Под светом Суздаля
© Тася Мишкина, текст
© anntyqua, иллюстрации на обложке
© В оформлении использованы материалы по лицензиям © shutterstock.com
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025
Посвящаю всем, кто когда-либо чувствовал себя запертым и нашел пути к свободе.
И своей бабуле. Знаю, мы иногда совсем не понимаем друг друга, но я все равно тебя люблю.
Все события выдуманы, все совпадения случайны.
Плейлист
FADEEVA – Хорошие девочки врут
Beth Crowley – I Scare Myself
Jordan Smith – Feel Good
ASAMMUELL – Вот и все
Ragdа – Сдаться
ульяна мамушкина – ощущать
Mary Gu – Это тоже пройдет (acoustic)
Sam Smith – The Lighthouse Keeper
Асия – Алоэ
Лера Массква – Мы с тобой вместе
Флорида – Жизнь прекрасна
Demi Lovato – Heart By Heart
Akmal' – Без любви
ASAMMUELL – Обними
Гузель Хасанова, Женя Трофимов – В городе дождь
Ed Sheeran – Save Myself
Céline Dion – Because You Loved Me
I
– Ну и чего мы встали? – недобро усмехается полицейский, подталкивая нас с Надей под лопатки. – Проходим вперед, не стесняемся!
– Эй, а можно поаккуратнее? – возмущаюсь я и дергаюсь, отстраняясь от его липкой, потной и совершенно неприятной ладони.
Кофточку-то жалко, совсем ведь новая! Буквально пару дней назад мы с мамой, увидев ее в магазине и запищав на весь отдел от восторга (еще бы, она из лимитированной коллекции!), выкупили это розовое пушистое великолепие за какие-то беше- ные деньги. И пачкать ее совершенно не хочется. А в этом – в самом прямом смысле слова – смердящем месте я буквально кожей ощущаю, как не только мягкая шерсть, но и я сама до кончиков волос пропитываюсь мерзким кислым ароматом.
Вот же я влипла.
Никак не ожидала, что вообще когда-нибудь окажусь за решеткой. А уж тем более в семнадцать лет!
Страж порядка молчит и смотрит на меня как на идиотку. Впрочем, именно ею я себя и ощущаю. Надо же было так попасть… Нет, глупая была идея. И ведь я с самого начала считала, что нам не стоит этого делать! Будь чуть посмелее, возразила бы Наде. Сказала бы, что подобное делают глупые малолетки. А ведь мы совсем не такие! Мы лучше их всех.
Мы – золотые детки. Так нас называют все учителя и даже некоторые одноклассники. А как иначе, ведь мы четверо – самые блестящие ученики в школе. Нас знают все – от первоклашек до персонала, – и мы действительно стараемся быть идеальными. Окружающие пророчат нам блестящее будущее: легендарную карьеру или счастливый брак, но они не знают правды.
Никто из нас не совершенен.
Мы все запятнаны грязью, и с каждым днем ее слой становится только толще. Как бы мы ни пытались отмыться, я знала, что однажды наступит день, когда ее станет видно всем вокруг. И вот он пришел. Теперь нет пути обратно. Каждая из нас под ударом. И некоторые пострадают сильнее.
Лучше бы я все-таки набралась храбрости и сказала, что обо всем этом думаю. Надо было сделать это с самого начала, еще два года назад, но тогда я не смогла. Было слишком страшно попасть под удар, а потом – остаться совершенно одной в новой стране. А сейчас я мало того, что трусливо смолчала, так еще и сделала куда больше остальных, чтобы осуществить задуманное подругой.
– Значит так, девочки. Ротики на замок и ждем приезда родителей, а там будем разбираться, что с вами делать, – сообщает полицейский, наконец, и запирает решетку.
Перед глазами всплывает четкая картинка: раскрасневшееся от гнева папино лицо, раздутые ноздри и потемневшие, почти черные глаза. Что ж, это совсем не удивительно. Кого порадует звонок посреди ночи от полицейского с сообщением, где находится его любимая доченька и что она натворила?
К горлу подступает тошнота. Не видать мне теперь новой сумки, а уж о поездке в Англию на лето тем более можно забыть… Повеселилась, блин, на свою голову!
– Элис… – шепчет Надя, беспомощно дергая меня за рукав. Ее лицо бледное, и она выглядит еще более испуганной, чем я себя чувствую. – Что же нам теперь делать?
– Не знаю… – растерянно отвечаю я.
Лена и Катя синхронно садятся на узкой деревянной скамейке у обшарпанной темно-синей стены и смотрят друг другу в глаза. Эти двое, как я успела выяснить за время нашего общения, в трудные минуты могут понимать друг друга почти без слов. Как телепаты. Почти как супергерои. Еще бы это нам как-то помогло выбраться отсюда без последствий, но, увы, они почти бесполезны.
– Родители с меня три шкуры снимут, – вдруг всхлипывает Надя и сжимает мое запястье с такой силой, что кожу обжигает болью. – А уж если об этом напишут в интернете… Что тогда со мной будет? Всему конец, понимаешь?
– Да… – почти на автомате, думая о том, что ждет нас уже через пару часов, шепчу я. Если меня и наших близняшек ждет максимум выговор от родителей и лишение чего-то очень ценного, то Бессонова потеряет больше всех – уважение аудитории, которой она добивалась долгие годы упорным трудом.
