Либерцисы. На поверхности

Пролог

Случилось это тысячи лет назад.

Была Изель, Матерь всего сущего.

Сотворила Она планеты и звёзды.

И родились среди их яркой россыпи близнецы – Кира и Кир.

Темна была Кира, как ночь, но светел, как день, был Брат Её.

Стали Они солнцами, что вечно следуют друг за другом по небосклону,

Ибо столь сильно любили Они друг друга

И не желали расставаться ни на минуту.

Но перед уходом породили Они Шестерых —

Богов, что создали мир таким, каким мы его знаем.

И были даны Им имена:

Бриллаар, Исхирия, Ольвидус, Вильтур, Алмос и Сиринея.

И поделили Они землю на два континента:

Верхнюю Теролану и подводную Сафирею.

Владыка, Сияющий Ольвидус,

Девять дней и ночей создавал наши прекрасные Глубины.

Посмотрел Он на деяния рук своих и остался доволен.

Но некому было разделить радость Его.

И тогда заплакал Он, и рассыпались жемчужины из глаз Его.

Так появились первые мерфолки.

И было всегда у наших предков в достатке пищи,

Жили мы мирно и процветали.

Но позавидовали иные боги красоте и богатству Сафиреи.

Тогда собрались Пятеро и возвели над Сафиреей барьер.

Назвали его Пеленой и сказали Владыке так:

«Да простоит сей барьер до самого конца мира.

И да не пропустит наверх ни тебя, ни детей твоих, мерфолков».

Ласковый голос убаюкивал, но я изо всех сил боролся со сном. Даже услышав эту историю сотню раз и выучив наизусть, я всё равно просил маму рассказывать её. И она пела, ни разу не отказав.

За окном, расположенным почти под самым потолком, проносились косяки серебристых рыбок. Они задевали стекло плавниками, и лёгкая дробь разносилась по комнате. В моей крохотной спальне всё свободное пространство занимала узкая кровать. Вытянув руки в стороны, пятилетний я с лёгкостью мог дотронуться до противоположных стен. И всё же, спустя столько лет, она всё ещё казалась мне самым уютным местом в мире. В ней всегда царил полумрак – свет солнц не мог дотянуться до нашего дома, но потолок был усыпан светочными камнями. Я очень любил рассматривать их, представляя, что это настоящие звёзды с далёкой Поверхности.

– Мама, а почему Владыка спит?

Это стало своеобразной игрой. Я задавал в нужные моменты одни и те же вопросы, а мама на них отвечала:

– Он ожидает, когда Пелена падёт, и мы снова сможем свободно перемещаться по миру.

– Но как? Ведь Пятеро сказали, что Пелена нерушима.

– Легенда гласит, что однажды родится дитя двух миров. – Эту часть мама всегда рассказывала с улыбкой. – И сможет свободно путешествовать между Сафиреей и Тероланой. Но верен он будет Владыке Ольвидусу и непременно найдёт способ разрушить границу.

– Понимаю. – Закрывая глаза, я задавал последний вопрос: – Мама, ты сказала, что мы появились из жемчуга?

– Да, милый. – Я ощущал миниатюрную руку, невесомо перебирающую мои волосы. – Вот почему после смерти мы, дети Ольвидуса, превращаемся в жемчуг: мы возвращаемся в своё первозданное состояние. По цвету и форме жемчужины всегда видно, какую мерфолк прожил жизнь: праведную ли, грешную ли, были ли чисты его помыслы и деяния.

Эта часть обычно была последней, которую я слышал, прежде чем проваливался в счастливый сон. В нём я видел себя тем самым избранным спасителем, тогда ещё не подозревая, насколько близко фантазия окажется к реальности.

Глава 1 (Кайриус). Выбор без выбора.

Запрокинув голову, я до рези в глазах всматривался в бесконечную толщу воды надо мной. Свет солнц сегодня был особенно ярок, настолько, что смог разогнать мрак даже над Пустырём.

И почему вы не старались так раньше?

Устало прикрыв глаза, всего на мгновение, я заставил себя посмотреть вниз. Казалось, вот сейчас она протянет ко мне руку и улыбнется, как делала всякий раз, когда я возвращался домой.

За спиной раздался деликатный кашель. Я не обернулся.

– Вентус Кайриус, – прошелестел голос. – Прощающиеся опаздывают?

– Больше никто не придёт, магус, – тихо ответил я. – Пожалуйста, дайте нам минуту.

Послышалось раздражённое бормотание. Подавив в себе чувство вины за трату чужого времени, я шагнул вперёд. Это последний раз, когда я вижу её, в конце концов. Мир подождёт.

Я жадно впился взглядом в родное лицо, стараясь запечатлеть в памяти каждую мелочь: мерцание голубой чешуи на щеках и лбу, небольшой шрам над левой бровью, бледные тонкие губы, так часто дарующие нежную улыбку окружающим. Тёмно-серая копна волос, слегка приподнятая вокруг головы. Дома она любила ходить с распущенными волосами, пользуясь отсутствием воды, поэтому утром я расплёл её косы и решил оставить как есть.

Мои руки задрожали. С трудом опустившись на колено, я обхватил её холодную ладонь своими и поцеловал самые кончики пальцев.

– Прощай, мама, – прошептал я. – Да хранят волны твой покой.

Я давно потерял веру в богов. Но мама верила всегда. «Уважай чужие убеждения, даже если они кажутся тебе бессмысленными», – повторяла она. «Слышишь ли ты песнь Ольвидуса теперь, мама?» – спросил я про себя, а вслух произнёс:

– Простите за задержку, магус. Можете начинать.

