Искушение Хищника

"Разницы нет никакой между Правдой и Ложью…"

Владимир Высоцкий

"…каждому будет дано по его вере…"

Михаил Булгаков

(хроника событий последних суток)

Город Шатузол. Кабинет начальника ГАИ.

Местное время – 9 часов, 30 минут.

– Подполковник Воронов, как вы думаете, что находится в этой папке?

– Не могу знать, товарищ полковник…

– Так вот, в этой папке результаты проверок по твоему району. Здесь написано чёрным по белому, что пятеро ваших подчинённых, уличены в получении определённой денежной суммы. Проще говоря – взятки. Вам понятно, товарищ подполковник? Самое смешное, что всего-то и было пять проверок. Пять из пяти и все в цель. То есть – стопроцентное попадание. Хотя бы один, ради приличия, отказался.

Конечно, взяточники понесут заслуженное наказание. Но вот будете ли вы работать в прежней должности – не знаю. Пока вопрос открытый.

Я как-то, месяц назад, ехал по центральному проспекту. На пересечении с улицей Лотерейной, какраз под мостом, стоял, так называемый, государственный автоинспектор… Вот знаете, товарищи, лицо и задница – одного размера. Честное слово, не преувеличиваю. Рядом с ним, служебный автомобиль, "девятка", выглядел игрушачным. Я ещё подумал – "Как же это он залазит в неё?". А если надо догнать нарушителя? Она же, бедненькая, его не потянет. Такие вот дела… Развёл ты, товарищ Воронов, понимаешь, болота в своём районе. Милиционеры, вместо того чтобы следить за порядком, берут взятки, пьянствуют водку, нагуливают бока жиром и ростят себе большие задницы. Никто не думает мозгами, извилины прямые, мысли в головах не совокупляются. Товарищ подполковник, вы когда-нибудь давали своим подчинённым какие-нибудь вводные? Поднимали их по тревоге? Проводили проверки состояние боевой готовности?

Я сомневаюсь…

5 часов, 40 минут следующего дня.

Город Шатузол.

Улица Памяти Декабристов.

Дом 16 квартира 10.

Человек, вдруг, почувствовал сильный удар в затылок. В глазах резко потемнело, словно он мгновенно очутился в какой-то вселенской пустоте, которая, казалось, невидимой субстанцией, жёстко придавила его со всех сторон. Не было ничего: ни света, ни звука, ни воспоминаний.

– Кто я? Где я? – крутилось в сознании, но все попытки что-то вспомнить безрезультатно проносились сквозь глухую пустоту. И вдруг…

– Вася! Васечка! – голос матери требовательно звучал из темноты – Вставай, сыночек, пора в школу.

Он открыл глаза. Ослепительно яркий свет, сплошным потоком, словно снежная лавина, сорвавшиеся с высокой кручи, на бешенной скорости, ворвался в его сознание.

Свет, представляющий из себя невесомую белую массу, заполнил всё вокруг. Потом он постепенно начал таять, обнажая очертания знакомых предметов.

Сначало Василий узнал свою квартиру.

"Мамы здесь нет и быть не может. А школы и подавно. Всё уже давно в прошлом" – подумал он, приподнимаясь на кровати.

С улицы, в большое, открытое окно падала яркая полоса света и белой половицей стелилась к его ногам..

Весь в белом и весь белый ангел, с видом пятилетнего мальчика и, почему-то, бутофорскими крылышками за спиной, сидел на подоконнике, с любопытством разглядывая Василия.

– Ты ангел?

Что вопрос нелепый, он осознал сразу, как только произнёс его.

– Да… – ответил тот и поднялся – Пойдём…

Ступая босыми, пухлинькими ножками по полосе света, он вышел из квартиры через окно.

Василий оторвался от кровати и двинулся следом. Однако он не предпринимал никаких усилий: не напрягал мышцы, не двигал руками, не перестовлял ноги. Он плыл по воздуху, будто его тело было невесомое и невидимой нитью прикреплялось к этому небесному созданию.

– Куда ты меня ведёшь? – спустя какое-то время спросил он.

– В рай… – не оборачивоясь ответил ангел.

Вдруг, откуда-то сверху, как во время сильного снегопада, на Василия обрушились воспоминания. Они, вначале, кружились в бешенном вихре, потом стали замедляться, опускаться, занимать свои места в пустых ячейках памяти.

Вся прошлая жизнь, во всех подробностях, как-то по особенному чётко и ясно предстала перед его сознанием.

– Подожди… – проговорил Василий – Мне нельзя в рай. Я – грешник…

Ангел остановился, повернул к нему голову, в белых кудряшках, и недоумённо посмотрел в глаза.

– Но мне поручили привести тебя в рай.

– Здесь ошибка, вы что-то перепутали – мягко настаивал Василий.

Вдруг, оглушительный раскат грома разорвал тишину. Одновременно подул сильный ветер, стремительно разрушая пелену белого света, превращая его в клочья облоков и швыряя в разные стороны. Внизу обножилось страшное место, в виде чёрных скал, вершинами представляющих из себя острые пики, зловеще торчащих неровными рядами.

– Стр-е-е-ля-й-й-й.. е-э-э-й… в… го-о-о-ло-ву-у-у… – из грубого завывания ветра сложились слова, наводящие ужас своим звучанием.

Ангел стоял на краю облачка. Это всё что осталось от белого света, совсем ещё недавно заполнявшего пространство. Василий, каким-то чудом держался за это облачко и, подняв голову, обречённо смотрел на ангела.

– Я же говорил… Мне надо в ад… – наконец прошептал он.

– Нет – твёрдо ответил ангел – просто тебе ещё рано в рай…

После этих слов Василий сорвался окончательно и, терзаемый яростными порывами ветра, куборем полетел вниз. В темноте он о что-то ударился затылоком и застонал от страшной боли.

– Держись, мужик, держись – откуда-то послышался обычный человеческий голос, сразу же переходящий в крик – В операционную! Быстро!

5 часов, 45 минут того же дня.

Город Шатузол.

Улица Памяти Декабристов.

Дом16. Квартира 9.

– Ало! Ало! Это милиция? Ало… Милиция?… Приезжайте, здесь стреляют… Стреляют, говорю! Нет, ни в меня, наверху стреляют… В квартире, которая над моей… Я не знаю кто … Приезжайте и разбирайтесь… Чья фамилия? Моя фамилия? Пехотина. Пехотина Вера Ивановна. Не вздумайте написать Пахатина! Помните первого секретаря Горкома партии Пехотина? Помните… Нихрена вы не помните… Адрес? Пишите…

6 часов, 03 минуты того же дня.

Город Шатузол.

Улица Памяти Декабристов.

Патрульная машина остановилась у дома номер шестнадцать. Из неё вылезли два милиционера и, часто похрустывая сопогами по первому снегу, твёрдым шагом, уверенно, направились к центральному подъезду.

Шестнадцатый дом представлял из себя старинный двухэтажный особняк, построенный около двух веков назад. По изначальному проекту здесь имелся парадный вход, представляющий из себя тройную цилиндрическую колонаду, поддерживающую массивный выступающий навес. Когда-то за колонадой, располагались три высокие двухстворчатые двери, арочной формы, но после революции осталась только одна. Остальные убрали и проёмы замуровали. А в пятидесятых годах двадцатого века, после капремонта, здесь установили обычную, стандартную дверь, как во всех подъездах многоэтажек. Перепланировка произошла и внутри дома о чём свидетельствовали надписи на стене – "Подъезд номер один. Квартиры 1 – 8" Жирная, красная стрелка влево указывала, что в том направлении квартиры 9 и 10. А если зайти со двора, то там ещё 11 и 12. Эти указатели появилась потому, что люди не знающие подробностей перепланировки, как обычно шли к центральному входу.

Милиционеры тоже прочли эту надпись только у самых дверей, за колоннами. После чего они сразу же развернулись и пошли по стрелке.

– Лейтенант сказал, что если эта пьяная выходка, то забирать всех в обезьянник и подержать сутки на голодном пайке – сказал милиционер, идущий чуть позади, младший за коллегу по возрасту и званию.

Первый резко остановился и повернулся ко второму.

– Послушай меня, коллега – сурово произнёс повернувшийся – Этот район называется Сиреневая Гряда. Здесь всегда жили и живут только первые люди города. В какой-нибудь Беднохатке ты можешь свободно махать дубиной налево и направо, и крыть матом всех подряд. Здесь же, стоит только на кого-то косо посмотреть, как завтра же, вместе со своим лейтенантом, пойдёшь подметать вокзал. Понятно?

– Так точно… – кротко ответил второй.

Дверь в подъезд была приоткрыта, табло домофона не светилось. Даже в элитных домах элитного района имелись какие-то недостатки.

Войдя в тёмный подъезд, пошарив фонариком вокруг, милиционеры нашли выключатель и включили освещение.

Такого подъезда они ещё не видели. Он имел цилиндрическую форму, чем напоминал средневековую башню. Небольшие окна, исполненные в готическом стиле, могли когда-то служить бойницами. Широкая каменная лестница с широкими каменными перилами, серпантином поднималась вдоль стены и заканчивалась площадкой на втором этаже. В изначальном варианте это была одна из лестниц, ведущих на второй этаж. Она находилась в фасадном углу дома, который также имел закруглённую форму и заканчивался конусной крышей, тем самым выделяющейся от остальной, покатой.

В подъезде было чисто: белые стены, без надписей, не битые и не замазанные краской стёкла в окнах и светильниках. Причина такой чистоты заключалось в том, что здесь жили всего две семьи и у них имелось обоюдное желание поддерживать порядок.

Этот дом построили, когда ещё город находился в семи километрах отсюда. Богатые и состоятельные люди того времени облюбовали эти места за их живописность. Лес, луг, река, спокойное и равномерное течение воды. Тишина и спокойствие. Двенадцать имений появились вдоль реки по всей возвышенности, с расстоянием полкилометра друг от друга. Всех их соединяла ровная, как струна, дорога. Со временем усадьбы обросли садами, парками, цветочными клумбами. Особенно изобиловали эти места сиренью. Здесь её было так много, что местность стали называть Сиреневой Грядой.

Время шло и в мире всё менялось: строй, порядки, общественные устои, обстановка, отношения. Революция заставила хозяев бросить эти дома, но они никогда не пустовали. Их сразу же заселили новые представители власти и другие влиятельные люди города, которые и вносили изменение в архитектуру строений.

Город давно уже подкрадывался к Сиреневой Граде. Ещё перед революцией она стала его окраиной а потом, за одну пятилетку "вросла" вглубь на три километра. Целлюлозный и кожевенный комбинаты, возведенные в кратчайшие сроки, окончательно испоганили воду в реке, два литейных завода, ещё до революции отравлявшие воздух, с успехом продолжали это делать и сейчас. Сиреневая Гряда давно уже перестала быть райским уголком, но и тем не менее, продолжала оставаться элитным районом. К слову сказать, изначально город, в экологическом смысле, был безупречно чист, по той простой причине, что основали его обыкновенные спекулянты.

Полайский горный хребет протянулся строго с севера на юг. В самой его южной части, у подножья гор, брала своё начало речушка со смешным названием Люська. Где-то около семисот километров она текла на север, параллельно горному хребту, подпитываясь его водами, ширясь и углубляясь. Но потом вдруг резко, почти под прямым углом, поворачивала на запад и петляла по тайге. Вот за это петляние в народе её прозвали Шатун, мол шатается по тайге. Официальное название реки и было Шатун, хотя от истока и до поворота, люди по-прежнему называли её Люська. Где-то в глубине тайги имелось место, протяжённостью около двух километров, где до этого спокойная и тихая река, шипела и пенилась перепадами, порогами, скалилась острыми и крывыми краями подводных камней. "Шатун зол…" – говорили люди про это место. Надо сказать, что до порогов и после, река была вполне судоходной. Конечно, не для крупных судов, но мелкие и средние проходили свободно. Это был единственный кратчайший путь, связывающий два крупных города – Политор и Бокачуйск. С развитием промышленности появилась необходимость в торговле. Купечиские лодки доплывали до порогов, по суше перетаскивались в обход опасного места, и следовали дальше. Сразу же появились предприимчивые люди, которые здесь поселились и стали заниматься исключительно переправой. Они же начали скупать товар у торговцев с верхнего течения, перепродовать его нижним и наоборот. Со временем на этом месте возник посёлок с названием Шатузол. После того, как прокапали канал в обход порогов, посёлок вовсе не исчез, а наоборот, стал расширяться и вскоре превратился в город, который, из-за своего выгодного местоположения продолжал рости и развиваться. И наконец, он дошёл до Сиреневой гряды. На её живописных холмах беспардонно обосновались однотипные, безликие, прямоугольники «хрущёвак». Они хотя и поглотили этот район, однако не растворили в себе: Сиреневая Гряда так и осталась зелёным островком среди каменных джунглей высоток. И по прежнему здесь жила городская элита. Даже если люди получали или приобретали комфортабельное жильё в новостройках, то всеми способами старались оставить за собой, или своими родственниками, квартиру, или хотя бы комнату, в Сиреневой Гряде. И это несмотря на то, что особняки значительно преобразились внутренне и больше напоминали коммунальные квартиры. В частности – парадные входы, с арочными сводами и колоннадами, превратились в три, а то и четыре, отдельных подъезда. Кроме того – входные проёмы проделывались в тыльных и боковых стенах зданий, от чего подъезды получались своеобразные. Последующие перепланировки квартир не лишили их оригинальности, неповторимости, сохранив удобства и комфорт. Это был рай для любители старины: этих высоких потолков, больших окон и печного отопления, иметь которое, в последнее время, стало очень модным. Ещё о прежних хозяевах напоминали названии улиц, которые сохранились в народной памяти. На самом деле, улица в этом районе была одна и называлась – «Памяти Декабристов». Правда к декабристам она не имела никакого отношения. В былые времена, та часть улицы, которая находилась напротив какого-нибудь особняка, называлась именем его хозяина. Так появились улица Ропчина, Ивапетова, Загорского, Паше и так далее. И если, к примеру, теперь кто-то говорил об улице Цветалинской, то все местные жители представляли, где это находиться, но официальный адрес этого места был – улица Памяти Декабристов, дом номер семь.

Сержант изо всех сил жал на кнопку звонка, вкладывая в это действие всю свою злобу и недовольстве. Вызов в конце дежурства был, мягко говоря, некстати.

После третьего нажатия внутри квартиры послышалась возня, замок щелкнул, и дверь открылась. Хозяин даже не соизволил поинтересоваться, кто его беспокоит.

– Патрульно-постовая служба, сержант Ква… – произнёс сержант небрежно поднося руку к головному убору и вдруг резко осёкся: в дверях стояла юная девушка, не больше восемнадцати, лохматая и заспаная, в короткой, просвечивающейся ночной рубашке. Её симпатичное личико со взглядом, безучастным ко всему происходящему, говорило о том, что она, в сущности, вся ещё спала. И только один, чуть приоткрытый глазик, из-под нависшей пряди тёмно-русых волос, с лёгким недоумением созерцал это непонятное явление.

– … Квасов – наконец закончил милиционер. Представление получилось комичное – "Сержант Ква-Квасов". Но этого никто не заметил.

– У вас входная дверь в подъезде не притягивается к магниту – каким-то восхищённо-извиняющимся тоном сообщил его коллега.

– Это вы звонили в милицию? – спросил сержант Квасов деловым, но мягким тоном.

– Милицию?… – удивлённо повторила девушка, еле шевеля розовыми пухленькими губками.

– Это я звонила в милицию… – послышался из глубины квартиры старческий голос с хрипотцой.

Девушка повернулась боком, позволяя милиционерам видеть личность, по милости которой они оказались здесь. Это была очень старая, сгорбленная женщина, с худым морщинистым лицом, длинным носом и острым подбородкам. Её седые волосы, редкие и прямые, с одной стороны были расчёсаны, а с другой – взъерошены и торчали в сторону. Она сидела в инвалидной коляске, чуть наклонившись вперёд, укрытая по шею английским пледом и сквозь большие очки, в чёрной оправе, смотрела на милиционеров.

– Зачем? – тихо спросила девушка.

– А за тем, что бы ты не стояла голая на сквозняке! – властно произнесла старуха.

Девушка бросила короткий взгляд на милиционеров и со словами – «Я не голая» – сделала шаг назад и исчезла в темноте коридора.

– Вы сообщили, что слышали выстрелы – приступил к своим обязанностям милиционер.

– Да, наверху стреляли.

– А почему вы решили, что это были выстрелы? Может это были звуки падения какого-нибудь предмета или просто удары?

Женщина низко наклонила голову к коленям, сняла очки и снова выпрямилась.

– Молодой человек! Я пережила две войны и революцию! Неужели вы думаете, что я не смогу отличить выстрелы от ударов молотка? – глядя Квасову в лицо, сказала она.

В это время появилась девушка, одетая в длинный махровый халат, коричневого цвета.

– Бабушка, с чего ты взяла, что там стреляли? – окончательно проснувшись, уже раздражённо спросила она, наклоняясь над старухой и махая у неё перед лицом растопыренными пальцами.

– Потому, что я ещё хорошо слышу! – почти крикнула старуха, строгим взглядом вцепившись в девушку.

– Я ничего не слышала – спокойно произнесла та, обращаясь к милиционерам.

– А кто живёт над вами – спросил напарник Квасова.

Женщина откинулась на спинку кресла и, устремив мечтательный и даже помолодевший взгляд куда-то мимо стоящих перед ней людей, с лёгкой улыбкой произнесла – «Там живёт элегантный мужчина. Полковник. Культурный, образованный, воспитанный, интелегентнейший человек». Произнеся эти слова, она застыла в мечтательной задумчивости.

– Откуда ты знаешь, что он полковник? Я его никогда не видела в форме – сказала девушка.

– Я военного человека определю на расстоянии – словно очнувшись произнесла старуха, немного помрачнев лицом.

Её внучка стояла закутавшись в халат, скрестив на груди руки и, опершись спиной о дверь, молча смотрела на бабушку. Вдруг она повернула голову в сторону милиционеров.

– Вообще-то там живёт профессор Касьянов, но он находиться в командировке, а квартиру сдаёт в наём – сказала она и, немного подумав, добавила – Уже, наверно, лет пять здесь живёт этот мужчина.

– У него большое горе – мрачно добавила бабушка – Его дочь очень больна.

– Почему ты решила, что она ему дочь? – с безразличием, разглядывая свои ногти, спросила внучка.

– Ну а кто же ещё? Он за ней так ухаживает, так смотрит – держалась за своё предположение старуха.

– Вообще-то, странный тип… – рассудительно продолжала внучка, не сводя глаз с милиционеров – Замкнутый, молчеливый, ни с кем не общается, к нему никто не приходит. Я не знаю, где он работает, чем занимается, но «тачка» у него крутая.

– Как зовут вашего соседа? – спросил Квасов.

– Как зовут его? – обратилась внучка к бабушке.

– Ой, а мы с ним как-то даже и не познакомились. При встрече здоровались, разговаривали но… – растерянно проговорила та.

– Не важно – деловым тоном прервал её сержант – Сейчас разберёмся.

Девушка, слегка улыбнувшись, одобрительно закивала головой и, поскольку милиционеры собрались уходить, начала прикрывать за ними дверь.

– А у вас бабушка бдительная – бросил в оставшуюся щёлочку коллега Квасова.

Неизвестно спасёт ли мир красота, но милиционеры на второй этаж поднимались уже подобревшие.

Они остановились у двери и сново сержант Квасов нажал на кнопку звонка.

Здесь стояла старинная, сделанная из натурального дерева, высокая, массивная дверь. Современный кнопочный замок даже как-то и не смотрелся в ней.

То ли звонок сам по себе звучал не громко, то ли толщина двери его сильно приглушала, но снаружи лишь один раз, еле-еле, послышался мелодичный перелив. Квасов, уже не прислушиваясь, нажал на кнопку несколько раз подряд. За дверью никто не реагировал.

– Ну что мы можем сделать? – не столько спрашивал, сколько рассуждал сержант, глядя на своего напарника – Дверь ломать, мы не имеем право, а открыть её… нам никто не открыл.

С этими словами он, скорее интуитивно, чем с какими-то намерениями, нажал вниз дверную ручку и одновременно толкнул её от себя. Дверь сразу же подалась его легкому усилию, при этом послышался характерный скрежет металла и щелчок. Это говорило о том, что раньше, при нажатии на кнопку замка, для его закрытия, язычок не вошёл в соответствующее прямоугольное углубление, и дверь, практически, осталась не запертой.

Милиционеры посмотрели друг другу в глаза.

"Надо указать в протоколе…" – мелькнула мысль у сержанта Квасова.

– Эй, есть кто-нибудь? У вас здесь всё открыто… – сквозь образовавшуюся щель произнёс он в глубину квартиры. Потом снова повторил эту фразу, но уже громче и ещё шире приоткрыл дверь – Есть кто-нибудь дома! – наконец почти крикнул милиционер, прислушиваясь к тишине.

Вдруг, на какое-то мгновение, но очень явственно, то, что люди имевшие дело с оружием не перепутают никогда и не с чем, до их осязания донёсся лёгкий запах пороховых газов.

Сержант застыл всем телом и неподвижным взглядом смотрел в темноту за дверным проемом.

– Стой здесь – сквозь зубы процедил он напарнику и пальцем левой руки указал место, где надо стоять. Затем достал пистолет, передёрнул затвор и переступил порог. Там он сново остановился, достал из кармане фонарик и, шаря белым лучом по полу и стенам, пошёл дальше. Осторожно ступая, словно крадучись, он скрылся в темноте, а напарник остался у дверей, с тревогой прислушиваясь к донносившимся еле уловимым звукам.

