«Мы – небоги», Том 1. «Убийца собак»

Глава 1. Морда со шрамом

Железная собака лежала в куче лома мордой к небу. Шкуры нет, нос затянут кривым сварным швом, будто шрамом через переносицу.

– Пусто, – сказала Виола, глядя в планшет.

– Если пусто, почему батареи свежие? – спросил Найд. – Давайте вскроем.

Ви глянула на него как на ученого, который лезет в розетку мокрыми руками.

– Я сказала уже, разрежем оболочку – рванет. Там паутина сигналок прямо под поверхностью.

Найд промолчал.

– Может, его как-нибудь разобрать можно? – предположил Григорий.

Теперь уже под совместным взглядом Ви и Найда «несмышленышем» оказался Гриша – на две головы выше обоих и весом, как они вместе взятые.

У Найда сегодня было двое компаньонов, и очень разные. Худенькая девчонка-ровесница с умом к электронике и парень постарше на год – кузнец-слесарь, руки под металл заточены. Только вот живут каждый в своем: Виола – в медицине и кибернетике, а Григорий – в кузнечном деле и механике. Каждый понимает в технике, но в разных ее проявлениях. Поэтому и друг друга понимают слабо.

– Сказала же, дохлый он, – озвучила финальный вердикт Ви, закончив сканирование с планшета. – Ни следа жизни. Хотя батареи свежие и питание куда-то в нос проходит. Странно. Погоди, еще проверю.

Еще полминуты лишь холод экрана морозил тени на ее лице.

– Что? – не выдержал Найд.

– Нет, показалось.

Она закрыла планшет, убрала в чехол-медсумку и склонилась над корпусом. Внимательно оглядела – по порядку, с начала и до конца, не отвлекаясь.

– Старый, – сказала она, – еще довоенный.

– Ну ты уж и скажешь.

Григорий хмыкнул, еще разок глянул на железное тело и потерял интерес. Отошел, фонарем побежал по кучам. Ему точно хотелось найти «что-то» и как можно скорее уйти со Свалки, а возиться с мертвым кибером – не хотелось.

У железного пса остались Виола и Найд.

– Выкинули недавно, – сказала девочка.

– Почему тогда в землю врос?

– Он не врос, его так положили. Смотри – глина буртиком пошла.

Найд присмотрелся. И в самом деле. Лежал бы кибер тут давно, его массу утащило бы в вязкую грязь. Да и сверху было бы много пыли и грязи. А этот – пятнами измазан, словно нарочно, и кем-то «вбит в землю»: вдавлен, а не погружен.

– Я боюсь, – шепнула Ви. – Давай пойдем.

– Иди, если хочешь, – буркнул Найд, сам поежившись. – Тут куча метапласта. Ценный лут. Дотащим – взрослые по головке погладят.

Ви сбросила его руку с плеча, поднялась, догнала Григория. Они ушли дальше в тьму, подпираемую глухим блеском пластика в свете фонаря. Найд вздохнул и уже поднялся следом, но…

«Диагностика. Разъем. Оптика».

Он вздрогнул. Беззвучный подсказчик вернулся – полгода молчал, и вот – снова.

Найд вынул зажигалку, посветил и оглядел туловище кибера, как Ви смотрела – от носа до хвоста. И нашел. На шее было матовое пятно по глянцу: заглушка. Под ней – стандартный оптический порт. Современный разъем на старой туше. И еще батареи – новые.

Больше подсказок не было, да и эти – без ответов.

Найд затушил огонь, пошел вглубь свалки. Ви и Григорий возвращались ни с чем, перекидываясь шпильками.

– …не хочу домой под утро, – ворчал Григорий. – Подумают невесть что.

– Невеста не что, а кто. – поддразнила Ви. – Кстати, а кто?

– Уж точно не ты, малявка.

– Я всего на год младше! А девочки взрослеют раньше парней!

– По тебе не видно. Ты точно девочка?

Найд усмехнулся: вечная их пикировка. Григорию на самом деле нравилась Ви, только он не знал, как это выразить. Вот и кололся шутками.

Найд махнул спорщикам – сюда! Гриша тут же переключился на безопасную цель, но Найд отрезал шутки:

– Ви, шнурок при тебе?

– Конечно. А что?

– Пошли, покажу.

Дошли. Найд молча ткнул пальцем в заглушку порта у пса на шее.

– Пропустили, – сказал он.

Ви молча размотала оптоволокно, вставила штекер, оживила планшет. Пальцы быстро сыграли на приборе – и приговор готов:

– Ничего нового. Есть мозги, но не видно ни зги.

– Чего? – не понял Григорий.

Он хорошо разбирался с металлом, не с кодом. А уж программистских шуток вообще не знал.

– Ви говорит, что операционка отсутствует, – пояснил Найд.

– Именно. – Девочка выключила планшет. – Без активной нейросети это просто оболочка, пусть и заряженная.

Найд сидел на корточках. Внутреннее понимание молчало, но уходить без пса казалось неправильным.

– Сможем дотащить до коммуны? – спросил он.

Ви сматывала кабель. Найд перевел взгляд на Григория.

– Да можно, чой бы нет? Волокушу смастерим – и попрем.

Найд ткнул Гришу кулаком в бок – без злости, с почтением:

– А у тебя голова варит!

– Еще бы, я ж в нее ем, – заулыбался Григорий. Про себя он обычно шутил получше, чем про других.

Ви картинно вздохнула:

– Мальчишки.

Путь назад оказался тяжелее. Луна ушла, а с нею и сумеречная подсветка с неба. Тропа в чаще стала зыбкой на глаз. Кибер – ростом с крупную овчарку – оказался совсем не как овчарка по массе. Точно больше центнера. Волокушу связали тут же, проволока нашлась под ногами. Тащили еле-еле.

На очередном ухабе каркас хрустнул. Корпус собаки рухнул в глину. Удар прокатился по ногам, как пульсация земли.

Григорий ойкнул – рукоять чиркнула по голени. Найд поднял палец: тише. Хищники и падальщики привычны на Свалке, а вот лишний звук и вспышка – нет. Охрана может всполошиться.

– Мне кажется, он дернулся, – шепнула Ви, прижимаясь плечом.

– Невозможно, – уверенно произнес Найд. – Без софта не включится.

Но туша в самом деле дернулась. Раз-другой, сильнее. Лапы приняли позу «служить» – но лежа на боку. Было бы смешно, если б не страшно. Оба глаза кибера вспыхнули фиолетом. Пасть раскрылась, и лес взрезало звонкое «гым-гым».

Считай, звонок охране – за нарушителями побегать не изволите?

Где-то, мягко, как набегающая волна, взвыла сирена.

– Бежим! – крикнула Виола и сорвалась с места.

Григорий – следом, махнув Найду: «шевелись!»

А тот остался. Не из-за страха – из-за голоса в голове.

«Проверен. Исправен. Ждет».

– Чего? – вырвалось у мальчика.

«Сознания».

– И что мне делать?

Тишина. Впереди – визг Ви, узкие пучки света, и снова темно.

– ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?!

«Активировать».

Пасть раскрылась. И сразу – знание как надо.

Больше всего на свете Найд не хотел снова оставить себя одного. Друзья приходят и уходят, взрослеют или предают. А тут – будущий друг навсегда. Тот, кто не уйдет и не предаст.

Мальчик наклонился, нажал зубы в нужной, подсказанной пониманием последовательности. Голос ударил в голову – жесткий, нечеловеческий:

«Загрузка нейроматрицы завершена. Привязка к Хозяину успешна. Ожидаю идентификации».

Пес встал на четыре лапы. Поднял переднюю – приветствие.

– Шрам, – сказал Найд. – Тебя зовут Шрам.

«Шрам. Слуга».

– Друг, – возразил он. – Ты мой друг.

«Ты Хозяин. Значит, я друг. Приказывай!»

Найд чувствовал разум. Это было уже свое понимание – не иллюзия и не голос откуда-то.

«Ожидаю приказ».

Красные огни замигали на краю леса – пауки-стражи включили маяки, чтобы охране легче найти нарушителей. Значит, друзья уже в силках.

Что ж, решение принято им – отвечать тоже ему.

– Спаси моих друзей, – тихо сказал он роботу.

К окраине коммуны добрались к рассвету. Быстрее не вышло: волоком тащили обмякшего Григория. Буксир – Шрам – не уставал, но скорость все равно упала.

Короткая схватка с пауками закончилась со счетом «два к одному»: Шрам разорвал спайдерботов на запчасти, но один успел добраться до связанного Гриши и что-то вколоть. Ви осталась в сознании, но тоже скрученная по рукам-ногам. Когда Найд освободил друзей от пут, Григорий уже был в глубокой отключке.

У Сухого Русла девочка предложила отдохнуть, а Григория – перенести аккуратно в траву, под навес моста, от чужих глаз. Так и сделали. Найд и Ви сели сверху, Шрам – в рогозе снизу. Команды не требовалось: пес сам понял, что лучше и самому не светиться, и Григория под надзором держать.

Зори только подсекали небо понизу, первый петух еще не проснулся, влага еще стояла над лугами. Через час-другой пастушки выведут скот – до того надо успеть проговорить.

Найд надеялся, что Ви присядет ближе – чтобы плечом «случайно» ее коснуться. Но она выбрала середину пролета, в полуметре.

– Весит, как двадцатилетний. Кузнец, блин, – Найд картинно стер пот. – Откуда столько мяса?

– Лахтины всегда были большие и сильные. Потому и семейную ячейку сохранили. Они обособленно от коммуны живут, – ответила Ви. – Ладно, Гриша вырубился. Давай, пока не очнулся, подумаем.

– О чем?

– Как объясним все взрослым. Включая этого.

Она метнула взгляд вниз.

– Мы? – удивился Найд. – Пусть сам объясняет. А мы по домам.

– Он нас сдаст. – В голосе Ви стояла железная уверенность. – Не смотри, что здоровяк. Перед папой он что телятя поперек быка-трехлетки. Отец его размажет и выяснит все.

– Что предлагаешь?

– Пса надо спрятать.

– Это понятно, – Найд вымученно улыбнулся. – Подумаем позже. С Гришей что делать?

– Может быть…

Она замолчала, теребя деревянный оберег на шее. Найд взором поехал ниже – грудь, пояс, ноги, – и тут же устыдился своего взгляда.

Ви сидела «по-цыгански», сложив ноги под себя, – статуэтка из тени нового дня. У горизонта зарождался рассвет.

А он ловил, как свет очерчивает ее плечи, линию щек и волос. Как узкая теплая полоска неба поднимается выше. Как утро сглаживает ночные страхи. Как хорошо без слов, если рядом друг.

Когда небо кольнул первый утренний луч, показалось, на Виоле – рубашка из рассвета. Внутри у Найда ухнуло.

– Тебе очень идет солнце, – сказал он.

– Спасибо.

Она приняла это просто, без жеманства – и в том же тоне продолжила:

– Нечасто удается с ним поболтать.

– Поздно встаешь?

– Нет, просто времени на разговоры нет. Я ж у отца одна. Почти сын. – Виола усмехнулась. – Старший брат был, но умер, как и мама. И средний был, его фермачи в Набор забрали. Осталась вот только я. Потому и пашу за парней. Вместо того, чтобы строить глазки местным бычкам-осеменителям.

– Э-э-э…

– Чё завис? – Она рассмеялась. – Или думаешь, девчонка-медик в свои почти тринадцать не знает, как люди размножаются?

Смех у нее был без жалоб о «невозможном», лишь с тихой болью – о братьях и матери. Найд хотел что-то ответить – но ее ладонь легла на его губы:

– Не порть мне рассвет, деревня. Давай просто посидим так.

Решили по-деловому. Шрам – по плану Ви – уходит «в тень», под ее ответственность. Он принял чужой вольер как слуга – покорно.

С кибером они дотащили Григория до дороги на Порецкую. Там – прощание. Ви направилась к своим, пес – с ней, но поодаль от девочки, под прикрытием придорожных кустов.

Найд взвалил край плащ-палатки, подтянул ремень и потащил здоровяка к воротам. Понимал, что «влетит всем». Но поступал как правильно.

До межи добрался к началу седьмого. Ровно к тому моменту, когда Григорий зашевелился. Найд остановился под одинокой тенистой лиственницей у дороги – дать очнуться другу.

Григ пришел в себя минут через двадцать. Поднялся на локоть, хрипло спросил:

– Бычий цепень, где мы?

– Очнулся? – Найд подал флягу. – На, выпей.

Ви на прощание показала у Гриши обезвоживание и сунула лекарства. Найд заранее высыпал регидрант в воду.

Григорий припал к горлышку, выпил все в пять глотков.

– Еще, перемать разэдак…

– Вон лужа, пей, – жестко сказал Найд. – Заодно язык вымой.

– Извини.

– Ничего, – Найд закрутил пробку. – Скажи спасибо, у Ви регидрант был. Я тебе в бутыль высыпал.

– Медичка?

– Ее Виола зовут. Или совсем память отшибло?

– Отвали…

Григорий схватился за голову, сжал виски. Похоже, «подарок» пауков его крепко высушил, как сушат возлияния на затянувшейся вечеринке.

Сам Найд к «взрослым каплям» не притрагивался и считал это признаком тупости. Даже общинная медицина кричит, что опьянение – насилие над духом. Про фермачей и говорить нечего. А небогов алкоголь, говорят, вообще на части разрывает…

– Через минуту отпустит, – сказал он Григорию. – Ты хоть помнишь чего?

– Ни-че-ха.

– А?

– Ни-че-го, – поправился Григ. – Мы бухали, что ли?

– Чего-чего? – изумился Найд.

– Ща вывернет, – взвыл Григорий вместо ответа.

Здоровяк вывернулся и вылил на плащ-палатку то, что осталось. Резко поднялся, схватился за виски.

– Кобылья дырка! – простонал. – Найд, будь другом, убей меня!

– У меня лекарства больше нет. А свою дозу ты только что выхаркал.

– Это не я…

– Чужих не вижу, – усмехнулся Найд. – Теперь жди, когда само отпустит.

Отпустило к концу часа. Ругательства сменились человеческой речью. Но память – не вернулась.

– Давай наново, – вздохнул Гриша. – Что с нами случилось-то?

– С нами? – поднял бровь Найд. – Это с тобой.

– И что?

– Ты полез целоваться с Ви, и она тебя отшила. Ты с грусти выпил больше, чем мог.

Найд не удержался – хихикнул.

– А серьезно?

– А чем не версия?

– Я скорее бабушку небога расцелую, чем эту щепку. Там и подержаться-то не за что.

Найд неодобрительно покачал головой.

– Если серьезно – мы ломанулись на Свалку и получили по рогам от охраны фермачей. Еще до того, как добрались до лута.

– Парализаторами, что ли? – предположил Григорий.

– Типа того, – буркнул Найд уклончиво.

Рассказывать сейчас – лишнее. Если память не вернется – лучше Грише забыть. Если вернется – тем более.

– А чего мы на Свалку поперлись?

– Приключений захотелось.

– А в самом деле?

– За барахлом рванули, чего непонятного? – сорвался Найд. – Там недавно кучу метапласта выкинули, по слухам. Ну, я решил проверить.

– Проверил?

– А сам как думаешь?

– Мне енда.

– Чего?

– Фермачи так говорят, – отмахнулся Григорий. – Конец мне. Отец в блин раздавит.

– С чего бы?

– Да он и в жизнь не поверит, что парнишка с бодунишка – это из-за парализаторов. Будет думать, я со старшими пацанами уклюкался. Ты бы хоть какую другую легенду придумал, а? Ты же со словами дружишь, Найд! Не дай погибнуть, а?

Найд усмехнулся:

– Другой истории у меня для тебя нет. Меня дома тоже ждут… с распростертыми.

– С чего бы?

– Мы с Ви договорились, что она признается своим. А те с Уречными свяжутся, без вариантов.

– А ты…

Григорий замер, собирая мысли. Далось не сразу.

– Ты можешь попросить Виолу сказать, что я не с вами был?

– Решил на отказ пойти? – улыбнулся Найд.

– Да не… – Григорий поморщился. – Просто за попойку отец меня просто высечет. А вот если узнает, что я под Запрет поперся, то плетьми не обойдусь. Вот как на духу тебе говорю! Запрет меня в какой-нибудь конопляник на сортировку. Буду плясать на травке, как дурной кузнечик.

– Ты, я гляжу, тоже мастер слова.

Гриша недоуменно уставился, потом догнал – и даже рассмеялся. Но тут же схватился за голову, согнулся и снова испортил плащ-палатку.

