То, что скрыто
Начало
Сбивается дыхание – густой, удушающий дым заполняет пространство, словно зловещий туман. Маска бессильна перед набором ядовитых испарений: её фильтры не справляются с убийственной концентрацией токсинов. Слабость, холодная и неотвратимая, медленно оплетает тело, будто невидимые щупальца мрачного чудовища. Неужели вот так – в сыром, промёрзшем помещении, вдали от солнца и тепла – оборвётся моя жизнь?
Не узнав, что такое подлинное, безоблачное счастье. Не ощутив лёгкости шёлкового платья на коже, не услышав мелодичного стука каблучков по тёплому булыжнику набережной. Вместо этого – грубая военная форма, пропитанная потом и страхом, и тяжёлые кирзовые сапоги, ставшие верными спутниками тяжелых лет службы. А теперь – лишь холод бетонного пола под спиной и беспощадный, разъедающий горло дым.
Да, задание выполнено. Цель достигнута. Но умирать… умирать сейчас – невыносимо, несправедливо, преждевременно.
Пульс замедляется, словно часы, у которых вот‑вот остановится механизм.
– Товарищ майор! – доносится, будто сквозь толщу воды, взволнованный голос ефрейтора. – Отзовитесь! Вы слышите меня? Подайте знак!
Хочется вскрикнуть: «Я здесь! Вот тут!» – но губы не слушаются, голос тонет в хриплом, прерывистом дыхании.
Я всё ещё лежу у холодной, шершавой бетонной стены. Горло режет едкий, жгучий дым, каждый вдох отдаётся острой болью в груди. Нет сил подняться. Ноги и руки, некогда крепкие и послушные, теперь словно чужие – безжизненные, неповоротливые.
Из последних, истончающихся сил поднимаю руку. В ладони – лазерный маячок, последний мост между мной и миром живых. Слабо, почти безвольно надавливаю на кнопку. На стене вспыхивает тусклый, дрожащий красный луч – едва различимый знак моего присутствия.
Сознание тает, растворяется в гулкой темноте…падаю во тьму…
Сильная
Кругом – ослепительная, почти режущая глаза белизна. На мгновение мелькает безумная мысль: неужели я всё‑таки попала на небеса?
Но нет. Если бы я была мертва, не чувствовала бы этого чудовищного, всепоглощающего боли – словно не один, а десяток безжалостных противников избивали меня в рукопашной. Чёрт… Ведь так и было!
С огромным трудом разлепляю веки – они будто налиты свинцом, неповоротливы, словно чужие. «Картинка отстаёт»: размытые очертания, мутные силуэты. Постепенно фокус возвращается – белый потолок, стерильные линии больничной палаты. В руку введён катетер, по прозрачному шлангу медленно поступает спасительная жидкость – вещество, очищающее организм от ядовитых остатков.
Оглядываюсь. Рядом с кроватью, на скромном больничном столике, стоит ваза с фруктами – яркими, сочными, совершенно неуместными в этой холодной, обезличенной обстановке.
«Чем они только думают? – мысленно усмехаюсь. – В моём состоянии даже мысль о том, чтобы жевать эти яблоки и груши, кажется абсурдной».
Надоела эта штука в руке. Нервно, почти с вызовом вырываю катетер. Голова тут же кружится, мир на мгновение плывёт, но я упрямо спускаю ноги с кровати.
– Эй, кто‑нибудь есть за дверью?! – голос звучит хрипло, но настойчиво. – Эй, я очнулась! Слышите? Оглохли?!
За дверью – мгновенная суета, торопливые шаги. Дверь легко распахивается, и тут же трое солдат, выстроившись в идеально ровный ряд, громогласно, почти синхронно выкрикивают:
– Здравие желаем, товарищ майор!!!
Я едва сдерживаю раздражение.
– Смирно, – тихо, но твёрдо произношу я. – Передайте подполковнику, что я жива, здорова и не нуждаюсь в этом маскараде. Я в силах сама о себе позаботиться. И не к чему шпионить у меня за дверью! Мне ничего не грозит – все, кто представлял опасность, ликвидированы.
– Ты как всегда упряма! – в дверях появился подполковник – мужчина лет пятидесяти, с резкими, будто высеченными из камня чертами лица и внушительной сединой в волосах. – Я ведь это для твоего блага делаю!
Я аккуратно спрыгиваю с кровати. Босые ступни тут же ощущают пронизывающий, ледяной холод пола – словно тысячи острых иголок впиваются в кожу. Еле покачиваюсь, отдаю честь.
– Виктор Яковлевич, я выполнила задание? – спрашиваю, хотя заранее знаю ответ. Вопрос срывается с губ словно по инерции – нужно услышать это вслух, чтобы осознать окончательно.
– Выполнила, выполнила! Что ты заладила?! – его голос громом раскатывается по палате. – Кто тебя вообще просил лезть одной, а?! Ты для этого в войска пошла – чтобы тут в одиночку «выпендриваться»? Твой отец… Этого он хотел?
Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
– Не знаю, чего бы хотел мой отец. Но точно не того, чтобы пятеро совсем молодых ребят легли под пули террористов.
– Отставить! – он резко вскидывает руку. – Опять строишь из себя Солдата Джейн* (тот самый голливудский фильм про женщину‑солдата)! Пойми: это всего лишь кино. Если тебе дают команду, ты должна выполнять её в соответствии с намеченным планом. Военный – это прежде всего военный! А ты не Рембо, чтобы в одиночку геройствовать. Ты, кстати, ненамного старше тех ребят! И если тебе дали людей – ты должна работать с ними!
– Я… – пытаюсь вставить слово, но он не даёт мне шанса.
– Отставить, Соня! С тобой подполковник разговаривает – не смей перечить. Придёшь в часть – напишешь рапорт. Всё, хватит. Я тебя перевожу. Будешь связисткой – там женщины работают. Нечего тебе геройствовать! Я твоему отцу обещал, что позабочусь о тебе. Поняла?! Всякий раз самовольно что‑то делаешь!
Его слова бьют точно в цель, оставляя болезненные отметины, где‑то глубоко внутри.
– Виктор Яковлевич… Не хочу… Я ведь всегда выполняла задания… Разве…
– Отставить! – его голос звучит как удар хлыста. – Ценой собственной жизни выполняла. Переводишься – и точка. Я не услышал от тебя ответа?!
Тишина давит на уши. Я сглатываю горький комок, застрявший в горле.
– Есть, – нехотя протягиваю я, едва шевеля губами.
Подполковник резким жестом указывает солдатам на выход. Те молча разворачиваются и исчезают в коридоре. Он следует за ними, не произнеся больше ни слова. Дверь закрывается с тихим щелчком – словно ставит жирную точку в этом разговоре.
Я удручённо смотрю на дверь. Взгляд будто приклеился к этой безликой белой поверхности, за которой только что рухнули все мои планы, мечты, самоощущение.
Вот так меня рапортовали – неизвестно куда, в неизвестность, прочь от того, что я считала своим призванием.
В расстроенных чувствах я медленно плетусь к зеркалу. Отражение заставляет вздрогнуть: лицо – словно холст, на котором художник‑злодей разлил тёмные краски. Под глазом – синяк, перетекающий на щёку, словно чернильное пятно на промокашке. Растрёпанные волосы, запавшие глаза, бледные губы.
«Прекрасно!» – мысленно иронизирую я, но в этой шутке нет ни капли веселья. Только горькая правда и тяжёлое осознание: всё только начинается – и совсем не так, как я планировала.
Губы – с кровавыми подтёками, словно кто‑то нарочно очертил их неровной алой линией.
«Я, как всегда, прелестна», – мысленно усмехаюсь, но в этой иронии нет ни капли веселья.
Волосы слиплись, превратились в безжизненные сосульки. Рука машинально оттягивает локон – он висит, как кучка разваренных макарон.
«И зачем я сделала эту странную причёску? – проносится в голове. – Короткие, растрёпанные пряди, наполовину закрывающие уши… Совсем мне не идёт. Выгляжу словно парень‑неформал или уличный хулиган. Надо было просто как обычно подстричься налысо».
В 27 лет я так и не научилась выглядеть как девушка.
«Отец, зачем ты отправил меня учиться в военное училище? Отправил – и так скоро бросил меня. Здесь. Совсем одну».
Меня зовут Соня. Я – майор специального подразделения разведки внутренних войск МВД.
В свои 27 я знаю всё об оружии и военном оборудовании. Владею разными видами боевого искусства – настолько искусно, что даже бывалые инструкторы порой смотрят с нескрываемым уважением.
Когда погиб отец, я проводила дни напролёт в спортзале и на уличных тренировках. Не знаю, как так быстро добралась до звания майора – то ли связи сыграли роль, то ли безумное усердие, граничащее с одержимостью. Но факт остаётся фактом: за четверть века я увидела слишком много – кровь, смерть, убийство. Обезвреживала бомбы, предотвращала террористические акты, шла туда, куда другие боялись даже взглянуть.
Я не знаю ничего о моде. О туфлях, платьях, косметике – обо всём том, что так волнует обычных девушек. Мои познания в этой области равны нулю.
И, кажется, это заметно.
Коллеги никогда не рассматривали меня как девушку. Для них я – прежде всего офицер. Если бы не моё звание, я так и осталась бы для многих «салагой», невзрачной тенью в камуфляже.
У меня нет подруг. Только армейские товарищи – грубоватые, прямые, с которыми изредка удаётся пропустить по рюмке в тесной кают‑компании. Они не спрашивают о чувствах, не лезут в душу. И это… удобно.
