Хлыст

Раздался телефонный звонок. Елена отвлеклась от составления протокола, аккуратно, чтобы не разбрызгать чернила, отложила в сторону перьевую ручку, положив её пером на чернильницу.

– Плеханова! Слушаю! – произнесла она в трубку телефона.

– Елена Никодимовна, здравствуйте! Это Чичевичкин из дежурной части. На Пролетарской, 49, два трупа в квартире… Не свежие…

– Криминал?

– На месте участковый. Говорит, что трудно определить. В судмедэкспертизу я позвонил, заедете по пути.

– Кто сегодня там?

– Скородумова!

– Отлично! А криминалист, как всегда, Ульяна Титова?

– Так точно! Машина к Вам уже выехала.

Следователь прокуратуры Плеханова Елена никак не могла привыкнуть к обращению к ней по имени отчеству. Она всё еще ощущала себя девчонкой, недавно окончившей юридический институт. Ну да, ей недавно исполнилось тридцать лет, у неё ответственная должность в прокуратуре, её считают самым опытным следователем. Но это ничего не значит. Энергия била через край, она торопилась жить, строить коммунизм вместе со всей молодой страной и любимым вождем товарищем Сталиным. Конечно, должность, членство в партии, обязывало её к строгости, требовательности не только к себе, но и к сослуживцам. Она всегда была подтянута, опрятна, коротко стриженные темно-русые волосы оголяли её прямую, можно сказать, лебединую шею. Конечно, были минуты расслабления, как и у всех нормальных людей. В редкие выходные она ходила с подружками в кино, музеи, театр, бегала на танцы и даже прыгала с парашютом целых два раза.

Лена со вздохом открыла сейф, положила на нижнюю полку незаконченное уголовное дело, где лежала целая стопка таких же папок, взяла со второй полки наган и вложила его в кобуру на поясе. Она-то надеялась, что дежурство выпадет спокойное и удастся закончить обвинительное заключение по убийству сторожа продуктового магазина. Прихватив папку с бумагами, бланками протоколов, она вышла из кабинета, спустилась по массивной чугунной лестнице со второго этажа. Почти сразу подъехала милицейская «Эмка», на заднем сидении которой сидела Ульяна с чемоданчиком.

Эксперт-криминалист Титова Ульяна была полной противоположностью Плехановой. Скромная, неторопливая, чуть полновата, но это её не портило. Она подкупала людей своим обаянием, добротой. Что касается профессии, то своё дело знала, была обстоятельная и дотошная.

Плеханова и Титова кивнули друг другу головой. Они уже встречались сегодня утром за кружкой чая в коммунальной квартире, где они жили в одной комнате.

– Ну, а где же доблестный уголовный розыск?

– Бурдин Валера на выезде, кража курей из сарайки. Подъедет позже. Да может и трупы-то не криминальные!

Пока ехали до судебного медика, Плеханова спросила о баллистической экспертизе по убийству сторожа.

– Сегодня закончу! – ответила Ульяна, – Я доподлинно установила, что представленная на исследование пуля калибра 6,35 мм, обнаруженная при судебно-медицинском вскрытии в теле убитого сторожа, выпущена именно из того пистолета, который нашли при обыске у подозреваемого лица. Я по методике Семеновского сделала из пистолета несколько пробных выстрелов, а потом при большом увеличении сфотографировала участки следов полей нарезов ствола на исследуемой и экспериментальных пулях. На крупномасштабных фотоснимках имеются совпадающие особенности микрорельефа канала ствола, отобразившиеся на поверхности пуль. Это стопроцентное доказательство виновности подозреваемого!

Лена улыбнулась, что не осталось незамеченным Ульяной.

– И что ты улыбаешься? – немного обиженно спросила она.

– Ты умница! – Лена с любовью потрепала подругу за локоть, – Спасибо тебе!.. Но могла бы просто сказать, что экспертиза положительная!

– Да, ну тебя! – улыбнулась Ульяна.

Вскоре в «Эмку» села судебный медик, врач Скородумова Наталья:

– Девочки привет! Как я рада вас видеть, опять вместе!

Это была высокая молодая женщина с густыми темными волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Как и полагается врачу, она выглядела строго, взгляд карих глаз пронизывал насквозь. Наталья никогда не позволяла себе повысить голос, говорила ровно, размеренно. Небольшие эмоции она позволяла себе только с подругами.

Дом по Пролетарской, 49, был трехэтажным с одним подъездом. На улице стоял участковый и дворник в фартуке с метлой.

– В квартире два трупа, лежат на кровати, – начал докладывать участковый. – Это жильцы квартиры Протасовы, муж с женой преклонного возраста. Тихие, спокойные, никому не мешали. Жили скромно.

– Кто обнаружил?

– Соседи почувствовали запах, обратились ко мне. Я с Михалычем, – он кивнул головой в сторону дворника, – вскрыли квартиру. А там…

– В квартиру заходили оба? Ничего не трогали?

– Да, оба. Но мы ничего не трогали! Что я не понимаю!

Нужная квартира располагалась на втором этаже. Уже в подъезде ощущался тошнотворный запах. Они не сразу вошли в квартиру. Сначала внимательно осмотрели входную дверь. Она была старой, со времен постройки дома в дореволюционные времена.

– Замок старый, похоже родной, – произнесла Титова, – Дворник вскрывал фомкой, чуть погнул ригель.

– Надо его изъять, может следы отмычки есть, – дала указание Плеханова.

Перед входом в квартиру Скородумова намазала всем носы какой-то пахучей мазью, чтобы хоть немного отбить запах разлагающегося тела.

– Дайте мне пять минут! – сказала Плеханова и вошла внутрь.

