Монолог фармацевта. Книга 1

Размер шрифта: 13

Иллюстрации Токо Сино

Перевод с японского Алексея Муслаева

Kusuriya No Hitorigoto

Originally published in Japan by Imagica Infos Co., Ltd.

Through Shufunotomo Co., Ltd.

Вступление

Рождение знаменитого сыщика!

В этой истории, описанной в декорациях средневекового императорского дворца, юная служанка, приставленная к наложнице высшего ранга пробовать кушанья и питье на яд, раскрывает череду необъяснимых тайн. Захватывающий сюжет, полный неожиданных поворотов, а также дерзкая главная героиня, мгновенно завоевали любовь читателей по всему миру. И вот, спустя два года после первой попытки сериализации, по многочисленным просьбам читателей, роман получил переиздание. Изначальный текст веб-публикации значительно проработали, благодаря чему «Фармацевт» стал еще увлекательнее! Признайтесь, все мы ждали, когда в ранобэ появится настолько свежий и необычный главный герой – женщина-сыщик! Не сомневаемся, умозаключения и смелость Маомао подарят вам незабываемое удовольствие от чтения!

Глава 1
Маомао

«Вот бы сейчас на улицу и поесть жареного мясца из лавки… – замечталась Маомао и, подняв глаза к хмурому небу, невольно вздохнула. Мир вокруг пестрел великолепием, однако за его блестящим фасадом таилось нечто зловещее – некая скверна, источающая явный смрад. – Вот бы узнать, как там отец, ест ли как следует… А то три месяца прошло…»

Как-то раз в лесу, куда Маомао отправилась собирать лекарственные травы, ее подстерегли трое похитителей. Эти люди (кого она позже обозвала Деревенщина Один, Деревенщина Два и Деревенщина Три) занимались, в сущности, сватовством, только сватали совершенно против воли. Они «искали невест». Точнее, похищали девушек для императорского двора.

Справедливости ради стоит сказать, что дворовым слугам исправно платят жалованье и уже через два года разрешают покинуть пределы дворца – условия, на первый взгляд, неплохие, вот только у Маомао никто не спрашивал, согласна ли она бросить все и уйти на службу. Она привыкла к спокойной и размеренной жизни травницы, а быть служанкой при дворе ей было в тягость. Похитители обычно продавали девушек евнухам, чтобы выручить немного деньжат на выпивку, или пытались выдавать похищенных за своих дочерей, дабы родной крови не пришлось томиться на службе. Но Маомао и слышать не хотела оправдания тех, кто оторвал ее от привычного уклада. Да и не видела пользы в том, чтобы много рассуждать о них, ведь уже попалась, стало быть, избежать своей участи никак не могла.

Маомао никогда не мечтала о службе во дворце императорских жен и по своей воле не связала бы с ним свою судьбу, если бы с ней не случилась эта досадная неприятность. Сам воздух там душит густым ароматом румян, мазей, порошков и благовоний, а улыбки придворных женщин в роскошных нарядах пугают своей наигранностью. Некогда Маомао решила, продавая вместе с отцом травы и снадобья, что нет на свете страшнее яда, чем улыбка женщины. И к ней до завидного часто прибегают как высокородные госпожи, так и девицы для утех из «дома цветов».

Подумав так, Маомао подхватила стоявшую у ног корзину с бельем и направилась к соседнему павильону. В его внутреннем дворе, убранном грубым камнем и совершенно не похожем на пышные внешние покои, устроили прачечную, где множество слуг (и не разобрать, кто из них мужчина, кто – женщина) в поте лица стирали горы разнообразной одежды.

Как правило, мужчинам во дворец императорских жен хода нет, если не считать самого императора, его кровных родственников – высокородных государственных мужей, – а также тех, кто и не мужи теперь вовсе, поскольку по каким-либо причинам лишились своего детородного корня. Иначе сказать, евнухов. Разумеется, в прачечной можно встретить лишь последних, ведь высокородные господа в подобные места не наведываются.

Что до Маомао, то оскопление мужчин ей всегда казалось изуверством, тем не менее она понимала, что подобная мера необходима для придворного мужа, если ему надобно служить в окружении наложниц императора.

Опустив свою ношу во дворе, Маомао приметила в ближайших комнатках другие корзины, в которых покоились уже выстиранные и высушенные на солнце одежды. На деревянных табличках, прикрепленных к ручкам корзин, красовались нарисованные растения и цифры. В них была нужда, поскольку далеко не все дворовые слуги умели читать, что вполне закономерно, ведь во дворце может оказаться кто угодно, даже похищенная с улицы крестьянка. Безусловно, с первых дней на службе всех новопришедших обучают дворцовому этикету и церемониалу и только после усвоения всех премудростей допускают к высоким господам, однако дремучему люду грамота дается с превеликим трудом. Еще повезет, если хотя бы половине служанок, набранных из деревень, удастся привить несколько иероглифов. Притом по мере разрастания императорского двора набирают все больше и больше дворни, отчего прислуга, что совершенно естественно, оказывается одна другой хуже.

Впрочем, нынешнему дворцу императорских жен еще далеко до дворцов былых времен. И все же в ту пору, когда Маомао поступила на службу, в «цветнике» его величества проживало никак не меньше двух тысяч человек, если учесть всех наложниц и всевозможную прислугу. А со всеми евнухами и вовсе выходило около трех тысяч.

Сама Маомао была распоследней служанкой, для которой не уготовано даже нижайшего ранга. Надеяться на большее она и не могла, так как не имела покровителя при дворе. Да и похитили ее сугубо для того, чтобы продать дворцу побольше прислуги. Будь у Маомао пышное, точно у цветка пиона, тело, или белоснежная кожа лица, как у полной луны, сияющей в ночи, ее бы, возможно, еще определили в наложницы низшего ранга, однако ни того ни другого она не имела. Маомао только и могла похвастаться, что здоровой кожей, да и ту обезобразили многочисленные веснушки. Сама она сухощавая, руки и ноги – что веточки.

«Так, надо бы поторопиться с поручением», – наконец решила Маомао, взяла корзину с табличкой, где был нарисован цветок сливы и написано число семнадцать, и перешла на стремительный шаг. Ей хотелось поскорее вернуться в комнаты прислуги, пока хмурые черные тучи, затянувшие небо, не разразились слезами.

Одежды в корзине Маомао принадлежали одной из наложниц низшего ранга, однако покои ее были убраны до того богато и пышно, что превосходили видом покои любых других наложниц того же ранга, отчего казались уже вычурными. По-видимому, та наложница вышла из семьи богатого купца.

Чем выше положение наложницы при дворе, тем больше личной прислуги ей положено. К примеру, наложницам низшего ранга дозволяется держать при себе не более двух служанок. Маомао же, следует повторить, в число личных слуг не входила, поскольку ее не приставили ни к одной из наложниц. Вместо этого Маомао, как и другим подобным безранговым служанкам, поручали всю черную работу: убирать комнаты, стирать грязные одежды и приносить свежие.

Наложницы низшего ранга, как и наложницы высшего, проживают в личных покоях, однако те располагаются довольно далеко от дворца императора. Порою так далеко, что его величество не то что редко туда захаживает, но и вовсе не обращает на те дальние уголки обширного сада свой благосклонный взор. Хотя, если бы император заметил такую наложницу и приказал бы пригласить ее к себе, после подобной милости сию деву непременно бы переселили в покои получше. А уж если бы ее удостоили повторной встречи, то все обитатели дворца императорских жен справедливо бы сочли, что она добилась у его величества определенного успеха и теперь входит в число его любимиц.

Что до тех наложниц, кто не сумел заручиться благосклонностью императора, то они, достигнув границы детородного возраста, неизбежно теряли свое положение и в лучшем случае бывали пожалованы в жены какому-нибудь императорскому сановнику, если только род этих женщин не имел большого влияния. Трудно сказать, горька или сладка доля подобных «цветков» – каждая в «цветнике» решает по-своему. Но, как поняла Маомао, больше всего во дворце императорских жен страшатся вовсе не государя, не его благоволения или немилости, а того, что насильно выдадут за евнуха.

Добежав до покоев наложницы низшего ранга, которой нужно было принести свежие одежды, Маомао легонько постучала в дверь. Ей открыла личная прислужница, приставленная к этой госпоже, и равнодушно отчеканила:

– Оставь там.

Сама наложница, источая сладостные ароматы, сидела в комнате, покачивая в руке чашу с вином. До жизни в «цветнике» императора она привыкла день ото дня слышать, как другие восхваляют ее красоту, но теперь, угодив сюда, к своей досаде обнаружила, что мир устроен гораздо сложнее. Иными словами, прежде она ютилась в углу, точно лягушка на дне колодца, и великолепие других роскошных «цветков» так ослепило ее, ошеломило и унизило гордость, что она больше не смела выйти за пределы своих покоев.

«Если и носа никуда не казать, к тебе тоже никто не наведается», – заключила Маомао, поставив корзину с чистыми одеждами в закутке рядом с покоями наложницы. Подобрав взамен корзину с несвежим платьем, она вновь поспешила назад, в прачечную, – работы еще хватало.

Маомао оказалась во дворце императорских жен не по своей воле, но все-таки она получала какое-никакое жалованье, а потому старалась добросовестно нести службу. К тому же она была травницей, а избравшие это ремесло привычны все исполнять тщательно. Притом Маомао надеялась, что, как только весь положенный срок выйдет, она навсегда покинет дворец, и тихо дожидалась того дня. Маомао и в мыслях не допускала, что однажды его величество соизволит одарить ее милостью и на ее долю выпадет счастье послужить ему лично.

К сожалению, Маомао в своих ожиданиях жестоко обманулась, ведь никому не ведомо, что уготовано ему судьбой. Для своих семнадцати лет Маомао рассуждала чрезвычайно здраво, да только она была не властна над порывами своей юной души. Природное любопытство, жажда знаний и справедливости однажды подвели ее к невольной разгадке череды весьма странных событий, в которых сама Маомао не нашла ни крупицы странного. В ту пору во дворце императорских жен умерло уже несколько младенцев, и дворовые слуги поговаривали, что тому виной проклятие предыдущей наложницы государя, однако догадка Маомао не подтвердила эти слухи…

Глава 2
Две наложницы

– О-ох… Тоже думаешь, что их прокляли?!

– Да! А еще говорят, будто в их покоях видели придворного лекаря!

Поедая похлебку, Маомао невольно прислушалась к досужим разговорам двух сплетниц, усевшихся наискось от нее. На лицах их читалась печаль, но в глазах горел огонек любопытства. Обе девушки, Маомао и еще сотни служанок расположились в трапезной, где на завтрак кроме похлебки давали лишь кашу из смеси нескольких зерновых.

– А ведь он исправно посещал и наложницу Лихуа, и наложницу Гёкуё! – продолжала первая сплетница.

– Неужели! Сразу двух? Хотя у одной уже шесть месяцев, а у другой – три!

– Да-да! Ну точно прокляли!

Служанки говорили о двух любимых наложницах императора, госпоже Лихуа и госпоже Гёкуё. А по шесть и по три месяца, как догадывалась Маомао, исполнилось их детям.

Дворец был самым настоящим царством слухов, и ходили они самые разные: некоторые касались наложниц, с кем возлежал государь, другие же затрагивали императорских наследников. Бывало, слуги злословили из обиды или издевки ради, или, желая хоть как-то спастись от духоты и зноя, служанки выдумывали всякие ужасы, от которых у иных кровь стыла в жилах.

– Да-да, проклятие, не иначе! – продолжала настаивать одна из сплетниц. – Уже трое умерли!

Она говорила о трех детях, рожденных императорскими наложницами, среди которых был наследник престола. Еще до того, как император взошел на трон, у него было дитя, двое других родились во время его царствования, однако все трое умерли еще во младенчестве. Впрочем, дети часто умирают, в этом нет ничего особенного, вот только императорские чада гибли один за другим, и это само собой вызывало некоторые подозрения. Ныне в живых остались лишь двое: наследный принц трех месяцев от роду, сын наложницы Лихуа, и принцесса шести месяцев от роду, дочь наложницы Гёкуё.

«Может, их отравили?» – отправляя ложку в рот, задумалась Маомао, но тотчас отбросила эту мысль, посчитав сомнительной, ведь двое из погибших детей были принцессами, стало быть, не могли претендовать на престол. Так кому вздумалось избавляться от принцесс, если правом наследования наделены лишь мужчины?

Что до сплетниц, сидевших наискось от Маомао, то те, позабыв о каше, так и застыли с палочками в руках, увлеченно обсуждая судьбу-злодейку и всевозможные проклятия.

«Да хватит вам, не бывает никаких проклятий», – не без досады подумала Маомао. Она считала подобные разговоры чушью: разве можно одним проклятием уничтожить целый род? Хотя с такими взглядами ее скорее бы определили в стан инакомыслящих, чем в стан здравомыслящих. Однако же Маомао имела все основания отрицать проклятия, и в этом ей помогали знания.

«Скорее всего, какой-то недуг. Может, наследственное? Из-за плохой крови? Интересно, какой смертью умерли эти дети…» – вопрошала себя Маомао, после чего, решившись, обратилась с теми же вопросами к сидевшим рядом болтушкам.

Обычно ее считали нелюдимой и даже дикой, ведь она привыкла отмалчиваться, а не заводить беседу, но тут Маомао заговорила первой. Она и не подозревала, что, поддавшись любопытству, однажды горько пожалеет об этом…

* * *

– Подробностей не знаю, – охотно и с еще большим оживлением начала Сяолань, одна из болтушек. – Наложнице Лихуа, кажется, очень нездоровится – придворный лекарь день и ночь к ней ходит.

– Самой наложнице тоже плохо? – уточнила Маомао.

– Да-да, и ей, и ребенку.

