Пустота в пустоте, или Путешествие в Кишкунлацхазу

Глава 1

На черта мне сдались эти соревнования? – недовольно думал Аркадий Воронков, молодой лейтенант, недавний выпускник военного училища. Стояла мерзкая, слякотная зимняя погода, с неба затянутого тучами, падал снег и таял, образуя под ногами снежно-водяную кашу. Под стать погоде и мысли у него текли, промозгло-гниловатые.

Перед ним, поёживаясь, шеренгой стояло семеро бойцов. Команда по гандболу во главе с сержантом. Накануне Аркадий получил в строевом отделе командировочное предписание убыть на соревнования во главе гандбольной команды в город Кишкунлацхаза.

– Да я даже и правил игры не знаю! – возмущался Аркадий в строевом отделе – И вообще, где начфиз, это ж его обязанность?

– Он заболел – ухмыляясь в усы ответил пожилой, лет 40, капитан, начальник строевого отдела. "Ага, знаем какая у него болезнь – на кого б залезть называется"подумал Аркадий, но промолчал. Накануне, по слухам, физкультурник нажрался до поросячьего визга, полез через балкон к соседке, та выставила его со скандалом и сейчас он оттягивал неминуемую расплату в санчасти, подкупив доктора бутылкой коньяка.

– А язык венгерский, я ведь ни бельмеса в нём, как вообще в Будапеште пересадку делать?

– Ничего страшного, – сощурив глаза на смуглом, татарского типа лице, ответил капитан – выйдешь с вокзала Келети, там 5 минут пешком до трамвая №6, сядешь на трамвай и через три остановки ты уже на вокзале Ньюгати. Там есть касса где говорят по-русски. Бери билеты до Кишкунлацхазы, там вас встретят. Давай-давай, не тупи!

Отнекивайся не отнекивайся, а армия не место для рассусоливаний и Аркадий уже через полчаса, держа в руках список, знакомился с командой. Капитан команды, сержант, сиял радостной улыбкой в предвкушении поездки. В ушитой по фигуре шинели, в офицерской шапке и до блеска начищенных гуталином ботинках, он словно сошёл со стоявшего на плацу плаката "Военная форма одежды". Рядом с ним стоял с хитрой улыбкой на лице смуглый и черноволосый рядовой. Он был невысок, полноват и Аркадий про себя обозначил его как "Азербайджанец". Следующим был очень высокий, неимоверно худой солдат с вытянутым бледным лицом и длинными, почти до колен руками. "Вратарь"– догадался Аркадий, но для себя обозначил его как: "Длинный Солдат". Дальше шли три бойца, одинаковых с лица, которых он никак не стал обозначать. На левом фланге, как антипод Сержанту, стоял соскобочившись, Кочегар. В мятой, топорщащейся под ремнём, какой-то замусоленной шинели, казалось он единственный из них, кто не рад поездке. Его, дрыхнувшего в кочегарке, сдёрнули с топчана и ничего не объясняя отправили на плац. Для комплекта. Кочегар был малого роста и тощ как хвощ. Копотью было покрыто лицо, шея, пух на щеках и подбородке. Его, по детски наивные, василькового цвета глаза "подведённые"угольной пылью, тревожно блестели как у персидской наложницы в гареме: он знал, что его вы..бут, но не знал когда.

– Сержант! – подозвал Аркадий сержанта – эт-то что? Это чудо в Будапеште комендатура на губу отправит!

– Да ничё, товарищ лейтенант, мы его прикроем, в серёдке строя держать будем.

Аркадий махнул рукой, да наплевать! Тем более темно уже будет когда приедем, как нибудь проскочим. Через час они уже тряслись в поезде рейсом Дебрецен—Будапешт.

Глава 2

За окном проносилась слегка припорошенная снегом и оттого унылая в это время года, равнина Альфёльд. Тоскливый пейзаж повсеместно распаханных полей, изредка оживляли изгнанные из сведённых на пашню лесов, дикие козлы, да иногда взлетавшие, вспугнутые гудком тепловоза, фазаны. Но ни красота птиц, ни стройность козлов удивляла Аркадия – изумляло отсутствие охотников. Как? Почему? Где они? У нас бы, несмотря на всю строгость законов, в момент всех бы повыбили. Наставили бы всяких силков, капканов да и свели бы, повинуясь охотничьему инстинкту, всю дичь на ноль. Не пожалели бы и перепелок!

Иногда поезд останавливался в ничем ни примечательных, кроме названий, городках. Хайдусобосло, Пюшпёкладань, Кишуйсаллаш, Тёрёксентмиклош … звучали странные, труднопроизносимые названия, словно из путешествий Гулливера: – Лорбрульгруд, Бробдингнег, Глаббдобдриб – попробуй без подготовки такое произнести!

