В памяти живых
Серия «Жизнь самобытных людей»
В памяти живых
©Виктор Балдоржиев
Серия «ЖСЛ» начата мной в 2019 году.
В ней создаются и публикуются очерки
о моих земляках и сородичах.
Каждый из них оказал в своё время влияние
на общество и остался в памяти живых.
Жамбалдоржи Гомбоев
Лама Жамбалдоржи Гомбоев (1897-1983). Выдающийся религиозный деятель, глава Центрального духовного управления буддистов СССР (ныне Буддийская традиционная Сангха России). Пандито Хамбо Лама с 1963 по 1983 год. Лама – религиозный учитель, соответствует понятию «гуру». Слово также может быть составной частью титула…
Какие мысли могут возникнуть у человека по время пребывания в маленькой комнате, которая посвящена деятельности великого ламы Жамбалдоржи Гомбоева в музее села Таптанай? Естественно, рождаются думы об уровнях человеческой свободы, о его возможностях, жизненных целях, ежедневных задачах, о прошлом, настоящем, будущем, о семье, детях, близких… Появится ещё множество раздумий, которые обязательно возникнут в уме человека, который хоть в какой-то мере приблизится к тому, что мы называем буддизмом.
Тут важен масштаб личности, его дух и воля, наследие и мыслеобразы, которые незримо существуют в помещении, сконцентрированы или исходят от присутствующих здесь атрибутов. Попутно заметим, что это село дало монгольской и российской цивилизации несколько выдающихся деятелей ХХ века. Нет ли в этом явлении какой-нибудь закономерности или тайны? Почему именно Таптанай, где и находится музей?
Человек в таком месте непременно будет погружаться во внутреннюю эмиграцию, стараясь остаться наедине с самим собой и решить для себя насущные, а также не возникавшие прежде перед ним, задачи. И чем больше масштаб личности, с которым он связан в данный момент, тем крепче и сильнее мысли, которые способны разрешить его проблемы.
Вот о чём мне думалось в музее села Таптанай, где хранятся личные вещи, документы, награды Жамбалдоржи Гомбоева. Подумаем о нём вместе.
О явлениях, которые относятся к гуманитарным, тем более о религии писать и рассуждать трудно. Эта сфера человеческой жизни, несмотря на устоявшиеся веками каноны, более или менее свободна в трактовании человека, но находится в рамках незыблемых канонов той или иной конфессии. Одобренной будет та подача рассуждений, которую воспримут иерархи конфессии, оказывающие влияние на общество данной эпохи. Из этих устоявшихся во времени правил выпадает буддизм, трактовка канонов которой наиболее свободна в сравнении со всеми известными нам вероисповеданиями. Буддизм в чистом виде – это дверь в пространство и время свободы, которую определили учителя, разработавшие свою систему познания мироздания и развития человеческой личности. Прежде всего, буддизм – это атеистическое учение, отрицающее существование живого бога или какого-либо абсолюта, создавшего всё сущее несколько тысячелетий тому назад, когда наша Вселенная насчитывает 14 миллиардов лет. Неплохо было бы побеседовать на эту тему с Жамбалдоржи Гомбоевым. А ещё можно размышлять на эту тему в музее Таптаная.
Жамбалдоржи Гомбоев – один из Учеников и продолжателей Учения Будды, вместе с тем сам Учитель. Так он, видимо, должен был понимать свою роль в этой человеческой юдоли, где всё находится в круге Сансары, а путь к освобождению начинается с Шаматхи – Укрощения ума от ментальных наркотиков, ведущих человека в паутины самых разных идеологий, преследующих укрепление товарно-денежных отношений, то есть эксплуатацию человека человеком.
Но, прежде чем, учить других, человек должен сам непрерывно учиться. Прежде чем, учить хотя бы относительной свободе от ярма товарно-денежных отношений, человек сам должен иметь такую свободу. Прежде чем, говорить о десяти добродетелях, человек уже должен их иметь.
Учитель обязан иметь нравственное право на учение, как и любой руководитель должен обладать моральным правом на то, чтобы руководить обществом. В любом другом случае Учение и Руководство теряют всякий смысл и становятся преступными. Это закон, императив, сохраняющий человечество, как вид. Что происходит без такой нравственной легитимности люди за свою историю убеждались много и много раз. Этой участи не избежал и Жамбалдоржи Гомбоев, вся его судьба – блистательное утверждение торжества нравственного права на развитие и распространение Учения Будды.
Как я упомянул выше, село Таптанай знаменито многими людьми, которые оказали сильнейшее влияние на российское общество, не говоря о Сибири и Забайкалье. Именно в таком порядке и масштабе, который недооценён до нашего времени. Надо сказать, что эти люди появились на свет не в современном населённом пункте, который именуем Таптанаем, а вблизи него – в падях, распадках, долинах и склонах хребтов, которые окружают село. Жамбалдоржи Гомбоев – один из них.
Биографы пишут, что он родился 10 сентября 1897 года в местности Аса-Шибирь, что не очень далеко от Таптаная. Здесь издавна стояли животноводческие стойбища в окружении берёзовых рощ, за которыми возвышаются пологие сопки. Он принадлежит бурятском роду бодонгут, отец его Гомбо Дамдинов, как и многие его сородичи, был животноводом.
В памяти людей сохранились воспоминания его родственников, которые рассказывали, что в 1904 году Гомбо Дамдинов вместе со своей семьёй ездил в Монголию, где проходили торжества в честь приезда Далай Ламы XIII. Конечно, был там и Жамбалдоржи Гомбоев. Надо представить местность Аса Шибирь, Таптанай, Саханайские хребты и тележный путь в Монголию, по которой ехали паломники. Какими были люди того времени, во что были одеты, как и о чём думали, что представляли из себя основные прерогативы в жизни и обучении подрастающего поколения? Из ответов на эти и многие другие вопросы возникнет образ бурятского мальчика, едущего со многими другими людьми на телегах в Ургу для того, чтобы поклониться живому божеству Далай Ламе XIII, которому, кстати, мальчика представили. Наверное, мальчик и божество говорили о чём-то, один из них задавал вопросы, другой отвечал.
Когда Жамбалдоржи было 7 или 8 лет, родители отдали его на обучение в Агинский дацан. В одних источниках пишут, что он был в хувараках пятнадцать лет, а в других – почти двадцать лет. Во всяком случае, на настоящего ламу учатся довольно много лет. В начале 1920-х годов Жамбалдоржи Гомбоев получил степень Гэбши. Знатоки утверждают, что это звание соответствует светскому званию кандидата наук.
