Запретная. Не остановить

Глава 1

Прошлое преследует меня

"Говорят, есть такая связь на свете, что не важно, сколько раз ты её разрываешь. Вы все равно встретитесь".

Негромкая приятная мелодия, звон хрустальных бокалов, радостный щебет девчонок, полностью вымотанных за эти несколько дней съемок, но предвкушающих целых три дня свободы, расслабления и отдыха. Небольшая передышка, чтобы затем перейти ко второму, более сложному и не менее изматывающему этапу рекламной компании новой коллекции от Biyanka.

Этот модный дом славится не только высококлассной и очень дорогой одеждой и обувью, но также стильными пляжными аксессуарами, спортивными товарами и даже дорогими украшениями из золота и натуральных камней.

Стать лицом этого бренда на целый сезон это не просто большая удача. Это успех, выход на новый уровень, когда про тебя узнают другие компании и начинают наперебой приглашать сняться в рекламе у них. Это большие деньги, в конце концов, на которые я могу позволить себе снимать квартиру в хорошем районе, а также полностью себя обеспечивать и не быть зависимой от тех, кто может диктовать мне свои правила и желания.

– Ну что, Арин, поздравляю. Ты отлично поработала, не зря я порекомендовала сделать лицом этой коллекции именно тебя.

Марта Сергеевна Марфина, первоклассный и очень востребованный фотограф, а по совместительству моя фея-крестная в модельном бизнесе подходит ко мне и обнимает меня со спины. В ее руках два бокала с шампанским, один из которых она с улыбкой протягивает мне.

– А теперь, Арин, даю тебе личное и очень важное задание отдохнуть хорошенько. Поплавай в бассейне, позагорай. Прошвырнись с девчонками по магазинам, в конце концов. Успех очень быстро кружит головы и обычно в таких случаях я говорю всем девочкам, чтобы они не слишком расслаблялись. Но тебе…    тебе, Арин, я говорю: расслабься, переключись, иначе ты загонишь себя и не сможешь как следует отработать следующий, очень важный в твоей карьере этап.

– Спасибо вам большое, Марта Сергеевна, – искренне благодарю я, принимая из рук фотографа шампанское. – Большое, просто огромное преогромное вам спасибо! Если бы не вы, я…    не знаю, что бы со мной было.

От волнения и воспоминаний, как помогла она мне и протянула руку помощи в сложный момент моей жизни, когда я осталась без жилья и средств к существованию, мои пальцы начинают подрагивать.

– Ну-ну, не преувеличивай, – возражает Марта Сергеевна, похлопав меня по плечу.

– Я всего лишь предоставила тебе шанс. Со всем остальным справилась ты сама. Работала все эти месяцы днями и ночами, не покладая рук и добилась того, чего некоторые девочки и за годы сделать не в состоянии, а то и вообще никогда.

– Я не…

– Так что все это, – перебивает Марта Сергеевна и обводит рукой с бокалом пространство вокруг нас, – все это заслуженная награда за твои труды. Но повторюсь, если не сделаешь передышку, то сожжешь, просто-напросто износишь раньше времени свой организм. Поэтому, хочешь ты того или нет, но как твой тренер прописываю тебе расслабление, включающее обязательный массаж и другие спа-процедуры, а также плавание и сон. Помни, что твои лицо и фигура – твой главный рабочий инструмент.

– Я поняла, – поспешно киваю я, – и все сделаю, как вы говорите.

– Ну, вот и отлично. Вот и молодец.

Женщина еще раз ободряюще похлопывает меня по плечу и отходит в сторону, пообщаться с организаторами и другими участниками проекта. Я же решаю воспользоваться ценными советами и действительно немного расслабиться.

На минуту заглядываю в номер, чтобы переодеться, а потом направляюсь в сторону бассейна, где уже вовсю резвятся и отрываются девчонки из нашей команды.

Увидев меня, застывшую в нескольких метрах от бортика, они приветственно машут мне руками, приглашая присоединиться к ним.

– Арин, ну, что ты там стоишь, давай к нам, – выкрикивает звонко Оксана. С ней за последнее время мы сдружились сильнее, чем с остальными.

Я улыбаюсь и обещаю, что присоединюсь чуть позже, а пока занимаю один из лежаков. Устраиваюсь на нем, вытягиваюсь во весь рост и прикрываю глаза, пытаясь, действительно пытаясь расслабиться и задавить рвущую на части и разрушающую на атомы болезненную щемящую тоску. Которую до этого момента удавалось заглушить только работой по двенадцать – четырнадцать часов, после чего никаких мыслей уже не оставалось и меня просто срубало, едва голова касалась подушки.

– Зря ты, Арин, водичка очень даже ничего, – говорит Оксана. – Да и остальное. Когда еще нам повезет отдохнуть в отеле такого уровня, к тому же за чужой счет.

Оксанка разваливается рядом, слегка обрызгав меня кончиками мокрых волос, и я даже рада, что она немного займет мой мозг разговором.

– Жаль, что парни приезжают только послезавтра, – вздыхает подруга. – Нет, чтобы на пару дней раньше, вот бы тогда мы действительно круто оторвались. Но мне кажется, Данилов с Марфиной и остальные специально так распланировали. Думают, что если бы парни приехали, то мы вместо отдыха только бы и делали, что зависали у красавчиков в номерах. Правильно, кстати, думают. Я бы, по крайней мере, уж точно не отказалась. Особенно, если кто-то из них будет похож на Горского. В идеале, конечно, чтобы он сам…    Девчонки говорят, в постели он вообще улет.

– Оксан, извини, но я не хочу это обсуждать.

– А чего? Арин, это же самое интересное, ну. О чем нам еще говорить, как не о парнях? Так вот, я слышала, что после него уже ни с кем не хочется даже, настолько хорош. Но жаль, что непостоянный. Больше одной ночи ни с кем не зависает. Но зато какая это ночь! Ммммм. Вот и думай после этого, стоит игра свеч или нет. Но знаешь, я бы, наверное, все равно решилась…

– Оксан, извини, но я все же решила окунуться, – говорю я и подскакиваю с места, словно ужаленная. – Прости, голова что-то разболелась. Весь день такая кутерьма…

– Ну, так я сразу тебе и предложила освежиться.

На самом деле у меня нет особого желания покидать уютный лежак, но чтобы оправдать нежелание продолжать разговор и не обидеть тем самым подругу, я лезу в воду, ныряю с головой, а потом начинаю медленно плыть вдоль бортика.

Улыбаюсь дежурно попадающимся на пути девчонкам, а самой хочется вот прямо сейчас утопиться в этом бассейне, чтобы уже, перестало, наконец, разрывать и разрезать по живому при одном только упоминании его имени.

Гордей Горский.

Парень, с которым меня случайно столкнула судьба, когда я делала покупки в супермаркете и который перевернул весь мой устоявшийся скромный мирок с ног на голову.

Уж не знаю, чем я привлекла его в тот момент – зажатая испуганная девчонка, которая приехала в крупный город из небольшой деревеньки и мечтала только о том, чтобы тихо и скромно учиться, получить достойное образование и найти работу, чтобы обеспечивать свою жизнь.

Но он спутал все мои планы, буквально начал преследовать и совсем скоро влюбил меня в себя. Просто не оставил мне выбора.

Да и какая бы девчонка устояла перед красивым, уверенным в себе, чуть нагловатым, но при этом обаятельным и жутко сексуальным парнем, уверяющим, что любит тебя до безумия и готов ради тебя на все.

Да, он был готов ради меня на все, а вот я…

Я, к сожалению, оказалась недостойной его любви.

Плюнула ему в душу, растоптала его чувства и теперь мне остается только лишь тихо умирать изнутри и молиться, чтобы наши с ним дорожки никогда больше не пересеклись.

Потому что я просто не смогу смотреть ему в глаза после того, как я с ним поступила. И плевать, что в тот момент мне казалось, что я все делаю правильно. Защищаю его от тюрьмы, помогаю тете выкарабкаться после сердечного приступа, спровоцированного моим побегом из дома.

Плевать, что лишь немногим позже выяснилось, насколько я была обманута и как умело манипулировали мной родственники.

Не важно, что и как. Сделанного не воротишь.

И он разорвал все нити, что крепко удерживали его подле меня. Вырвал с корнем. Из сердца, из головы, из своей жизни.

Смог преодолеть и зажить прежней жизнью.

Слухи о том, как часто он меняет девушек и как не спит ни с кем дважды, хотя желающих целая очередь, хочешь не хочешь долетают до меня, ведь мы работаем с ним в одной сфере.

Он справился со всем, в то время как я…

Глава 2

Умереть, чтобы не воскреснуть

Вначале мне казалось, что я все делаю правильно, я ведь тоже готова была ради него на все.

И когда Володя, парень, которого Гордей сильно избил из-за меня, сказал мне, что посадит его в тюрьму, я согласилась пойти на эту жертву. Согласилась расстаться с ним, лишь бы у него не возникло проблем с полицией.

Тогда я еще не знала, что проблемы подобного плана Гордей мог с легкостью решить через своего отца и его людей.

Кроме этого, наши отношения стали причиной инфаркта у моей тети, которая воспринимала меня как родную дочь. После того, как я сбежала, ее увезли в реанимацию.

Я так перепугалась, что сейчас же согласилась выйти замуж за того же Володю, сына тетиной подруги, которого ко всему прочему полностью одобряли мои родители, да и я сама любила с самого первого класса.

Точнее, мне казалось когда-то, что любила. Вплоть до знакомства с Гордеем. Хотела разрушить свою жизнь и разрушила бы, если бы не сестра.

Красивая, очень дорого и стильно одетая, она ворвалась в зал почти сразу после ухода Гордея, подошла к нам уверенной походкой и буквально силой, в прямом смысле за руку увела меня с церемонии.

Послав Володю подальше и сообщив, что заявление на расторжение будет подано завтра же.

– Нет, даже сегодня. И если ты только посмеешь пикнуть, у тебя будут такие проблемы, которые тебе и не снились, – задвинула она ему внушительным тоном.

Виола приехала из загорода, где она проживает вместе с малышом, на шикарном внедорожнике и с охраной. Двое мужчин без слов, одним лишь своим устрашающим видом подтвердили ее угрозу. А так как было очевидно, что у них под костюмами пряталось настоящее реальное оружие, выглядело это более, чем внушительно.

Поэтому мы…    у нас с Володей не было ничего. С того самого момента мы даже с ним не виделись.

Сестра привезла меня в шикарный особняк, в котором поселилась, к сожалению, не по своей воле, а по жесткому настоянию отца ее ребенка. И там устроила мне такой разнос, после которого я решилась на то, чтобы позвонить Марте Сергеевне.

Сказала ей, что очень жалею о своем отказе на ее предложение поехать на показ в Анталию, и спросила, не осталось ли еще шанса…

После небольшой паузы, во время которой я едва дышала, Марта Сергеевна сообщила, что мне повезло, одно место еще есть.

Сестра и Марта Сергеевна буквально выдернули меня из трясины, в которую я увязла почти по самую макушку.

И уже на следующий день я сидела в самолете и улетала подальше от всего, даже не предполагая, что на самом деле мест не было и фотограф решила помочь мне по собственной инициативе. А Виоле придется отрабатывать за решение проблемы с судом и разводом, потому что…    потому что с Демьяном, богатым, нахальным и беспринципным мажором, у них все сложно…    все очень и очень сложно…

…

– Неужели? О боже, боже, боже…, – вырывают меня из воспоминаний возгласы девчонок.

Я мотаю слегка головой, едва осознавая, где нахожусь.

Бали. Один из самых шикарных пятизвездочных отелей побережья. Бассейн.

Всю неделю мы с девочками в поте лица работали над новой летней коллекцией, а сейчас у нас небольшой отдых перед не менее изнуряющим вторым этапом.

Ну вот, вроде понемногу пришла в себя.

– О боже, как же классно!!! О, боже мой, Арин, уиии…

– Что, что? – уцепляюсь за Раду, потому что остальные красотки-модели уже успели высыпать из воды.

Неужели гонорары нам в этот раз выплатят пораньше?

– Не что, а кто. Нам сказали, что парни прибудут только послезавтра.

– Да, так и есть, – киваю, вспоминая.

– Но что-то пошло не так и…    вуаля…    они уже здесь! Прилетели пораньше, дорогуша.

– А, это…, – тяну разочарованно.

– Нужно поскорее выбрать себе подходящего по вкусу и попытаться произвести на него впечатление. Пока не увели.

Девчонки оживились не на шутку, в бассейне остаюсь плавать лишь я одна.

– Арин, пойдем глянем? – приседает у бортика Оксана.

– Извини, у меня нет настроения.

– Так не честно. Вечно у тебя нет настроения на дела, которые касаются парней. А я пойду. Вдруг мне повезет, среди них будет Горский и я смогу его привлечь? Прикинь, как повезет? Его как раз сейчас только на блондинок тянет, а я недавно перекрасилась.

– Не будет, – говорю я и осторожно ложусь на спину.

Сквозь толщу воды Оксанкин голос уже не кажется таким вопиюще звонким.

– Почему? Почему ты так думаешь?

Потому что Марта Сергеевна мне обещала, что его не будет. Не будет, потому что иначе я не смогу работать и сорвусь.

– Потому что, – говорю я, не собираясь посвящать Оксану ни во что, – просто так думаю.

– Да ну тебя. Сейчас не подсуетишься, а потом снова будешь хандрить одна. В общем, оставайся, а я побежала заново краситься и завиваться.

Оксанка исчезает, я переворачиваюсь на живот, ухожу под воду, выныриваю, и начинаю плыть, словно кит, то уходя под воду, то снова появляясь на поверхности.

Плаваю, плаваю и плаваю. Заставляю работать все мышцы, лишь бы не думать снова, лишь бы не вспоминать…

Только проплыв с десяток полных дорожек, я, наконец, выдыхаюсь и останавливаюсь, нащупав ладонью прохладную стенку бассейна. Уцепляюсь за скобу, выныриваю, и…    Не дальше, чем метрах в пяти от своего носа я вижу пару стильных летних и очень дорогих мужских туфель того самого бренда, который мы сейчас рекламируем.

Поднимаю взгляд выше. Осторожно веду его по стройным ногам, затянутым в фирменные джинсы, идеальному прессу, проступающему через футболку, развитым загорелым рукам.

Сердце вдруг начинает биться часто-часто. Так сильно, что я не решаюсь перевести взгляд выше, на лицо парня.

А когда, все же перевожу…

Легкие сжимаются, кислород перестает попадать…

Он…

После нескольких месяцев в попытках не думать, не вспоминать, забыть…

В компании парней, высокий, красивый, стильный. Стоит, и с легкой равнодушной полуулыбкой на губах неспешно обводит взглядом окружающее нас пространство.

Глава 3

Я сильная, я справлюсь

"Прошлое отбрасывает длинные тени".

Н. Спаркс

Я сползаю обратно в воду и прижимаюсь к бортику спиной и затылком. Застываю так без единого движения. Дышу, дышу, дышу.

Сердце учащенно колотится, тело заходится крупной неконтролируемой дрожью, легкие то и дело перестают функционировать. Мне кажется, я сейчас упаду в обморок, замертво свалюсь без чувств и уйду под воду.

Он здесь. Здесь, здесь, здесь… Он… он… ОН.

Столько месяцев безысходности и жалких попыток его забыть, но едва появляется, и я уже не принадлежу сама себе. Стоит только увидеть, как все спокойствие, над которым так тщательно и изматывающе долго работала, улетучивается буквально в один миг. С оглушающей скоростью несется в глубокую бездонную пропасть.

Не ожидала и теперь понимаю, что совершенно не готова к этой встрече, совершенно абсолютно не готова.

Мне хочется завыть от отчаяния. Забиться в угол и не выходить оттуда очень и очень долго.

Но я заставляю себя делать глубокие осознанные вдохи и медленные, размеренные выдохи.

Один, второй, третий.

Все хорошо, все в норме. Ничего страшного не происходит.

Парни сейчас осмотрятся по сторонам и, не найдя здесь ни одной девчонки, вернутся обратно в зал. А может вообще разойдутся по своим комнатам.

Но вместо того, чтобы так сделать, они, наоборот, начинают приближаться к тому месту, где я затаилась и болтаюсь сейчас, почти по шею в воде, ни жива, ни мертва.

Перебрасываются лениво словами. Застывают почти над самой моей головой. Еще чуть-чуть, буквально пару шагов, и они меня заметят. Он заметит. Что будет тогда со мной, я не хочу даже представлять.

Он здесь, он здесь, он здесь! Только и стучит в висках и больше ничего. Ни какой другой мысли в голове.

– Здесь никого нет, – тянет один из парней, разочарованно. – Они все куда-то смотались.

– Че, Серый, так невтерпеж поскорее засадить? Успеешь еще, весь вечер и вся ночь впереди, – отвечает ему другой парень из компании.

Боже, что за разговоры.

Но все парни, кроме Гордея, его тембра голоса я не улавливаю, начинают активно смеяться, будто парень выдал что-то в высшей степени веселое.

– Че, а тебе, скажешь неохота? – тянет снова первый, отстаивая свою точку зрения. – Кстати, как насчет поплавать?

Я понимаю, что пора дать знать о своем присутствии. Потому что сейчас они все равно заметят меня. Чем дольше прятаться, тем более глупым это будет выглядеть в итоге.

И хотя на мне надет один лишь максимально открытый купальник… В конце концов, не необязательно выходить, можно продолжить плавать.

В своем обычном состоянии я бы, конечно, не решилась. Тем более при нем. Но сейчас…

Эти месяцы я не сидела без дела. Я тренировалась. Шаг за шагом приучала себя поступать так, как хочу и говорить то, о чем на самом деле думаю.

Напоминаю себе, что больше не та робкая девчонка, которая боялась когда-то своей тени и настолько сильно опасалась сделать что-то против воли других, что даже слова не смела сказать поперек.

Я независимая свободная личность. Я могу позволить себе говорить и делать все, что считаю нужным.

Пришло время проверить результаты своей работы над собой на практике.

Но только я собираюсь заявить о своем существовании, как слышу в отдалении звонкий щебет девчонок. Парни тоже его слышат.

– О, да они там, пацаны, – восклицает тут же один из них. – Интересно, все те же лица или кто-нибудь новенький на этот раз?

– Ща проверим.

Голоса отдаляются. Парни уходят также внезапно, как и появились.

…

Я выдыхаю, в невероятном облегчении от того, что мое укрытие осталось незамеченным. Ныряю и начинаю быстро плыть в противоположенный конец бассейна. К своему лежаку, на котором оставила полотенце и пеньюар.

Достигаю лестницы, подтягиваюсь слегка на руках и быстро вылезаю из воды. Топчусь пару секунд на месте, нацепляя шлепки, и не мешкая больше спешу к своим вещам.

Подхватываю полотенце и начинаю в него заворачиваться.

Одновременно с этим я чуть разворачиваюсь вправо, и….

И застываю, как вкопанная, встречаясь взглядом с умопомрачительно красивыми, и такими любимыми когда-то светло-голубыми глазами.

Боже мой.

Кислород стремительно заканчивается. Пальцы вцепляются в края полотенца мертвой хваткой.

Он не ушел вместе со всеми, он, он… Стоит в противоположенном конце открытой террасы, небрежно сунув руки в карманы. Покачивается на носках и наблюдает… наблюдает за мной из-под полуопущенных век, обрамленных темными, густыми ресницами.

На скульптурном, идеально вылепленном красивом лице безразличное выражение, не отражающее ни одной, даже самой незначительной эмоции. Абсолютно ничего. Словно бездушная, искусно сделанная по специальному заказу маска. Ленивый, скучающий взгляд также полон вселенского равнодушия.

Дыхание снова перехватывает, а вся та боль, которую успела подавить в себе и заглушить разными средствами, снова рвется наружу.

…

Не знаю, сколько проходит времени, и мы стоим вот так, молча разглядывая друг друга. Осознание реальности возвращается резко и только потому, что пространство вокруг словно по волшебству начинает наполняться людьми.

Парни, преимущественно загорелые красавчики, освеженные и подкрашенные девчонки. Все довольные и оживленные, многие с коктейлями в руках.

Нам приходится прервать наш незримый беззвучный диалог.

– Арин, ты все еще здесь? – вывертывает откуда-то сбоку Оксана и тут же застывает, едва кинув взгляд туда, куда смотрела я сама всего несколько секунд назад. – О…. бог мой, Аринка, бог мой…. он… прилетел!!!

И она уцепляется за мое предплечье. Больно впивается в мою кожу ногтями, но даже не замечает этого.

Нет необходимости спрашивать, кого она там увидела.

Не сбрасываю ее руку, наоборот. Радуюсь боли, потому что она… отрезвляет. Позволяет чувствовать хоть что-то помимо его равнодушия.

Я… не стану больше смотреть. Прошлое осталось в прошлом. Сейчас я успешная востребованная модель, независимая личность….

Мне даже хватает смелости скинуть полотенце и набросить вместо него пеньюар, благо, что он сшит из непрозрачной ткани.

…

Я бы и дальше делала вид, что все в порядке, но все же повернуться приходится.

Компания, разрастается на глазах, словно большой снежный ком. И теперь этот ком катит прямо на нас.

Стоять и просто игнорировать происходящее дальше становится невозможным. Да и глупо, если нам предстоит работать теперь вместе, бок о бок.

Как я вообще могла всерьез надеяться, что мы никогда не пересечемся. Когда-нибудь это все равно бы произошло. Месяцем раньше, месяцем позже…

Еще секунда всеобщей перестановки, и мы оказываемся очень близко друг к другу, практически нос к носу.

– Привет, – первой здороваюсь я.

Поднимаю подбородок повыше, смотрю на него прямо, не пряча больше глаз.

– Привет.

Голос спокойный и ровный.

Без того дикого надрыва, с каким он спрашивал, действительно ли я вот так уйду и оставлю его одного.

Без намека на жар, с которым признавался, что любит без памяти и не знает, как сможет без меня жить.

И уж конечно, в нем нет и тени той горячности, с какой он предлагал выйти за него замуж.

Ни намека на былые чувства. Ни в голосе, ни в облике, ни во взгляде.

Абсолютно спокойный, холодный и отстраненный.