Однако придворный лекарь уделял чрезвычайно много внимания наложнице Лихуа не столько потому, что она и ее дитя тяжело болели, сколько оттого, что госпожа родила императору наследника. Ведь куда больше государь благоволит наложнице Гёкуё, да только она родила принцессу, что ставило ее на ступень ниже соперницы, следовательно, ценности в ней было меньше, и хлопотать о ней день и ночь даже не думали.

– Подробностей, опять же, не знаю. Просто слышала, что голова болит, живот, тошнит еще, – напоследок, прежде чем уйти по делам, рассказала Сяолань все, что только выяснила о недуге наложницы.

В знак благодарности Маомао угостила болтушку отваром солодки, который приготовила сама, нарвав трав в уголке дворцового сада. Запахом сие питье напоминало лекарство, но небрезгливого оно щедро одаривало сладостью. Служанкам редко выпадала возможность полакомиться чем-то сладким, поэтому Сяолань очень обрадовалась такому подарку.

«Голова, живот и тошнота…» – мысленно перечислила признаки недуга Маомао. Но все-таки их отчаянно не хватало, чтобы докопаться до сути. Помнится, отец учил ее никогда не опираться на одни догадки.

«Ладно! Хоть глазком погляжу на госпожу», – сказала она себе и решила поскорее закончить с работой.

Следует сказать, дворец императорских жен был поистине велик, и в его угодья входило множество дворцов и павильонов поменьше. Здесь проживали никак не меньше двух тысяч служанок и наложниц и несли всевозможную службу свыше пятисот евнухов. Низшие служанки без ранга, такие как Маомао, набивались по десять человек в общую комнату, выделенную для дворовых, в то время как наложницы даже низшего ранга могли рассчитывать на собственные покои. Что до среднего ранга, то им жаловали отдельные палаты. Высшему же рангу были положены целые дворцы с кухней, трапезной и собственным садом. И порою угодья таких дворцов простирались столь широко, что уже напоминали небольшой город.

Обычно у Маомао не было ни причин, ни интереса покидать восточные угодья дворца императорских жен, впрочем, в другие уголки она тоже захаживала, пусть и редко. В основном с тем, чтобы исполнить какое-нибудь поручение.

«А если поручений нет, что мешает их выдумать?» – спросила себя Маомао. Сообразив, как можно провернуть дельце, она выискала ближайшую низкоранговую служанку – та держала корзину с одеждами из тончайшего драгоценного шелка. Обычно такое платье требовалось стирать на западной стороне, поскольку считалось, что шелк якобы быстрее изнашивается на востоке – то ли из-за свойств восточной воды, то ли из-за нерадивости местных прачек. Маомао же знала, что шелк портится от сушки на ярком солнце, но не спешила делиться своими знаниями с другими.

Подойдя ближе, она бросила служанке:

– Наши говорят, что в срединный дворец пришел необычайно красивый евнух. Хочу сходить посмотреть.

Стоило ей обмолвиться о красивом евнухе, о котором она слышала от Сяолань, как служанка тут же согласилась подменить Маомао и вручила ей корзину.

Во дворце императорских жен вспыхнуть любви почти негде и не к кому, и нередко дворовые девы до того отчаиваются, что даже евнухи, в которых от мужчины уже ничего не осталось, заставляют трепетать их сердце. Тут и там до Маомао доходили слухи о том, как очередная служанка, отслужив положенный срок, выскакивала замуж за евнуха. Сама Маомао считала, что для женщин даже такое лучше и полезнее для здоровья, чем единолично заниматься непотребствами. И все равно любовь к евнуху казалась ей странной…

«Неужели однажды и я полюблю такого?» – задумавшись, спросила себя Маомао, но тут же, скрестив на груди руки, раздраженно фыркнула: вопросы любви ее ничуть не занимали.

Наспех доставив корзину с бельем, Маомао отправилась к срединному дворцу и вскоре обнаружила, что в «сердце» императорских угодий чрезвычайно красиво: даже резьба колонн здесь была куда продуманнее и изысканнее, чем можно встретить во дворцах восточной окраины. Что ни говори, настоящее произведение искусства!

Ныне самые роскошные и просторные покои, разумеется, занимала наложница Лихуа, мать наследного принца. И поскольку у императора временно не было императрицы, госпожу Лихуа, единственную, кто родила ему наследника, считали самой влиятельной во всем дворце императорских жен.

Несмотря на поразительную роскошь «сердца» императорских угодий, Маомао открылась сцена площадной брани, какую обыкновенно устраивает городская беднота. В гуще событий были трое: одна самозабвенно кричала, другая стояла, виновато склонив голову, третий же метался от одной к другой, стараясь их урезонить. Еще несколько дев-чиновников робко суетились вокруг, не решаясь подступиться.

«Прямо как в „доме цветов“…» – равнодушно отметила Маомао, поскольку суматоха ее ничуть не касалась и она могла спокойно постоять в сторонке вместе с другими зеваками.

По властному голосу и одеждам Маомао поняла, что госпожа, разразившаяся бранью, есть не кто иная, как самая могущественная женщина во дворце императорских жен. Несомненно, то была наложница Лихуа, мать наследного принца. Та же, кто стояла, виновато склонив голову, была второй любимой наложницей императора, звали ее Гёкуё, и она родила государю дочь. Девы-чиновники, суетившиеся рядом, приходились госпожам личными служанками, а тот, кто силился всех урезонить, явно служил во дворце лекарем. О последнем господине, ставшем для этой службы евнухом, Маомао ничего толком не знала, но слышала, что во всем огромном дворце императорских жен лишь он один врачует.

– Это все твои происки! Сама вместо наследника родила дочь, вот и вздумала убить моего сына, наслав проклятие! – с перекошенным от гнева лицом, что внушало уже не восхищение, а один только страх, кричала наложница Лихуа, обвиняя во всем свою соперницу, наложницу Гёкуё. Бледная, словно призрак, восставший из могилы, наложница Лихуа со свирепостью демоницы прожигала взглядом несчастную, а та лишь молча прижимала ладонь к поалевшей щеке – то был явный след от пощечины. Должно быть, бранящаяся госпожа не сдержалась.

– Сяолин страдает не меньше наследника. Неужели вы считаете, что я посмела бы наслать на вас проклятие? – помолчав, холодно заметила Гёкуё, наложница с огненными волосами и нефритовыми сияющими глазами. Судя по ее внешности, в жилах госпожи текла «западная» кровь.

Наконец она подняла голову и обратила взгляд на придворного лекаря:

– Потому-то я и прошу осмотреть мою дочь.

По-видимому, причиной суматохи оказался сам лекарь, отчего и пытался развести обе стороны. Должно быть, наложница Гёкуё пришла к нему выразить свое неудовольствие тем, что он навещает сугубо маленького принца и совсем позабыл о ее дочери. Материнские чувства госпожи очевидны и вполне понятны, однако ей бы следовало понимать, что для государства нет никого важнее наследника трона. К несчастью, лекарь ничуть не преуспел и был до того перепуган и глуп, что не мог вымолвить ни слова.

«Самозванец! И к тому же дурак!» – презрительно хмыкнув, мысленно обругала его Маомао.

Сколько он уже вьется возле наложниц, а до сих пор не заметил?! А может, и не знает, что именно надо искать?

– Смерти младенцев, болит голова и живот, тошнота… И, самое главное, болезненная худоба наложницы Лихуа, – бубнила себе под нос Маомао, отходя все дальше и дальше от безобразной сцены. – Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…

Глубоко задумавшись, она все шла и шла сквозь толпу, не различая перед собою лица людей…

Глава 3
Дзинси

– Опять началось, – уныло пробормотал господин Дзинси.

В своем осуждении он был прав: не пристало первым красавицам дворца императорских жен устраивать такой переполох у всех на виду! И унимать наложниц как раз входило в его многочисленные обязанности.

Пробираясь сквозь толпу к срединному дворцу, он вдруг заметил, что какая-то девица решительно шагает ему на встречу. На лице ее читалось полное безразличие к распрям наложниц, что само по себе было весьма необычно, ведь среди слуг она была такой единственной. И еще больше он удивился, когда эта маленькая хрупкая служанка с чертами совершенно не примечательными, если не считать веснушек, густо обсыпавших ей нос и щеки, проскочила мимо него, лица во всех смыслах незаурядного, бормоча что-то свое. На господина Дзинси она даже не взглянула.

И все бы кончилось этим, если бы не новый поворот событий…

* * *

Не прошло и месяца, как дворец императорских жен облетела весть о том, что наследный принц скончался. Безутешная наложница Лихуа до того исхудала, что утратила былую красоту, а ведь ее когда-то звали «цветущей розой». Точной причины не знали: то ли наложницу одолевал тот же недуг, что и ее сына, то ли сказывались душевные муки. Несомненно одно: подорвав здоровье, она теперь не могла и мечтать о других родах.

Принцесса Линли, старшая сводная сестра покойного наследника трона, тем временем совершенно оправилась от недуга и вместе с матерью стала утешением императору, скорбящему о потере сына. Судя по тому, сколь часто государь наведывается теперь к наложнице Гёкуё, легко предположить, что та уже снова тяжела.

Очевидно, принцесса и наследный принц пали жертвой одного и того же недуга, но одна излечилась, а другой умер. В таком случае не разумно ли допустить, что причина выздоровления принцессы Линли кроется в том, что она старше погибшего брата? Разница между ними – три месяца, для взрослых пустяк, но для младенца срок весьма существенный. И остается без ответа вопрос: отчего же тогда не выздоровела наложница Лихуа? Что мешало ей, в отличие от чужого дитя, побороть болезнь? Быть может, ее губит горе?

Вот что занимало мысли господина Дзинси, пока сам он занимался государственными делами, то и дело шлепая печатью. Под конец он решил, что лишь наложница Гёкуё сумеет пролить свет на эти события.

– Отлучусь ненадолго, – поставив последнюю печать, бросил господин Дзинси, поднялся и покинул свой кабинет.

* * *

Принцесса Линли со здоровым румянцем на круглых, словно паровые булочки, щечках глядела на господина Дзинси с простой, присущей только детям, улыбкой. Крохотные пальчики сжимались на указательном пальце господина Дзинси: отпускать его она и не думала.

– Ну же, разожми, – ласково попросила свою дочь красавица с огненными волосами.

Оторвав принцессу от гостя, она бережно завернула ее в пеленки и уложила в плетеную люльку. Малышка, почувствовав, что ей жарко, выпуталась из них ножками, повернулась к гостю и, весьма довольная, принялась радостно пищать и агукать.

– Кажется, вы пришли ко мне с вопросом? – спросила проницательная наложница, будто бы прочитав мысли господина Дзинси.

– Думал осведомиться, каким же образом принцесса выздоровела, – не стал увиливать тот.

На лице наложницы Гёкуё промелькнула улыбка, и госпожа извлекла из-за пазухи какой-то клочок ткани. Его явно рвали руками, а не отрезали ножницами. На клочке виднелась едва различимая надпись: выводили ее явно не чернилами, а травяным соком, отчего он впитался в ткань и расплылся. Да и почерк оставлял желать лучшего – слова едва угадывались.

«В белилах яд, не касайтесь ребенка».

Господин Дзинси невольно подумал: а не нарочно ли писали так небрежно, стараясь скрыть, от кого может быть послание?

– В белилах? – переспросил он у наложницы Гёкуё.

– Все так.

Она передала люльку с принцессой кормилице, после чего отошла и вытащила что-то из выдвижного ящичка. Как оказалось, небольшую глиняную баночку, обернутую тканью. Когда наложница открыла ее гостю, в воздух взметнулось немного белого порошка.

– Те самые? – утончил господин Дзинси.

– Да, те самые.

И господин Дзинси заключил, что в белый порошок могли что-то подмешать. Вот только наложнице Гёкуё не было нужды в белилах, ведь она от природы имела безупречно белоснежную кожу, в то время как наложнице Лихуа приходилось накладывать их густо-густо, дабы скрыть нездоровый цвет лица.

– Принцесса у меня ненасытная, моего молока отчаянно не хватает. Чтобы докармливать мою дочь, к нам порой приходила одна женщина, – принялась объяснять госпожа Гёкуё.

Господин Дзинси живо припомнил, что в кормилицы наняли мать, чье дитя умерло вскоре после рождения.

– Она и пользовалась этими белилами. Очень уж их любила и считала их несравненными.

– Где же она теперь?

– Заболела, и я отпустила ее. Разумеется, щедро вознаградила за труды. Так, чтобы хватило на жизнь, – дополнила наложница Гёкуё. В ее словах чувствовались рассудительность и доброта.

Выслушав ее, господин Дзинси допустил: в белила в самом деле могли подсыпать яд. Если мать, вынашивая ребенка, будет отравлена, это также повлияет на плод. После рождения ребенок может принять яд вместе с грудным молоком. Конечно, ни господин Дзинси, ни наложница Гёкуё не знали, что за яд подмешали в белила, но в подброшенном клочке говорилось, что в гибели наследного принца виновны именно они. Хотя, на первый взгляд, это были ничем не примечательные белила, притом сравнительно доступные. Быть может, весьма многие наложницы во дворце императорских жен накладывают такие же.

– Невежество – зло, – сокрушалась наложница Гёкуё. – Мне следовало лучше следить за тем, как я обхожусь с дочерью и чем ее кормлю.

– В том есть и моя вина, – подхватил господин Дзинси.

В итоге по недосмотру погиб императорский наследник. Надо полагать, детей погибло еще больше, если учесть еще и тех, кто не выжил в утробе матери.

– Разумеется, я предупредила и наложницу Лихуа, но, как бы ни увещевала, она все сделала наоборот, – продолжала госпожа Гёкуё.

Даже потеряв сына, наложница Лихуа неустанно накладывала отравленные белила, дабы скрыть мешки под глазами и нездоровый цвет лица. К предупреждениям, что это смертельный яд, она оставалась глуха.