Жамбалдоржи Гомбоев изучал буддийскую философию. По сведениям этих же знатоков, образования в монастырях буддийской школы гелугпа включает разные предметы, курсы, изучение которых занимают от 10 и более лет. В первую очередь изучают теорию познания и логику, как правило, на это уходит не менее 3-4 лет; далее переходят к запредельному совершенству или парамите, то есть к совершенству мудрости, этот курс длится 5 лет; философия срединности – 2-3 года; на теорию элементов бытия, говоря светским языком, метафизику, ученик тратит не менее 2 лет: виная или монашеский кодекс поведения – не менее 1 года. Ученик должен изучить более десяти разных курсов для того, чтобы его допустили к экзаменам для получения других степеней богословия. Высших степеней пять: Рабжамба, Дорамба, Габжа, Цограмба, Лхарамба. Это уже доктора буддийской философии.
Все эти ступени и степени прошёл и получил в своё время Жамбалдоржи Гомбоев. Но вернёмся к хронологическому повествованию о его жизни.
Получив степень и право преподавания буддийской философии, Жамбалдоржи Гомбоев отправился (или его назначили) в Хандагатайский дацан, который находится в живописнейшем месте планеты – Тункинской долине. Хандагатайский – это историческое название, официально – Хойморский дацан «Бодхидхарма», а народное название – Аршанский дацан. Это большой монастырь, который находится в местности Аршан. Основан Агваном Доржиевым. Надеюсь, что исследователи, приводящие такие сведения, не ошибаются.
В этом дацане Жамбалдоржи Гомбоев два года обучал более тридцати учеников. Обучая других, он продолжал учиться сам. Вообще, буддизм – это непрерывное учение и познание. Вероятно, развитие должно быть основной прерогативой жизни любого человека.
В эти же годы Жамбалдоржи Гомбоев получал посвящения в монастырях и дацанах Бурятии, был в крупнейшем монгольском монастыре Гандантэгченлин. Это храм бодисатвы Авалокитешвары, который в наши дни посещают туристы со всего мира.
В Агинский дацан Жамбалдоржи Гомбоев вернулся в 1930 году. Ему шёл 34 год. Советская власть окончательно укрепилась и не собиралась исчезать. Жизнь и быт людей менялись на глазах, становились лучше, удобнее, несмотря на критикуемые нашими современниками изменения в том времени.
В связи с этим надо сказать, что у большинства наших предков не было другой жизни, которая при сравнении выглядела бы лучше, комфортнее и свободнее, чем та, которую предоставляла Советская Россия. Только малая часть населения, эксплуатирующая большинство, возможно, жила в сытости и благе. Нет сомнения в том, что Жамбалдоржи Гомбоев и многие его соратники, очень хорошо понимали обстановку того времени. Но, к сожалению, власть была атеистической, безбожной, а потому безжалостной и невежественной, проводя политику совсем другого просвещения, которое предполагается в буддизме.
Лама, конечно, не может остановить своё развитие из-за каких-то свойств власти. Известно, что в 1930 году Жамбалдоржи Гомбоев получил степень Габжа. Значит, до этого периода он уже защитил степени Рабжамба и Дорамба. Впрочем, исследователи и я вполне можем ошибаться…
Но не будет ошибкой, если скажу, что времена для буддизма наступали мрачные. Лам и служащих Агинского дацана начали проверять на благонадёжность Советской власти ещё с 1930 года, не замедлили и аресты. К 1937 году стало понятно, что дацан могут закрыть, а имущество конфисковать. К этому времени многие ламы уже были сосланы в Красноярский край. Махина репрессий раскручивалась быстро, неумолимо и беспощадно.
Жамбалдоржи Гомбоев принял вместе с родственниками, на их взгляд, правильное решение: они отправились в добровольную ссылку. Наверное, надо было опередить власти и облегчить свою участь. Более того, они до конца должны находиться в своей среде, ибо любая друга среда будет их отторгать.
И в этом моменте надо представлять расстояния от Агинского до Красноярского края, где сейчас находится село Агинское, центр Саянского района, до самого Красноярска и таёжных массивов, где работали тысячи ссыльных из Восточной Сибири.
Как и на чём добирались до этих мест Жамбалдоржи Гомбоев и многие другие ламы, их родственники в конце 1930-х годов? Арестованных доставляют за счёт государства, а они отправлялись добровольно…
Известно, что в 1940 году на территории Агинского дацана разместилась воинская часть. О каких-то религиозных мероприятиях не могло быть и речи.
Примерно с 1930-х годов до середины 1950 годов в лагерях и ссылках России пребывало большинство лам старейших дацанов Забайкалья. Они были на разных работах, и в то же время помогали всем, кто находился рядом с ними в эти годы, лечили их, отправляли религиозные потребности, поддерживали духовно, по возможности, и материально.
Известно, что Жамбалдоржи Гомбоев работал на стекольном заводе с 1937 по 1941 год. Надо сказать, что недоверчивая Советская власть даже в тяжелейшие годы, случавшиеся, как и всегда, по вине руководства, не доверяла никому. Например, в 1941 году призывали на фронт не всех мужчин, особенно арестованных.
Мне довелось писать о судьбах многих священников, людях наиболее честных из контингента ГУЛАГа. Власть доверяла им в лагерях и местах поселений ключи от продовольственных складов, хлебопекарен, материальное имущество, но в 1941 году не призывала их на фронт. Но почему-то габжу, доктора буддийской философии, Жамбалдоржи Гомбоева призвали, вручили винтовку. И отправили на верную смерть – в штрафной батальон.
Это данные из биографий Жамбалдоржи Гомбоева, которые имеются в сети, Википедии. Некоторые люди утверждают, что он, действительно, был в штрафной роте, но воевал в другой части до 1945 года, хотя маловероятно, что кто-нибудь мог дожить в штрафном батальоне до конца войны. Надеюсь, что биография в Википедии выверена и проверена, хотя нельзя исключать досадных ошибок и отсебятин, которые случаются в информационном пространстве. Вместе с тем прошу прощения у людей, обладающих более точными и обоснованными сведениями, за возможные ошибки и упущения.
Читателю надо представить ламу с винтовкой, фронт, атаки штрафных батальонов. Жамбалдоржи Гомбоев был дважды ранен, но остался жив. Власть уже не могла бросать в атаки инвалида II группы. В 1943 году его демобилизовали по ранению. Естественно, он обязан был вернуться в Красноярск, где продолжали жить его друзья и родственники. Теперь он получал пенсию по инвалидности и продолжал практиковать буддизм.
За два года фронтовой жизни на переднем крае, в штрафном батальоне, Жамбалдоржи Гомбоев был награждён тремя медалями. Одна из них – «За Отвагу».
