Мусорный архипелаг. Книга 2

© В. В. Вершинин, текст, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

Глава первая

Тревожная неделя

Нет хуже ничего, чем ожиданье,

Оно из мухи делает слона.

Чего вам ждать: победы иль закланья?

Поминок иль игристого вина?

Полковник Дубравин прибыл на военный совет в Мусороград. Поздоровавшись с другими полковниками, он сел вместе с ними за совещательный стол, на котором была разложена карта архипелага. Генерал Большаков оглядел своих заместителей и кивнул.

– Все в сборе. Очень хорошо. Можем начинать. – Командующий надел очки, которые берёг как зеницу ока. – По совместным подсчётам гидрографов, гидрологов, океанологов, метеорологов и навигаторов, наш архипелаг столкнётся с материком через трое суток. Так называемая стыковка произойдёт, скорее всего, Северным берегом. Полковник Головин, – генерал поглядел на командующего Северными вооружёнными силами, – приказываю привести Северный полк в полную боевую готовность. Продумайте оборонительные укрепления. Они могут вам пригодиться.

– Но из чего их сооружать? Из мусора? – брови лысоватого пятидесятилетнего полковника удивлённо поползли вверх, а от волнения пересохло во рту.

Командующий иронично скривился.

– А у вас есть другой строительный материал? Может быть, вы припрятали у себя кирпичи или бетонные блоки? Эх, Вася, Вася…

Члены военсовета рассмеялись. Большаков тоже улыбнулся и продолжил давать указания:

– Соорудите небольшие мобильные стенки, которые можно будет переносить с места на место. Таким образом вы сможете собирать из них целые оборонительные рубежи там, где возникнет необходимость. Противник тоже вооружён холодным оружием, а против него и мусор сдюжит.

Командир Западного полка Олег Орлов, седовласый, крепкого телосложения, одногодок и друг Головина, недоверчиво покачал головой:

– Но ведь на материке осталось и огнестрельное оружие.

– Его крайне мало, – Семён Егорович пододвинул к себе нарисованную от руки карту архипелага и посмотрел на полковника Загитова, сорокасемилетнего чернявого красавца. – Вот и до тебя, Рифат, очередь дошла. Южный полк остаётся в резерве. Мы не знаем, как будут развиваться события, и вводить в бой сразу все силы недальновидно. Западный и Восточный полки являются соответственно левым и правым флангами фронта. Ну а бойцам полковника Головина придётся несладко. На их долю выпадет самое трудное – отражение первого удара, лобового, сильного, убийственного. Однако хочу успокоить Василия. Его полк будет сражаться плечом к плечу с полком полковника Далакяна.

Командующий посмотрел на командира Центрального полка – пятидесятивосьмилетнего полноватого мужчину, отличавшегося от остальных заместителей ярко выраженной восточной внешностью и седоватой вьющейся шевелюрой.

– Тебе, Тигран, надлежит как можно скорее взяться за ум. Ты много возомнил о себе и вконец разбаловался. Начинай перебрасывать личный состав своего подразделения из Мусорограда в Северный город.

– А как же столица? – Далакян недовольно наморщил лоб. – Разве можно оставлять её без прикрытия?

– А что такого есть в столице, без чего мы не можем обойтись? Столичные заморочки? Мы и без них прекрасно проживём. – Большаков пробуравил своего первого заместителя колючим взглядом. – Не ожидал я от тебя, Тигран, таких слов.

Полковник пожал плечами.

– А что я такого сказал? Надо так надо. После совещания пошлю гонца в расположение полка к своему заместителю с приказанием побатальонно передислоцироваться к Северному побережью. Мне ещё нужно уладить кое-какие дела.

– Случайно, не карточные?

– Семейные. Надеюсь, в этой связке именно я буду командовать формирующейся бригадой?

Генерал усмехнулся.

– Ею буду командовать лично я. Тем более что она будет больше похожа на дивизию. Шутка ли, десять тысяч человек.

– А как же фланги? Разве вы за всем уследите? Я первый зам, мне и карты в руки.

– И так игральные из рук не выпускаешь. Ты хотя бы интересуешься оперативной обстановкой?

– А что ещё делать в мирное время?

– Поддерживать боеготовность. В твоём полку, Тигран, наихудший уровень боевой слаженности и подготовки. Ты как собираешься врага бить?

– Больно и звучно, – обиженно буркнул подвергшийся критике полковник. – Накинулись все на одного. Погляжу я на вас в боевой обстановке. Сами-то с командованием справитесь? На словах вы все великие полководцы. То, что нас ждёт, давным-давно не практиковалось на земле. Войны основывались на применении высокоточного дальнобойного оружия. Были битвы умов и технологий, а нам предстоит драться на палках.

Генерал покачал головой:

– Это у нас палки, а у противника наверняка заготовлено достаточное количество холодного оружия из стали. Нам нужно быть в разы опытнее своих возможных врагов.

– Может, удастся избежать кровопролития? – Дубравин с надеждой взглянул на командующего.

Семён Егорович натянуто улыбнулся.

– Наилучший выход – не сталкиваться с материком. Но мы бессильны в этом вопросе. И если материк остался на прежнем месте и не ушёл под воду, нам следует готовиться к худшему. Сможем договориться – хорошо, ну а не сможем… – Большаков нахмурился. – Вы и сами всё прекрасно понимаете. Нам деваться некуда.

– А если поставить пограничные столбы? – Орлов поскрёб пальцами лоб. – Пускай каждый народ живёт на своей территории. Введём загранпаспорта и откроем посольства.

– Об этом ещё нужно условиться. Не ставь телегу впереди лошади, Олег. Сначала необходимо увидеть сам материк и его обитателей. Нас не было на нём десять лет. Мало ли что там могло произойти.

– Здравая мысль. – Головин вздохнул и посмотрел на Загитова: – Не хочешь поменяться со мной местами? А то что-то все шишки с ёлки на мой полк летят.

– Это ещё не факт. Как говорится, бабушка надвое сказала, – командир «южан» лукаво улыбнулся. – Вдруг именно наш берег пришвартуется к материку? Вот поднимется ураганный встречный ветер и замедлит наше движение вперёд, а вращение, наоборот, ускорит. Погода – дело тонкое, непредсказуемое.

Генерал кивнул:

– И такой вариант не исключён. Поэтому всем подразделениям нужно готовиться к бою. Подготовьте быстрых и сообразительных связных из числа спортсменов-марафонцев. И продумайте связные цепочки, чтобы посыльные не бежали, выбиваясь из сил, а передавали приказы поэтапно, как в эстафете. Они не должны разделить участь греческого воина Фидиппида, без перерыва бежавшего с известием о победе над персами от Марафона до Афин, а достигнув цели, упавшего замертво.

Сергей лукаво улыбнулся.

– Если верить Геродоту, этот феноменальный бегун мог пробегáть за сутки около двухсот пятидесяти километров. Троим британцам в 1982 году удалось повторить результат Фидиппида. Нам бы таких скороходов.

Большаков пожал плечами.

– Наши мусорные бегуны ничуть не хуже. Они выносливы и быстры. Депеши должны перемещаться по архипелагу безостановочно и круглосуточно. Необходимо оперативно обмениваться данными об обстановке. Ну а теперь давайте немного поговорим о нашей возможной тактике. Нужно же иметь понимание, как нам действовать в том или ином случае. Необходимо загодя продумать каждую мелочь.

Рифат хитро прищурился.

– Лучшая тактика в наших обстоятельствах – это экспромт.

– А всякий экспромт нужно тщательно подготавливать, – сыронизировал Орлов.

Дубравин задумчиво почесал пальцем висок.

– Предлагаю перевести вооружённые силы в повышенную степень боевой готовности. Пускай командиры ещё раз всё как следует проверят и проведут контрольные тренировки с личным составом. При контакте архипелага с материком линию соприкосновения необходимо прикрыть как можно раньше, чтобы не дать вероятному противнику возможность ворваться на остров и устроить расправу над мирными жителями. Возможно, это и не случится, но надо быть готовыми. Мы же не знаем, что на уме у наших бывших собратьев. Испугавшись стремительного приближения архипелага, они могут принять не самое верное решение. Ожидать от властей материка адекватности не приходится. У страха много глаз, и видит он ими, как правило, не то что нужно. Необходимо готовиться к серьёзной обороне. Не выдержим первого удара – и других противнику уже не понадобится. На наших плечах он войдёт в наши города и населённые пункты.

Недовольный Орлов потёр затёкшую шею:

– Нужно контратаковать, а не ждать, пока нас перебьют как беззубых кутят.

Сергей несогласно мотнул головой:

– Ты не прав, Олег. Контратака всеми имеющимися силами распылит войска, они растянутся на многие километры, и мы не сможем ими эффективно управлять. Кроме того, она позволит противнику отсечь наши подразделения от архипелага и окружить их. Нам нельзя оставлять остров без прикрытия.

Орлов пододвинул к себе карту и окинул её цепким профессиональным взглядом.

– Оставим на архипелаге запасной полк. Пускай прикрывает.

– А ты уверен в своих бойцах, Олег? Они не подведут в бою? Не забывай, что на материке вопрос военной подготовки солдат поставлен серьёзно и оружие у них не то что наше. Не можем мы с голыми руками идти против стали. Лобовая контратака угробит наши вооружённые силы. Нужно всё хорошенько обдумать и взвесить.

– Ну так давайте думать и взвешивать. Время у нас есть. А ещё лучше решить всё в бою – непосредственно на поле битвы. Мы ведь не знаем всех условий.

Командующий устало махнул рукой:

– Расходитесь по полкам и ожидайте связных с приказами. Мы действительно не знаем, что нас ждёт впереди. Может быть, ничего и не понадобится. Соберёмся ещё раз, когда архипелаг будет в непосредственной близости от материка. Тогда и посудачим о том, у кого кишка тонка, а у кого кадык мужественней.

Полковники вышли из генеральского кабинета, а Большаков обхватил голову руками и отрешённым взором уставился на карту архипелага. Он, как никто другой, понимал, что изгои вновь находятся на краю гибели.

На двадцатый день судьбоносного плавания с берегов архипелага, пленённого новым течением, стал виден материк. Океан больше не был пустым и безбрежным. Земля всё отчётливее проступала на горизонте. Поначалу она вздымалась над водой горами, затем – холмами, а под конец – деревьями. Вид долгожданной суши вызвал у жителей архипелага двоякие чувства. Одним очень хотелось поскорее увидеть своих родных и близких, другим отчего-то сделалось страшно. Даже прохладный ветерок крался по ставшему неуютным острову воровато и боязливо. Ясно было одно – жизнь изгоев больше не будет прежней.

Члены малого совета с тревогой наблюдали за шеренгами солдат на материковом берегу. Мусорный архипелаг неумолимо стремился к суше, и люди на ней постепенно вырастали в размерах, и уже можно было разглядеть их встревоженные и недружелюбные лица. В руках бойцов были выкованные в кузнях мечи и сабли. Сановитым изгоям приходилось идти вдоль берега – архипелаг продолжал вращаться, – чтобы не упустить момента касания материка первыми мусорными кучами.

На другом берегу тоже не стояли на месте и так же внимательно следили за огромным странным приближающимся сооружением, пытаясь предугадать, каким именно местом оно коснётся берегового песка.

Объединённые воедино Северный и Центральный полки тоже потихоньку смещались, перетаскивая с места на место переносные защитные флеши. Они базировались на некотором удалении от берега, чтобы не провоцировать армию материка и не пугать своими палками мирных жителей.

Щербатов стоял чуть поодаль от всех остальных. Он опирался на посох и внимательно, жадными глазами разглядывал приближающийся берег и стоящих на нём людей.

…Раздался треск и шум – архипелаг, ломая свою непрочную береговую линию, врезался в материк. Осадка у него была изрядная, и нижние слои столкнувшегося с песком мусора, смятые и разорванные в клочья, уступили могучему натиску течения. Архипелаг наехал на материк, будто плоскодонка на пологий берег.

Изгои попадали с ног. Леонид вскочил первым. Он достал из кармана приготовленную заранее белую тряпку и привязал её к посоху.

– Я пойду на переговоры! – крикнул он Владимирскому. – Я всё-таки твой заместитель. Думаю, мне удастся договориться с властями материка полюбовно.

Никто не успел остановить Щербатова. Он почти кубарем скатился с мусорного обрыва на береговой песок и словно знаменем замахал белой тряпкой. Уняв волнение, Леонид громко крикнул:

– Я парламентёр! Представитель власти! Мне нужен ваш президент! – И сделал первый шаг по материковой земле.

Суша приняла заместителя председателя совета общины неласково: его ноги увязли в зыбучем песке. Ближайшие к нему солдаты подхватили смельчака под руки и помогли преодолеть коварное место. С суровыми и неприветливыми лицами они повели парламентёра к стоящему поодаль начальству.

От группы офицеров отделился начальственного вида субъект в военном мундире и решительно направился к линии столкновения мусора и суши.

– Запрещаю пересекать береговую линию! – громко крикнул он представителям архипелага. – Это зона разграничения! Я – командующий пограничными войсками! Тут моя вотчина. Подтверждаете ли вы полномочия человека, пришедшего к нам с белым флагом?

– Да! – крикнул Андрей Петрович. – Я – высшее должностное лицо этого плавучего архипелага, а Щербатов – мой заместитель. Можете смело иметь с ним дело.

– В таком случае оставайтесь на своих местах и не пытайтесь без разрешения пересекать демаркационную линию. Она устанавливается в месте соприкосновения материка с вашим плавучим островом. Я налагаю на вашу территорию карантин. Вид у вас какой-то нездоровый: тёмно-грязный. Вам всё ясно?

– Да! – опять коротко ответил Владимирский.

– Ждите! – главный пограничник слепил на лице кривую улыбку. – Мы отвезём вашего посланника к президенту.

Председатель совета общины потёр ладонью занывшую шею и, ни к кому не обращаясь, озвучил пришедшую в голову мысль:

– Кто бы мог подумать, что на материке нас встретят пограничники. Зачем они вообще нужны? Для того, чтобы отгонять от берега русалок и водяных? Хотя… – председатель почесал затылок. – Мы же приплыли. Выходит, нужны. Если верить докладу навигаторов, Красноярск тут неподалёку. До него рукой подать – пятнадцать километров. Щербатова быстро доставят в президентскую резиденцию. Нам остаётся только ждать и надеяться.

Потянулись тягучие часы ожидания.

Спустя сутки генерал Большаков вышел на берег к тому месту, где состоялся первый контакт. Его сопровождали полковники Головин и Далакян.

– Позовите кого-нибудь из офицеров! – громко попросил Семён Егорович, обращаясь к топчущимся на берегу пограничникам.

Один из них отправился к стоящей на берегу палатке. Через пять минут к линии соприкосновения подошёл помятый, полусонный майор и недовольным голосом спросил:

– Что надо? Почему шумите? Не видите, люди отдыхают?

Командующему захотелось выругаться, но он сдержался и ответил вежливо и интеллигентно:

– Нам необходимо знать, каковы результаты переговоров.

Офицер ухмыльнулся:

– Мне, может быть, тоже много чего хочется знать, но я же не слоняюсь по берегу и не пристаю ко всем с вопросами. Велено ждать. Как только будет известно что-либо определённое, вас известят.

Майор повернулся к переговорщикам спиной и отправился обратно в палатку – досыпать, недовольно бурча под нос обвинения и проклятия.

– Такой сон испортили, черти поганые. Чтоб вам век суши не видать.

– И как это понимать? – Головин с тревогой посмотрел на генерала. – За кого они нас принимают? За бомжей?

– Ты себя со стороны видел? – Далакян рассмеялся. – Тебе не хватает только чумазого лица. Одёжка-то у нас с помойки. Ты, Вася, знатный оборванец.

Командующий жестом подозвал начальника разведки.

– Скажи-ка мне, майор, какова протяжённость линии соприкосновения архипелага с материком?

– Около десяти километров, – начальник разведки поскрёб подбородок. – На всём её протяжении сплошной линией стоят пограничники. Между ними и мышь не проскочит. Мы же охраняем свою территорию пешими дозорами. Но это не страшно, полки вооружённых сил заняли оборону в непосредственной близости – в километре от линии соприкосновения.

Большаков нахмурился.

– Ближе их подводить нельзя. Противная сторона может принять это за подготовку к нападению.

– Противник тоже прячется в лесу. На берегу остались лишь пограничники. Но всё может поменяться в течение короткого времени. Нужно быть начеку.

– Вот и бди. Ты же начальник разведки. Скажи-ка, майор, не совершили ли мы ошибки, сосредоточив основные силы именно тут? Как у нас обстоят дела по краям линии соприкосновения?

– За ними полосы воды. Между материком и архипелагом образовался как бы нескончаемый и широкий крепостной ров, наполненный водой. Береговые линии суши и острова изгибисты. Мы воткнулись в материк одним из мысов.

– Уже легче. Пристыкуйся мы к нему протяжённой береговой линией, и все бы наши планы пошли коту под хвост.

Майор задумчиво поглядел на небо:

– Если налетит ураганный прижимной ветер, не исключён и такой вариант развития событий.

– Сплюнь, – Семён Егорович перекрестился.

– Я не суеверный. Может, попробовать заслать кого-нибудь на материк?

– Нет, не нужно. Не будем дразнить быка красной тряпкой. Закончатся переговоры, тогда и будем что-то решать.

– Сколько же они могут продолжаться?

– Если бы я знал… Нужно набраться терпения. У Щербатова язык подвешен здорово. Что-нибудь да и выторгует.

– А если нет?

– И они, и мы смогли удержаться от агрессивных действий. Уже одно это внушает надежду на мирный исход.

– Белы слова, да черны дела, – начальник разведки усмехнулся. – Ладно, пойду наблюдательные посты проверю. Утро вечера мудренее.

Большаков поскрёб подбородок и отдал приказ подтянуть к флангам линии соприкосновения Западный и Восточный полки. Резервному полку приказывалось встать на полпути между Мусороградом и Северным городом, чтобы можно было оперативно перебросить его туда, где он понадобится. Быстроногие и расторопные связные тут же кинулись выполнять приказание командующего.

Щербатова отвезли в уютное и тихое место, где располагалась двухэтажная резиденция президента Сибирской республики. Шестидесятитрёхлетнему седоватому осанистому красавцу Аркадию Борисовичу Болтенко не нравился шумный и суетный Красноярск, поэтому и местечко для своей резиденции он подбирал лично. Как бывший губернатор Красноярского края, он знал и любил эти места. Дом, построенный из кругляка, умиротворял его и подпитывал жизненной энергией, а пение лесных птах благотворно влияло на его нервы.