Господин Дзинси вновь изучил клочок с посланием и поймал себя на странной мысли, что и ткань, и сам ее цвет довольно знакомы. Дурной же почерк виделся уловкой, призванной скрыть грамотность, к тому же в легкости и гладкости линий угадывалась женская рука.

– Кто же и когда успел предупредить вас? – полюбопытствовал он.

– Это случилось в тот день, когда я пошла к лекарю просить осмотреть мою дочь. В конце концов я ничего не добилась, но, вернувшись в покои, обнаружила на окне ветвь рододендрона.

Все сводилось к тому, что предупреждение оставил тот, кто видел суматоху у срединного дворца, догадался о ее причине и подметил то, что не подметил никто другой. Но кто бы это мог быть?

– Придворный лекарь не стал бы действовать скрытно, – заключил господин Дзинси.

– Да, и он до последнего не знал, как лечить наследного принца.

Тут господину Дзинси припомнилось, как в толпе зевак он наткнулся на странную служанку, которой, казалось, не было никакого дела до безобразной сцены, устроенной в самом «сердце» дворца императорских жен. Она решительно направлялась куда-то, бормоча что-то под нос. Поразмыслив немного, господин Дзинси насилу восстановил сказанное: «Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…»

В его голове мигом все сложилось, и он рассыпался смехом.

– Наложница Гёкуё, скажите, если я найду отправителя, как вы с ним обойдетесь?

– Он оказал мне великое благодеяние, и я его непременно отблагодарю, – сияя взглядом, заверила та.

По-видимому, в ней разыгралось живое любопытство и желание встретиться с тем, кто уберег ее от беды.

– Понял вас. Позволите на время взять себе?

– Разумеется. Жду от вас хороших вестей.

Напутствовав его так, госпожа Гёкуё посмотрела господину Дзинси прямо в глаза, и ее лицо озарила прелестная улыбка. Тот почтительно улыбнулся ей в ответ, взял баночку с белилами и клочок ткани. Проведя по нему пальцами, он мысленно вернулся в тот день, когда разминулся со странной служанкой.

– Если таково желание любимой наложницы императора, то я должен его всенепременно исполнить! – следом пообещал он с улыбкой, в которой проскакивала детская простота. С ней господин Дзинси напоминал ребенка, отправившегося на поиски сокровищ.

Глава 4
Улыбка небесной девы

Весть о смерти наследного принца застала Маомао в трапезной, когда во время ужина всем служанкам раздавали черные поминальные пояса. Их велели носить семь дней в знак скорби.

В течение этого срока слугам совсем не давали мяса, которого и так недокладывали, отчего служанки страшно возмущались и дулись. Справедливо отметить, слуг и так кормили лишь дважды в день, да и то либо жидкой похлебкой, либо кашей из смеси нескольких зерновых и весьма редко давали к ней чуток овощей. Худенькой Маомао этого было предостаточно, однако хватало и тех, кто считал, что их явно держат впроголодь.

Среди безранговых служанок встречались девушки самой разнообразной судьбы: и селянки, и городские, и даже в некоторых случаях дочери низших сановников. Обыкновенно последние могли надеяться на место получше, но именно грамотность решала, какое дело им поручат и какое жалованье назначат. Неграмотным девицам ничего не оставалось, кроме как браться за самую черную работу. Таким девушкам не стоило и надеяться, что однажды их возведут в ранг низшей наложницы и выделят собственные покои, ведь наложница – такая же должность при дворе, притом не хуже чиновничьей, стало быть, за ней закреплены определенные обязанности, содержание и жалованье.

«Так все было напрасно…» – посетовала про себя Маомао.

Она прекрасно знала, что именно вызвало недуг наследного принца. Наложница Лихуа, как и ее личные прислужницы, имела привычку обильно накладывать белила. Сие средство было столь дорогим и изысканным, что безродная девица его и во сне не увидит. Обычно белилами пользовались первые красавицы «улиц цветов», только те получали за одну ночь столько, сколько крестьянин за всю жизнь. Одни покупали белила сами, другим дарили покровители.

Нередко бывает так, что девушка для утех густо белится день за днем, отказываясь замечать, что белый порошок разъедает ей кожу и постепенно губит. И не счесть, сколько женщин уже отравилось и умерло, но, как бы отец Маомао ни предупреждал, красавицы не внимали ему и не желали бросать белила. Помогая отцу, Маомао перевидала множество таких несчастных, уже истощенных и слабых. Они медленно угасали, а после уходили из жизни. Иными словами, предпочитая здоровью красоту, в итоге они теряли и то и другое.

Поэтому Маомао, догадавшись, в чем причина недуга наследника, отломила две первые попавшиеся ветки рододендрона, набросала на клочках от юбки предостережения, привязала и отнесла наложницам. Только она не особо верила, что к ее посланиям отнесутся с должным вниманием.

Когда семь дней скорби подошли к концу и разрешили снять черные пояса, до Маомао дошли слухи о наложнице Гёкуё. Поговаривали, будто император, страдая от гибели наследника, необыкновенно привязался к выжившей принцессе. А вот слухов о том, что государь якобы по-прежнему посещает наложницу Лихуа, потерявшую, между прочим, их общего сына, не было и в помине.

«Удобно устроился», – съязвила в своих мыслях Маомао, доела жидкую похлебку, в которой плавал крошечный кусочек рыбы, убрала за собой посуду и пошла на работу.

* * *

– Вызывают? Меня? – удивилась Маомао, когда ее с бельем остановил один евнух и передал, что всем служанкам велено прийти в срединный дворец, в кабинет старшей смотрительницы.

Во дворце императорских жен устроили три больших приказа, и девы-чиновники низшего ранга были приписаны к одному из них. Во втором служили так называемые внутренние чиновники – наложницы, имеющие собственные покои. В третьем же, именуемом Приказом внутреннего служения, состояли евнухи.

«Кому я там понадобилась?» – удивилась Маомао.

Но вскоре она увидела, как евнух зазывает других служанок, и решила, что понадобилась не она одна. Успокоившись, Маомао сочла, что срединному дворцу просто не хватает рабочих рук, и, поставив корзину с бельем у дверей очередной наложницы, последовала за евнухом.

* * *

Павильон, где устроили кабинет старшей смотрительницы, находился близ главных врат, через которые проходил сам государь, посещая дворец императорских жен. Всего таких врат было четверо, по числу сторон света.

Маомао уже не раз бывала в павильоне старшей смотрительницы, но все равно чувствовала себя там неуютно. Он несколько уступал по красоте соседнему, где расположилась начальствующая над внутренними чиновниками, зато превосходил в своей пышности любые покои наложницы среднего ранга. Перила здесь украшала богатая резьба, киноварные колонны обвивали ярко раскрашенные драконы.

Кабинет, куда пригласили Маомао, оказался не в пример скромнее наружного убранства и скудно обставлен: там был лишь один большой стол. Его уже обступили около десяти служанок и беспокойно топтались на месте, явно чем-то встревоженные, или воодушевленные, или же по-хорошему взволнованные.

– Все, достаточно, остальные могут идти, – вдруг услышала Маомао и очень удивилась.

Она нашла странным, что ее ни с того ни с сего выделили в толпе прислужниц и оставили в кабинете, но послушно прошла далее, пока остальные с озадаченным видом потянулись наружу.

Несмотря на скудность обстановки, кабинет был довольно просторен, и здесь могло бы уместиться целое звено чиновников. Маомао растерянно поглядела по сторонам и запоздало заметила, что взгляды служанок прикованы к одному месту. В углу кабинета, как будто стараясь не выделяться, сидела некая молодая госпожа, рядом с которой высился услужливый евнух, а чуть поодаль от них расположилась еще одна женщина, но уже в летах. Маомао припомнила, что последняя как раз и есть старшая смотрительница, но тогда кто же другая напыщенная госпожа?

И чем дольше Маомао разглядывала ее, тем больше недоумевала. У напыщенной госпожи оказались совсем не женские плечи и довольно строгие одежды. Волосы на затылке были подобраны в пучок, а оставшиеся свободно ниспадали на спину и чуть-чуть на плечи.

«Так это мужчина», – догадалась Маомао.

Мужчина глядел на столпившихся служанок с прекрасной мягкой улыбкой – так улыбаются лишь небесные девы. При виде него старшая смотрительница, вопреки летам, бесстыже краснела. И не она одна. И теперь-то Маомао понимала, почему все присутствующие девы стоят с алыми щеками. Скорее всего, перед ними сидел тот самый необычайно красивый евнух, о котором ходили слухи. Он и вправду был ослепителен: шелковистые волосы, мягкие черты лица, миндалевидные глаза, изящно изогнутые, словно ветви ивы, брови… Нет, подле этого господина любая небесная дева, сошедшая со свитков, устыдилась бы своей безобразности.

«Жаль! Такая красота пропадает…» – мельком подумала Маомао.

Краснеть она не собиралась, ведь знала, что во дворец императорских жен вхожи лишь евнухи, лишенные детородного корня, стало быть, потомства от них не дождешься. Ах, какие бы красивые дети родились от этого мужчины!

Пока Маомао размышляла о всяких непотребствах (например, что с такой красотой небожителя впору соблазнять самого императора, будь, конечно, сей человек не мужчиной, а женщиной), созвавший служанок господин вдруг плавно поднялся с кресла, подошел к столу, взял кисть и принялся что-то изящно выводить по бумаге. Затем он вскинул голову, одарил всех присутствующих сладкой, как нектар, широкой улыбкой и показал написанное. Прочитав, что там на листе, Маомао так и остолбенела.

«Ты, с веснушками, останься».

Мужчина с красой небесной девы, должно быть, сразу заметил ее замешательство, поскольку перевел взгляд прямо на нее и снова улыбнулся до ушей. Убрав листок, сей господин дважды хлопнул в ладоши и объявил:

– Все, можете расходиться. Возвращайтесь к работе.

И вновь обескураженные служанки потянулись наружу, то и дело поглядывая через плечо. Они не понимали, что за надпись показал необычайно красивый евнух.

Тут Маомао заметила, что все собравшиеся были как на подбор: маленькие, хрупкие и с явными веснушками. Однако они, в отличие от нее, не послушались письменного приказа, поскольку были неграмотны. А ведь он предназначался всем, не только Маомао…

Сообразив, как сглупила, она попыталась выйти вслед за всеми, как вдруг чьи-то цепкие пальцы вцепились ей в плечо. Перепугавшись, Маомао дернулась и оглянулась, чтобы наткнуться на сияющую улыбку небесной девы. Улыбку, что не допускала никаких возражений.

– Куда же ты? Я ведь попросил остаться.

Глава 5
Приставленная к покоям

– Странное дело… Мне сказали, что ты неграмотна, – нарочито красиво изрек евнух, обращаясь к Маомао. Та, чувствуя себя до крайности неуютно, покорно плелась за ним.

– Да, семья у меня простая. Все это – какое-то недоразумение, – поспешила уверить господина она, а в мыслях своих огрызнулась: «Стала бы я о себе болтать!»

Она собиралась притворяться до последнего, ведь неграмотным при дворе живется куда легче. С первого дня службы всех дворовых помечали как грамотных и неграмотных. Надобность была и в тех, и в других, но грамотные хлопотали больше. До сих пор Маомао удавалось не выделяться: речь ее была чуть неправильной, грубоватой, как и положено безродной служанке.

Прекрасный евнух представился ей господином Дзинси. Улыбка у него была тонкая, невинная, будто этот человек и мухи не обидит, и все же в ней таилось нечто зловещее. Маомао чувствовала подвох и понимала, что ее загнали в угол.

Выискав ее, господин велел следовать за ним, и так Маомао оказалась в его обществе. Если бы она воспротивилась, замотав головой, эта самая голова потом слетела бы с плеч. Маомао была лишь безродной служанкой, ничтожнейшей из ничтожных, а среди них незаменимых нет, вот она и поплелась за ним, лихорадочно соображая на ходу, что ее ждет, как ей быть и можно ли выпутаться. Разумеется, она вполне понимала, зачем господин Дзинси позвал ее с собой, но не могла взять в толк, как она попалась. Как выяснилось, что именно она, Маомао, послала наложницам предупреждение?

Господин Дзинси, казалось, нарочно нес в руках клочок ткани, на котором расплылась неровная, едва разборчивая надпись. За время службы во дворце Маомао ни одной живой душе не призналась, что умеет писать и сведуща в травах и ядах, так что по почерку ее бы не уличили.

Подкладывая клочки, Маомао внимательно поглядела по сторонам, чтобы никому не попасться. Неужели кто-то заметил? А даже если заметил, то как ее опишешь? Низкорослая и с веснушками? Во дворце таких полным-полно!

Очевидно, сперва они собрали всех, за кем известна грамотность, и заставили писать. Даже если выводить иероглифы нарочито небрежно, манеру письма все равно не скрыть – настолько она особенная. Сравнив написанное с клочком, господин и его подчиненные принялись созывать служанок, считающихся неграмотными. А как среди них выискали Маомао, читатель уже знает.

«Как же он нас подозревает! Видно, господин не обременен другими заботами!» – ворчала про себя Маомао, следуя за евнухом. Она догадывалась, что ее ведут во дворец наложницы Гёкуё.

Вскоре они пришли, и когда господин Дзинси постучал в двери, им коротко и величаво ответили:

– Прошу!

В покоях их встретила красавица с огненными волосами. Она с любовью прижимала к себе младенца с мягкими кудряшками такого же огненного цвета. Щечки ребенка пылали, словно бутоны роз, кожа отличалась белизной – ровно такой же, как у матери; ротик был приоткрыт, и слышалось умиротворенное сопение. По всем признакам принцесса была совершенно здорова.

– Я привел к вам ту, кого вы искали, – поспешил отчитаться господин Дзинси.

– Благодарю вас за старания, – откликнулась наложница Гёкуё. Прежняя властность в голосе вдруг сменилась почтением.