Еще более красивый от этой остраненности и недоступности. Немудрено, что девчонки выстраиваются в очередь, лишь бы только отхватить крупицы его внимания.

Но едва он проходится этим холодным взглядом по моим изгибам, проступающим через тонкую ткань пеньюара, как меня все равно обжигает.

Впрочем, он уже должно быть видел меня в одном бикини, когда я вылезала из воды… Не знаю, с какого момента он наблюдал, но скорее всего с самого начала, как я поплыла, а значит точно видел. Я еще со шлепками возилась, не подозревая, что он за спиной. Если ему было нужно, то все… практически все успел рассмотреть.

И хотя я уже много раз позировала в купальниках на камеру и почти привыкла быть на виду, от осознания, что смотрел именно он, я вся, с ног до головы, покрываюсь мелкой гусиной кожей.

– Ну что, замутим сегодня вечеринку? Барбекю, все дела, – предлагает вдруг кто-то и остальные с радостью поддерживают. Особенно Оксанка.

Она оттесняет меня от Гордея, и с ходу начинает умело кокетничать с ним.

Мечтаю поскорее уйти, и вот представляется отличный повод.

Я отступаю, предоставляя ей воспользоваться таким желанным для нее шансом. Быть может, в отличие от меня, она его не упустит и с ней… именно с ней он найдет свое счастье. То, чего не могла дать ему я.

Широко, до болезненного покалывания мышц, улыбаюсь заученной улыбкой всем вокруг, и парням, и девчонкам, а сама протискиваюсь мимо них, и, наконец, выбираюсь в прохладный и пустующий холл.

Долетаю до номера, который делю все с той же Оксанкой и еще одной девочкой, в считанные минуты.

Врываюсь, облокачиваюсь о раковину и бездумно пялюсь несколько минут просто на свое отражение.

Дышу, дышу, дышу….

Руки трясутся, тело ощутимо пробивает ознобом, лицо белее мела. А губы… губы почти сравнялись по цвету с листом кремовой бумаги.

Отлепляюсь от раковины, включаю краны и, избавившись от полотенца и мокрого купальника, встаю под горячие струи.

Пытаюсь отогреться от того арктического холода, который окутывает даже сейчас, когда он уже не смотрит на меня. Стараюсь подавить рвущиеся из груди рыдания, умирая от безысходности и нелепости всего, что с нами тогда из-за меня произошло.

Не получается.

Ни черта не получается, как я ни стараюсь. Рассыпаюсь… Расклеиваюсь, словно поделка, наспех склеенная из бумаги и безжалостно выставленная теперь под проливной дождь.

А Марта Сергеевна… Она же обещала мне… Она обещала… Только с этим условием я подписала контракт на съемку… Говорила, что не будет его, не будет… Обманула меня…

…

Я понимаю, что Марта Сергеевна не всесильна, и далеко не она одна решает, кого приглашать на съемки, а кого нет. Есть еще множество задействованных в проекте людей.

Но тем не менее, едва немного успокаиваюсь и привожу себя в порядок, я вылетаю из номера и отправляюсь ее искать.

Нахожу на общем балконе, пьющую кофе и просматривающую какие-то каталоги одежды. Подлетаю и сходу вываливаю то, о чем думаю последние пятнадцать минут.

– Марта Сергеевна, я хочу покинуть проект, – говорю я и наблюдаю за тем, как прищуриваются от моих слов ее глаза.

Фотограф не спешит отвечать. Склоняет голову набок, разглядывает меня несколько долгих секунд. Потом решительно берет меня за руку и ведет за собой.

Я не сопротивляюсь и послушно переставляю ноги. Смелость внезапно оставляет, сдувается, словно воздушный шар. Дезориентация ослепляет.

Марта Сергеевна приводит меня в свой номер и толкает к стулу.

– Садись, – произносит тоном, не терпящим возражений.

Я покорно сажусь.

– Ну, что случилось? Рассказывай.

– Гордей Горский, он… он… здесь! – выпаливаю я. – Вы говорили… что его не будет.

Марта Сергеевна не спрашивает, отчего это так меня волнует. Многое она знает и понимает без слов.

– Это не я его пригласила. Его не было в списках, когда мы подписывали контракт.

Так это или нет, но это не изменяет моего решения.

– Я хочу разорвать контракт и уехать, – повторяю снова.

Несколько долгих секунд Марта Сергеевна ничего не говорит. Так долго, что я уже начинаю волноваться.

– Знаешь, Арина, что отличает профессионала от любителя? – спрашивает она, наконец, неспешно пройдясь по комнате и снова встав передо мной.

– Желание работать и возможность всегда учиться новому.

– Да. Но не это главное. Профессионала отличает то, что он выполняет свою работу всегда, в любой ситуации. Независимо от изменившихся вдруг обстоятельств или своих душевных волнений. Он личность, понимаешь? Сильная и целеустремленная.

Мир может рушиться, распадаться на части, пригибать к земле так, что кажется, невозможно вытерпеть и ты готов умереть. И что? А ничего. Плевать, что совсем недавно ты волком выл от безысходности, скрючившись в каком-нибудь углу и мечтая только о том, чтобы сдохнуть. На все плевать. В какой-то момент ты просто поднимаешься, выпрямляешься и, высоко подняв голову, как ни в чем не бывало шагаешь дальше.

Я молчу, не в силах произнести ни слова.

– Поднимаешься, Арина, и просто идешь к своей цели, не глядя по сторонам. Постоянно, раз за разом. Просто заставляешь себя подняться и идешь вперед. Ты понимаешь меня?

– Я понимаю, но…

Но Марта Сергеевна меня перебивает.

– Вне зависимости от обстоятельств. Уважительная причина только одна – летальный исход. А пока ты жива… Что хочешь делай в свободное время, хоть о стену головой бейся, если не желаешь воспользоваться моими советами по расслаблению, но в рабочее – будь любезна поднимайся, нацепляй на лицо улыбку и делай то, что должна.

Я молчу, а Марта Сергеевна продолжает.

– Возможно, как раз сейчас для тебя настало время определить, из чего на самом деле ты сделана, Арина. Уедешь – значит распишешься в своей беспомощности и дорога в мир моды будет закрыта для тебя раз и навсегда. Второго шанса не представится. Тебе придется признать, что ты безвольная тряпка. Сможешь ли ты с этим жить? Если да, то вперед, я не вправе тебя удерживать.

Я продолжаю сидеть и тупо смотреть в одну точку.

– Но если ты останешься… Останешься и будешь вести себя достойно, как профессионал, коим я тебя всегда считала…    Если добьешься поставленных целей несмотря ни на что… ты станешь той, кто сможет уважать саму себя. А это, поверь, самое важное из того, что ты можешь сделать для себя.

Я слушаю, и чувствую, как на глаза непроизвольно навертываются слезы.

Как же она права, как права.

Есть многое, за что я не могу себя уважать и это чувство так гложет, так пожирает меня изнутри. И теперь я не могу позволить прошлому, погубить еще и то, что я с такой тщательностью и упорством выстраивала в настоящем.

– Ну, так что ты решила, Арин?

– Я остаюсь, – говорю я твердо и поднимаюсь со стула.

– Уверена?

– Да, уверена. Спасибо вам, Марта Сергеевна. Я остаюсь.

….

В холле я снова сталкиваюсь с оживленной стайкой девчонок и когда они спрашивают у меня, собираюсь ли я вместе с ними на вечеринку, я отвечаю, что да. Почему бы, собственно, и нет?

Глава 4

Больно, невыносимо больно…

Вечеринка проходит с размахом. Наша компания заняла несколько столиков на берегу, предварительно сдвинув их в один большой длинный стол. Парни расслабляются, заказав алкоголь, девчонки, в основном, выбирают что-то с минимальным количеством градусов. Необходимость следить за фигурой налагает определенные обязательства, а всем известно, как выпивка разжигает аппетит.

Я ограничиваюсь сильно разбавленным водой ананасовым шейком и обещанием самой себе ни за что не смотреть в сторону Гордея.

Последнее, к сожалению, оказывается выше моих сил. Практически невыполнимым.

Хочу я того или нет, но взгляд мой то и дело перемещается туда, где он сидит, подмечая то, что ускользнуло от моего внимания во время непродолжительной встречи у бассейна.

Стрижка немного изменилась, волосы у висков сбриты сильнее. Плечи, как будто стали шире, а черты лица тверже, и оттого мужественней. А в остальном… такой же умопомрачительно притягательный, каким он был всегда.

Но что самое убивающее, мои чувства к нему, как бы я не задавливала их, никуда, абсолютно никуда не исчезли.

Я уже начала забывать, каково это, полностью терять себя рядом с ним, и вот теперь получаю все эти ощущения сразу и по полной.

У меня, как и раньше, при одном только взгляде на него колени слабеют и все внутри обрывается и замирает. Если он что-то говорит или отвечает кому-то, и до меня долетает его голос…

Чуть хрипловатый, расслабленный, уверенный и спокойный. Без единой слишком высокой или, наоборот, низкой ноты…

Все отзывается и вибрирует во мне, взрывается ярчайшими фейерверками радости.

А когда он смеется, или даже просто улыбается, мое сердце начинает особенно сильно кровоточить.

Потому что улыбка его обращена не на меня.

Потому что он смог забыть и перевернуть эту страницу своей жизни.

Как объяснила мне Марта Сергеевна, есть сильные личности, которые поднимаются несмотря ни на что, и снова идут по жизни с высоко поднятой головой, а есть все остальные.

Так вот, Гордей, он… Он смог подняться, перешагнуть и идти дальше.

Расслабленно сидит в компании, непринужденно общается и веселится вместе со своими друзьями.

Мне же, когда наши взгляды непроизвольно и на короткий миг встречаются, достаются только холодность, надменность и равнодушие.

И я не уверена, что смогу долго такое выдерживать.

Боже, я не знаю, как смогу выстоять все эти дни.

– Привет, здесь не занято?

Один из парней отделяется от компании, подходит ко мне и кивает на стул, стоящий рядом со мной.

– Эээ…

Вообще-то занято. Оксана не далее, как три минуты назад отошла к бару. Но не успеваю произнести это вслух, как парень плюхается и вытягивает вперед длинные стройные ноги.

Он тоже модель, как и все здесь собравшиеся. Выделяется светлыми, зачесанными назад волосами и довольно привлекательной европейской внешностью. Не помню точно, был ли он у бассейна, ведь в тот момент я смотрела исключительно на Гордея. Но еще когда шли сюда я заметила, что он то и дело косится на меня.

– Я Эрик, – представляется парень, – а ты… Арина, кажется?

Я хмурюсь.

Откуда он знает? Неужели у кого-то спрашивал обо мне? Если так, то что ему рассказали?

– Я слышал, как тебя называли так девчонки, – подавляет он мои волнения.

– Да, Арина. Привет, – достаточно любезно, но вместе с тем отстраненно произношу я.

– В прошлом сезоне я тебя здесь не видел.

– Я недавно работаю моделью, – говорю я.

– И уже стала лицом летней коллекции? Поздравляю.

– Спасибо.

Мне некомфортно в присутствии парня. Что ему нужно от меня, когда вокруг полно более веселых и открытых для общения девчонок.

Чувствую, как одну из щек начинает нещадно и крайне ощутимо распалять. Поворачиваю голову и обмираю от осознания, что Гордей смотрит на нас… на меня. Смотрит, так, что дыру во мне только что не прожигает. Тяжело, не отводя взгляда и, кажется, даже не моргая.

Доступ кислорода в легкие сейчас же, экстренно и беспощадно прекращается.

– Может, это, пройдемся по берегу? – предлагает между тем Эрик, пока я усиленно поджариваюсь на раскаленной до максимального предела сковороде.

Даже когда отворачиваюсь и больше не смотрю в сторону Гордея, продолжаю чувствовать его неотрывный прожигающий взгляд на себе.

– Спасибо, но я… извини, мне не хочется, – выдаю ему прямо, не юля, как есть.

– Ну ясно, – хмыкает парень, и залпом допивает содержимое своего бокала. – Тогда пока.

Я киваю, и он, немного помедлив, поднимается со стула.

– Эй, Свиридов.

Эрика окликает парень, сидящий рядом с Гордеем.

– Подь сюды.

– Че?

– Разговор к тебе есть.

Эрик, словно нехотя подходит к парням и усаживается на свободное место. Гордей начинает что-то ему говорить, даже не соизволив повернуть к нему головы. Но все равно видно, что обращается к нему. Эрик слушает, напряженно хмурясь.

О чем они разговаривают? Надеюсь, по крайней мере, речь идет не обо мне.

И хорошо, что блондин окончательно и бесповоротно теряет ко мне интерес.

– Скукота. Давайте, что ли, танцы устроим? – лениво тянет Оксана, вернувшаяся на свое место рядом со мной.

– Или поплаваем голышом?

Она закидывает ногу на ногу и обводит всех взглядом, в котором читается вызов.

Парни принимают предложение на ура. Все как один, кроме Гордея, восклицают, что очень даже за. Девчонки смеются и отвечают, что фиг им, и такое зрелище нужно сначала заслужить. Но не отказываются сами посмотреть на парней. Те в свою очередь тут же начинают отнекиваться.

В обсуждение включаются все… кроме нас с Гордеем…

Он равнодушен, я смущена и раздосадована…

От парней начинают сыпаться различные пошлые шуточки, и я не понимаю, как они могут с таким весельем обсуждать серьезные и личные вещи.

Я устремляю взгляд на свои руки, стянувшие со стола салфетку и нещадно кромсающие ее.

Полчаса, Арин. Выдержи еще полчаса и уходи, уговариваю я себя. Посиди еще чуть-чуть, а потом поднимись, якобы чтобы освежиться, и незаметно слейся в свой номер. Там уж можно будет как следует продышаться и хоть немного прийти в себя.

– Я договорилась, сейчас для нас включат музыку, – говорит Рада.

Оказывается, она тоже отлучалась. И едва успевает сделать свое объявление, как пространство наполняют ритмичные звуки мелодии из ее любимого плейлиста, который она часто включает в нашей комнате.

– Гордей?

Рада подходит к парням профессиональной походкой от бедра и встает прямо перед Гордеем, принимая красивую соблазнительную позу. Этим она вызывает недовольное бормотание и гневные взгляды в свою сторону от Оксаны.

– Пойдем потанцуем, – предлагает Гордею как ни в чем не бывало.

Пусть он откажется, пусть только он откажется, молю я про себя. Потому что не представляю, как я смогу это перенести…

Но мои мольбы не услышаны. Гордей принимает ее приглашение. Поднимается и они идут на небольшую, тускло освещенную площадку, расположенную чуть в стороне от наших столиков, но вместе с тем совсем близко.

Еще секунда, и сильные руки Гордея ложатся на ее талию.

Теперь я совершенно уверенна, что они стали крепче и рельефнее. Как-будто все эти месяцы он активно и часто тренировался в качалке или тренажерном зале.

И обнимает этими руками теперь он другую, не меня.

Ревность. Жгучая ревность, о наличии которой я до сегодняшнего момента не подозревала, накатывает, затапливает, оглушает.

Руки чешутся подскочить к ним и оттащить Раду от него. Хоть я не имею на это никакого морального или физического права.

Я потеряла его окончательно и безвозвратно, когда выходила замуж за Володю и не решилась уйти с Гордеем, который ворвался в торжественный зал сразу после церемонии и находился, как будто не в себе.

Сколько бессонных ночей я провела, прокручивая и прокручивая тот день в голове и до слез и искусанных в кровь губ жалея, что не сделала того единственного, действительно правильного и изменившего бы всю мою жизнь шага.

А теперь…

Теперь мне дико хочется, чтобы на месте Рады сейчас оказалась я.

– Вот сука, – возмущается Оксанка, настроение которой портится буквально на глазах. – Уверена, она и с музыкой подсуетилась исключительно ради этого танца. И смотри, главное, как плотно прижимается к нему. Надеется, что уже этой ночью он будет ее трахать. Интересно, у него стоит уже на нее, или еще нет. Если нет, у меня есть еще шанс…

– Я хочу домой, – бесцеремонно перебиваю Оксану я и решительно поднимаюсь со стула.

– Ну уж нет, Арин, я не дам тебе сбежать. Сейчас мы пойдем, и сядем поближе к ним. Заведем непринужденный разговор. Как только танец закончится, они вернутся на свои места, а тут мы.

Дурацкий план, но вслух я ей этого не высказываю.

– Нет, Оксан, возьми кого-то из девчонок в подружки. А мне необходимо немного проветрится. Выпила слишком много.

Я не пила вообще, но шатает меня и водит из стороны в сторону так, словно я здесь самая заядлая, опрокинувшая в себя больше всех пьяница.

– Арин, нет, – уцепляется за мою руку Оксана.

Но я сбегаю и начинаю идти по прохладному мокрому песку подальше от этого места, подальше от обнимающего девушку Гордея, себя и своих раскромсанных на куски чувств.

Они прижимались друг к другу. Тесно, с намеком. Рада блондинка, как раз, значит, в его вкусе. Не стоит сомневаться, что сегодня ночью у них будет горячий страстный секс.

Ноги подкашиваются. Сердце разрывается на ошметки и кровоточит. Несомненно, я это все заслужила, но черт, как же больно все равно. Как же невыносимо…

…

Я бреду и бреду вперед, не замечая ничего и никого. И даже не волнуюсь, когда какой-то турист лет тридцати начинает идти вровень со мной и не собирается меня перегонять.

Только когда он предпринимает попытку со мной познакомиться, я вдруг осознаю, что время позднее, а я не защищена ничем, кроме полупрозрачного палантина, совершенно бесполезного в случае нападения или даже обычной пьяной настойчивости.

По-быстрому отшиваю парня, и, пока он не предпринял новую попытку завязать знакомство, бросаюсь назад, обратно к нашей компании. И вдруг замираю, замечая впереди высокую, широкоплечую и такую болезненно любимую фигуру.

Гордей.

Он… он… не стал продолжать общение с Радой или уединяться с ней. Он тоже решил прогуляться по берегу, точно, как и я.

Ноги вдруг начинают увязать в песке, а каждый шаг, приближающий нас друг к другу дается с таким трудом, будто на щиколотки прицепили цепями по тяжелой стопудовой гире.

Шаг, еще один, потом еще.

О чем нам с ним говорить, когда мы поравняемся друг с другом? Как себя вести?

Взволнованная не на шутку, я не сразу понимаю, что Гордей не собирается со мной разговаривать. Окидывает меня равнодушным взглядом, слегка мне кивает и начинает, как ни в чем не бывало, проходить мимо меня.

Я чувствую жжение на своих щеках от осознания, какая я глупая дура, что понадеялась, что подумала…

Нога наступает вдруг на что-то острое. Я итак еле держалась, а тут… еще это… Вскрикиваю тихонько, и вдруг теряю равновесие и начинаю неловко и неуклюже заваливаться вниз.

И рухнула бы, позорно тюкнувшись носом в песок, если бы в последний момент меня не перехватила за талию крепкая, уверенная рука.

Я обмираю, а Гордей рывком поднимает меня, выпрямляет и ставит на ноги.

– Осторожнее, – произносит он куда-то в сторону.

Резко, отрывисто, даже не глядя на меня, но при этом категорически не давая мне упасть.

Но убедившись, что я стою, он сразу же отпускает и отступает от меня на несколько широких шагов.

Оставляя мне горькие, щемящие душу воспоминания.

…

– Осторожнее, Бельчонок, – отражаются в памяти его слова, когда я вот точно так упала однажды, оступившись, а он подхватил и обнял, крепко прижав меня к себе. Начал целовать мои волосы, переходя постепенно на лицо.

– Моя, Бельчонок, моя. Как же я люблю тебя… Как с ума схожу по тебе…

Так и стоит в ушах его чувственный, пробирающий до волнующих возбуждающих мурашек, шепот.

– Все для тебя, Арин, все, что захочешь…

А когда я сказала, что тоже люблю его, он подхватил меня на руки и закружил так, что дыхание у меня сорвалось, и слезы счастья непроизвольно выступили на глазах.

– Отпусти. Что ты делаешь, Гордей, отпусти меня, – восклицала я, не зная еще, что мне с этими нахлынувшими на меня чувствами делать.

Настолько сильно и мощно они накрыли, едва не разрывая.

Он не послушался и продолжал кружить и кружить.

А когда все же поставил меня на землю, то начал целовать с такой страстью, что я потом долго, практически всю ночь, не могла в себя прийти от нереальности, и одурелости, и влюбленности.

И вот теперь… это холодное отстраненное «осторожнее».

Никакого Бельчонка, конечно. И уж точно никакой нежности и даже остатков былой влюбленности.

Достойная награда для той, кто своими руками разрушила до основания все то волшебство, что вспыхнуло и заструилось между нами. Камня на камне не оставив от итак зыбкого фундамента наших метущихся болезненных чувств.

Теперь же он и я… две совершенно разные, отдаленные друг от друга планеты, вращающиеся каждая по своей орбите и пересекающиеся разве что по острой чрезвычайной необходимости или по случайному нелепому недоразумению.

Но все же осознание, что несмотря на все свое отвращение ко мне, он, тем не менее, не дал мне позорно свалиться перед ним на песок, поддерживает меня и не дает раскиснуть и расклеиться окончательно.

**************

Глава 5

Я принимаю решение

Смогу ли я выжить…

Я лежу в темноте, не в состоянии сомкнуть глаз уже несколько часов подряд. Рассматриваю стену, блуждаю взглядом по потолку.

Все ищу ответ на один единственный вопрос, как мне теперь выживать, и никак его не нахожу.

Обратно в отель, после нашего мимолетного общения с Гордеем, я возвращалась в полном одиночестве с нервами, расшатанными до предела.

И все никак не могла понять, зачем… зачем он меня подхватил? Разбередив тем самым открытые раны, и без того кровоточащие так, что сильнее кажется, невозможно. Для чего? Если уж падать, так окончательно. Без единой надежды на возврат, потому что надежда делает тебя слабее. А теперь…

Теперь моя кожа в тех местах, к которым совсем недавно прикасались его пальцы, горит нестерпимо сильнейшими болезненными ожогами. Хотя, конечно же, основной пожар концентрируется сейчас в районе сердца, солнечного сплетения и живота.

И воспоминания снова накатывают. Накрывают, режут по живому, задавливают. Впору на стену лезть от разрывающей душу безысходности.

