Воин Света – Перерождение
Глава 1
Воздух в архиве городской библиотеки Намсуса был густым и сладким. Он состоял из аромата столетней бумаги, воска для паркета и тишины, которая казалась осязаемой, как бархат. Оливия провела тонкой мягкой губкой по корешку старого фолианта, смахивая пыль, которая, кружась в луче света от высокого окна, неизбежно приземлялась обратно. Работа ее успокаивала. Вот уже десять лет Лив трепетно ухаживала за фондом редких изданий. Здесь, среди полок, уходящих ввысь под самый купол, царил порядок. Каждая книга знала свое место. Каждая история была заперта в переплете и не могла вырваться наружу, чтобы причинить боль.
Именно этого Оливия и хотела после возвращения. Тишины. Предсказуемости. Она, привстав на цыпочки, потянулась к стеллажу, чтобы поставить книгу на верхнюю полку, до которой не доставала. Но как бы девушка не пыталась – последняя ступенька все же была недостаточно высокой, либо ей не доставало роста. Все же не модель!
Не задумываясь, Оливия щелкнула пальцами свободной руки и книга, на мгновение зависнув в воздухе, бесшумно вплыла в нужный промежуток между соседними томами.
– Опять? – прошептал тонкий укоризненный голос.
Оливия вздрогнула и обернулась. Ее коллега, и по совместительству подруга, Ивви, смотрела на нее со смесью восхищения и беспокойства, поправляя очки.
– Прости, – виновато улыбнулась Оливия. – Не сдержалась.
– А вдруг кто-то увидит? Наш милый Намсус не готов к такому. Они предпочитают, чтобы магия оставалась в сказках.
Оливия лишь пожала плечами. Она и сама предпочла бы, чтобы ее магия оставалась в сказках. Вернее, в той части ее жизни, которую она совершенно не помнила. Эти маленькие «проявления» были как нервный тик – неконтролируемые, бессознательные. Капля воды, просочившаяся через плотину, которую она так тщательно выстроила в своем сознании.
– Ты же знаешь, что в этой части библиотеки только ты и я. И больше ни-ко-го. – повернувшись вокруг себя, Оливия бросила губку и взяв новую стопку аккуратно сложенных книг последовала к стеллажу С. – Да и если увидит – не поверит. Ты же помнишь?
Ивви прыснула в кислотно-желтую перчатку.
– Ты о том старикашке? Да он полгода к врачу ходил после твоей невинной выходки!
– Он ходил потому, что ему нравится туда ходить. Дай нам волю и мы все отправимся в псих-диспансер, на постоянное лечение.
– А я-то думала, что все потому, что он увидел, как ты запрыгнула на дерево, чтобы достать кота! Это не лечится в диспансере.
На этот раз голос Ивви прозвучал приглушенно, отчего Оливия готова была поспорить, что коллега снова неожиданно переместилась, и в этот раз ест шоколадки за последним стеллажом, а стопку книг бездумно бросила неразобранной.
– Именно там это и лечится! – буркнула Лив, коря себя за то, что вообще вспомнила этот случай. – Ты же знаешь, что за последние десять лет – это единственный мой прокол. А ты, милая Ив, – она откатила лестницу в крайний правый ряд, чтобы получше видеть узкий проход. – Начинай расставлять книги, иначе придется слушать ворчание старого Биггарта.
– Я расставляю! – Ивви резко выпрыгнула из-за угла, с силой растирая розовые губки, на которых остался след от вишневой начинки.
Оливия рассмеялась. Ее коллега совершенно не умела врать. Стоило Ив начать врать, как все ее повадки и ужимки сразу же выплывали наружу. Необыкновенно чистой души человек! Если бы Лив знала, сколько всего приходится скрывать ее коллеге – она бы никогда не то, чтобы не поверила – даже слушать не стала бы такую несусветную чушь.
– А я тогда – единственная ведьма в мире! – пошутила Оливия. Ее руки, привыкшие к однообразной работе, с легкостью перелетали с одной книги на другую. Если бы она чуть повернула голову в сторону окна, то увидела бы, как после ее легкой шутки перекосилось лицо Ивви.
Но девушка так усердно была занята работой, что не заметила данную деталь. На самом деле Лив предпочитала не замечать многое – как сам по себе закипает выключенный чайник на газовой плите ее кухни, как вещи за секунду становятся сухими, а когда на душе грустно – идет неожиданно дождь. Но вот другие замечали. Старый Биггард часто, при виде Лив, щурил глаза и говорил, что она совершенно не изменилась за последние десять лет. Или тетушка Роззи, с соседней улицы, особенно часто подмечала замечательные светлые волосы Оливии. Узнавала про краску и частоту окрашивания, выпытывала про шампуни и маски по уходу. Оливия искренне отвечала, что волосы – ее личная гордость и, кроме, воды и шампуня из трав, она ничем более не пользуется. Однажды, тетушка Роззи скупила всю партию шампуня, но видимого эффекта все же не наступило. А в прошлом году, когда девушка была в отпуске, все решили, что она беременна. Ходило много слухов, нелепых предположений. Но время шло, и даже самые отъявленные недоброжелатели уставали судачить. Да и поводов Оливия не давала. Обыкновенная жизнь самой обыкновенной девушки.
Закончив уборку книжных полок, Лив скинула желтые латексные перчатки и вытерла вспотевшие руки о толстый серый рабочий спец-халат. Выглянув в высокое окно библиотеки, украшенное цветными витражами семнадцатого века, Лив приметила, что погода снова начала портиться. Яркое осеннее солнышко спряталось за темными тучами, словно намекая на скорый приход постоянных холодов.
Частая смена погоды на севере не редкость. Скорее, это одна из самых характерных черт норвежского климата, особенно в прибрежных регионах. Норвегия находится на пути атлантических циклонов, которые постоянно несут влажный и нестабильный воздух с океана. Это словно «магистраль для погодных систем». Местные шутят, что в Норвегии можно за один день наблюдать все четыре времени года. Утром – весна (прохладно, солнце), к обеду – лето (тепло и ясно), после полудня – осень (порывистый ветер, дождь), а к вечеру – зима (мокрый снег или метель). И это не преувеличение.
Вот и сейчас, глядя на толстые низко висящие тучи, Оливия поспешила разделаться с оставшимися делами. Не хватало попасть в очередную пробку из-за ливня. Сегодня вечером намечался традиционный пятничный девичник, а это значит Анника и Ивви будут корить ее за очередное опоздание, если и в этот раз она замешкается по пути домой, или на работе, или в любимой кофейне.. или еще где-то. Последнее время Лив чувствовала себя ужасно рассеянной. Например, в прошлую пятницу она забыла поставить библиотеку на сигнализацию – пришлось возвращаться, хотя уехала Лив довольно далеко от работы. Однако, когда девушка повернула ключ в замке – сигнализация, к ее удивлению, запищала как ненормальная. Или, с месяц назад, девушки ждали ее в обувном магазине на Майнго-стрит, а она спокойно болтала с Боггартом о новых поступлениях текущего квартала. Так Анника потом с неделю с ней не разговаривала. Или еще лучше, когда Лив битый час не могла найти ключи от машины – в итоге, они оказались на привычном месте, хотя она там смотрела несколько раз.
Спустя двадцать минут, по дороге домой, в свой маленький домик на окраине соседнего с Намсусом городка – Цвиртаго, Лив все же заехала в любимое кафе, хоть и немного начинала опаздывать. Каждый вечер, ровно в семь часов и тридцать три минуты Эр готовил для нее просто невероятно вкусный кофе. А какой был сочный и нежный у них яблочный пирог!…Стоило Лив переступить порог “У большого камня” как все дневные невзгоды и переживания уплывали прочь. Вот и в этот раз, сидя у окна, она наблюдала, как зажигаются первые желтые высокие фонари, и ловила себя на том, что ищет в толпе… кого-то. Кого-то высокого, возможно с широкими плечами. От этого ощущения в груди сжимался холодный комок. «Призрак отсутствия», – как однажды назвала это чувство Анника. Ее любимая подруга – такая же странная и, в тоже время, до ужаса правильная полуведьма.
Их дружная компания и впрямь была ярким пятном на фоне привычных обитателей Намсуса – три красивые, неразлучные девушки, чья уверенность в себе и друг в друге была тем крепким щитом, что годами защищал их маленький мирок. Они будто сошли со страниц сказки, чтобы поселиться на окраине этого спокойного снежного городка, затерянного среди норвежских фьордов. Анника, Оливия и Ивви. Их дружба, зародившаяся еще на скользком паркете средней школы, прошла через все – от беззаботных совместных прогулок по хрустящему снегу до тех тайн, что они хранили за семью печатями. И вот, спустя годы, они все так же стояли плечом к плечу, их связь, невидимая, но прочнее стали, была единственной константой в мире, где приходилось постоянно притворяться. Для местных они были просто милыми, немного загадочными соседками, но никто не догадывался, какая буря скрывается за их улыбками и как тихо звучат их шаги по заснеженным улочкам, будто они боятся разбудить спящие подо льдом древние силы.
Допив кофе и бросив прощальный кивок Эру, Оливия с теплой улыбкой направилось к маленькому форду, припаркованному у края парковки, под фонарем. И все же, несмотря на начинающийся дождь, осень в этом году выдалась на редкость теплая. Большая часть редких деревьев городка все еще хранила на тонких ветвях зеленые листья. Однако, траву и редкие кустарники, уже подернула тонкая паутинка желтых прожилок. Лив совсем не хотела наступления зимы. Ее маленький форд очень плохо заводился в сильные морозы, а толстая меховая куртка неприятно сковывала движения. Вот и сейчас, завидев вихрь из отлетевших мокрых листьев, Лив кисло улыбнулась.
