Назад в СССР: Классный руководитель. Том 2

Глава 1. Покровительство

– Олег Николаевич! Это ваш план – это просто курам на смех!

Завуч с удовольствием устроила мне показательную «порку», вначале прошлась по успеваемости моих подопечных, потом перешла к внешнему виду, и, наконец, начала драть меня, как сидорову козу за план, который я сумел наспех набросать перед педсоветом.

– А что вас не устраивает, Ратмира Витольдовна? – сдаваться на милость крокодилицы я не собирался. – По-моему, довольно насыщенный график.

– Что значит график? Что вы вписали сюда? Зимнюю прогулку, журнал, постановку пьесы Брехта, посещение вычислительного центра, посещение Кучинской астрофизической обсерватории! Обсерватории!

– И что здесь плохого?

– Да всё! – она шумно хлопнула ладонью по столу. – Где патриотическое воспитание молодёжи? Где тесный контакт с родителями?! Где посещение ленинских мест? А где посещение мест боевой и революционной славы нашего города и окрестностей? У вас только развлечения! Ну что это такое? Посмотрите хотя бы план у других учителей. Да у бывшего классного руководителя Сенцова! Сколько там было всего! А у вас ни-че-го! Вы бы ещё вписали сюда посещение ресторана, кафешантана, рок-концерта, не дай Бог!

Да на рок-концерте «Машины времени» я побывать бы хотел. Но тащить туда ребят не стал бы. Обо всём остальном мне удалось переговорить с моим классом на уроке физики. Работа кипела, ребята сделали уже полный макет журнала, осталось только вставить фотографии. И я обещал им заняться этим. Но завуч разбила мою радость на мелкие осколки. И я корил себя, что забыл вставить в план для проформы посещение мемориального комплекса «Горки Ленинские».

– Ратмира Витольдовна, я обязательно все это впишу. Обещаю.

– И ещё раз! Ваши подопечные совсем разболтались без вас. Нахватали двоек по литературе, прогуливали уроки физики всем классом. Это просто безобразие, как вы их распустили! И эта пьеса, которую вы собираетесь ставить. Аглая Борисовна сообщила мне, что это «Трехгрошовая опера». Вы с ума сошли?! Пьеса о проститутках, бандитах, мошенниках? Этого нельзя допустить! Нельзя! – Ратмира Витольдовна постучала линейкой по столу. Кажется, если бы я сидел ближе, она высекла бы меня этой линейкой по рукам.

Эта волна негатива, исходящая от завуча, высосала из меня всю энергию, больше всего хотелось послать всех матом и уйти, хлопнув дверью.

Резкий звонок телефона, что стоял на столе директора, заставил завуча замолчать. Она вздрогнула и в панике обернулась. Второй завуч, Таисия Геннадьевна, молниеносно оказалась рядом, сняла трубку. Лицо вытянулось, глаза округлились. Положив трубку, она подошла к Ратмире Витольдовне, и прошептала ей что-то на ухо, а взгляд ее почему-то был прикован ко мне.

Выслушав Таисию, завуч поджала губы и холодно обронила:

– Олег Николаевич, это вас.

Я удивлённо поднял брови.

– Меня? И кто?

– Вас спрашивают из обкома партии, – очень тихо сообщила Таисия. – Идите Олег Николаевич, мы подождём.

В голосе Витольдовны я ощутил панику и страх, который она всячески пыталась скрыть. А на её щеках заалели пятна.

Я подошёл к столу директора, взял трубку. И услышал надтреснутый, сиплый голос Мельникова.

– Извините, Олег Николаевич, что побеспокоил вас во время педсовета. Но это не займёт много времени. Моя дочь хочет пригласить вас на свой день рождения в это воскресение. Я пришлю за вами машину.

– Не стоит беспокоиться, Кирилл Петрович, – попытался возразить я. – Я могу сам приехать.

– Нет-нет, это закрытая зона. Нужно будет оформить пропуск для вас и вашего мотоцикла. За пару дней этого не сделать. Марина хочет поговорить с вами. Вы сможете ей ответить?

– Да-да, конечно.

– Олег! Извините, что я попросила папу позвонить вам, – от голоса Марины у меня пробежали мурашки по спине, повлажнели пальцы. – Мне очень хочется, чтобы вы пришли. Но только, пожалуйста, никаких подарков! Я этого не люблю. Пожалуйста!

– Хорошо, обещаю.

– И ещё. Папа подготовил для вас сюрприз. Ой, – она коротко рассмеялась серебристым звонким смехом. – Я выдала его тайну. Но я не буду говорить, что это. Мы вас ждём!

В трубке раздались короткие гудки, и я с сожалением положил её на рычаг. Обернулся, увидев, что взгляды всех учителей скрестились на мне, как шпаги, от чего стало не по себе.

Я вернулся на своё место, но садиться не стал. Бросил взгляд на завуча, которая так и стояла, застыв в напряженной позе, как статуя.

– Ратмира Витольдовна, вы так мною не довольны? Мне прямо сейчас написать заявление об уходе? Или подождать?

– Олег Николаевич, – в голосе завуча я внезапно услышал заискивающие нотки. – Вы хороший учитель. Но вы просто должны относиться к себе самокритично. И воспринимать критику спокойно. Это нужно вам для дальнейшего развития ваших способностей, которые мы очень ценим.