– Всё нормально! – ответила Титова на немой вопрос участкового.

Скородумова и Титова переглянулись. Они-то знали привычку подруги делать первичный осмотр места преступления без постороннего присутствия.

Эта привычка у Елены выработалась почти с самого начала её службы. На свой первый осмотр места преступления она примчалась всех быстрей. Елена не стала просто стоять и ждать, когда приедут остальные члены оперативно-следственной группы, а спокойно осмотрела всё сама, ни к чему не притрагиваясь, как её учили. К приезду группы она уже имела свое видение преступления и с легкостью вводила в курс дела приехавших сотрудников. Составление протокола осмотра было уже делом техники. С тех пор это вошло в привычку. Конечно, это было нарушение уголовно-процессуального кодекса, но она нашла себе оправдание, ведь она ничего не трогала, а просто осматривала место, если этому позволяла ситуация. Присутствие кого-либо её отвлекало, иногда раздражало. Только необходимость квалифицированной помощи она допускала, без которой было просто не обойтись. В одиночестве она размышляла, сопоставляла факты, отдельные фрагменты, чтобы в конце сложилась мозаика. Она обладала хорошей, цепкой памятью. Могла описать место происшествия, на которое она выезжала несколько лет назад.

Войдя в квартиру, Елена удивилась, почему участковый назвал хозяев скромными. Прихожая, большая комната были обставлены хорошей, добротной мебелью, на окнах висели шторы до пола, ковры на стенах, фотографии, пара картин с пейзажами. Порядок в квартире не нарушен. В спальне так же было чисто и уютно, только картинку портили два почерневших и разбухших трупа на двуспальной кровати. Из-под одеяла были видны только головы и руки. Следов крови, борьбы не наблюдалось. Было такое впечатление, что старики умерли вместе в одно время, как говорится, на одной подушке.

Осмотр, проведенный Титовой и Скородумовой, тоже ничего подозрительного не выявил.

– Давность смерти – более десяти дней! – констатировала Наталья, – Сильное разложение тканей. Возможно вскрытие что-нибудь выявит – переломы или черепно-мозговые травмы.

– Следов пальцев рук много, я изъяла несколько штук, – в свою очередь доложила Ульяна, – Ничего подозрительного больше не обнаружила. Замок сейчас изыму.

Плеханова дополнительно опросила участкового по-поводу скромности жилья. Тот кивнул на дворника. Михалыч, в свою очередь, сослался на жильцов с третьего этажа.

– Ну, пойдем, горе участковый, на третий этаж! – с укором сказала Елена.

– Да, я просто не успел… – начал он оправдываться.

Дверь открыла пожилая, опрятно одетая женщина в очках.

– Протасовы живут в квартире всего пятый год, – начала она повествование. – После убийства Сергея Мироновича Кирова в 1934 году прежних жильцов Хлыстовых репрессировали как врагов народа. А квартиру дали старому революционеру с супругой и сыном.

– Значит, у них еще сын есть? А где он не знаете? – заинтересовалась Лена.

– В армии служит третий год. На побывку не приезжал.

Плеханова приказала участковому обойти всех жильцов дома и опросить на предмет подозрительных фактов. Протокол осмотра она написала в машине, не хотела, чтобы недавно пошитая форма пропахла трупным запахом. Пока больше здесь было нечего делать. Решение о возбуждении уголовного дела она примет после результатов вскрытия. И надо было найти место службы сына, сообщить о смерти родителей и опросить на счет возможной пропажи каких-либо ценностей. После отправки трупов в морг, квартиру заколотили и опечатали.

Через день позвонила Скородумова и сказала, что можно забирать акт вскрытия. Признаков насильственной смерти не удалось обнаружить из-за гнилостных изменений.

– Так уж совсем ничего и не нашла? – с хитрой улыбкой спросила Елена свою подругу при встрече.

– Ну… есть небольшая странность, – неопределенно произнесла Наталья, – Понимаешь, на руке у старика под пижамой был рубец. Пижама немного пропиталась кровью с изнанки. При осмотре в квартире я не могла это увидеть.

– А в чём странность? Это же не могло стать причиной смерти?

– Ну, да. Я так написала в заключении. Просто, если логически думать, то получив кровоточащую рану, человек… обычный человек, её бы обработал, перебинтовал. А здесь нет.

– И чем он мог себе поранить руку?

– Это похоже на удар плетью, хлыстом или металлическим прутом.

– Хлыстом? – переспросила Елена. Что-то мелькнуло у неё в голове. Она сделала несколько шагов.

– И фамилия у бывших жильцов Хлыстовы, – задумчиво произнесла она. Но что-то еще вертелось, как говорится, на языке. Она призадумалась, прокручивая осмотр места происшествия.

– Ага! Вспомнила! При осмотре я видела гвоздь, вбитый в стену, где висят несколько фотографий, и продолговатый след на выцветших обоях. Но не могла понять, что на этом гвозде висело. Вполне возможно тот самый хлыст… Но что нам это дает? Замок в двери без следов взлома. Может бабушка его хлестанула? Но хлыста я не видела в квартире.

– Да, и ещё! – Скородумова серьезно взглянула на подругу, – Как ты заметила, у обоих потерпевших были широко открыты рты. У меня были подозрения на удушение, но вскрытие показало, что подъязычная кость не повреждена. С другой стороны, преступник мог накрыть их подушкой. Но это только предположение, и я не отразила в акте.

Через пару дней приехал сын умерших стариков – красноармеец Протасов. Он подтвердил, что да, на том самом гвозде висела плетеная казачья нагайка со свинцовыми вкраплениями на конце. Она осталась от старых хозяев квартиры.