Я отошёл в сторону, уступая служителю дорогу. Священник, облачённый в свободную чёрную рясу с капюшоном, проскользнул мимо, только на мгновение сверкнув серебром глаз в мою сторону. Поверх его одеяния переливался тонкий осмиевый пояс, указывающий на статус выпускника Университета – единственная яркая деталь в облике мужчины. Он встал напротив ложа и закатал рукава до локтей, открыв взору широкие предплечные плавники.

– О Владыка, взываю к тебе! Дочь твоя, Адва, возвращается домой. В чертогах Твоих да обретет она покой. Да укроют её мягкие волны в Бесцветных Глубинах. Да защитит её голос Твой от бурь…

Он пел, простерев ввысь свои тощие руки, и я, прикрыв глаза, старался слушать, но сознание, как назло, ускользало далеко прочь.

Как странно. Я где-то слышал, что мёртвые совсем не похожи на живых: меняется цвет кожи, выражение лица, даже чешуя тускнеет. В общем, ощущение, будто на куклу смотришь. Но мама выглядела так, словно всего мгновение назад просто прилегла отдохнуть.

Нерадостные размышления были неожиданно прерваны ощущением, что за мной наблюдают. Я распахнул глаза. Решил было, что служитель закончил молитву, и извинения уже почти сорвались с губ, но нет – песня продолжалась, магус не обращал на меня никакого внимания. Я беспокойно завертел головой.

За пёстрым коралловым рифом, отделяющим Пустырь от трущоб Ликириса, недвижно застыли четыре фигуры. Вдоль позвоночника пробежали мурашки. Было в них что-то жуткое, неестественное. Длинные плащи полностью скрывали тела и лица, но я знал – они не сводят с меня глаз. Особенное беспокойство вызывала фигура, стоящая чуть впереди. Она была ниже и тоньше других, но интуиция подсказывала, что именно от неё исходит настоящая опасность.

Я привык доверять чутью, оно не раз спасало мне жизнь, поэтому рука сама потянулась к поясу и сжалась вокруг слепящего шара. Остался последний, но, если незнакомцы нападут, это позволит мне убежать достаточно далеко и…

– Вентус Кайриус.

Я вздрогнул от неожиданности. Магус закончил петь и выжидательно смотрел на меня. Судя по недовольному виду, звал он не первый раз.

– Простите, я отвлёкся, там… – я обернулся к тому месту, где ещё мгновение назад стояли фигуры, но взгляд наткнулся на пустоту. – Неважно, простите.

– Вы готовы? – поинтересовался он. Я утвердительно кивнул. – Ваши ладони, прошу.

Я немедленно выполнил просьбу. Любопытство во мне боролось со страхом. Я слышал, как проходит обряд, но ни разу не видел своими глазами и не до конца понимал, что надо делать. Боясь всё испортить, я весь напрягся в ожидании, стараясь пореже дышать и, на всякий случай, не моргать.

Магус взмахнул руками. Плавники прорезали воду над ложем, и тело моей матери засияло. Мгновение – и ладони ощутили тяжесть жемчужины. Серебряной с голубым отливом, безупречно круглой.

– Какая красивая душа… – пробормотал магус и тут же неловко закашлялся и отвёл взгляд, будто позволил себе неподобающую вольность. – Что ж, это всё.

– Благодарю. Я… – Слова застряли в горле. Я никак не мог оторвать взгляд от жемчужины.

Я вспомнил историю, которую мама рассказывала, когда я был ребёнком. «По цвету и форме жемчужины всегда видно, какую мерфолк прожил жизнь», – звучало эхом в моей голове. В горле запершило. Так легко и приятно было представить себя маленьким мальчиком, с увлечением слушающим легенды перед сном.

Я одёрнул себя. Чем быстрее я приму её смерть, тем лучше. Жемчужина и воспоминания – вот и всё, что мне осталось. «Со временем ты забудешь звучание её песен и внешность», – услужливо подсказал внутренний голос. Я сглотнул горькую слюну.

Магус, так и не дождавшись от меня продолжения, слегка склонил голову и, поправив рукава, развернулся, чтобы уйти. Спустя мгновение, видимо, передумав, подошёл ближе и положил ладонь на моё плечо.

– Если будете искать утешения, сын мой, приходите в храм. Этот скромный служитель готов выслушать и помочь.

Я скосил глаза на его руку, облачённую в чёрную перчатку. Последние, у кого я стану искать утешения, – это служители Ольвидуса. Разве он не понял, над кем проводил обряд?!

Нет, невозможно. Мерзавец точно знал.

Хотелось оттолкнуть его, выплюнуть колкое замечание в мрачное лицо. Но я не сделал ничего, просто продолжал молча стоять, прожигая взглядом его ладонь.

Магус сдался первым. Громко хмыкнув, он отступил. А затем произнёс то, что заставило меня почувствовать себя неуютно:

– Вижу, вы хотите отказаться. Не спешите, хорошенько подумайте. Чувствую, мы ещё встретимся, и притом очень скоро.

Он ушёл. Оставшись в одиночестве, я разглядывал жемчужину, утопая в тревожных мыслях. Кем были эти таинственные фигуры за рифом? Крылась ли в словах магуса угроза? Или я, с накрученными до предела нервами, слышал и видел то, чего на самом деле нет?

* * *

Смутно помню, как добрался до дома. Дорога, которая утром заняла меньше часа, на обратном пути казалась бесконечной. Кажется, я кружил по узким переулкам, по какой-то причине проигнорировав главную улицу. Ноги просто отказывались нести меня в нужное место.

