Отвергнутая невеста дракона
Глава 1. Подлость
Я бегу по академии вся в слезах, босая, потому что туфли слетели. Больно! Больно не ногам, больно сердцу!
Ловлю надменные взгляды и усмешки. Я никогда сверстникам особо не нравилась: тихая, неприметная, ещё и не с самой привлекательной внешностью. Я привыкла быть тенью, но сегодня свет всех звёзд сошёлся на мне, и вовсе не по хорошему поводу.
Стейша, моя единственная сестра, в край обезумела. Я не знаю, как она смогла отыскать мой личный дневник, притом, что я его очень умело прятала. Она размножила страницы, и теперь они повсюду: в руках у каждого, в ногах у каждого!
Моё сердце, моя душа, мои мысли, надежды и страхи в один миг стали поводом для шуток и насмешек.
– Какой позор! Думаешь, Рэй посмотрит на такую замухрышку, как ты? Да он себе глаза скорее выколет! – говорят мне девицы и морщат нос так, будто перед ними не человек, а нечто ужасное.
Да, я далеко не красавица. Но и не чудовище.
Бледная кожа с веснушками, тусклые волосы, ростом не вышла, к тому же ещё и полновата немного. И это при том, что я уже полгода сижу на рисе и воде и падаю постоянно в обмороки. Даже семья негодует, в кого я такая уродилась.
Мама была красавицей. Золотистые пышные волосы, синие миндалевидные глаза, и самая прекрасная на свете улыбка. Я не знаю, чем пахли ее руки, не знаю, тепла ее объятий, так как мама умерла, когда я была маленькой. И если бы не слуги, то у меня не сохранилось бы ни одного ее портрета.
Отец тоже весьма хорошо сложен. Коренастый шатен с идеальными пропорциями лица, а я… Я ходячий повод для насмешек, тон которым задаёт моя единокровная сестра.
Не знаю, чем я ей не угодила. Может быть, она меня стыдилась и потому в какой-то момент решила, что если дразнить меня на людях и потешаться надо мной, то мы перестанем быть для всех сёстрами. Впрочем, так оно и получилось, потому в этой академии у меня так и не получилось найти друзей.
Прошлые пакости Стейши я могу попытаться понять, но то, что она сделала сегодня, – слишком подло! А самое страшное то, что Рэйдар тоже может это увидеть.
Выхватываю из рук смеющихся адепток очередной лист и спешно сую в свою сумку. Места в ней почти не осталось.
Боги, да сколько же Стейша копий наделала?
Поднимаю с земли ещё один лист, хочу кинуться за следующим, но на него наступает носок красной дамской туфли примечательного дизайна с золотым узором. Гадать, кому эта туфля принадлежит, не нужно, – драконша из знати – Розалинда со всей своей свитой.
– Боги! Кто тут у нас? Звезда последнего скандала? – усмехается блондинка и втаптывает лист в сочную траву и землю своим острым каблучком.
– Вы только посмотрите на неё. Посмела мечтать о Рее? – брякает она приспешницам.
Свита Розалинды кривит лицо, а все прохожие адепты, чуя назревающий скандал, стягиваются в кольцо вокруг нас.
Как же дурацки получается: я практически стою перед драконшей на коленях из-за гоблинского листа. Тут же вскакиваю на ноги, отряхиваю платье и поднимаю голову. Вспоминаю самые важные для меня слова, сказанные лучшим мужчиной на свете: «Тебе нечего стыдиться. Это им должно быть стыдно за себя! Не внешность определяет человека, а поступки».
Так когда-то сказал четырнадцатилетний мальчик десятилетней напуганной девочке. Мне. И с того самого дня, хоть мы больше и не встречались, только он и жил в моём сердце.
– На что ты надеешься, чучело? Что, думаешь, сделает Рэй, когда всё это увидит? Влюбится в тебя? – хохочут девчонки.
А мне обидно до слёз. Обидно, что любовь, которую я трепетно хранила в сердце, стала поводом для их насмешек.
Они спрашивают, чего я хотела? Ничего. Я не глупая, я не смела о нём мечтать, зная, кто я, и кто он. Сама посредственность и первый красавец академии, при виде которого девчонки не могут сдержать визга.
– Показать ему? – Розалинда машет передо мной листом, дразнит с надменной усмешкой.
– Отдай! – рычу я и уже готова сделать выпад, но застываю, когда вижу Его!
Высокий, безупречный. Широкие мужественные плечи, обтянутые кипенно-белой рубашкой. Идеальное, словно выточенное из камня лицо. Тёмные густые волосы немного взлохмаченный, но Рэю даже это идет. А эти глаза… Боги!
Вот в такого мужчину превратился тот самый четырнадцатилетний мальчик, Рэйдар Герр.
Но он не помнит меня. Мы уже почти год в одной академии, и он ни разу не посмотрел в мою сторону. А подойти я так и не осмелилась. Мне даже дышать становилось сложно от одного взгляда на него. Всё, что я хотела, – это просто смотреть на него со стороны до самого выпускного. Большего мне было не нужно. Тем более того, что сейчас происходит!
Рэй окидывает взглядом толпу и останавливается на мне. На моём, несколько испачканном платье и босых ногах…
Боги! Боги! Боги!
Какой стыд!
– Что тут у вас происходит? – раздаётся грозный голос Рэя и вибрацией протекает под кожу, а оттуда бьёт в самое сердце.
– Всего лишь знакомимся поближе с твоей сумасшедшей поклонницей, – выдаёт Розалинда, взмахивая листом из моего дневника. – Ты ведь тоже это видел?
Только не это!
Рэй не стал бы это читать! Он не из тех, кто станет читать чужие дневники, он не будет потешаться над чужими чувствами. Он не такой!
Но тогда почему его глаза так вспыхивают? Почему он так гневно смотрит на меня?
– Значит, это ты хозяйка дневника, Белла Румаш? – Рэй обращается прямо ко мне, и сердце срывается в пятки.
Глава 2. Сердце вдребезги
Киваю и понятия не имею, чего от него ожидать. Рассердится? Спасёт? Пристыдит тех, кто так подло обошёлся с чужими чувствами? Именно так бы и поступил тот четырнадцатилетний мальчик. Уже тогда Рэй был на голову выше других. А теперь он и вовсе взрослый мужчина.
Но то, что я сейчас вижу в его взгляде, скорее пугает, чем вселяет надежду.
Почему он выглядит таким грозным?
– Концерт окончен, расходитесь, – велит Рэй толпе, жаждущей шоу.
Адепты когтями готовы вцепиться в землю, лишь бы посмотреть, но с ним спорить не смеют. Его уважают, его почитают даже те, кто лично незнаком.
– Тебя это тоже касается, Роза. – Рэй обращается к блондинке, что отступает всего лишь на два шага, надеясь остаться.
Красавица дует губки и плетётся следом за свитой, а Рэй делает шаг ко мне.
Всего лишь один шаг, а внутри всё застывает. Всё, кроме сердца, которое грохочет сейчас как бешеное.
Не знаю, куда себя деть, и вот-вот икать начну от нервов.
– Я тебя помню, – выдаёт парень, вновь окидывая меня взглядом. – Та маленькая девочка. Не ожидал от тебя такого.
Не ожидал чего?! Боги, он что, в самом деле, всё прочитал?
– То, что ты написала в дневнике, – правда?
Рэй впивается в меня таким взглядом, что дышать почти невозможно.