Я едва не расхохотался, услышав всю эту елейную проповедь в мой адрес. Один звонок Мельникова и завуч готова уже не поливать меня грязью, а заливать льстивым елеем.

Грымза перешла на другие пункты повестки, а я унёсся мыслями к Марине: что ей подарить? То, что она сказала, что подарка не надо, я воспринял с долей обиды. Мол, такой голодранец, как я, не способен сделать хороший подарок Принцессе, дочери большой партийной шишки. Но даже, если я возьму все свои накопления, что мне купить ей? Кроме того, что она ходит в храм, чтобы вымолить ребёнка, я ничего о ней не знаю. Ни ее увлечений, ни вкусов, вообще ничего! Я только помнил волнующий аромат её духов, словно исходящий от тропических цветов.

– На этом считаю наш педсовет закрытым, – мои фантазии разрушились голосом Ратмиры Витольдовны. – Все свободны.

Завуч вернулась на своё место за столом, увлеклась чтением, или сделала вид. А я, не выдержав этой душной, наэлектризованной атмосферы, покинул учительскую. Накинув полушубок, вышел на крыльцо в морозный февральский вечер. Солнце скрылось в сизых низких облаках. Мрачно, холодно, я запахнулся получше.

– Закурить не найдётся? – услышал я хриплый, но явно молодой голос.

Обернулся и заметил парня из десятого «А» класса. Увидев меня, он сразу сник, запахнулся в куртку и пробормотал: «Извините, Олег Николаевич, не признал». Я усмехнулся. За курение могли выпихнуть из комсомола. Но ребята все равно курили. Раньше, в прошлой жизни, я тоже курил, и прикладывался к бутылке порой очень рьяно. Но сейчас, получив молодое тело, спортивное, с хорошо развитой мускулатурой, мне почему-то стало жаль «портить» его. Хотелось оставаться бодрым и молодым, как можно дольше. Старость, немощность страшили меня.

Подышав свежим воздухом, я вернулся в учительскую, бросив взгляд на расписание уроков, ещё раз убедился, что у меня «окно», а потом будет урок астрономии. И вспомнил про Юрку Зимина и квитанции на денежный перевод и авторские экземпляры журналов. Захватив портфель, направился к выходу.

У входа наткнулся на второго завуча, и вздрогнул, если она опять будет просить меня проводить урок, я с ума сойду. Но она лишь расплылась в льстивой улыбке и проворковала почти нежно:

– Олег Николаевич, вы так замечательно держались на педсовете. И ребятам из десятого класса так понравилось, как вы вели урок.

Я лишь с досадой отметил, что из-за звонка Мельникова передо мной теперь все будут пресмыкаться.

– Таисия Геннадьевна, а что конкретно с Владленом? – я решил перевести разговор на другую тему. – У него что-то серьёзное? Грипп?

Женщина закатила глаза с какой-то странной улыбкой:

– Нет. Его избили. Он сейчас дома.

– Избили? Хулиганы?

– Да нет, Олег Николаевич, – она снизила голос почти до шёпота. – Ну, он был с дамой, вернулся её муж. Спустил Владлена Тимофеевича с лестницы. Ушибы мягких тканей, – она едва заметно хихикнула, так что я понял, что пострадала в основном задница Владлена. – Пара синяков на лице.

Не стал узнавать, откуда Таисии так хорошо известно, что случилось с Владленом. В глубине души шевельнулось злорадство, что мужик получил по заслугам за свои шашни с юными барышнями. Скорее всего, его пассия, вытянув из Владлена дефицитные вещички, решила избавиться от немолодого ухажёра.

Я решил заскочить на почту, взять деньги, журналы. Почта совсем рядом со школой, я доехал туда на автобусе. Повезло. Пропахшее сургучом и канцелярским клеем помещение было почти пустынно, толкалось лишь пара посетителей. Женщина в облегающим ее худое тело длинном пальто сдавала обшитую серой тканью корзинку. Да какой-то пацан мял в руках квитанцию. Мужчина в чёрном длиннополом пальто, шляпе и очках, очень близко наклонившись к витрине, рассматривал открытки. Я встал в очередь третьим в надежде, что два человека пройдут быстро.

Распахнулась дверь и вошли трое. Два высоких парня бандитской внешности в распахнутых полушубках и мужик в треухе, криво сидящем на его голове. В нем-то я с неудовольствием узнал того самого отморозка, с которым сцепился на почте. Увидев меня, он сощурил глаза, поводил нижней челюстью туда-сюда, будто бы зубы натачивал.

Приёмщица, полная немолодая дама в синем поношенном халате, с натянутыми на шиньон редкими седыми волосами, долго искала мою посылку. Потом медленно отсчитывала купюры и мелочь. И все это время я ощущал на себя прожигающий злобой взгляд.

Но когда сунул деньги в портмоне, а пачку журналов – в портфель, то троицы уже не было, и я вздохнул с облегчением. Но я ошибся: мужик поджидал меня на крыльце. Перегородив дорогу, встал передо мной. Я не стал его отстранять, решив выслушать.

– Видал, чего со мной сделали? – он стащил треух, показав наголо бритую башку. – Пятнадцать суток – это тебе не хухры-мухры! Это для меня-то?!