В глубине старых кварталов царила разруха. Вдоль защитного купола тянулась вереница полуразваленных жилищ. Здесь стояли первые каменные дома, построенные ещё до возведения Пелены. Куски стен осыпались прямо на дорожки, открывая взору темнеющие провалы комнат. Впрочем, движению они не мешали: я легко перемахнул через них, не рискуя нарушить закон о допустимой высоте. Сенаторы придумали его совсем недавно, для контроля перемещений из трущоб в Средний город. «Для всеобщей безопасности», – так они сказали. Лично я считал, что это очередная возможность притеснить нас, низших Ликириса.

Многие дома пустовали, но в окнах некоторых я уловил движение. Обитающие в них мерфолки, вероятно, ютились в оставшихся целых комнатах, на которые пока ещё можно было наложить защиту от воды.

Старые развалины сменили знакомые постройки. Краем глаза я наблюдал, как соседи выходят на пороги своих кривых хижин. Они провожали меня взглядами и перешёптывались между собой. Может, жалели, а может, злорадствовали. От нашего дома все шарахались, как от обители зла, а всякий раз, когда я выходил на улицу, старательно делали вид, что меня вообще не существует. Жалкий, чудной, убогий – лишь начало списка прозвищ, которыми меня нарекли окружающие. Что ж, истина в их словах была, этого я отрицать не могу.

Когда я наконец переступил родной порог, уже наступила ночь. Меня встретила звенящая тишина. Я подавил порыв произнести своё обычное «Я дома» и молча прошёл в комнату мамы. Положив жемчужину на её кровать, я опустился на колени рядом с ней и уронил голову на сложенные руки. Отчаянно, до головной боли, хотелось плакать, но не получалось.

Накатила злость на самого себя. Вот именно из-за таких вещей меня и сторонятся. Даже в такой ситуации я не способен вести себя как подобает.

Смерть мамы не стала неожиданностью. Она долго болела, и это был лишь вопрос времени. Но я до последнего надеялся, что смогу ей помочь, и посвятил последние три года жизни этой цели. Не гнушался ничем, чтобы заработать достаточно денег на лечение. Я продал себя местной воровской банде, Корифенам. Нашёл целителя из Университета – неслыханная удача.

Я догадывался, что её состояние было вызвано не столько телесным недугом, сколько душевным. Мама всегда была хрупкой, и жизнь в трущобах подтачивала её здоровье день за днём. Я ничего не замечал и ни о чём не беспокоился, пока был ребёнком. Но когда немного подрос и стал понимать, о чём негромко говорят соседи, то начал задавать вопросы. Почему мы живём здесь? Где мой отец? Кто постоянно приходит в наш дом? Тогда она не ответила ни на один: разволновалась так, что слегла с лихорадкой и несколько дней не поднималась с постели. Я испугался и больше никогда об этом не заговаривал.

Однако неделю назад она рассказала почти всё. Помню, как положил голову ей на колени, точно как в детстве. Помню тепло её рук и изящные пальцы в своих волосах. Я слушал, не перебивая, о временах, когда она была одной из савиргий, жриц Ольвидуса, об изгнании в трущобы и отречении за моё рождение. Это стало ударом, который она несла в себе девятнадцать лет, но так и не оправилась. Сейчас я понимаю – она, скорее всего, чувствовала, что смерть уже близко. Но тогда я только пытался уложить всё в своей голове и не сойти с ума от спокойствия, которым полнился её голос. Будто мама рассказывала одну из множества легенд, а не историю своей жизни.

Я винил в её страданиях всех вокруг: отца, которого никогда не знал; жриц, забывших её; Ольвидуса, за занятое в её сердце место. Но больше всех себя – за само существование. Часто я думал, что было бы с ней, если бы я не родился.

Ответ очевиден – сейчас мама была бы жива. Продолжала служить в храме, купалась в любви сафирейцев и была бы счастлива.

Злость сменилась тупым безразличием. Что мне делать? Выживание и воровство – вот и всё, в чём я хоть немного преуспел. Должен ли я оставаться с Корифенами?

Я ведь и правда больше ничего не умею. В наёмники или охрану не возьмут – слишком слабый. Какой ещё путь есть у парня из трущоб? Если бы только я не был таким упрямцем и признался ей, то мог бы стать одним из научников Университета.

Из горла против воли вырвался смешок. Кого я обманываю? Ведь дело было совсем не в упрямстве. Откройся я тогда, и меня бы забрали у неё. Мама бы осталась здесь совсем одна и, возможно, умерла раньше.

Её судьба просто не могла сложиться иначе. С того момента, когда я появился на свет, она потеряла свой шанс жить долго и счастливо. И это моя вина. Моя вина. Моя!

Я кричал и смеялся, пока не свело мышцы лица, а в лёгких не кончился воздух. А после, наконец, заплакал. Но слёзы не принесли облегчение – они лишь стали свидетельством свершившегося. Простой и понятной мысли, в которой я пытался убедить себя ещё пару часов назад, но не мог до конца поверить – её больше нет. Я остался один.

Незаметно я успокоился и уснул в той же позе – на коленях возле её кровати. Может быть, боги и правда существуют. Чьей-то милостью той ночью мне не снилось ничего.

* * *

Я уверенно ступал по длинному широкому коридору. Звук шагов гулко разносился вокруг, эхом отражаясь от гладких серых стен.

Заслышав шипение, я остановился. Почему я решил, что стены серые? Они горели всеми оттенками оранжевого и красного: цвета сталкивались и, сплетаясь в вихре и отталкиваясь друг от друга, стекали вниз, застывая чёрной бесформенной коркой на полу. Я раньше видел подобное: на Хрустальной площади в фонарях плескался жидкий огонь. Но, в отличие от него, эта субстанция слепила глаза и источала агрессивный жар. Я понял, что касаться её нельзя – от последствий меня не спасёт ни один целитель.