Хочу ответить, но от страха слова не идут. Робко киваю, и Рэй буквально вспыхивает от злости. Накидывает полог тишины. Зачем?
– Кто бы мог подумать, что ты настолько чокнутая! – произносит Рэй.
Его зрачки от гнева обращаются из кругов в вертикальные линии, а голубая радужка будто бы искрится. Но вздрагиваю я не от этого зрелища, а от жестоких слов, которые ржавыми иглами впиваются в моё сердце. Губы дрожат от обиды, а горле застревает колючий ком.
Что он там такого вычитал, чтобы назвать меня чокнутой?
– Кем ты себя вообще возомнила? На что ты рассчитывала, интересно?
Режет льдом взгляд Рэя, а я сжимаю дрожащие пальцы в кулачки и втягиваю носом воздух, потому что глаза начинает щипать.
За что он так со мной?
Я не навязывалась. Я не хотела никого обременять. Я всего лишь любила. Тихо, скромно, робко. Даже признаться никогда бы не осмелилась. Я бы унесла всё это с собой в могилу, если бы не Стейша!
И он это знает, если читал.
– Я… Я не хотела ничего плохого.
– Я знаю, что ты хотела. Уж пришлось прочитать. Неужели ты действительно думаешь, что я женюсь на такой, как ты?
Парень окидывает меня таким взглядом, что мне хочется умереть на месте. Нет, я даже не думала, но…
– И не мечтай об этом!
Боль сковывает горло стальной рукой. Не могу сделать вздох, а слеза предательски катится по щеке. Рэй ловит её взглядом, и вдобавок к боли мне становится ещё и стыдно быть такой жалкой и слабой в этот момент.
Я должна возразить, должна что-то ответить, а я не могу, будто язык отказал.
– Давить слезами на жалость не надо. На этот раз я сделаю вид, что не видел того бреда, что ты написала. А ты выкинь все эти глупости из головы и не смей больше попадаться мне на глаза. Всё поняла? – Он выдаёт с презрением, щёлкает пальцами, снимая полог тишины, и уходит как ни в чём не бывало.
А меня трясёт от боли и обиды.
Все смотрят. До сих пор. Не знаю, куда спрятаться от этих скользких взглядов. Обнимаю руками дрожащие плечи и бегу прочь.
Слёзы топят лицо. Душа горит в драконьем пламени. Как же больно! Невыносимо больно!
Бью себя в грудь, надеясь заглушить это разъедающее чувство, но ничего не помогает. Колокол звонит, сообщая о начале занятий, а я не могу успокоиться. Не могу ступить и шага, зная, что меня там ждёт. Насмешки, издёвки.
Серая мышь, посмевшая полюбить первого красавца академии. Ничего же смешнее быть не может, да? А то, как разбивается на осколки сейчас это самое сердце серой мыши, никого не волнует.
Я с трудом доживаю до конца этот день с одной лишь мыслью – спрятаться от чужих глаз. А лучше и вовсе исчезнуть. Раствориться, забыться, больше не чувствовать этот стыд, эту обиду, эту боль.
Тихо жду в каморке под лестницей, когда коридоры опустеют. Не хочу никого видеть. Тем более Его!
Боги, как я была глупа, считая его не таким, как все. Считая его особенным, мудрым, зрелым. А он хуже их всех вместе взятых!
Как он мог так меня растоптать? Как мог так меня унизить? Даже если моя любовь ему поперёк горла, разве это повод так поступать? Нет!
Как мне теперь быть? Как дальше жить?
Отчаяние так сосёт душу, что даже не замечаю, как добираюсь до дома. Иду в густом тумане своих мыслей, даже не кивая слугам у ворот. Нет сил.
У меня ни на что нет сил. Я просто хочу спрятаться в своей комнате и плакать, уткнувшись в подушку, как маленькая девочка. Плакать навзрыд, пока сердце не перестанет болеть.
Но у мачехи, как всегда, на меня свои планы, не учитывающие мои желания и чувства.
– Где ты была? – отчитывает меня с порога строгая леди с высокой прической. – Я ведь сказала тебе прийти сегодня пораньше!
– Простите, – только и выдавливаю я из себя, опуская взгляд с ее недовольного лица на темно-зеленое строгое платье мачехи. Делаю небольшой поклон и хочу уйти, но миссис Румаш не даёт.
– Живо переодевайся! Мы опаздываем из-за тебя! – рявкает она.
– Куда? – тяну я, словно сквозь сон, и только сейчас понимаю, что всё семейство не просто в сборе, а при параде.
Даже отец здесь, хотя в это время он обычно проверяет шахты.
– Менять твою жизнь, дурёха!
Глава 3. Куда?
Понятия не имею, что это значит. Да и знать не хочу. Круче, чем сегодня, моя жизнь уже не изменится, и больнее мне уже не будет.
– Почему глаза на мокром месте? – рявкает мачеха, в то время как безжалостно тянет мои волосы расчёской, будто бы намеренно делая больно.
Но это даже близко не сравнится с тем, что творится в моём разбитом сердце.
Я сжимаю пальцы в кулаки и втягиваю быстро воздух, чтобы не заплакать от накативших мыслей о Рэе.
– Мама!
Влетает в комнату виновница всего, что случилось, – Стейша. Боги, она тоже успела принарядится, да так, будто на бал собралась. Ожно только ее розовое платье с рюшами чего стоит! Об украшениях, которых чрезмерно много, даже говорить не стану.
– Ты! – Я вскакиваю с места от злости.
Но миссис Румаш тут же тянет меня обратно и рявкает, чтобы я не дёргалась. Небрежно закрепляет на волосах заколку, царапая ею кожу.
– Свои разборки оставьте на потом. А сейчас живо в карету! – велит она, после чего хватает любимую доченьку за плечи и уводит её. Стейша умудряется ухмыльнуться мне и показать язык.
Она вообще не понимает, что натворила?
– Белла! Живо спускайся! – доносится грозный голос мачехи, и при всём желании сейчас забиться в угол я вынуждена подчиниться.
Понятия не имею, как я буду держать сегодня лицо. Перед кем? Зачем? Я даже думать об этом не хочу. Мне просто плохо, и становится ещё хуже, когда в карете напротив себя обнаруживаю сестрицу, которая не скрывает довольства от мелкой пакости.
Мелкой ли?
– Мам, надо было пригласить женщин из салона. Её же испугаются, – выдаёт сестрёнка, пытаясь меня уколоть посильнее.
И если безразличие мачехи мне понятно, то молчание отца и его решение сделать вид, что ничего и никогда не происходит, меня убивает. Он разворачивает очередную газету и читает её всё это время, что едет, покачиваясь, наша карета.
Обычно я люблю смотреть в окно, чтобы полюбоваться городской жизнью, посчитать красные черепичные крыши, понаблюдать за людьми. Но сегодня я гляжу туда, только чтобы не сорваться на Стейшу, потому что если я предъявлю что-то любимой дочке этой семьи, то крайней всё равно останусь я.
Так было всегда. За разбитую Стейшей вазу, за разлитые ею чернила наказание получала я, потому что не приглядела за сестрёнкой. Я ведь на год старше. Хотя из-за болезни в раннем детстве, я как раз потеряла год, потому мы со Стейшей всему учились вместе. Потому мне никогда не была понятна политика мачехи, а отец, конечно же, не вмешивался.