Когда отец был жив, он пытался устроить мою судьбу. Организовывал свидания с сыновьями полковников и генералов – «подходящими кандидатами», как он считал. Но все они оказались напыщенными, самодовольными ослами, поглощёнными собственным тщеславием. Их разговоры сводились к званиям, наградам, перспективам. Они смотрели на меня как на экзотический трофей, а не как на человека.
Поэтому до сегодняшнего дня моя страсть – работа.
Моя жизнь скудна на краски. Она кажется бессмысленной – пустой оболочкой, которую я наполняю лишь выполнением заданий. Отправляясь на операцию, я выкладываюсь по полной, всегда стараюсь взять основной удар на себя. Это то, что я умею лучше всего.
Да, так вышло, что девушка выступает в роли солдата.
Но иногда, глядя в зеркало, я спрашиваю себя:
«А что, если всё могло быть иначе?»
Аккуратно сложив больничную одежду, я вышла из палаты.
Предпочтения в одежде у меня, естественно, были скорее мальчишескими. Наверное, оттого, что я слишком много времени проводила среди мужчин, я утратила – ну, почти утратила – всё то, что принято считать «женским». Не намеренно, не из протеста, а словно сама природа отступила перед годами камуфляжа, строевых команд и бессонных дежурств.
На мне – любимые хаки штаны, футболка, свободно болтающаяся и надёжно скрывающая небольшую грудьи и рубашка в клеточку. Всё как у твоего парня. На шее – именные жетоны с порядковым номером и инициалами, словно немой знак принадлежности к миру, где имена заменяют номерами. На ногах – чёрные кеды, подарок отца. Они давно потрёпаны, но всё такие же родные: каждая царапина, каждый потёртый уголок – как отметки пройденного пути. На голове – кепка‑ «немка», из‑под которой хаотично торчат растрёпанные бронзовые волосы, будто сбившийся компас.
Внешность моя – ничем не примечательная. Небольшой, но и не крохотный нос, обычные глаза, чуть пухлые губы. Сейчас лицо украшал сине‑фиолетовый синяк, растекающийся под глазом, и россыпь кровоподтёков, словно мрачная карта пережитого.
В общем…
– Эй, парень, аккуратней! Смотри, куда идёшь! – недовольно рявкнул коренастый санитар, столкнувшись со мной в больничном коридоре.
Я виновато подняла на него взгляд.
– Извиняюсь.
– Э‑э‑э, парень… Эка тебя кто‑то уделал! Глаз‑то, небось, заплыл – вот и не видишь ни фига… Ты иди лечись. Хорошо мазь «Бенгей» помогает, попробуй, – и, странно усмехнувшись, он побрёл дальше, бормоча себе под нос что‑то про молодёжь, глупость и вечную спешку.
Я недовольно вздохнула.
Выйдя из больницы, чтобы не «светить» лицом, быстро поймала такси. Натянув кепку ниже, почти до бровей, села рядом с водителем и уткнулась в панель автомобиля.
«Парень… Всего лишь парень…»
Честно говоря, я уже привыкла к тому, что меня путают с парнем – в метро, на улице, на службе. Нет, не сказать, что я двигаюсь по‑мужски или накачена, как боец смешанных единоборств. Но и женского во мне осталось совсем мало: ни грации, ни той самой «изюминки», о которой так любят говорить.
«Парень со двора» – вот мой образ. И, кажется, с ним я останусь навсегда.
Внутри что‑то ёкнуло – не боль, не злость, а тихая, привычная горечь. Я провела пальцами по жетонам на шее, словно ища в их холодном металле опору.
Машина тронулась. За окном поплыли размытые фасады зданий, а я всё думала: когда же я перестала быть просто Соней – и стала «тем самым майором», «тем самым парнем», «тем самым солдатом»?
И главное – осталось ли во мне что‑то, что ещё можно назвать «мной»?
Трепет сердца
Выезжая на главную дорогу, мы уткнулись в пробку. Потоки машин застыли в изнуряющем зное – металл раскалился, воздух дрожал, словно над гигантской плитой. Водители нервно курили, бросая раздражённые взгляды на неподвижные ряды автомобилей. Дорогу с одной стороны перекрыли – очевидно, чтобы пропустить какую‑то важную персону. Я начала ёрзать на сиденье, чувствуя, как раздражение смешивается с удушающей жарой.
Почему я не могу просто спокойно доехать домой, рухнуть в постель и забыться хоть ненадолго? Пот струйками стекал по вискам, футболка с рубашкой липко прилипла к спине. Жара давила, высасывала силы, превращала каждую минуту в испытание.
– Что там? – спросила я настойчиво, невольно скользнув в привычный офицерский тон. – Опять наши чиновники в ресторан едут?
Водитель, не оборачиваясь, пожал плечами:
– Да вроде говорили, что к нам дипломат какой‑то приехал. Ему организовали охрану по полной программе. Говорят, насолил кому‑то из наших бандитов, и теперь на него частенько покушения готовятся. Вот и кипиш такой. Боятся, прибьют его ненароком.
– О как… – пробормотала я. – Скорее бы проехали. Жара адская!
– Да, у меня сын вот точно так же, как ты, жару не переносит! – оживился водитель. – Правда, хилее будет!
«Говорю же вам, что я уже привыкла», – мысленно вздохнула я, но вслух ничего не сказала.
Разговор увял. Водитель, почувствовав тишину, тут же включил радио. Из динамиков полились всем знакомые, до оскомины заезженные композиции.
Вдалеке послышались звуки мигалок. Шикарный кортеж дипломата ворвался на трассу, разрывая монотонность застоявшегося движения. Я выпрямилась, уставившись на дорогу, где должен был проследовать важный гость.
Водитель, нервничая вышел и встал за машиной, закурив сигарету.
И что за высокопоставленная персона этот дипломат, «богач,» на которого охотятся…да…неужели прям такой правильный…работал бы с ними заодно и проблем бы не было, сейчас так мир построен, что надо иметь над головой «крышу».
На другой оцепленной полосе, метрах в 30-ти, прижавшись губами к стеклу, с интересом наблюдали за всем две очаровательные близняшки, наверное, 3-х лет от роду. Зрение у меня было хорошее, и мне удалось разглядеть их смешные мордашки.
– «Ой, какие миленькие! Везёт, у вас там, наверное, кондиционер. И ни капельки не жарко»
Я слегка улыбнулась.
По другую сторону трассы застыл такой же неподвижный поток машин. Сначала выехала полицейская машина. Её экипаж внимательно, почти хищно, осматривал водителей и пассажиров, будто выискивая угрозу в каждом лице.
На психологических занятиях нас учили распознавать опасность по едва уловимым признакам: по напряжению мышц, по бегающему взгляду, по непроизвольным движениям. Интересно, полиция тоже пользуется этим? – мелькнула мысль.
Машина дипломата начала медленно приближаться к нашей полосе. Я резко открыла окно на полную, впуская в салон ещё больше раскалённого воздуха, но хотя бы позволяя себе лучше разглядеть происходящее.
В этот момент что‑то в моей груди сжалось – не от жары, а от странного предчувствия. Я не могла объяснить, что именно насторожило меня: может, слишком напряжённые лица охранников, может, едва заметное дрожание руки одного из полицейских, а может, просто привычка видеть угрозу там, где её, возможно, и нет.
Но внутренний голос, закалённый годами службы, шептал: «Будь начеку».
Шум рычащего мотора разорвал напряжённую тишину.
Я резко повернула голову. На открытую дорогу, предназначенную исключительно для кортежа дипломата, с диким рёвом ворвался спортивный мотоцикл. За рулём – явно неадекватный водитель: он вихлял из стороны в сторону, то резко набирая скорость, то столь же резко тормозя.
Сердце ухнуло в груди. Опасность. Инстинкты, отточенные годами службы, сработали мгновенно. Я перебралась на место водителя – таксист, поглощённый зрелищем, даже не заметил этого.
В армии нас учили просчитывать траектории возможных аварий. Мозг заработал как компьютер: если мотоциклист продолжит хаотичное движение, его рано или поздно попытается перехватить ближайший патруль. А значит – резкий манёвр… и высокая вероятность столкновения с машиной, где сидят те самые близняшки.
Без колебаний я завела двигатель.
– Эй! Ты что делаешь?! – только и успел вскрикнуть таксист, но я уже вывела машину на отцепленную полосу.
Полицейские мгновенно отреагировали – кортеж замер. Я слегка прибавила скорость, но держала её под контролем: так у меня оставался шанс и остановить мотоцикл, и избежать столкновения с другими машинами – пусть даже ценой собственного автомобиля.
Из громкоговорителей полились предупреждения:
– Немедленно остановитесь! Вы создаёте угрозу!
Но я не реагировала. Всё моё внимание было приковано к мотоциклисту. Он продолжал нервно маневрировать, с каждой секундой наращивая скорость. Рёв мотора становился всё громче, всё агрессивнее.
Зачем я это делаю? – мелькнула мысль.
Но ответ был очевиден: потому что могу. Потому что вижу угрозу, которую другие пока не осознают. Потому что где‑то там, за стеклом, две маленькие девочки ждут, чтобы благополучно добраться домой.
Мотоциклист рванул вперёд, явно намереваясь проскочить между машинами. Я предугадала его манёвр: руль влево, плавное нажатие на тормоз – и моя машина перекрыла ему путь.
Мотоцикл завилял, заскользил, заваливаясь набок. Водитель вылетел из седла, но, к счастью, не под колёса – его отбросило на обочину.