В интернете Надю считают милой, и она действительно самое настоящее чудо. Только вот иногда ее на первый взгляд гениальные идеи в какой-то момент переходят опасную грань. Порой нам удавалось убедить подругу не делать глупостей, еще чаще – избегать последствий. Но не сегодня.
Надя снова всхлипывает и сползает по стенке, усаживаясь прямо на пол, не боясь запачкать белоснежный тренч, который я полгода назад подарила ей на день рождения. Обида тает, стоит мне увидеть, как дрожат ее плечи.
– А ну тише там, – грубо говорит следователь, заполнявший какие-то бумаги. – Нечего тут рыдать. Раньше думать надо было!
Хмурясь, я собираюсь ответить ему так же колко, но рыдания подруги становятся только громче.
– Надюш, – шепчу я и все же сажусь рядом, стараясь не думать, кто бывал на этом полу до меня. – Ну перестань… ты ведь так…
Но не успеваю я договорить, как слышу ее прерывистое и слишком уж частое дыхание. Черт… Так и знала, что эти слезы ничем хорошим не закончатся!
– Я… – начинает она сквозь слезы и закашливается.
От этого сухого, мучительного кашля у меня по спине ползут мурашки. Эти ее приступы каждый раз пугают, как в первый. Мы дружим вот уже два года, а я до сих пор не могу привыкнуть и постоянно теряюсь, стоит этому произойти. Вот и сейчас тревога усиливается с каждым новым тяжелым вздохом. Лена, оторвавшись от гляделок с сестрой, пристраивается с другого бока от Нади и помогает устроиться поудобнее, прижав ее согнутую спину к стене.
– Подержи ее, – просит она. – Я попробую уговорить его вернуть нам ингалятор.
– Его… – тяжело дыша, с трудом лепечет Надя. – Я его… не взя… ла…
Мы переглядываемся, а Катя решительно встает со скамьи и цокает каблуками к ограждению.
– Эй! – Она трясет решетку, и нас пронзает резкий металлический лязг. – Нашей подруге плохо.
– Знаю я, как вам плохо, – хмыкает бессердечный мужлан.
– Ну хоть воды теплой дайте, – просит Катя, пока мы с Леной втягиваем носом воздух в унисон с Надей, чтобы помочь ей выровнять дыхание.
Перепуганные, замерзшие и уставшие, мы со- бираемся в кружок прямо на полу, пока подруга с трудом пьет теплую жидкость из пластикового стаканчика. Я уже не думаю ни о кофте, ни о папе. Лишь мысленно умоляю, чтобы все наладилось. Как-нибудь.
– Мы что-нибудь придумаем, – твержу я, хотя сама совершенно в этом не уверена.
– Что? – Лена в отчаянии заламывает пальцы. – Мы буквально в тупике. Теперь остается только признаться во всем!
Надю снова бросает в дрожь.
– Я не могу… – шепчет она едва слышно. – Маму это буквально убьет… А мой блог? Что будет тогда? От меня ведь все рекламодатели отвернутся.
– Как будто нас родители за это по головке погладят, – фыркает Катя. – Нет, подруга, тонуть – так всем вместе.
Новый судорожный вздох Бессоновой заставляет меня вздрогнуть.
– Старайся дышать, – напоминаю я еще тверже. – А ты прекращай нагнетать обстановку. Этот… – Я киваю на полицейского. – Нам не верит. А если ей станет еще хуже? Что делать будем?
Катя открывает рот, но тут же закрывает его.
– Элис права. – Лена мягко поглаживает Надю по розовым волосам и тоже старается сохранять спокойствие. – Мы что-нибудь придумаем…
– Что? – Катя закатывает глаза. – Мы все повязаны – нам не сбежать на этот раз.
– Глупая была идея… – всхлипывает Надя. – Какая глупая!
Идиотская, если честно. И ведь всего пару часов назад я как хорошая подруга, сперва выслушав ее аргументы, скрепя сердце согласилась, а теперь… Теперь вдыхаю далеко не самые приятные ароматы в компании Кэтрин Пирс, подруги-астматика и нашей пай-девочки[1]. Ленка-то до последнего была против, но сдалась под нашим напором, и именно поэтому я не могла предложить им с сестрой разделить то, что собиралась сделать сама, на троих.
– Успокойся, – шепчу я Наде, сжав ее ладонь. – Ты ничего не потеряешь. Они поймали меня, так?
– К чему ты клонишь? – хмурится Лена.
– К тому, что я попала больше всех. И полицейские первым делом позвонили моему отцу. Не вашим родителям. Папа хоть и будет зол, – вздрогнув, говорю я, – но… Уверена, он сделает все, что в его силах, чтобы мое имя не засветилось в прессе. А значит, и вы в безопасности.
– Ду… думаешь? – с беспокойством спрашивает Надя.
– На все сто, – киваю я и выдавливаю максимально уверенную улыбку, хотя больше всего хочется разрыдаться где-нибудь у мамы на коленях. – Но больше никаких идиотских идей, ясно?
Все трое синхронно кивают, а я, прислонившись головой к стене, с ужасом представляю, что меня ждет.
II
Деньги решают любые проблемы – и вот доказательство.
Не проходит и часа с тех пор, как мы оказались в помещении для задержанных, как грубый полицейский, выдав несколько идиотских фраз и гремя ключами, выпускает нас из камеры.
– Ну, чего встали? – снова заводится он. – Давайте, на выход.
В дверях, скрестив руки, стоит папа, окидывая хмурым взглядом наш квартет. Я выхожу первой, зная, что иду на казнь. Папа что-то говорит полицейскому, после чего тот кивает и отпускает нас. Мы в тишине идем по мрачным коридорам на улицу.