– Отец – старый революционер времен еще 1905 года, – рассказывал Протасов. – Говорил, что пусть останется как память о революционных годах, когда казаки их лупцевали нагайками во время демонстраций и забастовок.

Пропажу каких-либо вещей у родителей он не заметил. Разве что той самой нагайки.

Это неприметное дело так бы и забылось, если бы через месяц в лесополосе на окраине города не нашли труп парня по кличке «Чопик», ранее судимого по малолетке. Все тело выше пояса, руки, лицо, были исполосованы, то ли хлыстом, то ли плетью. Плеханова вспомнила нагайку с улицы Пролетарской, но приложить к делу свои домыслы не могла. Как сопоставить некриминальную смерть двух стариков со смертью «Чопика», она пока не представляла. Но что-то ей подсказывало, что этим дело не закончится.

Так оно и случилось. Буквально на следующий день произошло жестокое убийство барыги и скупщика краденого – некоего Розановича. Преступник или преступники орудовали дерзко и нагло средь белого дня, ничего не боясь. Труп обнаружила вернувшаяся с работы соседка по лестничной площадке, которая заметила неплотно прикрытую дверь Розановича. Она была удивлена, так как сосед никого к себе не впускал, дверь запирал на несколько замков. Она сначала постучала, но никто не ответил. Затем осмелилась войти, но увидев вытекающую из-за угла лужу крови, чуть не упала в обморок.

Плеханова, как обычно, вошла в квартиру одна, оставив Титову осматривать входную дверь с многочисленными замками и задвижками. Сотрудник уголовного розыска Бурдин тоже хотел пройти, но Елена его остановила:

– Валера, еще насмотришься! Иди, опроси соседей, потом в дом напротив. Что интересное узнаешь, сразу ко мне, понял?

– Да, понял!

– И не забудь пройтись по злачным местам. Местные притоны, воровские «малины» тебе знакомы?

– Да, знаю парочку.

– Наган с собой?

– Ну, как же без него!

– Будь осторожен! А лучше бы участкового с собой взял!

Бурдин кивнул головой и ушел.

Квартира оказалась однокомнатной. Всё было перевернуто вверх дном. Обычно так делают чекисты при обысках. У шкафа, комода были выдвинуты все ящики, вещи беспорядочно разбросаны, подушка и матрас распороты. Среди этого хаоса возле камина сидел мертвый хозяин квартиры, привязанный к стулу. Голова его была опущена на грудь, рубашка вся в крови. Сразу бросался в глаза кровавый рваный след от затылка через ухо к подбородку. «Хлыст!» – сразу вспыхнуло в голове Плехановой. Виднелась глубокая рана на шее. Судя по следам, кровь от удара ножом в шею брызнула на створку шифоньера и стекла на пол, образовав лужу, которую и заметила соседка.

Мог ли преступник или преступники поживится в этой квартире, было непонятно. Возможно, он хранил своё добро где-то в другом месте. На первый взгляд Плеханова не сказала бы, что здесь живет скупщик. Уж больно убогая обстановка. И её не покидало ощущение, что комната была мала для такого дома царских времен, тем более с камином. Лена доверяла своим ощущениям, поэтому обстучала все стены, заглянула в камин. Оставалась только стена за массивным шкафом. Сдвинуть его с места её не удалось. Она заглянула внутрь, стараясь не вступить в лужу крови. Висело пару пустых вешалок. Задняя стенка была разделена на три секции. При нажатии одна из секций оказалась расхлябанной. Елене удалось сдвинуть её в сторону. Открылся лаз в темное помещение.

«Вот оно! Пора звать помощников!» – удовлетворенно подумала она.

Протиснувшись вместе с Титовой в довольно узкий проход, Плеханова встала как вкопанная, утопая в ворсе персидского ковра. Это была еще одна комната, по площади вдвое больше первой. Приглушенный свет из зашторенного окна слабо освещал помещение. Но и его было достаточно, чтобы судить о размахе ростовщической деятельности хозяина квартиры. Вся мебель была из красного дерева. Комод, стол, этажерка были заставлены вазами, статуэтками, подсвечниками, шкатулками. На стенах висели картины. Шкаф был забит такими вещами, которых не увидишь даже в магазине "Смерть мужьям" на Невском, 12. Весь дальний угол за ширмой был завален мешками с картошкой, луком, вяленым мясом, копчеными колбасами, ящиками с консервами, бутылками вина и другой снедью. Елена и Ульяна переглянулись. В памяти еще оставались горькие воспоминания о голоде, когда из южных районов СССР в города в поисках пропитания нахлынули голодающие люди, беспризорные дети.

– Видимо он, как и в Торгсине, расплачивался продуктами, – предположила Титова.

– Вопрос – где он брал продукты? Уж не по моему ли уголовному делу, где сторожа убили? – задумчиво произнесла Плеханова, рассматривая консервы.

– Эх, вот бы посылочку собрать с продуктами и отправить матери… – вздохнула Ульяна, принюхиваясь к копченой колбасе, – В прошлом месяце из-за введенного запрета мне пришлось на пятьдесят километров отъехать от города в поисках почты, чтобы посылку отправить… Да и в магазинах на руки много не дают, оббежала с десяток магазинов.

– Если бы все ленинградцы стали посылать продуктовые посылки, то скоро бы полки опустели в магазинах! – строго произнесла Елена.

– Я бы сейчас от копченой колбаски не отказалась бы, – мечтательно произнесла Ульяна.

– Ты что! Даже не вздумай! – возмутилась Лена, – Вот от кого не ожидала, так это от тебя!

– Я же пошутила, – слегка обиженно произнесла подруга.

– Ладно… Слюни подбери и давай работать! – улыбнулась Плеханова.