Наступила оглушительная тишина. Только тяжёлое дыхание полицейских, уже бегущих к месту происшествия, и испуг близняшек за стеклом.
Я выключила двигатель, но руки не отрывала от руля. Пальцы дрожали – не от страха, а от накатившей волны адреналина.
– Ты… ты… – таксист хватал ртом воздух, спеша к своей машине – Ты что, с ума сошёл?!Идиот.
Я молча открыла дверь и вышла. Ноги слегка подкашивались, но спина оставалась прямой.
Полицейские уже скрутили мотоциклиста. Тот брыкался, что‑то орал, но его быстро уложили лицом в асфальт.
«Слава богу, пронесло», – мысленно выдохнул я, опустившись на одно колено и уперевшись ладонью в асфальт.
Но лишь на долю секунды мне удалось ощутить мимолетное облегчение. В следующее мгновение ко мне стремительно подлетели двое мужчин в строгой форменной одежде – как я тут же догадалась, личная охрана того самого дипломата. Движения их были отточенными, почти механическими: схватив за локти, они резко вывернули мне руки и с силой уложили на живот, безжалостно протащив щекой по шершавому асфальту. Жёсткая поверхность оцарапала кожу, оставив на лице жгучий след.
«Чёрт, моё лицо! Когда это наконец прекратится?!» – в отчаянии пронеслось в голове.
– Стойте, я майор… – попыталась я представиться, но не успела закончить фразу.
Резкий, точный удар ребром ладони по шее – и мир снова погрузился во тьму. Сознание померкло, а тело безвольно обмякло на холодном асфальте.
***
«Ну и что вы скажете? Разве могу я стать красивой, элегантной женщиной?
Наверное, у меня на роду написано калечить своё лицо – то об асфальт, то о мужские кулаки…» – с горькой иронией пронеслось в голове.
– Эй, подъём! – резкий, пронзительный запах коньяка ворвался в сознание, ударив в ноздри с почти физической силой.
Что это – последствия вчерашнего? Или, быть может, такие экстравагантные «духи» у человека, который сейчас допрашивает меня? Всё лицо нестерпимо щиплет, губы сводит судорожной болью, грудь болит. С огромным трудом, преодолевая тяжесть в веках, начинаю приоткрывать глаза.
– Эй, парень, вставай… эй!
«Да не парень я! Сколько можно повторять всем подряд?!» – мысленно взвилась я, но вслух лишь глухо прохрипела:
– Какого чёрта ты устроил на трассе? Мотоциклист – твой подельник? На кого вы работаете? Сколько вам заплатили? Что вы собирались делать? Каков был ваш план? Говори, иначе будет хуже!
Наконец сумев сфокусировать взгляд, я огляделась. Мрачная, тесная комната погружена в полумрак, лишь с потолка свисает одинокая лампочка, безжалостно слепящая прямыми лучами. Знакомая до боли картина… Когда‑то я уже оказывалась в точно такой же ситуации – во время того злополучного захвата исламистскими повстанцами. Ох, тогда нам пришлось не просто попотеть – мы буквально балансировали на грани жизни и смерти, чтобы вырваться живыми и относительно невредимыми из их лап.
Снова возникают смутные силуэты людей – лица размыты, словно сквозь пелену, но стойкий, въедливый запах коньяка отчётливо наполняет пространство. Мои руки туго стянуты за спиной, но ноги свободны. В иной ситуации я без труда справилась бы с тремя противниками – навыки никуда не исчезли, – однако сейчас нет ни мотива, ни смысла демонстрировать силу.
– Почему у тебя побито лицо? Отвечай! Они силой заставили тебя это сделать? Ты смертник? – голос звучит резко, настойчиво, будто пытается пробить броню моего молчания.
– Вы очень много задаёте вопросов, – хрипло выдавливаю я, прерываясь на сухой кашель. – Вижу, у вас маловато опыта: не разобравшись в ситуации, вы уже обвиняете меня. А что насчёт мотоциклиста? Он жив? Может, стоит допросить его?
В этот момент из сумрачной глубины помещения выступает фигура. Мужчина. Черты лица мягкие, почти деликатные, короткая стрижка – едва заметный ёжик волос. Костюм безупречный, словно только что из ателье, ловит и отражает тусклый свет лампы. В отличие от остальных, от него веет свежестью – резким контрастом к тяжёлому духу коньяка.
– Мотоциклист не в себе. Похоже, он был под сильной дозой наркотиков. Сейчас он в реанимации, – произносит он твёрдо, без тени сомнения.
– Вот вы и сами ответили на свой вопрос! – вырывается у меня. – Неадекватным был он, а не я!
Зажмурив один глаз – то ли от слепящего света лампы, то ли от ослепительного лоска этого мужчины, – я пристально разглядываю его.
– И откуда ты такой взялся? Молодой, дерзкий! – в голосе собеседника сквозит угроза, он наклоняется ближе, вторгаясь в моё личное пространство. – Каков был ваш план?
– Вы не забыли установить мою личность? – отвечаю я, стараясь сохранить хладнокровие. – А то, как‑то нехорошо получается: я тут на полу валяюсь, а вы даже не знаете, кто я.
– А что, ты важная личность? – спрашивает он, ещё ближе придвигаясь ко мне, так, что я различаю мельчайшие детали его безупречно выбритого лица.
В этот момент входная дверь в жуткую, пропитанную сыростью комнату резко распахнулась. На пороге возникли двое – по стройным, подтянутым фигурам сразу было видно, что это молодые парни. Один из них бесшумно приблизился к мужчине, который допрашивал меня, и быстро, почти шёпотом, произнёс что‑то на ухо.
Допрашивавший меня мужчина бросил на меня недоверчивый, испытующий взгляд, затем резко развернулся и поспешно вышел из комнаты, даже не обернувшись.
Спустя минуту меня уже подхватили под руки те самые парни, что только что вошли. Движения их были чёткими, выверенными – ни грубости, ни излишней резкости. Они аккуратно вывели меня из мрачного помещения, где каждый угол словно хранил отголоски тревоги и безысходности.
Меня провели в просторное, залитое светом помещение. Поначалу я даже не сразу поняла, где нахожусь, но вскоре догадалась – это был огромный гараж, уставленный роскошными автомобилями. Блестящие кузова отражали свет, создавая причудливую игру бликов. Здесь пахло не сыростью и отчаянием, а свежим воском и полиролью – резким контрастом к тому подземелью, откуда меня только что вывели.
Мне наконец развязали руки. Я принялась интенсивно растирать покрасневшие, онемевшие запястья, чувствуя, как постепенно возвращается чувствительность. Каждое движение отдавалось лёгкой пульсацией, но это было ничто по сравнению с ощущением долгожданной свободы.
– Прошу, следуйте за нами, – чётко, почти по‑военному отчеканил один из парней, указывая направление.
Мы двинулись в путь. Около пяти минут мы шли по аккуратным, заасфальтированным улочкам, обрамлённым роскошными коттеджами. Дома поражали своей архитектурой – каждый словно был создан, чтобы демонстрировать безупречный вкус и достаток владельца. Белоснежные фасады, изящные балконы, ухоженные газоны – всё это создавало ощущение идеального, почти кукольного мира.
Наконец мы остановились у довольно милого каменного домика. В отличие от соседних гигантов, он выглядел уютно и по‑домашнему: тёплая бежевая кладка, деревянная входная дверь с резными узорами, небольшие окна с цветочными ящиками, где ещё теплились последние осенние цветы.
Я плавно открыла дверь и очутилась в просторном холле. В центре комнаты стоял массивный дубовый стол, за которым расположились несколько человек. Интерьер выглядел одновременно внушительно и брутально: стены украшали шкуры диких зверей, а под ногами раскинулся мягкий, пушистый ковёр, приглушавший шаги.
За столом, устремив на меня взволнованный взгляд, сидели двое офицеров во главе с подполковником. Заметив меня в дверях, он мгновенно вскочил, словно получив электрический разряд. По другую сторону стола, сохраняя невозмутимое выражение лица, восседал тот самый мужчина, что допрашивал меня ранее.
– Соня, как ты? – голос Виктора Яковлевича дрогнул от беспокойства.
– Виктор Яковлевич, всё в порядке! – поспешила я успокоить его.
Он посмотрел на меня с той самой отцовской теплотой, которую я помнила с детства. Они с моим отцом были не просто сослуживцами – настоящими боевыми товарищами. Вместе прошли через горячие точки, делили тяготы военной службы. Когда отец погиб при исполнении, Виктор Яковлевич взял на себя обязательство заботиться обо мне как о родной дочери. Это был его нравственный долг, его личная клятва.
– Прошу извинить меня, я действительно поступил некомпетентно, задержав вас… – начал мужчина с мягкими чертами лица, слегка склонив голову.
– Просто извинения?! – голос Виктора Яковлевича прогремел, словно выстрел. – Да она стоит всех пальцев ваших рук и ног! Она – лучший сотрудник нашего подразделения! На неё равняются такие, как вы! Возможно, именно благодаря ей вы сейчас живы! А вы… вы позволили швырнуть девушку лицом об асфальт!
– Виктор Яковлевич, прошу вас! Товарищ подполковник! – я шагнула вперёд, пытаясь смягчить накал.