Сержант появился неожиданно, с испуганным видом, словно побывал в преисподней.

– Вызывай оперативников, там два трупа – вполголоса, с усилием сдерживая волнения, произнёс он.

6 часов, 21минута того же дня.

Пятый километр трассы Шатузол – Риппоир.

– Соловьёв, да включи ты печку! Ноги мёрзнут.

– Ага… Потом Марковский спросит куда бензин дел? По спидометру проехали десять километров а топливо израсходовали на все сто.

– Ну, так что нам всем теперь околеть в этой машине?! Дурдом какой-то… Подняли в три часа ночи, оружие в "зубы", боевые патроны и в чистое поле. Война, что ли началась?

– Хуже. Проверка боевой готовности.

– Да убери ты от меня свой автомат! Прикладом в бок упёрся.

– Это не автомат, это подсумок.

– Значит подсумок убери.

– Куда я его уберу? Он к ремню пристёгнут.

– Да заткнись ты, Мухин. Три часа всё ноешь и ноешь. Надоело. Как будто нам хорошо а тебе одному плохо. Вон, машина с города едет. Иди лучше проверь.

– Ага, на холод вылезать… Вы, вообще, в курсе, что зима на улице?

– Мухин, я что-то непонятно сказал?

– Почему я?

– Товарищ сержант, это приказ!

– Иду уже, иду… Нормальные люди ещё спят… Бандиты спят… Одни менты, как придурки… Ночью, в чистом поле…

За полгода до произошедших событий

Гудвину пришла идея ограбить банк и он, по этому поводу, собрал у себя на даче братву.

Бахча и Шест приехали на пол часа раньше назначенного времени, Ферзь и Пол на столько же задерживались.

Мужчина всем своим видом напоминал арбуз. Особенно бросались в глаза его кругленький, хорошо выпирающий животик, круглая голова и полные бёдра. Кличка у него была – "Бахча", что вполне соответствовало внешнему виду.

В уголовном мире, общаясь между собой, все друг к другу обращались по кличкам, или "погонялам", обычно полученным во время нахождения в местах лишения свободы. Даже люди близко контактирующие между собой, могли не знать настоящих инициалов друг друга. Но если они и знали их, то произносили очень редко.

Бахча бегал от клумбы к клумбе, на которых росли розы, и восхищение кричал – "Это всё ты вырастил?… И это тоже ты?…".

Хозяин дачи, по кличке Гудвин, стоял у мангала и колдовал над шашлыком. Он был среднего роста, полный, совершенно лысый, носил круглые очки в чёрной оправе, чем внешне сильно напоминал Берию.

– Я – отвечал он, не отрывая взгляда от своего занятия – И вообще, на этом участке всё сделано моими руками.

– Особняк, газоны, цветы, бассейн, да и сам участок в Тишкином Бору, где каждый второй или бывший министр, или полковник КГБ… За какие такие заслуги? Откуда деньги? Вот Шест – он указал пальцем на человека сидящего в гамаке – имеет ресторан, две забегаловки, и доход с района. Но у него дача в Клёнове. А ты всего лишь бухгалтер в фирме по изготовлению картонных упаковк. Или ты хочешь сказать, что получаешь больше директора?

– Я получаю больше директора – неохотно ответил Гудвин.

– Да "гонишь" ты… Главный бухгалтер, конечно, солидная должность, но что бы больше директора…

– Дело в том, что это моя фирма. Я её основал, я в неё вложил деньги… Свои деньги, свой первоначальный капитал. А директор, это просто должность в моей фирме, с обычным окладом. Но решаю там, всё я.

– А почему?

– А потому, чтоб ты знал, мне нельзя занимать руководящие должности. Ну, я и не занимаю.

– А он, ну, директор твой… тебя того… Не кинет?

– Кидать, надо уметь. Как кинуть меня, знаю только я. Он не успеет ещё подумать, а я уже буду знать.

– Откуда ты будешь знаешь?

– Бахча, не задавай дурных вопросов. Я за это сидел. Как кого кинуть, где что украсть, никто не знает лучше меня. А эти знания стоят дорого.

– Ты хочешь сказать, что воруешь?

– Нет, воруют другие, а я, всего лишь, их прикрываю. Но дело в том, что воровство у человека сидит в крови, так сказать – заложено на уровне инстинкта. В жизни, даже самый честный человек, когда-нибудь, что-нибудь да и украл. Мой бывший начальник, когда я ещё работал на комбинате по производству щебня, Гаврила Семёнович, настолько был подвержен этой страсти, что если бы не я, то он давно бы окончил жизнь на лесоповале, где-нибудь в районе Калымы. Он воровал безбожно и безобразно. Украдёт, к примеру, стройматериалы а мне, на следующий день, говорит – спиши. А я думай как это сделать. Когда его отправили на пенсию, умер через полгода. Не стало возможности воровать, заболел и умер. Я тебе серьёзно говорю – тяга к воровству, это болезнь. Назначили нам нового директора, мужчину молодого, неопытного, но сообразительного. А я ему сразу и сказал, эток прямо в лоб, мол я знаю что, где и как можно украсть. Он – "Да как вы смеете, что вы себе позволяете, за кого вы меня принимаете…" И так далее. Ну а через пол года, с глазу на глаз, сам начал намекать: как бы это излишки вспомогательного сырья реализовать втихоря. Я ему подсказал. Он меня за это вознаградил. До сих пор пользуется моими советами. Главное – не бросаться в крайность.

– А как же ревизия?

– Да никак. Ревизоры – обычные люди. Нормальный человек искать себе работу не станет. А что бы вскрыть хорошо замаскированное воровство, надо ой как потрудиться. Им это надо? Им главное, что бы по бумагам всё сходилось. Конечно, если им дают указание вскрыть, они даже на честного человека нароют такого, что тот без балды залетит на червонец.

– Да ты хитрец, Гудвин.

– Гудвин не хитрец, Гудвин мудрец. Это ты хитришь с "левыми" автомобилями.

– А что у меня не так?

– Да всё у тебя не так. Но имей в виду – если с "Жигулями" и "Москвичами" у тебя всё более-менее сходит с рук, то с иномарками это не сработает. К иномаркам другие требования. Ты на них погоришь. Вспомнишь потом Гудвина. А про твою бухгалтерию я и говорить не хочу. От неё за километр "шманит" лесоповалом на Студёных Сопках. Нельзя так. Это же твоё прикрытие, там должно быть всё идеально.

– Я же тебя просил разобраться, а ты мне цену задрал.

– Бахча, хороший специалист стоит дорого. Спроси у Шеста. У него солидный ресторанный бизнес.

Мужчина в гамаке по кличке "Шест", раскачивался и курил. Он действительно внешне был похож на шест: высокий, худой, с вытянутым лицом. Но такую кличку он получил не за внешность. Фамилия его была Девятов. В тюрьме стали звать "Девятка". Однажды заключенные тачками перевозили щебёнку. Он споткнулся и упал.

– Смотрите, "Девятка" перевернулась – съязвил какой-то "зек".

– А перевёрнутая девятка, это шестёрка – добавил второй.

Но Девятов не был "шестёркой" по меркам уголовного мира и, что бы ни путать понятия, его стали звать Шестак. Со временем кличка подсократилась и осталось от неё только Шест.

– За неделю до составления отчёта – начал Шест, затягиваясь сигаретой и сплёвывая в сторону – я своего бухгалтера вывожу из запоя. При чём, за свои деньги – он помахал перед лицом горящей сигаретой, зажатой в двух пальцах – Неделю он составляет отчёт, я ему плачу, и он опять уходит в запой. А официально – он каждый день ходит на работу, я ему в табеле ставлю восемь часов.

– Ну, вот… – сказал Гудвин – А почему нового не хочешь взять?

Шест безнадёжно махнул рукой.

– Во-первых – где? А во-вторых – они не стоят тех денег, которые просят. К тому же – их специфике надо обучать – сказал он.

– Вот – Гудвин ткнул пальцем в сторону Бахчи – Специфике обходить закон.

– Да куда там обходить. Хотя бы в рамки вписываться – поправил его Шест.

В это время у решётчатых ворот остановился чёрный «Мерседес».

Гудвин нажал на кнопку пульта и ворота плавно сдвинулась в сторону.

Из «Мерседеса» вышли двое уже не молодых мужчин, возрастом, где-то в районе пятидесяти пяти лет. Внешность одного из них указывала на то, что это чиновник, и, может быть даже, высокого ранга. Создавалось впечатления, что он прибыл сюда прямо с какого-то совещания, потому что одет был в строгий чёрный костюм, такого же цвета галстук и белую рубашку. Его высокий рост и объёмный, почти цилиндрической формы торц, только придавали мужчине солидности. Второй, также был высокого роста, но, в отличии от своего товарища, поджарый и широкоплечий. И именно ширина плечей говорила о его физической мощи. На них так и просились погоны а на широкую грудь – ордена и медали. Но он никогда не был военным и теперь, в чёрном костюме, светлой, клетчатой рубашке без галстука, не походил даже на мелкого чиновника. Так, хорошо одетый мужчина. Его седая голова была аккуратно подстрижена. Кожа на лице смуглая, глаза большие. Белки глаз резко контрастировали с смуглой кожей, и гармонировали с сединой. Неподвижный взгляд его светло-серых глаз, при чуть опущенных веках, казалось, пронизывал человека насквозь. От этого взгляда, внутри всё холодно и замирало, хотелось тут же признаться во всех своих тяжких.

Если первого человека условно можно было назвать "уставший добряк", то второй был, как бы, всё время чем-то недоволен. Но при этом различии объединяла их походка – свободная, властная, можно даже сказать – царственная. И дело не в том, что они были возрастом старше всех здесь присутствующих, как минимум, лет на десять. Всё дело в их высоком, можно даже сказать – исключительном статусе, который они занимали в своём окружении.

– О, Ферзь, Пол… Давненько я вас не видел – говорил Гудвин, подходя к гостям и расплываясь в широкой улыбке.

Остальные так же последовали за ним и приветствовали друг друга пожатием рук.

После этого хозяин закрыл ворота и пригласил всех в беседку.

Однако, прежде чем туда отправиться, Ферзь обратился к Шесту с вопросом- "Что с Клином?".

Было заметно, что последний занервничал и стал отвечать как школьник не знающий урока.

– Ай… Ну… По морде съездил одному "козлу"… Да тот сам виноват: бухнул и полез права качать. Схватил Клина за груди… Ну, тот и ответил…

– У этого "козла" брат в прокуратуре работает. Дело шьют – откат, рецидив… Срок не хилый светит. А почему он у тебя на зале работал? Ты же его грузчиком брал?

– Так на зал некого было поставить. Ну, а Клин, мужик видный, представительный…

Ферзь недовольно дёрнул головой.

– Это подстава, со всеми последствиями. По твоей милости он пойдёт по этапу. Секёшь? – сказал он и, не дождавшись ответа, пошёл дальше.

Архитектурное исполнение беседки напоминало старинный стиль: четыре колонны, цилиндрической формы, заканчивающиеся вверху, с наружной стороны, изразцами, поддерживали куполообразную крышу, крытую настоящей черепицей. Все стороны беседки, имели арочную форму. И хотя снаружи это строение казалось небольшим, внутри было свободно. Здесь располагался шестигранный дубовый стол, а вокруг, возле каждой грани, стояли удобные плетёные стулья, широкие, с высокими спинками и закруглёнными подлокотниками.

Гости свободно расположились за столом и, поскольку хозяин уже подал шашлык, стали разливать по рюмкам спиртное. Здесь не было изысканных блюд, всё по-простому – выпивка, в виде обычной, но хорошей водки, и закуска – шашлык, хлеб, кетчуп, да большая миска овощей посреди стола.

– Очень вкусное мясо – сказал Ферзь, после того как выпили за встречу.

– Всё дело в маринаде – с гордостью ответил Гудвин.

– Ты сам готовишь маринад?

– Ну а кто же?

– А чего ты себе бабу не заведёшь? – громко чавкая, спросил Бахча.

– Зачем? – страдальчиски скривив губы, вопросом на вопрос, ответил хозяин – Я даже собаку не хочу заводить. Я почти весь день на работе, она будет скучать. Зачем мучать животное?

– А как же секс? – не унимался Бахча.

– Для этого у меня есть резиновая баба. Селикон в точности повторяет все формы женского тела. При чём – красивые формы. Она у меня, кстати, с подогревом, так что ощущение ничуть не хуже, чем от настоящего человека.

Такой смелый ответ шокировал присутствующи: Бахча от удивления, замер с открытым ртом, из которого торчала веточка петрушки.

– Серьёзно? – наконец спросил он.

– Вполне – глядя ему в лицо, ответил Гудвин – Есть такой анекдот: один мужик говорит второму – пойду, отнесу цветы своей бабе. Второй ему отвечает – «Так это же искусственные цветы». А тот ему – «Так у меня и баба резиновая».

Бахча разразился громким смехом, но бросив взгляд на товарищей, резко прекратил, потому как никто его не поддержал.

– А почему ты мене не сказал? Я бы тебе первоклассных девок доставил – на полном серьёзе произнёс Шест.

– Не хочу – ответил Гудвин – Во-первых – мы будем разного возраста. Это говорит о том, что у нас будет разное мировоззрение и физические способности. И врят ли у нас найдётся что-то общее. К тому же, это живые люди, у каждой свой характер, свой норов, свои привычки. А резиновая баба – предмет неодушевлённый. Ей пофиг, как у меня стоит и стоит ли вообще. Она не воротит нос от того, что у меня воняет изо рта. Под её не надо подстраиваться, угождать. Её засуну под кровать и совесть твоя чиста.

– Ну, это ты зря, Гудвин. Они бы всё сделали по высшему классу и никто бы ничего не сказал – возразил Шест.

– А мне не надо ничего говорить. Я людей вижу насквозь и знаю, что они думают.

– Ты был женат? – спросил Ферзь.

– Нет.

– Ты девственник?

Явно издевательский вопрос Бахчы, Ферзь прихлопнул громким окриком – "Заткнись!"

– Нет – всё также спокойно ответил Гудвин – У меня всё было как у всех: детство, юность, довольно бурная молодость. В своё время, я даже пожалел свои молодые годы, и не стал обременять себя брачными узами, хотя об этом жалею теперь. Ведь тогда, всё могло бы сложиться по-другому: не было бы промбазы, приписок, хищения, подлога, отсидки. И я бы был совершенно другим человеком, и всё бы теперь было по-другому.

– Ну, ладно – прервал его исповедь Ферзь – в прошлом ты был голодранцем непутёвым, но теперь-то ты состоятельный мужчина.

– Вот если бы кто-нибудь полюбил голодранца непутёвого, искренне полюбил, то я бы сразу женился и без раздумий отдал ей всё своё состояние. Но они ведь любят только моё состояние. Я ездил по санаториям, по курортам… Нельзя сказать, что там не было выбора. Но… Но кому нравился я, те не нравились мне. А кто нравился мне, тем не нравился я. Такое вот несовпадение. Конечно, можно было казырнуть положением, состоянием, и те кто мне нравился, на это бы клюнули… Но мне нужна искренность… А так – не хочу… – Гудвин вдруг задумался, помолчал и, осмотревшись вокруг, добавил – Я всё это описал на детский дом инвалидов. Если вдруг "отдам концы" то…

– А почему не на "общак"? – басом перебил его Бахча.

– А может ты подскажешь расчетный счёт? – наклоняясь к нему, вопросом на вопрос ответил Гудвин.

В следующее мгновение он выпрямился и сново задумался.

– "Общак" существует пока существуем мы. А не станет нас – неизвестно чем всё кончиться. Ведь молодёжь традиции не соблюдает. Вспомните, что случилось два года назад в Златокольске. Там братва из-за "общака" глотки друг другу перерезали. Тот, кто займёт наше место, тот пусть создаёт и "общак". Я так считаю.

– А, кстати, насчёт "общака"… – вдруг деловым тоном заговорил Бахча и повернулся в сторону Ферзя – Тут недавно пацанчик "откинулся", может ему накрошим что-нибудь?

– Что за пацанчик? Откуда откинулся? – спросил Ферзь.

– С Тумановки

– Здешний?

– Нет… С Карда-Юза.

– Здесь осесть хочет?

– Ну, если поможем…

– За что "торчал"? – поинтересовался Шест.

– По 158 статье.

– Домушник?

– По автомобилям… Магнитолы…

– Сколько "тянул"?

– Два года.

Ферзь небрежно махнул рукой и стал смотреть в сторону.

Вдруг, глядя на свои колени, заговорил Гудвин.

– У нас на зонах, в общей сложности, восемь человек. Трое "откидываются" в этом году, один в следующем. Я уже не говорю о возможной амнистии. Это наши люди, это достойные люди и встретить их надо достойно. А в "общаке" у нас, не так уж и "кучеряво" – сказал он, и, немного подумав, добавил – Тем боле, что чувак залётный.

Ферзь, глядя на Бахчу, указал рукой на Гудвина, мол, вот тебе и ответ. Вдруг он перевел взгляд на хозяина, и, уже с какой-то строгостью, спросил – "Надеюсь, мы не за этим здесь собрались?".

– Нет, конечно… – Гудвин откинулся на спинку кресла, снял очки и начал протирать их уголком рубашки, одновременно прокашливаясь, словно перед выступлением – Я хочу вам рассказать одну историю – начал он, снова одел очки и продолжал, неподвижно уставившись на тарелку перед собой – Как-то на прошлой неделе, ехал я по проспекту и попал в пробку возле Каменном переулке. Застопорились мы напротив сберкассы. И тут я вспоминаю, что недавно был перерасчёт и теперь надо доплатить за недвижимость. Рассчитался с таксистом, вылез из автомобиля и пошёл в сберкассу.

Гудвин вдруг замолчал, по-прежнему задумчиво глядя в пустоту и слегка покусывая губы.

– Ну, оплатил? – не выдержал этого молчания Бахча.

Гудвин кивнул, потом снова снял очки и, держа их перед собой, мечтательно глядя вверх, вполголоса произнёс – "И вспомнилось мне, как где-то пятнадцать лет назад, пятеро отчаянных пацанов, среди которых был и ваш покорный слуга, "взяли" точно такую же сберкассу в городе Ягель".

Все четверо сидевших за столом вдруг замерли, перестали жевать и уставились на рассказчика.

– Ты это, о чем? – спросил Ферзь, грозно глядя из-по лобья.

– Я это к тому, что здесь точно такая же сберкасса: точно такое же помещение, стандартный проект пятидесятых, точно так же расположены комнаты, даже сигнализация точно такая же.

– Лажа это – бесцеремонно высказал своё мнение Шест, после чего откинулся на спинку стула и закупил – Сравнил – пятнадцать лет назад… Сигнализация не может быть точно такой же. За это время всё изменилось и особенно, что касается безопасности. Я, сидя у себя в кабинете, могу одновременно наблюдать за всем, что творится в ресторане и вокруг. Зал, кухня, коридоры, подсобки… Скажу честно – даже в туалете есть скрытые камеры. Нет, ну а что?… Я за всё отвечаю и должен знать всё. А в банках, я уверен, сигнал в реальном времени идёт прямо в райотдел. Ты только припаркуешься, а в ментовке за этим уже будут наблюдать.

По-видимому Гудвин был готов к такому возражению, потому что стал отвечать сразу – "Согласен. Но здесь случай особый. Это один из филиалов банка, обслуживающих завод шлифовальных станков, и его, в ближайшем будущем, собираются переносить в новое здание, что возле военной академии. Поэтому там техническое оснащение системы безопасности, да и всё техническое оснащение в целом, мягко говоря, далеки от совершенства. Ну и это понятно: зачем вкладывать деньги в то, что в будущим будет ликвидироваться? Взять хотя бы камеры видеонаблюдения. Они настолько устарели, что годятся только для музея. Нет, они, конечно, работают, всё фиксируют, но, я уверен, что в райотдел сигнал не передаётся, по причине его низкого качества. Ну не способна эта аппаратура выдать хорошее изображение. А муть им зачем? Только место занимать? Но я не говорю, что на деле всё легко и просто. Я говорю, что мне это знакомо и что есть шанс. Пока что есть. Однако из этого не следует, что уже завтра мы должны взять пушки и ломануться в банк. Во-первых – мы уже не молоды, во-вторых – мы "обросли", "забурели", да и в деньгах, практически, не нуждаемся. Это даже не дело престижа, это, скорее всего, просто случайное стечение обстоятельств. И не более. Вообщем – такие вот дела. Решайте – следует жевать дальше, или выплюнуть и забыть.

– А сколько там бабла? – спросил Бахча.

– Последние три месяца завод работали на заграницу. По-видимому, им не плохо заплатили, если наличку сбросили на филиал. Сколько – не знаю даже приблизительно. Но думаю, что кусок жирный. Через неделю на заводе начнут выплачивать зарплату и премию. Сначала, как обычно, литейщикам, ну а потом и остальным. И тогда уже всё, будет поздно. Точнее – не будет смысла.

Гудвин обвёл взглядом присутствующих, затем открыл новую бутылку водки и стал наливать в рюмки. Всё молча наблюдали за его действиями.

Ферзь шумно, со стоном вздохнул, откинулся на спинку стула. Он внимательно смотрел на хозяина и, не отрывая от него взгляда, задал вопрос Полу, сидящему рядом – "Ты помнишь, чтобы Гудвин когда-нибудь попусту гнал пургу?".

