Океан жизни

Пролог Далекое будущее Верховный

Разум – вот единственный законный наследник вселенной. Эмоция – сбой в его матрице. Любовь – самый опасный из всех вирусов.

Я стоял в Зале Безмолвных и смотрел на новую партию клонов. Идеальные тела. Абсолютно стерильное сознание. Никаких следов аффектов, никаких намёков на привязанность. Чистый лист. Именно таким и должно быть будущее человечества. Мы изгнали хаос чувств, вырезали раковую опухоль страстей и построили утопию, где ничто не угрожает логике и порядку. Но система дала сбой.

«Феномен Ноль» – так мы назвали это в отчётах. Каждое новое поколение клонов, созданное за последний цикл, демонстрирует необъяснимый регресс. Они функциональны, но… пусты. В них нет даже тени любопытства, базового инстинкта выживания, намёка на волю. Они – биороботы, и их пустота начинает угрожать стабильности всей нашей цивилизации. Без внутреннего огня любая система обречена на энтропию.

Именно поэтому я санкционировал проект «Генезис». Двое наших лучших умов – архивариус Лоран и пилот Илария – получили приказ. Они отправятся в запретные зоны, к самым истокам жизни, чтобы найти причину сбоя и устранить её. Они верят, что ищут способ «оживления» клонов. Они не знают главного.

Лоран подозревает, что ответ кроется в древних мифах о «Любви». Он почти прав. Именно поэтому за ним ведётся тотальное наблюдение. Если его изыскания подтвердят мою главную гипотезу, это будет означать, что «Феномен Ноль» – не сбой. Это – возвращение. Возвращение того, что мы так тщательно изгнали.

И если это так, то проект «Генезис» сменит свою цель. Лоран и Илария станут не спасителями, а охотниками. Они получат новый приказ: найти источник этой «Любви»… и уничтожить его. Ибо мы либо исправим эту ошибку мироздания, либо сотрём её с лица галактики. Ради будущего, построенного на разуме, я готов на всё. Даже на величайшее преступление – уничтожение самой души вселенной.

Часть 1 Где-то на краю мироздания

Глава 2 Она

Я не спала. Я – помнила.

Мое существование между встречами – это не сон, а странное, растянутое в вечности воспоминание. Я была книгой, которую закрыли на самой прекрасной главе, и все, что осталось – это жить внутри одной-единственной фразы. Фразы, которая была его именем.

Я существовала в сердце розовой луны, в коконе из застывшего света. Вокруг меня вихрились туманности, рождались новые солнца, но до меня доносился лишь отголосок этого великого действа, как до ребенка в утробе доносятся приглушенные голоса мира. И в этом эхе я искала один-единственный голос. Низкий, спокойный, как гул древнего ледника. Голос, что звал меня домой.

Потом пришел Зов. Не звук, а толчок. Тот самый пульс планеты, что был для него первым пробуждением, стал для меня щелчком замка. Лепестки моего светового кокона дрогнули и начали раскрываться. Страха не было. Была лишь стремительная, всепоглощающая радость. Пора.

Свет, что был моей темницей и защитой, стал моей пуповиной, моим трамплином. Я почувствовала, как меня вытягивает в струну, концентрирует в энергию, в намерение. Я была больше, чем тело, я была самой идеей возвращения.

И полетела. Столб розового света был моим путем, туннелем, ведущим из царства вечного ожидания – к месту, где он ждал. Я мчалась сквозь безвоздушную пустоту, и звезды по бокам превращались в сверкающие полосы. Я не видела их красоты – я видела лишь точку впереди. Точку, которая была им.

Я лечу, – подумала я, и мысль эта была обращена к нему. – Я уже близко.

Холод коснулся меня первым. Резкий, обжигающий, но такой знакомый. Он был частью его, частью нашего мира. Воздух сгустился вокруг, и свет начал формировать мне новое тело. Маленькое, хрупкое, временное. Тело розовой мыши с крошечными лапками, которые должны были коснуться снега и побежать к нему. Я коснулась. Твердь. Холод. Реальность.