– Поймите нас, – вновь заговорил представитель дипломата, сохраняя внешнее спокойствие. – Безопасность нашего директора – превыше всего. Тем более мы находимся на территории чужого государства и полагаемся на защиту Швейцарского посольства. Вы, должно быть, в курсе, что отношения с местными авторитетами у нас… не самые гладкие. Они приложат все усилия, чтобы уничтожить нас. Но для вашей страны мы также представляем ценные партнёрские отношения. Давайте не будем раздувать конфликт. Я ещё раз приношу свои искренние извинения. Мы возьмём на себя все расходы по восстановлению здоровья вашего сотрудника. К тому же… она солдат. Травмы в нашей профессии, увы, неизбежны.
Я молча стояла в стороне, впитывая каждое слово. В воздухе витало напряжение – смесь обиды, профессиональной гордости и холодного расчёта. Мои запястья всё ещё ныли от верёвок, а на лице, вероятно, проступали следы недавнего «общения» с асфальтом. Но внутри росла твёрдая уверенность: я знала свою цену и понимала, что эта ситуация – лишь эпизод в длинной череде испытаний, которые мне предстоит пройти.
– Но всё же согласитесь, ваш сотрудник повёл себя непрофессионально. Необходимо было доложить о случившейся ситуации. Кроме того, наши люди контролировали всю обстановку – мы сами смогли бы ликвидировать мотоциклиста! – настойчиво продолжал мужчина.
– Да пока вы бы думали, рядом люди в лепёшку превратились! Или жизнь вашего дипломата важнее, чем жизни обычных людей?! Да кто он у вас вообще такой – пуп земли, что ли? Не переношу таких, как он… – не сдержавшись, выкрикнула я, и голос прозвучал громче, чем я рассчитывала.
– Соня, отставить! – резко осадил меня Виктор Яковлевич, бросив строгий взгляд.
– Я не прошу уважать и любить таких, как я! – раздался властный голос за моей спиной.
Я резко обернулась. Все присутствующие мгновенно переключили внимание на вновь прибывшего.
Он входил в комнату с неторопливой, почти хореографической грацией. Элегантный серый костюм идеально сидел на подтянутой фигуре, подчёркивая безупречный вкус. Белая рубашка, жилет, тонкий галстук, узкие брюки‑трубы – каждый элемент ансамбля выглядел как часть продуманного образа. На запястье поблёскивали дорогие часы. На вид ему не больше тридцати.
Его внешность поражала контрастом: дерзкий, пронизывающий взгляд смягчался доброй, почти тёплой искрой в глазах, обрамлённых тонкой оправой очков. Стильная, аккуратно уложенная причёска, прямой, словно выточенный резцом скульптора нос, мужественные, но изящные губы – всё это создавало образ человека, в котором благородство переплеталось с львиной уверенностью. Подобных личностей я прежде встречала лишь на экранах кинотеатров.
Во рту мгновенно пересохло. Я попыталась сглотнуть, но горло словно сдавило невидимой рукой.
Аромат его духов – тонкий, древесно‑цитрусовый – окутал пространство, вызывая странное, почти сладостное головокружение.
– Я лично приношу извинения перед сотрудниками Российской армии, представленными здесь. Поведение вашего человека достойно высшей почести! – произнёс он ровным, хорошо поставленным голосом.
Моё сердце бешено заколотилось, едва он заговорил. В интонациях звучала неподдельная искренность, смешанная с той особой манерой, которая присуща людям, привыкшим к вниманию и уважению. Каждое слово, казалось, взвешено и отмерено, но при этом не теряло теплоты.
В комнате повисла напряжённая тишина. Даже Виктор Яковлевич слегка приподнял бровь, явно оценивая неожиданную смену тональности разговора. А я всё ещё пыталась собраться с мыслями, чувствуя, как непривычное волнение охватывает меня целиком.
– В знак моей признательности примите, пожалуйста, чек с денежными средствами на армейские нужды, – произнёс он с неподдельной искренностью, лёгким жестом подавая сигнал своему приближённому.
Тот мгновенно выступил вперёд и вручил Виктору Яковлевичу чек. Подполковник замер, его лицо выразило крайнее изумление – он внимательно вгляделся в документ, словно пытаясь осознать реальность происходящего.
– Прошу, не отказывайтесь. Это от чистого сердца. Майор вашего подразделения не только сегодня спасла жизнь той семье, но и мне заодно. Не перестаю восхищаться тем, что она ещё и женщина. Это говорит о том, что доблесть и сила могут присутствовать и в столь хрупком существе, – его голос звучал ровно, без намёка на лесть, будто он действительно верил в каждое слово.
«Сердце стало колотиться ещё быстрее… Он подметил, что я женщина», – пронеслось у меня в голове, и непривычное волнение окатило с новой силой.
Дипломат с присущей ему безупречной элегантностью приблизился ко мне. Плавным, почти ритуальным движением он протянул руку для рукопожатия, и в тот же миг его лицо озарила улыбка – ослепительная, тёплая, будто солнечный луч, пробившийся сквозь тучи. «Эта улыбка, наверное, была ярче всего на свете», – мелькнуло в мыслях.
Я растерянно протянула руку в ответ. Наши ладони соприкоснулись – и я невольно замерла. Его рука оказалась удивительно тёплой и мягкой, словно бархат. «Как у мужчины могут быть такие нежные руки?!» – удивилась я про себя, чувствуя, как по спине пробежала лёгкая дрожь.
Он смотрел на меня с добротой, почти с нежностью. В его взгляде не было ни высокомерия, ни снисходительности – лишь искреннее уважение и, возможно, даже восхищение. «Наверное, он хороший и простой человек. Просто положение обязывает… Или он очень старательно притворяется?» – сомнения терзали меня, но в тот момент хотелось верить в лучшее.
В комнате повисла особая тишина – не напряжённая, как прежде, а почти благоговейная. Даже Виктор Яковлевич, обычно невозмутимый, казался слегка растерянным, словно не знал, как реагировать на столь неожиданный поворот событий. А я всё ещё не могла отпустить его руку, чувствуя, как внутри разгорается странное, непривычное чувство – то ли благодарности, то ли смущения, то ли чего‑то большего.
Потянув, он всё же мягко высвободил ладонь.
В тот миг я чувствовала себя словно собака Павлова – растерянная, заворожённая, едва способная мыслить рационально.
– Для того, чтобы загладить свою вину, прошу – не откажитесь со мной поужинать. А пока прошу вас: можете отдохнуть в гостевом доме. На ужин встретимся в восемь часов. Вы принимаете моё приглашение?
– Да, – выпалила я, не задумываясь.
Виктор Яковлевич округлил глаза и уставился на меня с нескрываемым изумлением. Наверное, в его глазах я сейчас выглядела совершенно не похожей на того собранного, хладнокровного офицера, которого он знал.
– Ну вот и хорошо, – вновь одарив меня тёплой улыбкой, произнёс молодой дипломат. – А кстати, я не представился. Меня зовут Никита Павловски. В Швейцарии меня зовут просто Ник. Раньше я жил в России, у меня также есть сербские корни, но судьба распорядилась так, что пришлось переехать в Швейцарию. Хотя Россия для меня всё равно родная страна. Ну, поговорим об этом за ужином. Жду вас. Насчёт машины такси не беспокойтесь, мы всё уладили.
С грациозностью барса он развернулся и направился к выходу, сопровождаемый своей охраной.
Нас провели в огромный гостевой дом – просторный, светлый, с безупречным интерьером. Каждому выделили отдельную комнату.
Переступив порог своего временного убежища, я с удивлением обнаружила на кровати свою сумку с вещами – ту самую, которую забыла в такси.
– Наконец‑то можно переодеться, – с облегчением выдохнула я, но тут же осеклась. – Стоп… Во что? Разве что в форму?!
Тяжело вздохнув, я повалилась на кровать. Тело ныло от пережитого напряжения, а мысли кружились в хаотичном вихре. Что это было? Неожиданное приглашение, его манеры, этот взгляд… Всё казалось нереальным, словно сцена из чужого, роскошного фильма, в который я случайно попала.
Я закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. До ужина оставалось несколько часов, а мне нужно было не просто привести себя в порядок, но и понять, как вести себя дальше. Форма? Пожалуй, это единственный вариант. Но даже в ней я должна выглядеть достойно – не как задержанный офицер, а как человек, которого пригласили на ужин не из жалости, а из уважения.
Медленно поднявшись, я подошла к окну. За стеклом расстилался ухоженный сад с аккуратными дорожками и цветущими кустарниками. Мир за пределами этой комнаты жил своей размеренной, благополучной жизнью, словно не зная о том хаосе, который только что перевернул мой день.
«Итак, Соня, – мысленно сказала я себе, – пора собраться. Но ты покажешь, что даже в форме можешь быть собой – офицером, женщиной, человеком, который не теряет достоинство ни при каких обстоятельствах».
«Какой он всё‑таки этот Никита Павловски, Ник… Всё‑то ему к лицу. Истинное проявление качеств мужчины в сочетании с непревзойдённой внешностью!»
Лицо залило горячим румянцем. Я невольно прикоснулась к щекам – они горели.
– Что‑то ты размечталась, Соня, – строго одёрнула себя вслух. – Такие, как он, даже смотреть на тебя не будут. У него, наверное, самые красивые девушки… А может, у него есть одна единственная. Длинные шикарные ноги, блестящие волнистые волосы, идеальное тело, безупречное лицо. Любой наряд смотрится на ней восхитительно, звёздный макияж, шелковистая кожа… Да, и мне до таких далеко. Я солдат, а солдаты нужны только на войне.
Мысль вдруг зацепилась за одно: «Ну почему у него такой усталый взгляд?»
Я замерла, пытаясь восстановить в памяти его лицо. Да, за внешней безупречностью и уверенной улыбкой пряталась глубокая, почти неприметная усталость. В уголках глаз – лёгкие тени, в линии плеч – едва уловимая тяжесть.