Следом наложница Гёкуё улыбнулась Маомао, но совсем не так, как улыбался господин Дзинси: на ее устах зацвела добрая улыбка, полная душевной теплоты. Приветив пришедшую так, наложница поклонилась.

– Не стоит, госпожа! Я всего лишь служанка! – в испуге пролепетала Маомао, не забывая тщательно выбирать слова, чтобы не позволить себе грубости. Она не знала, правильно ли говорит, ведь не училась этикету, который с детства знают выходцы из знатных семей.

– Стоит! И много больше стоит. Так я хочу выразить хотя бы толику своей признательности. Твой благой поступок спас жизнь моей дочери.

– Госпожа, возможно, принимает меня за другого? Произошла какая-то путаница… – пробормотала Маомао, купаясь в холодном поту.

Она всеми силами старалась отвечать вежливо, но что толку, если сама попытка отвергнуть признательность наложницы – непомерная грубость? Естественно, ей не хотелось лишиться головы, но еще меньше она желала иметь дело с сильными мира сего. Маомао надеялась не увязнуть в их обществе всерьез и надолго.

Заметив, что наложница Гёкуё чуть растерялась, господин Дзинси предъявил клочок ткани, что не выпускал из рук.

– Узнаешь? – обратился он к Маомао. – Полоска из той же ткани, из которой шьют рабочую одежду для низших служанок.

– Кажется, похожа, – уклончиво ответила та, упрямо не желая сознаваться, хотя уже понимала, что зря старается.

– Да. Точнее, из такой шьют одежды служанкам, приставленным к службе шанфу, – безжалостно добавил господин.

Всех евнухов и служанок распределяли по шести службам – шанам. И Маомао была приписана к службе шанфу, ведающей платьями и драгоценностями наложниц. Об этом говорили ее скромные одежды из небеленого льна, и клочок в руках господина Дзинси был ровно такого же цвета и ткани. Пожелай он осмотреть ее юбку – и тут же на внутренней стороне, среди складок, обнаружит подозрительные швы. Иными словами, неоспоримое доказательство было прямо под носом. Конечно, Маомао сомневалась, что господин вздумает унизить ее в присутствии наложницы Гёкуё и осмотрит юбку, но не исключала и такого поворота событий. Чтобы избежать позора, ей ничего не оставалось, кроме как набраться храбрости и признаться в содеянном.

– Чем может услужить сия ничтожная? – только и промолвила Маомао.

Господин Дзинси и госпожа Гёкуё переглянулись. Оба сочли ее слова за чистосердечное признание.

* * *

На следующий день Маомао уже собирала свои скромные пожитки. Сяолань и остальные соседки по комнате смотрели на нее с завистью и настырно допытывались, как же так Маомао определили в другое место. Однако та на все расспросы лишь сухо улыбалась да отмалчивалась. Ее повысили в звании до личной прислужницы и приставили к покоям любимой наложницы императора. Многие бы сказали, что она возвысилась, как нельзя и мечтать…

Глава 6
Отведчица

Странная служанка оказалась самой настоящей находкой: наконец-то господин Дзинси мог избавиться хотя бы от одной из многих мучительных забот. Дело в том, что в распоряжении госпожи Гёкуё, любимой наложницы императора, пребывали всего четыре личных служанки, и столько вполне достаточно для наложницы низшего ранга, но неподобающе мало для высшего. Безусловно, прислужницы госпожи Гёкуё клятвенно уверяли, что справляются со всеми обязанностями и вчетвером, да и сама наложница не стремилась взять больше прислуги, хотя столь высокое положение само по себе обязывает. Однако она опасалась пускать во дворец посторонних, и на то были уважительные причины.

Наложница Гёкуё казалась тихой доброжелательной женщиной. На самом же деле она отличалась редкой проницательностью и острым умом. Жизнь во дворце императорских жен и положение любимой наложницы императора обязывали ее относиться к своему окружению с опаской и держаться настороженно, иначе себя не сберечь. И особенно недоверчива она стала к чужим после неоднократных покушений, которые участились в ту пору, когда она носила под сердцем принцессу Линли.

Изначально во дворце госпожи Гёкуё служили десять личных прислужниц, но вскоре после нескольких покушений их число уменьшилось до четырех. Притом наложницам воспрещалось брать в императорский «цветник» слуг семейных, если, конечно, такая госпожа не входит во дворец в качестве императрицы. В некоторых случаях для наложницы делалось исключение. Госпожа Гёкуё этим уже воспользовалась и на такие порядки сослалась, когда просила выписать себе кормилицу из отчего дома. Дев-чиновников Внутреннего дворца она откровенно остерегалась, поскольку, будучи чужачкой, никого толком не знала.

Но малочисленность личных прислужниц все же оскорбляла достоинство госпожи Гёкуё, поскольку это не соответствовало ее высшему рангу. Таким образом, чтобы соблюсти приличия, следовало нанять хотя бы еще одну деву-чиновника.

И весьма кстати под руку господина Дзинси подвернулась странная служанка с веснушками. Учитывая, что она спасла принцессе жизнь, наложница Гёкуё едва ли откажет ей. Вдобавок та дева знает толк в ядах, что весьма пригодится на новой службе. Однако необходимо поставить ее в такое положение, чтобы она при всем желании не смогла бы воспользоваться своими знаниями во вред…

Размышляя так, господин Дзинси усмехнулся: ему казалось, что дело сделано, все разрешилось просто. И улыбка не сходила с его уст, покуда он прикидывал, не стоит ли обращаться с новой прислужницей учтивее и ласковее… Так, на всякий случай. Он понимал, что намерения и средства у него гнусные, но перемениться и не думал. Ведь в первую очередь его ценят за такую подлую натуру.

* * *

Повышение до служанки, приставленной к покоям, тем более до личной прислужницы любимой наложницы императора, несказанно меняет дело. Прежде Маомао была ничтожнее ничтожных, а ныне вдруг поднялась до среднего ранга. Как ее заверили, жалованье тоже поднимут, но что толку, если пятая часть все равно отойдет купеческому дому, продавшему Маомао во дворец императорских жен? Как ни посмотри, порядки странные и куда более выгодны царедворцам, чем простому люду. По крайней мере, Маомао считала так.

Прежде она ютилась в общей комнате вместе с другими служанками, но в Нефритовом дворце в этом не было нужды – места всем хватало. Ей выделили личную, хоть и тесную, комнатку, где стояла самая настоящая кровать, пусть и занимавшая целую половину. До сих пор Маомао приходилось довольствоваться лишь тюфяком, набитым соломой, брошенным на пол. Маомао кровати обрадовалась: теперь можно вставать и ложиться когда вздумается, не топча соседок по комнате.

Кроме этой была еще одна причина для радости, правда, Маомао пока что о ней не догадывалась.

Помимо Маомао в Нефритовом дворце несли службу еще четыре девы-чиновника. Ходили слухи, что принцессу стали понемногу отлучать от груди, в связи с чем недавно отпустили кормилицу, однако Маомао и без лишних слов догадывалась, почему с ней распрощались на самом деле.

У наложницы Лихуа число личных прислужниц доходило до десяти, и в этом отношении наложница Гёкуё заметно ей уступала. Поначалу девы-чиновники Нефритового дворца встретили весть о пополнении с настороженностью, тем более новенькая вдруг поднялась на их ранг из самых низов, но издеваться, как ожидала Маомао, над ней и не подумали. Напротив, все четверо глядели на нее с жалостью. Отчего же они так добры к ней, Маомао никак не могла взять в толк, но вскоре все прояснилось.

* * *

На столе перед Маомао стояли изысканные кушанья, обильно приправленные полезными для здоровья травами, и каждое только-только принесли с дворцовой кухни. Госпожа Хун-нян, старшая прислужница наложницы Гёкуё, то и дело брала одно из них и откладывала немножко в отдельную тарелочку, чтобы после выставить ее перед Маомао. Пока она занималась делом, наложница Гёкуё глядела на свою новую служанку с жалостью, но вмешиваться не собиралась. То же самое делали и другие прислужницы.

Все шестеро находились в изысканно обставленных покоях наложницы Гёкуё, где она ежедневно принимала кушанья и питье, приготовленные для нее лично. А ведь каждый день блюда, предназначенные наложнице, проходят через множество рук, что само по себе грозит большой опасностью. Поскольку наложница Гёкуё пользуется расположением императора, ее неустанно пытаются отравить. Дабы отвести беду, у каждой наложницы есть отведчица – та, что будет пробовать кушанья и питье на яд.

Недавняя гибель наследного принца встревожила всех. Вместе с тем пошли слухи, будто бы недуг принцессы Линли тоже вызван ядом. Разумеется, девы-чиновники Нефритового дворца даже не догадывались, что погубило младенца, и с тех пор в каждом кушанье боялись найти отраву неизвестного происхождения. А когда к госпоже приставили новую служанку для пробы пищи, девушки тут же сочли ее жертвой, отправленной на убой, устрицей, с которой покончат за один присест. Вдобавок Маомао предстояло пробовать не только кушанья госпожи Гёкуё, но и детскую пищу ее дочери, а также трапезу императора, подаваемую во время его посещений.

Говорят, за то время, что наложница Гёкуё носила под сердцем принцессу, ее дважды пытались сжить со свету. Одна из прислужниц, отведав кушанья, пострадала не слишком, но у другой отнялись руки и ноги. Пожалуй, с приходом Маомао те прислужницы, кто временно исполнял обязанности отведчицы, наконец-то вздохнули с облегчением и возблагодарили судьбу за такой подарок.

Завидев, что тарелочки, расставленные перед ней, из фарфора, Маомао нахмурилась:

«Между прочим, если уж так боятся ядов, могли бы в первую очередь заиметь посуду из чистого серебра».

Подумав так, она подхватила палочками немного маринованных овощей, внимательно осмотрела их и понюхала. Затем положила в рот, проверила, что язык не немеет со временем, и медленно проглотила.

«Честно говоря, в моей пробе нет никакого смысла», – трезво оценила свою новую роль Маомао.

Подобные предосторожности хороши, если в пищу добавили быстродействующий яд, но никак не медленный. К тому же дома Маомао ставила над собой опыты, и со временем ее тело стало невосприимчивым ко многим видам ядов, так что проявиться и сказаться на ней они уже не могли. Естественно, никто не требует от травников идти на подобные жертвы – Маомао занималась этим по доброй воле, желая утолить жажду знаний. В западных землях таких искателей, готовых пойти на все ради поставленной цели и пренебречь даже жизнью, называют «безумными учеными». Отец, будучи наставником Маомао в ядах и травничестве, не раз поражался безрассудству своей дочери.

Лишь после того, как Маомао тщательно попробовала все кушанья и питье, употребив все знания о ядах, какие только имела, а другие убедились, что ей не стало дурно, наложница Гёкуё приступила к трапезе.

Покончив с этим делом, Маомао взялась за пресную пищу, приготовленную маленькой принцессе.

* * *

– Считаю, нужно заменить всю посуду на серебряную, – как можно более бесстрастно сообщила Маомао старшей прислужнице.

Госпожу звали Хун-нян, и она ведала всеми служанками Нефритового дворца. Маомао вызвали в ее покои, дабы она отчиталась о первом дне службы. Комната госпожи Хун-нян была просторной, но без излишеств, что говорило скорее о деловитости сей девы, чем о бедности ее рода.

– Господин Дзинси предвидел, что ты это потребуешь, – вздохнув с облегчением, промолвила госпожа Хун-нян.

Эта прислужница с очаровательной темноволосой головкой стояла уже на пороге своего тридцатилетия. Честная от природы, она не без неловкости призналась Маомао, что они намеренно не подали серебряную посуду. На эту хитрость, как оказалось, их подтолкнул господин Дзинси.

Маомао и раньше догадывалась, что именно он предложил наложнице сделать ее отведчицей, и ей стоило больших усилий, чтобы тут же, перед госпожой Хун-нян, не скривить лицо в отвращении.

– Отчего же раньше не сказала, что умела и обучена грамоте? Тебе бы платили гораздо больше. Твои способности можно употребить не только во зло, но и во благо.

– Да, я училась, чтобы служить травницей. Не говорила же потому, что меня похитили и насильно привели во дворец императорских жен, а часть моего жалованья все еще отправляют похитителям, что до зубовного скрежета злит, – с чувством и несколько грубовато объяснилась Маомао.

Удивительно, но старшая прислужница простила ей эту дерзость.

– Хочешь сказать, тебя устроит получать меньше, лишь бы им не отправляли денег на выпивку? – разгадала ее замысел прозорливая госпожа Хун-нян.

Сообразив, что за необдуманные слова не отругают, Маомао вздохнула с облегчением.

– Самых бездарных из нас выгоняют уже через два года, – тем временем продолжала старшая прислужница с намеком, будто видит Маомао насквозь, что той, разумеется, не понравилось.

Следом госпожа зачем-то взяла со стола кувшин и протянула его Маомао.

– Зачем?.. – едва успела выпалить та, как вдруг запястье пронзила резкая боль.

Кувшин драгоценного фарфора выскочил из пальцев и упал Маомао под ноги. На его боку тотчас расползлась длинная предательская трещина.

– Что же ты роняешь? Он ведь стоит огромных денег! Его ни за что не купить на жалованье девы-чиновника! За порчу кувшина придется взыскать с тебя долг, и отправлять домой будет нечего.

Маомао мигом разгадала намерения госпожи Хун-нян, и на ее бесстрастном лице зазмеилась ядовитая ухмылка:

– Прошу прощения, – с готовностью повинилась она в ответ. – Возьмите за кувшин из тех денег, что идут домой. А будет не хватать – берите из тех, что дают мне на руки.