Визитёра ввели в президентский кабинет. Там, кроме его хозяина, находились ещё двое. Премьер-министр Владислав Игоревич Курганов сидел ближе к шефу с неулыбчивым и напряжённым лицом. Невысокого роста, чернявый, в свои сорок восемь он выглядел моложавым и подтянутым. Сидящий рядом с ним мужчина был его противоположностью. Грузный, лысоватый, убелённый сединами толстячок среднего роста теребил ворот форменной рубашки и тряс дряблыми, обвисшими щеками. Его печальные цвета болотной воды глаза были полны тревожной решимости. Пятидесятидевятилетний генерал-лейтенант Василий Петрович Сухов занимал должность министра обороны и готов был сию минуту кинуться в бой. Его изношенный полубольной организм стойко переносил всякие невзгоды и морально-психологические вызовы.

Леонид огляделся и, повинуясь жесту президента, сел в кресло напротив. Двое высших сановников сидели чуть поодаль – на диване.

– Кто вы такой? – едва заметно поморщившись, спросил Болтенко. – Что всё это значит? Что это за плавучий остров, на котором вы прибыли? Он самодвижущийся?

Переговорщик усмехнулся.

– Я один из тех, кто десять лет назад вытащил чёрный квадратик.

– Что?! – президент привстал, впившись в подлокотники побелевшими пальцами. – Я не ослышался?

– Нет, – Леонид попытался дружески улыбнуться, но получился нервный кривой оскал. – Все эти люди, так напугавшие вас, – жертвы того самого жребия, страшного, беспощадного, неотвратимого.

– Но как вы выжили?

– Случайно. Вы наверняка знаете о мощных океанских течениях. Их стараниями в океане, в шестистах милях отсюда, образовался мусорный архипелаг – множество плавучих мусорных куч, соединившихся между собой и стиснутых со всех сторон мускулами течений. К этой огромной мусорной пустыне и несло лодки тех, от кого вы в своё время избавились, испугавшись того, что они объедят вас. У этой плавучей кучи даже название имеется – архипелаг изгоев. Совершив оборот вокруг Земли, этот гигантский мусорный поплавок стал вновь удаляться от материка, но вмешалась непогода и своим кием-ветродуем послала скитающийся остров, словно бильярдный шар, прямиком к суше. Самостоятельно перемещаться он не может, тут вы нам польстили. У нас даже элементарных медицинских шприцев нет, чего уж говорить про двигатели. Нас несло течением, и в любом случае не удалось бы избежать столкновения с материком. Возможности наши скудны и примитивны, но не спешите радоваться, теперь изгои умеют договариваться. У них, можно сказать, есть своё государство: мусорное, вонючее и не тонущее.

– И много людей выжило?

– Примерно треть миллиона. Я расскажу вам обо всём по порядку, но у меня есть условия. Видите ли, душой я всегда оставался гражданином материка, этих мест, и хотел рано или поздно вернуться сюда. Сейчас моя мечта близка как никогда.

– Чего же вы хотите? – министр обороны подозрительно покосился на странного пришельца.

Щербатов сдержал усмешку и спрятал её за серьёзностью лица.

– Мне нужны гарантии безопасности и хорошая должность в материковом правительстве. Меня зовут Леонид Щербатов. Я – заместитель председателя совета общины архипелага и вхожу в малый совет, он принимает все самые важные решения на острове. В руках его членов сосредоточены и реальная власть, и материальные ресурсы, и самая важная информация. Без знания текущей обстановки невозможно управлять людьми. Информация порой дороже золота. Как вы понимаете, у меня есть к ней самый полный доступ.

– Это шутка? – премьер-министр растерянно посмотрел на президента и перевёл взгляд обратно на гостя. – Всё это слишком заманчиво и неправдоподобно. Вам самому так не кажется? Или вас вдохновил поступок Рудольфа Гесса?

– Так что насчёт гарантий? – Леонид нетерпеливо дёрнул кадыком.

– Но зачем они вам? – Курганов сдвинул брови. – Вы ведь, насколько понимаю, представитель своего народа. Но вместо того, чтобы о чём-либо договариваться, печётесь о собственном благополучии, выторговываете себе местечко потеплее.

Щербатов потерял самообладание и зло скривился.

– Я ненавижу эту мусорную кучу. Уничтожьте её. Подожгите со всех сторон. Расправьтесь с ней раз и навсегда! Чтобы и следа от неё не осталось. У вас ведь больше сил и возможностей, чем у этих оборванцев. У них в наличии лишь палки. Дайте им как следует и сбросьте в море. Эти голодранцы хотят захватить ваш цветущий материк и намереваются сделать из него очередную мусорку. Эти дикари разучились жить по-другому и разорвут каждого, кто повстречается им на пути. Уж я-то знаю. Мне стоило больших усилий выжить среди этих неучей и примитивов. Эти одичалые мусорные черви хотят перекопать своими чумазыми носами все ваши поля, сады и огороды. Да, их мало и они плохо вооружены, но они до крайности обозлены, беспощадны и жаждут крови. Им нужна вода и требуются съестные припасы. Они убивают друг друга из-за них, не пощадят и вас. Представьте, что они сделают с вашими семьями, когда до них доберутся.

Парламентёр умолк и отёр со лба выступивший пот. Властная троица потеряла дар речи. И президент, и его товарищи гадали, кто же перед ними: сошедший с ума человек, засланный казачок или расчётливый и циничный тип.

Болтенко поёрзал в кресле.

– Допустим, мы гарантируем вам неприкосновенность и кое-какие блага в нашем обществе. Моего слова, надеюсь, вам будет достаточно? – Аркадий Борисович уставился в переносицу перебежчика. Тот кивнул, и президент продолжил говорить: – Что вы со своей стороны можете нам предложить?

– Всё! – Леонид нервно рассмеялся. – Я знаю все планы этих жалких человечков, ведь я второй по значимости человек на архипелаге.

– А вы себя не переоцениваете? – министр обороны поморщился.

– Скорее, наоборот, – Щербатов с готовностью повернулся к генералу в мундире с орденскими планками. – Я назову вам численность их армии и имена военачальников. Я охарактеризую каждого из них и расскажу, чем и как вооружены островитяне. Я знаю всё.

– Ну хорошо, – президент закинул ногу на ногу, – мы согласны на ваши условия. Только не думайте, что мы вам до конца поверили. Вы будете находиться под стражей до самого исхода этого противостояния. Если вы нас обманули, вас посадят в лодку и в полном одиночестве отправят в открытый океан. Спасительного архипелага больше нет на месте, и в этот раз вы наверняка отдадите богу душу. Вы это понимаете?

– Да, – вновь дёрнув кадыком, ответил Щербатов. – Вы не пожалеете, если послушаетесь меня.

– Тебя никто не собирается слушать, – Сухов, которому надоели разглагольствования предателя, ожидаемо перешёл на «ты». – Твоя задача – всё нам рассказать и нарисовать карту архипелага с указанием дислокации и численности войск противника. Командовать нужно было у себя. Тут ты пока ещё никто. Тебя, братец, ещё проверять и проверять. Не верю я тебе. Даже если ты и не соврал, моё отношение к тебе резко негативное. Ты предал свой народ, своё плавучее мусорное отечество, свою совесть. Тебе самому-то каково? Не пакостно на душе?

Леонид глухо рассмеялся.

– Ничуть. Я уже объяснил, что никогда не считал себя представителем этого мусорного народа. Все мои помыслы были всегда с вами – с жителями материка.

– Какая удивительная преданность, – Василий Петрович брезгливо скривился. – Неужели изгои так тебе опротивели?

– Я ненавижу их всем сердцем и каждой клеточкой своего тела. Да, я руководил этими вонючими червяками, но делал это с чувством брезгливости и отвращения. Цель у меня была одна – мне хотелось уничтожить эту плодящуюся мусорную заразу, чтобы не дать ей перекинуться на материк. Мне нужна была информация, и я её добыл. Надеюсь, после того, как вы сожжёте этот плавучий рассадник неудачников, отношение ко мне поменяется. Я заслужу ваше доверие, вот увидите.

– Знали бы твои товарищи, кого они пригрели, – генерал осуждающе покачал головой.

Лицо Леонида перекосила злобная гримаса.

– Дураков нужно учить.

– Но ты предлагаешь их убить.

– Они одичали. Если оставите их в живых, они вырвутся из любого загона, из любой резервации и тюрьмы. Разговаривать с ними бесполезно. Я единственный вменяемый человек среди них.

– Вы очень убедительно говорите, господин Щербатов, – президент задумчиво покачал головой. – Сейчас вас проводят в соседнюю комнату и дадут бумагу с ручкой. Опишите и нарисуйте всё подробно. А там поглядим.

Несостоявшегося парламентёра увели.

– Ну? – Болтенко посмотрел на товарищей. – Как вам этот гусь?

– Не нужно ему верить, Аркадий Борисович, – Сухов нахмурился. – Подведёт он нас под монастырь.

– Он подсказал действенный способ борьбы с пришельцами. Подожжём эту плавучую мусорную кучу, и дело с концами.

– Может быть, изгои именно этого и ждут. Сами они боятся переступать запретную черту, а когда всё заполыхает, у них не останется выбора и толпы обезумевших варваров ворвутся на материк.

– Мы найдём, чем их встретить и остановить. Время работает на нас. Готовьте боевые метательные машины, генерал, и не забудьте приготовить крупные камни, смазанные горючим веществом. Времени у нас достаточно. Нужно дождаться подходящего ветра. Того, который будет дуть в сторону архипелага. Иначе и материк может заполыхать вместе с ним.

– Слушаюсь, Аркадий Борисович. Немедленно прикажу готовить катапульты, – Сухов поднялся с дивана и пошёл к выходу. – Пойду гляну, чего этот «выдающийся деятель» там написал и нарисовал. Не люблю перебежчиков, но готов потерпеть его какое-то время, если он действительно окажется полезным. Заодно прикажу начальнику разведки установить круглосуточное наблюдение за архипелагом. Если Щербатов не соврал, то его словам должно быть хоть какое-то подтверждение. Мои орлы умеют отличать показуху и очковтирательство от истинного положения дел.

– Стяни основные силы к побережью, – в спину Сухову посоветовал Болтенко. – Но не забудь про резервы.

– Учёного учить – только портить, – генерал засмеялся и вышел из кабинета.

– Надеюсь… – вслед ему негромко обронил президент и посмотрел на премьер-министра. – Ну что, друг мой, как думаешь, сдюжим мы или слабину дадим?

Курганов пожал плечами.

– Не знаю. Странно как-то всё это. Нужно держать ухо востро.

– Вот ты и держи. И дай Сухову всё, что ему потребуется. Не жалей ресурсов, Владислав Игоревич, иначе эти варвары разбредутся по всему материку и устроят нам Варфоломеевскую ночь. Ты назначаешься куратором предстоящей военной операции. А назовём мы её «Противостояние».

Глава вторая

Битва

Звучала битва где-то в поднебесье,

Стремились души роем в небеса.

И многие из этих душ воскресли,

Но снова не смогли открыть глаза.

Прошла неделя.

Рано утром со стороны материка послышался какой-то шум. Разбуженный Большаков поднялся на ноги и кое-как оделся, покашливая и пытаясь привести мысли в порядок. Он ночевал в штабной палатке на жёсткой неудобной лежанке – штабное помещение наскоро собрали из мусорных брикетов и удобством оно не отличалось. Семён Егорович вышел наружу и прищурился от яркого света. Он с трудом разогнул затёкшую спину и оглядел противоположный берег. И тут лицо его посерело и приняло вид чрезвычайно взволнованный, и даже немного растерянный. А теряться было от чего. Из леса выехала конная упряжка – четвёрка. Лошади тянули за собой какую-то громоздкую штуку на колёсах. В ста метрах от неё, слева и справа, показались такие же упряжки. Но это была лишь верхушка коварного айсберга. Ещё дальше, за ними, вдоль берега становились насколько хватало глаз такие же странные катящиеся сооружения. Они встали словно верстовые столбы вдоль всей линии разграничения.

Следом за генералом из палатки вышли невыспавшиеся и не на шутку встревоженные командиры центральных полков. Далакян почесал затылок.

– Это ещё что такое? Сюрпризов нам только не хватало.

– Смотрите! – Головин ткнул пальцем чуть выше первой упряжки. – Следом за этим непонятным сооружением едет ещё какая-то подвода. А на ней навалено что-то круглое: то ли камни, то ли что-то, похожее на них.

– Где начальник разведки?! – в гневе Большаков раздул ноздри. – Почему ничего не докладывает?

Василий развёл руками.

– Вы же сами приказали ему не совать носа на материк. И вот результат. Он должен скоро появиться. Обойдёт наблюдательные посты, а после доложит обстановку.

– Может быть, это передвижные пограничные контрольно-пропускные пункты? – высказал предположе-ние Тигран, из-под руки глядя на суету, начавшуюся на берегу. – Чего они забегали как тараканы? Были одни пограничники, а теперь полно солдат. Что они собираются предпринять?

– Чего гадать, – Головин хмуро усмехнулся, – скоро узнаем. Меня больше волнует длительное отсутствие нашего переговорщика. Почему он не показывается нам на глаза?

– Возможно, его арестовали, – командующий тяжело вздохнул.

– В таком случае, нужно готовиться к войне, – Василий удручённо потёр щёку и искоса взглянул на Большакова. – Какие будут приказания, Семён Егорович?

Генерал поморщился от боли и начал поглаживать ладонью грудь, в которой едва трепыхалось его больное и изношенное сердце.

– Приказываю привести вооружённые силы в полную боевую готовность.

– И всё? – полковник удивлённо уставился на Большакова. – Они и так не дремлют. Необходимо подвести войска к линии соприкосновения.

– Запрещаю! – глухо рыкнул командующий. – Мы ни единым шагом не должны провоцировать жителей материка. Зачем подталкивать их к нападению?

– Предлагаете до последнего надеяться на чудо и верить в лучшее?

– Да! Тем более что мы не знаем, что это за движение на берегу. Вдруг оно не связано с боевыми действиями.

– Не хотелось бы повторить ошибку Сталина. Это будет дорого нам стоить.

– Сейчас не четыре утра. Они не скрываются и делают всё открыто.

– Значит, чувствуют в себе силу и уверенность.

Далакян согласно кивнул.

– Я бы прислушался к Головину, генерал.

Пока командиры центральных полков препирались с командующим, лошадей выпрягли и увели в лес. На берегу остались только странные приспособления и подводы с камнями. Солдаты несколько бестолково, но быстро принялись готовить деревянные конструкции к использованию. Командующий и полковники с всевозрастающей тревогой следили за их действиями.

И тут прибежал взмыленный начальник разведки.

– Это катапульты! – едва отдышавшись, отрывисто выпалил он.

Но уже и сами отцы-командиры об этом догадались, так как ближайшее к ним сооружение зарядили камнем и изготовили к метанию.

– Зачем им забрасывать нас камнями? – Далакян наморщил лоб. – Это что, артподготовка?

Всё стало понятно через минуту, когда один из солдат поджёг факелом таинственный каменный предмет, едва не рассоривший генерала и полковников. Он вспыхнул, катапульта сработала и швырнула горящий валун в сторону архипелага. Четверо командиров проводили его заиндевевшими взглядами. Зрелище было поистине завораживающее.

Пролетев несколько сотен метров, камень упал в кучу мусора, и та, задымив, загорелась. Следом за первой катапультой зажигательные снаряды выпустили и остальные боевые метательные устройства. Горящие камни летели всё дальше и дальше, а некоторые из них преодолевали отметку в семьсот метров. За полосой тянущегося дыма уже невозможно было различить полки вооружённых сил.

– Немедленно подвести войска к линии соприкосновения! – хватаясь за сердце, срывающимся голосом приказал Большаков. – Это война!

Полковники бросились к своим подразделениям, а начальник разведки взял командующего за рукав.

– Вам нужно уходить отсюда, Семён Егорыч. Не ровен час начнётся вражеская атака. А наши полки ещё не подошли.

– Ничего, подойдут, – генерал раздражённо вырвал руку. – Я нужен тут, на берегу.

– У нас достаточно связных. Пускай они и доставляют ваши приказы. Командующему не место в первой линии.

– Не тебе меня учить, майор. Я не оставлю своих бойцов. Иди лучше к своим людям. Негоже им быть без командира.

– У меня ребята опытные, сами справятся. Раз не хотите идти в тыл, я останусь подле вас. Мало ли что.

В это самое время Восточный полк был поднят по тревоге. Заняв после двухдневного перехода правый фланг оборонительного рубежа, он находился в полной боевой готовности и ожидал приказаний командующего. Его бойцы наблюдали ту же самую картину. Летели со стороны материка горящие камни, и всё сильнее разгорался перед боевыми порядками полка коварный и дымный пожар.

Дубравин посмотрел на своего заместителя – командира первого батальона, крупного осанистого блондина тридцати семи лет, и, ободряюще улыбнувшись, признался в неуместном желании.

– Знаешь, Миша, мне хочется родниковой или колодезной воды.

Майор Евтушенко удивился:

– Ты ещё помнишь их вкус?

– Мне кажется, да.

Евтушенко хмыкнул. Полковник тяжело вздохнул.

– Поднимай людей, комбат. Ждать больше нельзя. Иначе пламя окончательно перережет нам путь к берегу.

– На это и расчёт. Нас хотят тут заживо изжарить.

– Это экономичнее, чем снова сажать нас в лодки и отправлять чёрт знает куда.

– В таком случае и нам не стоит скромничать и опускать глаз. Врагу нужно смотреть в лицо.

Заместитель комполка пошёл отдавать приказания. Через десять минут полк рассредоточился вдоль береговой линии и занял оборону, прикрывшись заранее приготовленными мусорными тюками. Сергей, вспоминая учения, обосновался на наблюдательном пункте. Рядом с ним примостился его заместитель. Он огляделся и не удержался от мрачного высказывания:

– Если эти кривоглазые перенесут огонь ближе к берегу, то нам не поздоровится. Сгорят наши флеши к чертям собачьим. Нужно не ждать, а атаковать.

– Приказа не было, – полковник нахмурился.

– А если его вообще не будет? Ты уверен, что центральные полки не подверглись нападению? Посыльных можно до самого разгрома ждать. Ну же, Серёга, решайся. Поздно ведь будет. Вовремя укушенный локоть – ключ к спасению. Сам видишь, не сработала наша распрекрасная система посыльных. Твой любимый Большаков наверняка прозевал нападение и никак не может прийти в себя. Эти варвары сжигают наши жилища и убивают жителей архипелага. У нас развязаны руки.

Комполка глубоко вздохнул, и лицо его полыхнуло заревом волнения. В глазах Дубравина читались решимость и желание поскорее избавиться от тягостного ожидания. Сейчас ему хотелось одного – спасающего нервы действия, движения вперёд.

