Проклятая зелень

Золотое королевство задыхалось от собственного богатства. Его шпили, покрытые сусальным золотом, беззастенчиво вспарывали небесный свод, а по улицам, мощеным отполированным до зеркального блеска мрамором, струились люди в шелках и бархате, чьи лица лоснились от сытости и скуки. Это была цивилизация, доведенная до идеала. Идеальная, как надгробный камень. А на самой границе этого сияющего некрополя, словно гниющая рана на безупречной коже, начинался Лес.

Никто не давал ему имени. Он просто был. Чернильное пятно на атласных картах короля, вечное напоминание о том, что не все в этом мире можно купить, завоевать или хотя бы понять. Одна лишь мысль о нем рождала в душе тошнотворный, липкий холод. Стоило подойти к его кромке, где последние ухоженные травинки сдавались под натиском буйной, больной зелени, как тело предавало разум. Сердце начинало колотиться о ребра, как пойманная в силки птица, в ладонях проступал ледяной пот, а в горле вставал ком первобытного, нечеловеческого ужаса. Это был не страх смерти. Это был страх самого существования рядом с этим.

Король Эларион ненавидел этот Лес всей своей увенчанной короной душой. Он был живым оскорблением его власти, плевком в его идеальный мир. Каждое утро лучи восходящего солнца, его личного, ручного солнца, отражались от золотых флюгеров, но там, на западе, лежала тень, которую не могло разогнать никакое светило. Эта тень въелась ему в подсознание, стала символом его единственной неудачи, его скрытой импотенции. Он мог повелевать армиями и судьбами, но не мог приказать расти розам на этой проклятой земле.

Сидя на троне из слоновой кости, он водил пальцем по карте, снова и снова останавливаясь на зубчатой границе. Воздух в тронном зале был густым и неподвижным, пах воском и старым камнем. Пылинки танцевали в косых лучах света, пробивавшихся сквозь витражные окна, словно крошечные бриллианты, единственные подданные, не знавшие страха.

– Мы отправим лучших, – его голос был тихим, но резал тишину, как отточенная сталь.

Его советники, жирные и лощеные, как откормленные коты, согласно закивали, пряча взгляды. Тысячи лет. Тысячи лет эта бездна, притворившаяся лесом, пожирала людей. Воинов, авантюристов, ученых. Лес принимал их в свои объятия, и стоило им сделать десяток шагов вглубь, как густой, влажный сумрак смыкался за их спинами, отрезая путь назад. Мир просто схлопывался. Ни криков, ни следов борьбы. Они просто исчезали, растворялись в этой вековой тишине, словно их никогда и не было.

Придворные дамы и заезжие послы шептались в кулуарах, передавая друг другу избитые, глупые советы, словно защитные амулеты. Их умы, привыкшие к простой логике золота и власти, не могли принять иррациональность этого ужаса. Они искали причину в мелочах, в чем-то понятном и бытовом, цепляясь за него, как утопающий за щепку. В последние дни пополз самый идиотский из слухов, самый абсурдный из всех. Безумная попытка объяснить необъяснимое.

Загадка Леса превратилась в незаживающую язву на теле королевства. Она сочилась страхом и неизвестностью, и ни один лекарь, ни один полководец не мог ее прижечь. Король Эларион дал клятву. Публично, на площади, под безразличным взглядом солнца. Слова, отлитые из гордыни, теперь сковывали его по рукам и ногам. Он разгадает эту тайну. Он вырвет у Леса его гнилое сердце. Но за его спиной империя шепталась. Мужчины, способные держать меч, кончались. Уходили в Лес и становились частью его тишины, удобрением для его безымянных корней. Никто больше не хотел идти. Ужас оказался сильнее золота и славы.

И тогда, в час отчаяния, когда трон под Эларионом казался холодным, как могильная плита, явился он. Не рыцарь в сияющих латах, не мудрец с пергаментами. Повар. Худощавый, жилистый человек по имени Калеб, чьи пальцы пахли специями и дымом, а в глазах плясали дерзкие огоньки. Он был единственным существом в королевстве, которое не боялось короля, потому что он видел его слабость каждый день – обжорство. Калеб воровал лучшие куски с монаршего стола прямо на пирах, под взглядами сотен придворных. И Эларион, видя эту наглую, виртуозную кражу, не казнил его. Он видел в этом не преступление, а искусство, вызов, который развлекал его пресыщенную душу.

– Король, – голос Калеба был ровным, без тени подобострастия. Он стоял перед троном так, будто принимал заказ. – Я пойду в твой Лес.

Зал замер. Эларион прищурился, его пальцы сжали подлокотник из слоновой кости.

– Но у меня есть цена. Десять золотых монет. И десять желудей. Каждый день. Для моих девочек.

– Девочек? – пророкотал король, чувствуя, как внутри зарождается гнев.

– Белок, – спокойно пояснил Калеб. – Они живут в трещине стены у кухни. Я не могу оставить их голодными. Если ваши люди будут каждый день приносить им желуди, я отдам свою жизнь на поиски вашей разгадки.

И тут случилось нечто странное. В душе короля, выжженной войнами и вымороженной властью, что-то дрогнуло. Десять желудей. Эта ничтожная, абсурдная просьба пробила его броню из цинизма и жестокости. Он, проливавший моря крови, вдруг вспомнил, как мальчишкой, с разбитыми коленками, сам пытался приручить белку в дворцовом саду. Этот крошечный, теплый комок жизни был единственным, кто не кланялся ему, будущему королю. Воспоминание было таким ярким, таким болезненно-чистым, что на мгновение перехватило дыхание. Он увидел в дерзости повара не наглость, а ту же самую непоколебимую верность чему-то простому и настоящему.

– Ты получишь свои желуди, – выдохнул Эларион, и ему показалось, что он помолодел на тридцать лет. – И золото. Иди.

Попрощавшись с белками – тихий шепот у щербатой кладки, обещание вернуться, – Калеб отправился к границе. Лес встретил его, как гигантская застывшая волна. Деревья-титаны подпирали небо, их кроны терялись в свинцовых тучах, где, судя по гулу, бушевал ураган. Но здесь, у подножия, царил вакуум. Абсолютная, неестественная тишина, которая давила на барабанные перепонки. Ветер, что всего в десяти метрах отсюда срывал черепицу с крыш, здесь умирал, не смея коснуться первого листа. Но Калеба не трясло. В его жилах кипел не адреналин страха, а азарт игрока, поставившего на кон всё. Он не боялся проиграть. Он жаждал увидеть карты, которые сдаст ему судьба. А может, он просто знал, что в этой колоде нет плохих карт, если ты ищешь не победу, а саму игру.