окошку и жестом пригласил Мишу сесть рядом. Затем он протянул Мише деньги и сказал:

– Я что-то устал немного, подремлю, разбудишь за две остановки до Мошково?

– Ладно, – ответил Миша. – А деньги зачем?

– Если контролеры по вагонам пойдут, заплати за билеты, будут спрашивать, скажи, что я – твой дядя из деревни.

– Понял, – кивнул Миша, а Владлен завернулся в куртку, надвинул капюшон так, что лицо оказалось почти закрыто, и прикрыл глаза, но Миша почему-то знал, что он совсем не спит и слышит все, что происходит в полупустом вагоне поезда, выезжающего из города в бескрайние сибирские просторы…

Северск, 2015

Она проснулась в семь часов и три минуты утра, как обычно просыпалась, если не надо было поставить мысленный будильник на какое-то другое время. А так она открывала глаза ровно в тот момент, когда на часах светился ее позывной. Когда-то первым признаком возвращения к жизни у маленькой девочки стало острое желание не забыть, как ее зовут, как назвала ее мама, которую она никогда не видела.

Все вокруг работало на обезличивание, друг к другу позволяли обращаться только по номерам позывных, которые им давали по какой-то никому не ведомой логике. Тогда она и придумала связать номер своего позывного с собственным полным именем и отчеством: Елкина (начинается с седьмой буквы алфавита) Ольга (ноль и О пишутся одинаково) Васильевна (В – третья буква алфавита). А чтобы закрепить все это в памяти, приучила себя просыпаться ровно в тот момент, когда на часах светился ее позывной. Несколько раз она оказывалась совсем на краю и остатками сознания до последнего цеплялась за воспоминание о позывном, в котором было зашифровано ее имя, и, может быть, это помогало, может, таково было стечение обстоятельств, а может, вмешивалась какая-то высшая сила, но пока она не переходила черту и возвращалась с не самыми тяжелыми потерями.

Эту свою тайну она доверила когда-то одному-единственному человеку, он не подвел ее и хранил секрет очень бережно, сам же, в минуты, когда они бывали только вдвоем, иногда шутя называл ее Елкой. Ей нравилось, скорее, даже не само прозвище, а то, как он его произносил – с улыбкой, поблескивающей искорками озорства…

Новосибирск, 1982

Когда мама пришла в палату с вещами и сказала, что они едут домой, Миша решил, что его просто отпускают на выходные, так пару раз уже было, но потом вспомнил, что сегодня вторник, до выходных еще далеко. Миша робко спросил, на сколько дней они едут домой и, когда услышал, что его выписали и они уезжают навсегда, сначала не поверил, а потом кинулся к маме, обнял ее и заплакал. Мама тоже заплакала и все гладила его по голове, а потом Миша подумал, что если его отпустили, нужно побыстрее убираться из этой жуткой больницы, от этого страшного врача, которая меняла дозы и время приема лекарства, а потом с холодным любопытством разглядывала Мишу, проверяя простейшие реакции на свет и звук, заставляя то петь песни, то читать стихи. Все это после лекарства получалось плохо, но Мише почему-то казалось, что надо стараться, чтобы получалось уверенно и бегло, тогда его выпишут, только подлое лекарство постоянно побеждало, и он начал думать, что его никогда не отпустят домой.

Тем удивительнее и радостнее было переодеться в уличную одежду, от которой он уже отвык и из которой даже немного вырос. К слову, тени его здесь не беспокоили ни разу, но Миша решил, что если они все-таки вернутся, не стоит никому об этом рассказывать. А на улице весна почти перешла в лето, мама сказала, что в школу в этом учебном году он уже не пойдет, они поедут на дачу, будут все лето заниматься, а в сентябре он вместе со всеми пойдет в третий класс. Миша любил жить с мамой на даче, в их крохотном домике на краю леса было уютно. Сидя в 34-м автобусе и проезжая мимо своей школы, он улыбнулся и помахал рукой окнам кабинета, где их учила Галина Иосифовна…

Новосибирск, 2015

Заезжая во двор кафе «Каскад» на Дуси Ковальчук, я в очередной раз восхитился тому, как за счет вкуснейшей кухни это заведение за полтора десятка лет разрослось из комнаты на пять столиков до огромного ресторана на три обширных зала. Я еще помнил, как когда-то в обед люди, страждущие русской кухни, занимали очередь на улице, как впервые появился летник, теперь больше не актуальный – и места внутри хватает, и с приходом эпохи кондиционеров удовольствие сидеть на пыльной улице столицы Сибири стало сомнительным.