– Раз драка неизбежна, будем драться. Неизбежному противостоят неизбежным. Этому нас учит закон противодействия. Поднимай людей в атаку, – приказал Сергей севшим голосом. – Единственный наш козырь – неожиданность. Нам нужно идти на подмогу центральным полкам.

Через минуту бойцы Восточного полка ссыпались, будто горох, на песчаный берег и бросились, страшно крича, к лесу, в котором готовились к атаке вражеские батальоны. Пропахшие дымом и чумазые как черти солдаты вооружённых сил архипелага привели в смятение стройные ряды противника. Две линии сшиблись. Нервно залязгали вынимаемые из ножен сабли и мечи, и глухо застучали по головам палки. До первой крови всё было бестолково и скомканно. Но вот упал первый боец, второй, третий… Запахло кровью и потом. И люди перестали быть людьми. Теперь они были солдатами – частичками большой государственной машины. Они больше не принадлежали себе.

А что же делали центральные полки в то время, когда Восточный полк пошёл в атаку? Генерал Большаков тянул до последнего. Ему казалось, что вот-вот и жители материка одумаются и прекратят обстрел зажигательными снарядами. Растянув прикрывшихся мусорными флешами бойцов на несколько километров вдоль линии соприкосновения, командующий терпеливо ждал, когда же противник образумится. Но огонь подступал ближе и уже ощущался спинами бойцов арьергарда. Он-то и выдавил их из укрытий. Пришлось передовым подразделениям обоих полков скатываться с мусорных куч на береговой песок. И в этот момент из леса с гиканьем и воплями выскочили тысячи солдат материковой армии. Вооружённые мечами, саблями, пиками и даже палицами – металлическими дубинками с шипами, они выглядели предвестниками конца света.

Потрясённые островитяне остолбенели. Это было роковой ошибкой. Вместо того чтобы броситься на противника и морально сломить его, они сломились сами. Ещё не успевшие покинуть мусорных куч палочники остались среди флешей и заняли оборону. Смятый противником авангард был быстро уничтожен. Бойцы вооружённых сил растерялись, дрогнули, почувствовали себя одинокими и брошенными. Проиграв в голове, они проиграли и в жизни.

Солдаты материка, оскалившись, лезли друг по другу на мусорные кучи, а плохо обученные бойцы центральных полков как могли сдерживали их натиск. Кто-то упал в обморок при виде крови, кто-то забрался под флеши, кто-то метался среди мечей и сабель с поднятыми руками. На людей напал животный ужас. Не так представляли они себе эту стычку и поплатились за это. Неготовность к кровопролитию и к ужасам войны поставила обороняющихся бойцов на край пропасти, за которой – смерть.

Воины материка, хорошо осведомлённые перебежчиком о званиях и должностях вооружённых сил, старались как можно быстрее выбить вражеских командиров – бойцов с повязками на рукавах. И у них это получилось. Полковник Головин погиб в первую минуту боя, оказавшись в первых рядах сражающихся. Генерал Большаков – на пятой минуте. Начальник разведки не бросил его и сложил голову вместе с ним при попытке вывести командующего из скопища дерущихся.

Полковник Далакян в гущу битвы не полез и наблюдал за ней с почтительного расстояния. «Будь что будет, – обречённо думал он. – Что толку лезть на рожон и гибнуть ни за понюх табаку? Что-то прояснится – подключусь или…» – Тигран отогнал назойливую мысль о спасительном бегстве и стал следить за схваткой. На десятой минуте солдаты противника прорвались на архипелаг, и Далакян пал смертью храбрых, даже не успев сообразить, что делать. За спинами дерущихся пылал и дымил архипелаг. Горел Северный город, ставший оплотом обороны. Владимирский пытался организовать тушение, но дующий с материка ветер всё больше раздувал и разносил пламя. Ситуация усугублялась с каждой минутой.

А что же резервный полк? Он, вместо того чтобы контролировать ситуацию и готовиться к бою, завидев дым, всем составом бросился на тушение пожара. Это не было марш-броском. Бойцы перемещались хаотично, безо всяких команд и приказов. Они просто бежали что есть сил, подбадривая и окликая друг друга. Ситуация вышла из-под контроля. Никто ничего не знал и не понимал. Полковник Загитов самоустранился от командования и кинулся в обратном направлении, в Южный город – спасать от огня свою семью. Пламя, раздуваемое ветром, деловито пожирало горючий мусор и быстро осваивало километр за километром. Теперь ничто не могло его остановить. Было очевидно, что огонь придёт во все населённые пункты архипелага.

Западному полку тоже пришлось несладко. После перехода подразделение заняло левый фланг обороны. Полковник Орлов, как и Дубравин, сразу после начала обстрела вывел своё подразделение к береговой линии, но не решился без приказа атаковать противника. То, что в мыслях казалось плёвым делом, в реальности превратилось в адские испытания. Олег колебался, не зная, как поступить. Только дождавшись вражеского броска, он поднял людей в контратаку. Атакующие и обороняющиеся сшиблись, и завертелась мясорубка кровавого и жестокого боя. Бойцы Западного полка были подготовлены лучше, чем солдаты центральных полков. Да и ситуация не была упущена. Враг не сумел перехватить инициативу. Силы были равны, бой грозился стать затяжным и гибельным.

Когда кто-нибудь из палочников одолевал противника, он подбирал с земли его саблю, пику или меч. Мечи особенно не понравились воинам архипелага. Они были тяжелы и громоздки. То ли дело палка, лёгкая и простая в применении. Поэтому, даже завладев трофейным оружием, бойцы вооружённых сил не спешили расставаться с привычными и надёжными палками. Саблей, мечом и пикой нужно уметь владеть, а стукнуть палкой кого-нибудь по голове в случае чего сумеет каждый. В критический момент и в соответствующей обстановке человек чаще всего действует бессознательно, повинуясь инстинкту самосохранения.

Батальон майора Забелина врубился в центральные полки противника как топор. После того, как Восточный полк разбил на правом фланге прячущегося в лесу противника, он совершил стремительный бросок к центру сражения, чтобы помочь гибнущим товарищам. Поначалу всё складывалось удачно. Но перевес был на стороне врага, и вскоре батальон оказался в окружении. Пришлось всеми силами ударить в слабое место противника. Только тогда забелинские орлы смогли вырваться из удушающего и опаснейшего кольца.

Антон упорно вёл своих бойцов к спасительному лесу. В нём можно было укрыться и осмотреться. Шаг за шагом прорубал второй батальон просеку к цели. Забелин быстро обзавёлся трофейной саблей и работал ей коротко – без замахов. На них не было ни времени, ни сил. Он шёл одним из первых, и ему приходилось тяжелее всех – враги бросались на него словно черти на праведника. Всему виной были его командирские повязки. Противник старался скорее лишить батальон офицеров и сержантов.

Бойцы как могли прикрывали комбата. Они падали вокруг него как поваленные деревья, а он всё шёл и шёл вперёд, не обращая внимания ни на злобное рычание вражеских солдат, ни на предсмертные хрипы упавших наземь товарищей, ни на собственные неглубокие раны. Майор понимал, что батальон не сумеет выстоять в прямом противостоянии, необходим был манёвр. Как воздух нужна была перегруппировка. И забелинскому батальону удалось прорваться к лесу. Противник не стал преследовать вырвавшихся из окружения островитян. Он переключился на другие подразделения дубравинского полка.

Оглядев и пересчитав бойцов, Антон удручённо покачал головой. От батальона осталось не более половины. Организовав подчинённых и объяснив им последовательность действий, комбат снова повёл их в бой – неожиданно ударил со спины в самую гущу дерущихся. Вражеские пехотинцы, не ожидавшие такого подвоха, растерялись и полегли под яростным натиском второго батальона. Одержав промежуточную победу, комбат опять отвёл людей в лес. На этот раз не набралось и роты. С учётом того, что в полку было около пяти тысяч бойцов, а в батальоне – более полутора тысяч, дела обстояли не так уж и плохо. С четырьмя сотнями солдат можно было неплохо насолить противнику. Укрупнение подразделений сделало сержантов весомыми командирами – им приходилось командовать полусотнями. Выручали и старшие солдаты – десятники. Без них сержантам пришлось бы совсем туго. В одиночку справитьсяс полусотней рядовых было бы крайне тяжело. Подразделения противника были укомплектованы как обычно, и сержанты в них командовали десятком бойцов. Нехватки офицеров материковые войска не испытывали. Но вот уровень их боевой подготовки оставлял желать лучшего. Дефицита личного состава тоже не было. Солдаты выучкой не блистали и бились как могли, набираясь боевого опыта непосредственно на поле боя. Бестолковости и неразберихи хватало с обеих сторон. То, что лихо выходит в командно-штабной военной игре, не всегда получается повторить во время реальной битвы. Виной всему человеческий фактор и вмешательство непреодолимых обстоятельств.

Не все бойцы погибли или были ранены. Многие разбрелись по лесам. Кто-то сплоховал, не найдя в себе сил на кровавую драку. Другие, растерявшись, отстали от своих и вынуждены были скрываться. У третьих от вида крови помутилось сознание, и они покинули поле боя. Не лучше обстояли дела и у противника. Никому не хотелось погибать в жестокой братоубийственной схватке. Однако одни сумели найти в себе силы выстоять и сражаться до конца, а другие – нет. Человек не может прыгнуть выше головы, и ему не по силам геройство по приказу. Проявляя храбрость на словах, он пасует на деле. Настоящий герой, как правило, немногословен, скромен и незаметен. Не изменить человеку ни характера, ни духа, слаб он перед лицом смерти. Не боящиеся её, киньте в других камень, если у вас поднимется рука. Если бы никто не боялся умирать, человечество никогда бы не узнало, что такое мир.

Ну а что же Забелин? Антон принял мудрое решение: не ходить больше ни в лобовую, ни в иную атаку. Майор решил партизанить – нападать на подразделения противника скрыто, из засады.

Выжившие бойцы восприняли приказ командира с пониманием. И как бы ни хотелось помочь своим гибнущим товарищам, опрометчиво бросаться на верную погибель не следовало. Остатки второго батальона ушли вглубь леса и затаились. Бойцы Забелина, перевязывая друг друга, внимательно наблюдали за обстановкой и прислушивались к подозрительным звукам, готовые в любой момент кинуться обратно в бой.

Горячка битвы постепенно отпустила островитян, и онизанялись текущими делами. Одни приноравливались к трофейному оружию, другие перекусывали, третьи лежали на траве, пытаясь не думать о погибших товарищах, а некоторые сидели, прислонившись спинами к стволам деревьев, и беззвучно рыдали – они были не в силах принять того, через что им пришлось пройти. Отголосок боя постепенно стих, и вскоре в лес вернулись привычные звуки – шелест листвы и птичьи голоса.

Первому батальону дубравинского полка, сильно поредевшему, но ещё вполне боеспособному, удалось вырваться из центра побоища и прорваться обратно на правый фланг. На просторе драться было сподручнее и ловчее. Специальная рота проявляла чудеса смекалки и, постоянно маневрируя, оставляла противника с носом, не давая шансов окружить себя и полностью уничтожить. В бою капитан Ивашов проявил себя умелым и думающим командиром. Но силы были неравны, и в роте оставалось всё меньше бойцов.

Лена поначалу уворачивалась от вражеских ударов. Воплями и рычаньем бойцов ей заложило уши. Всё, что сейчас происходило на её глазах, не было похоже на полигонные учения и больше походило на какой-то фильм ужасов, который она смотрела в специальных очках. От вида крови её стошнило, и она едва не погибла от удара саблей. Однако ей хватило сил увернуться и пронзить нападающего заострённым концом шеста. Она сама не поняла, что произошло. Враг пошатнулся, выронил клинок и упал ничком.

Пообвыкнув, девушка стала ловчее уворачиваться от противников, оглушая их шестом, и лишь изредка, когда не было другого выхода, колола их смертоносным остриём. На неё навалилось какое-то странное отупение. Ей не хотелось ни думать, ни сопереживать, ни давать оценку происходящему. Постепенно сознание воительницы переродилось в боевой отлаженный механизм, ничего не чувствующий и ко всему безразличный. Она увёртывалась и колола. Колола и увёртывалась. Тело её превратилось в послушную боевую машину. Рядом с ней дрался её супруг. Анатолий как мог прикрывал Лену от вражеских ударов, но не всегда удавалось, так как противник имел большой численный перевес. Капитан дерзко вступал в схватку сразу с несколькими противниками, стараясь оттянуть на себя как можно больше противников. Он понимал, что его умение может спасти немало жизней его собратьев по оружию. Дерясь палкой, руками и ногами, офицер укладывал вокруг себя всё новых и новых врагов. На земле валялись и сабли, и мечи, и пики, но капитан не спешил их подбирать. Дерево было легче стали. Пока враг замахивался саблей, Ивашов наносил один молниеносный удар палкой и переключался на другого противника.

– Спины не подставлять! – время от времени напоминал ротный своим подчинённым. – Врага бьют не яростью, а выдержкой. Глядеть в оба, братцы!

Лена увлеклась и не заметила, что оторвалась со своим взводом от основных сил роты и очутилась среди вражеских солдат. К противнику подошло подкрепление – батальон вооружённых пиками бойцов. Остатки её взвода полегли, пытаясь прикрыть командира. Полторы сотни бойцов, которыми командовала Лена, исчерпали свои возможности и силы, свой запас прочности и больше не могли ей помочь, не могли выручить. Сержант Никита Нагорный, единственный, кто уцелел в этой мясорубке, едва успел заслонить собой Ивашову от разящего удара и упал на обретённую, но снова потерянную землю. Никого из товарищей рядом с лейтенантом не осталось. Капитан Ивашов чудом прорвался к Лене и, отбив одновременную атаку трёх разъярённых здоровяков, крикнул жене:

– Бежим!

Лейтенант Ивашова пошла на прорыв – проткнув горло одному вражескому бойцу, она изо всех сил ударила пальцами по глазам второму воину, преградившему ей путь и намеревавшемуся взять её в плен. Капитан уложил ещё двух солдат. И тут он увидел, что бойцы, вооружённые пиками, готовятся их сообща метнуть. Анатолий бросился следом за женой. Он, закрывая её своим телом, крикнул:

– Уходи!

Три пики вонзились Ивашову в спину, а четвёртая прошла насквозь.

– Лена… – тихо прохрипел капитан и упал ничком на обагрённую кровью траву.

Ивашовой удалось прорваться к своим. Обернувшись, она не увидела рядом с собой мужа и только тогда поняла, что произошло непоправимое. Её глаза затуманили слёзы. Но времени горевать не было, обескровленная рота спецназа нуждалась в командире. А из офицеров в живых осталась одна Елена.

– Бойцы, слушай мою команду! – крикнула Ивашова. – Прорываемся в направлении наших основных сил!

Горстка спецназовцев почти достигла своих. И тут прямо на Елену выскочил какой-то бледный и взъерошенный парень в камуфляже без знаков различия. Это был Егор Дубравин, поддавшись веянию военной романтики, сбежавший из дома и присоединившийся к боевым порядкам материка. Саблю, вручённую ему одним из офицеров, он выронил ещё в самом начале боя, когда рота, к которой он прибился, попала в окружение. Упав ничком на землю и притворившись мёртвым, он избежал гибели. В кармане его пятнистой куртки лежал почти бесполезный пистолет отчима. Юноша на всякий случай прихватил его с собой, забрав из ящика стола, в котором оружие всё время хранилось за ненадобностью. Пистолетная обойма была почти пуста. Оставался последний выстрел, но и он придавал парню сил и уверенности. Почувствовав перелом в бою, Егор осмотрелся и, поднявшись на ноги, бросился бежать куда глаза глядят. И едва не налетел на вражеского офицера.

Брат и сестра не узнали друг друга. Прошло много лет, они повзрослели и сильно изменились внешне. Егор не стал геройствовать и бросаться в драку, понимая, что ему не совладать в рукопашной схватке с дерзкой и отважной воительницей. Он выстрелил в неё из пистолета. Почти в упор, боясь промазать с дальнего расстояния. Пистолет не дал осечки, единственный патрон не подвёл. Пуля попала Елене в грудь. Девушка, ещё не осознав, что убита, воткнула убийце в живот заострённый конец своего верного боевого шеста и приложила руку к пробитой груди – на ней выступила кровь. Оба воина упали на землю и затихли.

Полковник Дубравин видел, что произошло. Он был метрах в пятидесяти от дочери. При поддержке бойцов ему удалось отбить место, где упала в траву лейтенант Ивашова. Под яростным натиском островитян враг отступил и скрылся в лесу.

Сергей подбежал к дочери и склонился над ней. Лежащая ничком Ивашова едва дышала.

– Жива? – в голосе полковника ещё теплилась надежда. Он перевернул раненую на спину. – Что с тобой, доченька?

Лена силилась что-то сказать, но изо рта потекла кровь, и девушка скончалась, так и не проронив ни слова.

Дубравин поднялся на ноги и немигающим взглядом уставился на убитого Леной врага. Он лежал на спине и безжизненными глазами уставился в пасмурное, неприветливое небо. Черты его искажённого болью лица вызвали в душе полковника необъяснимую щемящую тревогу и заставили сердце биться быстрее и сильнее. Заметив на шее убитого плоский металлический медальон на цепочке, Сергей машинально сорвал его и прочёл выбитое на нём имя: Егор Дубравин. Полковник покачнулся и завыл волком:

– А-а-а!..

К нему подскочил майор Евтушенко и что есть силы встряхнул за плечи.

– Что с тобой, Сергей? Лена погибла? Мужайся. Она была храброй девушкой. Ты можешь ею гордиться. Лейтенант Ивашова – герой этой битвы.

– Это мой сын… – полковник, бледнея, указал на Егора.

– Что?! – комбат опешил. – Так не бывает.

Дубравин взял себя в руки и огляделся.

– У нас мало времени, майор. Воинам архипелага не выстоять против армии материка. Упустив время, мы лишились козыря – неожиданности. Нам остаётся только догонять.

– Кого?

– Удачу и успех.

– У тебя есть идея?

– Нужно найти и захватить президента, – Сергей испытующе посмотрел на оставшихся в живых бойцов. Их было не более сотни. – Иначе эта бойня не прекратится до тех пор, пока есть кому драться. Жаль, что нас осталось так мало. У нас нет выбора, Миша. Если мы этого не сумеем, от изгоев не останется и следа. Уничтожат всех. Никого не пощадят.