– Дядя Олег, спасибо, – первой говорит Катя, решив благородно взять удар на себя.
– В машину, – коротко отрезает папа. – Живо и без разговоров.
Там мы тоже безуспешно пытаемся наперебой объяснить ему, что случилось, но он, кажется, совсем нас не слушает. Надя сдалась и замолчала первой, отвлекшись на переписку со старшей сестрой, домой к которой мы ее и везли. Лена и вовсе молчала, потому как совсем не чувствовала себя виноватой. Мы с Катей же старались немного его успокоить – правда, я понимала, что это бесполезно. Если папа зол – смягчить его может только чудо.
Высадив друзей, мы остаемся вдвоем. Я прижимаюсь носом к холодному стеклу, надеясь, что мы доедем до дома в тишине. Там мне поможет мама. Я уверена, что поможет! Главное – выдержать эту поездку, а потом…
– Я тебя почти не узнаю, Аля, – вдруг шепчет папа, и старое прозвище режет сердце острым ножом. Так он звал меня в далеком детстве. Я уже и не помню, сколько лет прошло с тех пор, как он перестал это делать. Теперь я для него чаще «дочка» или просто «Алиса». А мама и вовсе давно перешла на привычное уже «Элис», прилепившееся ко мне еще во время жизни заграницей. И теперь старое детское имя кажется таким неуместным, чужеродным и простым, что аж тошно.
– Что ты имеешь в виду?
– С каких пор ты стала вести себя так? – спрашивает он и бросает на меня короткий озадаченный взгляд. – Неужели я так много упустил?
Много. Даже слишком.
– Я просто выросла, папочка, – гордо подняв подбородок, отвечаю я. Еще бы у моей гордости было хоть что-то, кроме названия. – Мне уже давно не пятнадцать!
– Да что ты! А ведешь себя так, будто тебе восемь, – горько улыбается он. Его ладони так крепко сжимают руль, что выступают вены. Папа никогда всерьез не злится. Только не на меня. Он и в этот раз остынет, просто… нужно дать ему время.
– Неправда! Я понимаю, это было глупо, но я всего лишь… – начинаю я сбивчиво оправдываться, однако папа поднимает ладонь и перебивает на полуслове.
– Значит так, дочка. Слушай внимательно, повторять я не буду. Денег на карманные расходы ты не увидишь ближайшие полгода…
– Ты шутишь! – ахаю я. Полгода – это же вечность!
– Вовсе нет. – В его голосе сталь, холодная и пронзительная. – Я ни капельки не шучу. Судя по жалобам от помощников по дому, некоторым рассказам твоей мамы и тому, что успеваю увидеть я, ты давно перестала понимать слова, так что пора переходить к действиям. Итак, помимо этого…
– Нет! – Подаюсь вперед, хватаясь заледеневшими пальцами за кожаное кресло спереди. – Папочка, разве этого тебе мало? Ты и так достаточно меня наказал…
– Ничтожно мало, – отрезает он, и я прикусываю язык. – Разумеется, никакой Англии, но, думаю, от этого ты и так бы с легкостью отказалась. Так или иначе, можешь перестать подыскивать идеальный зонтик, резиновые сапожки и что еще ты там делала.
Что ж. Если на этом все закончится, то я еще легко отделаюсь! Нечто похожее я действительно ожидала. Да и надолго он меня денег не лишит. Максимум – пара недель. А то и дней. А если заберет карточку, то…
– После школы ты теперь сразу возвращаешься домой, и оттуда – ни ногой, – прерывает мои мысли новое наказание, и я тут же вспыхиваю.
– Что?!
– Что слышала, Алиса. Сразу. Водитель будет встречать тебя у школы и забирать домой. Глядишь, успеешь подготовиться к итоговым работам.
– Но я к ним и так готова! Пап, правда, – молю я. И ведь ни капельки не лгу! А голос от страха уже предательски дрожит, как последний лист в ураган.
– Ты меня слышала?
– Но…
– И никаких гулянок с друзьями! – рявкает он, и я еще сильнее вжимаюсь в кресло.
Ну а вот это уже ни в какие ворота не лезет! Когда мы уже приедем? Заклинание для того, чтобы этот волшебный горшочек перестал сыпать наказаниями, знает только мама. Удалось же ей как-то успокоить его после того, как она разбила новую машину пару месяцев назад? И тут справится…
– Это глупо, – тихо говорю я, морщусь и отворачиваюсь, снова уставившись на горящие огни города. Кажется, в Москве еще никогда не бывало так тихо и спокойно, как в эту ночь. Вся пульсация города перешла в мое сердце. – Как будто твои друзья все сплошь святоши.
Папа долго молчит, и я напрягаюсь. Ну и зачем я это сказала? Смолчала бы лучше… Не к добру его молчание, ох, не к добру!
– Знаешь что, дочка? – Стали в голосе стало еще больше. – Радуйся, что я не запрещаю тебе с ними общаться в школе. А то и вовсе изолирую. Ты всегда была девочкой с головой на плечах. Всегда умела думать и понимала, что хорошо, а что – плохо. Но, кажется, рядом с ними совсем забыла, как это делать.
– Это не так! Я просто…
– Что «просто»? Думаешь, так легко было вытащить вас всех оттуда? Алиса, я всегда считал тебя доброй и умной. Надеялся, что нам с мамой удалось вырастить тебя правильно. И мне казалось, что ты растешь хорошим человеком. Что ты не меркантильна. Что думаешь, прежде чем что-то совершить.