– Еще и темнеть начало рано, – буркнула под нос девушка, отпирая замок машины. – И прохожие все в черных куртках. Словно живу в городе с ниндзями – глупые, вас так легко сбить!
– Оливия, ты там с кем? – бросил удивленный Эр. От только что вынес мешок с мусором и теперь с усилием его толкал в огромный зеленый бак. Оливия не видела парня, отчего от звука его голоса подпрыгнула на месте.
– Боги! Эр, ты испугал меня, – она взяла с пассажирского сиденья шапку и натянула ее по самые уши. – Да я с собой общаюсь. Говорю, холодно то как, зябко!
– Ага, верно! Чего бы не пообщаться с таким красивым человеком. – он глупо улыбнулся, но тяжелые капли дождя заставили его быстро прищуриться. – Слышала про Гречича?
– Это тот, который на горе живет? – уточнила Лив, заводя мотор форда, поставив внутрь машины только одну ногу и слегка завалившись на сидение.
– Он самый, – продолжил кричать через всю парковку Эр, – он вчера обморозил себе там что-то, Тая сказала, что он уснул на улице и проснулся без почки, вроде.
– Почки?! – Оливия удивленно подняла брови. – Разве почку можно отморозить?! Это же не ухо! Ты что-то напутал, Эр!
– Отвечаю! – Эр дернул себя за передний зуб большим пальцем. – Я видел как скорая забрала его с холма.
– Ого, ну…ладно. – Лив неуверенно потопталась на месте, не зная, что еще добавить, но Эр, походкой краба уже смешно забегал внутрь “Камня”. – Слабак-мярзляк. – Добавила девушка в след бармену.
Оставаясь под впечатлением от рассказанной Эром истории, Лив спешно вела машину домой. За последние десять лет жизни Оливия не помнила чтобы кто-то хоть раз получил обморожение, не то, чтобы отморозить почку. А ведь город маленький – правду тут не утаишь.
“А что было до?”– услужливо подсказал голос в сознании. А до – Лив совершенно не помнила. Точнее, помнила короткими отрывками. Автокатастрофу родителей и как тетушки ее воспитывали, а потом она уехала в отпуск. В отпуск – куда? Не помнила. И только по возвращении – каждый день и каждая минута стали запечатляться в ее памяти.
Ивви и Анника уже ждали ее дома, устроившись в мягких подушках просторного дивана, словно две кошки, ищущие уюта. В их руках покоились бокалы с темно-рубиновым вином, но по неестественной скованности их поз, по тому, как застыли их пальцы на тонких ножках, было ясно – они не расслаблялись, а дежурили. Воздух в гостиной был густым и сладким от запаха вишневого пирога, который Анника, конечно, испекла «чтобы поднять настроение», но сквозь эту сладость пробивался едва уловимый электрический привкус тревоги.
И когда Оливия переступила порог, сбрасывая с плеч пальто, покрытое искрящейся изморозью, на них будто нажали невидимую кнопку. Две пары глаз – зеленые за очками Ивви и карие, почти шоколадные, у Анники – устремились на нее. И два рта одновременно расплылись в улыбках. Слишком широких, слишком быстрых, слишком ярких. Это были те самые «дежурные» улыбки, отточенные за годы жизни в тени, – улыбки-щиты, улыбки-маски, призванные мгновенно залатать любую прореху в благополучии.
– Оли! Наконец-то! – голос Анники прозвучал на пол-октавы выше обычного и неестественно бодро. – Мы уже начало «Касабланки» поставили. И пирог еще теплый.
Ивви не сказала ничего, лишь поправила очки, быстрый взгляд ее скользнул по лицу Оливии, выискивая следы усталости, стресса, чего-то нехорошего. Ее молчаливая улыбка была слегка тревожной. Они сияли этим натянутым радушием, словно пытаясь осветить комнату достаточно ярко, чтобы в ней не осталось места для теней, а значит – и для страха.
– Ну как, остаток дня прошел без происшествий? – спросила ее Ивви, прежде чем Анника снова начнет бухтеть про очередное ее опоздание. Ее рыжие кудри вихрем торчали в разные стороны, выдавая креативную натуру подруги, которую невозможно было приручить, или же засунуть, в привычные рамки.
– Почти, – Оливия повесила пальто на вешалку, которая на мгновение качнулась сама по себе, будто кто-то невидимый ее поправил. Она сделала вид, что не заметила. Подруги – тоже.
– Слушайте, мне… – Оливия опустилась на диван между подругами, уставившись на переливы пламени в камине. Его танцующие языки гипнотизировали, выуживая из памяти обрывки теней. – Мне опять показалось, что я кого-то ищу. Все время кажется, что я что-то забыла. Что-то очень важное.
Слова повисли в воздухе, хрупкие и опасные, как стеклышко на бархате. Анника и Ивви замерли. Быстрый, почти молниеносный взгляд, которым они обменялись над головой Оливии, был красноречивее любых слов. В нем промелькнула тревога, отточенное годами понимание и безмолвный приказ: «Осторожно».
– Ох, Оли, – Анника первой нашла в себе силы сдвинуться с места, ее голос нарочито легкий, будто она смахивает невидимую пылинку. – Это ты, наверное, ключи в книжном забыла. Или снова ту самую редкую эссенцию полыни для зелья, которую мы три месяца ищем. – Она потянулась за графином, наливая Оливии вина. Рука не дрогнула, но в уголках ее губ затаилось напряжение.
– Тебе просто нужно время, Оливия, – мягко добавила подруга. – Путешествия, даже в соседний город – это не шутка. Ты перенесла стресс. Тело и разум должны перезагрузиться.
– Какой стресс? – Оливия посмотрела на нее прямо. – Я не помню никакого стресса. Я помню, как уехала в Египет, и я помню, как вернулась. А между ними – туман. И в этом тумане кто-то есть. Или что-то. Может, меня били египтяне, а я этого не помню!
Ивви заерзала. Анника в очередной раз закатила глаза. Она так делала всегда, стоило Оливии начать разговор на тему провалов в памяти.
– Может, нам стоит съездить куда-нибудь? Сменить обстановку? – предложила вдруг Ивви, очевидно желая разрядить обстановку, с наигранной легкостью. – Вот, слышала, на Юге Европы сейчас потрясающе. Скалолазание или, можно сплавиться на байдарках! Это же так здорово, прочищает голову.
– Заварю-ка я чай…– Оливия резко подскочила на ноги. – Или дверь! Чтобы вы, наконец, начали слушать меня и воспринимать всерьез. Ах, кстати, слышала про Гречича, от Эра. Говорят, что он отморозил почку. В начале осени, представляете! Отморозил почку. Вот как так то?! Что с почкой, что с вами – одна сплошная темень!
Бросив на подруг укоризненный взгляд, Лив молнией вылетела из комнаты, продолжая размахивать руками от возмущения. Дверь в кухню закрылась с оглушительным грохотом. Воздух в гостиной застыл, нарушенный лишь потрескиванием поленьев в камине.
Ивви первая не выдержала. Она схватилась за гриву рыжих волос и с тихим стоном облокотилась о спинку дивана.
– Боги, это невыносимо! Она смотрит на нас так, будто мы… ее тюремщики. А не лучшие подруги.
Анника не смотрела на нее. Она пристально вглядывалась в огонь, ее лицо было застывшей маской, но пальцы бешено барабанили по коленке.
– Мы и есть ее тюремщики, Ивви. Тюремщики правды, которую она сама заточила в темницу. И мы не имеем права выпустить ее на волю, пока не будем уверены, что это не убьет Оливию.
– А то, что происходит сейчас, разве не убивает? – шепот Ивви дрогнул. – Она угасает на глазах! Она, которая могла одним шепотком заставить цвести ледяные клумбы, теперь боится собственной тени! Она «почти» вызывает бурю из пыли – я видела как она прячась за стеллажом пытается! Раньше она могла бы перевернуть всю эту библиотеку с фундаментом, если бы захотела! А теперь… она извиняется за то, что книга сама встала на полку.
– Она восстанавливается! – резко парировала Анника, наконец повернувшись к подруге. Ее глаза горели. – Ты хочешь сказать ей: «Знаешь, Оливия, ты стерла память о великой любви всей своей жизни, о деоне с планеты Хумо, и все потому, что не смогла пережить боль расставания»? И что тогда? Ее психика, и так поврежденная ритуалом, не выдержит. Она либо сломается окончательно, либо… ее магия вырвется наружу с таким хаосом, что снесет пол-Намсуса. Мы не можем рисковать.
– Но горы, Анника? Скалолазание? Мне стоило предложить ей что-то другое, а не эту твою экстремальную идею – Ивви скептически взглянула на нее. – Это же отчаянная и абсолютно провальная история! Что мы скажем? «Оливия, дорогая, ты выглядишь бледной, давай-ка займемся экстремальным видом спорта?»
– Ну именно так это уже и прозвучало, и заметь, из твоих уст. И вообще, это не просто спорт! – Анника опустила голос до страстного шепота. – Это единственное место, где ее «проблески» будут не так заметны. Где ее инстинкты, ее мышечная память, все то, что она не стерла, смогут работать, не привлекая внимания. А главное… – Анника замолчала, выбирая слова. – Главное, там почти нет людей. Никто не пострадает, если… если что-то пойдет не так. Я же тебе уже говорила – я все продумала!
Ивви замерла, осознавая скрытый смысл ее слов.