Взгляд зацепляется за кусочек звездного неба за окном и не в силах и дальше выдерживать эту пытку, я поднимаюсь с кровати, накидываю легкий халатик и решительно выскальзываю из номера.

Спускаюсь на один лестничный пролет, чтобы подышать морским воздухом с просторного, но вместе с тем уютного общего балкона. Там и холодильник с напитками стоит, и очень удобные плетеные кресла с диванами. С тех пор, как мы поселились в этом отеле, я часто сюда прихожу. Каждый раз, когда становится особенно невмоготу.

Надеюсь, что все уже разошлись по номерам и я смогу посидеть немного в тихом, спокойном одиночестве.

Пересекаю холл, ступаю на балкон и едва убеждаюсь, что он пуст, вздыхаю от огромного облегчения.

Народу сегодня прибавилось, и, признаться, я боялась, что это место облюбовала какая-нибудь из самых отвязных парочек. Те же Оксанка и Рада до сих пор где-то пропадают и, соответственно, не улеглись поэтому спать. До сих пор не вернулись с вечеринки, которую лично я покинула, едва возвратилась с прогулки.

Где-то вдалеке все же слышатся неясные разговоры и негромкий переливчатый женский смех, но здесь все спокойно и никого. Я решаю, что это хороший для меня знак.

Свет не включаю. Наливаю стакан воды и устраиваюсь в одном из кресел, стоящих подальше от входа. Пью неспешно, стараюсь выкинуть из головы все мысли, что не касаются предстоящей работы.

Марта Сергеевна права, слишком много труда я вложила, чтобы добиться того, что у меня сейчас есть. Я не могу взять, и на эмоциях все это бросить.

Эмоции – плохой советчик при устройстве карьеры, каждый раз повторяет она.

Да и куда я денусь без этой работы? Каждый месяц я выплачиваю аренду за квартиру, а если лишусь своего дохода… Общежитие мне не предоставят, потому что я перевелась на заочный и появляюсь в университете только на сдачу сессий. А домой…

Пока что путь туда мне, к сожалению, закрыт.

Когда Виола забрала меня с собственной свадьбы, все рвали и метали.

Обрывали телефон все. Тетя, мама, мама Володи. Даже безучастный ко всему папа позвонил со словами, что если я надумала идти против семьи, то и на их помощь тоже могу не рассчитывать.

Но сестра их всех отфутболила, сказав, чтобы не приставали и не давили.

Я объяснила ей, что согласилась выйти за Володю во многом как-раз и из-за тети, и теперь, если снова сбегу, ей может стать хуже.

– Придется ей это пережить, – отрезала на это сестра, все еще злясь, что я обещала ей не делать глупостей, а сама совершила.

– Но… если ей станет хуже… Если она умрет? – высказала я самый большой свой страх на тот момент, не считая, конечно, не менее сильного и изнуряющего страха за Гордея.

– Я, конечно, очень хорошо отношусь к тете Гале. Она всегда много помогала нам, и заботилась, и приютила тебя у себя, – парировала сестра. – Но, Арин… Если ей так хочется умереть по такому незначительному поводу, это ее выбор.

В этот момент как раз зазвонил телефон, и Виола приняла вызов вместо меня.

– Да, теть Галь, – произнесла в трубку деловитым тоном. – Как самочувствие? Плохо? На грани? Хмм… Что ж, обещаю вам в случае вашей смерти позаботиться о близнецах. В силу своих возможностей, конечно. Но, слава богу, у нас останется еще дядя Леша и в детский дом их не заберут. Уже огромный плюс…

– Что вы говорите? Нет, Арина не вернется к вам. Нет… Умирайте, если вам так хочется, да. Если у вас нет забот поинтереснее и если вам охота оставить детей на муже. Что вы говорите? Вас что-то плохо слышно.

Видимо тетя повышает голос, потому что последние фразы долетели до меня вполне отчетливо.

– Ты всегда была неблагодарной засранкой! – выкрикнула она и на этом Виола взяла и отключилась от разговора.

– Ви! – воскликнула я, но сестра недолго думая перевела мой телефон в режим полета.

– Все, Арин, эта проблема решена. Уверена, уже к вечеру наша тетя Галя выпишется домой. Вот можем даже поспорить, если хочешь.

– Думаешь, что она…, – я не сразу решаюсь произнести вслух, – подстроила все?

– Даже если и нет, неважно. Ты не обязана спать с Володей, если не любишь его в угоду кому бы то ни было. А теперь что касается полиции. Ты что, не знала с кем встречаешься?

Я молчу, не в силах определиться с ответом так сразу. Но Виола и не ждала.

– Гордей ведь брат Демьяна, – произнесла она тоном, каким объясняла мне непонятные темы по школьным предметам, когда мы учились в школе.

– Очень необычно, конечно, что они… что мы… попали так с тобой. На братьев… Но сейчас не в этом суть. В общем, у них знаешь, какие связи? Да твоего Гордея даже на допрос не вызовут, не то, что дело откроют. Решат там между собой, да еще Володе твоему накостыляют, если только к ним сунется. Удобно, конечно, что и говорить. Так что за это ты вот точно могла абсолютно не волноваться. Кто Гордей и кто твой Володька.

– Он не мой, – выпалила я, вспоминая, сколько бессонных ночей провела в волнениях на эту тему и какой глупой в итоге оказалась.

– Пока твой, раз уж замуж за него выскочила, но я обещаю, разведут вас быстро и без проблем.

…

Так и получилось, как она сказала. Тетя покинула больницу в тот же вечер, из чего я еще больше укрепилась в мысли, что это был срежиссированный для меня спектакль.

Вообще, у меня словно глаза открылись на все.

Я вдруг поняла, какой наивной дурой была все это время и как бездарно и глупо проворонила свою любовь.

Перед отлетом я рискнула позвонить Гордею, но его телефон оказался вне зоны доступа.

Я поехала к нему на квартиру, где безрезультатно простояла под дверью чуть не целый час.

Больше я не знала, где его искать и, в общем, в тот момент никто не знал, где Гордей, даже его брат.

– Наверное, у девки какой-нибудь зависает, – предположил Демьян на вопрос Виолы, и я решила, что, должно быть, так оно и есть.

К тому же что я ему скажу, раз официально я теперь замужем?

В общем я улетела и углубилась в работу, и вот теперь… сижу здесь и трясусь вся только от мысли, что Гордей, мой Гордей, которого я все еще так люблю, приехал и сейчас здесь, находится максимально близко от меня.

– О, а теперь мне. Гордей, еще глоточек, пожалуйста! Кайф, кайф. А поцеловать? Ой… Ох-ха-ха. А обнять? Оооо, ммм… Подожди… ах… стой, стой… Идем сюда, здесь сейчас сто процентов никого нет и нам никто не помешает. Мммм, ах…. Сюда, ой, хочу тебя, ах, да-да, сюда, сюда… Мысли вмиг разлетаются, и не успеваю я собрать их воедино, как на балконе появляются, точнее сказать, вваливаются, слегка пошатываясь из стороны в сторону, веселые и плотно прижимающиеся друг к другу… они…

Гордей и моя соседка по комнате Рада.

Обнимаются, трутся друг о друга.

Гордей утыкается лицом в ее волосы, Рада вцепилась в его плечи и то и дело довольно, счастливо хихикает. А еще стонет, когда он ее целует. Целует глубоко, с языком.

Я замираю без единого движения и смотрю на них во все глаза.

Он… в одной руке у него бутылка с явно чем-то алкогольным, второй…

Он что-то говорит ей на ухо, Рада смеется, слегка отклоняясь в сторону, а он… Свободной рукой он одним рывком притягивает ее к себе. Она же вцепляется в него, обнимает его за шею, виснет на нем.

И тут же он склоняется над ее лицом, а она… она тоже тянется к нему, и они… они… они начинают снова жарко и страстно целоваться.

– Ах-ох, – снова стонет Рада, едва Гордей отрывается от нее, а я…

Прежняя Арина с большой долей вероятности свалилась бы без чувств. И обязательно подскочила с места и сбежала, сбежала как можно быстрее. Но я…  новая я…  более спокойная и рассудительная.

Я смотрю на них и даже дышу внешне ровно, хоть и дается это мне с адским, нереально огромным трудом.

– Давай, давай здесь, – строчит Рада и вдруг стягивает с себя футболку, оставаясь в одном лишь бюстгальтере. Тут же тянется к его джинсам, и начинает ловко их расстегивать.

– Привет, – громко говорю я, а когда парочка отрывается друг от друга и поворачивает головы ко мне, широко им улыбаюсь.

– Арин, ты не спишь еще? – восклицает Рада, впрочем, не сильно смутившись моим появлением.

Гордей смотрит привычно равнодушно, кажется, едва фокусируясь.

Не знаю точно, в какой он степени опьянения, понимаю только, что в довольно сильной.

– Извините, что помешала, но я тут сидела до того, как вы пришли, – продолжаю говорить я.

– Арин, солнц, нам бы, э…. ты еще долго здесь? – немного нервно спрашивает Рада.

Конечно, ей же пришлось убрать руку с ширинки Гордея.

– Не волнуйся, уже ухожу, – говорю я и живо поднимаюсь с места. Но отчего-то не спешу следовать своим словам и оставить их одних. Ноги словно прирастают к полу и не дают мне сделать ни одного, просто ни единого шага.

Гордей между тем отпускает Раду и проводит рукой по волосам. Находит ближайший стул и тяжело плюхается на него.

Облокачивается на спинку, расставляет широко ноги, вскидывает голову и неотрывно пялится на меня. Не отводит взгляда, даже когда делает очередной большой глоток. И снова смотрит и прожигает.

Забирается под кожу, расплавляя все внутренности, и заставляя тело покрыться миллиардами пробирающих до озноба мурашек.

– Гордееей…

Рада подходит к нему, наклоняется со спины и обвивает его за шею. Склоняется и начинает тереться об него, а потом прикусывает его ухо.

Он выныривает из-под ее рук, и снова облокачивается на спинку.

– Гордей, ты чего? Аринка уже уходит.

И Рада показывает мне глазами, чтобы я сматывалась поскорее.

Я и сама собиралась, просто… решимости не хватало. А тут…

– Не буду вам мешать, приятного вечера, – говорю я.

Рада начинает легонько массировать Гордею плечи.

Он не отталкивает ее, позволяет, но при этом продолжает прожигать на мне дыру.

Я разворачиваюсь, и пулей вылетаю с балкона.

Несусь в свою комнату, а там достаю из рюкзака снотворное и принимаю сразу три таблетки.

Не думать, не вспоминать, не сорваться…

…

– Нет, Оксан, я не пойду с вами, мы же теперь с Гордеем. Весь день я планирую провести только с ним. Уже договорились поездить по окрестностям, поужинать в пляжном ресторанчике, и завершить вечер, ну… ты понимаешь…

Эти слова оказываются первыми из тех, что я слышу, едва продираюсь в реальность из вязкого и тягуче вялого дурмана сонливости.

– Значит, у вас все серьезно?

Доносится до ушей теперь Оксанкин голос и в ее тоне я улавливаю нотки недовольства и ревности.

– Я сделаю для этого все! – уверенно отвечает ей Рада.

– И что, в постели он действительно такой классный, как о нем говорят?

– Ну… мы пока не переспали, но думаю да, я просто уверена в этом!

– А я решила, что вы уже, – говорит Оксана.

– Собирались, почти вот-вот уже, но… на балконе оказалось слишком многолюдно.

Рада хмурится и с недовольством косится на меня. Я едва успеваю прикрыть глаза и сделать вид, что все еще сплю, чтобы дальше послушать разговор.

– А потом… В общем, Гордей начал напиваться, поэтому…, – осекается Рада.

Поводит плечами, хмурится.

– Но все к этому идет. Сегодня так уж точно, – заканчивает более оптимистично.

– Ах-ха, ну, не раскатывай особо губу. Все знают, что он ни с кем не спит дважды. Так что завтра он тебя бортанет.

– А вот посмотрим, бортанет или нет.

Я решаю, что пора сбросить сонливость и попытаться окончательно проснуться. Открываю глаза и поднимаюсь с кровати.

– О, проснулась, – комментирует мои попытки Рада.

– Ну ты и заспалась, подруга, – вторит ей Оксана. – Времени уже третий час. На обед идти пора. Ты как?

– Э… нет, девчонки, я не голодна.

А у самой в голове только и вертится, что разговор Оксаны с Радой. Не переспали пока, но сегодня переспят.

Сегодня переспят, сегодня они переспят. Уже распланировали все.

А я всей душой желаю, чтобы это ни в коем случае не произошло.

– Я…, пожалуй, передумала и пойду на обед, – резко меняю свое решение.

Потому что… раз ему все равно, как и с кем… значит он толком не влюблен ни в кого… И тогда… это означает… Возможно, что у нас с ним все же появится… Новый, еще один… Призрачный и нереально зыбкий, хотя бы какой-никакой… Пусть даже малюсенький, но все же настоящий, реальный шанс…

Глава 6

Я делаю это, я это делаю

Я решительная, я смелая…

Я думаю, что стоит как минимум попробовать с ним поговорить, но, как выясняется на практике, сделать это не так-то и легко.

Первое разочарование ждет меня сразу, едва я переступаю порог столовой, больше похожей на банкетный зал с длинным предлинным столом, уставленным различными блюдами.

Народа много, и парни все довольно симпатичные, есть на кого посмотреть, но я ищу взглядом только его. А когда нахожу…

Гордей снова не обращает на меня совершенно никакого внимания.

Мазнул мимолетным ничего не выражающим взглядом и сразу же отвернулся.

Словно не он вчера на балконе прожаривал взглядом так, что я ни двинуться с места, ни лишнего глотка кислорода сделать не могла. А заснула только при помощи лошадиной дозы снотворного.

Сейчас же, когда я так сильно напряжена, он расслаблен и весел. Улыбается друзьям, шутит, смеется.

Его левая рука удобно расположилась на спинке стула, на котором в данный момент сидит Рада. Его красивые длинные пальцы играют с прядями ее шелковистых волос точно такого медового оттенка, как и у меня.

Не зря, она первой покинула номер, оставив нас с Оксаной далеко позади себя, совсем не зря.

Не преувеличивала, когда говорила о том, что они теперь вместе и распланировали весь день наперед.

– Да, шустрая штучка, – сквозь зубы произносит Оксана, пока мы идем к столу, улыбаясь всем вокруг. – Одно радует, ненадолго все это у них. Вот зуб даю, ненадолго.

…

К вечеру Оксана уже далеко не так уверена в правильности своего утреннего утверждения.

– Не, ну не может быть, чтобы он так крепко подсел на нее, – шепчет она, когда ближе к вечеру мы решаем прогуляться с ней по окрестностям и натыкаемся взглядами на них, сидящих напротив друг друга за столиком уютного прибрежного ресторанчика и увлеченно болтающих о чем-то, по всей видимости необычайно интересном.

Между ними горит зажженная свеча, романтика так и витает в воздухе. На стоянке перед кафе стоит огромный мотоцикл. Наверное, на нем они совершали свою поездку после того, как вышли в обнимку из столовой.

Она сидела за ним, обвивая руками и прижимаясь к его крепкой спине…

– С Радкой же кроме нарядов и косметики поговорить не о чем, – продолжает возмущаться Оксана.

– Видимо, есть, о чем, – отвечаю я, не в силах оторвать от парочки взволновавшего всю, и как мне представляется, если бы я видела себя со стороны, отчаянного взгляда. – К тому же, они ведь не только разговаривать собираются.

На ее месте могла бы сейчас сидеть ты, нашептывает мне внутренний голос, цепляя за самое живое и выдавая мои реальные чувства с потрохами.

Могла бы сидеть ты, Арина, если бы не оказалась такой бесхарактерной и слабовольной дурочкой. А теперь… ты потеряла его и никогда больше не сможешь вернуть его обратно…

Чувство собственной никчемности угнетает, буквально одним махом отбрасывая меня на несколько месяцев назад. Но что я могу, если неинтересна ему больше до такой степени, что на пустое место он обратил бы больше своего внимания, чем на меня?

Голова кружится от дикого, охватывающего все тело отчаяния, окружающие предметы начинают мельтешить перед лицом.

– Пойдем отсюда, – дергает за локоть Оксана, заставляя, наконец, отвернуться и сдвинуться с места. – Славин пишет, что все наши подтягиваются сейчас в Лагуну. Это, ммм… прямо по курсу, примерно пятьсот метров от пляжа. Зависнем там, раз с Горским мне пока не обломилось.

В то время, как я боролась со своими чувствами, подруга, оказывается, успела заглянуть в чат и теперь со знанием дела тянет меня за собой.

– Попробую, что ли, с Эриком замутить. Он, кстати, вчера к тебе клинья подбивал, мне девчонки сказали. Как раз пока я отходила. Или как?

– Приглашал прогуляться, – неохотно говорю я.

– А ты отказалась? Ну и зря. Я слышала, он недавно со своей девушкой расстался и сейчас полностью свободен, и готов к новым отношениям. Если не заинтересовал, то я попытаюсь. А там, гляди, и Горский освободится.

Я лишь пожимаю плечами и вдруг, неосознанно, сама не знаю, зачем, сбиваюсь с шага и оборачиваюсь.

И вздрагиваю, потому что мне кажется, что Гордей снова смотрит на меня.

С такого расстояния я не могу определить точно, но почему-то уверена… он оторвал взгляд от Рады и теперь снова впивается в меня…

…

– Девчонки, сюда, – восклицает Егор, парень, который придумал собрать всех нас в Лагуне, едва мы появляемся в зале уютной, подсвеченной гирляндами кафешки с приятной танцевальной музыкой.

Здесь можно расположиться с любыми удобствами. Есть стулья, диванчики различной формы, пуфы на полу и даже места, на которых можно лежать. Официант разносит коктейли, но можно уединиться, группой или поодиночке и покурить кальян.

Обстановка более чем располагающая для того, чтобы расслабиться и отдохнуть. Мне нравится здесь даже больше, чем в том месте, в котором собирались вчера. Особенно потому, что есть шанс расслабиться и не думать о Гордее.

Насчет кальяна я, правда не уверенна, но в остальном… почему нет? Почему нет?

Когда официант спрашивает меня, что я буду пить, я, немного волнуясь из-за такого нетипичного для меня шага, заказываю коктейль с добавлением алкоголя.

Чем я хуже Оксаны или остальных? Они-то расслабляются только так. Говорят, этот способ многим помогает забыться и не вспоминать о неприятностях, может и мне поможет.

Когда получаю заказ, я быстро, одним махом, выпиваю коктейль и прошу принести мне еще.

– О, решила-таки оттянуться по-взрослому, наконец, – комментирует мои действия Оксана. – Кстати, я не пойму, почему все парни нас будто сторонятся? Не замечаешь?

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

Алкоголь постепенно проникает в кровь, разнося по телу теплые искристые волны, и я полностью отдаюсь этому слегка необычному, но несомненно приятному, ощущению.

– То есть, знаю, но только насчет Эрика. После того, как я отказалась прогуляться с ним, он даже не смотрит в мою сторону. Насчет других…

И я пожимаю плечами, не закончив фразы. Легкость во всем теле нарастает.

– Нет, ты только подумай, будто не мы тут с тобой самые красивые девчонки.

– Эй, Марк, – окликает она высокого брюнета в темно-красном прикиде.

Он тут же останавливается рядом с нами с Оксанкиной стороны.

– Пойдем, потанцуем что ли?

– Пойдем, – соглашается тот, пожав плечами, и Оксанка довольно улыбается.

– Арин, ты не против, я надеюсь?

– Нет, конечно, иди, – говорю я, окончательно приняв решение расслабиться сегодня как следует. Как раз последую совету Марты Сергеевны. Она, правда, и словом не обмолвилась про алкоголь, все больше напоминала про массаж и спа процедуры, но я чувствую, реально чувствую, что мне становится несколько, и даже довольно ощутимо, легче.

Проблемы кажутся менее значимыми, а мир сменяет палитру на более яркую, сочную и красочную.

Когда ко мне подсаживается парень, симпатичный, хоть и не из нашей тусовки, и говорит мне, что я очень красивая, я радуюсь и искренне ему улыбаюсь.

– Спасибо большое.

Ну вот, я тоже могу, и ничего страшного в том, чтобы попробовать пообщаться с кем-нибудь симпатичным. Гораздо лучше, чем изводить себя и проводить время до утра под снотворным.

– Арина? Классное имя, тебе идет, – продолжает парень и ведет взглядом по моей фигуре.

– Да…

Сейчас спрошу у него, как его зовут, и начала для диалога будет положено.

Застываю на полуслове, потому что… В зале неожиданно появляются они.

– Да…, – повторяю словно попугай и поскорее делаю очередной глоток из стакана.

А потом резко поднимаюсь с дивана и ноги сами несут меня через весь зал.

К ним несут. Сейчас, или никогда.

Иду, боже, я иду… к ним иду… Ближе, … Боже, дай мне побольше смелости… пожалуйста…

Встаю перед парочкой, заставляя тем самым остановиться и их. Смотрю прямо на Гордея, периферийным зрением замечая, как брови Рады непонимающе вздергиваются вверх.

Но меня интересует только Гордей. Только он. И плевать на всех остальных.

– Пойдем потанцуем, – выпаливаю я, смотря ему прямо в глаза и чувствую, как щеки, а за ними и все лицо мгновенно затапливает румянцем.

Застываю и кажется, время останавливается. И звуки стихают, зависая в пространстве на короткий, и одновременно с тем нереально длинный, волнующий миг. Все, что я слышу сейчас, это лишь неровное и с перебоями биение собственного сердца. Все, что вижу – взгляд его лазурных глаз, засасывающий в бездонную, но такую манящую и притягательную, полностью искушения и опасностей пропасть.

Пойдем потанцуем?

Боже, что за детский сад. Зачем я подошла к ним, зачем я это говорю? Но не дура ли? Он пришел сюда со своей новой девушкой, с которой собирается отлично провести вечер, а затем и ночь. А тут я, предавшая его бывшая, со своим дурацким и жалким потанцуем. Да еще у всех, абсолютно у всех на виду.

Позор, боже мой, какой же это позор.