Мое зрение было еще размытым, но мне не нужно было видеть. Я чувствовала его. Его тепло, его огромное, спокойное присутствие было маяком, на который было невозможно не ориентироваться. Я моргнула, и мир встал на место. Белый снег. Золотое небо. И он. Огромный, величественный, сидящий у воды и смотрящий на меня такими знакомыми карими глазами, в которых светилась вся вселенная, которую мы когда-то создали вместе. В них я прочла: «Я ждал. Я всегда жду».

Я сделала первый шаг. Снег был мягким и холодным. Я побежала. Мои маленькие легкие глотали ледяной воздух, и он был сладким, потому что это был воздух его мира. И вот его лапа. Шершавая, надежная, испещренная шрамами невидимых битв, которые он вел в мое отсутствие. Я взбежала по ней, не касаясь, почти летя. Его шерсть пахла звездной пылью и вечностью. Я прижалась к его шее, к горячей коже под густым мехом, и закрыла глаза. Здесь был мой дом. Здесь бился источник всего моего бытия.

– Люблю, – прошептала я, и мой писк был так тих, что услышать его мог только он.

Он поднялся. Мир перевернулся, и я ощутила знакомый вихрь энергии. Наш свет. Наш кокон. Он рождался из нашего желания быть вместе, прикоснуться не как зверь и мышка, а как две равные сути.

Вспышка. Исчезла тяжесть его формы, исчезла хрупкость моей. Мы стали чистым духом, чистым чувством. Я чувствовала, как его сущность сплетается с моей, как лед и пламя, встречаясь, рождают новую жизнь. Это было не больно. Это было… цельно. Как будто я тысячелетие была разлучена с половиной самой себя и наконец-то обрела ее.

Свет угас. Я стояла на двух ногах, чувствуя, как розовые волосы струятся по моей спине. Я подняла руку – человеческую, тонкую – и коснулась его лица. Его белые волосы были шелком на моих пальцах. Он смотрел на меня, и в его глазах я видела отражение своих – синих, в которых теперь танцевали новые звезды, звезды нашего будущего творения.

– Я ждал, – сказал он. Его голос был тем самым гулом ледника, тем самым голосом из моих снов.

Я улыбнулась. Радость переполняла меня, грозя разорвать грудь. Я хотела петь, танцевать, кричать от счастья.

– А я летела, – ответила я, и мой голос зазвенел, как те самые хрустальные миры, что мы создали в прошлый раз. – Все время летела к тебе.

Нам не нужны были слова. Вся наша история, все наши разлуки и встречи были здесь, в этом взгляде, в этом прикосновении. Его пальцы сплелись с моими, и это сплетение было совершеннее любой галактики. Его рука была моим якорем, моим единственным ориентиром в мироздании.

– Океан ждет, – сказала я, и почувствовала, как из глубины моей души поднимается смех – легкий, беззаботный, как полет пушинки.

– Ждет нас, – кивнул он, и в его улыбке была вся нежность вселенной.

И мы побежали. Рука в руку. Босые ноги не чувствовали холода снега, потому что мы сами были источником тепла. Мы бежали к темной воде, которая была для нас не бездной, а колыбелью. Каждый наш шаг отдавался эхом в моем сердце, выстукивая тот же ритм, что и в его: Любовь. Творение. Дом.

Глава 3 Он

Ее рука в моей была легкой и уверенной. Мы бежали по снегу, и казалось, не наши ноги касались земли, а сама планета несла нас навстречу судьбе. Ветер свистел в ушах, срывая с губ смех – ее серебристый и мой, низкий, рождавшийся где-то в глубине груди, которую я уже отвык чувствовать.

Океан приближался. Сперва он был безмолвной черной гравюрой, потом – бархатной скатертью, усеянной алмазными бликами звезд, и вот теперь я слышал его дыхание. Тихий, ленивый вздох, с которым вода накатывала на лед, целовала его и отступала. Этот звук был древнее нас. Он был саундтреком к самому первому нашему пробуждению.

Мы резко остановились у самой кромки. Пена, светящаяся нежным фосфоресцирующим светом, омыла наши ступни. Холод? Нет. Это было прикосновение старого друга.

Я повернулся к ней. Ее розовые волосы развевались на ветру, словно живое пламя. Синие глаза, в которых я тонул тысячелетиями, смотрели на воду с жадным любопытством и мудростью праматери всех миров.

– Готов? – спросила она, и ее голос был шелестом звездной пыли.

– С тобой – всегда, – ответил я, сжимая ее пальцы.