– Ты боишься не за нее, – тихо прошептала она. – Ты боишься ее саму!
Анника отвернулась, ее плечи напряглись.
– Да, я боюсь ту, что уничтожила целую планету ведьм! Я боюсь того, что может проснуться. Та Оливия, что вернулась с Хумо… она была не просто сломлена. В ней была ярость. Ярость, способная жечь миры. И она сама заперла эту ярость вместе с памятью. И я не знаю, что произойдет, если дверь откроется.
В комнате снова воцарилась тишина, тяжелая и звенящая.
– Хорошо, – сдалась Ивви, вытирая украдкой слезу. – Горы так горы. Но как мы ее уговорим? Мой жалкий выпад не пришелся ей по душе.
– Мы не будем уговаривать, – Анника подняла голову, и в ее глазах читалась холодная решимость. – Мы подтолкнем ее еще один раз. Завтра я «случайно» оставлю на столе брошюру о турах в Химмельские горы. Ты начнешь восторженно рассказывать, как там здорово и как тебе нужно отдохнуть от городской суеты. Мы создадим иллюзию, что это ее идея. Она цепляется за любую возможность вернуть себе контроль. Она поедет.
Ивви смотрела на Аннику с новым, смешанным чувством уважения и страха. Иногда ее рассудительная подруга пугала ее своей способностью манипулировать ситуацией.
– А если она все вспомнит там, среди скал? – последняя попытка возразить.
– Тогда, – Анника горько улыбнулась, – по крайней мере, вокруг нее будут только камни. И они умеют хранить секреты.
А в это время, на другом конце города, в тени старого вокзала, из поезда вышли шестеро. Они двигались абсолютно синхронно, беззвучно. Их глаза, холодные и безжизненные, как сталь, скользнули по огням города, словно считывая невидимую информацию. Они уже здесь. И они шли по ее следу.
Глава 2
Раннее утро застало их у входной двери Оливии, где старый, видавший виды внедорожник Ивви был похож на перегруженного вьючного оленя, готового рухнуть под непосильной ношей. Багажник отказывался закрываться, и из-под приподнятой крышки упрямо торчал край оранжевого спальника и бухта альпинистской веревки, словно символы их внезапного бегства.
Сама Ивви, маленькая и юркая в ядовито-розовой куртке-пуховике, делала последние усилия. Она с азартом запрыгнула на задний бампер и всем весом налегла на крышку, пытаясь заставить замок защелкнуться. От напряжения девушка высунула кончик языка, и в этом движении была вся ее суть – отчаянная решимость, облеченная в нелепую, почти комичную форму.
– Так, палатки есть, газовые баллоны есть, еды на неделю вперед… Оливия, ты свой термос с имбирным чаем взяла? Тот, что с совиными лапками? Нет? Беги-бери, он же твой талисман! – Она практически подпрыгивала от возбуждения. – Представляешь, свежий горный воздух, сосны, тишина! Мы так отдохнем, я чувствую! Просто перезагрузим мозги! Снимем весь этот… городской налет.
Оливия стояла поодаль, словно призрачная фигура на фоне суеты. Ее тонкая фигура почти терялась в просторном свитере цвета темного угля, из-под которого выглядывали лишь кончики пальцев, кутавшиеся в длинные рукава. Свитер был таким большим, что, казалось, мог бы укрыть ее целиком, спрятать от надвигающегося утра и необходимости этого бегства. Ноги в облегающих черных легинсах тонули в высоких сапогах из мягкой, состаренной кожи. По их голенищам, от носка до колена, тянулся причудливый вышитый узор – не местный, не скандинавский. Сложные переплетения линий и рун, выполненные тусклой серебряной нитью, казалось, хранили тихую, уснувшую мощь. Они были древними, эти сапоги, и явно не для прогулок по городским улицам.
Ее лицо, бледное и хрупкое без косметики, выражало легкую оторопь. Она смотрела на внедорожник, набитый до отказа, на Ивви в ее кричаще-розовом пуховике, и в ее широких глазах читалось недоумение ребенка, разбуженного посреди ночи и готового бежать, не понимая зачем. Внешне – она была готова к дороге, одета практично и даже защищенно, но всем своим существом словно сопротивлялась шагу, который предстояло сделать.
– Ивви, ты говоришь, как будто мы едем в спа-отель, а не в дикие горы на неделю, – Лив скептически окинула взглядом гору снаряжения. – И зачем нам три упаковки веганских батончиков? И еще коробка мармелада?!.. Мы же не идем в кругосветку пешком.
– Эй, включи позитивчик! – Ивви ткнула в ее сторону пальцем в яркой перчатке. – Это не веганские батончики, это – концентрат хорошего настроения! И да, это именно кругосветка – кругосветка для нашей заскорузлой городской души!
В этот момент из дома вышла Анника. Ее темные волосы, коротко стриженные в каре, лежали безупречными линиями, словно только что от парикмахера, а не в шесть утра перед спонтанными сборами в горы. На ней была элегантная куртка из технологичной мембранной ткани, без единой лишней складки, и такой же безупречный, мягко драпирующийся шарф – все фирменное, дорогое, собранное с тем профессионализмом, который превращал походный наряд в униформу для выживания. В одной руке она несла аккуратную, жесткую аптечку, в которой, можно было не сомневаться, все было разложено по порядку, а не просто брошено внутрь. В другой – свою походную папку с вложенными по отдельным файлам картами, каждая пометка на которых была выверена. Ее движения были точными и продуманными, но взгляд, который она бросила на всю эту суматоху – на Ивви, борющейся с багажником, и на потерянную Оливию, – был тяжелым, полным молчаливого осуждения и тревоги.
– Ивви, если ты так нагрузишь машину, мы доедем только до подножия, и то на спущенных колесах, – ее голос прозвучал суховато. Она прошла к багажнику и начала молча перекладывать вещи, находя более рациональный способ их упаковки. – Спальный мешок Оливии не должен лежать рядом с едой. И убери, пожалуйста, эту гитару. Ты что, собираешься у костра баллады петь?
– А что? Создавать атмосферу! – не сдавалась Ивви.
– Мы создадим атмосферу вывихнутой лодыжки, если будем тащить на себе лишние десять килограмм, – парировала Анника, защелкивая замок рюкзака с таким щелчком, будто запирала не его, а собственное беспокойство.
Она на мгновение задержала взгляд на Оливии, которая все так же нерешительно переминалась с ноги на ногу, словно ее темные сапоги с древними рунами приросли к земле. Этот взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по ее бледному лицу, по огромному свитеру, в котором она тонула, будто сверяя хрупкость подруги с суровостью предстоящего пути. В углублении у рта Анники залегла едва заметная складка – не раздражения, а скорее сосредоточенной досады, будто она мысленно перебирала варианты, как заставить эту нерешительность испариться. Затем ее взгляд, холодный и ясный, как утренний воздух, метнулся к Ивви, снова безуспешно плюхавшейся на крышку багажника, и вернулся обратно, к Оливии, уже твердый и не терпящий возражений.
– Ты уверена, что хочешь ехать? – тихо спросила Анника, делая вид, что проверяет крепление в багажнике. – Никто не осудит, если передумаешь. Но, ты, и правда, выглядишь… уставшей.
В ее голосе сквозила не забота, а осторожность. Как будто она спрашивала: «Ты уверена, что готова остаться наедине с самой собой?»
Оливия вздохнула, и ее дыхание превратилось в маленькое облачко на холодном воздухе.
– Нет, не уверена. Но сидеть в четырех стенах и чувствовать, как по мне ползают мурашки от чего-то, чего я не помню… это еще хуже. Может, ты права, Анни. Смена обстановки поможет. По крайней мере, физическая усталость выгонит из головы всякую… ерунду.
Она сама не заметила, как сказала это. «Ерунду». Так ее мозг называл обрывки чувств к человеку, имени которого она не знала.
– Вот и умница! – Ивви, не уловив подтекста, радостно хлопнула ее по плечу. Ей все же удалось справиться с дверцей. – Садись на пассажирское, будешь моим штурманом! Анника, ты с картами сзади, наш бесстрашный навигатор!
Анника молча кивнула, бросая последний взгляд на уютный, погруженный в утреннюю дремоту домик Оливии. Ей показалось, что он смотрит им вслед с немым укором. Она отогнала это ощущение и решительно захлопнув дверцу багажника, села на заднее сиденье, крепко сжимая в руках папку с картами. До Химмельских гор путь был не близкий. Но она все продумала еще до того, как предложила Ивви эту идею. Пока Ив возилась с навигатором, а Оливия смотрела в окно, отрешенно крутя в руках свой термос, Анника мысленно прокручивала маршрут. Для нее дорога никогда не была просто перемещением из точки А в точку Б. Это была последовательность рисков, переменных и намеченных контрольных точек.
“Первый день, – мысли текли четким, отработанным потоком. Сначала – скучная трасса Е6. Час скуки, но это обманчиво. Именно на таких участках Ивви теряет бдительность. Нужно будет следить, чтобы она не превышала. Потом поворот на 82-ю, вдоль Тронхеймс-фьорда. Здесь опасно: извилистая дорога, частый мокрый асфальт, съезды прямо к воде. Плюс Ивви будет отвлекаться на виды. Лучше предложить ей остановку у смотровой площадки «Хеллан» – заранее выпустить пар и сделать вид, что это запланировано. Ночлег в Ондалснесе. Я забронировала домик в двух километрах от поселка. Подальше от людей, на случай, если у Оли… на случай, если будет шумно”
Она украдкой взглянула на затылок Оливии. Та все так же молча смотрела в окно, и в ее позе читалась такая хрупкость, что у Анники сжалось сердце. Но следом за жалостью пришла холодная волна страха.