– Да у вас тут веселье в разгаре, я смотрю, – раздался мужской голос позади.

Найд вздрогнул. Обернулся.

К ним подошел человек. Нездешний – но вел себя, как дома. От этого становилось холоднее, чем от всех пауков Свалки вместе.

1.1.

12 лет назад. Республика Новороссия, пос. Кабардинка.

Ночь, южное море, ветер с перевала.

Хорс – горная модель – выползает из темноты, как железный призрак. Копыта с резиновыми камнезацепами тихо чмокают по твердому, шипят по гравию. На склоне – запах соли, травы и старой смолы.

Гаев глушит силовую, тянет рычаг горного тормоза – щелчок. Хорс расставляет ноги шире, наклоняет голову к земле и упирается переносицей в грунт. Глаза дважды мигают оранжевым и гаснут. Статуя.

Ладонь мужчины задерживается на седле. На безымянном пальце руки, где раньше было кольцо, кожа светлее.

Бетонный павильон бывшего стрелкового клуба сидит в земле, как свекла – сверху только колпак, а сам внизу. Табличка на двери выцвела, вместо букв – обрывки. Дверь косая, на одной петле. Внутри пахнет цементной пылью, ружейным маслом и запертым морем.

Под потолком висит химический светильник. Тусклый свет не гонит мрак, а скорее оттеняет. Под светильником – алюминиевый стол с вмятинами от ружейных прикладов. Рядом две железные тумбы. В углу – низкий патронный сейф без дверцы – как железный рот без губ.

Человек в плаще стоит у стены, не касаясь, словно боится запачкаться. Ботинки фабричные, шнурки – дорогая синтетика. На груди – неприметный пластиковый пропуск с мозаикой машинного кода. Черное на сером, рисунок точек сливается с тьмой, не разобрать.

– Доктор Гаев, – говорит человек без прелюдий. Голос ровный, как запись. – Я рад, что вы пришли.

Гаев кивает. Берет стул, но не садится, так и стоит руками на спинку, смотрит на стол.

На столе – прямоугольный футляр со сглаженными стенками, по виду металлический.

Человек в плаще открывает футляр. Внутри – белая коробка размером чуть больше пачки сигарет. Материал непонятный, корпус – почти монолит. Лишь еле-еле видна тонкая линия разъема. Маркировки нет.

– Вот он, – говорит человек. – Артефакт, о котором мы говорили.

Гаев не берет коробку, даже не тянется к ней. Ощупывает взглядом.

– Вам на хранение, – продолжает человек в плаще. – Это оттуда – указывает пальцем вверх. Понимаю, звучит как сказка. Но это реальность, и в ней было много жертв.

– Вы до сих пор не сказали, что это, – наконец произносит Гаев.

– Бустер интеллектуального развития, – отвечает фигура в плаще. – Развивает все. Животные, люди – без разницы. Пока к нему нет кодона-профиля, поэтому так и назвали. Толкач – развивает интеллект, но вектора нет.

– А вам нужна специализация, – дополняет Гаев, не спрашивая.

В бункере слышно, как вода с потолка бьет по полу. Снаружи ветер играет с кривой дверью.

– Почему неофициально? – спрашивает Гаев.

– Потому, что я не враг своей Страте, – вроде бы по-человечески отвечает фигура в плаще, но в голосе нет ни опаски, ни вины, лишь информация. – Страта не ворует с кормящей руки. Я рискую, поэтому сделка частная.

Человек достает из внутреннего кармана куртки прозрачный пакет. В пакете – квадрат ламинированной бумаги с еще одним машинным кодом.

– Договор, – говорит он и кладет пакет на стол.

Пакет остается на месте, Гаев недвижим.

Человек в плаще подвигает белую коробку ближе к собеседнику.

– Второй элемент технологии, кодон, скоро будет, – добавляет он, как речь о погоде. – Когда получим, вы будете первым, кто сможет испытать связку.

– А если потеряю это?

– Не потеряете, – человек в плаще дальше подталкивает по столу то коробочку, то пакет с договором. – Ваш лимит потерь вышел, время получать. И да, примите мои соболезнования.

На запястье Гаева – черная лента траурной ткани, завязанная слишком крепко.

Гаев дышит спокойно, однако плечи напряжены, руки все еще на спинке стула. Наконец он протягивает ладонь и не берет, а лишь касается коробочки ногтем. Цок! – поверхность жесткая.

– Я ничем не рискую? – спрашивает Гаев.

– Ничем. О сделке знаю только я. К вам никто не придет, ни они, ни наши. Найти бустер в неактивном состоянии невозможно, он инертен. И потом, вы же не дурак, а известный своим умом человек. Глупости – не про вас.

– Ваш интерес?

– Нам за это заплатят. Вам не надо знать, кто.

– А что мне?

– Вам поможет Фарм. Здесь и сейчас, а надо – когда и где угодно. Бессрочная поддержка. Это даже не сделка, а обмен услугами, доктор.

Слово «доктор» ложится на воздух фальшиво. Человек в плаще не вдохнул в него уважения, лишь обозначил ученую степень.

Взгляд Гаева цепляется наконец за гладкую коробочку.

– Вы уверены, – уточняет он, – что это безопасно?

– Я уверен, что это шанс.

Шум ветра извне то усиливается, то глохнет, как прибой. Здесь, в горах, это звучит чуждо.

Гаев берет коробку двумя пальцами. Она выглядит массивной, но легкая. Потом подвигает к себе футляр, закрывает крышку. Смахивает договор со стола в карман, не глядя, да и что там рассматривать – серые точки?

– Надолго? – говорит он.

– Когда придет время, – повторяет человек. – Мы вас найдем.

Они не пожимают руки сразу же. Сначала напряженное молчание, потом – рука к руке. Без тепла и силы. Удары пульса у человека в плаще – чужие, слишком ровные и тягучие.

Человек с пропуском выходит первым, ветер тут же подметает звук шагов. Гаев еще внутри. Светильник мерцает, неплотные тени играют с ним в повторялки. Гаев задерживается, проводит ладонью по неровному столу, где лежала коробочка. Стряхивает пыль с пальцев, разворачивается и уходит.

Снаружи по-прежнему пахнет морем, хоть ветер – с гор. Хорс все еще изваяние самому себе. Гаев достает футляр и кладет его в грузовой люк под сиденье, застегивает ремнями. Слышно, как на склоне сыплются мелкие камни.

Гаев садится на кибера, трогает рычаг горного тормоза. Подсвечивая глазами, хорс включает встает в полный рост, разом вознеся седока на двухметровую высоту. Кинжалы головного света тихо режут темноту.

Гаев кладет руки на руль, хорс разворачивается к дороге. Свет фар выбеливает и траву, и каменистую тропинку спереди. Под гул моторов хорс уходит мелкой рысью.

Глава 2. Соседи замолчали

Перед Найдом стоял мужчина средних лет, лысый до блеска. Невысокий, но крепкий, из той породы людей, что с дорогой сроднились. Подошел бесшумно и теперь стоял у ствола – ровно, без суеты.

– Здравствуйте, – поздоровался Найд, вставая.

– Твоему другу плохо? – спросил мужчина.

Найд кивнул: вид Григория и две вонючие лужи говорили сами за себя.

– Бурная ночь? – улыбнулся мужчина.

– В каком-то роде, – ответил Найд настороженно. – А вы кто? Из какой коммуны?

– Не из какой, – ответил лысый. – Я путевик-летописец. Изучаю жизнь людей в Общинах и пишу об этом книгу.

Слова ни о чем не сказали Найду. Он уже собирался равнодушно пожать плечами, но за спиной шевельнулся Григорий и, вытирая губы, хрипло прорычал:

– Да ладно! Последний раз хрониста мой дед видел!

– Тем не менее, это так. Меня зовут Павел. Павел Громов.

И протянул ладонь Найду, тот пожал. Рука у хрониста была жесткая, совсем не по округлой фигуре.

– Найд, – назвался мальчик.

– Вот просто Найд, и все?

– Найдён Уречный. Но все зовут просто Найд.

– Хорошо, Найд, принято. А тебя как звать, богатырь?

Павел протянул ладонь Григорию, тот принял. Желваки у Гриши напряглись – в свои четырнадцать он разгибал не отожженную. Видимо решил проверить пришлого «на слабо». Пальцы побелели у обоих. Улыбка у мужчины не сдвинулась, а о лицо кузнецкого сына можно было гвозди выпрямлять.

Расцепились. Григорий, выдохнув, назвал имя.

– Друзья? – спросил Павел.

– Приятели, – Найд опередил Григория. – А вы откуда?

– Издалека, – лысый путешественник улыбнулся. – Вы даже мест таких не знаете.

Похоже на правду. Одет он был по-общинному: штаны и куртка землистого цвета, карманы – где только можно. Изношено, но чисто, словно опрятность – часть службы. А вот на ногах удобные ботинки, фабричные и дорогие; шнурки – вообще синтетика, как новые. У фермачей такие попадаются, но откуда берут – загадка. За спиной у мужчины висел рюкзак, тоже заводского пошива, средний, не тугой по лямкам. На плече – палка, вроде черенка от лопаты, только тоньше и вышкуренная руками до блеска и с металлическим кольцом посередине. Может, подмога для ходьбы. Или оружие. Или вообще другое.

Лицо у Громова оставалось спокойным, в масть каменной лысине. Когда повернулся к Григорию, за левым ухом мелькнул шрам-пятачок, круглый, ровный, как донце гильзы. Старый, но заметный.

– Вы из Города? – спросил Григорий.

– Я же говорю, вы о тех землях не знаете, – улыбнулся мужчина. – У меня есть порошок от головной боли. Дать?

– Спасибо, так поправлюсь.

Правильно. От незнакомцев лекарства не берут – закон.

– Далеко отсюда до порецкой коммуны? – спросил Павел.

– Да, считай, пришли уже, – продолжил Григорий. – Вон на холме дозорная сторожка, видите?

Павел оглянулся на домик, кивнул.

– Значит, правильно меня карта вывела, – сказал он. – А вы местные?

– Да, местные, – ответил Найд. – Вас проводить до коммуны? Или до заставы?

Мужчина ещё раз посмотрел на «сторожку» – автоматический наблюдатель, не застава. Драки за границы давно замолкли: термитники фермачей молчат, Налетчики в этих местах – редкость, а о порецкой дружине далеко знают; шутить с отцом Григория желающих нет.

– Твоему другу точно не нужна помощь? – спросил Павел, глянув на бледного Григория.

– Сам кому хошь помогу! – с вызовом ответил сын кузнеца.

– Ну хорошо-хорошо, – засмеялся мужчина. – Вижу, что все в порядке. Ну что, пошли, молодежь.

– Куда? – хором отозвались Найд с Григорием.

– Как куда? – переспросил мужчина. – В коммуну. Вы же оттуда? Вот и ведите странника в гости. Это ж по правилам Общины, верно?

Мальчишки переглянулись и без лишних слов начали собираться. Так и положено: назвавшийся гостем – под защитой и кровом. Земля-Мать всех принимает; а доверие предавшему – земля же и постель.

Найд бывал в Порецкой дважды – мельком. Раз носил железо на ремонт Лахтиным; второй – передал старосте пакет и назад. В остальном общение с порецкими сводилось к встречам у Дорожного брода – единственного места, где летом можно купаться. Там же Найд и с Виолой познакомился. Мотягинский холм, за котором коммуна Гаевых, начинается прямо от брода.

Главная улица Порецкой узкая, стертая ногами. Когда-то тут лежал камень и ходили машины в обе стороны; теперь – ряд лавок да домов. Рабочий день у местных – на полях, они всю округу кормят. В коммуне на дорогах только псы да кошки. Ну и котопарды на подоконниках, что приветствуют прохожих совсем не кошачьим ревом.

Звуки – как хор на разогреве, вразнобой. Петух откликнулся корове, старый пёс – петуху. Из глубины гулко отбивает пресс – Лахтины начали день. Пахнет деревом, ржавчиной, дегтем, навозом и сохнущим тряпьем; под ногами пыль – под сотнями ног трава не живет.

Местные дети редко, да встречаются. Кого-то Найд даже узнавал. Гришка-шельмец, Тарасов сын – кульком шуршит, у кого-то сладости выплакал, не иначе. Муслим Давов, он же Муса, шестнадцать лет, длинный – ростом «два без одного», из-за чего сверчком сложен. Книга на коленях; говорит редко, но к месту. Сам изучает биологию по бумажным распечаткам – соперник Ви в ветеринарии, разве что по киберам она сильнее. Лина-младшая крутит ручной генератор, провод в лавку отца – подзарядка. Смотрит мимо: обе ноги – местные протезы, грубые, но рабочие.

– Мина-ловушка, – шепнул Григорий, проходя. – С довоенных ещё. Гуляла с парнем в Нечистом лесу.

– А парень?

Григорий молчал до поворота к Совету:

– В Наборе, – продолжил он. – Два года уже. Хотел ей помочь: протезы придумать. Голова – светлая, у брата в слесарке крутился, суставы хорсам точил. Промики заметили – забрали…

Найд сглотнул. Одно неосторожное действие – и две судьбы в разные стороны: ему – Страта Пром и статус нелюдя, ей – палки на ноги и зарядное в руки.

– У вас тут мрачнее, чем я думал, – подал голос Громов.

– От следов войны никто не бережен, – сказал Найд.

– Я не про девочку. – Хронист вздохнул. – Жизни мало.

– С жизнью нормально, – встрял Григорий. – Инструментов мало. Руки – одни. Машины сыпятся, мы с батей и братом чинить не успеваем.

Площадь встретила их пустым рынком и хмурым Советом. Здание – старый бетонный куб, выстоявший две войны. Как крепость, бойницы под свесом, башня – камень на камне. В такой просто так не зайдешь. Церковь прежняя давно в руинах, на ее месте – Храм Трех Основ, повторяющий прежний облик, но другой, новый. Шаровые колокола – Твердь и Солнце.

Из дверей Совета вышла женщина в рабочем костюме, седина в волосах, взгляд прищуром. Найд ее узнал – Мария Семеновна, супруга старосты. В его отлучке – старшая.

– А, Гриша, – с облегчением сказала женщина. – Явился все-таки. Твой брат аж до глядковского хутора бегал, тебя разыскивая. Через силу обратно в кузню отправили.

– Я побежал уже! – встрепенулся Григорий.

– Беги-беги, – улыбнулась женщина. – В какую коммуну передать-то, что ты домой добрался?

– Коммуну? – не понял Григорий.

– Где твоя девчонка-то живет, богатырь?

– Я…

– Он не с гулянки, – перебил Найд сына кузнеца. – Мы на Косом холме в историю влипли, там опять оползень сошел. Пришлось крюка давать, да еще в ночь. Должны были еще вечером вернуться.

– Что, прям в самом деле теперь не пройти? – спросила Мария Семеновна.

Григорий глянул на друга, кивнул.

– Истинно так, хозяйка, – встрял Громов. – Я грохот с этого вашего Косого холма даже с другой дороги слышал.

– Григорий, тебя в кузне заждались, – напомнила женщина.

Лахтин рванул прочь. Найд остался под цепким взглядом Марии Семеновны.

– А ты, должно быть, Найдён? Из Уречных?

Он кивнул.

– Я так и думала, – сказала женщина. – Твоих мы уже предупредили. Страж границы тебя узнал.

– Спасибо, Мария Семеновна.

– Не меня благодари, а наших кузнецов. Это они роботу мозги вправляли да программы опознавания писали. А теперь заткнись и дай представиться нашему гостю.

Громов шагнул вперед, снял палку с плеча, положил у ноги. Рюкзак – на землю рядом. Разогнулся:

– Павел Джонович Громов, хронист из Великой Тавриды. Благодарю за будущий прием, хозяйка.

– Порецкая Мария Семеновна, – отозвалась женщина. – Урожденная Грач. И.О. старосты коммуны. Добро пожаловать, Павел. Что привело вас в столь далекие от родного моря места?

Он повторил мальчишкам сказанное – только обстоятельно, с уважением.

– Наша коммуна теперь ваша, Павел Джонович.

– Просто Павел, – улыбнулся мужчина. – Коммунар Павел.

– Ну и отлично, – Мария вернула улыбку. – Пойдемте уж к нам в дом, если не против. В том замке даже летом стыло.

Женщина кивнула на Совет, потом повернулась к Найду:

– А ты, малой, давай до хаты. Еще раз потащишь моих ребят в ночь, ей богу, Маркелу напишу. И врать мне теперь забудь, понял?