«А, это неважно», – резко оборвала я свои размышления.
Поднявшись с кровати, подошла к зеркалу. Отражение встретило меня слегка помятой формой, свежей ссадиной на скуле и растерянным взглядом.
– Ладно, Соня, соберись, – прошептала я, проводя ладонью по волосам. – Форма так форма.
Я достала из сумки расчёску, провела по волосам, стараясь придать им хоть немного порядка. Затем аккуратно поправила китель, разгладила складки.
За окном уже сгущались вечерние тени. До восьми оставалось не так много времени. Я глубоко вдохнула, выдохнула, снова взглянула на своё отражение.
– Ты справишься, – сказала себе твёрдо. – Это просто ужин. Просто разговор. Ничего больше.
Но сердце, будто не слушаясь рассудка, снова участило ритм, стоило лишь вспомнить его улыбку.
Предложение
Схватив уставную фуражку, я натянула её как можно ниже на глаза и выпустила несколько более -менее длинных прядей волос, прикрыв щёки.
«В конце концов, мне же не замуж за него выходить. Просто поужинать. И я не виновата, что у меня такая травматичная работа», – мысленно оправдывалась я, пытаясь унять внутреннюю дрожь.
И почему вообще у меня такое состояние, впервые в жизни боюсь мнения незнакомого человека?
Выйдя из комнаты, я суетливо спустилась по ступенькам.
По пути встретила Виктора Яковлевича. Он озабоченно посмотрел на меня, сдвинув брови:
– Знаешь, что я узнал? Этот Никита Павловски, оказывается, тесно сотрудничает с нашим министром обороны. Зря мы так с ним. Он, видно, лицо мирового масштаба. Так что больше не употребляй при нём, что ты его ненавидишь!
– Есть хочу! – поспешно перевела я тему, избегая его проницательного взгляда.
– Соня, ну а мы куда, по‑твоему, идём? Слушай, ну почему ты всегда носишь форму со штанами? На худой конец форма с юбкой для женщин есть. Ещё и синяк этот на лице…
Я резко остановилась, повернулась к нему и с напускной бодростью выпалила:
– Может, мне вообще уйти, подполковник? Я, видно, порчу лицо российских женщин – военнослужащих?
В его глазах мелькнуло что‑то вроде сожаления, но он тут же взял себя в руки:
– Не говори глупостей. Иди уже. Только постарайся не ляпнуть чего‑нибудь лишнего. И фуражку сними, сейчас ни к чему.
Я молча кивнула, стянула головной убор и взяла его в руки. Глубоко вдохнула и направилась к месту встречи, стараясь не думать о том, что ждёт меня за дверями.
Мы остановились у входа в шикарный зал. Два официанта в безупречных ливреях плавно, с почти ритуальной грацией распахнули перед нами высокие двери.
За столом уже ожидали Ник и его, как я поняла, ближайший помощник – тот самый мужчина, который ещё недавно так яростно допрашивал меня.
Ник сменил деловой костюм на неформальный наряд: лёгкая рубашка оттенка зелёного винограда, серые брюки (или джинсы – в приглушённом свете было не разобрать). Очки он снял, и теперь его глаза – ясные, с живым, проницательным блеском – смотрели открыто и дружелюбно.
– Рад вас видеть! Как отдохнули? – с привычной обаятельной улыбкой спросил он.
– Спасибо, хорошо, – тут же откликнулся Виктор Яковлевич.
Мы заняли места за столом, поражавшим изысканной сервировкой. Столовое серебро сияло, словно отлитое из чистого золота, хрустальные бокалы тонко звенели при малейшем прикосновении.
Во время ужина Ник неспешно рассказывал о своей жизни в России, о неожиданном наследстве от отца, вынудившем его переехать в Швейцарию и возглавить семейную компанию. Его повествование текло плавно, с лёгкой иронией к себе и глубоким пониманием тех перемен, что выпали на его долю.
Я же сидела молча, едва касаясь вилкой блюд, которые один за другим появлялись на столе. Темы разговора – экономика, промышленное развитие, геополитика – оставались для меня чуждыми. Я старалась не поднимать взгляда, чтобы Ник не заметил припухлости, синяка и ссадин на моем лице.
При этом я машинально поглощала подаваемые яства – каждое было маленьким шедевром кулинарного искусства. И столь же машинально наполняла бокал шампанским, будто оно могло заглушить неловкость момента.
– Соня, – тихо, почти шёпотом, предостерег меня Виктор Яковлевич, наклонившись к моему уху. – Не пей столько шампанского. Слышишь?
– Есть, – пробормотала я в ответ, но руку к бокалу потянула снова.
Когда разговор мужчин перешёл в бурное обсуждение вопросов государственной безопасности и защиты граждан, я уже успела осушить четыре бокала шампанского. Голова слегка кружилась, а мир вокруг будто смягчился, обрёл тёплые, размытые очертания.
В какой‑то момент я поймала на себе взгляд Ника – внимательный, изучающий, но без тени осуждения. Я поспешно опустила глаза, чувствуя, как румянец предательски заливает щёки. Шампанское, казалось, развязало не только язык, но и мысли – они вихрились в голове, то унося меня в воспоминания о службе, то возвращая к этому странному ужину, где я чувствовала себя чужой среди блестящих, уверенных в себе людей.
В голову ударил алкоголь – мир поплыл, раздвоился, но я изо всех сил старалась держать лицо, не выдать своё состояние.
– Виктор Яковлевич, – размеренно, с лёгкой задумчивостью в голосе начал Ник, – вы знаете, я тут, вроде как, думаю задержаться на год в России. Мне нужен человек, надёжный – для моей безопасности. Не хочу нанимать всех этих иностранцев, знаете ли, не доверяю им. А у вас люди проверенные – я консультировался с министром. Вы лучшее подразделение. Мне нужна ваша помощь. Конечно, не спорю, что этого человека будет преследовать опасность… Но и за мной не постоит. Я буду ему платить такие деньги, что смогут счастливо жить и его дети, внуки, и даже правнуки.
– Я правильно вас понял: вам нужен высококвалифицированный телохранитель? – чётко, по‑военному переспросил подполковник.
– Да, вы правильно поняли. Я знаю, это опасно для жизни, но, возможно, вы всё‑таки найдёте такого человека!
Я устремила на них уже изрядно затуманенный алкоголем взгляд. В голове вихрем проносились мысли:
«Говорит, телохранитель ему нужен… Ага… Да… Я бы с удовольствием охраняла его… Защищала бы его от пуль… Да что лукавить – мне так осточертела моя работа… Хочется чего‑то нового… Посмотреть, как живут другие люди… Хотя бы в качестве щита… Стиль, роскошь… Сказка…»
– Ик…
Оба собеседника резко обернулись в мою сторону. Я попыталась сделать вид, что просто поперхнулась, но было поздно – они заметили.
Однако, не заострив особого внимания, продолжили разговор.
– Но понимаете, Никита, – голос Виктора Яковлевича звучал твёрдо, – все лучшие специалисты у нас – люди семейные. И я думаю, никакие деньги не смогут им заменить семью. Они и так бывают в горячих точках, участвуют в облавах и многом другом. Единственное, что их радует – это семья, которая ждёт их дома. Высококвалифицированных одиночек у нас не так много. Надо, подумать.
Мысленно я перенеслась в прошлое:
«Семья… Папа… Помню, как славно мы пили чай по вечерам и болтали о том о сём. Он научил меня первому приёму против хулиганов. Он всегда был рядом…»
– Ик…
На этот раз я попыталась сдержать спазм, но безуспешно. Оба мужчины снова посмотрели на меня – теперь уже с явным недоумением.
Ник слегка приподнял бровь, но тут же вернул внимание к подполковнику:
– Понимаю ваши опасения. Однако я готов предложить не просто деньги. Это будет работа с перспективами – доступ к лучшим специалистам, обучение, возможность увидеть мир. Для кого‑то это может стать шансом изменить жизнь.
Виктор Яковлевич задумчиво постучал пальцами по столу:
– Шансы – это хорошо. Но риск…
Я сжала кулаки под столом, пытаясь сосредоточиться. В голове шумело, но одна мысль пробивалась сквозь алкогольный туман: «А что, если… если это мой шанс?»
Но, прежде чем я успела что‑либо сказать, снова предательски икнуло – на этот раз громче.
У меня потекла слеза – горячая, предательская, которую я не сумела сдержать.
Оба снова посмотрели на меня. Я низко опустила голову, чувствуя, как пылают щёки. «Наверное, у меня сейчас лицо – как переспелый помидор», – мелькнуло в затуманенном сознании.
– Ну, я не исключаю, что у вас всё же есть человек, которого совершенно ничего не держит, который хочет заработать большие деньги. Знаю, такие люди везде есть! – настойчиво продолжал Ник, словно не замечая моей внутренней бури.
– Ммм… – Виктор Яковлевич задумчиво потёр подбородок, взгляд его скользнул по мне, но тут же отстранился.
«Всё, хватит, хватит…» – мысленно взмолилась я, чувствуя, как последние остатки самоконтроля тают, словно лёд на солнце.
Резко встав, я оперлась руками о стол – мир качнулся, будто палуба в шторм.
– Яяяяяяяяяя… могуууууууууууууу… я ГОТОВА! – выкрикнула я, сама не веря, что это говорю.
Подполковник мгновенно подскочил, мягко, но твёрдо усадил меня обратно на стул.