Непрерывное совершенствование и пожелание блага всему живому – было его образом жизни. Власть может унижать, топтать, мучить, власть может быть безжалостной и беспощадной, но буддист обязан быть выше всех качеств, присущих существам, находящимся в круге Сансары, а потому он не может позволить себе даже презрение и брезгливость.
Конечно, он имел связь со многими деятелями буддизма, живущими в стране и за рубежом. Надо полагать, что вместе с ламами и наиболее активными жителями Агинской степи, он много хлопотал о возвращении и открытии буддийских храмов и монастырей ещё находясь в Красноярске.
В 1946 году Агинский дацан снова был открыт. В 1947 году у Жамбалдоржи Гомбоева появилась возможность вернуться в родные края. Куда он мог приехать? Наверное, в Агинское, в Таптанай, в Дульдургу, в Аса Шибирь, где должно было находиться их родовое стойбище.
Снова служить в дацане он приступил в 1949 году. Начал с должности гэсхэ – держателя дисциплины. Никакая организация, религиозная особенно, не может существовать и развиваться без дисциплины. Институт держателя или блюстителя дисциплины в буддизме наиболее значимый из всех других, ибо на нём держится структура Учения и устав монастырской жизни. Дисциплина и порядок поддерживают режим и непрерывное образование, из которых следуют конкретные результаты.
В 1956 году Жамбалдоржи Гомбоева избрали Дид Хамбо Ламой, то есть заместителем Пандито Хамбо Ламы, одновременно с этим он избран ширээтэ, то есть настоятелем, Агинского дацана. Организаторские способности Жамбалдоржи Гомбоева проявились за годы работы в должности блюстителя порядка, теперь они получали более широкие возможности и полномочия.
Вместе с Пандито Хамбо Ламой Еши-Доржи Шараповым Жамбалдоржи Гомбоев ходатайствовал перед властями о возвращении Тамчинского, Цугольского, Петербурского дацанов. В 1957 году они подготовили и написали убедительное и, главное, обоснованное письмо в правительство страны о необходимости открытия и работы дацанов Республики Бурятия и Читинской области. Смею думать, что они показывали властям серьёзные уроки дипломатии и возможного взаимодействия на благо общества и страны.
В 1958 году Жамбалдоржи Гомбоев и Пандито Хамбо Лама Еши-Доржи Шарапов приняли активное участие в международной конференции в Катманду, а также – в мероприятиях, посвящённых 2500-летию Будды Шакьямуни в Индии. Чествования проходили в Дели.
Россию в мире буддизма представляли ламы, освобождённые из лагерей и ссылок ГУЛАГа. Должен отметить, что Еши-Доржи Шарапов, бывший Пандито Хамбо Ламой с 1956 по 1963 годы, уроженец деревни Колочное Забайкальской области, 1892 года рождения, провёл в ссылке 30 лет…
Это были опытные и закалённые люди, досконально знающие общество и систему российской действительности, а потому оказывавшие сильнейшее влияние на умы людей. Это влияние имеет свои последствия и в наши дни. В ухоженности населённых пунктов Агинского Бурятского округа и Республики Бурятия, в местах компактного проживания бурятского населения, а также в их стереотипе поведения, которое не может быть иметь ничего общего с проявлениями агрессивности к чему бы то ни было, есть особое влияние лам, прошедших через лагеря и ссылки ГУЛАга, один из которых Жамбалдоржи Гомбоев.
Всё, что сегодня имеется в буддизме России – заслуга этих людей.
В 1963 году Жамбалдоржи Гомбоева избрали XIX Пандито Хамбо Ламой, а также – председателем Центрального духовного управления буддистов СССР, которое сегодня называется Буддийская традиционная Сангха России.
С тех пор прошло более чем полувека. Жамбалдоржи Гомбоев покинул земную жизнь в 1983 году… Все эти годы буддизм на территории СССР, а потом и России, непрерывно развивался, укреплялись связи с другими странами. За эти годы в регионах с преобладающим населением, исповедующим буддизм, не было, так называемых, «горячих точек», проявлений агрессий и террористических актов. Если посмотреть на карту СССР с точки зрения анализа взаимоотношений населения друг к другу вообще, то наиболее мирные и дружественные из них – территории с населением, где преобладает буддизм. Вместе с тем, именно это население живёт не за счёт бюджета или природных ресурсов, а только за счёт своего труда, в большинстве случаев, – животноводства и предпринимательской деятельности.
Долго и внимательно я рассматривал атрибуты и вещи в комнате Жамбалдоржи Гомбоева. Всё чрезвычайно скромно и человечно. Никаких излишеств в одежде, никаких украшений. Вместе с тем, сама атмосфера наводит на мысли о величии и бренности одного из живых существ планеты, именуемого Человеком. Какое у него должно быть сознание для того, чтобы жить спокойно? Не счастливо, а спокойно, в трудах и мыслях, что и отличает его от всех остальных существ. Что для этого делает буддизм и что такое буддизм? Я занимался этими вопросами много лет…
Одной из форм общественного сознания является религия, где концентрируется совокупность представлений о вере в сверхъестественные явления, включая живого бога, вопреки науке. На мой взгляд в буддизме не может быть ничего религиозного, ибо буддизм – это особое, специфическое, ответвление атеизма со своим Учением, наукой и пантеоном, предназначенным для развития личностных качеств любого человека в целях обретения им спокойствия, то есть свободы от товарно-денежных отношений. Человек должен освободиться от тяжкого круга быта и обрести Бытие. Это не одна из форм общественного сознания, а сознание вообще, сознание, как таковое. Остальное – предрассудки. Думаю, что Жамбалдоржи Гомбоев согласился бы со мной или, по крайней мере, не стал бы моё мнение отрицать…
В 1970 году Жамбалдоржи Гомбоев стал одним из основателей неправительственной организации – Азиатской буддийской конференции за мир, в которую сегодня входят 12 стран Азии, множество буддийских лидеров, общественных и политических деятелей из разных стран и сообществ. Вместе со своими соратниками он заложил основные цели и задачи АБКМ – всемерное способствование распространению и претворению в жизнь буддийского Учения, проповедование высоких идеалов мира, гармонии и социальной справедливости, непрерывная борьба за полное запрещение ядерного и любых других видов оружия, поддержка неотъемлемых требований народов за свободное и независимое развитие, защита прав и достоинств человека. Штаб-квартира АБКМ находится в монастыре Гандантэгченлин в Монголии.
Жамбалдоржи Гомбоев вместе со своими соратниками был инициатором создания в этом монастыре Буддийского университета, где восстановили традиции буддийского образования. Кстати, большинство лам российских дацанов и монастырей учились в этом университете.
