Юмор и абсурд. Продолжение следует

Вишневый сад

В давние российские времена, когда еще вовсю царил империализм, жила девушка Листьева-Вишневская. Дочь ломового извозчика и белошвейки росла смышлёным ребенком и ее определили в Институт Благородных Певиц на бесплатное обучение. В элитном ВУЗе девушек из народа учили, в основном, манерности, сольфеджио и вокалу по нотам композиторов эпохи Возрождения. А уж точным наукам, чуждым женскому уму, – факультативно.

Варвара, в отличие от товарок, зубрила ботанику, которой страстно отдавался учитель Эразм Дуб-Дубецкой, по совместительству руководивший ансамблем «Березка». Когда лекции достигли темы взаимоотношений «тычинки и пестика», глаза Листьевой и Дуба скрестились в поле зрения и в дальнейшем не знали покоя.

В связи с этой ситуацией Эразм пригласил Варю в луга на предмет сбора гербария. Тогда еще земля не ведала гербицидов и люди бесстрашно ложились на зеленый ковер, чтобы намеренно следовать потребностям демографии. Так и наши герои – долго-ли-коротко, но сошлись в едином мнении по части искренних человеческих отношений.

Несмотря на постоянную занятость удовлетворением непомерно растущей страсти, Варя поспешно получила диплом зрелости, а Эрик защитил кандидатскую диссертацию по теме «Сады Эдема в условиях северной широты». Звания Народной артистки и Доцента-по-науке не склонили поклонников флоры к службе на Мариинских подмостках и коридорах Академии наук. Решение было обоюдным – уехать в деревню, к Тетке, в глушь, в Саратов и уж там приложить умелые руки к преобразованию глухомани.

…Мелкопоместная Тетка, Агния Аристоновна Апраксина была опально списана со Двора за вольнодумство и крамольные предсказания по адресу Царской власти: «Смотри, Николай №2, в оба. Клюнет тебя красный петух в темечко, будешь знать. Карты сказывают»…

В заштатном имении дала вольную подневольным крепостным и пропитание добывала шитьем гладью, т.е. честно. Питалась с огорода, к этому же пристрастила ученых племянничков.

За какие-то шесть-семь лет подобострастные ботаники подняли вишневый сад на черноземном гектаре, заодно и троих наследников. Вишня начала бешено плодоносить и полезную настойку наладились скупать заграничные аптекари, кулинары и парфюмеры.

…Предаст же брат брата на смерть, и отец сына;

и восстанут дети на родителей, и умертвят их;

и будете ненавидимы всеми за имя Моё;

претерпевший же до конца спасётся.

(Евангелие от Матфея).

«Летел мой Чалый, шею выгибая,

с церквей кресты подковами сшибая…».

(Е. Евтушенко).

Однажды, в страшном смятении и слезах, Агния, разбросав колоду, испугала наследников.

– Оборони вас, господи, но выпали окровавленные пики-козыри. Не ровен час, придут безбожники и мозоли ваши не спасут от черни бесовой. Разорят дотла. Попомните старуху Аристоновну…

И отправились Дуб-Дубецкие в тяжкий исход по Руси.

И угла они себе не находили, и кормились они подаяньем божьим.

И села Агния в кресло изветшалое пред Домом Предков своих. Крест сжала дланями и жестким взглядом встретила краснозвёздную лаву конников, топчущих сады человечьи. Ветви секущих…

И вспыхнул сквозь тучи зигзаг молнии. И увидели парнокопытные бойцы нимб над челом Святой Агнии.

И выпал из рук Крест Господень.

И загорелся сам собой Вишневый Сад.

***

д’Артаньян и д’Амье.

История с бородой

д’Артаньян тащился по мере сил. Конь, израненный дубиной промеж задних конечностей, сердился и ржал благим матом. Началась позёмка и верстовые столбы исчезли.

– Канальи! – Шевалье гнобил сквозь зубы французских генералов, мужиков с вилами и русскую непогодь. – Дьявол меня попутал продаться за горсть монет… Волонтер на склоках их величеств… Черт побери!

Конь, изнемогший, пал, надежд не оставалось.

– Прощай, Мерин почтовый.

…Темень, злобные заросли и отдалённый лай. Подобие дороги было последней путеводной нитью. Доставали старые раны и сил оставались крохи. Еле доплелся до случайного селенья и свалился на лавку возле темного дома.

«Сдамся на милость победителей».