Мы вошли в воду. Она не была мокрой. Она была плотной, энергией, готовой принять нашу волю и превратить ее в плоть. По колено, по пояс… Вода струилась вокруг нас, и с каждым шагом свечение усиливалось. Это были не просто блики. Это были триллионы крошечных существ, искр жизни, дремавших в глубинах и пробуждающихся от нашего присутствия.

Мы остановились, повернувшись лицом к бескрайнему космосу. Четыре луны смотрели на нас, как строгие, но любящие свидетели.

– Помнишь планету оранжевых пустынь? – вдруг сказала она, не глядя на меня. – Где жизнь пряталась в пещерах и пела песни эха?

Память вспыхнула, как вспышка сверхновой. Жаркий ветер, два солнца на малиновом небе, мелодичный шепот, рождавшийся в каменных лабиринтах.

– Помню, – кивнул я. – Их песня была грустной. Они тосковали по небу.

– А мы дали им крылья, – улыбнулась она. – Всего на одно поколение. Чтобы знали, что такое полет.

В ее словах была вся наша философия. Мы не диктаторы. Мы – садовники. Мы даем возможность, шанс. А дальше – жизнь сама найдет свой путь.

Я поднял нашу сцепленные руки.

–Пора.

Она кивнула, и ее взгляд стал сосредоточенным. Мы оба смотрели на воду у наших ног. Она начала менять цвет с темного на молочно-белый, потом на серебристый. Энергия вибрировала, наполняя воздух гулом невидимых струн.

Я отпустил ее руку, и мы одновременно, как в отрепетированном танце, опустились на колени, погрузив ладони в светящуюся воду.

Прикосновение было ударом молнии. Чистой, созидающей силы. Она входила в меня через руки, заполняла каждую клеточку, выжигая всю усталость, всю грусть разлуки, оставляя только первозданную, яростную радость бытия.

Я зачерпнул пригоршню воды. Она была тяжелой, как ртуть, и переливалась всеми цветами, которых нет в названиях. Я встретился с ней взглядом. В ее глазах было то же напряжение, та же готовность. Мы были двумя полюсами одного магнита, двумя половинами одного сердца.

– За жизнь, – прошептал я.

– За любовь, – ответила она.

Я видел, как одна из звездочек, алая и яростная, уносилась прочь, и я знал – из нее родится мир огненных великанов. Другая, изумрудно-зеленая и гибкая, сулила царство летающих лесов. Там, где они упадут, через миллионы лет будут стоять города или петь неведомые звери, любить и страдать существа, даже не подозревающие о нашей миссии.

И мы были их началом. Ее смех, смешиваясь с гулом творения, был самой прекрасной музыкой. Она прыгала в светящихся брызгах, и капли, падая с ее пальцев, рождали целые созвездия.

На этом можно было бы остановиться. Но это был лишь первый аккорд. Мы зачерпнули снова и снова. Каждый бросок был актом любви, воспоминанием, надеждой. Мы поднимали целые каскады света, и они, отрываясь от наших ладоней, дробились на миллионы искр. Каждая искра – не просто клетка, не просто аминокислота. Это была возможность. Это была история, ждущая своего начала.

Вдруг ее смех оборвался. Она замерла, глядя куда-то за мою спину, и ее глаза расширились не от восторга, а от тревоги.

– Смотри, – тихо сказала она.

Я обернулся. И увидел.

Глава 4 Она

Это было самое чистое счастье. Быть с ним. Творить с ним. Чувствовать, как вселенная рождается на кончиках наших пальцев. Каждая звездочка, уносившаяся в темноту, была нашим общим дыханием, нашей общей надеждой. Я смеялась, и смех мой звенел в такт пульсации света, вырывавшегося из наших рук. Я смотрела на него – его сосредоточенное лицо, развевающиеся белые волосы, сияющие карие глаза – и думала: Вот он. Мой вечный дом.

И вдруг… что-то изменилось.

Сначала это было едва уловимое ощущение. Словно кто-то выключил звук в оркестре мироздания. Мелодия творения еще играла, но в ней появилась фальшивая нота. Глухая. Пустая.

Я перестала смеяться. Вихрь радости внутри меня замер, уступая место настороженности. Я почувствовала, как по спине пробежал ледяной мурашек, не имеющий ничего общего с холодом воды или снега. Этот холод шел изнутри. Из самой глубины космоса.