Пока они осматривали комнату, в квартиру вошла Скородумова, и никак не могла понять, откуда раздаются голоса подруг.

– Эй, девочки! Вы где?

Увидев выглядывающую голову из шкафа, Наталья от неожиданности чуть не села на труп:

– Ой!…

Ульяна, кивнув головой, произнесла:

– Заходи, не тушуйся!

– У вас тут всё нараспашку… – неуверенно произнесла Скородумова.

– Да мы знаем. Постовой должен понятых привести.

Осмотр затянулся на несколько часов, пришлось описывать каждый предмет из тайной комнаты. Могли «всплыть» ворованные вещи. Единственное, что было непонятно – это как преступники проникли в квартиру. Либо это был знакомый, которому Розанович открыл дверь, либо его поджидали.

Вернулся сотрудник уголовного розыска Бурдин Валера. Поход по притонам ничего не дал. Соседи ничего особо подозрительного не заметили. Разве что девушка ходила с цветами, искала каких-то Прохоровых, да грузовик стоял в проходнике.

По приезду в прокуратуру, Плеханова сходила в архив, где работала Коряковская Екатерина.

– Катя, нужна помощь. Посмотри, пожалуйста, по старым уголовным делам убийства или хулиганства с применением плетки, хлыста или металлического прута. Хорошо?

– Конечно, покопаюсь!… Лена, а ты не забыла? У меня завтра день рождения и я жду вас к себе! Надеюсь, Ульяна и Наташа помнят?

– Конечно, помнят! Мы даже тебе подарок купили!

– Ой, здорово! А какой?

– Ну, кто ж заранее тебе скажет! Потерпи!

Елене нравилась эта девушка. Шустрая, толковая, ей не надо было повторять задание дважды – всё схватывала на лету. В архиве освоилась быстро, начальник нарадоваться не мог. Катя была коренной ленинградкой, жила с родителями в двухкомнатной квартире на Выборгской стороне. Улыбчивая, с крупными карими глазами, с толстой косой, свисавшей до пояса. Её родители были музыкантами в оперном театре, Катя же получив юридическое образование, устроилась в прокуратуру.

Уже на следующий день было установлено, что продукты были с той самой кражи из магазина, где был убит сторож. Это подтвердила заведующая магазином, сверив маркировку продуктов с накладными. Что касается старых уголовных дел, то нашлись только два схожих:

– Одно дело было в 1934 году, где беспризорники избили торговку на базаре, – начала докладывать Коряковская, – Забрали кочан капусты, немного моркови и картошки. Кто-то из хулиганов исхлестал бедную женщину кнутом. Она потеряла один глаз. Задержать никого не удалось… Второе дело было раскрыто. Но, я подумала, что вдруг кто-то не попал в поле зрения. В 1935 году в Ленинграде орудовала банда братьев Шемогайловых. Там тоже был любитель побаловаться металлическим прутом. Шайка была большая, пятерых приговорили к расстрелу, другие получили большие сроки заключения. Обитали они на Белевском поле, рядом с еврейским кладбищем и синагогой… А начинали они знаете с чего? С избиения евреев! Заставляли стоять на коленях в грязи, целовать ноги. Сволочи!

– Спасибо, Катя!… – Задумчиво произнесла Плеханова. – Пока ничего конкретного. Но, на безрыбье и рак – рыба! Надо напрячь розыск по этой банде и детскую комнату милиции по беспризорникам. Возможно, какая информация всплывет.

В отдел уголовного розыска Плеханова пошла сама.

– Я по убийству скупщика Розановича. Зацепок никаких, сами знаете. Но меня заинтересовало использование плетки или хлыста. Ребят, помогите! Банда была пять лет назад братьев Шемогайловых с Белевского поля. Кто-то из вас работал по ним?

– Это не наш район, – ответил начальник УР Сева Свешников, пришедший год назад в милицию по призыву партии.

– Я знаю, что не наш район. Но может …

– Я помню это дело, – ответил Александр Грибов, самый старый сотрудник розыска, – Нашумели они солидно. В банде было более пятидесяти человек. Я только по паре эпизодов работал, когда они избивали и калечили комсомольцев. А чего надо?

– Наверняка кто-то остался вне поля зрения милиции или свидетелем отошел. Может, подскажете чего?

Грибов на секунду задумался:

– Нет. С нашего района в банде никого не было. Но если вспомню что-то…

В детскую комнату милиции Плеханова попросила сходить Валерия Бурдина. Она уже не раз с ним сталкивалась по работе, и ей он был симпатичен своей немногословностью, природной смекалкой и, самое главное, своей отличной памятью. Он был чуть постарше Елены, невысокого роста, рыжеволосый крепыш с сильными руками. В милиции Бурдин работал всего три года, начинал с простого постового. Показал себя с хорошей стороны, задержал несколько преступников. Руководство его приметило и ему предложили перейти в службу уголовного розыска.

Получив указание Лены, Бурдин заулыбался. Это не прошло мимо её внимания.

– Что-то ты заулыбался, Валера! Никак там девица красная работает!

Бурдин зарделся, потупил взгляд:

– Я все узнаю, не волнуйтесь! – произнес он и быстро ретировался.

С 1935 г. после выхода Постановления СНК СССР и ЦК ВКП «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности», основные полномочия по борьбе с беспризорностью были переданы УНКВД Ленинградской области, и в том числе Управлению Рабоче-крестьянской милиции города и области. Вскоре в отделе появилась детская комната милиции. Бурдин частенько заходил туда по работе, чтобы воспользоваться картотекой при розыске малолетних преступников, или когда задерживал беспризорников за кражи, грабежи. И вот совсем недавно там появилась темноволосая девушка Оксана 20 лет, направленная по путевке комсомола с хлебозавода. Бурдину она очень приглянулась, и он стал оказывать ей признаки внимания, приглашал в кино, на танцы. Но, не смотря на все попытки, взаимности не приобрел. Она даже стала его сторониться. И вот он лишний раз получил возможность увидеть Оксану, и не просто увидеть, а возможно и пообщаться, хотя бы по работе.

