Дневник командующего

Первый дневник из серии

«Цератарх»

Сиома Валтоса

Ведущий редактор: отсутствует.

*В книге переданы оригинальные тексты с сохранением авторской

подачи, орфографии, пунктуации и оригинального шрифта.

Технический редактор: отсутствует.

*По той же причине.

Корректор: отсутствует.

*По той же причине.

Верстка: отсутствует.

*Сохранена подача из оригинального дневника автора.

Иллюстрации: выполнены руками автора текстов.

*При помощи простого графитного карандаша.

Воспроизведены в печатном издании путем копирования.

Любое использование материала данной книги, полностью

или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Вопросы по исключительным правам, а также прочие вопросы

и предложения просьба присылать на [email protected]

КРАСНОЯРСК, 2025

14 день Артемидеона 1806 года

Завтра неизбежно будет сражение. Я сам видел грамоту стратега, в которой сказано, что если до середины Артемидеона Фоантская армия северян не будет разбита, то вступит в силу приказ сворачивать поход и идти на зимние квартиры. Хорошо бы еще и успеть сразу погрузиться на корабли до столицы, но одна мысль о том, что придется волочиться за четыре моря заворачивает кишки в узел и провоцирует рвотные позывы. Пускай. Лучше вывернуться наизнанку в море, чем оставаться зимовать в северных лесах в нашем положении. С проливов тревожные новости: есть вероятность, что с обеих сторон в нас полетит что-нибудь острое или горящее. Это не добавляет настроения. В такой войне в целом тяжело с настроением. То, что мы зашли так глубоко, потеряли большую часть армад с механизмами, снаряжением и провизией… и вовсе ставит наше положение на грань отчаянного. Я задумывался об этом, когда отправлялся в университет Ареса, когда впервые убил пленного на тренировочной арене, когда впервые прошелся по ковру из тел аксулафких мятежников, добрая сотня из которых на нашем с Валеосом счету. Я много думал в тот вечер, но тогда эти мысли были где-то далеко, как будто из другой далекой жизни. И вот, прошло каких-то четыре года и эти мысли уже ничем не выбить из головы. Мне невыносимо страшно. За жизнь друга, соратников, близких, но в основном, признаться, за свою собственную. И еще более погано внутри от ощущения, что моя жизнь, которая, если и не завтра то, вероятнее всего, в ближайшие декады превратится в пару строчек в императорском архиве, прожита без толку. А может и вовсе с отрицательной пользой. Хочется разорвать кожу на скулах и немного повыть на уходящую луну. Но лицо мое даже наедине с собой источает только спокойное безразличие. За мной мои воины. Если они увидят страх в моих глазах… Стратег любит поговорить по душам, мне легче после разговоров с ним, но и с ним я поделиться не могу: увидит слабину – передумает и снимет с командования. Не думаю, что ради меня он отступит от инструкций, а эту часть инструкции я хорошо помню. Диметрий зальет сарказмом вместо серьезного разговора. Другие командующие? Никому из них я не доверяю настолько… Да и нет желания выслушивать их ответное пьяное нытье. Остается только достать пустой походный журнал, нарисовать в нем луну и прокричаться буквами. А потом сжечь. Да, обязательно нужно сжечь. Представляю как северяне вечером у костра читали бы эти вопли из трофейного журнала и смеялись в голос фантазируя, что мы напуганы их архаичным макияжем. Обязательно сжечь!

Нет. Заснуть этой ночью уже точно не выйдет… А так хотя-бы голова и руки отвлечены от дрожи и можно убить время, оставшееся до рассвета. Снаряжение в порядке, острее уже не будет. Мышцы, выносливость, команды, инструкции… Может и можно было бы чуть лучше подготовиться, но на это были годы до, сегодня уже поздно. Сегодня только отвлечь голову. Вспомнить что-нибудь приятное. Что-нибудь такое, ради чего обязательно стоит выжить, чтобы повторить. К примеру… хочется еще раз увидеть своими глазами врата в Аид в Эмпурса Алеф, просто увидеть и спокойно уйти зимовать к подножиям Рас-Тавра; хочется еще раз, а может и несколько раз спеть, вместе с полной стадией приветствие олимпиаде и послушать как ревет стотысячная толпа на последних метрах колесничной гонки; хочется еще раз, а может сотню-другую раз посетить квартал удовольствий в Прометее. Или, быть может, вовсе там больше не появляться, а найти себе деву из спокойного, не слишком знатного рода, где-нибудь в библиотеке университета Афины. Деву… Горящий хряк! Хотелось же отвлечься приятными воспоминаниями…

Валеос сопит грузно и неровно. Дергает правой задней ногой, чувствует, что завтра придется не сладко. А сладко не будет в любом случае – манго давно кончились, и даже если мы выживем, то порадовать его будет нечем. Надеюсь, не обидится. Нет. Надеюсь, что выживем и пусть немного пообижается. Но они не выйдут из леса… Они знают нас досконально, они не боятся, и они далеко не глупцы. Они просто не выйдут из леса и тогда мы точно обречены. Как же опьяняло чувство безоговорочного превосходства! Когда враги беспомощно разлетались, пытаясь подойти чтобы стянуть меня с Валеоса, или проколоть ему нарисованные глаза, или отрубить искусственный хвост, или вовсе сразу разбегались от одного только нашего вида. Но теперь впервые я, кажется, чувствую то, что чувствовали тогда они. И мне не нравится это чувство. Не знаю, что с ним делать, и нет пока никаких инструкций по этому поводу. Может напишу, если выживу? Пока утешает только то, что северяне тоже могут бояться. Также сидят сейчас и думают, как бы отвлечь мысли… Либо пьяны. Но в своей победе они однозначно уверены чуть больше. В их положении сейчас главное не наделать глупостей и спокойно дожать. А они не наделают. По крайней мере, нам не стоит на это рассчитывать. Только на план стратега, в коем я выразил свои сомнения. По мне так это очевидная наивность, рассчи…

16 день Артемидеона 1806 года

Мальчишка принес молока с хлебом. Сказал, что уже ночь 16-го. Куда делось 15-ое – понятия не имею. Все вокруг спят. Не помню, как снова тут оказался. С другой стороны, чтобы умирали тоже не припомню. Хотя возможностей было более, чем достаточно. Я дышу. Я пишу. Журнал тот же. Запись в нем моя. Если это Гадес, то уж больно он похож на обычную жизнь. Валеос сопит на соломе. Выглядит… живым. Под ним сухо. Подо мной, кстати, тоже. Значит живы, и относительно целы… Вопреки глупости этого плана, и вопреки тому, что все пошло не по плану, мы живы. Живы! Пожалуй, как раз во многом именно потому, что все пошло не по плану. Хорошо, что не успел сжечь. Теперь есть куда записать, пока все это свежо в памяти. Что имеем по фактам: северяне напали на лагерь затемно, примерно за четверть часа до рассвета, не дали мне закончить запись про… горгона с ней; пока западная часть лагеря тонет в крови стратег командует без построений выходить из восточных ворот и двигаться в сторону укрепления северян, по узкой тропе вдоль крутого берега Фоанта, которая легко простреливается из леса и упирается в каменную стену. Человек в своем уме может пойти на такое безумство?! Выстроить армию узкой полосой между крутым берегом и лесом… Даже если ему матерью поклялись, что там не будет засад или рвов с олеумом, это все равно полное… ладно. Эмоции и догадки потом. Сейчас факты. Каменная стена уже была подкопана. Передовой отряд с инженерами не выходил на вылазки и дошел до стены незадолго до нашего. Жаль некого спросить, было ли там уже подкопано. Когда мы с Валеосом подошли крюки уже торчали из стены, а Энтос и Агеластос уже были зацеплены. Нас тоже подцепили. Один рывок и стена опрокинулась. Хотя, на мой взгляд, не смотря на подкоп, массы были несопоставимы и этого не должно было быть достаточно. Стену явно инженерно подготовили, и готовили дней… Ладно, факты… Факт в том, что гарнизон был весьма формальный и практически не сопротивлялся. Те лица, что я видел в рассветном тумане, казались мне удивленными. Инженеров отправили обратно обустроить тропу на случай преследования. Они обустроили, но спросить теперь не у кого… Мы же, оказавшись в более укрепленном каменном городище, с запасами провизии и обогрева… Спустя менее, чем час получаем команду выходить через главные ворота.

Строем по двое идем обратно к своему лагерю. Слышу подбадривающую реплику Диметрия позади: «Не бойтесь умереть, братья! Я позабочусь о ваших супругах», и усталый раскат смеха. На подходе к лагерю видно, что северяне уже начали догадываться о происходящем и занимать позиции в лесу, переходя колоннами по полю между лесом и лагерем. Без команды понимаю, что нужно отрезать их от леса и даю распоряжение отряду клином входить в колонны. Фалангитов с длинными копьями в построениях не видно, только пельтасты с обрезанными. Кольев, ежей и цепей тоже не видать. Вижу фрагмент чистой поляны и небольшой просвет в строю – можно смело разбивать с разбега. Разбег. Первые ряды пеших пельтастов рассыпаются, как кегли. Топчем. Дальше по инерции переворачиваем несколько баллист. Наше с Валеосом счастье, что последняя баллиста в ряду оказалась перегружена и немного задержала нас. Из-за этого Агеластос вырвался немного вперед. Успеваем набрать небольшой разгон перед следующей колонной пеших. И видим, как Агеластос входит, как в масло, в строй пеших, но тут же с ревом натыкается на упертый в землю шип. Хитрые полосатые подонки… Они держали упорные шипы не в первой, а во внутренней колонне. Валеос успел затормозить и развернуться, но теперь он явно занервничал. Я почувствовал это, начал поглаживать его по спине и успокаивать. Трубку, ведущую к левому уху, сорвало во время опрокидывания баллисты, но он меня слышал. Не смотря на шум битвы, который теперь отвлекал его через одно ухо, он все еще четко слышал мои команды. Мы замешкались. Застряли между рядами. Пешие не торопились подходить – прекрасно знали, чем это для них закончится. Высматриваю в колонне просветы без шипов для новых ударов, но почти сразу замечаю среди рядов оранжевые полосы. Крадутся на полусогнутых. Даю Валеосу команду разворачиваться и готовиться. Ему не видно, но я хорошо смог различить среди рядов с десяток тигрисов. Пятеро из которых крались к нам, используя пеших как укрытие, как высокую траву. «А скольких еще я пока не вижу в этой густой высокой траве?! Этого мы не проходили!!! Я многое изучал о стратегии всадников на тигрисах при сражениях в лесу. Нам рассказывали еще в начале обучения, что тигрисов приручили веков десять назад как раз для борьбы с северными племенами, которые повадились укрываться в густых северных лесах. Говорили, что тогда они были в 2-3 раза меньше, чем сейчас, меньше самой маленькой лошади, что ели только мясо, были очень норовистые и не могли нести на себе взрослого человека», – я перебрал в голове кучу информации, но ничего, абсолютно ничего, что могло бы помочь нам в данной конкретной ситуации. Оставалось только надеяться на реакцию Валеоса и несогласованность их действий. Даю команду «На рог» и направляю его в то место откуда ожидаю прыжок. Валеос слегка замер от недоумения – «зачем поднимать на рог жалкого пешего», наверное, подумал он. Но голову опустил и в нужный момент, когда из-за плеч пехотинца выпрыгнула полосатая рыжая фурия, резко дернул головой снизу вверх, одновременно привстав на дыбы. Тигрис взмыл в небо как воздушный змей на сильном ветру. Упал бесславно, со звуком мешка с бобами, падающего в трюм корабля. Рог не проткнул клеть, но ребра, думаю, переломал. По реву было понятно любому – это больно. Остальные фурии слегка притормозили от увиденного и услышанного, хотя они должны были быть к этому готовы. «Да, точно. Они не запаникуют. Они были готовы. Первая фурия – это явно всего лишь разведка боем. Дальше нападут одновременно. С двух или сразу с трех сторон. Стащат меня и добьют Валеоса. Собраться! Собраться! Секунду… Им же тоже не видно друг друга!», – подумал я. «Значит должен быть кто-то в толпе, кто подает им сигнал… Звуковой? Флаг? Огонь?… Копья!!! Они как будто слегка вращают копьями над головой! Точно! Пехотинцы держат оголовок копья неестественно высоко – они подсказывают движениями копья наездникам с какой стороны и когда нападать!», – продолжил мысль. Дальше было легче и даже немного весело. Не знаю сколько времени мы танцевали в толпе, но спустя шесть-семь летающих тигрисов они начали догадываться, что мы раскусили их план, и стали пятиться к лесу. К тому моменту нам уже удалось разрезать их на две части: одну прижали к лесу, другая оставалась около или внутри лагеря.