Он кивнул. Легенда про оползень – нитками наружу. Хорошо бы, Мария оставила как есть.

Найд попрощался и пошел по улице, хромая в такт. Кивнул Мусе – тот близоруко прищурился, но узнал, улыбнулся.

– Ув-видемся, – сказал Муса с сильным заиканием.

У Иноцкой балки Запруда плевалась тонкой струйкой. В августе воды мало, генераторный каскад в дежурном режиме. Отключать нельзя – заржавеет.

Найду не хотелось уходить, было интересно.

Что там Мария Семеновна будет обсуждать с хронистом? Признается ли он, в каком виде встретил Григория? Вернуться? Подслушать? Мужчина явно сложнее, чем хочет казаться. И в Порецкую он вошел как в знакомый дом – точно бывал тут. Странно, что супруга старосты его не узнала.

С воды тянуло холодом, а еще – показалось – шумом толпы. Или это с площади? Да нет, вряд ли. Отсюда не услышишь. Он поежился, поднял ворот. Накатила сонливость – нехорошая гостья в сырых низинах, так и застыть можно. Еще хотелось есть. Крайний раз он ел вчера за обедом.

Найд решительно развернулся – назад в коммуну, попросить еды в дорогу. Ему еще часа полтора до Уречной – совсем изголодает.

Площадь гудела. Полсотни людей: в основном женщины, старики, дети и подростки – кто не на работах. Псы лают. Дизель тарахтит – кто-то с полей вернулся, хоть еще и утро.

– Что случилось-то? – спросил Найд у ближнего, но тот его не заметил.

Мальчик пробрался ближе. В центре – Мария, рядом – ее старший сын Зимник, камуфляж, кобура – пока пустая. По левую руку – отец Симеон, скуфья на голове, костюм походный.

– Так, собрались! – раздался голос Марии Семеновны. – Коммуна, равнение на Храм!

– Три Основы, берегите нас! – громко, четко и чуть нараспев произнес Симеон.

– Берегите нас! – отозвались прихожане.

Найд осенил себя знаком Троицы: Солнце, Твердь, Земля. Шепот стих.

– Батюшка, вам слово, – сказала Мария Семеновна.

Отец Симеон оперся на посох, дождался тишины – даже собаки умолкли – и сказал:

– Сыны и дочери, не буду лукавить, недобрые вести пришли с неба.

Ропот. Не бывает добрых вестей «оттуда».

– Грядет осень, – продолжил Симеон. – Первого числа нелюди пойдут в мир, чтобы забрать себе лучшее, что у нас есть. Наших отроков. Самых талантливых, самых сметливых.

Настоятель сделал паузу, и кто-то из задних рядов крикнул:

– Так оно ж кажный год так! Шо тут особого?

– А то. В этом году, – Симеон выделил «в этом», – нелюди выбирают из тех, кому исполнилось тринадцать. А не четырнадцать, как раньше.

Тяжелые вздохи по рядам. Тем, чьим – тринадцать. Думали, еще годик есть – а тут на тебе.

– Но и это не все, – сообщил Настоятель. – Этим сентябрем в мир идут нее только прислужники неба, богомерзкие Страты. Своим вниманием нас почтут их хозяева – сами небоги.

Шум – как шквал. «Пусть идут!» – откуда-то с края. «Смерть им!» – рядом.

Глупости какие у людей в голове, подумалось Найду.

Почему они прервали молчание? Вот, что важно. Именно об этом надо спросить у Настоятеля.

Такие мысли посетили не его одного.

– С чего бы это небогам упасть на Землю? – спросил кто-то.

– С чего бы это крысоволку тащить теленка из стада? – ответил Симеон. – С чего бы болезни опрокидывать немощь на человека? Это небоги – их замысел тьмою рожден и схоронен во тьме же!

Посох стукнул о землю – раз, второй.

– Три Основы! – провозгласил он. – Не человеку роптать об испытаниях, выпавших на долю его! А духу его крепнуть! Думайте, коммунары. Соображайте, как тварей небесных превозмочь!

Он отступил. Вышла Мария Семеновна:

– Как лучше уберечь детей, решим позже, – жестко произнесла она. – У нас две недели на то, чтобы отослать детей в дальние хутора. Каждая ячейка коммуны получит анкету. В ней перечислит детей старше тринадцати по состоянию на первое сентября. И запишет все их таланты – известные и по догадкам. Помните, небоги видят всю электронику! Никаких записей в планшетах. А когда что-нибудь оговариваете голосом – убедитесь, что рядом никаких устройств. Все данные – только на бумаге! Всем все понятно?

Толпа шумела, но уже остывая.

– Дальнейшие распоряжения в скором времени, – закончила женщина.

И тут ветер – как из ниоткуда. Пыль в лицо. Песок в глаза. Найд отвернулся, моргнул – и через голову прошла волна жара. Воздух из груди вышел, земля закачалась, как палуба. А потом – бросилась в лицо. Темно.

…Очнулся он в тишине. Прохладно. Свечами пахнет. Купола, на них – Твердь и Солнце в роспись. Храм. Толстые стены удерживают прохладу. Куртка – снята, лежит под головой валиком.

– Мальчик очнулся, – произнес женский голос.

– Подойди к нему, – ответил другой. – Мне еще минута.

Появилась Мария и, присев, коснулась лба:

– Лучше? – спросила она. – Ты нас испугал.

– А что случилось? – спросил он.

– Ты не помнишь? – насторожилась она.

Из-за плеча подошла темноволосая смуглая женщина лет сорока, в сером халате со шприцем, ловко уколола.

– Спокойно, Найд, – сказала Мария Семеновна. – Это тетя Айнар, наш фельдшер. Это она тебя перезапустила.

– Чего? – опешил мальчик. – Перезапустила?

– Твое сердце стояло две минуты, мальчик – раздался мужской голос.

Найд огляделся. Отец Симеон сидел в стороне, на складном стуле.

– И ты горел, – добавила фельдшер. – Сорок один и семь. И это на лбу. И неизвестно, сколько внутри.

Найд потрогал лоб – горячий, но терпимый. Слабость – да, но лихорадки нет.

– Я ничего такого не чувствую, – сказал он.

– А сейчас все в норме, – сказала фельдшер. – Тридцать семь и два было минуту назад. Но когда ты горел, твое сердце не выдержало и остановилось, Найдён.

– И…

– Непрямой массаж, – сказала Мария.

– Спасибо.

– Не за что. Толку с этого не было. – Фельдшер пожала плечами.

– То есть?

– Сердце стояло.

– Но я ведь живой!

– Конечно, – улыбнулась она. – Внезапно взял и ожил. Но это не ко мне уже. По этому делу у нас разве что батюшка Симеон специалист.

Священник устало улыбнулся, благословил. Найд было поднялся отбить поклон, но качнуло – сел обратно.

– И как я ожил? – спросил он.

– Мы не знаем, – призналась Мария Семеновна. – Только взяли тебя на руки, чтобы нести в лазарет, как ты начал остывать. Решили – лучше в Храм, тут спокойней. Айнар тебя уколола – вот ты и с нами.

– Спасибо, – Найд еще раз благодарно кивнул фельдшеру.

– Поправляйся, – сказала она. – Как себя чувствуешь?

– Да как обычно. – Найд пожал плечами. – Немного болит голова.

– Это нормально. Скоро пройдет.

Мария присела рядом:

– Ты по-прежнему ничего не помнишь? – спросила. – Что предшествовало приступу.

– Последнее – ваши слова.

– Мои слова?

– Ну да, про то, что позже решим, как прятать детей.

Мария переглянулась с Симеоном, потом бросила взгляд на фельдшера.

– Айнар?

– Не понимаю. – Женщина пожала плечами. – Думаю, мальчику нужно еще отдохнуть.

– Что не так?

Найд спросил напряженно, потому что на него смотрели, как на сумасшедшего.

Мария Семеновна вздохнула:

– Найд, милый, – улыбка у нее была натянутая. – Мы с тобой в самом деле говорили, но меня у здания Совета ты слышать не мог. Тебя нашли без сознания на дороге в Глядково. Почти в двух километрах от площади.

Через полчаса ему позволили подняться и выйти из Храма. Площадь расправляла плечи торгового дня: стекались люди, появились ящики, свертки, хлеб на прилавках; псы гоняли «счастливчика» из своих, которому досталась булка. За домами завыла турбина, колокол отбил девять.

Подкатил полеход с фургоном – пошла погрузка.

– У вас такие есть? – раздался голос.

Найд вздрогнул – Громов, как из тумана.

– Полеходы? – переспросил он.

– Ну да.

– Таких нет, – признал Найд.

Хотел добавить, что это слишком дорого для маленькой коммуны электриков, но не стал. Обвел диковинку взглядом, вблизи он полеходов еще не видал.

Большая машина, на вид почти грузовик. Только ход у него иной. По полям и бурьянам он идет на четырех широких, приспущенных до мягкости резиновых лентах: пара спереди, пара сзади. А как выберется на твердую дорогу – поднимает центральные натяжные катки, надувает «гусли» до упора и будто встает на цыпочки. Дальше катит уже словно на колесах: и быстрее, и резину бережет.

Громов поинтересовался, почему в Уречной нет полеходов. Найд ответил:

– Это же «Арзамасы», их штучно по коммунам распределяют. Наша слишком маленькая, да и мы на полях ничего почти не растим.

– Ясно, – кивнул Громов. – Ну как, насмотрелся? Пошли в Храм, с тобой поговорить хотят.

– Кто?

Громов улыбнулся.

– Взрослые.

Прошли публичку, служебную дверцу, крутые ступени, верх хора – и вошли в тесный, теплый кабинет. Фотографии Старого Поречья на стенах, в углу – маленькая радиоизотопная печь, трубы отопления вдоль стен, у входа – крючья с кепками. Потолок теряется в высоте. В торце – стол, кожаное кресло, простой диван при стене, рядом несгораемый шкаф – сталь, не метапласт.

– Присаживайся за стол, Паша, – сказал Симеон. – А ты, отрок, давай сюда. Вот диван, садись. Понимаю, что не завтракал, но давай уж с делами покончим сначала.

Найд мялся у входа. Бахаться на диван, когда взрослые на стульях?

– Сказал же, садись, – приказал Симеон.

Диван мягкий, просиженный, но кожа пахнет. Громов развернул свой стул поперек – видеть всех.

– Итак, мальчик, – сказал Настоятель. – Расскажи все, что ты помнишь, с момента, как вы с Павлом вошли в коммуну.

Найд рассказал: площадь, знакомство, отправка домой, слабость у Запруды, возвращение за едой, толпа, речи… и темнота.

– А как ты возвращался – можешь припомнить? – спросил Павел.

– Шел и шел. Что там вспоминать?

– Ну а если попробовать?

– Да не помню, – буркнул Найд. – На автомате, наверное.

– Где его обнаружили? – спросил Громов.

– У Запруды, – ответил Симеон. – Дети нашли.

Священник перевел взгляд на Найда и медленно произнес:

– Я понимаю, тебе будет трудно в это поверить, Найдён, – сказал он. – Но во время собрания тебя на площади не было. Мы потому и отправили тебя домой, что это наши дела. Не твои и не Уречных.

– Как не было? – всполошился он. – Я же все слышал! И вашу речь, и Марии Семеновны.

– Речь была, – улыбнулся Симеон. – И моя, и Маши. Ты все верно говоришь. Вот только тебя там не было. Тебя принесли на руках уже после, и все подумали, что ты вот-вот преставишься.

– Кто осматривал? – вклинился Громов.

– Айнар прибежала, – сказал Симеон. – Мальчишка весь в жару был. Градусник поставила – и у самой ноги подкосились, сказала.

– Он бредил?

– Нет.

– Понятно.

– А в себя начал приходить, когда даже я разуверился, – продолжил Симеон. – И еще температура эта… Восемьдесят лет живу, такого не видел. А ты?

Громов покачал головой.

– Остальное ты знаешь, Павел.

– Да, знаю, – сказал он и повернулся к мальчику. – Найд, ты не думай, что тебе не верят. Верим мы, верим. Святой отец так и вовсе искренне. У него работа такая, веру администрировать.

Суровый взгляд Симеона мужчина заметил, но не придал значения. Продолжил.

– Мы просто в толк не возьмем, каким образом почти все собрание ты нам разве не по словам поведал. Учитывая, что все это время был без сознания.

Он поднял ладонь – не перебивать!

– Вариант с тем, что тебе кто-то все слил, с негодованием отвергаем. Когда ты в себя приходил, за тобой куча глаз смотрела. Остается один единственный вариант, каким бы фантастическим он не казался.

– Какой?

– Мистика. – Громов улыбнулся. – Никак иначе не объяснишь.

– Или божий промысел, – вставил Симеон. – Хотя это лишь другое название мистического.

Найд поймал себя, что слушает невнимательно. Голод толкал изнутри. Он только подумал о еде – дверь распахнулась. Вместо подноса – служка с запиской.

Симеон надел очки, трижды прочитал, передал Громову. Тот пробежался взглядом – один раз – и вернул.

– Найд, – произнес Громов. – Сейчас мы пойдем вниз, ты позавтракаешь, затем мы с тобой попрощаемся.

– Почему?

– Потому, что тебя и так дома заждались.

Он врал. Глаза уходили вбок, новость из записки хрониста не порадовала.

Завтракать отправили в трактир ниже по улице. Хозяйка дала много, но все холодное – завтрак уже прошел. Ничего, это тоже еда. Дома ему другого почти и не достается.

Найд произнес молитву, принялся за дело – наверстать вчера и, если повезет, завтра. Но дверь хлопнула, снова отвлекая.

– Привет! – крикнул Григорий.

Сел напротив. Найд приветственно кивнул с набитым ртом.

– Я слышал, тебя аж сам Настоятель допрашивал? Ладно-ладно, жуй. А я тут, понимаешь, за брата и батю остаюсь в кузнице. Слышал, поди, тревожники усиленным составом сегодня выезжают.

– Куда? – спросил Найд, вытирая губы.

– В Гаево.

По спине пробежал холодок.

– Зачем едут?

– Так тревога же.

Найд попросил объяснить. Гриша объяснил: с холма Гаевых прилетел «голубь» – дрон-орнитоптер. Медленный, ненадежный, но когда другой связи нет, то и такая пойдет. Привез сигнал тревоги – без подробностей.

– А что, морзянкой нельзя было отбить? – удивился Найд.

– Радио молчит, – ответил Гриша. – Может, антенна не пашет. А портативки до той стороны холма не добивают.

Лицо Павла, читающего записку, все объясняло. Вот оно что. Тревога в Гаево.

– И что теперь? – спросил Найд.

– Что-что… – Григорий развел руками. – Тревожный отряд собираем, что.

– И когда он тронется?

– Как последний пылик доедет, – ответил он. – Прицеп уже подкатили, ждем машину. С дальнего поля едет, задерживается. Сын Марии Семеновны бесится – говорит, при старосте такого безобразия не было.

– А что отец твой?

– С мужиками дела делает, лучше не подходить.

– Гриша, – позвал Найд.

– Что?

– Мне нужно быть в Гаево.

– Ты бредишь, – отрезал он. – Это вооруженный отряд, а не экскурсия. Помнишь, что творилось в крайний выезд?

Он не помнил, и Гриша рассказал. Константиново, вепри-лощинники, шесть десятков голов. Деревню чуть не разобрали. Только пулемет на крыше полехода и спас. Да и то хряк-вожак умудрился опрокинуть машину. Все живы – но еле-еле, на тоненького.

– Даже меня не возьмут, – подытожил Гриша. – А ты мало того, что мелкий, так еще и чужак. Отец за тебя перед Маркелом не подпишется.

– Просто сведи меня со своим отцом, пожалуйста, – сказал Найд. – Мне только поговорить.

– Ну, – задумался Григорий. – Интересно даже, что у тебя там снова перекосило. Ладно, проведу. А дальше – сам.

Караван из полеходов стоял под парами. Турбины свистели, люди шутили, проверяли оружие и технику. Отец Григория о чем-то спорил с Симеоном; рядом – Громов, привалившийся к стене, как к дереву в первую встречу.

– Даже не упрашивай, Семен, – гремел Лахтин-старший. – У меня и так перегруз, а он даже не коммунар.

– Не горячись, Андрей, – мягко произнес Симеон. – Во-первых, ты не прав. Паша коммунар, как только переступил границу и поприветствовал Машу. А во-вторых, я тебя лично прошу.

– Зачем?