Я прикрываю глаза и изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не наговорить еще больше. Он не понимает, как сложно жить в современном мире. И никогда не поймет, что это значит – быть посмешищем в глазах остальных.
– В конце концов, когда ты в последний раз бралась за кисти?
– Я больше не рисую, и ты это знаешь. Пап, пожалуйста, я уже все поняла, просто позволь мне все осознать как следует, сделать выводы и пойти дальше. Спасибо, что вытащил нас всех, мы больше так не…
– На твоих «друзей» мне все равно. Меня волнует то, что делаешь ты, Аля. Как ты медленно, но верно скатываешься вниз. Я понимаю, твоей маме сложно не потакать тебе, но раз она не может справиться, за тебя возьмусь я.
Закрываю рот и опускаю взгляд.
Похоже, меня ждет настоящий ад.
III
Надя прижимает дрожащую ладонь к побелевшим губам. Ее огромные зеленые глаза за модными очками расширяются от ужаса.
– Повтори… – шепчет она сквозь пальцы. – Что он сделал?
– Заблокировал мой счет. – Кусаю губы, разглядывая свои пальцы. Точнее, то, что от них осталось. Несчастные шершавые обрубки вместо привычных длинных ноготочков! – Мне даже пришлось отменить запись на маникюр. Мама пыталась помочь, но он и ее счета заблокировал, чтобы соблазна не было. Вчера пришлось снимать покрытие пилочкой. Прикиньте?
– Просто кошма-а-ар, – иронично тянет Катя, единственная из нас отрицающая необходимость красивых рук, и обнимает меня за плечи. – И как же ты теперь без когтекюра, Элис?
Морщусь и осторожно выбираюсь из ее лап. Вот всегда она такая. Бесчувственная. Будто ей трудно хотя бы попытаться примерить чужие проблемы на себя. Тем более сейчас, когда эти проблемы не только мои, а наши общие! Ведь виноваты мы все, а отвечаю только я одна. Могла бы и поделикатнее. В конце концов, новость о том, что произошло, так и не дошла до их родителей – и все трое спят себе мирным сном, пока я отдуваюсь!
– Прекрати, Кать, – хмурится Надя и качает головой. Сегодня ее волосы забраны в высокий пучок и открывают миру тонкие черты ее и так обычно бледного, а теперь совсем белого лица. – Дело же не только в маникюре! Слушай, а похоже, твой старик все-таки умеет на тебя сердиться…
– Хочешь сказать, ему не на что? – Лена садится рядом и разглаживает складки на любимой клетчатой юбке, а после прячет длинную светлую прядь за ухо. – Да после такого вообще хорошо, что ее дома не закрыли!
– Он хотел, – едва слышно говорю я, а потом с тихим стоном прячу лицо в ладонях, вспоминая, что ждет меня всего через несколько уроков. – Но и это не все…
– Что еще? – с беспокойством спрашивает Надя, и я едва слышно бормочу об одном из папиных наказаний.
– Что, прости? – Леночка пытается отнять ладони от лица. – Милая, тебя не слышно.
– Какой такой «водятел»? – хихикает Катя.
– Ненормальная, угомонись, – шипит на нее Надя. – Элис, повтори еще раз.
Я морщусь, но все же нахожу в себе силы посмотреть на них. Одно из худших наказаний – лишить меня любимых прогулок с девчонками после уроков. Тем более сейчас, когда середина мая радует теплым солнышком и яркой зеленой листвой. Русские зимы, конечно, красивые, только вот где угодно, но не в Москве. Здесь от снега чаще всего остается только гадкая грязная жижа – и так на протяжении почти полугода. Свет на минимум, желание спать сутками на максимум. Сейчас же, впервые за последние месяцы, хочется проводить время на улице, но и это мне теперь не светит! Только большие перемены, которые мы уже привычно проводим на школьном дворе, облюбовав любимую скамейку. Вот что мне остается.
– После уроков меня заберет папин водитель. Я вроде как до конца учебного года под домашним арестом…
Надя смотрит на меня так, будто на ее голову свалился камаз из самых отстойных новостей. Впрочем, так оно и есть.
– Это получается… и шоппинг в выходные отменяется? – Подруга стискивает мою ладонь до боли и расслабляет руку, лишь когда я айкаю. – Ой, прости, пожалуйста!
Я с грустью киваю и опускаю взгляд.
– Элис, ты же это шутишь так?.. Ну не может он быть к тебе так жесток! Мы ведь собирались видео снять, помнишь?
– Я-то помню, но ему разве объяснишь? – чуть не плачу я и, чтобы успокоиться, стараюсь чаще моргать. Помогает, пусть и не сразу – несколько слезинок все же успевают скатиться по щекам. – Простите, девчонки, но, похоже, в этот раз без меня…
– Мы и в прошлый раз были без тебя. – Надя смотрит с жалостью и мягко обнимает за плечи. – Милая, может, все же как-нибудь уговоришь его? Подписчики по тебе скучают…
– Вряд ли… Нет, правда, идите без меня, я не обижусь. – Я неловко стираю слезы. – Не знаю, как еще он решил испортить мне жизнь, но мама в сообщении намекнула, что утром он придумал какой-то новый гениальный план. И чутье подсказывает: легко я не отделаюсь.
