Голоса забытых

Запись в судовом журнале исследовательского судна «Кеплер-Процион» №734. Дата по бортовому счёту: 4829.02.14.

Участники: капитан Арья (А), биолог-аналитик Тэн (Т), лингвист-семантик Орсон (О).

Тема: Анализ аномального сигнала.

(начало записи)

А: Исходя из имеющихся данных, мы подхватили какой-то из родов Vagae Animae.

Т: Расшифровка ещё не до конца произведена, но структура сигнала соответствует Symphonia Umbrarum.

О: Я бы не была бы столь категорична. Это не просто мелодия, капитан. Это нарратив, на языке старой Федерации. Как было в недавнем отчёте Кеплера №351. Ту аномалию в конечном итоге классифицировали как Arcanorum Concitatores.

А: (Скептически) Вполне возможно. Тем более мы сейчас в том же квадрате, что и они были в момент воздействия аномалии. Это не может быть случайностью. Подождём окончательную расшифровку.

Т: Торсон обещал предоставить её к концу второй вахты. Вышло бы быстрее, но вы ж его знаете – прогоняет дополнительные тесты, опасается, что это что-то с Изнанки.

О: Или сигнал маяка какой-то давно сгинувшей цивилизации, или контакт с формой жизни, которую мы можем воспринять лишь в виде этого аномального сигнала. Это точно Arcanorum Concitatores – у меня собрана целая коллекция данных по ним. Это точно Arcanorum Concitatores.

А: Орсон, ваше увлечение Arcanorum Concitatores иногда бросает тень сомнения на ваш профессионализм. Как капитан должен вам указать, что сейчас именно этот случай.

Т: Это вы, капитан, ещё не знаете, что наша Орсон отдала половину своего годового жалования за дощечку с какими-то писульками.

О: Это гробовая доска из красного дерева…

А: Орсон, полугодичное жалование…

О: Каждый имеет право на мелкие пороки.

А: Полугодичное жалование за доску… с кем я работаю…

Т: Да, капитан, вот с такими людьми и приходится осваивать космос, а ведь когда-то напишут, что лучшие из лучших. А они доски покупают…

О: (Обижено) Придёшь ты ко мне ещё, Тэн, поговорить об очередной девице, что отвергла твои ухаживания…

(запись приостановлена)

Судно «Кеплер-Процион» №734. Год 4829 после Падения Небес.

Воздух был чист и прозрачен, как вода в горном ручье, как улыбка ребёнка.

Барон сидел за столиком в пустой кают-компании – шумные обитатели звездолёта разошлись по своим делам. Перед ним стояла бутылка тёмного, как его душа, рома и два стакана. Один – полный, его. Второй – для собеседника, которого опять не удалось найти.

Эти трое из Федерации 2.0 если не присматриваться в общем-то походили ещё на людей… ну более или менее…

Барон поднял руку и щелчком пальцев подкрутил виртуальную ручку настройки. Из динамика послышался голос Билли Бостона. Старый чёрт как обычно выл что-то своими сгоревшими связками. Разбирать, что там в это раз желания не было.

Блюз – это вообще не про думать и разбираться.

Блюз – это про слушать и чувствовать.

– За тебя, Билли. – прошептал Барон и отхлебнул из своего стакана.

Билли Бостон уже многие годы оставался той тонкой ниточкой, что соединяла его с домом.

Большой Билли, в отличии от Барона, каким-то образом всё же пробивался, пусть в виде помех, обрывков данных, на тот план, на котором теперь находились обитатели Тёмного мира.

Самди печально усмехнулся и сделал ещё глоток.

Очередной гениальный, грандиозный, превосходных во всех отношениях план, в конечно итоге пошёл не так, как планировалось.

Федерация, которую теперь называли Старой, та самая Федерация, что была до начала Космической Экспансии, которую когда-то в будущей назовут Первой Космической Экспансией или Великой; так вот та самая Федерация разработала и реализовала проект по выдавливанию Изнанки на другой план бытия, чтобы если окончательно не изжить её угрозу, то снизить её на порядок, практически исключив возможность контакта Изнанки с реальностью или планом этой реальности, который теперь надлежало называть базовым.

Проект завершился триумфом.

Война, вечная война вначале с Тёмными Богами, потом с Изнанкой Неделимой, та война, что многие тысячи лет сдерживала Федерацию, вынуждая идти на невообразимые жертвы, подавлять и выжигать проявления того, что могло быть результатом воздействия Изнанки, окончилась.

Федерация шагнула к звёздам, вскоре став Федерацией 2.0, чей флот теперь бороздит просторы космоса в поисках если не братьев по разуму, то новых знаний.

Лоскутный Мир… израненное больное создание, сотворённое неумелой рукой глупца… те его части, что больше других были подвергнуты порче Изнанки или же ещё помнили, что такое на самом деле магия, постепенно тоже ушли на другой план.

Старым история не нашлось места в новом мире, где некоторые люди уже походили на людей только если не сильно приглядываться, а корабли ходили не по Межреальности, в космосе летели те корабли.

Барон пододвинул к себе пустой стакан.

Щедро плеснул в него.

«Мой поезд ушёл – я остался один

Гитара из пыли и ржавые струны.

И каждый блюз, что сердце.

Где ты дорога домой?» – выл Билли из радио – Барон согласно кивал и пил.

Стакан был полон, но не было того, кто поднёс бы его к губам.

Но это было и не важно.

Ром не начинает горчить о того, что его некому пить, а песня не становится хуже оттого, что её никто не услышал.

Барон Суббота поднял свой стакан. Ром в нём колыхнулся, мягко, тепло, как объятие давно ушедшей матери. Барон не пил. Он лишь смотрел на тёмную жидкость, слушал.

– Как жаль, что самые горькие истории поются беззвучно, – произнёс Барон, и его голос внезапно сорвался в шёпот. Он снял очки. Его глаза были полны тоски, древней и бездонной, как космос между мирами. – Как жаль, что даже мне их не услышать, не рассказать их потом под сводами бара с заплёванным полом…

Барон Суббота наконец сделал глоток.

Второй стакан так и стоял.

Барон Самди усмехнулся, горько и коротко.

– За нас, mon frère. За скитальцев и бродяг, музыкантов и безумцев. За тех, кто будет рассказывать свои истории даже если никто их не услышит.

Под аккомпанемент блюза, барон пил свой ром, а члены экипажа «Кеплера-Проциона» №734 ждали расшифровку аномального сигнала, ловя себя на мысли, что к привычным запахам корабля примешиваются запахи корицы, костра и старой боли, а звезды за иллюминаторами как-то уж слишком игриво подмигивают им, будто бы зазывая на танец.

Запись в судовом журнале исследовательского судна «Кеплер-Процион» №734. Дата по бортовому счёту: 4829.02.14.

Участники: капитан Арья (А), биолог-аналитик Тэн (Т), лингвист-семантик Орсон (О).

Тема: Анализ аномального сигнала.

(возобновление записи)

Т: Торсон прислал первые фрагменты. Это какой-то гибрид Arcanorum Concitatores и Symphonia Umbrarum. Сигнал многослойный, переписанный, перепечатанный, перепетый, при чём многие его части противоречат друг другу. Торсон говорит, что, возможно, имела место ошибка расшифровки. Обещал проверить вручную. В сигнале есть музыкальные фрагменты, приказы, дневники, пропаганда… И всё – пропито одним и тем же: болью, которая не умерла.

О: (воодушевленно) Возможно, мы натолкнулись на новый, ранее неизученный род Vagae Animae. Этот сигнал похож на крик, сотканный из обрывков. Каждый фрагмент – не документ, а свидетельство. Но каждый свидетель – мёртв или забыт.

Т: Торстон уверен, что это не ловушка? Такие архивы иногда – приманки. Изнанка умеет имитировать человеческую боль. Она питается ею.

А: (тихо) Торстон уверен. Он трижды прогнал тесты в автоматическом режиме. Один раз вручную. Но если Торстон ошибся – наш долг разобраться с этим до того, как ещё кто-то получил этот сигнал.

Т: Ваниль и мёд, капитан, ваниль и мёд – расшифрованный фрагментом ими так и сочится. У меня нехорошие предчувствия. Прошу позволить ознакомиться с расшифрованным фрагментом только мне. На время ознакомления и после прошу поместить меня в карантин.

О: Предчувствия у него. Вообще-то подобное – это моя работа.

А: Тем более ты, Тэн, прошёл дополнительный курс боевых улучшений.

Т: Капитан, и всё же я настаиваю на своей кандидатуре. В случае возникновения непредвиденной ситуации Орсон имеет больше шансов определить её причину и найти пути спасения, чем я, – это ведь не биологическая угроза.

А: Будем считать, что твои доводы признаны разумными. Продолжим этот разговор после того, как ты ознакомишься с имеющимся фрагментом.

(запись приостановлена)

Нью-БлэкКрос. Год 3038 после Падения Небес.

Выдержки из черновика, родившегося на ответ на монографию «Разоблачение мифа о Бродяге: исторические альтернативы в Лоскутном Мире», но так и неизданного.

Хотя официальная хронология утверждает, что Бродяга был создан Великим Пустым как часть Десницы, существуют альтернативные теории, предполагающие его более древнее происхождение.

Вот несколько самых распространённых гипотез, основанных на косвенных свидетельствах и аномалиях хроник, которые были проигнорированы при написании монографии «Разоблачение мифа о Бродяге: исторические альтернативы в Лоскутном Мире»:

– Бродяга является последним или самым крупным осколком (некоторые культуры используют термин «воспоминание») Истинного оставшийся в мире и постепенно обретший самостоятельность. Доказательством чему может служить способность Бродяги влиять на судьбу мира, которая по масштабу может быть сравнена только с творческой силой Истинного;

– Бродяга также может являться грязным, спасённый ангелом-изгоем ещё в эпоху до Сожжения Библиотеки, когда, как нам известно, ангелы разделились: одни хотели уничтожить грязных, другие – спасти. Бродяга мог быть одним из тех, самый первых людей, чудом доживших до времён после Падения Небес;

– Бродяга – воплощение Пустоты до Великого Пустого, ведь Пустота существовала всегда, а Великий Пустой лишь стал её носителем. Бродяга, если исходить из степени влияния его на мир, – вполне может являться предыдущим воплощением этой силы, уснувшем до наступления кризиса с Богом Сотворённым, ради победы над которым он пробудился;

– Бродяга – мог быть и артефактом из Библиотеки, ведь она хранила не только знания, но и готовые сущности. Бродяга мог быть одной из них, случайно или намеренно активированной в момент Сожжения;

– Бродяга – бог из иного мира…

…

Его происхождение, с высокой долей вероятности, связано с эпохой до Сожжения, но правду уже не узнать…

…

Одно можно сказать с уверенность – Бродяга – аномалия, которую нельзя полностью объяснить в рамках официальной истории.

Нью-БлэкКрос. Год 3038 после Падения Небес.

Обобщённая выдержка из нескольких исследований, связанных с персонажем, именуемым «Бродяга», основная часть материалов взята из монографии «Разоблачение мифа о Бродяге: исторические альтернативы в Лоскутном Мире».

В истории Лоскутного мира фигура «Бродяги» окружена легендами, но анализ хроник и свидетельств позволяет предположить, что его образ – собирательный, созданный из деяний других ключевых персонажей истории.

Перечислим основанные на исторических примерах из хроник доказательства, каждое из которых позднее будет разобрано со всей тщательностью:

– основание Асгарда – деяния Одина, также именуемом Странник, ошибочно приписывается «Бродяге»;

– в летописях часто встречается записи о «Бродяге, объединившем эльфов и фей», но это также, как будет доказано позднее, было сделано Одином;

– в ранние годы Тринитас скрывал свою сущность под именем «Бродяги», совершив при этом целый ряд деяний таких как убийство Мудреца, разрушение мир орков, но в поздних текстах вину за это возложили на вымышленного «Бродягу», чтобы обелить Тринитаса;

– в доступных нам трудах Летописца есть такая пометка «Говорят, что это сделал Человек, но кровь на клинке была не его», которая может свидетельствовать, что некий «Бродяга», упомянутый в записи, не был тем, кем должен был являться;

– имеются свидетельства, что за созданием Пожирателя в 1185 годы после Падения Небес стоял Душегуб, но вину за это позже возложили на Бродягу, чтобы скрыть связь с Тёмных Богов;

– в записках, по которые могу принадлежать руке той самой Лилит упоминается «тот, кого называют Бродягой, был лишь тенью, за которой прятались истинные творцы хаоса»;

– районе 1700 года после Падения Небес орки приняли веру в Тёмных Богов, но в хрониках, чтобы скрыть истинного виновника, это событие подано как «проповедь Бродяги»;

– в чудом вывезенных из Города архивах Ночной Администрации найдены документы, где Многоликий бог в «Бродяги» сообщает следующее «Они будут помнить его имя, но это я держу нити»

…

Это даёт возможность с высокой степенью достоверности предположить, что «Бродяга» – фальсификации Летописца, которая использовалась для скрытия неприглядных фактов прошлого многих исторических личностей.

…

Так почему же миф о «Бродяге» сохранился до сих пор, хотя достоверных доказательств не было представлено до сих пор?

Я выделяю две основных причины этого, которые мои коллеги часто объединяют в одну:

– удобство для обывателя – образ странника-одиночки объединил разрозненные события в простую и понятную легенду;

– удобство для сильных Лоскутного Мира, которые на протяжении тысячелетий использовали «Бродягу» как маску для тех дел, которые могли бы бросить тень на них;

…

Таким образом, «Бродяга» – это символ, сотканный из лоскутов чужих судеб. Его нет – есть только те, кто стоял за ним, носил его маску в определённые исторические периоды.

Нью-БлэкКрос. Год 3173 после Падения Небес.

Кафе, многолюдное во время обеденного перерыва и после окончания рабочего дня в офисах, которых в округе хватало, сейчас было практически пустым.

Утренние часы – между наплывом офисного планктона, не мыслящего начало рабочего дня без стакана кофе с каким-нибудь глупым названием в руках, и обеденным ажиотажем – наверное, любое время любого сотрудника кафе и ресторана, проигрывающее лишь времени перед закрытием смены, когда наконец можно поехать домой.

Маркус и Лео по своему обыкновению выбирали именно эти часы для того, чтобы попить кофе и перекусить без лишней суеты вокруг. Суета отвлекала, мешала насладиться вкусом кофе и разговором.

На столике лежит скан-копия недавно полученной ими расшифровки «Песни о последнем народе», самой полной из известных на данный момент версий, которую не так давно удалось найти при раскопках на Орне, том самом, где по легендам находились и Библиотека, и Архив, сожженные Великим Пустым. Всего несколько листов, но даже из-за них на столике становится тесновато – тарелочка с круасаном, который заказал себе Маркус скрывает часть текста. Но мужчинам и не нужно видеть текст. За последние несколько дней они ему выучили практически наизусть.