Также Жамбалдоржи Гомбоев стал организатором возведения большого комплекса Иволгинского дацана. Много лет он обращался в правительство СССР с документами, в которых обосновывал возвращение и восстановление разрушенных дацанов и монастырей. Вообще, за двадцать лет своей неутомимой деятельности он провёл колоссальную работу по возвращению и восстановлению буддийских объектов не только в СССР, но и за рубежом.
Разве можно представить, что в 1960-1970-х годах СССР могли посетить буддийские учителя из-за рубежа? Тем не менее это сделал возможным Жамбалдоржи Гомбоев. Он пригласил Учителя Кушок Бакула Римпоче, который побывал в наших краях. Далее такие визиты стали обыденными. Буддисты Монголии и Бурятии помнят о таких заслугах Жамбалдоржи Гомбоева.
В 1979 году Бурятию посетил Его Святейшество Далай Лама XIV. Жамбалдоржи Гомбоев обратился к нему с просьбой о возможности учёбы хувараков из дацанов России в монастырях Индии. Была разрешена и эта проблема, а сегодня учёба наших лам за рубежом стала обычным делом.
Жамбалдоржи Гомбоев добивался таких возможностей в годы сильнейшего развития, то есть окостенения мысли, античеловеческого режима.
Были у Жамбалдоржи Гомбоева и правительственные награды, которые также отражали его многогранную деятельность: орден Дружбы народов и орден «Знак Почёта», из неправительственных, международных, наград – Золотая медаль Мира и медаль Азиатской Буддийской Конференции мира.
В 1981 году в научно-исследовательском институте Наланда, что в знаменитом центре буддийского Учения Древней Индии, Жамбалдоржи Гомбоеву присуждали Почётную степень «Доктор буддийской теологии – Пандито». Вспоминал ли он в эти минуты о кровавых атаках своей штрафной роты «в валенках, валенках, не подшитых стареньких…»?
Ему было суждено прожить 86 лет…
Побывайте в музее села Таптанай и у вас возникнут мыслеобразы о великом ламе Жамбалдоржи Гомбоеве. Может быть, они помогут решить проблемы, возникающие у всех, кто находится в круге Сансары?
В с этими мыслями я вышел из музея…
……………………………………………………………………………
Через четверть века после ухода в иной мир Жамбалдоржи Гомбоева земляки и буддисты Забайкальского края поставили в местности Аса Шибирь субурган в честь XIX Пандито Хамбо Ламы буддистов СССР.
Сегодня ветер с Алханайских или Саханайских гор развевает разноцветные хадаки, звенит молитвенными колокольчиками, шумит берёзовой листвой в Аса-Шибири, где родился лама, прошедший через суровые испытания XX века и возродивший в России вместе со своими соратниками буддизм.
Жунды-Жамсо лама, эмчи
В середине XX века о нем слагали притчи и легенды. Молва опережала его дела, и он не нуждался в никакой рекламе. Ибо не искал истину, а жил в ней. Прежде всего, он был лекарем. Известны случаи, когда он излечивал непобедимый и страшный рак, он мечтал, что люди иного времени победят эту болезнь. Он избавлял не только от болезней, но, прежде всего, лечил людские души. Человеком был видным – осанистым, добродушным, мудрым, мог беседовать с любым собеседником, очаровать его шутками и глубинами знаний. Конечно, он был предтечей современных тибетологов, достигших высоких званий и мирового признания.
Звали предтечу – эмчи-лама Жунды… Он родился и жил у подножия Алханая, отлучаясь на много лет от родных краев только по злополучной прихоти номенклатурных невежд, правивших государством, ибо эти люди живут вне пределов досягаемости истины, а потому не способны жить по совести, служить людям, мыслить в общенациональном масштабе… Эмчи-лама Жунды, как и все настоящие ламы, не умел обижаться и прожил долгую жизнь. Вот его краткая судьба…
Отец его, Абидын Жаб, умер, когда Жунды было всего два года. До десяти лет Жунды обошел все вершины и низины в местности Тарбагатай, следуя за своими овцами, пока однажды, играя на пастбище, он вдруг задумался и решил, что пастьба овец – не его дело. Надо выучиться на ламу, постигать тайны мироздания, понять причины и следствия рождения и смерти всего живого. Эта мысль лишила его покоя. В то время в Агинском дацане служил его старший брат Дандара-лама.
В один из летних дней маленький Жунды потерялся. Перепуганная мать, Гармын Шэмэд, оповестила всех соседей. Оказалось, что Жунды, не сказав ничего ни матери, ни родным, собрал в узелок немного сушеного творога и мяса, и отправился на учебу. .. Путники сообщили встревоженной матери о том, что их сын шагает в сторону Агинского дацана. С того года мать Жунды и его сестренка Цырендулма зачастили верхом на конях в Агинский дацан, набив седельные сумы едой и одеждой.
Земной путь старшего брата Жунды, Дандара-ламы, закончился в Тибете. В 1918 году он достиг духовного сана – гэбшэ и отправился в Лхасу для дальнейшего самосовершенствования. Земляки собрали ему в дорогу деньги, родственники устроили прощальное угощение… Он выдержал в Тибете труднейший экзамен и получил сан дооромбо. Говорят, что рассчитывал вернуться на родину примерно в 1960 году. Один из старейшин Алханая, Сэрэнэй Галсан-Жамсо, тоже дооромбо, рассказывал родным Дандара-дооромбо о последних днях своего друга: «Нас, прибывших на учебу из Ара-Халхи, было сорок человек. Дандара выделялся из всех своей образованностью, живым и быстрым умом.
Но в 1940 году он тяжело заболел и умер. Шестьдесят лам собрались для проведения обряда. Тело покойного перенесли на возвышение. Ламы совершали молебен, когда с гор, как духи, слетели огромные орлы и разорвали тело… Книги, немногие вещи Дандара-ламы мы разделили между собой».
В дацане Жунды стал учеником Хултын Сандан-габжи, эмчи-ламы. Его стали звать Жунды-Жамсо-лама. Учитель и ученик собирали лекарственные травы, все теплое время года жили в палатках. Успешно защитив звание гэбшэ, Жунды-Жамсо стал служить в Агинском дацане, но в наших краях уже властвовали люди, находящиеся за пределами истины, с которыми невозможно жить по совести.
Дульдургинский район расположен близко к границе и поэтому всегда вызывал у правоохранительных органов особое внимание. Из Алханая выселили на север 15 зажиточных семей, определив их как неблагонадежные, кулацкие, семьи. Еще десять семей и десять лам получили «путевки» НКВД с решением об изгнании их из родных мест. Соглядатаев и доносчиков хватало. Жунды-лама, в числе тысяч репрессированных, оказался в гибельной тайге Красноярских лагерей. Его бедной матери Шэмэд-эжи, оставалось только молиться за сына.