– Будет моими глазами и ушами.

– Я тебе и сам все расскажу, – огрызнулся кузнец.

– Пересказ – это пересказ, – Симеон улыбнулся в бороду. – Помнишь, во что спустя две тысячи лет выродилась история об одном плотнике?

– Я постараюсь чуть раньше, – отшутился Лахтин.

– Андрей, – вздохнул священник. – Это просто моя просьба.

– Ладно, твердь с тобой, – рубанул воздух Лахтин и крикнул Павлу: – Эй, как там тебя? Павел? Садись в прицеп третьей машины!

Увидел сына:

– Гриша, почему не на работе? И кто это с тобой?

– Пап, с тобой Найд хочет поговорить.

– Некогда! – отмахнулся он.

Другого шанса не будет, подумал Найд.

– Здравствуйте, Андрей Витальевич, – сказал он. – Земля вам в помощь, солнце в спину, твердь под ноги.

Кузнец скосил взгляд на Симеона, вздохнул:

– Здравствуй-здравствуй, Найд прекрасный. – Ну, хоть имя вспомнил. – Спасибо за добрые пожелания, и береги тебя Мать-земля. Чего надо?

– Я хотел бы предложить вам свою помощь.

– Твою? – усмехнулся кузнец, но под взглядом священника сдержался. – И какую же, Найд Уречный, помощь ты мне можешь предложить?

– Умею видеть без присутствия. Батюшка Симеон не даст соврать – все вижу и слышу. Даже когда сам далеко.

– Семёо-о-он? – Лахтин вперил глаза в священника.

– Отрок правду вещает, – ответил тот. – Хоть по малости лет еще не понимает, когда и кому ее открывать надобно.

Найда и Громова посадили в один прицеп. Ящики, тюки – на них и устроились. Фургон дернулся, караван потянулся.

Мужчина положил палку к ногам, посмотрел прямо:

– Спрашивай.

– Что?

– А что хотел спросить, то и спрашивай, – улыбнулся он. – Я же вижу, ты еще от границы коммуны на меня косо глядишь.

– Нормально я гляжу. Вам кажется.

– Может быть. – Мужчина пожал плечами. – Но точно знаю, что ты хочешь узнать, кто же я.

– Мне в последнее время непонятно, кто я.

Громов улыбнулся:

– Это да. Это тоже вопрос. Но тут уже тебе самому разбираться.

Найд оглядел его заново: лысина и округлые щеки показывали любителя поспать и поесть. Но ладони – в царапинах, жесткие – как человека пути, разве что не боя. И шрам за ухом…

– Вы точно не хронист.

– Верно, – подтвердил Громов.

– И вас хорошо знают в коммуне.

– Нет, – тут он покачал головой. – Меня хорошо знает Семен. Остальным я пришлый гость.

– Да, верно, – согласился Найд. – Я это и имел в виду. И вы в самом деле путешественник.

– Почему так решил?

– Фабричные ботинки и рюкзак, – пояснил Найд. – Жутко дорогие штуки, в наших местах не водятся. А без них далеко не утопаешь.

Громов кивнул: продолжай.

– Я думаю, вы человек Храма. Типа разведчика.

– Почти попал, – улыбнулся Громов. – В твоей коммуне все такие головастые, или ты особенный?

– Особенный, – уверенно сказал Найд.

– Самомнения у тебя на троих обычных.

Найд помолчал:

– У обычных людей родители есть, – добавил после паузы. – По мнению Маркела я бесполезный. Специальности так и не выучился, а еду ем. Приходится быть хотя бы умным, чтобы каждый день леща не получать.

– А на Фермасвалку – чтобы доказать уже себе, что умный?

– Доказать другим, что полезный.

Гаево – набольшая коммуна, больше походящая на стоянку, чем на село. Постоянные стены – старые конюшни, переделанные под современный скот. Жилых домов нет: только дома на колесах, частью еще довоенной сборки. Огромные, только турботягом сдвинешь. Подняты на чурках, шасси разгружено. Но все же – повозки, не избы. Не селение – табор.

Неспроста Гаевых в округе кличут цыганами.

– Уречный, давай сюда!

Найд узнал голос Громова.

– Иди-иди, можно уже. Тут безопасно.

Он выбрался из темного нутра прицепа – и ослеп от солнца. Прикрылся ладонями, огляделся.

Караван стоял на загоне для лошадей. Почти круг – сотня метров поперек, низкая ограда по периметру. В центре, как цитадель, – полеход с пулеметной турелью на крыше. Остальные машины встали кругом, развернув наружу железные бока – «стены». Между ними – прицепы. Защита так себе: брони в коммуне нет. Но лучше, чем ничего.

В Гаево Найд не бывал, сравнить не с чем. Но следов разорения не видно. Если не считать ограду загона, разобранную первым экипажем – тем, у кого к носу прикручен бульдозерный отвал.

– Закрыть периметр! – раздался чей-то окрик.

Голос брата Григория. При тревоге во главе отряда – кто-то из семьи старосты или кузнецы-оружейники.

– Иди сюда, – сказал Громов.

Хронист прислонился к задранной гусенице. Вышел раньше, осмотрелся. Теперь позвал, всем видом показывая – можно. Но рюкзак – на одно плечо, чтобы сбросить в миг, если что. Палка с кольцом посередине – в правой руке. Левой Громов машинально потирал за ухом – там, где круглый шрам.

– Что тут? – спросил Найд.

– Пока не знаю, – мужчина пожал плечами. – Другие люди сейчас командуют. Вот как старши́е разузнают – скажут.

– Мне это не нравится.

Найда схватило и не отпускало напряжение. Люди двигались нервно, будто воздух звенит.

– А тревожный выезд не красавица, чтобы всем в деревне нравится – отозвался Громов в рифму. То ли специально, то ли по случайности.

Из-за машин грянуло:

– Разделяемся на тройки! Задние стоять тут, в охранении. Мигель, ты за старшего по конвою. Средние на машины. Первые – попарно вперед, встречаем разведку. Оружие проверить. Даниил, Муха – вы со мной.

Потом тянулась пауза. Охранение делало свои дела. Кто-то выставлял машины, подтягивал прицепы – плотнее круг. На турели второго полехода пулеметчик крутил лафет. Люди проверяли оружие и снарягу – спокойно, по-деловому.

Минут через двадцать послышались голоса извне. Еще минутой позже в просвет между машинами вошли разведчики – двенадцать. Первый – Лахтин-старший. Остановился у прицепа, ему полили на руки, он вытер тряпицей, вышел в центр. Старшего сына рядом не было – его место занял рыжеволосый парень.

– Глаза и уши сюда, – негромко произнес Лахтин, и все подались ближе. – Мы тут осмотрелись, результаты такие.

Тишина натянулась нервной струной. Никто не пискнул. Понимали, куда приехали.

– Первое, – мужчина рубанул рукой воздух. – Живых Гаевых мы не нашли.

Камень на тонкой бечевке повис в груди Найда. По тону было ясно: совсем страшных слов не будет. Но легче не становилось.

Может, Виола не успела добежать, когда все началось? Свернула к Порецкой? Ушла в поля прятать Шрама? Стоп. Полей вокруг Гаево нет – не земледельцы они…

– Второе, – ладонь снова резанула воздух. – Мертвых тоже нет.

Кто-то выдохнул вслух. У кого-то, может, родня здесь или знакомые.

Камень полегчал килограммов на десять. Виола жива.

– Третье и самое тревожное, – на этот раз без жестов. – Кто-то перебил всех собак в коммуне. И натуральных, и биоников. Больших и маленьких, даже щенят и щенных. Лаборатория разгромлена, аппаратура в пыль. Блоки данных изъяты, все компьютеры уничтожены.

Лахтин вздохнул:

– Вот так.

Молчание стало не стерильным, а тяжелым. С вопросами.

– Почему-ка третье – тревожное, а? – выкрикнул кто-то.

Лахтин поднял голову, поискал глазами голос за спиной у Найда.

– Потому, что без собак жилище человека уязвимо особенно, – ответил он. – А большинство сторожевых псов мы, как и другие коммуны, получаем от Гаева.

– Да он торгаш! – крикнули с другой стороны. – Цыган и есть цыган, у фермачей выменивает, нам продает. Жулик!

Командир промолчал. Даже не стал смотреть, кто это выдал. И так ясно: вместе с собаками снесли генетическую лабораторию. Каким «торгашом» после этого надо быть?

– Для особо ушибленных небом повторяю, – сказал Лахтин. – Перебили не только собак, но и все их заводчество. Включая генетическую лабораторию. У кого-то явно зуб на клыкастых, вот так.

– А шта там с другими-то животинками? – спросили справа. – Хорсы-то живе?

– Ни живых, ни мертвых. Лошади или с людьми ушли, или разбежались. И обычные, и киберы.

Толпа шевельнулась, выдохнула. Лошадь – святое. С лугов она не исчезнет; поймаешь – можно договориться про вознаграждение.

– Что-нибудь из оборудования тронули? – выкрикнул Громов.

– Нет. Разве что неисправен страж-бот на крыше одного из бронефургонов. Предвидя вопрос людей, отвечаю сразу: да, у Гаевых есть и всегда была бронетехника. Это не секрет, и я об этом знаю уже лет пятнадцать, наверное.

Зашумели. Кто – возмущенно, кто – объясняя друг другу. Большинство – просто переглядывались. Старик с древним карабином озвучил общее недоумение:

– Так что ж получается, Андрей, – спросил он. – Мы сюда на собачьи похороны, что ли?

– Да, Альбертыч, именно за этим, – совершенно серьезно ответил Лахтин. – А в свободное от рытья могил время будем искать хозяев бедных песиков.

Потом сказал жестче:

– Ты, видать, совсем башкой ослаб, Геннадий. Или ушами. Я говорил, тут целая коммуна куда-то делась. Мужики, бабы, дети. Никого нет. И даже следов. А вся техника на месте. Это похоже на собачьи похороны?

Он оглядел отряд:

– Еще вопросы есть?

– Да! – Найд выступил вперед.

– Ну что тебе опять? – устало спросил мужчина. – К маме захотелось? Так скоро поедем, не переживай.

Пару раз хихикнули. Найду было все равно. Усталость, недосып, и все же в голове сложилось: что-то не так в самой логике нападения.

– Я знаю, почему перебили собак, – сообщил Найд.

Надо отдать должное командиру: порядок навел быстро. Насмешников осадили. В отряде вожак – один. Здесь это было видно.

Лахтин поманил Найда, и они ушли в головной полеход. Громов было двинулся следом, но кузнец качнул головой, а Геша встал между. В кабину зашли вдвоем.

«Командирский» полеход снаружи – как все. Тот же большой кузов, те же гусеницы, кронштейны под сельхозжелезо. Точно такой же тянул прицеп, в котором Найд добрался. Тут, конечно, светлее и просторней, чем там. Средний ряд снят, к полу прикручен алюминиевый столик. На помятой столешнице – два мобильных компьютера, выключены.

– Садись на диван, – скомандовал Лахтин. Сам развернул пассажирское кресло против хода и сел. Лицом к лицу.

Найд поерзал. Диван был жесткий, пропах технической дрянью, скользкий пластик под седалищем.

– Первое, – ладонь рубанула воздух. – Меня звать Андрей, и никак иначе. Не люблю мазню в обращении. Усвоил?

Найд кивнул.

– Хорошо. Второе, – снова ладонь. – Мне сказали, что ты в детстве слышал какие-то голоса в голове. Это так?

– Так.

– Что это было? В смысле, в чем выражалось?

– В голосах в голове, – Найд помедлил, уточнил: – Точнее, не голоса, а словно бы какое-то понимание сути.

– И вдаль – тоже понимание?

Найд покачал головой и рассказал, как слышал площадь у Совета. Точнее, как будто слышал и видел. А сам…

– Об этом я в курсе, – оборвал Лахтин. – Хорошо, что все хорошо кончилось, парень. Но давай про собак. Говоришь, знаешь, кто их порешил. Кто?

Найд устроился поудобнее – подушка длинновата для мальчика.

– Не знаю, кто точно, – сказал он. – Знаю, почему.

– Ну? – Лахтин подался вперед.

– Их поубивали потому, что был приказ уничтожить всех собак. Всех-всех, и живых, и киберов, и вообще.

– От кого приказ?

– Точно не знаю, но думаю, что от фермачей.

– Вот как, – хмыкнул кузнец. – А зачем, есть мысли?

– Да, – кивнул. – Они охотились на Шрама. Но, наверное, не знали, как он точно выглядит. Только что похож на собаку.

Брови Андрея дрогнули, но лицо тут же вернуло себе спокойствие.

– Вот с этого места подробнее. Что за Шрам, откуда и так далее со всеми остановками. Поехали, парень. Старайся короче, время дорого.

Найд пересказал вылазку на Фермасвалку. Коротко, но не утаивая: и Григорий, и Виола – участники, но ответственность – на нем.

Андрей слушал молча. Только на словах про укол Григория пауком – кивнул. Когда рассказ закончился, откинулся на спинку, скрестил руки, помолчал.

– Ты же понимаешь, что потащил друзей под Запрет?

– Понимаю.

– Готов за это отвечать?

– Да, готов.

– Хорошо, – уголки губ дрогнули. – Тогда слушай сюда. Версия про фермачей-убийц, конечно, полная ересь. Молчи, некогда объяснять. Просто усвой, что член Страты, и особенно Страты Фарм, никогда и ни при каких условиях не убьет человека или его друга-пса – будь то общинник или даже Налетчик. Разве что при самозащите, конечно. Но даже такого не случалось ни на моей памяти, ни при жизни отца.

– Почему? – вырвалось у Найда.

– Я сказал, молчи, – ровно пресек Андрей. – Так поведено. Собак перебили точно не фермачи. Но это сейчас и неважно. Куда интереснее, почему перебили всех без разбору.

– Я же сказал…

Кулак глухо врезался в стол. Металл застонал, ощущая новую вмятину.

– Еще раз пискнешь без приказа, выкину в окно, – так же ровно сказал Лахтин. – Я говорю молчать, ты молчишь. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Вник?

– Извините, – сказал Найд. – Не повторится.

– Хорошо. – мужчина кивнул. – Из твоей догадки выходит, что фермачи сами не знают, что у них валяется на свалке. Это дурь дурацкая. Я знаю, что такое учет в Стратах. Там чуть ли не каждый волосок с тушки лабораторной мыши подсчитан. А что из этого следует, а? Говори.

– Что собак перебили не фермачи.

– Голова на месте, – одобрил он. – То есть на Гаево налетели чужаки.

– Кто?

– Знал бы, сказал, – отрезал Лахтин. – Пока все, что знаем: собак перестреляли из обычных охотничьих стволов. Малый калибр.

– Налетчики?

– Нет, – покачал головой. – У тех боевые пушки, не охотничьи. Но в целом можешь быть и прав. Между прибытием твоего Шрама в коммуну и резней собак связь возможна.

– Конечно, – подтвердил Найд. – Они хотели его убить.

– Если хотели, почему не убили?

– Может, не нашли?

– Тоже вариант. Где твоя девчонка хотела его схоронить?

– В генетической лаборатории, – припомнил он. – Кстати, Ви не моя девчонка.

Лахтин подумал и произнес:

– Там все разгромлено, но дохлых киберов точно не было. В других местах – тоже. Коммуна у Эдика маленькая, все на виду. Значит, либо Шрам сюда не приходил, либо пришел и тут же ушел.

Надежда шевельнулась: Ви могла увести пса в лес.

– С нами нет следопытов, вот беда, – сказал кузнец. – Без них не узнаем, кто приходил или уходил.

– Так вы потому полеходы в загон для лошадей загнали? – догадался Найд. – Чтобы следы вокруг не трогать?

– Да, – кивнул. – Привычка. И еще: о следопытах. Ты знаешь, кто этот Павел?

– Хронист?

– Хронист? – усмехнулся мужчина. – Да он такой же книжник, как из меня кухарка. У него на лбу страта отпечатана. Крайний раз сей типчик лет семь тому назад жаловал. Как раз, когда небоги обнаглели и четырнадцатилетних забирать стали, он в Храме мелькал.

Найд вздрогнул. Это не скрылось от Лахтина.

– Что такое? – спросил он. – Вспомнил что? Или этот голос твой?

– Похоже, что и то, и другое, – признался Найд. – Вы мне поверите, если я скажу что?

– Поверю, – без паузы сказал кузнец. – Говори.