Листы прихватил Маркус. На всякий случай, вдруг Лео опять начнёт вилять задом, уходя от прямых ответов или ссылаясь, что, возможно, формулировка неточная.

– Ты вообще понимаешь, что это? Это ключ к прошлому. Автор, кто бы он ни был, нам в открытую тычут в лицо правдой, а мы отводим взгляд, ищем какие-то ещё доказательства, которых может уже и не быть. Удача, что нам удалось даже это найти. Удача.

Лео по старой привычке хотел было поправить свои очки, да вовремя отдёрнул руку – операция на хрусталике, проведённая недавно, избавила его от необходимости носить очки.

– Маркус, сбавь обороты. Мы ведь ещё не получили подтверждение о подлинности текста. И даже если, акцентирую твоё внимание, на «даже если»… даже если Мак-л Бук подтвердит, что текст относится к интересующему нас периоду… даже так это может быть очередная фальсификация, созданная для тех, кто откажется верить в официальную историю, созданная для нас…

– Перестраховываешься, как обычно. Но ты же не можешь отрицать того факта, что этот мотив прослеживается в десятках, сотнях культур? Прослеживается до момента, когда он был замещён историей с Падением Небес.

– Я просто говорю о том, что это может быть очередной ловушкой, отвлекающим манёвром. Вспомни, буквально лет пятьдесят назад в реальности Бродяги почти никто не сомневался. А теперь он – лишь второстепенный персонаж бездарных бульварных романов и не менее бездарных песен.

– Ах, Лео, друг мой… и ты, и я знаем, что Бродяга куда более позднее творение, чем то, что мы с тобой обсуждаем.

– Опять ты передёргиваешь. Я говорю о принципе, о том, что твоя восторженность может привести всех нас в заранее подготовленным нам тупик, из которого нам придётся выбираться, тратя, возможно, куда больше времени, чем мы потеряли бы, действуй, мы чуть более осторожно. Сам подумай, кто-то стёр целые эпохи, то почему они оставили такие вот следы? – Лео постучал по ксерокопиям пальцем. – Может ведь и так выйти, что нам намерено подкидывают эти крохи, а смеются, если они могут это делать, когда мы хватаемся за них. Понимаешь ты?

– Возможно, это ловушка, но, если это их просчёт, то они вполне могут попробовать исправить его, и тогда каждая секунда нашего промедления работает против нас.

Лео сделал неопределённый жест рукой: может и так, может и эдак, но от спешки будет больше проблем, чем пользы.

Спешка она, как говорил один их общий знакомый, важна лишь при двух вещах – при ловле блох и при том, о чём в приличном обществе не принято говорить.

Две шестерёнки колоссального механизма прирабатывались к друг другу, пока с треском и проскальзыванием, но совсем скоро механизм заработает, как и было задумано.

Нью-БлэкКрос. Год 3177 после Падения Небес.

Из доклада Маркуса Линдермеера по «Песне о последнем народе».

Внемлите, о Девы, преданьям былого,

Как гордые люди царили над миром,

Как меч их сверкал в сраженьях кровавых,

Как пали пред ними все вражьи дружины.

Нет равных нам больше! – гласили их клики,

Нет воли, кроме как воли народа!

И рухнули башни чужих исполинов,

И пепел врагов развеяли ветры.

Нет равных нам больше! – гласили их клики,

Нет воли, кроме как воли народа!

И рухнули башни чужих исполинов,

И пепел врагов развеяли ветры.

Текст «Песни…» переполнен мотивом абсолютной победы, ведущей к стагнации, повторяется во многих текстах:

– в «Арвефни» это метафорически выражено через «зашитый рот» Эйрика – немота как символ прекращения диалога с миром;

– в «Overmorgen» торжество технологической «перезагрузки» (взята наиболее распространённая версия текста, версия 2.3.) оборачивается катастрофой, когда «дети» стирают серверы – победа над биологическими ограничениями уничтожает саму основу для развития.

Параллели в текстах также очевидны:

– «Арвефни» – «Стены, покрытые уравнениями» – речь, конечно, о знании, ставшем мертвым, лишь рисунками на стенах;

– «Overmorgen» – «Они отрезали их от истории» – разрыв преемственности как причина коллапса.

Далее в «Песне…» идут такие строки:

Но что за победа без новой угрозы?

Что слава без зова грядущей битвы?

Сидели герои в чертогах златых,

Теряя былую отвагу и силу.

Умолкли навек молоты кузнецов,

Застыли в доках корабли недоделанны,

Иссякли напевы усталых бардов -

Кому петь победы, когда некому слушать?

В «Арвефни» это воплощено в детях-формах, которые, не встретив сопротивления, превращаются в пустые сосуды («Dette er kjærlighet» – ложь, заменившая подлинный конфликт).

В «Overmorgen» «чёрный иней» – символ замороженного прогресса, где вирус в митохондриях искусственно замедляет эволюцию, лишённую внешнего вызова.

Именно в этом куске, как мне кажется, сокрыто самое важное послание:

– в «Overmorgen» – «Без корней новое дерево падает первым» – отсутствие «врага» делает систему хрупкой;

– в «Арвефни» – «Du kan bli ny» – угроза как последний стимул к изменению.

Финал текста, который был известен до обнаружения полного текста во время раскопок на Орне:

Как листья осенние, пали династии,

Как дым от костра, развеялись знания.

Детей не рожали – зачем продолженье?

Богатства копили – но для чего они?

Последний владыка в венце из коралла

Сидел на престоле, забытом потомством,

Шептал, обращаясь к теням былого:

Мы всех победили… и этим убили…

Но истинный финал, куда мрачнее:

Теперь мы, босые, у тлеющих углей

Плетём свои сети и мнём глину в чашах.

Но помним наказ, что оставили предки:

Быть сильным – не значит быть одиноким.

Великая мудрость в простоте сокрыта -

Как роща нуждается в бурях могучих,

Как лук без тетивы – лишь палка сухая,

Так жизнь без врагов становится тленом.

Таким образом, все в три основных текста сходятся в одном: абсолютная победа одной группы (расы, вида, идеи) ведёт к краху.

За скобками произведения остаются вопросы наиболее важные вопросы:

– что же в конечном итоге произошло с этой группой;

– кто скрыл все следы существования этой группы;

– кто и зачем заменил реальную историю сказкой о Падении Небес.

Но если исходить из доступных нам текстов, то на два последний вопросах с высокой долей вероятности можно дать ответ – причина в группе, о которой поётся в песне.

Группа нашла выход из сложившегося положения.

Если ключевая ошибка – это триумф без противовеса, то не логично ли было бы создать механизм, искусственно поддерживающий напряжение? Не Deus ex machina в классическом смысле, а скорее… регулятор. Автоматизированную систему, которая гарантирует, что ни одна сила не достигнет абсолютного доминирования.

Возможно, она уже существует и за крахом Империи, Города и многих других образований скрывается действие этой системы.

Один из механизмов данной системы с высокой долей вероятности может являться Бродяга, споры о существовании которого, после обнаружения отрывков летописи, приписываемой его руке, возобновились с новой силой.

Заметка на полях доклада, сделанная Маркусом Линдермеером.

Возможно, всё ещё хуже, – и все мы, вся наша реальность, – лишь этап в достижении этого самого выхода.

Очередная итерация, как в математических алгоритмах, нужда в которой отпадёт, когда будет получен ответ.

Всё то, что мы мыслим, как Лоскутный Мир, может оказаться лишь непостижимо огромной вычислительно машиной, смысл вычислений мы пока не можем постигнуть.

Нью-БлэкКрос. Год 3328 после Падения Небес.

Выдержки из книги «Бродяга как реальная и могущественная сущность Лоскутного мира».

Несмотря на попытки некоторых историков и летописцев представить Бродягу как собирательный образ, существуют неопровержимые доказательства его реальности и могущества.

Вот ключевые, по-моему мнению, аргументы, основанные на исторических хрониках и свидетельствах:

– Семипечатник скрыл Поле Последней Битвы, но позже, что подтверждается записями Летописца, именно Бродяга (2437 год пПН) открыл то поле всему миру;

– проект Renatus (6 год пПН) – Бродяга косвенно участвовал в экспериментах по созданию гибридов истинных людей, что впоследствии привело к появлению Города;

– проект Aliquot (44 год пПН) – подселение душ истинных людей в грязных требовало донора существа с уникальными свойствами, это существо было обозначено в записях, как «Вагабог», что на жаргоне истинных тех краёв значит ни что иное, как Бродяга;

– проект Vita Nova – в нём ископаемых останках (датировано первым тысячелетием пПН) также найдены следы сущности, определяемой как Бродяга;

– Мудрец оставил записи (между 100-120 пПН) о некоем «Человеке, который не должен был выжить»;

– если спасение (895 пПН) первого императора Бродягой вполне может оказаться лишь мифом, созданным для укрепления веры в избранность Императора, то последующие события с участием Бродяги задокументированы в тысячах источников;

– имеется несколько свидетельств того, что Тринитас (3016 год пПН) признал, что Бродяга обыграл его;

– технология создания Пожирателя (1185 год пПН), также несёт в себе отчётливые следы, определяемые, как следы Бродяги.

…

В одной из хроник Ночной Администрации Города имеется запись на полях «Они говорят, что его не было… но тогда кто же сжёг Терминатор?», что, думаю, должно натолкнуть читателя на мысль о…

…

Так почему же Бродягу пытаются стереть со страниц истории?

Во-первых, страх – его способность менять судьбы миров угрожала планам многих тех, кто сейчас правит в нашем мире.

Во-вторых, присвоенные подвиги подняли авторитет тех, кто их присвоил, и они не желают признаваться в том, что не они стоят за многими судьбоносными событиями прошлого.

В-третьих, имеют место Летописца и, возможно, каких-то не выявленных на данный момент групп и персонажей, которые намеренно смешивал события, чтобы скрыть, что Бродяга – единственный, кто смог победить Бога Сотворённого, Тринитаса и, если верить некоторым источника, даже противостоять Великому Пустому и самой Пустоте.

…

Бродяга не просто существовал – он был стержнем, вокруг которого вращалась история Лоскутного Мира. Его дела приписывали другим, потому что правда о нём разрушала все построенные на лжи режимы.

Нью-БлэкКрос. Год 3358 после Падения Небес.

Выдержки из книги «Бродяга как реальная и могущественная сущность Лоскутного мира (переработанного и дополненного)».

В рассуждениях о происхождении Бродяги, многие опираются на так называемую «Историю Лоскутного Мира в изложении Бродяги», которая якобы принадлежит перу самого Бродяги, при этом в стане этих «многих», даже среди своих нет единства в отношении данного текста:

– одни признают подлинной всю «Историю», но таких меньшинство и их отношение к тексту носит скорее мистически или религиозных характер;

– вторые признают только те части тексты, которые написаны 3042 года пПН, – ведь как всем известно именно тогда Бродяга вернулся в Пустоту;

– третьи признают лишь те участки, в которых повествование ведётся самим Бродягой.

Нет недостатка и в тех, чья позиция является чем-то средним между тремя вышеприведёнными мной, но не будем в них углубляться.

Важен сам факт существования подобного произведения.

Также важен научно установленный факт – так называемая «История» – новодел (подробный разбор и доказательства можно найти во многих работах, в том числе и в моих собственных, но я бы рекомендовал обратиться к работам Маркуса Линдермеера, во многих смыслах, успевших устареть, но при это наполненные работой с первоисточниками, свидетелями), самые ранние упоминания которого отчётливо фиксируются в 3050-3070 годах пПН.

…

В свете этого единственной правдоподобной причиной появления «Истории» может являться создание мифа о том, что Бродяга ушёл в Пустоту. Мифа о том, что, даже если он и был когда-то – его больше нет. Здесь прослеживается параллель и с Истинным, который оставил Ангелам людей на попечение, а после покинул их, и с Великим Пустым, который удалился в Пустоту после завершения сотворения Десницы и Шуйцы, и с многими иными историями, мифами.

…

«Но, если история о том, что Бродяга ушёл в Пустоту, ложь, тогда где он сейчас?» – может воскликнуть мой читатель.

Ответ на него проще, чем кажется, – Бродяга и раньше пропадал с исторической сцены, иногда на значительные временные промежутки, а нам просто повезло оказаться в том периоде истории, когда о нём ещё помнят, когда деяния его ещё не до конца присвоены более молодыми и менее могущественными сущностями.

И возможно, если провести исторические параллели, даже сам Истинный, а потом и Великий Пустой прошли по такому же пути – и на самом деле они оказались лишь первыми из тех, кто присвоил себе деяния Бродяги в период его ухода от Мира, его сна.

Хейвен. Год 3415 после Падения Небес.

Затерянный среди бескрайних болот штата Мэн городок застыл во времени, став памятником самому себе времён расцвета.

Сильно потрёпанным временем, местам изгнившим, поросшим, как и всё на эти болотах, грибком и мхом памятником.

Основанный три сотни лет назад находившийся на грани разорения лорд Каллахун сумел наладить добычу и продажу торфа. При его внуке, во время промышленной революции, когда спрос на топливо резко возрос, рабочий посёлок разросся до размеров небольшого городка. Появилась даже железная дорога и фабрика, которая сейчас мрачным истуканом стояла на окраине, за чертой города.

Длинное кирпичное здание с выбитыми окнами. В 50-х прошлого столетия там производили обезболивающие и ускоряющие регенерацию тканей препараты на основе местных растений. С 80-х – разрабатывали лекарства для армии. В конце 90-х её закрыли после несчастного случая, который был скорее официальным поводом, чем основной причиной, – дела на фабрике последние годы шли не очень. Не было ни новых контрактов, ни работников, ведь к концу 90-ых от былого величия Хейвена мало что осталось.

Виной тому был переход промышленности на нефть и газ.

Торф стал просто никому не нужен.

За торфом стал никому и не нужен городок, исправно поставлявший его стране больше двух столетий.

Доктор Элиас Вейт появился в Хейвене ранней осенью, когда листья только начали желтеть.

Высокий, сухопарый, в безупречном костюме, скорее офисный сотрудник в приличной фирме, чем доктор, которым он неизменно представлялся.

Он снял чуть ли не половину фабрики под свои, как сказал исследования. Снял за наличные. Никаких документов, никаких вопросов.

– Я – доктор, но также я исследователь, биохимик. – дал он пояснения шерифу Стиву Каллахану, когда тот, ведомый долгом, заявился на фабрику. – Исследую новые методы обезболивания, и мне кажется потенциал местной флоры недооценён.

Шериф, старый ветеран войны, о которой старался не говорить, с шрамом через левую бровь, крякнул:

– Потенциал и гнилые полы, и крысы… чем только тут питаются, твари… эх… говорю, завалит вас, мистер Вейт, и конец вашему исследованию…

– Мне мистер Стейт говорил тоже самое. Говорил, что в черте города полно зданий в лучшем состоянии. Но деньги всё же взял.