Меж тем, потухший взгляд гасконца отличил барское жилище от крестьянских изб. «Стучаться – выше достоинства дворянина».

– Мсье, кесь ке се? – кто-то потряс его за рукав.

– Вы – француженка? Мне повезло!

– Проходите в дом, не беспокойтесь. Со мной вы в безопасности. Эта война…

– Откуда вы здесь, милое создание?

– Об этом после. Проходите в скромное пристанище. Вы дрожите и промокли, я принесу вам переодеться и разожгу камин. И непременно чай с ромом.

– Мерси, мадам.

– Мадмуазель, с вашего позволения, д’Амье.

– Извините. И – гран мерси!

– Натали.

– Тогда – Шарль.

…Д’Артаньян утонул в кресле и забылся. Ужасы полусна – патлатые мужики под ржание лошадей…

– Доброе утро, Шарль! У меня хорошая новость. Конь пришел по вашему следу.

– Мне приснилось его ржание. Доброе утро.

– Я отправила его на конюшню. Там его обиходят. Кстати, я вас выдала за своего кузена. А теперь выпейте кофе и я сведу вас в баню.

– ?

– Это целебное русское устроение для гигиены тела и услады души. Вы будете удивлены. Дворовый мальчик-пастушок вам поможет. Вот халат.

…Д’Артаньян вернулся через полтора часа. Был чист, выбрит, бодр. Но взгляд его был безумен.

– Семь ступеней в рай! Это вам не бульканье в бадьях или помойной Сене! Мерси Натали! Но эти экзекуции прутьями и обливание из колодези! Заоблачное удовольствие.

– Я рада тому, что вы оценили русское средство от ста недугов. Садитесь за стол, завтрак тоже по-русски.

Шарль забыл об этикете, взахлеб работая деревянной ложкой и почти не разбирая, что ест.

– Извините за поспешность, Натали, но я не ел, кажется, вечность. Кстати, ложка очень удобна, когда блюдо горячее.

– На здоровье, Шарль! Поверьте, женщине всегда приятен здоровый аппетит мужчины. Если вы сыты, то я поведаю о том, как я оказалась в этом далеком краю.

– Спасибо за угощение. Я – внимание.

– Мои родители жили в Петербурге и занимались строительством дорог. Я была допущена на воспитание в Институт благородных девиц и впоследствии была пожалована во фрейлины. Жена Александра I, Елизавета, оказала благоволение ко мне. Судьба складывалась, если бы не мои нелады с петербургской погодой. Нежные девичьи лёгкие не терпели балтийских мокрых ветров и непрерывных дождей. Да… Их величество Елизавета одарила меня этим небольшим поместьем. Здесь здоровые лето и зима.

– Но почему не Франция?

– Я привыкла к России.

– Какой ужас! Россия! Ужасные дороги при абсурде вместо порядка.

– Зря вы так. Присмотритесь к жизни моих крепостных и увидите, как можно обустроить быт и работу простолюдинов. Я избавила их от непосильной барщины и непомерных оброков. Они, конечно, много работают, но и живут в достатке. Я заслужила обращение – «Матушка», чем горжусь.

– Хм… И прожить младые годы в этом захолустье?

– Не властны мы в своей судьбе…

– Как бы знать…

– Скажу осторожно… Может быть, встреча с вами и есть судьба… – И она потупила глаза.

Шарль смутился. Просто был удивлен откровению образованной девушки из русской столицы.

– Извините, Натали, позвольте закурить трубку. – Д’Артаньян поспешил сменить тему разговора.

– Да, пожалуйста. Возле камина будет удобно. Я пока распоряжусь по хозяйству. Вернусь скоро, вы услышите и придете на зов.

Д’Артаньян задумался. «Черт побери! Как бы не обидеть ангела-спасителя. А ведь быстрота и натиск напомнили милую наивность парижанок… Да… А вообще, что я буду делать в этой дыре?».

…Через час послышалась мелодия клавесина и мотив простенькой французской песенки. Д’Артаньян встал и пошел на звуки. Натали сидела за инструментом и была свежа в наряде простой веселой субретки.

– О, Натали! Как вы чудны! И эта знакомая песня. Её любила моя мама.

– Я стараюсь вам понравиться.

– Вам это удалось с первой минуты знакомства. Приютили вояку-скитальца. Да и сбросили с моих плеч неизбежность неизвестности. Осталось одно но… Кем я буду здесь для вас?…

– Для меня это ясно с первой минуты – мужем.

