Похабная эпитафия
Кровавые узы
Распростёртый посреди горницы лежал он, бездыханный, без малейшего признака жизни. Не могло быть сомнений: несчастный переступил порог вечности, и не было мертвеца мертвее его. Рядом, в луже почерневшей крови, лежал мой знаменитый кинжал, украшенный благодарственной гравировкой самого юзендманна Рори.
Я поднёс руку к вискам, дабы разогнать туман, что клубился в моём черепе, но стражи не позволили мне собраться с мыслями. Один из них, с рябым и серым, как поросший мхом горный валун, лицом, схватил меня за плечо и заревел мне в ухо столь громогласно, что в бедной голове моей зазвенело. Другой же, не мешкая, окатил меня ушатом ледяной воды.
– Оставьте, сыны Нергала… – простонал я, но подручный шерифа лишь усмехнулся и толкнул меня на одр. Мысли мои путались, и память отказывалась служить, но вот что было явью: труп, лежащий среди покоев, и мой клинок в его крови. Кто-то вновь дёрнул меня, принуждая подняться, и снова засыпал вопросами. Терпение моё иссякло, и я не глядя отвесил ему пинок.
Полное лицо его, обрамлённое мягким шапероном, исчезло из виду, а сам он взвыл, скорчась от боли. Кажется, я рассмеялся – или же то был лишь хрип, вырвавшийся из пересохшего горла.
– Ну, теперь-то он у меня попляшет! – Прогремел чей-то гневный голос, но в сей миг дверь распахнулась, и в покои вступили твёрдые, властные шаги. Воцарилась тишина, и лишь толстогубый страж продолжал стонать и причмокивать от боли. Такой чести у этих болванов могло заслужить лишь появление Руди Сеймура.
– Руди, друг мой старый … – пробормотал я. – Ты, как и встарь, являешься в час наивысшей нужды, дабы спасти трижды никому не нужную жизнь мою.
Но Руди не был расположен к дружелюбным излияниям.
– Вновь упился допьяна… И время выбрал подходящее… – проворчал он, обратив взор к стражникам. – Опять руки распускаете?
Те безмолвствовали. Толстяк же, плюхнувшись в кресло, застонал:
– Этот проклятый жеребец лягнул меня… вот сюда…
– Чистая правда, старший констебль, – подтвердил другой служитель закона блеющим голосом. – Боуи лишь вопрошал его, а он в ответ ударил.
Руди что-то буркнул под нос и склонился ко мне, окинув взором, полным суровой досады.
– Всё в порядке, Грир, поднимайся… да живее! – провозгласил он, обхватив меня крепкою рукою своей и усадив на постели.
– Мерзостное чувство, – изрёк я доверительно, содрогаясь.
– Боюсь, вскоре станет ещё хуже, – молвил Руди, подавая мне тряпицу. – Оботри лик свой, ибо являешь ты ныне вид пьяной обезьяны, позабытой бродячими скоморохами.
Я повёл тряпкой по лбу, и мгла перед очами стала рассеиваться. Едва лишь дрожь в теле унялась, Руди вручил мне кружку с отваром и принудил выпить его, невзирая на мой ропот. Я было попытался усмехнуться, но улыбка моя вышла кривой, да и в голосе Руди вовсе не звучало веселья.
– На сей раз ты влип в историю прескверную, Грир… – прорычал он, словно разгневанный медведь. – Гром и молния! Клянусь всеми богами, отчего всякий раз впутываешься ты в напасти, и всякий раз – из-за женщины?
– В этот раз была не женщина, Руди.
– Сути дела сие не меняет. – В ответ я изрёк проклятие столь витиеватое, что язык мой едва его выговорил, но Руди понял меня. Но, дабы не оставалось сомнений, я повторил свою замысловатую тираду дважды.
– Замолчи, – оборвал он. – Не ты первый, не ты последний. Ведаешь ли, что лежит там?
– Как не ведать… Труп.
– Верно, труп. Вот оно как… Вы делили одну комнату в трактире, а ныне сей муж мёртв. Рядом с ним – клинок твой, а ты блажишь, словно выпил эля на три ярмарочных дня. Что скажешь?
– Я убил его. Сомнамбула я, и зарезал его, спя… во сне.
Тут уж Руди не сдержал гнева и изрёк проклятие столь же крепкое, как и моё:
– Полно врать! Желаю знать, что случилось вправду!