Я поднял глаза и заметил впереди знакомый женский силуэт. Сердце пропустило удар. Женщина медленно шла прочь от меня, и я сорвался с места. Но что-то было не так: чем быстрее я бежал, тем дальше она была от меня.

Что же произошло дальше? Я сумел догнать незнакомку сам, или это она замедлилась настолько, чтобы оказаться прямо передо мной? С трудом успев затормозить, чтобы не сбить её с ног, я жадно хватал ртом раскалённый воздух, пытаясь восстановить дыхание.

Женщина обернулась и протянула ко мне руку. На мои глаза навернулись слёзы и защемило в груди – этот жест, знакомый до боли, поднял во мне что-то тоскливое, разбередив свежую рану.

Я потянулся к ней в ответ, но какое-то странное предчувствие кольнуло затылок, и я остановился, так и не дотронувшись до неё. Женщина выглядела совсем как мама. У неё было мамино лицо, волосы, фигура, но я знал – это не она.

Внезапно рот незнакомки исказил триумфальный оскал. Она впилась острыми ногтями в моё запястье и рывком притянула к себе. Я закричал, вырывая руку из хищной хватки, и отступил, не отрывая взгляд от жуткой улыбки, но женщина не собиралась останавливать меня. Миг – и она исчезла, словно никогда не существовала.

Я с удивлением понял, что держу в ладони какой-то предмет. Разжав кулак, я увидел жемчужину, серебряную с голубым отливом. Удивление сменилось ужасом, когда она почернела и осыпалась пеплом прямо в странную жидкость, успевшую натечь со стен. Как я не заметил, что стою в ней по колено? За моей спиной раздался низкий довольный смех, и свет померк.

* * *

Я рывком сел на постели. Тело била мелкая дрожь, но я почувствовал облегчение. Всё хорошо. Это всего лишь сон.

Так прошла неделя бессмысленного существования. Первые дни я даже не находил сил подняться с постели. Я просыпался, чувствуя себя разбитым, и снова проваливался в сон. Забытье было даровано мне только в первую ночь. Потом его место занял повторяющийся кошмар, в котором я тонул каждый раз, как закрывал глаза.

Я услышал шорох в коридоре и, с трудом спустив ноги с кровати, развернулся к двери. Конечности от напряжения тряслись так, будто я не двигал ими целую вечность.

Кто-то остановился на пороге комнаты. Я поднял голову и увидел невысокого черноволосого парня с порванным ушным плавником. Он стоял, вздёрнув подбородок и плотно сжав губы. Из глубины памяти поднялось воспоминание: этот же парень неуверенно вошёл в главный зал убежища, и помощница хозяйки представила его как нового посыльного. Как его там звали? Кирус, кажется?

– Кайриус? – вместо приветствия произнёс он. Я кивнул. – Хозяйка ждёт тебя утром, дело есть.

Я снова кивнул. Сил отвечать не было. Он ещё немного помялся у двери, вероятно, чувствуя себя неловко из-за моего молчания. Я почувствовал себя немного лучше, наблюдая за его растерянностью. Кажется, он ожидал отыскать здесь кого-то более отзывчивого.

– Ну, если ты всё понял, я пойду? – то ли утвердительно, то ли вопросительно пробормотал он, разворачиваясь, чтобы уйти, но всё ещё глядя на меня.

Уже откровенно насмехаясь, я кивнул в третий раз, глядя прямо на него и не моргая. Представляю, что парень расскажет, когда вернётся в убежище. Если его сразу не поднимут на смех за выдумки, то завтра я сам смогу услышать версию истории «Кирус в логове глубинного чудовища».

* * *

Наутро, покидая дом для встречи с хозяйкой, я не был уверен, правильно ли поступаю, ведь у меня больше не было причин работать на неё. Но просто взять и исчезнуть я тоже не мог – в Ликирисе это возможно, только если выйти за защитный купол, а это равносильно смертному приговору. Я должен хотя бы попытаться договориться.

К счастью, по пути мне не встретилось ни одного знакомого. Я вошёл в убежище и тут же окунулся в атмосферу веселья и лёгкой суеты. Несмотря на ранний час, здесь уже собрались почти все корифены. Они устроились за длинными столами, свободно расставленными по всему главному залу, расслабленно развалившись на каменных лавках. Перед многими стояли кубки со змеиным вином, в дальнем углу двое мерфолков увлечённо играли в кости, собрав вокруг себя нескольких зрителей.

В самом центре помещения, под большим светочным камнем, собралась шумная компания. Среди мерфолков я заметил Кируса. Его лицо позеленело, оттенком слившись с чешуёй, покрывающей его тело. Я ощутил лёгкий укол вины – ведь это из-за меня над ним сейчас потешается вся банда. Но мгновение спустя он открыл рот, и чувство вины испарилось так же быстро, как и появилось:

– Ничего я не выдумываю! – кричал посыльный, старательно заглядывая в лица окружающих. – Ни слова не произнёс, даже не поздоровался! Сидел только, лохматый такой, смотрел на меня этими своими жуткими глазищами. Жёлтый даже светился, клянусь!

В ответ грянул дружный смех и полетели подначивания: «Ну да, конечно, и почти превратил тебя в окуня! Ещё что расскажешь?», а я тяжело вздохнул. И эти туда же. Я думал, корифены не обсуждают мою внешность. Я наивно полагал, что здесь, среди изгоев, мое уродство не будет так сильно выделяться.