– Но… Я им никогда не был…

– Надеюсь – согласитесь, а в дальнейшем мы вместе обдумаем нашу жизнь. Когда закончится эта ужасная бойня. И почему Бог не устроит мир и спокойствие…

– Он повергает нас в раздумья, а мы всё еще глупы и по-прежнему играем в оловянных солдатиков.

– Правильно! Будем взаправду играть в самую главную человеческую игру – любовь. Я – готова. Поцелуйте меня и я буду счастлива…

…Это случилось и Шарль узнал о неизведанной ранее полоумной страсти. Ах, эта поспешная прелюдия…

…В России пара Д’+Д’ просуществовала до исторической победы Кутузовых полков в припечатанном центре Парижа. Д’Артаньян за это время споро изучил все картинки богатого русского языка, с удовольствием курил самосад и пил домашнее винцо, хрустя солёными огурцами. Почти обрусел…

В конце периферийной эпопеи – продажа имения

и нудная дорога на попутках до Монмартра и его окрестностей.

***

Послесловие.

Эту незатейливую «бородинскую» историю автор обнаружил в шкатулке покойной тёщи. Хранила пергамент о дальних предках. Касалось бы, наивные записки на французском, но бросают яркую светотень на предначертанное сплетение судеб во времена смутные. Вследствие этого, нам кажется, они (записки) имеют законное место вообще, а для потомков д’Амье в частности.

С Уважением, автор.

***

Райская ревность.

Ева – Адаму:

– Опять ты шлялся по этим баобабам!

– С чего ты взяла?

– Алкоголем и духами провонял…

– Пора привыкнуть, деловые встречи и корпоративы всегда пахнут по особому.

– Вот подам на алименты и раздел имущества, будешь знать.

– Тогда я заберу свое ребро…

Ксантиппа – Сократу: – Что ты уперся в этот телевизор? Оторви с дивана задницу. Хоть бы полочку какую прибил.

– Тебе опять не хватает места для безделушек из пластмассы?

– Просто смотреть на тебя противно, сидишь, живот распустил…

– Зато я знаю, что ничего не знаю!

***

. «И разве мой талант и мой душевный

жар не заслужили скромный гонорар?».

Ю. Ким, Г Гладков.

Композитор и Поэт делят получку за продвинутый внезапно хит сезона. Взаимные упреки дошли до десятых долей процента.

К. – Если эту жалко срифмованную ересь ты попытался бы сдуру просунуть даже в затрапезный журнал, тебя отхлестали бы, как двоечника, и написали в дневнике родителям. Ведь надо же такое придумать: «Я никогда не была твоей, мы вместе были в кругу друзей, ты провожал меня до дверей, я говорила «Привет, Андрей».

П. – Между прочим, одну мою поэму напечатал сам Казимир Квазимиров.

К. – Прекрасно помню: «Итак, девицы все вы знайте – хотите другу угождать? Кто ни попросит – всем давайте… себя любить и уважать». Россыпь перлов из перловки! Бальмонт рвет клочья от зависти!

П. – Знаешь, по большому счету ты тоже хорош, во всем своем неуемном ремесле нагло совершенствуешь Баха. У тебя и на рояле-то лежит с детства единственный затрепанный фолиант «Хорошо темперированный клавир». Все оттуда – соль, фа-соль и бемоль…

К. – Ты забываешь мою знаменитую Мораторию «Семь нот в тишине». Сам Альтист Абрамович сыграл этот шедевр на французских оффшорах. Уши парижан отвисли, пришлось сыграть на бис втемную. Короче, давай 50х50 и за дело. У меня уже стоит перед глазами реквием Иоганна Бахуса на черных клавишах. «Мой дельтаплан»!

П. – Идефикс! Залудим ремейк: «Пили у бабуси два в Кентукки гуся, один белый, другой черный – два славянских гуся».

… Хором: «Бабки пополам!!!».

***

Станиславский накричал на монтировщиков:

– Опять заливаете шары на рабочем месте!

– Да мы, Сергеич, паузу держим, бетон застывает.

– Ну-ну, – задумался Костя, – верная формулировка: «Застыли, держим паузу»…

С тех пор во МХАТе на всех гримуборных и туалетах начертан истошный слоган «Держать паузу!».

Впрочем, этот принцип разошелся по всему шару, что подтвердил Владимир Семенович: «В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке!».