Инга подъехала на кроссовере БМВ, за рулем сидел молоденький симпатичный парень, Инга что-то ему сказала, он кивнул и выехал с парковки. Я вышел из машины ей навстречу:

– Сын?

– Муж… – слегка смутилась Инга.

– Круто! – улыбнулся я.

– Знаешь, так получилось, у него с сыном разница всего в три года…

По смеси смущения и какого-то опасения я понял, что дальше развивать эту тему не стоит, да и мне, по большому счету, было все равно. Приоткрыв перед Ингой дверь в кафе, я спросил:

– С кем-нибудь из детства общаешься?

Нас сразу проводили к столику, вручили меню, а я, честно говоря, был голоден после прогулки, поэтому, несмотря на то что знал содержание этого «фолианта» практически наизусть, углубился в выбор заказа и плохо слушал, что говорила Инга. Подняв глаза, я посмотрел на нее и сказал:

– Прости, отвлекся немного, что ты сказала?

– Ты спросил, общаюсь ли я с кем-то из детства, а я сказала, что часто созваниваюсь и переписываюсь с Сашей Кочетковым, он теперь в Москве служит.

От неожиданности я выронил меню, оно упало на пол. Инга с удивлением смотрела на меня, а я пытался сообразить, что делать дальше…

Мошково, 1985

Миша разбудил чутко придремавшего Владлена, как тот и просил, за две остановки до Мошково. Владлен потянулся, размял затекшие мышцы и начал одеваться. Миша вслед за ним застегнулся и вышел в тамбур. Выйдя в Мошково на перрон, Миша увидел, что вокзал здесь довольно большой, много путей и есть переходной мост. Владлен подтянул лямки рюкзака и спросил:

– Отдохнул немного?

Миша кивнул, и Владлен сказал:

– Ну тогда пойдем.

Они поднялись на переходный мост, спустились с другой стороны, и Владлен уверенно зашагал по широкой освещенной улице, чувствовалось, что он здесь не впервые и знает дорогу. Шли они достаточно долго и, в конце концов, вышли к трассе, по которой с высокой скоростью проезжали машины, пересекли ее и двинулись по другой, более узкой дороге. Миша увидел табличку «Ташара 30 км», и в это время сзади раздался звук подъезжающего грузовика. Владлен развернулся на ходу, вытянул руку с поднятым большим пальцем. Грузовик остановился, Владлен быстро побежал к нему и, пока Миша его догонял, открыл дверь кабины со стороны пассажира и что-то спросил у водителя. Когда Миша подошел к машине, Владлен пропустил его вперед, помог подняться на высокую подножку кабины, затем забрался сам.

– Отчаянные вы, хлопцы, – сказал водитель грузовика, – на ночь глядя могли бы и не поймать никого.

– Мир не без добрых людей! – улыбнулся Владлен, грузовик тронулся и скоро набрал скорость. В кабине было очень тепло, и скоро Миша задремал под звук мощного мотора. Ему снилась мама летом на даче…

Москва, 2015

Александр Кочетков пребывал в прекрасном расположении духа. Войска, где он служил, в армии особо не жаловали, назывались они материально-техническое обеспечение Вооруженных Сил Российской Федерации, коротко – служба тыла. Несмотря на слегка пренебрежительное отношение всех родов войск, никто обойтись без этой службы не мог, и девиз на эмблеме «Никто лучше нас!» как нельзя лучше выражал отношение Кочеткова к своему делу.