Даже когда Стейша с психу решила запульнуть в меня утюгом, испортив дверь и паркет на полу, наказали опять меня. Я её спровоцировала – так сказала мачеха и наказала меня, а отец…
Вздыхаю, стараясь не думать о том, чьей любви мне не дано было познать.
Я нашла своё утешение в незнакомом мальчишке, что когда-то не дал мне отчаяться, но сегодня он показал своё истинное лицо.
– Белла, глаза! – рявкает миссис Румаш, когда я закусываю губу до боли. – Да что с тобой, гоблины дери?
– Над ней в академии потешались, – произносит быстрее меня Стейша.
– И что? Возьми себя в руки! – велит женщина. – Когда ревёшь, ты ещё страшнее. Хватит. Ради богов, Люрас, хоть ты ей скажи!
– Угу, – только и мычит отец, делая вид, что наши дела его не касаются.
Мачеха фыркает, и последние несколько минут мы едем молча, а потом выходим у порога огромного особняка с белыми стенами. Он раза в два больше нашего и намного красивей. А сад здесь какой: кусты в форме драконов, клубмы пестрящие алым и желтым цветом, белая беседка и даже качели.
Вот только мне не любоваться всем этим хочется – мне бы спрятаться там от всех.
Увы, не выйдет. Нас зовут в просторную гостиную, где ждёт хозяин дома. Высокий голубоглазый мужчина с черными, стянутыми в хвост волосами и проседью на висках. На вид ему лет сорок или пятьдесят, и он, кажется, не особо рад нашему визиту.
– Разве мой посыльный не передал вам, что я перенёс встречу? – спрашивает у отца хозяин дома, а я мельком оглядываю интерьер зала: резная деревянная бель, дорогая обивка диванов салатового цвета, бежевый шелк на стенах, золотые канделябры.
Может, этот господин какой-то важный начальник, потому отец и привел меня сюда: договариваться по поводу моего трудоустройства на каникулах? Но не слишком ли рано?
– Вы говорили, что хотите убедиться лично, и мы принесли письмо от оракула. Вот, гляньте, – тянет отец. – Она идеально подходит!
– Я вижу, – отрезает мужчина и кладёт письмо на край кофейного стола. – И какая из этих девушек Белла?
– Она, – указывает на меня мачеха, а я вздрагиваю от её слащавой улыбки.
В гости меня с собой берут редко, а дома ей не перед кем притворяться хорошей.
Мужчина хмурится, разглядывая меня с головы до ног, вздыхает и уже, кажется, готов вынести суровый вердикт, как вдруг медлит.
– Повернитесь, юная леди, – выдаёт он странную просьбу.
Мачеха толкает в бок, и я поворачиваюсь, лишь бы побыстрее всё закончилось.
– Эта метка за ухом. Откуда она? – спрашивает господин, и я невольно касаюсь родимого пятна в форме полумесяца. Как он вообще его заметил?
– Какая метка, Ваша Светлость? – суетится отец. – Ах, родимое пятно. Это наследственное от её покойной матери.
– Угу, понятно. Что ж, тогда давайте назначим дату, – решает хозяин дома.
Он поднимает чашку с чаем. Наше семейство, оживившись, спешит повторить за ним. Мне пить не хочется. Мне здесь и находиться не хочется. Но чашку из вежливости тоже беру.
– Оракул заверил, что в конце месяца будет отлично, – щебечет отец.
– Что ж, организацию торжества я возьму на себя. Вы успеете подготовить невесту?
Чего? Невесту? Это слово бьёт в меня молнией. Отрезвляет, вырывает из того болота, в котором я ежесекундно тонула.
Во все глаза смотрю на господина, на родных, на Стейшу, что дуется не хуже жабы, и только сейчас соображаю: «Ни о какой работе тут речи не идёт».
Меня хотят выдать замуж! Без предупреждения! Это имела в виду матушка под фразой «Менять твою жизнь»?
Нет!
Вскакиваю так резко, что чай расплёскивается прямо на платье.
– О боги! Дочка, что ты творишь? – Выскакивает следом отец.
Хоть вспомнил, что я его дочь.
– Ну как же ты так? – суетится мачеха. – Всё платье забрызгала!
– Видят боги, Ваша Светлость, она очень хорошо воспитана. Просто переволновалась! – спешит заверить отец.
Но никто даже не думает спросить, больно ли мне было. Чай ведь горячий.
– Лада, сопроводите нашу гостью в ванную и дайте всё, что она попросит, – велит хозяин рыжеволосой женщине в фартуке, и дама тут же просит меня идти с ней.
Ступаю к выходу как в тумане. Из одного болота угодила в другое. Моя жизнь будто и не моя вовсе. Ещё вчера я мечтала о карьере, о том, что однажды смогу стать такой же красивой, как мама, что сама буду строить свою жизнь, а теперь я изгой в академии и чья-то невеста. Того господина? Он ведь минимум вдвое старше меня!
– Ваша Светлость, вы вернулись, – замечает кого-то рыжеволосая прислуга и кланяется.
Проследив за её взглядом, натыкаюсь на… Него!
– Ты?! – Рэйдар Герр застывает, и его лицо искажается таким гневом, что мне становится страшно.
Что он тут делает?!
Глава 4. Недоразумение?
– Глазам своим не верю! Ты что, преследуешь меня? – вспыхивает гневом дракон, и в этот раз не только его зрачки вытягиваются в линию, но и на скулах появляется черная драконья чешуя, – настолько он зол. На секунду мне кажется, что Рэй прямо здесь обратиться, а ведь в Ашдархе, в столице, обороты запрещены.
Ну, разве что, имеешь специальное разрешение, или служишь в тех местах, о которых говорить не стоит. В ином случае, будь добр выпускай дракона за пределами городов и сел, а внутри населенных пунктов – только при крайней необходимости или в опасности. А потом не забудь доказать это полицаям.
Муторно, конечно, но все же закон хорош. Ведь многие годы, после вхождения Кады, населенной людьми и магами, в состав драконьего Эдэрха первые, несмотря на законы, ощутили свою беззащитность перед всесильными крылатыми, которые мало того, что имеют магический резерв в разы сильнее, так еще обращаться могли на каждом углу. Вот и вышел запрет, но драконы все равно в почете, но теперь скорее, как элита. И один из представителей этой самой элиты вот-вот взглядом меян воспламенит.
Не успеваю даже рта открыть, как Рэй смещает свой гнев на прислугу:
– Лада, кто её сюда впустил?
– Ваш отец, господин, – спешит отчитаться рыжая женщина, растерянно хлопая ресницами.
Понимаю её, мне от одного взгляда Рэя сейчас в стену вжаться хочется.
– Рэйдар, с возвращением. – Хозяин дома поднимается с дивана.
Рэй лишь сейчас замечает, что я тут не одна, а с целым табором гостей.
Он обводит лица моих родных таким же цепким взглядом, от которого у всех по коже мурашки, затем смотрит на отца, что останавливается в этот момент аккурат возле нас.
– Что тут происходит? – Голос Рэйдара звучит уже тише.
Гнев в глазах самую малость стихает, а на лице появляется та самая сухая приветливая улыбка, которой обязан обладать каждый власть имеющий для демонстрации манер и хорошего тона.
Вот только меня эта самая улыбка пугает не на шутку: как быстро он умеет перевоплощаться. И я бы так хотела, да только от одного взгляда на него накрывает такой волной, что глаза начинают слезиться, а губы дрожать.
Нет уж. Хватит мне на сегодня позора!
– Прекрасный вопрос, Рэйдар. Наши гости пришли сюда свататься, – важно сообщает глава семейства.