Пол молча покачал головой.

– Ну, вот и я не припомню – Ферзь, в глубоком раздумьи сделал небольшую паузу – Может следует прикинуть вариант?

***

Был тихий, ясный, солнечный день в начале лета и время до полудня Возле сбербанка, что по Каменному переулку, остановился серый, ничем не примечательный микроавтобус марки «Мерседес». Из него вышло пятеро мужчин, одетые в одинаковые рабочие костюмы, состоящие из курток и комбинезонов, со светоотражающей полосой ниже колен. Головные уборы у них тоже были одинаковые – тёмно-синие, как и костюмы, бейсболки, с ровными и прямыми козырьками. В общем – обычная, ничем ни примечательная, бригада ремонтников. Лишь только вблизи и присмотревшись можно было заметить определённую странность в их внешности: почему-то у всех одинаковые очки, в чёрной оправе, одинаковые пышные усы, крупные клювообразные носы, при этом одинаковой формы и цвета. Один из мужчин держал в руке чёрный дипломат, остальные же были налегке.

Каменный переулок представлял собой довольно узкую улочку длинною полтора километра, которая связывала между собой два оживлённых проспекта. В начале, на протяжении пятиста метров, он был заключён между высокими заборами. Один принадлежал молочному комбинату, второй – троллейбусному депо. В одном заборе имелись пожарные ворота, в другом – дополнительная проходная используемая для технических нужд. Когда-то эта проходная была основной, а переулок, по той же причине, оживлённым. Тогда и сберкасса в двухэтажном здании, к которому примыкал забор молочного комбината, была кстати. Со временем сберкассы переименовали в банки, образовались новые и стали строить себе современные здания. Банк в Каменном переулке оказался не рентабельным, и его переезд являлся делом времени, что по разным причинам тянулось уже не один год.

Выйдя из «Мерседеса», люди остановились, осмотрелись, и неспешно пошли к входным дверям сбербанка.

Разработанная операция представляла из себя последовательность этапов, состоящих из определённой очередности, которая должна было строго соблюдаться. Если хотя бы один этап, даже конечный, срывался, то грабители готовы были свернуть всю операцию.

Первый этап заключался в нейтрализации охраны, которая располагалась при входе в небольшом помещении, с окном из пуленепробиваемого стекла, выходящим в вестибюль. Планировалось через небольшую фрамугу это окна, угрожая оружием, заставить милиционера открыть двери к себе в комнату. В случае неповиновения, предполагалось даже его физическое устранение. Однако, ничего подобного не произошло, потому как охранник сидел за столом, распахнув свои двери настежь, и увлечённо разгадывал красворд.

Когда главный вход в банк был заблокирован специальным устройством, вывешена табличка – "Технический перерыв", милиционер разоружён и скован собственными наручниками, предполагалось согнать "куриц" с тревожных кнопок.

Этот этап состоял из двух частей: три человека занимались кассами, а Гудвин и Бахча должны были заблокировать чёрный ход, собрать людей из подсобных помещений и загнать их в зал.

Путь к чёрному ходу проходил через узкий коридорчик. Оказавшись там Гудвин сразу обратил внимание – двери электрощитовой открыты.

Там работали два электрика: один распутывал провод, второй ковырялся в сигнализационном шкафу.

– А что это вы делаете? – удивленно спросил Гудвин.

– Пускатель на АВРе меняем – не оборачивоясь, проговорил мужчина в шкаф.

– Так получается, что вы два ввода на сигнализацию отключили? – продолжал удивляться Гудвин, осмотрев оборудование.

– Ну да – ответили ему.

– А аккумулятор, бесперебойник?

– И бесперебойник тоже.

– Так что… с райотделом связи нет?

– Ну, пока что, нет…

– А вы, хотя бы, с ними согласовали? – строго спросил Гудвин и, получив утвердительный ответ, какое-то время стоял с открытым ртом. Затем он тихо рассмеялся, переглянулся с Бахчой и, махая перед собой обрезом из охотничьего ружья, проговорил – Тогда идите в зал и ложитесь на пол. Это ограбление. Ну, давайте быстрее! Нам же некогда, мы торопимся.

В планах, на всю операцию с учётом "сбежавшего вызова", давалось пять минут. Максимум – десять, но это с большим риском. Стоял ещё свой "маяк", однако, после его сигнала, надо было без оглядки уносить ноги. Теперь же, надёжные пол часа, являлись для грабителей подарком судьбы.

Денежное хранилище представляло из себя глухую комнату с принудительной вентиляцией. Там находился стальной толстостенный сейф, тяжёлый как танк, надёжно защищающий своё содержимое от попыток взлома и огня.

Перед хранилищем имелось ещё одно помещени с двумя узкими зарешётчатыми снаружи окнами. Здесь стояли три письменных стола с разнообразными канцелярскими принадлежностями.

Самое трудное предстояло «провернуть» с ключами. Сейф закрывался на три разных замка и ключи от них находились у разных людей. Если не хватало одного ключа, то шансов открыть двери не было. Это прекрасно понимали грабители и даже просчитали такой вариант. Здесь самое главное – убедиться что ключа, здесь и сейчас, действительно нет. Для этого планировалось вложить в "просьбы" весь талант и актёрское мастерство. Но без фанатизма. "Макруху", кроме мента, они не планировали.

В комнате перед хранилищем, за столом, сидели три женщины, и спокойно пили кофе. При появлении грабителей одна из них так и застыла с чашечкой в руке.

Грабители не проронили ни слова, потому что сразу заметили открытую дверь, ведущуя в хранилище, где находился сейф. Более того, отсюда было видно, что дверь сейфа также находилась в открытом состоянии, при чём – настежь.

Здесь дело в том, что у старшего кассира была аллергия на типографскую краску, и по просьбе женщины, вопреки инструкции, уже несколько дней подряд, таким образом, проветривалась наличка.

Всё что так удачно начиналось, не могло продолжаться долго. Когда уже сумка до отказа была набита купюрами, когда все работники и посетители были заперты в хранилище, когда уже грабители собрались уходить, случилось непредвиденное: оказалось, что снаружи, у входных дверей стояли три милиционера. Они, по-видимому, пришли сюда по каким-то личным делам, никуда не торопились и, при хорошей погоде, готовы были стоять здесь покуда закончиться перерыв.

– Надо было писать – "По техническим причинам банк не будет работать весь день" – сказал Шест – А что теперь, ждать покуда они слиняют, или «мочить»?

– Подожди ты – "мочить" – задумчиво произнёс Гудвин – Надо их впустить.

Немного поразмыслив, он вошёл в комнату, где находились заложники, и, вскоре, вывел оттуда молодую девушку, работницу этого банка.

– Будишь вести себя тихо и делать всё как я скажу – ничего с тобой не случиться. Поняла? – говорил он ей и одновременно, как бы между прочим, махал перед лицом охотничьим обрезом.

Это была высокая, стройная, красивая девушка, одетая в фирменный костюм, состоящий из коричневой юбки, голубого пиджака, ослепительно белой рубашки и тонкого чёрного галстука.

От страха девушку колотило. Она смотрела по сторонам большими перепуганными глазами, не понимая, чего от неё хотят.

– Ты сейчас подойдёшь к двери, откроешь её, впустить милиционеров – спокойным, каким-то даже воркующим голосом, говорил Гудвин – Поняла?.

Та несколько раз кивнул головой.

– Спокойно, никто не сделает тебе ничего плохого. Я обещаю. Но если не будешь меня слушать, и что-то сделаешь не так, мне придётся тебя застрелить. Я не хочу тебя убивать. И ты этого не хочешь. Так что успокойся, улыбнись. Надо же помочь бедным налётчикам.

Уговоры, действительно, подействовали на девушку: она успокоилась и послушно, лишь слегка подталкиваемая ладонью в спину, пошла в указанном направлении.

Гудвин спрятался за створкой двери и вошедшие милиционеры его не заметили.

Как только они оказали внутри помещения, грабители направили на них оружие.

– Руки! На пол! Лежать! – кричали им со всех сторон.

Милиционеры были явно обескуражены и, по этой же причине, никто из них не выполнял поданных команд. Они удивленно и растерянно смотрели по сторонам, принимая всё происходящее за шутку или розыгрыш.

Вдруг Пол, до этого ни проронивший ни слова, выстрелил в лицо, стоящему перед ним человеку. Пуля попала тому между глаз.

Парень резко дёрнул головой и стал пятиться назад. Сделав несколько шагов, он спиной наткнулся на девушку и, в падении, увлёк её за собой. Струя крови из пулевого отверстия небольшим фантанчиком хлынула наружу и попала девушке на живот.

Милиционер, в предсмертных судорогах, задёргал ногами, а девушка в это время, заскользила каблуками по плиточному полу, пытаясь выбраться из под навалившегося на её тела.

То ли от увиденной вблизи смерти, то ли от вида крови, с ней случилась истерика. Она истошно завопила, потом начала пранзительно пищать, махать перед собой руками, словно отталкивала от себя кого-то невидимого.

Пол сделал к ней шаг и, наставив в лицо пистолет, злобно пробасил -"Заткнись сука".

Гудвин подскачил к девушке сзади и зажал рот рукой.

– Тише… тише… тише… – шептал он, придвинув лицо к самому уху.

Со временем, он стал медленно опускать ладонь.

Девушка уже не кричала, её рот был открыт, глаза бессмысленно смотрели на Пола.

Милиционеры, после убийства товарища, сразу же выполнили все команды грабителей. Их обыскали, отобрали мобильники, связали, потом подняли и, вместе с девушкой, заперли в глухой комнате, с остальными работниками банка. Потом налётчики спокойно вышли из здания, сели в машину и уехали.

Обычный, серый «Мерседес» ничем не отличался в потоке машин, движущихся по улицам города. Правда, иногда он резко срывался с места, и тогда, человек по кличке «Ферзь», властно командовал – «Не гони… Там знак сорок".

Приблизительно через полчаса, этот «Мерседес», выехал за черту города, свернул в лесной массив и проехал ещё километров пять. Вышедшие из него люди, выглядели уже совершенно по-другому. Пятеро мужчин, в высоких резиновых сапогах, штормовках, защитного цвета, с капюшонами, головных уборах, в виде летних кепок, разных цветов и фасонов. Каждый из них держал в руке спиннинг и у каждого через плечо был перекинут вещмешок. Они спустились к реке, прошли вдоль берега, через густые заросли кустарника, и дальше, лесной тропинкой, вышли к станции.

Через пятнадцать минут сюда прибыла электричка и они в неё сели.

А на станции «Тишкин Бор» также никто не обратил внимания на обычных рыбаков, которые появились на перроне, и дальше, не спеша проследовали в сторону дач.

***

По кругу шла уже пятая бутылка водки…

Пятеро человек стояли у передвижного мангала, представлявшего из себя паровозную топку на колёсах, и молча смотрели за бушующим в ней пламенем. Сжигались свёртки с одеждой, в которой совершалось преступление.

– Много пластмассы. Вонище будет на всю округу – сказал Шест.

Гудвин только махнул рукой – сколько здесь жгут этой пластмассы….

– Ребята, а почему вы не едите жареного карася? – засуетился он вдруг – Я специально купил, что бы всё выглядела естественно. Мы, всё же, приехали с рыбалки.

Действительно, в самом начале, как только они разожгли мангал, хозяин довольно быстро на двух решётчатых протвенях поджарил, заранее приготовленную, рыбу. Он поставил её на столе, в беседке, но к ней так никто и не притронулся.

– Потом, потом… – сказал Ферзь – Сначала основное.

– Так уже последний пакет – Гудвин повернул кочергой внутри мангала – Завтра выгребу золу, отнесу на речку и выброшу.

– Сегодня… – глухим, но твёрдым голосом пробасил Ферзь – Сегодня отнесём и выбросим.

Как только догорел последний пакет, пепелище залили водой, выгребли золу.

– Надо бабло закрыть в доме – произнёс Гудвин, указывая кивком головы на чёрную сумку с блестящей застёжкой.

– Нет! Бабло берём с собой! – грозно возразил Бахча.

Ферзь внимательно посмотрел на него, на мгновение задумался, и, с какой-то хитрецой, проговорил – "Ну, бери…".

– Я? – удивленно спросил Бахча – Вы доверяете мне все деньги?

– Конечно. Мы даже будем гордиться, что ты их несёшь.

Здесь уже явно проступала ирония, и Бахча, вскоре, понял почему – сумка была далеко не лёгкая.

Через какое-то время вся компания не спеша двинулась в сторону реки. Они вели себя так, словно не было никакого ограбления, никакого убийства. Говорили на совершенно посторонние темы, смеялись, шутили. По их внешнему виду и поведению, никто бы и не предположил, что это шайка дерзких бандитов. Обычные люди на отдыхе, которые после застолья вышли к реке проветриться, и вместе с тем, чтобы не терять нить удовольствия, взяли с собой целую сумку выпивки.

Потом, какое-то время, они все пятеро стояли на берегу и молча смотрели, как течение уносило тёмное пятно, не успевших ещё утонуть, пепельных остатков.

– Вот и концы в воду, в самом прямом смысле – с какой-то даже грустью в голосе произнёс Гудвин.

Они той же не торопливой походкой вернулись обратно, заперли ворота и вошли в дом.

Посреди большой комнаты стоял круглый стол и пять мягких кресел.

Гудвин высыпал содержимое сумки на клеёнчатую скатерть. Напротив него сел Ферзь и рядом – Шест. Пол расположился на диване, стоящим у стены, раскинул руки в стороны, положил голову на спинку и вытянул ноги, снимая таким образом напряжение в теле.

Бахча зашёл в дом последним, держа под мышкой бутылку водки и две в руке. В другой руке находились стаканы.

– Господа, мне только что позвонили и я хочу сообщить, что известного вам "Мерседеса" как автомобиля, уже не существует в природе. Он запчастями разъехался в разные стороны – гордо объявил он, и стал мотаться по комнате, с целью куда-нибудь пристроить ношу – А вот рыбу сожрали вороны. Я видел как одна улепётывала с карасём в клюве.

– Куда ты ставишь на подоконник! – крикнул на него Гудвин – Возле телевизора ставь. И поправь штору! Дырка светиться.

Бахча сел рядом с Полом, но усидеть на месте не мог. Он то откидывался на спинку дивана, то сдвигался к краю, то поворачивлся боком. И всё это время непрерывно стучал по полу каблуком.

Наконец Гудвин облегчённо вздохнул, выпрямился и, сцепив пальцы в замок, на вытянул руки ладони вперёд.

– Ну вот – сказал он – В общем-то, на брата вышла по пятьдесят восем штук. Но… Но есть одно обстоятельство. Вот эту часть – он указал рукой на внушительную стопку денежных купюр, лежащих почти на самом краю стола – надо "отмывать". Это новые, "не езжаные" банкноты. Мы на них в миг "спалимся". Даже после пяти лет "отстоя", им опасно давать ход. Вообще, "отстаивать краплёнае бабло", я считаю "гнилым" делом. Лучше "отмывать". Кароче, теперь на брата "налом" – по десять штук.

– Что?! – возмутился Бахча – Я рисковал жизнью за десять штук?

И тут Пол взорвался.

Казалось, на какое-то время у него руки и ноги взлетели вверх. Потом всё это опустилось и тело сложилось уже в совершенно другой позе. Теперь, сидя на диване, Пол левой рукой держал Бахчу за воротник, а правой, наставлял ему между глаз пистолет.

– Вот только вякни мне ещё что-нибудь… – сквозь зубы процедил он.

Все присутствующие повскакивали с мест с криками – "Пол! Пол! Пол!… Пол остановись… Спокойно… Тихо… Опусти ствол…". Ферзь подошёл почти вплотную к нему и, занеся ладонь над оружием, медленно направил ствол в сторону.

Но в это время Пол сам всё прекратил: отпустил Бахчу, поставил пистолет на предохранитель и плавным движением спрятал его у себя за спиной.

Бахча, как обречённая жертва, по воле счастливого случая, вырвавшаяся из цепких лап хищника, начал метаться по комнате с криками – "Я ничего… я ничего… я ничего". Остановившись в самом дальнем углу, срывая голос стал кричать – "Чего он ко мне?… Чего?… Что я такого сделал?".

– Ты ничего не сделал – отвечал ему Ферзь – Просто, если нас "заметут", то ты получишь "срок", а он – "вышку".

Шест подал Полу полный стакан водки.

– Выпей – сказал Ферзь – выпей и успокойся. Всё будет хорошо.

Пол залпом опустошил стакан, после чего, на какое-то время, крепко сжал зубы и закрыл глаза. От закуски отказался.

– Значит так – властно произнёс Ферзь, обращаясь ко всем присутствующим – каждый берёт свою "чистую" долю и сваливает. Но ходу ей не давать! Я скажу когда можно будет. Краплёную часть, пока что, ложим к общаку. Всё понятно?

Гудвин предложил Полу остаться ночевать, но Ферзь отказался за него.

– Я отвезу. Сейчас приедут мои люди.

Они сидели в мягких креслах на самом последнем ряду микроавтобуса и, чтобы не слышал водитель, разговаривали вполголоса.

Пол закрыл глаза, запракинул голову на спинку сидения, а Ферзь говорил, задумчиво глядя в окно.

– Это было кажется, около двадцати лет назад, на северной окраине города Южар. Мы там устроили сходку, а менты на нас – облаву.

Мы через чердак выскочили на улицу и метнулись в рассыпную.

Я маханул через канавы, бурелом… И вдруг, на пути у меня, буквально на расстоянии вытянутой руки, вырастает мент… Молоденький такой парнишка, лет двадцать, двадцать пять. Я ему тут же "пику" под ребро… Это вышло даже как-то машинально, неосознанно. Такая защитная реакция, что ли… Я никогда не забуду его удивлённый взгляд… Ни страх, ни боль, а вот именно удивление… И я, вдруг, понял его мысли: он шёл в ментовку, представлял себя бравым чуваком, героем, блюстителям закона, щемящим нарушителей налево и направо. Он, наверно, никогда не думал, что может быть наоборот, что его могут убить. Ему ведь должны были сказать, да и говорили, я думаю, что поймать преступника, это не то же саме, что поймать бабочку, прихлопнув её ладошкой. Преступник, это хищник и если его загоняют в угол, то он очень опасен.

Ты знаешь, во мне до сих пор сидит что-то такое… как заноза в душе… А поначалу я даже спать не мог. Хотя, казалось бы – змочил мента… Что там такого? Это даже престижно в нашей среде… Но рубец на сердце остался.

Он какое-то время помолчал, потом заговорил снова.

– После института я работал в стройтресте прорабом.       Ты представляешь, Пол, что такое прораб на стройке? Специфика этой работы такова – можно любого, не глядя, сожать за хищение и растрату материала. Не знаю как и где, а в этой отрасли, бардак был, наверно, всегда. Это знают все и даже ОБХСники.

Когда приехали с проверкой, я не испугался, и даже не удивился. Но потом, ко мне, вдруг, является один паренёк, где-то моего возраста, статный, симпатичный. Предложил ознакомится с заключением комиссии. Потом, вдруг, намекает, мол может сделать так, что они закроют глаза на хищения и растраты, если я окажут одну услугу…

В институте я учился с Блахиным. Дружбы у нас особой не было, просто знакомство. Так вот, этот Блахин связался с наркотой. Наркота – дело опасное, там работают с большой осторожностью. Прямые контакты исключены, никто никого не знает, везде коды и пароли. Вскрыть такую систему, практически, невозможно, и горят там, в основном, на новых клиентах.

Мне этот паренёк, точнее – "следак", предложил засветить Блохина. В противном случае – моё дело о растратах, пойдёт в суд. А у меня семья. Я согласился.

По-началу мне казалось, что затея не сработает. Однако, вижу – дело наклёвывается, наживка проходит.

Этот Блохин, по натуре, был фраер, любил рисоваться. На "дуре" деньги приличные, он пальцы веером, про катедж стал втирать, крутую тачку. В общем, повёлся на дозу, сговорились о стрелке.

Я откатил в последний момент. Нет, не то чтобы сдрейфил, а просто подумал, что менты, как только получат своё, меня крыть не будут и даже не вспомнят. Братва меня, в любом случае порешит, будь то на воле или на зоне. А тут ещё уязвимое место – семья… Никак не увернёшся.

И вот десять лет с конфискацией, мне накрутили десять лет… За растрату, в которой я, практически, не виноват, за хищения, в которых я не учавствовал… Десять лет, Пол, понимаешь? На полную катушку, ещё и доточили. Нет, я, конечно, не святой. Мне тоже кое что перепало. Но не до такой же степени, чтобы на червонец. А они всё раскопали, в каждую мелочь носом тыкали. Целый консилиум собрали: ходили по объектам, мерели объёмы, считали. Даже самосвал с раствором "подняли"… Тогда, утром, привезли машину, а после обеда – вторую. Я говорю, что вторую не заказывал. А водитель, мол ничего не знаю, вот путёвка. Я звоню в управление. Они там между собой перетёрли и говорят – "У тебя стройка в начальной стадии, похорони его. Не везти же обратно". Я сначало упирался, но они вышли на начальника участка. Ну, и что я мог сделать? Раз начальство сказало, значит надо выполнять. Или когда проектировщики накосячили… Мы площадку забетонировали, а оказалось, что большая, надо меньше. Этот бетон подняли отбойниками и тоже в землю зарыли… Ну а документы: накладные, путёвки и прочее, я в землю не зарою. Следак спрашивает – где все эти материалы? Я говорю как было, он не верит… А прокурор и судья, тем более не поверили. И ни одна сука из наших не заступилась… Все молча прикрывали свои задницы. Даже те кто мне напрямую приказывал, умыли руки.