Хозяйственные вопросы Александр решал в Кремле, было это и интересно и почетно, тем не менее, в быту он был человеком достаточно скромным и простым, общался с очень многими людьми, и когда увидел на личном смартфоне сообщение от Инги Зверевой, искренне улыбнулся – привет из детства! Поскольку прочитать сообщение прямо сейчас он не мог – бежал с документами в управление, то не сразу понял, что привет, конечно, из детства, но не самый обычный и приятный.

Только спустя полтора часа он зашел в свой кабинет, запустил кофеварку и открыл сообщение, прочитав которое, задумался настолько глубоко, что свежесваренный кофе, наполнивший кабинет тонким ароматом, безнадежно остыл.

«Саша, прости за беспокойство, но мне очень тревожно, похоже, тебе может угрожать опасность. Я случайно встретила Диму, не помню фамилию, он жил в детстве с нами в одном дворе, а потом переехал, смешной такой, кругленький в очках был, он мне рассказал какие-то странные вещи про Андрея Панина и Сережу Крокуса. Позвони мне, пожалуйста».

Выйдя в конце концов из состояния раздумья, Александр вздохнул и нажал кнопку вызова номера Инги…

Северск, 2015

Она до сих пор не могла до конца осознать, что теперь она – птица вольная. По всем канонам, ее не должны были отпустить, не было в этом никакой логики. Почему так случилось, что ей выдали чистые документы вместе с пенсионным удостоверением, оставалось загадкой, но теперь она должна была начать все сначала, или, скорее, вернуться в ту точку, откуда жизнь повернула совсем в другую сторону. Как это ни странно, за годы службы она пережила сотни перевоплощений и десятки раз совершала невозможное, а теперь ощущала себя абсолютно беспомощной, в который раз пытаясь найти то, от чего можно оттолкнуться, и в который раз не находя…

Наверное, мешала в том числе эта засекреченная база в самом сердце Сибири, про которую все забыли. Ценности в ней было немного, всего лишь тайное логово, где можно отлежаться, найти запас документов, денег, одежды, оружия и выйти на связь по секретной внутренней линии. Она осталась последней, шансов встретить здесь кого-то не было от слова «совсем», но она чувствовала себя здесь как будто дома, здание, затерявшееся в промзоне на окраине, хранило много воспоминаний.

Дверь приоткрылась и в комнату лениво вошла кошка – она невольно улыбнулась, ей всегда хотелось, чтобы ее кто-то ждал, какое-нибудь милое существо, как эта трехцветная кошка, которую она отбила у стаи бродячих собак и долго лечила. Кошка подошла к железной кровати, запрыгнула к ней на грудь, сложила лапы, прикрыла глаза и замурчала. Она не заметила, как снова задремала, поглаживая кошку и наслаждаясь ее теплом…

Новосибирск, 2015

Кирилл Плетнев выпал из полудремы от просьбы стюардессы пристегнуться на посадке. Посмотрев на часы, он очень удивился – судя по всему, они прибывают раньше расчетного времени почти на час, то ли ветер попутный, то ли пилоты задор поймали. Вообще, полет оказался необычный, выбрав рейс, удобный по времени, он был поражен тем, что самолет не самой известной авиакомпании «АЛРОСА» как будто вчера сошел с конвейера. На регистрации он попросил место у иллюминатора, и девушка за стойкой лукаво усмехнулась, – в самолете стало ясно, что салон полупустой, места у иллюминатора можно было выбирать.

Тем временем «Боинг», переваливаясь с боку на бок, вышел на финишную прямую, мягко коснулся взлетной полосы, гася скорость, и лихо зарулил к зданию аэропорта. Спустившись с трапа, Кирилл увидел «Форд» с мигалкой, и к нему, безошибочно узнав его среди других пассажиров, уверенным шагом направилась волевая женщина яркой внешности.

– Вы Плетнев? – спросила она.

– Так точно, – улыбнулся Кирилл.

– Ольга Холодова, Следственный комитет по Сибирскому федеральному округу, – женщина протянула ему руку.

Кирилл слегка смутился, ему почему-то всегда было немного не по себе, когда женщины по-мужски подавали руку для приветствия, было в этом что-то от советского отсутствия секса в государстве и попыток перемешать мужское и женское. Тем не менее, чтобы не портить встречу, руку подал – рукопожатие Ольги оказалось по-женски изящным. Она указала на «Форд», они сели сзади, и машина лихо покатила по летному полю.