– Если посмотреть на все это с его стороны. – Лена задумчиво накручивает длинную светлую прядь на палец, – то ты действительно сильно накосячила. Он ведь не знает всей правды!
– Справедливо, – кивает наконец посерьезневшая Катя. – Знаешь, Элис, лично я рада, что ты моя подруга. Нужна большая смелость, чтобы взять вину на себя…
Губы трогает слабая улыбка.
– Ты самая лучшая! – согласно кивает Надя и крепко обнимает меня за плечи, положив голову на мою макушку. – Если бы не ты, я бы погибла… Хотя, конечно, все равно очень жаль, что ты не сможешь пойти с нами. Давайте хотя бы фотографию сделаем? Посмотри-ка на меня!
Она легкими движениями поправляет чуть поплывший макияж – благо, косметичка у нее всегда с собой. А потом достает телефон, и до конца перемены мы делаем десятки селфи, дурачимся и целуем друг друга в щеки.
Моя любимая троица умудряется поднять мне настроение до конца учебного дня. Лена приносит из буфета вкуснейшее пирожное, Катя раз в пять минут присылает мемы, а Надя показывает комментарии от подписчиков. Некоторые из них мечтают о дружбе, как у нас. Другим нравятся наш стиль и прически. Третьи вообще зовут нас идеальными и прикрепляют смайлики со сложенными в молитвенном жесте ладошками.
– Все наладится, – шепчет Надя в раздевалке, крепко обняв меня. – Вот увидишь. Ты же знаешь, какой у тебя папа отходчивый. Может быть, уже вечером он снимет с тебя наказание. Сделай что-нибудь, чтобы его порадовать. Даже с моим строгим папулей обычно прокатывает!
Киваю и, попрощавшись с подругами, первой выхожу на крыльцо. Там уже стоит Костя, папин водитель, один из немногих, кто работает с ним с самого нашего переезда в Россию несколько лет назад. Косте чуть за тридцать, и держится он всегда максимально серьезно. Будто не человек, а робот. Наверняка папа смог как-то его запрограммировать, чтобы он ни за что меня не слушался.
– Алиса Олеговна, добрый день, – вежливо говорит он, а я кричать готова от унижения. Ну спасибо, папочка! Мало того, что наказал, так еще и опозорить хочешь? – Ваш отец сказал встретить вас тут и отвезти домой. Вы готовы?
– А если я скажу, что нет, ты меня на плечо повесишь и силой отнесешь? – Я поднимаю бровь. Костя серьезно кивает. У него вообще есть в арсенале что-то типа улыбки? Он умеет понимать шутки? Сложно сказать. Пока что за все время нашего знакомства я ничего подобного не замечала.
Тяжело вздыхаю и бросаю взгляд на проходящих мимо, весело болтающих ребят. Свободные и счастливые, они шумно обсуждают, куда бы пойти, пока я из последних сил стараюсь сохранить хотя бы подобие спокойствия. Ловлю на себе удивленные и сочувствующие взгляды и беззаботно улыбаюсь.
– Хорошо, Костя, рада, что вы здесь, – говорю я так, будто в его появлении нет ничего необычного, и протягиваю ему сумку. – У меня на сегодня много планов.
Пожалуйста, только не тупи и промолчи. Умоляю тебя, мистер Робот, всего лишь минута тишины – и все, ты станешь моим личным супергероем!
– Простите, Алиса Олеговна, но мне было приказано… – начинает он, и я чуть не кидаюсь к нему, чтобы закрыть рот. Вот уж чего не хватало, так это чтобы все узнали, что мне теперь дома куковать все свободное время!
– Хорошо, что напомнил! – перебиваю я и широко улыбаюсь. – Поехали.
Озадаченный Костя берет из моих рук сумку и шагает позади меня, пока я, гордо расправив плечи и делая вид, что так все и было задумано, прохожу мимо знакомых, одноклассников и учителей. Какое счастье, что щеки не покраснели! Иначе это было бы слишком унизительно…
Устроившись на заднем сиденье машины, я прижимаю ладонь к чуть вспотевшему лбу.
– Давай договоримся – ты больше никогда так не делаешь. Я не хочу стать посмешищем из-за того, что меня чуть ли не за ручку встречают. Хорошо? – умоляю я, уставившись на Костин затылок. Он отъезжает с парковки, и мы наконец покидаем территорию школы.
– Простите, Алиса Олеговна, но я подчиняюсь не вам, – учтиво говорит он, а мне хочется выть. – Вот когда ваш отец прикажет мне дожидаться вас в машине, тогда я это и сделаю, а пока…
– Ладно, я поняла! – Я срываюсь на крик, а после тяжело вздыхаю. – Извини. Просто… закрыли тему, хорошо?
– Как скажете, – просто отвечает Костя, и весь остаток пути мы проводим в полной тишине.
IV
Тихий стук в дверь отрывает меня от уже полюбившихся перепалок персонажей. Если и есть ничтожный плюс в моем заточении, так он весь в том, что я наконец взяла с полки книгу, которую купила сто лет назад, но до сих пор так и не прочла. А за вечер продвинулась нехило так! Главные герои успели познакомиться, влюбиться, раз пять поссориться и даже навыдумывать глупых проблем. Читать оказалось так увлекательно, что я забыла о своей кошмарной реальности.
В приоткрывшуюся щелку вижу мамино лицо и закрываю книгу.