Рэй моментально хмурится. Вновь стреляет глазами в сторону моей семьи.
– Не вижу среди них жениха. К тому же Ванде ещё нездоровится, отец, – отрезает Рэй и в этот самый момент гневно косится на меня.
Что? Я вообще не знаю, кто такая Ванда. Не понимаю суть его претензии.
Зато теперь точно знаю, что он далеко не тот, кем я его считала. Я придумала того мальчика, я влюбилась в вымышленный образ, подкреплённый аурой и безупречным (до этого самого дня) поведением Рэйдара Герра.
Но теперь я знаю его настоящего!
– Они не к Ванде свататься пришли, – замечает всё ещё безымянный для меня глава семейства. – А к тебе.
Что? Шок пронзает меня так, что даже волосы встают дыбом.
Я нареченная не этого господина, а Рэйдара Герр?!
Сам Рэй ловит шок не хуже моего. Кидает в меня такой убийственный взгляд, будто я тут на коленях стояла и умоляла его отца взять меня в невестки.
Нет же! Он что, совсем псих?!
– А невеста, стало быть… – тянет Рэй, чуть ли не скрипя зубами, проходится по мне ледяным взглядом и останавливается на пятнах чая на платье. – Это недоразумение?
– Рэйдар, – шикает отец и тут же косится в сторону моей семьи.
Молодой господин ведь даже не подумал снизить тон, назвав меня недоразумением.
Нет. Он даже ухмыльнулся. Жестоко ухмыльнулся, добивая уже раненное им сердце.
Я для него совсем не человек, да?
Верно! Я для него проклятие, напасть, чума. Всё, что угодно. И потому можно и нужно топтать меня. Чем жёстче, тем лучше, так?
Ладно, он чужак, в которого я была влюблена, как дура, но моя семья… Отец, мачеха! Они сделали вид, что даже не услышали этих слов, чтобы не накалять ситуацию. А Стейша, и того хуже, довольно хихикнула.
Пожалуй, я выдеру ей волосы, когда мы вернёмся, ибо больше терпеть нет сил!
– Это шутка какая-то? – гневно шипит Рэй, прожигая отца взглядом.
– А похоже, что тут шутят? – точно так, сквозь зубы отвечает глава семьи.
– На пару слов. Сейчас, – требует и давит взглядом Рэй, потом всё же кивает из вежливости (читай, великодушия) озадаченным членам моей семьи.
– Прошу нас простить. Мы скоро вернёмся. Лада, отведи нашу гостью куда требовалось, а затем подай гостям угощения и проследи, чтобы всем было комфортно, – распоряжается глава семейства.
Они с Рэем уходят, а я в таком шоке, что пошевелиться не могу.
– Леди, пойдёмте, – напоминает мне Лада.
Беру себя в руки и вхожу в ту самую уборную, до которой меня спешит сопроводить прислуга. Дверь плотно закрывается. Теперь можно и поплакать, да?
В стенах его дома? Хах!
Это какая-то насмешка богов: столкнуть меня лбами с Рэйдаром Герром дважды за день. Дважды за день испытать его гнев. Увидеть ненависть в его глазах. Увидеть презрение.
Это какой-то бесконечный кошмар.
Почему вдруг жених? Почему сейчас?
Можно я исчезну отсюда вместе с этой водой, которая воронкой утекает из раковины? Можно я стану ей – безликой жидкостью, которая ничего не чувствует. Тогда ведь не будет так больно?
Нет! Я не буду больше плакать! Хватит с меня!
Набираю в грудь побольше воздуха, привожу свое бледно-голубое платье в более-менее сносный вид. Поднимаю голову, расправляю плечи и выхожу из уборной.
Лады у дверей уже нет. Её щебетание и звон тарелок едва доносится из зала. Мне тоже нужно туда, но только делаю несколько шагов, как застываю от фразы, что звучит за глухой тёмной дверью.
Глава 5. Ты пожалеешь
– Я на ней не женюсь, даже если она останется последней девушкой на этом континенте! – Доносится гневный голос Рэйдара.
– Признаю, идея брака дракона с магичкой мне самому казалась абсурдной, но когда я увидел её, то понял, почему оракул отдал свой выбор ей. Мое здоровье уже не то, роду нужен наследник. Ты должен прислушаться к совету достопочтенного оракула, – так же громко отвечает отец.
– Ах, достопочтенный оракул?! Ты настолько в нём уверен?
– А с чего мне сомневаться? Более того, я не понимаю, почему ты так упрямишься. Да, она не первая красавица столицы, но это можно исправить. Главное, что она хорошо воспитана. Эта девчока не будет тебе помехой. Просто женись, консумируй брак, а потом живи как хочешь и с кем хочешь! Об остальном позабочусь я, если ты настолько упрям!
Что он только что сказал?!
– Отец! – рявкает Рэй так, что я невольно отпрыгиваю от двери и натыкаюсь спиной на консоль.
Белая ваза с росписью пионов, стоявшая на консоли, пошатывается от толчка и срывается вниз, но я успеваю её поймать, грохнувшись на пол. Зато не разбилась!
От «любования» спасённым дорогим фарфором отрывает щелчок дверной ручки и шаги. Вскидываю взгляд вверх и застываю, наткнувшись на нависших надо мной хозяев этого дома.
– Это её хорошие манеры? Подслушивать? – с осуждением замечает Рэй, в то время как его отец с недоумением смотрит на мою персону, распластавшуюся на полу с вазой в руках.
– Леди Румаш, как это понимать? – изгибает чёрную бровь глава семейства.
Я сейчас не оправдываться хочу, а спросить ровным счётом то же самое.
Что значит «Просто женись, консумируй брак, а потом живи как хочешь и с кем хочешь»? Я что, вещь какая-то? Накинь на меня брачный браслет, используй и забудь?
Вот, значит, в кого пошёл Рэй?
– Что именно вы слышали, юная леди? – Хмурится мужчина.
– Она слышала всё, – отвечает вместо меня Рэй и смотрит так надменно, что я впервые вместо страха и боли ощущаю гнев. – Так даже лучше. Теперь, Белла Румаш. Расставим все точки. Свадьбы не будет. Поняла на этот раз или ещё раз повторить?
– Рэйдар!
– Что, отец? Я сказал ей, скажу и тебе. Я никогда не женюсь на такой, как она, – чеканя каждое слово, выдаёт Рэй с таким надменным лицом, что меня разрывает изнутри.
Нет. Плакать из-за него больше никогда не буду. Я клянусь богам!
А вот утихомирить страстное желание наступить каблуком ему на ногу, чтобы с этого надменного лица слетела вся спесь, куда труднее, чем остановить слёзы.
Чудом сдерживаю этот порыв, но вот бурю слов, уже рвущихся из меня, – нет!
– Думаешь, я хочу выходить за тебя замуж? – рычу я сквозь зубы, крепко сжимая в пальцах вазу, хоть бы не треснула.
Отрываю взгляд от пола и смотрю Рэю прямо в глаза.
– Что? – ведёт он бровью. Ловит секундный шок, потом усмехается. – А разве нет? Или что? Мне процитировать вслух всё, что ты писала?
– Вот же гад, – шепчу я едва слышно, но, кажется, господа услышали.
Ничего. Сейчас я скажу кое-что другое погромче.
– Гад? Я?