Я начал скромно произносить в голове: «Победа? Отчаливай без нас, паромщик». Однако Валеос спустя миг заставил меня сильно засомневаться. Парень вошел в кураж и начал преследовать кошек, не замечая, что лес становиться все гуще и гуще. Пытался его затормозить, но заметил, что другая трубка к уху тоже оборвалась. Кричу, натираю бока голенью – пытаюсь вразумить друга. Без толку! Звуки битвы уже не так застилают уши, но друг все равно слегка… обезумел. Такого раньше с ним не было. А фурии, видимо, стали замечать, что цератос неуправляем, подустал и начал спотыкаться о корни. Развернулись и стали кружить поодаль. «А вот теперь между деревьев мы точно не отвертимся», – подумал я. Пошелестел рукой в одном из ближних карманов и достал оттуда монетки. Отсчитал ровно четыре и картинно бросил их в сторону фурий. «Положите нам обоим по монетке на глаз!», – крикнул вслух северянам. Затем добавил: «Если осилите… Если нет, то мы готовы внести свою лепту в вашу доставку на тот берег…». «Бросай аргеаду, слезай с цератоса и мы отпустим тебя с сотней монет на каждый глаз», – ответил один из них. Я не против был немного поболтать в тот момент: добрые, вежливые собеседники, приятная атмосфера осеннего леса, запах хвои… да и Валеосу не мешало бы перевести дух и немного прийти в себя. Не помню всего диалога, но кое-что расслышал очень хорошо: они убеждали меня, что их истерская армия разбила легионы Максимина и вышла к проливам. Очень весомый аргумент, будь это правдой, но мне на тот момент показалось, что они готовы наплести все, что угодно, лишь бы я слез и попросил кандалы по удобнее. Ладно… в Тартар разговоры: все передохнули и готовы дальше убивать друг друга. Замечаю, что с разговорами фурии кружат все ближе. Сам приметил светлую поляну. Чувствую, что тишина леса подуспокоила: Валеос пришел в себя и реагирует на тактильные команды. Резко срываемся и бежим в сторону луга. Добежали. Хороший луг с низкой травой. Не о что спотыкаться, можно покружиться и даже немного разогнаться. А дальше был марафон на выносливость. Я не знаю сколько мы сделали кругов, но счет точно шел на сотни. Они не рисковали. Они приближались и отпрыгивали в сторону. Методично ждали, пока мы устанем или сойдем с ума от головокружения. Содержимое моей головы уже начинало превращаться в овощную похлебку, как следует перемешанную… и переваренную. «Пока еще могу соображать, нужно действовать самим. Глупо рассчитывать, что им надоест и они просто уйдут. Давно бы ушли. Им нужен хотя-бы один живой цератос. Показать, что не так уж и непобедимы эти монстры; показать, что их новая стратегия работает; что фуриям не нужно скрываться по лесам; что они могут выходить и побеждать цератосов в поле, где они считались непобедимыми; надломить морально юг; или просто сожрать… Хотя, если они растерзают нас сейчас это докажет только то, что один тупой цератарх забежал вглубь леса полного фурий и сгинул там, пораженный собственной тупостью. Но им все равно, у них скорее всего есть приказ, и сейчас они наверняка думают, что им крупно повезло. Определенно, им не надоест, и они не отступят. Мы устанем и упадем раньше» – это мысли. Сам глажу спину и шепчу: «Да, дружище, учудил ты сегодня. Но мы выберемся. Стой ровно. Передохни. Будь готов действовать самостоятельно». На этих словах я вытащил ноги из-под пластин, слегка привстал на спине и развернулся в обратную сторону. Продел ноги обратно под пластины. Стало менее удобно. Но удивленный вид фурий меня немного рассмешил. Взял аргеаду покрепче в обе руки. «Жаль этого никто не увидит» – последняя моя мысль перед чередой прыжков.

Давно я так не махал копьем-аргеадой… Нет, не так. Я вообще никогда так не работал аргеадой. Обеими сторонами и всеми лучами тяжелой стороны. Раньше я даже не в каждой битве снимал ее с крюков. Болталась на боку или держал в одной руке для красоты и устрашения. Но в этот раз, видимо, пришло время доказать, что не только цератос страшен и могуч, но и всадник на нем не только для красоты, и не один десяток копий сломал на тренировках. Огромные мохнатые огненные фурии с устрашающим рыком прыгали на бедра и хвост, пытаясь зацепиться когтями, зубами, чтобы долезть до меня и тут же взвизгивали как новорожденные котята, получая лучом аргеады прокол или рассечение, иногда на вид вполне смертельное. Старался не делать взмахов большой амплитуды чтобы не терять время и пытался одновременно понять – сможет ли Валеос сам отбиваться спереди. Он отбивался. Отбивался так упорно, что в какой-то момент даже насадил кису на рог. Она повисла и болталась вместе с наездником на роге как утка на вертеле, истошно вопила, мешала двигаться и цератос никак не мог ее скинуть. «Теперь точно готовьте монетки для паромщика», – уже в седьмой или десятый раз за этот день подумал я. И снова повезло: не видел этого спиной, но похоже он сам нашел какой-то пень, подцепил фурию и освободился. «Если бы кто-нибудь, сидя у костра начал рассказывать такое, я первым бы захохотал, бросил в него луковицей и начал бы подбирать обидное хвастливое прозвище. Нужно будет как-то по скромнее все это сформулировать… Иии… Почему бы этим дурням просто не слезть с кошки? Тогда, скорее всего, ей хватит сил, чтобы долететь до меня в один прыжок. Какого?! Стойте! Я же не вслух это сказал?! Только не говорите, что мы просто додумались до этого одновременно!!! Вашу Геру!», – не успел я додумать эту мысль – как острый коготь тигриса нашел просвет где-то между пластинами доспехов и под броней стало очень тепло, прямо горячо. Последнее, что помню, это аргеада, оставшаяся в мохнатом животе, потом темно, а потом мальчишка принес молока с хлебом.

17 день Артемидеона 1806 года

Действие обезболивающей мази заканчивается и теперь я чувствую каждый карф рваной раны на спине и каждый стежок. Лекарь сказал, что прочистил рану и засыпал плесеневым порошком, но вероятность заражения все равно высокая, особенно на фоне большой потери крови. По мне так, если крови меньше, то и зараза разносится медленнее? Но лекарю виднее. Пытался пройтись по лагерю. Раненых много… Больше, чем здоровых. На фоне остальных я смотрюсь вполне… цельным.

Этот бородатый сатир Диметрий живее всех живых! Нелепый шрам, делающий вдвое длиннее его левую бровь, полученный в детской драке за головку чеснока – все также единственный его шрам. Я был бы не против, если бы тигрис отгрыз ему язык, но тогда он не рассказал бы мне, что Валеос вышел из леса ближе к вечеру 15-го дня волоча меня на левом боку с одной ногой в пластине. Никто не преследовал. На той поляне осталось лежать минимум три фурии, может даже пять или шесть, но их все еще оставалось достаточно, чтобы загнать цератоса в лесу. Отбился мой друг или убежал – я бы спросил, да он же обижен, что остался без манго. После такой-то битвы. Все утро фыркал недовольно в мою сторону. Показно отворачивался, когда я подходил осмотреть и погладить.

Из хороших новостей – Фоантская армия северян тоже изрядно потрепана. Остатки ее ушли в леса и пока не попадались на глаза разведчикам. У нас в руках их городище с припасами. Из плохих… все остальное. Мы глубоко на севере, практически в окружении, у нас раненых больше, чем армад, скоро выпадут первые снега, от флота новостей нет, а мысль о проливах еще больше наводит на меня тревожность. По лагерю ходят разговоры, что лучше бы нам остаться зимовать тут, но только шепотом, потому что все понимают – цератосы не перенесут зимовку в этих широтах, даже если зима окажется не слишком суровая. Завтра будет совет командиров со стратегом. Он прислушается, но решение все-равно будет за ним. Не завидую ему.

18 день Артемидеона 1806 года

Мне не пришлось говорить на совете про намеки, которые я слышал от северян. К вечеру пришло донесение: Максимин действительно разбит. Что случилось с его цератерией? Неужели… Быть может она не принимала участия в сражении? Или погода внесла свои коррективы. Или, что просто немыслимо, подкуп, сговор, предательство?! Я никогда не питал особого уважения к цератарху Керавну, но не могу представить себе его ни предавшим, ни мертвым. Всем известна его бычья упертость, неуступчивый характер, и непомерные запросы. Да и Бронтоса его не прокормить всем севером. Как бы там ни было, северяне теперь всего в нескольких днях от незащищенных проливов, а это значит, что морской путь на юг перекрыт. Наш транспортный флот стоит в бухте Ольбии, но куда теперь на нем? До Ольбии примерно две декады на юг по хорошей дороге. Там немного теплее, но она хуже укреплена. Совсем не укреплена…

Мы обсудили по меньшей мере с десяток планов: оставаться зимовать тут или добраться до Ольбии и зимовать там – оба эти варианта подразумевают, с большой вероятностью, хорошо откормиться напоследок и ближе к весне отправиться в подземный Тартар толстыми, вонючими, замерзшими и напуганными. Соблазнительно… Но как мне всю зиму смотреть в глаза умирающему от голода и холода другу? Рассчитывать на то, что весной мы просто выйдем и пойдем по чистой мощеной дорожке от привала до привала едва ли стоит. Даже сейчас не стоит рассчитывать, что дорога до Ольбии будет простой. Формально наши гарнизоны ее контролируют, но северяне наверняка думают, что мы пойдем на Ольбию и даже если они не планируют серьезное сражение по дороге, то разного рода неприятности точно готовят. Следующие варианты: дойдя до Ольбии все-таки выйти в море и пробовать пробиться через проливы, или идти до Трапезии либо до Фарнакии; оттуда пробираться через горы, надеясь, что крупных сил армий востока там нет. Дальше действовать по обстоятельствам. Еще два: идти глубоко на юго-восток. Найти место для зимовки среди земель кочевников, а оттуда уже вновь искать удачу через горы. И совсем уж изящный: выступить на запад или север и встретить там свою героическую смерть не дожидаясь зимы.

Был еще один вариант. Когда Павсаний озвучил его, я тоже был в числе тех, кто недовольно загудел. Я даже выкрикнул, что-то обидное. Не помню что. Однако мысли звенели в голове совсем другие: «Северяне, ведь почти такие же как мы. Они не сдирают шкуру плененным, не едят и даже не клеймят их. Может не так уж и плох этот вариант. Может стоит хотя-бы попробовать обсудить условия? Кто-нибудь, поддержите Павсания! Ну же!!! Что, совсем никого?!»

После совета стратег сказал, что решение принято. Но озвучено оно будет в день выхода. Он не доверяет своим командирам? Он считает, что среди нас есть кто-то кто донесет северянам наш план? Вряд-ли. Думается мне, он просто не знает, что делать. Хоть и держался более, чем уверенно. Взял себе три дня на мучительные раздумья. Вслух озвучил приказ: «Залечиваем раны, снаряжаем армы, выступаем через три дня».

19 день Артемидеона 1806 года

Валеос уже немного оттаял. Намекал утром, что хорошо бы немного пробежаться. Легкая пробежка вокруг лагеря добавила нам обоим немного оптимизма. Нам предстоит тяжелый путь. А перед этим еще более тяжелое решение: кто из раненых достаточно окреп для дороги, а кого придется оставить. Агеластос не перенес заход в шип. Его пытались спасти до минувшей ночи. Не получилось. Катарос и Вромос устроили соревнование: после того как фурии сорвали их всадников из них достали двадцать пять копий на двоих. Это не считая тех, что вообще не дошли до кожи и застряли где-то в броне. Лучше бы они соревновались кто сильнее измажется в грязи… Они оправятся. Если обойдется без заражений, то точно оправятся. А вот Сфиристратосу не повезло – среди тех, кто его повалил был кто-то, кто знал – где отстегнуть броню и куда колоть…

Броня цератосов не совершенствовалась уже несколько столетий. Не было такой необходимости. Она и так считалась совершенной. Никакой пеший, конный или камилий строй не мог противостоять этой силе. Пары десятков цератосов было достаточно, чтобы расхлестать по полю многотысячную армию. Конным за спиной цератерии оставалось только добивать рассыпанный строй или принимать пленных. Были времена, когда кочевники могли что-то противопоставить, но спустя несколько десятков поколений цератерия перестала уступать в скорости коннице и на этом сопротивление кочевников было закончено. Ни одному кочевому племени за последние несколько сотен лет не удавалось всерьез поднять головы. Научились даже налоги платить и не задерживать с предоставлением лошадей и шерсти.