– Договорились. Я сообщу старшей смотрительнице. А еще… – с этими словами госпожа Хун-нян поставила разбитый кувшин на стол, достала из ящичка деревянную дощечку и наскоро написала на ней что-то. – Держи ведомость. Это для того, чтобы получать надбавку к жалованью за пробу еды. Дело твое опасное, за него положена особая плата.

И эта надбавка составляла почти столько же, сколько Маомао получала, трудясь низшей служанкой. Притом с этих денег похитителям ничего не отправляли, так что, как ни крути, их проданная невольница оставалась в выигрыше.

«А госпожа знает, чем меня подкупить!» – подумала Маомао, низко поклонилась и покинула комнату старшей прислужницы.

Глава 7
Ветвь

Личных прислужниц у госпожи Гёкуё было четыре. Все они служили ей с той поры, когда наложница вошла в императорский дворец. И все с утра до ночи работали не покладая рук. Преимущественно они безо всякой помощи справлялись со своими обязанностями, благо что Нефритовый дворец не назвать большим, но если не хватало рук, приглашались низшие служанки, приписанные к службе шанцинь, ведающей внутренними покоями. Но даже в таком случае спальню наложницы и ее личные комнаты прибирали все те же четыре девы-чиновника, пусть это и не входило в их прямые обязанности. Поэтому новоприбывшей Маомао не давали никакой иной работы, кроме как поедать кушанья, для чего ее, собственно, и приписали к Нефритовому дворцу.

Кроме госпожи Хун-нян никто из дев-чиновников не просил помощи у Маомао: то ли не желали обременять, то ли сочли, что она будет лишь путаться под ногами, а то и вовсе решили, что с нее довольно одной пробы кушаний и питья на яд. Быть может, они чувствовали вину за то, что ей доверили самое неприятное и опасное дело. И как бы Маомао ни навязывалась в помощницы, ее гнали обратно в комнату со словами «Ни о чем не волнуйся, деточка, рук у нас хватает».

«Я для них чужачка…» – не без сожаления подумала Маомао.

С начала службы почти все время она сидела в своей тесной комнатке. Дважды на дню ее вызывали отведать кушанья и еще раз в полдень, дабы попробовать чай. Раз в несколько дней, когда Нефритовый дворец посещал сам император, от Маомао требовали проверить особые яства, приготовленные сугубо для него. Они были призваны напитать и укрепить тело. Порою госпожа Хун-нян из жалости давала Маомао кое-какие поручения, но все были легкими, исполнялись быстро.

Мало того что Маомао должна была перепробовать множество изысканных кушаний для наложницы и императора, так еще ее дважды кормили вместе с другими служанками, и пища в Нефритовом дворце была сытная и щедрая. Во время каждой чайной церемонии подавали сладости, и если после что-нибудь оставалось, немножко перепадало и Маомао. А поскольку она больше не изнуряла себя тяжелой работой, съеденное стало постепенно питать ее худощавое тело, отчего кое-где стали наливаться мышцы.

«Чувствую себя свинюшкой, что откармливают на убой…» – то и дело сетовала она.

Была еще одна причина, по которой Маомао не годилась для службы отведчицей. Смертельная доза яда всегда рассчитывается исходя из размеров тела, следовательно, чем полнее человек, тем вероятнее, что он выживет, и тем заметнее, что он отравлен, если вдруг начнет худеть. Маомао же была сама по себе тощей, а потому, приняв яд, могла не сразу заметить, что нездорова… Впрочем, не совсем так. Маомао все равно пребывала в уверенности, что не только перенесет большинство ядов, даже если доза будет смертельной, но и заметит свое отравление и начало истощения.

В глазах других прислужниц маленькая и худенькая Маомао казалась чуть ли не ребенком, и те жалели ее и сочувствовали незавидному положению. Нередко за трапезой они накладывали ей побольше каши и овощей и при всяком удобном случае закармливали как только могли.

«Так же меня жалели красавицы из „дома цветов“», – припомнила Маомао.

Она была ко всем холодна, мало с кем говорила, притом выглядела весьма неприглядно. Тем не менее девушки для утех отчего-то всегда бывали добры к ней. Каждый раз, когда им удавалось урвать хоть лишнюю крошку еды или сладостей, они непременно угощали Маомао.

Кажется, сама она не вполне понимала, почему ее жалеют. А причина крылась в ее левой руке, где осталось множество шрамов от порезов, ожогов и уколов. Маленькой тощей девочкой с израненной рукой – вот какой ее видели. Разумеется, Маомао скрывала шрамы за повязками, но даже с ними нередко ходила бледная и частенько лишалась чувств прямо на дороге. Другие считали, что с Маомао дурно обращались в семье, отчего она выросла холодной и нелюдимой, и многие жалели ее до слез. Им воображалось, что дома Маомао мучили, резали, жгли руку, но правда была в том, что все увечья она нанесла себе сама.

Изучая заживляющие снадобья и мази от нагноения, Маомао все опробовала на себе, к тому же рано начала понемногу принимать расхожие яды, отчего получила к ним почти полную невосприимчивость. Доходило до того, что Маомао ловила ядовитых змей и позволяла им кусать себя. Увлеченная своими опытами, она забывалась и нередко принимала слишком много лекарств или ядов, отчего могла вдруг лишиться чувств. Что до покалеченной руки, то весь вред получила нерабочая левая, ведь Маомао была правшой. И нет, она нисколько не испытывала, как некоторые, извращенного удовольствия от самобичевания. Однако Маомао нельзя было назвать обычной девушкой хотя бы потому, что она, пытаясь утолить свою жажду знаний, уж слишком тяготела и часто прибегала к различного рода лекарствам и ядам.

Отец Маомао был крайне обеспокоен изысканиями дочери. Они жили на «улице цветов», и он сам обучил ее грамоте, травничеству и лекарскому делу, дабы Маомао могла выбрать иной путь вместо того, чтобы стать девушкой для утех. Не успел он оглянуться, как на него стали клеветать почем зря. Некоторые понимали, откуда берутся шрамы на руке Маомао, но чаще люди бросали косые взгляды не на нее, а на отца. Ведь мало кто мог представить, чтобы юная незамужняя девица на попечении родителя вдруг начала наносить себе увечья ради сомнительных опытов.

Девы-чиновники Нефритового дворца тоже не стали исключением: они дружно сочли, что это отец-изувер продал бедняжку Маомао во дворец, где ей выпала незавидная участь – пробовать кушанья и питье на яд. Неудивительно, что несчастную девочку жалели, а она ни сном ни духом не ведала, что о ней думают.

«Только ем и ем… Вскорости в свинюшку превращусь!» – в очередной раз возмутилась Маомао и вдруг обнаружила, что ее комнату посетил нежданный и довольно-таки нежелательный гость.

* * *

– Что же задержало вас сегодня? – первым делом спросила наложница Гёкуё у своего гостя, сравнимого красотой с небесной девой.

То был господин Дзинси, и на этот раз его сопровождал другой евнух. Видно, в обязанности молодого господина входило посещение наложниц высшего ранга, и он проведывал их время от времени.

Гости принесли в дар сладости, которые Маомао тут же попробовала на яд. Покончив с этим, она отошла за спину наложницы Гёкуё, устроившейся на скамье. Обычно это место занимала госпожа Хун-нян, но она вышла поменять принцессе пеленки. Во время таких посещений присутствие личных прислужниц обязательно, поскольку евнухам не дозволяется говорить с наложницами наедине.

– Только что пришло донесение. Наши войска с успехом подавили восстание варваров, – начал господин Дзинси.

– Что вы говорите! Как же это удалось? Прошу, расскажите в подробностях! – с живым любопытством откликнулась наложница Гёкуё.

Дворец императорских жен – что птичья клетка, и ей, певчей птичке, заточенной в ней, закономерно хотелось узнать как можно больше о внешнем мире. Разговоры о восстаниях варваров будоражили воображение госпожи Гёкуё, что ничуть не удивительно: она, пусть была любимицей императора и держалась степенно, в душе оставалась молода и горяча. Тем более она всего-то на два-три года была старше Маомао.

– Простите, госпожа, но мне кажется, что разговоры о варварах лишь оскорбят ваш слух, – мягко отказал господин Дзинси.

– Я бы ни дня не продержалась во дворце, если бы не имела привычки вникать во все стороны жизни, пусть даже самые неприглядные, – принялась решительно настаивать наложница Гёкуё.

На это господин Дзинси мельком, словно оценивая, бросил взгляд на Маомао.

– Уверяю вас, в донесении нет ничего занимательного, – вновь оговорился он, но все-таки уступил просьбе и принялся рассказывать последние вести из мира по ту сторону птичьей клетки.

* * *

Несколько дней назад императорские войска двинулись в поход на варваров, о которых стало известно, что они готовят какой-то мятеж. Обычно императору было неугодно воевать с дикими народами, чьи племена и поселения окружали империю, но порой приходилось применять силу. К счастью, варварский отряд лазутчиков удалось обнаружить раньше, чем они проникли глубоко в страну, и без значительных потерь обратить в бегство, однако на обратном пути императорское войско попало в беду.

Когда разбили лагерь и сели ужинать, вдруг выяснилось, что в еду подмешали яд. Несколько десятков воинов сильно отравились, многие другие до сих пор жалуются на нездоровье. Подозрения легли на варваров, поскольку припасы для похода были заготовлены в ближайшем от врага поселении и незадолго до встречи с лазутчиками. Само поселение, даром что находится на землях империи, в прошлом имело тесные связи с варварскими кочевыми народами.

Узнав об этом, один военачальник приказал схватить старосту деревни. Всех, кто оказал сопротивление, тут же объявили предателями и казнили на месте за пособничество врагу. Но оставался староста, и судьба всего поселения зависела от меры наказания, что ему вынесут.

* * *

Кратко изложив суть дела, господин Дзинси поднес чашу чая к губам и неторопливо отпил.

«Как можно!» – возмутилась про себя Маомао.

От ужаса ей хотелось схватиться за голову, и она с трудом сдержала свой порыв – вот настолько ей было невыносимо слушать рассказ господина. Как ни посмотри, в мире по ту сторону птичьей клетки творится такое, что лучше уж не знать и спать себе спокойно.

Тут Маомао поймала на себе взгляд небесной девы – видимо, от господина Дзинси не ускользнуло то, что она нахмурилась.

«И не надо на меня глядеть!» – хотела бы потребовать она, но высокородным господам ничего не запретишь.

Похоже, красавец-евнух прочитал и это на ее лице – его губы изогнулись в наглой ухмылке, как будто подталкивающей что-нибудь вытворить.

– Похоже, тебе есть что сказать? – обратился он к Маомао.

На самом деле это был не вопрос, а самый что ни на есть приказ: живо выкладывай, что у тебя на уме.

Маомао уловила его намек и решилась объясниться, хотя понимала, что в ее догадке мало толку – господин не послушается. Но все-таки она не могла промолчать, ведь ее безучастность грозила погубить целую деревню.

– Если позволите, я поделюсь некоторыми соображениями, – начала она и вместе с тем потянулась к ветви рододендрона, стоявшей в вазе.

К такой же ветке Маомао привязала послание для наложницы Гёкуё, дабы предупредить о яде в белилах. Оторвав листочек, она положила его себе в рот и прожевала.

– Вкусно? – осведомилась наложница Гёкуё, на что Маомао помотала головой.

– Нет. Зато такие вызывают тошноту и затрудненность дыхания.

– Зачем же тогда съела? – господин Дзинси перевел на нее озадаченный взгляд.

– Не страшно, – торопливо вставила Маомао, вынула ветку из вазы и положила на стол перед гостем. – Во дворце императорских жен ядовитые растения встречаются на каждом шагу. У этого яд содержится в листьях, у другого – в ветвях, у третьего – в корнях. Есть и древесина, что выделяет яд при горении.

Она верила, что наложница Гёкуё и господин Дзинси достаточно проницательны, чтобы додумать остальное самостоятельно. Но все-таки Маомао решила выразиться прямо, пусть и считала, что говорить лишнее не стоит:

– В походе воин нередко пользуется всем, что под руку попадется: то ветку сорвет, чтобы смастерить палочки для еды, то порубит неведомые ему деревья, дабы разжечь костер и устроить лагерь…

– То есть…

– Хочешь сказать…

Господин и госпожа разом нахмурились. Похоже, оба сообразили, что жители той деревни пострадали от ужасной несправедливости. Маомао остановила взгляд на евнухе – тот в раздумьях поглаживал подбородок…

«Уж не знаю, хватит ли господину влияния…» – засомневалась Маомао и понадеялась, что хотя бы так чуть облегчит участь того поселения.

Тут в покои вошла госпожа Хун-нян, держа на руках принцессу Линли, заняла место Маомао, и та наконец-то смогла удалиться.

Глава 8
Любовное снадобье

В гостиной, в обитом тканью кресле, восседал прекрасный, словно небожитель, молодой господин с улыбкой небесной девы на устах.

«Чем могу помочь, господин?» – без удовольствия подумала про себя Маомао, пока три другие личные прислужницы госпожи Гёкуё вовсю хлопотали, готовя гостю чай. На их зардевшихся личиках было написано воодушевление.

Вскоре Маомао догадалась по шуму за перегородкой, что между девами разгорелся нешуточный спор, кто же удостоится чести подать господину чашу. Устав терпеть их препирательства, госпожа Хун-нян сама направилась за чаем, а трем прислужницам велела сейчас же удалиться в свои комнаты. Само собой, девушки приуныли и, опустив головки, покинули гостиную.

Прежде чем чай предложили господину, Маомао, в чьи обязанности входила проба кушаний и питья на яд, поднесла к губам серебряную чашу, вдохнула аромат, убедилась, что ничего особенного нет, и осторожно глотнула.

Все это она проделала под пристальным взглядом гостя, и тот не сводил его с самого начала, как только Маомао появилась в гостиной, отчего ей мучительно хотелось сбежать. Она даже ходила по комнате прищурившись, чтобы ни в коем случае не повстречаться с господином Дзинси взглядом.