И он – разом – выпалил про допрос в Храме. Лахтин слушал очень внимательно. На слове о записке, что глядели и Симеон, и Громов, нахмурился и пробормотал: «Так вот оно что…»

– Что, простите? – спросил Найд.

– Ничего.

Ладонь снова резанула воздух:

– Пошли, – приказал он.

Снаружи жарило. Людей поубавилось – в тени кузовов прохладнее. Снаружи – посты, да пара стариков грела кости.

– Где Геша? – крикнул Андрей.

– Там, – показал охранник.

– Зови сюда. И этого, пришлого, который с палкой. Его тоже давайте.

Через минуту Геша и Громов стояли перед кузнецом. Хронист – невозмутим, Геша – на взводе. Едва заметный жест Лахтина – и за спиной Громова выросли двое здоровых ребят. У одного – охотничий карабин на плече, у другого – длинноствольный револьвер с оптикой, кобура открыта.

– Георгий, сюда, – бросил Лахтин старшему сыну. – Мальчишка твой, отвечаешь.

– Отвечаю, бать, – кивнул тот, положил ладонь Найду на плечо и отвел в сторону. Высокий, жилистый, отцовская порода. Но уверенности сейчас меньше, чем утром.

– Ты, – ладонь Лахтина указала на хрониста. – Раз назвался коммунаром, то я тебе командир, верно?

– Верно, – мягко ответил Громов.

– Тогда знаешь, что будет за ложь. Говори, ты кто вообще?

– Павел Громов, хронист.

Едва заметный знак – и стволы у двоих поднялись из земли.

– Может и хронист, – кивнул Лахтин. – Я все твои таланты не знаю. Что за дела у тебя с Грачом, хронист?

– Это наше с отцом Симеоном дело.

– Дело коммунара – дело коммуны. Здесь и сейчас я власть. Говори, о чем тебя пытаю, или пеняй на себя.

Кривая усмешка – знакомая.

– Да будь ты хоть главой Общины, кузнец, и то тебе нет дела до наших с Симеоном отношений. Храм не подчиняется прихожанам. Раз уж назвался властью, тебе ли не знать?

– Ты храмовник? – прямо спросил Лахтин. – И только соври мне тут.

Курки щелкнули. Старики у прицепов исчезли, вместо них – строгие мужики с оружием, многие – уже скинули его с ремней.

Громов заметил взгляд Найда, обернулся, оценил картину, повернулся обратно и поднял ладони вверх.

– Не греши, кузнец, – произнес он. – Не верши глупого насилия по незнанию.

– Так вразуми меня, – сказал Лахтин. – Еще раз: ты кто такой?

Стволы взяли его на мушку.

– Каэф, – сказал Громов. – Земная миссия. Черноморская база.

Вот это Лахтина удивило. Глаза мужчины сами округлились. Георгий рядом – наоборот, ничего не понял.

– В самом деле? – уточнил Лахтин. – Инфоторговец?

– Да, – кивнул Громов. – Не сверху, не из Страт и не хозяин. Для Общины – гость. Приказов вашим полям не даю, так что не напрягайся.

– Чем докажешь?

– Давай поиграем в игру, кузнец. – Громов усмехнулся. – Называется «верю – не верю». Если веришь, то верь. Нет – тогда я больше не коммунар, и прощай. Рискнешь остановить каэфа?

Он опустил руки; носком ботинка едва тронул лежащую палку – это видел только внимательный глаз.

– Некогда мне в игры играть. Назвался – будь, – отрезал Лахтин. – Можешь помочь – помогай.

– В чем помочь, командир?

– Следы читаешь?

Кивок:

– Если не застарелые, конечно.

– Сможешь осмотреться и рассказать, кто приходил-приезжал в коммуну?

– Конечно, – ответил Громов. – Дашь очки надеть? Слабоват я уже глазами.

Андрей хмыкнул, промолчал. Павел снял рюкзак, достал фабричный чехол, вытащил дорогие прямоугольные очки с толстыми рамками, надел – и вдруг стал похож на Наставника по истории. Палку оставил у борта, рюкзак закинул на спину и пошел к выходу из круга. Люди расходились перед ним, как стадо коз перед полеходом – шумно, нехотя.

Громов исчез из вида.

– Кто такой инфоторговец? – шепнул Найд Геше.

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Самому интересно. Пойдем, у бати спросим.

Не вышло. Лахтин, отдав пару приказов, ушел в командирскую машину. Дверь хлопнула прямо перед носом.

– Облом, – сказал Геша.

– Может, постучим? – предложил Найд.

– Не, – качнул головой. – Если он так шарахается, лучше не лезть.

Они вернулись к машинам. Тут уже начали привал. Пара часовых на крышах с оружием. Остальные – группами на земле, открывают пайки. Из прицепа выкатили бидон воды; люди подходили, наполняли фляги.

Так кто же такой инфоторговец? И что это за следы такие, что через огромные очки смотреть надо?

Найду снова стало холодно. Неправильный озноб: то есть, то нет. Мелькнуло: «Простыл ночью». И тут в голову ударил резкий залп смысла. Не понимание – чужие слова.

«Следы транспорта найдены. Идентификация. Колесный пневматик УКТХ. Минимальная загрузка…».

И – словно ножом по нитке. Впервые «голос» оборвало извне, как рубильник.

Мир качнулся. Даже «ой» не вышло. Шум в голове, тень по краям зрения, язык ватный, ноги мягкие. Упал бы, не подхвати его Геша. Он дотащил Найда в тень полехода, посадил у гусеницы. Подтянулись еще двое.

– Что с ним? – голоса, как через вату.

– Напекло, что ль?

– Малой, ты меня слышишь? – это Геша.

Найд кивнул. Под спину сунули вещмешок. Предложили уложить – кто-то отговорил: «в голову ударит».

Через минуту отпустило, как не бывало. Голоса прояснились, картинка собралась.

– Все нормально, – сказал Найд.

Наверное, не сказал, а шепнул – по лицам людей было видно. Вокруг зашевелились без суеты. Действовали, советовались, глядели по сторонам. А ему это все показалось лишним, как копошение муравьев издалека. Муравьи-муравьишки, куда вы…

Тряхнуло так, что небесное зарево в глазах. Он понял – лежит на земле. Незнакомые лица. Мужик с фельдшерским портфелем сорвал с груди пластырь с проводами.

– Ой! – сказал Найд. – Больно же.

– Живой, твердь-мать! – взорвался чей-то голос. – Андрей, он живой! Заговорил!

– В машину его, – голос Лахтина. – И рывком в коммуну, к Зариповне. Второй транспорт с вами. Пулемет проверьте! Головами за парня отвечаете.

– Принято!

– А что с этим палочником? – спросил рыжий. – Он до сих пор где-то бродит.

– Один?

– Нет, конечно. С Фомой и Трухлявым. Приказал не приближаться.

– Правильно. Пусть бродит, разберемся.

Чужие руки подняли его, понесли. И тьма выключила свет – плавно, без боли.

2.1.

8 лет назад. Республика Новороссия, недалеко от перевала Бабича, Геленджик.

Полдень. Горы. Ветер с перевала обдувает луг, чтобы солнце не жарило насмерть.

Трейлеры Гаевых стоят ступенями вдоль дороги. Между ними – веревки, ведра, сложенные седла. На лугу – табун: обычные лошади и двое горных биоников – широкие плечи, узкие зада, копыта с «козьими» вставками, шеи – как дуги.

На траве – плед, чашки, нарезанный хлеб, помидоры. Женщина с двумя детьми-погодками.

Женщину зовут Марина, ей двадцать три. Мальчик сидит рядом, на коленях. Девочка уткнулась женщине в бок. У мальчика – глаза и подбородок Марины, у девочки – гаевский лоб и упрямые брови вразлет. Еще один ребенок —Руслан, ему четырнадцать – сидит поодаль, грызет травинку, косится на кромку неба.

Звук приходит плавно. Сначала – дрожь по камням, как барабанка. Потом – они. Две фигуры в синтетических плащах до ботинок. Лица – за полнолицевыми масками. На груди у каждого – прямоугольные панели с мозаикой машинного кода, панели мерцают на солнце серым. Фигуры на биониках: сильно модифицированных горных баранах. Большие карбоновые «рога», но не спиралями, а разлетными кромками, на концах – датчики. Ноги – как у козла, но толще, с пальцами для каменистой тропы.

Фигуры останавливаются в десяти шагах. Не снимают масок. Один сходит с барана. Не торопясь, достает прозрачный планшет‑папку.

– Доктор Гаев, – говорит он спокойно. Голос идет через фильтр, но слова разборчивы.

Гаев поднимается. Рядом встает Тимур Мингалиев – плечом к плечу, глаза прищурены от света.

Фигура открывает папку. Внутри – лист. Верхняя половина – крошечные квадраты и точки, как цифровой узор. Ниже – по-русскии: «Набор. Объект: Руслан Эдуардович Гаев, 14 лет. Срок явки – сорок восемь часов.» Внизу – оттиск цифровой печати: «Головная канцелярия Набора».

– За что? – Гаев не повышает голоса, ему не нужен ответ – он требует справедливости.

– Это не наше решение, – отвечает плащ. Указывает пальцем на печать. – Мне жаль.

Второй не говорит ничего. Подходит к Руслану. Руслан не успевает отдернуть голову. Пальцы в перчатке прикладывают к лбу тонкую пластину. На коже вспыхивает короткая мозаика – как морозный узор – и гаснет. Остается едва видимый след. Словно гибкая ледяная корка.

– Вы знаете правила, – первый говорит ровно. – Сорок восемь часов на сборы. Потом печать сделает вашего сына… неактуальным для Набора.

Казенное слово «неактуальный» сказано тихо, но в наступившей тишине рвет воздух, как ружейный выстрел. В точку на лбу Руслана.

Первый складывает папку, закрывает на магнит. Разворачивается. Оба поднимаются в седла. Бионики синхронно делают четыре шага назад – и поворачивают к дороге.

Только когда их спины уменьшаются, Гаев рвется вперед. Резко, как из‑под удара. Шаг, второй – и уже бежит. Тимур успевает схватить за локоть, Марина – за другую руку; они удерживают его всей массой. У Тимура напрягаются жгуты на предплечьях. Марина дышит часто, но держит.

Руслан подбегает с другой стороны, хватает отца за плечи.

– Папа! – кричит, пытаясь перекричать ветер. – Папа, не надо! Я останусь человеком, слышишь? Я обещаю! Гаевы никого больше не потеряют!

Слова срываются, как листья со склона. Ветер уносит часть фразы, оставляет обрывки – «останусь», «обещаю», «никого».

Маски уже далеко, темные точки на дороге. Бараны‑биотики переступают ритмично, как машины.

Гаев стоит. Плечи становятся камнем. Лицо – пустой лист. Маринина рука стискивает рукав мужчины до белых пальцев. Тимур отпускает, когда понимает, что движение Гаева вышло.

На пледе возле трейлера девочка тянется за кружкой и не дотягивается. Мальчик напротив девочки кивает сам себе – как будто понял какую‑то взрослую вещь.

Солнце жарит. Ветер с перевала приносит острый запах камня. В тишине слышно, как в траве щелкает кузнечик.

Гаев произносит слово, но звука нет.

«Уходим».

Губы снова чужие.

Глава 3. С днем рожденья, Шрам!

От моста через Сухое Русло до Гаево всего четыре километра, если идти полями. Однако, учитывая Шрама под боком, это было совершенно исключено. Собака умело пряталась в зарослях или канавах, стараясь не отсвечивать возле фигуры девочки, насколько это вообще возможно. Но если топать чистым полем, Шрам спрятаться не сможет. Поэтому Ви пошла перелесками. Траектория при этом походила на многочисленные ходы конем, а расстояние увеличилось в несколько раз.

От нечего делать девочка считала шаги. На девятитысячном поняла, что до завтрака в коммуну не успеет. Поэтому она свернула в лесополосу меж двумя полями, нашла там ожидающего Шрама и сказала:

– Поесть хочешь?

Шрам неподвижно стоял, глядя на хозяйку. В полном молчании.

– Ах да, ты же кибер, – улыбнулась Виола. – Тогда ты не против, если я чуть отдохну?

Робот-пес тут же упал на живот, совершенно по-собачьи положив морду на вытянутые передние лапы.

Виола присела на поваленное дерево, достала из заплечного мешка батончик овсяного пеммикана и походную фляжку. Распаковала батончик и принялась грызть, запивая его водой. Все это время Шрам неподвижно лежал, только поднятые уши ходили туда-сюда на шарнирах. Пес бдил, охраняя свою нынешнюю хозяйку.

Вдруг собака встрепенулась, вскочила на передние лапы, развернула голову в сторону поля и настроила туда акустику. Виола перестала жевать и тоже прислушалась. Но куда человеческому слуху до собачьего, а уж до киберсобачьего – тем более.

Шрам поднялся на все четыре лапы и очень тихо, на пределе слышимости, рыкнул.

– Что? – шепнула в ответ девочка.

Пес повторил рык и сделал движение, как будто ложится. Снова поднялся и снова прилег. Взглянул на Виолу.

Она все поняла. Как была с батончиком во рту, аккуратно спряталась за поваленный ствол. Сначала присела, а потом и вовсе легла на землю. Через щель между деревом и почвой хорошо просматривался весь перелесок прямо до открытого пространства.

Шрам подполз ближе. Почему-то повернул голову до предела вправо, глядя вдоль поваленного ствола. Виола сначала не поняла, но потом заметила на блестящей шее колпачок оптического порта. Не говоря ни слова, достала планшет, подключилась и за несколько секунд настроила связь.

ПОСТОРОННИЙ, – отобразилось в диалоговом экране планшета. – ЧЕЛОВЕК НА ЖИВОТНОМ (ПРЕДП. ЛОШАДИ). ДОРОГА ВДОЛЬ ПОЛЯ. ДИСТ.=340±20 М.

– Нас не заметил пока? – спросила Ви шепотом.

НЕТ. ОЖИДАЮ ЗРИТЕЛЬНЫЙ КОНТАКТ В ТЕЧЕНИЕ 2 МИН. ПРИКАЗЫ?

– Просто смотрим, – распорядилась девочка. – Сможешь передать мне изображение на планшет?

ДА. ПРИБЛИЖЕНИЕ 20Х ОК?

– Да. Ждем.

Виола аккуратно, стараясь не хрустеть оберткой, отложила пеммикан и положила пальцы одной руки на запястье другой. Она недолюбливала электронные хронометры, к которым вечно не найдешь батарей. А механических часов, как у отца, у нее нет и быть не может – слишком уж дорогая игрушка. Поэтому девочка привыкла отмерять время по собственному пульсу.

Через сто сорок ударов сердца на планшете Ви открылось окно с изображением. Как обещано, с приближением в двадцать крат и довольно неплохого качества. Краем глаза девочка заметила, что Шрам застыл, как изваяние. Пес старался дать максимально стабильную картинку.

Виола пригляделась и едва сдержала радостный вопль. Вдоль поля на жеребце-бионике ехал один из гаевских. Она его узнала – Вардан Варданян по прозвищу Варвар. Пожилой мужчина, глава многодетной семьи, что прибилась к коммуне пару лет назад. Из-за этого Варданяны не участвовали в семейной занятости Гаевых, но охотником и траппером Вардан был первоклассным.

Девочка вскочила на ноги, быстро собрала вещи. На бегу сунула планшет в обложку и чуть не оборвала оптический кабель. Вполголоса ругнулась, вынула штекер и смотала шнурок. Рванулась к полю. Боковым зрением заметила, что умница Шрам мчится параллельным курсом, но так, чтобы оставаться незамеченным. И даже свои механические шаги печатает так, чтобы они били по земле в одном ритме с бегом девочки.

Из-за заминки с кабелем выбежала Виола на поле уже после того, как всадник протрусил мимо ее расположения.

– Дядя Вардан, подождите! – крикнула Ви.

Мужчина осадил лошадь и дал ей поворот. К моменту, когда скакун развернулся, Вардянян уже держал взведенное ружье через локоть, точно прицелившись в девочку.

– Это я, Виола! – сообщила девочка. – Дочь Эдуарда Гаева.

Варданян опустил ствол.

– Ви? – недоверчиво спросил он. – Что ты в зеленке забыла? Тебя вся коммуна ищет!

– Я как раз домой шла, и…

– Некогда болтать, – бросил Варданян и подогнал своего бионика ближе. – Прыгай за спину. Разговоры потом!

Виола было рванулась к мужчине, но вспомнила о Шраме.

– Дядя Вардан, я сейчас! – крикнула она и метнулась в лесополосу. – Подождите, пожалуйста!