Я жалкая, какой же жалкой, наверное, ему сейчас кажусь.

Но отступать поздно, поздно. Наверное, я бы и без действия алкоголя это совершила, потому что… Край. Потому что терять все равно особо нечего.

Не могу я без него, сейчас совершенно отчетливо это понимаю. Всем своим существом соглашаюсь с этим утверждением. Также, как и с тем, что без него я не жила по-настоящему, а лишь существовала и выживала. Потому что, и в этой позиции я абсолютно тверда, хочу только с ним…

Но несмотря на всю эту бурю чувств внутри, я продолжаю стоять тихо и ровно и делать лишь то, что я реально на физическом плане могу – напряженно смотреть Гордею в глаза.

Стараясь не паниковать и уже начиная жалеть о своем опрометчивом шаге. Почти желая, чтобы он жестко, категорически мне отказал.

Дальнейшее я воспринимаю обрывочно и словно со стороны.

Вот он снимает руку с талии Рады. Вот, под ее хмурым мечущимся между нами взглядом, делает шаг вперед.

Мои ноздри улавливают его притягательный, столь знакомый и любимый аромат. Но в то же время в нем сквозят нотки нового, неизведанного, чужого. Голову начинает кружить на удвоенном, нет утроенном, увеличенном в десять раз повторе.

Подходит ко мне так близко, практически вплотную. Внимательно рассматривает, по-прежнему удерживая на лице спокойное, хладнокровно-равнодушное выражение.

Ни за что бы не смогла угадать, о чем он сейчас думает, не стоит и пытаться.

А между тем, он делает еще шаг и расстояние между нами становится критически недопустимым.

– Потанцуем? – произносит так тихо, что могу услышать только я.

Буквально выдыхает мне в губы.

Мне очень страшно, меня критически и не по-детски трясет, и тем не менее я решительно утвердительно киваю.

Гордей усмехается и в этой усмешке нет и частички тепла, достающейся теперь лишь его новой девушке и окружающим.

Только острое, горькое, разрушающее меня равнодушие.

– Танцы остались в прошлом, Бельчонок, – произносит он медленно, словно не уверен, что я запомню и уложу все в голове с первого раза.

– Но ты можешь попытаться снова, если захочешь предложить что-то посущественнее танца.

С этими словами он отстраняется и возвращается к стоящей наготове и смешно вытянувшей шею Раде. Берет ее под руку, и они огибают меня, застывшую, дезориентированную, поломанную.

Больше всего на свете мне хочется провалиться под землю и больше никогда ничего не предпринимать. Но что-то другое во мне, какая-то частичка, которая появилась за то время, что мы не виделись, и укрепляется теперь, используя выпитые коктейли в качестве топлива, не дает мне вот так, просто и без единого повторного усилия сдаться. Практически на самом старте.

А потому я делаю то, о чем помыслить не могла всего какую-то секунду назад. Я разворачиваюсь на пятках и решительно иду за ними.

Догоняю, снова перекрываю дорогу и порывисто беру Гордея за руку.

Уже одно это касание вызывает во мне непереносимый ураган эмоций. Но я не могу позволить себе утонуть в нем на полдороге.

Не говоря ни слова, я разворачиваюсь и тяну его за собой.

Коктейли, выпитый мной алкоголь, придают мне всю эту смелость. Но в глубине души я понимаю, что далеко не только в коктейлях все дело. Я нахожусь на такой стадии, в той точке невозврата, в том состоянии… Что если не предприму ничего, то просто сойду с ума.

Без вариантов.

Выбора нет.

Я не знаю, куда именно я его веду, но интуитивно угадываю и совсем скоро нахожу место, где никого вокруг, и можно спокойно поговорить.

Только не говорить я сейчас с ним собралась.

Разворачиваюсь к нему, подталкиваю его расслабленное, в отличие от моего напряженного, тело к стене, а потом прижимаюсь к нему, встаю на цыпочки, закидываю руки ему на плечи и прикасаюсь к его губам в медленном, сейчас же активизирующем все чувственные рецепторы, поцелуе.

Глава 7

Разрывает на части

Его губы теплые и сухие. Они расслаблены, но в то же время так напряжены.

Я не могу сказать определенно. Голова слишком кружится, и я настолько сильно волнуюсь, что попросту ничего не соображаю.

Едва мои губы соприкасаются с его, как я попадаю в другую, никак не связанную с прежней, но такую яркую и чувственную, по-настоящему живую реальность.

Боже, я целую его. О боже, я его целую. Его, его, его… целую, целую, целую…

Снедающая заживо безысходность, боль последних месяцев, все улетучиваются в один короткий миг, выбрасывая меня в здесь и сейчас, при том, что я не могу ни поверить, ни до конца осознать, что он и я… что так близко, что на самом деле…

Чувства затапливают, наотмашь, оглушающе сбивая с ног. Пальцы впиваются в него, бесцеремонно сминают ткань его рубашки.

Его горячие ладони сначала на моих плечах. Замирают, словно выжидая, и вдруг, молниеносный бросок и вот его пальцы уже на моей шее. Сжимают, перекрывая доступ кислорода практически мгновенно, и чуть отстраняют меня от себя. А я… все, что я могу, это вдохнуть последний глоток кислорода, после чего беспомощно смотрю ему в глаза, и…  умираю. Тупо смотрю и умираю, умираю, умираю…

Гордей медлит несколько секунд. Несколько долгих, кажущихся мне бесконечными, секунд.

Его дыхание почти на моих губах, его взгляд снова прожигает меня насквозь.

Он смотрит так внимательно, так пристально…   Это взгляд пронизывает и оглушает, полностью дезориентирует, лишает воли и сознания.

На него отзывается и начинает так сильно болеть что-то внутри меня…

А потом…   не знаю, как так получается, один рывок, инициатором которого становлюсь не я, и вот мы полностью меняемся с ним местами.

Теперь уже я оказываюсь прижатой к твердой прохладной стене, а он нависает, оттесняет, вжимает.

А губы…

Теперь его губы накрывают мои, требовательно и жестко их сминают.

Он целует меня глубоко, но в этом поцелуе нет ни намека на былые осторожность и нежность, и любовь. Целует с какой-то яростной злой одержимостью, словно нарочно стремясь оглушить, подчинить, ударить побольнее.

Я зажмуриваюсь и позволяю ему так целовать. Мне неважно как, главное, что он…   Пусть даже так, пусть хотя бы так…

Отрывается также резко, как и начинал, и тут же его руки властно опускаются на мои бедра.

А потом…   О боже…   он смотрит мне прямо в глаза, а руки тем временем…   ныряют под подол и ползут вверх по моим бедрам. Нагло, бесцеремонно, порочно.

Доходят до самых ягодиц и сильно, на грани пошлости, их сжимают.

А ахаю, и тут же его пальцы находят резину моих трусиков, подцепляют и начинают оттягивать их вниз.

– Гордей, подожди, – в панике шепчу я, пытаясь отстраниться, и хоть немного остудить его напор. – Подожди, пожалуйста, стой!

Он отпускает сразу и сейчас же отступает на шаг.

Дышит тяжело, рвано, отрывисто.

А взгляд исподлобья такой, что готов испепелить меня всю.

Глава8 Мне тяжело принять его условия

Я в панике…    Дезориентирована, подавлена…

Я отшатываюсь к стене и тут же судорожно хватаюсь за нее вмиг ослабевшими, дрожащими, и не желающими подчиняться ни одной из даже самых простых команд руками. Так и замираю, охваченная удушающим, обжигающим все внутренности, жарким убивающим все живое вокруг себя пожаром.

Дышу, дышу, дышу.

А он все смотрит и разглядывает меня. Прожигает своим тяжелым, пристальным, буквально пригвождающим к месту, глубоким, дерзким, безразлично-нагловатым взглядом. Которым он проходится по мне с головы до ног и медленно, словно сканируя каждый сантиметр, неторопливо ведет обратно.

Я оступаюсь и крепче вжимаюсь в прохладную гладкую стену.

Ноги отказываются держать даже при наличии твердой опоры под ними и вокруг. Кожу на бедрах жжет, словно после многочасового сидения под палящими лучами солнца.

А виной всему то, что происходило сейчас между нами помимо нашего дикого, лишенного и капли романтики, развязного и по животному безудержного поцелуя.

О боже, его руки были сейчас там, то есть, почти там… Не церемонились и с легкостью добрались почти до самых интимных мест.

Он… он… не вел себя так никогда прежде. То есть, пытался, конечно, но ни разу не делал этого так нагло, развязно и открыто. Никогда не позволял себе…

А сейчас… Что же сейчас…

– Нахера ты затеяла все это, если не готова идти дальше? – цедит Гордей и кажется, что спокойствие дается ему с большим, просто огромным трудом.

Я не знаю, что ему отвечать. Не понимаю толком, действительно, зачем все это затеяла? Я просто так безумно сильно соскучилась и… и… очень не хотела, чтобы он проводил время с другой…

– Гордей, извини, я просто…

Замолкаю и пытаюсь собраться с мыслями, буквально возвращаясь в те времена, когда и пары слов от волнения при нем связать не могла.

Вдруг он снова шагает ко мне и мои рецепторы опять улавливают приятный, головокружительный аромат его лосьона и его гибкого, такого желанного для меня тела.

Я крепче вжимаюсь в стену и окончательно перестаю хоть как-то, пусть даже мало-мальски связно соображать. Но он не трогает больше. Он наклоняется и всего-навсего ведет носом по моему лицу, обнюхивая и щекоча своим будоражащим, нетерпеливо прерывистым дыханием.

– Все такая же красивая, – произносит негромко, а я загораюсь новым, опаляющим кожу пожаром.

Это волнительно до безумия. Приятно и очень, просто необычайно и до мурашек нравится мне. Расслабляет немного и помогает хоть на секунду, но представить, что он все еще что-то чувствует ко мне.

Всего-навсего крошечная, буквально еле ощутимая крупица нежности, и я готова признаться ему, что все еще безумно, практически до умопомрачения и дикой, неконтролируемой тоски, отчаянно в него влюблена.

– Если тебе захотелось поиграть со мной, то лучше сразу оставь эту затею, Бельчонок. Либо до конца, либо никак, – шепчет Гордей, едва добираясь до моего уха, а я снова хватаюсь за ткань его рубашки.

– Либо до конца, либо никак, – повторяет он. – Ты ведь понимаешь, что это значит?

Вскидывает руку и сжимает пальцами мой подбородок.

– И к херам романтику, – произносит, оттягивая слегка мою нижнюю губу и приоткрывая тем самым мой дрожащий рот.

Заглядывает в глаза так, будто собирается прочитать всю душу и даже чуточку больше.

– Это будет жестко. Я просто тупо поимею тебя во все места и отпущу на все четыре стороны.

Он говорит, а у меня пульс стучит в висках так, что за ударами я не могу расслышать биение собственного сердца. Но точно знаю, что оно громыхает так, словно его разорвет и вышвырнет из груди вот прямо в этот самый момент.

А он…   убивает меня своими словами…   Бьет…   так точно, прицельно…

Болезненными, отточенными и попадающими по самому живому ударами. Такими, что не выжить мне уже после них.

…

Рада возникает неожиданно. Дверь распахивается, она застывает на секунду в дверном проеме, сканируя полутемное помещение взволнованным ищущим взглядом.

И пока она стремительным шагом направляется к нам, стуча каблуками и усиленно покачивая бедрами, я радуюсь, что Гордей не требует от меня немедленного, необходимого озвучивать прямо сейчас ответа.

– Вот вы где, Гордей! – наигранно бодро восклицает Рада и подходит буквально вплотную, бесцеремонно оттесняя Гордея от меня.

– А я потеряла тебя, представь? – верещит как ни в чем не бывало, обращаясь исключительно к Гордею и делая вид, что я являюсь всего лишь одним из предметов интерьера.

– Ну, что, пойдем? Ты обещал, что мы потанцуем с тобой, а потом еще разок прокатимся на байке.

Ее согнутая в локте рука ложится на его плечо, длинные тонкие пальцы щекочут его ухо и шею.

Гордей отступает от меня, и позволяет Раде утянуть себя к выходу.

– Думай, Бельчонок, прежде чем подойти ко мне в следующий раз, – невесомо произносят его губы напоследок, после чего они с Радой окончательно исчезают из моего поля зрения.

Как только это происходит, я сползаю вниз, на прохладный пол и обнимаю свои колени. Утыкаюсь в них носом и захожусь в непроизвольном, жалком и некрасивом, но никак не сдерживаемом, громком надсадном плаче.

Глава 9

Я готова

Как можно сказать, что тебе не понравится, если ты ни разу не пробовал?

Сколько раз за эти месяцы мне было плохо настолько, что, казалось, я умираю и больше никогда, ни при каких обстоятельствах не вернусь к нормальной обычной жизни?

Жизни, позволяющей мне существовать хоть сколько-нибудь сносно, а не так, чтобы с кровью и мясом всякий раз, стоит лишь подумать или услышать, или мельком взглянуть на фото…

И все же я всегда находила в себе силы подниматься и идти дальше. Шла, шла, шла… босиком по стеклам, раздирая ноги в кровь с уверенностью, что именно такой боли и страданий я и заслужила.

Полностью уверившись в подхваченную где-то фразу, что хуже, чем человек делает себе сам, ему не сделает никто и ничто.

А сейчас…

Сейчас я снова просто убита и ничего, абсолютно ничего не помогает мне успокоиться и убедить саму себя, что все у меня будет хорошо.

Не будет, потому что… не будет. Потому что Гордей стал таким… стал таким… жестким, непримиримым, очень грубым.

И, несмотря на это, я… я все еще так хочу с ним помириться. Хочу быть с ним, хочу, чтобы мы с ним вместе…

Но он сказал, что подойти к нему я могу только в одном случае. И этот случай…

О боже, мне даже в мыслях неудобно вспоминать о его словах, что уж тогда говорить об осуществлении всего этого в реальности…

Дверь открывается неожиданно.

Я вздрагиваю и тут же замираю, не дыша, а в голове бьется одна только мысль, он пришел. Он вернулся. Понял, что перегнул палку, избавился от Рады, и вернулся, чтобы успокоить меня, может быть даже обнять, и нормально со мной поговорить.

– Эй, кто здесь? – спрашивает вошедший и начинает двигаться вперед.

Голос, к сожалению, совсем не тот, что я мечтаю услышать, а через секунду передо мной, щурясь и слегка пошатываясь, предстает незнакомый парень достаточно внушительной, против моей не слишком мощной, комплекции.

В руке у парня почти полностью выпитая бутылка рома, а в глазах любопытство, сочетающееся сейчас с лихой развязной наглостью.

– Ооооо, – тянет парень, а я замираю, всем своим существом моля его о том, чтобы спокойно проходил мимо и даже не думал подкатывать ко мне.

Слезы высыхают.

Обещаю себе, что если благополучно ускользну, то не позволю себе больше раскисать.

– Какая красотка, – продолжает между тем парень, пробегая по мне глазами, а я думаю, в его кондиции любая бы девушка показалась ему красоткой.

– Отдыхаем?

Я подбираюсь и встаю на ноги.

Парень присвистывает.

– Привет, – широко улыбается он, слегка покачнувшись, но все же удержав равновесие.

– Привет, – говорю я, поскорее уводя взгляд в сторону, чтобы не провоцировать, – и пока.

Делаю шаг и собираюсь пройти мимо, но парень резко выбрасывает передо мной руку, и я врезаюсь в нее практически на полном ходу.

– Эй, ты куда убегаешь? – возмущается парень, обдавая меня удушливым облаком чего-то луково-чесночного с примесью алкогольных паров.

Я дергаюсь и непроизвольно отшатываюсь в сторону. Парень наступает и с силой притискивает меня к стене.

– Мы еще даже не познакомились, а ты уже сбегаешь.

– Я… через минуту вернусь. Мне в туалет надо, срочно, – выпаливаю я, практически не кривя душой, – иначе прямо на тебя сейчас блевану.

Парень хмурится и пока он соображает, что мне на это ответить, выскальзываю из захвата и уношусь прочь, опасаясь только, как бы ему не пришла в голову мысль развернуться и кинуться за мной в погоню.

Не приходит и я постепенно сбавляю темп, пока окончательно не перехожу на шаг, одновременно с этим пытаясь выровнять сбившееся от волнения дыхание.

С теплотой в душе вспоминаю о сестре.

Это она научила меня такому, казалось бы, простому, но вместе с тем действенному приему и я радуюсь, что он так хорошо, на удивление отлично сработал. Иначе… Иначе… я даже не знаю, чем бы все закончилось.

Мысли мои снова перекидываются на Гордея. Ушли они или все еще здесь? Рада сказала потанцуют, а потом поедут кататься. О том, что будет дальше, я стараюсь не думать.

Как только я появляюсь в общем зале, сейчас же начинаю отыскивать их глазами, и в этот момент на меня обрушивается шквал недовольства от подруги.

– Ну ты и проныра! – выпаливает Оксана таким тоном, точно я предала ее самые лучшие ожидания. – А казалась, надо же, такой себе скромной тихоней-недотрогой. И главное такая, парни меня не интересуют, а Горский так в особенности. А сама…

– Оксан, я все тебе объясню, – говорю я примирительно, потому как не хочется терять практически единственную здесь приятельницу.

И тут я замечаю их. Мысли об Оксане тут же улетучиваются из моей переполненной отчаянием головы.

– Ну, объясняй, а я послушаю, – хмыкает Оксана.

– Не сейчас, – бросаю отрывисто и сосредотачиваю все внимание на этих двоих, ухватывая и общую картину, и некоторые максимально болезненные детали.

Гордей сидит, развалившись на диване с бокалом чего-то темного в руке, выпивка, не выпивка. Рада с точно таким же бокалом пристроилась на одном из его колен. Полусидит, полулежит. Обнимаются, пьют, разговаривают, веселятся.

Разве что только не целуются прямо у всех на глазах, но все неуклонно к этому идет.

– Оксан, у тебя здесь что, алкоголь? – киваю я на ее бокал и, не дожидаясь ответа, выхватываю его и залпом выпиваю содержимое.

А потом быстрой уверенной походкой направляюсь к бару.

– Повтори пожалуйста, – прошу у бармена, а сама снова смотрю, просто-таки залипаю на них.

Гордей чуть поворачивает голову, скользит взглядом по залу, пока не останавливает его на моей фигуре. Смотрит. Медленно подносит бокал к губам и делает небольшой глоток.

– Твой коктейль, прошу, – прилетает сбоку от бармена.

Я киваю, благодарю на английском, и тут же пью, даже не глядя на содержимое и не поморщившись на этот раз. Продолжая утопать в омуте внимательных лазурных глаз.

– Ты это… напиться, что ли решила? – угадывает мои намерения подошедшая сбоку Оксана. – Настолько сильно зацепил?

– Сильно, – бормочу я, – и да, напиться.

– Так че ты сразу не сказала? Мы бы с тобой на пару что-нибудь придумали, чтобы Радку к нему не подпустить. Достался бы не ей, а хоть кому-нибудь из нас.

В этот момент веселая, раскрепощенная и уверенная в себе Рада громко смеется, а ее руки плотно обвивают Гордея за шею. Ее грудь со смелым вырезом декольте прижимается к его груди.

Наверное, когда они, наконец, решат уединиться, ему будет с ней хорошо.

– Почему он на тебя так смотрит? – не унимается Оксана и даже дергает меня за руку.

– Как смотрит? – спрашиваю я, и делаю, чтобы заглушить боль, еще несколько глотков.

– Не знаю. Странно очень. Так… блин, Арин, я правда не знаю. Ну, так… как будто он тебя хочет… то ли трахнуть, то ли убить. Вот так сразу даже не разберешь. Что между вами произошло, когда ты так нахально увела его при всех из зала?

– Я его поцеловала, – говорю я, не видя смысла скрывать.

Потому что уже как-то все равно.

Допиваю залпом коктейль, заказываю еще, прошу покрепче. А когда получаю, снова начинаю вливать его в себя. Методично, прицельно, глоток за глотком.

– Да, блин, Арииин… не шути так, а?

Я молчу.

– Нет, че, правда?

Неопределенно веду плечом.

– Нет, правда, что ли? – играет на нервах Оксанка. – Ну, пипец, вообще. Ну?

– Что ну?

– Ну… И как?

– Круто, – говорю я и замираю, потому что Рада в очередной раз говорит что-то Гордею, наклонившись к его уху близко-близко. Что-то такое, после чего они встают и начинают продвигаться на выход.

– Оксан, извини, – говорю я.

Залпом допиваю коктейль, расплачиваюсь с барменом, соскакиваю с барного стула и следую за парочкой по пятам.

Его рука, пока они идут, лежит на ее талии, но прямо на моих глазах она как бы между делом съезжает Раде на бедро.

Меня простреливает острым, таким всепоглощающим отчаянием, что даже в глазах темнеет на удушающий, и длящийся, словно кусочек вечности, миг.

Но вот я все же прихожу в себя и как ни в чем не бывало продолжаю следовать за ними.

Я мазохистка какая-то. Зачем, ну зачем я решилась на это дурацкое, глупое и никому не нужное преследование?

Недолго, впрочем, мне за ними и идти. Потому что в поле зрения попадает тот самый мотоцикл, который мы с Оксаной уже наблюдали сегодня, припаркованным у входа в прибрежное кафе, в котором эти двое ужинали и так мило общались при свечах.

Они направляются прямо к мотоциклу, и Гордей начинает отстегивать от него шлем. Рада красивым жестом поправляет свои длинные, распущенные по плечам волосы. Замирает. Наверное, этот шлем предназначен для нее и сейчас Гордей поможет ей надеть и закрепить его, чтобы он не слетел.

А потом они усядутся на эту громадину, и вдвоем улетят в ночь, оставив меня в компании моих вечных спутников – отчаяния, боли и гнетущего, опустошающего и снедающего секунду за секундой разочарования.

И хоть перед глазами от количества выпитого у меня все плывет, но что мне нужно, я вижу достаточно отчетливо. И, недолго думая, направляюсь вперед по курсу, и снова подхожу к ним.

– Привет, – говорю я и на всякий случай ставлю ноги на ширине плеч, придавая телу хоть немного больше устойчивости. Вдруг, Рада пойдет на крайние меры и захочет меня оттолкнуть?