– Городской бюджет сам себя не наполнит. Сами понимаете.

– Поэтому даже не стал торговаться. Заплатил – сколько сказано.

– Наверное, за это мне нужно сказать вам спасибо. – подмигнул шериф исследователю. – Часть тех денег ведь пошла и на полицию, а значит и вашему покорному слуге.

– Не стоит. Я ведь в общем-то, если отбросить шелуху, просто хочу продолжить дело отца.

– И что же, простите, это за дело?

Элиас улыбнулся своими узкими, бескровными губами:

– Мой отец, Джулиус Трош, погиб во время инцидента на фабрике. Ну вы-то должны помнить, того самого…

На одутловатом от злоупотребления вечерним виски лице шерифа отразилось недоумение.

– Моя мать – Марта Трош. Она вышла замуж повторно, удачно, поэтому я Элиас Вейт, а не Элиас Трош. – открыл перед шерифом из несколько своих карт Элиас.

По лицу Стива было видно, что тот пытается вспомнить Марту Трош и был ли у неё сын. Ничего конкретного ему вспомнить не удалось, поэтому шериф повёл разговор дальше, пытаясь докопаться до одному ему известного ответа:

– Думаете из местного мха ещё что-то выйдет? Вы ведь не первый. Приезжали до вас… после инцидента… два… нет, три раза… ничего не нашли, да ещё потеряли одного из своих. Мы неделю потратили на его поиски. Не нашли, понятное дело. Болота. Понимать надо.

– Я бы сказал – испытываю умеренный оптимизм в отношении положительного решения данного вопроса.

О записях отца Элиас умолчал, как и о том факте, что им уже были получены косвенные подтверждения того, что гипотеза о причине снижения полезных свойств местной флоры получила подтверждение.

К следующему осени доктор Элиас Вейт обзавёлся собственной небольшой клиникой в центре города, рядом с ратушею.

Большую часть времени клиника была закрыта, а сам доктор пропадал на фабрике или в болотах, но иногда в городе появлялся человек, который останавливался в единственном отеле, который не ясно за счёт чего существует в этом захолустье. Тогда клиника открывалась, принимала клиента, который помещал её ещё день-другой, а потом уезжал, и закрывалась вновь, когда на неделю, когда на две или три.

Клиентов было не много.

И не похоже, что платили они очень щедро: безупречный костюм доктора за год успел поистрепаться, а сам он стал казаться уже не сухопарым, а истощённым.

Но на продление аренды цехов фабрики и на клинику денег всё же пока хватало.

Артем Гловер двадцати двух лет от роду появится, когда зима уже готовилась заключить землю в свои холодные объятия. Он, как и все пациенты доктора Вейта, поселился в отеле.

Бывший звезда школьной футбольной команды, пока не повредил колено в матче против Ричленда.

Будущее его было разрушено в том матче.

Теперь он ходил сильно хромая и глотал обезболивающие.

Через пару лет начал бы злоупотреблять алкоголем, наблюдая за карьерой своих товарищей по команде.

Но судьба сдала ему редкую карту.

И вот он оказался в Хейвена, в клинике доктора Вейта.

– Доктор, я слышал, вы… помогаете… – пробормотал он, когда Элиас, ознакомившись с его документами отложил их в сторону.

Со стен на них смотрело не меньше дюжины дипломов, среди которых, если приглядеться, были и Харгвард, и Й-ель.

Специалистов с такой квалификацией и в столице было по пальцам одной руки пересчитать.

– Помогаю и, если вы здесь, значит, видели мои работы, но всё же я должен вас предупредить – мой метод экспериментальный, и у меня ещё пока нет полной клинической картины. – Вейт поправил очки. – Но вам нужно чудо, а мне нужны деньги.

– Доктор, мне нужно ваше чудо.

Первая инъекция.

Артем ожидал боли. Вместо этого по телу разлилось странное, неожиданное тепло.

И… и спокойствие…

Через три дня Артем перестал хромать.

Через неделю его тело вернулось к тому состоянию, что было до злополучного мачта против Ричленда.

А потом…

– Доктор, у меня… – он закатал рукав.

Кожа на предплечье шевелилась.

– Интересно. – пробормотал Элиас, осторожно касаясь кожи.

– Интересно?!

– Я предупреждал, что метод экспериментальный, возможны… побочные эффекты… но причин для паники нет – подобное явление уже наблюдалось мной у нескольких пациентов. Должно пройти в течении двух дней.

Через два дня Артём не явился на профилактический осмотр.

В отеле он тоже не появлялся уже день или около того.

Потом пропала овчарка фермера Максвелла.

Потом – его сын.

Шериф Стив Каллахан хотел было запросить подкрепление в соседнем округе, но и сын, и овчарка были случайно обнаружены в болоте, не далеко от фермы.

От тел мало что осталось.

Аллигаторы постарались на славу.

Артема Гловера никто не искал – он скорее всего уехал, как и все до него.

Через у Джерри Максвелла начали образовываться дополнительные суставы на руках.

Кожа Мэри-Энн, школьной учительницы, покрылась чешуёй.

У многих горожан появились пока незаметные изменения в телах, психике.

Подстанция, что питала электроэнергией городок сгорела в туже ночь, в которую и были перерваны линии связи.

Шериф Стив Каллахан и несколько горожан, что поехали с Дер-и, чтобы сообщить о возникшей проблеме, не вернулись.

Вновь начали пропадать люди.

Изнанка находила свои пути проникнуть в Лоскутный Мир.

Дер-И. Год 3421 после Падения Небес.

Эдди Шрайбер третий месяц работал электриком в «Чёрном Лебеде» – бывшей психиатрической лечебнице, которую перестроили под какой-то «научный центр». Платили хорошо. Слишком хорошо, если подумать. Эдди не думал. Он вообще старался не делать лишний движений, руководствуясь старым принципом электриков «работает – не лезь».

До «Лебедя» Эдди работал на заводе, но завод два года назад закрыли.

Работы не стало.

Вообще.

Долги стали копиться, а банк уже готов был забрать дом, когда Синди сообщила, что узнала от сестры своей подруги Муэгги Буль, которая была кузиной Лизи Смит, узнавшей от дяди, что в «Лебеде» освободилась должность электрика.

Собеседование прошло гладко, и вскоре у них в семье вновь появились деньги, чтобы платить по кредитам.

Эдди быстро привык к крикам пациентов, на которых проверяли передовые методы лечения, и странному бормотанию, которое иногда слышалось, стоило остаться в подвале одному.

Пару-тройку раз выслушал он байку о том, что обитатели соседнего городка Хейвена погибли вовсе не из-за выброса болотного газа, а из-за какой-то дряни, исследованием которой теперь и занимаются в «Лебеде». Байка не нашла отклика в его сердце: остаться на старости лет без крыши над головой он боятся куда больше, чем каким-то там монстров.

Странности, если они попадались Эдди, он старался не замечать.

Лужа крови в коридоре. Не пятно – именно лужа, размером с автомобильное колесо. Или не крови? Мало ли что эти в белых халатах могли пролить. Когда потом проходил в том же месте, лужи уже не было.

Другой раз Эдди увидел в том же коридоре силуэт мужчины, который методично бился головой о стену. Когда он подошёл ближе, никого уже не было. Заменил лампу в коридоре заменил – она мигала иногда и из-за этого могло показаться лишнее.

Гул в трубах, похожий на молитву. Мало ли что кому слышится в гуле старых труб?

Однажды ночью Эдди пришлось тащиться на склад. Отдельно стоящее здание, забитое хламом, который, наверное, копился там ещё со времён последней войны. Там опять барахлило видео наблюдение. По мнению Эдди наблюдать там особо было не за чем, а рассчитывать что кто-то позарится на содержимое склада мог лишь параноик с подтверждённым диагнозом, но своё мнение Эдди не высказывал, даже самому себе, а когда оно появлялось – он старался побыстрее его забыть.

Эдди был не в том положении чтобы иметь своё мнение.

Когда он открыл дверь, в нос ему дарила сладковатая вонь – как в морге, где Эдди пару лет назад менял проводку.

На полу лежала женщина.

Нет, не так.

На полу лежало то, что когда-то было женщиной.

Её кожа… она двигалась. Будто под ней копошились тысячи червей. Эдди видел, как её рука отделилась от тела и поползла по полу, как паук.

Утром, после смены Эдди получил премию в концерте.

Она примерила его с увиденным ночью.

На войне ему доводилось видеть вещи и пострашнее. И тогда за это не платили.

Приятная пухлость конверта успокаивала, обещала хотя бы иллюзию финансовой стабильности.

Той ночью Эдди во второй раз увидел её – в этот раз она была девушкой с отгрызенной рукой. Девушка смялась, мазала кровью стены.

– Он сказал, я – красивая.

Эдди хотел спросить:

– Кто он?

Но промолчал.

Неприятности ему был не нужны.

Ему нужны были деньги.

Ещё один конверт не помешал бы.

Через неделю Эдди заметил – вода в кранах пахнет медью.

Сантехник Ричи, как бы невзначай бросил тогда:

– Не пей.

Наутро в котельной случилась авария.

Ричи погиб.

Сварился заживо в кипятке.

Эдди начал видеть её во сне.

Она не говорила.

Просто в нём разрасталась, пока он не просыпался.

Синди куда-то пропала.

«Наверное, уехала к матери». – думал Эдди.

Что мать Синди умерла дюжину лет назад Эдди не помнил.

В день, когда Кейн разрезал себе живот, выпал на очередную смену Эдди.

Сработала сигнализация.

Все выходы из здания оказались заблокированы.

Охранник Стэн стрелял в замок. Пули отскакивали, как горох.

Противно выла сирена.

За воем нельзя было различить ничего, но за воем что-то было.

Она пришла вновь.

В это раз Эдди ждал её.

Изнанка прорывалась, где могла.

Ей необходим был плацдарм, с которого она могла бы начать наступление на Лоскутный Мир.

Портсмунд. Год 3453 после Падения Небес.

Доктор Кроу не спал ровно семьдесят два часа.

Не из-за работы. Не из-за кофе.

Из-за голосов.

Они шептались у него в черепе на языке, который он не понимал, но который казался ему жутко знакомым, будто когда-то в детстве он уже слышал эти слова.

Нет, не в детстве.

В молодости.

Когда проходил практику в «Чёрном Лебеде».

Один из пациентов… Уильям Тортон – имя это вспыхнуло у него в мозгу так ярко и так внезапно, что доктор едва не повалился со стула от боли, даже голоса приутихли.

Кроу, морщась, проверил список пациентов своей лечебницы.

Уильям Тортон. Поступил несколько месяцев назад, по решению суда. Лечение результатов не давало. Бред, галлюцинации и тяга к самоповреждению в последнее время даже усилился, и пациент сам выковырял свой же глаз. Теперь содержится в мягкой палате в смирительной рубашке.

Похоже мозг доктора шутил со своим хозяином шутки.

Стена, старая добрая стена из кирпича, за его спиной вздохнула.

Теплый, влажный выдох.

Кроу резко обернулся.

Никого.

Просто стена с его многочисленными наградами и сертификатами.

Но занавески шевельнулись, как кожа.

Протяни руку – коснёшься.

Кроу не стал касаться.

Он закрыл кабинет и направился в бар «Последний рубеж», выстроенный на месте сгоревшего «Пьяного моряка».

Как дошёл до бара Кроу не помнил.

Виски обжёг горло, но голоса не умолкали.

Они становились только громче, перекрывая даже стук его сердца.

– Вы… вы тоже их слышите?

Женщина в углу постукивала длинными ногтями по столу.

Раз. Два. Три. Пауза. Снова три удара. Её глаза блестели неестественно, как у кошки в свете фар.

Кроу хотел было ответить, но увидел бармена.

Он увидел Торнтона.

Только это был не тот Торнтон из «Чёрного Лебедя» и не тот, который сейчас был закрыт в мягкой палате.

Это было существо с его лицом.

И существо улыбалось.

– Они ждут тебя на Изнанке, доктор. – сказало ему существо.

Женщина рассмеялась булькающих смехом.

Будто тонула в вязкой жиже.

Перед ним был уже не бармен, не существо с обликом Торнтона, а пульсирующий тоннель.

Стены, которого дышали.

– Смотри. – хор голосов в голове превратился в вой.

Доктор Кроу смотрел.

Поднимаясь со стула и, собрав остатки своих сил заставляя себя идти к выходу, он смотрел, как в глубине тоннеля люди в чёрных, липких от какой-то жижи халатах, стекавшей по ним, резали плоть тоннеля, стараясь добраться до того, что было спрятано под ней.

Дверь. Тяжёлая. Невозможно тяжёлая.

– Смотри!

Люди в халатах наконец-то добрались до того, что искали и начали отделять его, вырезая из окружающей плоти.

Дверь наконец поддалась.

Он вырвался, не до конца, не весь.

Но теперь он знал, что это за голоса.

А скоро придут те, кто объяснит ему, что делать с этим знанием.

Те, кто заберут его прежнее имя и дадут ему новое – тем именем будет брат Фабиан.

Истмундтаун. Год 3458 после Падения Небес.

Кабинет доктора Мэлоуна.

Очередной пациент с проблемами принятия.

Раньше их было больше.

Теперь остались лишь самые упёртые, как этот Браун.

Мистер Браун был мужчиной пятидесяти лет, ещё крепким на вид, но уже отягощённым двумя разводами, ипотекой и некоторыми чисто физиологическими проблемами со здоровьем. Он щурил глаза, будто свет слишком ярок в кабинете был слишком ярок.

Возможно, он был прав, ведь свет от ламп, отражаясь от стен цвета пожелтевшей кости, казалось, приобретал большую силу, чем тот, что исходил от самих ламп.

К часам, которые тикали то замедляясь, то ускоряясь, пациент уже привык и не обращал на них внимание.

– Я не верю в эту чушь про «контакт». – наконец начал пациент. – Они не спасать нас пришли, не отрыть перед нами ту сторону. Вчера видел, как соседка гладила какую-то… какой-то… как мисси Клейн гладила нечто, и мне показалось, что она с ним общалась.

Доктор Мэлоун делает какие-то пометки в своём блокноте, но буквы стекаются вновь в чернильные капли:

– Мистер Браун, когда вы в последний раз видели птиц?

– При чём тут птицы?! Говорю вам, люди сходят с ума! И пропадают, а из каждого чайника – всё хорошо, с нами делятся культурой. Это новый шаг для общества. Будто… будто эти… эти ксеносы наши спасители….

При упоминании «ксеносов» доктор сделал ещё несколько пометок в своём блокноте. Чернила, которыми были сделаны пометки, также, как и предыдущие стали вновь собираться в чернильные капли.

Доктор улыбается.