– Смотри, – прошептала я, и мой голос прозвучал чужим.

Он обернулся. И я увидела, как его глаза, только что сиявшие созиданием, сузились, наполняясь свинцовой тяжестью. Он увидел то же, что и я.

Это не были существа в привычном понимании. Это были… дыры. Проплешины в реальности. Серые, беззвучные пятна, плывущие над океаном. Они не излучали ничего. Ни злобы, ни любопытства. Только абсолютное, всепоглощающее НИЧТО. Они были концом всякой музыки, концом всякого света.

«Тени Небытия», – прошептал во мне какой-то древний инстинкт. Облики энтропии. Пожиратели смысла. И они пожирали наши звездочки.

Одна из Теней, похожая на клубящийся туман без формы, накрыла россыпь только что рожденных искр. Искры не взорвались, не погасли с треском. Они просто… исчезли. Схлопнулись. Перестали существовать. От целого мира, который мог бы родиться из них, не осталось ничего. Даже памяти. У меня сжалось сердце. Это была не просто потеря. Это было кощунство. Убийство в колыбели.

– Нет! – его рык прорвал гул творения, полный ярости и боли.

Он бросился вперед, вставая между Тенями и потоком жизни. Он поднял руки, и от него хлынул сокрушительный поток чистого света. Он бил в серые пятна, отбрасывая их, заставляя дрогнуть. Но они не исчезали. Они расступались, как вода, и снова смыкались, продолжая свою безмолвную работу. Они были бесчувственны к его гневу. Его свет был для них лишь временным неудобством.

Я стояла, парализованная ужасом. Сила его была огромна, но она была силой созидания, а не разрушения. Он мог отогнать их, но не уничтожить. А ритуал был прерван. Океан, чувствуя угрозу, начал отступать, его свет мерк. Еще немного – и окно возможности закроется. Тысячелетие ожидания пройдет впустую.

И тогда я поняла, что наша сила не в отражении атак. Она – в любви. А любовь – это всегда готовность отдать.

Я посмотрела на свои руки. На ладони, из которых только что изливались миры. Они все еще светились, наполненные энергией Океана. Но была и другая энергия. Моя собственная. Та, что делала мной. Энергия той самой розовой звезды, что летела к нему сквозь тысячелетия. Энергия любви. «Если они пожирают свет, им нужно дать больше света», – пронеслось у меня в голове. «Такого, которого они не смогут поглотить».

– Доверься мне! – крикнула я ему.

Он обернулся, и в его глазах я увидел вопрос, а потом – стремительное понимание. И ужас.

–Нет! – закричал он.

Но я уже закрыла глаза. Я представила себе не его, не наш Океан, а ту маленькую розовую мышь, сидящую в сердце луны. Я вспомнила тоску ожидания. Я вспомнила радость встречи. Я собрала в один сверкающий клубок всю нежность, всю боль разлук, всю надежду на будущие встречи. Всю свою суть. Я протянула руки к ускользающему свету Океана, но не стала зачерпывать его. Вместо этого я позволила своей собственной энергии излиться в него.

Это было похоже на то, как резать себя изнутри. Ослепительная, сладкая агония. Белая горячая боль пронзила меня, вырываясь из груди, из пальцев, смешиваясь со светящейся водой. Я кричала, но не от страха, а от усилия, от яростного желания защитить наше творение. И это сработало.

Вода, которую я теперь держала в ладонях, была не просто светлой. Она была живой. Она пульсировала розовато-золотым светом, в котором танцевали наши с ним воспоминания. Это была не просто жизнь. Это была любовь, облеченная в форму. Я подбросила ее вверх.

Пригоршня света не стала разлетаться на искры. Она превратилась в огромный, сияющий розовый лотос, который распустился прямо на пути у Тени. Тень наткнулась на него… и отпрянула. Впервые эти бесчувственные пятна проявили нечто, похожее на реакцию. Они не могли поглотить это. Цветок горел слишком ярко, слишком… лично. Он был не просто энергией, он был чьей-то душой.

Я увидела, как он, воспользовавшись моментом, усилил свой свет, отбросив Тени еще дальше.