Добираться до киберпса не было надобности. Шрам сам занял максимально удобную позицию так, чтобы и самому оставаться незаметным, и рвануться на помощь, если нужно. Виола обнаружила его в небольшой яме под корнями дерева.

– Новый приказ, – сказала Ви в полголоса. – Следуй за мной, оставайся незаметным. В коммуну не суйся. Надо будет – я сама тебя найду. Будь рядом. В крайнем случае, позову по имени. Понял? Кивни, если да.

Морда со шрамом опустилась и поднялась.

– Отлично, песик, – Ви погладила кибера по холодному стальному боку. – Тогда до встречи!

И побежала обратно к дороге.

Когда Варданян и девочка добрались до коммуны, там было суетно. Причем не просто суетно, а очень. Мужчины разворачивали резервные автодома в походный режим, подцепляли к ним огромные грузовые прицепы. Женщины таскали вещи и готовили припасы, дети занимались животными – сгоняли коз и овцебыков в импровизированные загоны, готовили их к погрузке. Старики, большей частью опытные охотники, вооружились старыми ружьями и мощными биноклями, заняв дежурство по периметру.

Отец был у первого тягача, в голове колонны. Варданян послал за ним мальчишку, и через пять минут взлохмаченный и взволнованный Эдуард Гаев уже бежал навстречу дочери.

По меркам других старост, Гаев был молод – чуть за пятьдесят. Но выглядел еще моложе: высокий, худой, всегда тщательной выбритый и с угольно-черной копной волос, которые и не думали седеть. С виду – не больше сорока лет.

И опять же, в отличие от большинства общинников, отец Виолы носил не полевую одежду со множеством карманов, а высокотехнологичный комбинезон ученого-экспериментатора. Несгораемый, стойкий к химическим реактивам, с собственной системой кондиционирования и даже с автономным противогазом. Не таким продвинутым, как сейчас у фермачей, но тоже рабочим.

– Виола! – крикнул мужчина и обнял дочь. – Виола, ты в порядке? Все хорошо?

– Я в порядке, – девочка уткнулась носом в грудь отца. – Папа, все хорошо, в самом деле. Просто вылазка не по плану.

Мужчина чуть отстранился и глянул в глаза дочери.

– Найд оплошал? – с тревогой в голосе сказал он.

– Нет-нет, – Виола покрутила головой. – Найд молодец, как мы и думали. Но… В общем, потом расскажу. Что случилось?

Виола указала на движуху с погрузкой в автопоезд. Больше всего девочку удивило то, что на колеса ставили резервный состав эвакуации, тайно скрытый в одном из оврагов близ Гаево. О его существовании знали буквально считанные люди, и никто из них не был членом местной Общины.

– Почему на резервном? – спросила Виола.

– Нет времени готовить основной, – ответил Гаев. – Милая, я рад, что ты нашлась. Но честное слово, очень много дел. Может, пойдешь к Мингалиевым? Они все расскажут… ну и поешь по-человечески.

Отец улыбнулся и стряхнул с щеки девочки прилипший кусочек пеммикана.

– Много сладкого вредно, – сказал мужчина.

– Другого не было, пап, – улыбнулась Виола. – И погоди, я не могу прям так на колеса.

– Ви, у нас в самом деле нет времени.

– Я… мы кое-что нашли на свалке.

– Ценное? – серьезно спросил отец.

– Думаю, да.

– Древнее?

– Довоенное, пап. Но недавно модифицированное.

– Ого! – мужчина вскинул брови. – Расскажешь, или секрет?

– Расскажу, конечно! – улыбнулась Виола. – Пап, мы с Найдом… и Григорием нашли кибера эпохи Первой цифровой. И он включился, представляешь?

Гаев хотел было присесть перед дочерью, чтобы выслушать ее историю, но тут мужчину позвали.

– Молодец, Виола, – мужчина положил руку на голову девочки. – Потом расскажешь. Кибера спрятала?

Ви кивнула.

– Отлично. Покажешь, когда вернемся.

– А когда? – спросила Виола.

– Когда все успокоится. Скоро. Думаю, через месяц или два.

– Папа! – возмутилась девочка. – Это не ждет, пап! Его найдут без меня!

Гаева снова кликнули, мужчина отмахнулся и все-таки присел напротив Ви. Чтобы смотреть глаза в глаза.

– Виола, мы не просто так снимаемся, – сказал он. – Нам надо уезжать.

Мужчина сделал акцент на слове «надо».

– Но он будет меня искать! – выпалила Ви.

– Найд?

– Нет, кибер! Которого мы нашли. Я его делегированный пользователь!

Гаев нахмурился.

– Папа, мы нашли…

– Эдик! Ты скоро? – голос с одного из вагонов перебил девочку. – Реактор сам собой не растопится!

– Виола, поговорим потом, – мужчина чмокнул девочку в лоб. – Давай в тягач, Марина ждет.

Гаев поднялся, подмигнул дочери и быстрым шагом ушел к локомотиву автопоезда.

К девочке подошел Варданян.

– Виола? – спросил он.

– Что? – резче, чем хотела, ответила Ви.

– Эдик реально очень занят. Если коммуна не стартует в ближайшие полчаса, у нас будут очень большие проблемы. И у твоего отца – особенно большие.

– Да знаю я, знаю, – поморщилась девочка. – Ответственность старосты и все такое.

– Именно, – кивнул Варданян. – Пошли к Марине. Она тебя покормит и, быть может, даже отмоет от грязи. Если это вообще возможно.

Виола против воли улыбнулась.

У них в коммуне самые лучшие люди. Дядя Вардан – один из таких. Может быть строгим, но в душе – добряк-добряк. Жаль, что ему нельзя рассказывать о Шраме. О вылазке на фермасвалку Ви решила поведать лишь отцу. Другие не поймут.

Последний, задний вагон каравана – самый тряский. Обычно в него сгружают крупный скот и лошадей, но сегодня обошлось без них, и лишенный нагрузки вагон ощутимо потряхивало.

Почему не взяли лошадей и коров? Собирать животных с полей – долгая история. Ни за полчаса, ни за час это невозможно. Поэтому скот решили оставить на вольном выпасе, благо каждая буренка или каждый конь-бионик маркированы, и проблем с возвращением животных не будет. За небольшой процент «потерявшихся» четвероногих общинники соседних коммун вернут основное стадо, такое уже бывало.

Виола любила путешествовать в полупустых вагонах, где нет людей. Отец занят почти все время переездов и возвращается в жилой вагон поздно вечером. Ближайшая родня по матери – ячейка Мингалиевых – гостеприимна, но у них восемь детей, включая пятерых приемных. И все – младше Виолы. Забот у тети Марины полна корзиночка, а ее муж – штурман каравана, и он пропадает в ведущем тягаче наравне с Эдуардом Гаевым.

Виола сидела на откидной кушетке и смотрела в заднее окно вагона. Наблюдала, как уходит назад укатанная многими гусеницами лента рукотворной дороги, а деревья-охранники сопровождают ее в дальний путь. Иной раз вагон потряхивало. Тогда Виола ждала, когда из-под его брюха появятся поваленные деревья, обломанные под корень или вырванные из родной земли.

Головной тягач, огромная и тяжеленная машина на атомной тяге с четырьмя парами металлических гусениц, способен прорубить дорогу хоть бы через чащу леса. Мощный клинообразный отвал спереди легко ломал деревья средней толщины, ну а особо толстые просто раздвигал или вырывал с корнем. И следующие за тягачом шесть вагонов втаптывали лесных гигантов в землю так, что последний вагон лишь немного покачивался, переезжая через останки.

Лента дороги унесла с собой еще один мертвый ствол. Потом, может, через несколько лет, по нему проведут лесную дорогу. И никто не узнает, что родилась она из-за того, что полторы сотни людей и несколько десятков голов скота просто спасались от неведомой угрозы.

Это все, что девочке удалось выпытать у взрослых. Отец вообще не поднял микрофон внутренней связи, а тетя Марина сказала, что «надо на время уехать», и все. Как будто Гаево для них не родной дом, а просто географическая точка в планшете!

Возможно, для взрослых это действительно было так. Это Виола родилась в прямом смысле на верхушке Мотягинского холма. Родовые схватки начались, когда мама ехала на самодельном подборщике и собирала сено, что осталось на лугу после косилки. Людей рядом не было, схватки начались рано и сами не остановились. Поэтому Виола родилась, что называется, прямо на колесах. Мама закутала младенца в собственную курточку и, как была в одной нижней рубашке, направила роллер к коммуне.

А потом слегла из-за потери крови, переохлаждения и, как следствие, заражения, с которым организм не справился. Умерла через полторы недели, а маленькую Виолу передали молочной матери – тогда еще совсем молоденькой Марине из семьи Мингалиевых. У той как раз недавно родилась дочка, с которой бок о бок прожила свои первые годы Ви.

Первые пять лет.

Дочь Марины скончалась в шестилетнем возрасте – порок сердца из-за не отслеженной вовремя патологии. Именно тогда Виола и дала себе слово, что станет врачом. Немного не то, что ожидал от нее отец, но… Конечно же, папа ее поддержал и дал Виоле лучшее медицинское образование, которое только мог предложить.

Так Виола стала медиком.

Ну а специалистом по киберам ей стать пришлось. Самые дорогие и востребованные животные коммуны Гаевых – это кибернетические лошади, так называемые хорсы. Это даже не фермачевская технология, а сплав сразу нескольких. Там учтены знания и Фарм, и Пром, и даже немного от Страты Косм. Именно поэтому гаевских считают цыганами и отчасти недочеловеками, потому что они якшаются с нелюдью.

«Виола, завтракать», – раздалось в интеркоме.

Девочка оторвалась от своих мыслей, встала с кушетки и прошла к двери. Там нажала на кнопку переговорника и сказала, что скоро будет.

Есть она в самом деле хотела, несмотря на калорийный батончик. Но, во-первых, она его так и не доела – дядя Вардан прервал. А во-вторых, половина калорийного батончика с прошлого вечера – это мало.

Кухня и гостиная расположена в третьем вагоне, строго по центру состава. Не голова атомпоезда, уже хорошо. Но и туда Виола добиралась почти пять минут. Пришлось преодолеть и вагон с мелким скотом, и грузовую спарку вагон-плюс-прицеп. Туда коммуна складывала все нужные в путешествии, но не востребованные в быту вещи. Протискиваться между ящиками и баулами было еще сложнее, чем расталкивать баранов и подлезать под овцебыками.

Когда она наконец добралась до столовой, звон ложек и тарелок показывал, что дожидаться дочку Эдуарда Гаева никто не собирается. Виола ускорила шаг, но на полпути насторожила уши и остановилась. В одном из подсобных помещений вагона ее отец с кем-то оживленно спорил. Причем делал это настолько неистово, что Ви даже подумала, что обозналась. Отец не позволял себе почти кричать на собеседника.

Тем не менее, это было так.

За одной из дверей отчетливо раздавался спор двух мужчин, одним из которых был Гаев-старший. Виола отошла чуть назад, чтобы не прихлопнуло створкой, и обратилась в слух.

– И слышать об этом не хочу! – кричал отец. – Неважно, что они там натворили. Может, у них по пути кто-то пропал, вот Лахтин и сорвался!

– Эдуард, ты просто пытаешься его оправдать, – второй голос был спокойнее и тише, но тоже был напряжен. – Я знаю, что вы друзья, но это факт.

– Это не факт, это бред!

– Ты видел своими глазами.

– Слышал! Не видел!

– Эдуард!

– Что Эдуард! Полвека, как Эдуард! Хочешь, чтобы я принял такое решение – разворачивай поезд, и поехали в Порецкую. Я лично поговорю с ним.

– Эд, – Виола узнала голос Тимура Мингалиева. Штурмана автопоезда и своего, можно сказать, второго отца. Дядя Тимур заменял ей папу все время, когда тот был в отлучках. И еще – он лучший в мире учитель по киберам. Нет никого в Общине, кто лучше него разбирается в электронных системах синтетиков.

– Что Эд? – продолжал злиться отец.

– Я не хочу сказать, что ты ошибся в Андрее. Но люди меняются, тебе ли не знать. Ты своими глазами видел, как его люди разбили страж-бота. И слышал, что он им приказал.

– Да слышал, слышал!

– Ну и что тебе еще надо? – дядя Тимур тоже повысил голос. – Они посчитали, что нас нет, Эдик! Вот просто взяли и сбросили со счетов! Грубо говоря, начали раздевать тела, не дождавшись смерти.

– Тимур!

– Я!

– Перестань, пожалуйста.

Возникла пауза. Виола отчетливо слышала, как отец мерит комнату шагами. И словно своими глазами видела, как тяжело отцу дается то самое решение, на котором настаивает дядя Тимур.

Но другим чувством, не глазами и не ушами, а где-то глубоко в сердце, девочка понимала, что папа сдался. Он всегда был слишком рационален. Видимо, картинку и звуковой трек, что предоставил Мингалиев, было невозможно трактовать иначе. Хотя видит бог, Эдуарду Гаеву очень, очень хотелось это сделать.

– Ладно, – сказал отец. – Жилье построим заново. В крайнем случае купим в Городе. Там ничего ценного, кроме стен и шасси, в общем-то. Пусть порецкие подавятся нашими трейлерами.

– Эдик, это не совсем то, что я хотел бы от тебя услышать.

– Я знаю!!! – взревел отец. – Да знаю, знаю, знаю, знаю я! Черт побери, что ты от меня хочешь?

Пауза на полминуты, пока Эдуард Гаев приходил в себя.

– Надо принять решение по месту постоянного жительства, Эдуард, – сказал Мингалиев. – Мы не можем позволить себе соседей-мародеров. И дело не только в лошадях и коровах, ты понимаешь. Хотя я уверен, если мы вернемся и предъявим, нам скажут, что нашего скота и не видели.

Дядя Тимур сделал особое ударение на слове «если». Даже до Виолы дошло, что он сознательно заменил им слово «когда».

– Ты уверен, что ту фразу произнес именно Лахтин, а не кто-нибудь из его команды?

– Прогнал на голосовом анализаторе. Самому не хотелось в это верить, но это в самом деле слова Андрея.

– Прокрути еще раз.

Полуминутная пауза, и отчетливый голос порецкого кузнеца в аудиозаписи:

«Если так, тогда забираем их дома и все, что осталось из оборудования. Им уже все равно. Теперь это наше».

– Что было до «если так»? – хватаясь за соломинку, спросил отец.

Виола даже через стенку расслышала, как вздохнул Мингалиев. Похоже, он уже не раз и не два говорил это отцу, но тот просто не хотел слышать.

– В это время система переключалась между потоками, – с раздражением, словно устав от повторения, произнес Мингалиев. – Когда разбили страж-бота, возникла пауза в несколько секунд, пока не подключился внешний микрофон дома. Так что и не спрашивай, я не знаю. Другие микрофоны слишком далеко.

– Но прокрутить их записи можем?

– Только если вернемся. Мы уже больше часа за пределами эфирного барьера. Даже для аналоговых сигналов.

В комнате повисла тишина. Потом отец сказал:

– Как все невовремя. И собак нам перебили, и скот забрали, и запасы провизии вместе с жилищем. И все в осень, перед сезоном Набора. Ладно, чего уж… Передай Тагирову, пусть прокладывает в Город. Зиму перекантуемся там.

Послышались шаги. Кто-то следовал к выходу из комнаты. Ви ужом метнулась назад по составу и спряталась в переходном тамбуре между вагонами за мгновение, как открылась дверь каюты.

Девочка замерла на месте, крепко прижимая ладони к ушам. Словно пыталась заглушить эхо голосов двух любимых мужчин.

Это эхо набатом лупило в разум и рвало душу.

Сердце бешено колотилось, голова кружилась от лавины информации. Только что она узнала, что кто-то или что-то уничтожило всех собак в Гаево. И убило бы людей, окажись они там. А еще ближайшие соседи – коммуна Порецкая – мародеры.

И теперь мысли Виолы лихорадочно метались в поисках выхода.

А выхода не было.

Черт с ними, с домами и оборудованием. Это можно воспроизвести: построить заново, выкупить у Страты Пром, заказать у фермачей в обмен на будущие наработки. Это холодные и бездушные железки и пластик, едва сдобренные электроникой.

Можно попрощаться со скотом и лошадьми. Пусть их. Сделаем новых, сконструируем, вырастим. В крайнем случае, опять же закажем у фермачей – они не откажут.