Проклятые глаза! Они были главной причиной, по которой со мной не хотели дружить другие дети, а взрослые смотрели с подозрением. Всё дело в их цвете: левый глаз был обычным для мерфолка, голубым, но правый, жёлтый, с по-наземному круглым зрачком, привлекал к себе нездоровое внимание. Соседи утверждали, что это проклятие Ольвидуса, мол, так он отметил кровь отступников, чтобы уберечь праведных мерфолков от опасности. А мама говорила, что так во мне проявилась кровь какого-то далёкого предка, и я вовсе не был ему благодарен за это: и почему только он не мог подарить мне синие, серые или хотя бы зелёные глаза?

Я понял, что вот уже несколько минут молча стою почти в центре зала, и как раз отступил к стене, собираясь незаметно проскочить мимо весельчаков, как вдруг:

– Опаньки, а вот и он! – воскликнул кто-то в толпе. Все тут же оставили Кируса в покое и повернулись в мою сторону.

– Пришёл, смотрите, кто пришёл! – летело со всех сторон. Гул всё нарастал и нарастал, и снова стало так же шумно, как и мгновение назад.

– Давненько тебя не видел, вентус Кайриус, – издевательски протянули сзади.

Ну конечно. Я еле удержался от того, чтобы не закатить глаза, и обернулся. В нескольких шагах от меня, закинув ногу на ногу, на столе восседал обладатель высокого капризного голоса.

Горцениус, любимчик хозяйки. Его невозможно было не заметить в толпе: красив, строен, высок, с чешуёй столь белой, что аж глаза слепит – ну прямо принц из сказки для шестнадцатилетних девиц. Среди корифенов ходили слухи, что фаворитом он стал вовсе не за свой талант к аферам, но вслух эту тему никто не обсуждал. Этот никогда не упускает шанса поддеть меня. Обычно, если я молча терплю его глупые нападки, то Горцениусу быстро надоедает, и он переключается на кого-то другого. Но, кажется, сегодня удача отвернулась от меня.

– Как поживаешь? – Он легко спрыгнул со стола и подошёл ближе, а затем опёрся рукой о стену рядом с моей головой.

Моя бровь непроизвольно взлетела вверх. Он думает, этот жест должен меня напугать? Или очаровать, как барышню из купеческого квартала?

– Слышал, у тебя была тяжелая неделя, Кайриус, – попробовал он снова, чуть наклоняясь и скалясь мне в лицо. – Не хочешь поделиться переживаниями со своими добрыми друзьями?

Не дождёшься! Я продолжал молча стоять, глядя прямо перед собой. Все в зале притихли и открыто пялились на нас. Лицо Горцениуса пошло голубыми пятнами, дерзкая ухмылка сползла с бледных губ.

– Я с тобой разговариваю, малёк! Ты оглох или дар речи потерял? – прошипел он.

Вот привязался! Почувствовав, что начинаю закипать, я повернул голову и посмотрел прямо в его серые глаза. И, прежде чем успел сам себя остановить, открыл рот, чтобы послать его к вексу. Но тут:

– Ну и ну. – Спокойный голос пролетел под потолком, заставив всех замереть.

В зале будто стало холоднее, и, судя по промелькнувшему испугу на лице Горцениуса, это почувствовал не только я. Он тут же отшатнулся от меня, а я вытянулся и приложил ладонь к левой ключице в приветственном жесте.

На небольшом резном балконе, глядя на нас сверху вниз, стояла Уннур. Эта крепкая женщина с ярко-зелёными глазами являлась хозяйкой Корифенов. Пожалуй, её можно было назвать привлекательной, если бы не шрам, тянущийся от виска к губам через всю правую щёку. Женщина никогда не появлялась перед нами без янтарной диадемы, венчающей её замысловатую прическу из множества тонких кос.

Мы старались лишний раз не злить её: о взрывном характере хозяйки неудачливые корифены рассказывали невероятные истории, одна другой краше. Оставалось лишь гадать, что являлось правдой, а что выдумкой – сам я, к счастью, ни разу на себе её гнев не испытывал.

– Заняться нечем? – спросила хозяйка, сохраняя на лице маску обманчивого безразличия. Краем глаза я уловил движение – это Горцениус подался чуть вперёд, – но Уннур предупреждающе вскинула руку. – Я не просила оправдываться. Бездельники – шаг вперёд! – Она обвела помещение ледяным взглядом и, убедившись, что никто не шелохнулся, продолжила: – Так я и думала. Вижу, у всех есть дела в городе. Разошлись! А ты, – она указала на меня, – за мной!

Я поплёлся к угловой лестнице, не обернувшись на едкое: «Продолжим позже!» Я не сомневался – Горцениус найдет повод, чтобы устроить новую сцену. Но сейчас меня занимал только один вопрос: зачем хозяйка вызвала меня на личный разговор? За три года такое произошло впервые, и я даже представить не мог, чего ждать.

* * *

Я поднялся на второй этаж и прошёл вслед за Уннур в небольшие покои. Всё помещение было завалено подушками, а по стенам струились вниз полупрозрачные занавеси изумрудного цвета.

Под самым потолком висела небольшая сфера. Освещения она практически не давала, но я почувствовал волны исходящей от неё магии. Я бросил удивлённый взгляд на хозяйку, но ничего не сказал.

Я знал, что магусы легко могут формировать из потока шары света – это для них столь же естественно, как и дышать. А вот те, кто не владеет магией, вынуждены полагаться лишь на светочные камни, которые довольно быстро тускнеют без солнечного света – редкого гостя Глубин, – либо приобретать такие вот сферы у магусов. Должен сказать, удовольствие это сомнительное. Да, они хранят яркость дольше камней, но всё же их приходится наполнять потоком через какое-то время, а денег за эти штуки просят немалые. Настоящая роскошь для трущоб. Среди корифенов не было ни одного магуса, и я даже не мог представить, чего стоило достать подобную вещицу. Даже такой способной и властной женщине, как Уннур.