Чем этот мужик отличался от других я не знал, но ставил он себя так, будто он – король криминального мира, «вор в законе». Хотя если бы это было так, то и в очереди бы на почте не стоял, и в ментовку точно не угодил.

– Сам виноват. Не надо было того парня бить, – бросил я спокойно.

– Это я решу, что надо, а чего не надо! – рявкнул он, и брызги слюны полетели мне в лицо. – А вот тебе, учитель, это так даром не пройдёт! А? Дрожишь небось? Чуешь, что я про тебя все знаю? Всю подлую душонку твою насквозь вижу! – близко наклонился ко мне, обдавая перегаром и горячим зловоньем заядлого курильщика. – Видал, что у меня есть?! А?!

Он с выхватил из-за пазухи здоровенный нож-финку с наборной ручкой.

– Лет пять ты этим ножичком себе заработал, – усмехнулся я, хотя внутри все сжалось. – Многовато для самообороны.

– Законник паршивый! – губы мужика искривила ухмылка, что стало по-настоящему жутко. – А мне он вовсе не для обороны нужОн! Мне он, чтобы с тобой, рассчитаться!

Я выпрямился, стараясь не упускать из виду ни одного движения отморозка. Хотя чувствовал, что прямо здесь на людях он пырнуть меня не сможет.

– Попугать меня решил? А я не из пугливых, знаешь?

– Пугать? – он хохотнул. – Я тебя пугать не буду! Я тебя и твою жинку на перо поставлю. На куски порежу! Как свиней! Вот те и весь сказ!

– Вот как? – я не отводил взгляда. – Так ты себе вышку решил заработать? Молодец.

– А за такого красавца, как ты, и вышку получить не зазорно, – просипел он, и его глаза, маленькие и круглые, как у совы, полыхнули такой бездонной злобой, что хватило бы на десятерых.

– Это ты сейчас так говоришь, – я не отвёл взгляд. – А когда в камере смертников окажешься… Когда будешь ночами не спать, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре… И услышишь, как щелкает замок и как передёргивают затвор у автомата, готовя тебя к последней в жизни стеночке… Тогда вспомнишь этот разговор.

– А это ещё хрен кто из нас услышит! – просипел он, сжав рукоять ножа так, что костяшки пальцев побелели. – Может ты это услышишь?

Его губы искривила странная ухмылка. Глаза сузились, словно он придумал какой-то хитрый финт. И это здорово его обрадовало.

Он сошёл с крыльца, освободив мне дорогу. Я спокойно прошёл мимо и направился к остановке, стараясь не ускорять шаг. Хотя внутри меня всё дрожало, желудок скрутило, ноги ослабели и не слушались. Мужичонка в треухе нагнал такого страха на меня, которого раньше я никогда не испытывал. Вначале пугал, что прирежет, а потом что-то решил про себя. И эта неизвестность страшила сильнее.

Но подъехал автобус, жёлтый с грязными потёками «ЛиАЗ», я быстро взбежал по ступенькам. Оглядел салон: несколько самых обычных людей. Старик в тёмном поношенном пальто, молодая женщина с ребёнком на коленях. Я открутил билет, сел около окна, бездумно наблюдая, как пробегают мимо силуэты деревьев, магазины с вывесками «Продукты», «Молоко». И одна мысль не давала покоя, почему в своей прежней жизни я никогда не сталкивался ни с чем подобным? Она текла скучно, однообразно и без всяких встреч с подобными уродами. Что изменилось?

Но чем дальше я уезжал от почты, тем легче становилось на душе, и к школе я уже дошёл в совершенно спокойном состоянии. Поднялся в учительскую, и, захватив портфель отправился в класс.

С радостью заметил Юрку Зимина, парень сидел, выпрямившись, бледный, остроскулый, лихорадочный блеск в глазах. Увидев меня, поднялся, и слабо улыбнулся. А я присел за стол, обвёл взглядом класс. Скучают. Большинству плевать и на звёзды, и на черные дыры, и на квазары. Как пробудить в них интерес? А может быть и не стоит?

– Зимин, подготовил доклад?

Парень молча кивнул, из черного тубуса вытащил несколько плакатов, и повесил на доске. Повернулся ко мне с напряженным взглядом, кусая губы.

– Молодец, – у меня вырвалось совершенно искреннее восхищение.

Я подошёл ближе, рассмотрел один плакат. Явно Юрка изобразил черную дыру. Но, естественно, не в том официально принятом стиле, как это придумали в двадцать первом веке, но очень и очень близко.

– Чёрные дыры были предсказаны ещё в начале века в 1915-м году общей теорией относительности Эйнштейна, – срывающимся голосом начал Зимин. – Чёрная дыра может образоваться, когда огромное количество материи сжимается в очень малый объём. И ничего не может вырваться за ее пределы. Область, за пределы которой не может вырваться даже фотон света называется «горизонтом событий». Как только материя оказывается внутри горизонта событий, она попадает в гравитационную сингулярность.

Юрка начал показывать указкой, каким образом материя попадает в чёрную дыру, а затем исчезает в хаосе – сингулярности. Всё это, естественно, я прекрасно знал. Но для конца 1970-х годов это было ещё новшеством. И меня радовало, что парень сумел найти эту информацию.