Но собаки! Собаки – это единственный шанс на выживание в Общине, если у тебя нет сети сторожевых датчиков, объединенных под управлением охранного искина. А таких технологий у людей нет. Ни у кого нет, даже у Гаевых.

И тут Виолу реально повело, девочка едва схватилась за стену, чтобы не сесть на пол.

Шрам. Единственный оставшийся в живых киберпес. Тот самый Шрам, которого она сама оставила неподалеку от лагеря с приказом следовать за ней на расстоянии.

За ней – значит за караваном.

Мысленно она представила, как Шрам движется в лесу, осторожно обходя стволы поваленных деревьев. Старается при этом оставаться невидимым. И тут же воображение нарисовало жуткую картину: темная фигура, появившаяся из леса, медленно приближается к одинокому киберпсу…

Паника охватила ее с новой силой. Нельзя допустить, чтобы Шрам попал в ловушку! Нужно срочно предупредить отца, рассказать ему обо всем, что пережила за ночь и утро.

Она знала, что услышит в ответ.

«Не беспокойся, милая, я разберусь».

И опытные трапперы, посланные отцом, выследят и убьют Шрама. Чтобы таинственное нечто, порешившее всех собак в коммуне, не добралось до людей.

Папа вообще-то добрый. Именно поэтому без сантиментов вынесет из этой жизни любого, кто угрожает коммуне. И нет смысла даже спорить. Он просто посадит Виолу под замок и сделает то, что считает правильным.

А это означает, что Виола – предательница. Она не сохранила собаку Найда, прекрасно понимая, насколько тот привязан к Шраму. Да что там привязанность к киберу? С Найдом так нельзя. Найд спас их всех!

Ну хорошо, Ви не боялась фермачей. Отец с ними на короткой ноге, выручил бы дочь. Может, немного пожурил за то, что плохо распланировала вылазку и попалась паукам. Но это ни в коем случае не оправдывает Виолу-предательницу, даже наоборот!

Ви судорожно выдохнула, пытаясь успокоиться. Решение пришло само собой: она должна действовать быстро и решительно. Неважно, что подумает отец, главное – спасти Шрама. Всего ничего: добраться до пса, дать приказ возвращаться к Найду – и тут же обратно, догонять караван Гаевых.

Стоп.

Что значит приказ возвращаться к Найду?

Если Шрам отправится к хозяину, то это лишь заменит жертву в данном смертельном уравнении. И неведомый убийца прямо по следам киберпса дойдет до коммуны Порецкая. Где никто ни сном ни духом об угрозе. Они даже о Шраме-то не знают! А уж если дело дойдет до геноцида их собак… Порецкие технически на голову ниже гаевских. Без четвероногих друзей они и до зимы не дотянут! А если окрест прознают, что коммуна осталась без сторожей, сюда, как пчелы на мед, устремятся все Налетчики общинных земель!

Ну почему все так сложно?! – взвыла про себя девочка. – И времени нет.

Каждую минуту промедления она ощущала как ланцет, режущий сердечную мышцу. Помаленьку, понемногу, но безупречно фатально. Значит, нужно не ждать, а делать.

Решительно выпрямившись, Виола двинулась вперед, уже зная, что предпримет. Страх уступил место решимости, и она ускорила шаг.

Завтрак подождет. Отец подождет. Коммуна подождет.

Она должна исправить свою ошибку сама, иначе ей это просто не дадут сделать. Отец слишком ее любит, чтобы рисковать дочерью – второй раз за неполные сутки. Он и так пошел против себя, разрешив ту аферу с Фермасвалкой. Но это уже казалось сущей ерундой по сравнению с тем, что ей предстояло.

Что ж, пора взрослеть, Виола.

Середина августа, а лес еще густой, летний. Крона деревьев милостиво пропускала лучи солнца – но дозированно, узоры света и тени на лиственной подстилке тяготели к теням. Ковер под ногами пружинил, как будто перенесенный сюда из детской книжке про хорошее настроение.

У Виолы не было хорошего настроения.

Шуршание листвы под ногами – шум, который надоел своей монотонностью и единственностью. Шрам в нескольких шагах позади ступал бесшумно, и казалось, что за спиной – пес-призрак из детской страшилки, а не верный друг.

Виола глубоко вдохнула, и это примирило ее с реальностью. Потому что воздух в лесу – хоть ложкой ешь. Но главное, он свободен от чужих глаз, и это сейчас куда важнее. Потому что ей нужно наконец сосредоточиться и подумать.

Шаг, шаг, еще шаг.

Она идет в неизвестность. Точнее, почти в неизвестность. Есть точка на карте, которую Виола обозначила в своем планшете как единственный шанс решить уравнение, которое написали они с Найдом.

Эта точка – вотчина Страты Косм, ее мозговой центр и центр приложения космической силы к планете Земля. Место, где живут и работают космики – возницы небогов. Они отвечают за транспорт между Землей и небесами, и они – единственная Страта, которую слушает небог. Почему? Космическими кораблями Страты Косм в космос уходят все ресурсы Земли, которую обворовывают небоги.

Этому не учат в Общине традиционалистов, об этом не скажут в Порецкой или Уречной. Общинники – настоящие люди, плоть земли – вот и пусть они будут вместе с Землей, так думают наверху.

Гаевы – не сила, а ум. Не мощь, а точечный надрез. Без биоников надорвется любая коммуна, а киберы – как бы к ним не относились в Храме – универсальная валюта товарообмена между людьми с земли. И биоников, и киберов лечат в Гаево.

Шаг, шаг, шаг, откинутая пинком ботинка ветка. Глянуть назад – как там песик? И снова шаг …

Шрам послушен и верен, ее приказ – его выполнение. Символ служения как формы дружбы. Живой защитник. Но он же – и символ беды.

Интересно, бывает ли на самом деле так, чтобы великое обретение не являлось заодно и проклятием? Или так только в книгах? Реальность – не фантазии автора, реальность – это проза жизни.

Впрочем, кое-что объединяло Виолу с довоенными книжками. Большая тайна. Шрам. Кто же ты, таинственный пес? Твоя серебристая оболочка слабо мерцает в лучах запрятанного где-то там солнца. Ты – загадка. Кажется, что даже древесные листья с любопытством разглядывают тебя: «Кто ты?»

И ни у кого нет ответа.

Со Шрамом можно не беспокоиться об угрозе. Он показал, как решает вопросы безопасности. Чтобы разорвать на части двух сторожевых пауков, киберпсу понадобилось несколько секунд.

Но на самом-то деле это сделал не Шрам, а его хозяин. Найд.

Шаг, еще один. Цепочка шагов как ряд чисел от нуля до бесконечности.

Найд.

Их знакомство родилось не вчера.

Найдён Уречный – в чем-то весьма известная персона. Его упрямство воспето в сплетнях, а умение никогда не улыбаться – в смешках да побасенках ребят про Найдёныша Увечного.

Но Виола знала и другого Найда. Того, что не остановился и не думал, а сразу послал Шрама на помощь, едва понял, что они натворили у фермачей.

Виолу не учили такое забывать.

И те лучи утреннего солнца на мосту, которые «ей идут» – они подсветили в душе этого мрачноватого мальчика что-то, что задело Виолу там, внутри.

Никто еще, кроме отца, не валил себе на спину неподъемный груз ответственности – ради нее. Тогда, на Фермасвалке, Вииола и поняла, что у нее, возможно, появился первый в жизни друг вне семьи.

И снова шаг-второй-третий-эндцатый.

Она пыталась их считать от скуки – но чуть не впала в меланхолию. Поэтому теперь только фиксировала, без счета.

Каждый из шагов приближал ее к цели, но одновременно отдалял от дома. Воспоминания о жизни на Мотягинском холме не тухли, но покрывались патиной далекости.

Удивительно, но предыдущую большую стоянку коммуны она помнила хорошо. Шесть лет назад она была совсем ребенком, но – запомнила.

Горы, море, соленый воздух, круглая, как циркулем обведенная, бухта с белоперыми парусными лодками в гавани. Обилие зелени, которая что не сходит даже зимой. И люди, очень похожие на гаевских – смуглые, темноволосые, улыбчивые и гостеприимные.

Все это пришлось покинуть, когда фермачи забрали брата.

Отец сделал все от него возможное и невозможное, чтобы оставить Руслана на планете. И невозможное случилось – местный термитник фермачей согласился не передавать его космикам, как планировал.

Руслан остался на Земле, но перестал быть человеком.

Там, где все говорит о трагедии – жизни не будет. Гаевы не смогли пережить потери, и атомный караван ушел на север – в Общину традиционалистов. Сюда, на Средне-русскую равнину. Налаживать новую жизнь и помогать уже другим людям.

За шесть лет удалось многое.

Отец построил новую генетическую лабораторию и – впервые за историю коммуны! – обзавелся великолепным табуном лошадей-биоников. В бухте у моря просто не было площадей под пастбища.

Удалось наладить взаимодействие с местным термитником. Фермачи далеко не самая обеспеченная Страта, и они были благодарны Эдуарду за то, что тот наладил сбыт их продукции в местную Общину. Члены Страты Фарм получили натуральные продукты и материалы, а коммунары – выносливых животных, лекарства и некоторые технологии из числа не попадающих под Запрет.

Эдуард поладил с Настоятелем коммуны Порецких – довольно прогрессивным для традиционалистов отцом Симеоном. Вместе они отстояли на Сборе Общины право людей на использование простейших технологий.

И вот это все – теперь там, осталось в караване Гаевых и коммунах Найда и Григория. Вместе с шестью годами беззаботного детства. Впереди – только неизвестность.

Вечерний привал Виола провела, как и учили, в небольшом овражке, который талая вода промыла меж корней деревьев. Здесь можно было не только подвесить гамак над землей, но и развести бездымный химический костерок.

На ужин пошла банка тушенки с гречкой. Одна из двух, что Виола взяла с собой. Да, можно бы приберечь на потом, но сейчас Виоле нужно было как можно быстрее уйти дальше от людей, и она предпочитала делать короткие остановки, чтобы не тратить время на приготовление еды.

Охота – это в будущем. У нее есть арбалет, но девочка подозревала, что с поимкой добычи справится и Шрам. По осени в лесу много мелкой и средней дичи. В крайнем случае, Шрам вполне способен выгнать животных на Виолу, а она завершит дело дротиком.

Бесцветный и бездымный огонь лизал котелок, который девочка подвесила на самодельной жерди из толстых веток. Виола с отличием сдала экзамен по выживанию, когда ей было еще восемь. В лесу она чувствовала себя уверенно, и уж костер-то могла развести из чего угодно. Химическое топливо – это лишь для экономии времени.

Виола сварила гречку на родниковой воде и дополнила кашу порцией тушенки. Щепотка соли – и готов простой туристический ужин, питательный и полезный. Заодно и рюкзак стал легче.

Ела она прямо из котелка. Шрам смотрел на нее своим нечеловеческим, застывшим взглядом, не забывая сканировать лес ушами-локаторами.

– У тебя биологическая часть в конструкции есть? – спросила девочка между ложками.

Кибер пошевелил головой влево-вправо. Они условились, что это будет его «нет».

– То есть органическая еда тебе не нужна, – сказала Виола.

Шрам не ответил. И так понятно.

– А мы с отцом так и не придумали, как сделать полностью синтетическое животное, – поделилась Виола. – Дело даже не в батареях на весь жизненный цикл. Просто не удается создать программу, которая создаст эмуляцию сознания. Знаю, что скажешь. Что никто, кроме небогов, не может. И вообще, искины запрещены и все такое. Да-да, я в курсе. Но все равно хочется.

Киберпёс дернул ушами – оба лепестка в одну точку. Раз. Второй. Беззвучный «гав» челюстью. Ещё – и он взвился сразу на четыре лапы.

Котелок выскользнул из рук.

– Да чтоб тебя! – сорвалось у неё.

Шрам обернулся и прожег ее фиолетом глаз. Тише.

– Ладно, – прошептала она. – Что там?

Он повернул к ней оптический порт. Виола нырнула в рюкзак, щелкнула кабелем, подключилась.

ОБЪЕКТ ВОЗДУШН. НЕ ИДЕНТИФ-СЯ.

– Дрон?..

ВЕРОЯТНО (ВЕР-СТЬ 80%).

– Далеко?

400–900 М. ЗАВ. ОТ МОДЕЛИ. ПОКА ТОЛЬКО СЛЫШУ.

– Что делать?

ВЫКЛ. ОГОНЬ. ТИШИНА.

Поняла. Она сорвала пласт дерна, накрыла химический костер. Воду – нельзя: шипение, пар, может выдать. А так под дерном огонь съест кислород и задохнется. Руки работали быстро, голова – холодная.

Возвратившись к псу и планшету, она увидела новые строки:

ЗВУК БЛИЖЕ. ФИКСИРУЮ Э/М СЛЕД.

– Это значит…?

ТИХО. ПОЛНАЯ ТИШИНА.

Дышать тихо. Не шевелиться. Шрам окаменел рядом. Затем он резко кивнул – штекер сам выскочил из порта – и рванул вперед так, что земля из‑под всех четырех лап ударила ей по лицу. Пыль во рту, кашель. Хорошо, глаза успела закрыть.

Она подняла голову: не следы, а вспаханная полоса, шедшая меж деревьев. Оттуда же – треск ломаемых веток.

Только не в сети, дурень! Она заставила себя дышать ровнее. Образ охотника всплыл сам – огромный паук, может кибер, может нет. Это все ее страхи, еще от Фермасвалки, поди.

Вдали коротко вскрикнули. Потом сухо хлопнуло. Выстрел. Из чего – не знала, но выстрел – точно. И – тишина.

– Шрам? – позвала она. – Шрам, ты цел?

Глупый вопрос, конечно. Но ей был нужен знак. Хоть какой.

Знак не пришел.

Она встала, отряхнулась.

– Шрам! Ко мне!

Плохая идея: искин знает маршрут лучше, чем сама Виола. Но ответ прилетел – двойной «гав», слабый, далекий. Однозначно: «сюда, я нашел».

Виола вздохнула, быстро все собрала. Кашу – под куст (жаль), котелок – на карабин (потом вымоет). И пошла по собачьей «борозде». Следопытом быть не надо: пес пробил прямую, как из арбалета, траекторию. Тропа вывела на неправильную ровную полянку – будто сделанную рукой. Утоптанный, приятный ногам грунт.

Слишком приятный.

Она ступила – и на втором шаге земля провалилась.

Спас ее котелок. По правилам он должен был лежать внутри, закрытый. Но болтался снаружи – и скоба как раз зацепилась за обрубленный корень в стенке. Лямки дернули по плечам, грудная стропа впилась в шею. Хорошо, всегда застегивала обе – и грудную, и поясную. Вот поясная и вывезла, перехватила часть веса – а то бы висеть сейчас Виоле за шейку.

Она качнулась, как парашютист в кроне, ударилась спиной о стенку и огляделась. Ловчая яма – метра два с лишним. Потолок – ореховые прутики, лопухи, тонкий слой земли с хвоей. Обвалился только ее сектор.

Вниз. Кольев нет. Значит, не убойная, а ловчая. Где Шрам?

– Ничего себе поросенок! – раздался сверху женский голос.

В проломе на фоне темнеющего неба – силуэт. Скорее девчонка: две косы по бокам. Больше контровый свет увидеть не давал.

– Ты кто? – спросила фигура с косичками.

Виола промолчала. С тем, кто едва не покалечил, не беседуют – пока не ясно, что он затеял.

Хрусть! Рюкзак дернуло, и она просела еще пальца на два. Грудная лямка глубже врезалась в горло.

– Помоги, – прохрипела.

Попытка перехватиться лишь усугубила: замок сбруи лопнул, и она едва не ухнула вниз головой. В последний момент ухватилась за подвес с карабином, что цеплялся за за котелок. Повисла.

Минуту держалась. Ладони вспотели, капрон оказался стеклянным. Держать было не за что – гладкий, да еще и острый. Срез стесывал с пальцев кожу, напитываясь красным.

– Хватайся! – крикнули сверху. – Палка рядом!

Она оторвала одну руку, махнула – пусто.

– Другой!

Что‑то ткнуло в плечо. В пролом спустилась толстая кривая ветка. Отлично. Виола схватилась обеими руками. Узлы и наросты дали опору ладоням.

По коре уже капало – черное, кисло‑соленое. Капрон разрезал до крови.

– Ухватилась?

– Угу, – выдавила она. Дышать с вытянутыми руками было почти невозможно.

– Продержись минуту. Сейчас.