Он прошел сквозь изнурительные лесоповалы, голод и холод, унижения и оскорбления, но от этого стал только крепче духом. Видевший смерть лучше познает цену жизни! Вместе с другим ламой, Дашин Донир, Жунды-лама собирал лекарственные травы и лечил заключенных и ссыльных. Донир-лама был родом из Еравны, после ссылки много лет служил в Иволгинском дацане… Через много лет Жунды-лама весело смеялся и вспоминал: «По сравнению с красноярской тайгой в наших лесах куда больше лекарственных трав»… Известно, что государевы люди ГУЛАГА доверяли священнослужителям, в Соловках, например, епископы России заведовали складами, в одном из которых, кстати, они написали знаменитое письмо советскому правительству, где есть мудрейшие строки о том, что коммунизм унижает человека гордостью, а церковь возвышает его смирением. Естественно, что никаких подозрений не вызывали и ламы. Что непорядочного могло быть в Жунды-ламе? Он был крепок духом и здоровьем, прошел через лагеря и ссылку, изучил русскую грамоту, вылечил многих товарищей по несчастью, был абсолютно честен. Именно в силу этих качеств в 1940 году его призвали в армию. Через год началась война.
Эшелон с новобранцами высадили в Челябинске, до распределения по частям оставалось полдня, Жунды решил пройтись по городу. В смутное время всегда увеличивается число хищников, пройдох, чиновников и предсказателей. Один из них, с помощью белой мыши, гадал в толчее челябинского базара. Рядовой Жапов Жунды решил испытать счастье, и он загадал: «Вернусь ли я домой, увижу ли мать?» Мышь вытащила бумажку, и там было написано: «Вернешься, увидишься». Через много лет Жунды-лама вспоминал об это случае, и лицо его светилось счастьем… Возвращаясь на сборный пункт, Жунды всю дорогу молился, вспоминал Алханай, тарбагатайскую вершину Баян Уула. Но вот выстроилась серая шеренга, офицер стал выкликать фамилии. И вдруг – молнией: «Красноармеец Жапов Жунды». Он шагнул вперед и еще не знал, что судьба отвернула его от фронта. Всю войну Жунды работал на Челябинском военном заводе, делал ружейные приклады, ящики для снарядов, стал столяром шестого разряда…
Закончилась война, но служба продолжалась. Все чаще снилось лицо матери. Через два года после Победы отправился в обратную дорогу и Жунды, десять лет он не был дома!
Вышел на перрон уже знакомого красноярского вокзала, и неожиданно в гудящей толпе прохожих лицом к лицу столкнулся с родным дядей по отцу Абидын Уханаем или как звали его на родине дядей Балданом, отбывавшем здесь ссылку. Обрадованные, они весь день провели в разговорах и воспоминаниях, мечтах и планируя будущее. Потом дядя стал уговаривать Жунды остаться с ним.
«На родине все свои, а на чужбине – только я с дочерью. Поживи с нами, скоро нас отпустят, и мы все вместе вернемся домой», – просил дядя Балдан. Что ж, не зря Жунды впитал обычаи своего народа и постигал буддизм: он всегда выбирал сторону слабого и потому остался с дядей и сестрой. А потом они вместе добирались до Родины, некоторое время жили среди иркутских бурят, потом – среди бурят, живущих в долине Ингоды. Светлую память о них Жунды-ламы сохранил до конца жизни…
После страшной ссылки оставшиеся в живых боялись возвращаться домой. Ведь они были «врагами народа». Еще неизвестно, как их встретят «друзья народа» – местные чиновники. Некоторые семьи ссыльных так и остались на северах, иные предпочли затеряться в русских селениях. До 1953 года Жунды-лама работал скотником на Читинском мясокомбинате. Домой вернулся только в 1955 году, через семнадцать лет!
На родине в это время был уже колхоз «Большевик». Старшие братья работали в Загдачее. Бато – табунщиком, Цыден – скотником, а сестренка Цырендулма – дояркой. Жунды назначили чабаном в местности Нарин, где прошло его детство. Двадцать пять лет вместе с женой Балданэй Дулмой он ухаживал за колхозными овцами, был участником ВДНХ, его, репрессированного ламу, наградили орденом «Знак Почета». Имя Жунды-ламы внесено в Книгу Почета Читинской области и Агинского Бурятского автономного округа. В любое время, в любых ситуациях он оставался верен своему небесному предназначению эмчи-ламы.
После пенсии Жунды-лама работал младшим научным сотрудником Бурятского филиала Сибирской академии наук, переводил с тибетского и монгольского научные труды. Конечно, по сути дела он был незаменимым знатоком восточной медицины, практиковал каждый день, учил «старших и младших» сотрудников разных институтов, которые приезжали к нему из городов СССР, законам человеческого бытия, философии буддизма, учил науке лечить людей. Он старался объединить достижения современной европейской и традиционной восточной медицины. Его дом в Алханае знали тысячи людей. Жунды-лама помогал всем страждущим – от так называемой «элиты» до простых людей, ибо был подвижником и лучшим другом народа. Умер в 1983 году…
Таков земной путь Жунды-ламы. Душа его обрела покой в раю, который буряты называют – диваажан. Помолимся за него, ибо он сам жил в истине, по совести, и завещал жить так нам и нашим потомкам.
Ом-ма-ни-бад-ме-хум!
Содбо Ешисамбуев «Алханай – Мир Великого Блага».
Авторизованный и переложенный перевод Виктор Балдоржиева для книги «Мир Великого Блага».
Сияющий Меч Манзашире – лама Жимба-Жамсо
Есть у начала реки Загдачей тихое и безветренное место Лхамын добо, недалеко отсюда – исток реки Дульдурга. Здесь и родился в 1904 году знаменитый в наших краях Жимба-лама, которого почти через сто лет его ученик Александр Качаров назвал – Сияющий Меч Манзашире, рассеивающий мрак невежества. Он родился, когда его мать Лхама пасла овец. Мальчика нарекли Цыреном (имя Жимба он получил позже, в дацане). И с тех пор все в его жизни было необычайно и таинственно. Старые люди говорят, что у того, кто рождается в бедной семье для того, чтобы стать ламой, бывают уши с удлиненными мочками, он с малолетства понимает молитвы. Сын Лхамы был именно таким. С пяти лет Жимба самостоятельно начищал лампадки, а в семь – лепил из глины статуэтки божков. Их потом бережно хранила его сестра Генигма, прожившая почти до ста лет.