Но сил у меня больше не было. Ноги подкосились, и я упала бы в воду, если бы он не подхватил меня на руки. Его объятия были единственным, что удерживало меня от полного распада.

– Зачем? – его голос дрожал, а его щека была мокрой. От воды? Или от… нет, он никогда не плакал.

– Они… наши дети, – выдохнула я, прижимаясь к его груди. Мир плыл перед глазами. – Я не могла иначе.

Он прижал меня к себе крепче, и я почувствовала, как его сила, его свет, окутывают меня, пытаясь исцелить ту дыру, что я прожгла в себе самой. Это не больно. Это… пусто. Но в этой пустоте была странная уверенность. Это было правильно. Я пожертвовала частью себя. Но спасла тысячи будущих миров.

Океан, отбросивший Тени, вздохнул с облегчением и стал затихать, его миссия была на грани завершения. Ритуал подходил к концу.

А я смотрела на звезды, которые мы все-таки успели подарить вселенной, и сквозь нарастающую слабость чувствовала лишь одно: это стоило того.

Глава 5 Он

Она была легкой, как пушинка, и хрупкой, как первый лед. Я держал ее на руках, чувствуя, как ее тело, еще недавно излучавшее неистовую энергию, теперь безвольно покоилось на моих ладонях. Ее розовые волосы, обычно сиявшие, как туманность, потускнели и слиплись от капель океана и… чего-то еще. От той энергии, что ушла от нее.

Пустота. Это слово жгло мой разум. Я чувствовал ее во всем. В затихающем гуле Океана, который, выполнив свою миссию, откатывал волны, словно уставший великан. В пронзительной тишине, наступившей после исчезновения Теней. И в ней. В самой ее сути зияла дыра, рана, нанесенная не оружием, а актом безграничной любви. «Зачем?» – снова и снова буравила меня моя же собственная мысль. Я бы нашел способ. Я бы отбросил их, защитил ритуал… Пусть не все звезды долетели бы, но она осталась бы цела.

– Они… наши дети, – прошептала она, и ее голос был слабым шелестом.

И я все понял. Понял с той же неотвратимостью, с какой планета вращается вокруг звезды. Для нее это не было жертвой. Это было материнским инстинктом, доведенным до космического масштаба. Защитить потомство любой ценой. Я, Хранитель, думал о сохранении процесса. Она, мать, думала о сохранении жизни.

Я не стал спорить. Не стал упрекать. Я просто прижал ее к своей груди так крепко, как только мог, пытаясь своим теплом, своим светом заполнить эту ужасающую пустоту в ней. Я закрыл глаза и сосредоточился, направляя потоки энергии, что текли во мне от звезд и лун, в ее истощенное тело. Это было похоже на то, как пытаться наполнить бездонный кувшин. Энергия уходила, почти не задерживаясь, лишь слегка согревая ее холодную кожу.

– Не трать силы, – она кашлянула, и ее пальцы слабо сжали мою руку. – Ты нужен… чтобы донести меня до сна.

Слова были шутливыми, но в них слышалась горькая правда. Ритуал был завершен. Вселенная получила свою порцию жизни. Закон вступал в силу. Океан отступал, и его сила больше не питала нас. Нам оставались лишь часы, может быть, минуты.

– Я донесу тебя до следующего пробуждения, – прошептал я ей в волосы, вдыхая ее ослабевший аромат – озон и увядающие звезды. – И до следующего. И до того, что будет после.

Она слабо улыбнулась, и в уголках ее синих глаз, теперь потускневших, собрались крошечные сверкающие слезинки.

–Обещаешь?

– Клянусь льдом моей планеты и огнем твоего сердца.

Я поднял ее еще выше и понес прочь от воды. Светящийся след на снегу, оставленный нашим бегом, уже гас. Звезды на небе казались холодными и равнодушными. Я шел медленно, бережно, стараясь не трясти ее. Каждый ее тихий вздох отзывался во мне болью

Мы достигли места нашего рождения – того самого, где она когда-то появилась из столба света. Теперь это было просто заснеженное поле под безжалостно красивым небом.

– Поставь меня, – попросила она.

Я опустил ее на ноги, но продолжал держать, опасаясь, что она упадет. Она стояла, опираясь на меня, и смотрела на луны. На ту, что была ее домом.