– Два батальона ушли левее, – пояснил ситуацию Михаил. – Там противник сопротивлялся слабее. За второй батальон я не переживаю, майор Забелин один из лучших комбатов вооружённых сил. Я за Антона головой ручаюсь. Да и третий батальон не должен сплоховать. Ничего, справятся. Сообразят, что делать и как быть. Зря, что ли, ты их учил действовать в условиях окружения и отрыва от остальных сил. Пускай теперь применяют своё умение на практике, в реальном бою. – Евтушенко, глядя на сидящих на земле бойцов, тяжело вздохнул и со скорбью в голосе произнёс: – Война – время потерь и расставаний. Моему батальону досталось сильнее всего. Мы влезли в самую гущу битвы и оттянули на себя основные силы противника. Отсюда и такие потери. Думаю, в других батальонах дела обстоят гораздо лучше. – Майор отвернулся и незаметно смахнул предательскую слезинку. – Эх, если бы ещё личный состав по лесам не разбредался…

Сергей кивнул.

– Ничего, комбат, сотни бойцов нам должно хватить. Не думаю, что президентскую резиденцию уж слишком сильно охраняют. Все силы брошены на поле брани, и мы эти силы здорово потрепали. Солдатами противника усеяна вся округа, потери их невосполнимы.

– Ну не знаю, Сергей. Брать штурмом Красноярск силами неполного взвода – это или безумие, или верх воинской удали.

– Воспользуемся боевым опытом генерала Плиева. Он чуть ли не в одиночку взял в плен многотысячный японский гарнизон. Наглость и блеф творят чудеса.

– Образ Иссы Александровича оброс множеством штрихов. Эта история уже стала притчей во языцех. Лет через сто генералу Плиеву припишут пленение всей Квантунской армии, а не только личного состава гарнизона города Жэхэ.

– История напоминает выдержанное вино. Чем старше она становится, тем дороже продаёт те или иные события. Каждому историку хочется приписать что-то своё, поэтому на катушку фактов наматываются нити предположений и домыслов.

– А зачем нам такая история? Лучше вообще ничего не знать, чем читать какие-то сказки.

– Ценность истории заключается не в правдивости, а в правильном воспитании граждан. Историки вынуждены быть отчасти сказочниками. Они слуги государства. А всякому государству нужен разогретый патриотизм, без него оно превращается в страну вольных плотников и хлеборобов. – Дубравин горько усмехнулся и вернулся к делу: – Красноярск наверняка не прикрыт никакими войсками. Материк не готовился к войне, и в бой брошены все имеющие силы.

– За исключением резерва, – Евтушенко задумчиво покачал головой. – Не могли же они не оставить какого-нибудь засадного полка.

– У нас нет выбора. Блеф предполагает хождение по-над пропастью.

Майор кому-то махнул.

– Приведите пленного!

К Михаилу подвели грязного, окровавленного капитана.

– Ранен? – коротко спросил комбат, рассматривая пленника – мужчину лет тридцати с испуганно-растерянным взглядом.

– Это не моя кровь, – честно ответил капитан, подрагивая всем телом.

– Ротой командовал?

– Да.

– У вас есть резерв?

– Не знаю. Я человек маленький. Про такое у генералов нужно спрашивать.

– Спросим и у них, не сомневайся, – полковник заиграл желваками. – Где резиденция вашего президента?

– В десяти километрах отсюда, в Сосновом урочище. Могу на карте показать.

– Не нужно, – Дубравин весь подобрался, и во взгляде его проступила решимость идти до конца. – Я знаю, где это. Я бывал там до жребия. Живописное место с чистым воздухом и родниковой водой. У президента губа не дура. Поднимай батальон, майор. Нужно поторапливаться.

– За батальон, конечно, спасибо, – Евтушенко грустно улыбнулся. – Мне сейчас вспомнилось, что по этому поводу говорили римские гладиаторы: «Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя». Сотня храбрецов готова на всё, командир. Эх, нам бы бойцов побольше.

Сергей, настраиваясь на дело, глубоко вздохнул.

– Искать остальные батальоны нет времени. Потом ими займёмся. Заодно и тех, кто покинул поле боя, из лесов на свет божий выведем. Не век же им там прятаться.

– Логично. Думаю, комбаты и без нас управятся. Не зря мы их думать головой учили.

Майор направился к товарищам по оружию, но, сделав пару шагов, спохватился и вновь повернулся к полковнику.

– Я оставлю тут двух бойцов. Они похоронят твоих детей.

Дубравин благодарно кивнул.

– Спасибо, Миша. Ты настоящий товарищ. Я сейчас не совсем адекватен. Сам понимаешь, такое потрясение. Но ты не переживай. За время перехода я восстановлюсь. Обещаю. Я понимаю, как велика ответственность, что лежит на нас с тобой. Если со мной что-то случится, принимай командование и доводи дело до конца.

– Я и так твой заместитель, мог бы не напоминать.

– Извини, голова что-то туго соображает.

– Это пройдёт. Ты, главное, о плохом не думай. Бесполезно это и неправильно. Жизнь продолжается, дружище. То ли ещё будет. Изгои вернулись на сушу и больше никогда её не покинут.

– Твой манифест да Богу в канцелярию.

– Так и будет, Сергей. Я верю в это. Без веры и жизнь не мила. Уверуй – и добьёшься желаемого. Одного я не могу понять, Серёжа. Почему Бог сотворил человека таким хрупким? Сам посуди. Лена безвылазно находилась на полигоне, прожила на нём пять лет, стала бойцом экстра-класса. А капитан Ивашов вообще был уникумом среди единоборцев. Таких специалистов прикладного рукопашного боя днём с огнём не сыскать. Он был лучшим из лучших. И что? Где он теперь? Раз его нет среди живых, значит, и он лежит где-то между этими распростёртыми телами. Стоило ли так утруждать себя тренировками для того, чтобы выстоять в бою каких-то три часа, а затем погибнуть? Война не признаёт ни умений, ни квалификаций, она соткана из неожиданностей и противоречий. Бесполезно наращивать мускулатуру и отрабатывать с утра до вечера приёмы и удары. Тебя просто застрелят исподтишка.

Губы Дубравина дрогнули, а к горлу подкатил ком.

– Мы не принадлежим себе, Миша. В любой момент в человеческую судьбу может постучать господин случай. Вексель к оплате предъявляется без предупреждения. Все мы с рождения в долгу перед провидением.

К разговаривающим командирам подошёл один из бойцов и виновато посмотрел на комбата.

– Тут неподалёку рота спецназовцев полегла. Там и командир их лежит, капитан Ивашов. Мёртвый. Его пиками проткнули.

Полковник, бросив на бойца бездумный, рассеянный взгляд и ничего не сказав, подошёл к телу Лены и встал перед ним на колени.

– Прощай, доченька. Пусть земля тебе будет пухом. Тебя похоронят на суше, а не в море. Мы вновь обрели землю, родная. Ты ведь так этого хотела. Обещаю приходить к тебе на могилу, если сам не сложу головы. Сама видишь, как тяжело нам сейчас. Если б я мог хотя бы предположить, что всё так закончится. Вы с братом нашли друг друга, только какой ценой… – Дубравин утёр скупую слезу и, вздохнув, продолжил прощание: – Знай я всё наперёд, я бы не подпустил тебя к полигону и на пушечный выстрел.

Посеревший лицом Михаил несогласно покачал головой.

– Рано или поздно она всё равно отыскала бы свою судьбу. У неё был такой характер – боевой и несгибаемый. Ничего не поделаешь, Серёжа. Ты воспитал хорошую и правильную дочь. Лейтенанта Ивашову будут помнить долго и благодарно. Она не пожалела себя ради жизней других людей, ради своих братьев и сестёр, ради жителей архипелага, ставшего ей родным. Я ей завидую. Ещё неизвестно, как умру я. Не предам ли, не струшу ли, не сбегу ли?

А полковник поднялся на ноги, шагнул к Егору и, присев на корточки, закрыл ему глаза. Встав, он выдернул из тела сына боевой шест дочери. Задумчиво поглядев на его окровавленное остриё, Сергей вновь тяжело вздохнул:

– Сколько ещё крови придётся пролить, чтобы добыть мир.

– Это зависит от каждого из нас, – Евтушенко махнул сидящим поодаль солдатам рукой. – Подъём, пехота!

– Похороните капитана Ивашова вместе с Леной, – попросил Дубравин. – Положите их втроём в братскую могилу. Не нужно хоронить по отдельности.

Майор кивнул.

– Сделаем, Серёжа, не переживай.

Дубравин забрал шест с собой – кроме того, что он был прекрасным и эффективным боевым оружием, сейчас шест стал единственной памятью о погибшей дочери. Медальон Егора полковник положил в нагрудный карман – поближе к сердцу. Прихватил он и выпавший из руки сына пистолет, вставший на затворную задержку. На нём была выбита наградная надпись: «Майору полиции Даниле Попову за отличную службу от министра внутренних дел».

Перемещаться пришлось в темпе марш-броска. Дубравин вёл своих бойцов напрямую через лес, ориентируясь по знакомым сопкам. Противника нигде не было видно. Лес был тих и благодушен.

Резиденция президента обнаружилась сразу – над ней на высокой металлической мачте развевался флаг Сибирской республики.

– Почему у нас нет своего знамени? – спросил Евтушенко, глядя на трепещущее на ветру полотнище.

– И что бы ты на нём нарисовал? – отрешённо поинтересовался Сергей, из-за дерева внимательно наблюдая за обстановкой возле большого двухэтажного сруба, увенчанного покатой треугольной крышей. – Мусорную кучу? Тут хотя бы на ветру реет герб Красноярского края.

Курносый крепкий мужчина, стоящий неподалёку, пихнул локтем в бок скуластого соседа.

– Как думаешь, куда идёт лев на гербе?

– В светлое будущее, – не задумываясь, ответил скуластый. – Чего тут непонятного?

– А почему с лопатой?

– Это заступ. Его ведь ещё откапывать придётся.

– Зачем? – курносый удивлённо вскинул брови.

– Чтобы достать на свет божий, – с серьёзным видом ответил скуластый. – Лежит оно во тьме кромешной и нас дожидается.

– А серп-то ему зачем?

– Мало ли что.

– А почему лев идёт налево?

– По привычке. Ты-то сам куда бы пошёл?

– Никуда. У меня плоскостопие, – курносый устало вздохнул. – Я сюда-то еле доковылял.

– А чего в солдаты подался? – скуластый удивлённо уставился на товарища.

– Сердце позвало.

– Ты ему рот кляпом заткни. У меня душа тоже говорливая, никакого сладу с ней нет. Вечно заведёт в овраг, а сама сверху посматривает. Глядит, значит, как я выбираться из него буду.

– Мне бы сапоги-скороходы.

– А я бы от конька-горбунка не отказался или от печи самодвижущейся.

– Любишь ты нетрадиционные способы передвижения.

– Я же русский, – скуластый вымучил улыбку.

– Однако пора бы и скатерть-самобранку расстилать, – курносый сглотнул подступившую слюну. – С утра маковой росинки во рту не было.

– Попади мне в руки меч-кладенец, я бы этим материковым разбойникам устроил разбор полётов, – скуластый, заводясь, заиграл желваками. – Как они посмели сжечь наши дома? Никогда им этого не прощу. Век буду помнить.

– Прекратить разговорчики, – шикнул на говорунов комбат и погрозил кулаком. – Вы нас демаскируете. Сделаем дело, тогда и наговоритесь, и наедитесь вдоволь. В президентской резиденции наверняка полно всяких продуктов.

Дубравин отвёл бойцов вглубь леса и после короткого совещания с командирами дал отмашку – команду на штурм. Резиденция была захвачена быстро и бескровно. Её охранял взвод раскормленных и полусонных гвардейцев из особой роты охраны высших лиц. Они не стали отдавать свои жизни за президента. Увидев, что противник превосходит их по численности в три раза, гвардейцы тут же сдались на милость победителя. Охранников заперли в столовой – поближе к харчам, чтобы не дай бог не похудели.

Глава третья

Переговоры

Порой один разумный шаг

Спасает многих от погибели.

И дурость – это злейший враг

И в штабе, и в святой обители.

Президент Болтенко перенёс захват своей резиденции болезненно, но стойко и к появлению солдат противника отнёсся философски. Дескать, все мы по одной земле ходим, а она круглая, вот и сталкиваемся лбами друг с другом. Чего только не повидал за свою чиновничью жизнь Аркадий Борисович! И давно перестал чему-либо удивляться. На президентском лице не дрогнул ни один мускул. Поглядев с усмешкой на ворвавшихся в его кабинет изгоев, он вслух констатировал этот прискорбный и унизительный факт:

– Вот тебе, дедушка, и Ильин день. Только вражеских десантников нам не доставало. Эх, Сухов, Сухов… Учить тебя ещё и учить…

Дубравин и Евтушенко огляделись, оценивая обстановку, и попросили бойцов оставить их с президентом наедине. Через минуту к ним присоединился и премьер-министр, втолкнутый обнаружившими его палочниками.

Сергей осмотрел рабочее гнёздышко президента и блёкло улыбнулся:

– Уютно тут у вас.

Болтенко кивнул:

– Для себя делал. С кем имею честь?

– Полковник вооружённых сил Дубравин. Заместитель командующего. Надеюсь, моя персона в ваших глазах выглядит достаточно знатной и высокопоставленной. Разочарование – прививка от опрометчивых шагов. Какое-то время помогает, затем следует очередной подзатыльник. Я вас знаю, Аркадий Борисович. Вы были красноярским губернатором, а после потопа возглавили то, что осталось от материка. Я помню вас начинающим президентом. Вы и тогда не пасовали перед проблемами и никому не давали шанса обскакать вашего породистого жеребца на крутых поворотах дороги человеческих судеб. Теперь же и вовсе обжились в президентских апартаментах и покрылись сусальным золотом. Что ж, ожидаемо.

– Как тесен мир, – Болтенко слепил на лице подобие улыбки. – Чего же вы хотите? Зачем захватили резиденцию? Вам нужны заложники?

Сергей, проигнорировав вопросы, заглянул президенту в глаза.

– Прежде всего хотелось бы узнать, почему вы напали на нас?

– Мы?! – Болтенко удивлённо приподнял брови. – Никто не собирался с вами воевать, мы лишь защищались. Это ведь именно вы хотели захватить материк с целью порабощения его жителей, вам хотелось подчинить нас своей дикой, необузданной первобытной воле. А ещё вам были нужны вода и пища. Ну и земля, разумеется.

– Кто вам такое сказал?

– Ваш переговорщик.

– Щербатов?

– Да.

– Странно. Он у вас?

– Разумеется. Он в подвальном помещении.

– Что он там делает?

– Осмысливает жизнь. Ваш парламентёр попросил у нас политического убежища.

– Что?!

Евтушенко поднялся с облюбованного дивана и, выглянув в коридор, громко распорядился:

– Приведите сюда Леонида Щербатова. Он заперт в подвале.

Когда Леонид увидел Дубравина, он побледнел, но тут же взял себя в руки и, посмотрев ему прямо в глаза, чуть подрагивающим голосом спросил:

– Мы победили? Я свободен? Долго же вы сюда пробивались, полковник. Чего я только не передумал, попав в заточение. Вспомнил даже Юлиуса Фучика. Находясь в застенках, я, как и он, ощущал петлю на своей шее. Я жертвовал собой во имя жизни на земле. Со мною обошлись коварно и непорядочно.

– Во даёт! – майор, не сдержавшись, фыркнул. – Стелет как ни в чём не бывало.

– Рассказывай, Лёня, как ты родину предал, – Сергей усталым взглядом скользнул по лицу перебежчика. – Ты осознаёшь, что натворил? Ты стравил между собой два народа.

Щербатов нервно дёрнул шеей.

– Никого я не стравливал. А наоборот всеми силами старался избежать беды.

– Что ты тут наговорил, чудик? – Евтушенко сжал кулаки. – Ты почему работу свою не выполнил? Там, – комбат кивнул в сторону окна, – сейчас гибнут твои единоплеменники и жители материка. Ты ведь обещал всё устроить.

Болтенко нервно дёрнул веком:

– Этот деятель сказал, что вы вконец одичали и потеряли человеческий облик. Вас-де нужно бояться. Он уверял, что единственный способ спасти материк от разграб-ления и погибели – это сжечь ваш плавучий дом дотла.

– Разве я не прав? – Щербатов угрюмо посмотрел на президента. – Вы сами видите, кто перед вами. Это нелюди. Они убьют любого, не моргнув глазом. Не слушайте их. Чего вы с ними разговариваете? Они вас обманут. Я знаю каждую их уловку. Или безоговорочная капитуляция, или смерть. Третьего не дано.

– Ну держись, упырь! – майор вскочил с дивана и бросился к Леониду.

Тот инстинктивно закрыл лицо руками и визгливо вскрикнул. Комбат, обескураженный его поведением, остановился и, не выдержав, рассмеялся.

– Хорош герой.

– Не позволяйте этому мяснику дотрагиваться до меня! – Щербатов умоляюще посмотрел на президента. – С варварами дерутся только другие варвары и им подобные. Мы ведь с вами цивилизованные люди.

– Уведи эту гниду обратно в подвал, – попросил майора Дубравин. – Смотреть на него тошно.

Евтушенко передал Щербатова в руки дежурящих за дверью бойцов. Президент вздохнул.

– Мне всё ясно. Что вы предлагаете?

Дубравин посмотрел в окно, за которым голубела прогалина промеж облаков.

– Дальнейшее кровопролитие бессмысленно и лишь поставит наши народы на грань выживания. Схватка зашла слишком далеко. Вы уничтожили наши жилища, они горят до сих пор. Выгляните в окно и увидите дым. Это горит архипелаг. Пылают наши дома, гибнут живущие в них люди. У нас больше нет общего дома, нам некуда возвращаться. Вы подожгли всё так, что потушить не представляется возможным. Погода ветреная и сухая. Вы знали, что делали.

– Признаю свою ошибку. Мы пошли на поводу у вашего парламентёра. Но вы тоже хороши. Как вы могли проглядеть у себя под носом такого интригана?

– Это наше упущение. Но сейчас не это главное. Нужно срочно остановить боевые действия, необходимо перемирие. Это и в ваших, и в наших интересах.

– Но мы, насколько я знаю, побеждаем. На нашей стороне численное преимущество и ресурсы.

– Вы заблуждаетесь. Воюют не числом, а умением. Наши бойцы подготовлены лучше, чем ваши. Максимум, на что вы можете рассчитывать, – это паритет сил. Но именно он и приведёт к самым большим и катастрофическим потерям. Вам не стоит бояться перенаселения, общая численность материковых жителей и изгоев стремительно сокращается. Трубите отбой, Аркадий Борисович. Люди будут вам за это благодарны. Уверяю вас, граждане архипелага ничуть не хуже ваших. Они образованны и умны, от них беды не будет. Можете мне поверить.

Болтенко посмотрел на премьер-министра. Тот был похож на сидящую восковую статую. Аркадий Борисович глубоко вздохнул, изгоняя из головы лишние мысли, и со стальными нотками в голосе, свидетельствующими о серьёзности его намерений, обратился к главе правительства:

– Немедленно поезжай к генералу Сухову и передай мой приказ остановить боевые действия.