– Товарищ лейтенант, – прервал его размышления сержант – мы не обедали. "Ни хрена себе вводная на ходу поезда , – подумал про себя Аркадий – крутись тут с ними как хочешь, а может и наё..ывают меня, смекалка -то солдатская у них есть". Вслух же сказал:

– Хорошо, то есть ничего хорошего, за мой счёт придётся вас накормить. Сержант и ты, – он ткнул пальцем в Азербайджанца, судя по всему инициатора заявления – со мной, остальные по вагону не разбегаться, а тебе – он показал на немытого кочегара – вообще из купе не выходить, не позорить тут облик советского воина. Втроём они двинулись буфет.

Пока радостные бойцы складывали в его же модный пластиковый пакет с надписью "Marlboro", булки и витые бутылочки ярко-жёлтого цвета газировки "Юдит", глаза Аркадия зацепились на стоявшей на полке бутылке сухого "Balaton Boglari". Да чего там с одной бутылки то будет, да ничего, протрезвею.

– Ну, вы давайте, там не разбегайтесь и за Кочегаром не забывайте присматривать, – напутствовал он бойцов – а я тут немного посижу.

В купе, пошатывающийся Аркадий, вернулся затемно, когда поезд, сбавляя ход, уже подходил к Будапешту. Погрузившаяся в глубокий сон команда дружно храпела, чмокала губами и сопела выводя носами трели. Оркестр, да и только! Ритм задавал стук колёс, а солистом выступал, громко всхрапывая и прерываясь на постанывания с завываниями, Кочегар. Из уголка его приоткрытого рта, сочилась тоненькой струйкой жёлтая "Юдит", оставляя светлые бороздки на покрытом сажей лице.

Расчёт Аркадия на быстрое отрезвление не оправдался и он, окружённый бойцами, стоял растерянно лупая глазами, на платформе вокзала Келети.

– Нам на какой вокзал нужно? – спросил Сержант.

– На Ньюгати.

И они пошли гурьбой, используя встречных мадьяр в качестве указательных столбов.

– Ньюгати? – лапидарно спрашивали они первого встречного. Тот, остолбенев от вида ордой движущихся в темноте советских солдат, рукой показывал направление. Так от одного живого указательного знака до другого, они дошли до трамвайной линии. Аркадий покупать билеты не стал, ни за себя, ни за бойцов, итак уже потратился: на обед бойцам, себе на Balaton Boglari – нет, нет, включил он внутреннего скопидома, как бы к концу поездки без штанов не остаться! На контролёра они благополучно не попали, да и на вокзале Ньюгати взаправду была билетная касса, где говорили по-русски.

В поезде, движущемся в Кишкунлацхазу, Аркадий вышел покурить в тамбур. Там, в сигаретном дыму, тарахтя о чём то своём, стояло несколько пожилых рабочих, по одетой на них чёрной форменной одежде он определил их как железнодорожников, впрочем Аркадий в этом не разбирался. Вытащив из мятой пачки, с изображением на обложке летящей ласточки, такую же мятую сигарету без фильтра Fecske, он закурил, добавив густоты в облако стоящего в тамбуре дыма. В окне тамбура показалось скопление огней и Аркадий по-венгерски спросил:

– Kiskunlachaza?

– Ferencvaros (район Будапешта, прим. авт.) – так же по-венгерски ответили ему и тут же пожилой мадьяр открутил пробку от плоской фляги. Налив в маленький металлический стаканчик грамм 50 пахучей жидкости, он поднес её Аркадию:

– Palinka – сказал он и показал большой палец вверх.

Отказываться было неудобно и Аркадия аж передёрнуло от выпитой палинки: "На нашу самогонку похожа, такая же противная", подумал Аркадий, но виду не подал и тоже показав большой палец вверх, поднапрягшись сказал два раза, боясь, что не поймут:

– Koszonom szepen! Кёсёнём сейпен! – Что означало: Большое спасибо! Внимание галдящих железнодорожников переключилось на Аркадия, они наперебой стали предлагать стаканчики и вопросительно заглядывая в глаза, что-то спрашивать. Ничего не понимающий Аркадий, отказываясь, энергично мотал коротко стриженой головой, так, что если бы у него была грива, то можно было бы работать вентилятором, разгонять дым в тамбуре. На все вопросы он отвечал:

– Nem tudom (не знаю) и nem irtem (не понимаю).

Вскоре путейцы отстали от него. В гвалте было только слышно несколько раз громко повторенное слово fiatal – Аркадий потом посмотрел запомнившееся слово в словаре, оно означало "молодой". Остаток пути он провел в полудрёме, трясясь на жёстком кресле электрички.

Глава 3

В Кишкунлацхазе их встретил воин, в одиночку слонявшийся по перрону вокзала. Он сказал:

– Дежурной машины не будет. Идите по вот этим рельсам – показал он рукой – пока не упрётесь в забор. В нём будет дыра, а за ней столовая. Ужин для вас оставили. Чертыхаясь и спотыкаясь в темноте, они пошли по шпалам. Через час они уже сидели в столовой и уминали холодный ужин. Застывший минтай со шлепком жидкого картофельного пюре в мятой, серого цвета алюминиевой миске, слабозаваренный, отдающий хлоркой чай в выщербленной эмалированной кружке – фу, какая мерзость для пресыщенных снобов, сибаритов и прочих гурманов, но только не для голодных путешественников. Даже Аркадий, отвыкший от солдатской пищи, поковырялся алюминиевой ложкой в тарелке. К этому времени он уже полностью отрезвел.