– Да, верно, – одобрительно кивнул я. – Ничто не может покинуть черную дыру. То есть все, что туда попадает, исчезает. Как же это соответствует законы сохранения энергии и материи? Продолжай, Юра.

– В 1971-м годы наши учёные Яков Зельдович и Алексей Старобинский выдвинули предположение, что черные дыры должны испускать частицы. Ну как это происходит с электромагнитным вращением металлических сферы. В 1973-м году американский астрофизик Стивен Хокинг в Москве встретился с нашими учёными. И в следующем году в своей статье показал, что чёрные дыры могут излучать частицы света.

Голос Юрки окреп, зазвучал уверенно. И хотя ничего из того, что он говорил, новостью для меня не стало, слушать было интересно. Но когда я бросал взгляд в класс, замечал, что лишь несколько ребят слушают. Остальные или делали вид, или занимались своими делами. Кто-то под партой читал книжку, кто-то делал домашнее задание, а кто-то просто равнодушно и сонно смотрел на доску.

– Ростовский, тебе совсем не интересно? – я подошёл к скучающему парню, который бездумно покачивался на стуле.

– Да нет, интересно, Олег Николаевич, – едва не зевнув, ответил парень. – Но зачем нам все это? Чёрные дыры, испарение?

– Ну представь себе, что вся наша Вселенная находится в одной громадной чёрной дыре. Как в колодце. И мы не можем выбраться из этого колодца, потому что края этого колодца – «горизонт событий».

Парень перестал качаться, замер, хлопая глазами.

– Мы внутри этой чёрной дыры? – он махнул рукой в сторону плаката Юрки, передёрнулся.

– Не в этой конкретно. Но в массивной чёрной дыре. Ты знаешь, с какой скоростью движется свет?

– Свет? – пацан свёл вместе брови, образовав глубокую складку. – 300 тысяч километров в секунду?

– Правильно. Но вдруг это иллюзия, которую породила чёрная дыра? Если мы попытаемся добраться до края Вселенной, то увидим, что там мир не кончается. И самое интересное знаешь что? Это открытие позволит нам попасть в другие Вселенные. Это как две воронки, составленные друг с другом. С одной стороны материя всасывается, с другой выбрасывается. Юра, скажи, как называется это конструкция?

– Мост Эйнштейна-Розена.

Меня словно ударило током: ведь я сам, моё сознание, скорее всего, именно так и попало в эту альтернативную Вселенную. Моё существование здесь и есть подтверждение того, что «кротовая нора», которую так любят фантасты, действительно существует. Конечно, я не мог сказать ни Юрке, ни всем остальным ученикам об этом. Они бы решили, что я помешался на своих астрофизических теориях.

– Правильно. И чтобы получить такой мостик не нужен большой взрыв. Нужно лишь, чтоб гигантское количество материи сколлапсировала в чёрную дыру.

Заметил, что и остальные ученики воззрились на меня, кто со страхом, кто с удивлением, а кто с необычайным интересом.

– Юра, ты молодец, садись.

Парень слабо улыбнулся, собрал плакаты и направился к своей парте. Но я задержал его.

– И, кстати. Юра не только прочитал доклад. Его статью напечатали в журнале, – я взял один из номеров «Астрофизических новостей», раскрыл на закладке. – Вот, видите – автор – Юрий Зимин, – я прикрыл пальцем своё имя, которое шло первым.

Но глаза Юрки заблестели, он расплылся в широкой улыбке. И я тихо ему сказал:

– Не обращай внимание на моё имя, я лишь немного отредактировал. Бери. Твои авторские экземпляры, – я передал ему пачку.

Прижав журналы к груди, парень медленно отошёл к парте, аккуратно положил. Осторожно сел, будто боялся, что стопка журналов исчезнет, как сон.

– Видите, Юра уже сделал уверенный шаг к карьере учёного. И я немного дополню доклад Юры. Расскажу о квазарах. Это те же самые чёрные дыры, но пожравшие так много материи, что их начинает «тошнить» и они изрыгают огромное количество энергии в виде невероятно ярких столбов света – джетов. Они могут светится в миллиард раз сильнее звёзд. Что делает их маяками Вселенной. Поскольку сами квазары находятся очень далеко от нас и их можно рассматривать, как неподвижные. Такой квазар есть и в центре нашей галактики Млечный путь. Есть такие разновидности квазаров, которые называют блазарами. Это объекты с очень сильным радиоизлучением, которое направлено в сторону Земли. Что ты хочешь спросить, Саламатина? – я увидел поднявшуюся руку на парте в третьем ряду.

– Олег Николаевич, – встала девушка, худенькая, с косичками-крендельками, хрупкими выпирающими ключицами и длинной тонкой шеей она смахивала на цыплёнка, совсем не похожая на хорошо развитых физически подруг. – Можно мне ответить по домашнему заданию?

Да, я увлёкся своей любимой темой, совсем забыв про учебник. Если учебник физики почти полностью соответствовал современным, то пособие по астрономии вызывало у меня насмешку своими устаревшими знаниями. Но я не имел права отказываться от него.

– Хорошо. Расскажи, – я постарался скрыть смущение.