– Вы всех гостей с такой помпой встречаете? – пошутил Кирилл.

– Это скорее из-за новых технологий: стоянка возле аэропорта платная, а так и бесплатно, и меньше шансов потерять гостя в толпе, – ответила Ольга.

– Разумно, – кивнул Кирилл, разглядывая окрестности. – Есть что-то новое по делу?

– Не то чтобы, – ответила Ольга. – Появилась одна деталь из 1985 года, проверяем.

– Что с остальными людьми с фотографии?

– Не так просто, как хотелось бы…

Ташара, 1985

Миша основательно уснул в кабине грузовика и поэтому не сразу понял, где он, когда Владлен аккуратно его растолкал. Миша потер глаза и увидел большие подъемные краны.

– Где мы? – спросил он.

– В чудном месте под названием Ташара! – улыбнулся Владлен. – Пойдем, накормлю тебя, да спать уложу.

Они сердечно поблагодарили водителя грузовика, выбрались из кабины, тяжелая машина взревела своим мощным двигателем и покатила по дороге вдоль бревен, наваленных рядом с кранами. Владлен пошел в сторону двухэтажных домов, где в некоторых окнах горел свет. Дойдя до очередного дома, открыл дверь в подъезд, пропуская Мишу, они поднялись на второй этаж, и Владлен уверенно постучал в левую крайнюю дверь. Какое-то время было тихо, потом замок защелкал, дверь открылась, на площадку выскочила молодая женщина и бросилась Владлену на шею.

– Живой! – воскликнула она.

Владлен подхватил ее на руки и глазами показал Мише, что можно заходить.

Миша зашел в квартиру, там пахло теплом, уютом и чем-то очень вкусным. Потоптавшись в прихожей, он оглянулся на площадку через открытую дверь. Владлен наконец отпустил женщину и подтолкнул ее в квартиру.

– Раздевайся, – сказал он Мише. – Тань, ты накормишь нас?

– Конечно, – ответила та и убежала по коридору в глубь квартиры.

Миша снял обувь и куртку с шапкой, Владлен показал ему, где ванна. Миша умылся, и Владлен привел его на кухню, а Татьяна уже накрыла стол. Было ощущение, что она их ждала – в тарелках лежала тушеная картошка, горячая настолько, что от нее шел пар, Миша вдруг почувствовал, что очень голоден, и сразу же начал есть. Потом Татьяна налила ему чая и поставила на стол тарелку с пряниками. Когда Миша закончил ужинать, Татьяна отвела его в соседнюю комнату, где была застелена кровать.

Владлен и Татьяна на кухне молчали, чувствовалось, что они ждут, пока Миша уснет. После всех происшествий и переживаний Миша заснул почти мгновенно, едва успев подумать, что нужно как-то сообщить маме, что с ним все хорошо…

Новосибирск, 2015

Бывают люди, которые с возрастом не теряют детского восприятия мира. Инга Зверева, несмотря на несколько браков, собственный бизнес и связи, местами страшные и очень далеко идущие, была именно такой. В детстве она со своим фотоаппаратом незаметно фиксировала события нашего большого двора, а потом мимоходом раздавала фотографии всем, кто на них оказался. И теперь с энтузиазмом подключилась к моим размышлениям, как найти ребят с ее фотографии тридцатилетней давности. Информацию, полученную от Холодовой, я передал ей абсолютно без купюр – не видел в этом смысла. Инга тут же надиктовала эмоциональное сообщение Саше Кочеткову, после чего, используя свои методы поиска информации в соцсетях, начала розыски Пети Новицкого.

Я тем временем утолил голод и задумался, стоит ли все-таки включить телефон. После непродолжительного диалога с собой попросил телефон у Инги и позвонил маме. Мама слегка удивилась, но я, придумав какой-то вопрос ни о чем из области народного образования и сославшись на то, что забыл зарядить телефон и он банально сел, выяснил, что меня пока никто особо не искал, а с мамой все в порядке, и решил еще немного побыть вне зоны доступа. Как-то комфортно вне этой зоны мне в тот момент было, окунаться в круговерть пропущенных звонков не хотелось, интереснее было попытаться понять смысл таинственных событий, уходивших корнями в детство.