– Отправляйся с ним, майор, – Дубравин устало поглядел на товарища. – Передай нашим, что идут переговоры о мире и необходимо прекратить сражение.

– Я всё сделаю, Серёжа, – Евтушенко поднялся и следом за одеревеневшим Кургановым решительно направился к двери.

– Чаю? – Болтенко дружески улыбнулся полковнику. – Нам, как я понимаю, тут ещё долго сидеть.

– Не откажусь, – Сергей потёр пульсирующий висок. – А кофейку у вас, случаем, нет?

– Есть и кофе.

– Чего же вы молчите? Одиннадцать лет его не пил.

Секретарь президента, тридцатилетний очкарик, принёс на подносе кофе и печенье.

– Так что же мы с вами будем делать? – Аркадий Борисович задумчиво уставился в окно. – Остановить войну – это одно, а вот что делать с миром – это другое. Надеюсь, вы меня понимаете, полковник.

– Нужно встроить изгоев в ваше общество. Это люди рукастые, работящие и сообразительные. В тягость не будут.

– Хотелось бы верить, – Болтенко отхлебнул кофе и испытующе глянул на собеседника. – А как быть с властью?

– А что с ней не так? – Дубравин прикинулся простачком.

– Раз есть изгои, значит, должны быть и их представители во властных структурах материка. Логично?

– Разумно.

– И что же нам с этим делать?

– Организовать выборы. Не сейчас. Чуть позже. Пускай мои собратья немного придут в себя и встанут на сушу обеими ногами. Меня до сих пор немного пошатывает. На плавучем острове я этого не замечал, а тут это ощущается довольно сильно. Стены нет-нет да и покачнутся. Вестибулярный аппарат сходит с ума, оказавшись на неподвижной поверхности. Земная твердь действует на мореплавателей опьяняюще.

– Вы, как я вижу, неглупый человек. Кем вы были до потопа?

– Майором полиции.

– Это заметно. Чувствуется недюжинная хватка. Может быть, у вас есть какие-то конкретные предложения или мысли?

– Да, – Дубравин потёр ладонью лоб. – Мне в голову только что пришла одна дельная идея. Нужно ввести должность вице-президента и назначить на неё кого-нибудь из бывших изгоев. На большее мы не претендуем, понимая, что являемся пришельцами и что нас меньшинство.

– Хорошо, что вы это осознаёте. И кого же вы предлагаете назначить на эту должность?

– Председателя совета общины Владимирского. Пускай и дальше занимается делами изгоев. Нашему народу потребуется немало времени на то, чтобы забыть все мытарства и невзгоды, выпавшие на его долю.

– Что ж, возможно, в вашем предложении есть рациональное зерно. Мы поговорим об этом позже – подробно, с выкладками, аргументами и цифрами. Нужно как можно скорее остановить эту ужасную и бессмысленную бойню.

– Совершенно с вами согласен. Это наша первоочередная задача. Ответьте мне, господин президент, зачем вам столько мечей и сабель?

Болтенко кисло усмехнулся.

– Они оберегали нас от вторжения иноземцев.

– Допустим, это так. Но кто должен был на вас напасть?

– Вы же напали.

– А мне кажется, что всё вышло наоборот. Мы не хотели войны.

– Чего же вы хотели?

– Договорного мира.

– Значит, мы не поняли друг друга.

– Или не захотели понять. Вам проще было сжечь проблему, прибившуюся к вашим берегам, вместе со всеми её обитателями.

– Поймите, полковник, мы не были уверены в том, что на земле не осталось никого, кроме нас, а от людей всегда исходит опасность. Я понял это ещё до того, как стал губернатором. Ну а в президентском кресле уверенность переросла в некий сдерживающий постулат. И, как оказалось, не зря. Мы стали ставить кузни. Там ковались мечи, сабли, боевые ножи, наконечники для пик. Первым делом мы снабдили армию и силовые структуры холодным оружием. Склады с огнестрельным были разрушены до основания. Оно пришло в негодность, а вместе с ним утратились и боеприпасы. Те пистолеты и автоматы, что были на руках у военных и других силовиков, всего лишь капля в море, тем более к ним нет патронов. Их производство мы до сих пор не можем наладить. Возможно, через какое-то время мы это сделаем, а заодно выпустим новую, более простую линейку огнестрельного оружия, для сборки которого не требуется высокоточное оборудование. На незатопленной части Красноярского края воинских частей и военной техники было очень мало. В них не было смысла. Центральная часть края расположена едва ли не в середине России, а с учётом объединения человечества потребность в воинских формированиях в таких малозаселённых местах и вовсе отпала. Их просто не успели сократить. Мы сумели оживить пару танков, но расход топлива такой, что напрочь перечёркивает все плюсы и отбивает всяческое желание их использовать. Офицеров для республиканской армии готовит красноярское военное училище. За десять лет нам удалось создать неплохую профессиональную армию. Поначалу основу силовиков составляли полицейские, гвардейцы, спасатели и сотрудники службы исполнения наказаний. Солдат и офицеров было мало. На аэродромах ещё стоят, словно памятники, пустые остовы самолётов и вертолётов. Без запчастей воздушные суда превратились в сосредоточие электронных устройств и приборов. Да и взлётно-посадочные полосы полностью разрушены землетрясением. Не говоря уже о том, что самолёты и вертолёты потребляют огромное количество топлива. Винтокрылые машины в наших условиях удобны, но чертовски не экономичны, поэтому все летательные аппараты, стоящие под открытым небом, разобрали до винтика. Всё, что можно было использовать, пустили в дело. Повторюсь, у нас острый дефицит всяких станков и приспособлений, и авиационные электронные компоненты нас здорово выручили.

– Поищите среди своих умельцев современного Демидова, он вам и пушки отольёт, – мрачно пошутил Дубравин.

Президент с серьёзным выражением лица кивнул:

– С учётом происходящих событий пушки были бы весьма кстати.

Сергей недобро усмехнулся.

– Ничуть не сомневаюсь, имейся они у вас, вы бы устроили на архипелаг длительный убийственный и всеразрушающий артналёт.

– Мы ждали вражеского набега.

– А к вам приплыли мертвецы с палками.

– Такое даже в страшном сне не приснится.

– То, что пришлось пережить нам, вы вряд ли сумеете представить и осознать. Зачем вы подожгли наш плавучий дом? Вы хотели сжечь нас заживо? Но мы же живые люди! Такие же, как вы. Вы вообще нормальные?

Болтенко недовольно нахмурился.

– Зря вы так. Мы были уверены, что уничтожаем не людей, а одичавших дикарей, не чувствующих ни боли, ни страха, ни жалости. Мы защищали себя и свои семьи.

– Таким варварским способом? – Дубравин заиграл желваками. – Ведь в нынешних реалиях он сродни атаке ядерными бомбами.

– Вот именно. Нам нужен был один эффективный и ошеломляющий удар. И мы его нанесли. У нас не было права на ошибку. Человечество поставлено на грань выживания. Сначала взбеленившаяся природа не оставила нам выбора, потом – вы. Мы проскользнули между пальцев апокалипсиса и потому не имели права рисковать. Нужно возродить земную цивилизацию, и любая помеха на этом пути должна рассматриваться как смертельно опасная.

– И чтобы спастись самим, вы решили уничтожить нас. Я правильно вас понял, господин президент?

– Не передёргивайте, иначе мы с вами никогда и ни о чём не договоримся. Вы всё прекрасно поняли, полковник. Мы уничтожали не людей, а зверей в их обличье.

Сергей возмущённо вскинулся и сжал кулаки.

– А звери? Разве звери не имеют право на существование?

– Гм… – Болтенко задумался, но тут же разгладил лоб и ответил: – Зверей, безусловно, можно было бы пощадить, но не в человеческом же обличье!

Дубравин снова сжал кулаки и едва сдержался, чтобы не разорвать Болтенко.

– Как вы могли обречь детей на нечеловеческие мучения? Разве нельзя было освободить их от жребия до совершеннолетия?

Президент нахмурился – на его переносице чётко прорезались две параллельные складки.

– А разве дети не люди? Когда они кого-то убивают, то общество изолирует их, не позволяет им оставаться среди нормальных людей. Если бы мы стали выбирать, кому тянуть жребий, а кому нет, дело дошло бы до усобицы. Освободили бы мы детей и стариков от жребия – всем остальным стало бы обидно. Они почувствовали бы себя ущемлёнными. Стали бы разделять детей по возрасту – тут же бы поднялся родительский крик. Одних, значит, трогать нельзя, а других – пожалуйста. Всё это привело бы к беспорядкам и хаосу. Этого мы допустить не могли. И не допустили. Пытка голодом – одна из самых мучительных. Она растянута во времени и убивает человека медленно и изощрённо. Смотреть, как умирают тут все эти люди, было бы невыносимо горько и тяжело. Мы вверили их сýдьбы природе и не прогадали. Во время Гражданской войны никто никому не давал пощады. Истреблялись и старики, и дети. Вóйны, как известно, порождают поголовную жестокость. Они похожи на убежавшее молоко, заливающее собой всё, до чего сумело дотянуться. Вскипевший и возмущённый разум призван разрушать. Созидает другой – спокойный и рассудительный. Вспомните детей врагов народа. Можно подумать, их кто-то щадил. А мы никого не убили и не уничтожили.

– Но вы отправляли детей на верную погибель!

– Разве? Вы же живы. Не умерли и не опухли с голоду. Мы дали детям возможность выжить, только в другом месте. Никто ведь не знал, что творится за горизонтом. Может быть, неподалёку от материка изгоев ждали райские острова с бананами, ананасами и кокосами. Так, собственно, и случилось.

Лицо Сергея окаменело, и лишь подрагивающие уголки губ выдавали в нём сильное волнение и гнев.

– Очень много детей погибло.

Болтенко едва заметно пожал плечами.

– Всё человечество, включая младенцев и детвору, погибло. Никто их не пощадил.

– Это была стихия.

– А у нас – осознанный выбор. Даже те люди, что остались на материке, долгое время жили впроголодь. Эти дети умерли бы тут от голода. Мы поступили разумно и дальновидно. Как видите, многие из них выжили и явились к нам с палками, чтобы убивать.

– Да вы, Аркадий Борисович, просто оплот гуманизма.

– Не ёрничайте, полковник. Обвинять легче всего. Поймите же наконец, упрямец, что если бы мы сделали исключение для детей и стариков, то материк лишился бы самых ценных работников – мужчин и женщин среднего возраста. Ну а следом за детьми и стариками и женщины потребовали бы к себе особенного отношения. Разве это не логично? Ну и кого бы нам удалось отправить в океан? Мёртвые души? Начни мы делать исключения, и всё покатилось бы в бездну. Подумайте над этим, полковник. На словах руководить людьми легко, а вот на деле… Чтобы их организовать и направить в нужную сторону, иногда приходится закладывать и даже продавать свою душу. Вы бы смогли на это пойти?

Сергей неопределённо пожал плечами.

– Мне никто такого не предлагал. Я справлялся без помощи нечистой силы.

Президент скривился в ироничной улыбке.

– Да вы прямо агнец божий. Как вам удалось стать военачальником? С таким мировоззрением в коридорах власти делать нечего, вы в них заблудитесь. Человеческие мысли редко созвучны делам, реальность выстраивается обстоятельствами. На самом деле руководить людьми действительно несложно, гораздо сложнее управлять их пороками. Не научившись этому, в кабинете руководителя делать нечего. Тяжёл и неподъёмен крест ведущего за собой.

– Так расстаньтесь с ним. Идите налегке.

– И рад бы, да не могу. Я чувствую свою ответственность перед людьми. Кто-то же должен принимать непростые и непопулярные решения.

– А вы, случаем, не перемудрили?

– А как бы вы поступили на моём месте?

– Умер бы вместе со всеми.

– Это поступок праведника, но не государственного деятеля. Придёт и моё время, не расстраивайтесь. Ну а пока я нужен людям. И вам, полковник, придётся с этим смириться.

– Ваша Голгофа весьма уютна и изысканна, а крест усыпан бриллиантами. Вы не находите?

– Suum cuique – каждому своё. Того света и мне не избежать.

Дубравин порицательно покачал головой.

– И всё-таки у меня в голове не укладывается, как можно было сажать в лодки детей и стариков!

Аркадий Борисович едва заметно поморщился. Его всё больше тяготил этот беспредметный, по его мнению, разговор. Он вздохнул и ответил на вопрос:

– Дети и старики, как ни крути, – иждивенцы. Кто бы их стал кормить? Ведь вместо них пришлось бы отправить в Мировой океан истинных кормильцев. Следовательно, что? Они бы всё равно умерли – от голода. Хорошо быть добрым и гуманным задним умом. Поймите, полковник, это непростое решение позволило сохранить земную цивилизацию.

– Цивилизацию? Вы называете такое варварское отношение к людям цивилизацией?

– Не сократи мы тогда численность населения, сейчас бы на материке оставалась горстка одичалых людей, борющихся за существование.

– Вы не можете знать этого наверняка.

– Но предполагать-то я могу. Случай и обстоятельства свели на клочке суши случайных людей. Кто оказался на нём на момент потопа, тот и выжил. Всё приходилось решать и делать в условиях чрезвычайной ситуации. Все старые, допотопные законы и правила больше не действовали. Общества как такового больше не было, его нужно было создавать заново. Были лишь случайно выжившие люди, и следовало организовать и упорядочить их пребывание на материке.

– И вы решили, что у вас это получится лучше, чем у всех остальных. Кто дал вам право распоряжаться человеческими жизнями и судьбами?

– Здравый смысл. У меня были и опыт, и умение, и желание.

– Насчёт желания я даже спорить не стану. Ловко же вы водрузили своё фамильное знамя над остатками суши и человечества.

– Сейчас легко обвинять, полковник. Вспомните те времена.

– Я их никогда не забуду, – Сергей вновь окаменел лицом.

Болтенко многозначительно усмехнулся.

– Если бы вы не вытащили чёрный квадратик, то и рта бы не раскрыли. И слова бы не сказали в защиту тех несчастных, с которыми нам приходилось прощаться, на первый взгляд, негуманно и жестокосердно. Разве это не так?

На лицо Дубравина нашла тень.

– Вы правы. Я тогда многого не понимал.

Президент кивнул.

– Вы и сейчас не всё понимаете.

– Возможно. Но во всём разберусь.

– Очень на это надеюсь. У вас есть реальная возможность воткнуть в эту землю и свой скромный флажок. Неплохая перспектива, не правда ли?

– Я не собираюсь нигде и ничего столбить.

– Как знать. Я тоже когда-то был светлым и лучистым.

– Чего же потускнели?

– Окислился. Знали бы вы, полковник, сколько мыслей и всевозможных планов было в моей голове в те непростые времена. Они рождались и умирали, роились и бились изнутри в моём черепе, требуя выпустить их на волю. Но я сумел взять себя в руки и смог отказаться от всего второстепенного, сосредоточившись на главном – на выживании человечества. Как видите, я не пошёл на поводу у антропогенетики и спасал всех подряд вне зависимости от вероисповедания и цвета кожи. Все для меня были одинаковы и равны. В этом равенстве и крылся залог спасения и выживания. Как видите, я не ошибся. Человечество выжило и снова потихоньку развивается. Знаете, в прошлом веке на телевизионных экранах в течение некоторого времени крутилась серия занимательных рекламных роликов. У них был единый слоган: «Вот был бы тогда ВТБ…» Так вот у нас его, к сожалению, не было. Всё приходилось делать без сторонней помощи. Понимаю, вам так и хочется отсечь мне голову мечом сослагательного наклонения, но это не лучшее решение. Ваши действия во время битвы тоже кто-нибудь разберёт по косточкам и обнаружит в них изъяны и даже ошибки. Призываю вас отнестись с пониманием к тем условиям, в которых мне приходилось решать тяжелейшие задачи. Ещё неизвестно, каким бы история запомнила вас, будь вы на моём месте.

Сергей посмотрел в окно на открывшееся бездонное небо.

– Вы спасали тела, а нужно было заботиться о человеческих душах.

Аркадий Борисович отрицательно мотнул головой.

– Я не священник, а управленец. Спасением душ человеческих пускай церковь занимается, не нужно у священнослужителей хлеб отбирать. Я крепкий материа-лист, и разговорами о душе меня не проймёшь. Еслибог существует, то он сам позаботится о душах людей. Всё просто. Зачем лезть в то, чего мы не знаем и не понимаем? Не бог, а я спас множество человеческих жизней. Где он был, когда суша уходила под воду? Открывал до упора краны? Вопросами, неподвластными нашему сознанию, пускай занимается небесная канцелярия. Если она есть. Ну а если её нет, с ними неплохо справятся сказочники, пишущие для взрослых. Поймите, полковник, моя канцелярия занимается конкретными делами – текущими, насущными, общечеловеческими. Без них обществу не выжить. Неужели вы хотите вернуться к родоплеменным отношениям между людьми?

– Я не хочу возвращаться к жребию.

– Тут уж как бог решит. Природа непредсказуема и своенравна.

Дубравин устало вздохнул.

– На «Титанике» в первую очередь спасали детей и женщин…

Болтенко несогласно покачал головой.

– Тогда речь шла не о выживании человечества, они могли себе это позволить. Голод и жажда делают людей неадекватными. В блокадном Ленинграде никто не давал детям дополнительного пайка хлеба. Более того, иждивенцы и дети получали самый маленький паёк. Словом, все были в равных условиях.

Дубравин недобро усмехнулся.

– Кроме руководства. Оно питалось отдельно. Были у него и ананасы, и рябчики.

У Болтенко нервно дёрнулось веко.

– Руководитель всегда должен быть сытым и адекватным – с ясной головой.

– Поэтому вы и установили себе особые пайки – правительственные?

– Считайте, что мы получали управленческие карточки. Какой бы от меня был толк, если б меня шатало от голода? Я работал не покладая рук, не щадя здоровья и нервов. И это не просто слова. Умственная работа отнимает уйму времени и сил. Со стороны всегда кажется, что руководители жируют и необоснованно и незаслуженно получают блага. Но это не так. Они необходимы нам для эффективной работы. Попробуйте влезть в мою шкуру, поработайте с моё, и вы взвоете от усталости.

Сергей задумчиво почесал висок.

– Но почему неприкасаемые не тянули жребий?

Аркадий Борисович приподнял брови.

– Разве не ясно? Они обеспечивали порядок. Без него ничего бы не удалось сделать. Порядок – основа любого общества. А основа порядка – разумное насилие. Проводники насилия были нужны власти как воздух. Его орудием, инструментом и явились избранные судьбой силовики. Неприкасаемые справились со своей задачей. Если бы тронули членов их семей, то неизвестно, чем бы всё это закончилось. Нам удалось сохранить наше общество, и оно выжило в тяжелейших условиях всемирного потопа. Мы руководствовались правилами и законами, какие были необходимы на тот момент. Таковы были требования переходного периода. Если бы мы дали слабину, от человечества вообще бы ничего не осталось. Все бы перегрызлись, дерясь из-за еды и воды. Малой кровью мы избежали большой.