Я подавил желание пнуть валяющуюся на полу подушку. До чего же несправедливо! У аристократов по сотне сфер в каждой комнате их огромных особняков – я сам видел, когда пробирался в Верхний город. Ещё бы, ведь Сенат даёт знати всё самое лучшее! Большая часть сил магусов идёт на обеспечение комфорта богачей, и это в то время, как Сафирея медленно исчезает!

Это лишь вопрос времени, как скоро все дома в трущобах будут заполнены водой. Когда-то Ликирис был гораздо больше. Но магов рождается всё меньше, и их не хватает для обеспечения безопасности на всей территории, поэтому население постепенно стекается ближе к центру. Но предел есть всему – город уже до того мал, что дальше перебираться просто некуда.

Думаю, в Аквалиусе, Эхосе и Фосфорисе ситуация не лучше. Я никогда не бывал за пределами Ликириса, и вряд ли у меня когда-то появится такая возможность. Обычные мерфолки не могут позволить себе путешествовать: услуги Знатока Путей стоят дорого и доступны лишь членам Сената и их семьям. За защитными куполами лежит мгла, и никто точно не знает, что кроется в ней. Я невольно содрогнулся. Страшно представить, что случится, если магусы больше не смогут защищать нас.

Пока я, утопая в своих невесёлых мыслях, застыл на пороге, Уннур прошла к подушкам и расслабленно опустилась на них, приглашающе похлопав по одной прямо рядом с собой. Я нерешительно подошёл и сел, поджав под себя ноги и стараясь занимать как можно меньше места. Я ждал, пока она заговорит, беспокойно ёрзая на месте.

Уннур же, казалось, не замечала моей неловкости. Она потянулась и широко, с удовольствием зевнула. Только после этого посмотрела на меня и спросила:

– Как ты?

– Унда? – Я опешил. Она молчала, выжидательно глядя на меня. Я тоже молчал, подумав, что ослышался.

– Как ты себя чувствуешь, Кайриус?

Я уставился на неё. Что это за внезапное проявление участия? Какое ей вообще дело? Лишь спустя несколько мгновений, подумав, насколько, должно быть, глупо выгляжу, я неловко откашлялся и ответил:

– Я в порядке, унда.

– Нет ничего страшного в том, чтобы быть не в порядке, – протянула она, глядя мне прямо в глаза. – Ты потерял мать.

– Я в порядке, – упрямо повторил я, перестав даже моргать.

Наша молчаливая борьба продолжалась несколько секунд. Я не выдержал первым и отвёл взгляд. Уннур усмехнулась:

– Ну хорошо, в порядке так в порядке. Я позвала тебя по делу, интересно?

– В вашем распоряжении.

Будто я мог ответить «нет».

– Знала, что на тебя можно положиться! – Она впервые за время нашего разговора улыбнулась и крепко хлопнула меня по колену. – Как ты знаешь, через неделю состоится фестиваль в честь Дня Освобождения. – Это было скорее утверждение, но я всё равно кивнул. – Одна рыбка принесла весть, что в празднике примут участие Слышащие.

– Жрицы? – Я не поверил ушам. – Но они уже лет двадцать не покидали храм.

– Подробностей не знаю. В любом случае, это нам на руку, Кайриус, – продолжала Уннур. Она доверительно придвинулась ближе. Я заставил себя оставаться на месте. – Мы… Точнее, ты, дорогой, украдёшь Гребень.

Хорошо, что я уже сидел. Я почувствовал слабость во всём теле и в ужасе уставился на неё. «Вы с ума сошли!» – чуть не сорвалось с моих губ, но я вовремя прикусил язык. Какой бы безумной ни была идея, такое мне с рук не сойдёт. Уннур, между тем, открыто наслаждалась моей реакцией.

– Унда, уверен, вы и сами это понимаете, и не мне сомневаться, но кража Гребня, это же… очень сложно, – пробормотал я.

– О нет, мальчик мой, это не очень сложно, это невозможно! – Её полные губы расползлись в хищном оскале, собирая шрам на щеке в некрасивую складку. В тусклом свете сферы мне показалось, что зелёные глаза Уннур светятся. – И ты совершишь невозможное. С моей помощью, разумеется.

– Я… слушаю, унда.

Голос предательски дрогнул, но хозяйка, кажется, не заметила этого. Я надеялся, что подступающая паника не отражается на моём лице. Что бы она ни предложила – это настоящее самоубийство. Когда меня поймают – а меня точно поймают, я ни капли не сомневался, – у меня останется только один путь. Прямиком на эшафот. Даже за помыслы о краже главной реликвии Сафиреи полагается смертная казнь.

Уннур тем временем запустила руку вглубь горы подушек за своей спиной и извлекла замызганный свиток. Встряхнув рукой, она одним движением расстелила его прямо на полу, и я увидел подробный план храма. Тревога мгновенно рассеялась. Я искренне восхитился мастерством составителя: здесь были отмечены все комнаты, потайные ходы и несколько лазов, посты охраны и даже личные покои жриц. В нижнем левом углу было мелко нацарапано расписание патрулей, а стрелками в коридорах указаны их маршруты.

– Впечатляет, а? – довольно улыбнулась хозяйка, видимо, заметив мою реакцию. – Скажем так, у Корифенов есть весьма полезные союзники. Итак, слушай внимательно. В храме останется несколько стражей на входах, здесь и здесь. – Уннур поочередно отметила две точки на схеме. – Остальные отправятся с процессией: будут следить, чтобы жрички на ровном месте не споткнулись. – Она хохотнула. Я ответил кривой улыбкой, хотя веселья Уннур не разделял. – Твоя задача проще некуда, Кайриус: отправиться на Хрустальную площадь и затеряться в толпе зевак. Как только дамочки проплывут мимо тебя – пойдёшь к храму, проберёшься внутрь через этот лаз и дальше так. – Ноготь, закруглённый на конце, проложил извилистую линию на схеме. – Не переживай, у лазов стражи не будет. Сомневаюсь, что эти кретины вообще знают об их существовании.