Она смотрит на меня с такой ненавистью во взгляде, что не исключаю, совсем не исключаю этой возможности. Взгляд же Гордея снова ничего не выражает.

– Арин, это уже не смешно, – цедит Рада и упирает руки в бока.

Подготавливается, словно я начну отталкивать ее и забирать у нее Гордея.

Против второго утверждения у меня нет ни одного возражения.

– Извини, мне нужно… – я сглатываю, трясусь немного, хоть внешне изо всех сил стараюсь этого не показать.

И тут же поворачиваюсь к Гордею, чтобы побыстрее.

– Гордей, можно тебя на пару слов? – говорю я, и снова смотрю ему в глаза. – Наедине.

Пусть только он согласится, выпрашиваю, неизвестно у кого. Пусть только он согласится еще один раз.

– Нет, вы только подумайте, – начинает возмущаться Рада, но Гордей кивком головы указывает мне на небольшую поляну под тремя раскидистыми пальмами.

– Подожди здесь, – кидает Раде, и первым начинает идти в указанную им сторону, словно предлагая мне или передумать, или, если уж так приспичило, что и подождать нельзя, следовать за ним.

Я иду, в то время как Раде остается лишь стрелять в меня новыми порциями гневных испепеляющих взглядов. Но ослушаться Гордея она, как бы ей ни хотелось, не рискует.

Гордей доходит до поляны и поворачивается ко мне лицом. Разглядывает. Ноги широко расставлены, руки небрежно засунуты в карманы. Стоит с непробиваемым спокойствием, склонив голову набок и слегка покачиваясь на носках.

– Я согласна, – выпаливаю я, без церемоний и присущих мне многоуровневых предисловий.

– Согласна на что?

Гордей выгибает бровь, слегка морщит лоб, словно недоумевая.

– На то, что ты предлагал. Согласна… на все… – выпаливаю скороговоркой. – Только увези меня сейчас с собой вместо Рады.

Иначе я не выдержу и просто сойду с ума.

Гордей шагает ко мне, но я не отступаю и не уклоняюсь. Стою и продолжаю смотреть ему в глаза.

Он молчит, и я тоже молчу. Зависаю под звуки неистово тарабанящего и ожидающего в надежде, что он оттает хоть немного, сердца.

Больше мыслей в голове нет никаких. Только его глаза, запах и желание, чтобы он никогда не отпускал.

– Ну… – тянет он медленно, а я судорожно выдыхаю.

Сердечный ритм ускоряется и начинает превышать норму, наверное, в несколько десятков раз.

И все это из-за того, что я проявляю новые для себя качества, решительность и смелость.

– Если ты, конечно, на байке усидишь.

Неужели он понял, насколько катастрофически я сейчас пьяна? Или он говорит это просто так, что-то вроде шутки?

– Усижу, – уверяю я и облизываю отчего-то ставшие ужасно сухими губы. – Я… я буду держаться за тебя. И не свалюсь.

– Ладно, – наконец, кивает он, и я силюсь ему улыбнуться.

Мы идем обратно к мотоциклу и Раде, где я становлюсь свидетелем короткого, но, по всей видимости, эмоционального разговора между ними. Рада, что-то сказав, разворачивается на каблуках и чуть не в слезах убегает со стоянки. Но сейчас мне не до нее, у самой душу от волнения колошматит и рвет на части.

Гордей возвращается ко мне.

– Что ж, – говорит он, отстегивает все же шлем и вместе с ним подходит ко мне вплотную.

Поправляет мои волосы, а потом надевает и закрепляет шлем под подбородком.

Потом он усаживается на мотоцикл и предлагает, чтобы я располагалась сзади него.

Я сажусь и тут же скольжу руками ему на талию. А стоит обхватить, так зависаю, чувствуя себя в этот момент самой счастливой девушкой на земле.

– Ну, что, готова? – спрашивает Гордей и я согласно киваю ему в ответ.

– Готова.

На поездку, и на то, чтобы, наконец, расстаться со своей девственностью.

Я уже не та, что была прежде, совсем уже не та.

Теперь, когда он рядом, я готова абсолютно на все.

Глава 10

Я готова к близости с ним…

Я не знаю, куда Гордей везет меня, да и не все ли мне равно.

Главное с ним, даже не верится, после такого длительного и болезненного расставания.

Ощущать так близко, практически кожа к коже его силу, тепло, надежность…

Про надежность я все же не совсем уверена, ведь он не обещает теперь ничего. Но мне так хочется, ужасно и безумно мечтается, что я могу все равно доверять ему, буквально несмотря ни на что.

Так странно, ведь всегда червь сомнения в искренности его чувств беспокоил меня постоянно. Подкрепляемый мнением о нем со стороны и своими собственными выводами из некоторых его высказываний.

Но теперь… теперь сомнениям места не остается, я хочу попробовать, хочу раствориться, хочу довериться и дойти с ним до конца…

Я чувствую, что голова кружится все сильнее, и когда Гордей снижает скорость и останавливается, выключает зажигание, я различаю смутно знакомую обстановку и понимаю, что он без всяких церемоний привез нас прямиком к нашему отелю.

Что ж…

Разжимаю пальцы и неловко соскальзываю с мотоцикла, ощущая, что ноги намного слабее сейчас, чем были каких-то десять минут назад, когда я шла к ним с Радой и уверенно залезала на байк. Да и в общем, тело так плохо слушается… словно тот алкоголь, что я для смелости заливала в себя с таким усердием, дополнительно начал действовать и превращает мое тело в безвольное, непонятной и странной субстанции желе.

– Стоим, Арина, – говорит Гордей, когда я чуть ли не заваливаюсь на него, ища в нем так нужную мне сейчас крепкую надежную опору. – Не падаем. Иначе что мне прикажешь с тобой делать.

– Я стою, – с готовностью отвечаю я ему.

Обвиваю руками его шею, зарываюсь пальцами в его волосы и прилипаю к нему буквально всем своим жаждущим его прикосновений телом.

Вдыхаю его, пьянея от этого сильнее. Вбираю в себя его аромат, уверенность и силу, которые ничуть не померкли для меня, а кажутся еще привлекательнее, острее, необходимее.

Как только он снимает с меня шлем я подаюсь к нему и снова жарко и порывисто притрагиваюсь к его губам. Как в клубе, только сейчас я делаюсь еще раскрепощеннее.

– Я тебя люблю, – выдыхаю, зажмуриваясь и пытаясь неумело проникнуть языком в его рот.

– Сильно же ты напилась, – слышу в ответ и вместо того, чтобы подхватить поцелуй, Гордей резко, до боли стискивает мои запястья и снимает мои руки со своей шеи.

Не сбрасывает рывком, но быстро накрывает ладонями мои ладони и ведет ими медленно вниз по своей груди.

Я ощущаю, как она вздымается под моими ладонями, и чувствую, насколько горяча сейчас его кожа. Его пальцы, накрывающие и стискивающие мои.

Гордей уводит мои руки ниже, к своему плоскому твердому животу, а я поддаюсь новому порыву и… Раз он не хочет, чтобы я целовала его в губы, тогда…   Я впиваюсь губами в участок его обнаженной, за исключением тонкой, поблескивающей цепочки, кожи на шее.

Целую, ничуть не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Я словно одержима им сейчас, не ощущаю и не вижу перед нами никаких правил и преград.

Я слышу тихий, хрипловатый стон в мое ухо. Я чувствую, как тело Гордея напрягается так, что кажется ни одной расслабленной клеточки на нем не остается.

Его ладони соскальзывают на мою спину и гладят. Напряженно, порывисто стискивают ткань моей блузки.

Я подцепляю его футболку и тяну ее наверх, а когда она выбивается из штанов, я ныряю ладонями под нее и, наконец-то могу дотронуться до его смуглой обнаженной кожи без всяких дополнительных преград.

Трогаю литой и плоский живот, и начинаю тихонько вести пальцами по кромке его штанов.

Гордей прикусывает мочку моего уха, задушено хрипло стонет, а потом… Я не знаю, но будто что-то срывает у него.

Он находит мои губы и впивается в них с такой жадностью, словно умрет в этот же момент, если не прикоснется и не получит. Если не поцелует и не обнимет.

Я загораюсь в точности так, как и он, и отвечаю, отвечаю со всей страстью, на какую я только способна. А когда Гордей подсаживает меня на сиденье мотоцикла и устраивается между моих ног, выгибаюсь и подставляю шею для его горячих, безудержных и сносящих в один момент все запреты поцелуев.

– Да, Гордей, да, целуй меня, целуй, – бормочу я, и он, мне кажется улавливает, и заводится еще… еще сильнее…

Весь мир превращается для меня в один волнительный, головокружительный, чувственно, упоительно прекрасный калейдоскоп.

А потому, когда он буквально отдирает меня от себя, я не могу понять, почему… что им движет… зачем, если так хорошо…

То, что мы все еще на стоянке перед отелем, доходит до меня не сразу. А когда доходит, даже это не останавливает меня от того, чтобы снова цепляться за Гордея, в надежде на новый кусочек безудержности от него.

– Идем, – говорит Гордей и тянет меня к освещенному входу за собой.

Я иду, хотя спотыкаюсь буквально на каждом шагу, потому что ноги заплетаются, а взгляд расфокусирован и не улавливает изменений в декорациях и рельефе местности.

– Мы… к тебе в номер? – спрашиваю, или скорее утверждаю.

Потому что выполняю то, что он озвучил, потому что я решилась и не отступлюсь и не поверну назад. Потому что сама хочу, я очень сильно хочу все снова повторить и продолжить…

Несмотря на то, что он, пока ведет и не дает упасть на поворотах и ужасно крутых сегодня ступенях, снова отстранен, холоден и бесцеремонен.

Едва мы оказываемся в комнате, как Гордей прислоняет меня к стене, а сам идет вперед и сдергивает с кровати одеяло.

Затем он поворачивается ко мне, притягивает нас с ним к кровати, и начинает расстегивать пуговицы на моей блузке. Одну за одной, быстрее, чем сделала бы это я сама. Я не сопротивляюсь. Мне нравится. Тем более бюстгальтер он на мне пока оставляет.

Все делает четко и словно на автомате.

Если он и выпивал в баре, хотя теперь я склонна сомневаться в этом факте, то кажется, что алкоголь полностью выветрился из него. Тогда как мой активно бурлит в крови и позволяет подвести меня к кровати и не поддаться при этом дикой, животной панике.

Даже самой себе не могу при знаться, что я до одурения боюсь первой близости с парнем, и очень, просто очень переживаю из-за этого.

Но сейчас я переживаю в сотни и тысячи раз меньше, я готова, хочу, я хочу…

– Ты один здесь живешь, без соседей? – бормочу я, промаргиваясь и крутя головой. Пытаясь оценить окружающую нас обстановку.

Гордей легонько толкает меня и я, итак позабывшая на время о равновесии, сейчас же лечу вниз и плюхаюсь спиной на мягкий, совсем не пружинистый и очень удобный матрас его кровати.

Я вижу перед глазами красивый узорный потолок и чувствую, как мои ступни освобождаются от балеток. Он стягивает одну за одной, чуть приподнимая мои ноги.

Затем Гордей склоняется надо мной, и тянется к пуговке на моих джинсах.

Я вздрагиваю вдруг, начиная судорожно вспоминать, какие трусики на мне сегодня надеты, а он быстро расстегивает, ведет молнию вниз и чуть ли не одним рывком стягивает с меня джинсы.

Я остаюсь лежащей перед ним в одном нижнем белье.

О боже! Боже, боже мой!!!

Разгоряченную кожу тут же начинает холодить, но я не трезвею особенно сильно, и я ожидаю, когда Гордей сам начнет раздеваться.

О, боже мой, сейчас я увижу его полностью без одежды. Я увижу его… его… его… тьфу-ты, черт, стесняюсь выговорить даже в мыслях. Путаясь в отголосках своего прошлого строгого воспитания. В общем… Сейчас он и я, сейчас он…

И в этот момент на меня плюхается большое, мягкое и теплое, уютное и кажущееся очень комфортным, одеяло.

Вот только…

– Гордей…

Он куда-то уходит, но через секунду возвращается обратно с бутылкой воды в руках.

– Пригодится, – говорит он и небрежно подкидывает мне бутылку.

– Гордей…, – снова лепечу я.

– Проспись, сначала, мелкая пьянчужка, – бросает мне Гордей, а потом разворачивается и быстро, я даже понять не успеваю, как, что и почему, покидает свою комнату.

То есть…

Едва мне достает труда присмотреться повнимательнее, как я различаю висящие на вешалки у стены свои шорты и платья. Дальше мой ноут на столе, а вон там дальше стоят Оксанина и Радина кровати…

Черт, это же…

Это, это… моя комната!

Он привел меня в мою собственную комнату, и уложил меня типа спать?

Уложил спать, а сам…

Но впрочем, я не могу долго думать, потому что то и дело куда-то проваливаюсь… проваливаюсь… проваливаюсь…

…

– Да, Оксан, наконец. Сегодня ночью у нас с Гордеем наконец-то был секс. Отвез пьяную в доску Аринку, она ж отказывается его старая знакомая, не мог просто так бросить, до номера и потом сразу ко мне. Набросился просто на меня. Страстный, горячий, безудержный. Конечно. Еще как понравилось. Я думаю, нет, уверена просто, сегодня мы с ним повторим.

Эти слова Рады – первое, что долетает до меня при пробуждении и меня… то ли от них, то ли от излишне выпитого накануне, сейчас же начинает мутить.

Сажусь на кровати, хватаю бутылку воды, оставленную мне Гордеем, быстро откручиваю крышку и делаю несколько больших судорожных глотков.

А потом вскакиваю с кровати и несусь в туалет, чтобы опустошить все содержимое желудка.

Глава 11

Это то, что я не могу контролировать…

Едва я добегаю до туалета, как меня сильно и болезненно выворачивает. А потом эта ужасная пытка повторяется снова, снова и снова.

Мир кружится в калейдоскопе, тошнота все подкатывает и подкатывает, а в голове только эти ужасные слова, сказанные только что Радой Оксане. «Сегодня ночью у нас с Гордеем наконец-то был секс». «Отвез пьяную Аринку и сразу ко мне». «Набросился просто на меня».

Я зажмуриваюсь и дышу, позорно сглатывая слезы, а потом снова склоняюсь над унитазом.

Когда все внутренности уже горят огнем, приступы, наконец, спадают и я в бессилии отползаю к раковине и сижу так, вытирая тыльными сторонами рук градом катящиеся по щекам слезы.

– Арин, ты там как? – кричит из-за двери Оксана. – Мы тут на массаж собираемся, тебя ждать?

– Нет, идите, – произношу глухо, стараясь не выдать ни тоном, ни интонацией, насколько мне сейчас плохо. Ужасно и отвратительно.

Но Оксана все равно, видимо, что-то улавливает.

– Эй, с тобой точно все в порядке? – спрашивает она и в голосе ее сквозит неподдельное беспокойство.

– Да все в порядке с ней, Оксан, идем уже, – долетает до меня нетерпеливый голос Рады.

– Ты иди, а я тебя догоню, – отвечает Оксана, а уже через секунду звучит громче, потому что она снова стоит прямо под моей дверью.

– Арин, впусти меня, пожалуйста, – просит она и пытается открыть дверь, с силой дергая за ручку.

Раз, другой, третий. И, к немалому моему удивлению, замок неожиданно поддается. Видимо я впопыхах не до конца его закрыла.

Оксана вбегает в ванную и взгляд ее натыкается на меня, некрасиво съежившуюся на кафеле в самом дальнем углу.

– Ариш, о господи, что с тобой, – восклицает Оксана и сразу же подбегает ко мне. Падает рядом со мной на колени, взволнованно заглядывает мне в лицо.

– Все нормально, Оксан, – говорю я. – Просто… Рада права, вчера я сильно перепила, и вот…

– Ну, это понятно, а в слезах-то ты вся почему?

Первым порывом мне хочется сказать, что нипочему, просто так, но я настолько устала держать и копить все в себе, так нереально устала, что я признаюсь Оксане в том, что сильно влюблена в Гордея.

– Люблю его, – говорю я Оксане, – и ничего с этим поделать я не могу.

– О, господи, боже мой. Когда только успела, – всплескивает руками подруга.

– Мы в одном университете учились просто, пока я не перевелась на заочный, – говорю я, – ну и вот.

– Ты влюблена, а он-то ни одну девчонку не воспринимает серьезно. Меняет чуть не каждую ночь и пофиг ему на всех. Ой, блин, Ариш, ну и угораздило же тебя. А я все гадала, почему тема парней так тебе неинтересна. Теперь все на свои места встало.

Я не ожидала, что Оксана примет такое деятельное участие в моем горе, но она искренне сочувствует мне, ругая заодно Раду за ее откровенность. Потом помогает подняться и уговаривает принять душ, забить на все, психануть и пойти все-таки на массаж.

– Держись, Арин. Тяжело да, согласна, но ничего не попишешь. Как-нибудь ты должна продержаться этот день. А уж с завтрашнего у нас начнутся съемки, и там точно некогда будет думать о парнях.

…

Получается так, что до самого вечера мы общаемся только с девчонками и совсем не пересекаемся с парнями. Оксана все же затаскивает меня на массаж, после сеанса которого я действительно, как и уверяла подруга, чувствую себя гораздо лучше. Головная боль несколько уменьшилась, смягчились зажимы тела, а еще появилась легкость, словно я сбросила за сеанс не меньше нескольких кило.

Вечером, когда мы собираемся у бассейна, мне кажется, что я пришла в норму, если не полностью, то хотя бы частично.

Устраиваемся на шезлонгах, лениво потягиваем коктейли.

– Ты шикарно выглядишь, Арин, даже в таком виде, – сказала мне перед выходом Оксана, оглядывая мое простенькое бежевое платье-комбинацию на тонких бретельках, длиной до колена.

К сожалению, с приездом Гордея, я снова кажусь себе недостаточно привлекательной, а потому не слишком разделяю ее мнение о моей красоте.

– Правда, без дураков. Несмотря на все твои волнения и вчерашний загул, реально очень и очень хорошо. Вот вроде и одета так скромно, но что-то в тебе есть… По крайней мере точно симпатичнее Радки и многих наших девчонок.

Жаль только, что на Гордея моя якобы усилившаяся красота не производит совершенно никакого впечатления.

Едва он видит меня, стоящей среди других девчонок у шезлонгов со стаканом сока в руках, окидывает быстрым взглядом, отворачивается и больше за весь вечер не обращает на меня совершенно никакого внимания.

Не смотрит и ни разу не дает понять, что хоть сколько-нибудь во мне заинтересован.

И хотя я сама понимаю, что вчерашнее мое поведение было огромной, если не сказать фатальной ошибкой, такой игнор с его стороны все равно больно ранит меня.

Намного больнее, чем я могла бы ожидать.

И почему-то так получается, что чем активнее он меня игнорит, тем чаще и на более долгий срок мои собственные взгляды неотрывно задерживается на нем.

Против воли то и дело вспоминается вчерашний вечер и то, как стоя на стоянке он целовал меня, так мучительно сладко целовал.

Действительно, на самом деле целовал. Целовал так, что казалось, ничего более важного для него не было в тот момент и просто не могло быть. Так, словно точно как и я, он сильно, невыносимо просто, до одурения и выжигающей внутренности боли скучал. Целовал, словно не было этих длинных, изматывающих душу и проведенных в одиночестве долгих зимних месяцев.

Но нет, не стоит, как бы не хотелось, выдавать желаемое за действительное.

После того, как он отвез меня, он пошел к Раде, а сейчас… сейчас около него вьются другие девчонки из нашей же модельной тусовки. И он не имеет ничего против этого.

…

Рада приходит с опозданием, а когда появляется, такая красивая и благоухающая, то сразу же подсаживается максимально близко к Гордею.

Недовольна, что все места рядом с ним уже практически заняты другими. Улыбается ему так, будто предлагает все удовольствия мира.

Гордей сдержанно кивает и очень быстро переключается на текущий разговор с парнями.

Я вижу, как улыбка на губах Рады несколько меркнет, но пока что она держит себя в руках и старается не показать, как ее задел настолько прохладный прием.

– Ну, что я говорила, – шепчет мне на ухо Оксана, также, как и я, активно наблюдающая в этот момент за происходящим. – Поимел ее и сразу потерял к ней интерес. Я ей сразу говорила, не знаю, на что она рассчитывала.

И тут же тушуется, видимо вспомнив, что говорит сейчас с такой же влюбленной в Гордея, наивной и надеющейся непонятно на что дурочкой.

– Ой, извини, Арин, я как-то не подумав, – восклицает она и хватает меня за запястье. – Прости, прости, прости. Но я говорю просто, как оно есть.

– Ничего страшного, – отвечаю я, еще не понимая, радоваться мне, что Гордей не так уж сильно запал на Раду, как я думала изначально, или расстраиваться, воочию убеждаясь, насколько он непостоянный.

…

А ночью мы вместе с Оксаной слушаем рыдания Рады в подушку, потому что вечер и, по всей видимости, ночь, Гордей решил провести не с ней, а с Леной Сергеевой, одной из новых моделей нашего модельного агентства.

– Ну почему, почему мне так не везет, – восклицает между всхлипами растерявшая на время весь свой лоск Рада, а Оксана успокаивает ее точно так, как несколько часов назад обнадеживала и подбадривала меня.

…

Следующие несколько дней, как и обещала Марта Сергеевна, мы настолько загружены работой, что в этой суете некогда ни остановиться, ни поговорить, ни продохнуть.

Работа визажистов над нашими лицами и прическами, бесконечные примерки, бесцеремонные окрики фотографов, долгое, очень долгое стояние на каблуках, яркий свет в лицо и вспышки фотокамер. Все сливается в один сплошной шумный, отвлекающий буквально от любых мыслей балаган.

С Гордеем мы то и дело пересекаемся, перемещаясь между локациями, между вешалками с одеждой, просто возле кофейного автомата. И в эти моменты я как могу стараюсь сохранять невозмутимость и доброжелательность. А в общем, так или иначе стараюсь держаться от него подальше.

Свои чувства к нему я запрятываю глубоко, насколько только у меня получается.