– Разумеется, нет, Ваша Светлость. Вы ведь не из тех, кто читает чужие личные дневники против воли хозяина, вы не можете быть гадом. – Я беру себя в руки и пытаюсь быть леди в тот самый момент, когда хочется всё громить и крушить.
Нет уж, истерики моей тут никто не увидит. Хватит позора!
– Рэйдар, о чём она говорит? – Хмурится старший Герр.
– Магчка, ты окончательно свихнулась? – Игнорируя отца, Рэй обращается ко мне, и кажется взглядом на лоскуты разделывает.
– Всего лишь поняла, что совершенно не знала вас до этого дня, – выпрямив спину, замечаю я. – А если бы знала, то ноги моей не было бы сейчас в этом доме.
– В самом деле? – усмехается Рэй. – Тогда почему я сейчас имею сомнительное удовольствие тебя здесь лицезреть?
Стреляет взглядом так, что мне всё сильнее хочется запульнуть в него вазой.
Сомнительное удовольствие, значит?
– Меня не спрашивали, когда сюда вели.
– Думаешь, я в это поверю? – Опасные глаза Рэя щурятся. – Сумасшедшая поклонница отказалась бы сюда идти?
– Верьте во что желаете, Ваша Светлость, но я больше не ваша поклонница! Я хорошо помню слова, сказанные вами в академии. Так что будьте уверены, отныне вы мне абсолютно безразличны!
– Даже так? – Он делает шаг ко мне.
Я тут же теряюсь от его близости. Предательски краснею, пока парень медленно скользит взглядом по моему лицу и останавливается на губах, что вот-вот задрожат.
Ик!
– Что и требовалось доказать. – Он надменно усмехается.
– Господин… Ваша Светлость. – Я решаю обратиться к хозяину дома, отступив от этого гада как можно дальше. – Ваш сын достаточно меня унизил. Давайте на этом остановимся.
– Ого. Ты всё-таки умеешь останавливаться? Похвально! – Мой бывший возлюбленный хлопает в ладоши.
Кто ещё из нас не умеет?
– Рэйдар, это уже слишком! Вы оба, остыньте! Упрямство не причина идти против правил! Все традиции будут соблюдены, а ваш брак заключён! Ясно?
– Нет. А что касается доказательств, – начинает Рэй, вынимает из кармана камзола пару мятых листов и отдаёт один из них отцу. – Видят боги, я не хотел до этого доходить.
– Что это? – Герр старший хмурится, разглядывая бумагу.
О боги! Это мой дневник! Зачем?
– Тебе нужна была причина, вот она, – выдаёт Рэй.
Затем, не дожидаясь вердикта отца, смело уходит прочь.
– Молодой господин, – Лада натыкается на него и бежит следом. – Вы уходите? А что мне сказать гостям?
– Что жених не выдержал свалившегося на него счастья и предпочёл откланяться, – сообщает Рэй, и хлопнув дверью, покидает дом.
– Что происходит? – Выскакивают из гостиной члены моей семьи.
Они только сейчас заметили, что тут едва не сошлись вода и пламя?
– Господин Герр. – Отец летит к хозяину дома.
Но тот не спешит отрывать взгляд от строчек в моём дневнике.
Боги, это ведь личное, а не утренняя пресса, чтобы так спокойно читать без зазрения совести! Ему правда интересно, что я ела на завтрак или то, как я ночами скучаю по маме? Я ведь не только о Рэе писала! Но, зуб даю, молодой чешуйчатый гад дал ту самую страницу!
Хотя что может быть опасного в строчках: «Моё сердце замирает, когда я вижу его»? Это показывает лишь то, что я глупая влюблённая дура. Дура с разбитым сердцем и растоптанной гордостью.
– Господин Румаш, в мой кабинет, один, – приказывает Герр таким тоном, будто мой отец из гостя вмиг обратился в прокажённого.
Отец бледнеет, кидает в меня вопросительный грозный взгляд, требуя пояснений, но сказать мне ему нечего. Темная дверь за спинами мужчин закрывается, и только сейчас я понимаю, что не просто дрожу, что меня всю трясёт.
– Белла, что ты успела натворить? – Мачеха кидается ко мне, в то время как Стейша, сложив руки на груди, задирает нос и довольно улыбается.
– Ничего.
– Тогда почему твой жених ушёл?
– Свадьбы не будет, матушка.
– Как не будет? Почему?
– На этот вопрос отвечу я. – Отец появляется в дверях с таким гневным выражением лица, что я, едва успокоившись, вздрагиваю.
– Сегодня ты пожалеешь, что родилась! – рычит он и, наплевав на приличия, хватает меня, рывком толкает к выходу.
Глава 6. Это всё она!
– Дрянь! Как ты могла?! – орёт на меня отец, а я не понимаю, в чём дело.
Стою посреди нашей гостиной, куда меня за шкирку зашвырнули пару секунд назад, как какого-то котёнка.
– Что я сделала?
– Ещё спрашиваешь?! – кричит отец в таком гневе, что я сжимаюсь от страха.
Никогда прежде я не видела его таким злым, как сейчас. Он никогда не поднимал на меня руку, но сегодня мне даже показалось, что отец поколотит меня прямо в особняке Герров, однако мачеха вовремя подоспела со словами: «Не на глазах у других, дорогой!».
И вот Герров нет. Нет никого, кто мог бы всё это остановить, а испуганная прислуга не смеет и пикнуть, потому что ещё никто не видел отца в такой ярости.
– Смотри! Сюда смотри, я тебе говорю! – Отец тычет мне в нос мятый лист с какими-то строчками. Что я должна тут увидеть? – Это ведь из твоего проклятого дневника?!
Приглядываюсь внимательней почерк похож на мой н я пишу без отступов, не с красной строки, чтобы сэкономить место и бумагу. Это точно писала не я.
А о чем там вообще говориться?! Хочу присмотреться к буквам, но…
– Её, папочка! Её! – Стейшка выскакивает вперёд . – Я подтверждаю!
Что?!
Бах!
Звон в ушах такой, что, кажется, я уже ничего, кроме этого звона, больше не услышу. Щека горит диким пламенем. На глаза наворачиваются слёзы. Не от боли. От обиды. От несправедливости! От отчаяния и бессилия!
Только боги знают, как же я хочу сейчас дать отпор.
Но не могу. Вижу краем глаза в дверях повариху. Она плачет, но при этом умоляет взглядом: «Терпи, так меньше проблем будет».
– Дрянь! Какая же ты всё-таки бестолковая! Кто просил тебя это писать? Ну и дура же ты! – орёт отец, расхаживая по красно-зеленому ковру.
– А что там написано, дорогой? – суетится мачеха, и отец отдаёт ей лист.
– Боги! Как ты вообще об этом узнала?! – рычит он мне, но на меня не смотрит, присматриваясь к тому, что тут можно разбить.
Но всё денег стоит. Его кровных. Так что бить бесплатно, пожалуй, можно только меня.
– Наверняка подслушала наш с тобой разговор, дорогой, – выдаёт мачеха, скользнув по строкам.
– Что там написано? Это не я писала! – выкрикиваю я, тянусь к бумаге, а мачеха тотчас сминает её в кулаке.
– Что за бред ты несёшь?! Это твой почерк, милочка! Не смей тут лгать! – гаркает мадам. – Глянь, она ещё и обмануть нас хочет!
– Нет! Правда! Не я!
– Я вот чего не пойму, – Отец вдруг останавливается. – Как этот лист попал к Геррам?