Откинулся я уже в солидном возрасте. В перспективе – всё по нолям. Ни работы, ни семьи, ни дома. Единственное – авторитет среди "урок". Ты же знаешь – на зоне уважают тех, кто не повёлся у ментов. И решил я пойти по этой дорожке. Потом сочинил маляву, изобразил новые документы. Так я похоронил Канаплёва, с его уголовным прошлым и стал Грачёвым Викторам Ильичём, с чистой биографией.

– Я знаю – глухо пробасил Пол.

– Ты не всё знаешь – продолжал Ферзь – А ты, к примеру, знаешь что я женился на собственной жене? Это довольно интересная история. Можно было бы даже написать роман. Когда я сел, жена со мной развелась. Я настоял, так было лучше для детей. Она потом вторично вышла замуж, но там тоже не сложилось.

Я всегда интересовался судьбой семьи. Жена этого не знала. Она прекратила со мной все связи, думала, что я не прощу ей второго замужества. Она и понятия не имела, что там, на зоне, об этом человеке у меня было больше информации чем у неё.

Когда я стал Грачёвым и обосновался здесь, у меня, как ни странно, пошёл карьерный рост. Да ты об этом знаешь. Я ведь тебе предлагал хорошую должность. Всего-то и надо было – вступить в партию.

– Я знаю – снова произнёс Пол не меняя позы, только на этот раз более твёрже.

После его слов Ферзь как-то стушевался, обмяк.

– Да, я помню, твою поддержку. Я об этом всегда буду помнить. И я благодарен тебе – проговорил он наклонившись, глядя на свои колени и, немного помолчав, снова поднял голову – Ну, да ладно… Короче – я приехал к ним Грачёвым. Они меня узнали – и жена, и дети. Расчувствовались, расплакались… Даже у меня слёзы телки. Короче – всё кончилось тем, что я, со временем, женился на своей жене и усыновил собственных детей. Помнишь, было время я носил бороду? Так это чтобы отличаться от сына. Он сильно похож на меня. Получалось абсурдная ситуация – пасынак похож на отчима. А потом я сбрил бороду, потому что сын отпустил.

Вдруг Пол поднял голову и глядя Ферзю в глаза спросил – "А ты почему пошёл на этот скачок? Дело ведь – гниляк?".

– А ты? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Я, на тебя глядя…

– А я, на тебя…

– Но у тебя же семья.

– Да, семья… – Ферзь тяжело вздохнул – Они ничего не знают, они думают, что я завязал. Они уверены – рецидива не будет, потому что я выдохся. Это, ты знаешь, даже как-то обидно… Но… пусть не теперь, а когда-нибудь, они будут правы… С моим знакомым, начальником главка, случился инсульт. Его парализовало. Как его "рвали" бывшие подчиненные… А до этого ведь – на "цырлах" ходили, каждый старался получше лизнуть его ональное отверстие… Да, старость вещь коварная: сегодня ты на коне, а завтра тебя уже топчут… А ведь Гудвин прав, благородная эпоха сходит на нет. Кто нас заменит? Вот эта шваль? Они же, при первой возможности, порвут нас, а потом и сами вцепяться друг другу в глотки. Пусть уж лучше тебя настигнет ментовская пуля, чем такой конец. Но на этот раз, вроде, обошлось…

Автомобиль остановился, они вышли.

Ферзь осмотрелся и, удивлённо глядя на Пола, спросил – "Ты здесь живёшь? Но ведь это, если не ошибаюсь, Сиреневая гряда?".

Пол молча кивнул.

– Но подожди, по моему, у тебя была квартира в районе Лихачёвки?

– Она и есть. Просто я её сдаю.

– А здесь?

– А здесь снимаю.

– Оригинально… Хотя, для страховки – вариант неплохой.

Ферзя удивляло здесь всё: и само здание, похожее на средневековый замок, и подъезд, формой напоминающий средневековую башню, и лестница, по которой они поднимались, и сама квартира, в которую Пол предложил зайти.

Квартира состояла из двух комнат – зал, общей площадью около тридцати метров, и комната поменьше, где располагалась спальня. В зале имелся настоящий камин, массивный, объёмный, отделанный тёмным кафелям с изразцами.

– И что – работает? – спросил Ферзь, указывая на камин.

Пол, как бы в ответ на его вопрос, открыл две створки кованной железной дверки, расположенных внизу, слева от топки, где хранились дрова.

Две стены этой комнаты, от пола до потолка, были заставлены стеллажами с книгами. Причем книги, в основном, старинные, массивные, в жёстком переплёте, с тиснением золотыми буквами. В этом же углу находился старый, но хорошо сохранившийся, кожаный диван. Рядом с ним – лестница-стремянка, сложенная и прислонённая к стелажу. Она, как, впрочем, и всё здесь, кроме телевизора, была из "тех" времён: кованная, высокая, тяжёлая, но надёжная. Широкий письменный стол из красного дерева, на котором стояла очень древняя настольная лампа, с основанием из бронзы. Из того же металла восьмирожковая люстра, размашистая и угрожающе большая, висевшая на толстой цепи, второй конец которой крепился к потолочному крюку, в центре выступающего диска из лепнины. Окна, оставшиеся со старых времёни и каким-то чудом сохранившиеся, имели в высоту два с половиной метра. Плотные, двойные шторы из тёмно-синего бархата свисали от потолка до пола. Дневной свет сквозь них практически не пробивался. Но когда их, особенно в солнечную погоду, полностью поднять и раздвинуть, то света было более чем достаточно, поскольку окна находились с южной стороны.

Ферзь сел в кресло возле камина, откинулся на спинку и словно утонул в его мягкости.

– Да, что берлога, то берлога, но довольно комфортно – сказал он, поворачивая голову то влево, то вправо.

По обе стороны от камина находились два буфета, изготовленных из сплошной древесины и обильно украшенных резьбой. На правом, между верхними шкафчиками со стеклянными дверцами, расписанными под золото, стоял телевизор. На левом – бронзовая статуя Фемиды.

Ферзь, не отрывая взгляда от статуи, спросил – "А кто хозяин квартиры?"

– Не знаю – ответил Пол – Судя по библиотеке, скорее всего, какой-то учёный. Говорят – уехал за границу. Мне её сосватал Мичман. Хозяева искали одинокого чистоплотного человека. Ведь это их вся обстановка. А я, так сказать, вытираю пыль, поливаю цветы.

– Всё верно… – вполголоса произнёс Ферзь, продолжая словно под гипнозом, застывшим взглядом смотреть на статую.

Вдруг Пол подошёл к буфету, на котором находилась Фемида, открыл дверку верхнего шкафчика, достал бутылку коньяка и два хрустальных фужера.

– Нет-нет… Я пить не буду – резко подхватился Ферзь, словно освободившись от гипноза – У меня сегодня ещё дела.

Он направился к выходу, но вдруг остановился и, немного подумав, произнёс – "Ты не обижайся на Бахчу. Он, конечно, суетливый, падкий на деньги, но, в общем-то, мужик надёжный, проверенный".

Пол виновато опустил голову

– Не знаю.. Не нравиться он мне… Почему, не знаю.. – сказал он и, подняв глаза, добавил – Ты… никому не говори про эту "хату". Кроме тебя ведь, никто не знает.

– Магила! – ответил Ферзь.

После его ухода Пол налил себе коньяка, сел в кресло перед камином, и,отрешённым взглядом стал смотреть в чёрную, открытую пасть топки. Теперь она ему напоминало вход в преисподню.

Он сидел долго, хотя и не знал, сколько точно прошло времени, потому как часов поблизости не было, окна закрыты и зашторены. Ни света, ни звука. Чёрная пустота преисподняй и такая же пустота в голове… Казалось, сама чернота выползшая из камина, заполнила собой весь окружающий мир.

Наконец, поставив бокал, с нетронутым алкоголем, на журнальный столик, он сново подошёл к буфету и достал таблетки. Определил для себя дозу – две снотворного и одна успокоительного. Как-то, было время, он плохо спал и знакомый врач дал эти медикаменты.

"Не много ли?" – предостерегающе мелькнула мысль. Он даже представил себе фатальные последствия, но они не вызвали в нем страха. Такое безразличие к себе появилось впервые.

"Значит и правда – старею" – подумал он. Если раньше неизбежность возрастных изменений его сильно пугали, потому как физическая немощность и умственная отсталость делали его уязвимым, то теперь он вдруг пришёл к выводу, что старческого процесса можно избежать именно таким образом.

"Некоторые говорят, что самоубийство – признак слабости.... А вы попробуйте… Попробуйте лишить себя жизни, перетупить эту черту" – думал он, одновременно как бы заглядывая в себя и спрашиваю себя – есть ли у него такие силы?

"Не в коем случае не принимать вместе со спиртным…" неожиданно вспомнилось предупреждение врача.

Пол криво усмехнулся и вдруг, сам того не ожидая, запракинул голову и бросил в рот все три таблетки. Затем запил их коньяком, сел в кресло и закурил.

Он всегда курил перед камином: пепел стряхивал в топку, дым пускал в дымоход. Здесь была хорошая тяга. Даже всего лишь при открытой форточке, помещение проветривалось полностью. Скорее всего так делали и последние хозяева и тот кто здесь жил до них. Наверно, этот камин восстановили, или даже построили именно с такой целью.

После каждой затяжки, Пол наблюдал, как шлейф сизого дыма плывет в разинутую пасть камина, закручивается к верху и исчезает словно в пустоте. Вдруг, ему стало казаться, что он сам очутился там, внутри дымохода, весь стал как будто воздушным и его потянула за собой полоска табачного дыма. По началу, в полной темноте, он плыл к верху. Сначало медленно, потом всё быстрее и, наконец, скорость возрасла до головокружения и тошноты. Плотный ком подпирал горло и стоял у крепко, до боли, сжатых зубов. Казалось, стоит только немного расслабить мышцы челюстей, и приторная, рвотная масса вырвиться наружу, заполнит собой всё и он потонет, захлебнётся в ней.

Пол проснулся и сразу же почувствовал себя плохо. Причём – не просто плохо, а очень плохо. Такого состояния у него ещё никогда не было. Оказалось, что он лежит в постели, как положено, раздетый и накрытый одеялом. И это стало открытием, потому что Пол не помнил, как раздевался и ложился. Но главным было всё же состоянии: тело превратилось в сплошной камок воспалённых нервов. Боль вызывало всё: движение, прикосновение и даже мышление. Сердце билось словно в истерике и от его ударов, казалось, тряслись все внутренние и наружные органы.

"Вчера было много водки… – проскальзнула в сознании мысль, которую, как кирзовый сопог суетливого таракана, раздавил следующий вопрос – Что делать?"

Раньше Пол никогда так остро не страдал от похмелья. Он мог выпить много, но всегда контролировал себя. На следующий день ему было тяжело, но он справлялся. Теперь же, первыми тревожными симптомами стали виденья. Он очень ясно представлял две картины, чередующиеся перед глазами. В одной он стрелял из пистолета себе в висок, в другой – совал голову в петлю. Дальше он ничего не видел. Начальный процесс суицида, бесконечно повторялся в воображении. И всё это на фоне страшной депрессии. И здесь он окончательно убедился, что сегодняшнее состояние так просто не переживёт.

В доме всегда имелся разнообразный запас спиртного. Если что-то заканчивалось, то сразу же и восполнялось. И если раньше Пол не поддерживал принцип, клин-клином, то теперь, без колебаний, решил воспользоваться им, уверенный что оправдание этому есть.

Пол достал вчерашний коньяк и собирался уже открыть бутылку, как вдруг заметил на журнальном столике три таблетки.

– Как? Разве я их не принял вчера?

Этот вопрос настолько обескуражила его, что даже вышибла из головы какую-то часть хмеля.

Он поставил обратно бутылку, взял таблетки, перевернул их на ладони, словно убеждаясь, что они настоящие, затем резким движением руки отправил в рот.

Конечно, спиртное действовало бы эффективнее и быстрее. Однако, Пол решил – если есть возможность обойтись без него, то лучше так и сделать. Он, вообще, хотел как можно скорее избавиться от последствий алкоголя.

После того как запил медикаменты небольшим количеством холодной воды, его начало сильно трясти, словно он вышел на улицу обнажённым в сорокоградусный мороз.

Мондраж продолжался и в постели, не смотря на то, что он, почти с головой, укрылся одеялом. По этой же причине мысли прыгали и тряслись в такт телу, создавая, тем самым, в голове хаос и сумбур .

Сон пришёл неожиданно и неприятно. Появилась ощущение будто бы Пол вдруг оказался в огромной куче дерьма: липкой, зловонной, но тёплой. От этого тепла он согрелся и, в отсутствии сил и желания что-то делать, уснул, словно опустился на самый низ этой кучи.

Он проспал половину следующего дня. Проснулся вялый, разбитый и опустошённый, с отсутствием хотя бы какого-то интереса ко всему происходящему и жизни в целом. Немного радовало лишь то обстоятельство, что под воздействием медикаментов, муки и страдания остались где-то там, может быть даже в воображаемой куче дерьма. Дальше требовалось решать – либо снова воспользоваться снотворным, потому как предстоящая ночь сулила безсонницу, либо до такой степени уморить себя физическими нагрузками, что бы от усталости валиться с ног. И он, как всегда, выбрал второе.

Процесс был проработан до мелочей: холодный душ, упражнения с двумя пудовыми гирями, отжимания и качания пресса. Но сегодня это не работало: тело оказалось катастрофически слабым. А вот ходьба, долгая, изнурительная, которую смело можно было назвать бесцельным шатанием по городу, была кстати. Вспомнились слова знакомого врача – как можно дольше находиться на свежем воздухе.

Пол направился в старый город. Там, среди древних развесистых тополей, помнящих первых жильцов толстостенных двухэтажек с квадратным основанием, было тихо, спокойно, не суетливо.

День, как и настроение, выдался пасмурным, накрапывал дождик, поэтому пришлось одеть плащ и взять зонт. Но он его так и не раскрыл, потому что интенсивность дождя не превысила той нормы, когда следовало от него прятаться.

– Пол! – раздался вдруг откуда-то сверху голос.

Из окна второго этажа на него смотрела уже не молодая женщина, одетая во всё чёрное. Чёрными, к тому же, были её волосы, брови, ресницы, глаза. Только губы тёмно-красные и идеально белые, на этом фоне, зубы.

– Ты что здесь делаешь? – спросила женщина улыбаясь.

– Ничего… Гуляю – ответил Пол.

– Ну так подгуляй ко мне – она затянулась сигаретой и игриво выпустила на улицу струю дыма.

Это была бывшая зечка по кличке Лиса. В молодости её звали Лисичка-сестричка за красивые, раскосые, мендалявидные глаза. Теперь эту кликуху помнили только старые урки. Для молодёжи она была Лиса. Для клиентов – Изабелла Звездинская, для налоговой – Евгения Тимофеевна Прут.

После окончания медицинского института, она работала в больнице анестезиологом. По работе ей пришлось бок о бок, в буквальном смысле, контактировать с одним из врачей, и у них сложилась обоюдная симпатия друг к другу. Она не переросла во что-то большее, потому что мужчина был уже занят, имел семью. Однако, криминальная история Лисы началась немного раньше, когда она только приступила к работе по специальности. Принимая дела, она вдруг заметила ошибку в отчётности, и у неё на руках оказалось небольшое количество неучтённого вещества. В концентрированном виде, оно считалось запрещённым, но разведенным в определённых пропорциях – обычным успокоительным. Почему она не доложила об этом руководству – сама не знала. Факт тот, что она хранила его у себя дома.

Где-то в это время врач стал оказывать ей знаки внимания, в виде ни к чему не обязывающего лёгкого флирта. Она отвечала тем же. Однажды он позвонил и сказал – "У моего знакомого "ломка". Бьётся в припадках, я боюсь, что "крыша" поедет. Жако. Не могу смотреть. Ты не поможешь?".

Если бы она тогда отказала, ничего бы не изменилась в их отношениях. Но где-то глубоко в подсознании промелькнула мысль – "А вдруг у них что-то сложится?". Тем более, что ходили слухи о напряжённых отношениях у него в семье…

В общем, как оказалось, менты уже "вели" этого знакомого.

Тот сдал врача, врач сдал её…

Ей дали восемь лет, она вышла через шесть.

Врач, за это время, уехал в Израиль.

Лиса не захатела возвращаться на родину и осела в Шатузоле. Ей, конечно, помогли материально, но начала она с посудомойки и уборщицы. Потом устроилась на рынке реализаторам. Там же и тогда же, стала лечить знакомых, не в прямом смысле, потому как медицинская деятельность в любом виде ей была запрещена, а в основном советами и народными средствами. Тем более, что она в этом разбиралась. Параллельно с лечением стала гадать на картах, предсказывать судьбу, по руке, на кофейной гуще и так далее. Со временем она заметила, что работа гадалки ей приносит дахода больше, чем работа на рынке. Так постепенно Лиса стала Изабеллой Звездинской.

Она жила и работала в своей трёхконатной квартире, на втором этаже. Но когда-то она её снимала. Хозяева, узнав чем занимается квартирантка, были, мягко говоря, недовольны.

– В будущем мы собирались продавать эту квартиру. Но кто же её купит, если узнают, что здесь жила ведьма? – сокрушались они.

– И сколько вы за её просите? – спросила Лиса.

Она не хотела терять эту квартиру, потому что сама привыкла к ней, потому что район устраивал и самое главное – клиенты этот адрес разнесли уже по всему городу. Тогда она обратилась к Полу – нельзя ли ей, для приобретения жилплощади, какую-то сумму выделить из общака?

– Ты свои доходы декларировала? – поинтересовался Пол и, получив отрицательный ответ, посоветовал – Надо брать кредит. Иначе, как ты объяснишь источник появление денег?

Конечно, банк ей кредит врятли бы выдал, но Пол задействовал связи, поручился, и Лиса получила деньги. За это она ему и была благодарна.

– А я смотрю, что за знакомая личность бредёт по улице в такую погоду – говорила она, радостно улыбаясь, встречая Пола в дверях.

У Лисы была идеальная фигура. Но в молодости. Сейча всё её изгибы постепенно начали выравневаться. Но это ещё не являлось недостатком, и у неё не было необходимости скрывать свои формы под длинными, широкими одеждами. Но, по-видимому, такая внешность требовалась для работы, для создания своеобразного имиджа.

– Коньяк, водка, виски, ром, джин?… – спрашивала Лиса.

– Нет! – резко ответил Пол и, уже более спокойно, добавил – Спасибо… Ничего не надо.

– И что, даже чая не выпьешь?

– А вот от чая, пожалуй, не откажусь.

Лиса была не замужем, Пол был не женат. Это обстоятельство их роднило, но не более того.

Вообще-то, Лиса была личность неординарная и поступки её соответствующие. Как-то, уже после отсидки, она стала встречаться с женатым мужчиной. Факт, сам по себе, заурядный. Всё дело во внешности её избранника: на пол головы ниже, лет на двадцать старше, очкарик, с гнилыми зубами, убогой растительностью на голове. Всё тогда удивлялись: что у них могло быть общего? О её привязанности к нему говорил такой случай – как-то местная шпана довольно грубо стрельнула у него деньги. Лиса, узнав об этом, отыскала эту шоблу и устроила шухер. Угрожая всех порвать и кастрировать, вернула деньги обратно.

Здесь следует отметить одно обстоятельство: данная шпана состояла, в основном, из, так называемой, неатестованной молодёжи. То есть – люди не нюховшие зоны. А по местным воровским законам – любой, даже самый опущенный зек, по статусу, находился выше любого отчаюги. И обидеть зека, мог только ему равный.

Молодёжь интуитивно чувствовала человека побывавшего в местах лишения свободы, поэтому Лисе всё так легко сошло с рук. Но мало того – она потом заявилась к Полу и держала такую речь – "Если твои пидоры неданошенные, ещё раз, хотя бы пальцем тронут моих людей, я подпишусь под вышкой, но так расчерчу им е…ки, что они до конца дней своих будут ходить косарылыми".

– И что ты в нём нашла? – спросил тогда Пол.

– Ты не поймёшь… – ответила она.

Этого никто не понимал. Не найдя ответа, урки, долго не думая, испахабили, может быть даже, романтические чувства – "А… большая елда". Тогда на этом всё и закончилось.

Усадив гостя в кресло, Лиса отлучилась на кухню, но вскоре вернулась.

– Так какими судьбами ты, всё-таки, оказался в наших краях?

Она словно испопеляла его пронзительным взглядом чёрных глаз.

– Просто гулял – то же самое ответил Пол, только на этот раз в голосе уже звучали недовольные нотки.

– И ты хочешь, чтобы я в это поверила? – Лиса криво усмехнулась – Кстати – ходят слухи, что, не далее как вчера, какие-то отчаюги "подняли" банк на Каменном переулке? Это, случайно, не ты?

– Нет, конечно… – вместе с ответом Пол потупил взгляд.

– Я так и думала…

Он резко поднял голову, внимательно посмотрел в лицо женщине и спросил – "Почему это?".

– Не твой уровень – Лиса брезгливо скривила губы – Какой-то зачуханый банк… Что там за деньги? За эти копейки подставлять свою задницу? Хотя, с другой стороны, дерзнуть на банк, пусть даже и такой убогий… Здесь работала не шантропа… Что ты об этом думаешь?