Девушка уверенно вышла к доске, оправила прекрасно выглаженное платье, украшенное белоснежным кружевным воротничком и такими же манжетами. Вскинула личико с курносым носиком и острым подбородком и затараторила:

– Луна – естественный спутник Земли, расположена в сто раз ближе, чем планеты солнечной системы. Она меньше Земли в четыре раза, по массе в восемьдесят раз. На Луне нет атмосферы, которая бы защищала бы от космических лучей живые организмы. Галилей, рассматривая, Луну в телескоп, обнаружил на ней тёмные пятна, которые назвал «морями». Основой рельефа являются кратеры высотой порой в несколько километров. С Земли видно только одна сторона. Но в 1959 году космическая станция «Луна-1» впервые сфотографировала обратную сторону нашего спутника. В 1969 г. на поверхность Луны был спущен модуль с двумя американскими космонавтами. На Луне побывало несколько экспедиций американских космонавтов. Они ездили по поверхности на вездеходе и устанавливали аппаратуру.

Девушка рассказывала в точности всё по учебнику. Программу «Аполлон» называла «лунной программой США», лунный ровер – вездеходом, астронавтов – «американскими космонавтами», как это было принято тогда.

– У Луны нет магнитного поля и поясов радиации, – продолжила тарабанить она. – Это установили советские космические станции.

– Хорошо, Света, молодец. А скажи, как образовалась Луна? Какие ты знаешь теории об этом?

Девушка замерла, растерянно хлопая ресницами, от личика отлила вся кровь, сделав похожей на фарфоровую куклу.

– Н-не знаю, Олег Николаевич, – наконец, пробормотала она. – В учебники об этом ничего не написано.

– Да, в учебнике не написано. Но может кто-нибудь расскажет об этом? – я обвёл взглядом класс. – Ростовский? Давай!

– Одна из гипотез, что Луна является инопланетным кораблём. Об этом свидетельствуют кратеры. Они не глубокие, будто бы удары метеоритов пробивают поверхность только до бронированного корпуса.

– Интересная идея, Ростовский. Кто ещё? Зимин?

– Луна образовалась после удара о Землю протопланеты Тейя, – объяснил парень. – Выбила из неё куски породы.

– Да, совершенно верно. Эта гипотеза является основной сейчас. После того, как с Луны были собраны образцы грунта, выяснилось, что он по большей части совпадает с земным. Садись, Юра. Света! – я обратился опять к девушке. – Ты рассказала, что на Луне побывали американские космонавты. А сколько всего было полётов американцев к Луне? И в каком году лунная миссия была завершена?

– Я не знаю, Олег Николаевич, – девушка совсем расстроилась, глаза повлажнели, казалось, она сейчас расплачется.

И тут со среднего ряда поднялся парень, высокий, с модельной стрижкой тёмных волос. Широкоплечий, спортивный, утончённые черты лица, изящной формы нос, рот, внешность портили прыщи, которые он явно замазывал.

– Хочешь рассказать об лунной миссии? – поинтересовался я.

– Нет. Хочу сказать, – отчеканил парень. – Мой отец говорил, что всё это липа. Американцы на Луне не были. И не могли быть. Их убила бы радиация.

Никогда не думал, что вот так столкнусь с поклонником теории «лунного заговора».

– Малахов, на Луне нет поясов радиации. Света сейчас об этом сказала.

– Зато они есть у Земли! Пояса Ван Аллена, – настаивал парень. – Как американцы смогли пройти их и не облучиться?

– Быстрое прохождение через эти пояса не могли нанести большой вред. Малахов, этот разговор не для урока, – я постарался скрыть раздражение, дискуссии о «лунном заговоре» мне порядком надоели. – Если хочешь организовать диспут, приходит на мой факультатив по астрономии и мы с тобой там поспорим. Согласен? Это всех касается. Садись, – когда парень неохотно опустился на место, я взял дневник Саламатиной, поставил пятёрку с плюсом и отдал разволновавшейся девушке.

Увидев оценку, она прикусила нижнюю губу и улыбнулась, на щеках заиграл румянец, прелестные ямочки.

– Я все-таки скажу про лунную программу США. Кратко. Программа называлась «Аполлон», всего было четырнадцать запусков. Из них шесть с астронавтами. Закрыта была в 1975-м году. А теперь домашнее задание. Параграфы двадцать и двадцать один. «Астероиды и метеориты», «Кометы и метеоры». И отдельный вопрос – доклад на тему лунной миссии США.

Когда прозвенел звонок, класс опустел. Юрка, собирая плакаты, завозился и я вспомнил про гонорар. Но парень сам подошёл ко мне.

– Можно мне ещё один доклад сделать?

– А о чем ты хочешь? О лунной программе американцев?

– Нет. О лунной программе нашей страны.

– Юра, а откуда тебе вообще об этом известно?

– Мой отец работает с Челомеем. Он рассказывал.

– Но ведь она засекречена. Если я разрешу тебе о ней сделать доклад, то меня арестуют за разглашение гостайны. Понимаешь? Посадят, или того хуже. И кстати, твоего отца это тоже коснётся.

– Ну, а что тут такого? Почему мы не можем о ней рассказать? – в каком-то отчаянье воскликнул Юрка.

– Время не пришло.

– А когда оно придёт? Когда?

– Придёт, Юра, обязательно.