Века безмятежности, похоже, сочтены. В прямом и переносном смысле: предвижу добрый десяток племен, которые, заметив междоусобную войну в империи, захотят воспользоваться ситуаций и поднять мятеж. И все же никто из этих племен меня особо не беспокоит. Как? КАК??? Как воевать теперь против своих же методов? Против своих же и столь же хорошо подготовленных солдат и животных, против обученных в лучших военных академиях командиров, против лучших армад с катапультами и баллистами, против стен с огнеметателями. Надеяться, что и дальше нас будет преследовать такое неправдоподобное везение, как на Фоанте? Слепая надежда на удачу еще никому не помогла дожить до седин. Остается только… Быть готовыми. Готовиться лучше и тщательнее. Как в настольной баталии: быть на несколько, или хотя-бы на один шаг впереди. Можно, конечно, надеяться, что когда-нибудь все эти политические противоречия будут преодолены и все фигуры вновь выстроятся в одну общую непобедимую шеренгу, но пока что лучше не тратить время на такие зеленые мечты. Пока есть время, я бы лучше подумал, где мы с Валеосом можем усилиться, чтобы при следующей схватке с фуриями чуть меньше зависеть от удачи. Пожалуй, это лучше будет зарисовать. Надеюсь, руки еще помнят, как делать зарисовки. Когда-то у меня получалось совсем недурно. Благодаря Оливии и ее недолгим урокам с графитом при свечах.

Крепление к ушам трубок голосового командования усилить первым делом.

Контейнеры на животе и припасы в них служат дополнительной броней. Иногда жалко просыпанного и пролитого, но они отлично работают против любых мечей и копий. А вот застежки на контейнерах оказались хорошими зацепками для когтей фурий. Используя их легче добраться до наездника. Нужно будет подумать над укладом скрытых застежек.

Броня искусственного хвоста напротив оказалась достаточно скользкой для кошачьих лап. Нижнюю часть седловины не мешало бы тоже перетянуть ею.

Накидка на спине – это красиво, но при развороте в седле она мешает и отнимает время. Лучше бы ее укоротить.

Лезвие на роге цератоса блестяще работает в команде «Гнев», когда он машет головой меняя наклон. Нам случалось насадить на рог конного, но, видимо из-за того, что брюхо коня не защищено пластинами, рог всегда выходил из него легко. Пластины на животе фурий из какой-то толстой кожи. Рог вязнет них. Думаю, стоит попробовать немного затупить острие насадки на рог.

В шлеме не мешало бы добавить еще пару тонких боковых прорезей. Улучшенная обзорность компенсирует небольшое снижение защищенности.

Передние боковые накладные рога нужно укоротить. Когда берем на них кого-то тяжелого, весь намордник перекашивает. Боюсь однажды он весь перекрутится на бок и закроет глаза. Кстати, помнится, глаза один полуумный воин пытался проколоть. Может вернуться к практике рисовать фальшивые глаза? Да уж… Может еще и фальшивые ноги наездника слепить, как в стародавние? Хотел бы я увидеть картину, как кто-то допрыгивает до этой ноги и пытается стащить меня с седла, отрывает эту ногу, смотрит на меня удивленно. А я говорю: – Возьми как дань моего уважения. И оставляю его жить с этим…

Давно об этом думал. Бой тут не при чем. Но раз уж браться за доработки, то пора… Пора пересобрать хвост и дать внутри за его копчиком чуть больше пространства. И подшить более практичным материалом. Я засизифился подчищать внутреннюю часть хвоста! Этот малый ведь не может просто и размеренно поднатужиться… Ему обязательно нужно выстрелить таким напором, чтоб я аж подпрыгнул в седле!!!

Аргеада… После сотни взмахов даже самый стойкий стоик взмолит всех богов, чтобы она стала хоть чуточку легче. Идти против таких традиций будет сложнее, хотя, если постепенно немного стачивать толщину и длину лучей, то, быть может, никто и не заметит…

20 день Артемидеона 1806 года

А вот это уже совсем не смешно! На выходе из своего шатра я наткнулся на приколотый лист бумаги. Хранить такое никак нельзя. Переписать… Тоже риск. Но журнал нынче обрел укромное и надежное место под пластинами Валеоса, и он то уж точно не подпустит никого, кроме меня, чтобы там поковыряться. Грамота гласила: «Дорогой друг. Вам незачем отдавать свою жизнь за ваш продажный сенат в этих землях. У нас есть много провизии и теплые стойбища, в которых цератосы смогут спокойно перезимовать. Мы сохраним звания и привилегии всем командирам. Если ты готов защитить истинные идеалы Дорийской империи вместе с нами, облокоти древко в стенку шатра изнутри так, чтобы оно выпирало на северную сторону, и мы подадим знак к дальнейшим действиям»

Что это? Проверка лояльности от стратега!? Тогда бумажку я не заметил. Она упала с булавки и залетела в траву под шатер. Это реальное послание от северян!? Тогда еще хуже. Либо кто-то из них пробрался в лагерь, что просто немыслимо, либо среди нас есть завербованные предатели. По инструкции я должен бы сиюминутно отнести эту бумагу стратегу. С другой стороны, если я подниму сейчас шум, предатель затаится и не станет предпринимать никаких действий. И тогда северяне будут знать о каждом нашем передвижении. Они уже знают все о нашем положении. Стало быть, если хоть малость боеспособный легион их есть поблизости, они добьют нас в ближайшее время. Особенно, если будут знать о наших планах.

Что я могу предпринять? Порассуждать, для начала. Вряд ли это мое персональное предложение. Скорее всего, примерно такое же получили и другие командующие, по крайней мере те из них, что размещены поодиночке или в небольших группах. Таких крупных шатров, какой в этом лагере по воле жребия достался нам с Валеосом всего с десяток. Есть еще несколько десятков всадников кому достались конюшни, хлева и прочие постройки. Остальные размещены в общих палатках. Далеко не всем цератосам повезло ночевать на сухой лежанке под кровом, а не мокнуть под осенними дождями, но все всадники размещены с комфортом, хоть и не слишком кучно. До выхода остались день и две ночи. Кто-то за это время должен, не привлекая внимания, обойти все укрепления, дома, шатры и прочее, посмотреть, что, куда и у кого выпирает и разнести новые записки. А что, если Валеос перемнется на другой бок и упрется рогом в северную сторону шатра? Это засчитают? Мне тогда для него новую грамоту вслух зачитать? Минутку… Он как раз сейчас…

Пришлось растолкать ленивого «предателя родины» чтоб слегка перелег. Может это он тихонько бегает по ночам с записками? Да будет тебе!!! Вернемся, куплю целую телегу фруктов. Только давай без таких вот ребячеств! И не фыркай на меня! Да, я уже понял, что зря растолкал… Мой несимметрично рогатый минотавр лежал мордой к востоку. Но я сначала разбудил, а потом уже начал соображать, где север. Ладно, отвлеклись. Мы имеем весьма халтурно продуманный план… план чего? Допустим, я готов «защищать истинные идеалы Дорийской империи». Что могло бы быть в следующей записке? «Снаряжайся, вырывайся и скачи пять дней на северо-восток; тебя ждет рыжая норовистая дева в мехах, бочки холодного пшеничного пойла, растопленные деревянные термы и нескрываемый почет до конца дней…» Неужели они хотят подкупить боеспособных командиров цератерии чтобы использовать их для похода на столицу, или куда там они теперь собрались? Если северяне задались целью заполучить цератерию, то как-то уж больно хаотичны и опрометчивы их действия. Что они хотят успеть сделать за две ночи? Чтобы спланировать и осуществить… хоть что-то, нужно несколько человек внутри лагеря – продумать, написать, разнести, проверить. И наверняка кто-то отнесет записку стратегу. И стратег наверняка что-нибудь предпримет. И тогда у заговорщиков совсем не останется времени перестроиться. Если только… Я отложил эту нелепую мысль в самом начале. Однако, не такая уж она и нелепая: что можно успеть сделать за две ночи, так это казнить тех, кто подал сигнал о предательских намерениях. И поощрить тех, кто принес записку.

21 день Артемидеона 1806 года

Удивленная голова Павсания насажена с раннего утра на копье. Рядом с ним еще один командующий от гастафетов. Я не помню его имени. Их казнили по законам военного времени. Как заговорщиков. Быстро, без допросов. Знаю, что сразу после казни Аякс и Демид провели в доме стратега около получаса за закрытыми дверями. Вышли поникшие и неразговорчивые. У стратегов тоже есть свои книги с инструкциями. В них куда больше свободы действий, насколько я понимаю. Но все же интересно, сказано ли там что-нибудь о том, что наездники цератерии настолько ценны, что им можно даже разок-другой простить участие в заговоре. Или это личная ответственность стратега? Если так, то почему бы тогда было не поискать какую-нибудь лазейку для Павсания? Он не стоил получаса воспитательной беседы? Хороший был малый. Немного трусливый, но не подлый.

В лагере угрюмая обстановка. И непонятно даже кто тут более угрюмый – те, кто выходят или те, кто остаются. Одно из неприятных наблюдений: некоторые солдаты явно симулируют более серьезное ранение, чем оно у них есть на самом деле. Говорят, что идти не смогут, просят оставить. Формальный командующий среди остающихся еще не назначен, но кто бы это ни был, вряд ли стоит рассчитывать, что он сможет поднять меч. Разве только засов на воротах. Я бы, пожалуй, оставил хоть минимально боеспособный гарнизон. Во-первых, не хотелось бы даром отдавать городище, который достался с такими потерями. Во-вторых, гарнизон смог бы задержать наших вероятных преследователей. Как проконтролировать, что этот гарнизон действительно будет сражаться, а не договорится с северянами, как только мы скроемся за горизонтом? Стратег, видимо, тоже не придумал, несмотря на то что казнил пару человек в поддержку дисциплины.

Мы выходим с рассветом. В какую сторону? Узнаем с рассветом… К чему готовиться? Узнаем с рассветом. Либо стратег все еще не доверяет своим командирам, либо он все еще не принял решение.

22 день Артемидеона 1806 года

На прощальном утреннем обходе вокруг лагеря, когда практически все колонны уже перешли мост, к нам с Валеосом подбежал рыжий мальчишка. Я сразу вспомнил его лицо. Это был тот самый юнец, что приносил мне молока с хлебом после драки в лесу. Он окликнул меня по имени и сказал, что у него есть послание от сената Оромии. «Это уже похоже на паранойю!», – подумал я. Похоже, стратег усомнился в моей преданности из-за того, что я не принес ему первую записку. Решил устроить мне дополнительную проверку. Тогда можно было подыскать кого-то, кто не мельтешил на глазах в лагере, разнося еду для раненных. Юнец пробормотал нечто невнятное про армию севера, которая готова выступить на нашей стороне, если только цератерия поддержит, и протянул к седловине новую записку. Вот как теперь это называется?! Не «мы предадим своих», а «армия севера выступит на нашей стороне… если мы переметнемся на ее сторону». Я не стал свешиваться с седловины и тянуться за новой запиской. Сразу понял, что если возьму ее, то точно придется нести напрямую к стратегу. Если возьму, но не отнесу, его паранойя разгорится еще сильнее. В то же время, выслуживаться перед ним и картинно демонстрировать свою лояльность тоже не хочется. Пусть лучше мальчишка, и те кто видел эту сцену так и передадут: записку я просто не взял. Так и врать не придется, и выслуживаться. Юнец, к слову, не унимался и кричал, что нам нужно прорываться на север, а не на восток. Я улыбнулся в ответ на его рвение. Тогда он перешел на откровенную провокацию: «Ваш стратег – упрямый баран! И вы тоже!!!». Я развернулся и бросил строгий взгляд. Вдобавок ко взгляду захотелось слезть и выпороть наглеца, но инженеры уже подожгли запал.

Переправа через Фоант в районе укрепления сожжена. Несмотря на то, что Фоант всего лишь приток, он довольно широкий в этих местах. На восстановление переправы уйдет не менее декады. Обход через броды в верховьях – не меньше. Это наша фора. Пути назад нет. Теперь только более длинный и обходной путь назад.