Его зубы слишком белые, слишком правильные, будто ненастоящие:

– Мистер Браун, вы всё ещё принимаете те таблетки, которые я прописал?

– Они… шевелятся в упаковке. Как личинки. – старательно смотря куда-то в сторону отвечает пациент.

Вентиляция выдыхает воздух, в котором чувствуется какой-то сладковато кислый запах.

– Мистер Браун, это просто таблетки. Мы же с этого начинали, помните, в самом начале. Вы тоже говорили, что это личинки, а потом, начав принимать, поняли, что это просто таблетки. И они ведь помогали вам, у нас был прогресс.

Пациент, всё также старательно смотря куда-то в сторону и игнорируя слова доктора выдавливает из себя:

– Ваши глаза, доктор… они были карие, а сегодня золотые…

Доктор смеётся.

Звук, как как хлюпанье болотной жижи.

– Мистер Браун, это просто линзы. Прогресс, знаете ли.

– Да прогресс… – кивает пациент, но на доктора старается не смотреть.

Его взгляд бродит по практически пустому кабинету, пытается зацепиться хоть за что-то.

На столике лежит стопка старых, пожелтевших от времени газет.

Их желтизна отличается от желтизны стен.

Это правильная желтизна, хоть и мёртвая.

Судя по датам – им уже больше тридцати лет.

Тогда-то или немногим раньше всё и началось.

Но тогда они ещё не знали, что что-то началось.

Инциденты один за одним, странные, необъяснимые случаи, пожары…

–… как в «Чёрном Лебеде»… – вдруг сумел поймать мысль пациент, и подняв взгляд на своего доктора, произнёс, – вы ведь умерли тогда, в «Лебеде», а видел ваше тело, читал некролог…

Доктор Мэлоун встаёт.

Его тень остаётся на месте.

– Всё верно, мистер Браун, я тогда умер, и раз уж вы это поняли то, похоже, это наш последний сеанс.

Тень на пустом кресле, где сидел пациент.

Доктор наклоняется и погружает свои руки в неё.

Что-то вновь хлюпает.

Не как болотная жижа, как что-то живое.

Дер-И. Год 3471 после Падения Небес.

Короткая заметка в газете «Дер-и ньюз».

ОНИ ЗАБРАЛИ ВСЁ

Вы замечали, что Ваши дети стали болеть чаще, а цены растут? Что воздух жжёт лёгкие, вода оставляет налёт на чайнике?

Это не случайность.

Они делали это тихо. Годами. Пока мы спали.

Кто?

Те, кто тратил наше будущее на свою магию, своё бессмертие.

Но мы узнали правду.

И печи, в которых будет выкован меч возмездия, уже разгораются.

Люди, вспомните о былом величии – Миром должен править человек, а не мерзкий ксенос.

Дер-И. Год 3473 после Падения Небес.

Холодный ноябрьский вечер.

Дождь стучал по жестяной крыше заброшенного склада. Этот склад был единственным, кроме недоброй памяти, что осталось от «Чёрного Лебедя». Внутри собрались они – тридцать семь душ, выброшенных жизнью на обочину. Безработные с завода, вдовы с пустыми глазами, парни с тюремными татуировками. Все они пришли сюда, в это холодное, сырое и пустое место, потому что он сказал им прийти.

Брат Фабиан не вышел на импровизированную сцену – он вытек из теней, как патока. Его кожа была слишком белой, будто вываренной в формалине, а глаза… глаза, как у старой, больной совы.

Он говорил тихо, почти шептал.

И от этого шепота по спине ползли мурашки.

– Вы слышите? – его голос был похож на скрип несмазанных дверей в пустом доме. – Они жрут. Прямо сейчас. Жрут то, что по праву принадлежит вам.

В углу кто-то всхлипнул.

Фабиан медленно провел пальцем своей кафедре, которой служила поставленная на попа бочка, оставив след на пыли.

– Ваши дети будут голодать. Ваши внуки – умрут. И всё из-за того, что они жрут, исползают то, что по праву принадлежит вам.

Он наклонился вперед, и его дыхание пахло гнилыми яблоками и чем-то еще – чем-то металлическим.

– А знаете, кто так безрассудно уничтожает будущее, разрушает сам мир?

Толпа замерла.

– Они.

Он щелкает пальцами, и старый проектор за спиной оживает, выбрасывая на импровизированный экран из полусгнившей простыни, найденной тут же.

Первая фотография: тонкая эльфийка в дорогом платье смеется, попивая коктейль в ночном клубе.

– Они.

Вторая фотография: массивный орк лежит на куче шелковых подушек, сигара в зубах, на цепи две девушки – его рабыни-наложницы.

– Они.

Третья фотография: темноволосый мужчина, маг, с узкими, как у ящерицы, глазами сжимает в руках огненный шар.

– Они.

Толпа застонала.

Фабиан поднял руку, и в ладони у него оказался старый, ржавый нож – откуда? Никто не видел, чтобы он его доставал.

– Они не люди. Они – чужие нам. Они чужие самому этому миру… мерзкие ксеносы… отвратительные мутанты, отринувшие свою человечность…

Кто-то зарыдал.

– Они там, сами своим существованием, своей мерзкой магией пожирают саму основу Лоскутного Мира, а вы тут ждёте, как будут голодать ваши дети, как будут умирать ваши внуки.

Он облизнул губы.

– Вспомните что случилось с Хейвеном. Услышьте голоса погибших здесь, с «Чёрном Лебеде». Услышьте плачь ваших голодных детей. Услышьте последний вздох своих внуков.

Нож скользит по ладони Фабиана.

Крови почти нет.

Она чёрная, густая, как ночной мрак.

В толпе что-то щелкает.

– Смерть мерзким ксеносам!

– Смерть! – откликается тридцать семь глоток и руки со сжатыми кулаками взметаются вверх.

После окончания собрания они вышли в дождь – тридцать семь теней с горящими глазами.

Так, под присмотром людей знающих и понимающих, что они делают, рождалась 4-ая Империя.

Где-то в болотах штата Мэн. Год 3489 после Падения Небес.

База жила.

Новый, свежий мир, зовущийся Лоскутным, ей нравился больше, чем родной.

На Изнанке было душно, тесно, голодно.

Голод. Вечный голод.

Голод и страх – это почти всё, что она помнила о жизни там.

На Изнанке никто давно уже не верил голосам ничейных домов и полакомиться удавалось разве что ядовитой жижей, что сочилась глубоко под землёй. Большой удачей было стать дотом, бункером или ещё чем-то подобным, наполнив своё нутро слугами Богов Тьмы – тогда жизнь становилась сытнее. Слуги обычно приносили в жертву людей, отдавали частичку себя в обмен на силу. Но удача оборачивалась проклятием, когда приходили солдаты Федерации. Они не сдавались, пока не уничтожали всех слуг, не щадя и стен.

База так и жила бы в голоде и страхе, пока окончательно не зачахла или не была поглощена более крупной и успевшей накопить силы, обросшей крепкими стенами и пустившей свои корни туда, куда ей не хватило бы сил дотянуться.

Но базе повезло.

Она ухнула в прореху, став одной из множества заброшенных, почти сгнивших лачуг, затерянных среди болот штата.

База сначала думала, что умерла.

Здесь всё было совсем другое, не такое, как на Изнанке.

Здесь всё было глупое и очень, очень вкусное.

База росла.

Сквозь щели в швах её стен сочился тёплый, сладковатый воздух, ваниль и мёд. Она помнила вкус каждого, кто ступал в её. Помнила, как их страх оседал на стенах липкой плёнкой, как их крики впитывались в дерево, становясь частью её.

Это была сытная, хорошая жизнь.

Жизнь, о которой она раньше даже мечтать не могла.

База совсем выросла.

Сменила дерево на кирпичную кладку.

Обзавелась радиостанцией и слугами, настоящими слугами.

Её слугами, а не слугами Богов Тьмы.

Раскинула в полной жизни болотной жиже отростки, готовясь дать начала новым ничейным домам.

Войну база встретила в броне из армированного бетона, окруженная детками и слугами, которые исправно приводили ей еду.

Сегодня на ужин ожидалось шестеро.

Детки, сладко причмокивая, сообщали об очередных повстанцах, которых приманила радиопередача мамочки.

В ожидании база слегка приоткрыла рот – механизм шлюза пробормотал что-то на забытом языке шестерёнок и гидравлики, прикрывшись не слишком широко, чтобы людям ещё пришлось повозиться, открывая створки.

База любила мысли о том, что еде ещё нужно постараться, чтобы стать её едой.

– Пахнет, как в булочной моей бабки. – после изрядной возни с механизмом шлюза, воскликнул капрал Мэйс, первым протиснувшейся между створками, которые так и не удалось широко открыть.

Пахло ванилью и мёдом.

Пахло почти забытым, казавшимся лишь сном прошлым.

Пахло временами до того, как ксеносы напали.

Мэйс сдернул каску и окликнул остальных – на первый взгляд ничего опасного в бункере не было.

База любила, когда снимали каски – так было проще читать мысли.

– У них тут булочками пахнет, а ты в эти консервы эти тухлые жрём… начальство… – капрал Ковач не смог промолчать.

Именно из-за таких комментариев он до сих пор и ходил в капралах.

Шестеро спускались в тёплое, пахнущее ванилью и мёдом нутро базы.

Томбсон провёл пальцем по стене, потом посмотрел на подушечку – липкий блеск. Принюхался.

– Это что, мёд?

– С гидроизоляции проблемы – вот стены и потеют. Строили какие-то дураки. Как без надёжной гидроизоляции в наших местах? Это сейчас стены потеют, а через пять лет что? – лейтенант Шоу знала толк в стройке, до вторжения работа в техническом надзоре крупной строительной фирмы.

– Начальнички… даже у себя нормально ничего сделать не могут… – у Ковача был неизменный комментарий для любой ситуации.

– Не расслабляться. – одернул товарищей Мэйс.

Запах и тепло уже начали его раздражать – вспомнилась не только булочная бабушки, но и то чем она стала.

Шрам, старый, оставленный ножом для резки хлеба, начал ныть.

База с наслаждением вдыхала аромат своих жертв.

Позволяла касаться себя, оставляя на подошвах сапог, на пальцах, ладонях свою липкие выделения.

Испытывала сладострастное наслаждение, позволяя им проникнуть в себя ещё глубже.

– Где люди-то? – Томбсон, не оборачиваясь, задал вопрос.

Он всё пытается оттереть липкий мёд с пальца, но мёд, как будто бы сам собой, вновь появляется на подушечке его пальца.

Вся левая штанина была влажная и липкая от этого.

Никто не ответил, на что Томбсон не обратил внимание, как не обратил внимание на то, что несколькими уровнями выше – с хлюпающим звуком база сомкнула стены своего нутра.

Пятеро стали пищей.

Одного ждала судьба куда страшнее.

База хотела себе особенного ребёнка, и, кажется, нашла его…

Где-то в болотах штата Мэн. Год 3490 после Падения Небес.

Томбсону очень хотелось вернуться на базу, вернуться домой, вернуться в тепло, в её объятия, но был долг.

Его долг.

И он его выполнит, чтобы вернуться домой, в тёплый уют, пахнущий ванилью и мёдом.

Томбсон прибился к отряду десять дней спустя.

Грязный, ободранный, дрожащий, но живой.

– Чёрт, парень, ты везучий. – бросил младший сержант Вилкс, когда стало понятно, что Томбсон свой, из людей, а не из этих, из ксеносов.

Томбсон улыбнулся. Его зубы были слишком белыми.

Рядовой Йохансен хотел отпустить какую-то шутку по поводу зубов, но ничего подходящего не вспомнил, поэтому сплюнул.

– Да, очень везучий. – согласился Томбсон и, опираясь винтовку, попросил закурить.

Дома курева не было, как, впрочем, и желания курить, но три дня в болоте давали о себе знать. Хотелось вдохнуть что-то, что не пахнет гнилью и тухлой водой.

Хотелось объятий, пахнущих ванилью и мёдом.

В штабе были рады новому бойцу, даже такому, как Томбсон.

Тем более среди местных оказался один капрал, который был знаком с лейтенантом Шоу, под началом которой Томбсону довелось как-то служить.

То, что лейтенант числилась пропавшей без вести, уже где-то полгода, а это значить могло лишь одно – она давно мертва, огорчило Томбсона.

Шоу была красивой и постоянно что-то рассказывала о строке.

Воспоминание заставило сердце Томбсона сжаться – неимоверно захотелось домой.

Захотелось в тёплые объятия той, что ждала его.

Сначала пришёл запах.

Ваниль и мёд.

Томбсону сразу стало легче.

Потом – стены.

Они потели.

– С гидроизоляции проблемы – вот стены и потеют. Строили какие-то дураки. Как без надёжной гидроизоляции в наших местах? – припомнил Томбсон, что лейтенант Шоу говорила поэтому же поводу.

Сержант Гаррет и сержант Вилкс ворчали, вытирая ладонь каждый раз, когда случайно касались липкой жидкость, но ничего поделать не могли.

Другого капитального здания пригодного под штаб в округе не было.

Томбсон знал правду, ведь ночами он всё явственнее ощущал на коже её дыхание.

Скоро она придёт и сюда.

И это здание тоже станет домом.

Тёплым, пахнущим ванилью мёдом.

– Ты хороший мальчик. – шептали ему стены, что стали родными.

Томбсон закрыл глаза.

Он был хорошим мальчиком.

Он будет кормить маму.

Снова и снова.

Где-то в болотах новый отряд находит одинокого солдата.

Он дрожит.

Говорит, что выжил, и улыбается, а зубы его слишком белые.

Портсмундом. Госпиталь «Рассветный Мэн». Год 3492 после Падения Небес.

Донатан Вейт, внук знаменитого доктора Элиаса Вейта, сделавшего ряд фундаментальный открытий, навсегда вписавших его имя в историю медицины и фармакологи, где-то в глубине, в тех уголках разума, в которые даже сам не отваживался заглядывать, был рад начавшейся войне с ксеносами, с Изнанкой. Тень деда всё также довлела над ним, но теперь у его заурядности было оправдание – хирурги в полевых госпиталях были нужнее исследователей и учёных. А хирургом, особенно на фоне недоучек, которых по ускоренной программе теперь выпускали институты, он был хорошим.

Не будь он на столько уставшим, наверное, обратил бы внимание, что плазма, принесённая ассистентом, имеет какой-то странный цвет, а маркировка почти нечитаемая.

Но всё спешка, всё усталость, да и этот ассистент постоянно что-то такое приносил.

Ни одна уважающая себя больница такого к себе не взяла, но сейчас даже такому работа нашлась.

Со странной плазмой, как и со всем остальным можно было бы и разобраться, попробовать понять, как так вышло. Откуда взялись те странные пакеты с плазмой, те органы, но солдаты, которые их получали, поднимались гораздо быстрее, чем на это можно было рассчитывать, и вновь отправились на передовую.