На мой вопросительный взгляд она ответила:

– Ты же не думаешь, что слуги сидят в этом склепе безвылазно, подобно их сумасшедшим хозяйкам? – Она покачала головой. – Итак, выход прямо в этом небольшом коридоре рядом со Звёздным святилищем. Если заплутаешь – не страшно. Наш шпион сказал, что ты сразу поймёшь, что попал в нужное место. Заберёшь оттуда реликвию и тем же путём выйдешь обратно. Внутри проблем тоже быть не должно – святилище не охраняется, заходить туда можно только Верховной, а она в это время будет далеко. Когда выберешься на улицу, пойдёшь прямо через кварталы купцов и возле Разрушенной гряды передашь Гребень посыльному. Он будет ждать возле нашего лаза. В убежище вернёшься через город. Не думаю, что будет погоня, но лучше перестраховаться. Всё ясно?

– Вы уверены, что трудностей не возникнет? – Я пытался запомнить показанный путь, блуждая взглядом по свитку. План звучал слишком просто.

– Нет. Но ты парень ловкий и сообразительный, справишься. – Хозяйка снова откинулась на подушки.

– Почему я? – задал я мучивший меня вопрос. – Я имею в виду, я не ставлю под сомнение ваш выбор, но я же не самый лучший. Здесь есть воры гораздо способнее меня. Так почему?

– Почему, спрашиваешь? – Она задумчиво прикоснулась к шраму на щеке. – У тебя есть неоспоримое преимущество, дорогой. Ты не веришь в богов. Сама я, разумеется, пойти не могу: пока не планировала осчастливить кого-то наградой за мою голову. Что до лучших… Ты и сам среди них, мальчик мой. Я слишком хорошо знаю своих корифенов: те двое, что могли бы превзойти тебя, сохранили детский страх перед божественным наказанием в посмертии. Эти олухи побоятся разгневать Ольвидуса и откажутся. Но это дело весьма деликатное, сам понимаешь, и я не могу рисковать, пока Гребень не окажется у нас. Я не потерплю утечки сведений, Кайриус, и также не приму неудачу. – Она наградила меня долгим пронзительным взглядом. – Так что, ты согласен?

Я не удержался и тяжело вздохнул. Впервые в жизни я был не рад своему неверию. Теперь оно привело меня в безвыходную ситуацию. Я понимал, что последний вопрос Уннур задала из вежливости, ведь выбора у меня с самого начала не было. Из двух граней – призрачный шанс на успех или гарантировано быть убитым за отказ – я выбрал первое:

– Да, унда.

– По лицу вижу, что у тебя ещё остались вопросы. Задавай, не стесняйся.

– Зачем вам Гребень?

Хозяйка ответила не сразу. Несколько мучительно долгих мгновений она молчала, а затем, как-то разом собравшись, выпрямилась. От расслабленности не осталось и следа.

– Я хотела придержать это, но раз ты сыграешь такую важную роль, то имеешь право знать. Мы на пороге восстания, Кайриус, – серьёзно произнесла она. Мне стало не по себе. – Эта реликвия станет залогом нашего успеха. Сенату придётся пойти на уступки.

Уннур явно хотела сказать что-то еще, но её прервал стук в дверь. Она раздражённо прикрыла глаза.

– Я же приказала не беспокоить нас, – пробормотала хозяйка, торопливо сворачивая свиток и пряча его обратно в подушки. – Войдите!

Дверь медленно отворилась, и я решил, что мне мерещится. В проёме стоял священник. Теперь, когда он перестал горбиться, а его лицо больше не скрывал капюшон, я отметил, что он гораздо моложе и выше, чем я думал в нашу первую встречу. В его облике было что-то одновременно притягательное и отталкивающее: правильные черты лица казались слишком острыми, тени под глазами выделялись даже на фоне тёмной, почти чёрной кожи. Магус теребил подолик перчатки и явно нервничал.

– Магус Соррус? Мы разве договаривались о встрече сегодня? – В тоне Уннур слышалось удивление.

– У этого скромного служителя есть важные сведения для унды.

Тут он заметил меня, и его серые губы растянулись в неприятной улыбке, обнажив ряд мелких острых зубов.

– Вентус Кайриус, какая неожиданность! – Воскликнул он, быстро облизнувшись. – Я ведь говорил, что мы ещё встретимся.

Я попытался улыбнуться в ответ, но лицо будто свело судорогой. До чего жуткий тип!

– На сегодня все, Кайриус, – быстро проговорила Уннур. – Жду завтра в то же время.

Я вскочил на ноги. Приложив пальцы к ключице и слегка кивнув магусу на прощание, я вылетел прочь из комнаты. Краем глаза успел заметить сжатые до побелевших костяшек кулаки Уннур. Кажется, она тоже была не в восторге от странного священника. Любопытно, какие общие дела могут быть у этих двоих?

Со стороны главного входа до моего слуха долетел смех Горцениуса. Нет, ещё к одной стычке с ним сегодня я не готов. Я незаметно проскользнул к неприметной двери в конце коридора второго этажа и, покинув убежище через чёрный вход, отправился домой.

* * *

Неделю спустя, укрывшись в тени одной из боковых колонн, я с интересом наблюдал за тем, как постепенно заполняется Хрустальная площадь. До начала оставалось совсем немного времени, но жители Ликириса не переставали приходить, надеясь поглазеть на жриц хотя бы издали.