25 день Артемидеона 1806 года

 Четыре дня мы прошли быстрым маршем на юго-восток. Остановились на ночлег рядом с небольшой деревней. Местные приняли спокойно. Не скажу, что радушно, но и признаков скрываемой ненависти я тоже не приметил. Приметил издалека обугленные колонны храма на окраине деревни. Не удержался от того, чтобы сходить и осмотреть. Уж двадцать пятый день от ночи празднеств, а колонны и архитравы как будто все еще тлели. Макет был построен на совесть: масштаб, деталировка, окружение, статуи диких зверей… Я был поражен, увидев, с какой кропотливостью и щедростью местные чтут старые традиции. Да, видно, что леса в их краях в избытке, однако, что касается потраченных сил и времени: я привык слышать, что северяне более практичные и рациональные.

Урожай они уже собрали, практически весь. Поделились без споров и слез, тем более что и мы внесли небольшую лепту в их непродовольственные запасы. Видно лето было теплым и дождливым. У нас пока еще хорошие запасы провизии, и нам, по большому счету, ни к чему было худить эту деревню. Армы и так загружены на пределе. Или это армады. Если отцепить от армады баллисту, и подцепить вместо нее телегу с провизией, то полученный состав следует называть армой или армадой? Наверное, все же – армада. Тут есть хоть какая-то логика, в отличие от гастафетов. До сих пор не пойму, почему гастафетом называют и стреляющее оружие, и человека, который им владеет. Почему нельзя было придумать отдельное слово? Или хотя бы дописать пару букв. У арм и армад подглядеть как это делается… Или у лука и лучников. Гастафеты когда-то полностью вытеснили лучников из имперской армии, а вот забрать у них пару букв для простоты понимания почему-то не смогли. Не слишком важные рассуждения…

Если начнутся проливные дожди, то мы рискуем увязнуть и побросать и то и другое где-нибудь в полях. У командующих армад был небольшой спор перед выходом: уж больно им не хотелось бросать часть баллист и катапульт ради того, чтобы подцепить вместо них телегу с провизией или ранеными. Я их понимал: еще вчера они грозные колесничие, командующие от армад, которых боятся чуть меньше, чем цератерию, а сегодня они просто погонщики телеги с едой. Да, даже арма без орудий это все еще серьезная сила, но сегодня, глядя на эти черные тучи, и на эту черную землю, я понимаю: велика вероятность, что от грозной силы останется только четверка лошадей.

29 день Артемидеона 1806 года

Ледяной борей догоняет. Вой такой, будто стая голодных волков преследует нас. Минувшая ночь заставила продрогнуть до костей. Я боялся проливных дождей. Их не было. Благодарю! Бояться стоило ранних морозов. Мы постепенно смещаемся к югу. Холода же взяли темп повыше нашего. Радует надежда на негласный закон природы – после ранних морозов всегда бывает оттепель.

Когда мы обсуждали этот вариант пути на совете, мы не продумывали детали маршрута. И одна такая деталь ждет нас через несколько дней. Танай… Он слишком широкий и глубокий чтобы надеяться на брод. Даже в это время года. Город в устье относительно укреплен, а мост находится внутри, сразу за восточным валом. Там наверняка не большой гарнизон. Только вот нашим неопрятным лицам они едва ли позволят войти без стука. Если зайти немного выше по течению и попробовать навести переправу теми инженерными силами, что у нас остались.… Провозимся месяц и, если повезет, то сможем уже перейти по льду к тому времени. Вплавь? Увольте! Лучше уж пускай Танайцы сожгут наши тела после славной битвы, чем будут вылавливать их багром, синими и опухшими.

6 день Гериона 1806 года

Разведка ничем не огорчила с утра. Отсутствие плохих новостей, это самая замечательная новость за последние дни. С тыла преследования не замечено, по крайней мере в нескольких днях пути. Разрозненные сведения, собранные у земледельцев с полей неподалеку от города, совпадают и отсчитывают в городе две-три тысячи солдат гарнизона. Из них пару сотен конных. Терпимо. Если без сюрпризов. Ворота не кованые. Засовы, со слов тех же пахарей, шириной в ладонь. В чью ладонь? Ладонь в высоту, ширину, толщину??? Это важно! Неужели так сложно было задать еще один уточняющий вопрос?! Ладно. Главное, что в распоряжении гарнизона нет струйных огнеметателей. Всего несколько таковых решительно опровергли бы все наши планы.

Действовать решено быстро. Выходим на штурм до рассвета. Армады выстраиваются на расстоянии полета снаряда от северо-западных ворот. Там хорошая возвышенность. Контролируя ее, мы сможем видеть почти всю округу, город, устье и в целом контролировать ход сражения. Армады будет прикрывать отряд цератерии Аякса. Основной напор будет на северо-восточные врата. Возьмем их, закрепимся на расстоянии выстрела от дороги, ведущей к мосту, и будем держать переулки, пока вся армия, включая отряды, отвлекающие с запада, не зайдут на мост. Сам город решено не брать. Расчет на то, что северяне не будут слишком яростно защищать переправу, и будут держаться центральной части города. Слабое место в плане одно – мы плохо знаем конструкцию восточных ворот, и какие есть инженерные возможности для их укрепления.

Далеко не все боевые цератосы успешно проходят испытание бараном. Одно дело на скорости врываться в толпу пеших или конных: соотношение масс настолько не в пользу последних, что они разлетаются, словно пушинки одуванчиков от порыва ветра. И совсем другое дело – разбежаться и врезаться в высокую и широкую стену, масса которой ни зверю, ни наезднику доподлинно неизвестна. Цератосов готовят к этой команде планомерно, начиная с малых решетчатых ворот, постепенно увеличивая высоту, массу, ширину стены и добавляя спецэффекты – шум, огонь, стрелы, камни и прочее. Некоторые бегут озорно и задорно. Многие же упираются и наотрез отказываются выполнять команду, когда видят высокие, крепкие ворота без единого просвета в широкой стене, либо, что еще хуже, начинают резко тормозить в последний момент. Валеос никогда не тормозил. Он даже не думал разгоняться. Я отчетливо читал в его глазах непонимание и встречное предложение: «Давай ка ты сам разбежишься и хорошенько ударишься головой о стену». Неспособность к выполнению этой команды не считается поводом для списания цератоса, иначе списывать пришлось бы… еще больше, и самых сообразительных в том числе. Есть три основных метода проламывания ворот. В первом цератос максимально наклоняет голову, чтобы удар пришелся не на главный рог, а на накладные рога на стыке шеи и спины; так импульс удара поглощается телом и не ломает малышу рог или шею. Минусы этого варианта следующие: низкая скорость из-за того, что цератос не может перейти на галоп с опущенной головой и возможность застрять накладным рогом в мокром дереве. Второй: добежать до ворот и, встав на дыбы, бить передними ногами. Хороший вариант, когда есть много свободного времени и никто не мешает. Если бы анатомия цератосов позволяла прямиком из галопа налетать на ворота передними ногами – был бы идеальным. Третий вариант самый действенный, но и самый рискованный: с двух сторон от всадника привязываются два тяжелых и длинных бревна. Спереди бревна связываются между собой, образуя острый клин. Сзади привязываются веревки, которые просто волочатся по земле длинной лентой во время разбега. Скорости эти веревки не добавляют, однако они помогут оттащить монотавра, если тот застрянет или погибнет, закрыв собой весь проход. Когда такое «копье» галопом летит в ворота последствия просчитать очень тяжело. Либо засовы и ворота разлетятся в щепки, либо бревна прошьют их насквозь или застрянут в конструкции, либо, при неудачном стечении, бревна поймают упор, сорвутся с ремней и отскочат обратно. При идеальном раскладе – в стороны, однако бывали случаи, когда одно из таких бревен отскакивало внутрь клина и сметало седловину с наездником… Жребий быть бараном выпал Демиду с Мегаламатисом. Заготовлены два толстых дерева. Заготовлен резервный план.

Мы готовы, насколько это возможно. И сейчас бы немного поспать. Но который раз, и все как впервые: дрожь, тошнота, бессонница… Не знаю, стоит ли сейчас завидовать тем, кто в разной степени пьян. Повторить я все равно не решусь – в тот единственный раз, когда я попытался залезть на Валеоса, будучи не слишком трезвым, я был ближе к смерти, чем в любую битву до и после. Порой я думаю, что мне повезло иметь такого друга, который напрочь не переносит запахов вина и других брожений, ведь трезвая голова дает больше возможностей выжить. Но в ночь перед битвой я готов наплевать на все и резко уменьшить свои шансы на выживание, лишь бы не оставаться один на один со своей тревожной трезвой головой. Хотя, некоторые перемены все же есть: эта книга определенно помогает мне упорядочить мысли. Часы ожидания вместе с ней стали как будто бы чуть менее мучительны. Да и на глаза, бегающие по буквам, накатывает что-то похожее на сон. Может все-же попробовать? Хоть немного. Мы ведь правда готовы? Готовы лучше многих и многих!

И все же, прошу, не покидай меня, моя тихая Фортуна, побудь завтра со мной.

9 день Гериона 1806 года

Землю подморозило. А это значит, что наши преследователи больше не смогут воспользоваться преимуществом передвижения по этим вязким полям. Можно выдохнуть. Выдохнуть и как можно реже вдыхать этот, освежающий до костей, морозный воздух. Кто бы мог подумать, что мороз сыграет на нашей стороне против северян… но, обо всем по порядку.

Еще до рассвета все заняли свои позиции. Армады сделали несколько символических залпов для обозначения наших отвлекающих намерений. Отряд цератерии кружил у армад, всем своим видом показывая неизбежность и серьезность грядущей осады. Была небольшая надежда, что ворота откроются, выйдет наместник с предложением беспрепятственно воспользоваться переправой и кровопролития удастся избежать, но вместо этого в цератерию полетели встречные снаряды из баллист. Откуда такая смелость у столь скромного гарнизона? По порядку… Демид с Мегаламатисом, под прикрытием моего отряда двинулись к восточным воротам. На пути не было никого и ничего. Отряд прикрытия остановился на расстоянии полета снаряда от ворот. Выпущенная «стрела» перешла с рысцы на галоп. Глядя ей в след, я продолжал искать возможные препятствия и ловушки. Глаз уловил едва заметные полосы на дороге перед воротами. Как они вообще до такого додумались?! Они могли выкопать ров, они могли вкопать колья, они могли разлить олеум и поджечь его. И вместо всего этого они просто принесли гладкие круглые бревна и рассыпали их перед воротами! Я не встречал столь ленивой подготовки к обороне ни в одном учебнике. Столь ленивой и столь эффектной. Потому как, добежав до бревен, Мегаламатис не стал похож на циркового льва, балансирующего на бочках, он продолжал быть снарядом, скорости которого хватило для того, чтобы доехать до ворот по этим бревнам. Если они планировали посмеяться перед смертью над катящимся на бревнах цератосом, то их план удался. Удар клина пришелся не в середину ворот. Бревна все же замедлили и слегка изменили траекторию снаряда. Одно из бревен пробило створку и оставалось в ней, другое сорвалось с нескольких ремней и продолжало болтаться у ног. Не знаю, насколько разъярил или развеселил парней такой прием. Мегаламатис попытался откинуть болтающееся бревно, но оно только сильнее било его по задней ноге. Демид решил не отвлекаться на перерезание ремней и скомандовал дыбы. Цератос встал на задние ноги и всей массой навалился на ворота. Верхняя часть ворот закачалась и затрещала. Еще удар. Со стен тем временем полетели копья и струи масла. Еще удар. Еще копья. Ворота трещали, но не сдавались. Негоже было чтобы все копья доставались двоим, поэтому я скомандовал отряду выдвинуться вперед, ближе к веревкам, и отвлечь на себя немного внимания. Немного внимания отвлекли, хотя все же основная его часть по-прежнему доставалась Мегаламатису. Удар за ударом он проминал непокорные ворота, и удар за ударом он все больше походил на гигантского дикобраза. Думаю, к тому моменту как ворота с треском пали, Демид уже не дышал. Послушный малыш довел выполнение команды до конца и когда мы уже начали цеплять веревки чтобы оттащить его, он с воем поднялся, сделал несколько шагов внутрь, одним мощным взмахом головы откинул с десяток встречающих и завалился на бок. Возможно, его можно было бы выходить. Возможно, северяне залечат и обкатают его, а не пустят на похлебку. Хотя, кого я обманываю… Демид был безоговорочно мертв. Он был хорошо защищен, но несколько дротиков все же путь к его сердцу где-то между пластин; до или после того, как это сделало кипящее масло.