“Второй день – самый сложный. – продолжила внутренний монолог Анника. – Дорога вглубь страны, к подножию Химмельских гор. Дорога № 63, она же «Тролльстиген». Серпантин, тоннели, узкие проезды. Погода здесь меняется по прихоти великанов. В долине может быть +10 и солнце, а на перевале – метель и нулевая видимость. Нужно будет проверить шипы и уровень омывайки. И самое главное…”
Ее пальцы непроизвольно сжали край папки. Самое главное – это не дорога, а то, что будет в машине. Два дня в замкнутом пространстве. Сорок восемь часов, в течение которых Оливия, оторванная от привычной рутины, останется наедине со своей тоской. Что, если ее начнут мучить головные боли? Что, если она во сне начнет говорить на том, гортанном языке? Что, если она в сотый раз спросит про Бьерна, и на этот раз ее вопрос будет не растерянным, а требовательным?
“Еще и Ивви своим позитивом только подливает масла в огонь. Она ведет себя так, будто мы едем на пикник, а не на… фронт. А Оливия… Она как бомба с часовым механизмом, у которой мы похитили инструкцию по обезвреживанию. И везем ее туда, где при первом же взрыве не будет никого, кто мог бы помочь”
Анники напряженно сдвинула брови, отрываясь от мрачных мыслей, однако постаралась не выдать растущего напряжения.
– Все уселись? Ремни пристегнули? – весело выкрикнула Ивви, заводя мотор. – Поехали навстречу приключениям!
Анника молча кивнула, глядя, как по лобовому стеклу поползли первые капли норвежского дождя. Она откинулась на сиденье, закрыв глаза, но не для того, чтобы отдыхать, а чтобы окончательно выверить каждый поворот, каждую возможную точку сбоя в своем плане. Для нее путешествие уже началось. И это было путешествие по минному полю.
Машина тихо тронулась, оставляя за собой след на инее. Ивви болтала без умолку, строя планы на восхождения. Оливия смотрела в окно на уплывающие назад дома, пытаясь заглушить смутную тревогу нарастающим в ушах шумом ожидающей их пустоты гор.
А Анника смотрела вперед, на убегающую вдаль дорогу, и мысленно повторяла про себя все известные ей заклинания защиты. Не от диких зверей или непогоды. А от призраков, которые они везли с собой в этом переполненном автомобиле.
Глава 3
Машина покинула знакомые окрестности Намсуса и Цвиртаго, унося их вглубь более диких, менее обжитых ландшафтов. Прямая, как стрела, трасса Е6 убаюкивала монотонностью. За окном мелькали темные еловые леса, у подножия покрытые бледно-зеленым ковром мха, и бесчисленные зеркала озер, в которых отражалось низкое свинцовое небо.
Ивви, наконец, расслабившись за рулем, нарушила тишину, которая становилась все более тягостной.
– Кстати, наш новый заведующий библиотекой чуть не плакал, когда я сказала, что мне срочно нужен отпуск за накопленные отгулы, – засмеялась она, ловко обгоняя грузовик. – Я сказала, что у меня семейный кризис и только поход в горы спасет мое психическое здоровье. Ну, знаете, классика. Он такой: «Ивви, вы же единственная, кто разбирается в наших графиках!» А я ему: «А вы, Мортен, единственный, кто может спасти отдел обработки книг от моего неминуемого выгорания!» В общем, отпустил.
Она самодовольно хмыкнула. Анника на заднем сиденье мысленно отметила, что Ивви даже вранье превращала в искрометный спектакль.
– А тебя, Олив? – Ивви бросила взгляд на подругу. – Старый Биггарт из архива не стал устраивать сцен? Не требовал справку от психиатра?
Оливия, до этого молча смотревшая на убегающую за окном белую разметку, медленно повернула голову.
– Нет, – ее голос прозвучал неестественно тихо. – Я сказала, что у меня обострение астмы и врачи рекомендовали сменить воздух. Он кивнул, сказал «Выздоравливайте, мисс Трой», и все. Он даже не посмотрел на меня по-настоящему. Словно моя внешность ему была неприятна.
В ее словах не было обиды, лишь констатация факта, от которого стало еще холоднее.
– Биггарт – хороший человек, – сухо прокомментировала Анника, глядя в свое боковое окно. – Он не станет лезть в душу. В отличие от некоторых.
– Эй, это комплимент? – фыркнула Ивви.
– Это констатация. Людям, которые не лезут в душу, не приходится врать. Или уворачиваться от вопросов.
Тишина снова повисла в воздухе. Оливия закрыла глаза, делая вид, что дремлет, чтобы избежать продолжения разговора. Ей не хотелось обсуждать, почему она выбрала именно такую, медицинскую отмазку. Она и сама не до конца понимала эту тягу выглядеть обычной в глазах других. Возможно, потому, что это было ближе к правде, чем она сама готова была признать.
Вскоре они свернули с Е6 на трассу 82-ю. И тут пейзаж преобразился. Дорога сузилась, вжавшись между скалистых склонов и темно-синих, почти черных вод Тронхеймс-фьорда. Давление в салоне, казалось, изменилось. Монотонность сменилась постоянным напряжением: крутые повороты, короткие тоннели, вырубленные в скале, и мгновенные смены освещения – из яркого серого дня в искусственную тьму, а затем снова на ослепительную, залитую влажным светом гладь воды.
– Ох, – выдохнула Ивви, ее бойцовский настрой на мгновение угас, уступив место благоговению перед суровой мощью природы. Она инстинктивно сбросила скорость.
Анника почувствовала, как сжались ее собственные мышцы. Ее внутренний голос зашептал: «Вот и началось. Открытое пространство. Глубина. Отсутствие укрытий. Идеальное место для того, чтобы почувствовать себя маленькой и уязвимой. Идеальное место, чтобы что-то внутри дрогнуло».
Оливия открыла глаза. Она смотрела не на дорогу, а на воду, на противоположный берег фьорда, терявшийся в дымке, и ее лицо было странно безмятежным.
– Как будто край света, – тихо произнесла она, и никто не понял, было ли это восхищением или констатацией собственного ощущения.
– Давай остановимся на «Хеллан», – ровным голосом предложила Анника, словно это была не запланированная точка маршрута, а внезапное решение. – Вид того стоит. И кофе из термоса будет кстати.
– А еще я бы хотела сделать несколько фотографий, – неожиданно бросила Оливия.
Ивви, все еще сосредоточенная на серпантине, с облегчением кивнула. Через несколько сотен метров они свернули на аккуратную парковку, нависающую над фьордом. Вид и впрямь был захватывающим: бескрайняя свинцовая гладь воды, обрамленная темными лесистыми склонами, уходила в туманную даль. Воздух был влажным, холодным и свежим, пахло хвоей и морской солью.
Девушки вышли, чтобы размять ноги. Оливия, кутаясь в черную огромную куртку, подошла к самому краю ограждения и замерла, вглядываясь в горизонт. Казалось, она искала в этих суровых пейзажах ответ на незаданный вслух вопрос.
Ивви, достав термос, с любопытством посмотрела на Аннику.
– Кстати, а как твой начальник отреагировал на твой внезапный побег? Ты же там у них… какой у тебя чин-то? Старший эксперт? Звучит солидно и скучно.
Анника, прислонившись к бамперу машины, взяла предложенный стаканчик с дымящимся кофе. Ее лицо оставалось невозмутимым.
– Я не просила разрешения. Я уведомила о том, что беру внеплановый отпуск по личным обстоятельствам. И да, «старший эксперт» – это официальное название.
– И все? Он просто сказал: «Хорошо, мисс Вестргор, желаю хорошо провести время»? – не поверила Ивви.
– Нет, – Анника сделала небольшой глоток. – Он спросил, связаны ли эти «обстоятельства» с «проектом на севере Испании, над которым я сейчас работаю».
Ивви замерла с подносом с печеньем в руках. Даже Оливия обернулась, слушая разговор подруг.
– И что ты ответила? – тихо спросила Оливия.
– Я ответила, что степень конфиденциальности «проекта» не позволяет мне обсуждать его в контексте моего отпуска. Что если у него есть вопросы, он может ознакомиться с моим отчетом о стабилизации, который я сдала в прошлом месяце. И что любое дальнейшее давление с его стороны будет расценено как попытка вмешательства в работу с объектом класса «А» со всеми вытекающими последствиями для его должности.
Она произнесла это ровным, бесстрастным тоном, как если бы зачитывала служебную инструкцию. Ивви выдохнула с присвистом.
– Боги, Анника… Ты ему не начальница ведь! И он отстал?
– Естественно. Никто не хочет проблем со мной! Особенно когда в деле стоит гриф «А». Это означает потенциальную угрозу “планетарного масштаба”, – она заулыбалась, смотрела прямо на Оливию. – Протокол есть протокол.
– Да просто этот дуралей влюблен в тебя! – рассмеявшись выпалила Ивви. – Уж там-то не рассказывай!
Анника закатила глаза, но загадочная улыбка не покинула ее лица. Даже Оливия тихо захихикала в стороне.
– Ну что, девчонки, грузимся? – вздорно предложила Ивви, забирая стаканчик у Анники.
– Минуточку, – вдруг засуетилась Оливия. Она подошла к багажнику и принялась аккуратно раскапывать его содержимое, отодвигая рюкзаки и свертки с едой.