– Откуда же взялись сии болваны? – указал я перстом в сторону соседней комнаты.
– Стражи они, Грир, и пытаются уразуметь то же, что и я. Далеко за полночь соседи услышали шум, но сочли его обычной перебранкой меж наёмников… Поутру же служанка, войдя, узрела тело на полу и в ужасе бежала. Кто-то призвал стражу… Вот и всё. Ну, так что скажешь?
– Нергал меня возьми, коли ведаю я хоть что-либо об этом.
– Заблуждаешься. Нергал тебя возьмёт, коли не ведаешь.
Я воззрился на Руди, старшего констебля Руди Сеймура, старого моего знакомца. Служил он в страже шерифа, и вид имел мрачнее грозовой тучи.
Меня вдруг охватила тошнота, и я едва успел добраться до деревянного ушата, дабы извергнуть в него остатки злосчастного пиршества. Руди, скрестив руки на груди, терпеливо ожидал, пока я прополощу рот, после чего сунул мне в руки одежду.
– Одевайся, – молвил он, кривя губы, и покачал головой с видом человека, вынужденного наблюдать за падением столь благородного мужа.
Руки мои тряслись настолько сильно, что я едва сумел застегнуть крючки на блио. Ремень, правда, удалось продеть в пряжку, но вот вдеть язычок в отверстие оказалось не под силу. Прокляв его всеми богами преисподней, я завязал ремень узлом. Руди накинул мне на плечи плащ, и в сей миг я возблагодарил судьбу, что даже в столь постыдном состоянии он оставался мне верным другом.
Толстобрюхий стражник всё ещё сидел на стуле, хоть стоны его уже умолкли. Не будь здесь Руди, он, без сомнения, раскроил бы мне череп древком своего копья, призвав на подмогу пару-тройку таких же молодцов. Двое из стражи были облачены в форменные плащи патрульных, а двое других – в гражданское платье, выдавшее в них местных вороловов. Никого из них я отроду не видывал, как и они меня, так что мы были квиты. Штатские и один из патрульных многозначительно переглянулись, бросив на Руди взгляд, полный немого укора: «Хорошенькое дельце ты нам подсунул!», – но старший констебль мигом осадил их суровым взглядом.
Он придвинул мне лавку и уселся напротив.
– Ну, излагай всё по порядку, Грир. И со всеми подобающими подробностями.
Я обернулся и взглянул на тело, распростёртое на полу. Кто-то догадался прикрыть его плащом.
– Это Хендри, – начал я. – Торговец из Бакена. Дело унаследовал от отца. Женат, трое детей. Прибыл в Лондиниум за товарами… – Я умолк, вопросительно глядя на Руди.
– Продолжай, Грир…
– Сошлись мы с ним во время похода против Тени и, по возвращении моём из госпиталя, встретились здесь. Тогда все трактиры ломились от ландскнехтов. В моём номере места – полно, а он ночевал в коридоре. Я предложил ему разделить со мной кров, и он согласился. Наутро мы выпили за знакомство, а затем он уехал, и более я его не видел – вплоть до прошлой ночи, когда случайно столкнулся с ним в кабаке. Обрадовались друг другу и устроили пир на весь мир. Сменили с десяток таверн, а после он предложил отправиться сюда. В номере мы допили бочонок его домашнего вина… Кажется, его немного развезло, но точно не помню. А потом я очнулся от того, что кто-то бил меня по лицу.
– И это всё?
– Да.
Руди внимательно окинул взором комнату и склонился над телом. Один из штатских, предвосхищая его вопрос, промолвил:
– Мы ничего не трогали, месьор старший констебль.
Мне тоже хотелось взглянуть, но я опасался, что желудок мой не выдержит сего зрелища. Наконец Руди изрёк, обращаясь более к воздуху, нежели к присутствующим:
– Он зарезался. – Затем резко повернулся ко мне:
– Ты, верно, догадываешься, Грир, что сия история может лишить тебя паспорта воролова?
– С чего бы? – проворчал я. – Ведь не я же его прикончил…
– Откуда тебе-то знать? – усмехнулся толстогубый.
– Я не тычу ножами в добрых людей, даже будучи пьян в стельку, – рявкнул я, – разве что они сами лезут в драку, а не Хендри не напал бы на меня. Слишком много мы с ним прошли вместе, чтоб пытаться убить друг дружку.