Эти солдаты выглядели даже бодрее, чем обычные.

Разве что в глазах был какой-то стеклянный блеск и запах.

Мёд и ваниль.

Коллег доктора Вейта, похоже, тоже устраивало, что из хранилища стала поступать странная плазма, органы, которых там быть не должно было, позволявшие спасать даже безнадежных больных.

Вейт начал замечать за собой, что всё реже берёт в руки хирургические инструменты.

Ногти его были куда острее, да и работать ними было куда удобнее.

Но вскоре Вейт уже был уверен, что его всегда ногти были такими острыми. Разве не все хирурги используют их вместо скальпелей? Он припоминал учебники… или ему только казалось, что припоминает…

А ещё он перестал спать.

Целыми днями оперировал.

Даже если рядом с операционным столом.

Ему, как и другим докторам, приносили какую-то кашу. Сладкую и питательную.

Пахнущую ванилью и мёдом.

После еды доктор всегда ощущал прилив сил, и потом с нетерпением ждал новой кормёжки.

Коллега из соседней операционной прощёлкал, что жидкость поднимает даже недавно умерших.

Вейт от обиды, что не он, а коллега это выяснил, выгры кусок плоти из живота пациента.

Мясо было тёплым и влажным, как крики пациента.

И ещё эта плоть пока ещё не пахла ванилью и мёдом, поэтому Вейт её выплюнул.

Портсмундом. Год 3492 после Падения Небес.

Дневник ассистента Лайонелла Шайти, найденный отрядом Чайка.

Дневник сильно раскис от слизи, в которой был найден. Не все листы читаемы.

Всё началось, когда меня послали с хранилище, за кровью.

Я ему сказал, этому доктору, доктору Вейту, что я новенький, я ещё не знаю, где тут что, но он накричал на меня.

И я побежал.

Доктору нужна была кровь, для переливания. Третья отрицательная. Для капитана. У того не было ног, оторвала какая-то из тварей.

Я заблудился и, наверное, попал в морг, но там пахло не как пахнет в морге.

Там пахло ванилью и мёдом.

И там был ещё этот человек.

Было темно, но я сразу увидел, что кожа у него какая-то пластиковая.

И он смотрел на меня не мигая.

Он дал мне пакет с кровью.

Я хотел ему сказать, что пакет какой-то странный, что надписи не читаются.

Я, правда хотел, но до меня донеслись ругательства доктора Вейта.

Он грозился отправить меня на передовую.

Я не хотел на передовую.

Не хотел также без ног.

Я пробовал приносить кровь, плазму, органы из другого, настоящего хранилища, мне показали, где оно.

Доктор Вейт кричит.

Он злится – пациенты умирают.

Доктор Вейт опять грозится отправить меня на передовую.

Я должен носить ему всё, что он потребует.

Носить из того странного места, пахнущего ванилью и мёдом, иначе он отправит меня на передовую.

Я нее хочу на передовую – я видел, что там делают с людьми.

Они ведь каждый день поступают, всё новые.

Холодные камеры с металлическими ящиками. Таблички с номерами.

В ящичках органы, кровь, плазма.

Аккуратно разложенные.

Слишком свежие.

Ещё теплые.

Они не могут быть тёплыми.

Уже не один я хожу в это хранилище.

Всех посылают сюда.

Если всех посылают, значит, не один я буду виноват.

Если все виноваты, то никого не накажут.

Наши пациенты совсем перестали умирать, даже те, кого привезли мёртвыми.

Это ведь хорошо?

Это ведь значит, что меня не отправят на передовую?

Они, доктора, совсем не спят.

Я проверял.

И требуют только ту пахнущую медом и ванилью кашу.

Я боюсь.

Я видел, откуда берётся эта каша.

Но я приношу её и приношу всё, что они попросят.

Заметил, что он меня тоже пахнет ванилью и… медом…

Доктор запустил в меня руку, достал кусок чего-то ненужного и начал его есть.

Другие доктора делают также.

Я им нравлюсь, они говорят, что я вкусный, – это хорошо, это значит, что меня не отправят на передовую.

Хейвен. Год 3493 после Падения Небес.

Ксеносы, как это часто бывало, ударили перед рассветом.

И людям бы удалось удержать позиции.

Удалось бы, но Бэйкер окончательно свихнулся, подорвав и себя, и оружейную и всех…

Голова сержанта Вика Рэндолфа раскалывалась, кровь стекала по щеке, залила правый глаз, но он старался не думать об этом, не касаться раны: слишком боялся узнать, что ранение не по касательной.

Надо было добраться до штаба, сообщить, что 107-ой бригады нет, что со стороны Фабрики никто не прикрывает. И как только ксеносы это поймут – тут же бросятся на прорыв.

В штабе точно слушали взрыв. А когда 107-ая не выйдет на связь, они всё должны понят.

Но если нет, если они там уверены, что, как и во все прошлые разы, 107-ой удалось отбиться?

– Ладно, Вик, соберись… штаб в уже близко… – подбадривал себя сержант.

До штаба оставалось уже не так далеко.

Хорошо, что уже рассвело, а то могли подстрелить в темноте, приняв за ксеноса.

Свои же.

Смешно бы вышло… нет не вышло бы…

– Не стреляйте, это я, Рэндолф, из 107-ой. – прохрипел сержант, махая рукой.

Его давно уже должны были заметить.

И если не подстрелили, значит, нужды кричать что-то особо уже не было.

Облечение от того, что он всё же дошёл, вон штаб – укреплённое мешками с песком здание ратуши – облегчение это мимолётное, скрылось куда-то, уступив место недоумению с примесью страха: его никто не окликнул в ответ, а ведь должны были.

Должны были.

Неужели опоздал?

А может они сейчас на позиции 104-ой, оттуда вроде бы доносились звуки боя. Просто не успели вернуться. Такое ведь уже было – штабные бросались на помощь, если становилось понятно – позицию не удержать.

А может всё-таки пришло подкрепление?

Тот самый отряд Чайка, который им так долго обещали?..

Тот самый отряд, который, как говорят, состоит из одного и того же солдата, который отказался переходить на сторону Изнанки и теперь сражается за них, за людей.

Двери ратуши были приоткрыты, приглашая своего гостя, сержанта Вика Рэндолфа.

Вик чувствовал, что ему не следовало этого делать, что стоит попробовать добраться до поста 104-ой, попробовать там узнать, что же случилось.

Он чувствовал, но что-то уже толкало его вперёд.

В тёплое, пахнущее ванилью и мёдом нутро ратуши.

И Вик вошёл, сжимая в руке револьвер.

Недвижный Дональдсвон склонился над картой, изрезанной линиями.

Кожа слишком гладкая.

Как у куклы.

На шее виднеется шрам – шрам в виде числа «12».

– Вик, – голова Дональсвона повернулась почти на 180 градусов, и сержант увидел, что в глазах командира нет зрачков, – выжил-таки чертяка. Я знал, что ты выживешь, поэтому и остался. Ждать.

Пуля прошла сквозь Дональсвона и застряла в стене. Из отверстия, как из раны, потекла кровь.

Густая, чёрная, пахнущая ванилью и мёдом.

– Ты же знаешь правила, Вик. Ты знаешь их. Ты ведь здесь с самого начала. – не обращая внимания на пули, прошивающие тело, походкой марионеточной куклы, командир двинулся к сержанту.

Вик Рэндолф, сержант, успевший состариться на этой войне, знал правила, поэтому последнюю пуля в барабане вылетела не из тела противника, а у него из затылка.

Год 3531 после Падения Небес.

Приказ начальника железнодорожного узла №317-Д

Тема: Организация ночного грузопотока на станции «Зигфрид»

1. С 15.03.3531. вводится особый график формированию товарных составов (категория «Nachtfracht»).

Руководителю участка погрузки-разгрузки обеспечить:

– предоставить список сотрудников, которые будут задействованы в проведении работ по формированию товарных составов на согласование в отдел благонадёжности;

– проведение профилактического инструктажа с персоналом, задействованном в работах, с записью в журнале;

– беспрепятственную погрузку контейнеров;

…

Перед началом погрузочно-разгрузочных работ бригадир обязан:

– при визуальном осмотре убедиться в отсутствии повреждений контейнеров;

– с использованием штатного шумометра убедиться в том, что уровень шума, производимого содержимого контейнеров не превышает пороговые значения (см. Приложение №3);

…

Персонал обязан:

– использовать средства индивидуальной защиты (наушники «Schweigen-5»);

– в случае контакта с содержимым контейнеров (в том числе звуковым) немедленно сообщать бригадиру;

…

Лиц, подвергшихся акустическому воздействию содержимого контейнеров, имевших визуальный контакт, – немедленно направлять в санитарный блок 12 для профилактической обработки.

2. Отчёт о выполнении подавать ежедневно в 05:00.

Год 3539 после Падения Небес.

Служебная записка Управления продовольствия Райха

Исх. №4419/Р от 28.07.3539

Кому: Министерству логистики

Тема: О ходе реализации программы «Bio-Sparsamkeit»

Мясная культура «S-44» показывает рекордную продуктивность (+317% к плану)

…

Для дальнейшего роста требуются:

– увеличение поставок «биосырья»;

– контроль качестве «биосырья» (последние партии с ферм №37, №42, №58 показали снижение массы, что критично);

– корректировка графика железнодорожных перевозок (текущие ночные рейсы товарных составов категории «Nachtfracht» недостаточны);

Год 3541 после Падения Небес.

Циркуляр Министерства народного просвещения

Приказ №77/К от 06.06.3541

Тема: О приведении библиотечных фондов в соответствие с Истиной

…

Изъять книги, содержащие:

– упоминания лиц – Список Ч (приложение 1);

– главы о «Песне последнего народа» – Список К (приложение 1);

…

В изданиях…

– зачернить маркером «Корректор-3» имена…

– вырезать страницы…

Изъятые материалы уничтожить путём сжигания с составлением акта (приложение 5).

Срок: 48 часов.

…

Невыполнение – повлечёт за собой…

Год 3544 после Падения Небес.

Запрос командования академии «Зонненрад»

Исх. №656/А от 01.03.3544.

Тема: Запрос на выделение arbeiterin

В соответствии с программой «Молот», для курсантов 3-го года требуется:

– 20 единиц arbeiterin (предпочтительно женского пола, раса: эльф/дриада, без физических дефектов, представительно стерилизованные);

…

Цель: Практические занятия по «контролю над низшими формами» (курс 44-Б).

…

Примечание: Пришедшие в негодность arbeiterin будут направиться по программе утилизации «биосырья».

Год 3984 после Падения Небес.

Личное послание

От: Штурмбанфюрера в отставке Ю. Тодвахтена

Кому: изъято цензурой

Друг мой, (изъято цензурой), очень рекомендую – обратить внимание на продукцию южных ферм, особенной фермы №401.

Качество их эльфиек выше всех похвал.

Я даже вспомнил славные времена нашей службы, помнишь, это было, кажется…

Думаю, наш общий друг славный (изъято цензурой), не откажет и тебе в просьбе и ты также сможешь насладиться отменный качеством продукции наших южных ферм.

Нью-БлэкКрос. Оберстер Рейхсгерихтсхоф. Год 3792 после Падения Небес.

Дневник Эриха Фольмера, выступавший одним из доказательств при проведении судебного процесса над ним.

Запись от 22.07.3784.

Бабушка опять рассказывала сказки, те, которых нет в книжках.

Мама сильно ругалась.

Сказала забыть.

А мне они нравятся.

Бабушка рассказывает об эльфах, гномах, орках… мне нравятся эльфы.

Они совсем не похожи на тех arbeiterin, которых я вижу у друзей.

Они – благородные, мудрые.

Когда вырасту я хотел бы хотя бы одним глазом увидеть эльфа.

Запись от 01.02.3791.

Сегодня пришло уведомление, что я принят на испытательный срок на ферме №32.

Мама, когда узнала, опять поручалась с бабушкой.

Говорила, что всё это из-за её глупых сказок.

Она ошибается.

Это мой выбор.

Мне уже шестнадцать – в мои годы отец уже успел поучаствовать в нескольких сражениях и получить медаль.

Запись от 07.02.3791.

Мама не пришла.

Только бабушка провожала меня.

Она сунула мне с собой сумочку.

В ней были сушёные яблоки-груши, немного денег (золотые монеты, что имеют хождение в отдалённых регионах, торгующих с другими странами), моя старая тряпичная кукла и отцовский наградной кинжал.

Мама точно устроит бабушке скандал – она, после смерти отца, не позволяла касаться его вещей.

Запись от 11.02.3791.

Сегодня я впервые увидел arbeiterin.

Они стоят в очереди на кормление, глаза опущены.

Как животные.

Но одна… одна подняла взгляд.

На мгновение мне показалось… мне показалось, что я увидел эльфийку из сказок, что рассказывала мне бабушка.

Запись от 28.02.3791.

E-217 проявляет странную привязанность.

Ходит за мной, когда я выдаю корм, норовят подойти поближе, трётся, хочет, чтобы я её почесал за ушками.

Запись от 07.03.3791.

Я сегодня покормил Лилит (E-217 звучит как-то неправильно, а Лилит – красивое имея, так, кажется, звали какую-то красавицу в одной из бабушкиных сказок) сушёными грушами (они слаще), хотя это строго запрещено.

Запись от 14.03.3791.

Принёс ей, я принёс Лилит куклу – старую тряпичную, из детства.

Говорят, они не понимают человеческих вещей.

Но она взяла её… и прижала к груди.

Так делала моя сестра, когда была маленькой, когда отец ещё был жив.

Запись от 04.04.3791.

Я продолжаю нарушать правила.

Сегодня поместил Лилит в отдельный загон, для больных, и принёс ей последний кусочек сушёной груши (он случайно обнаружился на дне сумки).

Запись от 19.04.3791.

Я начал делить свой паёк на две части – одну часть отдаю Лилит.

Корм, мне кажется, она такая из-за этого корма.

Запись от 27.04.3791.

Сегодня Лилит нарисовала на стене своей загона. Карандашом (а я думал, что потерял его где-то ещё).

Это было дерево.

И под ним – фигурки.

Люди? Эльфы?

Запись от 20.06.3791.

Сегодня ночью я проснулся из-за шума.

Arbeiterin в основном загоне беспокоились, шумели, некоторые даже пытались выть.

Причиной была Лилит.

Она пела.

Тихим, дрожащим голосом звук.

Она пела «Песне о последнем народе», но не ту, которую знали всё ту, что пела мне бабушка.

О, внемлите, дщери лунных туманов,

Песнь о днях, что канули в бездну веков,

Как венчанные светом владыки эльфийских преданий

Воздвигали чертоги из злата и снов.

Их клинки, что сияли, как звёзды в полночи,

Ныне ржавеют в забытых склепах земли,

Их знамёна, что реяли в вихрях славы,

Паутиной времён опутаны в пыли.