Зимин стоял рядом, весь красный, возбуждённый, дышал тяжело, прерывисто, сжимал и разжимал кулаки, будто пытался пригрозить кому-то.

– Да, Юра, я вот тебе хотел гонорар за статью отдать, – я вытащил конверт, куда положил деньги с квитанцией. – Возьми.

– Нет, – он нахмурился, отстранил конверт. – Я статью прочёл. Там моих мыслей кот наплакал.

– Послушай, там главные твои мысли. Я только привёл к стандарту и всё. Возьми. Ты честно их заработал. Пойми, я не мог иначе. Ты – гениальный парень, но я университет окончил, аспирантуру, днями напролёт сидел в библиотеке. У меня пока багаж знаний побольше. И никому не рассказывай, что я тебе их дал.

– Почему вы бросили науку? – поинтересовался парень.

– Разные бывают обстоятельства, Юра. Так сложилось.

Больно кольнула досада, что у меня был шанс вновь вернуться к науке, а проклятая характеристика, которую дал ректор, висит чугунными шарами у меня на ногах, как у каторжного.

Глава 2. Триумфатор

– Все прицепили глушители? – Сеня обвёл группу гонщиков, что стояли кружком рядом со своими мотоциклами.

Ни Егор, ни Хозяин мне ничего про глушители не говорили, но я сам понял, раз мы будем гонять по городу, то лучше не привлекать внимание.

Но, видимо, не только для меня это стало новостью. Несколько парней с унылыми физиономиями отъехали в сторону. И так нас осталось всего девять. Девять парней с «железными конями» разных цветов и форм. Хотя ни у кого такого ярко-жёлтого «пса», как у меня, не было.

Я вытащил блокнот и ещё раз сверился с маршрутом, который наметил. Пришлось здесь прокатиться несколько раз, чтобы снять всю информацию о светофорах. Набросать алгоритм проезда. Получилась неплохая программка, которую я бы в современном мире запустил бы на своём компьютере. Но здесь я лишь прогнал её через инженерный калькулятор.

– Это у тебя чего? – курносый парень в коричневой куртке-бомбере и шлеме, на котором торчали очки-«консервы», сунул нос в мои записи.

– Расчёт проезда, – честно ответил я.

– Думаешь так сможешь выиграть? – пацан расплылся в обидной ухмылке. – Ездить надо уметь, а не закорючки марать.

– Так! Слушайте парни! – Сеня встал перед оставшимся гонщиками. – Разбиваемся на три группы. Победитель из каждой будет участвовать в финале. Маршрут все знают. Условие одно – на красный не ехать! Нарушитель будет дисква-ли-лифицирован, – Сеня выговорил последнее слово с трудом, не с первой попытки.

Залитый ярким светом уличных фонарей, тщательно очищенный от снега, широкий Ленинградский проспект выглядел, как огромная сверкающая река, медленно текущая между берегов, засаженных высокими, по-зимнему нагими, заснеженными деревьями, за которыми в синей морозной дымке просматривались дома в стиле «сталинского ампира».

Сеня огласил списки. Мы с Егором попали в разные группы, что обрадовало меня. Так, у меня появился хотя бы маленький шанс попасть в финал.

Я закрыл блокнот, сунул его за пазуху и надел шлем. Как оказалось, так сделал только я. У остальных гонщиков на голове или не было ничего, или как у парня, который сунул нос в мои записи – кожаный шлем пилота, который от падения защитить бы не смог.

Выстроилась первая группа. Сеня вышел с зелёным флагом в одной руке и секундомером в другой.

– Три, два, один! Начали!

Тишину ночного проспекта взорвали нервные вопли моторов, свист турбин, приглушенные, но заставившие вибрировать каждую клетку моего тела. Троица рванула вперёд, вжавшись в сиденья своих «железных коней». Стоило замереть вдали мягкому рокоту, как выстроилась вторая группа.

Моими соперниками стали двое ребят, один на венгерской Паннонии с ярко сверкающим в свете фонарей хромированным бензобаком, другой – на «вишнёвке».

Мы рванули вперёд все вместе. И вот первый светофор, который спрятался среди деревьев. Но мне даже не нужно было искать его, я точно знал, когда он переключится на зелёный и я легко проскочу его.

Рокот движков остался где-то позади, казалось, что я несусь в тишине ночи, только ударная волна давила на грудь, больно ударяла по ушам. Гонщик на «вишнёвке» прибавил газу, вырвался вперёд. Мне пришлось лечь на вираж, обогнуть пикап, и я отстал. Но затем вновь рванул в погоню. На венгерском байке гонщик догнал меня, нёсся рядом, но затем тоже унёсся в темноту.

Отблески фонарей слились в сплошные светящиеся полосы. И все, что я видел, это выхваченный фарами призрачный конус света и спидометр с указателем скорости. Я проскочил следующий светофор, и начал нагонять парня на «вишнёвке». Но тот, видно, услышав нарастающий рокот, прибавил газу и исчез.

После «Динамо» я нырнул в туннель, пронёсся мимо стен, где слились в единую светящуюся полосу все лампы. Выскочил наружу.

Вот и следующий пешеходный переход. Светофор уже отсчитывал последние секунды жизни зелёного огонька, но я чуть прибавил газу и пронёсся, заметив, как вспыхнул жёлтый свет.