В одиннадцать лет Жимба стал учеником Идам Гава-ламы. Конечно, в те годы он не знал, что учитель его будет репрессирован и не вернется из могильных сумерек ссылки. Жимба только начинал постигать законы истины и служения людям, только начинал понимать, что мглу невежества может рассеять только луч познания. В тринадцать лет он мог уже совершать обряд в честь божества Сунды. В четырнадцать лет Жимба уединился в одиночестве в темной избушке, а когда вышел оттуда, то поразил народ – оказалось, что он нарисовал изображение божества Абида Шангад. В шестнадцать лет Жимба был уже ламой....Но уже тогда он понял, что народ живет вопреки тем законам, которые устанавливают для него люди, живущие за пределами истины и которые пытаются властвовать над народом любыми способами, что за любой идеологией стоит кучка алчных дельцов. Но воин культуры и религии не должен бороться с этим злом, он должен быть выше зла и с этой высоты освещать мглу невежества и причины, которые ее порождают. При свете истины причины зла исчезают.
В 1923 году Жимба подружился с одним хоринским ламой, и они собрались в паломничество в Монголию. Родные сшили ему в дорогу шапку из драгоценной выдры, дали немного кораллов и серебряных монет. Для проживания в Монголии нужно было гражданство, и Жимба принял фамилию Мункуева Цыбена, стал служить в дацане Гандан. Так он стал Цыбеновым, фамилия эта сохранилась за ним до конца его земного пути… У него уже были свои ученики, и был он весь охвачен высокими духовными устремлениями, чтобы внести в этот мир больше независимости и пробудить светлую мысль, зовущую к истине. Ведь именно там спокойны совесть и душа человека, крепок его быт, обустроена жизнь. Только пребывая в истине, человек может пробудить свой духовный взор, обращенный к религии, культуре, искусству и постижению себя в мироздании…
Более десяти лет Жимба постигал законны буддизма, стал одним из сильнейших лам Монголии, уже окутанной к тому времени мглой невежества, которая всегда выгодна людям, боящимся истины, ибо луч ее освещает их подлинную суть…
В 1939 году Жимба-лама, как и многие другие ламы, был арестован и заключен в тюрьму Улан-Батора.
Заключенные умирали от холода и голода в сырых камерах тюрьмы. Жимба заболел. Согнутый недугом и нечеловеческими условиями, он еле-еле передвигался за железной оградой во время редких прогулок. Таким его увидел Холсын Зоригто, наш земляк. Он добился встречи с Жимба-ламой, переговорил с его учениками, остававшимися на свободе, которые передали сквозь прутья решетки своему учителю сверток. В это время вышло постановление правительства Монголии – всех эмигрантов из России выслать обратно по железной дороге.
Именно в это время матери Жимба, Лхама-эжи, приснился вещий сон, о котором она рассказала позже. «Будто бы с острия большого ножа вырывается пламя, потом пламя превращается в огненный вал и катится на север. Я подумала – может быть, мой сын уже миновал границу и возвращается домой?» После этого рассказа многие вспоминали, что в Загдачее есть гора Мадага с острой, как лезвие ножа, вершиной…
В Томске, где высадили заключенных из Монголии, лежал глубокий снег. «Я украдкой развернул сверток, переданный учениками, там были – колокольчик и сменная одежда. Больше ничего», – рассказывал много лет спустя Жимба-лама и смеялся.
Начались тяжелые годы заключения в России. Студеная зима, тяжелый труд, непреходящий голод, болезни – все испытал Жимба-лама, но в душе его всегда горел огонь жизни и любви к людям. Ему повезло, его группе достался обжитой барак, где недавно жили солдаты, отправленные на фронт. После них еще оставалось немного еды. Он непрестанно молился, окреп настолько, что его призвали в армию. Доверили охранять склады с оружием, позже – участвовал в строительстве железнодорожных мостов через сибирские реки, пробивал туннели сквозь скалы. Заключенный и солдат, Жимба-лама был удостоен многих правительственных наград и поощрений за время службы в тылу.
Страшная битва идеологий и правительств, вовлекших народы в ужасающую бойню, закончилась. И в 1950 году Жимба-лама написал из Томска первое письмо родным. Он не был дома двадцать семь лет! В 1953 году его внучатый племянник Санжа сумел добиться отпуска Жимба-ламы письменным вызовом. Бывшие репрессированные даже после войны не могли отлучаться с места прописки без разрешения властей… Вот почему, вернувшись на Родину, Жимба-лама поселился на курорте Дарасун, ему было запрещено жить вблизи государственной границы. Его отрекли от ламства, он женился. Верная жена и друг Лхамажаб Дашина делила с ним тяготы сибирской ссылки. На Родину они вернулись вместе и начали по-новому созидать свою жизнь.
Но для буддиста ничто не проходит даром, любая ситуация ему на пользу, бесполезная трата времени – тяжкий грех. За эти годы Жимба-лама стал искусным живописцем, и не только – он овладел тайнами буддийской иконографии. Вполне вероятно, что во второй половине XX века он был единственным в своем роде уцелевшим ламой в наших краях, кто сохранил и приумножил свои познания в тайнах буддийской иконографии. И еще – он был одним из немногих, кто все еще продолжал практиковать учение Будды по традиционным канонам во времена запретов всех религий и воинствующего атеизма. Это – великий подвиг настоящего воина культуры и религии, ибо то, что сохранили и приумножили уцелевшие ламы, позже станет основой для дальнейшего развития буддизма во всем Восточном Забайкалье. То, что уничтожило большинство, сохранили немногие, один из немногих – Жимба-лама.
Овладев тайнами смешивания красок, одухотворив радужное разноцветье, он писал прекрасные иконы, сам их освящал. После долгих лет лагерей, ссылок, службы, он продолжал обогащать атмосферу вокруг себя человеколюбием, призывая окружающих погрузиться в истину и жить в ней, как это делает он. Многие помнят, как он работал маляром в военном санатории курорта Дарасун, завел крепкое хозяйство, построил собственный дом, ибо все у человека должно быть надежным и крепким – и слово, и дело… Начиная с 1969 года, на протяжении шести лет, он работал в Улан-Удэнском филиале Сибирского отделения Академии наук. Неустанно переводил с тибетского, старомонгольского рукописные книги. Это приносило духовное отдохновение. К нему приходили за советами, приезжали ученые.
Многие хотели стать его учениками. Он был строг, требователен, но никому не отказывал, ибо доброта души была его врожденным качеством. В свободное время Жимба-лама лечил людей, написал множество миниатюрных сочинений, содержащих суть учения Будды. На титульном листе ставил свою печать, на которой был изображен меч покровителя искусств – Манзашире.