На ее месте любая девица была бы несказанно польщена, что такой прекрасно сложенный молодой господин, пусть и евнух, не может оторвать от нее глаз, но не Маомао. Ее увлечения никогда не совпадали с увлечениями простых людей. Пусть про себя она сравнивала красу господина с красой небесной девы, но сама не поддавалась ее очарованию и не чувствовала никакой приязни.

– Мне кое-что преподнесли. Будь добра сказать, нет ли яда, – вдруг потребовал у Маомао гость.

Сказав так, господин Дзинси указал на коробочку с баоцзы. Маомао послушно подошла, взяла из нее одну булочку и разломила пополам. Начинкой оказались мелко рубленные мясо и овощи, и от них исходил довольно знакомый аромат трав. Маомао тут же припомнила, как два дня тому назад пила бодрящий отвар с точно таким же запахом.

– В них добавили любовное снадобье, – сказала она.

– И ты поняла лишь по запаху? – удивился господин Дзинси.

– От этого не отравитесь. Можете принять дар и вкусить баоцзы.

– Легко сказать. Учитывая, кто подарил, я никак не могу их съесть.

– Верно. Лучше не стоит, а то вдруг он через вас навестит наложницу ночью, – невозмутимо согласилась Маомао.

Такой дерзости господин Дзинси совсем не ожидал, и на его лице на мгновение отразилась растерянность. Что ж, намек справедлив, ведь молодой евнух явно знал, что баоцзы содержат любовное снадобье, и пытался скормить их несчастной служанке, которой и возразить трудно. Можно сказать, ему еще повезло, что Маомао не одарила его презрительным взглядом, каким глядят на мерзкого червя, а отвращение свое утаила. Что уж таить, ей было весьма любопытно, кто же все-таки преподнес господину баоцзы с любовным снадобьем.

В их разговор вмешалась госпожа Гёкуё – она засмеялась звонким, как колокольчик, смехом, но тот не разбудил маленькую принцессу Линли, посапывающую у наложницы на коленях.

Решив, что больше не нужна, Маомао поклонилась госпоже и ее гостю. Она уж было засобиралась к себе, как вдруг господин остановил ее:

– Не спеши.

– Да, господин? Могу услужить чем-то еще?

Тот переглянулся с наложницей Гёкуё, и оба кивнули друг другу. Видимо, они о чем-то договорились еще до того, как Маомао вошла к ним.

– Приготовишь мне любовное снадобье? – спросил господин.

В глазах Маомао на миг промелькнуло изумление, но затем зажглась искра любопытства.

«Что все это значит?..» – спросила она себя.

Признаться, Маомао даже не представляла, из чего приготовит любовное снадобье, однако сама мысль, что ей позволят повозиться с различными травами и ингредиентами, уже грела душу. Едва сдерживая улыбку, Маомао степенно ответствовала:

– Если дадите время, снабдите необходимыми травами и утварью, я приготовлю вам нечто с похожим действием.

* * *

«Да что же это такое!» – внутренне возмущался господин Дзинси, нахмурив изящно изогнутые, словно ветви ивы, брови и скрестив на груди руки.

С ним часто любезничали и твердили, что, родись он женщиной, из господина Дзинси вышла бы несравненная красавица, чья красота губила бы народы и страны, готовые за малость пасть к ее ногам. Льстецы любили прибавлять, что такая небожительница смогла бы обольстить самого императора, и подобные речи, разумеется, нисколько не радовали молодого господина.

В тот день, впрочем, как и всегда, ему докучали просьбами: сначала явилась наложница среднего ранга, после подошли две низшего, затем чиновник из дворцового приказа… и под конец пристал некий человек из служилых. Как раз служилый и преподнес ему в дар баоцзы с любовным снадобьем, укрепляющим мужскую силу. Получив подозрительную коробочку, господин Дзинси поспешил отложить дела государственные, которые надеялся переделать ночью, закрыл кабинет и удалился в свои покои. Избегать службы он и не думал, просто опасался чрезмерного внимания к своей особе.

Уже у себя господин Дзинси развернул свиток и принялся скользить по нему кистью, выводя имена наложниц, обратившихся к нему за день. Император к ним не захаживал, и они до того отчаялись, что уже были готовы пустить в покои другого мужчину. Что ж, крайне опрометчиво с их стороны. Пока что господин Дзинси не намерен давать ход этому списку, но рано или поздно все равно потребуется вынести решение касательно этих особ.

«Любопытно узнать, сколь много птичек в этой клетке понимают, что мое присутствие – самое настоящее испытание их непорочности, дабы отсеять самоцвет от гальки?» – задумался он.

Наложницам присуждают ранги в зависимости от того, насколько они родовиты, красивы и умны. Из всех трех мер лишь к складу ума относятся со всей строгостью. Наложницам должно иметь воспитание, достойное императрицы, но вместе с тем требуется, чтобы они были чрезвычайно добродетельными.

Государь направил господина Дзинси во дворец императорских жен как раз для того, чтобы он отобрал для него достойнейшую из достойных. Бесспорно, подобное его величество не красит. Но все-таки именно господин Дзинси посоветовал императору двух наложниц: сообразительную и предусмотрительную госпожу Гёкуё, а также госпожу Лихуа, склонную ставить себя превыше всех и неспособную сдержать бурю чувств. В то же время последняя обладала несгибаемой волей – необходимым качеством для императрицы. Обе наложницы хранили верность императору и не смели помышлять о кознях против него. Госпожа Лихуа и вовсе была беззаветно очарована им.

«Конечно, не подобает так высказываться о владыке, и все же он жесток», – стал размышлять дальше господин Дзинси.

Император был озабочен лишь тем, как бы найти достойную его и государства супругу, дабы она родила ему побольше наследников. Если же госпожа, приведенная в его «цветник», не способна исполнить свой долг, он без лишних раздумий покинет ее навсегда и впоследствии вышлет из дворца императорских жен.

С некоторых пор его величество стал особо расположен лишь к наложнице Гёкуё и захаживал сугубо в ее дворец. Что до истощенной, подобной бестелесному призраку наложницы Лихуа, то он посетил ее единожды, сразу после смерти наследного принца. Очевидно, она утратила его расположение. Что ж, не первая и не последняя. Наложниц, утративших для него всякое значение, император обычно отсылает в родной дом или жалует в жены своим сановникам.

Подумав так, господин Дзинси взял бумагу со стопки, высившейся башней у него на столе. Она касалась наложницы по имени Фуё, что была четвертого, то есть среднего ранга. Ее пожаловали в жены одному военачальнику в награду за военные заслуги, которыми он отличился в походе против варваров. Особых подвигов он не совершал, зато принес неоспоримую пользу тем, что удержал других военачальников от необдуманных действий. Суть этого дела была куда непригляднее того, что попало в приказы и иные бумаги: сей военачальник удержал других от расправы над жителями поселения, которых ложно обвинили в пособничестве врагу. Что сказать? Лес рубят – щепки летят.

– Интересно, получится или нет? – пробормотал господин Дзинси.

На самом деле он надеялся, что все устроится как нельзя благополучно. И, дабы задумка удалась, ему, вероятно, понадобится помощь госпожи травницы. Тем более она оказалась куда полезнее, чем он ожидал. Он привык, что и мужчины, и женщины глядят на него с обожанием, с особым благоговением, а новая прислужница госпожи Гёкуё смотрела на него с отвращением, будто увидала отвратительную гусеницу. Возможно, она думала, что хорошо скрывает свои чувства, однако издевка в ее взгляде не ускользнула от господина Дзинси.

Вдруг он поймал себя на том, что расплывается в улыбке. Но то была не улыбка небесной девы, когда чудится, что в выражении кроется едва ли не сладостная роса, пролившаяся с Неба. Нет, то была улыбка с едва уловимым злорадством. Конечно же, господин Дзинси не любил истязать себя общением с грубиянами, до унижений не бывал охоч, но его странно тянуло к чужой служанке… Ему казалось, что в его руки угодила новая игрушка…

– Кто знает, кто знает… – пробормотав это, господин Дзинси отложил бумагу на тушечницу и решил, что пора бы отойти ко сну.

Но прежде чем смежить веки, он обошел свои покои и тщательно запер все двери, чтобы к нему посреди ночи не нагрянул какой-нибудь незваный гость.

* * *

Хотя в народе говорят, что существует средство от всех болезней, однако на деле не бывает так, чтобы одно исцеляло все недуги. Так учил отец Маомао, и далеко не всегда она соглашалась с очередной горькой правдой, которой он делился с ней. Как и прочие, Маомао мечтала однажды открыть то самое заветное средство от всех недугов, которое бы подходило всем без исключения. Именно для этой благой цели она принялась ставить на себе многочисленные опыты, которые другие принимали за увечья и ужасались до того, что не могли глядеть на ее руку. К сожалению, пока Маомао ничего и близко не вывела.

Сколь бы ни был неприятен господин Дзинси, его слова пробудили в Маомао любопытство. Оказавшись во дворце императорских жен, она только и могла, что целыми днями заваривать сладкий чай из гортензии. Притом в угодьях дворца императорских жен росло множество лекарственных трав, только у Маомао не было всей необходимой утвари для приготовления их должным образом. Также, живя вместе с другими слугами, она не могла ставить свои опыты, да и вообще всячески держала себя в руках, чтобы не прозвали чудачкой. Поэтому больше прочих наград Маомао обрадовалась появлению личной комнаты.

Чтобы исполнить приказ господина Дзинси, Маомао засобиралась в кабинет придворного лекаря, куда ее загодя попросили явиться. Чтобы отвадить от себя любопытные взоры, она закинула на спину корзину для белья – госпожа Хун-нян как раз распорядилась, чтобы стирка входила в обязанности Маомао, и та, притворившись, что понесла чистое белье, отправилась в хранилище трав.

Там ее уже поджидали двое. Один – тот самый лекарь, который ранее пытался урезонить наложниц Лихуа и Гёкуё, сцепившихся у срединного дворца. Другой – евнух, которого часто видели при господине Дзинси. Когда Маомао пришла, лекарь смерил ее оценивающим взглядом, то и дело поглаживая тонкие черные усики, подобные юрким вьюнам. Он всем видом показывал, что никак не может взять в толк, отчего какая-то девка из дворни смеет вторгаться в его владения.

«Прошу, не гляди с таким отвращением на дурнушек, и без того им горько», – мысленно упрекнула этого господина Маомао.

В отличие от лекаря, евнух, пришедший от господина Дзинси, был строг и вежлив, как и подобает слуге высокопоставленного человека. Он любезно проводил Маомао в хранилище.

Как и ожидалось, от пола до потолка, вдоль трех стен, там высились длинные шкафы с многочисленными ящичками, где хранились лекарства и травы. Увидав такое богатство, Маомао невольно заулыбалась так, как не улыбалась еще никогда с первого дня появления во дворце императорских жен. Щеки ее заалели, глаза заблестели, а тонкие губы, обычно сжатые в нитку, изогнулись плавной дугой. Заметив ее восторг, евнух ответил изумлением, однако Маомао не обратила на него ни малейшего внимания, а только все скользила взглядом по надписям на ящичках, выцепляя названия редчайших лекарств. Потеряв самообладание, Маомао принялась метаться от ящичка к ящичку, да так прытко, что можно было б подумать, будто она исполняет какой-то диковинный танец. Радость переполняла ее, лилась через край, и так продолжалось четверть большого часа.

– Вздумала проклясть кого-то? К чему эти пляски? – вдруг раздался голос господина Дзинси. Он появился на пороге совершенно неожиданно и, как оказалось, успел полюбоваться странноватым танцем служанки.

* * *

Маомао один за другим вытаскивала ящички, выискивая то, что могло бы ей пригодиться. Каждый ингредиент она заворачивала в бумагу и подписывала сверху кисточкой название. Поразительно, какая роскошь ее окружала: везде даже книги писали на бамбуковых дощечках, а тут целые бумажные листы для заворачивания лекарств!

Пока она трудилась, лекарь с черными усиками, напоминающими юрких вьюнов, возмущенно следил за каждым ее шагом. В конце концов, не выдержав, евнух, пришедший от господина Дзинси, выпроводил этого своеобразного надзирателя и закрыл за ним дверь.

Евнуха звали Гаошунь. Он был молчалив, крайне суров на вид и отличался крепким телосложением. Если бы Маомао не знала, что он служит во Внутреннем дворце, то ненароком приняла бы его за стражника. Он часто сопровождал господина Дзинси, и Маомао догадывалась, что этот человек состоит при нем и в основном ходит по служебным поручениям.

Когда Маомао требовалось достать что-нибудь из верхних ящичков, господин Гаошунь с готовностью помогал ей и подавал нужное, пока его хозяин стоял без дела и просто глазел на них.

«Шли бы вы куда-нибудь, уважаемый!» – не утерпев, холодно подумала Маомао.

Вдруг на самом верху она заметила знакомое название и, естественно, попросила господина Гаошуня достать ей этот ингредиент. Когда он подал ей сверток, а она развернула, Маомао так удивилась, что на миг потеряла дар речи. На ее ладонях лежали несколько темных семян. Как раз их них можно было приготовить то, что Маомао хотела, только запаса явно не хватало…

– Нет, этого будет мало, – с сожалением проронила она.

– Что ж, если этого мало, мы достанем еще! – услышав о ее трудностях, легко пообещал красавец-евнух.

Все это время он только и делал, что стоял и беззаботно улыбался.

– Они растут в западных землях, далеко к югу.

– Посмотрим в лавках редкостей.

Ведомый любопытством, господин Дзинси взял из свертка одно семя. Видом оно напоминало абрикосовую косточку, но запах, шедший от него, оказался ни на что не похож.

– Как они называются? – спросил господин Дзинси, на что Маомао ответила:

– «Какао-бобы».