– Доченька, ужин готов, – говорит она, входя в комнату. Как всегда элегантная и красивая… Мне порой кажется, мама – единственный человек в мире, которому идет все что угодно, любая прическа или одежда. Вот и сейчас на ней простые джинсы и белая футболка, каштановые короткие пряди забраны на затылке крабиком, а ее хоть на конкурс красоты отправляй!
Иногда я ей завидую. Потому что сама пошла в папу и, чтобы добиться хотя бы сотой доли ее красоты, провожу в ванной часы, укладывая непослушные волосы, делая-переделывая макияж и подбирая нужные образы. А ей стоит только встать с кровати, умыться – и уже красивая. Несправедливо!
– Я не голодна, – резче, чем рассчитывала, говорю я и тут же жалею об этом.
Ну почему я злюсь и на маму? Она ведь не виновата. В конце концов, она единственная, кто абсолютно всегда на моей стороне, что бы я ни сделала. Мама из тех людей, кто считает, что каждый наступит на свои грабли, если их перед ним положили, – предупреждай или нет.
Она входит и закрывает дверь. Легкий аромат цветочного парфюма шлейфом проникает следом и привычно успокаивает. Рядом с ней я всегда в безопасности. Только к ней могу прийти, что бы ни случилось.
– Прости, мамуль, – тихо говорю я, откладывая книгу и садясь на кровати. Она устраивается рядом и обнимает меня, мягко и бережно, будто я не ее дочка, а фарфоровая куколка, и вот-вот сломаюсь. Ласковые руки проводят по волосам, и злость постепенно испаряется.
– Родная, я понимаю, ты расстроена, – шепчет мама, а я фыркаю. Расстроена – это очень мягко сказано. Вообще-то, я почти в бешенстве. – Но нужно покушать. Ты и так уже почти скелет, а если совсем есть перестанешь…
– Я не хочу его видеть, мам, – признаюсь я и сглатываю. – У нас теперь что ни встреча – то новые претензии. Нет уж. Лучше без ужина. Устрою себе интервальное голодание.
– Не говори глупостей, – мягко просит она и чуть улыбается. – Папа тебя очень любит. Он злится, это факт, но… ты ведь не можешь сказать, что совершенно не виновата?
– Не могу, – вздыхаю я и отвожу взгляд. – Ну почему он не может так же, как ты? Просто понять! Я ведь уже взрослая, мам. Если и совершаю ошибки, то…
– Должна уметь за них отвечать, – ласково заканчивает она и поправляет выбившуюся прядь за ухо. – И ты стараешься, я вижу. Просто продолжай, и, вот увидишь, он растает. Главное – держи язык за зубами, хорошо? А теперь поднимайся. Я тебе голодать не позволю!
Она буквально за руки поднимает меня с кровати, и мы вместе спускаемся в столовую по винтовой лестнице. Если я что-то и обожаю в нашем новом доме, то это обстановку. Мы с мамой часами выбирали все для интерьера, советовались с лучшими дизайнерами и тратили кучу денег, но каждая вещь здесь была подобрана неслучайно. Некоторые картины мы покупали в разных странах в то время, пока жили там, и теперь они наконец обрели свое место. Кое-что дарили друзья семьи, и каждая вещь расположилась на виду, гармонично вписавшись в интерьер.
Каждый раз, гуляя по особняку, я любуюсь им, как в первый. Здесь всегда светло, тепло и уютно. Он больше напоминает прекрасный музей, чем настоящий дом, но в те редкие вечера, когда мы собираемся втроем, нам, как и в моем далеком детстве, хватает и одной небольшой комнаты, чтобы просто поговорить обо всем.
Жаль, что в последнее время это случается слишком редко.
С тех пор, как два года назад мы обосновались в Москве, наша жизнь круто поменялась. Если раньше мы все вместе путешествовали, и даже занятый бесконечной работой папа находил время на то, чтобы провести с нами вечер, то сейчас он постоянно на телефоне, а порой и в выходные может уехать на работу. Конечно, высокая должность подразумевает большую ответственность, и мама раз за разом мне об этом напоминает, но я все равно не могу отделаться от мысли, что он бросил нас ради денег. А потому никогда их не жалею.
В столовой царит мертвая тишина. Мы с мамой садимся по бокам от отца, потягивающего любимое вино из высокого бокала и читающего новое сообщение.
– Привет, – выдавливая улыбку, говорю я, и папа задумчиво кивает.
– Здравствуй, дочка, – говорит он, хмурясь. Отставляет бокал и бегло печатает что-то. Затем блокирует телефон и смотрит на меня.
– А я все уроки сделала, – заискивающе начинаю я, накладывая в тарелку мясо. Может быть, он уже не так зол? Все же с происшествия прошло уже несколько дней, можно и остыть немного! – Сама убрала свою комнату. Почти полкниги прочитала. Проверишь?
– Нет необходимости. – Он качает головой. – Наказания все равно в силе.
– Но пап!
– Элис, – шикает мама, и я смотрю в свою тарелку. Ее голос становится мягче и ласковее, и я уверена, что она касается его ладони. Его это всегда успокаивало. – Олеж, она правда старается. Может быть…
– Нет, – резко отрезает папа, и она вздыхает. Я вздрагиваю и поднимаю взгляд.
– Но… – дует губы мама.
– Я не могу быть уверен в ней, Ира? – Папа бросает на меня короткий взгляд, и я снова вижу, насколько темными стали его глаза. – Я прощу ее сейчас. Проигнорирую все ее глупые выходки, как делал это прежде. И что потом? Она ведь так ничего и не поняла. Так, Алиса?