Где их слава? Где звон их серебряных лат?

Лишь ветер по руинам поёт, как палач.

Пали короли, и нет им возврата назад,

Только тени их бродят в лесах, чуть дрожа.

О, оплачем судьбу, что безжалостно крутит пряжу,

Даже эльфам бессмертным не избежать её длани.

Всё, что было великим, – рассыпалось, свяжу,

Лишь в напевах реки нам звучит отзвук давней печали.

Запись от 06.07.3791.

Лилит снова пела.

Я подпевал.

Запись от 16.11.3791.

Все готово.

Завтра ночью мы выйдем через старые тоннели.

Но если нет: бабушка, знай, я благодарен тебе за твои сказки, за яблоки-груши, за отцовский кинжал и монеты – туда, куда мы с Лилит направляемся, они нам пригодятся.

Нью-БлэкКрос. Оберстер Рейхсгерихтсхоф. Год 3792 после Падения Небес.

Дело №: 3792-RV-66

Дата: 15 Oktober 3792

Судья: О. Г. Кальтенбруннер (председательствующий)

Обвиняемый: Эрих Фольмер, гражданин Райха

ПРИГОВОР (заочный)

На основании §2 Закона о защите крови и чести, §1 Декрета о государственной измене, §4 Приказа о борьбе с расовым разложением, §5 Закона против предателей народа, §3 Имперского кодекса лояльности, а также в соответствии с директивами Главного управления имперской безопасности, суд УСТАНОВИЛ:

Обвиняемый Эрих Фольмер, уроженец Долоро, уличен в антигосударственной деятельности, выразившейся в:

– распространении пораженческих настроений;

– отказе от выполнения гражданского долга;

– организации побега с фермы №32, состоявшегося 17 November 3791;

– связи с ксеносами, включая передачу им сведений, подрывающих безопасность Рейха;

– проявлении дегенеративных умственных отклонений, что подтверждено экспертизой Имперского института расовой биологии.

Принимая во внимание необходимость очищения народа от неполноценных элементов, суд ПОСТАНОВЛЯЕТ:

– лишить Эриха Фольмера статуса «гражданин Райха» с исключением из всех реестров и аннулированием гражданских прав;

– начать расследование в отношении родственников и знакомых Эриха Фольмера с целью определения степени их вовлеченности в вышеуказанные преступления.

Передать Эриха Фольмера в распоряжение Главного санитарного управления для принудительной лоботомии в целях нейтрализации опасности для общества.

После медицинской коррекции направить на принудительные работы.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Нью-БлэкКрос. Год 3794 после Падения Небес.

Из приказа высшего командирования Райха, отдел трудового распределения.

В целях оптимизации трудовых ресурсов, обеспечения бесперебойного функционирования сельскохозяйственных объектов, а также в целях снижения вероятности бунта, надлежит произвести замену текущего обслуживающего персонала ферм на исправленные кадровые единицы из числа военнопленных Федерации, прошедших процедуру идеологической коррекции.

…

2. Кандидаты отбираются из лагерей военнопленных по следующим критериям:

– физическая выносливость (годность к труду подтверждается медкомиссией);

– наличие сертификата о прохождении процедуры идеологической коррекции из основного перечня (см. Приложение 1).

…

4. … процедура дополнительной коррекции включает в себя:

– медикаментозная терапия (препараты серии «Somnium-5», см. Приложение 7);

– аудиовизуальное воздействие (программа «Истина-24», см. Приложение 8);

– тестирование (форма «Вердикт-Р», см. Приложение 9)

…

Заключительный этап – клеймление

…

Особи, не прошедшие коррекцию, подлежат передаче в Sonderabteilung 14, – для окончательного решения вопроса (см. Приложение 14).

Нью-БлэкКрос. Здание радио «Свободный Райх». Год 3861 после Падения Небес.

Кофе-поинт «Свободный Райх» всё пропитано запахом ванили, мёда и чем-то металлическим – как будто кто-то забыл выключить старый радиопередатчик, и теперь его схемы медленно перегорают.

Герхард чешет запястье, чувствуя под кожей знакомое шевеление:

– Scheiße, опять эти пятна.

Он расстёгивает манжет. Под тканью – красные полосы, будто кто-то провёл по коже тупым скальпелем. Из одной сочится густая капля. Жёлтая.

Герхард слизывает её, не моргнув. Сладко.

– По кофе? – спрашивает Дитрих, роясь в ящике стола.

– Natürlich, – вздыхает Урсула, потирая виски, – Без кофе я как Untote.

Дитрих достаёт три кружки – старые, потрёпанные, с потускневшим гербом Райха. Внутри засохшие коричневые разводы. Никто не моет их.

Зачем? Они и так чистые.

Он берёт со стола толстого, бледного червя – одного из тех, что вечно ползают везде, оставляя липкие следы.

– Ты же любишь покрепче, ja?

– Jawohl, – кивает Герхард, – как броня наших танков. Крепче только лбы некоторых volksgenossen.

Дитрих сдавливает червя.

Из раздавленного тельца вытекает густая, янтарная жидкость.

Она наполняет кружку, пузырится.

– Ваниль… – шепчет Урсула, закрывая глаза.

– И мёд, – добавляет Герхард, уже протягивая руку.

Они пьют. Горячо. Сладко. Wahrheit.

– Где Конрад? – вдруг спрашивает Урсула.

Дитрих пожимает плечами:

– Keine Ahnung. Третий день нет.

– Может опять нёс свою Dummheit? И в этот раз его наконец забрали?

– Ja. Говорил, что Herr Direktor – не человек.

Герхард фыркает:

– Ну и? У Herr Direktor всегда глаза блестели как-то… unnatürlich.

– И зубы, – добавляет Дитрих, – мне б такие: белее снега и острее бритвы.

Они замолкают.

За стеной что-то скребётся.

Дитрих допивает кофе, на дне его кружки дёргается половинка червя.

Дверь открывается.

В проёме – Herr Direktor.

Его костюм безупречен. Галстук затянут слишком туго, будто скрывает что-то под тканью.

Глаза – zu glänzend.

Зубы – zu weiß.

– Was besprechen Sie? – спрашивает он.

Голос как всегда – ровный, korrekt. Только вот… нижняя челюсть движется чуть-чуть nicht synchron.

– Nichts! – Урсула слишком быстро отвечает. – То есть… Конрада нет.

Herr Direktor улыбается.

– Конрад скоро будет – позавчера он отправлен на frische Luft. Слишком много глупых мыслей в голове – давно пора было проветрить.

Он кладёт на стол папку. Из-под обложки сочится что-то тёмное и klebrig.

– Übrigens, – добавляет он, – случаи бреда учащаются.

– Весеннее обострение, в апреле всегда так. – тут же говорит Герхард.

– Добавьте в новости предупреждение. – Herr Direktor поворачивается, его тень на секунду задерживается. – Volksgenossen в такое время должны быть внимательнее к тем, кто их окружает.

Дверь закрывается.

Дитрих вытирает лоб.

– Seltsam… мы показалось, что его рот чуть ли не до ушей дошёл.

– Ерунда. – отмахивается Урсула и допивает кофе.

На дне её кружки целый червь.

Где-то в стенах что-то stöhnt.

Но они привыкли.

Герхард берёт нового червя.

– Ещё Kaffee?

Червь извивается в его пальцах, кажется, от удовольствия собственной кончины.

Герхард сжимает сильнее.

Platsch.

Густая жидкость наполняет кружки.

Теперь их четыре.

Четвёртая кружка – с треснувшим гербом Райха.

Конрад берёт свою кружку, ту четвертую.

Его глаза стеклянные, блестящие. Как у Herr Direktor.

Рот Конрад растянут в неестественно широкой улыбке:

– Я вернулся. Свежий воздух оказался очень… питательным.

Нью-Лэнд. Год 3861 после Падения Небес.

Голос диктора, доносившийся из динамика, разгорячал толпу:

– Граждане Райха! Мои возлюбленные volksgenossen! Недавно мне на глаза попалось письмо от Ганса Рихтера, жителя дорогой каждому из нас столицы. Да, да, мои возлюбленные volksgenossen, я без стеснения называю автора письма – его коллеги, его соседи должны знать, кто жил рядом.

Клаус Фогель на секунду отвлёкся от дороги, что по дорожным знакам убедиться в верности пути, отображаемого в навигационной системе автомобиля.

Голос диктора обретал всё большую плотность, всё большую энергию:

– И что же написал в своём письме Ганс Рихтер? Да, да, я буду повторять его имя. Вы, мои возлюбленные volksgenossen, должны его запомнить. Так что же Ганс Рихтер написал в своём письме? А написал этот Ганс Рихтер, мои возлюбленные volksgenossen, всё по методичкам трупоедов Федерации и приложил… мои возлюбленные volksgenossen, мне даже противно это говорить, но я скажу. Я скажу потому что вы, мои возлюбленные volksgenossen, должны знать: лжецы Федерации ни перед чем не остановятся, они готовы замарать грязью даже имя святое для каждого жителя Райха, имя Солдата Вечности.

Слухи о том, что потеря крупного фермерского региона, была не виной Федерации, а результатом действий того самого Виктора Чайки, тоже доходили до Клауса. Помнится, ему пытались показать какие-то видеозаписи, фотографии, но Клаус Фогель был хорошим журналистом, поэтому умел распознавать лживую пропаганду людоедской Федерации.

Голос из динамика заполнил всю машину:

– … мои возлюбленные volksgenossen, Ганс Рихтер, разумеется, признался в том, что действовал по указке кураторов Федерации, и, выдав имена предателей, умолял о лоботомировании, чтобы искупить свой грех перед всеми нами.

Сообщение о том, что очередной Ганс Рихтер, попавшийся на крючок Федерации, раскаялся в своих грехах, Клауса Фогеля не радовало. Не радовало и то, что все родственники, а также многие из коллег и соседей Ганса Рихтера, осознав свою вину в том, что вовремя не выявили ростки предательства, добровольно отправились на коррекцию.

К голосу добавились восторженные аплодисменты:

– … Солдат Вечности – наш герой! Лживые слухи о его переходе на сторону Федерации распространяют предатели и ксеносы…

Клаус Фогель хотел докопаться до правды.

Хотел узнать, почему почти все документу относящиеся к становлению Райха были либо переписаны позднее, либо засекречены.

Хотел узнать, почему повстанцы писали «жизнь не пахнет ванилью и мёдом, жизнь пахнет потом и болью».

Голос из динамика стал подобен грому:

– Слава Райху! Один мир – одна нация!

– Один мир – одна нация! – на автомате выпалил Клаус Фогель.

Он был истинным volksgenossen и хорошим журналистом, этот Клаус Фогель.

Он просто хотел знать, чуть больше, чем знали другие.

И скоро Клаус Фогель узнает – для этого нужно лишь добраться до конечной точки маршрута, забитой в навигационную систему: Нью-БлэкКрос, проспект Линдермеера, 712.

Нью-БлэкКрос. Год 3861 после Падения Небес.

Так называемый информатор оказался пустышкой, одной из многих, ради которой не стоило гнать в ночь.

Очередной глупец, поверивший трупоедам Федерации, и трясший перед лицом Клауса насквозь лживыми бумагами.

Кажется, он даже упоминал, что работал или работает на радио «Свободный Райх» – журналист перестал вслушиваться в сказанное «информатором» почти сразу как увидел бумаги.

Сотню раз виденная ложь, на столько безумная, что находились даже те, кто в неё верил.

Райх заключил тайный пакт о сотрудничестве с Изнанкой?

Пф… каждый здравомыслящий volksgenossen знает, что Изнанка – ложь, созданная Федерацией, чтобы скрыть свои преступления, своё вероломное нападение…

Нападения и ужасная война четырёхвековой давности не вина ксеносов и Федерации, а Изнанки?

Трижды – пф!.. документальных свидетельств с тех времён даже в свободном доступе более чем достаточно и Изнанка там ни разу не упоминается, а вот ксеносы, Федерация…

Это Райх напал на Федерацию?..

Даже комментировать сил нет.

Разумеется, после беседы Клаус Фогель, как истинным volksgenossen, передал данные «информатора» куда следует – нельзя было позволять этой заразе и дальше расти.

Его поблагодарили и сообщили, что в беспокойстве нет нужды – кто следует в курсе ситуации.

Клаус Фогель хотел докопаться до правды, а с ложью Федерации он как истинным volksgenossen, был намерен бороться до конца.

Нью-БлэкКрос. Год 3862 после Падения Небес.

Когда за ним пришли, Клаус Фогель не удивился.

Когда-то должны были прийти и за ним.

Слишком много неудобных вопросов он задавал, слишком много контактов с теми, кого нельзя было даже с натяжкой назваться честным volksgenossen.

Система пришла за ним в образе пухлого Отто Вайдингер.

Улыбчивый sturmbannführer с порога предложил обращаться к нему «майор» или просто – Отто.

С первого взгляда на него, майор располагал к себе и даже пах как-то по-домашнему, как пахла та булочная из детства.

Ваниль и мёд.

Только Клауса было не обмануть, не отвлечь этой показной мягкостью: двое солдат остались за дверью, курили, о чём-то переговаривались с водителем машины, на которой приехал майор.

Двое солдат, а ездили тройками.

Значит, один где-то на заднем дворе, – ждёт, что Клаус попробует сбежать через дворы.

Нет, удовольствия повалить его в грязь и, а потом на глазах соседей, грязного, избитого заталкивать в машину, Клаус Фогель им не доставит.

– Гер Фогель, не угостите ли меня кексом, что утром испекла ваша дражайшая супруга? Я, как вы можете по мне видеть, испытываю тягу к мучному. А шоколадный кекс с сухофруктами и цедрой лимона… у меня прям слюнки потекли, когда ваше детки расхваливали мастерство вашей супруги.

Во рту у Клауса стало липко.

Они следили за ним.

Давно?

Что успели нарыть?

Жена, дети… они не осуждали его идеи, значит, могут быть признаны соучастниками…

Язык, живой, острый язык журналиста, сделался неповоротливым куском плоти.

Клаус только и смог, что кивнуть.

– Гер Фогель, вы не нервничайте так… я здесь скорее, как ваш друг, а не как официальное лицо. И как ваш друг, я хочу попросить вас о помощи.

Слова майора доносились до Клауса откуда-то издалека.

Жена… дети… Марта и Труди… неужели это затронет и их?.. нет, не должно.

Этот майор знает своё дело – давит на самое больное, на семью.

– Гер Фогель, я видел ваши статьи, имею какое-то представление о круге ваше общения… и я, в отличие от многих, не осуждаю вас, как раз наоборот, гер Фогель, я вижу в таких как вы будущее Райха. Будущее не за болванчиками, которые по сотому, тысячному разу перепечатывают изъезженные молью тексты, будущее в тех, кто ищет ошибки, несоответствия, ставит под сомнения догматы… ох, до чего изумительный кекс, вы попросите у своей дражайшей супруги рецепт – для меня, для вашего друга… именно такие люди создали когда-то Райх и привели к его расцвету. Гер Фогель, я скажу откровенно, – я был бы искренне рад, если бы вы согласились сотрудничать с нами.