В кабинете кроме Оксаны была еще начальник отдела. Обе разбирали картотеку. Бурдин, соблюдая субординацию, обратился к начальнице – женщине лет пятидесяти с крупной фигурой:

– Клавдия Петровна, здравствуйте! Нужна помощь!

Она выпрямила спину, расправила плечи, чуть поморщившись.

– Здравствуй, Валерий! Что хотел?

– Надо найти группу беспризорников, обитавших в нашем районе лет пять назад около рынка.

Клавдия Петровна только хмыкнула в ответ.

– Валерий, как Вас там по отчеству… Вы ведь в курсе, что нашему подразделению всего два года! А Вы спрашиваете про пять лет назад!

– Клавдия Петровна, очень надо! Я уверен, что Вы знаете все ходы и выходы, где найти информацию!

Она хитро улыбнулась:

– Что, очень надо?

– Ну конечно! – оживился Бурдин, – У нас убийство нераскрытое. Барыгу ножичком по горлу.

– Неужели несовершеннолетние убили?

– Не думаю. Но тут прослеживается почерк… с применением хлыста.

Оксана, до этого не участвовавшая в разговоре, вздрогнула и подняла голову, оторвавшись от карточек.

– И при чем же тут беспризорники? – невозмутимо продолжала спрашивать Клавдия Петровна.

– Дело в том, что пять лет назад на рынке беспризорники во время кражи продуктов хлестнули прутом торговку. Она даже глаз потеряла.

Клавдия Петровна замерла, повернув голову к окну.

– Ну, у вас и воображение! Надо же такую версию придумать.

– Это Плеханова из прокуратуры.

– Ладно, ради тебя, Валерий я подскажу! Во-первых, ранее беспризорниками занимались чекисты, во-вторых, были такие организации как КОМОНЕС, ОДД, детские дома НКВД…

– Это что за ОДД и КОМОНЕС? – спросил Бурдин.

– Комиссия по делам о несовершеннолетних и общество «Друг Детей». Придется покопаться тебе в архивах.

Вдруг, к неимоверной радости Бурдина, Оксана вызвалась ему помочь. Но Клавдия Петровна отрицательно отнеслась к этой инициативе:

– У нас самих дел предостаточно! – твердо сказала она, взглянув на Оксану.

Грустно бросив взгляд на притихшую Оксану, Бурдин, поблагодарив за информацию, вышел из кабинета.

В архивах его ждало разочарование. Количество несовершеннолетних исчислялось десятками тысяч. Найти беспризорников, обитавших возле рынка, было нереально.

Для Плехановой оставалась еще надежда на проверку отпечатков пальцев рук, которые обнаружила Титова. Но и та растаяла, так как они оказались принадлежащими хозяину квартиры.

Лена все чаще возвращалась к своей версии, связанную с хлыстом. Поэтому участковому она дала задание установить прежних жильцов на Пролетарской,49, может репрессировали не всех членов семьи. А Бурдина Валеру попросила найти женщину – потерпевшую с базара, которая потеряла глаз. Должна же она кого-нибудь запомнить.

Вскоре участковый сообщил, что Хлыстовых репрессировали только мужа и жену. Но у них была дочь Варвара 15 лет, след которой потерялся. А через пару дней Бурдин нашел торговку, которая пояснила, что её хлестнула прутиком девушка-подросток, одна из напавших беспризорников. Единственное что ей запомнилось – это рваная мочка уха у той девочки.

Лена немного расстроилась, следствие заходит в тупик уже по двум убийствам. Она решила изложить свои подозрения районному прокурору.

– Ты, Плеханова, это дело брось! – возмутился тот, – То тебе убийство мерещится на Пролетарской, а теперь какая-то банда у нас завелась или маньяк убийца. Рано выводы делаешь!… Предчувствия у неё!!! Куда ты их подошьёшь? … Ты же самый опытный следователь!… Иди работай и не морочь мне голову! И так без тебя полно проблем! Приказ пришел об объявлении по городу комендантского часа с семи часов вечера…

– Что-то случилось?

– Ты что, с Луны свалилась? Военный конфликт на финской границе! Тридцать два километра от Ленинграда!

Следующие полгода Ленинград погрузился в темноту, действовала светомаскировка на случай авиаударов. После семи часов вечера город пустел, на последних трамваях люди висели буквально на подножках, только чтобы поскорей вернуться домой и не попасть в руки патруля или, хуже всего, под нож уголовников. Участились грабежи, разбои, убийства, женщин насиловали, резали прохожим уши и носы просто ради забавы. Бритва – это было самое распространенное оружие бандитов. Плеханова с подругами забыли о выходных и праздниках, часто приходилось ночевать на работе. Во время облав в руки милиции стали часто попадаться заезжие гастролеры. Только под конец, в последний месяц этой войны, ввели военное положение и распоряжение, что за убийство, изнасилование и увечье, полагается расстрел. Судебное производство происходило военно-полевыми судами в течение 24-х часов, и приговор приводился в исполнение. В "Ленинградской правде" стали печатать по 10-15 имен расстрелянных каждый день.

В этом водовороте событий Лена уже стала забывать о своей версии с хлыстом, как вновь появились его следы. На Школьной улице произошло разбойное нападение на квартиру второго секретаря райкома партии. Его тринадцатилетняя дочь, вернувшись из школы, обнаружила в квартире мертвую служанку.