Пол сжал челюсти так, что было хорошо заметно, как заходили на щеках жевалки. Он повернул голову и, глядя в дальний угол комнаты, процедил сквозь зубы – "Разберёмся…". Вдруг он задал вопрос, который, по его расчетам, должен был отпугнуть Лису от "висевшей" темы – "А ты ещё встречаешся со своим?… Этим?…"

Расчёт был верным: взгляд у Лисы резко потух, и она, даже, сделала пол шага назад.

– Да… – прозвучал короткий ответ.

Этого было достаточно. Пол не собирался дальше мусолить данную тему, но женщина сама стала рассказывать, хотя и с неохотой.

– Понимаешь, с ним я чувствую себя молодой и красивой…

"Ага – подумал он – Ну, а если бы на верблюде и возле пирамиды Хеопса, то эффект был бы намного значительнее".

– Есть такое понятие – родственные души – уже смелее продолжала хозяйка – Ты, конечно, слышал. Это когда ты понимаешь и тебя понимают с полуслова, с короткого взгляда. Или когда тебе с этим человеком просто хорошо и ты даже не знаешь почему…

На кухне засвистел чайник и женщина, как будто даже охотно, удалилась.

"Зря зашёл – подумал Пол в это время – Надо было сослаться на занятость. Говорить совершенно не о чём".

Лиса поставила на журнальный столик перед Полом чашечку с чёрным, ароматным чаем, сахарницу, с торчащим из-под крышки кончиком ложечки, и широкую стеклянную тарелку, имитацию под хрусталь, наполненную разнообразными печеньями и конфетами. По-видимому, это был её стандартный набор для встречи гостей. Сама же налила себе пол бокала красного вина. Вино было красным до черноты и настолько густым, что создавалось впечатление, будто бы бакал наполнен кровью.

– Это натуральное вино. Естественное бражение, ни капли спирта – словно разгадав подозрения Пола, оправдывалась Лиса – Алкоголя не более шести процентов. Хочешь?

Пол отказался. Он сделал несколько глатков из чашки и задумался над привкусом: сильно отдавало какими-то травами.

Вдруг у Лисы зазвонил телефон и, суетливо покапавшись в складках одежды, она достала аппарат, бросила вопросительный взгляд на экран, недовольно скрывила губы, но ответила.

Пол был только рад этому звонку и, облегчённо вздохнув, сделал ещё несколько глатков из чашки.

– Что? Оргазм? Это в вашем-то возрасте? – почти крикнула Лиса – А вы его не перепутали с климоксом?

Затем она поставила бокал с вином на край стола, неподвижным взглядом уставилась на дверь, ведущую в коридор и молча слушала. Наконец, опомнившись, что она здесь не одна, сделала жест гостю рукой, мол извиняюсь, и оставила помещение, на ходу проговорив в трубку – "Так, вот отсюда, пожалуйста, по-подробнее".

Эти пять минут разговора были для Пола как отдушина. Он перебирал в памяти темы, которыми можно было в дальнейшем поддержать беседу, но не находил их. Вернее – у него не было желания не только что-то обсуждать, а говорить вообще, по той простой причине, что его голова, на данный момент, не хотела ни о чём думать. Однако, ему этого и не потребовалось.

Лиса вернулась возбуждённой, загадочно улыбающейся и разговорчивой. Естественно, ей надо было перед кем-то выговориться.

– Ты представляешь, бабе… – она на мгновение задумалась – кажется за сорок пять а она ещё, в сексуальном плане, испытывает какие-то чувства. А я всегда говорила, чтобы довести женщину до оргазма, не нужен большой член. Я даже скажу больше – член не нужен вообще. Нужен язык. В смысле – слова.... Это психологическое состояние. Её надо выслушать, успокоить, поддержать. Или как вот этот… – Лиса указала рукой на телефон, лежащий на столике – он её рассмешил. Я тебе скажу, что рассмешить женщину в возрасте, не так-то просто, если она в здравом уме или не под кайфом. Женщину надо заставить забыть про возраст. Внушить, или, проще говоря – навесить лапшу на уши. Но это надо уметь. Эх, мне бы встретить этого мужика! У него наверняка есть какая-то изюминка, какой-то свой штришок. А для меня это живые деньги.

Лиса взяла со стола бокал с вином, почти залом выпила и откинулась в кресле.

– А всё начиналось довольно банально – продолжала она, заметно успокоившись – после двадцати лет совместной жизни муж завёл любовницу: молодую, длинноногую, смазливую. Он руководит строительной фирмой. Мужчина состоятельный, видный, не глупый. Ничего удивительного. Жена его прибегает ко мне и настоятельно просит навести порчу на соперницу. Ну, порчами я не занимаюсь. Сводничество, гадание, предсказания – куда ни шло. А проклятия – дело не благодарное. Конечно, есть люди заслуживающие его, но в этом надо быть твёрдо уверенным. Если проклясть не виновного человека, то оно может вернуться к тебе же. А мне это надо? Я её начала отговаривать, предложила обряд по возвращению мужа. Наконец та согласилась. Не знаю – то ли мои чары подействовали, то ли те просто поругались, но муж её, действительно, вернулся. Вот здесь, надо было его удержать, на что тоже есть своеобразный ретуал. Ну а она, я чувствую, посчитала себя победительницей, стала его "пилить" как прежде. Как и следовало ожидать, тот вскоре опять ушёл. Она снова ко мне, опять за своё… Бешенные деньги предлагала…

Вдруг Лиса задумчиво замолчала, теребя в руках носовой платок и покусывая губы.

– Она много злобы впустила в себя… В человеке должно уравновешиваться положительное с отрицательным… Я ей говорила – изменил он тебе, измени ты ему. Да, для этого надо хорошо выглядеть. Да, это требует усилий и не малых: диетологи, косметологи и прочие… Там жулья тоже хватает. И тем не менее, всё это не плохо работает, были бы деньги. А они у неё есть: муж не слабо отстёгивает и сама соучредительница довольно преуспевающей фирмы… Но… Как и следовало ожидать – один негатив притянул другой… Стали появляться болезни: желудок, суставы и прочее… Взяла путёвку в профильный санаторий и вот… Эх, жалко будет если всё сорвётся… Такой шанс…

Вдруг опять зазвонил телефон и Лиса, прежде чем глянуть на дисплей, сказала – "Да что это сегодня?".

Какое-то время она сосредоточенно смотрела на отобразившийся номер и наконец приложила аппарат к уху.

– Да, Доминик Феоктистович – произнесла она, каменея лицом.

Звонивший говорил непрерывно минуты три подряд.

– Ну, подождите… – наконец перебила его Лиса – Это нормальное явление. Вы уже не молоды… Я понимаю, но с возрастом тоже надо считаться… Нет, это не конец, просто нужен другой подход… Я вам скажу от чего возбуждается молодые девушки, но это не телефонный разговор. Нет, сегодня не могу… Я позвоню… Сколько?… О, конечно хватит. Это даже слишком щедро… Да, да, Доменик Феоктисович, я вам обязательно перезвоню… Не переживайте, всё будет хорошо… Досвидание.

Она глубоко вздохнула и посмотрела Полу в глаза.

– На зоне и подумать не могла, что буду заниматься чем-то подобным. Хорошо что в медицинском, по специальности, немного преподовали психологию.

– Да, вижу, дела у тебя идут хорошо – сказал Пол.

– Грех жаловаться. Или ты имеешь в виду что-то другое? Я в общак регулярно вношу…

– Нет-нет – замахал руками мужчина – Я не об этом. Я действительно искренне рад, что у тебя всё хорошо.

– Кто знает … – задумчиво произнесла Лиса.

– Кто-то наезжает? – нахмурил брови Пол.

– Нет – тихо ответила женщина – Тут вот какой случай был: пришла как-то ко мне мамаша, с сынишкой лет пяти. У того, после испуга, стали выпадать волосы и усыхать правая ручка. Мать уже разочаровалась в докторах и обратилась ко мне. Наверно, больше от безысходности, чем с надеждой. В общем-то, это не мой профиль, но мне её стало жаль, и я решила, хотя бы для видимости, что-то предпринять. Ты знаешь, сама не верила… Я, по сути, взялась просто для того, чтобы те отстали, но никогда не думала, что это сработает. А мальчонка, после трёх сеансов гипноза при зажжённых свечах и разнообразных манипуляций руками, вдруг пошёл на поправку: кожа на лице порозовела, волосики на голове стали отростать, огонёк в глазах появился. Короче – человек ожил.

– Ну, так что же в этом плохого?

Лиса тяжело вздохнула.

– Не за своё я дело взялась… Я иногда жалею, что занялась этим бизнесом.

– Ну, почему же? Если это кому-то помогло, то…

– А если я вмешивоюсь в дела Бога? – перебила она Пола.

– Ты веришь в Бога?

– Понимаешь… – женщина помрачнела, задумалась – Раньше я удивлялась, что люди верят таким шарлотанам как я. Теперь я удивляюсь, что у меня почти всё получается. Гадания и предсказания в большинстве случаев сбываются. И дело ведь не во мне. Я ничего не придумываю, не передёргиваю, не подтасовывпю. Я только озвучиваю то, на что указывают карты. А почему они так ложатся – понятие не имею – рассказчица вдруг, прикусив губу, на какое-то время замолчала – Однажы пришла ко мне девушка – молоденькая, красивенькая, наивненькая, живущая исключительно по гороскопам. Она встречалась с парням, они собирались поженится. Радостная была по этому поводу, довольная. Глаза горели, лицо сияло улыбкой. По большому счёту она пришла похвастаться, но, на всякий случай, попросила посмотреть, что по этому поводу говорят карты. Раскинула я калоду и вижу, что судя по раскладу, ей грозит смертельная опасность, исходящая от мужчины, который рядом. Но я об этом промолчала, пожалела её. "Чушь всё это – думаю – Зачем огорчать человека". Сказала лишь, чтобы та была осторожна. А где-то через месяц узнаю, что девушка повесилась в ванной. Никаких следов насилия, всё списали на самоубийство. Но самое главное произошло потом уже со мной: вскоре после этого я слегла со страшнейшей пневмонией. Больше месяца лежала, еле выкарабкалась. До сих пор ума не приложу – где и как я её могла подхватить. Не наказание ли это было за мой обман? С тех пор я всем говорю то, что показывают карты. Хорошо ли, плохо ли, нравиться кому-то, не нравиться, но только правду. И судя по тому, что ко мне приходит всё больше людей, эти предсказания сбываются, обряды срабатывают. Мальчёнка вот, пошёл на поправку. Мне, как человеку с медицинским образованием, трудно поверить в потусторонние силы. Да нас и учили, что всё дело в человеческой психике, но мне уже страшно. В последнее время, я всё больше убеждаюсь, что есть, всё-таки, какая-то связь с чем-то, или кем-то с той стороны, которую мы не видим. С этой стороны – человек с его психикой, душа… Ну а с той… Кто, если не Бог?

– Чёрт – глухо произнёс Пол и криво усмехнулся.

Лиса, глядя ему в глаза, отвечала с такой же усмешкой.

– А это всё равно. Если ты веришь в чёрта, значит, автоматически, веришь в Бога. И наоборот. Здесь дело в том, кому ты поклоняешся. Так сказать – на кого ты работаешь.

Женщина вдруг ответа взгляд в сторону и, скорее для себя, проговорил в полголоса – "А может и они работают в паре". После этого она так и осталась сидеть неподвижно, уставилась в дальний угол комнаты.

Пола тяготила эта тишина и он возобновил разговор, пытаясь незаметно сменить тему.

– Погдай мне – неожиданно попросил он.

Лиса удивлённо посмотрела ему в глаза.

– Ты же не веришь.

– А тебе какая разница?

– Хм… Ну, ладно, давай посмотрим, что из этого получится.

Для работы, у Лисы, в её трёхкомнотной квартире имелась отдельная комната. Там где теперь находился Пол, была гостинная: помещение чистое, светлое, с современной обстановкой. Попадали сюда через дверь с коридора. Рабочий кабинет находился в соседнем помещении, куда можно было зайти как из коридора, так и с этой гостинной, через дверь в стене. Сама хозяйка жила в небольшой комнатушке, граничащей с кухней, куда также имелись два разных входа. В общем – квартира представляла из себя сплошной проходной двор. А если принять во внимание совмещённый санузел, то не удивительно, что вся эта жилплощадь на рынке имела бросовую цену.

Попав в рабочий кабинет, Пол даже опешил, настолько разнилась здесь обстановка. Это уже был, как бы, другой мир.

Окно напоминало выход из тёмного тоннеля, где свет снаружи слепил глаза. И только присмотревшись можно было различить предметы. Посреди довольно большой комнаты находился круглый стол, покрытый чёрной, суконной скатертью. Прямо над ним свисала люстра, в форме тюльпана, с чёрными лепестками. К столу приставлены четыре кресла, с резными ножками и прямыми, высокими спинками. На стенах висели картины, амулеты, на полках находились вещи непонятного смысла и назначения, по-видимому, для каких-то ритуалов. Казалось, в этом помещении собрались все языческие божества мира, изгнанные с арены жизни современными религиями.

Хозяйка щёлкнула выключателям при входе и люстра лениво загорелась тусклым светом, падающим на середину стола. Одновременно включилась подсветка по углам и все аккультные предметы, находящиеся на стенах, полках, подставках, тумбочках, как бы ожили и сосредоточили внимание на вошедших.

Быстрым шагом женщина пересекла комнату, подошла к окну и дёрнула за, висевшую на стене, ленту. Сразу с карниза свалилась плотная штора, резко и полностью затемнив всё помещение. Тускло освещённый стол, с четырёх сторон окружённый стульями, теперь, казалось, одиноко висел в чёрном пространстве.

Пол, медленно ворчая головой, осмотрелся и недовольно наморщил лоб.

– А там нельзя было погадать?

– Нет. Там другая энергетика. Их нельзя смешивать.

Он сел на место, указанное хозяйкой. Та, на какое-то время скрылась в темноте, и появилась с колодой карт в руке, на ходу открывая упаковку.

– Ради меня распечатываешь? – удивился Пол.

– Чтобы ты знал – гадают только на новых картах.

После того как Пол с извлечённой калоды "снял шапку", женщина со знанием дела начала "метать" карты по столу.

Казалось, она раскладывает их совершенно беспорядочным, хаотичным образом. Но вдруг её рука остановилась, замерла, повторила предыдущие движения, словно женщина в уме что-то пересчитывала или вспоминала, и переложила местами две карты. Это говорило о том, что она, всё-таки, работаем по какой-то системе. Наконец колода была разложена.

Карты открывались соблюдая определённую очередность: слево – направа. Дойдя до середины, хозяйка вдруг произнесла – "Ого…". И когда, наконец, весь расклад был поднят, женщина около минуты сидела в глубокой задумчивости.

– Вот это да! – наконец, то ли удивлённо, то ли восторженно произнесла она – Такого расклада я ещё ни разу не видела. Пол, карты говорят, что в будущем тебя ждёт счастливая жизнь. У тебя будет всё – деньги, слава, популярность, успех. И вот… – она взяла даму червей и протянула ему – любовь и страсть.

– А здесь что? – указал он на кучу карт, веером лежащих в стороне.

– Здесь весь негатив, который, со временем уйдёт. Болезнь, нищета, казённый дом… Тоже какая-то женщина… – гадалка указала на даму пик – Дело в том, что эти масти обычно чередуются. Ну, как в жизни – плохое и хорошее.. А у тебя легло всё очень кнтрастно…

– Ну… и где гарантия что мне выподет такая судьба а не другая?

Лиса положила руку на две карты лежащие посредине.

– Это выбор – сказала она глядя Полу в глаза – Ты выбираешь. Если предложить – быть здоровым и богатым, или бедным и больным, то любой нормальный человек выберет первое. Ты же, Пол, нормальный…

Он молча кивнул и снова перевёл взгляд на карту, которую держал в руке. Ему показалось, что от лёгкого движения его тела, может быть от глубокого вдоха, падающий свет чуть по другому лёг на плоскость картинки и от этого изображённая на ней дама червей, слегка ему подмигнула.

Потом эта дама долго стояла у него перед глазами. Он понимал, что всё предсказанное – полнейший абсурд, а любая дама – тем более. Если предположить, что кого-то он и выпустит в свою жизнь, то точно не женщину.

На следующий день, подъезжая к своему офису в здании автомастерской, он заметил у ворот неопрятного вида мужчину. Это был мелкий воришка и пьянчужка по кличке "Сранч". Тот, завидев автомобиль, сделал шаг назад, хотя, на самом деле, проезду не мешал.

В дверях ведущих в офис показался "Канцлер" и, после того как Пол вышел из машины, направился ему на встречу.

Года четыре назад, на рынке, к Полу подошёл грязный, вонючий, бродяга и попросил, всего лишь, его выслушать. Он рассказал, что в молодости не ценил жизнь и лучшие годы превратил в дерьмо. Когда опомнился, то оказалось, что у него нет ни семьи, ни жилья и статья в трудовой книжке. С такими данными, в приличные места на работу устроится сложно. Но нашлась одна оптовая база, которая его приняла грузчиком. На самом же деле, как потом оказалось, им нужен был козёл отпущения. Однажды, когда тот в рабочее время был на хорошем подпитии, что случилось тоже неспроста, ему в шкафчик подкинули несколько вещей из недастающего товара, и вызвали охрану.

Сшили дело на три года…

Срок не украсил его биографию и в жизни не помог. А потом, уже на воле, как-то по пьяной лавочке "съездил" по зубам одному хмырю. Удар не расчитал, тот головой о касяк и… труп. Рецидив, убийство тянули уже на "десятку". Он ударился в бега.

– Я не вытяну срок, здоровье не то – говорил он опустив глаза – Лучше падохнуть на воле.

Он просто рассказывал свою историю и не о чём не просил. И Полу это понравилось.

Какое-то время он был на подхвате: принести, унести, подмести, помыть. Потом выяснилось, что он дипломированный токар. Поработав на станке, вспомнив навыки, со временем стал отличным специалистом.

Пол заметил его способности, понял, что человек не глупый, честный и решил сделать из него полноценного гражданина: достал фальшивые документы, оформил к себе на работу. И человек преобразится. Если раньше он работал за еду и крышу, то теперь появились деньги. Он стал прилично одеваться, хорошо выглядеть и говорят даже сошёлся с к какой-то женщиной. И всё благодаря Полу.

Добрые дела не забываются. Тот это понимал и, можно сказать, в прямом смысле молился на своего спасителя. Именно такая преданность Пола и подкупила: он сделал его своим заместителям почти по всем вопросам и дал кличку – "Канцлер".

В среде криминала, его так и звали. Для всех остальных он был Илья Романович Волков.

Так получилось, что все трое сейчас шли навстречу друг другу и вскоре встретились в одной точке.

– Симонов выгнал – сказал Канцлер, указывая рукой на Сранча – Ворует…

– Я не виноват! Этот пакет выпал при разгрузе. Я его подобрал и забыл положить на место – оправдываться тот – Зуб даю!

– Которого у тебя нет – саркастически произнёс Канцлер.

– Мамой клянусь…

– Каторая уже на том свете.

Пол подошёл к Сранчу почти вплотную и лишь немного, но резко присел.

Удар в живот был незаметный, но сильный.

Сранч, сложив руки на груди крестом, с хриплым стонам начал опускаться.

Пол схватил его за воротник и приподнял.

– Ты знаешь, что делают на зоне с крысами? Тебе напомнить, что такое "качели"? – спрашивал он, наклонившись к уху Сранча.

После этого он поставил его на землю и тот, хватая ртом воздух, сел на корточки.

– Я тебя один раз помог, второй… И что? Отовсюду гонят как паршивую собаку. Ты думаешь, что всю жизнь будешь ныть и клянчить деньги из общака? А ты, хотя бы, копейку туда вложил? – возмущался Пол.

– Я вор, а вор не может не воровать… – простонал Сранч и, в ожидании удара, опустил голову между колен, прикрывая её сверху руками.

– Вор, по отношению к тебе, слишком громко сказано – назидательно говорил Пол – У хорошего вора Симонов бы не заметил пропажи. А ты просто никчёмный воришка и настолько мелкий, что на тебя даже менты не станут шить дело: отобъют почки и выгонят нахер. И подохнешь ты на помойке. Ну и хрен с тобой. Я для тебя больше даже пальцем не пошевелю.

После этих слов он пнул его коленом в бок и пошёл прочь.

– Что ещё? – спрашивал он на ходу у Канцлера.

– Ваши квартиранты съезжают – отвечал тот – Подыскать других?

– Конечно… А чего съезжают?

– Квартиру себе купили.

– Ты посмотри, может там что-то подремонтировать надо. Ещё что?

– Афган хочет завязать.

Пол резко остановился и, глядя Канцлеру в глаза, спросил – "С чего бы это?".

– Ну, говорит… честно хочет жить.

– Ага… Значит, мы живём не честно… – задумчиво произнёс Пол – А что его, просто так послали под душманские пули, где он половину здоровья положил, это было честно… Правила ухода он знает?

– Правила знают все.

– Значит, пусть уходит по правилам.

– Это тебе решать.

– Я решил – твёрдо сказал Пол и двинулся дальше.

С самого начала, когда Канцлеру доверили всю канцелярию, он обращался к своему боссу по-разному. Если шли обычные, гражданские дела, он говорил ему "вы". Если же дело касалось криминала, то "ты".

– "Каза", что при входе торгует семечкам, жалуется – "байструки" у неё нагло воруют копейки.

– Наказать!

– Но это малолетки…

– Какая разница? Если их больше никто и нигде не учит, что красть не хорошо, то этому научим мы. У них есть мамаши и папаши а Коза одинокая и больная женщина. К тому же – мозги пропила. Кто за ней заступится?