– Соня, пей воду! Что за поведение! – в его голосе смешались строгость и беспокойство.
– Стоп! – я рванулась вперёд, не в силах остановиться. – Я могу стать вашим телохранителем!
Виктор Яковлевич резко выпрямился, лицо его стало жёстким.
– Не слушайте её, – обратился он к Нику, голос звучал твёрдо, почти холодно. – У неё стресс. Она до этого выполняла серьёзное задание, поэтому так и напилась. Знаете, она мне как дочь родная. При других обстоятельствах я бы просто отправил её по дисциплинарному взысканию.
Ник молча смотрел на меня – не с презрением, не с насмешкой, а с каким‑то новым, внимательным выражением. В его глазах читалось что‑то вроде: «Ты серьёзно?»
Я сжала кулаки под столом, пытаясь собраться. «Да, серьёзно. Абсолютно серьёзно», – твердила я себе несмотря на то, что язык заплетался, а мысли путались.
– Виктор Яковлевич, – тихо, но отчётливо произнёс Ник, – давайте не будем спешить с выводами.
Он медленно перевёл взгляд на меня, и в этом взгляде было что‑то, от чего сердце пропустило удар.
– Вы действительно готовы взять на себя такую ответственность? – спросил он, и в его тоне не было ни капли снисходительности. – Это не прогулка. Это работа, где каждая ошибка может стоить вам жизни.
Я подняла голову, встретив его взгляд. Мир всё ещё плыл, но в этот момент я чувствовала лишь одно – дикую, почти отчаянную решимость.
– Да, – выдохнула я, и на этот раз голос прозвучал твёрже. – Я готова.
– Но вы ведь дев… – Ник запнулся, явно подбирая слова.
Я вскинула подбородок, глядя ему прямо в глаза. Алкоголь придал смелости – или, может, безрассудства.
– Девушка? Да, девушка. И что с того? Думаете, это мешает мне стрелять, бегать, ломать руки? Я не фарфоровая статуэтка. Я – боец. И если надо, стану лучшим телохранителем, которого вы когда‑либо видели.
Виктор Яковлевич тяжело опустился на стул, сжал пальцами переносицу.
– Соня, ты не понимаешь, во что ввязываешься. Это не полевая операция. Это постоянная угроза, круглосуточная ответственность. Ты не сможешь просто «уйти в отпуск».
– А где я сейчас? – я обвела взглядом роскошный зал, сверкающую посуду, безукоризненно одетых людей. – Я везде чужая. Здесь – лишний человек в форме. Там – лишний человек без формы. А тут… тут я хотя бы буду знать, зачем просыпаюсь.
Ник молчал. Его пальцы слегка постукивали по столу – единственный признак того, что он колеблется.
– Вы говорили о человеке, которого ничего не держит, – продолжила я тише. – Так вот он. Перед вами. У меня нет семьи. Нет дома. Нет «после». Только «сейчас». И если это «сейчас» может принести пользу – почему нет?
В комнате повисла тяжёлая тишина. Даже официанты, словно почувствовав напряжение, замерли в отдалении.
– Я не прошу жалости, – добавила я, выпрямляясь. – Я прошу шанса.
Виктор Яковлевич медленно поднял глаза:
– Ты хоть понимаешь, что это конец карьеры в армии? Что ты подписываешь себе приговор на постоянную опасность? Что это не «смена деятельности», а другая жизнь – без выходных, без отпуска, без…
– Без иллюзий, – перебила я. – Да, понимаю.
Ник наконец заговорил – тихо, но твёрдо:
– Хорошо. Я принимаю ваше предложение. Но с одним условием: завтра вы проходите полное медицинское обследование. И если врачи скажут «нет» – разговора не будет.
– Второе условие, – продолжил он, глядя мне в глаза. – Никаких «на авось». Дисциплина, режим, беспрекословное выполнение приказов. Вы перестаёте быть «Соней из армии» – вы становитесь частью моей команды. Согласны?
– Да, – выдохнула я. – Согласна.
Виктор Яковлевич шумно выдохнул, провёл рукой по лицу:
– Боже, Соня… Ты точно знаешь, во что вляпалась?
Я посмотрела на Ника – на его спокойное, сосредоточенное лицо, на руки, которые, казалось, могли управлять миром.
– Думаю, да, – сказала я, и в этот раз голос не дрогнул. – Но обратного пути уже нет. – Посмотрите на меня. Никто даже не заподозрит, что я девушка. И не льстите мне. Знаю, каких вы считаете девушками. Я не обижаюсь. Чтобы не возникало непонимания, можете звать меня «Охотник». Такую кличку дали мне мои сослуживцы. По рукам?
Я протянула руку. Виктор Яковлевич молчал как рыба. Он знал: если я что‑то задумала, меня уже не остановить.
Ник спокойно посмотрел на меня. Спустя минуту он наконец протянул руку:
– Ну что, «Охотник», ты готова? Раз ты так настаиваешь, не могу тебе отказать. Кроме того, я уже видел тебя сегодня – как ловко ты водишь машину, ни капли не страшась за свою жизнь. Хорошо. По рукам!
Он крепко сжал мою ладонь. В этом рукопожатии было что‑то окончательное, будто печать на договоре с судьбой.
А вот что происходило дальше, я уже не помню.
В памяти остались лишь обрывки: Виктор Яковлевич что‑то долго говорил мне – строго, с горечью, но я едва различала слова. Потом, кажется, меня начало тошнить… «Фиг с ним», – мелькнуло в сознании.
Сознание окончательно поплыло, растворяясь в мягком полумраке. Последнее, что я почувствовала, как рухнула на кровать.
Телохранитель. И что входит в его обязанности?
Очнувшись утром, я, как ни странно, чувствовала себя превосходно – ни следа вчерашней усталости или недомогания от алкоголя. Голова была ясной, тело наполнено удивительной лёгкостью. Я сладко потянулась в мягкой, тёплой постели, наслаждаясь первыми лучами утреннего солнца, пробивающимися сквозь лёгкие занавески.
Как и ожидалось, Ник меня оставил. Я проснулась в той же уютной комнате для гостей, куда меня пригласили вчера вечером. Просторное помещение с лаконичным, но изысканным интерьером выглядело почти нетронутым – лишь смятая постель напоминала о проведенной ночи в этом месте. «Интересно, где сейчас подполковник? – подумала я с лёгким беспокойством. – Наверняка я наговорила ему вчера что‑то лишнее…»
Медленно поднявшись с постели, я не спеша побрела в ванную. Прохладная вода контрастного душа окончательно пробудила меня, смывая остатки сна и тревожных размышлений. Обернувшись в пушистый, невероятно мягкий халат, я почувствовала, как напряжение постепенно уходит.
Вернувшись в комнату, я замерла на пороге: у моей двери стоял тот самый мужчина, что допрашивал меня вчера. Его строгое, сосредоточенное лицо и безупречный костюм создавали впечатление неприступной стены.
– Вам что‑то нужно? – твёрдо проговорила я.
– Доброе утро! – его голос звучал ровно и деловито. – Если вы помните, вчера вы заключили договор с директором о том, что согласны стать его телохранителем. Именно поэтому я здесь.
Он сделал короткую паузу, словно давая мне время осмыслить сказанное, а затем продолжил:
– Поскольку директор чрезвычайно занят, вам предстоит сопровождать его повсюду. Вы должны находиться в непосредственной близости, внимательно контролировать ситуацию, отслеживать людей, с которыми он общается – особенно представителей русской диаспоры. Вам надлежит присутствовать на всех его встречах и следовать за ним куда бы то ни было.
Его взгляд стал ещё более пристальным, когда он добавил:
– Помимо вас у босса есть ещё четверо телохранителей, но их роль менее значима по сравнению с вашей. В автомобиле сопровождать директора будете исключительно вы. Вы обязаны быть всегда готовы прикрыть его своим телом в случае нападения.
Он достал небольшую карточку и протянул её мне:
– Ваш позывной – «Охотник». Вы сами его выбрали. В ближайшее время я предоставлю вам всё необходимое: оружие, средства связи, специальный костюм.
Его тон стал особенно строгим, когда он перешёл к следующему пункту:
– Прошу неукоснительно соблюдать дресс‑код. Директор общается с крайне влиятельными людьми, и его окружение должно соответствовать их статусу. Следите за причёской, поддерживайте безупречный внешний вид. Вот, возьмите, – он протянул мне небольшой флакон. – Это высокоэффективная мазь из Новой Зеландии. Она устранит отёки и заживит раны в течение нескольких суток.
Последней фразой он словно поставил точку в своём монологе:
– И ещё одно важное условие: никто не должен знать, что вы девушка. За исключением узкого круга доверенного персонала. Теперь вы обезличенный персонаж этого мира. Носите очки и не привлекайте внимание.
«Он что, шутит? – мысленно усмехнулась я. – Вряд ли кто‑то вообще обратит на это внимание».
Он протянул мне пару разноцветных тюбиков – глянцевые, с едва заметным перламутровым отливом, они казались почти игрушечными в его крупных, уверенных руках. Я покорно взяла их, ощутив прохладный пластик и едва уловимый медицинский аромат.
– А как вас… – начала я, запнувшись на полуслове.
– Ах да, – перебил он, словно заранее знал, о чём я хочу спросить. – Я главный секретарь Ника, отвечаю за его финансовые дела и безопасность. Меня зовут Герман. Если возникнут вопросы или проблемы – обращайтесь напрямую ко мне. Вот, возьмите, – он достал изящный смартфон в матовом корпусе и быстро набрал комбинацию. – Я под цифрой 1.