Глава 9
Какао-бобы

– Что ж, а вот и доказательство, что подействовало, – озадаченно проговорил господин Дзинси, обращаясь к Маомао.

– Ваша правда, – согласилась она.

Застав необыкновенное зрелище, молодой евнух несколько растерялся.

– М-м-м, и как же… Как же до этого дошло? – беззаботная сияющая улыбка небесной девы сошла с уст господина, уступив место унынию и усталости.

* * *

Итак, вернемся на несколько больших часов раньше…

Господин распорядился как можно скорее добыть какао-бобы, но Маомао доставили не их, а какао-порошок. К тому времени остальные ингредиенты, необходимые для любовного снадобья, уже принесли на кухню Нефритового дворца, и Маомао принялась за дело. За нею, изнемогая от любопытства, наблюдали три девы-чиновника, но долго глазеть им не позволили – явилась госпожа Хун-нян и приказала разойтись по своим местам.

Перед Маомао разложили и расставили молоко, сливочное масло, сахар, мед, крепкое вино, сухофрукты и растительное масло для запаха – все это не только питало тело, но и придавало бодрости. В том числе для любовных утех.

Маомао пробовала какао лишь раз в жизни. Однажды первая красавица «дома цветов» угостила ее застывшим кусочком, в котором кроме какао явно чувствовался сахар. Она назвала это лакомство «шоколадом». Кусочек был чрезвычайно мал – едва ли с кончик пальца, но едва Маомао распробовала его, как почувствовала такое помутнение, какое бывает разве что от чаши крепкого вина, если осушить ее разом. Притом на нее нахлынула необъяснимая радость.

Шоколад принес скверный посетитель, надеясь с его помощью завоевать расположение одной из первых красавиц того «дома цветов», где служила Маомао. Преподнося дар, он сказал девушке, что сия сладость драгоценна, поскольку редка. К сожалению, для скверного посетителя все закончилось не менее скверно. Когда первая красавица увидала, что сталось с Маомао после одного кусочка, она пришла в неописуемый гнев, и хозяйка «дома цветов» навсегда запретила тому гостю появляться у них на пороге. Позже выяснилось, что купцы, сбывая шоколад, особо напирают на то, что он является бодрящим средством, укрепляющим тело для любовных утех.

После того случая Маомао тоже раздобыла себе несколько какао-бобов, но так и не выгадала время, чтобы приготовить из них какое-нибудь снадобье. Да и посетители «дома цветов» не особо спешили раскошеливаться на неведомое и дорогое средство.

Также с первого кусочка Маомао поняла, что шоколад приобретает свою форму благодаря маслам и жирам. Состав она прекрасно усвоила, поскольку имела привычку запоминать на вкус и запах множество снадобий и ядов, и эта способность помогала Маомао столь же ярко и четко запоминать вкус различной пищи.

На улице стояла жара, и Маомао разумно сочла, что при такой погоде масло не сможет как следует затвердеть, поэтому решила не делать кусочков, а обмакнуть сухофрукты в полученную смесь. Конечно, лучше всего наморозить льда и охладить шоколад на нем, вот только Маомао его не просила, прекрасно зная, что в такую погоду его попросту не добудут. Вместо льда она придумала взять кувшин, прошедший только первый обжиг, наполнить его наполовину водой и накрыть крышкой. Так вода, испаряясь, сделает воздух внутри куда прохладнее, чем он есть снаружи. Благодаря этому смесь на фруктах должна была схватиться.

Разрешив эту трудность, Маомао зачерпнула сваренный шоколад ложкой и попробовала немного. Ее встретила горечь, затем сладость, и, наконец, Маомао накрыло возбуждение. Безусловно, за годы опытов она приобрела значительную стойкость к вину и ядам, но шоколад с прежней силой действовал на нее.

«Думаю, стоит нарезать сухофрукты помельче», – после пробы заключила Маомао.

Для этого она взяла нож с дырочками, порезала сухофрукты пополам, обмакнула в смесь и разложила на блюде, которое поместила в кувшин так, чтобы оно плавало на поверхности воды. Накрыв кувшин крышкой, Маомао укутала его в рогожку и оставила охлаждаться. По ее расчетам, вечером, к приходу господина, все должно уже затвердеть.

«В миске осталось немного…» – после всех трудов заметила она.

И правда: далеко не вся смесь ушла на сухофрукты, а выбрасывать остатки было жалко: каждый ингредиент для шоколада был очень дорогим и питательным. К тому же Маомао сочла, что никакие любовные снадобья не заставят ее наделать глупостей, так что стоит припасти остатки себе и доесть позже. А чтобы было сподручнее, Маомао нарезала хлеб ровными кусочками, пропитала их шоколадом, выложила на блюде и оставила как есть, поскольку охлаждать их было не нужно. Она только прикрыла их крышкой и поместила на свободную полку.

После готовки остались кое-какие ингредиенты, и Маомао все отнесла к себе. Затем она собрала грязную посуду и кухонную утварь и отправилась их мыть. Конечно, не помешало бы отнести и шоколадный хлеб к себе в комнату, но эта светлая мысль попросту вылетела у Маомао из головы. Быть может, оттого, что после пробы на нее нахлынуло счастье, и она чрезмерно оживилась.

Но, как говорится, сделанного не воротишь, и оставленный хлеб успел наделать бед…

* * *

Пока Маомао бегала по поручениям госпожи Хун-нян и заодно собирала целебные травы, растущие во дворе, случилось кое-что из ряда вон.

Про шоколадный хлеб Маомао начисто забыла. И когда ее радостную, с корзиной за спиной, набитой целебными травами, встретила бледная как смерть госпожа Хун-нян и взволнованная наложница Гёкуё, для Маомао это стало полной неожиданностью. Как оказалось, к ним также прибыл господин Гаошунь, что само по себе означало: красавец-евнух тоже где-то рядом.

Госпожа Хун-нян, не отнимая ладони ото лба, молча указала в сторону кухни. Всучив евнуху-слуге корзину, Маомао метнулась туда, чтобы посмотреть, что же там стряслось, и так наткнулась на господина Дзинси. Он стоял посреди кухни с крайне озадаченным видом. Вокруг него, если выражаться иносказательно, сам воздух был пропитан тонкими ароматами любви – едва ли лепестки не сыпались. Посредине же три служанки сплелись в тесный клубок и спали мертвым сном. Одежды их сбились, юбки более не скрывали соблазнительно округлых бедер…

– Объясни-ка мне, что тут происходит!!! – накинулась на Маомао госпожа Хун-нян.

– Как бы вам сказать… – пробормотала Маомао, но прежде объяснений отошла от нее, подобралась к служанкам, присела и, задрав подол каждой по очереди, наконец сообщила:

– Явно ничего страшного. Можете выдох…

Не успела Маомао договорить, как раскрасневшаяся госпожа Хун-нян отвесила ей крепкий подзатыльник.

Вскоре обнаружилось, что блюдо с шоколадным хлебом стоит не на полке, а на столе, и трех кусочков там не хватает. Видимо, девы-чиновники подумали, что это сласти, и полакомились ими.

* * *

После того как прислужниц разнесли по личным комнатам и уложили спать, Маомао, госпожа Хун-нян и господин Гаошунь так вымотались, что едва с ног не валились. Что до господина Дзинси и наложницы Гёкуё, то они остались в гостиной, где с любопытством поглядывали на диковинный хлеб.

– Это и есть то самое любовное снадобье? – первой осведомилась наложница Гёкуё.

– Нет. Вот что я хотела передать господину, – поправила ее Маомао и показала им сухофрукты в шоколаде, разложенные на блюде. Каждый кусочек был размером с ноготь большого пальца.

– А хлеб тогда зачем? – не сообразил молодой евнух.

– Оставила себе, чтобы полакомиться на ночь.

Едва Маомао договорила, как от нее заметно отпрянули, словно она выдала нечто странное. Господин Гаошунь и госпожа Хун-нян глядели на нее во все глаза, будто сроду таких, как она, не видывали. Понимая, что без объяснений не обойдется, Маомао досказала:

– Я привычная к крепкому вину и возбуждающим средствам, так что на меня они почти не действуют.

Таких, как Маомао, называют бывалыми выпивохами, тем более ей доводилось пить вино, настоянное на ядовитых змеях, которых она прежде лично поймала и использовала в своих опытах. Как известно, вино тоже относят к лекарствам. И чем чувствительнее человек к определенному средству, тем сильнее оно на него действует. Например, в империи шоколадный хлеб сочтут за любовное снадобье, тогда как он вряд ли подействует там, где растут какао-бобы.

Подобрав один из кусочков шоколадного хлеба, господин Дзинси поднес его к глазам и стал рассматривать.

– Иными словами, мне можно есть его без опаски? – уточнил он.

– Не стоит, господин, прошу вас! – разом вскричали его слуга Гаошунь и госпожа Хун-нян.

Маомао вдруг поймала себя на мысли, что впервые слышит, как этот зрелый евнух, сопровождающий господина, поднимает голос.

– Я лишь пошутил! – рассмеялся красавец и вернул кусочек шоколадного хлеба на блюдо.

Во-первых, со стороны господина Дзинси непростительно принимать любовное снадобье в присутствии любимой наложницы императора. Во-вторых, если бы вдруг такой статный мужчина с румянцем на щеках и красотой небесной девы попался на глаза какой-нибудь женщине, она бы тут же лишилась рассудка.

Что ж! Бывает, красота приносит человеку лишь страдания…

– Если оно столь действенно, быть может, мне нужно попросить тебя приготовить сие для нашего государя? Чтобы, так сказать, снять последние препоны… – не пряча улыбки, спросила наложница Гёкуё.

– Боюсь, мое снадобье в три раза сильнее обычных, что готовят для этих целей.

– В три?.. – лицо госпожи Гёкуё окаменело. – Смогу ли я столько выдержать?.. – пробормотала она, но ее слов никто не разобрал.

Очевидно, наложницам с государем приходится очень непросто…

Между тем Маомао накрыла блюдо крышкой и подала его господину Дзинси со словами:

– Оно сильнодействующее. Убедительно прошу принимать по одному фрукту за раз. Если съедите слишком много, велика вероятность, что у вас носом пойдет кровь. Хочу предупредить: сие снадобье следует употреблять только наедине с вашей возлюбленной.

Выслушав наставления Маомао, господин Дзинси поднялся с кресла. Заметив, что он собирается уходить, госпожа Хун-нян и господин Гаошунь торопливо покинули гостиную, дабы собрать его вещи. Попрощавшись со всеми, наложница Гёкуё подобрала корзинку со спящей принцессой и вышла вслед за ними.

Оставшись одна, Маомао уж было потянулась к блюду с хлебом, как вдруг почуяла позади сладковатый запах.

– Прошу прощения, что озадачил своей просьбой. Благодарю за помощь, – подобно тягучему меду, разлилась сладкая речь у самого уха Маомао.

Затем кто-то провел по ее волосам пальцами, чуть приподнимая хвостики и оголяя шею. Еще мгновение – и к ней прижалось что-то холодное. Маомао рывком обернулась – господин Дзинси уже махал ей на прощание, скрываясь в проеме двери. Она перевела взгляд на блюдо – так и есть, один кусочек хлеба исчез. И кто вор, очевиднее некуда.

– Надеюсь, обойдется без жертв… – отрешенно пробормотала Маомао.

Впереди была длинная-длинная ночь…

Глава 10
Переполох с призраком
Часть первая

Инхуа, одна из личных прислужниц наложницы Гёкуё, всегда усердно исполняла свои обязанности, однако намедни она оплошала, задремав за работой, за что госпожа строго отчитала ее. Казалось бы, ничего необычного, однако Инхуа до того заела совесть, что она вознамерилась работать до изнеможения, начищая до блеска все подоконники и перила Нефритового дворца. Обычно девы-чиновники не берутся за грязную работу, для этого есть низшие служанки без ранга, но Инхуа сочла себя без меры провинившейся. А еще она хорошо помнила, сколь госпожа ценит трудолюбивых служанок.

Родиной наложницы Гёкуё и Инхуа были далекие западные земли, где воздух сам по себе сух, земля скудна на руду и неплодородна. Всюду свирепствует засуха, и неурожаи здесь бывают куда чаще урожаев, отчего никто не мог нажить достаток. Как и многие другие прислужницы, приставленные к наложницам, Инхуа вышла из семьи сановника, только весьма небогатого, владеющего краем, где никогда не знали изобилия – выживали одним честным изнурительным трудом.

Государь и высшие сановники обратили внимание на родину Инхуа лишь в день, когда во Внутренний дворец вошла ее землячка, наложница Гёкуё. И чем больше милости император даровал своей любимице, тем меньше его советники смели пренебрегать западной окраиной государства. К тому же наложница Гёкуё была не просто красавицей, пригодной сугубо для любовных утех, но и крайне мудрой женщиной, а Инхуа всегда мечтала быть подле такой госпожи, поэтому она без лишних раздумий последовала за ней во дворец императорских жен. Теперь же, когда прислужниц Нефритового дворца убавилось до четырех, Инхуа бесхитростно сочла, что оставшимся следует трудиться еще больше.

Когда Инхуа зашла на кухню, чтобы расставить по местам чайную утварь и посуду, она увидела там новую прислужницу, занятую каким-то делом. Ее звали Маомао, говорила она редко, отчего другим девам-чиновникам было трудно понять, какова она из себя. Но раз госпожа Гёкуё приняла ее, решила Инхуа, значит, дурным нравом обладать никак не может. Только до слез жаль эту новую служанку: ходили слухи, будто бы над Маомао жестоко издевались дома и продали во дворец императорских жен, а после всех ужасов и мытарств бедняжку отправили не куда-нибудь, а на службу отведчицей кушаний и питья на яд. Инхуа охотно верила этим слухам, ведь лично видела на левой руке Маомао страшные раны и шрамы. А еще пришлая девица оказалась до того худа, что все в Нефритовом дворце так и норовили ее подкормить, а уборку поручать и не думали. Главным образом потому, что не хотели, чтобы несчастная закатывала рукава и показывала левую руку. Инхуа такому бережному обращению ничуть не завидовала, равно как и другие девы-чиновники. Все трое сочувствовали Маомао, не давали ей никакой работы и верили, что можно справиться и без нее.