Ворота снизу подпирали мешки с зерном. Может, не успели принести больше, а может, опять же, лень. Благо, створки оказались достаточно высокими. Будь они ниже, не проломились бы. Будь они как-то закреплены сверху, не проломились бы. Мы зашли в город почти беспрепятственно, если не считать нескольких фанатиков, мечтавших быть насаженными на рог. Основные силы обороняющихся отошли вглубь улиц. С крыш продолжали лететь стрелы, камни и куски черепицы. Приходилось много двигаться, пока не подоспели отряды пеших гастафетов. Вместе с пешими подоспели и интересные новости от Аякса: в устье входит флотилия из нескольких десятков галер. Защищающие город, похоже, знали, что подкрепление приближается, поэтому не оказали гостеприимства и озадачились лишь минимальными инженерными усилиями для выигрыша времени. У нас было не более двух часов для того, чтобы последний наш солдат пересек мост, а на него к тому моменту не зашел даже первый.

Мой отряд проломал дорогу к предмостной площади. На пути были рассыпаны мешки, дрова, столы, телеги, коровы, куры, бочки, корыта – ничего серьезного, что смогло бы всерьез нас задержать. Чем-то из этого специально захламили узкие проходы между домами, что-то попалось под рога случайно. К огромному моему облегчению мост не был поврежден или как-либо подготовлен. По нему проходят десятки, если не сотни торговых караванов в день. Ради нашего уничтожения Танайцы не готовы были так крепко наступать себе на горло. Нам тоже ни к чему было выводить его из строя, ведь наши преследователи, при желании, могли бы высадиться на левом берегу. В целом это столкновение поражало своей полярностью: некоторые отряды бросались в схватку ожесточенно и свирепо, другие миролюбиво отступали, пытаясь даже изобразить некую приветственную улыбку на лице. Некоторые переулки были спокойными и тихими, в других же кипела драка до последней капли крови, пока наш караван проходил от восточных ворот до предмостной площади.

После того, как последний наш солдат пересек мост, мы могли бы облегченно выдохнуть, но дыхание нам перехватило еще на три дня преследования с постоянными столкновениями в хвосте. Нам приходилось меняться, чтобы дать передышку замыкающим. Преследовали конница и тигритерия поочередно, посыпая то дротиками, то призывами сдаваться и сложить оружие. Отряды цератерии замыкали наш караван. Вчерашним днем, когда мой отряд был в хвосте, завязалось очередное столкновение. Опьяненный своим, никем не замеченным, триумфом в лесу, я было хотел показать и этим усатым-полосатым кто здесь главный, только быстро опомнился, ощутив, как вязнет тяжелый цератос в мокрой черной земле. Хорошо, что получилось просто отбиться, поочередно сменяя последнего в строю на дороге. Сегодня они уже не сунутся. Даже большими силами. Иначе получат армию, размазанную по полю. Хорошему твердому полю. Они это прекрасно понимают. Им есть куда отойти для того, чтобы переждать холодные дни и, практически уверен, они так и сделают. Нам, наконец, немного повезло, причем весьма парадоксальным образом – землю подморозило.

12 день Гериона 1806 года

Руки мерзнут и слегка трясутся. Пальцы будто медуза облизала. Запись будет не длинной… В целом идем очень бодро в последние дни. Во время движения не так сильно чувствуется холод. Жаль только, что не выходит много дней подряд идти без сна и отдыха. Иногда все же приходится останавливаться и в эти моменты меня начинает лихорадочно колотить. Я пытаюсь расслабить тело, чтобы остановить эту дрожь. Выходит далеко не сразу и не всегда. Диметрий любит шутить, что холод – это свой вид удовольствия, как термы, только наоборот. Это одна из самых безобидных его шуток, но раздражает она меня, почему-то, несоизмеримо сильнее предыдущих. Снег иногда сменяется на дождь и тогда толща сугроба покрывается острой ледяной коркой. Цератосам, наверняка, неприятно, но их кожа толстая, а вот люди и лошади режут ноги об эту корку. И все же я больше боюсь за Валеоса и других ребят. Еще несколько дней такого холода и они начнут падать.

16 день Гериона 1806 года

Оттепель. Она должна была наступить, и она не подвела. Спасительная оттепель. Идем на юг полями. Снова растянулись длинной колонной, чтобы не месить грязь, а идти по протоптанной дороге. Теперь даже пролески встречаются гораздо реже и засад можно не бояться. В этих землях уже вполне могут повстречаться табуны кочевников, но встреча с ними нам была бы скорее на руку, чем во вред.

У меня была небольшая кожаная непромокаемая сумка для хранения грамот. В ней в разное время хранились грамоты о звании, о награждениях, приказы и некоторые заметки на память. Пока стоим на ночлеге я перешил и проклеил эту сумку. Сделал ее побольше, чтобы помещалась и книга и грамоты. Теперь можно не бояться, что они намокнут во время дождя или переправы.

18 день Гериона 1806 года

После долгих месяцев скитаний по лесам и пролескам глаза никак не нарадуются, оглядывая чистый и пустой горизонт. Земля оттаяла, немного прогрелась и подсохла. В таких полях и цератерия может хорошо разбежаться, армы не застрянут и не перевернутся, и фалангитам с гастафетами удобно перестраиваться и контролировать ход сражения. Только вот, как назло, никто не нападает! И едва ли уже когда-то станет. Все теперь грамотные и стратегически подкованные. А ведь когда-то это было признаком благородного тона: не прятаться по кустам, рвам и башням, а гордо выйти в поле, встать лицом к лицу, фаланга на фалангу, конница на конницу… и драться, пока одна из сторон не надломится и не побежит. Сурово, жестоко, кроваво! Зато все решается быстро, и сразу понятно кто победил. Современные войны давно не имели таких масштабных битв, после которых дым от погребальных костров застилает весь горизонт. Только если пересчитать все одиночные тела в пролесках, оврагах, рвах, на стенах и под стенами… то получится значительно больше. Плюс только в том, что никто не увидит эти тела все вместе разом и не ужаснется этому зрелищу. За наш северный поход одних только фалангитов мы потеряли несколько тысяч. Всегда понемногу: там пара, там десяток, там полсотни… Были бы наши потери меньше, если бы нам удалось навязать противнику одно большое решающее сражение? Не сомневаюсь, они были бы гораздо ниже. Но за долгие месяцы у нас ни разу не получилось в полной мере развернуть фалангу и принять кого-нибудь на копья. Не осталось на севере дурней, готовых с голым пузом и горячим воплем бежать на лес длинных копий-сарисс, равно как и тех, кто готов выходить в чистое поле и быть растоптанным цератерией. Фаланга давно превратилась в мобильную искусственную стену, через которую не особо кто стремиться прорваться, и поэтому за ней так удобно прятаться стрелкам. А сами фалангиты стали универсальными воинами, готовыми при необходимости бросить свою длинную тяжелую сариссу и взяться за лопату, либо за короткий меч. От былой фаланги осталось лишь слово. Не припомню, чтобы лично хоть раз видел, как фаланга выставляет свои сариссы и идет вперед на построения врага, либо как принимает на себя напор вражеской конницы. С лопатами видел их сотни и тысячи раз. Несколько раз с кровью на мече. С кровью на копьях – ни единожды. Когда-то фаланга была воплощением ходячей неприступности. Подойти к ней без потерь было невозможно: острый лес из наклонившихся и слегка покачивающихся вершин был непроходим, пока вражеские воины не укрывали острия своими телами. Враги нанизывались на сариссы, словно куски мяса на шпажки. Сегодня фалангиты еще носят с собой свои длинные копья, но скорее по привычке. Думаю, не за горами тот день, когда они выбросят их и оставят при себе лишь лопату, короткий меч, и какой-нибудь скорозарядный гастафет.

22 день Гериона 1806 года

До боли однообразные поля вокруг уже который день. Писать особо нечего. В такие дни голову охватывают воспоминания. Я часто вспоминаю годы обучения. Особенно те дни, когда мы ходили на лекции в другие университеты. Таких дней было не много в общей череде, но они всегда были разнообразными и запоминающимися. В университете Аполлона нам рассказывали о врачевании и учили оказывать первую помощь больным и раненым. В университете Гефеста нам показывали, как отливают металл, делают железные детали, инструменты и оружие, учили самостоятельно латать доспехи. В университете Посейдона рассказывали о кораблестроении и морском деле. В университете Зевса посвящали в тонкости экономики и государственного управления. В университете Деметры нам дали общие представления об агрономии. В университете Артемиды нас учили, как работает селекция, как правильно заботится о животных, как их воспитывать, учить, лечить, наказывать и поощрять. В университет Афины нас водили лишь однажды. Просто ради культурного обогащения. Показать, как делают архитектурные чертежи, как отливают скульптуры и лепят горшки, как пишут картины. Уже после я стал часто заглядывать туда. По собственной инициативе.

Я заметил, что годы обучения я вспоминаю с большей ностальгией, нежели детские годы. А еще я заметил, что как будто бы специально подвожу себя к этим воспоминаниям чтобы, якобы ненароком, заодно вспомнить и о ней… Специально думать о ней не могу. Отгоняю эти мысли. Стыдно. Мне стыдно перед ней, за свои слова и поступки. Мне ведь казалось тогда, что я – предел мечтаний любой девы. Молодой, статный, подающий надежды, с хорошими знаниями и поощрительными грамотами за успехи в учебе. Когда я проходил по дорогам в предместьях Прометеи верхом на Валеосе, мне казалось, что все девические глаза с восхищением смотрят только на меня. Это опьяняло. Вел себя соответствующе. Зачем бережно и вежливо относиться к деве, если есть целая очередь из других, готовых выцарапывать глаза за такого статного мужа? Гадес! Как бы мне хотелось вернуться года на три-четыре назад, подойти к самому себе и отвесить размашистую затрещину! Хорошей встряской сбить планку самомнения, с уровня грязи из-под ногтя, которая мнит себя Одиссеем с мышцами Геракла, примерно до уровня грязевого червя, поджав хвост уползающего по полям от жгучих морозов и острых когтей, с маленькой снежинкой на память, в качестве трофея, адекватно оценивающего свое положение. Обязательно найду ее, хотя-бы для того, чтобы извиниться. Обязательно найду силы, чтобы признать свои ошибки. Вслух. Боюсь только вернувшись застать ее с дитем на руках. Она хотела детей. И не обещала, что будет ждать.

Интересно, если я благополучно вернусь в родные края и снова начну ловить эти восхищенные взгляды, не накроет ли меня обратно этой пеленой самомнения? Нельзя исключать… Нужно будет обязательно открыть эту книгу и перечитать эту запись, в таком случае.

24 день Гериона 1806 года

Сегодня в полуденное время на нашем пути возникла конница с красно-зелеными знаменами. Таких я ранее не встречал. Ведущий конницу обозначил мирные намерения и сказал, что готов зачитать грамоту своего царя в присутствии стратега и всех командующих. Еще одно новшество! Обычно грамоты вручают или зачитывают стратегу, а он уже решает, делиться этой информацией или нет. Новшества на этом только начинались, ведь из первой грамоты мы с удивлением услышали о провозглашении независимого Фасианского царства, к границам которого мы как раз приблизились. Из второй грамоты следовало, что нашей армии предоставляется единоразовое право беспрепятственного прохода по территории царства для участия нашего командования в переговорном процессе.

Как мы вообще пропустили создание целого царства?! И не где-нибудь, а в границах нашей родной, незыблемой империи. И не где-нибудь на задворках, а в одной из самых оживленных ее частей. Я предполагал, что рано или поздно найдутся желающие воспользоваться этим разладом, но чтобы так быстро! Пока что это больше похоже на чью-то злую шутку или умело спланированную провокацию, нежели на правду. Тем не менее, стратег отдал команду спокойно следовать за сопровождающими.

28 день Гериона 1806 года

По дороге встречаются хорошо укрепленные форпосты. Потребуется много людей и механизмов, если кто-то захочет без приглашения пройти по этим дорогам с севера. Известно, что нас сопроводят по горным дорогам до самого Фасиана. Известно, что ударение в этом названии нужно делать на первый слог: один из сопровождающих пристыдил и поправил меня на этом. Неизвестно пока, что дальше. Сопроводят ли нас потом до южных границ?