– Ты что-то потеряла? – насторожилась Анника, ее взгляд мгновенно стал аналитическим, выискивая потенциальную угрозу в этом простом действии.
Вместо ответа Оливия извлекла откуда-то из глубин аккуратный черный футляр. Она открыла его, и на свет появилась компактная зеркальная фотокамера с непривычно большим для Ивви и Анники объективом.
Ивви ахнула, подбежав ближе.
– Это что еще такое? Откуда? Ты же всегда говорила, что память – лучший способ запечатлеть момент!
Оливия смущенно улыбнулась, и это была первая по-настоящему живая улыбка за весь день. Она бережно провела пальцем по корпусу.
– Я… купила. Недели две назад. Память – это одно. А это… – она задумалась, подбирая слова. – Это другое. Здесь нужно думать о свете, о композиции, о выдержке. Это заставляет по-другому смотреть на вещи. Более внимательно. Мне кажется, мне это нужно.
Анника наблюдала молча, с легким удивлением. Этот поступок не вписывался в ее прогнозы.
– Ну что ж! – воскликнула Ивви, всегда готовая поддержать любое начинание. – Тогда нам просто необходимо спуститься вниз, к самой воде! Здесь миллион кадров для твоего нового увлечения! Там, я видела, тропинка есть!
Их маленькая группа оживилась. Они осторожно спустились по крутой, поросшей мхом тропинке к самой кромке воды. Воздух здесь был еще холоднее и насыщеннее, пахло влажным камнем, водорослями и свежестью.
Природа у подножия смотровой площадки была величественной и нетронутой. Темные, отполированные водой валуны, похожие на спящих великанов, лежали у кромки прибоя. Вода фьорда, с расстояния казавшаяся гладкой, вблизи набегала на камни мелкими, прозрачными волнами, оставляя на них кружево белой пены. Скалы по берегам были одеты в густые шапки хвойных лесов, их зелень казалась почти черной в этом свете. Где-то высоко в небе парил одинокий орлан, его крик пронзительный и тоскливый, разрывал влажную тишину.
На секунду, Оливия забыла обо всем. Она вглядывалась в видоискатель, крутила кольца на объективе, пробовала снимать с разных ракурсов: крупный план мха на камне, причудливую корягу, бескрайнюю перспективу фьорда, теряющуюся в тумане.
– Держи камеру ровнее! – с азартом командовала Ивви, пытаясь заглянуть в дисплей. – О, снимай этот камень с ракушками! Нет, вон ту чайку!
Анника, отойдя в сторону, наблюдала за ними. Неуклюжая Ивви, скачущая по камням с риском свалиться в ледяную воду, и Оливия, сосредоточенная и умиротворенная, с камерой в руках. Впервые за долгое время Анника почувствовала, что ее собственное внутреннее напряжение чуть-чуть ослабло. Возможно, этот фотоаппарат был не просто игрушкой. Возможно, это был якорь, который помогал Оливии оставаться в настоящем, не давая унестись в прошлое, которого она не помнила.
– Получилось? – спросила Оливия, показывая Аннике один из снимков на экране.
На фотографии был крупный план капель воды на паутине, растянутой между ветками старого коряжника. Каждая капля была идеальным линзой, отражавшей в себе урезанный, перевернутый мир: небо, воду, темный лес.
Анника внимательно посмотрела на снимок, потом на Оливию.
– Да, – сказала она, и в ее голосе прозвучала редкая, непритворная теплота. – Очень красиво. Получилось.
В этот момент, несмотря на холод, над фьордом на несколько минут выглянуло солнце, превратив воду в сверкающую россыпь миллионов бриллиантов.
Напряжение, сжимающее плечи Лив, растаяло. Складки у рта разгладились, и когда она подняла голову от камеры, чтобы посмотреть на подруг, ее глаза сияли не отраженным светом фьорда, а изнутри – чистым, живым интересом.
– Смотрите, – прошептала она, указывая на небо. – Проясняется.
И это было чистой правдой. Всего несколько минут назад небо было сплошным свинцовым полотном. Теперь же в нем появились разрывы, сквозь которые пробивались мощные столбы солнечного света. Они падали на воду и скалы, превращая свинец в лазурь, а черную зелень хвойников – в изумрудную. Воздух перестал быть просто холодным и влажным, он наполнился теплом и ароматом прогретой хвои и влажных камней. Даже ветер стих, словно затаив дыхание, чтобы не нарушить внезапно наступившую идиллию.
– Вау, – выдохнула Ивви, раскинув руки и подставив лицо солнцу. – Вот это да! Тебе стоит веселиться чаще, Олив! Ты, кажется, даже погоду заразила своим хорошим настроением!
Она сказала это шутя, просто как красивую метафору. Но Анника, поймав взгляд Оливии, на мгновение задумалась. Слишком уж своевременным было это преображение природы.
– Эй, а давайте сделаем общее фото! – воскликнула Ивви, ее энергия, казалось, заряжала сами скалы. – Чтобы было доказательство, что мы не только по библиотекам и офисам скучаем! Оливия, ты же наш новый фотограф!
– Но… нас же трое, – растерялась Оливия, сжимая в руках камеру.
– Ничего страшного! Сейчас все устроим!
С типичным для себя энтузиазмом Ивви принялась искать подходящий большой камень, чтобы поставить на него камеру. Анника, улыбаясь ее стараниям, помогла найти устойчивое положение. Оливия, немного поколебавшись, настроила таймер.
– Так, десять секунд! Бежим! – скомандовала она, нажав кнопку, и бросилась к подругам.
Те несколько секунд ожидания показались вечностью. Слегка пихаясь локтями, они втроем встали у кромки воды, на фоне сияющего теперь фьорда и освещенных солнцем скал. Ивви тут же обняла обеих за плечи, прижавшись щекой к щеке Оливии. Анника, обычно сдержанная, на этот раз позволила себе улыбнуться по-настоящему, положив руку на плечо Ивви. Оливия, зажатая между ними, засмеялась – звонко и беззаботно, и этот звук был таким же редким и драгоценным, как солнечный луч в норвежских горах.
Вспышка камеры мягко щелкнула, запечатлев этот миг: три подруги, три таких разных характера, объединенные в одном кадре на фоне внезапно расступившихся туч. Не было никаких призраков прошлого, никаких скрытых угроз – только солнце, смех и бескрайняя, величественная красота мира.
Когда они вернулись к камере, чтобы посмотреть снимок, Ивви захлопала в ладоши.
– Идеально! Просто идеально! Видишь, Оливия? Иногда нужно просто остановиться и позволить себе быть счастливой.
Оливия восторженно смотрела на экран. На трех улыбающихся женщин. На искреннюю широкую улыбку на своем собственном счастливом лице, которую она так давно не видела. И в ее душе наступил короткий, но такой ценный мир. Она не знала, надолго ли это. Но в этот момент она была просто человеком с фотоаппаратом, радующимся солнечному дню в компании лучших подруг. И этого было достаточно.
Сделав еще несколько кадров – уже без прежнего жадного азарта, а с тихим, глубоким наслаждением, – подруги нехотя потянулись обратно к машине. Солнце уже клонилось к западу, отливая золотом воду фьорда и удлиняя причудливые тени от скал.
Оставшаяся часть пути до Ондалснеса прошла на удивление спокойно. Напряжение, висевшее в салоне с самого утра, рассеялось, как тот утренний туман. Ивви уже не гоняла, а катилась плавно, подпевая играющей на радио народной норвежской песне. Оливия, прижавшись лбом к прохладному стеклу, смотрела на мелькающие пейзажи, и на ее лице застыло не привычное отречение, а задумчивое, почти мирное выражение. Даже Анника позволила себе расслабиться, перестав мысленно прорисовывать аварийные схемы и просто наблюдая за тем, как сосны на склонах постепенно сменялись низкорослой березой и можжевельником.
Как и планировала Анника, они не стали заезжать в сам Ондалснес – уютный, но популярный у туристов поселок. Вместо этого они свернули на узкую гравийную дорогу, которая вилась вдоль быстрой горной речки, петляя между валунами и зарослями ольхи. Через пару километров, в небольшой лесной чаще, показался их ночлег.
Это был не мотель в привычном понимании, а одинокий бревенчатый домик, hytte, темно-коричневого цвета, с ставнями и маленьким крыльцом. Он выглядел старым, прочным и надежным, словно выросшим из самого скального основания. Домик состоял из толстых, почерневших от времени и непогоды бревен, плотно подогнанных друг к другу. Углы сруба были аккуратно сплетены в традиционном «норвежском замке», что придавало постройке незыблемый, прочный вид. Гостевой дом стоял на невысоком каменном фундаменте, состоящим из крупных, поросших мхом валунов, словно он не был построен, а сам вырос из скальной породы. Двускатная крыша была покрыта дерном, из которого прорастала сочная трава и мелкие полевые цветы, отчего кровля сливалась с окружающим склоном. Из трубы, сложенной из дикого камня, поднималась в стылый вечерний воздух тонкая струйка дыма – видимо, от прошлых гостей или от консервационной пропитки. Небольшие, но глубокие окна с массивными деревянными рамами были снабжены темно-коричневыми ставнями и сейчас гостеприимно раскрытыми. Стекла в них были чуть мутноватыми, искажавшими отражение засыпающего леса. На подоконнике одного из окон стоял глиняный горшок с засохшей геранью – немое свидетельство чьих-то прошлых визитов.
– Вот это да… – выдохнула Ивви, вылезая из машины и оглядываясь. – Здесь… очень тихо.