«Неплохо живут партийные чиновники!» – размышляла Плеханова, сидя в одиночестве посередине разграбленной квартиры. За дверью были слышен возмущенный голос партийного секретаря, которого Лена не пустила в квартиру. Даже среди наделанного уголовниками беспорядка была видна роскошь жилища – мебель, ковры, бархатные шторы, картины. Глядя на хрустальную люстру, она вспомнила свою «лампочку Ильича» в комнате.

Тело молодой служанки лежало в спальне на кровати лицом вниз. Подол платья был высоко задран, почти оголив ягодицы. Одеяло под ней намокло кровью. На левой ноге в районе колена висели рваные останки трусов. Платье на спине, плечах было разодрано от ударов плетью или хлыста, и намокло от крови. Следы ударов хлыста были видны на ягодицах и на ногах. В этих местах чулки были так же порваны. Плеханова обратила внимание, что длинные русые волосы были скомканы на затылке. «Видимо держали за волосы, прижимая лицо к одеялу, чтобы не было слышно криков» – подумала она. Первоначально всё складывалось к версии ограбления, сопряженного с изнасилованием и убийством, пока Лена не вошла в ванную комнату. Там, на зеркале губной помадой были написаны слова: «Я ещё вернусь».

«Вот это уже кое-что!» – обрадовалась Плеханова, если это можно назвать радостью. Скорее это был инстинкт охотника, напавшего на след. Значит дело даже не в ограблении, это уже личное. «Придется плотно побеседовать с хозяином квартиры и покопаться в его грязном белье» – поставила себе задачу Лена.

Теперь можно было звать остальных для проведения полноценного осмотра. Но первый в квартиру влетел разгневанный работник райкома партии в расстегнутом пальто:

– Что Вы себе позволяете? Это моя квартира! Что Вы тут делали одна? Может, Вы что-нибудь мне подбросили или прикарманили? Я буду на Вас жаловаться! Вы еще пожалеете!

– Успокойтесь! Вас не было, а осмотр надо было начинать. Была вероятность, что девушка жива.

– Даша жива? – нервно спросил он.

– К сожаленью… Простите, Вас как зовут? – спросила Плеханова, перегородив ему дорогу в спальню, – Туда не надо заходить!… Пока.

– Павел Николаевич Проворов, второй секретарь райкома партии, – ответил он, заметно нервничая. Это был крупный мужчина, выше среднего роста, на вид 45-50 лет, лицо гладко выбрито, волосы темно-русые с сединой на висках.

– Я старший следователь прокуратуры Плеханова. Я Вас попрошу ничего в квартире не трогать, пока её не осмотрят мои сотрудники. Вы можете уничтожить возможные улики. И у меня к Вам есть вопросы.

Проворов её не слушал, вращая головой в разные стороны, осматривая квартиру.

– Идите за мной! – сказала Лена и отвела его за рукав пальто в ванную комнату.

– Что означает эта надпись?

Проворов, прочитав надпись, только пожал плечами.

– Не понимаю!

– Постарайтесь вспомнить, кому Вы могли перейти дорогу.

Проворов ответил не сразу, видимо размышляя, что можно сказать, а что нельзя.

– В райкоме я ответственный за промышленный сектор. Выезжаю на предприятия, естественно ругаю нерадивых руководителей, снимаю с должностей, ставлю вопрос об исключении из партии. Кого-то и арестовывали. Но это можно подозревать многих.

– Но одно дело ограбить. А здесь жестокое убийство вашей домработницы, практически постороннего человека…

– Но ни я, ни моя жена, ещё не смотрели что пропало из квартиры! – возмущенно перебил Проворов.

– Я не это имела в виду! – в свою очередь возмутилась Плеханова, видя, что этого партийного работника волновал больше факт возможной пропажи вещей, чем гибель молодой девушки, – На лицо садизм по отношению к вашей домработнице. И самое главное – это послание на стекле, которое относится к Вам лично.

– Почему ко мне? – вспыхнул Проворов.

– Ну не к убитой же будет возвращаться преступник или преступники.

– Преступники? – удивленно воскликнул Проворов.

– Скорее всего… Но, возможно, что послание относится и к Вашей жене. Где она сейчас? На работе?

– Нет. Она вообще не работает, – занервничал партийный работник, – А где она?… Может ушла в магазин или к парикмахеру. Не знаю.

– Как давно у вас работает домработница, кто её порекомендовал?

– Даша?… Где-то с полгода. Её привела моя супруга Нина Васильевна. А ей порекомендовала давняя подруга, с которой мы раньше ходили на скачки на Семеновский ипподром.

«Ипподром! Хлыст! Вот она зацепка!» – в мгновение промелькнула мысль у Плехановой.

– Даша справлялась со своими обязанностями? Не позволяла себе чего-нибудь лишнее? – задала непростой вопрос Лена, в надежде, что Проворов чем-то себя выдаст. И это сработало.

– Вы что себе позволяете!? – вспыхнул Проворов. Глаза его забегали, он стал нервно поправлять галстук.

– Я не знаю, о чём Вы там подумали. Я задала простой вопрос: справлялась ли она со своими обязанностями? Были ли какие нарекания с Вашей стороны, со стороны супруги. Может дочь жаловалась?

– Не было нареканий! – зло ответил Проворов.

– Хорошо! Теперь аккуратно, чтобы не мешать криминалисту, осмотрите квартиру на предмет пропажи вещей, денег, драгоценностей. Только руками ничего не трогать!

Проворов сразу направился в рабочий кабинет, где под столом стоял металлический сейф.