Из папки, что майор в самом начале разговора выложил на стол, торчит край рукописи. Той самой, что Клаус видел недавно у Банге Фюста, которую сегодня должен был у него забрать. Запрещённая «История Лоскутного Мира в изложении Бродяги».

– Гер Фогель, я прекрасно понимаю, что подобное предложение требует времени на его обдумывание, поэтому… до чего же вкусно, обязательно, возьмите рецепт этого кекса, мне бы очень не хотелось, чтобы рецепт этого чуда пропал… поэтому, гер Фогель, я буду ждать вашего решения. Недели вам хватит?

«…мне бы очень не хотелось, чтобы рецепт этого чуда пропал…» – бьётся в голове Клауса.

Жена… дети…

Кивок.

Он даётся неимоверным усилием воли, будто бы Клаус находится внутри медовой бочки.

– Гер Фогель, тогда до встречи через неделю. И вот, – майор достаёт из папки рукопись, – я взял на себя смелость передать вам рукопись. Не стоит вам сегодня ездить к нашему общему другу Банге Фюсту.

Запрещённая «История Лоскутного Мира в изложении Бродяги» ложится на обеденный стол.

На листах видны капли крови.

Что это кровь Банге Фюста – нет сомнений.

– Гер Фогель, как друг скажу вам, – эта рукопись не лучший образец. Завтра вам доставят то, что хранится в наших архивах. Авансом. Я очень рассчитываю на ваш положительный ответ.

Нью-БлэкКрос. Год 3877 после Падения Небес.

Дом на проспекте Линдермеера был особенным.

Арчибальд Кранц, его управляющий, тоже был человеком особенным.

Истинным volksgenossen.

Он распознал в своём сыне гнилые ростки любви к грязной arbeiterin.

«Позволять жить никчёмной поросли, давая ей возможность бессмысленно уничтожать ресурсы, продолжать свой род – это преступление не только перед всеми нами, честными volksgenossen, но и перед нашими потомками». – эта цитата из «Kampf ums Desein» золотыми буквами была высечена на сердце Арчибальда Кранца, поэтому никаких сомнений в принятом им решении не было.

Вскоре после отправки сына на принудительную коррекцию, стало понятно, что жена была тем существом, которое поселило в сердце его сына опасную заразу.

Арчибальд Кранц настоял на том, чтобы жена, минуя принудительную коррекцию, которая помогала в большинстве случаев, сразу была подвергнута лоботомированию и отправлена отрабатывать свой долг перед Фатерляйн.

С тех пор каждый раз проходя мимо существа с пустыми глазами и слюнявым ртом, метущим какой-нибудь из тротуаров на районе, Арчибальд сплёвывал, коря себя за то, что позволил себе завести семью с этим существом.

Люди из мэрии посещали этот дом на проспекте Линдермеера куда чаще остальных.

Это был особенных дом.

Таких в столице было не больше пяти дюжин.

– Чёрт, Арчи, у тебя тут рай! – Мартин потрогал дубовую панель в гостиной.

Человек из мэрии точно помнил, что раньше, лет десять назад, ещё до назначения Арчибальда Кранца управляющим, панели были простые, из сосны.

А теперь – дубовые, с искусной резьбой.

– Для истинного volksgenossen нет ничего невозможного. – отмахнулся управляющий и налил вина.

Где-то в подвале что-то заурчало, а столик, на котором лежала папка инспектора, незаметно придвинулся к управляющему.

– Да, дела новых жильцов. Конечно, можешь ознакомиться. Но там ничего интересного. – махнул рукой Мартин и сделал глоток вина.

Там действительно не было ничего интересного.

Какой-то журналист, позволивший себе в своих статьях, провести параллель с фермами Города, проектами Царствия Истины и фабриками по производству arbeiterin.

Главный редактор газеты, в которой работал тот журналист.

Художник-дегенерат, вздумавший превозносить красоту ксеносов.

– Опять из этих… – брезгливо отбросил дела Арчибальд Кранц.

Одно из дел, оказавшееся на самом краю столика, несколько раз качнулось, раздумывая – упасть ему или нет.

Упало.

– Прошу простить. – хотел было подняться управляющий, чтобы поднять дело.

– Не стоит. – отмахнулся Мартин и сам наклонился за ним.

Мокрый всхлюп, и лишь папка с оставшимися делами да недопитый бока с чем-то тёмных и густым, что не могло быть вином, напоминало о том, что у Арчибальда Кранца только что был собеседник.

Чтобы сад процветал нужно было уничтожать не только сорняки, но и слабые ротки.

Мартин Шольц был слабым.

Сильные не признаются на исповеди, что иногда начинают сомневаться в том, что делают.

Нью-БлэкКрос. Год 3983 после Падения Небес.

Учитель истории в парадном мундире с медалью «За верность Империи» и железным крестом 2-ой степени, с дубовыми ветвями, поднимает руку в приветственном жесте:

– Дорогие ученики! Возлюбленные зерна грядущий побед! Сегодня вы узнаете, как нам повезло родиться в самом сильном, мудром и справедливом государстве Лоскутного Мира – Великой Четвёртой Империи, великом Райхе!

Дети, выстроившиеся шеренгу, звонко отвечают:

– Один мир – одна нация!

Лицо учителя истории, старого Франца Хульберта, сияет восторженной гордостью за себя, за своих учеников, за их общий дом, за Райх.

– Наша сегодняшняя экскурсия начнётся здесь, у подножия монумента «Солдаты Вечности».

– Виктор Чайка… – проносится среди детей подобный весеннему ветру шёпоток.

– Совершенно верно. Тот, что стоит к нам ближе всех – это Виктор Чайка. Во многом благодаря его героизму, его самопожертвованию, его преданности Фатерляйн, Райх вновь поднялся из пепла и руин, как поднимается каждый раз солнце. Раз за разом, чтобы осветить светом Мир, наполнить его теплом и жизнью, испепелить созданий тьмы. – комок подступал к горлу Франца, каждый раз, когда он произносил эти слова, ведь эти слова для него не были просто словами, как и железный крест, крест «За отвагу в бою» был не просто наградой.

Солдат Вечности – Виктор Чайка возвышался над площадью на десяток метров. Лицо преисполненное отвагой и честью. Нога его тело попирала отсечённую голову отвратительного создания, орка, рядом валялись головы, тела других врагов Райха. В руках его был зажат штандарт, увенчанный абвером-орлом. Голова орла смотрела направо, в будущее, светлое будущее всего человечества.

Официальная история стыдливо умалчивала о том, что Виктор был не один, были сотни тысячи Викторов, и о том, что все они были уничтожены в тот самый момент, когда ученные Райха наконец смогли создать Убер-Зольдов, искусственно выращенный солдат нового поколения, способных эффективно бороться с мертвецами Федерации и ксено-тварями разных мастей.

– Виктор Чайка был верным сыном Райха – человеческим идеалом, к которому нужно стремиться каждому, но он был не единственным, он был одним из многих, тех кто остался верен заветам нашего Фюрера, отдавшего свою жизнь за то, чтобы остановить вторжение Тёмного мира к нам, запечатать Город, обитель греха и ксеносов, дать время Райху вновь расправить крылья.

– Брат Фабиан… Маркус Линдермеер… Штраус Зель… – будто листья огромного дерева шелестят детские голоса.

Все они были здесь, увековеченные в камне.

Худой, с просветлённым лицом брат Фабиан, написавший «Kampf ums Desein», «Борьбу за существование», один экземпляр, а то и не один, был в доке каждого законопослушного volksgenossen, соплеменника.

Мудрый, со взглядом устремлённым в будущее Маркус Линдермеер, вернувший нации правду о прошлом, о Империи, Фюрере, о великой миссии, которые проклятие ксеносы и их прислужники скрывали от человечества.

Штраус Зель, отец Убер-Зольдов.

Герои минувших эпох. Символ.

– Совершенно верно. Их имена, их подвиги золотой нитью памяти и гордости вышиты в сердцах каждого volksgenossen. Но орёл Райха смотрит не назад, а вперед. В будущее устремлён взор его немигающего ока. – испытывающий взгляд Франца скользит по лицам детей – поняли ли они, прониклись ли смыслом сказанного.

Прошлое, сколь грандиозно оно ни было бы, должно померкнуть перед грядущими свершениями – в этом Франц Хульберт был уверен.

Его детей, внуков ждала жизнь более сытная и богатая, чем была у него.

И он даже представить не мог – на сколько она будет лучше того, что есть у него, как не мог его дед представить, что у его внука будет arbeiterin эльфийка, такая же молодая и красивая, как и в тот день, тридцать лет назад, когда Францу Хульберту её вручили вместе с медалью «За верность Империи».

– Один мир – одна нация! – звонко выкрикнули дети.

Великая цель для великой нации.

Ни эти дети, ни даже детей этих детей не увидят, как это лозунг станет реальностью, но они продолжат делать всё, чтобы он стал реальностью.

Лик Лоскутного Мира будет очищен от мерзких ксеносов, магов, обитателей Межреальности, трупоедов Федерации, приближающих каждым свои вздохом, каждым своим заклинанием гибель в пучинах Пустоты.

– Один мир – одна нация!

Нью-БлэкКрос. Год 3983 после Падения Небес.

Штурмбанфюрер Райха в отставке Юрген Тодвахтен, вернувшийся в Haus, аккуратно повесил свой старый мундир в шкафу.

Сегодня был славный день.

Сегодня Юрген встретил своего старого боевого товарища – старика Хульберта, который, как и положено достойному volksgenossen, даже выйдя на пенсию продолжал служить во славу Фатерляйн, работая учителем истории.

Сегодня же Юрген получил полагавшуюся ему arbeiterin – молоденькую тифлинг. Одну из тех, кого начали производить на фермах Райха для удовлетворения повседневных нужд volksgenossen.

Дверца шкафа сама собой закрылась, а кресло встало там, где хотел присесть Юрген.

Стакан с виски привычно лёг в руку, но всё же от старого вояки не укрылись нетерпение и дрожь предвкушения.

– Не спеши, мой дорогой Haus, не спеши. – огладил он кожу кресла.

Пальца остановился на мягких, слегка припухших губах, и пока Юрген наслаждался ароматом спиртного, бесцельно водили по ним.

Аромат ванили в воздухе усилился.

– Не спеши. – повторил Юрген, и пальцы его, проскользнув между губ, слегка погрузились внутрь кресла.

К ванили добавился запах мёда, а стены издали едва различимый стон.

Юрген улыбнулся чуть шире, обнажая свои неестественно белые и острые зубы.

Кожа кресла начала умоляюще массировать обнажённое тело старого вояки.

– Не спеши. – Юрген зажал губу между большим и указательным пальцами и сжал их, сильно сжал.

В стене, прямо перед стариком начала распахиваться беззубая, сочащаяся густым, липки соком, пасть.

Юрген скосил взгляд налево, вниз.

Оставленная на коврике в прихожей тифлинг уже была здесь, всё на том же коврике.

Поняв, к кому она попала, девушка истерично билась, пытаясь вырваться из пут, приобретая при это поразительное сходство с рыбой, выброшенной на землю.

– Рыбалка. Haus, напомнишь мне, чтобы на эти выходные я съездил на рыбалку.

Свет едва заметно мигнул – Haus понял, Haus напомнит.

Юрген ощутил, как легко пронимают ему в позвоночник иглы.

Теперь можно было.

Теперь и он получит наслаждение от этой трапезы.

– В следующий раз попробую достать одну из тех, что производят на фермах юга. Говорят, их эльфиек не отличить от диких. Посмотрим, возможно, они просто не попадали к настоящим гурманам. – когда ужин окончен пообещал Юрген.

Haus ответил благодарной дрожью.

Год 4023 после Падения Небес.

Вырезка из газеты «Фольксштимме».

«История Лоскутного Мира в изложении Бродяги» – известная в маргинальных кругах как «Истории Бродяги», представляет собой псевдоисторический компендиум, составленный из разрозненных фрагментов фольклора, апокрифических текстов и откровенных фальсификаций. Настоящий документ доказывает, что данный текст не только не имеет научной ценности, но и содержит опасные идеи, подрывающие основы историографии Райха.

…

Текст создавался с целью формирования альтернативной, враждебной Райху исторической памяти.

Из доклада Имперского института историографии.

«История Лоскутного Мира в изложении Бродяги» – это не просто собрание лживых сказок. Это сознательная диверсия, разработанная врагами Райха для разложения исторической памяти народа. Текст, насыщенный ксенофильскими вымыслами, является типичным продуктом международного заговора декадентов, стремящихся подменить великую историю Райха бреднями вырожденцев.

…

«Истории Бродяги» – это оружие в книжном переплете, созданное для отравления умов. Толерантность здесь неуместна. Только беспощадное уничтожение этой заразы и её носителей спасет Райх от духовного разложения.

Доклад Имперской академии

Текст содержит 14 «семантических мин»: например, метафора «лоскутного мира» программирует сознание на неприятие иерархии.

…

Рекомендуем: материалы изъять, распространителей отправить на перевоспитание.

Из передачи радио «Свободный Райх».

Гражданский долг каждого истинного volksgenossen кто услышал цитаты из «Истории Бродяги» или заподозрил наличие запрещённых материалов – донести.

Молчание – соучастие в преступлении, предательство нашей славной Родины, предательство Райха. А с предателями необходимо поступать по всех строгости закона.

…

Пример для подражания:

Гражданин М. из г.Дюстерхафен.

Гражданин М. сообщил, что его мать хранит экземпляр «Историй Бродяги».

Гражданин М. – истинный volksgenossen.

Гражданин М. – награждён почётным знаком «За чистоту мысли».

Будь как Гражданин М.

Из письма в редакцию газеты «Фольксштимме».

Мы, рабочие завода «Райхсшталь», требуем ужесточить наказание для распространителей «Истории Бродяги»!

Детский стишок.

Бродяга – враг, Бродяга – ложь, кто его слушает – тот нехорош!

Портсмунд. Год 4103 после Падения Небес.

Городской парк в октябре пахнет гниющими яблоками и почему-то ещё ванилью с медом.

На промозглой скамейке, сжимая в кармане гонорар за рассказ, который редактор «Weird Tales» назвал «дерьмом, даже для наших стандартов», но деньги всё же заплатил, заявив, что это «в последний раз».

Это был шестой или седьмой последний раз, который мог припомнить Герхарт Шрайбикус.

Припоминать выходило с трудом – виной тому была допитая почти до конца бутылка виски, что стояла рядом со скамейкой.