Тишина действительно была оглушительной. Лишь шелест листьев, отдаленный гул реки и редкие крики птиц нарушали безмолвие. Воздух был холодным и кристально чистым, пахло хвоей и влажной землей.
– Подальше от людей, – тихо, больше для себя, произнесла Анника, открывая дверь. Ключ лежал под ковриком, как и обещал хозяин при бронировании. – На случай, если будет шумно.
Внутри пахло старым деревом и дымом – не едким, а тем самым, смолистым, что насквозь пропитал стены за долгие зимы. Этот аромат встречал гостя на пороге, густой и почти осязаемый, как вторые стены.
Входя в домик, гость сразу же попадал в просторную студию. Комната была крупнее, чем в традиционном мотеле: одно большое пространство, где всё было на виду, но при этом не тесно. Справа – кухонный уголок с массивной столешницей из некрашеного дерева, покрытого засечками и пятнами от горячих кружек. Плита, маленький холодильник и открытые полки с минимальным набором посуды.
По центру, спиной к кухне, стоял продавленный диван, застеленный домотканым пледом грубой вязки. Напротив него – главная душа этого места: камин из дикого камня. Он был не просто источником тепла, а центром притяжения. Его черная от сажи пасть, решетка и кочерга, прислоненная к стене, выглядели как часть ритуала.
И две смежные спальни с простыми деревянными дверями. В них – только самое необходимое: кровати с плотными матрасами, прикроватные тумбы из неструганных досок и крошечные тумбочки.
Обстановка была спартанской, но уютной. Ничего лишнего, ничего бутафорского. Каждый предмет здесь служил делу выживания или отдыха. Грубые балки под потолком, дощатый пол, поскрипывающий под ногами, и плотные льняные занавески на окнах. Свет от единственной лампы под абажуром из оленьего рога отбрасывал на стены причудливые тени, а огонь в камине заставлял их танцевать.
Оливия молча поставила свой рюкзак и фотоаппарат на деревянный стол у окна, выходящего в глухую стену леса. Она подошла к стеклу и пристально посмотрела в наступающую темноту меж стволов.
– Я, наверное, растоплю камин, – сказала она, поворачиваясь к подругам. – И сварю нам чай. Травяной. С мятой и чабрецом. Дрова ведь есть?
– Боже, да ты ангел! – простонала Ивви, плюхаясь на диван. – А я пока умру ненадолго. Будите, когда чай закипит.
Анника кивнула, одобрительно осматривая надежные замки на дверях.
– А я пока отнесу вещи из машины внутрь.
Пока Ивви безмятежно отдыхала на диване от долгой дороги, в домике закипела тихая, слаженная работа.
Оливия присела на корточки перед низким, каменным устьем камина. Внутри лежала старая, почерневшая от сажи решетка и горка серого пепла от предыдущих гостей. Она не стала использовать магию – этот процесс требовал другого, земного ритуала. Сначала она аккуратно сгребла пепел совком, затем сложила в пирамидку мелкие сухие щепки и бересту из корзины у камина. Поверх, со старательностью новичка, уложила несколько полешек помельче. Ее движения были медленными, сосредоточенными, будто она училась чему-то совершенно новому.
Девушка достала из жестяной коробки на полке спичку. Сухой, резкий щелчок о серу прозвучал неожиданно громко в тишине. Пламя вспыхнуло, осветив ее лицо – задумчивое, с легкой тенью концентрации в глазах. Она поднесла огонек к бересте, и тот с тихим потрескиванием начал жадно его пожирать. Оливия не отходила, сидя на полу и поддувая слабым движением ладони, пока уверенный огонь не перекинулся на дрова. Тепло начало расходиться по комнате, а танцующие тени оживили бревенчатые стены.
И вдруг… что-то щелкнуло.
Пламя на мгновение приняло в ее глазах необычную форму – не просто огонь, а нечто более сложное, с закрученными лепестками и ярко-алой сердцевиной. В носу будто почувствовался не запах дыма, а густой, пряный аромат, сладкий и обжигающий одновременно. В ушах отозвался низкий, грудной голос, произносящий странное, гортанное слово: «Баррингтония… Она цветет раз в сто лет… только в лавовых полях Хумо…»
Перед ее внутренним взором промелькнул образ: огромная, шершавая рука, бережно протягивающая ей цветок, чьи лепестки были сотканы из самого живого огня. Он пылал, но не обжигал, а лишь излучал невыносимое тепло.
Оливия моргнула.
Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Словно кто-то вырвал страницу из книги, мелькнувшую перед глазами. Перед ней снова было просто пламя в камине, потрескивающее и обыденное. Пряный аромат растворился в запахе дыма и старого дерева.
Она покачала головой, словно отгоняя назойливую муху. «Что это было?» – мелькнула смутная мысль, но она тут же утонула в привычном тумане. Просто усталость. Игра воображения, навеянная уютом огня.
Ивви по-прежнему лежала с закрытыми глазами, а Анника, проходя мимо с охапкой спальников, лишь бросила беглый взгляд на растопленный камин и удовлетворенно кивнула. Ничто в лице Оливии не выдало того краткого шторма в ее памяти. Призрак огненного цветка канул в небытие, не оставив и следа, кроме смутного, быстро тающего чувства потери.
***
Вечер в домике тянулся густо и лениво, как растопленный мед. За окном давно стемнело, и единственным источником жизни был камин, чье пламя отбрасывало на стены причудливые тени. Анника, развалившись в единственном глубоком кресле, в десятый раз перелистывала страницу своего романа без особого энтузиазма.
Ивви, свалившись на диван и закинув ноги на спинку, прошипела:
– Я умру. Серьезно. Здесь и сейчас. От тоски. Мои последние слова будут: «И все-таки обои в цветочек – это преступление против человечности».
– Ты говорила это в прошлый раз, когда мы застряли в той гостинице с коричневыми стенами. Твои последние слова будут плагиатом. – прыснула в руку Оливия, лежа на овчине перед камином, укутавшись в свитер
– Если умрешь, прибери за собой носки. – Бросила Анника не отрываясь от книги.
– Вы не понимаете! Это экзистенциальный кризис! Мы в глуши, без интернета, и единственное развлечение – следить, как горит березовое полено. Оно, кстати, уже третий час держится молодцом, чем безнадежно демонстрирует мою собственную несостоятельность.
Оливия, тихо смеясь, перекатилась на бок:
– Может, предложишь ему сыграть в карты?
– КАРТЫ! Гений, Оливи, абсолютный гений! У меня в машине есть колода! Та самая, с которой мы в том кемпинге у реки… э-э-э… играли в «Верю-не-верю» с теми рыбаками! – просияла Ивви.
Наконец-то оторвав взгляд от книги, и, смотря на Ивви с убийственным спокойствием, Анника уточнила у подруги:
– Ты имеешь в виду колоду, которую ты потом роняла в котел с ухой, а потом сушила на батарее, отчего дама пик теперь напоминает жертву неизвестного природного катаклизма?
Ивви (уже копаясь в ключах):
– Это придает ей харизму! Они – не просто карты, они – носитель воспоминаний! И паров рыбы.
– Только надень что-то на ноги! А то не «умрешь от тоски», а подхватишь пневмонию! – добавила Анника, возвращаясь к книге, но уже с легкой ухмылкой.
– Не беспокойся. Ее розовый пуховик выдержит ядерную зиму. А вот психика тех карт – вряд ли. – вставила Оливия и Анника звонко рассмеялась. Отчего Ивви лишь показала подругам язык и пропала за дверью.
Спустя несколько долгих минут Ивви с триумфом вернулась с заветной колодой, пахнущей бензином и рыбой. Они устроились на полу перед камином, разложив на овчине импровизированный игровой стол.
Тасуя карты с таким азартом, будто готовится к турниру профессионалов, Ивви деловито начала проговаривать правила:
– Так, все просто: «Верю-не-верю». Тот, кто останется с картами – проиграл. Готова вас разорить, дамы!
Анника (беря свои карты и бегло их просматривая):
– Моя главная стратегия – не верить ни единому твоему слову, Ивви. Опыт общения подтверждает ее эффективность.
Первый кон. Ивви сбрасывает тройку бубен, заявляя, что это король. Оливия, не моргнув глазом, спокойно говорит: «Не верю». Ивви с театральным вздохом забирает карты. Через два хода Оливия избавляется от своей последней карты – настоящего короля – и выигрывает.
Скрепя зубами и громко рыча, Ивви, вглядываясь в карты Оливии:
– Ты точно не колдуешь? Ну, в смысле, по-настоящему? Потому что это уже не смешно.
Оливия, пытаясь скрыть улыбку. – Просто удача.
– Статистически маловероятно. За шесть игр подряд ты выиграла, даже когда у тебя на руках были семерка, восьмерка и валет разных мастей. Это не удача. Это либо гениальная тактика, либо… ты видишь карты насквозь. – подмечает Анника и Ивви, прищурив глаза, катится вниз, по полу.
Вторая игра. Ивви, пытаясь блефовать, заявляет, что сбросила сразу четыре дамы. На этот раз не поверили все сразу. Карт у нее в руках прибавилось так много, что она едва могла их удержать.
– Да у меня тут уже не рука, а архивный фонд! – Ивви, разглядывая свой веер из карт. – Оливия, ну как ты это делаешь?
– Может, дело в том, что ты всегда поднимаешь бровь, когда врешь?
– Что?! Да я эту бровь тренировала годами! Она должна быть неуловима и коварна!
– Она коварна, как розовый пуховик в снежном лесу, – вставляет Анника. – Все видят ее за версту.
К третьей игре Ивви подошла со стратегией «абсолютной честности», что привело к ее молниеносному и сокрушительному поражению.