На секунду весь особняк погружается в тишину. Я со злостью кошусь на Стейшу, а та испуганно на свою матушку.
– Эта идиотка принесла его в академию и потеряла! – выпаливает сестрёнка.
Вот же…
А-а-а! Меня сейчас разорвёт от этой наглости и несправедливости!
– Ложь! Это ты его украла! Ты! Сделала копии и раскидала по всему кампусу! – в сердцах доказываю я. – Но этот лист не из моего дневника!
– Ложь! – верещит Стейша. – Ложь! Она врёт, папочка! Хочет меня выставить виноватой, когда сама раззява! Я отняла ее дневник у девчонок, а она всё выкручивает, неблагодарная!
– Стейша… – в ужасе шепчу я, не понимая, как она может опускаться всё ниже и ниже.
Меня ведь погубят из-за неё. А она этого и хочет?
– Ты это нарочно! – доходит до меня. – Ты всё…
– Не смей! – рявкает мачеха и заряжает мне такую пощёчину, что я падаю.
Её рука куда тяжелее и резче, чем у отца. И била она не просто со злостью, а будто с удовольствием.
Видят боги, я не ждала от неё любви и тепла, но это… За что она меня так ненавидит?
– Виновата ты! Не смей перекладывать с больной головы на здоровую! Не смей втягивать в это сестру! – рявкает мачеха. – Не важно, как лист попал к Геррам, ты это написала собственной рукой, почерк твой! Виновата ты!
– Нет. Это не я, это она!
– Ты опять! Твой отец так старался. Он всё поставил на кон ради этой помолвки, а ты так его опозорила! Ты всех нас опозорила! Не хочешь признавать свою вину по-хорошему, я выбью из тебя раскаяние силой! – снова ругается женщина.
Она замахивается, чтобы вновь меня ударить. Ждёт, что я испугаюсь, спрячу лицо.
А я… я устала бояться. Я устала терпеть!
– Бейте! – говорю я. – Я не сделала ничего плохого! Боги всё видят!
– Ах ты!
– Хватит! – рявкает отец.
Сам он уже держится в стороне от всего этого кошмара, лишь поглядывает искоса на миссис Румаш и меня.
– Не убивать же её за это.
Кажется, отец даже испытывает вину, но мачеха отлично знает, как избавить его от ненужных мыслей.
– Дорогой, позволь, я с ней разберусь. Ты и так перенервничал. – Мачеха моментально надевает маску заботливой жёнушки.
Глава 7. Беда, госпожа!
Отец кряхтит, кидает в мою сторону взгляд, но не задерживает его на мне даже на долю секунды.
– Нет! Папа! – выкрикиваю я.
Но он будто меня не слышит. Упорно не хочет встречаться взглядом ни со мной, ни с мачехой.
На что я надеюсь? В этом доме не будет мне ни помощи, ни защиты.
– Ты что, спустишь ей всё это с рук? Она нас опозорила, дорогой! Её как минимум нужно запереть в комнате, чтобы подумала над своим поведением! – выдаёт миссис Румаш.
Отец небрежно машет рукой и вздыхает.
– Поступай как знаешь.
Отмахнувшись от меня одной фразой, он берёт одну из газет, которые уже до дыр должен был дочитать, и садится в излюбленное тёмно-коричневое кресло у камина.
Нас для него больше нет.
– Стардинг! – рявкает мачеха так громко, что я вздрагиваю.
Высоченный дворецкий тут же отлипает от стены, делает два шага вперёд и кланяется.
– Жду ваших указаний, моя госпожа, – произносит он с глубочайшим почтением.
– Отведи эту никчёмную в её комнату и запри! – велит мачеха, и мне становится ещё страшнее, потому что “запри” означает “убери ее с глаз долой, чтобы не мешала, пока я думаю, что делать дальше”. И это очень-очень плохо! – Отныне не давайте ей ничего, кроме чашки риса и воды в день!
– Так это… вашество, – неожиданно подаёт голос наша круглощекая повариха, которая всё это время отчаянно изображала из себя часть интерьера.
Не выдержала, бедная.
– Что?! – рявкает мачеха так, что хрусталь на люстре звенит.
– По вашему приказу юная госпожа ничего, кроме риса, не ест уже полгода. Но одной чашки в день…
– Значит, теперь и этого есть не будет! Ничего! Ни маковой росинки! Уведи её с глаз моих долой! И никто, слышите, никто не смеет её навещать! – добавляет госпожа Румаш, стрельнув взглядом в повариху и горничную, что прячества за косяков двери.
Ловлю на себе их сочувствующие взгляды и тихо киваю, заверяя, что всё в порядке, всё обошлось, не стоит вмешиваться. А то и им ещё влетит.
Стардинг, личный пёс матушки, добросердечием не отличается, потому нависает надо мной, как гора, и вякает, чтобы шевелилась, не то за волосы оттащит. И ведь не шутит.
При отце он сильно руки не распускает, но может и толкнуть на лестнице, а потом сказать: «Не слушалась, вашество, брыкалась. Не удержал». Не знаю, верит ли ему отец, но ничего не говорит.
И вот точно так же грубо, толчком в спину, Стардинг заталкивает меня в комнату, как неугодную рабыню, и с явным удовольствием запирает дверь.
У меня даже такое чувство, что ему платят надбавку к жалованию за доставленные мне муки. И если подумать, то он много старался, чтобы выслужиться перед мачехой. Даже избавился от старых слуг, что были ко мне добры, только повариха не захотела уходить.
Но сейчас она никак не поможет. Я даже в плечо её не уткнусь.
Всё, что у меня есть, – это старая подушка, впитавшая уже много моих слёз, и крохотное оконце, рама которого в «заплатках». Не очень эстетично, зато больше не сквозит. И откуда только эти дыры постоянно берутся? Уж не стараниями ли Стейши?
Хотя сейчас самая большая дыра не в оконной раме, а в моём сердце. Его будто неистово выжигали, а оно всё ещё бьётся и болит. И от каждого удара невыносимо настолько, что сводит зубы.
Забираюсь с ногами на скрипучую кровать и прижимаю подушку к груди. На эту ночь, а может быть, ещё на много дней вперёд она – моя подруга поневоле. А я наказана не пойми за что.
Что же было написано в том письме, что всё так обернулось? Ума не приложу. А всё, что удалось ухватить глазами из того помятого листа, – «Оракул».
Оракул, о котором я даже и не думала до этого дня, не то что не писала. Но отцу всё равно, он даже не захотел разобраться.
А ведь это не сложно сделать. Отправить человека, чтобы узнать, были ли разбросаны в академии какие-то листы. Собрать эти листы и сравнить.
Точно! Сумка!
Тут же вскакиваю на ноги и ищу её. Там ведь куча листов, наверняка и этот поддельный будет. Но, увы, в комнате нет ни листов, ни сумки.
Как? Куда…
Щелчок замка отрывает меня от мыслей, и я вздрагиваю. Мачеха? Стардинг?
– Госпожа.
В дверях появляется знакомая кудрявая голова поварихи.
– Как вы, моя несчастная госпожа?
– О боги, Тая, зачем вы пришли? Вас ведь накажут, если увидят, – пугаюсь я.
Но повариху это не сильно заботит.
– А как мне спать, зная, что вам не дают ни воды, ни еды? Как же так можно? Это не по-людски! Боги обязательно накажут их, госпожа, а вас вознаградят за терпение, – шепчет она те же слова, что и всегда.