Его жену и друга многие звали Лхамажаб-эжи. Она ушла из жизни в 1982 году, Жимба-лама снова принял монашеские обеты и ушел служить в Агинский дацан.
Он достиг преклонных лет, когда началось восстановление Цугольского дацана. Жимба-ламу выбрали исполняющим обязанности настоятеля. В ограде разоренного дацана ему поставили войлочную юрту. Один год жил в ней, пока не построили ему дом. Всеми силами старался Жибма-лама ускорить реставрацию главного здания, многократно встречался с народными депутатами, прося помощи, обращался к начальникам. А когда можно было объявить первые службы-хуралы, то строго следил, чтобы отправлялись обряды по всем канонам. В девяносто лет получил он документ о назначении его настоятелем-ширетуем Цугольского дацана, заверенную высшим руководством буддистов и скрепленную печатью правительства страны.
Его земной путь закончился 16 июня 1995 года. Уставшая плоть великого ламы была кремирована, а по-бурятски – расплавлена в огне, 22 июня 1995 года на горе вблизи величественного Цугольского дацана, а душа вознеслась к небесам, откуда он всегда будет смотреть на этот суетливый мир и желать всем мудрости и сострадания, ибо сам был таким и всегда практиковал и проповедовал эти великие качества и основы учения Будды.
Ом-ма-ни-бад-ме-хум!
Содбо Ешисамбуев. Авторизованный перевод с бурятского и литературное переложение Виктора Балдоржиева. Для книги «Алханай – Мир великого блага». 2003 год.
Фрол Михайлович Овсянников
Мотоцикл «Урал» видели? В 1986 году мне выдали такой мотоцикл в редакции газеты «Советское Приаргунье», что в Нерчинском Заводе, который стоит у подножия горы Крестовка. Построен Завод вместе с Петербургом. Только Петербург – всемирный известный город, а в Нерчинском Заводе осталась его планировка XVIII века и даже дома постройки того века. Точно такими же были и первые дома Петербурга.
Здесь в то время нашли и добывали первое серебро. Сюда пришла Русь – отсюда началась Россия. Мой слоган для неосуществленного памятника. Поставят ли когда-нибудь такой памятник потомки?
Дело было так. К 1986 году мы с коммунистической партией настолько надоели друг другу, что один из нас должен был куда-нибудь сгинуть.
Первым сгинул я, потому ещё живу. КПСС – чуть позже и навсегда.
Сгинул я в места Нерчинской каторги, где и должны жить все противники режима. Там и выдали мне синий мотоцикл «Урал», даже не спросив прав на вождение, которых, конечно, как и у всех деревенских парней, умеющих ездить на чём угодно (от кобылы до танка), не было.
Мой мощный мотоцикл летал по всему району, особенно вдоль реки Аргунь, от середины которой начинался Китай. С нашей стороны – проволока, сигнализация – мышь не проскочит, с той – открыто, купайся, рыбачь, загорай, смейся! Смеются, наверное, до сих пор.
Однажды, пролетая через маленькую деревушку Дамасово, у самой Аргуни, я увидел такое старое и накренившееся подобие избы, что даже остановился. Редкий случай для меня. На скамеечке, опираясь руками на клюку, сидел небольшого роста старик в поношенной одежде. Я, в шлёме, кожаных штанах и крагах, подошёл и спросил у него, где находится совхозная ферма.
– Сначала человек должен поздороваться с другим человеком! – ехидно, но добродушно сказал мне старик.
– Здравствуйте! – выпалил я обескураженно, пожалев, что остановился.
– Ну, здравствуй, мил человек. Вот теперь можно и поговорить. Часто ты тут пылишь на этом драндулете!
Смущённый, я снял массивный шлем, разглядывал жилище.
К тому времени я уже довольно много видел жилищ людей. Самых разных. Но эта была именно жилищем. Не избой, не домом, не квартирой. Не то брёвна ушли в землю, не то землянку выперло из земли.
Строил его несомненно бедный человек лет двести тому назад, жили в нём два столетия бедные люди, и сейчас живут такие же. Бывал я и в старинных казачьих избах. Это жилище не походила ни на одну из них. Даже брёвна и когда-то восьмисантиметровые доски ручного распила были настолько отполированы от частого касания людских лохмотьев, мозолей, предметов, что на них образовались выемки и видно было до какой степени они истончились и отполировались.
И скамейка, на которой сидел старик, тоже была обшарпанной до выема в тех местах, где часто сидели люди.
– Долго будешь разглядывать нашу жизнь? – ехидно спросил старик. – Пройдём в нашу халупу. Хоть чаю хлебнешь.
Кроме стола, большой печи и лежанки в жилище почти ничего не было видно. Или я не разглядел тогда.
Так я познакомился с Фролом Михайловичем Овсянниковым, одним из редких людей на Земле, который ни разу за свою жизнь не слукавил себе и не прогнулся перед негодяями у власти.
После первой встречи и знакомства с ним, я подружился на всю жизнь с его односельчанином Владимиром Зыряновым. Чем больше я беседовал с Фролом Михайловичем, тем крепче становился в своих убеждениях, тем радостнее становилось на моей душе от того, что есть на Земле люди, которые не способны лгать и кривить душой.
Все вещи и людей он называл их именами, в соответствии со свойствами. И это не было ни оскорблением, ни обвинением, ни хамством. При этом ни в чём и никогда не нуждался, хотя жил в ужасающей бедности. И ничего, ни у кого не просил. Да и кто бы дал, когда старались не замечать.
Появится партийная делегация из области или района в деревне, Фрол Михайлович принародно, как о заурядной вещи, отмечал, что приехали подлинные воры и разбойники. Эти воры и разбойники могли быть рядом и слышать. Кто такого человека, будь он трижды ветераном, мог бы обеспечить приличным жильём? Пропади он пропадом со своей правдой!
В 1941 году он, как мне рассказывали, был под Москвой, но его отправили обратно по болезни. Войны, по его мнению, затевали тоже воры и разбойники. Для него Сталин и Гитлер ничем не отличались друг от друга.
– Зачем немецкий народ будет воевать с русским? Они никогда и не воевали. Это всё цари и коммунистические начальники гонят людей на убой. Народы и простой человек никогда и ни в чем не могут быть виноватыми. У них и прав таких нет За счёт чего они могут стать виноватыми? Разве что мешок зерна украдёт или магазин ограбит…
Ни юродивым, ни домашним философом, ни героем шукшинского рассказа «Срезал» он не был. В то же время имел сметливый от природы ум. Сложнейшие философические императивы в его устах становились ясными п понятными.