В центре спортзала, в полумраке, стоял слегка покачиваясь, в распахнутой как у памятника Дзержинскому на Лубянке шинели, капитан. Вокруг него, в абсолютном беспорядке, лежали на полу голые матрасы, а на них задавали храпака укрывшись, кто шинелями, кто бушлатами, а кто и просто кителями, спортсмены.

– Товарищ капитан! – приложив руку к головному убору, стал докладывать Аркадий – молодёжная команда по гандболу из гарнизона Дебрецен в составе семи человек прибыла в ваше распоряжение.

Пыхнув папиросой, капитан взял предписание со списком.

– А где ваш начфиз? – играя желваками, спросил он с нескрываемой злобой.

– Он заболел.

Капитан, какого-то чёрта попросил предъявить документы. Непонятно чем он был недоволен. То ли наш начфиз когда-то и здесь накуролесил, то ли в его лице он потерял собутыльника, только он начал проверять даты рождения спортсменов. На его серо-жёлтом и таком же, как у грецкого ореха, бугристом и морщинистом лице, измученном запоями и спортом, застыла неодобрительная гримаса. Казалось он недоволен всем: и этими, ночью прибывшими гандболистами, и постоянно тухнувшей в уголке рта папиросой "Беломорканал", и этим молодым лейтенантом с равнодушными глазами. Подогретая винными парами злость, копившаяся в нём, искала повода вырваться наружу. И этот повод нашёлся:

– Тебе сколько лет!? – заорал он на Азербайджанца – Тебе же 22 года. Здесь молодёжные соревнования, до 21 года!

– Всё, я отстраняю команду от соревнований! – испуская изо рта густой перегар, продолжил орать капитан так, что вздулись вены на жилистой шее, выглядывающей из засаленного воротника рубашки. Кадык у него, в исступлении двигался туда-сюда со скоростью лифта в останкинской башне.

– Да, пожалуйста – пожав плечами и сделав индифферентный вид, ответил Аркадий.

Взбешённый его показным безразличием, капитан грозно пучил глаза под кустистыми бровями, да беззвучно открывал, словно выброшенная на берег рыба, рот. Ему, посвятившему всю жизнь спорту, такое равнодушие – выстрел в сердце. "Капитан, никогда ты не будешь майором"– подумал Аркадий и поспешил, от греха подальше, в гостиницу. Впрочем, судя по "майорскому"материалу его мятых брюк, майором он когда-то всё таки был.

В гостинице, пока дежурная оформляла документы, его, грустно озирающегося на спартанскую обстановку в фойе с печальным фикусом в углу и засиженными мухами правилами общежития на стене в соседстве с планом пожарной эвакуации, случайно заметил знакомый еще по военному училищу однокашник.

– Не грусти, – сказал он, засмеявшись – Здесь у нас весёлый бордель. И он начал рассказывать как недавно тут, по коридору, разгуливали в обнимку совершенно голые лейтенант Юрий N и младший сержант сверхсрочной службы Марина S. И так, в объятиях, влюблённая парочка завалила в комнату, где шло обмывание кому-то очередного звания старший лейтенант. Их радушно встретили, усадили на почётное место за столом. На столе, среди прочего, стоял торт, украшенный по центру кремовым теремом и башенками по углам. Им налили штрафную, лейтенант встал произнести тост и взметнувшимися причиндалами, посбивал башенки. Ничего, сожрали торт, не побрезговали – смеясь, закончил рассказ товарищ по учёбе.

В комнате было холодно и Аркадий никак не мог уснуть. Вдобавок за тонкой стенкой, послышался громкий голос, в котором он узнал капитана и чьё-то, то ли блеяние, то ли мычание.

– С-с-сука – прошипел начфиз и вслед за этим послышалось бульк-бульк-бульк. Пили они не чокаясь. Собеседник капитана членораздельно говорить не мог и лишь одобрительно мычал.

– Я ему, – дальше опять послышалось буль-бульк – а он! – капитан не стал договаривать, что "он", они выпили.

– Убью!!! – словно молотом по наковальне, бухнул капитан – Му-у-у, му-у-у – отвечал собутыльник.

– Кадык вырву! – бушевал раздухарившийся капитан – На куски порву!

– Бе-е-е, бе-е-е – соглашаясь, блеяло пьяное животное.

Так они пили, пока не послышался характерный звук упавшей и катящейся по полу пустой бутылки. В наконец наступившей тишине, уснул и Аркадий.

Глава 4

От соревнований их никто не отстранил, Аркадий это понял, подходя к стадиону. Его команда уже играла на поле. Солировали Сержант и Азербайджанец, Длинный Солдат, как и предполагалось, стоял на воротах. Кочегар бегал для виду строго по бровке поля и мяча не по