Наблюдаю по дороге за экипировкой Фасианцев. Обратил внимание на усовершенствованный вид многозарядных Гастафетов. Защитные одежды тоже доработаны. Видно сколько мысли и труда в них вложено. Интересно, каким образом так быстро добрались до провинции эти технические новшества. С трудом верится, что фасианский университет Гефеста, действующий автономно, ушел на несколько ходов вперед по некоторым направлениям. Мое особое внимание привлекли их щиты. Тут потрудились не столько инженеры, сколько художники или скульпторы. Не знаю, каковы они в бою, но выглядят впечатляюще.

2 день Аполлониона 1806 года

После нескольких дней перехода по узким горным дорогам мы, наконец, вышли к побережью. С этой стороны горной цепи гораздо теплее. Сочно-зеленая трава, густая листва на деревьях. Похоже, мы дошли до тех широт, где природа не обращает внимания на календарь.

После выхода на прибрежную равнину узкая, отсыпанная мелкой галькой, дорога стала широкой, мощеной тесаным камнем. Там же нас ждал неожиданно щедрый подарок от фасианского царя – десять телег с фруктами и другой провизией. Половина из которых были с горкой засыпаны виноградом. Солдаты несколько раз акцентировали на том, что подарок безвозмездный. Приятно. Особенно Валеосу. Виноградом он тоже хрустит с удовольствием. Мне, как правило, достаются только кислые усики. Я вижу, как ему приятно, когда он съедает свою порцию, а потом обнаруживает, что я приберег для него еще и свою. Я попробовал несколько виноградин. Сладкие. Но видеть радость в глазах малыша мне нравится больше.

5 день Аполлониона 1806 года

Вот и он! Фасиан. Визирь лично встречал нас у городских ворот. Не с ключом, конечно, но со слишком уж показным гостеприимством. Визирь – это первый помощник Фасианского правителя. Любезно предложил остаться на зимовку. Он это всерьез? Или это можно счесть за проявление учтивости? В расчете на наш, столь же вежливый, отказ. В любом случае, стратег пока ничем не ответил на это предложение. Приказал расположиться в предоставленных местах и ждать дальнейших распоряжений. Ох уж эта восточная учтивость! Что с ней делать? Расслабиться, отдыхать и получать удовольствие? Или держать руки по ближе к узде и аргеаде?

Восток всегда был самой многоэтнической частью империи. Дорийцы составляют в ней лишь немногим более трети от общего населения. В крупных городах это соотношение обратное. Чем ближе к столице, тем больше доля дорийского населения, и наоборот, чем дальше к границам империи, тем ощутимее культурное разнообразие. Именно это разнообразие, вкупе со сложностью управления из-за больших расстояний, в свое время значительно замедлило продвижение границ империи. Еще в первом тысячелетии стратеги разрабатывали план подчинения всего мега-континента в течении тридцати лет с последующим освоением и второго, западного континента. Но пыл был остановлен расчетами прагматичных советников императора. Они убедили императора и сенат, что это может оказаться губительным для империи. "Наш континент – это чудовищно огромный и дико разнообразный пирог. Если жадничать и пытаться слишком спешно заглатывать его большими кусками, то ты либо подавишься, либо лопнешь от переедания. Лучше разделить его на маленькие кусочки и есть постепенно, не приступая к следующему пока не переварится и не даст плоды предыдущий" – думаю, как-то так объясняли свою идею императору Филиппу Шестому его советники девять с половиной столетий назад.

И все же с этим уголком империи что-то явно пошло не по плану… Он не окраинный, он относительно близок к столичным землям, он не выделяется чем-то особенным среди других провинций. Он немного изолированней, чем другие регионы. Тем не менее тут давно проложены хорошие, широкие дороги через перевалы, а город Фасиан вовсе портовый, и связан морским сообщением со столицей и другими крупными городами севера.

7 день Аполлониона 1806 года

Напряженность понемногу сменяется расслабленностью и умиротворением. Стратег тоже достаточно быстро размяк: снял строгий запрет на выход из расположения лагеря, а это означает, что можно, под свою ответственность, выбираться для прогулок по городу. Прошелся. Перебросился парой слов с горожанами. Понаблюдал за речью, лицами, одеждами, постройками, порядками…

Фасиан – исконно дорийский, некогда, город, неожиданно давший название целому мультикультурному царству. Царству, где дорийцы оказались отнюдь не на ведущих ролях. Строго говоря, есть целых два города Фасиана: Старый Фасиан, и новый, лежащий в полутора днях пути к югу. Старый Фасиан утратил свое былое значение после появления нового и остался небольшим поселением на побережье, точкой сбыта урожая ближайших земледельцев. Новый имеет более благоприятное стратегическое положение, стал центром развития ремесел, мануфактур, университетов и стал точкой притяжения всего региона. Оба города некогда были заселены только дорийцами. Со временем все поменялось. Я кое-что слышал про воинственные племена Ари и Хаянов. В основном то, что они много веков воевали между собой. Как до вхождения в состав империи, так и после. Они занимали обширные пространства от Колких гор на севере до Хаянских нагорий на юге. Как по мне это абсолютно один и тот же народ. С трудом могу найти внешние отличия, но все же, если внимательно приглядеться, то они есть. В основном, это бровные дуги: у Хаянов они более острые и выразительные, чем у Ари. Империя столетиями не обращала внимания на их войны. Не обратила внимания и на их перемирие. А следовало бы!

Результат этого перемирия я вижу сегодня в виде очень развитого и густонаселенного города, центра целого нового царства. Похоже, что Ари и Хаяны, много поколений искавшие точки соприкосновения, все-таки нашли такую точку. Ей стал дорийский город Фасиан! Тут была их нейтральная зона. Место, где они спокойно торговали между собой, договаривались, учились. Поколениями и те и другие стекались в город и вскоре составили в нем большинство. И те и другие хорошо выучили дорийский, и позаимствовали много обычаев и традиций из дорийской культуры. Вместе с тем и дорийцы, живущие тут, тоже заметно востокизировались. Заметно это по одеждам, бородам, поведению и речи. Получилась эдакая новая смешанная культура, которая взяла в качестве своего названия имя города, помирившего их, а затем и вовсе крепко связавшего. У этой смешанной культуры заметно исказился и язык. Я с трудом понимаю здешнее наречие – так много в нем непонятных мне слов и окончаний, по всей видимости, заимствованных из языков Ари и Хаянов.

После непродолжительной беседы с торговцем чернил я спросил его из какой он народности. Он гордо сообщил мне, что является коренным фасианцем – сыном Ари и Хаянки, также, как и их великий визирь. Великий визирь! Да он здесь куда более популярен, чем царь! За три дня пребывания я ни разу не слышал имени царя. Зато визирь всплывает в разговорах регулярно. Имя его я запомнил плохо. Патваканий или Павтаканий… или Паткаваний. Говорят, что он из семьи обычного ремесленника, учился в местном университете Гефеста, затем еще несколько лет в столичном университете Зевса, а своего положения добился исключительно собственным умом и упорством.

С удивлением узнал от того же торговца, что Фасианская провинция была первой в истории империи, которая из провинции главенства имперского права обратно превратилась в автономную провинцию с самоуправлением, и случилось это уже почти сорок лет назад. Странно, что я совершенно ничего об этом не слышал. Но я-то просто праздный любитель истории и географии. А вот почему столичные сенаторы никак не отреагировали на такое? Может, стоило хотя-бы спросить кого и чего не устраивало? Многие другие автономные провинции стремятся попасть в имперское правовое поле. Я всегда считал, что уровень достатка, образования и медицины значительно выше в таких провинциях, чем в автономных. Выше ли теперь уровень достатка у жителей Фасиана? Сложно сказать. Заметил, что тут больше блестящих украшений на пальцах и шеях. В остальном, все примерно также как в прочих дорийских городах. Можно ли считать это показателем достатка? Сомневаюсь. Если бы была возможность понаблюдать за тем, как живут люди в глубинке этой провинции… то есть независимого царства, будь оно не ладно, то картина была бы более объективной.

9 день Аполлониона 1806 года

Как же хорошо и спокойно. Жители Фасиана, к моему большому удивлению, оказывают куда более искреннее гостеприимство, чем их визирь. Я не уловил никаких намеков враждебности на лицах, по крайней мере у большинства людей. На севере недружелюбные взгляды, порой были слишком уж очевидны, хотя, северяне и в мирное время, наверняка, не слишком улыбчивы. На улицах города, можно встретить торговцев, практически из любой окраины империи, а также из царств за ее пределами. Нашими животными тут тоже никого не удивить. Попадаются лошади и камели всех мастей. Проходят элефанты. Повстречался богатый вельможа на небольшом цератосе, богато наряженном блестящими тряпками и камнями. Видел даже элафиса! Для полного впечатления о всех прирученных боевых монстрах империи не хватает только другой грозы из краев Мерас Аидес.

Возможно, я слишком мнительный, но мне не очень нравится только то, что расселение наших соединений несколько разрозненно по городу и окраинам. Цератерия стоит отдельно на южных окраинах. Пешие отряды в северо-западной части города. Кавалерия и гвардия стратега почти в центре, ближе к царскому дворцу. Стратег просил дать нам возможность расположиться подальше от города, но единым лагерем. Визирь твердо сказал, что Фасиан и вся его округа очень плотно заселена и засеяна, и нет возможности выделить такой большой участок земли, на котором могла бы разместиться вся наша большая армия. Не такая уж и большая, к слову. Визирь также намекнул, на обиду правителя, если пренебречь гостеприимством, что было бы плохим началом для построения дружеских взаимоотношений. Тяжело будет вести скоординированную оборону, если у нас будет внезапное нападение с моря. Северяне могут быть не в курсе, что тут, оказывается, независимое царство, которое ними в мирных отношениях. Быть может в этом и есть расчет визиря? При нападении мы будем вынуждены оборонять город целиком, вместе с Фасианцами.

После обеда нам напомнили, что визирь собирается провести переговоры. О чем? Каков смысл этих переговоров? Они ведь не могут носить официальный характер. Сенат не передавал стратегу полномочий на ведение мирных или каких-либо еще переговоров. Что может являться предметом и результатом этих переговоров? Зачем они визирю?

Переговорный процесс запланирован на вторую половину последней декады Аполлониона. Это означает, что у нас еще целые полторы декады для отдыха и неспешных наблюдений за здешним бытом.

10 день Аполлониона 1806 года

Сегодня случился, поистине, конфуз всех времен и народов. На припасенные пару серебряных решил порадовать себя и друга. Для него набрал три огромные корзины разного рода фруктов. Себе же выбрал черноволосую деву с пышными ресницами. Она почти не говорила на дорийском, да и целый серебряный это, на мой взгляд, дороговато, но ее сопровождающий заверил меня, что за этот серебряный она будет целый час нежно втирать масла в мою спину, ноги и руки. Блаженство… Я успел мысленно представить широкую и безлюдную тропу в свой элизиум. Мышцы начали расслабляться. И как только я стал погружаться в состояние на грани сна и мирского удовольствия, она просто взяла и ушла. Просто собрала все свои масла и ушла! На мой взгляд, прошло от силы три-четыре децима. Я долго лежал и думал: "Может масла кончились, или за свечой ароматической решила сходить, или по нужде захотела, в конце концов. С кем не бывает?". Но время шло, а она все не возвращалась. С одной стороны, расслабленность была такая, что невыносимых усилий стоило пошевелить даже крайней фалангой мизинца. С другой стороны, дело принципа: оплачен час, а не прошло даже и половины… Встал. Оделся. Нашел сопровождающего. Завязался спор. Он начал объяснять мне что-то про древнюю систему исчисления часов и минут. Я был уверен, что он морочит мне голову, чтобы отвязаться и не возвращать деньги. И часы у него плутовские, с отсыпанным песком. Так и сказал ему. На что он дико возмутился и приставил кулак к моему носу. Возможно, я плохо разобрал его последние слова, слишком уж специфичный диалект, но, по-моему, он любезно просил сломать ему нос, используя его же кулак. Просьбу я выполнил… На крики сбежались стражники. Я излучал спокойствие и непоколебимую уверенность в собственной правоте. Именно поэтому, полагаю, они решили, для начала, расспросить о причинах конфликта.