– А где подполковник? – не унималась я, пытаясь уловить хоть тень эмоций на его невозмутимом лице.
– Он уже рапортовал о вас. Вы официально приняты на работу. Не забывайте об этом, – его голос звучал твёрдо, без тени сомнения.
«И даже не стал меня уговаривать… Тоже мне, приёмный отец называется», – пронеслось в голове.
– Сегодня директор не планирует выезжать за пределы жилищного комплекса, так что можете отдыхать и заниматься лечением ран. Территория в вашем полном распоряжении – охрана здесь более чем надёжная. Но, повторюсь, всегда будьте начеку.
– Хорошо, спасибо, – ответила я, стараясь сохранить ровный тон.
Герман слегка кивнул, развернулся и стремительно направился к выходу. Его шаги, чёткие и размеренные, эхом отдавались в просторном коридоре, пока дверь бесшумно не закрылась за ним.
Я осталась одна, сжимая в руках тюбики и новый телефон. В воздухе ещё витал лёгкий аромат его дорогого парфюма – терпкий, с нотками сандала и бергамота.
«Ну, хоть что‑то новое в моей жизни…» – подумала я, оглядывая комнату, теперь уже не гостевую, а почти свою.
Теперь я оберегаю человека, который для меня словно бог – могущественный, недосягаемый, окутанный тайной. И пусть это звучит странно, но я искренне рада. Ведь драться, стрелять, защищать – это то, что я умею лучше всего. То, что у меня получается почти инстинктивно.
Сердце забилось чаще при мысли о предстоящих задачах. Где‑то в глубине души зародилось странное, почти детское волнение – словно передо мной открылась дверь в совершенно иной мир, полный опасностей, загадок и… возможностей.
К четырём часам вечера мне принесли костюм. Когда я его надела, то не смогла сдержать удивления: он сидел идеально, лишь чуть свободнее в груди – явно с расчётом не привлекать лишнего внимания к фигуре. Ткань была превосходного качества: плотная, но дышащая, с благородным матовым блеском, выдававшим ручную работу и немалую стоимость.
Я подошла к зеркалу. Отражение поразило меня: перед мной стоял не вчерашний «хулиган», а молодой человек в строгом, безупречном стиле – словно выпускник Гарварда на официальной встрече. Лаконичный крой, чёткие линии, сдержанная цветовая гамма – всё это создавало образ человека, привыкшего к высоким стандартам. Образ завершал превосходный галстук, добавлявший ноту изысканности без излишней броскости.
«Пора заняться синяками», – подумала я, доставая мазь. Нанеся её на повреждённые участки, я тут же ощутила лёгкое пощипывание.
– Значит, действует! – пробормотала я с удовлетворением.
Порывшись в вещах на кровати, я обнаружила пистолет FN Five‑seveN вместе с кобурой. Это действительно один из лучших ручных пистолетов в мире.
Его ключевая особенность – уникальный патрон калибра 5,7 мм с остроконечной пулей. При выстреле пуля развивает скорость свыше 650 м/с, а из P90 – около 700 м/с.
Главная задача этого оружия – эффективная борьба с противником, защищённым бронежилетами.
– Вот это «пушка»! Они точно знают толк в оружии! – не сдержала я восхищённого возгласа.
Рядом лежали средства связи: миниатюрный наушник для уха и рация для взаимодействия с другими телохранителями. Полный комплект, продуманный до мелочей.
– Видимо, здесь ко всему подошли серьёзно, – пробормотала я, осматривая снаряжение.
Раз уж мне выдали всё это, решила я, не стану отступать от дресс‑кода. Пора начинать действовать прямо сейчас.
Надев кобуру с пистолетом и вставив наушник в ухо, я направилась на территорию поместья. Волосы я аккуратно пригладила, создав впечатление короткой, ухоженной причёски – строго, но не вызывающе.
Выйдя на задний двор, я огляделась. Здесь располагались несколько зон для отдыха: беседка с резными перилами, теннисный корт и небольшая площадка с шезлонгами у искусственного пруда. Внезапно раздался резкий собачий лай. Звук доносился откуда‑то слева, за живой изгородью.
Не теряя времени, я быстро пробежала несколько метров и укрылась за массивным дубом. Отсюда открывался отличный обзор на источник шума.
Аккуратно, как нас учили, я стала выглядывать из‑за дерева. Взгляд скользнул по сочной зелёной лужайке – и сердце на миг замерло. Картина, открывшаяся передо мной, вовсе не таила угрозы. Напротив – она была до того трогательной, что на душе вдруг стало спокойно.
На ярко‑зелёной траве беззаботно резвились пёс и человек. Лабрадор с золотистой шерстью носился кругами, радостно подпрыгивал и заливисто лаял, а его спутник задорно кидал теннисный мяч. Каждый раз, когда собака возвращала снаряд, мужчина смеялся так искренне, так по‑детски, что невозможно было не улыбнуться.
Это был Ник – мой клиент. Сейчас он выглядел совершенно не так, как я привыкла его видеть: взъерошенные волосы, простые шорты, кофта на замке и обычные кроссовки. В этой непринуждённой обстановке он казался моложе, живее, будто сбросил с себя груз статуса и ответственности.
Я стояла за деревом, заворожённая этой идиллией, и не могла отвести глаз. В такие моменты люди раскрываются по‑настоящему – без масок, без церемоний.
Вдруг Ник прервал игру. Он что‑то достал из кармана шорт, поднёс к губам и произнёс несколько слов. В тот же миг в моём наушнике раздался его голос:
– Охотник, молодец! Не ожидал, что ты сразу вольёшься в работу. Иди сюда!
– Да, слушаюсь, уже иду! – ответила я и направилась к площадке.
Ник уже удобно устроился в пляжном кресле, устремив взгляд на переливающийся в солнечных лучах фонтан. Когда я подошла, то встала справа от него, стараясь принять вид опытного, невозмутимого охранника.
– Да расслабься ты! Сегодня бояться некого – мы дома! – с улыбкой произнёс он.
– Да, сэр, – автоматически ответила я.
– Ой, нет, только не это! Какой я тебе «сэр»? Звучит так по – американски. Ты – мой телохранитель, первое лицо, защищающее мою жизнь. Значит, между нами, должно быть доверие. Для тебя я просто Ник. Будем друзьями.
Он сделал паузу, внимательно глядя на меня, а затем добавил с лёгкой иронией:
– Охотник, а тебе точно не страшно? Вчера ты была пьяна и согласилась на эту работу. Может, стоит отказаться сейчас?
Я нахмурила брови, чувствуя, как внутри поднимается волна упрямой решимости.
– Ник… послушайте, – начала я твёрдо. – Мне вкалывали нитрозиминат калия, вызывающий паралич конечностей. Меня травили токсичными веществами. Меня пытали в лагере повстанцев. И вы думаете, после всего этого я могу чего‑то бояться? Я не хвастаюсь – просто говорю, что если я на что‑то решилась, то это всерьёз.
– Ну, понятно, – кивнул он и вдруг расмеялся, откинувшись на спинку кресла. – Вижу, ты не из робкого десятка. Что ж, это хорошо.
Его смех разнёсся по двору, сливаясь с весёлым лаем лабрадора, который, словно чувствуя настроение хозяина, принялся кружиться вокруг нас, требуя внимания. В этот момент всё казалось таким простым и ясным – будто не существовало ни угроз, ни тайн, ни тяжёлой ответственности, лежащей на моих плечах. Только солнце, зелень, смех и ощущение, что, возможно, всё не так уж безнадёжно.
– Ты напоминаешь мне моего младшего брата – он такой же отчаянный и храбрый. Только вот ему всего 19 лет, и он не служил в войсках.
Я поперхнулась, едва сдержав резкий вдох. В груди неприятно защемило. «Похоже, он пока не воспринимает меня всерьёз. Кажется, сейчас он просто играется со мной!»
– Тебя обижает, что я сравниваю тебя с братом, Охотник? – в его голосе прозвучала лёгкая настороженность, будто он вдруг осознал, что задел что‑то сокровенное.
– Нет, всё в порядке, – ответила я ровным тоном, стараясь не выдать внутреннего напряжения. – Я знаю, что похожа на парня. Ничего страшного.
Он слегка наклонил голову, словно изучая меня новым взглядом.
– Просто… при других обстоятельствах я бы никогда не взял себе в телохранители женщину!
«Он имеет в виду, что если бы я выглядела женственно, то он бы не воспользовался моими услугами. А так – вполне подхожу. Хотя, возможно, стоит расценивать это как комплимент…» – пронеслось в голове, но я лишь сдержанно кивнула.
Ник сделал паузу, словно подбирая слова, затем продолжил уже серьёзнее:
– Охотник, послушай. Ко мне сегодня должны прийти гости. Я знаю, ты – высококвалифицированный сотрудник подразделения, ты должна быть невидимой, но всегда начеку.
Его взгляд стал пронзительным, почти испытующим. Я почувствовала, как внутри поднимается волна холодного спокойствия – той самой собранности, которая всегда приходила в моменты, когда нужно было действовать без колебаний.
– Я понимаю, – ответила я твёрдо. – Конспирация – часть работы. Я не подведу.
Ник медленно кивнул, будто взвешивая мои слова. На мгновение в его глазах мелькнуло что‑то неуловимое – то ли уважение, то ли тень сомнения. Но он быстро спрятал это за привычной полуулыбкой.
– Хорошо. Тогда давай пройдёмся по плану на сегодня. Гости прибудут к семи. Двигайся тихо, наблюдай, реагируй только в случае прямой угрозы.