– Малой?! – брови полковника поползли вверх.

– Да, малой, – спокойно ответил Болтенко.

Сергей печально усмехнулся.

– Законы, господин президент, должны быть человечными.

Хозяин кабинета пожал плечами.

– Сейчас мы продолжаем жить по тем законам, которые были приняты ещё до потопа, разумеется, адаптировав их под современные реалии. Зачем изобретать велосипед, если он давно изобретён?

– А если он с квадратными колёсами? – Дубравин прожёг неприязненным взглядом президентскую переносицу.

– Вы говорите странные вещи.

– А вы их делаете.

Президент кисло усмехнулся.

– Мы живые люди, а им свойственны ошибки. Сибирская республика – молодое государство. Мы обязательно всему научимся. Время – самый хороший учитель. Вы мне лучше скажите, арестован я или нет.

Дубравин тоже не сдержал усмешки.

– Задержаны. На некоторое время. До прояснения обстановки. Но вы можете беспрепятственно общаться со своей командой. Думаю, скоро всё образуется.

– Надеюсь.

– Пока отдыхайте, а я пойду посты проверю. – Сергей вышел из кабинета и подозвал к себе одного из взводных. – За президентом глядеть в оба. Провороните – бед не оберёмся. Это наш единственный козырь. Выставьте посты под дверью и окнами. Мы не должны упустить Болтенко. И накормите бойцов, пока президентские охранники всё подчистую не съели.

Лейтенант кинулся выполнять приказание, а полковник вышел на улицу и сел на широкую, удобную скамью. На него вдруг навалилась дикая усталость – и физическая, и моральная. К комполка подошёл один из бойцов.

– Поспите, полковник, а я покараулю ваш сон. Если что, сразу разбужу.

– Спасибо, боец, – Дубравин благодарно улыбнулся солдату и тут же заснул.

Силы покинули Сергея. Он будто провалился в непроглядную темень какого-то беззвучного подполья. Посмотрев в окно на уснувшего полковника, президент тоже лёг на диван, укрылся пледом и задремал. Им обоим оставалось одно – ждать известий с обеих передовых.

Боевые действия удалось остановить с большим трудом. Сплошного фронта больше не было. Бои то затихали, то вспыхивали с новой силой. То тут, то там время от времени слышались характерные для стычек звуки: сабельный звон и резкие отрывистые крики сражающихся. Из-за разрозненности и разбросанности подразделений процесс перехода к перемирию затянулся и шёл со скрипом и трудностями. Необходимо было наладить централизованное управление вооружёнными силами, потерянное в самом начале сражения.

Когда звон сабель стих, воюющие стороны сели за стол переговоров. Сибирскую республику представляли президент и правительство, а со стороны изгоев всё в свои руки взял, как старший по званию, полковник Дубравин. Больше никого из высших чинов архипелага обнаружить живым не удалось. Высокая должность Сергея ко многому его обязывала. Ему помогали майор Евтушенко и пятеро уцелевших членов малого совета. Переговоры решили провести в президентской резиденции. Ну а где же ещё? Не на площади же. У президента и помещение подходящее имелось – зал для совещаний.

Рассевшись за длинным столом, переговорщики по очереди вздохнули. Оглядев принимающую сторону, Дубравин через силу улыбнулся.

– Что ж, все в сборе. Не будем тянуть резину.

Болтенко кивнул.

– Согласен. Что конкретно вы предлагаете?

Сергей задумался, взор его зацепился за щербинку на столе. Полковник почесал пальцем висок и поднял взгляд на президента.

– Для начала хотелось бы понять, как устроен государственный костяк. Мы люди новые, пришлые. Хочется услышать это из первых уст.

Аркадий Борисович кивнул.

– Разумное желание. Всеми делами заведует кабинет министров. Это исполнительный и законодательный орган. Депутатского корпуса у нас нет. Зачем плодить тех, кто очень быстро забывает и об избирателях, и о том, что они не одни на Земле. Законы разрабатываются совещательной комиссией, которая состоит из советников и помощников министров. Готовые законопроекты обсуждаются и принимаются членами правительства путём открытого голосования. В том случае, если голоса разделятся поровну, глава кабинета министров берёт на себя всю ответственность и либо голосует за законопроект, либо отклоняет его. Ну а я утверждаю принятый закон – подписываю его. Всё просто. Народ выбирает президента и его программу, избранный глава государства назначает премьер-министра и членов правительства, ну а они – всех остальных чиновников. Как видите, депутаты лишние в этой и без того длинной управленческой цепочке.

– А где же судебная власть? – Дубравин наморщил лоб. – Кто-то же должен судить граждан за преступления.

Болтенко улыбнулся краешками губ.

– В полицейских управлениях есть судебные комиссии. Состав совещательно-судебной группы, состоящей из тринадцати человек, всякий раз меняется – её членов определяют методом случайной выборки. Так что сотрудники полиции время от времени становятся ещё и временными судьями. Члены комиссии чем-то схожи с присяжными заседателями. Им нужно ответить однозначно: виновен человек или нет. Решение принимается большинством голосов. Служба исполнения наказаний тоже относится к полиции. Если у нарушителя закона это первый привод, то он отправляется на общественно-полезные работы. Ему выдают рабочую одежду и обеспечивают питанием. Но денег за свой труд осуждённый не получает. Если же преступление тяжкое или совершается повторно, то его отправляют в тюрьму под контроль полицейских надзирателей. Матёрых правонарушителей у нас немного. Все они нам известны и на виду – под присмотром. Разгула преступности нет, прятаться от возмездия негде.

– А как у вас обстоят дела с образованием? – поинтересовался Евтушенко.

Курганов, перехватив побуждающий взгляд президента, пожал плечами.

– Странный вопрос. Мы с вами выходцы из одного племени. Думаю, наш подход к образованию мало чем отличается от вашего. Дети получают среднее образование. Востребованным профессиям обучают институты и средние учебные заведения. Менее востребованное профессиональное образование можно получить на курсах, в том числе и высших.

Президент отпил воды и посмотрел на Дубравина.

– Разумеется, мы всё обрисовали вкратце. Теперь ваша очередь. Рассказывайте, чего вы там придумали. Только покороче. Чем скорее мы сойдёмся в главном, в основном, тем быстрее приступим к второстепенному – к подробностям и особенностям.

Сергей кивнул.

– Мы тут с товарищами набросали кое-что. Во-первых, нам негде жить, так как наш архипелаг уже наполовину сгорел. Мы просто вынуждены остаться на материке.

– Мы можем предоставить вам плавсредства, – премьер-министр поджал губы. – Уплывайте, вас никто не держит. Так будет лучше для всех.

– Для вас – да, – Дубравин недовольно сдвинул брови к переносице. – А нас в открытом океане ждёт одна лишь погибель. Архипелага-то больше нет. И вряд ли найдётся второй такой.

– Как знать.

– Даже если и существуют где-то такие же мусорные острова, то до них ещё нужно доплыть. А течения не позволят нам этого сделать. Второй шанс выжить нам никто не даст.

– Как раз они-то и способны быстрее всего доставить вас в нужное место. Течения несутся скорыми поездами.

– Давайте не будем гадать на кофейной гуще. Изгои больше не покинут материк. Это решение окончательное и обсуждению не подлежит.

– Ладно, – Курганов недовольно поморщился. – Озвучивайте дальше ваши пункты, только не наглейте. Боевые действия недолго и возобновить. Я прав, генерал? – Владислав Игоревич поглядел на Сухова.

Министр обороны коротко кивнул.

– Хоть сейчас. Пошлю гонцов, и войска перейдут в наступление.

– Мы перед вами на колени не встанем, – Сергей зло усмехнулся. – Не дождётесь. Нам деваться некуда, позади нас океан. Будем биться до последнего. Даже женщины возьмут в руки палки. А дамы у нас боевые, под стать своим мужьям. Не изнеженные, не привередливые и не капризные. Не то что ваши избалованные сушей кокетки.

– Вы, полковник, наших женщин не трогайте, – Василий Петрович ехидно улыбнулся. – Нужно будет, они не то что батальон, а целый женский полк в одночасье соберут.

– Не время пререкаться, – напомнил президент. – Рассказывайте дальше, полковник. Нужно поторапливаться. Мы вас внимательно слушаем. Будем считать, что с первым пунктом мы разобрались.

Дубравин отпил воды из заранее приготовленного стакана, утёр губы и вздохнул.

– Во-вторых, нам нужны гарантии нашей безопасности.

– Какие ещё гарантии?! – генерал-лейтенант раздражённо брызнул слюной. – Разве дозволения жить на материке вам недостаточно?

Полковник вскинулся и с нескрываемой злостью посмотрел на министра обороны.

– Разумеется, нет. Вы ведь даже не можете сказать, на каких условиях согласитесь оставить нас на суше. Будем ли мы жить среди вас или вы отведёте нам какую-нибудь территорию и устроите там для нас резервацию, как для индейцев.

– Вам не приходится выбирать.

– Не скажите. Мы свои силы знаем.

Болтенко стукнул ладонью по столу.

– Хватит демагогии! Зачитывайте дальше свои условия.

Сергей немного успокоился и огласил следующий пункт:

– В-третьих, мы требуем сохранения совета общины хотя бы на первое время – в качестве общественной организации. Переселенцам потребуется помощь. А кто им поможет? Свои и выслушают, и поймут, и подсобят.

– Допустим.

– В-четвёртых, бывшие жители архипелага должны стать гражданами Сибирской республики.

– Спорный вопрос.

– Ничего спорного в нём нет. Признавать себя людьми второго сорта мы не намерены. Мы больше не изгнанники. Чем раньше вы это уясните, тем легче нам будет договориться. Из четвёртого пункта нашей программы логично вытекает пятый: после согласования и подписания соответствующего договора вся иерархическая лестница островитян упраздняется и они принимаются на республиканские должности на общих основаниях. По-моему, это справедливо и правильно.

– Может быть, – Аркадий Борисович нехотя улыбнулся.

Дубравин откашлялся в кулак.

– В-шестых, нам нужен свой представитель в высшем руководстве республики. Предлагаем ввести должность вице-президента. Нас меньше, и мы понимаем, что требовать досрочных выборов президента неправильно и бессмысленно. Вы всё равно выиграете эти выборы. Никто из нас не претендует на высшую должность. Президентский кабинет изгоям пока не по плечу. Мы и сами это осознаём и согласны на малое – на своего представителя в президентской резиденции. Он необходим нам как воздух. Этот высокопоставленный островитянин станет отвечать с нашей стороны за процесс объединения. Вице-президент будет помогать бывшим изгоям вливаться в ваше устоявшееся общество и займётся решением вопросов, которые наверняка возникнут во время их социальной адаптации.

– Разумно, – неохотно признал Болтенко. – Продолжайте.

Сергей кивнул.

– В-седьмых, мы настаиваем на том, чтобы определённому количеству наших воинов предоставили право оставить при себе оружие. Предлагаю объединить их в какой-нибудь военизированный отряд.

– И сколько же в нём будет человек?

– Минимум, на что мы согласны, – десять тысяч.

Министр обороны возмущённо хмыкнул.

– Ну знаете ли… Имейте совесть. Зачем вам свои вооружённые силы?

– Это гарантирует нам хоть какую-то безопасность. Не хотелось бы уподобиться гугенотам. У них был Ла-Рошель. А что есть у нас? Где нам прятаться в случае резни? Кто нас защитит? Дух королевы Жанны или её сына Генриха? Ваши вымученные улыбки оптимизма нам не добавляют. Со временем, когда оба народа сольются воедино и перестанут различать своих и чужих, этот отряд можно будет с лёгким сердцем распустить. Ну а пока он необходим нам как воздух. Бояться его вам вряд ли стоит. Какова численность ваших войск?

Сухов зло скривился.

– Так я вам это и сказал.

– Мы и так это знаем. Лазутчики есть не только у вас. Численность вашей армии многократно превышает названную мной цифру. Она скромна и обоснованна. Поначалу вышеупомянутый отряд будет состоять из тех, кто готов приступить к службе уже сейчас. Ну а позже в него вступят и те, кто, залечив свои раны, будет способен нести службу. По-моему, это справедливо по отношению к раненым бойцам. Думаю, будет правильным учредить фонд помощи пострадавшим. Мы не можем бросить людей на произвол судьбы. Без сторонней помощи им будет крайне тяжело. Ситуация сложилась непростая, тревожная и взрывоопасная. Выбраться из всего того, что случилось, можно лишь всем миром.

– Пусть будет по-вашему, – президент устало махнул рукой. – Иначе мы до конца света ни о чём не договоримся. Что-то ещё?

Сергей мотнул головой.

– Пока всё. Это основополагающие положения. Принципиальные. Всё остальное второстепенно и может быть обсуждено в менее нервозной и напряжённой обстановке. Зачем затрагивать на переговорах рабочие моменты? Думаю, о них мы всегда сможем договориться на установочном собрании. Нам важно добиться главного – признания нас людьми, равными вам по статусу.

Аркадий Борисович посмотрел в окно.

– Как глава этого государства рискну взять на себя ответственность. Я не вижу ничего несправедливого или опасного в озвученных пунктах. Они вытекают из самих основ человеческого сосуществования. Думаю, мы можем их принять. Кто за?

Болтенко первым поднял руку. Следом поднялась рука премьер-министра. Последним, глядя на других, неохотно проголосовал министр обороны. Он недобро ухмыльнулся и пояснил своё поведение:

– Так и запишите в протоколе – я воздержался. А руку поднял, чтобы не тратить попусту времени.

– Вот и хорошо, – президент кивнул сам себе. – Почти единогласно. В таком случае создаём рабочие группы и приступаем к работе.

– Мы должны провести решение через совет общины, – напомнил Дубравин. – Так положено.

– Проводите. Кто вам не даёт? А мы пока подумаем тут о том о сём. Обмозгуем, как лучше всё устроить.

На этом первый и самый важный этап переговоров завершился. Полковник Дубравин в сопровождении остальных переговорщиков отправился на берег океана – к изгоям, а президент и члены правительства – в президентскую столовую чаёвничать и толковать о будущей жизни.

Глава четвёртая

Новая реальность

Война людей сгоняет с мест

И гонит ветром в злые дали.

Мы не ценили свой насест,

Пока его не поломали.

Внутри президентской резиденции было тихо и спокойно, а вот за её стенами всё кипело и бурлило. Покуда договаривающиеся стороны пытались остановить военные действия, события развивались по худшему сценарию. Обитатели архипелага поодиночке и семьями покидали пылающий мусорный остров и прятались в лесу, ища среди деревьев и кустарников спасения от вражеских мечей и сабель. Десятки тысяч человек задохнулись в удушливом густом дыму, а кое-кто из них сгорел заживо, не успев выбраться из огненной ловушки. Архипелаг быстро пустел. Оставаться на нём было не просто бессмысленно, но и смертельно опасно. Обстоятельства сами организовали стихийную эвакуацию изгоев на материк, никто их туда не приглашал и не выводил. Да и некому было этим заниматься. Члены совета общины во время пожара бросились спасать свои семьи. А те из них, что кинулись помогать людям и попытались организовать тушение пожара, либо задохнулись в дыму, либо сгорели в огненных мешках и капканах.

Пробираться на материк можно было лишь по тем местам, которые ещё не затронул огонь. Ступить на пепел означало одно – погибнуть. Человек проваливался и заживо запекался в тлеющем мусорном нутре архипелага. Это было почти равносильно падению сквозь подломившуюся лавовую корку в огнедышащую вулканическую лаву. Потери были просто огромными. Изгои недосчитались половины мирных жителей.

В отсутствие командующего и остальных высших званий полковник Орлов принял на себя командование остатками вооружённых сил и попытался хоть как-то объединить их. Ему это почти удалось. Он сумел организовать эффективную и быструю передачу приказов из штаба в подразделения. Но во время очередной вражеской атаки в грудь его прилетела пика, и он отошёл в мир иной, так и не успев довершить начатое.

Ну а полковника Загитова, командира резервного полка, малый совет разжаловал как не справившегося с руководством и дискредитировавшего себя безволием и упадочничеством. Правда, самому Рифату было глубоко плевать и на полк, и на свои полковничьи повязки, и на сам малый совет. Он продолжал заниматься личными делами. Командование над полком принял майор Звягинцев. Он-то и привёл его на поле боя в самый тяжёлый для вооружённых сил момент, когда противник теснил полуразбитые центральные полки настолько сильно, что те вынуждены были сражаться на архипелаге среди дыма и пламени, рискуя заживо сгореть. С подходом резервов, овеявших свежим ветром усталые и грязные лица сражающихся изгоев, щупальца битвы вновь перекинулись на материк. Но век героев короток. Во время яростной контратаки майор Звягинцев попал во вражеское кольцо и был изрублен саблями до неузнаваемости.

Майор Евтушенко, прибыв на линию боевого соприкосновения, первым делом попытался разобраться в оперативной обстановке. Ему удалось отыскать майора Забелина, который на тот момент оставался едва ли не единственным комбатом вооружённых сил. Второй обладатель четырёх повязок был прикован к лежанке в лазарете. Получив два серьёзных ранения, он был между жизнью и смертью.

Увидев Евтушенко, узнав от него последние новости и приказ полковника Дубравина, Антон едва не разрыдался из-за нервного срыва. Силы покинули комбата, и из храброго, бесстрашного офицера он превратился в обычного слабого человека.

Стычки между противоборствующими сторонами продолжались в течение нескольких дней. Они пугали мирных жителей сабельным звоном и хриплыми солдатскими голосами. Иногда слышался свист летящих стрел. Лучников-снайперов было мало, не прижились луки в ар-мии. Хорошие были наперечёт, а стрелять из плохих не имело смысла. Стрела, пущенная негодной тетивой, сильно отклонялась от цели даже при небольших порывах ветра. Луки полюбились охотникам, а вот солдаты воротили от них нос, считая бесполезным и пустячным оружием. Чтобы стать опытным и метким лучником, необходимо было потратить уйму времени и сил. Много ли среди нас терпеливых и целеустремлённых людей? А без терпения и упорства никогда и ничего не достичь.

Когда обе стороны окончательно успокоились и занялись зализыванием ран, официальные переговоры между представителями материка и архипелага продолжились. У изгоев была выбита почти вся верхушка власти. Малый совет в условиях чрезвычайной обстановки присвоил Дубравину звание генерала и назначил командующим. Кроме этого его восстановили в рядах совета общины и тут же приняли обратно в малый совет. Ну а вишенкой на торте стало его избрание председателем совета общины, единогласное и быстрое. Никто не решился составить ему конкуренцию. Ни у кого, кроме Сергея Дубравина, не было ни сил, ни возможностей для того, чтобы попытаться исправить ситуацию. Всем хотелось одного – мира и покоя. Гортанные крики войны надоели людям хуже горькой редьки.