Ему не нужно это, ты не нужна, напоминаю я себе всякий раз, когда взгляд зацепляется за его высокую, широкоплечую, с идеальными пропорциями, фигуру.

Он перешагнул, излечился, забыл.

Лишь в конце четвертого дня работы, когда основная коллекция уже отснята, и один из фотографов просит нас всех собраться на большой циклораме для завершающего общего фото, происходит то, что будоражит и выбивает меня из колеи вплоть до самого вечера.

Я встаю, вместе со всеми, вымотанная почти до предела и уже не переживающая из-за того, что Гордей каким-то образом может побеспокоить меня. Уверенная в том, что он, как обычно выберет локацию подальше, чтобы максимально не пересекаться.

Но он вдруг неожиданно, буквально в последний момент и не прекращая перебрасываться шутками с парнями, шагает прямо ко мне и быстро встает за мою спину.

Я замираю струной, в этот же момент лишаясь всего своего самообладания, и вдруг я чувствую, как его сильная, теплая рука скользит на мою талию и так и замирает на ней.

О боже, это… я не знаю… у меня не находится слов…

Я стою, буквально ни жива, ни мертва, и не понимаю, что мне делать, как реагировать на такое. Как мне поступить…

– Внимание, замерли все, – громко командует фотограф, и мне не остается ничего другого, как терпеливо ждать, стоя и обмирая, почти не дыша. Ждать, когда фотографии будут сделаны с самых разных ракурсов.

– Все, снято, – провозглашает, наконец, фотограф и в этот момент я чувствую, как Гордей прижимается ко мне теснее, а его губы щекочут шоколадно-мятным дыханием мою ушную раковину.

– Дыши, Бельчонок, – с хрипотцой в голосе произносит Гордей, а затем отстраняется от меня также резко, как и подходил.

И снова полностью игнорирует меня. Словно не он только что стоял и обнимал, и шептал, и прижимался… Переворачивая во мне все, и вновь лишая хоть какого-то подобия на собранность, целомудрие и спокойствие.

…

– Красиво здесь, супер! – восхищаются девчонки, когда мы на следующий день приезжаем в небольшой, но очень уютный отель, расположенный у подножия величественного горного массива.

Фотосессия предполагает выезд на местность и займет у нас весь день целиком. Поэтому та часть коллектива, что была отобрана на фотосъемку, остается здесь с ночевкой. А завтра, ближе к вечеру за нами приедет автобус и отвезет нас обратно в наш основной отель.

– Арин, можно тебя на пару слов, – зовет меня Марта Сергеевна, едва мы выгружаемся из автобуса.

Я с готовностью подхожу и несколько минут мы обсуждаем с ней некоторые технические вопросы.

В основном она проводит инструктаж, поскольку съемок такого рода в моем послужном списке пока не слишком много. Рассказывает, как лучше работать с солнцем, дает несколько очень нужных профессиональных советов.

Я старательно все запоминаю и, конечно же, благодарю Марту Сергеевну, потому что счастлива, что она делится со мной своим опытом.

На ресепшене происходит некоторая задержка, но зато, когда я, наконец, попадаю в выделенную мне комнату, я могу расслабиться и вздохнуть с некоторым облегчением.

Бегло осматриваюсь и прихожу к выводу, что комната мне очень и очень нравится.

Она уютная, светлая, расположена на солнечной стороне, все, как я люблю. У окна стоит огромная двуспальная кровать, а открывающийся на горы вид кажется мне просто волшебным.

Я очень рада, что смогу хоть одну ночь побыть в относительной тишине и спокойствии, чего мне сильно не хватало все последние дни.

Подхожу к кровати и скидываю рюкзак на покрывало.

А дальше… происходит одновременно две вещи.

Я вижу, что в кресло в углу уже брошен похожий на мой рюкзак, и… боковая дверь, где по всей видимости располагаются удобства, открывается и оттуда выходит… он.

Гордей с полотенцем в руках, мокрыми, будто после душа волосами, и… Одетый в одни только черные спортивные штаны.

Он, в той самой комнате, которую по нелепому стечению обстоятельств, выделили только что мне. И он… Он в одних штанах и больше на нем абсолютно, совершенно ничего нет…

Глава 12

Я схожу с ума…

Я застываю, не в силах двинуться с места и отвести взгляд от золотистого загорелого прокачанного торса Гордея.

Конечно, я уже видела его возле бассейна в одних шортах, но тогда было совсем другое дело, тогда не наедине.

В то время, как сейчас…

От осознания, что в комнате только мы вдвоем, у меня во рту пересыхает и я рефлекторно и неосознанно сглатываю.

Гордей замирает точно так, как и я, и смотрит на меня не мигая.

Так и стоим. Он, я, и какие-то жалкие два-три метра между нами.

– Я… это моя комната, – первой нарушаю я тяжелую, гнетущую тишину. – Вот ключ.

И я показываю зажатый в руке ключ на брелоке.

Гордей отмирает.

Усмехается, подходит к подоконнику, протягивает руку и показывает мне точно такой же, как и у меня, ключ.

– Что… что это значит, – выдавливаю я из себя, не понимая, как так получилось, что нам выделили один и тот же номер.

– Не знаю, – пожимает плечами Гордей, – но можешь поверить, я тут ни при чем. Может быть, ты подстроила?

– Я? – ахаю я и отрицательно мотаю головой.

Нет, на такое моей наглости бы точно не хватило. Не после того, как мои попытки сблизиться с ним так позорно провалились.

Только от одного предположения, что это могла быть я, щеки и кончики ушей начинает нещадно пощипывать, а Гордей, как назло, снова зависает на моем лице.

И, конечно, считывает все мои реакции с легкостью.

– Я не подстраивала, – выдавливаю я кое-как из себя, и снова сглатываю.

Боже, как же сложно, как тяжело у нас проходит общение.

– Я не ожидала, – продолжаю объяснять.

– Нууу…

Гордей пожимает плечами и подходит к своему рюкзаку. Достает оттуда футболку, надевает под моим неотрывным взглядом.

– Я не против, если ты будешь здесь ночевать, кровать большая и это всего на одну ночь. Но если тебя не устраивает, вернись на ресепшен и попроси, чтобы тебе выделили другую комнату. В чем проблема? – говорит он и берет свой айфон.

Ничуть меня не смущаясь, заваливается на кровать, сует руку под голову и начинает просматривать ленту новостей.

Я наблюдаю за этим, наверное, не меньше минуты.

Наконец, я решаю сделать, как он говорит, пойти на ресепшен и попросить другой номер. Разворачиваюсь и иду обратно к двери.

– Эй, – окликает меня Гордей, когда я уже хватаюсь за ручку.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

– Вещи можешь пока оставить здесь, не обязательно с ними таскаться.

– Спасибо, – говорю я и аккуратно ставлю свой рюкзак у стены.

А потом буквально вылетаю из номера и чуть ли не кубарем скатываюсь по лестнице на первый этаж.

Здесь я притормаживаю, прикладываю ладони к щекам и чувствую, какие они горячие сейчас. Также, как и лоб, и шея, и уши.

– Арин, у тебя все в порядке? – спрашивает у меня Марта Сергеевна, которая в этот момент как раз общается с администратором, тоже заселяется.

– Все, свободных номеров больше нет, – заявляет администратор в этот момент и передает Марте Сергеевне ключи. – Ваш последний.

– Thank you, – говорит Марта Сергеевна и снова поворачивается ко мне.

– Арин? – вопросительно выгибает она брови.

– Д… да, все в порядке, – произношу я, вначале нерешительно, но к концу фразы укрепляясь в своем ответе. – Все в порядке.

В конце концов, что такое одна ночь? Тем более Гордей сам сказал, что не против. Да он, скорее всего, и ночевать в номере не планирует. Проведет время у кого-то из наших моделей. Так что зря я так переполошилась.

Чтобы успокоиться окончательно, я иду в кафетерий и заказываю себе горячий чай с лимоном. Пока жду заказ понимаю, что мне не хватает Оксаны. Но, к сожалению, именно в этой выездной фотосъемке ни она, ни Рада не участвуют.

Зато Лена Сергеева, та самая модель, с которой Гордей провел, в чем я почти не сомневаюсь, вчерашнюю ночь, и с которой до этого момента мы почти не общались, вдруг подходит ко мне и с улыбкой устраивается за моим столиком.

– Привет, Арин, ты что заказала?

Я говорю, что чай и Лена заказывает себе точно такой.

– Классно здесь, да? – говорит Лена, и обводит глазами пространство вокруг нас.

– Да, – отвечаю я сдержанно, потому что не понимаю, чего девушке от меня надо.

Красивая, очень шустрая. Где не появляется, так сразу старается быть на виду и обязательно пытается наладить контакт с нужными людьми. Фотографами, организаторами.

Раньше она ко мне не подходила. Не замечала даже, или старалась не замечать, приняв за свою конкурентку, а вот теперь…

– Тебя в какую часть отеля поселили? – спрашивает Лена и, стрельнув глазами по сторонам и убедившись, что на нее никто не смотрит, закуривает.

Приносят заказ. Я благодарю официанта и пригубляю свой напиток.

– Так в какую, Арин? – не отстает Сергеева.

Я показываю кивком головы, хоть делать мне этого не хочется. Глаза Лены загораются.

– О, как тебе повезло. А меня в другое крыло поселили, прямо под носом у Марты. Слушай, давай с тобой меняться? У меня комната классная. Просторная, с огромным окном. И вид зашибись.

– Тогда в чем проблема? – пожимаю я плечами, холодным потом покрываясь от мысли, что она будет ночевать в комнате Гордея вместо меня. С ним… общаться, обниматься, спать…

– Ну… ты понимаешь, я хотела парня к себе привести, – и Лена заговорщически играет бровями, – а там Марта за стеной. Неудобно как-то.

– Парня? – машинально переспрашиваю я, а сама захожусь в диком, неконтролируемом волнении.

– Да, парня, парня. Что здесь такого? Вчера мы очень мило провели вечер, но до этого самого у нас не дошло. А вот сегодня… такой шанс, и вот…

Значит, я права, она имеет в виду Гордея. Ведь именно с ним она проводила вчерашний вечер, когда с Рады он переключился на нее.

Мне кажется, ситуация повторяется, хоть и обстановка сейчас другая. Только на этот раз я не собираюсь ничего предпринимать.

Несмотря на то, что я все еще его люблю, и буду любить, наверное, всегда, Гордей чужой для меня человек.

Пора бы уже окончательно это понять и отпустить.

Пусть общается и проводит ночи с кем захочет, это абсолютно не мое дело. Хоть и содействовать я тоже не намерена.

Отказываю Лене в ее просьбе, извиняюсь и поднимаюсь из-за стола. Выхожу на воздух и бесцельно брожу по территории вплоть до момента, пока нас всех не созывают на фотосъемку.

…

Съемки, как всегда, затягивают и совершенно не оставляют времени на раздумья. Даже то, что Гордей совсем рядом от меня, не может сбить меня с делового рабочего настроя.

Я успокоилась насчет ночи в одном номере с ним. Ничего страшного. Я могу совершенно не волноваться по этому поводу.

Потому что… потому что он попросту не будет там ночевать. Не со мной, так с какой-нибудь другой из девчонок Лена поменяется номерами и пригласит Гордея к себе.

Тем более сейчас, когда они работают в паре, и заметно, как они заинтересованы друг в друге.

Гордей вдруг отрывается от Лены и пронзительно смотрит на меня. Одетый во все белое, что еще больше оттеняет его загар, на фоне величественных гор он смотрится более чем великолепно.

Так, что у меня захватывает дух.

– Черт, солнце заходит, не успеваем сегодня. Придется завтра доснимать, – ворчит Олег, наш второй фотограф и по его команде мы начинаем сворачиваться.

Весь вечер образ Гордея и того, как он смотрел на меня, хоть обнимал при этом Лену, не выходит у меня из головы.

Смотрел на меня, а ночь будет проводить с ней.

У меня нет совершенно никакого желания засиживаться за разговорами и выпивкой, которую все пьют втихаря от фотографов, но и в комнату мне возвращаться страшно.

Боюсь столкнуться там с Гордеем и не знаю, как мне себя с ним вести.

Но убедившись, что он проводит время со всеми и, кажется, не собирается уходить, я выскальзываю из-за стола и возвращаюсь в свою, то есть, нашу комнату.

Достаю нужные вещи, полотенце и направляюсь в душ. Стоя под теплыми струями я отключаюсь на некоторое время, стараясь абсолютно ни о чем не думать. Переодеваюсь на сон и возвращаюсь обратно в комнату.

Свет не включаю.

Несколько секунд я стою около кровати, медля, а потом решительно шагаю вперед и укладываюсь на ту половину, что находится подальше от двери. Свертываюсь на ней калачиком и замираю под простыней. Пытаюсь выровнять сбившееся от нервов дыхание.

Лежу, дышу, вздрагиваю от каждого шороха.

Но время идет, а вокруг ничего, абсолютно ничего не происходит.

И Гордей… он даже и не думает возвращаться в номер, можно не волноваться.

В конце концов, я постепенно успокаиваюсь и даже начинаю дремать, сказываются несколько часов напряженной, изматывающей работы.

И в тот момент, когда я уже почти полностью расслабилась и готова перейти на более глубокую стадию сна, мои уши улавливают звук открываемой двери, а потом… негромкие, но уверенные шаги.

Сон слетает мгновенно, будто его и не было.

Я вся превращаюсь в один большой сгусток нервного напряжения и ожидания.

Шагов больше не слышно. Только шорох одежды, и затем… скрип матраса и вот… о боже… его дыхание так близко, практически у меня за спиной.

А потом…

Он подвигается ко мне еще ближе, очень близко. Так близко, что я чувствую его аромат, ощущаю жар его тела, и боже… его желание… и… и…

Мне кажется также, что он немного пьян…

Я застываю, не дыша, а он…

Его ладонь ложится на мое плечо, судорожно его сжимает.

А дальше… Он осторожно, но в то же время порывисто и нетерпеливо, один раз за другим, начинает целовать меня в волосы.

Глава 13

Это происходит…

О боже, это происходит…

Я судорожно вцепляюсь в край простыни и замираю. Тело настолько напряжено, что не могу ни продохнуть, ни пошевелиться, ни уж тем более хоть как-нибудь сдвинуться с места. Мысли суматошно мечутся от одной к другой, словно в лихорадке, беспорядочно перескакивая, никак не улавливая действительность и получая лишь рваную разрозненную картину.

Он пришел…

Он здесь…

Не остался там…

Здесь, сзади меня, на кровати…

Мы наедине с ним, снова наедине, как когда-то…

Несмотря ни на что он проявляет ко мне интерес…

А Гордей тем временем придвигается ближе, убирает мои волосы с шеи и вот уже я с ума схожу от волнительных и невыразимо приятных прикосновений его губ к незащищенным обнажившимся перед ним участкам сверх чувствительной кожи.

Он осторожно ведет дорожку из поцелуев от ключицы к шее, и в эти секунды меня будто разрядами тока пробивает. Мне хочется расслабиться и улететь, но вдруг он довольно сильно и болезненно прикусывает мою кожу на задней стороне шеи.

Я дергаюсь, словно прозревая, пытаюсь вырваться, но его рука в этот же момент молниеносно скользит на мой живот. Обхватывает за талию и резко дергает меня на себя.

Я ахаю, крепко врезаясь в него, а его губы припечатывают место укуса новым будоражащим поцелуем.

Я понимаю, если бы он не подхватил, то я могла бы запросто свалиться с кровати и кубарем скатиться под нее.

– Аккуратнее, Бельчонок, если не хочешь, чтобы все произошло на полу, – шепчет Гордей и прикусывает теперь мочку моего уха.

Несильно на этот раз, но все равно опаляя и вводя меня в нереалистичный чувствительный транс.

А в голове так и стучат набатом его слова "если не хочешь, чтобы все произошло на полу…", "все произошло…". Резонируют в теле, отчего то мгновенно идет мелкими щекотными мурашками, и, помимо страха, окутывает тягучей, неизведанной, но такой сладкой и упоительной истомой.

– Гордей…

Его рука скользит под мою футболку и, о боже, он начинает поглаживать одну из моих грудей. А потом властно ее сжимает.

Я не снимала лифчика, потому что так мне оказалось спокойнее, но и того, что его пальцы трогают и сминают через ткань, для меня более, более чем достаточно.

– Гордей, ты… ты пьян, наверное… и…, – нахожу единственное объяснение такому его поведению и вспыхнувшему вдруг острому интересу ко мне.

Я и сама, когда выпила, попала в полный неадекват и какую-то дикую, ненормальную зависимость от его присутствия.

Хотя и на трезвую голову ощущаю примерно то же самое. Я же его люблю. Но он, он…

Неожиданно для самой себя с моих губ вырывается тихий задушенный стон.

То, как умело и со знанием дела он трогает, выбивает этот стон из меня и не дает мне строить свои предположения дальше.

Внизу живота взрывается щекотная дрожь, между ног начинает ощутимо ныть и потягивать, и я… не нахожу слов, застигнутая врасплох такими острыми и яркими впечатлениями.

Вместо ответа Гордей отпускает, но лишь на какие-то доли секунд. Рывком разворачивает меня к себе, и тут же, не дав времени опомниться, ложится сверху, плотно вжимая мое изнывающее тело в матрас.

– Гордей, – ахаю я, а он, так и не дав мне отдышаться, начинает покрывать поцелуями мои скулы, ключицы, шею. Все, что не скрыто вырезом моей более, чем скромной футболки.

Сам же при этом… его торс полностью обнажен. Когда я пытаюсь оттолкнуть, я упираюсь ладонями в его гладкую и горячую под моими чувствительными трясущимися пальцами кожу.

Я пытаюсь выскользнуть и тут же впечатываюсь шортами в его напряженное возбуждение. Теперь по телу прокатываются более крупные волны, подхватывающие и перемещающие меня в совершенно другое измерение, где все опаснее, острее, жестче, по-взрослому.

– Гордей…

– Что ты там задвигала про люблю и хочу снова быть с тобой? Сейчас самое время это продемонстрировать. Так что, смелее, смелее, Бельчонок.

– Гордей, я…

Замолкаю и дышу, дышу, дышу.

Он отталкивается от кровати, выпрямляется, при этом оставаясь сидеть на моих бедрах сверху. Подцепляет мою футболку и начинает тянуть ее наверх.

Я приподнимаюсь и через секунду, рухнув обратно на кровать, остаюсь перед ним снова практически незащищенной, в одном лишь только лифчике. И на этот раз я абсолютно трезвая, а он…

– Ты пьян, – шепчу я, – и не понимаешь, что делаешь. Я не хочу так… я…

Он снова склоняется надо мной, облокачиваясь на локоть одной из рук, и языком раскрывает мои губы. Поток красноречия истекает во мне в этот же момент.

– Пьян от того, что нашел тебя в своей постели, Бельчонок, – шепчет мне в губы, отрываясь, но не собираясь, даже не думая отстраняться. – Не представляешь, как от этого повело.

Смотрит мне в глаза и говорит, а его пальцы между тем стягивают одну из чашечек лифчика и начинают трогать и скручивать мой, до боли чувствительный сейчас, сосок.

Горячая волна удовольствия, настолько острая, насколько запретно-сладкая, пронзает тело тысячей горящих стрел так невыносимо мучительно, что я не в силах сдержать рвущегося с губ нового пронзительного стона.

– Сладкая желанная девочка, – шепчет Гордей мне в губы, а потом снова раздвигает их и быстро проникает в мой рот языком.

Целует жадно, порывисто, отрывисто.

Мир взрывается, и я что есть сил вцепляюсь в его широкие, твердые и очень напряженные в эти мгновения плечи.

Но вот его теплые, с привкусом алкоголя губы, перестают терзать мои, но начинают бесцеремонно спускаться ниже, ниже… О боже, они…

Накрывают тот сосок, который до этого он трогал и с которым так возбуждающе играл, выбивая из моего тела острые вспышки наслаждения.

Я и представить себе не могла.

И это… уже от одного осознания того, что он целует в одно из запретных мест… Что Он… целует… в обнаженную перед ним грудь… О боже, что может быть ужасней, опасней, ядовитей, но вместе с тем приятней, упоительней, горячей и более волнующим?

Я полностью теряю ориентацию, закрываю глаза, и сама выгибаюсь навстречу его губам.

Чувствую, как его ладонь скользит к застежке и вот уже обе мои груди обнажены перед ним, и он набрасывается. Гладит их, целует и ласкает.

Мои соски очень острые в этот момент, а стоны срываются с губ буквально один за одним.

– Как же хорошо с тобой, как же…, блядь, крышу сносит, – отрывисто шепчет Гордей и целует, целует, целует…

Я пьяная и озабоченная ненормальная.

Ведь я позволяю…

Но я так соскучилась, так устала, безумно устала без него…

И сейчас мне настолько нереально приятно, так нравится, так, до боли, до одурения просто, хорошо…

Как не бывало со мной уже долгий, мучительно долгий период…

…

Гордей вдруг останавливается, я кое-как выныриваю из омута и не без усилия распахиваю глаза.

Пытаюсь осознать, сфокусироваться, вернуться.

И тут же встречаюсь с его пронзительным, до мурашек ярким пожирающим меня взглядом.

Открываю рот, но не успеваю ничего сказать, как он впивается в мои губы в новом, глубоком и далеком от целомудренности поцелуе.

Его язык хозяйничает в моем рту так требовательно и порочно, так жарко сплетается с моим, исследует, пожирает, искушает…

Его тело двигается на моем в волнующем, животном, первобытном ритме. Чуть ослабляя контакт, потом вжимая, и снова ослабляя, и снова вжимая… вжимая… вжимая.

Его рука… я чувствую, как его ладонь скользит по моему животу и… остановившись всего на мгновение, решительно ныряет под резинку моих просторных спальных шортиков.

А потом… я не успеваю ни пикнуть, ни дернуться, ни возразить, как его пальцы подцепляют еще и трусики, и его ладонь оказывается там, прямо там… прямо между моих судорожно сведенных вместе ног и… накрывает.

Боже, боже, боже… о боже мой….

От переизбытка нахлынувших на меня эмоций я начинаю задыхаться, и тогда Гордей перестает целовать и утыкается в мою шею.

Замирает так, но руку никуда не убирает.