Центурион городской стражи выслушал обе стороны, очень сильно стараясь сдерживаться от насмешек. Затем велел идти за ним. Он привел меня в часовую башню и наглядно показал: "Вот две одинаковые песчаные колбы. В одной из них песка на дорийский час, в другой на наш. Видишь разницу? В нашей родной горной провинции никогда не перенимали вашу деци-кратную часовую систему. У нас все также, как и тысячелетия назад, 24 часа в сутках, в одном часе 60 минут, а в одной минуте 60 секунд." И тут я оцепенел, на какое-то время… Пытался это осмыслить в уме, но понял, что мне нужна моя книга, чтобы записать, посчитать и не запутаться. По дороге сюда выторговал у местного ремесленника колбу на одну минуту. Достал прибереженную среди круп в кармане у Валеоса колбу на один децим и пока делал эту запись, переворачивал местную минутную колбу. За один децим их минутная колба пересыпалась полных 14 раз, и еще один чуть менее, чем наполовину. Перепроверил дважды. Ладно… то, что их минута не сходится с обычной человеческой, я вижу наглядно. Но почему разница почти в полтора раза? Часов в сутках 24 вместо 10. Значит час отличается в 2,4 раза. А в минуте не 100 секунд, а 60. Значит минута должна отличаться в одну целую и 2/3 раза. Почему по замерам она отличается в одну целую и 4/10 раза??? Аааа… Пристрели меня Парис!!!

Хрупкая колба оказалась… Ха! Минута пролетела за секунду и разбилась об стул! Ладно. Спокойно. По порядку. Начиная с секунд. В добром, логичном и понятном мне мире 10 секунд (сек) = 1 децисекунда (дцс); 10 децисекунд = 1 минута (мин); 10 минут = 1 дециминута (дцм); 10 дециминут = 1 час (час); 10 часов = 1 сутки. Итого в сутках 100000 секунд. Мы почти не пользуемся децисекундами, да и секунды в обычной жизни нужны не часто. Обычно в обиходе колбы на час, децим и минуту, но если кому-то очень уж хочется точно записать время, то можно написать, скажем: «Солнечное затмение случилось сегодня в 6.4.7.2.9.», и астрономы сразу точно будут знать – на какой секунде этих суток произошло явление. А если нужно просто обозначить время ужина, то достаточно всего одной или двух цифр: «приходи в 7.5». Это подразумевает: «Приходи примерно в 75000-ую секунду наших замечательных, ровно 100000-но секундных суток». И что они имеют вместо этого? 60 секунд = 1 минута; 60 минут = 1 час; 24 часа = 1 сутки. Итого… 86400 секунд в сутках? Получается, что их секунда примерно на 1 целую и 1/7 длиннее нашей. Ну и на кой вам такая длинная секунда? Видимо, специально для мучений вместо расчетов, когда пол минуты это не 50 секунд, а 30; когда четверть часа это не 25 минут, а 15… Из-за разницы в длине секунды наша 100-секундная минута действительно получается длиннее местной всего в одну целую и 4/10 раза, что совпадает с моими замерами. Ясно… Не ясно только одно: из какой древней скрижали вы взяли эти цифры??? Может как-то неверно расшифровали клинопись на ветхом папирусе? Где вы были, когда даже самые упертые автономные провинции перешли на понятную и удобную для расчетов деци-кратную систему мер. Зачем? Зачем так усложнять себе жизнь? Зачем терпеть такую ерунду, только из-за того, что кто-то умный, для своего времени, пару-тройку тысяч лет назад так придумал и "Мы так привыкли". Привычка меняется за месяц, а мучиться из-за неудобства этой ерунды всю жизнь. Какой же абсурд… Может вы еще и длину в ступнях царя измеряете?!

Ближе к вечеру сходил еще раз в часовую башню и понаблюдал немного за разностью хода времени. Среди всех этих безумных 24-часовых часов нашел привычные имперские часы и еще раз удивился: к двум песчаным колбам с двух сторон был приставлен диск с цифрами, стрелки на котором указывали, который именно сейчас час и децим. Работают они по принципу весов: песок из разорванной колбы пересыпается на нижние «весы», платформа со временем тяжелеет, пружины проседают и оттягивают рею с зубьями, рея тянет привод из нескольких шестерней, которые, в свою очередь вращают стрелки на диске. Удивительно просто и, в то же время, удивительно изящно. Небольшой недостаток в том, что хода пружин и песка хватает от силы для четырех-пяти оборотов дециминутной стрелки, а дальше она просто застывает и ждет, пока часовая стрелка завершит свой полный оборот. Впрочем, если бы я перевернул такие часы в полдень, то работы второй стрелки мне как раз хватило бы на все вечерние дела. Удивляет, при всей этой простоте то, что я нигде раньше не встречал таких часов, а встретил их только тут, в Фасиане, где они работают, в основном, в качестве украшения комнаты, и лишь иногда используются городским часовщиком для переводов с имперского времени на местное.

11 день Аполлониона 1806 год

Нашел бедолагу со сломанным носом. Принес ему пару дынь, которые не стал доедать Валеос, в качестве извинений. Лицо у него было не слишком довольное, но извинения принял.

Сегодня весь город только и говорит о том, что прибыла делегация северян. Специально дошел до порта, чтобы увидеть их выгрузку. Делегаций это назвать сложно. Личной охраной стратега тоже. Два десятка галер. Несколько отрядов фурий и несколько сотен конных. Держатся напряженно, как мы в первые несколько дней. Выглядят не слишком уставшими. Не так, как обычно выглядим мы с Валеосом после многодневного плавания. Если они прибыли сюда с Таная, то вполне возможно, что это наши преследователи, и с кем-то из них я уже мог видеться лицом к лицу. Если верить знаменам, то это не те соединения, что принимали участие в Фоантской кампании.

12 день Аполлониона 1806 год

Продолжая наблюдения о мерах измерения, выяснил еще кое-что любопытное. Для измерений длины тут используют привычную имперскую систему: сто карфов составляют одну меру, тысяча мер – одна киломера. Таким образом рост человека тут такой же, как и во всей империи – от полутора до двух мер, от ста пятидесяти до двухсот карфов, соответственно. Редко выше или ниже. Но есть пара забавных отличий. Первое: кто-то в этих краях вспомнил, что карф – это ноготь со стародорийского и некоторые люди в простой речи используют именно ногти. Это очень забавно звучит, особенно у цирюльника: «Омтрежьте мне пару ноготков». Так что резать? Волосы или ногти?

Второе наблюдение забавное со знаком минус. Не понятно, с чего ради, но децимера тут, это не десять мер, а десять карфов. То есть мера, не умноженная, а, почему-то, деленая на десять. Во все времена приставка деци означала, что то, к чему она приставлена, умножается на десять. В какой момент в систему просочился такой сбой – остается только гадать. Однако это еще не все! Все становится еще интереснее, если дойти до измерения объема при помощи этих децимер. Во всей империи количество зерна, вина и многого другого измеряют в кубомерах, в кубодецикарфах, либо в кубокарфах, мило сокращая их до «куб», «кубик» и «кубочек» или до м*3, д*3 и к*3. Здесь же для кубического децикарфа ввели зачем-то отдельное слово – литра. Литра – это, бывшая некогда в обиходе, серебряная монета с изображением осьминога, приравнивавшаяся к одной пятой драхмы. На стороне лика на ней был чей-то профиль, не вспомню чей. А вот на стороне легенды тогда еще не чеканили ни героев, ни боевых животных, ни сюжеты, ни номинал, ни других надписей, был только одинокий осьминог. И чеканилась та монета, кстати, еще задолго, почти за пять столетий, до всей истории с Октопусом. Какая связь? Какой смысл в использовании этого термина? Только путаница и неудобства при измерении больших или маленьких объемов. Вдобавок ко всему, многие люди стали ошибочно воспринимать литру, как меру веса, а не меру объема, что породило массу возможностей для обмана доверчивых граждан недобропорядочными торговцами.

13 день Аполлониона 1806 года

С полудня и до вечера пятого и последнего дня декады во всех дорийских городах, где я раньше бывал, проводятся спортивные состязания и иные увеселительные мероприятия. Рискнул предположить, что Фасиан сохранил эту традицию и отправился поискать впечатлений немного за полдень. План был простой – выйти к набережной, пройтись вдоль и поискать глазом стадию, ипподром или амфитеатр. Шел не долго. Шум толпы услышал раньше, чем шум моря. Вышел к ипподрому. Хотел, было, зайти, но приметил чуть поодаль высокий и не широкий амфитеатр с мраморными силуэтами в арках. "То, что нужно", – подумал я и ускорил шаг. На входе уже царила атмосфера вовлеченной тишины. Я внес свою бронзовую лепту за вход и отправился на трибуны. Это был компактный и удобный амфитеатр, где вокруг арены расположилось пятнадцать зрительских рядов с прекрасным обзором. Обратил внимание на металлическое кольцо, которое зависло ровно посредине над ареной. Ничто его не подпирало снизу. Только ванты, расходящиеся лучами к стенам во все стороны, держали эту конструкцию. По вантам с солнечной стороны была натянута парусина, дающая тень на арену и зрительские места. Умно. Не видал раньше такого. На трибунах было не слишком людно. С одной стороны приятно, когда просторно, с другой стороны это означало, что слишком зрелищного и захватывающего действа сегодня не предвещалось. Я выбрал место, присел и стал наблюдать. По началу ничего меня не смутило. Обратил внимание, что фигуры какие-то уж больно тощие, обратил внимание, что позиция немного неестественная и скованная. Потом перевел взгляд на часы. Временной контроль меня порадовал своей быстротой: не люблю, когда все слишком затянуто. И все же было, что-то, что било по глазу своей разнузданностью и вульгарностью. Присмотрелся по внимательнее. Понял! Игровое поле было восемь на восемь клеток, вместо привычных десять на десять! На поле, или рядом с ним не было фигур цератоса и фурии. Это можно было простить, тем более, если они уже вышли из игры и их, скажем, зачем-то унесли, но поле восемь на восемь?! На минуту возникло преодолимое желание встать и шепотом закричать: "Люди! Почему вы здесь так фанатично ненавидите число десять?! Чем оно вам так не угодило???". Вспомнил, что в изначальной версии игры использовалось поле на восемь клеток, но никогда не видел, чтобы кто-то в наше время таковое применял. В этот момент один из тактиков, сидевший на высоком мохнатом кресле, будто-то бы на улице было недостаточно тепло, скомандовал ход элефантом. Секундант тотчас схватил высокую, почти такого же роста, как он сам, но по всей видимости, достаточно легкую фигуру и понес ее… по диагонали! И куда это годится? Чтобы тяжелый, мощный, устрашающий элефант ходил по диагоналям как скромный гастафет? Никуда! Секундант поставил фигуру на нужную клетку и пошел к часам. А вот тут уже произошло кое-что, достойное внимания. Вместо замены или остановки песка он просто взял и перевернул колбу так, что песок посыпался в обратном направлении! Получается, что пока один игрок думает над ходом, его время не просто уходит – оно пересыпается другому игроку! Гениально!!! И так просто. Судя по объему и темпу, колба была от силы на минуту или две. Получается, что на каждый ход будет не более пары минут и партия в любом случае будет смотреться очень динамично. Вот это новшество меня искренне восхитило. Правда, оно никак не могло перевесить всего, увиденного до этого.

Приметил рядом ниже молодого светловолосого дорийца. Среди его коротких волос были заметны выбритые полосы слегка загоревшей кожи. Брови тоже располосованы. Вместо полноценной бороды от уголков рта свисали две тонкие косички. Я счел это за очередное странноватое проявление местных нравов. Подсел и поинтересовался: «Что за вакханалия тут происходит?». Человек спокойно и методично мне объяснил, что Фасианцы уже много лет играют в свой вид баталии. Поле у них меньше, элефант ходит как гастафет, фигуры фурии нет, а вместо цератоса у них визирь, который ходит абсолютно также. Арму называют ладьей или башней. Как вообще может ходить башня? Эту версию уже успели наречь «Миролюбивая Фасианская баталия», потому что ничейных исходов с ней на порядок больше. Но тут, на востоке, это всех устраивает.

Я привык, что есть четыре фигуры, которые умеют ходить по вертикали и горизонтали – две армы, элефант и цератос; есть четыре фигуры, которые умеют ходить по диагонали – два гастафета, цератос и фурия; есть четыре фигуры, которые умеют ходить буквой «Г» – два конных, фурия и элефант. Особняком стоит император, который ходит на одну клетку в любом направлении, и конечно же фаланга, но тут, вроде, тоже отличий нет. Я хотел подыскать достойного и незаезженного соперника, но понял, что вряд ли смогу быстро приспособиться к такой своеобразной версии. К тому же, у них чуть ли не в правилах написано, что нужно играть в ничью. Какой интерес?