– Да все я поняла, папочка, – качаю головой и подвигаюсь ближе. Сжимаю его запястье и умоляюще смотрю. – И больше так не буду, обеща…
– Вот только не надо. – Он отдергивает руку. – Не обещай того, чего не выполнишь.
Мрачнею и отстраняюсь. Да что на него нашло? Да, сделала глупость, но все же я не настолько глупа, чтобы повторять подобное! Я больше всего на свете мечтаю поскорее обо всем забыть и никогда больше ни во что не ввязываться! Но он все никак не угомонится. Сердится и сердится, будто только всю жизнь и ждал, пока я накосячу. А теперь наконец получил карт-бланш и срывает все зло на мне. Будь у меня доступ к карточке, я бы уже записала его к психологу, честное слово!
– А знаешь, что я тут выяснил, Ир? – вдруг улыбается он маме. И в улыбке этой нет ни капли тепла. Может, папу кто-то подменил? А что? Я смотрела «Сверхъестественное», не удивлюсь, если и в самом деле есть какие-то оборотни! Этот мужчина похож на папу только внешне. Мой папуля обычно добрый и мягкий, во всяком случае, с нами. А сейчас слишком уж холодный и почти каменный, будто он не дома с семьей, а на работе ругает своих подчиненных.
Все внутри холодеет. Что еще он там узнал?
– За последние два года наша доченька потратила по меньшей мере около двух миллионов на шоппинг с подружками, посиделки в кафе и бессмысленные подарки, – говорит папа, кидая на меня недобрый взгляд.
Мамино лицо бледнеет, и она смотрит на меня с изумлением.
– Но я же и тебе подарки покупала, – сглотнув, произношу я, отодвигаясь еще немного дальше.
– Спасибо, конечно, – усмехается он. – Но речь не о том. Аль, скажи, ты падка исключительно на эксклюзивную коллекцию Gucci? Или ты своих подружек с ног до головы одеваешь?
Снова сглатываю и отвожу взгляд.
– Я просто…
– Милый, это ведь не так плохо! У нас очень щедрая дочка, – пытается смягчить мама, только вот взгляд папочки становится еще более недобрым.
– Я жду ответа от тебя, Алиса, – с нажимом, требовательно цедит он, а у меня начинает шуметь в ушах.
– Что в этом такого? – в ужасе шепчу я. – Это просто подарки для друзей, к тому же мы здорово проводили вместе время. Близняшки, например, тоже дарят мне недешевые подарки. А у Надюши нет таких денег – неужели она должна быть хуже нас? Она ведь моя подруга!
– А, так у тебя есть такие деньги? – Он скептически поднимает бровь. – Я настолько отстал от жизни, что ты уже научилась сама зарабатывать?
Спасибо, папочка, за прекрасный ужин. Да здравствует скандал!
Мама права. Стоит держать язык за зубами. И чаще всего мне это удается. За последние годы я научилась сдерживать эмоции и преуспела в этом не меньше английской королевской семьи. Но даже самая толстая броня треснет, если задеть за живое, верно?
– Ой, ты еще скажи, что, пока я живу в твоем доме и ем твой хлеб, у меня нет ничего своего! – фыркаю я.
– Нет, что ты. – Его лицо перекошено, щеки горят огнем. – Твоего у тебя предостаточно. Только вот на этом все. Я чересчур много тебе позволял эти годы и сейчас понимаю, что это не лучшим образом на тебе сказывается.
– Что ты имеешь в виду? – Мама с осторожностью гладит его по плечу. – Олеж, ты ошибаешься. Наша девочка всего лишь…
Но он не слушает ее. Кажется, даже не чувствует прикосновений. Темные глаза смотрят на меня с прищуром, губы искривились от злости.
– Что ты из себя представляешь? Мешок денег? И, кроме них, у тебя внутри нет ничего. Пустота!
– Олег! – вскидывается мама. – Как ты можешь!
Я встаю из-за стола. Теперь и мои щеки пылают, а злость становится в сотни раз сильнее страха.
Будь что будет. Он уже почти все у меня отобрал. Не запрет же он меня дома на всю жизнь!
– Да? А что есть у тебя? – усмехаюсь я и скрещиваю руки на груди. – Теперь ты только и можешь, что читать нотации! А ведь раньше ты был другим. Ты сам не лучше меня, папочка! Ты же и добился всего, что у тебя есть, гоняя чаи с нужными людьми и делая все, что они просят! И это я еще очень сильно смягчаю!
– Алиса! – ахает мама. – Да что вы, в самом деле, перестаньте…
Папина улыбка становится по-настоящему страшной. Он тоже встает.
– Знаешь, доченька… Я долго думал, как бы показать тебе реальную жизнь. И понял, что единственным правильным решением будет отправить тебя на все лето в мой родной город. Чтобы ты поняла, как мне приходилось жить до шикарных особняков, кучи денег и влияния. Может, тогда ты поймешь, что все в этом мире достигается трудом и упорством, а не словами: «Пап, дай!»
– Да когда ты стал таким злобным? Тебе мало того, что я и так уже под домашним арестом? Хочешь…
– На все лето, Алиса. Три месяца. А если и это тебе не поможет, то я буду вынужден забрать тебя из школы здесь и оставить учиться там, – холодно говорит он.
– Что?! – синхронно кричим мы с мамой.
– Что слышали. На этом все. Как только учебный год закончится, сразу же собирай чемоданы.