Срочно требовался человек, согласный взвалить на свои плечи тяжелейший груз образовавшихся проблем и готовый объединить всех оставшихся в живых островитян во что-то такое, что смогло бы сохранить их как устойчивую и жизнеспособную общность. Таким авторитетом и уважением сейчас не пользовался ни один житель архипелага. Все понимали, что в сложившихся обстоятельствах должность председателя советы общины расстрельная и неблагодарная. Избранному смельчаку впереди предстоял каторжный и опасный путь, сравнимый с хождением по минному полю наобум. Подставлять собственную шею под председательское ярмо никому не хотелось. При тотальном дефиците руководящих кадров каждый умелый и знающий изгой был на вес золота. Сергей передал командование полком своему заместителю – новоиспечённому полковнику Евтушенко, – а сам с головой ушёл в переговорный процесс.

В сложившихся условиях именно ему пришлось вступить в должность вице-президента Сибирской республики. Но он получил и другое место службы – стал командующим силами охраны правопорядка. Туда перешли все уцелевшие бойцы вооружённых сил. Их как раз набралось десять тысяч. Структура была силовая, параллельная полиции. К должности командующего прилагались погоны генерал-майора. Перво-наперво Дубравин обеспечил подчинённых пайком и временным палаточным жильём. У многих бойцов были семьи, и семьям этим требовалась немедленная и действенная помощь. Не забыл вице-президент и о простых изгоях. Он мог с закрытыми глазами передвигаться по территории, на которой предстояло провести какое-то время всем спасшимся мирным жителям архипелага. Она напоминала огромный цыганский табор.

Кроме всего прочего, произошло ещё одно знаковое событие. Руководителем Республиканского управления полиции был назначен новоиспечённый генерал-майор Данила Попов. И это стало неприятным сюрпризом для Дубравина. Иметь такого коллегу ему было крайне неприятно. Но выбора не было. Совет общины и так с большим трудом пробил для Сергея эту важную государственную должность. Без собственной силовой поддержки вице-президент был просто обречён на прозябание на вторых ролях и бездействие. Допустить этого бывшие изгои не могли. Легкомысленное соглашательство могло породить череду чреватых неприятностями событий и в конце концов привело бы к новому жребию. Приспособленцев нигде не жалуют и избавляются от них в первую очередь. Чего с ними церемониться? Они и так всё стерпят, поддакивая и кивая.

Попову в карьерном росте помогла битва, унёсшая множество жизней. Ряды правоохранителей после неё изрядно поредели, и Данила взлетел на самый верх иерархической лестницы. Он попытался воспротивиться намечающемуся двоевластию, но ничего у него не вышло. Пришлось подчиниться и смириться с тем, что едва ли не в соседнем кабинете обосновался генерал-майор сил охраны правопорядка Сергей Дубравин. Он заранее ненавидел навязанных ему коллег и числил их самозванцами. То, что его записной недруг ещё и вице-президент, омрачало сознание Попова ещё больше. На самом деле управления этих двух правоохранительных структур занимали разные здания, однако находились неподалёку друг от друга и бойцы сил охраны правопорядка постоянно мозолили глаза корифеям сыска – сотрудникам полиции.

Машу и Полину Дубравин отыскал в лесу среди остальных беженцев. Добровольская была на грани нервного истощения. Она бросилась Сергею на шею, а заплаканная дочка повисла у него на ноге, обхватив своими маленькими ручками. Во время пожара и битвы трёхлетней крохе пришлось испытать сильнейшее потрясение. Расчувствовавшись, Маша расплакалась. Сергей подхватил дочурку на руки и пошёл в сторону дороги – там его ждала служебная пролётка. Добровольская, ещё не верящая в счастливый исход, шла следом с тихой растерянной улыбкой. В её голове всё смешалось, а сознание мерцало и металось из крайности в крайность. Немного успокоившись, она рассказала мужу, как им удалось спастись. Упомянула и о злоключениях, с которыми пришлось столкнуться в лесу:

– Нам помогли Елагин и Климкин. Они вывели нас из города в нужном направлении и передали эвакуационной группе. Тогда о них ещё никто не знал. Мало кто представлял, какие беды ждут архипелаг. Люди не хотели покидать свои жилища и не спешили уходить из города. Растерянные и подавленные горожане с ужасом взирали на дым, поднимающийся из-за горизонта. Промедли мы полдня, и нам бы уже не удалось спастись. Алексей и Дмитрий не пошли с нами. Они вернулись обратно, чтобы приготовиться к тушению домов. Им хотелось помочь остающимся в городе людям. Елагин и его сын решили не покидать Восточного города и стали добровольными спасателями. Больше я их не видела. И что с ними сталось, не знаю. Мы шли двое суток почти без сна и отдыха. Нести Полину помогали незнакомый мужчина и проводники. Если бы не они, не знаю, что бы я делала. Нужно было спешить, пока огонь не отрезал путь к спасению. Ветер дул в сторону Южного берега, и оставался небольшой уцелевший проход на материк. Если бы он поменял направление, нам бы не удалось перебраться на сушу. А архипелаг всё равно бы полностью сгорел, только позже. Ощущение смертельной опасности гнало нас вперёд и придавало сил. Местами приходилось бежать, чтобы быстрее преодолеть задымлённые участки. Дым стелился полосами там, куда его нёс ветер, и это позволило нам не задохнуться. В конце пути я не чувствовала ног и ощущала себя полностью разбитой. За береговыми дюнами был сущий ад. Отовсюду слышались звон сабель, крики и стоны раненых. Мы присоединились к остальным беженцам и вместе с ними укрылись в лесу. Сидели там как мыши в норе, боясь даже разговаривать друг с другом. Я привязала Полину к себе обрывком верёвки, чтобы она не потерялась, пока я сплю, и мы с ней проспали целые сутки. Постепенно всё стихло. Спать приходилось прямо в траве под деревьями. Ночью было очень страшно. Больше всего угнетала неизвестность. В голове проносились одни и те же мысли: «Жив ли ты? Не ранен ли? Что будет дальше? Как мне уберечь дочь? Где искать тебя?» У меня в волосах появились седые пряди, Серёжа. Я так ждала тебя… Если бы не твой друг, нас бы уже не было в живых. Но больше всего я боялась за Полину.

Дубравин посерел лицом, остановился и задумчиво посмотрел на небо.

– Лёша, Лёша… Как же мне тебя не хватает. Если бы ты только знал, как мне нужны сейчас и твоя рассудительность, и твоя мудрость, и твои советы. Где ты, Елагин?

В пролётке Добровольская окончательно пришла в се-бя. Полина на мягком сиденье тут же уснула, и Маша, поглаживая её по голове, обратилась к мужу с вопросом, который разливающимся заревом вдруг всплыл в её голове:

– С Леной всё в порядке? Она цела? Ты нашёл её?

Сергей потерянно поглядел на жену.

– Моя дочь погибла в бою.

– Как?! Она ведь ждала ребёнка!

– Что?! – лицо Дубравина исказила гримаса страдальческого непонимания. – Что ты сказала?!

– Лена хотела сделать тебе и Толику сюрприз. Я лично водила её к знакомому специалисту. Он подтвердил беременность.

Генерал попросил возницу остановить пролётку и рукой сжал свою грудь с левой стороны. Лицо его исказила гримаса болезненного страдания.

– Ивашовы погибли. Вместе с ними погиб и мой сын Егор.

Добровольская в растерянности скривила губы.

– Как же так? Я думала, Лена не будет участвовать в битве.

– Если бы я знал, что она в положении, то смог бы уберечь её.

– Как? Она могла погибнуть и в городе. Мы сами чудом уцелели. Судьба не разбирает, где умертвить человека: на поле боя или в тёплой постели.

– Кому помешал этот нерождённый ребёнок? Почему у него отняли жизнь?

Маша прижала дочку к себе и посмотрела на мужа бесслёзными, выплаканными глазами, в которых читалась застуженная временем боль.

– А разве можно её отнимать у взрослых? Чем они хуже детей? Тем, что повзрослели? И Лёня Щербатов, и Данила Попов, как и мы, когда-то были детьми. И те люди, которые отправили нас в океан, – тоже. Где та черта, за которой человек перестаёт ценить чужие жизни? Откуда она берётся? Или она изначально присутствует в человеческом разуме?

– Я видел много смертей, – Сергей задумчиво поглядел вдаль. – И порой мне кажется, что человечество кем-то сотворено для гладиаторских боёв и увеселения создателей. Сидят они в каком-нибудь небесном Колизее и с усмешками глядят на то, как мы друг друга мутузим. Редкий человек не хочет победить другого. Я всё больше убеждаюсь в том, что наша планета – это арена для захватывающих и увлекательных драк, схваток и поединков. Небесам требуется смотрибельный контент. Зрители не должны зевать от скуки.

Губы Добровольской страдальчески дрогнули, а на лбусобрались морщины. Она ещё крепче прижала спящую Полину к себе.

– Почему мы отбираем друг у друга дарованную Богом жизнь? Кто дал нам на это право?

– Разум, – негромко ответил Дубравин и тронул за плечо возницу, давая понять, что можно ехать дальше. – Его нескончаемые детские игры, – уточнил он, немного подумав. – Во взрослых людях ничего не меняется. Они лишь начинают жить по иным правилам игры – неумолимым и беспощадным. То, что в детстве считалось шалостью, становится нормой жизни – изворотливой, зубастой, идущей по головам и ничего вокруг, кроме себя, не замечающей. Всякий прозревает сам. Никакие очки тут не помогут. Они делают чёткой картинку, но не её содержание.

Маша отрешённо кивнула.

– Ты прав. Человека, кроме него самого, никто и ничто изменить не сможет. Он сам себе и созидатель, и разрушитель.

Оба собеседника замолчали и погрузились в тягостные размышления.

Сергей привёз жену и дочь в Красноярск – во временное жилище. Там они смогли помыться, поесть и нормально выспаться. Но не только Дубравин искал семью. Остальные бойцы вооружённых сил архипелага, воспользовавшись перемирием, тоже бродили по лесам и разыскивали своих родных и близких. Они терпеливо обходили беженцев и заглядывали им в лица в надежде увидеть знакомых или соседей.

Для погорельцев были обустроены временные палаточные лагеря. Палатки пришлось шить из подручного материала. Выручили китайские непромокаемые тенты, которых оказалось в достаточном количестве. Бывшие изгои быстро обжили свои новые жилища: в этом им помогла привычка жить в спартанских условиях. Закалка у бывших изгнанников была как у Павки Корчагина.

После битвы возникла ещё одна большая проблема. В больницы стали поступать раненые бойцы. Отовсюду везли на подводах солдат, материковых и островных. Бойцов никто не делил на своих и чужих, все были в равных условиях. Лечат ведь не форму, которая причисляет бойца к тому или иному государству, а человеческое тело. А тела у всех людей одинаковы, ими наделяет Бог. Ну а в мундиры их облачили государства. Нагота уравнивает, а одежда разъединяет. Наверное, поэтому Бог и не дал своим творениям того, чем можно было бы прикрыть свою наготу, свидетельствующую об одинаковости и равности всех людей на земле. Войны – плата за человеческое своеволие и желание выделиться среди всех и возвыситься над остальными. Возвышение одного ущемляет самолюбие другого. Повсюду звенят скрещивающиеся шпаги и льётся кровь. Неравенство – питательная среда войн.

Раненых было настолько много, что страдальцев приходилось класть на тюфяки под тенты, а то и оставлять на какое-то время под открытым небом. Во многих местах были развёрнуты временные госпитали. Отсутствие лекарств сильно сказывалось на качестве лечения. Иглы для шприцев и капельниц приходилось использовать по многу раз. Их всякий раз стерилизовали в кипятке, как в старые времена. В ход шло всё: лекарственные травы, отвары и настои, всякие примочки и народные обеззараживающие средства.

Отоспавшись, Добровольская тут же отправилась в ближайший госпиталь. Она делала уколы и перевязки, ставила капельницы, ассистировала хирургам в операционной и занималась многими другими вещами, стараясь помочь своим коллегам отвоевать у смерти как можно больше пострадавших. Зашивались раны, отнимались руки и ноги. Работа в операционных не останавливалась ни на минуту. Временами от усталости Маше становилось плохо. Она садилась под какое-нибудь дерево и впадала в полузабытьё. Ей казалось, что она героиня «Севастопольских рассказов» Льва Толстого и вот-вот появится доктор Пирогов и пригласит её ассистировать ему во время какой-нибудь сложной операции. Ей даже мерещилось, что она слышит голос выдающегося хирурга: «Пожалуйте в операционную, сестра, я научу вас накладывать гипсовую повязку».

Временное жилище вице-президента в первые дни по большей части пустовало. Добровольская дневала и ночевала в госпитале, а на Дубравина навалилось столько дел, что приходилось отдавать им всё своё время. Он приходил домой далеко за полночь совершенно обессилевший и вымотанный и буквально валился с ног от усталости. Полина всё это время находилась в доме премьер-министра под присмотром нянечки.

Едва освободившись, Маша кинулась на поиски старшей дочери. Она отыскала дом своей матери и обнаружила там Киру. Пятнадцатилетняя девочка затравленным волчонком уставилась на мать, не узнав её. Добровольской стоило большого труда уговорить молчаливую и нелюдимую дочку поехать с ней в дом генерала Дубравина. От Киры она узнала о смерти матери – та умерла полгода назад от воспаления лёгких. После её ухода из жизни девочке-подростку пришлось нелегко: было голодно и страшно. Бабушкин дом наполовину развалился, крыша протекала, и изо всех щелей сквозило по полу так, что ночью хотелось надеть валенки и шубу. А тут ещё и эта ужасная битва.

Мария вернулась домой разбитая, уставшая и потерянная. Сергей уложил её в постель и укутал одеялом. Маша пролежала под ним почти сутки. Дубравин не пытался утешать жену, он и сам прошёл через это испытание. Сергей понимал, что помочь страдалице способно лишь время и только оно излечивает от сильного стресса сотрясшееся человеческое нутро.

Киру Щербатову Дубравин принял как родную дочь, но та отнеслась к нему настороженно и старалась не попадаться на глаза. С младшей сестрёнкой тоже не хотелось общаться. Всё в этом доме было для неё чужим и враждебным. Внешностью Кира пошла в отца, от матери ей досталась лишь мимолётная, всюду преследующая задумчивость. Только у Маши она была светлой и открытой, а у её дочери – хмурой и замкнутой. Черноволосую и черноглазую девочку в школе дразнили и обижали. Худая, с торчащими ключицами и лопатками, она походила на цыганку. Собственно, так её в классе и прозвали. Кира замкнулась в себе и ни с кем не разговаривала. Единственной подругой для неё была бабушка. Та заботилась о девочке, читала ей книжки и, укладывая спать, гладила по голове, приговаривая: «Сиротинушка ты моя…»

Дым от грандиозного разбушевавшегося пожара то уносило в океан, то гнало ветром в сторону материка, и тогда повсюду стоял въедливый, удушливый смог. Природа издали равнодушно наблюдала за тревожным заревом, но поливать его дождём не спешила, дожидаясь, пока оно само потухнет, избавившись от последнего языка пламени. Спустя неделю плавучий остров выгорел дотла. Всему виной было нутряное тление – глубины спрессованного мусора сгорели как торф под землёй. Его остатки раскидало по Мировому океану первым же тайфуном. Архипелаг изгоев перестал существовать. Обладатели белых и чёрных квадратиков снова стали единым племенем. Этот вынужденный шаг наполнил людские сердца тревожным подземным гулом. Никто не знал, чем всё это закончится: чередой мелких толчков или разрушительным землетрясением.

Дубравин никак не мог отыскать своего друга – штурмана Елагина. Во время битвы тот оставался в Восточном городе. И вот куда-то пропал. Нигде не было видно и его названого сына – навигатора Димы Климкина. С Дубравиным Димка давным-давно не общался, не видя в нём ни родного плеча, ни полезного и интересного собеседника. Он сроднился с Елагиным и души в нём не чаял. Они нашли друг друга и ценили каждую минуту, проведённую вместе за навигационными картами и разговорами.

Генералу на глаза попался главный навигатор Кирилл Загорский, и Сергей спросил у него, не знает ли он, где Алексей.

Пожилой седовласый мужчина с грустными глазами тяжело вздохнул, и на лбу у него собрались морщины.

– Елагин погиб, пытаясь организовать тушение пожара в Восточном городе. Ему недавно исполнилось пятьдесят лет. Мог ещё жить и жить. Вместе с ним сгорел и его двадцатидвухлетний сын Дмитрий. Они плечом к плечу отстаивали ставшие родными строения. Видели бы вы, генерал, как пылал ваш городок… Это было ужасное зрелище. Стена пламени, идущая с Северного берега, не сразу дошла до него, и это спасло многие жизни. У меня получилось вовремя покинуть Мусороград и перебраться в Восточный город. Я сам едва спасся – нам удалось сбросить в воду лодку. Мы плыли вдоль берега, держась за мусор, и молились.

Дубравин попрощался с Загорским и тихим шагом отправился на берег океана. Ему хотелось побыть наедине с самим собой и с рокочущим неуёмным прибоем. Он шёл по песку босиком и вспоминал то время, когда жребий разлучил его с Викой и сыном. Он не знал, не представлял, что же теперь делать. Необходимо было думать, размышлять, принимать решения. На него смотрели с надеждой не только бывшие изгои, но и жители материка.

Сергей отошёл подальше от воды, сел на песок и задумался. «Сможем ли мы все простить друг друга? – задал он самому себе мучительный и едва ли не главный вопрос. – Сначала мы по воле жребия разделились, а потом убивали друг друга. Как нам вновь если не подружиться, то хотя бы помириться? Да уж, задача из задач. Пока каждый не прочувствует степень своей вины в этой бойне, ничего у нас не выйдет. Опять будем искать крайних и виноватых. А найдя, осудим и проклянём, нам не привыкать. А ведь виноваты мы все – всё общество, весь народ. Думай, вице-президент, думай».

Всех погибших во время битвы воинов похоронили в общей братской могиле. Они были выходцами из одного народа. Чего ж их делить после смерти? Она не разбирает, кто ты: изгой или житель материка. Живые дерутся, стиснув зубы, а мёртвые покоятся с миром. Колёса войны катятся по земле как жернова и перемалывают на своём пути всё, что не успело отойти в сторону. А что толку увёртываться? В другой стороне всё то же самое. Та же война и тот же мир. Так и будешь уворачиваться всю жизнь, пока не помрёшь. К счастью ли, к сожалению ли, но премудрых пескарей среди людей большинство.