По центру площади возвышалась статуя Змея, олицетворяющая Ольвидуса, мордой повернутая к единственной дороге, ведущей к храму. Гордо поднятая голова чудовища венчала мощную длинную шею. Изо лба торчали кривые рога, растущие назад. Зубцы поменьше тянулись вдоль всего хребта до самого кончика закрученного хвоста. Вместо глаз сверкали два больших сапфира: с любой точки площади казалось, что Змей смотрит прямо на тебя, будто следит. Такие же сапфиры блестели когтями на каждой лапе. Вблизи можно было разглядеть каждую чешуйку. Ваятель действительно постарался, однако время не пощадило его творение: левый рог на голове был обломан почти у самого основания, а со спины отвалился целый кусок.

От Храмовой арки до дороги, ведущей в кварталы знати, протянули ленты, выделяя путь для процессии и охватывая статую с обеих сторон. Этот пока пустой участок был единственным, где ещё можно было разглядеть полупрозрачную круглую плитку, которой была выложена площадь. Жидкий огонь в фонарях сегодня покрасили в светло-голубой цвет в честь праздника. На него невозможно было долго смотреть, не боясь ослепнуть от яркости.

Я отвлёкся от созерцания и ещё раз мысленно повторил план. Каждый день я проводил в убежище, запоминая схему храма, и в городе, изучая возможные пути отступления.

Вчера я неожиданно для самого себя осознал, что получаю удовольствие. Мне нравилось бродить по городу, нравилось осознавать свою причастность к чему-то значимому. Когда первый шок от вестей о готовящемся восстании прошёл, я ощутил небывалый прилив вдохновения. Вот оно – то, что необходимо Сафирее! Никто не обсуждал это в открытую, но все жители трущоб, на деле отрезанные от остального города, мечтали о свержении Сената и равных правах для всех мерфолков. Уннур намекнула, что у нас есть союзники и в других районах, даже магусы. Впрочем, последнее скорее тревожило, нежели приносило облегчение. Если все они такие же чудные, как местный священник Соррус, то у нас точно возникнут проблемы в будущем.

Раздражать Горцениуса тоже оказалось неожиданно приятно. Каждое утро, поднимаясь по лестнице, чтобы скрыться за дверью покоев Уннур, я чувствовал на своей спине его прожигающий насквозь взгляд. Судя по всему, хозяйка не сочла нужным посвятить его в подробности дела, но предупредила, чтобы меня не доставали. Я так решил, потому что цепляться Горцениус ко мне и вправду перестал, только караулил у входа в убежище и злобно пыхтел вслед. Интересно, что он успел себе надумать за неделю таких визитов?

Но самое лучшее – это отсутствие кошмаров. Я каждый день так уставал, что, приходя домой вечером, падал на кровать и мгновенно засыпал до самого утра. Никогда бы не подумал, что буду так рад работе.

С дальнего конца площади раздались восторженные крики. За толпой было ничего не разглядеть, поэтому я забрался на выступ колонны. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как со стороны храма плавно потекла процессия.

Они двигались парами. Создавалось впечатление, что ноги женщин не касаются земли. Издалека они казались совершенно одинаковыми, одетые в плащи, которые полностью скрывали их тела, оставляя видимой лишь нижнюю часть лиц. Я быстро пересчитал их – ровно восемнадцать. Сомнений не оставалось: все жрицы и в самом деле покинули храм. По бокам от служительниц Ольвидуса шагали ольвиции, облачённые в синие чешуйчатые доспехи. Я недоумённо нахмурился. Слишком мало, где остальные?

Первая пара жриц почти поравнялась со мной, и я приготовился спрыгнуть с уступа и незаметно обойти толпу сбоку. Но внезапно процессия остановилась. Странно, шпион хозяйки ясно дал понять – они должны дойти до конца, огибая статую, и направиться дальше, к зданию Сената.

Рука потянулась к правому плавнику, но я одёрнул себя. Дурацкая привычка! Спокойно, паниковать рано. Наверняка это всё какая-то часть представления.

Жрица из первой пары, стоящая ближе ко мне, медленно подняла руки и стянула капюшон с головы. По площади пролетел благоговейный ропот, а мои внутренности обдало холодом. Верхнюю половину лица женщины скрывала сплошная перламутровая маска, но я был готов поклясться, что незрячая смотрела прямо на меня. И я замер, не смея оторвать от неё взгляд.

Время замедлилось. Я смотрел на неё – ту самую женщину из моего кошмара. Женщину, так похожую на мою мать. Спустя несколько бесконечно долгих мгновений жрица отвернулась, и процессия продолжила движение.

На ватных ногах я спустился на землю, но даже не успел выдохнуть, как ощутил тяжёлую ладонь на своем плече, и вздрогнул от неожиданности. Что-то в районе желудка рухнуло вниз, когда хватка стала сильнее и я услышал, сказанное в самое ухо:

– Не дёргайся и ступай вперёд. Госпожа желает встретиться с тобой.

* Вентус (аквальтик, далее акв. – официальный язык Сафиреи) – уважительное обращение к мужчине, господин.

* Магус (акв.) – обращение к научнику (магу) независимо от пола.

* Векс (акв.) – по верованиям мерфолков, дух-посланник, материальное проявление воли и мудрости Ольвидуса. Считается, что любые неприятности в жизни мерфолка – это испытания векса, и преодолевать их надлежит с достоинством и смирением. В трущобах это слово давно стало ругательством.

* Поток – обозначение сырой магической силы (здесь речь именно о внутренних силах мага).

* Унда (акв.) – уважительное обращение к женщине, госпожа.

* Ольвиций (акв.) – представитель храмовой стражи, подчиняющийся непосредственно Верховной.