– Всё. Я официально отказываюсь от карточных игр. Моя психика не выдержит еще одного урока смирения от Оливии. Может, лучше просто… погадаем? – внезапно предложила Ивви, подпрыгнув с таким энтузиазмом, будто объявила о начале циркового представления.
– Погадаем? – дернулась было Анника, но передумала и села обратно. – На кого? У тебя же никого нет!
– А тот мальчик с заправки? – Ивви устроилась поудобнее, ее глаза загорелись азартом. – Тот, что с татуировкой енота на предплечье? Он такой… загадочный!
– Загадочный? – Анника фыркнула. – Он не мог с первого раза правильно пробить чек. Его главная загадка – как он умудряется не перепутать бензин с растворителем. Ты хочешь погадать на парня, чье будущее, скорее всего, лежит в сфере судебного разбирательства о неправильно налитом топливе?
– Ну, Анника, не будь такой снобкой! – Ивви сделала обиженное лицо. – У каждого своя харизма. У кого-то – владение темными силами, а у кого-то – милый енот и неумение работать с кассой. Это ли не романтика?
Оливия, до сих пор молча перетасовывавшая карты, тихо рассмеялась.
– Ладно, – она сдала себе три карты и разложила их веером. – Давай, я посмотрю на твоего енотолюбивого загадочного незнакомца. Две дамы и семерка… Видишь? Одна дама – это ты. Вторая – его мама. А семерка… скорее всего, его долг за бензин. Не самый радужный расклад.
– Оливия! – взвизгнула Ивви. – Ты совсем меня добила! Ты отнимаешь у меня последние радости!
– Я не отнимаю, – улыбнулась Оливия, подбирая карты. – Я пытаюсь уберечь тебя от отношений, которые, согласно картам, закончатся необходимостью оплачивать чей-то долг за антигель. Но если хочешь, можем попробовать что-то… нагляднее.
Оливия протянула руку к огню. Анника приподнялась на локте, глаза ее сузились. Но Оливия не сунула ладонь в пламя. Она лишь провела пальцами над тлеющими угольками на краю очага, подцепила несколько маленьких, почти невесомых черных угольков и легким, почти небрежным жестом подбросила их в воздух перед собой.
Угольки не упали.
Они зависли на мгновение, словно в густом меду, а затем с тихим, шелестящим звуком рассыпались в облачко черной пыли. Частицы кружились в воздухе, подхваченные невидимым вихрем, слипаясь и формируя узор.
И тогда в воздухе, прямо перед лицом Оливии, из сажи и пепла сложилось лицо. Мужское. С резкими скулами, твердым подбородком и парой глаз, в которых читалась не знающая сомнений решимость. Оно было призрачным, дымчатым, но абсолютно четким. Лицо повисело в воздухе несколько секунд, безмолвное и пугающе реальное, а потом дрогнуло и распалось, осыпавшись на пол черным снегом.
Тишина в домике стала густой и тягучей, нарушаемая лишь потрескиванием углей в камине. Призрачное лицо давно распалось, но будто все еще висело в воздухе, невидимое, но ощутимое.
Ивви первая нарушила молчание, ее голос прозвучал приглушенно и задумчиво:
– Ну… а он… ничего такой. Мужественный, что ли… – она покраснела, поймав строгий взгляд Анники, и поспешно добавила: – Ну, вы поняли! Скулы, взгляд… Это не лицо заправского хулигана, верно?
Анника не ответила. Она стояла, скрестив руки, и смотрела на то место, где несколько секунд назад висел портрет из пепла. Ее собранное, аналитическое выражение лица сменилось редкой растерянностью.
– Нет, – наконец сказала она тихо, больше себе, чем другим. – Я его не знаю. Ни по делам отца, ни по нашим… старым связям. Он мне абсолютно не знаком.
В ее голосе сквозил не просто вопрос, а легкая тревога. Анника привыкла классифицировать угрозы, а этот человек был пустым местом в ее картотеке, и это ее беспокоило больше всего.
Оливия сидела на полу, обхватив колени, и смотрела на свои пальцы, испачканные сажей. Она всячески избегала встречаться взглядом с подругами.
– Я… я не знаю, кто это, – прошептала она. – Он просто… появился. Как будто угольки его помнили, а я – нет.
Трое девушек уставились в потухающий огонь, объединенные одной и той же тревожной загадкой. Веселье окончательно покинуло домик, уступив место холодку неопределенности. Кто этот мужчина с решительным лицом? Друг? Враг? Случайное видение? Ответа не было. Было только лицо из пепла, врезавшееся в память.
Глава 4
Оливия проснулась раньше всех. Не от звука, а от ощущения – давящей, абсолютной тишины, которая казалась громче любого шума. Сквозь щели в ставнях не пробивалось ни луча света. Она тихо поднялась, натянула темные спортивные леггинсы, термобелье и ветровку, и, не будя подруг, выскользнула из домика.
Воздух снаружи был ледяным и влажным, он обжигал легкие как игристое вино. Весь мир исчез. Его заместил густой, молочно-белый туман, настолько плотный, что казалось, будто можно резать его ножом. Деревья, всего в десяти шагах от крыльца, были лишь призрачными силуэтами, растворяющимися в этой белизне. Ветви елей, облепленные каплями влаги, поникли под тяжестью непроглядной пелены. Не было ни звука птиц, ни шороха листьев – лишь гулкая, абсолютная тишина, нарушаемая хрустом гравия под ее кроссовками.
Оливия сделала первые несколько неуверенных шагов, и туман сомкнулся за ней, поглотив домик. Она была совершенно одна в этом белом, беззвучном мире. Это не пугало, а наоборот, чувствовалось… правильно. Как будто она возвращалась в какое-то первозданное состояние.
Девушка побежала. Сначала медленно, по едва заметной тропинке, ведущей вверх по склону. Ее дыхание рваными клубами вырывалось в ледяной воздух, тут же сливалось с туманом. С каждым шагом тело разогревалось, а сознание, наоборот, прояснялось. В этой монотонной нагрузке, в ритмичном стуке сердца было освобождение. Не нужно было ни о чем думать. Только бежать. Только чувствовать, как напрягаются мышцы, как холод щиплет щеки.
Она поднялась выше, и тут случилось чудо. Туман начал редеть. Из сплошной стены он превратился в клочья и разрывы, сквозь которые проглядывали очертания скал и черные стволы сосен. А потом она выбежала из него совсем.
Лив стояла на остром каменном выступе, а под ней простиралось бескрайнее море из ваты – плотный слой тумана, заполнивший долину до самого горизонта. А над головой… над головой пылало небо. Солнце еще не показалось из-за пиков, но его лучи уже поджигали край небосвода, окрашивая его в ослепительные оттенки розового, золота и пурпура. Вершины дальних гор, как острова из другого мира, плыли в этом огненном море.
Оливия замерла, переводя дух. Вид был настолько величественным, что перехватывало дыхание. Она потянулась было за телефоном, чтобы сделать снимок, но оставила эту затею. Никакой кадр не смог бы передать это ощущение.
Именно в эту секунду абсолютной тишины и бескрайней свободы в ее сознании снова что-то дрогнуло. Не образ. Не звук. А чувство. То самое, что грызло ее изнутри все эти месяцы. Только сейчас оно было не болью, а… тоской. Острой, пронзительной, физической тоской по чему-то, что было больше этой красоты. По кому-то, с кем можно было бы разделить это небо.
Она закрыла глаза, пытаясь поймать ускользающее ощущение, но оно растворилось, как клочок тумана в ее руках. Осталась лишь пустота, еще более зияющая на фоне этого величия. Оливия глубоко вздохнула, развернулась и побежала обратно, в молочную пелену, оставив горящее небо позади.
Когда Оливия, запыхавшаяся и с румянцем на щеках, вернулась в домик, ее встретила картина полной готовности. Воздух был густ от аромата свежезаваренного чая и жареного хлеба. Вещи, которые вчера вечером лежали в живописном беспорядке, были теперь упакованы в рюкзаки с армейской аккуратностью – несомненно, работа Анники. Ивви, уже одетая в походную одежду, доедала последний кусок тоста с медом.
– А вот и наша бегунья! – воскликнула она, но ее обычный энтузиазм был приглушенным, деловым. – Мы уж думали, ты решила марафон по долинам устроить.
Оливия, все еще находясь под впечатлением от утреннего зрелища, лишь покачала головой, переводя дыхание.
– Там… там наверху… – она сделала глубокий вдох, непроизвольно продолжая тыкать себе за спину – было море из облаков. И все горело. Как в печке.
– Повезло с утром, – коротко прокомментировала Анника, выходя из спальни с тремя спальниками в компрессионных мешках. – Туман в долине – хороший знак. Значит, выше будет ясно. Но ветер может подняться к полудню. Нам нужно выходить в течение часа. – Она оценивающим взглядом окинула Оливию. – Ты как? Готова? Или может, в душ, перед дорогой? Так сказать – очиститься.
Вопрос повис в воздухе, наполненный множеством смыслов. Готова к тяжелому подъему? Готова к тому, чтобы остаться наедине с собой и с горами? Готова к тому, что можешь вспомнить?
Оливия лишь кивнула, отводя взгляд. Она подошла к своему рюкзаку, который Анника уже собрала для нее, и потрогала лямки. Все было идеально подогнано. Эта предупредительность одновременно согревала и вызывала легкий озноб.
– Я быстро, – бросила она, исчезая за деревянной резной дверью самой маленькой комнатки.