Однако старшая прислужница Нефритового дворца, госпожа Хун-нян, вскоре решила, что так больше продолжаться не может, и поручила Маомао заниматься стиркой, да и то не вполне ею, а сугубо таскать корзины с бельем в прачечную и обратно, чтобы лишний раз не привлекать внимание к увечной руке. Если была надобность, Маомао также ходила по всем прочим мелким поручениям.

Само собой разумеется, личным прислужницам не по рангу носить одежды в прачечную, это входит в обязанности низших служанок, приставленных к шанфу, Высшей службе одеяний. Только однажды в платье наложницы Гёкуё обнаружили отравленную иглу, и с тех пор Инхуа и другие сами следили за облачением госпожи. А что делать? У наложницы Гёкуё множество недоброжелателей, вот и приходится девам-чиновникам с рангом заниматься неподобающей работой.

Заметив, что Маомао варит в котелке какие-то травы, Инхуа спросила:

– Что готовишь?

– Отвар от простуды.

Новая служанка всегда отвечала коротко – ровно столько, сколько необходимо для пояснений. Услышав очередной такой куцый ответ, Инхуа чуть ли не со слезами подумала, что это ужасное прошлое и дурное обращение сделали Маомао такой нелюдимой.

Пусть новая служанка пробыла в Нефритовом дворце всего ничего, однако она успела прославиться тем, что сведуща в травах. Время от времени она что-нибудь готовила на кухне и притом умела чисто прибраться, а ее отвары, снадобья и мази оказались действенны. Взять, к примеру, мазь от трещин на коже, которую она дала Инхуа, – та и в самом деле заживляла. Поговаривали, что госпожа Хун-нян порою тоже просила ей что-нибудь приготовить.

Подумав об этом, Инхуа достала серебряную посуду для чайной церемонии и принялась ее тщательно начищать. Новая служанка не любила болтать, но охотно слушала, и рассказывать ей что-либо было на редкость приятно. Чтобы не скучать за работой, Инхуа поведала Маомао жуткую историю, которую слуги передавали из уст в уста. Похоже, во дворце интерес к ней не стихал.

То был сказ о белой парящей женщине…

* * *

Приготовив отвар от простуды, Маомао налила его в посуду и поставила в корзину для белья, с которой была уже неразлучна. С ней она направилась в кабинет лекаря при хранилище трав. Согласно порядкам дворца императорских жен, все лекарства следовало подавать этому человеку на одобрение, а иначе принимать их было нельзя.

«Наверное, слухам не больше месяца», – подсчитала Маомао, размышляя о той загадочной истории, которую поведала ей Инхуа.

Рассказ о призраке удивил ее, ведь прежде, до назначения в Нефритовый дворец, она ни о чем подобном не слышала, хотя ее знакомая служанка по имени Сяолань всегда делилась свежими сплетнями. Стало быть, о парящей белой женщине принялись болтать совсем недавно. И в истории было немало странного.

Взять, к примеру, дворец императорских жен: он обнесен неприступными стенами, а те, в свою очередь, окружены рвом. Войти и выйти за его пределы иначе, чем через врата, попросту невозможно. Тем более поговаривали, что в глубоком рву покоятся все те наложницы, что пытались покинуть дворец вопреки воле императора.

«Белую женщину видели у врат, однако там нет никаких павильонов, растет одна сосновая рощица. Началось все в конце лета… Именно в такую пору обычно…»

– Трудишься в поте лица?

Едва Маомао подумала о всяких непотребствах, как ее прервал неприятный голос, и спросили с явной издевкой. Перед ней как из-под земли вырос человек с мягкой улыбкой, что цвела на его губах, будто пион. Маомао без всякого выражения поглядела на него и пробормотала:

– Что вы, господин, это мне никакого труда…

Кабинет лекаря располагался в павильоне у южных врат, и там же неподалеку выстроились три главных управления дворца императорских жен, где часто бывал господин Дзинси. Наблюдая за тем, как он скрывается в тех дверях, а также припомнив, что он высокопоставленный евнух, Маомао по первости разумно предположила, что этот человек числится в Приказе внутренней службы. Однако в то же время ей показалось, что господин Дзинси нигде толком не состоит, а заведует делами сразу всего дворца императорских жен.

«Может, он даже главнее старшей смотрительницы?» – спросила себя Маомао.

Поразмыслив, она предположила, что он также может выступать попечителем самого императора, хотя верилось в это с трудом – так молод был господин Дзинси, которому на вид едва исполнилось двадцать. В таком случае он мог быть отпрыском государя, но тогда зачем ему становиться евнухом? Подозрительно и то, сколь близки они с наложницей Гёкуё… Не исключено, что сей господин выступает уже ее попечителем…

«Или же он наперсник императора», – выдвинула последнюю догадку Маомао.

Со стороны легко решить, что государь и наложница Гёкуё необыкновенно счастливы вместе, но любое счастье может быть обманчиво. Не исключено, что без вмешательства господина Дзинси им не обойтись.

Устав ломать голову, кто же такой господин Дзинси, Маомао про себя решила, что он просто фаворит императора.

– По глазам вижу, что думаешь о чем-то непочтительном… – прищурившись, заметил молодой евнух.

– Вам только кажется, господин, – спокойно возразила Маомао.

Поклонившись ему, она вошла в кабинет, где лекарь-самозванец с тонкими черными усиками, похожими на юрких вьюнов, усердно что-то толок в ступке. Маомао знала, что он занялся этим от скуки, а не ради приготовления лекарств. Если бы самозванец и в самом деле нес свою службу, Маомао не приходилось бы бегать к нему каждый день и отдавать то, что варит сама. Видимо, он знал составы лишь простейших снадобий.

Глядя на него, легко догадаться, как же не хватает придворных лекарей во дворце императорских жен. Притом женщинам врачевать строго воспрещалось, а сведущих в ремесле мужчин следовало обязательно оскопить – в противном случае они не могли нести службу во дворце. Естественно, никто не спешил расставаться со своим детородным корнем.

Сперва лекарь-самозванец явно недолюбливал Маомао, считая ее странной дворовой девицей, но вскоре смягчился к ней, особенно когда увидал, какие лекарства она готовит. Теперь он при каждой встрече подавал ей чай и сладости и по первой же просьбе позволял брать из хранилища любые ингредиенты. К сожалению, вместе с радушием и щедростью он был крайне безответственен и халатен, поскольку явно нарушал священную тайну, которая обыкновенно возникает между врачующим и страждущим, что само по себе достойно порицания.

«Как можно!» – недоумевала Маомао.

Тем не менее она не желала самозванца поучать: ее текущий уклад вполне устраивал.

– Не могли бы вы взглянуть на отвар? – переступив порог, спросила она.

– А, это ты, милая? Да, сейчас подойду, – заметив ее, лекарь-самозванец поднялся с места и побежал заваривать чай.

На этот раз он подавал его не с пирожками-маньтоу, а с сэмбэями. Маомао им очень обрадовалась, ведь сладкое мало любила. Ее больше привлекали вино и пряности.

Кажется, лекарь-самозванец хорошо запомнил предпочтения своей гостьи. У Маомао даже закралось подозрение, что так он пытается ее прикормить, но возмущаться, конечно, она и не подумала. Только решила, что лекарь – человек хороший, но трудится из рук вон плохо.

– Угостите и меня, пожалуйста, – медовым голосом попросили за спиной Маомао, и кабинет лекаря едва ли не озарило нестерпимым сиянием. Ей и оборачиваться не пришлось, чтобы сказать, кто к ним пожаловал.

Лекарь-самозванец с изумлением и благоговением взглянул на вошедшего и тут же куда подальше убрал смешанный чай и сэмбэи, заменив их на белый и юэбины.

«Мой сэмбэй, не-е-ет…» – мысленно простонала Маомао, с досадой провожая взглядом вожделенное блюдо, которое шустро утащил лекарь.

Пока он ходил, господин Дзинси, не убирая ослепительной улыбки с уст, со всеми удобствами устроился рядом с Маомао. Та, понимая, что сидеть в его присутствии не дозволено, попыталась было соскочить с места, но властный евнух удержал ее за плечо, оставив недоумевать, как можно так наглеть и распускать руки, не сгоняя с лица мягкого и благодушного выражения.

– Простите, не могли бы вы принести из хранилища трав все это по списку? – любезно обратился к лекарю-самозванцу господин Дзинси, подавая ему бумагу.

Маомао, даже толком не заглядывая в нее, поняла, что список весьма обширен и господин явился вовсе не к лекарю, а к ней самой. Самозванца же таким образом отослали, чтобы по благовидному поводу остаться наедине со служанкой.

Лекарь знакомился с бумагой со страдальческим видом, то и дело бросая на гостей косые взгляды, но все-таки отправился в хранилище исполнять порученное.

«Господин все подстроил…» – сказала себе Маомао, а вслух спросила: – Так что вам угодно?

– Ты ведь уже слышала, что у нас завелся призрак?

– Да, у нас поговаривают…

– Так вот, это не более чем хождение во сне! – торжествующе объявил господин Дзинси.

От него не укрылось, что на этих словах в глазах Маомао зажегся огонек любопытства. Улыбка небесной девы мигом исказилась, и господин, пакостно захихикав, огладил щеку Маомао своей широкой ладонью. Голос его сделался совсем сладким, точно вино, настоянное на плодах.

– Тебе ведомо, как это лечить?

– Не представляю. Насколько знаю, от этого недуга нет средств, – осторожно ответствовала она, стараясь не показаться глупой, но в то же время так, чтобы не задирать нос. Безусловно, она знала о такой болезни и лично наблюдала ее у других.

Причины ее кроются в душевном разладе, а лекарства душу не лечат. Потому-то отец Маомао, когда какая-нибудь девушка из «дома цветов» принималась бродить во сне, не выписывал ей никаких порошков.

– Но если все средства бессильны, чем тогда лечить? – задумался прекрасный евнух.

– Не представляю, господин. Я ведь травница. Разбираюсь в травах, и довольно с меня, – отчеканила Маомао, надеясь так свернуть беседу.

Она мельком глянула на господина Дзинси и заметила, что прекрасный лик небесной девы больше не сияет, глаза затуманила печаль.

«Нельзя в них смотреть!» – одернула себя Маомао и уже хотела отвернуться, чтобы уберечь себя от этого хищника под видом невинной овечки…

Хотела, да не смогла. Господин подстроился под нее, двинулся с ней в одну сторону, отчего их взгляды пересеклись.

«Вот наглец! Какой же приставучий!» – вышла из себя Маомао.

– Постараюсь что-нибудь придумать… – наконец с кислым видом выдавила из себя она.

* * *

Глубокой ночью к Маомао явился евнух по имени Гаошунь. Он должен был сводить ее к больной, страдающей хождением во сне.

Говорил сей господин мало, казался человеком сухим и холодным, отчего можно было подумать, будто с ним трудно иметь дело, только Маомао, напротив, оказала ему расположение, поскольку видела в этом мужчине едва ли не родственную душу. Как известно, сладости нужно заедать соленьями или чем-нибудь подобным – так и приторному господину Дзинси никак не обойтись без черствого слуги, каким был Гаошунь.

«Даже не похож на обычного евнуха», – заметила Маомао.

Многие евнухи отличаются женственными чертами, поскольку их лишают детородного корня. Иначе сказать, мужского начала ян. От этого волосы у них становятся тоньше, характер – мягче, а вместо жажды любовных утех они начинают есть без меры, что приводит к полноте. Лекарь-самозванец – яркий тому пример. Безликий и заурядный, он, на первый взгляд, держался так же, как и любой мужчина его лет, но в личных беседах начинал походить на благородную и благовоспитанную хозяйку зажиточного дома.

Господин Гаошунь, даром что имел гладкую, как у женщины, кожу, ни в чем на евнуха не походил. Складывалось впечатление, что он совсем не ведает страха и не лишен удали служилых людей. Если не знать, что он приставлен к дворцу императорских жен, о его должности так сразу и не скажешь.

«Хотелось бы знать, как он избрал этот путь…» – задумалась Маомао, но спрашивать об этом, конечно, непозволительно. Так что, замотав головой, она оставила досужие домыслы.

Господин Гаошунь шел впереди с фонарем в руке и показывал ей дорогу. На небе сияла лишь половинка луны, но в безоблачной ночи она все равно казалась достаточно яркой. В неверном свете очертания павильонов и дворцов, знакомые днем, становились совершенно чужими. Изредка в тенях деревьев раздавались шорохи и сладостные вздохи, однако господин Гаошунь и Маомао не обращали на них никакого внимания. Во дворце императорских жен истинным мужем является лишь государь, а потому любовь здесь между евнухами и служанками приобретает весьма причудливые формы. Что ж, неудивительно.

Продолжить чтение

Монолог фармацевта. Книга 1

Вступление

Глава 1Маомао

Глава 2Две наложницы

Глава 3Дзинси

Глава 4Улыбка небесной девы

Глава 5Приставленная к покоям

Глава 6Отведчица

Глава 7Ветвь

Глава 8Любовное снадобье

Глава 9Какао-бобы

Глава 10Переполох с призракомЧасть первая

Глава 1
Маомао

Глава 2
Две наложницы

Глава 3
Дзинси

Глава 4
Улыбка небесной девы

Глава 5
Приставленная к покоям

Глава 6
Отведчица

Глава 7
Ветвь

Глава 8
Любовное снадобье

Глава 9
Какао-бобы

Глава 10
Переполох с призраком
Часть первая