– Дыши, Бельчонок, – хрипло произносит мне в ухо, находя его и чуть прикусывая мочку. – Тебе не должно быть больно, только приятно. Для тебя ведь не впервой, ты должна знать, да…

Произносит отрывисто, а потом надавливает сильнее и его пальцы уверенно проникают прямо туда, где еще никто и никогда… Прямо между моих складочек.

– Кажется, как будто в первый раз, но мы-то знаем…, – говорит он и начинает осторожно меня поглаживать.

– Зато будет с чем сравнить, да, Арин? – додавливает, но говорить я сейчас не могу.

Я никогда не трогала себя там в том самом смысле, только механически, когда принимала душ, а потому жар, и вожделение, и удовольствие, такое яркое, жгучее и ни на что непохожее, врываются в меня разом, оглушая и не давая возможности, ни среагировать как-то, ни даже слова произнести.

– Гордей…, – только и могу я выдавить из себя задушено.

Не понимая ничего, теряя связь с реальностью, уплывая, убегая, улетая…

Лоб покрывается испариной, бедра… сами собой раздвигаются чуть шире и подрагивают, подрагивают, сами непроизвольно тянутся к его руке…

– Такая сладкая, соблазнительная недотрога. Тебе нравится, когда тебя так трогают? Вижу, что да, ты вся течешь на меня. А если вот так?

На этих словах его пальцы опускаются ниже, продавливают и он начинает медленно вводить их в мою промежность.

– Гордей…

Он трогает там, там, там…

А его… орган тем временем настойчиво трется о мое бедро.

– Не представляешь, как сильно я тебя хотел, – произносит Гордей отрывисто. – Все, что угодно готов был отдать за один только раз… как хотел стать первым у тебя… единственным хотел… Так любил сильно…

– А сейчас…

Не узнаю своего голоса, не понимаю даже, что это я сейчас произношу…

Но говорю вслух, потому что он слышит меня, и потому что отвечает.

– Сейчас? Сейчас…  я… просто хочу тебя тупо трахнуть и закрыть этот измотавший меня гештальт.

И словно в подтверждение своим словам, он резко вводит в меня палец и от страха и напряжения я вздрагиваю вся, и вся напрягаюсь.

Но тут же вспоминаю, как совсем недавно ко мне пытался пристать пьяный настойчивый турист и насколько сильно я испугалась, что не удастся сбежать и самое важное может произойти с кем-то другим, не с Гордеем. И как пообещала себе, что сделаю все, лишь бы мой первый раз произошел с ним. Потому что хочу с ним, только с ним… на любых, на каких угодно условиях… Неважно, что будет потом, совершенно неважно…

– Я… согласна, Гордей, хочу тебя, – выпаливаю я и щеки загораются и полыхают, горят, горят.

Зажмуриваюсь, снова распахиваю глаза, а потом… сама тянусь руками к его шортам, хотя не знаю точно, что именно я собираюсь делать…

Просто хочу, чтобы он понял, что я согласна, наконец, согласна и пусть действует.

Он вытаскивает из меня пальцы, отстраняется и без лишних слов тянет вниз мои шорты и трусы. Снимает и отбрасывает их куда-то в сторону. Потом освобождается от своих шорт, медлит пару секунд, блуждая по мне диким, словно он под каким-то кайфом сейчас находится, взглядом, и снова, но на этот раз медленно, ложится на меня.

Кожа к коже. Жарко, удушающе, волнующе.

Я чувствую, как он весь горит.

Боже, да его всего чуть ли не лихорадит. Не понимаю, отчего так, хотя и сама сейчас нахожусь примерно в таком же состоянии.

Трясет всю в точности так, как и его. Кислород то и дело перекрывает. Удушает, лихорадит, знобит.

Я чувствую, как в мою промежность упирается его твердый, сильно возбужденный, очень горячий и кажущийся мне нереально большим, о боже… член.

Который внутрь меня точно, абсолютно точно ни при каких обстоятельствах не поместится.

И я снова вдруг испытываю новую волну острой, ничем не объяснимой, но сейчас же бросающей меня одновременно в холод и в жар, паники.

– Только, Гордей, пожалуйста…, – бормочу я, стискивая его за плечи и не в силах скрыть той позорной дрожи в голосе, которой так хотела, так стремилась всеми силами избежать.

Одна из его ладоней скользит мне под попу и чуть ее приподнимает.

– Пожалуйста, не очень резко, мне страшно. Потому что… потому что… ты у меня будешь…

Но он не церемонится больше, и уже входит в меня… Придерживая рукой мои ягодицы и не давая больше ни малейшей возможности увернуться…

Решительно раздвигая стенки, он заполняет, затапливает, оглушает…

Он входит, а я зажмуриваюсь и, словно как перед прыжком в воду, вдыхаю побольше, а потом задерживаю дыхание… Рывок, я закусываю губу и снова распахиваю глаза…

Глава 14

О боже… боже, боже, боже…

Я просто… просто… с ним… Я теряю себя…

Гордей заполняет меня всю собой и замирает так, крепко удерживая, не давая возможности ни отстраниться хоть на миллиметр, ни отступить, ни соскочить, ни увернуться.

Стискивает мои ягодицы, придавливая, горячо опаляет кожу своим тяжелым прерывистым дыханием.

Взрывает мой мир, оглушая, разбивая и подчиняя. В одну секунду разделяя его на невзрачное до и оглушающее, стирающее все барьеры и выходящие за любые, доступные для понимания грани реальности, после.

– Пиздец, – шепчет мне в ухо, но его грубость меня ничуть не оскорбляет, потому что я улавливаю, сколько энергии он вкладывает в одно это короткое, брошенное на пределе всех эмоций, слово.

Раскалывая мои мысли и нарушая запреты лишь одним своим волнующим, обволакивающим всю меня и будоражащим, чуть хрипловатым искушающим шепотом.

– Ты как, Бельчонок? – спрашивает он, и от этого вопроса, от неподдельного волнения в его голосе, меня затапливает еще стремительней, сильней и ощутимо удушающе глубже.

Я… я просто не могу, не в состоянии сейчас говорить.

Все, на что способна, это хватать ртом воздух и посильнее держаться за его крепкие, широкие, такие любимые и такие напряженные сейчас, крайне напряженные плечи.

– Арин?

Я улетаю.

– Арин, не молчи. Все хорошо у тебя? – снова тихонько меня зовет.

И я не выдерживаю.

– Гордей, ты ведь… Ты первый… первый у меня, – задушено выпаливаю я и, словно умалишенная, повторяю это еще раз и еще. Второй и третий раз уже не так и страшно. Я становлюсь смелее с каждой новой попыткой.

– Что бы ты там ни думал, у меня ни с кем никогда ничего не было. С ним…, – замираю на мгновение, не решаясь озвучить Володино имя, – не было ничего, кроме того глупого поцелуя на твоих глазах. И потом… я сразу уехала.

Он вздрагивает всем телом и застывает.

Несколько секунд мы так и лежим неподвижно. Горячие и возбужденные, близко, кожа к коже.

Гордей утыкается лицом в мою шею, вздыхает рвано, а потом целует быстро в чувствительное местечко за ухом. И вдруг начинает, словно ручной тигр, тереться щекой о мою щеку. Скользит выше, целуя в подбородок, в скулы, в глаза, в виски. А потом его пылающий, словно в лихорадке, лоб плотно соприкасается с моим.

Дрожь, которая пробивала мое тело все это время, от его нежности становится ощутимее. Я чувствую, как она передается и ему.

И я задыхаюсь с новой, утроенной силой.

– Дыши, Бельчонок, – шепчет он то ли мне, то ли самому себе.

И снова упоительно меня целует.

Так нежно. Боже, как же нежно он это делает, как головокружительно волнующе, как сказочно волшебно…

А потом… я снова чувствую его красивые длинные пальцы на своих обнаженных перед ним полушариях.

И я дышу, дышу, дышу…

Он водит по ним круговыми движениями, вызывая новые волны удовольствия, но почти сразу переходит к моим напряженным вершинкам. Трогает сначала одну, затем вторую. Зажимает, ласкает и скручивает их по-очереди. Так бесцеремонно, уверенно и даже слегка грубовато, но вместе с тем так огненно жарко и так невыносимо болезненно, настолько приятно… Так развратно для меня, порочно и так сладко, сладко, невероятно сладко…

Острое, ни на что не похожее наслаждение врывается и накрывает меня так стремительно. На скорости движется по телу к животу, концентрируется между ног в новом оглушающем обжигающе горячем импульсе.

Тело от его умелых горячих ласк подбрасывает и изгибает перед ним напряженной дугой, ждущей, просто жаждущих новых, невыносимо разжигающих прикосновений.

– Гордей, о боже… – задушено шепчу я, желая только одного, чтобы он продолжал, чтобы продолжал…

Не останавливался и продолжал, продолжал, продолжал…

Его грудь тяжело вздымается, его рельефные мышцы твердые, словно я притрагиваюсь к поверхности раскаленного горячего камня. Напряжены и плечи, и спина, и бедра. Мне кажется, что он старается обуздать рвущееся из него желание.

Осознавать, что я так сильно желанна для него, настолько приятно, что я взлетела бы, если бы обладала такой способностью.

Но самое волнительное и уносящее далеко за грань…

Его член во мне. О боже, он во мне, Он по-настоящему во мне… Он, только он… Он там…

– Не молчи, Бельчонок, скажи мне еще раз, – просит Гордей и в моем теле все отзывается на эту его просьбу.

– Ты первый…, – повторяю я и как же радостно мне самой это осознавать.

– Ты в порядке? Мне… продолжать?

Последнее он произносит с явным, будто бы колоссальным для себя трудом.

– Продолжай… – стону ему в губы, и сама тянусь и, как мне кажется, дерзко, целую его с языком. – Я… хорошо… Пожалуйста, пожалуйста, продолжай…

Я не до конца понимаю, о чем его прошу, но знаю точно, если, он остановится сейчас, для меня это будет равносильно смерти, настоящей реальной катастрофе.

– Хорошо, – отвечает Гордей, громко выдыхая, и начинает осторожные неторопливые движения внутри меня.

Ослабляет немного напор, но тут же вновь заполняет меня на всю длину.

Я ахаю, а он запечатывает мой стон глубоким, откровенным болезненно сладким поцелуем.

Когда он там, внутри, этот поцелуй кажется мне вдвойне, а то и втройне острее. Он пожирает буквально, но двигается при этом так осторожно там, между моих бедер, словно поверил моему признанию и осознает, что у меня это происходит в самый первый раз.

С ним…

Первый раз с ним, а не с другим парнем, как он считал и в чем уверен был так безоговорочно все это время. При том, что я… Я думала и мечтала всегда, всегда только о нем…

И вот теперь…

С ним, он первый, он, он, Он…

– Пиздец, Арин, – выдыхает Гордей в меня, и снова толкается туда, распаляя меня новым обжигающим воспламеняющим каждую клетку пожаром.

– Как же хорошо, блядь, как, сука, хорошо… Ты узкая… Охренительно узкая и тугая… Горячая такая… Моя… – шепчет он, словно находясь в каком-то полубреду, а потом снова покрывает поцелуями все мое лицо.

Боли нет совсем. Есть только острая, сильнее, чем отсутствие воздуха, потребность, необходимость, чтобы он не останавливался. Чтобы сжимал, проникал, говорил…

– Гордей, о боже, – вырывается из меня, когда от его ритмичных движений внизу живота начинает разгораться пышущий нетерпением раскаленный, ищущий, но никак не находящий выхода, волнующий, пульсирующий жар. Растет стремительно, и я зажмуриваюсь, не понимая, как мне с этой ситуацией теперь справляться.

Это ведь нереально выдержать, совершенно нереально…

Но тут его ладонь вдруг тоже оказывается там, между моих раздвинутых для него обнаженных дрожащих коленей, и начинает осторожно, но уверенно поглаживать прямо мои складочки.

Я дергаюсь, зажмуриваюсь и часто-часто дышу, потому что понимаю, что это вот оно, то самое, чего мне мучительно, до боли не хватало в моем измученном и раскаленном до предельной невозможности теле.

Сама жмусь к нему, стону, снова выгибаюсь и улетаю в какие-то неизведанные мне ранее высоты.

Перестаю полностью воспринимать окружающее.

Есть только он и его чувственные, невыразимо приятные касания, пробивающие до неистовой, оглушающей агонии, заставляющей меня умирать буквально каждую секунду, а потом снова возрождаться и умирать, сладко и мучительно умирать…

Наконец, мир взрывается.

Ярко, до абсолютно полной потери внешней физической оболочки.

Долго, невыносимо хорошо, и только когда я в опустошении замираю в его руках, он убирает пальцы и начинает двигается во мне острее, глубже, нетерпеливее.

Он рычит, прикусывает несильно мою кожу, он выдыхает сквозь зубы разные отрывистые ругательства. Он блуждает по мне губами, и берет меня, берет, берет, берет.

Я стону уже неприкрыто. Громко, не сдерживаясь, забываясь… Не понимая, как я проходила раньше мимо такого яркого, самого лучшего из того, что случалось в моей жизни, острого и невыразимого ни одним словом наслаждения.

Он ловит мои стоны ртом, не пропуская ни одного, и возвращает мне их, страстно и отрывисто сминая, прикусывая и целуя.

И любит меня, любит, любит, любит… Он же любит?

– Бельчонок… Блядь, Арин… моя… наконец. Моя. моя, моя…

На моем теле нет ни одного места, где бы не побывали его руки. Ни одного участка, который не отозвался бы на его прикосновения.

Он бормочет что-то бессвязное совсем тихо, а потом он сжимает мои ягодицы чуть сильнее, резко входит, но в следующий момент уже вырывает себя из меня и на мой живот начинает течь что-то теплое.

Теплое и густое.

Я понимаю, что это и есть то… что он кончает, со мной, на меня… Что мы с ним… реально, действительно до конца…

Я не знаю, что мне делать дальше, осознание приходит запоздало, но Гордей сам принимает решение.

Он ложится рядом со мной, очень близко, и сразу же обнимает меня за плечи. Утыкается носом в мои волосы, и мы просто так лежим некоторое время, приходя в себя и окончательно восстанавливая дыхание.

А потом…

Гордей целует меня в лоб, приподнимается на локтях и быстро садится на кровати.

Оборачивается и вновь ведет своим жарящим взглядом по моему, разомлевшему от его ласк, но уже снова загорающемуся под его взглядами телу. Особенно задерживаясь в районе моих ягодиц.

Вытягивает руку и зачем-то проводит пальцами прямо под ними и под бедрами.

Сейчас, когда одуряющий дурман начал спадать, мне жутко неудобно и хочется чем-нибудь прикрыться.

Особенно, если учесть, что, по всей видимости, у меня там кровь и он… он испачкается, хотя, наверное, он уже…

– Я в душ, – говорит Гордей, поднимаясь. – Займет пару минут. Или ты хочешь первая?

– Н… нет, иди ты, – хриплю я, вздрагивая от стальной нотки, появившейся вдруг в его голосе. И тут же прикрываюсь подвернувшимся под руку краем простыни.

– Хорошо.

Он натягивает штаны, встает, подходит к столику и возвращается оттуда с салфетками.

Протягивает их мне, отчего-то не глядя на меня.

Мне кажется, он делает это как-то механически, размышляя о чем-то своем.

Вот так после секса он вел себя с Радой и остальными? Настолько быстро теряет к отдавшейся ему девушке интерес?

Я беру, стараясь не расклеиться и не показать, как меня ранит такое его поведение.

Гордей же снова отворачивается и не выказывая больше и крупицы той нежности, что не далее, как минуту назад просто-таки фонила в нем, идет в сторону ванной.

Я наблюдаю за тем, как перекатываются мышцы на его спине при ходьбе, и только когда он окончательно исчезает за дверью, слегка перевожу дух.

Опускаю руку вниз и трогаю кончиками пальцев размазанный по мне… результат его желания. Сперма, слегка спотыкаюсь на слове, но вспомнив, что я уже не девственница и могу стать несколько смелее, повторяя это слово увереннее.

Так вот, она уже не такая густая, как вначале. Стоит лишь немного пошевелиться, как она начинает стекать с меня тонкой прохладной струйкой.

Я быстро хватаю салфетки и останавливаю, чтобы еще сильнее не испачкать простыни, но полностью стирать ее с себя не хочу.

Потому что это знак того, что мы… Знак… о боже… У меня голова раскручивается, как на карусели, а щеки запоздало мучительно вспыхивают.

Но я снова решаю называть вещи своими именами.

У нас с Гордеем был секс, он стал моим первым мужчиной. Он взял меня и кончил практически в меня. Теперь я больше не девственница. Я разрешила ему все, и он делал с моим телом все и брал так, как хотел. Смотрел, трогал, целовал, заставил испытать ни с чем не сравнимое блаженство, когда надавливал пальцами, и, наконец, входил в меня. Яростно и иступленно входил внутрь меня…

Я по своей инициативе получила этот незабываемый опыт, и…

Теперь я знаю, каково это. Знаю, каково…

Слушаю, как за стеной льется вода и думаю о том, что, может быть все парни, а не только Гордей, хотят после этого побыть наедине с собой.

Правда, вначале и намека не было… Когда он кончал, он яростно прижимал меня к себе и целовал. И потом он сразу же обнял и не отпускал.

И только потом… почему-то…

Надеюсь, кстати, что у меня получится застирать простынь, и персонал не догадается о том, что здесь происходило этой безумной, стирающей все запреты и лишающей меня девственности ночью.

Использую все же салфетку по назначению, я слегка промакиваю свою до сих пор разгоряченную и не успевшую остыть после страстного безумия кожу.

После этого приподнимаюсь на руках, а потом, тщательно следя за ощущениями между ног, осторожно присаживаюсь на кровати.

Замираю. В недоумении разглядываю белую и абсолютно чистую простынь под своим все еще слегка влажными от пота ягодицами.

Не понимаю ничего. Хмурюсь и сдвигаюсь чуть-чуть в сторону, чтобы предоставить себе лучший обзор.

Но на смятых и пребывающих в неразберихе простынях, о боже… никакого, даже самого малюсенького и бледного пятна крови.

Судорожно шарю ладонями по простыням, но ни на одном клочке ткани я не обнаруживаю ничего, что говорило бы, или хотя бы намекало на то, что у меня произошел мой самый первый секс.

Но… но…

Страх удушающей болезненной волной охлаждает все тело, а руки начинают мелко-мелко подрагивать.

Но…

Я слышала, еще в школьных разговорах, что чисто теоретически так бывает, надо будет дополнительно погуглить еще. Но… но…

Я спускаю ноги с кровати и вскакиваю. Но тут же, почувствовав тянущую боль в промежности, усаживаюсь обратно и в бессилии обнимаю себя руками.

И закусываю губу, не в силах справиться с рвущейся из глаз горечью.

Я понимаю теперь, куда смотрел Гордей столь внимательно, что он искал и почему ни с того, ни с сего стал вдруг со мной снова равнодушен и холоден. Так стремительно ушел в ванную, даже не взглянув, не обернувшись…

Догадываюсь, что расстроило его настолько, что, когда подавал салфетки, он едва терпел мое присутствие.

Он… решил, что я… О боже, что я обманула его. И теперь снова считает, что не был у меня первым. Я так специально говорила…

Думает, что я могла бы спать с другим… Тогда как он… тогда как я…

Не знаю, что со мной не так, но доказательств никаких для него у меня теперь нет. Не получилось и такого, что он увидит и сам обо всем догадается.

Лучше уж я бы вообще молчала об этом, это было бы честнее, и проще гораздо сейчас для него…

В бессилии я снова заваливаюсь на кровать и поскорее утыкаюсь носом в подушку. Хочу исчезнуть, спрятаться навсегда от всего мира и от его гнетущего, так сильно ранящего меня равнодушия.

И все же, все же, может быть…

Звук воды все еще доносится до меня, и я вскакиваю. Хватаю что-то из своей одежды и, прикрываясь, на слабых, все еще подрагивающих, не до конца окрепших после близости ногах, пошатываясь, но с каждым шагом все смелея и смелея, закусив губу, решительно иду по направлению к ванной комнате.

Глава 15

Нет, пожалуйста, только не это…

Гордей, о боже, Гордей…

Гордей стоит под душем, запрокинув голову и подставив лицо под бьющие с потолка струи. Я замираю на несколько секунд и просто любуюсь его рельефным и невероятно красивым обнаженным телом, по которому так завораживающе и чувственно стекают сейчас прозрачные капельки воды.

Хочется ловить их губами, скользя по его коже и вбирая, слизывая их языком. Хочется снова почувствовать и ощутить на себе, в себе его жаркий, несдерживаемый огонь. Его дикую и неистовую, но в то же время нежную, порочную, воспламеняющую и обжигающую, заставляющую гореть и сгорать, безумную, меняющую все восприятие страсть.

Отдаться уверенной силе его крепких рук и снова потеряться ото всех и вся в неизведанных, но невыносимо горячих лабиринтах времени и пространства.

Мне боязно навязываться ему сейчас, а вдруг он не захочет… вдруг разочаровался… Не так сильно понравилось, как мне самой…

Но я отбрасываю сомнения и делаю несколько решительных широких шагов вперед. Подхожу, переступаю через барьер и вот уже оказываюсь в просторной душевой кабинке удушающе рядом с ним.

Гордей слегка поворачивает голову и окидывает меня ничего не выражающим взглядом, ставшим за последнее время таким привычным, но после нашей близости воспринимаемым особенно остро и болезненно.

– Две минуты прошли, – говорю я, стараясь звучать непринужденно, и вздрагиваю, когда прохладные, точнее сказать холодные, близкие к ледяным струи начинают нещадно ударять меня по лицу.

Гордей протягивает руку к кранам и регулирует температуру воды. Холод тут же сменяется приятным расслабляющим теплом.

– Спасибо, – благодарю я и опускаю руки, которые до этого держала скрещенными на груди, свободно вдоль туловища.

Гордей застывает взглядом на моей груди и смотрит, смотрит, смотрит…

Я тоже смотрю на него, просто молча смотрю и не знаю, о чем мне с ним дальше говорить. Новые заверения и оправдания, боюсь, прозвучат как-то глупо, да и вообще…

Мне хочется, чтобы он меня обнял, но об этом я тоже не рискую его попросить. Разве что попробовать самой…

Мы итак стоим крайне близко друг от друга, но я придвигаюсь еще ближе, и уже тянусь к нему, как Гордей протягивает руку, останавливая, и перехватывает меня за волосы.