– Понятно… Там, на столе, я вам положил документы на подпись. Ну, вроде и всё…

Канцлер остановился, Пол, по энерции, сделал ещё два шага и обернулся.

– Всё? Хорошо… – тихо произнёс он себе под ноги и собирался уже уйти окончательно.

– Это… – в нерешительности произнёс Канцлер – Может поговорить с Симоновым, дать ему последний шанс? Проподёт ведь…

Пол догадался, что тот имеет в виду Сранча.

– Я сказал – нет! А впрочем… как хочешь. В это дермо я больше не полезу – проговорил он в сторону, не оборачивоясь.

– Да, чуть не забыл – спохватился Канцлер – Тебя второй день какой-то бомж спрашивает.

– Что ему надо?

– Ничего не говорит. Пола надо видеть и всё. Позвать?

Пол в задумчивости кивнул головой.

Из-за угла, шаркающей походкой вышел человек, одетый в лахмотья.

– Бравый… – вырвалось у Пола и он быстрым шагом направился навстречу.

"Бравый" выглядел не браво: грязная, рваная одежда, исхудавшее, осунувшееся, чёрное от щетины лицо, красные глаза, слипшиеся жирные волосы.

– Что случилось? – спросил Пол, подойдя к нему вплотную.

– "Косач" умер… – хрипло пробасил тот, слёзы навернулись на глаза, он обнял Пола и заплакал у него на плече.

Было время, когда Пол, Косач, Ферзь и Маюс "держали" зону. "Откинувшись", они разбрелись и осели в разных местах, однако сохранили дружеские отношения, поддерживали связь и даже, иногда, ездили друг к другу в гости.

Потом, когда Бравого привели в божеский вид, Пол и Ферзь заказали отдельную кабину в дорогом ресторане и молча слушали историю своего товарища.

– Мы контролировали весь город – говорил он задумчиво-грустным тоном – Всё у нас было чинаром, всё на мази. Свои законы соблюдали, за порядком следили. Молодняк контролировали, обучали, рассказывали. И был у нас среди молодняка один пацанчик, по кличке "Нарзан". Толковый пацанчик, но хитрый. Как-то говорит он Косачу, мол, у нас тут кодла собралась, отпусти нас в свободный полёт, мол не интересно нам у тебя под крылышком. Побазарил Косач с братвой да и дал добро. Место определили, не плохой район. А Нарзан, падла, решил хитростью всё прибрать к рукам. Братву завернул, не согласных замочил, ментов направил. В общем – облажил со всех сторон. Нам с Косачём чудом удалось слинять. Залегли на дно. Глубоко залегли. И тут у Косача случился рак желудка. Может он у него и раньше был, не знаю. Но проявился здесь. Боже, как он страдал, как он мучился… Медикаментов не достать, жрачка гнилая. На белый свет носа не сунешь, Нарзановцы пасут. С ним слинять – даже базара не было. Одному – в падлу.

– Бравый, братан… – просил Косач – Придуши меня, загони "пику" под ребро, полосни по горлу острием… Я больше не могу… и сам уйти не могу… Сцыкун я пазорный.. Помоги мне, братан… Прекрати мои муки…

Не мог я порешить товарища, хотя на моей совести три жмурика.

Он умер у меня на руках… Последние сутки он уже ничего не соображал: тупым взглядом смотрел перед собой, выл и бился головой о стену… Если бы он протянул дольше – я бы "сел на коня"…

А до этого, когда был в сознании, постоянно твердил – "Доберись до Шатузола. Там братва укроет".

Бравый посмотрел в лица товарищей сидящих напротив.

– Всё верно – сказал Ферзь.

– Нет, пацаны. Я хочу мести.

Лицо разказчика вдруг изменилось: челюсти сжались, скулы зашевелились, глаза сузились.

– Я должен восстановить справедливость – процедил он сквозь зубы – Мне у вас укрываться нет резона. Мне нужны стволы. Ведь не вся братва добровольно легла под Нарзана. Они меня поддержат. И тогда… Мы всех поставим на место!

– Ты извини… – не смело начал Ферзь – Но со стволами у нас самих напряжёнка. А вот финансово, я думаю, мы поможем.

После этих слов он вопросительно посмотрел Полу в лицо.

– Так бабло мне и надо! – оживился Бравый – Стволы я достану.

Пол сидел мрачный, уставившись на тарелку перед собой.

– Ему нужна ксива – наконец сказал он – Хотя бы дешёвая отмазка.

Спустя неделю, на пероне Шатузольского железнодорожного вокзала, перед отправлением поезда, стояли три представительного вида мужчины. Все они были одеты в строгие чёрные костюмы, двое под галстуками. Пол никогда не одевал галстук. Один из них держал в руке чёрный, металлический дипломат. Это был Бравый. Его теперешний вид не шёл ни в какое сравнение с тем, каким он прибыл сюда две недели назад. По сути это и был другой человек, о чём свидетельствовали его новые документы.

– Ты уж извини – говорил Ферзь – Помочь мы тебе не можем. Мы сами, по определённым обстоятельствам, лежим на дне.

– Ну, что вы, всё отлично. Я даже не ожидал такого приёма. А помощи мне не надо, сам разберусь. Сколько лет был правой рукой у Косача. Всё знаю и всех знаю: кто чем дышит, кто о чём думает. А долг я верну. Клянусь. Вы моё слово знаете.

Проводник объявил отправление.

Бравый обнял товарищей, похлопал каждого по плечу и, когда, после металлического точка, состав тронулся, вскочил на подножку вагона.

Они стояли на пероне и смотрели в хвост удаляющемуся составу. И только когда тот скрылся из виду, молча побрели к автостоянке.

– Да, Маюсу повезло – как-то не смело начал Ферзь – Он умер в собственном доме, в тишине и спокойствии. Похоронен с надлежащими почестями. А нам врятли такое светит.

Они несколько метров прошли молча, потом Ферзь заговорил снова

– Вот к примеру, не станет нас, кто потянет этот локомотив? Шест не глупый парень, но фраерится, воображает из себя. Он учиться на своих ошибках. Мне кажется у него не хватит времени всё осознать и сориентироваться. Гудвин даже не возмётся, а Бахча… О Бахче и говорить нечего. Может у тебя есть подходящая кандидатура?

Пол долго молчал.

– Есть один парень которому я доверяю. Не глупый, толковый, но "мягкий", его быстро "сомнут".

Ферзь не проронил ни слово, лишь тяжело вздохнул.

Как бы в ответ на этот вздох Пол произнёс – "Ты знаешь, а мне похер, что будет после меня".

– Тебе – да. А у меня семья! – повысив голос сказал Ферзь.

"Нечего было заводить семью" – подумал Пол, глядя себе под ноги. На самом деле, у него было всё продумано и просчитано: в случае опасности, в надёжном месте имелся схрон, где лежали документы, оружие, деньги и даже одежда. Полу надо было всего лишь вырваться из западни и оторваться от преследования. Именно для этих целей он всегда носил с собой пистолет. А дальше, в течении суток он мог оказаться на другом конце планеты. Конечно, он прекрасно понимал, что так комфортно как здесь ему нигде не будет, но он хотя бы останется жив. А человеку обраменённому семьёй, такое сделать сложно. Но у Пола почему-то было предчувствие, что Ферзь строит из себя наивного "лоха". У него, в случае серьёзного шухера, наверняка имелся путь отступления, о котором он также молчал. И правильно делал – в этом мире нельзя верить никому.

Их машины стояли не далеко друг от друга.

Они вместе выехали со стоянки и разъехались в разные стороны.

В действительности Пола мало волновал вопрос преемственности. О знал, что если кто-то восстанет и объявит войну, то воевать будет он, потому что только он здесь настоящий боец. И он был готов к этому. Ещё он знал, что пока существует такая угроза, его здесь будут ценить и уважать.

Но теперь его беспокоило совсем другое: он вдруг начал чувствовать какую-то тупую, ноющкю боль в животе. Мало того – эта боль всё время возрастала и усиливалась. Теперь вспомнились и более ранние приступы, на которые он не обращал внимание и списывал всё на острую пищу.

Слово "рак" у него осациировался со словам – ад, в плане мук и страданий. Но Пола пугало даже не это. Больше всего на свете он боялся быть уязвимим.

"Эта болезнь отнимет силы и сделает меня лёгкой добычей – думал он – И обязательно найдутся желающие вонзить нож в спину".

Чем больше он думал о боли, тем сильнее она становилась, вызывая одновременно чувство тревоги и тошноту. Он начал перебирать в памяти ближайшие аптеки, чтобы, для начала, купить обычного обезболивающего.

Остановившись на светофоре Пол вдруг почувствовал на себе взгляд и повернул голову в ту сторону.

В ожидании стрелки налево, на одной линии с ним, остановился зелёный "жигулёнок". Там, на переднем пассажирском сидении, находилась девушка и через открытое окно смотрела на Пола любопытным взглядам.

Это была молодая, разукрашенная особа, с густой, низко опущенной на глаза чёлкой светлых волос. То ли кофта, то ли платье красного цвета, с глубоким декольте, почти полностью оголяло плечи. Высокая шея говорила о том, что у девушки, скорее всего, высокий рост и шикарная фигура.

Когда Пол повернулся к ней, она улыбнулась и слегка помахала рукой.

"Кто это? Откуда она меня знает?" – мысленно спросил он, но в это время загорелся зелёный сигнал светофора.

Жигули повернули по стрелке, а Пол поехал прямо.

Он ещё какое-то время напряжённо вспоминал, где же, всё-таки мог видеть девушку, но, в итоге, на ум ничего не пришло и он решил – обозналась. Ещё был вариант – она просто заигривала с незнакомым мужчиной. Последнего, впрочем, это ни к чему не обязывало.

Дня три Пол боролся с мыслью, что болен. Иногда воспринимал это с безразличием, иногда с паническим страхом. Но действий никаких не предпринимал. А на четвёртый день ему позвонил Шест.

– Ко мне случайно залетели птенчики. Я думаю, ты их знаешь. Надо срочно разобраться… – сказал он.

У них было заведено – даже если нет угрозы, безукоризненно соблюдать канспирацию. Всё, что хотя бы косвенно касалось криминала, никогда не обсуждалось по телефону. Обычно, только двусмысленно, определялось место встречи.

– В твоей норе? – уточнил Пол и, получив подтверждение, добавил – Хорошо. Может быть завтра.

– Нет, дело горячее. Надо срочно перетереть. Сейчас… – по деловому настаивал Шест.

Пола это разозлило.

Шест владел рестораном. Конечно не высшей категории, но как прикрытие и средство к существованию – вполне приличный.

Он встречал Пола с сигаретой в зубах. Рядом с ним, держась под руку, стояла разукрашенная девица с красными глазами и осоловевшим взглядом. При появлении гостя, Шест, лёгким толчком ладони под зад, отправил её к себе в кабинет.

Уходя, она игриво бросила на Пола косой взгляд.

Такое поведение товарища, Пол считал дерзастю. Но прежде чем поставить "щегла" на место, решил разобраться.

Пройдя лабиринты коридоров, они, наконец, спустились по короткой лестнице в одно из подвальных помещений.

Это было тускло освещённое, сырое и холодное место, с почти полностью отвалившейся облицовочной плиткой на стенах. Внутри его находились металические стеллажи, заставленные разнообразными вещами. К поручням нижних полок, наручниками, за обе руки, были прикованы три человека. При входе, слева, на полу, лежали двое, ещё один – справа.

– Твои? – спросил Шест, указывая кивком головы на лежащих людей.

Пол их узнал. Это, действительно, были его люди. Желторотый молодняк, не опробованный и не испытанный, глупый и наивный, но вполне возможно, уже дерзкий и наглый.

Парень, который лежал особняком, имел кличку Парус. Она ему досталась от формы живота, который, не смотря на юнный возраст хозяина, действительно напоминал наполненный ветром парус. Парень имел крупное телосложение и, скорее всего, главенствовал в этой тройке

– Они "щипали" Ежёвку. А Ежёвка, как ты знаешь – мой район – докладывал Шест.

Весь город, по сферам влияния, был разделён на два района. Один контролировал Шест, второй – Пол. Но это разделение было условным. Фактически в городе действовала одна преступная группировка и руководил ей один человек. Это был Ферзь. И не потому, что он был самый крутой. А потому, что имел обширные связи и во властных структурах в том числе. Он обо всех всё знал, всё видел и держал всё под контролем. Конечно, Ферзь был не глуп. Иначе не владел бы двумя преуспевающими компаниями. Именно этим он заработал свой авторитет как с одной стороны закона, так и с другой. Его полная настоящая биография никому не была известна, но то обстоятельство, что он отлично чувствовал себя среди уркаганов, говорило о бурном криминальным прошлом. Можно сказать, что Ферзь, среди преступности, являлся своеобразным законодателям, хотя все его решения обсуждались на сходках. Все остальные: Пол, Шест, Бахча и Гудвин, были исполнителями. Но и среди исполнителей существовала иерархия, в которой Шест и Пол находились на одной ступеньке. Они были как бы равными по статусу, но это равенство и раздрожала Пола. Он видел, что авторитет Шеста, по какой-то причине, исскуственно завышен Ферзём, Ведь всю ответственную и грязную работу исполнял он, Пол. Его раздрожал не столько дутый авторитет соперника, сколько его поведение, а именно – когда Шест, по отношению к Полу вёл себя довольно нагло. Однажды Полу понадобился "медвежатник". Это был его человек, просто жил в другом районе.

– А что это ты моих людей используешь, без моего ведома? – спросил при встрече Шест.

Пол никогда не ругался и не скандалил. Он сразу бил в морду. А мог и стрелять.

Шест, тогда, почувствовал на себе его тяжёлый взгляд и, по-быстрому, всё перевел в шутку. Это его и спасло.

Когда идёт вражда между районами, "щипать" противника считалось делом достойным. Но если вражды нет, тем более когда "паханы" состоят в дружбе, "щипачам", уже в любом случае, не"светило" ничего хорошего.

– Делай с ними что хочешь – сказал Пол – Можешь убить. Я разрешаю.

– Не-не-не… – замахал руками и головой Шест – Это твои люди, так что – тебе решать.

Пол брезгливо скривил губы, дёрнул головой и, засунув руки в карманы брюк, подошёл к пленникам.

– Ну, что, пидаруги, нарвались? Что вы суёте свои тупорылые морды в чужое корыто?".

Виновники тяжело дышали и испуганно смотрели на Пола.

Не получив ответа, он какое-то время стоял молча, потом вдруг резко наклонился над ближайшим к нему парнем.

– Ааа???!!!…

Этот был вопросительно-угрожающим крик, после которого, обычно, следовал удар.

– Он, он во всем виноват… – затараторил парень над которым наклонился Пол, одновременно указывая ногой на Паруса – Я ему говорил: Ежёвка – чужой район. А он, не сцы, мол мы его сделаем своим, когда будем самостоятельно летать…

Казалось, внутри Пола что-то взарвалось и горячая волна от этого взрыва, мгновенно распространилось по всему телу, затмевая сознание и заставляя тело производить какие-то механические, непроизвольные движения. Он выпрямился, одновременно достал из внутреннего кармана пиджака пистолет, и, не глядя в сторону Паруса, выстрелил в него три раза подряд.

Когда волна гнева откатила, в сознании обнажилась последствия этого затмения: парень, возле которого стоял Пол, сучил ногами, словно хотел отодвинуться, но не мог. Парус лежал на боку вытаращив глаза и открытым ртом хрипло изрыгивал звук -а-. Его правая нога конвульсивно дёргалась.

– Пол! Ты… ты что делаешь?…

Шест смотрел на него удивлённо-ратерянным взглядом, выставив перед собой правую руку с растопыренными пальцами.

Пол глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Кто ещё хочет свободного полёта? – спросил он спустя какое-то время и посмотрел на лежащих людей.

От этого взгляда, один из них задышал по собачьи и даже заскулил.

– Пол, прекрати! – закричал Шест и, сделав к нему шаг, остановился – Почему здесь? Не надо здесь… Ну, что теперь делать? Скорую вызвать что ли?…

Последние слова он произнёс совсем уж потеренно.

Пол повёл плечами, словно разминал спину после тяжёлой, длительной ноши, затем приставил пистолет к голове Паруса и выстрелил.

– Не надо скорую – сказал он и повернулся к Шесту – Нужен большой кусок полиэтилена. Желательно не дырявый. Ну, в крайнем случае – большие мешки для мусора. Штук пять, как минимум.

– Ничего у меня нет – застонал Шест.

– Ну, так найди! – повышая голос, проговорил Пол, разводя в стороны руки – И отстегни этих – добавил он, указывая пистолетом на лежащих людей.

Пол заехал во двор ресторана, задом подогнал машину вплотную к невзрачным дверям, находящимся за рампой.

Дружки Паруса вывезли его тело, закатанное в полиэтилен и перевязанное скотчем, на низкой тележке, с широкой площадкой, на которой, скорее всего, доставляли на кухню продукты. Его закинули в багажник чёрного BMW, затем сели в машину и выехали со двора.

Проводив их взглядом, Шест ещё долго ходил возле рампы, нервно выкуривая одну сигарету за другой.

Пол вёл себя спокойно, и так же управлял автомобилем. Они выехали за город и около двух часов двигались в северо-заподном направлени. Потом свернули с трассы и через несколько километров подъехали к небольшой деревушке. Оставив машину на обочине, возле раскидистого куста лозы, Пол направился в сторону дома на отшибе, с несколькими полуразвалившимися сарайчиками.

Он вернулся через минут пять вместе с мужиком: не стриженным, не бритым, одетым в костьюм сварщика, почти полностью перепачканный сажей. Под мышкой мужчина нёс объемный матерчатый свёрток, а в другой руке – ведро с мятыми боками. Всю эту ношу он бросил в багажник, поверх трупа. Пол закрыл дверцу, сел в машину и поехал дальше. За стеллой с надписью "Бокалинский государственный заповедник" машина свернута направо и часа полтора двигалась по лесной, узкой, но асфальтированной дороге. Потом они съехали на просёлочную и спустя километра полтора, остановилась.

Пол долго ходил вокруг машины, осматривался и прислушивался. Наконец открыл багажник и приказал пассажирам вылезать. Он взял свёрток и ведро, а его спутники упакованный труп.

Они шли довольно долго и, наконец, остановились на краю небольшой поляны.

– Здесь – сказал Пол, осматриваясь по сторонам.

Матерчатый свёрток состоял из двух больших кусков брезента и двух совковых лапат.

– Аккуратно снимаете дёрн, ложите на брезент. Землю высыпаете отдельно, на другой кусок брезента. Капать здесь – Пол топнул ногой и указал пальцем где им следовало копать – Яма должна быть, два метра на полтора и два вглубь.

Грунт был песчаный, капалось легко. Они управились в течении двух часов.

Когда тело Паруса глухо шлёпнулось о дно ямы, процесс пошёл в обратном порядке.

Оставшиюся землю снесли и выбросили в реку, протекавшую в метрах ста отсюда. В общем, снаружи ничего не говорило о том, что здесь, под двухметровым слоем земли, покоиться тело человека, бывшего хулигана и задиры, ставшего ещё в юном возрасте на путь криминала и повшего от его же.

В город они прибыли когда уже начало смеркаться.

Пол остановился при въезде, недалеко от новостройки, где жило ещё мало людей, но общественный транспорт уже ходил. Он заглушил мотор, облакотился на руль и стал говорить, глядя вперёд.

– Вы живёте, пока молчите. Если кто-то из вас, под кайфам, под наркозом, под пытками обмолвится хотя бы словом – вам конец. Вас тогда уже ничто и никто не спасёт: ни бега, ни глушь безпросветная, ни камера одиночка. Это уже дело времени. От меня ещё никто не ушёл.

Он говорил спокойно, монотонно, даже тихо, словно давал какие-то дружеские советы или рекомендации. Но именно в этом спокойствии угрозы было больше, чем в истошных криках и ругательстве.

– Вместе сочините правдоподобную легенду, обсудите мельчайшие детали, чтобы базар был одинаковым, куда он мог исчезнуть, когда и где вы его последний раз видели.

– Он собирался со своей тёлкой в Турцию махнуть. Помнишь, говорил – шибану бабла и в Анталию – сказал один из парней глядя в лицо товарищу.

– Да… – ответил тот, утвердительно кивнув головой.

Это были первые слова произнесённые ими с того времени как с них сняли наручники.

– Сидите спокойно, не дёргайтесь, не рисуйтесь. Одежду, которая теперь на вас, снять и сжечь.. Всю, вплоть до трусов. Хорошенько помыться, привести себя в божеский вид. Успокоиться и не паниковать. Понятно? Если вы мне понадобитесь, я вас найду. Всё.

"Надо помыть салон. Потам провонял" – подумал Пол, после того как его пассажиры оставили машину.

Когда он, поставив автомобиль на стоянку, подходил к своему дому, включились уличные фонари.

Возле самого подъезда его окликнул по имени голос из темноты. Присмотревшись, Пол заметил знакомый "Мерседес".

– Иди сюда! – властно позвал его Ферзь через открытое окно.

Пол подходил медленно, лениво переступая ногами и остановился в двух метрах от автомобиля.

– Садись… – скорее проричал чем произнёс Ферзь, указывая кивком коротко стриженной головы на место рядом с собой.

Пол поднял к небу глаза, медленно посмотрел по сторонам, вздохнул полной грудью.

– Душно у тебя там… – сказал он на выдохе.