– Он взломан! – в ужасе воскликнул Проворов и плюхнулся в кресло.

– Что в нем было?

– Деньги… и … документы… – выдохнул Проворов.

Пот градом полился с его лба. Он вытирал его платком и все время шептал: «Какой ужас, какой ужас!».

– Надеюсь, документы не столь важные! – произнесла Плеханова.

Проворов метнул взгляд в её сторону, но ничего не сказал.

– Товарищ Проворов, когда придет Ваша жена, пусть посмотрит отсутствие каких-либо вещей и составит список. И я её жду на допрос! … И, кстати, где Ваша дочь?

– Она у подружки… убежала… сильно переживает.

Подошла Титова Ульяна и доложила, что изъяла множество отпечатков пальцев рук, предстоит кропотливая работа.

– Будем надеяться, что они не принадлежат хозяевам квартиры! – отреагировала Плеханова.

Ближе к концу осмотра вернулся с опроса соседей сотрудник уголовного розыска. Выяснилось, что дочь Проворова ушла в школу в восемь часов утра, вернулась в половине третьего. Это рассказала одноклассница Проворовой – Наташа Осипенко, проживающая в этом же доме. Жену Проворова, выходящей из квартиры около двенадцати часов дня, видела соседка с первого этажа. Значит, убийство произошло в период с двенадцати до четырнадцати часов. И что еще сильно заинтересовало Лену из рассказа сотрудника розыска – это опять видели во дворе девушку, которая искала своих знакомых. Только она была не с цветами, а с какой-то коробкой, перевязанной лентой. «Ну и правильно! Где в марте месяце в Ленинграде можно было найти цветы?» – размышляла она.

– Приметы девушки есть? – спросила Плеханова.

– Ничего приметного. Среднего роста, одета в коричневое пальто, голова повязана пуховым платком. На вид лет двадцать.

На следующий день, вызванная к десяти часам утра, Проворова не явилась. Лене самой пришлось ехать в адрес. Дверь открыла Нина Васильевна Проворова.

– Вы почему не явились ко мне на допрос? – сразу спросила Плеханова.

– А что Вы хотите? – высокомерно произнесла она, – Я вообще не ночевала дома… мы все не ночевали! Как можно было спать на этой кровати?… После такого… Вот утром покупали новую кровать с матрасом, бельем.

– Хорошо! Список пропавших вещей составили?

– Да! Вот возьмите! – она сунула Плехановой в руки исписанный тетрадный лист.

Та внимательно все прочитала.

– Ювелирные украшения более десяти штук – они все золотые, как я понимаю?

– Конечно! – вспыхнула Проворова, – Причем, с драгоценными каменьями! Столовые приборы серебряные. Подсвечник тоже.

– Сколько денег у мужа пропало?

– О, я этого не знаю, – небрежно произнесла она.

– А документы?

– Ну, он иногда приносил работу домой… Но что именно… – Проворова пожала плечами.

– Видели надпись на зеркале?

– Да! – возмутилась она, – Какая наглость!

– И что Вы думаете по этому поводу?

– А что мне думать!? Мало ли чего напишет какая-то мразь с подворотни! – с презрением произнесла Проворова.

– А Вы не задумывались, что эти слова относятся лично к Вам?

– Ко мне? – в глазах женщины появился страх, – Но я ничего… никому не делала плохого…

– Тогда к мужу?

– Паше? – Проворова задумалась, – Может я чего не знаю!… У нас в семье всё хорошо.

– Скажите, где Вы находились вчера с двенадцати часов дня?

– Вы что, меня подозреваете? – удивленно раскрыла глаза Проворова.

Плеханова оставила вопрос без ответа и молча смотрела ей прямо в глаза. Проворова от острого взгляда поежилась и нехотя ответила:

– Была у парикмахера, потом мы с подругой Надеждой Гринберг пообедали в ресторане, потом заходили в магазин на Невском… «Смерть мужьям» называется… Слышали, наверное. Сейчас в обычных магазинах хорошую одежду не купишь. А там…

– Я слышала! – прервала её Плеханова, – Кто такая Надежда Гринберг?

– Надя? Моя подруга. Её муж директор ипподрома.

– Расскажите, как в Вашей квартире появилась Даша?

– Даша? – Проворова на мгновение омрачилась, вспомнив события вчерашнего дня, – Дашу мне жалко, конечно… Такое с ней сделать… Она работала раньше на Семеновском ипподроме официанткой. Мы, знаете ли, с мужем и друзьями ходили прошлым летом на скачки. Девушка нам понравилась. Да и моя подруга Надежда Гринберг о ней отзывалась хорошо. Она сирота. Жила в деревне где-то в Поволжье… Вы знаете, если бы она не уехала в город, то наверняка умерла бы с голода, как и вся её семья. Вот муж Нади и пристроил её к себе на ипподром.

– Какие отношения были у Вашего мужа с Дашей?

– На что это Вы на что намекаете? – вспыхнула Проворова.

– Понятно! – Плеханова остановила жестом руки тираду возмущенной жены партийного работника.

Для Лены стало ясным, что больше полезной информации из Проворовой не вытянешь. Она попрощалась, взяв напоследок телефон Гринбергов.

На ипподром Плеханова поехала вместе с сотрудником уголовного розыска Бурдиным Валерием. Она направила его в отдел кадров взять списки всех сотрудников, походить по конюшне, поговорить с людьми, а сама направилась в кабинет к директору. Гринберг Модест Николаевич оказался высоким средних лет мужчиной довольно привлекательной внешности. На тонком носу сидели очки в тонкой золотой оправе. Одет был в военный китель без каких-либо знаков отличия. «Под Сталина оделся!» – подумала Лена.