Не как-то бережно или нежно.

Он дергает болезненно на себя, а затем начинает наматывать мои длинные пряди на кулак.

Я ахаю, упираясь ладонями в его грудь, а Гордей разворачивает меня и тут же прижимается плотно к моей спине и ягодицам.

Я специально старалась не смотреть на него ниже талии, сейчас же отчетливо ощущаю, как сильно он снова хочет меня.

И тут же я чувствую безжалостное давление его ладоней на свои шею, спину, на поясницу. Оно заставляет меня против воли наклоняться вперед и вниз, но я не могу, не могу… это же…

О боже, это же так неудобно, неприлично… Это… это…

Пытаюсь сопротивляться, но Гордей крупнее и значительно сильнее меня. Он просто-таки вынуждает сделать это, выгнуться перед ним в ужасно постыдной, открывающей весь обзор на мои самые откровенные места, позе.

Заставляет, о боже, мне кажется, я сейчас прямо на месте сгорю или умру от стыда… Он заставляет меня раздвинуть ноги, встать шире, сделаться для него еще доступнее, а потом…

Потом он начинает бесцеремонно трогать меня между ног.

Проводит пальцами по складочкам, по всем местам… он… он…

Не спрашивая моего разрешения, не добиваясь согласия…

Я чувствую его пальцы прямо внутри себя… Они трогают, залезают внутрь, расширяют меня и двигаются, двигаются во мне в порочных поступательных движениях туда и обратно…

И он… он не просто делает это, полностью обездвижив меня. Он может все это видеть, наблюдать, смотреть…

Он нагнул меня перед собой и теперь развлекается со мной, как с какой-нибудь… о боже, боже, боже…

Слезы брызгают из глаз… а он между тем…

Он… приставляет к моей промежности Его и начинает бесцеремонно толкаться, с напором просовывать его в меня.

Я вскрикиваю, пытаюсь в новой попытке сдвинуть бедра, но уже поздно, его член вошел в меня и заполнил все во мне до упора.

Я ахаю и зажмуриваюсь. Захлебываюсь в своих соплях и раскисаю, почти забывая, что для существования необходим кислород.

– Дыши, – бросает короткое Гордей, словно в насмешку напоминая, каким он может быть внимательным, и начинает вбиваться в меня, с каждой секундой все сильнее, жестче и бесцеремонней.

– Гордей, – сиплю я, но вместо ответа он отпускает волосы и накрывает ладонями мои груди.

Сильно, почти до боли, стискивает в пальцах, а потом начинает скручивать ими мои соски.

И вбивается, вбивается, вбивается.

– Гордей…

– Молчи, – перебивает он хрипло, – и дай спокойно оттрахать тебя в свое удовольствие.

– Гордей, мне больно, – выкрикиваю я, плохо соображая от охватившего меня и пожирающего, такого болезненного и жуткого, просто невыносимого, чувства отчаяния, обиды и стыда.

И я… вру ему… я…

Не больно, но я вынуждена так говорить, потому что не знаю, как я еще могу до него достучаться и как могу его еще остановить.

Потому что сейчас он…

Он, он, он… какое-то жадное, оголодавшее и, наконец-то, дорвавшееся до женского тела дикое неуправляемое животное.

Не слушает меня, не воспринимает и не слышит…

А я кричу, что мне больно, и я… Наконец, я добиваюсь своего.

Гордей останавливается и сразу же выдергивает себя из меня. Но только…

Я радуюсь рано и рано надеюсь, что смогу убежать и в одиночестве придаться своему мучительному безнадежному отчаянию. Он не отпускает…

Еще секунда, и я уже не знаю, правильно ли поступила, когда решилась на то, чтобы прервать его такое жесткое, выходящее за рамки, безумие.

Он снова захватывает в плен мои волосы, разворачивает и толкает меня к стене душевой кабинки на жесткий прорезиненный коврик.

Я не удерживаюсь на ногах и ожидаемо валюсь на него. Съезжаю вниз по скользкой и мокрой пластиковой стене.

Голова кружится, хватаю ртом воздух, еле находя его среди льющегося на меня мощного потока струй.

Надеюсь, так надеюсь, что мои мучения на этом окажутся закончены.

Но нет. К сожалению, они для меня только начинаются.

Гордей не дает мне полностью свалится и заставляет оставаться перед ним на коленях.

И мне отчего-то кажется, что это именно то, чего он добивался. Потому что перед глазами, сквозь теплые душевые струи, на меня надвигается… о боже, боже мой…

– Рот открывай, – командует Гордей грубо, и я во все глаза смотрю на застывший возле моих губ твердый, внушительный член и не могу ни пошевельнуться, ни увернуться, ни возразить.

И тогда он… он… он… Он, удерживая одной рукой мои волосы, и не давая отклониться голове, кладет вторую ладонь на мой подбородок, надавливает пальцами, принуждая разомкнуть губы, а потом… мне кажется, что я сейчас свалюсь без чувств… он…

Придвигается бедрами еще ближе, и его… о боже, его… он… его… член касается моих губ.

А потом…

Он резко продавливает, и я захлебываюсь в собственных слезах и слюнях, когда он полностью, до самого горла заполняет… лишая дыхания, осознания, понимания…

Глава 16

Шок, остановка дыхания, переосмысление, рывок…

Я слышала, все, что не убивает, должно делать нас сильнее…

Шок, остановка дыхания, ступор всех систем жизнедеятельности.

А стенки кабинки, сквозь пелену воды, уже качаются, мельтешат, расшатываются и на скорости плывут передо мной.

Зачем, Гордей, за что…

И вдруг это все прекращается, словно по щелчку, в один короткий решительный миг. Также резко, как и началось, и провалиться в окончательные глубины пропасти из ужаса и отчаяния я не успеваю.

Мой рот освобождается, я снова могу свободно и без препятствий дышать. И я дышу, дышу, дышу. Надсадно глотая воздух и вцепляясь во что-то, что понимаю, едва сознание ко мне возвращается, оказывается плечами Гордея.

– Прости, я должен был спросить у тебя разрешение, – шепчет он, утыкаясь носом в мои волосы и ведя пальцами по моему лицу.

А потом поднимает меня, удерживая мое слабое податливое тело и подставляет мое лицо под теплые струи воды.

– Дыши, Бельчонок… Я и сам еле… Крышу от тебя рвет… Не повторится больше… если ты сама не захочешь. Закрой глаза на минуту.

Взгляд фокусируется на бутылочке фирменного отельного шампуня.

Я выполняю, потому что, чего еще после случившегося мне теперь бояться, а по кабинке уже начинает разноситься приятный цветочный аромат.

Чувствую, как пальцы Гордея осторожно массируют мою голову, и вот уже душистая ароматная пена начинает обильно стекать по моему лицу.

Смывая, унося, слегка смягчая.

Он гладит меня очень нежно, так, будто я хрустальная, баснословно дорогая и хрупкая ваза, и кажется, что расслабляет этими своими касаниями. Я снова дышу почти без перебоев.

Он целует уголки моих губ и слегка проникает между них языком. Несильно. Кажется, лишь только затем, чтобы перебить его вкус от того, от того… как… о боже, боже, боже…

Стоит подумать, как я возвращаюсь в состояние ступора и шока. Но Гордей тут же перестает целовать и просто обнимает, близко прижимая к себе.

– З… зачем ты это сделал? – спрашиваю непослушными губами, после того, как вода уносит последние остатки геля.

Но я все еще стою перед ним.

Мокрая, обнаженная, дезориентированная.

И он стоит.

Жесткий, красивый и… и… и… все также сильно желающий меня, как и прежде…

– Я не стану оправдываться перед тобой, и говорить, что не хотел, – произносит он, чуть отстраняясь и блуждая взглядом по всему моему лицу. – Можно сказать, в красках представлял. Наверное, сотни, а то и тысячи раз. Особенно после того, как ты бросила меня умирать. Но, как уже сказал, обещаю не трогать больше… никаким способом без твоего согласия.

Я молчу.

– По крайней мере в этом у тебя точно не было опыта, – усмехается невесело, а по моему телу, несмотря на горячие струи, прокатывает легкая волна озноба.

– У меня вообще не было, я говорила. А ты…

У меня снова перехватывает дыхание.

– Это неважно. Просто неважно уже. Проехали.

Гордей выключает воду, берет откуда-то большое махровое полотенце и начинает заворачивать меня в него.

С невозмутимым видом. Я не знаю, что он на самом деле думает насчет моих слов. Поверил, или снова нет.

Второе полотенце он оборачивает вокруг своих бедер, скрывая, наконец-то, с моих глаз… мне по-прежнему не противно на него смотреть, вот только…

Щеки сейчас же болезненно вспыхивают.

– Что ты испытала в тот момент? Страх, стыд, боль?

– Да, именно все это, – говорю я, а Гордей вплотную подвигается ко мне.

Я вздрагиваю, но он не делает попыток ко мне прикоснуться.

– Так даже лучше, если посмотреть. Теперь тебе и в голову не придет не то, что забираться в мою постель или пытаться целовать в темном безлюдном коридоре. Вообще приближаться ко мне ближе, чем на десяток, а то и больше метров.

Я сглатываю.

– Идти сможешь?

Я не знаю, не знаю, не знаю…

Я готова снова задохнуться в потоке из горьких, непрошенных рыданий. Потому что не знаю, я не знаю, что теперь придет или не придет в мою голову. Я люблю его, но его поведение, все это… и все равно, я продолжаю любить его, я люблю…

– Арин?

И тут Гордей делает то, чего я была лишена так давно, но неоднократно, так часто восстанавливала, и проживала, и всегда мечтала.

Он вдруг, он… Секунда, и он подхватывает меня на руки, словно я вешу совсем не больше пушинки.

И он…

Он выносит меня из ванной на руках.

Подходит со мной к кровати, а потом осторожно укладывает меня на нее. Сам ложится рядом, облокотившись на руку, согнутую в локте и начинает вести пальцами по моему лицу.

Все происходит быстро, так, что не успеваю реагировать, воспринимать, переосмыслять.

– Ты стала еще красивее, чем была, – говорит он и моя грудь, укрытая полотенцем, тяжело вздымается под его пристальным, тяжелеющим с каждой секундой взглядом. – Но я не хочу снова в этот омут, Бельчонок. Слишком больно и слишком… сложно потом… А ты… Надеюсь, ты убедилась в том, что твои мечты насчет меня совсем не соответствуют реальности. И не захочешь больше… Это было жестко, но я… я стал таким и уже не изменюсь. Либо грубый жесткий секс без обязательств, либо ничего.

– Ты… ты был нежным в первый раз, – в отчаянии шепчу я, на что Гордей перестает поглаживать мою кожу и только жестко усмехается одними уголками губ.

– Ты сказала, что это твой первый раз, я… забылся немного. Слегка накрыло от твоего признания, старался… сдержаться. Не ожидал. Но больше такого не повторится, Бельчонок.

Он вдруг поднимается с кровати и отходит к окну. Стоит ко мне спиной несколько секунд, потом идет в сторону ванной, а возвращается оттуда уже одетый в штаны и футболку.

Я за это время тоже успеваю натянуть свою одежду, а также немного пригладить волосы рукой.

– Думаю, сейчас мне лучше уйти, – говорит Гордей, окинув меня, сидящую на краешке кровати, поверхностным блуждающим взглядом, потом решительно направляется к двери.

– Подожди, – выпаливаю я, против всякой логики, чуть не впадая в панику от мысли, что он уйдет и оставит меня одну.

Его рука, уже прикоснувшаяся к дверной ручке, опускается, он оборачивается ко мне.

– Что?

– Ты… ты…

Я давлюсь словами, но все же решаюсь, не могу не выяснить вопрос до конца.

– Ты… пойдешь сейчас к ней, к Лене? Или к какой-то другой девушке? И станешь…   я видела, ты все еще возбужден…   ты…   станешь засовывать в нее?

– Арин, не забивай себе голову…

– Ты… Если я… я… если я разрешу тебе… Как ты хочешь… То есть… если все будет так, как там, в душе, ты… пообещаешь мне… Пообещаешь, что только со мной и больше ни с кем?

Я выпаливаю, и сама же захожусь от страха, от ужаса своего предложения. Но стоит только подумать, что он уйдет….

– То есть, ты хочешь сказать, что разрешишь мне трахать тебя в рот?

Я зажмуриваюсь, нещадно горя от его формулировок, да и от самой темы разговора, но все равно, хоть и нерешительно, и со всей силы борясь со своим отчаянием, но киваю.

– И что, глотать мою сперму ты тоже согласишься?

Я задыхаюсь от жаркого горячего удушья, не сразу воспринимая, а потому молчу. О таком я даже еще не думала. О боже, вообще не представляла.

Гордей усмехается, разглядывая мои мучения, отворачивается и снова толкает дверь.

Я вскакиваю с кровати и снова останавливаю, на этот раз близко подходя к нему.

– Подожди, я… да, я согласна, если только со мной… больше ни с кем не станешь, а только со мной.

Несколько минут Гордей внимательно разглядывает мое лицо, и я рада, что в комнате достаточно темно. Ведь настолько сильно пылают сейчас мои щеки, и лоб, и шея…

Не знаю, как я выдержу. Не представляю, не знаю, не знаю…

– Спокойной ночи, Бельчонок, – говорит Гордей после паузы, кажущейся мне, без преувеличения, практически бесконечной.

Закрывает перед моим носом дверь и все же уходит, оставляя в оглушающем, затягивающим в свои сети безнадежности, гулком и темном одиночестве.

…

Я медлю долго, по ощущениям, как будто несколько часов. Хотя по факту проходит чуть более пятнадцати минут.

И многое за эти минуты прокручивается в моей воспаленной, гудящей от противоречий, голове.

Ко мне вдруг возвращается вся та безысходность, в которую надолго погрузилась после столь кровоточащего и до сих пор болезненно переживаемого разрыва с ним, хоть не желала этого расставания всей своей душой.

Та дикая вина при воспоминаниях, как прокатывалась катком по его чувствам взад и вперед и не хотела, просто не в состоянии была ничего слушать и воспринимать.

То убивающее ощущение потери, что в полной мере испытала, когда он действительно оставил меня в покое, больше не преследовал и просто вычеркнул из своей жизни, будто меня в ней никогда и не было.

Как он жил без меня все эти месяцы? Даже не интересовалась, поглощенная только своими собственными болью, отчаянием и тоской.

Захлебывалась в них и совершенно не представляла, что в это время происходило на самом деле с ним.

Ориентировалась на слухи, которые просто-таки кричали о том, что все успешно у него… Как, впрочем, и у меня самой…

Только несмотря на эту успешность и кажущееся таким надежным, почти нерушимым благополучие, отчего-то наложить на себя руки хочется все чаще и чаще…

…

Я выскальзываю из комнаты и с замиранием сердца отправляюсь на его поиски, он ведь не мог уйти далеко.

Пожалуйста, только бы он не ушел далеко.

Только бы ни к кому-нибудь из девушек…

И вздыхаю с невероятным облегчением, когда нахожу его на затемненной веранде с бутылкой какого-то напитка и сигаретой в руках. Хотя не помню, чтобы когда-нибудь до этого он курил.

Одного, без компании.

На мое появление он никак не реагирует. Делает глоток из горлышка, потом затягивается и выпускает дым изо рта.

– Это что?

Я встаю перед ним и кивком указываю на бутылку.

– Коньяк.

– Можно и мне глоток? – прошу я и Гордей без лишних слов передает мне алкоголь.

Делаю, для смелости, взрослый серьезный глоток, потом еще один, и еще, и только после этого возвращаю ему коньяк.

– Да или нет, Гордей? Ты не ответил, – говорю я, едва в желудке перестает печь и гореть, а по телу начинает струиться мягкое приятное тепло. – Если я соглашусь, то обещаешь, что только со мной и больше не будешь ни с кем?

Гордей прищуривается.

Опять затягивается и неотрывно смотрит на меня, словно раздумывая, что мне на это отвечать. А может, вообще ничего, снова отвернуться от меня и уйти.

– Допустим, – произносит он, наконец, сдержанно и делает очередную глубокую затяжку.

Я наблюдаю за его губами с каким-то ненормальным болезненным интересом, потом медленно, очень медленно, на десять счетов, выдыхаю.

– Но чувств от меня все равно никаких не жди, – добавляет вдогонку и тон его при этом более, чем серьезен.

Но я уже не слушаю его, потому что получила то, в чем нуждалась, его обещание не спать с другими девушками. Если мы, если я…

– Пойдем, – выпаливаю я, продолжая также прямо, как и он на меня, неотрывно смотреть на него.

Он тушит окурок, и я ни слова больше не говоря, хватаю его за руку и тяну к одному из диванов, расположенному в самой темной части веранды.

– Хочешь сейчас, Гордей?

Не дожидаясь ответа, толкаю его в грудь, а когда он валится назад и принимает сидячее положение просто потому, что так получается по инерции падения, а он расслаблен и не сопротивляется моим действиям, я решительно встаю между его раздвинутых в стороны ног.

– Это вторая бутылка, Бельчонок. Я слишком пьян, чтобы останавливать тебя, а потом успокаивать, когда будут задеты твои чувства, – произносит Гордей тихим, чуть хрипловатым голосом.

– Плевать, хоть десятая, – отвечаю я.

Убеждаюсь, что он неотрывно смотрит на меня своими пронзительными, дьявольскими порочными глазами, я медленно, не разрывая этого обжигающе тягучего контакта, и, как мне кажется, даже почти не краснея, опускаюсь перед ним на колени и тяну за шнурок, расслабляя пояс его спортивных штанов.

Глава 17

Я сама на это согласилась, разве нет?

Стать его персональной, развратной шлюхой…

Я действительно настроена решительно и не собираюсь на этот раз отступать, падать в обморок или каким-то другим способом показывать, что я не совсем еще готова.

Наконец, пояс его штанов оказывается достаточно расслабленным для того, чтобы я могла запустить туда руку, либо начала раздевать его, стягивая одежду с его крепких, состоящих из одних только мышц, ягодиц. Я еще не понимаю, как будет удобнее и комфортнее.

И конечно, все равно горю, хоть и стараюсь убедить себя в том, что ничего такого я не совершаю.

Я все равно нещадно и очень сильно сгораю от стыда.

В темноте не видно, уговариваю я себя раз за разом, чтобы не покраснеть при нем еще сильнее. В темноте не видно, не видно, не видно…

Его… орган так сильно напряжен, хоть Гордей сказал, что очень пьян, видно на это не влияет. И мне, несмотря на выпитый мной самой алкоголь, немного боязно увидеть его снова, да еще так близко от своего лица.

Но я должна.

Мне… придется взять его в рот, а дальше… двигаться губами по нему? Трогать его одновременно с этим? Как именно? О боже, как парням вообще может такое нравиться…

Но делать нечего, я сама захотела, и… сосредотачиваюсь исключительно на его, хорошо видно, насколько сильно возбужденном, пахе.

Последний раз выдохнув, словно перед прыжком, я запускаю руку ему в штаны, скользя пальцами по его плоскому рельефному животу, и…

Вдруг чувствую на своем запястье крепкий, горячий захват.

Замираю лишь на секунду и тут же хочу продолжить движение, но рука в кольце его пальцев не сдвигается ниже ни на сантиметр.

– Гордей, – бормочу я и вскидываю на него глаза.

Он все еще прожигает меня горящим, каким-то болезненно лихорадочным взглядом.

– Гордей…

– Не хочу сейчас, – произносят его губы, а рука стискивает мое запястье еще сильнее, причиняя ноющую пульсирующую боль.

– Но…

Может я и не слишком опытная в этих вопросах, точнее совсем неопытная, но я же вижу, как у него напряжен. Этого никакой одеждой ему никак не скрыть.

– Сядь рядом со мной на диван и обними меня, – говорит Гордей, а я не знаю, радоваться мне его просьбе или, наоборот, ее опасаться.

Но, в любом случае, конечно, решаю не спорить.

– Раз ты так хочешь…

Неловко поднимаюсь с колен, едва осознавая, насколько они у меня сейчас дрожат, одновременно с этим потираю запястье, которое он, почти сразу, едва начинаю свой подъем, отпускает. Сажусь.

Решаю, что недостаточно близко, а потому чуть сдвигаюсь, чтобы сделаться еще чуть ближе к нему. Соприкасаюсь с его ногой своими бедром и коленом.

Гордей делает последний глоток и отставляет опустевшую бутылку куда-то на пол. Снова откидывается на диване. Запрокидывает голову назад и полностью закрывает глаза. Шнурок на его штанах все еще расслаблен, а сами они сидят низко на бедрах. Мне видно края его фирменных боксеров.

И он не собирается ничего с этим делать.

– Обними, – просит он одними губами, но не меняя позы и не открывая глаз.

Я подаюсь к нему и неловко его обнимаю.

Сердце колотится очень сильно, во рту пересыхает, руки плохо слушаются меня.

– Я пьяный, пиздец, – говорит он, а я молчу, оглушенная новым витком нашей с ним близости.

Он горячий. Он напряженный и расслабленный одновременно. Он притягательный и очень хорошо пахнет. Немного непривычно из-за ноток табака и спиртного, от этого он кажется взрослее и недоступнее. Меня это еще сильнее притягивает, и я прижимаюсь к нему крепче.

Мне настолько нравится его обнимать, что сердцебиение становится неконтролируемым. Голова кружится еще активней и ощутимее. Я сильнее подаюсь к нему и прислоняюсь щекой к его груди. Слушаю биение сердца.

– Теперь скажи, что любишь меня, – просит Гордей, и я откликаюсь, не раздумывая ни секунды.

– Я люблю тебя, – говорю я, стараясь справиться с жаром, что ударяет в районе солнечного сплетения и начинает заполнять всю грудную клетку.

– Не очень расслышал, повтори.

– Люблю, – повторяю смелее, все еще не уверенная, что правильно его понимаю.

Я с удовольствием, но… Зачем ему мои дурацкие признания, в то время, как на самом деле его тело желает совершенно другого? Да и сам он говорил прямым текстом, что другое…