– Вася, сядь… – уже просящим тоном повторил Ферзь, после чего Пол выполнил эту просьбу.

– Пол, что ты творишь? Что, ты, творишь? – вполголоса спрашивал Ферзь, легонько стуча обеими руками по рулю – Мы теперь должны сидеть как мышь под веником. А ты махаешь стволом налево и направо. На самом деле, от него надо избавляться, а ты, мало того, что везде таскаешь с собой, так ещё и следишь им. Это меченый ствол. Понимаешь? Ну, вот что тебе сделал тот парень? Тебе, лично тебе? За что ты его пристрелил? Он же ещё пацан, жизни не видел. Нам надо работать с такими, воспитывать. Если мы этого не сделаем, это сделают другие. Но они настроят их против нас. Понимаешь? И потом мы мучаемся проблемой – кто займёт наше место? В любой семье должна быть преемственность, чтобы сохранить и передать накопленный опыт, иначе, мы будем постоянно наступать на одни и те же грабли и ходить с расшибленными лбами.

Пол тяжело вздохнул, потом достал из кармана пачку сигарет, ловким движением пальцев выбил вверх одну из них и, поднеся ко рту, захватил губами. Затем, щёлкнув зажигалкой, прикурил, затянулся, выпустил на лобовое стекло густую струю синего дыма.

Пол знал, что Ферзь, как впрочем и он сам, не курит в машине. Но теперь, таким образом, он, как бы, бросал ему вызов. Это действие красноречивей всяких слов говорило о том, что он живёт по своим правилам и готов отвечать за свои поступки.

Ферзь всё это время удивленно смотрел на его профель.

– Пол, ты в порядке? – наконец спросил он.

– Ты знаешь, как появляется болезни, и, в частности – рак? – Пол словно не слышал его вопроса и отрешённо говорил сам с собой – Это ведь, в сущности, ты сам, твоя плоть, клетки твоего собственного арганизма. Ведь у каждой твоей клетки, на каком-то уровне, подробно прописано: как она должна жить, чем заниматься в этой жизни, какие у неё обязанности. А у неё есть обязанности. Посмотри на себя, на своё тело. Каждая клетка, каждая точка для чего-то служит. Но вдруг эта клетка, по каким-то причинам перестаёт исполнять возложенные на неё обязанности. Она, как и раньше, получает всё те же питательные вещества, но не выполняет положенных действия: не расщепляет белок, не очищает кровь, не борется с вирусами и так далее. Она живёт какой-то своей, особенной клеточной жизнью, которая тебе не нужна. Но она при этом регулярно питается и размножается. В конце концов она захватывает весь орган и тогда уже он не выполняет свою функцию. А без органа, особенно который жизненно важный, человек погибает. Но началось то всё с маленькой, микроскопической клетки. Кстати, в организме присутствуют такие клетки, которые контролируют правильную работу себе подобных и, обнаружив нарушение, уничтожают их. Однако, по каким-то причинам, может быть под влияние каких-то своих демократических принципов, существующих на клеточном уровне, из-за какого-то своего благородства или гуманности, они их не трогают. Те растут, крепнут и, образно говоря, захватывают власть.

– Ага, ползучий переворот – съязвил Ферзь, но Пол его не услышал.

– Всё зависит от дисциплины – продолжал он тем же тоном – чем крепче дисциплина, тем здоровее организм. Если положено тебе убирать мусор, значит убирай и не рассуждай. Если положено тебе мочиться, значит мочись и молчи. Все великие империи – Римская, Асманская и так далее – погибли от собственного разгильдяйства, от того, что ослабили дисциплину внутри себя. Они либо начали гнить изнутри и развалились, либо, по этой же причине, ослабли настолько, что их уничтожили внешние враги. Есть закон, который следует всем исполнять и по которому следует жить. Если кто-то по каким-то причинам его нарушает, или пытается изменить, тех без колебаний под нож. Общество должно требовательно относиться к своим гражданам, а человек – к себе. Только так можно избежать опасной болезни. Если человек попадает в зависимость от собственных пагубных привычек, не может совладать с соблазнами, то он уже не владеет собой. Может человеческое слабоволие и является причиной его же болезней?

– Хм, да ты, Пол, философ… – произнёс Ферзь и вдруг, резко повернувшись к собеседнику, затараторил, как швейная машинка, запущенная на полную мощь – А тебе никогда не приходило в голову, что раковой опухолью больше являешься ты, чем тот парнишка? Это, может быть, тебя надо под нож! Ведь ты… точнее – мы, в сущности, живём за чужой счёт. Мы воруем, грабим, обманываем. И если ради этого надо убить – убиваем. Но что бы у кого-то, что-то отнять, надо, чтобы у кого-то, это что-то появилось. Мы ведь, это "что-то" не производим, а существуем за счёт "сирой массы", простого работяги, который пашет с утра до вечера. Какая ему от нас польза? Если он склеит ласты, мы сделаем то же самое. Мы что-то производим только на зоне, а в гражданском обществе мы паразиты, живущие за его счёт. Да, у нас теперь легальный бизнес, но он основан на деньгах заработанных нелегальным путём. И я скажу больше – он замешен на кровавых деньгах. Понимаешь?

Они какое-то время молча смотрели друг другу в глаза.

Наконец Пол медленно отвёл взгляд.

– Может быть и меня – согласился он.

Ферзь тяжело вздохнул и, откинувшись назад, положил голову на подголовник сиденья.

– В общем так – будем надеется на лучшее. Будем надеется, что ты, как обычно, всё сделал аккуратно и что твои пацаны будут молчать. Иначе…

– Первый раз что ли… – небрежно брошенная Полом фраза осталась без внимания.

– Иначе у нас будут большие проблемы. И в первую очередь – у тебя.

Ферзь отвернулся и долго смотрел в открытое окно.

– И, кстати… – произнёс он на улицу, но закончил фразу обращаясь к человеку сидящему в салоне – Рак, чаще всего, бывает от курения. Клеткам твоего организма нужен кислород, а не эта дрянь. Мы сами себе создаём проблемы и в итоге от них же и погибаем. Вот так. Ладно… Всё, иди…

Проводив взглядом отъезжающий "Мерседес", Пол резко швырнул в сторону фильтр от сгоревшей сигареты.

– Всё. Я больше не курю – произнёс он вполголоса, но твёрдо и решительно.

Это были не просто слова, не объявление о намерениях, не пожелания самому себе. Сказав это Пол был уверен, что больше никогда в жизни не возмётся за сигарету. И не потому, что он испугался болезни. А просто потому, что это был его жизненный принцип: сказал, значит сделал. Он жёстко относился, в первую очередь, к самому себе.

Открытую пачку сигарет он положил на самом видном месте и потом, всегда натыкаясь на её взглядом, вспоминал данную себе установку – "Я, бросил, курить". Нельзя сказать, что он особенно остро испытывал физическую потребность в никотине. По сравнению с карцером в тюрьме, она не значила ничего. Однако были моменты, когда неосознанно рука опускалась в карман, в поиске сигарет. Тогда снова в сознании всплывал устный запрет. Раньше, обдумывая какие-то вопросы, Пол, даже неосознанно, закуривал, но при этом не терял хода мыслей. Теперь же, данное обещание, несколько сбивало и отвлекало. Ему приходилось, иногда даже вслух, повторять – "Я бросил курить. Я бросил курить". И это был единственный недостаток, связанный с отказом от вредной привычки. Правда, со временем, появилось ещё одно явление, которое никак нельзя было воспринимать серьёзно: он начал видеть сны, в которых курил. Самое интересное – начинались они с того момента, когда сигарета уже докуривалась. То есть – не было колебаний, закурить или нет, не было искушений, а был уже свершившийся факт. И здесь же, во сне, он не на шутку пугался проявленной слабости. Пугался настолько, что просыпаться в холодном поту, до крайности злой на самого себя.

Потом, когда сознание сливалось с реальностью, он облегчённо вздыхал, расслаблялся и снова засыпал.

Однажды ему приснилось, что он курит управляя автомобилем. В жизни он никогда так не делал. Казалось, в снах он прятался от самого себя, что бы втихоря, как школьник, выкурить сигарету.

Трасса была пуста, автомобиль двигался медленно. Пол выпускал дым в открытое окно, проклиная на чём свет стоит себя за слабохарактерность, но при этом докуривая сигарету до последнего. И в это время его обогнал зелёный "Жигулёнок".

Пол суетливыми движениями сделал подряд три затяжки, выпустил плотную струю дыма, выбросил окурок и, ухватившись руками за руль, нажал на газ.

BMW взвыл и, бесцеремонно пересекая две сплошные разделительные полосы, рванул вперёд.

Для мощной, восьмицилиндровой машины ни составляло труда нагнать "Жигули" первой модели. Поравнявшись с ней Пол сбросил скорость, чтобы увидеть – кто же дерзнул его обогнать.

За рулём сидел молодой парень. Почувствовав на себе взгляд, он медленно повернул голову в сторону опережающего автомобиля.

Казалось, у Пола всё оборволось внутри. Сердце затрепетало как раненная птица в предсмертной агонии – посредине лба у парня находилось тёмное пятно, от которого кровавая струя, отпускалась через переносицу на правую щёку и дальше стекала вниз по лицу.

"Это же… мент" – промелькнувшая мысль была подобна молнии, пронзившей его тело.

В это время, громадная фура, неизвестно откуда появившаяся на встречной полосе, с бешенной скоростью неслась на Пола. Он успел её заметить только в последнее мгновение…

Пол сидел на кровати и тяжело дышал. Трубный, протяжный звук клаксона, искажённый суммой скоростей двух автомобилей, стоял в ушах. Мокрые от пота волосы слиплись на лбу. Первый раз в жизни он почувствовал, что такое кошмарный сон, в котором не было шансов выжить.

Он долго лёжал на спине, сбросив с себя одеяло и раскинув в стороны руки.

"А мертвецы мне раньше не снились…"

Явившаяся мысль не вызвала эмоций. Она уже даже покоилась на волнах сладостной дремоты, постепенно уносившей его в тихие объятия короткого сна.

Но вдруг Пол снова подхватился, словно его тело окатили ледяной водой, и с глубоким вдохам сел на кровати.

"Та девушка, из банка, которая нам открывала двери, чтобы впустить ментов… Это же она тогда сидела в зелёных "Жигулях"… Она меня узнала… И это был не сон".

Пол достал из пачки сигарету, остановился в тревожной задумчивости и, глядя в пустоту, растёр её между пальцев.

Он не мог поверить, но сопоставляя в воображении лица, всё больше убеждался, что это, всё-таки она.

Ферзь выслушал его очень внимательно.

– Но ведь ты был в маске – сказал он – Или ты снимал маску?

– Нет.

– Тогда как она тебя узнала? Ты, наверно, всё-таки, что-то перепутал. Или она обазналась. Понимаешь, по своим каналам я контролирую ситуацию. А ситуация на девяносто пять процентов складывается в нашу пользу. Ведь в действительности никто не верит, что всё получилось случайно: отключенная, для ремонта, сигнализация и видеонаблюдение, открытые двери комнат и сейфа. Следаки бьют на то, что это ограбление организовали сами работники банка. Вот, кстати, твой мент, это и есть пять процентов сомнения, которые всё портит. Зачем ты стрелял в него? Мог бы проста дать в лоб и тот бы отрубился. Макруха их сильно смущает. Я, конечно, поинтересуюсь, какие там новости, но мне кажется твои беспокойства напрасны.

Ферзь позвонил на следующий день и, без встреч, в открытую, выложил всё – "Я говорил тебе – твой мандраж дутый. Эту девку зовут Ирина Диголевская. После того случая, у неё "поехала крыша" и она теперь находиться в "Сорочиной роще", в дурдоме, в стационаре. У тебя глюки, Пол".

В Сорочиной роще действительно жили сороки. Но эта птица к названию местности не имела никого отношения. Просто когда-то помещик Сорокин, на свои средства, построил здесь приют для душевнобольных и, по-скольку, сам был врач, специализировавшимся на нервных расстройствах, то здесь жил и работал.

Растущий, в период индустриализации, город, хищнеческой походкой подобрался к Сорочиной роще и, словно в нерешительности, остановился на опушке. Отсюда, лесом, к лечебнице, было километра два.

Весь комплекс зданий: стационар, хозяйственные постройки, общежитие, были обнесены высоким каменным забором.

Во все времена, во всех обществах, появлялись люди с неустойчивой психикой. И если росла численность население, то расло и количество душевнобольных.

Если в начале здесь преобладали одноэтажные здания, то со временем появились многоэтажные корпуса, соединенные между собой закрытыми переходами. Единственное, что осталось нетронутым со дня основания – дворовая территория, являющейся зоной отдыха и прогулок для пациентов стационара. Теперь, как и раньше, половина её находилась под сенью высоченных сосен и елей, а половина являла из себя почти открытую местность, где среди цветочных клумб и стриженых кустов извивались асвальтированые дорожки с окрашенными скамейками по бокам.

Центральный вход был расположен в современном пятиэтажном здании с светлым, просторным холлом. Здесь также находились гардероб, справочная, буфет и пост охраны. Вдоль стен и окон стояли фанерные стулья, по пять штук в каждой сборке, с откидными сиденьям.

В справочной Полу сказали, что Ирина Дигалевская действительно находится здесь. На вопрос, можно ли её увидеть, ответили, что это решает только заведующий отделением, врач по фамилии Могур, кабинет которого находится на третьем этаже административного здания.

Могур был мужчина лет сорока. Черноволосый, с глубокими лобными залысинами, выпирающим вперёд острым подбородкам и тонкими губами.

– Без изменений… – ответил он, выслушав вопрос Пола о состоянии здоровья пациентки – Лечение, пока, не дало результатов. Мы бы вам сообщили, если бы наметился какой-то прогресс.

– Кому это – вам? – спросил Пол.

– А вы разве не из милиции? – удивился врач.

– Нет.

– Тогда, кто же вы?

– Я… я её знакомый… Можно сказать – дальний родственник…

– А… ну, понятно… – ехидная улыбка на лице врача говорила о том, что тот всё понял по своему – Конечно, девушка красивая. Почему бы дальним родственникам не поинтересоваться… Вы в курсе что произошло? От сильного стресса она впала в гипокинетический, реактивный ступор с внезапно возникающим кратковременным патологическим аффектом, сопровождающимся агрессивными и разрушительными действиями. Проще говоря – сознания нет, реакции на раздражители тоже. Себя не контролирует, испражняется там где стоит. Но во время вспышки гнева опасна для окружающих. Мы её изолировали. Недавно у меня был похожий случай, совершенно банальная история: перегорела лампочка в ночнике и мужчина закрутил новую. Но когда закручивал, закаротил в цоколе. Вилку в розетку сунул, а оттуда – бах! В общем – два дня находился в таком состоянии. В себя пришёл и, что, где – ничего не помнит. С девушкой, я чувствую, будет сложнее…

– Увидеть её можно? – поинтересовался Пол.

Врач пристально посмотрел ему в глаза и спросил – "А вы уверены, что хотите это видеть?".

После положительного ответа он поднял трубку телефона и сказал – "Милочка, зайди ко мне".

По этим словам, можно было предположить, что врач так обращается ко всем женщинам. Но когда "милочка" вошла в кабинет, возникло подозрение, что это, скорее всего, её собственное имя.

Первое что бросалось в глаза – молодая, длиннаногая девушка, с точёной фигурой, в коротком, ослепительно белом, халате. Лицо симпатичное, контрастное: ярко красные губы, белая кожа, брови и волосы чёрные.

– Вот, дальний родственник хочет увидеть эээ… – врач открыл папку и посмотрел на запись – Дигалевскую Ирину, из четвёртой палаты. Проводи его.

"Милочка" с той же улыбочкой как и Могур посмотрела на Пола.

– Я на него халат не найду – сказала она и скрывила накрашенные губы.

– Пусть любой просто накинет на плечи – посоветовал врач.

Они шли путями похожими на лабиринт, стустились лифтом и снова стали петлять по коридорам. Пройдя через просторный хол, где за столом сидел полный мужчина в белом халате, они снова вошли в коридор и остановились у нужной двери.

Пол склонился к решётчатому окошку, на которое взглядом указала провожатая.

В палате, кроме жезной кровати, не было ничего. На кровати, прикрытый одеялом, лежал человек.

– Внутрь можно войти? – спросил Пол.

Девушка тяжело вздохнула и слегка изобразила недавольную гримассу на лице.

– Только предупреждаю – там ещё не убирали – сказала она и крикнула в сторону поста – Андреевич, откройте четвёртую палату!

Судя по запаху здесь вообще никогда не убирали. "Аромат" свежих человеческих экскриментов витал в воздухе, хотя их и не было видно. На жёлтой стене проявлялось множество затёртых бурых пятен и полос, о происхождении которых не трудно было догадаться. Казалось, вся скудная обстановка данного помещения пропиталась запахам застоявшихся испрожнений.

Девушка лежала на спине, повернув голову к стене. Её длинные, светлые волосы закрывали лицо. Чтобы его увидеть, Полу пришлось отодвинуть прядь.

На данный момент она, скорее всего, находилась под действием успокаительных препаратов. Из её полуоткрытого рта вытекала слюна, на подушке в этом месте образовалось тёмное пятно. Правая рука и нога пациентки были привязаны ремнями к кровати.

Пол хотел, чтобы она была похоже на девушку из банка и не похожа на девушку из "Жигулей". Лицо первой он помнил довольно смутно, лицо второй – отчётливо и ясно. Теперь, всматривоясь в её профиль, он не замечал похожих черт с последней. Или, по-просту, может быть, не хотел их замечать.

"Кончно, если любой женщине, сделать такую же причёску, так же одеть и накрасить, она будет на её похожа" – мелькнула мысль.

За всё время нахождения в палате, он, сам того не замечая, затаил дыхание и старался не смотреть по сторонам. Ему казалось, что дыша и глядя, он, таким образом, наполняется зловоньем и пачкается в нечистоты.

Полной грудью он вздохнул только в холе, возле поста.

– Она всегда привязана? – спросил он у "милочки".

– Да. Если во сне свалится с кровати, то дальше уже спит на полу. Поэтому нам приходится её фиксировать.

– Скажите, она с самого начала была в таком состоянии? Ей не становилось лучше?

– Нет.

– А не могли её, к примеру, посетители, вывезти за пределы этого заведения, ну, скажем, в виде прогулки?

– У её, кроме следователя, не было посетителей. Вы первый. К тому же, без нашего разрешения, не то что за пределы этого здания, из палаты никто никого из пациентов не выведет.

Пол внимательно осмотрел холл, задержался взглядом на зарешётчатых окнах, потом на двух мужиках, внушительной комплекции, в белых халатах.

– Сбежать отсюда можно?

– Иключено! – твёрдо ответила "милочка" Милочка – А вот нападения пациентов на медработников – были. И довольно часто.

– Она? – Пол кивнул в сторону палаты.

– Ну, она так в открытую не нападала, но признаки агрессии, временами, проявлялись. Так что при возможности, вполне могла это сделать

Находясь на стоянке у своей машины, Пол окинул придирчивым взглядом весь комплекс зданий психиатрической лечебницы.

"Сверху забора, я бы ещё натянул калючую проволоку и пустил ток" – подумал он.

На радостях, в этот же день, он позвонил Ферзю и прямо по телефону, почти открытым текстом рассказал о своих похождениях. Тот в ответ долго молчал, потом, занудно-ноющим тоном начал читать натацию.

– Ну, зачем ты гонишь волну?Ты мне не доверяешь? Зачем ты туда пошёл? Зачем ты лишний раз рисуешся? Твой приход омечали? Пропуск выписывали? Прошёл без пропуска? Всё равно, видеокамеры тебя зафиксировали. Хотя, с другой стороны – ты принёс ценную информацию: эту Диголевскую, по-видимому, не считают важным свидетелем, иначе, возле палаты установили бы милицейский пост. Пол, расслабся, успокойся, отдохни. Съезди куда-нибудь, развейся. Кстати, в эту субботу мы собираемся на дачу. Давай с нами. А? Шашлыки изобразим. Моя жена готовит мясо не хуже Гудвина.

– Нет, в субботу не могу. В эту субботу иду к "Мичману" на именины.

У директора рынка, где Пол держал две торговые точки, кличка была "Мичман", а фамилия – Мишман. Разницы в произношение почти не улавливалась, поэтому если кто-то хотел выделить его кличку, произносил букву -ч- мягко и растянуто.

В самом начале, когда Пол взял этот район, здесь, на рынке, как, впрочем, и по всему городу, царили "разброд и шатание". Мелкие группировки хулиганов дрались между собой, создавая, тем самым, дискомфорт в общественной жизни города. Казалось – все, в том числе и властные структуры, где тоже происходила своя неразбериха, жаждили какого-то порядка.

Пол быстро разобрался с криминалитетом, установил иерархию и общий воровской закон, и, поскольку оказал такую же услугу Шесту, то с полным правом мог считать, что навёл порядок во всём городе.

Как ни странно, но после этого и во властных структурах тоже всё более-менее организовалось и стабилизировалось.

Директорам рынка, на то время, был человек предпенсионного возраста. Он особо не вникал в суть происходящего, не лез не в своё дело и доработал до пенсии. На его место назначили человека с фамилией Бодай. По характеру он был упрямый, своенравный, бескомпромисный. Ему, конечно, сразу дали понять, что "братва здесь имеет вес". Но об этом он даже слушать не хотел.