– Вы, наверно, по-поводу убийства Даши Страховой? Присаживайтесь!

«С места в карьер! Деловой мужчина» – подумала Лена, садясь на стул напротив Гринберга.

– Вам сообщила Проворова?

– Да. Какой ужас! Кто бы мог подумать. Могу сказать, что Даша была очень аккуратной девушкой. Я был ею очень доволен и не хотел её отпускать. Но, второй секретарь горкома партии… Сами понимаете.

– Расскажите о ней всё, что вспомните. Как она к вам попала, где работала, с кем общалась, дружила?

– Да, конечно… – Гринберг на секунду задумался. – Это было семь лет назад. Я в то время работал заведующим пивной на Мойке. В один из дней там появилась Даша… Худая, с ввалившимися большими глазами, острыми чертами лица, в залатанной одежонке… Попросила милостыню или полы помыть за еду. В то голодное время много таких шаталось по городу… Не знаю почему, но мне стало её жалко. Приглянулась она мне… На мою сестрицу чем-то похожа… Вид у неё был, конечно… Но что примечательно, она была чистенькой, опрятной. В общем, устроил я её к себе, оформил паспорт. Хорошо успел, потому что на следующий год деревенским жителям было запрещено выдавать паспорта, чтобы удержать людей на селе, в колхозах… Нашел я ей и комнатенку у знакомой бабульки. Вот такая история.

– Как я понимаю, родственников у неё нет!

– Да, она сирота. Года через два я её отпускал на родину, так она там не нашла никого. Сказала, что все вымерли.

– Ну, а подруги, знакомые у неё были?

– Да, конечно. На ипподроме она всех знала. Был и парень у неё – наш жокей Славка Бурчагин. Но у них что-то не срослось. Расстались год назад. Про близких подруг не скажу, не знаю.

В это время Бурдин Валера разговаривал в конюшне с работником, возившим навоз в тачке. Дурманящий запах навоза, соломы и конского пота напомнил ему родную деревню, и он с удовольствием втягивал ноздрями этот воздух, который был куда приятнее запаха смерти.

Рабочий Матвей Яшкин, мужчина шестидесяти семи лет, лысый, с морщинистым лицом, оказался старейшим работником ипподрома. В молодости, еще при царе батюшке, был жокеем, пока не слетел с коня и не сломал себе ногу и пару ребер. Залечив травмы, остался при конюшне. Так и прилип к ипподрому с перерывом на революцию и гражданскую войну.

– Дашу-то? – переспросил Матвей. – Как не знать! Хороша девка! Умная, чистоплотная, за себя постоять может и подругу в обиду не даст. Языкастая!… А что случилось-то?

– Убили её, – тихо сказал Бурдин.

– Ох, ты! Девонька, девонька!… А я говорил, держись поближе к простому люду! Нет! Пошла счастье искать! И вот… И кто ж её порешил-то, мил человек? Какая сволочь?

– Пока не знаем. А был у нее кто? Встречалась с кем?

– Дак, со Славкой она якшалась, Бурчагиным. Шебутной парень, пустоголовый. Не чета ей. И что она в нем нашла?

– Он не мог? Они не были в ссоре?

– Славка-то? Нет! Кишка тонка.

– А где он был позавчера днем?

–Дак, это… здеся и был! Витязя своего обихаживал.

– Это лошадь что ли?

– Жеребец! – зло ответил мужик.

Бурдин помялся, переступил с ноги на ногу.

– А Даша была связана с тотализатором? Или Бурчагин?

– Это запрещено для работников ипподрома.

– Ну, можно же через подставных лиц!

– Этого я не знаю… Хотя есть еще один тотализатор. За забором!

– Это как это?

– Смотрят за скачками сквозь щели в заборе. На лошадей заборная публика ставит последние деньги, заработанные тяжелым недельным трудом. Там свои ставки. Собирают по мелочам, но в результате выигрывают лишь немногие, ловкие дельцы, а все остальные проигрываются до последней копейки.

– Ого! Как интересно!

– Ничего интересного!… Эти люди не имеют ни малейшего понятия, ни об экстерьере, ни о происхождении, ни о разновидности характера отдельной лошади. Они только из-за того ходят на бега, чтобы выиграть, играя в тотализаторе. Для этих игроков существует только номер. Если лошадь выиграет, иной раз случайно, то наездник, значит, хорош, если же проиграет, значит, он плох.

– А где сейчас Бурчагин? – спросил Бурдин, не реагируя на причитания мужика.

– А кто ж его знает! Был с утра, – слегка обиженно произнес Матвей, вытер руки о фартук и покатил тележку дальше.

Плеханова и Бурдин возвращались с ипподрома молча, покачиваясь на заднем сидении прокурорской машины. Поделившись друг с другом полученной информацией, они опять зашли в тупик, по крайней мере с версией, связанной с ипподромом.

«Сведений, что Даша играла на тотализаторе не было, – размышляла Лена, – У бывшего парня на день убийства было алиби, отзывы о нем положительные, да и отношения между ними были неконфликтные. Тем более год прошел, как они расстались. Сама Даша характеризовалась только с положительной стороны. Значит надо отрабатывать основную версию – месть Проворову. Вопрос – за какие грехи? Месть жене Проворова – это очень маловероятно, так как она собой ничего не представляет. На уме одни цацки, рестораны, магазины, парикмахерские. Если бы не было надписи на зеркале, можно было подумать, что это простое ограбление, а Даша просто оказалась не в том месте и не в то время. И еще эти пропавшие документы…».

– Валерий! – Лена обратилась к Бурдину, – Как ты думаешь, что за документы мог хранить у себя Проворов?