Раньше я жила ее учениями, а сейчас усмехаюсь с болью.
– Не верите мне?
– Я живу твоими наказами, сколько себя помню, и за моё терпение меня награждали разве что пощёчинами, – вздыхаю я.
Повариха взмахивает руками.
– Нельзя так говорить, госпожа! Боги разгневаются на ваши слова. У вас, должно быть, разум помутился от всех этих бед. Давайте я принесу вам хотя бы воды! – предлагает она.
Жажда действительно мучает так, что губы пошли трещинками, но если повариху поймают, то её накажут.
– Не стоит, – говорю я.
– Но чем же ещё я могу вам помочь?
Эх, если бы я сама знала, чем мне помочь.
– Тот лист, – моментально приходит в голову. – Тот, из-за которого всё это произошло. Ты, случаем, не знаешь, где он?
– Так ваша мачеха в печи сожгла.
Ну конечно!
– А что там написано, ты не видела? – загорается во мне ещё один крохотный лучик надежды, но увы.
– Коль видела, не смогла бы прочитать, вы же знаете.
Точно. Я учила Таю грамоте, но она запомнила, как писать и читать только те слова, что нужны были на кухне. «Хлеб, масло, молоко» – за секунду прочтёт, а вот на «платье молочного цвета» ей потребуется не меньше минуты. Но она всё равно большая умница.
– Госпожа, а может, дело в том, что ваш папенька обещал оракулу отдать часть шахт, если тот сосватает вас в женихову семью? – вдруг выдаёт Тая, и я на секунду теряю дар речи.
– Что такое ты говоришь? Папа бы не стал.
– Что слышала, то и говорю, – жмёт она плечами и несколько обиженно дует пухлые губы. – Господа часто путают прислуг с мебелью, вот и узнаёшь то, что не нужно, ненароком.
Боги, быть того не может! Значит, оракул написал письмо не по велению божьих знаков, а из-за папы? И это было разоблачено в «моём дневнике»?
Теперь я понимаю ярость господина Герра, но слов, сказанных его самовлюблённым напыщенным сыном, это никак не оправдывает. Даже если мой отец пошёл против традиций и схитрил, называть меня «недоразумением» и заявлять, что на мне не женятся, даже если на континенте я окажусь последней девушкой, это слишком!
Спешу вдохнуть, пока слёзы не заполнили глаза.
Не нужно думать об этом негодяе. Хватит уже того, что вместо сердца в груди пылающая рана из-за него!
– Госпожа, вам плохо? – Волнуется Тая, но ответить я не успеваю, пугаюсь шума за дверью.
Тут же щёлкает замок и я застываю: они увидят Таю и накажут!
– Боги! – Подскакиваю я, собираюсь накинуть на повариху покрывало, но этого не требуется.
На пороге стоит бледная, худенькая шетенка с белым чепчиком на голова с круглыми глазами по пол лица.
– Госпожа, беда! – выдаёт она дрожащим шёпотом.
Глава 8. От неё нужно избавиться
– Боги, куда уже хуже, Альфита? – Качает головой Тая. – Что там такого случилось? Засуха, что ли, грядёт или землетрясение?
– Ты всё шутки шутишь, а от молодой госпожи всерьёз хотят избавиться! – говорит горничная.
– Что ты такое говоришь, глупая? Опять сон с явью спутала?
– Клянусь своим языком, я так и слышала. Госпожа господину так сказала… – лепечет она, но вдруг спотыкается, глядя на меня блестящими от слез глазами.
Боится сделать мне больно, но я готова ко всему.
– Что именно она ему сказала? – спрашиваю Альфиту.
– Сказала, что выдать вас замуж было сложно, а после такого позора так вообще невозможно. А пока вы не замужем, Стейшу на смотрины никак не повести. Потому, – она смолкает, подбирая слова, но выходит не очень. – Потому нужно от вас избавиться. Так хозяйка сказала.
Альфита смолкает, и комната погружается в тишину, настолько, что слышно лишь нервное дыхание поварихи и стрекот сверчков за окном.
– И что же, хозяин согласился на это? – выдавливает из себя вопрос Тая, а так его знаю ответ, и глядя на выражение лица горничной, убеждаюсь, что подумала верно.
Избавится.
– Он избавится от родной дочери? Просто по щелчку пальцев? Уму непостижимо! – причитает Тая, а я наспех вдыхаю, чтобы остудить зародившиеся слёзы, и убегаю от новой боли в более важные мысли.
Например, как именно они собрались от меня избавляться?
В библиотеке мачехи куча интересных детективов, которые я читала тайком, пока никто не видел. Несчастный случай, яд, неудачное нападение грабителя? Меня ждёт что-то подобное?! От рук моей же семьи?
– Госпожа, вам нужно бежать! – выдаёт Альфита с огнём в глазах, но я при всём желании не могу с ней согласиться сейчас.
Во-первых, неловкая беглянка вроде меня на каждом шагу будет в опасности и может умереть ещё раньше, чем её угостят приправленным ядом рисом в её же доме.
Во-вторых, куда я побегу? К троюродной тётушке? Она десять лет как переехала в дальние пределы и к нам в гости больше не жаловала. Я её не найду, а больше некуда податься, мама была сиротой.
К тому же тут академия. Академия, в которой ещё долго будут надо мной насмехаться. Но это я переживу. Главное – там есть общежитие, куда можно, по идее, перебраться.
Значит, мне нужно придумать, как это организовать, ведь так? Сколько у меня времени?
– Да ну тебя, Альфита! Мало ли что господа имели в виду под «избавиться». Может, замуж за кого неприглядного хотят спихнуть. А ты сразу в страсти! – журит горничную Тая.
А вот мне описанная кухаркой перспектива кажется ничуть не лучше смерти. Замуж за абы кого, за незнакомца, – я не смогу. Это не для меня. Лучше всю жизнь быть одной, чем так.
Поговорив ещё немного, служанки уходят, обещая мне, что разузнают побольше о планах мачехи и отца. Меня же просят хоть немного поспать. Но какой тут сон после всего?
И глаз не могу сомкнуть, думая о том, что может меня ждать и когда это «что-то» случится. Завтра? Спустя неделю? Через месяц?
Пока варюсь в мыслях, решаю, что совет Альфиты насчёт побега, может быть, не так уж и плох. Только нужно всё продумать и подготовить. В кабинете отца наверняка есть письма от тётушки с её последним адресом.
– Тук-Тук! – Вырывает меня из тревожных мыслей резкий громкий стук в дверь, от которого я невольно подпрыгиваю.
Боги, уже утро?
Кидаю взгляд в окно, и вижу, что на улице совсем светло, а я ведь даже не заметила, как уснула. Не успеваю ответить, как дверь, не дожидаясь моего позволения, по-хозяйски отворяют.
Дворецкий!
Мигом натягиваю на себя одеяло, глядя на это надменное лицо с крючковатым носом. Благо я не в ночнушке лежу, а во вчерашнем бледно-голубом платье.
– Разве вы не знаете, что в комнаты позволено входить лишь слугам женского пола в эти часы? – Хмурюсь я.
– Всё ещё чувствуете себя здесь госпожой? Одевайтесь и спускайтесь. Немедленно, – произносит Стардинг так, будто отныне я одна из его подчинённых. К тому же очень провинившаяся.
Пускаю в него острый взгляд, на что он надменно задирает свой длинный крючковатый нос, и ухмыляется.