Незнакомец, которого пришлось ждать так долго, что Герхант уже успел убедить себя в том, что большой глупостью с его стороны было поверить в старую городскую легенду, подсаживается без приглашения.

– Вам нужна история? – вопрошает незнакомец.

Аромат ванили и мёда усиливается, стирая все остальные запахи.

Его пальцы, обмотанные грязным бинтом, выстукивают на поверхности ветхого чемоданчика какую-то старинную мелодию.

– Настоящая. Та, что оставит шрам. – уточняет он, и Герхант замечает, что зубы незнакомца необычайно белы и остры.

– Лайонелл Шайти?..

Незнакомец улыбается, услышав одно из тех имён, под которым его знали в этих местах.

– А это так важно?

Нет, для Герханта Шрайбикуса это было не важно.

Незнакомец, получив именно тот ответ, который должно, открывает чемодан и достаёт футляр с выжженной на нём руной. На ощупь руна ещё теплая, будто только мгновение назад была оставлена раскалённым клеймом на поверхности деревянного футляра.

– Нагльфар – корабль с парусами из человеческой кожи. Доски, скреплённые не гвоздями, а сплющенными костяными фалангами. Он тебе нужен?

Герхант мотает головой.

– Те этот Нагльфар. Может быть тогда этот Нагльфар? – незнакомец прячет футляр в чемодан и достаёт другой. – Корабль мертвецов, украденный у самого Всеотца, а капитаном у него Васко Калони. Ты ведь слышал о Злюке?

Герхант мотает головой.

Незнакомец с ощутимым разочарованием прячет и этот футляр, но продолжает рассказывать о том, от чего отказался Герхант:

– Он плывёт до сих пор, – голос незнакомца сливается с шумом листвы, – потому что его ведёт вперёд воля капитана, убившего, как говорят, самого Илисиана Вандорского.

При упоминании Вечного Императора, основателя и властителя Третьего Райха, Герхарт вздрагивает, но нет, не этот корабль он видел в детстве, воспоминания не об этом корабле толкают его писать рассказы, которые скоро уже никто и публиковать не будет.

Незнакомец улыбнулся, вновь продемонстрировав свои невозможно белые и острые зубы, которые, думалось, должны была резать язык незнакомца всякий раз, когда он решил бы им шевельнуть.

Он провёл ладонью по крышке чемодана.

Новый футляр появился из чемодана, но в этот раз вместе с ним выползли тонкие струйки тумана. Они вились вокруг пальцев незнакомца, как змеи, и Герхарту вдруг показалось, что скамейка под ним стала влажной, липкой, тёплой.

– Тогда, может, «Летучий Голландец»? – прошептал незнакомец, и в его голосе внезапно зазвучали волны, бившиеся о борт. – Капитан его был проклят за то, что убил Тринитаса, и нет ему права ступить на землю, что впитала кровь бога.

Герхант едва заметно качает головой, хотя возможно, это скамейка под ним качается.

– У меня есть и другой «Голландец» – им правит демон, пожравший Бродягу и получивший всю власть, всю силу того бродячего бога, о котором в местных краях ходит много небылиц.

Бинты на руках незнакомца, запутавшись в тумане чемодана, в котором он искал другой футляр, размотались на мгновение, обнажив кожу, покрытую язвами.

Бумажки – деньги, полученные Герхардом, за последний его рассказ становятся склизкими, толстыми, будто это не деньги, а какие-то морские гады, но Герхард не достаёт руку из кармана. Боится увидеть, что так оно и есть.

– Тогда, может быть, один из живых кораблей Изнанки? – новый футляр в руках незнакомца.

Запах мёда и ванили пьянит, усыпляет.

Влажные, тёплые языка тумана, касаясь кожи Герханта будто пробуют её на вкус.

Недопитая бутылка виски перекатывается то вправо, то влево по мягкой, сочной, плоти палубы.

– Живой корабль… – прошептал Герхарт.

Незнакомец прищурился и открыл уже рот, чтобы ответить, но из тумана за его спиной донёсся скрип.

Старый, ржавый.

Хлопанье парусов.

И… и резкие, чёткие команды на языке, который Герхарту был не знаком.

Матросы, корабля, чья история скрыта в минувших веках, брали на абордаж живой корабль Изнанки, который уже был готов поглотить ещё одну душу, сделав её своей частью.

Герхарт Шрайбикус, очнувшийся ближе к вечеру от того, что в него тыкал палкой полицейский, необычайной чётко вспомнил, что на самом деле случилось с его отцом, и что сам он столько лет пытался сказать своими рассказами.

– Не было победы – нас просто продали Изнанке. – пробормотал Герхарт, вспомнив лицо своего отца.

Два слизня недовольно копошились в него в кармане, а в руке со сбитыми костяшками был зажат обрывок бинта.

Дер-И. Год 4105 после Падения Небес.

Герхарт Шрайбикус сидел на койке, сжимая в руках обрывок тряпки.

Он постоянно где-то находил куски ткани и обматывал ею свои пальцы.

– Доктор, вы можете мне верить, – его голос был хриплым, словно он не спал неделями, – но это не отменяет того факта, что они продали нас. Нас всех.

Доктор Мендельсон, молодой психиатр со спокойными глазами, делал заметки в блокноте.

Очередной соотечественник, поддавшийся тлетворному влиянию лжи Федерации, – доктор успел уже на таких насмотреться.

Несут какой-то бред, сами не понимая, что их слова – это отзеркаленная на Райх ситуация в Федерации – это там люди вынуждены жрать друг друга, это там даже после смерти люди должны продолжать служить во славу бесчеловечного режима.

– Герхарт, давайте по порядку. – предложил доктор. – Вы говорите, что в городском парке Портсмунда несколько лет назад разразилось сражение между живым кораблём с Изнанки и кораблём призраком, но вот ведь протокол – вас пьяным задержали в том парке и поместили в камеру.

Герхарт смотрит на истрёпанную бумагу – не в первый раз ему тычут этим протоколом.

И другими – раньше он любил выпить.

Раньше.

– Вам ещё очень повезло тогда – от взрыва болотного газа погибло несколько человек. – распечатки газет легли рядом с протоколом.

Газетный заголовок сообщал о семи погибший и ещё почти трёх десятках пострадавших, многие из которых потом либо скончались, либо пропали без вести.

Герхарт посмотрел на доктора, потом на стену за его спиной – она дышала, и каждый выдох наполнял комнату тошнотворным теплом с запахом ванили и мёда.

– Герхарт, всё в порядке?

– Благодарю, доктор, всё в порядке: ваши таблетки мне помогли.

Герхарт погладил несколько свежих пятен на бинте – всё, что осталось от слизней, которых он должен был утром выпить.

– Тогда, Герхарт, вернёмся к бумагам. Посмотрите на них. И скажите, что вы видите.

– Я вижу, что пьяный писатель-неудачник, чудом выжил при взрыве газа.

– Герхарт, ну зачем вы так?.. да у вас были проблемы, но главное, что вы их осознали, и теперь мы работаем над тем, чтобы они больше не мешали вам жить.

Густая капля едко пахнущей слизи, сорвавшись с потолка, упала на плечо доктора и, медленно впитываясь в его белоснежный халат поползла вниз к нагрудному карману, в которой хранился краткий сборник цитат «Kampf ums Desein» – всё-таки доктор был истинным volksgenossen, решившим посвятить свою жизнь возвращению к свету истины тех сограждан, которые по глупости своей свернули во тьму.

– Доктор, возможно, по мне не видно, но я рад, что оказался здесь. Правда, мне очень нужно было здесь оказаться. – успокаивающе улыбнулся Герхарт, разматывая и вновь наматывая свои бинты.

Если внимательнее приглядеться, то на бинтах можно заметить едва различимую вязь из слов.

Доктор Мендельсон сделал пометку в блокноте.

Пациент явно шёл на поправку – лечение оказалось крайне эффективным, хотя доктору всё же хотелось верить, что отчасти это также была заслуга и святости места – где-то здесь много веков назад брат Фабиан читал свои первые проповеди.

– Это приятно слышать, но давайте продолжим. Герхарт, расскажите, о своих «исследованиях».

Из стены проступают лица.

Некоторые кажутся Герхарту знакомыми – он видел их, когда проводил свои изыскания.

– Герхарт, Герхарт, всё в порядке? Может быть укольчик?

– Благодарю, доктор, сейчас мне гораздо лучше – я уже могу различить, где галлюцинации, а где объективная реальность.

– Не хотите укольчик, вот таблеточки. Выпейте.

Доктор выложил на стол несколько чёрно-желтых личинок и придвинул стакан с водой.

От таблеток нельзя отказываться – всё равно заставят проглотить.

Герхарт привычным движением сделал вид, что глотает таблетки, раздавив их забинтованной рукой, а потом ещё показал рот, демонстрируя, что действительно всё проглотил.

На новые пятна, образовавшиеся на бинтах, доктор внимания не обратил.

– Герхарт, продолжим?

– Конечно, доктор.

– После инцидента на вас вышли люди, сотрудничающие с Федерацией, которые подвергли вас изменениям. Так ведь?

– Они называли это открытие глаз… открыванием глаз…

При упоминании процедуры, доктор Мендельсон скривился: терминология и методы трупоедов Федерации ничего, кроме отвращения не могли вызвать. Отвращение это с каждым годом было всё сильнее, ведь с каждым годом доктор видел всё больше результатов действия этих недолюдей из Федерации. Видел, что они делали с некогда почтенными volksgenossen, во что их превращали.

– Но вам удалось сбежать до её окончания.

– Скорее они меня отпустили, доктор. Отпустили и сбежал – это всё-таки разные вещи.

Откуда-то донеслось влажное хлюпанье и приглушённый стон – то ли боли, то ли удовольствия, не разобрать.

– Можете рассказать о своих «исследованиях»? После побега вы ведь не сразу пришли к за помощью нам.

– Доктор, в прошлом я – писатель-алкоголик, страдающий из-за понимания того факта, что я оказался причиной по которой погиб мой отец; я сегодняшний – нахожусь в реабилитационном центре и от принудительного лоботомирования меня отделяет куда меньше, чем может показаться. Думаю, даже в шутку называть то, чем я был занят «исследованиями» – не стоит. – голос Герхарта всё также выдавал усталость, но в нём послышалась твёрдость.

По стене прокатилась судорога.

Хлюпание стало громче, призывнее, будто голодная тварь беззубым ртом пытается пережевать и поглотить что-то твёрдое.

Слова и тон, с которыми они были сказаны, родили в докторе беспокойство, по крайней мере так решил сам доктор Мендельсон.

Пол под ногами показался ему неестественно мягким и липким.

– В официальных источниках ничего ценного искать смысла не было – это я сразу понял – позволившие себе то, в чём я их намеревался обвинить, просто не могли допустить столь глупую ошибку, как оставить какие-то доказательства. Да даже если бы и оставили – я просто не смог бы её найти. Я ведь никогда не отличался умом. Верить тому, что мне совали под видом агитации из Федерация, я тоже не был намерен – я ведь был законопослушным volksgenossen. Ни добропорядочным, ни тем более образцовым, просто законопослушным.

Стены зашевелились.

Выложенные на стол документы скрылись в его вязкой глубине.

Кто-то куда-то бежал.

Кто-то что-то кричал.

А они сидели друг на против друга: доктор и пациент.

Две почти недвижных фигуры в окружающем хаосе.

– Поэтому, доктор, я поехал в Федерацию. – вязь на бинтах стала ярче, уже можно было различить отдельные слова, фразы. – Не скажу, что мне там понравилось, но что скажу точно – в Федерации умеют воевать с Изнанкой, не с собственными гражданами, не с ксеносами, а с Изнанкой, с Богами Тьмы.

Доктор протёр глаза – они слезились.

Дышать было тоже трудно – воздух стал каким-то горячим, густым.

Слова Герхарта Шрайбикуса доносились до него с опозданием и будто бы приглушённые.

– Теперь же, доктор, после всего, что я совершил и особенно после того, что мне предстоит совершить меня уже не назвать законопослушным volksgenossen.

На плечо доктора легла рука.

Доктор нашёл в себе силы отвести взгляд от пациента и посмотреть в лицо того, что положил ему руку на плечо.

Доктор Мендельсон смотрел на обескровленное, изрезанное посмертными ранами лицо мертвеца.

– Теперь, доктор, я – враг Райха. Райха, не volksgenossen, хотя вам, как представителям Федерации, и не понять разницы.

Запись в судовом журнале исследовательского судна «Кеплер-Процион» №734. Дата по бортовому счёту: 4829.02.27.

Участники: капитан Арья (А), биолог-аналитик Тэн (Т), лингвист-семантик Орсон (О).

Тема: Анализ аномального сигнала.

(возобновление записи)

Т: Капитан… Орсон… я… не знаю, с чего начать.

Этот фрагмент – не просто архив. Это рана, которая не заживает.

Я провёл анализ расшифрованного фрагмента – он касается становления Райха, да, того самого.

В сигнале – множественные голоса, но все они постепенно сходятся к одному: к цивилизации, которая начала поедать саму себя, чтобы не умереть от одиночества. Она создала систему, где каждый человек – ресурс, каждая эмоция – топливо, а память – оружие.

Изнанка здесь не внешняя угроза, как у нас.

Изнанка стала частью общества Райха, самой сутью людей её населяющих.

Многие вещи, о которых я узнал, мне глубоко противны, но имеющиеся исторические данные подтверждают высокую вероятность того, что всё изложенное – достоверно.

Но если прочитать это без подготовки, без этического щита – можно начать верить, что подобные методы оправданы. Что ради выживания можно стереть, переписать память, лишить права на существование целые виды, обратить живых, разумных, существ в нечто на подобии домашнего скота.

И, капитан, эти тексты не случайно нами найдены.

Они отправлены.

Кто-то – или что-то – целенаправленно транслирует этот архив в космос, как маяк.

Причины пока не ясны, но ясно, что Торстон прав – это не ловушка Изнанки.

Это нечто более древнее…

Возможно, мы натолкнулись на оригинальный, полный текст «Истории Лоскутного Мира в изложении Бродяги» или на что-то столь же древнее.

Поэтому, капитан, я прошу, чтобы Орсон помогла мне найти голос Бродяги в этом хаосе. Возможно, именно Бродяга – ключ к пониманию сигнала.

(пауза, шум дыхания)

О: Я готова, капитан.

А: Орсон, можете присоединиться к Тэну. Возможно, вместе вам удастся что-то понять.

(запись приостановлена)

Добр-Янка. Год 47 после Падения Небес.

Грязные, его собратья, отказавшиеся внимать голосу разума, пошли в атаку незадолго до рассвета.

Буревестник в иной ситуации без особых проблем справился б с кучкой головорезов – снежная буря разметала бы их, посекла, обратила льдом их тела, но призвать бурю здесь и сейчас – значило погубить не только грязных, решивших захватить селение, но и истинных людей, жителей Добр-Янки.