Партия, за которой мы наблюдали закончилась. Вничью… Каково же было мое удивление, когда незнакомец поддержал мои доводы и сказал, что нет ничего лучше старой доброй баталии. Я не растерялся и предложил дружеский поединок. Старую добрую баталию с чудным Фасианским контролем времени. Человек согласился, но обозначил, что в этом городе он гость и доски с фигурами у него с собой нет, на что я сразу же пригласил его посетить вечером выделенный нам с Валеосом шатер. Объяснил, как его найти и какие по дороге будут ориентиры. Человек улыбнулся и задал мне, не предвещавший ничего необычного, вопрос: «Вы не против, если я возьму с собой Григориса?». Я спросил кто это и получил максимально короткий и подымающий шерсть дыбом ответ: «Мой кот». И тут я ненадолго оцепенел: «Кот?». Старался не выглядеть слишком удивленно, и удержаться от того, чтобы не переспросить еще двадцать раз… «Кот?!». «Да, кот… Не хотел бы оставлять его одного на ночь. Он очень воспитанный, но если долго один, то начинает творить дела. К рогатым и ушастым привычный. Хлопот не доставит… Ну так что, до вечера?». Я понимал, что пауза затягивается и нужно что-то ответить. Вдохнул. Пожал плечами. Коротко сказал: «До вечера». И как теперь объяснить сослуживцам, что ко мне вечером придет друг с котом?

14 день Аполлониона 1806 года

Леонис верхом на тигрисе… Леонис, Леон, Лео, Лев и тигрис, тигр, фурия, кот – как ни называй, все-равно картина в голове какая-то неприродоестественная. Я-то удержался от смеха, а вот Диметрий, не стесняясь, захрипел и завизжал, как верблюд, перебирая в памяти особенности окраса и строения морды тигронов, лигров, лилигров и других, известных ему гибридов, и заставляя меня краснеть перед гостем, который, нужно отметить, несмотря ни на что, отличался леденящим спокойствием. Григорис казался еще более невозмутимым. Он вошел в шатер как сенатор в праздничной тоге, размеренно и слегка лениво осмотрел убранства, скользнул безразлично-надменным взглядом, каким сенаторы обычно оглядывают своих вчерашних избирателей, по спящему Валеосу и улегся ровно посредине на ворсистом ковре. Леон признался, что не стоит доверять этому показному спокойствию. Он прояснил, что если периодически не выпускать его резвость на волю, то она накапливается, и, рано или поздно, пробку на амфоре срывает и вся резвость высвобождается сама собой в самый неподходящий момент.

Мы расставили фигуры привычным нам образом, разделили песок в колбе на две равные половины, пожали руки и приступили. С первых же ходов я понял, что соперник даст мне пропотеть. Детскими ловушками проверять друг друга не стали, подростковые моментально были купированы. Завязалась вязкая позиционная борьба, в которой самое важное – не терять концентрацию и не допускать ошибок. Я большой поклонник зрелищного стиля баталий, когда есть мощный прорыв армад по флангу, когда есть эффектная жертва, ввергающая принявшего ее в безвыходное положение, когда цератерия с фуриями и гастафетами клином крушат защитный строй и объявляют о пленении императора, пока вражеские отряды увлеклись избиением фалангитов. Все это красиво и знаменательно, но иногда мешает главному – победе. В этом настольная и реальная баталии очень схожи. Соблазн одержать яркую и красивую победу часто ведет к роковой ошибке и проигрышу. Даже в тех случаях, где оставалось лишь спокойно и методично дожать соперника. Да, яркие победы свершаются! История помнит и восхваляет их. Но история слегка рассеянна к обратным примерам, а таких несоизмеримо больше. Жертва или лихой прорыв в меньшинстве хороши, когда они хорошо просчитаны и подготовлены, когда за плечами есть знания – какие атрибуты обязательны для удачного исхода, а какие для позорного. Затевать нечто эффектное со знаниями уровня «когда-то один великий кто-то, задумал подобное что-то, и у него получилось!» – значит быть обреченным на провал. Я часто прокручиваю такие мысли, когда красивый финт так и просится провернуться, а исход слишком непредсказуем. Так и в этот раз. Соблазн был велик, но удержался. Удержался и набрался терпения. Партия приобретала затяжной характер.

Валеос проснулся, разлепил глаза, уставился ими на наглого кота, слегка вилявшего хвостом, молча и неподвижно смотрел около минуты. Потом помотал головой со смыслом: «И приснится же такая чушь», развернулся на другой бок и засопел.

Фаланга, дружным строем из трех бойцов, подползала к последней линии по левому флангу. Фалангит противника под конвоем конницы, в личном сопровождении императора, намеревался вскоре вступить на свое поле повышения в звании; мой император в одиночку пытался задержать это продвижение; другого оставшегося фалангита стерег мой последний гастафет. Имея преимущество в одного фалангита, я к тому же еще и опережал соперника на ход. Так я думал, по крайней мере… Думал, что через несколько ходов в моем распоряжении будет целый отряд из двух цератосов, что означало бы неминуемую капитуляцию для соперника. В голове мелькнула мысль: «Он же не профан, чтобы только ради красоты и символизма ставить на доску фурию вместо цератоса». А он схватил своего фалангита, убрал его с доски, задумался на несколько секунд… и поставил на последнюю линию именно фурию! Не успели мои сведенные губы стереть глупую ухмылку с лица, как руки сами потянулись, дабы это лицо прикрыть. Фурия встала на свою клетку с угрозой императору – минус один ход. Следующим ходом она перепрыгивала в другой угол доски, съедая моего фалангита, и не оставляла там шансов на проход двум оставшимся. Цератос, при всей своей мощи, никак не успевал бы провернуть такое: я все рассчитал. Все, да не все! Гадес!!! Провались ты в отхожую яму! Смердящая фала-фека-фурия!!! Всего один превентивный ход мог спасти меня от провала, если бы я предугадал этот маневр. Хотелось снять аргеаду с Валеоса и со свистящим замахом пригвоздить эту фурию к доске. Вида не подал. Отдал должное сопернику: блестящий ход и блестящая игра в целом. Будь он не ладен!

16 день Аполлониона 1806 года

Визирь лично почтил своим визитом. Сказал, что обходит всех командующих нашей армии, чтобы убедиться, что все размещены с комфортом и не имеют проблем с провизией. Рассказывал, что пока мы его гости, мы в полной безопасности и не в чем не будем нуждаться. Ведь к гостю, который пришел без злых умыслов в отношении хозяина, в Фасиане всегда будет самое радушное и доброжелательное отношение. Еще говорил, что в его армии у всех солдат идеальное обеспечение, особенно у наемников с восточных провинций, службу которых он сам легализовал дипломатическим путем. В целом как-то уж больно много говорил. Про климат, воду, еду… Про посещение командующими всех заведений Фасиана за счет казны, про весьма внушительное жалование, про хорошее вооружение. Это что за пение сирен? Почему нельзя просто высказать прямо о своих намерениях и предложениях? Ох уж это восточное хождение вокруг да около… Я слушать устал! Не то, что уж говорить. Говорить столько я вряд ли когда-то смог бы. Но как же сладко поет, а… Привяжите меня к мачте!

Удалился он также резко, как появился. Торопился на лекцию в университет Афины. «Никто так не вдохновляет, как юные умы, полные мечтаний и энтузиазма», – сладко пропел он теперь уже про своих подданных. Уже на выходе он обернулся и предложил посетить одну из своих лекций. Я слегка удивился, так как подумал про чью-то чужую лекцию, которою он торопится послушать для вдохновления. Поблагодарил за приглашение. Сам же подумал: «Нет уж! Мне вполне хватило нескольких минут такой болтовни. Вдохновился до легкой тошноты».

17 день Аполлониона 1806 года

Я с первых дней встречи с фасианскими солдатами, при любом удобном моменте, не стесняясь, засматривался на их гастафеты. Издалека понять задумку и оценить все технические новшества не получалось. Солдаты убирали их с глаз, когда замечали, как пристально я разглядываю их оружие. Обратил внимание, что только солдаты гвардии визиря вооружены такими штуками. У обычных стрелков и стражников простые, привычные глазу гастафеты и архаичные луки со стрелами.

Этим вечером мне все же удалось рассмотреть новый гастафет, подержать его в руках и даже сделать один заряд и выстрел. Один из гвардейцев визиря, с радостью согласился предоставить мне такую возможность, в обмен на право подержаться за рог Валеоса. Не сказать чтобы Валеос был в восторге, но я сразу объяснил ему, что так нужно для дела. Он сильно возмущаться не стал.

Весьма и весьма любопытная конструкция! Во-первых, зарядное устройство. Оно позволяет, вращая ручку, одновременно возводить тетиву, и продвигать по обойме дротик, который, на завершающем обороте взвода, поворачивается и сам падает в канавку. Таким образом можно выстрелить всю обойму из двенадцати коротких металлических дротиков, не отрывая руки от зарядной ручки в пределах одной минуты! Скорострельность феноменальная!

Что до второго новшества – никогда бы не подумал, что механику грузоподъемного полиспаста можно использовать в стрелковом оружии! Но так и есть. Корабельные и погрузочные блоки, изобретенные больше полутора тысяч лет назад, нашли для себя неожиданное применение. Суть новшества в том, что каждое плечо разделено вдоль на два отдельных плеча; на конце эти двойные плечи скреплены между собой штифтом; на штифты между плечами насажены небольшие полиспасты; тетива крепится к плечам не напрямую, а через эти самые корабельные блоки; ось блоков выполнена со смещением от середины; блоки между собой связаны дополнительной тетивой. Пока я натягивал основную тетиву, сползающую с бороздок по внешнему контуру блоков, блоки крутились и наматывали на себя внутреннюю тетиву. Внутренняя тетива стягивала блоки по направлению друг к другу, а не в сторону глаза прицеливающего стрелка. Получается, что при натягивании тетивы на одинаковое расстояние, крайние точки плеч гастафета с блоками отклоняются на расстояние меньшее, чем в классическом гастафете, а значит при выстреле плечам с блоками требуется меньше времени на выпрямление, соответственно скорость движения тетивы и начальная скорость дротика будут выше.

Сложно. Но, вроде бы, все логично. Чтобы натянуть тетиву требуются определенные усилия. Эти усилия в конечном счете высвободятся, и энергия натяжения передастся на дротик, которому, в свою очередь хватит или не хватит этой энергии чтобы долететь или не долететь до цели, пробить или не пробить броню этой цели… Так вот. Если представить, что мы натягиваем тетиву рукой, как в старом добром луке… Направление не имеет значения, поэтому представим, что натягиваем снизу вверх. А потом представить, что мы не натягиваем тетиву, а просто поднимаем большое ведро с водой на одну меру от земли, то мы получим точный вес наших усилий – одно ведро с водой. Теперь возьмем грузовой полиспаст. Наш любимый веревочный рычаг, при помощи которого были построены тысячи высоких колоннад, позволяет нам поднять ведро на две меры при тех же усилиях, либо на одну меру при вдвое меньших усилиях: веревку тянем вдвое дальше, усилие прикладываем вдвое меньше. Значит, при помощи блоков, получилось натянуть тетиву на такое же расстояние при вдвое меньших усилиях. Теперь осталось только укоротить плечи, увеличив при этом толщиной их силу изгиба и получить в результате вдвое увеличенную энергию дротика, при изначальных усилиях.

Новая конструкция позволяет облегчить натяжение и увеличить начальную скорость снаряда, что в свою очередь положительно сказывается на дальности и точности. Тем не менее, есть и еще одно преимущество – компактность. За счет укорочения и изменения направления изгиба плеч, гастафет в целом стал менее широким. Если носить такой на спине, то его плечи уже будут не сильно шире плеч солдата-гастафета. К слову, интересно, придумали ли тут какое-нибудь новое слово для обозначения оружия или солдата, или также словом «гастафет» называют и оружие, и воина, который им владеет. Я был бы не против заиметь такое оружие. С одной стороны, всаднику цератерии ни к чему иметь стрелковое оружие. Засмеют. С другой стороны, формального запрета нет, а иметь преимущество в определенной ситуации – лишним не будет. Жаль, что такую штуку нельзя купить на обычной агоре. Я спрашивал. Торговцы лишь рассмеялись мне в лицо.