На развилке между Волоколамским шоссе и Ленинградским проспектом возвышалось здание Гидропроекта, украшенное на фасаде портретом Ленина. Здесь начинались трамвайные пути, но сами трамваи уже не ходили.

Наклон, колени в пластиковых щитках едва не коснулись заснеженного асфальта. Мой «пёс», послушный мне, легко вписался в поворот. Я заметил, что иду первым, но слышал лишь рокот одного мотоцикла. Куда же делся второй? Неужели смог обогнать нас?

Светофоры, подмигивающие мне то зелёным, то жёлтым глазом, пешеходные переходы, автобусные остановки, рельсы трамвайных путей— всё слилось в единую массу. Мозг фиксировал всё бездумно, не отвлекая от главного – пути к финишу.

И так же внезапно, как и началось, все закончилось. Вот она заветная финишная черта. И тут, как призрачный гонщик, буквально на пару секунд меня обогнал вишнёвый мотоцикл, и я пришёл вторым.

Огляделся, но третьего не заметил. Хотя это уже не имело значения. Я проиграл. Руки и ноги дрожали, сердце билось где-то у самого горла. И досада заливала холодной волной.

– Туманов, – ко мне вальяжно, словно матрос на палубе, подкатил незнакомый парень, коротко стриженный, на левом рукаве кожаной черной куртке ярко выделялась красно-белая повязка. – Готовься, сейчас будет финал.

– Я же вторым пришёл, – не веря своему счастью, пробормотал я машинально.

– Максим дисквалифицирован, – объяснил парень. – Он два раза на красный проехал. А Серго на Волоколамку, балбес, свернул.

Только сейчас я заметил Егора, который опершись на свой байк, курил, выпуская дымные колечки вверх. Значит, мы вновь схлестнёмся с ним. Осталось дождаться третьего.

Нарастающая волна звуков и первым из тройки финишную черту пересёк тот парень в бомбере и шлеме пилота на бело-красном «Иж-Юпитере». Увидев меня с Егором, сузил глаза, плотно сжал губы и отъехал в сторону. Видно, ему не понравилось, что я со своим маршрутом все-таки пришёл первым. И стал его соперником.

И вот финальный заезд. Сердце колотится, бросает то в жар, то в холод. Руки чуть дрожат, будто решается моя судьба, и переиграть этот момент я не смогу. Успокаиваю себя тем, что это обычная гонка, ничего особенного. Да, я готовился к ней. Да, как и все, я хочу победить. Но если я проиграю, меня никто не убьёт.

И вот мы выстроились все втроём между импровизированным стартом – два флажка на высоких металлических палках, разеваются в свете уличных фонарей. И зовёт трасса, что лежит, как огромная река с берегами, залитыми искусственным светом. И сквозь сизые тучи робко серебрится тонкий серпик Луны.

Старт. Я рванул с места вместе со всеми. И тут же успокоился, вся моя сущность теперь подчинена гонке, и моему расчёту. Егор и второй мой соперник улетели далеко вперёд. Но тут же застряли на пешеходном переходе, затормозив перед светофором, вспыхнувшем кроваво-красным светом сквозь голубоватую дымку.

А я промчался, не сбрасывая газ уже на зелёный. И выиграл пару секунд, пока мои соперники заводили свои мотоциклы.

Егор сразу приклеился ко мне, не пытался обогнать – понял, бродяга, что мною руководит точный расчёт. Третий же соперник то опережал нас, то отставал. И его мотоцикл натужно и зло огрызался, срываясь с места на пешеходных переходах.

Я ловко сумел проехать мимо фургона, и чуть вырвался вперёд. Егор же мотнулся было к тротуару, но вновь пристроился ко мне. Заснеженные деревья слились в единую грязно-белую стену, залитую сверху призрачным светом уличных фонарей.

Мы мчались через пешеходные переходы, светофоры под дуэт безумного рокота моторов. Ветер бил в шлем, бросал горсти снежной крошки.

Слева краем глаза я отметил, как выросла громада Гидропроекта. Покатый горб моста Победы. И вот он, последний светофор. Егор не выдержал и вырвался вперёд.

Бац! Он застрял на красном свете. А я, как и в первый раз, пронёсся стрелой мимо и только тут прибавил газу. Мой «жеребец» едва не встал на дыбы. Нарастающий рокот сзади – Егор стал нагонять меня. И его вытянутая тень мчалась по асфальту впереди меня, то уменьшаясь, то увеличиваясь под светом уличных фонарей.

Вжух. И я пересёк финишную черту. Проехал дальше и только потом сбросив скорость, развернулся. Из горла вырывалось хриплое дыхание, лицо мокрое, руки на руле дрожат, ноги не слушаются. Меня трясло, как в лихорадке. И когда снял шлем, прикрыв глаза, подставил лицо под морозный порыв ветра, только тогда начал успокаиваться.

Третий наш соперник опоздал на полминуты. Отъехал подальше, рывком стащил пилотский шлем с головы и бросил на землю, плюхнулся на подножку своего «Иж-Юпитер» в каком-то злом отчаянье.

Егор, вытащив пачку «Мальборо», сильно затягиваясь, так что проваливались щеки, выпускал в морозную синь струйку дыма, она расползалась в диковинный цветок.