Пока вода шумно лилась за пластиковой шторкой, Анника и Ивви молча и слаженно догрузили машину. Действия их были уже отточены до автоматизма: рюкзаки – в самый низ, продукты – так, чтобы можно было легко достать, фотоаппарат Оливии – на сиденье, в безопасное и доступное место. Тишину нарушало лишь шипение воды и гулкий скрежет гравия под колесами, когда Ивви переставляла машину для удобства погрузки.
Когда Оливия вышла, с влажными светлыми прядями волос, прилипшими ко лбу, и запахом мыла, машина была уже полностью готова к отправлению. Ее кожа горела от горячей воды, а внутри появилось странное ощущение чистоты и обновления, будто она смыла с себя не только пот пробежки, но и часть гнетущей тревоги.
– Все, я готова, – сказала она, и в ее голосе впервые прозвучала твердая нота.
Они тронулись. Сначала дорога была относительно спокойной, но с каждым километром пейзаж становился все более суровым, а дорога – все более коварной. Трасса номер 63, она же «Тролльстиген», была инженерным чудом и испытанием для нервов. Она впивалась в склон горы бесконечными петлями серпантина, вырубленными прямо в скале. С одной стороны нависали темные, мокрые от брызг водопадов скалы, с другой – зияла бездонная пропасть, дно которой терялось в тумане.
Ивви сжала руль так, что костяшки пальцев побелели. Ее обычная болтовня сменилась предельной концентрацией. Она вползала в очередной слепой поворот, почти упираясь капотом в скалу, чтобы затем медленно, сантиметр за сантиметром, выползти на следующую петлю. Встречные машины на узких проездах, редко встречающиеся на пути, заставляли сердце замирать.
Тоннели, короткие и низкие, вырубленные в толще горы, наступали один за другим. Они погружали в гулкую, искусственную ночь, где единственным светом были тусклые фары и залитые желтым светом стены, а затем так же внезапно вышвыривали на ослепительный свет дня или в очередной головокружительный вид.
Оливия сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, но теперь не от тоски, а от попытки впитать в себя всю эту суровую мощь. Ее пальцы непроизвольно впивались в сиденье на каждом крутом вираже. Казалось, сама стихия проверяла их на прочность, и где-то в глубине души она чувствовала странный отклик на этот вызов. Это было страшно, но это было живо.
За очередным невероятно крутым поворотом открылась панорама, от которой перехватило дыхание даже у Анники. Внизу, в разломе между скалами, бушевал многокаскадный водопад, а над ним нависал арочный мост, словно парящий в воздухе.
– Остановись! – выдохнула Оливия, хватая свой фотоаппарат. – На секунду, пожалуйста!
Ивви, сама очарованная видом, нашла крошечный карман на обочине, куда можно было втиснуться двумя колесами. Оливия выскочила из машины, не обращая внимания на пронизывающий ветер, и сделала несколько кадров. Водопад, скалы, уходящая в небо лента дороги – все это она ловила в объектив с воодушевлением, которого в ней давно не видели.
– Анника, давай я тебя сфотографирую на фоне всего этого! – предложила Ивви, выходя из машины и потягиваясь.
– Нет уж, – флегматично ответила Анника, оставаясь на месте. – Лучше я вас обеих. Иди к Оливии.
Ивви с радостным визгом подбежала к Оливии и обняла ее за плечи, строя глупую рожицу. Оливия, смеясь, попыталась вырваться, но в итоге тоже улыбнулась в камеру Анники. На мгновение они снова стали просто тремя подругами в путешествии, забыв о призраках и тайнах.
Именно в этот момент, отвлекшись на съемку и смех, Ивви на секунду отпустила бдительность. Возвращаясь к машине, она по привычке сделала широкий шаг, не глядя под ноги, и оказалась на проезжей части. Из-за крутого поворота с ревом вынырнула огромная фура. Громовой, продолжительный гудок разрезал горную тишину. Ивви застыла на месте, глаза ее расширились от ужаса. Она метнулась назад, к обочине, споткнулась и упала на колени, а фура с воем пронеслась в сантиметрах от нее, обдав всех шквалом ветра и брызгами грязной воды.
Смех замер. Тишина, наступившая после рева мотора, была оглушительной.
– Ивви! – Оливия бросилась к подруге, помогая ей подняться. Та вся дрожала, ее лицо было белым как мел. – Как ты, все хорошо?
– Да, – испуганно заикаясь пробормотала Ив. – Колени только ободрала! Вот же засранец! С такой скоростью по серпантину лететь!
– Это я виновата, – Лив упала на колени рядом с подругой и начала хаотично вытирать грязные колени подруги рукавом черного свитера. – Тут нельзя останавливаться. Знала же, но не смогла устоять.
Анника же не произнесла ни слова. Она медленно, опустив фотоаппарат, пошла уверенным шагом к машине. Ее лицо было не просто строгим – оно было ледяным от сдержанного гнева. Она подошла, взяла Ивви за локоть и буквально втолкнула ее на пассажирское сиденье.
– Дальше я поведу, – ее голос был тихим, но в нем звенела сталь. Она не стала читать нотаций. Не было нужды. Один только ее взгляд, полный немого укора и холодного огня, говорил красноречивее любых слов.
Оливия молча забралась на заднее сиденье. Эйфория от удачных кадров испарилась, оставив после себя ком в горле и щемящее чувство вины.
Следующие несколько километров прошли в гнетущем молчании, нарушаемом лишь ревом мотора и свистом ветра. Напряжение в салоне было почти осязаемым. Ивви, сидевшая на пассажирском сиденье, сгорбилась и застыла, уставившись в окно.
– Ладно, признаю, это было чертовски страшно, – заявила она, поворачиваясь к Аннике. – Я чуть не стала плоским украшением для капота фуры. Спасибо, что не сказала «я же предупреждала».
Анника лишь на долю секунды скосила на нее взгляд, уголок ее рта дрогнул.
– Я просто отложила это на потом. У меня есть целый список.
– О, отлично! Зачитаешь его у костра! – Ивви уже оживилась. Ее природный оптимизм прорывался наружу, как солнце сквозь тучи. Она с шуршанием развернула пачку жевательного мармелада, появившегося непойми откуда. – А пока… требуется срочная сахарная терапия для успокоения потрясенных нервов! Кому мишку? Храброму водителю? Творческому фотографу?
Она протянула яркого желтого мишку Аннике, которая после секундной паузы с неохотой взяла его прямо губами. Затем Ивви полуобернулась и сунула красного мишку в скрещенный руки Оливии.
– Держи, Лив. В нем вся концентрация хорошего настроения. Не то что в тех наших веганских брикетах.
Оливия, до этого молча смотревшая в окно, невольно улыбнулась. Она приняла мармеладку. Сахар действительно показался невероятно вкусным.
Атмосфера в салоне тут же смягчилась. Ивви, снова ставшая собой, начала комментировать виды за окном, строить планы на восхождение и забавно передразнивать суровое выражение лица Анники за рулем.
Анни, хоть и не поддерживая болтовню, больше не напоминала ледяную статую. Ее плечи расслабились. Она по-прежнему вела машину с невероятной уверенностью, плавно вписываясь в повороты и точно предугадывая поведение других автомобилей на узкой дороге, но теперь это было спокойное мастерство, а не яростная концентрация.
А Оливия, откинувшись на сиденье, снова подняла фотоаппарат. Она ловила кадры уже не с азартом, а с легкой, мирной улыбкой. Снимала уходящую вдаль ленту серпантина, освещенную вдруг пробившимся солнцем, сняла затылок Ивви, украдкой – профиль Анники за рулем, ее сосредоточенное и вдруг показавшееся ей очень родным лицо.
Каждый щелчок затвора был для нее маленьким актом творения. Магия, которой она была наделена, всегда была чем-то внутренним, текучим, эмоциональным и потому – ненадежным. Она могла исказить реальность, подчинить ее своей воле или настроению. Фотоаппарат же был ее полной противоположностью. Он требовал дисциплины. Заставлял ее искать рамку, выстраивать композицию, ловить свет. Он не менял мир, а фиксировал его крошечный, совершенный кусочек.
В этом был ее новый, хрупкий якорь. Пока она смотрела в видоискатель, мир обретал четкие границы. Не было тумана в памяти, не было смутной тоски – был только этот кадр. Этот камень, это облако, этот изгиб дороги. Фотография стала для нее способом доказать самой себе, что она все еще здесь, в настоящем. Что ее реальность существует здесь и сейчас, и ее можно поймать, сохранить и пересмотреть. Это был ее молчаливый бунт против эфемерности ее собственного прошлого.
И природа за окном, будто подыгрывая девушке, начала радикально меняться, предлагая новые, все более величественные картины для ее архива. Изумрудные долины с неторопливыми реками и аккуратными фермами остались позади. Дорога повела их выше. Густые, темные еловые леса поредели, уступив место низкорослым, приземистым соснам и березам, которые цеплялись за каменистую почву, их стволы были искривлены постоянными сильными ветрами. Воздух, который в долине был мягким и влажным, здесь стал холодным, разреженным и невероятно прозрачным. Каждая дальняя гора виделась с идеальной четкостью, словно ее можно было потрогать рукой.
Оливия снимала это преображение, этот переход из уютного, обжитого мира в мир суровый, первозданный и безжалостный. И по мере того как пейзаж за окном становился все более мощным и величественным, в ее душе, отвечая ему, нарастало странное, тихое чувство готовности. Будто она не просто ехала в горы, а возвращалась домой. В место, где правила были просты и честны: сила камня, власть ветра и выносливость того, кто осмелится бросить им вызов.