Инге удалось ухватить какой-то след Пети Новицкого, теперь нужно было ждать, пока напишут какие-то люди или позвонит Саша Кочетков. Внезапно мне в голову пришла идея:

– Слушай, а ты давно была в нашем дворе на Линейной?

– Давненько… – задумчиво сказала Инга, – родители оттуда много лет назад переехали.

– Поехали, поностальгируем?

– А поехали! – улыбнулась Инга, я заплатил по счету, и мы пошли к моей машине.

Где-то в Сибири, 2015

Холодно, как же холодно! Все попытки согреться помогали ненадолго, он уже и бегал по периметру большого помещения с высокими потолками, похожего на какой-то склад, и вспоминал всевозможные комплексы упражнений, и даже пытался абстрагироваться в медитации. Холод угнетал больше всего, пробирая от кончиков пальцев рук до пяток.

На полу стояла полуторалитровая бутылка воды без газа и булка хлеба в пакете. Поначалу он даже не смотрел в ту сторону, но через сутки отломил от булки солидный кусок, медленно его разжевал и запил маленькими глотками. Эта женщина, от которой веяло смертью, сказала, что он должен что-то вспомнить. Что? Оглядываясь назад, Андрей Панин понимал, что вспомнить за прожитые годы можно немало, временами он просто развлекался, ломая чужие судьбы, иногда не самым красивым образом поступал с людьми, которые были рядом. Что конкретно он должен вспомнить? И к чему эта фотография, приколотая к стене?

Под самым потолком помещения, в котором он был заперт, по всей длине шли узкие окна, забранные решетками. Добраться до них не стоило и пытаться. Мысль о том, чтобы кричать и звать на помощь, была ему чужда, но, встретив здесь второй рассвет, он все же начал это делать. Получалось плохо. Сначала он не мог придумать, что кричать, а затем, в приступе паники, кричал сам уже не помнил что, пока не сорвал голос.

От булки хлеба осталась последняя корочка, воды – один глоток. Он решил тянуть до последнего, заставляя себя не смотреть на еду. Страшно хотелось курить, гораздо больше, чем есть. Холодно, как же холодно… Что он должен вспомнить?

Ташара, 1985

Татьяна заглянула в комнату, где уложила Мишу, подошла к кровати, послушала его ровное дыхание, поправила одеяло. Вернувшись на кухню, удовлетворенно кивнула Владлену, отвалившемуся на спинку стула:

– Спит.

– Хорошо. Меня никто не искал?

– Как же… – ответила Татьяна. – Друг твой нерусский приезжал, грозил, что если не скажу, как ты появишься, накажет.

– Вот как! – глаза Владлена сузились, взгляд стал жестким. – Так и сказал?

– А чему ты удивляешься? Ты пропал, они с ног сбились, вот и цепляются за любую возможность.

– Ну да, ну да… – задумчиво проговорил Владлен. – Ладно, он тебе сказал, где его искать?

– Телефон в Новосибирске оставил.

– Позвоню, как проснемся.

– А у тебя раньше и не получится – почта ночью не работает.

– Пойдем спать? – потянулся Владлен.

– Пойдем, утро вечера мудренее…

– Это точно! – Владлен поднялся, обнял Татьяну, и в обнимку они пошли по коридору.

Миша крепко спал, ему ничего не снилось, события прошедшего дня просто отключили его от реальности, поэтому он не слышал, как под утро с грохотом слетела с петель дверь в квартиру и в нее ворвались какие-то люди. Он проснулся от звуков плетки, так пастух рядом с их дачей пугал свое стадо, обозначая направление, в котором коровам нужно было двигаться. Потом он услышал пронзительный женский крик, открыл глаза, почувствовал острый запах гари, интуитивно понял, что в квартире творится что-то страшное, и в голове у него снова ожили тени. Их зловещий шепот нарастал, Миша схватился за голову, стиснул ее руками и потерял сознание…