Что в городе Шатузол существует организованная преступность, власть знала. Но раскрыть и ликвидировать её не получалось в силу хорошей организованности последней. Открытого противостояния власти и криминала не было. Здесь как бы, каждая структура жила своей жизнью. Хулиганы – хулиганили, воры – воровали, грабители – грабили и так далее. В свою очередь, менты их ловли, прокуроры давали срока, судьи сажали. Следователи, однако же, в некоторых случаях, замечали, что есть преступления, за которыми стоит кто-то ещё. Но это вычислялось только теоретически. Прямых улик не было, никто никого не сдавал, уличённые в преступлении, как бы даже охотно брали всё на себя. И это всех устраивало. Руководство следаков за "глухари" не поощрарало. Да и зачем им лишние проблемы, если всё хорошо сходится: преступник сознаётся в садеянном, факты это подтверждают. Криминал, в свою очередь, тоже не наглел. Если, к примеру, власть издавала закон, который где-то, в чём-то перекривал им кислород, то криминал старался его обойти или подстроиться. Войны как таковой, с подрывами автомобилей, кровавыми перестрелками, погонями, поножовщиной, мордабоем не было. Но совсем другое дело, если отдельный чиновник, в силу своей принципиальности, амбициозности или неприязни к кому-то или чему-то, сам нарушал закон. Вот тогда криминал старался урвать себе кусок побольше. Так было и с Бодаем.

Контингент, работающий на рынке на добрую треть состоял из бывших зеков. Кто-то был в "деле", кто-то в "завязке". Толковые и проворные держали свой бизнес, "конченые" побирались и стояли на подхвате. Существовало негласное общество торговцев, в котором регулировался ассортимент реализуемого товара, чтобы не погареть на конкуренции. Мало того, что Бодай игнорировал братву, так он ещё подмял под себя лучшие торговые точки, посадил туда своих людей, где законно, где незаконно, дал им всевозможные льготы. От этого цена на определённые виды товара на рынке упала.

И вот как-то раз, в кабинет к Бодаю, с просьбой открыть на рынке торговую точку, зашла эффектного вида девушка, внешность которой, казалось, кричала – "Возьми меня!". Директор без колебаний воспользовался её не гласным призывом прямо на рабочем месте. Но он не мог даже предположить, что уже где-то через час после его грехопадения, в районное отделение милиции ляжет заявление о изнасиловании. Правда, как потом выяснилось, заявление писала совсем не та особа, которая искусила Бодая. И хотя он её видел первый раз в жизни, та предоставила полный комплект доказательств: медицинское заключение, синяки, царапины на теле, изорванная одежда и бельё, на котором насильник оставил свои следы. Особенно Бодай возмущался тем, что его секретарша из приёмной и охранник, что при входе в здание, подтвердили приход этой дамы, как раз в то время, когда он вкушал прелести смазливой красотки. Потом, через какое-то время к нему явился интеллигентного вида мужчина и, зачитав 131 статью Уголовного Кодекса, стал подробно расписывать, что случается с теми, кто попадает с ней на зону. В конце он прямо так и сказал, что за определённую сумму заявление могут забрать. В общем, до суда дело не дошло, но Бадай лишился очень крупной суммы денег. Как только всё наладилось, он уволился с работы и уехал из города. На его место назначили Мишмана. Тот сразу определил откуда "дует ветер" и интуитивно вышел на Пола.

Пол не нуждался в этой дружбе, но и отвергать не стал.

Торжество отмечалось в ресторане под названием "Цветок папоротника".

В просторном холе, на первом этаже, собралось много людей.

Мишман с женой, разодетые и улыбающиеся, встречали гостей и принимали подарки.

Пол хотел быть незаметным и у него это получалось: неожиданно появился из-за спины какой-то супружеской пары, вручил подарок имениннику. В ответ получил благодарность и лучезарную улыбку.

Он только повернулся чтобы отойти в сторону и снова слиться с толпой, как вдруг, почти в прямом смысле, наткнулся на молодую, красивую девушку.

Последний раз дочку Мишмана, Ису, он видел года три назад. Это была худенькая, рыжеволосая, канопатая девчушка, с редкими зубами. Пол тогда, проходя мимо, шутки ради, легонько щёлкнул её по курносому носику и она в ответ засмеялась. Теперь же перед ним стояла высокая, пышногрудая красавица и, глядя в глаза, мило улыбалась.

Мишман и его жена, внешне не блестали красотой. Дочь же, казалось, взяла от них только самые лучшие черты. Но Пола поразило совсем другое…

На ней было одето длинное зелёное платье, плотно облегающее изящную фигуру и подчёркивающее все изгибы и выпуклости. С левой стороны, чуть выше груди, где-то на уровне подбородка, к платью крепилась ярко-красная роза. Объёмную копну рыжих волос, она зачесала назад и сверху покрыла лёгкой голубой шалью. Теперь, внешне, она была очень похоже на изображённую на карте даму червей, которую когда-то, находясь у Лисы, Пол держал в руке.

Это сходство настолько поразило его, что он долгое время стоял как вкопаный, выторощив на девушку глаза и открыв рот. А она, игриво прищурившись, тоже смотрела на него и улыбалась.

"Этого не может быть – первая мысль, которая появилась в сознании Пола после психологического суппорта, длившегося несколько минут – Она же несовершеннолетняя. Ей нет восемнадцати. Нет, все эти гадания и предсказания – чепуха… Всё чушь, случайное стечение обстоятельств, совпадение, обобщённые фразы и не более того".

За столом девушка сидела почти напротив, всего лишь через нескольких человек влево и он постоянно чувствовал на себе её взгляд.

Может быть от этого взгляда, может от сорта спиртного, может от обилия закуски, но хмель его не брал.

Пол никогда не любил "рисоваться". Он, обычно, молча наблюдал за всем со стороны. Из собравшихся мало кого знал, поэтому теперь с гостями почти не общался.

План "слинять", появился в первом перерыве, когда гости встали из-за стола покурить, размяться, потанцевать. Свой уход Пол решил осуществить тихо и незаметно.

На одном уровне с залом распологалась светлая, просторная, застеклённая лоджия, уставленная разнообразными декоративными растениями, обилие коих превращало это место в подобие тропического леса. Сюда, обычно, приходили отдохнуть от шума застолий, поговорить по душам. Молодые подвыпившие парочки шушукались и без стеснения целовались. А вот курить здесь запрещалось, за этим строго следила администрация.

Пол проскользнул сюда незаметно и сразу же затерялся среди растений. Конечно, он мог бы смешаться с толпой и, улучшив момент, покинуть ресторан через главный вход. Но ему казалось, что если он так поступит, то обязательно где-нибудь по дороге встретиться с Мишманом. Тот, скорее всего, сочтёт его уход признаком какого-то недовольствия и, по меньшей мере, расстроится. К тому же, кому-нибудь из знакомых или не знакомых Полу людей на подпитии, обязательно захочется "почесать" с ним языком на какую-нибудь пустую тему.

Пол рассчитывал выждать время, пока основная масса людей, облегчившись и накурившись, вернёться в зал и бросится в танцы, к чему уже во всю призывала громкая музыка. Тогда он незаметно покинул бы своё убежище, спустился по широкой лестнице на первый этаж и ушёл незамеченным. И на его отсутствие, скорее всего, никто не обратил бы внимание.

Свежий поток воздуха, через настежь открытую раму, проникл на веранду и заигрывал с листьями ростений. Пол стал на его пути и несколько раз вдохнул полной грудью.

– Скучаете? – вдруг услышал он голос за спиной и резко повернулся.

Чуть присев на краю высокой кадки, в которой произростал широколистный развесистый фикус, на него смотрела Иса.

– Ты… – растерянно произнёс Пол и, бросив короткий взгляд на двери, ведущие в зал, добавил – почему не танцуешь?

– А меня никто не приглашает – с обидой ответила она и, чуть наклонившись, стала рассматривать носки своих туфелек.

Пол чувствовал себя неловко. Его тело, казалось, окаменело и сердце, как пойманая птица, обезумевшая от панического страха, трепетало и билось о стенки могучей груди. Он понимал, надо что-то сказать, но слова не находились а горло здавило внезапно нахлынувшим спазмом.

– Ты уже совсем большая – наконец хрипло выдавил он из себя, после чего слегка прокашлялся.

– Да, я уже вступила в детородный период – произнесла она и, как бы в подтверждение сказанного, выставила в разрез платья обннажённую до половины бедра, изящную ножку и несколько раз согнула её в колене.

Воцарившееся молчание тянулось около минуты.

– Наверно… наверно мальчик есть? – наконец, всё так же растерянно, поинтересовался Пол.

Иса подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза.

Пол никогда не задумывался над определением красоты. Он мог понять – нравиться, не нравиться. Красиво или не красиво – он не осознавал. Но глядя на эти рыжие волосы, на круглое личико, на курносый нос с канапушками, на эти розовые полные губы и чёрные, пусть и подведённые брови, он, вдруг, поймал себя на мысли, что она, оказывается, красивая. Взгляд её ясных, голубых как небо, глаз, словно рентгеновские лучи проникал в его окаменевшую душу и беспрепятственно хозяйничал там, возбуждая тем самым, непонятные и до селе неизведанные чувства.

– А мальчик мне зачем? – удивлённо спросила Иса – У меня с ровесниками очень мало общих интересов. У мальчишек теперь период гиперсексуальности и все их разговоры, в общем-то, сводятся к одной теме, в то время как в этом возрасте надо думать о учёбе, образовании, карьере. К тому же мальчик, точнее мужчина, нужен для создания семьи, для продолжения рода. А я, лично, не вижу с кем из своих сверстников можно продолжить род. Ведь, в сущности, продолжение рода, это передача будущему поколению наследственных качеств. А какие качества может передать моё поколение?

Иса подошла и стала рядом с Полом. Она какое-то время молча смотрела в окно, потом скрестила руки на груди и с грустью продолжала.

– Численность населения на планете неуклонно растает и человечество, везде и всюду, стремится создать для себя материальные блага. Но при этом, в процессе производства и жизнедеятельности, образуются отходы, многие из которых токсичны и вредны для всего живого. Токсины попадают в окружающую среду и отравляют её. Мы дышим отравленным воздухом, едим отравленную пищу, пьём отравленную воду. Всё это негативно отражается на здоровьи людей и этот негатив передаётся по наследству. Самое страшное, что приобретённые таким образом болезни, записываются на генетическом уровне. Мои ровесники не блесчут здоровьем хотя бы потому, что их родители, и матери в первую очередь, даже во время беременности курили. В добавок, почти вся современная молодёжь употребляет спиртное и наркотики. Так кому рожать и от кого? К тому же, я считаю, что жизненные навыки также записываются на генетическом уровне и передаются по наследству. Если ты чего-то добился в жизни, что-то приобрёл, что-то пережил, то это тоже зафиксируется и эти качества передадутся детям. А мои ровесники? Что они видели? Что они пережили? Что они приобрели? Теперь, в наше время, если от кого и следует рожать, так это от зрелого мужчины, человека с большим жизненным опытом, чего-то добившегося в жизни. Вот вы, к примеру, преуспевающий бизнесмен, грамотный, образованный. Родились во времена, когда технической прогресс был не настолько развит и ещё не успел до такой степени испоганить окружающую среду. Вы не курите…

– Я курил… Я недавно бросил – перебил её Пол.

– Сами бросили?

– Да.

– Вот видите – у вас железная сила воли. Волевых людей по жизни мало, а среди моих сверстников их просто нет. Во всяком случае – я таких не знаю. К тому же, физически, вы здоровый, крепкий мужчина – после этих слов Иса сжала пальцами его руку выше локтя – Какой у вас бицепс – почти шёпотом, восхищённо проговорила она и, в следующее мгновение, повернулась, положила вторую руку ему на грудь и медленно стала опускать вниз, к солнечному сплетению и дальше, к животу – Я чувствую силу ваших мышц, чувствую как пульсирует кровь в ваших жилах, как бьётся ваше сердце…

Казалось, от этих слов Пола парализовало. Он стоял словно загипнотизированный, не в силах сопротивляться.

– Ах, вот вы где!

Голос Мишмана был подобен разорвавшейся бомбе.

Пол и Иса отскочили друг от друга, испуганно глядя, на стоявшего перед ними, хозяина торжества. Тот вдруг подошёл к Полу, взял его под руку и повёл за собой.

Пол, семеня ногами, как провинившийся школьник, послушно последовал за ним.

– Есть дело… – коротко бросил на ходу Мишман, напровляясь в зал, где гримела музыка, призывая разгорячённую публику сбросить лишние калории, чтобы в дальнейшем загрузить их снова. Конечно, не бесплатно.

Они сели бок о бок на краю стола.

– Давай выпьем…

Мишман суетливыми движениями подставил чистую посуду, налил рюмки.

– Я знаешь, что думаю?… Я думаю на рынке перенести туалеты ближе к Северным воротам, а на их место поставить торговые ряды. Да, ходить будет далековато… Зато вьетнамцы, из кафе, не будут жаловаться на запах. А то им, видите ли "парасей несёть". К торговым точкам, с этого края пойдёт больше покупателей. Мусор забирать будет проще, машина свободно подъедет.

Пол пил, слушал, но соображал очень туго. Казалось, что теперь внутри его тела бушевал ураган, терзая и будоража своей мощью все органы. Особенно доставалось сердцу, которое трепетало как плакат на ветру. И слова Мишмана, словно бумажные листы, были разбросаны этим же ветром и теперь кружились в сознании, перепутываясь и перемешиваясь между собой.

Полу с трудом удалось собрать их вместе и сложить в более-менее осмысленную цепочку.

– А под заборам, не станут мочиться? – наконец спросил он.

– Не в коем случае – Мишман снова налил полные рюмки – Их будут гонять сами хозяева торговых точек. Ну, давай, выпьем…

Закусывали салатом.

Вдруг Мишман, громко чавкая и сопя, начал шептать Полу на самое ухо.

– Один мой знакомый, как-то, не двухсмысленно намекнул, что может достать "дурь". Он спрашивает – можно ли у нас запустить дело?

Пол начал говорить не дожевав, поэтому слова произносились не совсем правильно.

– Никакой "дури"! Слышишь, чтобы и близко не было! Так и передай – он прожевал, проглотил и продолжал – "Дурь", стопудова потянет за собой ментов. Они будут здесь шастать безвылазно. Тебе это надо? Да, конечно, на "дури" можно иметь хорошие бабки, но и последствия, обязательно, будут. Нет ничего страшнее ломки у наркомана. Он ничего не видит дальше сиюминутного состояния. Ему тогда всё пофиг и он сдаёт всех подряд. Мы потеряем клиентов, мы засветимся у ментов. В итоге эта "дурь" обойдётся нам во сто крат дороже…

Вдруг Пол заметил за собой странную вещь: слово "дурь" он произносил так, словно язык за что-то цеплялся, хотя во рту ничего не было. Он, вполголоса, трижды, повторил это слово и каждый раз у него получалось – "турь". Он стал прислушиваться к своему состоянию и обнаружил, что все звуки вокруг доходят до его слуха приглушённо.

Пол обернулся к Мишману – тот спал сидя за столом, подперев голову рукой.

"Он мне что-то подсыпал… – промелькнула у Пола мысль – Конечно. Он подумал, что я пристаю к его малолетней дочке и что-то подсыпал в водку. Клафелин, например… А чтобы было незаметно, сам пил рюмка в рюмку. Ну, сволочь… Дурак… Нужна мне его макрощелка…"

У Пола было очень странное состояние. Ему казалось, что он находится внутри какого-то невидимого шара и этот шар мешает всем его действиям. Он всё помнил, всё понимал и удивлялся происходящим вокруг событиям. В частности – когда он встал из-за стола, рядом, почему-то, опракинулись два стула. Он хотел пройти возле колонны, но воображаемая оболочка задела её, от чего Пола развернуло и он наткнулся на людей, сидящих за ближайшим столом.

Может быть, он бы и упал, но эти же люди его поддержали и посадили на стул.

– Вызовите такси – услышал он чей-то далёкий голос.

– Ну, ты как? Нормально? – спрашивал какой-то мужчина и, похлопов его по плечу, добавил – Держись, ты же мужик, держись....

В общем-то, подобное поведение клиентов, в этом заведении было обычным явлением и на Пола, естественно, никто особо не обратил внимания. Официантки как обычно носились между столов, играла музыка и ей в такт, толпа танцующих, в центре зала, обстреливалась разноцветными вспышками огней цветомузыки.

И вдруг, среди всей этой толпы, Пол заметил девушку в красном платьи. Это была Ирина Диголевская.

Ошибки быть не могло – банк, психиотрическая лечебница, ресторан. Всё сходилось в одну точку. И теперь, не смотря на своё состояние, Пол не сомневался, что это одно и то же лицо.

Ирина выглядела довольной и радостной: она танцевала, улыбалась, отстукивала каблуками в такт музыке, хлопала в ладоши, вскидывала руки, периодически кружилась на месте, от чего её расклешёное платье поднималось веером, обнажая шикарные бёдра. Её распущенные волосы путались на лице и она движением головы скидывала их назад. Колебание её пышной груди напоминало бурное кипение воды, когда до предела нагретая жидкость стремится выплеснуться за край сосуда, роль которого, на данный момент, выполняло глубокое декольте её платья.

Конечно, такая девушка не могла не привлечь внимания мужчин. Человек пять, точнее – пять крупных самцов человеческих особей, уже не молодых, но, по-видимому, денежных, взяли её в круг и изображали какое-то подобие танца. Они, с идиотскими улыбками, двигали перед собой руками, амортизировали коленями в такт музыке и махали дряблыми животами.

Когда музыка закончилась и танцы прекратились, кавалеры поочередно стали целовать девушке руки, увлекая за собой к столу. Но прежде чем последовать за ними, Ирина остановилась и, вдруг, резко обернулась. Она посмотрела Полу в глаза, улыбнулась, приподняла руку и, в знак приветствия, слегка пошевелила пальцами.

Именно тогда у Пола уже появилась цель и сложился план.

Утро следующего дня внешне ничем не отличалось от остальных – зарядка, холодный душ, чистое бельё, завтрак. И всё-таки, в этот день, даже сам того не замечая, Пол всё делал с особой скурпулезностью: двери шкафов и тумбочек – закрывал плотно, всевозможные ящики – задвигал до конца, безупречно вымыл посуду, вещи аккуратно разложил по своим местам и так далее. Идеальный порядок вокруг себя, являлся следствием такого же порядка в себе, когда все мысли были направлены только на одну цель – устранить свидетеля.

Пол был уверен – девушка выходит в "свет" под вечер, но уже после полудня находился на автостоянке, перед центральным входом в лечебницу. Перед этим он тщательнейшим образом проверил оружие, сменил номера на машине, подготовил соответствующи документы. План дальнейших действий подлежал корректировке по месту и по ходу. Все возможные варианты и непредвиденные обстоятельства – продуманы и просчитаны.

Напротив центрального входа в здание психиатрической лечебницы располагалась автомобильная стоянка. За ней, вглубь леса – разворотное кольцо автобуса. Конечная остановка, где производилась посадка пассажиров, находилось в пятидесяти метрах от центрального входа.

Пол был уверен, что девушка каким-то образом незаметно покидала это заведение. Подробности его не интересовали. Но что она добиралась до города маршрутным автобусам, не сомневался.

Он выбрал такую позицию, что бы сидя в машине одновременно следить за проходной и автобусной остановкой. В случае появление "объекта" – действовать по обстоятельствам. Если на остановке никого не будет, можно подъехать и сделать несколько выстрелов из окна автомобиля. Можно даже выйти, подойти и стрелять вупор. Если на остановке будут люди, значит надо самому садиться в автобус, "вести" эту даму по городу и ждать подходящего момента.

Пол неподвижно сидел в машине уже больше трёх часов и смотрел, практически, в одну точку. За это время стоянка почти опустела, больше десятка маршрутных автобусов приехало и уехало. Но ни одного человека, даже внешне похожего на Ирину, не вышло через проходную.

Пол не собирался отступать. Он намерен был ждать до последнего. У него не возникло сомнений в правильности выбора, он просто начал рассуждать.

"На центральном входе, два поста милиции и, как минимум, две камеры видеонаблюдения. "Рисоваться" здесь – не логично, хотя слово "логика" не подходит к пациентам данного заведения. Но если девушка в здравом уме (а вчера она явно находилась в здравом уме) то она может, к примеру, где-нибудь перелезть через забор. Но как ни крути, садиться в автобус, она будет здесь и только здесь".

Вдруг Пол обратил внимание на второстепенную, асфальтированную дорогу, каторая тянулась вдоль забора и поворачивала вместе с ним.

Игнорировав "кирпичь", он медленно поехал по ней.

За поворотом, метрах в трёхстах, находилась ещё одна проходная а напротив – "карман" для стоянки автомобилей. Всё это: и проходная и стоянка, по размерам были раза в два меньше предыдущих и явно предназначались для служебного пользования.

"Вот здесь ей появится намного логичнее – подумал Пол – Но ждать возле остановки, будет, всё-таки, надёжнее".

Он уже взялся за рычаг коробки передач, но в это время дверь на проходной открылась и из неё вышла девушка в красном платье…

Она не спеша пошла вдоль забора, легко и свободно рамахивая руками в так шагам. Её длинные, распущенные волосы время от времени чуть приподнимались по бокам и снова ложились на плечи.

Где-то в глубине души у Пола был совсем другой сценарий. Он рассчитывал появляться здесь дня три подряд, ждать, когда уедет последний автобус и возвращаться ни с чем. А на четвёртый день он бы решил, что ничего не было, что ему всё показалось, почудилось, приснилось.