– Я гляжу, ты белым памятником на той стороне интересуешься, – сказал он однажды мне, когда мы зашли к нему с Зыряновым.
Действительно, я часто рассматривал в бинокль китайскую сторону, где среди кустарников возвышалось какое-то строение из кирпича.
– Там жила половина нашей деревни. Тоже Дамасово называлось. Когда-то, видимо, заимки были, а в гражданскую полсела туда ушли. Потом границу закрыли. Тут наши бабы запоют, а там заголосят… Так и жили. В 1929 году красные перешли на ту сторону и убили всех жителей. Потом китайцы поставили памятник. Русским людям убитым русскими же.
– Вы были там?
– Мне тогда 15 лет было. Вся наша беднота туда ринулась. Переплыли кто и как мог Аргунь. Прибежали, а там – одни мёртвые. Никогда не забуду – лежит русая девушка на улице, а косу её кабан терзает. Китаец, который часто меня пампушками угощал, лежал в своей лавке с разрубленной головой… Наши несли оттуда всё что могли. Муку, зерно, хомуты, сбрую… Мне кричат: зубья бороны бери. Набрал. Чуть не утонул. Выбросил…
О многом рассказывал Фрол Михайлович. Предателя называл предателем, честного человека – честным, обманщика – обманщиком. Но любой человек, по его мнению, может всегда измениться и стать другим.
Самыми несчастными для него всегда были и оставались те, кто имели власть над людьми. Они, как считал Фрол Михайлович, не могут уже измениться. Несчастье их усугублялось ещё и тем, что они не знали об этом.
Позже, уже в конце 1980-х годов, не раз и не два я писал с его слов материалы в областные газеты. Побывал у «воров и разбойников» района и области. Фролу Михайловичу выделили большой, старый, но ещё добротный дом на краю села, откуда отчётливо был виден памятник на месте, где убили его односельчан.
Я не помню года, когда не стало Фрола Михайловича. Мне всё ещё кажется, что он сидит на скамеечке у старого-старого жилища и ехидно, но добродушно, говорит мне:
– Сначала человек должен поздороваться с другим человеком!
Бывая в столицах и других городах, в каких-нибудь Crone Plaza, в блестящих офисах и кабинетах, встречаясь с чиновниками, я на миг проявляю из мглы времён жилище Фрола Михайловича, слышу его голос, и тогда особенно ясно представляю, где и среди кого я нахожусь.
Это большое и безошибочное знание.
Повесть о стране и её сыне
Они знали о смерти и шли на смерть…
Для того, чтобы рассказать об этом человеке и его стране, мне не надо ничего выдумывать, тем более убеждать кого-то силой и талантом художественного воображения или убеждения, то есть преобразовывать на своё усмотрение факты, особенно, если их нет. В обоих случаях всегда получается ложь и, следовательно, умаление человеческого достоинства, его окружения и места их проживания.
Но факты есть, их много, и они никогда не кончатся, а потому я буду строго следовать им и логике. Ведь каждый факт – это только промежуточное звено бесконечности, именуемой Жизнью.
Судьба, случай, удача, везение, в общем – жизнь, предоставляют человеку такие возможности, перед которыми меркнет любое художественное воображение, претендующее ещё и на документальность. Примеров предоставления таких возможностей уйма. Вот один из них.
Собираясь на очередной боевой вылет, лётчик, старший лейтенант Николай Павлович Кочетков даже предположить не мог, что с ним может произойти столь невероятный случай, поверить в который совершенно невозможно. Он – заместитель командира эскадрильи, 686 штурмового авиационного полка, летает на ИЛ-2. Немцы сбивают их в невероятно больших количествах, но и они наносят врагу немалый урон. Его могут сбить зенитки, истребители, стрелок-радист немецкого штурмовика или бомбардировщика, он может выпрыгнуть с парашютом, посадить самолёт на оккупированной территории или дотянуть до своих. Многое вероятно. Он может погибнуть при взрыве самолёта в воздухе или на земле, его могут расстрелять при спуске на парашюте, наконец, он может попасть в плен или, выбравшись из горящего самолёта, добраться до своих.
Но получилось совсем по-другому.
Утром 3 сентября 1942 года было холодно, поверх обыкновенной гимнастёрки Кочетков надел кожаный реглан. Привычно сел в свой ИЛ-2, взлетел вместе со своей группой штурмовиков и повёл их в сторону железнодорожного разъезда Конный, находящегося недалеко от Сталинграда, где они должны были уничтожить батарею шестиствольных миномётов, наносивших нашим войскам серьёзный урон. О координатах батареи, естественно, доложила разведка, а командование дало Кочеткову конкретное боевое задание.
Пересечь линию фронта – опасность смертельная. Огонь зенитной артиллерии и малокалиберной зенитной артиллерии, обозначаемых в сводках как ЗА и МЗА, всегда плотный, а немцы – хорошие математики и геометры, что и требуется профессиональным военным. Потери в наших воздушных частях огромные, единицы лётчиков, оставшихся в живых, набираются опыта маневрирования от зенитного огня, а некоторые из них пикируют прямо на зенитные батареи, стремясь уничтожить их.
Эти, пикирующие сознательно на смерть, на особом счету. Запомним это.
Кочетков был уже опытным лётчиком, летал ещё до войны, отличился в боях под Москвой. В то утро он поднял свой самолёт в двадцать третий боевой вылет. Это внушительный счёт. За десять-двенадцать вылетов награждают боевыми орденами. Кочетков воевал с ноября 1941 года, был на Западном и Юго-Западном фронтах, имел уже два ордена Красного Знамени. Здесь, летом 1942 года, на Сталинградском фронте, двадцать два раза со своей группой вылетал на боевые задания. Итоги этих вылетов группы: 127 танков, 366 машин, 8 миномётных батарей, 2 самолёта, один из них он сбил лично.
За неделю до этого полёта его сбивали дважды: 25 августа в его самолёт попали сразу два зенитных снаряда – в крыло и капот, но Кочетков дотянул до своего аэродрома и благополучно посадил самолёт. 1 сентября его снова сбили, но Кочетков будто в рубашке родился. Вернулся и опять посадил изуродованный самолёт на свой аэродром! А через два дня снова повёл свою группу на цель. (Почему группу, когда в звене 3 однотипных самолёта? Дело в том, что в одних источниках пишут: Кочетков вёл 5, в других 6 штурмовиков). И вот 3 сентября 1942 года он ведёт свою группу на разъезд Конный, где возле совхоза «Опытное поле» разведчики засекли батарею шестиствольных миномётов.