Мои пальцы дрожат, как и голос. Слезы катятся по щекам, и я больше не могу держаться. Я думала, хуже уже не бывает, но, оказывается, может быть все что угодно.
– Тебе мало того, чего ты уже меня лишил? – всхлипываю я, хватаясь пальцами за ворот его рубашки. – Конечно, давай! Забери у меня все. Пусть у меня совсем друзей не останется, это же лучше!
– Не утрируй. – Он мягко разжимает мои пальцы и заставляет сесть обратно за стол. – Тебе ни к чему друзья, которым нужна не ты, а твои деньги. Даже не так. Мои деньги. Алиса, может быть, тебе кажется, что я жесток…
– Олег, пожалуйста, – шепчет мама. – Прошу тебя, не надо. Я обещаю, что прослежу за ней как следует, только не отправляй ее из дома.
– Ир, – папа устало потирает пальцами виски. – Ты и сама понимаешь, что другого выхода у нас нет.
– Ты идиот! – кричу я, а мама крепко меня обнимает. Даже любимые духи больше не успокаивают. – Ты ничего не понимаешь!
Но он больше не смотрит на нас. Пока я заливаю слезами мамину футболку, он разрезает мясо и ест так спокойно, будто не разрушил только что мою жизнь.
V
За целую неделю мне так и не удается смириться с папиным решением. Я так зла на него, что каждый раз, когда при встрече он пытается со мной заговорить, разворачиваюсь и ухожу. Может быть, это совсем по-детски, не спорю, но… Я просто не могу поверить, что мой любимый папочка, человек, который был героем моего детства, самым близким другом долгие годы, вот так легко взял и решил от меня избавиться. И все почему? Потому что я люблю своих близких? Потому что мне для них ничего не жалко?
Всю неделю я хожу как в воду опущенная. И сегодня, когда наступил последний учебный день, которого я безумно боялась и совсем не ждала, настроение и вовсе рухнуло на самое дно.
– Но ведь все же очень просто, Элис. – Надя широко улыбается, пока мы медленно спускаемся по ступенькам к раздевалке, застряв в очереди из тех, кому не терпится покинуть школьные коридоры и наконец отправиться на долгожданные каникулы. Лично я с бо́льшим удовольствием осталась бы здесь на все лето, чем отправилась бы в эту кошмарную ссылку к бабушке! Бр-р, от одной только мысли об этом начинает трясти.
– Шутишь? – Поднимаю бровь и спускаюсь еще на ступеньку. – Просто?
– Ну да, – кивает она. – Нужно придумать план, как доказать отцу, что его идея сработала, а потом вернуться обратно к сладкой жизни!
Я фыркаю. В голове обжигающей молнией мелькает мысль – если бы не ее идиотские идеи и не моя трусость, доказывать ничего бы и не пришлось. Сейчас я готовилась бы к пляжному сезону и радовалась бы жизни!
– Да? А потом что? – вздыхаю я. – Всю жизнь ходить перед ним на цыпочках?
– Хитрить и изворачиваться, крошка. – Надя подмигивает, а затем тянет меня за руку, пытаясь протиснуться. – Мужчины слишком примитивны, и твой папочка не исключение. Ты же не думаешь, что он всю жизнь будет читать тебе нотации? Уже в следующем году ты вырастешь и упорхнешь из его гнездышка. И все, что ему останется, – грызть локти.
– Ошибаешься… В одном он прав – без его денег я ровным счетом никто.
– Не говори так, – хмурится она, а я прикусываю губу.
– Придется смириться с его наказанием. – Качаю головой, сжимая ладонь подруги чуть крепче. – Черт! Сбежать бы из дома, но…
– Не вздумай! – в ужасе шепчет Надя. – Тут при самом худшем раскладе всего три месяца, а сбежишь… Вдруг он еще сильнее разозлится и вообще лишит тебя всего, закроет где-нибудь в интернате на полном пансионе? И выйдешь ты оттуда жертвенной овечкой, готовой на все. Оно тебе надо?
Я качаю головой.
– Вот именно. А вообще, отец у тебя отходчивый. И любит тебя безмерно! Ну злится, подумаешь. Главное, что однажды отойдет. Ты, самое главное, помни, чему я тебя учила. Чтобы выжить, нужно играть, – заговорщически шепчет она. – Подстраиваться, понимаешь? Сразу он, конечно, не купится, но со временем, может, что и получится. Попробуй все же надавить на жалость. Глядишь, передумает?
– Сомневаюсь, – глубоко вздыхаю я и поправляю сумку на плече.
Раздевалка с каждой минутой все ближе, а значит, моя свобода скоро закончится. Близняшки уже убежали – мы попрощались еще на прошлой перемене, так как мама забирала их в салон для подготовки к юбилею бабушки. А вот Надя осталась со мной до самого конца, но, увы, у раздевалки и нам придется разойтись – она уже успела забрать остатки своих вещей на неделе и теперь торопится на фотосессию.
– Почему? – хмурится она.
– Мама уже пыталась, но он непреклонен. Говорит, эта поездка пойдет мне на пользу. Провидец, блин! У нас ведь были такие планы на лето, а теперь…
– Все это из-за меня… – грустно мямлит Надя. – Прости, Элис. Я… слушай, может быть, я все ему расскажу?
– С ума сошла? – Поднимаю бровь и качаю головой. – Во-первых, он не поверит… Не теперь, когда эта поездка – буквально его идея фикс. А во-вторых, тебя отмазывать он не станет. Он вообще не верит в нашу дружбу, представляешь?