Что ж, это неравный бой. Не пристало госпоже меряться силами с дворецким, а мужчине в годах – с юной девушкой. Раз он этого не понимает, то отступлю я. Выпрямляю спину и под его взбешенным взглядом прохожу в ванную неспешно, достойно, как подобает госпоже.
Пока шумит вода, ополаскивая мои руки, в сердце копится страх. Кажется, я начинаю так нервничать, что скоро буду вздрагивать от вида собственной тени.
Что же значит «избавиться от неё»? Это ведь не может случиться внезапно? Вчера только обсудили, а сегодня уже хотят привести приговор в исполнение? Нет, им нужно же все организовать.
– Быстрее, вас уже ждут! – торопит Стардинг.
Я впиваюсь пальцами в борта раковины. Не оторвать меня от неё. Не хочу идти.
Но сколько я смогу тут протянуть, даже если дверь запру? Давай, Белла, соберись. Пусть ты не первая красотка королевства, но с мозгами всё в порядке.
– Ты что-нибудь придумаешь! Ты выкрутишься! – говорю я своему бледному отражению в зеркале.
Набираю в грудь побольше воздуха и спускаюсь, пытаясь упорно игнорировать кровожадную гримасу Стардинга. Он будто на казнь меня ведёт и делает это с превеликим удовольствием.
Но нет, в гостиной в столь ранний час меня ждёт вовсе не палач, а кое-кто похуже.
Глава 9. Отречённая
В зале стоит высокая худощавая дама в чёрном строгом платье, шляпе с такими же чёрными перьями и вуалью, прикрывающей наполовину её бледное сероватое лицо. Будто на похороны пришла. Кто-то умер?
– Она? – Женщина ведёт в мою сторону суровым взглядом, и я вздрагиваю от пугающего звука её голоса.
Он такой низкий и неестественный, что мурашки идут по коже. Будто даже не живой.
Мачеха кивает, а отец отворачивается к окну.
– Что ж, – хрипит высоченная женщина и, настигнув меня в несколько шагов, хватает костлявыми пальцами за щёки.
Вертит моё лицо из стороны в сторону, даже в рот заглядывает так, будто коня покупать собралась. А от её пронзающего взгляда у меня мороз идёт по коже.
– Сколько нужно на сборы? Долго ждать не смогу, – это всё, что она говорит, после того как заканчивает свою оценку и вытирает когтистые пальцы чёрным платочком.
– И не нужно. Она уже собрана, – спешит заверить мачеха.
Не успеваю и рта открыть, как миссис Румаш во всё горло зовёт Стардинга, и тот, неуклюже топая своими длинными ногами по мраморным ступеням, приносит в зал небольшую дорожный узел.
Это так меня собрали?!
– Всё, что ей понадобится, здесь, – заверяет мачеха.
Женщина, ещё раз полоснув меня суровым взглядом, велит мне немедленно следовать за ней к карете.
Что простите? Вот так просто?
Ещё вчера у меня была размеренная, пусть и неидеальная, но вполне понятная жизнь, а проснувшись сегодня, я отправляюсь неизвестно куда и неизвестно с кем?
Хуже! Не просто отправляюсь, меня выгоняют!
– Куда вы меня забираете?
– Цыц. Все вопросы потом, – отвечает мне женщина.
Я ловлю лёгкий шок, смотрю на своих родных.
– Но я ведь имею право знать!
– Больше у тебя, девочка, нет никаких прав, – выдаёт пугающая мадам ещё одну обескураживающую фразу, и никто даже не думает вмешаться. – За мной!
– Да погодите вы! Отец! – Я отмахиваюсь от женщины и хочу пробиться к родителю.
Хочу остановить это безумие, но на меня даже не смотрят.
– Белла, не нужно сцен. Покинь этот дом, как было велено твоей новой госпожой, – велит он, глядя в окно.
Моей… что? Госпожой? Это шутка какая-то? Меня же не продали как рабыню? Те времена давно прошли!
– Матушка!
В отчаянии я готова броситься даже к мачехе, но всё, что вижу в её пугающих глазах, – ледяная усмешка.
– Никакая я тебе не матушка!
– Но вы ведь сами велели на людях обращаться так!
– Я тебе ни матушка, ни мачеха и вообще больше никто! И мой муж тебе отныне никто! Ты лишена нашей фамилии! Тебя больше нет в нашей родословной! – сообщает она.
Слова по очереди ядовитыми стрелами пронзают сердце.
Слёзы медленно катятся по холодным щекам, я почти не слышу причитаний Таи и Альфиты, которые застыли в дверях кухни. Не чувствую, как меня берут под руки и ведут к чёрной карете без герба, как заталкивают туда точно прокажённую.
Боль накрывает с головой, и единственное, что не даёт мне отчаяться и умереть, – это злость. Я сжимаю маленькие кулачки и клянусь, что не сдамся. Не сгину, не прощу тех, кто так поступил со мной!
Я не буду бояться огня, я научусь в нём гореть. Я восстану из пепла! Непременно!
– Успокоилась? – зовёт меня ледяным голосом дама, что сидит прямо напротив меня в покачивающейся на кочках карете.
И эту женщину не заботят мои слёзы и чувства. Ей плевать. И мне на неё тоже тогда плевать. Хочу отвести взгляд к окну, но замечаю на плоской груди дамы нашивку. Где-то я уже видела эту эмблему. Точно!
Глава 10. Место для неугодных
У мачехи на столе было письмо, а на красном сургуче – оттиск такой же печати. Но было это ещё неделю назад.
– Куда вы везёте меня? – не выдерживаю сосущих душу тревог и спрашиваю женщину.
– В пансионат для неугодных. Это одно из его названий. Самое мягкое, я бы сказала. Там ты быстро научишься манерам. Посидишь на каше и воде, того и гляди пыл поумеришь и похудеешь заодно, – хмыкает дама, окидывая взглядом мои слегка пухлые руки.
– Напугали, – бурчу себе под нос едва слышно, но дама замечает.
– Что ты там бормочешь?! Ну-ка повтори!
– Я так и питаюсь уже полгода.
– А что ж ты толстая тогда такая? – будто намеренно колет больнее она.
Не сильно-то я и толстая. Сверх нормы семь килограмм, как говорил лекарь. И хоть я это понимаю, а от слов становится очень обидно.
– Чтобы крепче на ногах держаться, когда ходят сровнять с землёй, госпожа, – отвечаю я ей с мыслью, что пора учиться защищать свои границы.
В глазах, прикрытых чёрной вуалью, вспыхивают искры.
– Язык есть. А мозги? – ведёт бровью женщина.
– Я была отличницей!
И ради чего, спрашивается, так усердно училась?
– Это не показатель ума.
– А что показатель?
– Умение держать язык за зубами и беспрекословно подчиняться, – говорит она, а мне кажется, что как раз наоборот.
Судя по этой дамочке, в новом месте мне понадобятся как раз зубы. И, чем острее они будут, тем лучше.
И учиться придётся прямо на ходу или даже на своих ошибках, потому что кошмар под названием «приют для неугодных» (и это, действительно, самое безобидное из всех его названий, которые я узнаю позже) уже ждёт меня, потирая когтистые лапы.
Добираемся в это жуткое место мы к ночи. И, назвав его жутким, я не шучу.
Поначалу, глядя на ветхое, полуразваленное здание, мне кажется, что мы ошиблись адресом, но над дверью висит табличка. Под мигающим светом жёлтого фонаря виднеются буквы: «Академия Альмаса – приют юных дев».