Братская могила вновь объединила рассорившихся братьев. Она вытянулась вдоль моря словно отсыпанная дорога. На один из её концов был насыпан поминальный холм. Стоя над свежевырытой землёй, Дубравин произнёс короткую, но берущую зá душу речь:

– Этот скромный курган всегда будет напоминать о наших погибших товарищах, воевавших вместе с нами плечом к плечу за то, чтобы у человечества было будущее. Кто-то из них сражался храбро и умело в силу своего характера и своей выучки; кто-то бился из последних сил как мог, не обладая необходимыми для бойца качествами; кто-то пал в первые минуты сражения, так и не нанеся врагу ни одного удара. Но всем им в равной степени хотелось защитить свой дом и свою землю. И им это удалось. Наши павшие товарищи одинаково любили и архипелаг, и материк. Разве можно разделить народ, связанный едиными корнями и традициями? Единоплеменников, как впрочем и всех остальных людей, делят не вражда и ненависть, а обстоятельства. В одном случае виновато разделение общества на классы и социальные группы, в другом – какая-нибудь непреодолимая сила, которой бессильны противостоять люди. Когда-то мы все пошли у этой самой силы на поводу и не смогли найти оптимального, взвешенного и продуманного решения. Не смогли переступить через тела и выбрать души. Сделанного не вернёшь. Однако будущее всё ещё можно сделать мирным и покойным. В этой могиле лежат представители одного народа. Нет смысла разделять их на своих и чужих. Все они вновь прошли сквозь клыки чудовищного жребия, но не смогли от них увернуться. Он равнодушно и беспристрастно выбрал тех, кому не суждено ходить по этой земле и заниматься её благоустройством и развитием. Они больше не будут ни смеяться, ни плакать, ни радоваться, ни грустить. Наши погибшие товарищи останутся в наших сердцах и в нашей памяти болящим напоминанием о том, как скоротечна человеческая жизнь и как не вовремя обрывается она по воле злого рока. Мы воссоединились и стали одним народом. Но пока не решаемся протянуть друг другу рук и настороженно озираемся по сторонам, ожидая нападения или подвоха. Процесс примирения долог и труден, но иного пути у нас нет. Иначе на горизонте снова за-маячит какой-нибудь жребий. Надеюсь на благоразумие и на ваш выстраданный в тяжёлых испытаниях разум.

Сергей глубоко вздохнул и прочёл стихотворение, написанное накануне:

После поминок к стоящему в сторонке генералу Дубравину подошёл полковник Евтушенко. Полными слёз глазами он посмотрел в сторону моря и перевёл ставший задумчивым взгляд на товарища.

– Скажи, Сергей, почему всегда гибнут лучшие? Мы с тобой таких ребят потеряли…

Дубравин тихо вздохнул и негромко ответил:

– Гибнут все. Просто лучших жальче терять.

– Ты веришь в Бога, Серёжа?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Кто-то же оставил нас в живых. Как ты думаешь, что нас спасло?

– Жребий, – генерал грустно улыбнулся. – Это опять был он. Я ведь всё сказал в своей речи.

– Ты не ответил про Бога, командир.

– У каждого своё понимание высших сил. Для меня Бог – это соотнесение себя к некой культуре поведения. Бог – это наш духовный стержень. Он позволяет человеку гнуться и при этом не ломаться.

– Есть ли он на самом деле? – Полковник задумался, глядя на небо. – Не сказка ли это?

Дубравин тихонько улыбнулся.

– Даже если это и сказка, её следовало придумать.

– Почему ты так считаешь?

– Она ограничивает вторжение человеческого ума в те пределы, в которые ему лучше не входить. Бог хоть как-то сдерживает в нас всё плохое и нечеловеческое.

Евтушенко удивлённо поднял брови.

– Как может быть в человеке что-то нечеловеческое? Это противоречит здравому смыслу и логике.

Сергей покачал головой.

– Ты ошибаешься, друг мой. Человек становится человеком не сразу, а постепенно, день за днём изживая в себе нечеловеческие качества, присущие каждому из нас. Для того человеку и дан разум.

– Глядя на эту братскую могилу, я в этом сильно сомневаюсь. Что дал всем этим погибшим твой распрекрасный разум? Разве он им как-то сумел помочь?

– Надеюсь, что он поможет нам – тем, кто выжил. Все эти недожитые жизни – плата за нашу неосмотрительность и безрассудность. Этих смертей можно было бы избежать.

Михаил повёл скулами.

– Во всём повинен Щербатов. Останови мы его вовремя…

– Нет! – генерал вскинулся и посмотрел на товарища умными печальными глазами. – Нет, полковник. Увы, даже преждевременная смерть Щербатова вряд ли бы смогла не допустить кровопролития. Он лишь оттянул его на какое-то время. Пока жители материка готовились к разгрому варваров, все эти люди, – Дубравин указал взглядом на могильный холм, – смогли прожить на земле ещё несколько дней.

Евтушенко недовольно нахмурился.

– Получается, этого иуду ещё и наградить нужно?

– Не передёргивай. Ты всё прекрасно понял. На битву был запрос не от отдельных граждан, а от всего общества. Так оно себя чувствовало и того хотело. Не вмешайся Щербатов, и битва могла начаться в первые часы контакта архипелага с материком.

– Но почему? Разве жители материка настолько воинственны?

– Не более нашего. Просто им показалось, что мы хотим покуситься на их землю.

– Но мы ведь не собирались отнимать у них принадлежащих им домов и земельных участков. Разве мы что-то требовали? Нам хотелось тихо-мирно пообщаться и решить всё полюбовно.

– Это мы с тобой так думаем. А что творилось в головах у изгоев перед битвой, одному лишь богу известно. Удержать такую массу народа одними приказами невозможно. Когда для пожара достаточно одной лишь искры, он с большой долей вероятности разгорится.

– Чертовщина какая-то, – Евтушенко растерянно потёр ладонью лоб. – Что-то мне не по себе, генерал.

– Мы часто называем этим словом жизнь, полковник, – Дубравин беззлобно усмехнулся. – Всем нам свойственно ошибаться, и, чтобы исправить или прикрыть первые ошибки, мы нередко совершаем новые – ещё более тяжёлые и опасные.

– Иногда сказать правду тяжело настолько, что предпочтительнее оболгать всё на свете.

– Это так.

– И всё-таки Щербатов заслуживает самого сурового наказания, – Евтушенко гневно сверкнул глазами. – Он стравил разделённый провидением народ.

Сергей несогласно покачал головой.

– Один жалкий человечек не мог разжечь в сотнях тысяч душ ненависть и недоверие к нам. Они уже лежали на поверхности. Не он бы, так кто-нибудь другой явился спусковым крючком. Пока ты этого не поймёшь, полковник, так и будешь искать крайних и виноватых. Вина всегда принадлежит какому-либо конкретному лицу или какой-то определённой общности. Нас этому учит человеческая мысль. Так решило человечество. Понятное дело, так проще и легче жить. Отрубили голову злодею – ловите следующего. Вот вину и приписывают кому-нибудь одному или какой-нибудь власть имущей кучке людей. Например, Гитлеру, Берии, Муссолини, Франко, опричникам Ивана Грозного или какой-либо боевой революционной ячейке. Вне всякого сомнения, они виновны в своих злодеяниях. Германия, развязавшая Вторую мировую войну, понесла заслуженное наказание от мирового сообщества. Те немцы, которые её затеяли, непосредственно виновны в этом. Ну а все остальные – косвенно, опосредованно. Они ведь не выступили против войны, не предотвратили её. На каждом из нас лежит частичка общей вины. Всё, что творится на Земле, происходит с нашего молчаливого согласия. Слово – серебро, молчание – золото. Да, золото, но только когда знаешь, что сказать. А мы ведь зачастую молчим, ни черта не соображая. И даже не пытаемся вникнуть в дела и поступки людей, считающих себя избранными, а всех остальных – недалёкими и простоватыми. Все люди, проживающие на планете, несут ответственность за то, что на ней происходит. Её передача какому-нибудь высокопоставленному или важному лицу не освобождает человека от божьей кары. Перед Богом каждый отвечает лично. На Страшном суде ни на кого не сошлёшься. На нём судится конкретная согрешившая душа. Она не устояла перед страхом или соблазном, ей за грехи и отвечать. Бездумность и равнодушие спасают тело, но губят душу. Да и тела не всегда сохраняются. Соглашателей нередко берут за жабры и нанизывают на общий кукан – кладут на жертвенник возникших обстоятельств.

– Ты поборник коллективной ответственности? – Михаил криво усмехнулся.

– Я называю её совестью общества, – Дубравин задумчиво вздохнул.

– В таком случае ты никогда не найдёшь конца клубка. Пока кому-нибудь не отрубишь прилюдно голову, все остальные будут творить беззаконие, и плевать им на совесть и на всё остальное. Уж так паскудно устроен человек, Серёжа. И ничего ты с этим не поделаешь. Только личная ответственность способна остановить волну неразберихи и хаоса – она неизбежно накрывает всякое общество, когда все тычут друг в друга пальцами. Ткнуть нужно в кого-то одного. Да так, чтобы от него дым пошёл и искры полетели. Должно быть страшно и не по себе. Общую вину, Серёжа, как и слово, к делу не подошьёшь. Люди не должны чувствовать себя ущербными и виноватыми. Жить в угнетённом состоянии, испытывая стресс, – та ещё пытка. Постоянное психологическое давление приводит к нервным срывам и к неадекватному поведению. Людей губит, в первую очередь, расшатанная психика. Нужно показать им тех, кто во всём повинен. Наказание врагов народа излечивает граждан от угнетённого состояния. После их казни общество вздохнёт с облегчением и пойдёт в другую сторону. Злодейство имеет определённое лицо, вот в него и следует плевать. А если каждый из нас оплюёт своё зеркало, то подавленности нам не избежать.

– Как всё просто у тебя получается. Ты предлагаешь казнить одних пастухов и вверить бессловесное стадо другим.

– Ну да. А что тут такого? Люди никогда не смогут довольствоваться одним лишь самоуправлением. Им нужны хлыст и окрик.

– Разные у нас с тобой представления о жизни, – генерал посмотрел товарищу в глаза.

– Главное, чтобы представления о дружбе были одинаковые, – с многозначительной улыбкой ответил полковник. – Нам ещё не один пуд соли придётся вместе съесть. А в отношениях между людьми пускай разбираются психологи.

Генерал вновь несогласно покачал головой.

– Пытаясь втиснуть человеческое нутро в научные рамки, они и сами становятся несчастными, и других сманивают за собой. Любое вмешательство в человеческую психику ведёт к психологической зависимости от тех или иных шаблонов.

Товарищи бросили прощальные взгляды на братскую могилу и на море и отправились в Красноярск заниматься многочисленными скопившимися делами.

Глава пятая

Превратности судьбы

Всё по местам расставит время

И сможет дотянуться до глубин.

Как мотылёк, летит младое племя

На пламя нестареющих витрин.

Разобравшись с неотложными делами, генерал Дубравин отправился искать свой дом, которого его лишили десятилетие назад, насильно усадив в лодку. Он хорошо помнил тропу, по которой много раз возвращался домой из центра нового Красноярска. Старый, как мы помним, был до основания разрушен чередой катастрофических землетрясений. Безошибочно выйдя к дому, построенному собственным руками, Сергей от волнения охрип и не смог внятно произнести ни одной заготовленной мысленно фразы, заранее тренируя горло перед возможной волнительной встречей. Его решительность и деловитость куда-то исчезли, уступив место неуверенности и сомнению. Ждёт ли его ещё Вика? Не забыла ли? Жива ли она вообще?

Погибшие сын и дочь глубокой раной легли на сердце генерала. И рана эта не спешила затягиваться и рубцеваться. Он не знал, как объяснить жене их нелепую гибель. А ещё он никак не мог решить, как поступить с Машей в том случае, если жена все эти годы преданно ждала его возвращения и верила в то, что он жив.

На первый взгляд, всё было как и прежде. Та же дверь, то же окно. Собравшись с духом, Дубравин постучал в дверную доску. Внутри послышался какой-то шорох, дверь приоткрылась и на улицу выглянула незнакомая женщина лет пятидесяти.

– Вам кого? – спросила она, удивлённо рассматривая странного визитёра, лицо которого исказила гримаса разочарования и какой-то неясной, но очень сильной тоски.

– Я ищу Вику Дубравину. Она жила в этом доме десять лет назад.

– Жила, – женщина кивнула. – Теперь здесь живу я. Вот уже несколько лет.

– С ней что-то случилось? – у Сергея защемило сердце.

– Насколько мне известно, с ней всё в порядке, – женщина подозрительно покосилась на настырного и любознательного незнакомца и спросила прямо и откровенно – в лоб: – Вы ей кем приходитесь?

– Мужем.

У женщины удивлённо вытянулось лицо, став похожим на лошадиное.

– Кем?!

– Я приплыл на плавучем острове. Меня не было тут десять лет.

– Вон оно что, – женщина вышла из дому и подошла к Дубравину. – Так бы сразу и сказали. А то темните и тумана напускаете. Виктория продала этот дом моему супругу. Теперь в нём живёт наша семья. А Викиного мужа я знаю. Такой весь из себя деловой. Он какая-то шишка из управления полиции. После свадьбы она взяла его фамилию.

– После свадьбы? – на этот раз от удивления вытянулось лицо Сергея.

– Ну да. Видели бы вы её размах.

– А как теперь её фамилия?

– Попова.

– Что?! – Дубравина так и передёрнуло.

– У её мужа имя необычное, – женщина задумалась, напрягая память.

– Данила?

– Точно! – собеседница просияла. – Оно самое. Говорю же, необычное.

– Значит, она переехала к мужу, – утвердительно произнёс Дубравин. – Я прав?

– Всё верно, переехала. У него большой домина в центре города, мимо не пройдёте. Любого спросите, и вам на него укажут.

– Они вдвоём живут?

– Втроём. У них сыночек пять лет назад родился, Павлуша. Смышлёный малец.

– Вот, значит, как, – Сергей потерянно вздохнул.

Собеседница воспользовалась его рассеянностью и придирчиво-оценивающе оглядела любопытствующего субъекта.

– Сам-то ты чем занимаешься?

– Я вице-президент, – равнодушно-тусклым голосом ответил генерал.

– Как?! – женщина всплеснула руками, покачнулась и схватилась за сердце. – Как же я так опростоволосилась? Ведь я что-то слышала про вас. Меня ввёл в заблуждение ваш внешний вид. Встретила, как говорится, по одёжке. Это всё мой характер. Не люблю разводить сантименты. Может быть, вам чаю предложить? У меня и рыбный пирог готов. Пальчики оближете.

Сергей отказался от угощения, поблагодарил словоохотливую женщину за помощь, попрощался и быстрым шагом зашагал обратно к центру Красноярска. Он мог бы взять из президентской конюшни служебного коня, но совершенно не умел ездить верхом. А управлять бричкой – тем более. К личным возницам генерал ещё не привык и перемещался по старинке, как на архипелаге, – на своих двоих. Получалось быстро и эффективно. По пути он зашёл домой и захватил пистолет Попова и медальон погибшего сына, намереваясь отдать их Даниле и Вике.

Дом своего бывшего сослуживца Дубравин нашёл сразу. Такие хоромы в центре города были наперечёт. «С размахом Данила устроился, – подумал генерал. – Гляди, как обжился. Прямо царский дворец». За время жизни на архипелаге у Дубравина сильно изменились взгляды на дворцы и замки. Для него любой большой, просторный и высокий дом был чем-то грандиозным и непозволительно шикарным.

Сергей постучал в дверь. На стук вышла служанка – на ней был форменный фартук.

– Вы к кому, мужчина? – веснушчатая девица задорно вздёрнула носик. – Генерала Попова нет дома. Он на службе.

– Он мне и не нужен.

– Кого же вам надобно? – старомодно спросила начитанная любительница бабушкиных книг, подражая привратникам из богатых дворянских домов.

– Его жену.

– Госпожу Попову? – девица озадаченно наморщила лоб. – А зачем она вам?

Дубравин не успел ответить. Откуда-то издалека, из глубины дома, послышался Викин голос:

– Лиза, кто-то пришёл?

– Да! – облегчённо крикнула хозяйке служанка. – Какой-то мужчина. Вас спрашивает.

Послышались шаги. На пороге показалась Виктория, утерявшая стройность и молодость. Увидев Сергея, она не удивилась, лишь побледнела и едва приметно вздрогнула.

– Ты?..

– Я, – негромко ответил Дубравин, ощущая, как по всему телу разливается какая-то странная усталость. Ему вдруг захотелось развернуться и уйти прочь. Но что-то, словно якорь, держало его на месте, не давало ногам ходу – они будто отказали на время.

Попова едва заметно улыбнулась – вышло подобие растерянной защитной усмешки.

– Ну, заходи, раз пришёл.

Сергей не стал упрямиться и вставать в позу, а принял вымученное приглашение. В конце концов нужно же было расставить все точки над i. Виктория приказала служанке принести чай и печенье. Пройдя в гостиную, бывшие супруги сели на широкий и удобный диван. Лиза прикатила из кухни столик на колёсиках, сервированный для чаепития. Когда она удалилась, генерал глубоко вздохнул.

– Неужели ты и вправду позабыла меня? – Дубравин посмотрел бывшей жене в глаза.

Вика равнодушно пожала плечами.

– Я не Пенелопа, Серёжа, а ты не Одиссей. Жизнь у меня одна. Мне сорок лет. Я давно похоронила тебя и оплакала. Впрочем, как и дочь.

– А я, как видишь, воскрес. Лену вот только не уберёг.

– Что?! – Виктория вскинулась и удивлённо уставилась на бывшего супруга. – Разве она выжила?

– Я встретил её на архипелаге. Лена выросла и стала настоящей красавицей.

– А что с ней случилось? – на лицо женщины легла тень тревоги.

– Она погибла. Вместе с мужем.

– Где и когда?

– Тут, на материке. В бою. Надеюсь, ты слышала, что произошло. Или за стенами этого величественного и неприступного дома царят извечная тишина и нерушимый покой?

Попова приняла известие о гибели дочери с фатальным спокойствием. Она давно примирилась с этим. Не успев воскреснуть, Лена вновь ушла в царство мёртвых. Виктория налила чаю и кивнула.

– Да, муж мне рассказывал про битву с варварами.

– С кем? – Сергей недоумённо покосился на бывшую жену. – С варварами?

Вика растерянно пожала плечами.

– Ну да. Вы же все там, на архипелаге, одичали, как Маугли.

– Слушаешь всякую ерунду. Никто там не одичал. Наша жизнь была полноценной и интересной. Мы занимались многими вещами, даже книги читали. У нас и театры были.