– Было красиво, правда? – сказала она, и в ее голосе снова зазвучали прежние нотки, словно последний луч заходящего солнца. – Особенно та, что алая… из нее выйдут великие воины с сердцами из вулканического стекла.

– А из той, что изумрудная, – певцы, – добавил я, заставляя себя говорить сквозь ком в горле. – Их голоса будут звучать в кронах летающих деревьев.

Мы стояли молча, держась за руки, и достраивали в своем воображении миры, которым только предстояло родиться. Это был наш прощальный подарок друг другу – разделенная фантазия, последний акт совместного творения.

Вдруг она вздрогнула и схватилась за грудь.

–Пора.

Ее тело начало светиться изнутри, но свет был неровным, прерывистым. Он вспыхивал и гасился, словно свеча на ветру. Из-за раны, из-за потери энергии, трансформация давалась ей с трудом.

– Держись за меня! – я обнял ее, вливая в нее остатки своих сил, становясь якорем в бушующем море боли.

– Я… всегда держусь за тебя, – она выдохнула, и ее пальцы впились в мои плечи.

И тогда случилось то, чего не было никогда за все наши циклы. Ее свет погас, не сумев собраться в чистую сферу. Вместо маленькой розовой звезды, в небо поднялся бледный, дрожащий огонек, больше похожий на угасающую искру. Он медленно, неуверенно поплыл в сторону луны, колеблясь и мерцая, словно вот-вот погаснет навсегда.

Мое сердце разорвалось. Я протянул руку, как будто мог удержать ее, как будто мог вернуть.

– Лети, – прошептал я, и мой голос сорвался. – Лети, моя любовь. Я буду ждать. Всегда.

Я стоял и смотрел, пока тот огонек не превратился в крошечную точку, не отличимую от других звезд. Только я знал, что одна из звезд на небе – ранена. Только я знал, какая боль пряталась за этим сиянием.

Полярная ночь снова сомкнулась над планетой, холодная и безмолвная. Но теперь ее безмолвие было не мирным, а гнетущим. Я остался один. С пустыми руками и сердцем, полным новой, неизведанной тоски – тоски не просто по возлюбленной, а по части ее, которую она оставила в битве.

Я медленно повернулся и побрел к своей ледяной пещере. Снег хрустел под ногами, и этот звук был одиноким и безнадежным. Впереди была тысяча лет сна. Но впервые за всю вечность я боялся заснуть. Боялся, что ее огонек в небе не дотянет до нашего следующего пробуждения.

Глава 6 Она

Боль была моей новой реальностью. Вселенная, обычно сиявшая для меня миллиардами красок, сузилась до тусклого, блеклого туннеля. Я была той самой искрой, что вот-вот погаснет – одинокой, заблудившейся в безвоздушной пустоте. Я не летела. Я падала.

Каждое мгновение было борьбой. Воспоминание о его объятиях, о тепле его груди было единственным, что не давало мне рассыпаться в прах. Я цеплялась за него, как за спасительную нить. Его голос: «Лети…» Он верил в меня. А я… я чувствовала, как моя сущность, моя «я», вытекает из той раны, что я сама себе нанесла. Что, если я не долетела бы? – пронеслась кощунственная мысль. Что, если этот цикл станет последним?

Страх, холодный и липкий, попытался поглотить меня. Но сквозь него пробивался другой образ. Не его, а тот самый алый росток жизни, что мы послали в путь. Я видела его – крошечный, яростный, полный желания жить. И я понимала: он был бы мертв, если бы не мой поступок. Ради этого стоило гореть меньше, но гореть сейчас.

Я собрала остатки воли. Я не просто искра. Я – начало. И мое место – в сердце розовой луны, чтобы однажды снова устремиться к нему.

Я выпрямила траекторию своего падения, превратив его в путь. Каждый сантиметр давался с невероятным усилием. Звезды вокруг, обычно такие приветливые, казались мне безразличными гигантами. А впереди, все увеличиваясь, росла моя луна – Колыбель. Она не манила, а ждала. Как холодная, но единственная постель.

Я молилась, чтобы у меня хватило сил. Не для себя. Для него. Чтобы через тысячу лет он не вышел из пещеры и не увидел на небе лишь пустое место. Чтобы его прекрасные карие глаза не наполнились болью, которую уже нельзя будет исцелить. Эта мысль придала мне последний, отчаянный импульс…