Ник улыбнулся – на этот раз по‑настоящему, без тени иронии.
– Говори только по делу, не интересуйся вещами, которые тебя не касаются. Встретив их, направишь ко мне; если будет кто‑то незнакомый – тщательно проверь.
– Слушаюсь!
Я уже было собралась уходить, но Ник вдруг окликнул меня.
– Охотник, знаешь, что мне нравится в военных? Их безукоризненная исполнительность. Тем более такие ответственные люди, как ты… Я могу быть спокоен?
– Абсолютно, Ник, – коротко ответила я, стараясь скрыть раздражение.
Не проронив больше ни слова, я неторопливо побрела в сторону массивных чугунных ворот, где должна была встретить гостей. В голове крутилась едкая мысль: «Сам сказал, что мы должны быть друзьями, а разговаривает со мной, словно я безмолвный слуга. Хотя… чего я жалуюсь? За такие деньги, которые он мне платит, я могла бы нанять себе целую сотню телохранителей – и командовать ими по своему усмотрению».
У ворот, плавно притормозив, остановился роскошный чёрный Mercedes с затемнёнными стёклами – блестящий, словно отполированный до зеркального блеска. Я тут же нажала кнопку рации, вызывая одного из четырёх других телохранителей, рассредоточенных по периметру.
Из задних дверей автомобиля грациозно вылезли две ослепительные красотки. Одна – юная, с озорным блеском в глазах и лёгкой, почти невесомой походкой; другая – постарше, с холодной, отточенной красотой и неторопливыми, уверенными движениями, будто каждая её поза была тщательно продумана.
– Четвёртый, кто они? – тихо проговорила я в рацию, не сводя взгляда с прибывших.
– Та, что поменьше ростом – сестра директора. Другая – по слухам, его девушка и одновременно подруга его сестры, – доложил голос в наушнике.
– Это точно они?
– Абсолютно. Они тут частые гости, – уверенно подтвердил собеседник.
Я приказала открыть ворота. Красотки, словно стройные лани, проскользнули внутрь и, округлив глаза от любопытства, резко остановились прямо передо мной.
– О, новенький? Какой миленький! Сколько же тебе лет? А синяк от чего? Ты кто – охранник, официант, может, дворецкий?! – разом посыпались вопросы, один за другим, будто разноцветные шарики из хлопушки.
Я выпрямилась, держа спину ровно, как положено офицеру, и чётко, без тени смущения, отчеканила:
– Прошу вас называть меня Охотник. С сегодняшнего дня я – личный телохранитель Ника. Если вам понадобится моя помощь, я в вашем распоряжении.
Та, что помоложе, – хрупкая, с озорным огоньком в глазах – быстро подошла и наклонилась ко мне. При моём росте в 178 см она оказалась чуть ниже.
– Меня Саша зовут, а вот её – Линда. Она подружка моего брата, а я сестра. Ну, ты, наверное, уже знаешь, – протараторила она с обезоруживающей улыбкой.
Вторая девушка, Линда, тут же заливисто захихикала, прикрывая рот ладонью.
– Какой сладенький! – проворковала Саша и вдруг положила руку на мою задницу.
Я нервно сглотнула, но тут же мягко, но твёрдо отстранила её ладонь.
– Прошу простить меня, но такое обращение я не потерплю. Я, в конце концов, офицер, – постаралась объяснить как можно спокойнее, не теряя выдержки.
Обе девушки разом разразились громким, звонким хохотом.
– Блин, а ты классный! Ты мне уже определённо нравишься – не то, что остальные, которые сразу «пускали слюни»! Ладно, пошли уже к брату, – бодро заявила Саша, схватила подругу под руку и резво потянула её вперёд – туда, где в тени раскидистого дерева отдыхал Ник.
«Вот они, испорченные богатенькие девчонки… – мелькнула мысль. – А с другой стороны, значит, я хоть немножко привлекательна в качестве парня!» – невольно усмехнулась я про себя, наблюдая, как они, щебеча и перешёптываясь, направляются к Нику.
Я шла, пристально глядя им вслед. Они о чём‑то рьяно беседовали, изредка вставляя имя Ника, а порой оборачивались на меня и заливались звонким смехом.
Сестра Ника была воплощением изысканной элегантности: на ней красовалось пышное короткое коктейльное платье цвета морской волны. Туфли на изящной шпильке гармонировали с нарядом, а волосы, уложенные в мягкие, сияющие локоны, обрамляли лицо. Миниатюрная сумочка довершала образ, придавая ему законченность и шарм.
Вторая девушка, Линда, выглядела куда более дерзко и сексуально. На ней было облегающее красное платье, приоткрывающее линию груди. Чёрные туфли на высоком каблуке подчёркивали стройность ног, а чёрная лента, завязанная на шее аккуратным бантом, добавляла нотку игривости. Длинные прямые волосы кофейного оттенка ниспадали на плечи, придавая облику загадочность.
«Вау, они выглядят как две светские львицы – такие ухоженные, уверенные в себе, излучающие жизнерадостность… И как они только ходят на таких шпильках? Ума не приложу – это же целый талант!» – невольно подумала я, заворожённо наблюдая за их грациозной походкой.
– Эй, Охотник? – внезапно окликнула меня сестра Ника, вырывая из созерцания.
Я резко подняла взгляд, оторвавшись от разглядывания их туфель.
– Ты что пялишься на нас сзади? – с лёгкой насмешкой в голосе спросила она.
У меня перехватило дыхание.
«Я пялюсь на женские задницы… Вот это выводы! Конечно, они ведь думают, что я парень…»
– Нет‑нет, я просто смотрел вам под ноги, – поспешно пояснила я, стараясь сохранить невозмутимость.
Линда хитро прищурилась, бросив на меня многозначительный взгляд.
Обе снова разразились звонким, беззаботным хохотом.
– Боже, ну разве можно быть таким милым?! – воскликнула Саша, всплеснув руками.
Мы и не заметили, как подошли к Нику. Он по‑прежнему невозмутимо восседал в кресле, словно не замечая суеты вокруг. Сестра тут же устремилась к брату, её каблуки звонко цокали по мраморной плитке.
– Ники, привет!!! Кто он, говори скорей? Где ты его нашёл? Он просто находка! – заливалась восторгом Саша, едва Ник поднялся из кресла.
«Это, видимо, они обо мне сейчас!» – мелькнуло у меня в голове.
Саша тут же повисла на шее брата, словно обезьянка, её локоны рассыпались по плечам, а туфли на шпильках нетерпеливо постукивали по плитке.
– Саша, ты как всегда любопытна. Будь с ним аккуратней. Охотник, я думаю, убивал таких, как ты, раньше, – с лёгкой усмешкой произнёс Ник, бросив на меня короткий взгляд.
«Никогда не убивала я женщин и детей. Делает тут из меня монстра», – мысленно возмутилась я, сохраняя внешнее спокойствие.
– Он что, дзюдоист? Или, может, капоэйрист? Он же совсем молодой! Он что, так хорош?! – не унималась Саша, её глаза горели неподдельным интересом.
Я молча стояла в стороне, стараясь не привлекать внимания, но чувствуя, как внутри нарастает неловкость.
– Саша, не будь такой любопытной! – слегка строго осадил её Ник.
Наконец, она отцепилась от его шеи, чуть надув губы, но тут же переключилась на новую идею.
В этот момент к Нику подошла Линда – в своём эффектном красном платье она двигалась плавно и грациозно, словно кошка. Не говоря ни слова, она страстно поцеловала его. Ник не сопротивлялся – его руки уверенно обхватили её за талию, прижимая ближе.
– Привет, Линда, – произнёс он, оторвавшись от поцелуя, его голос звучал спокойно, почти буднично.
«Я долго тут как пень буду стоять? Что‑то мне не очень приятно лицезреть всё это!» – с досадой подумала я, чувствуя, как неприятно сжимается что‑то внутри.
Ник, словно уловив мои мысли, тут же обратился ко мне:
– Охотник, на сегодня всё. Можешь быть свободен. У нас завтра много дел. Иди, отдыхай.
– Хорошо, – коротко ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул, и развернулась, чтобы уйти.
И, развернувшись строго на 90 градусов, я побрела в сторону моего дома – моего нового дома. Шаги отдавались глухим эхом в вечерней тишине, а в ушах всё ещё звучали обрывки разговора позади.
– Ники, ну пусть он останется! Нам так весело! – настаивала Саша, её голос звенел, как хрустальный колокольчик.
– У нас завтра много работы, Саша, – спокойно, но твёрдо отвечал Ник. В его тоне не было ни раздражения, ни снисходительности – лишь холодная уверенность человека, привыкшего раздавать распоряжения.
Придя домой, я сбросила строгий костюм, оставшись в простой футболке, почему-то без сил рухнула на кровать. Матрас мягко прогнулся под моим весом, а прохлада постельного белья немного успокоила разгорячённую кожу.
В полумраке комнаты, освещённой лишь тусклым светом уличного фонаря, я размышляла о том, как сильно отличается мир, в который я попала, от того, в котором выросла. Здесь всё было другим: манеры, речь, даже молчание. Их отдых – не отдых, а представление; их мысли – не мысли, а стратегия. Они сверкают, как бриллианты на солнце, ослепляя своей роскошью и беспечностью. А мы… мы лишь тени, призванные оттенять их блеск, сглаживать острые углы их беззаботной жизни.
Я закрыла глаза, и эта мысль – горькая, но отчётливая – стала последним осознанным впечатлением перед тем, как меня поглотил сон.