– Если вам не трудно… – просипела она, вспоминая старую сцену из кино, и сразу же подтянулась на первом изгибе. Мало времени – сейчас мышцы забьются. Второй рывок дал еще несколько сантиметров – хватило, чтобы скрестить лодыжки и поймать конец палки.

Так висеть было легче. Но левая ладонь уходила. Боли Виола уже не чувствовала – это плохо: скоро рука разожмется.

– Держишься? – сверху.

– Ща созрею!

– Жди. Твоя собачка ищет удобнее, чтоб тебя вытянуть.

– Шрам?

– Что?

– Робопес?

– Не знаю таких. По‑моему, робот.

Она цыкнула сквозь зубы. «Тоже мне – по‑моему». Ладно.

– Почему палка не падает?

– Так она от дерева протянута.

Странно. А ветви, листья?

Приглядевшись сквозь полумрак, она увидела: все срезано подчистую каким‑то скребком. На толстых сучьях – отметины, как от собачьего прикуса. Она знала эти следы: в детстве коммунарские псы мучили ее своими «бросай палку».

Шрам. Здесь.

– Держись!

– Ага.

– Поехали!

«Тоже мне, Гагарин».

Палка пошла вверх – рывками, но плавно. Пару раз ее в самом деле едва не «созрело». Но вот – край ямы уже близко. Чья‑то рука схватила за предплечье. Виола осторожно разжала пальцы, переложилась на чужую ладонь, подтянулась. Корни царапали, глина сыпалась в рот. Она вывалилась на край, легла, отдышалась, сплюнула.

– Сильна, мать, – сказала девчонка сбоку. – Вся в крови, а ни пи‑пи.

Виола повернула голову.

Ее спасительница лежала рядом, тоже тяжело дышала. Но хотя бы не плевалась. Вместо этого она пыталась вырвать из косички застрявший там обрывок корня.

– У меня кусачки есть, – сказала Виола просто для того, чтобы что-то сказать. – Можно обрезать.

– Сдурела? – буркнула девушка. – Я с младых лет косы отращиваю.

– Я про деревяшку.

– А, это… Не, уже не надо, спасибо.

Девушка справилась с корешком в волосах и пульнула его куда-то за спину. Потом одним быстрым движением поднялась, встала на ноги и протянула руку Виоле. Во второй раз за последние пару минут.

Виола тоже поднялась и, баюкая разорванную руку, встала напротив. Теперь она смогла оглядеть обладательницу косичек.

Молодая деваха, выше нее, куда массивнее, широкоплечая, широкобедрая, с широкой талией и широким лицом в конопушках – таких ярких, что отлично виднелись и в вечерней полутьме. Пожалуй, про девушку можно так и сказать – вся она была широкой. Лицо располагающее, круглое, с огромными глазами. Какие по цвету – сказать по темноте сложно, но точно светлые. Как и волосы, заплетеные в косы почти по пояс. В целом внешностью девушку бог не обделил, вот только грудь подкачала. Для такой массивной особы она была очень даже небольшой, из-за чего туловище походило на приталенный бочонок.

Одета незнакомка была в самошитую одежду вообще без фабричных элементов. Широкие штанины грубой ткани от ступни и до колен были перемотаны рукодельными обмотками, на ногах – такие же самопальные высокие боты из грубой кожи. Подошва – тоже кожа, но мягкая, без каблука и колодки Поверх портов – рубаха до середины бедра из того же грубого полотна того же цвета. Оттенок в темноте понять сложно, но ближе к зеленому или темно-серому. Поверх рубахи – кожаная распашонка-дубленка, но со шнуровкой – опять же кожаными шнурками. Плотная, совсем не женская талия в несколько слоев обмотана ремнем без пряжки. Ну да, кожаным.

– Бирта, – сказала широкая девушка.

– Что?

– Зовут меня так. Бирта из Поповки.

– Виола Гаева, – представилась девочка. – Соответственно из коммуны Гаево.

– А, коммунарка! – улыбнулась Бирта и протянула руку для пожатия, но уперлась глазом в кровавую капель и вздрогнула.

– У меня в рюкзаке пакет первой помощи, – сказала Виола. – Помоги снять, пожалуйста.

Через десять минут с рукой сладили. Бирта оказалась знающим лекарем: и обезвредила грамотно, и бинтовую повязку наложила без ошибок. Хотя было видно, что фабричный перевязочный материал Бирта видит впервые в жизни.

– Вот, смотри, цивилизация и до Поповки дошла, – усмехнулась Виола.

Разорвав руку и чуть не свернув шею, девочка как будто временно переродилась в древнюю амазонку – бесстрашную и сильную. И потому сменила интеллигентную речь врача и ученого на простую, жесткую манеру изъясняться, более подходящую лесному разведчику. Сильному и ловкому.

Только на всю голову долбанутому.

Угодить в ловчую яму, разве что не фонарями размеченную. Это ж позорище-то какое!

С Биртой они почти подружились. Девушка хоть и выглядела грубой, но на деле оказалась довольно милой и даже в какой-то мере отзывчивой. Если бы только не эта ее деревенская речь!

Костер не разводили. Виола обошлась тем, что прислонилась к стволу дерева, рядом с которой были сложены припасы Бирты, и блаженно закрыла глаза. Плечи болели, лицо саднило, а руку дергало так, что хотелось отрезать и оставить до поры в яме.

– Вы же не лесные, ась? – спросила Бирта. – Чего в чаще забыла, да еще с волчонком своим железным?

– Это кибер.

– Эй, кибер, привет. Меня Биртой зовут. Ты меня понимаешь?

Девушка повернулась влево, где в паре метров от них преспокойно сидел шрам. Пасть его была измазана землей, а из зубов торчал целый веник из прутьев и сучьев вперемешку с ободранными листьями.

Это он очищал ветку орешника, на которую Бирта в ловчей яме ловила Виолу. Потом он же эту ветку и тянул, а девушка лишь помогала.

– Его Шрам зовут, – подсказала Виола.

– Так Шрам или Кибер?

– Он – кибер. Зовут Шрам.

– Ну, дело ваше, конечно, – фыркнула Бирта. – Мы у себя по два имени не жалуем. Да и в железе не очень. Ну, мать, ты понимаешь.

– Я не мать еще, – заметила Виола.

– Еще б, в таком-то возрасте, да еще без сисек! – хохотнула Бирта. – Ладно, вырастут еще. А коль нет, так и не волнуйся. Парни только на словах за ними бегают, а на деле им другое надо. Вон, у меня тож не холмы, как видишь. А ничо, мужиков не ищу, сами набегают.

Виола не знала, как заткнуть этот фонтан не самой изящной словесности. Поэтому попросила Бирту позаботиться и о Шраме.

Та подошла к собаке и принялась очищать ему пасть от веток. На это ушло минут пять, и все это время Бирта сохраняла молчание. Виола от такого счастья чуть не уснула, несмотря на дикую боль в руке.

Когда с очисткой было покончено и Бирта вернулась к своему деревенскому красноречию, Виола поняла, что отдохнуть ей не дадут.

Решила пообщаться с роботом.

Девочка абсолютно не понимала, что произошло, а выспрашивать у Бирты из Поповки не хотелось. Она и так уже в своих рассказах углубилась во времена начала Второй Цифровой, а может и дальше.

Виола подошла к рюкзаку и обнаружила, что подвес порван в трех местах. Вздохнула, кое-как одной рукой раскрыла застежку и вытащила планшет. Зажав планшет под мышкой, подошла к Шраму и размотала шнурок. Тот послушно повернул голову, чтобы открыть разъем.

Вот ведь! Если не везет, то сразу много.

В оптическом порте торчал наполовину отломанный штекер. Видимо, сломался, когда Шрам рванулся в темноту леса.

– Козью ж мать, – выдохнула Виола.

– Воооот, – протянула Бирта. – А я сдуру подумала, ты из этих, интигилентных.

– Интеллигентных, – медленно произнесла Виола чуть ли не по слогам.

Вернулась к «своему» дереву и снова села. Ну как села. Плюхнулась, едва не стерев спину о кору древесного ствола.

И чуть не взвыла. Какой-то корень подвернулся под попу и ударил в нервный центр около крестца. Слезы из глаз – костер затушишь!

Виола сидела на холодной земле и глотала сопли. Надеясь, что в опускающейся тьме Бирта не заметит ее беззвучной истерики.

Ей было плохо, больно и тоскливо.

Она больше не поговорит с единственным близким ей существом. Шрам окончательно онемел. Как минимум, пока Виола не отремонтирует шнурок. Учитывая обстоятельства, это значит не раньше, чем небог ведает когда.

Ну или если все-таки доберется до цели раньше, чем кончатся силы.

– Эй, мать, – раздался голос деревенской девки. – Ты что, плачешь, что ли?

Бирта из Поповки оказалась траппером – охотником на зверя при помощи ловушек. Ловчая яма – одна из таких. Правда, девушка и помышлять не думала заманивать туда Виолу или Шрама. Яму вырыли на кабаньей тропе давно, и Бирта просто шла мимо с обходом. Посмотреть, не завалился ли туда хряк или еще кто.

Метров за двести до ямы она услышала какой-то непонятный гул. Как будто осиный рой летит на новое место, только вот осы никогда не углубляются в лес. Нет им тут интереса. Это полевые насекомые, им простор да цветы подавай.

Когда звук роя усилился так, что не заметить его стало просто невозможно, Бирта на месте ос увидела непонятно что. Будто птица меж ветвей. Застыла на месте, размером с аиста, но почему-то со стрекозиными крыльями. Не успела девушка удивиться, как диковинная птаха резко потеряла высоту, а потом и вовсе произошло что-то чудное – из спины птицекозы, как обозвала ее Бирта, вылезла металлическая палка, а рядом с ней – еще одна поменьше. И обе оказались направлены на девушку. Бирте показалось, что маленькая палка как будто испускает бледный зеленый луч.

Бирта не успела ничего предпринять, когда кто-то массивный ударил ей в спину, и она рухнула в траву. Мгновением позже последовал выстрел.

Из ружья. Уж что-что, а охотничье ружье Бирта по звуку отличить могла от чего угодно.

А потом неясный шорох, глухой удар и звук, похожий на затухающее зудение. Впрочем, оно тут же оборвалось.

Бирта поднялась с земли, выплюнула траву, и осмотрелась. В двух метрах перед ней стояло чудище неведанное – железный волк с глазами, что горели страшным фиолетовым огнем. Из пасти его торчал зубищи в полруки длиной. Ну прям волколак, каким детишек пугают. Девушка прямо тут чуть и не отдала богу душу, настолько страшной была эта картина.

Но шли секунды, и волколак не собирался Бирту грызть. Придя в себя, она поняла, что не волколак это никакой, а чей-то странный, в собаку вылитый, робот из железа. И вовсе не страшный, а очень даже милый. На овчарку чуть похож, только больше. И не скалится он вовсе, и зубов сабельной длины при нем нет. Просто во рту собаки-робота до сих пор зажаты какие-то железки и, вроде бы, даже та самая палка, что из спины птицекозы вылезла.

Все это Бирта поведала Виоле, когда та попросила рассказать, что произошло. Правда, пришлось, как через густую чащу, пробираться сквозь присказки и пословицы. Просто так, по-человечески, девушка-траппер говорить не умела.

Иногда это было непонятно, часто совершенно без фантазии, но иногда смешно до колик в животе. Например, когда один из цветастых оборотов речи Бирта закончила фразой «птицекозья мать».

Виола как попыталась представить себе это явление во всей красе, так чуть и не задохнулась от смеха, хохоча и одновременно плача от боли. Впредь Виола про себя стала называть Бирту птицекозьей матерью. Ну или проще – Птицемать.

Виола попросила Бирту показать место, где Шрам поймал летучий ужас с зеленым лучом. Птицемать пробурчала что-то о сумерках, но все-таки провела Виолу, куда та просила.

Девочка достала из кармана химфонарик, надломила стержень и посветила на землю.

– Иисусе, – непонятно шепнула Бирта за спиной.

– Чего? – спросила Виола.

– Свет в ночи без огня! Чудеса, да и только!

– Это просто химический фонарь – пояснила девочка. – У вас таких нет?

– У нас и свечей-то нет, покуда к Борису не сходишь.

Виоле было не до объяснений Птицематери.

– Это оно? – спросила Виола, указывая рукой на кучу механического барахла под деревом.

– Да, оно. Вон еще в стороне глянь. Большая трубка. Та, что на меня смотрела.

Виола подошла к указанному месту и, зажав фонарь в зубах, здоровой рукой подняла трубку. Та на поверку оказалась оружейным стволом. Нарезы на внутренней части демонстративно пахли порохом, напрочь исключая любую версию своего происхождения, кроме оружейной.

Девочка вернулась к куче технологического барахла возле дерева. Поближе поднесла фонарь.

Действительно дрон. Орнитоптер с двумя парами маховых крыльев, сейчас изломанных и с разорванной мембраной обшивки. Батарейный блок сгорел вместе с электроникой.

– Вот еще трубка, что поменьше, – подсказала Бирта. – В земле торчит.

Виола нагнулась и вынула из грунта стандартный лазерный прицел для ночной стрельбы. Настолько стандартный, что это было даже странным. Вплоть до крепления на зубчатую рейку – Виола забыла, как она по оружейному называется.

– Она зеленым лучом колола, – шепнула Бирта. – Как игла прям.

– Лазерный прицел, – сказала Виола и спросила сама себя, почему-то вслух. – Интересно, зачем он дрону?

– А я-то почем знаю? – тут же отозвалась Бирта. – Может, ослепить?

Виола уже хотела объяснить девушке, что попасть лазерным лучом с дрона в глаз – куда сложнее, чем прицелиться вообще без лазера, и уже открыла рот, но тут ее осенило.

Дело не в ослеплении!

Дело именно что в прицеливании. Орнитоптер стандартный, без системы управления огнем. Он, как человек, использует лазерный луч как точку прицела. На коротких дистанциях – работать будет.

– Забудь, – произнесла Виола. – Говоришь, оно в тебя стреляло?

– Как свят!

– Чего?

– Говорю, да, в меня прямо. Луч этот зеленый не попал, поверх головы бил. А ружье точно должно бы меня порешить, если б не волчонок твой. Он же меня с ног сбил. От верной смерти спас.

Виола повернулась к Шраму.

– Это так?

Вместо ответа Шрам склонил голову к земле, как самая обычная собака, и нижним нюхом проводил Виолу и Бирту чуть дальше от места расправы над дроном. Метрах в тридцати он – снова по-собачьи – сел возле дерева и уткнулся носом в ствол на высоте около полуметра.

Виола подошла ближе и посветила фонарем.

В дереве засела пуля. Носика не видно, но тыльник совершенно обычный.

– Есть нож? – спросила Виола свою спасительницу и привычно переложила фонарик в рот.

– Спрашиваешь, мать! – хохотнула Бирта.

Через секунду в протянутую ладонь Виолы легла ручка огромного – больше кухонного – тесака. Ручной ковки и по весу – граммов триста. Ручка, разумеется, обмотана шнурком из натуральной кожи.

Поковырявшись в дереве, Виола в конце концов вырубила пулю вместе с куском древесины. Просто резать этому тесаку было тесно.

Девочка посмотрела на пулю.

Да, обычный охотничий двадцать второй. Виола почти не разбиралась в оружии, но легендарный довоенный калибр знали даже девчонки. Оружия и особенно патронов под него наделано – половину Земли можно заново в могилу уложить, и еще для двух волн зомби останется.

Вот только эта пуля была особой.

Во-первых, слишком длинной – раза в два длиннее, чем стандартная. Наверняка это как-то влияло на ее баллистику, но сейчас это неважно.

Важным было то, что пулю делали под конкретную задачу.

По центру удлиненного тела, сразу за буртиками для нарезов, пуля была проточена. Где-то до двухмиллиметрового прутка, может чуть толще.

В проточке виднелись странные наросты. Присмотревшись, Виола обнаружила четыре миниатюрных катушки со сверхтонкой навивкой из графеновой проволоки. Виднелись и какие-то электронные части, но уж совсем миниатюрные, в свете фонарика не разглядишь. А главное, навершие пули было бронебойным. Контакт с древесным стволом, разумеется, никак ему не повредил, зато жженая смола отлично подсветила четкую границу перехода из латуни в карбид вольфрама.

Особая же. Потому что обычной пулей двадцать второго калибра метапластовую броню робота-охранника не взять. А без электромагнитного импульса, который генерировали микрокатушки пули, кибера и не остановишь даже.