Хозяин тоже курил, привалившись спиной к машине. Рядом с ней я заметил столик, заботливо укрытый сверху чем-то напоминающим тент из металлических трубок, с натянутым сверху толстым слоем целлофана. Внутри обнаружился переносной телевизор в красном корпусе, стоящий на длинной подставке из светлого пластика, со встроенной клавиатурой. За всем этим хозяйством священнодействовал худой невысокий мужчина в тёмном пальто. Его тонкие, смахивающие на паучьи лапки, пальцы уверенно бегали по клавишам. А на экране в таблице, отрисованной ASCII-кодами, выскакивали цифры.

Всё это длилось мучительно долго, так что я опять стал нервничать, скрутило желудок. И перед глазами начали возникать картины, что сейчас мне скажут, что я проиграл, что где-то ошибся и проехал на красный свет.

И тут раздался отвратительный звук, словно кто-то разрывал с силой кусок ткани. Рядом с допотопным компьютером заработало устройство, откуда вылез листок бумаги с перфорацией по краям, смахивающий на электрокардиограмму. Аккуратно оторвав, мужчина вгляделся в него, затем подошёл к Хозяину, протянул ему. У того взлетели от удивления брови, но, покачав головой, он нырнул в машину, и минуты через две вылез обратно.

– Костя! – позвал он.

Когда парень в пилотском шлеме оказался рядом, Артём Викторович похлопал его по плечу, что-то сказал одобряющее и протянул тонкий конверт. Парень скривился, но будто бы развёл руками, мол, так уж получилось.

Вторым Хозяин позвал Егора и тоже передал ему конверт потолще. Кусая и кривя губы, Егор взглянул внутрь конверта, и расплылся в довольной ухмылке.

Когда Хозяин позвал меня, я, стараясь унять дрожь в коленях, подошёл к нему на подгибающихся ногах, ощущая, что ещё чуть-чуть и я упаду тут же от слабости. Но его одобряющая улыбка подняла мне настроение. Протянул пухлый конверт. Я бросил взгляд – внутри лежала банковская упаковка по двадцать пять рублей, с десяток купюр по пятьдесят рублей и четыре чека Внешпосылторга на двести пятьдесят рублей. Целое состояние для меня.

– Ну что, будешь новую машину покупать? Хонду или кавасаки? – поинтересовался Хозяин с улыбкой.

– Пока не знаю. Мне мой «пёс» нравится.

– Слабоват он у тебя. Ты победил только благодаря своим мозгам. Купишь хорошую машину – на новый уровень перейдёшь. Ты понимаешь?

– Да. Понимаю. Подумаю.

– Ну а что планируешь?

– Презент хочу девушке хороший купить, – неожиданно вырвалось у меня, и я прикусил язык, ругая себя за болтовню.

– Ценная барышня? – заинтересовался Артём Викторович.

– Дочка второго секретаря обкома, – честно признался я.

– Марина, дочка Мельникова. Ясно. Подари ей талисман. Я тебе адресочек черкну. Тебе там скидку сделают. Она собирает их.

– Я не знаю, какой конкретно.

– Вот такой.

Вытащил из кармана блокнот в толстом кожаном переплёте, раскрыл и быстро набросал эскиз. Тут же размашисто написал адрес. Вырвал листок, протянул мне.

– Спасибо, – взглянув на рисунок, я не понял, чем этот талисман так ценен, но сложив вчетверо, сунул бумажку в конверт с деньгами.

И едва не выронил. Оглушительно взвыла милицейская сирена, заставив вжать голову в плечи и присесть от неожиданности. Я бросил взгляд на Хозяина, но на лице у того не отразилось ни малейшего испуга, только хитрая улыбка коснулась уголка рта.

Хрюкнув в последний раз, рядом остановилась черная милицейская «Волга» с мигающим синим светом «ведёрком» на крыше. Распахнулась задняя дверь, вылез в двубортной шинели нараспашку мужчина, уже явно подшофе.

– Ах ты мой, хороший, Артём Викторович, – заплетающим языком произнёс мент.

Раскрыв широко руки, пошёл навстречу улыбающемуся Хозяина.

– Вадим Иннокентьевич, дорогой! – тот раскрыл объятья, они обнялись, похлопали друг друга по спинам. – Не в обиде, что столько бабла уронил сегодня?

– Да ты что?! – явно искренне воскликнул мент. – Да я этого бабла сделаю в два раза. Но за такое удовольствие я готов платить хоть каждый день. Это твой победитель? – махнул головой в мою сторону. – Ты учитель?

– Да. Учитель физики.

– Это заметно. Всё рассчитал? Я смотрю в свою биноклю, как твой парень проходит все светофоры, загляденье. Красиво. Ну пойдём, обмоем твою победу.

– Нет, извините. Я домой. Мне завтра в школу.

– В школу? Ты серьёзно? – коротко хохотнул Вадим Иннокентьевич. – Да ты сегодня небось взял куш в три твоих годовых зарплаты. Нет? Ну ладно, ладно. В следующий раз. «Полковник Осокин», —он протянул мне руку лопатой. – Если что, обращайся.

Я мчался домой по широкому почти пустому проспекту, вылетел на Ленинградку, пронёсся мимо моста через Москва-река. Сердце билось где-то у самого горла, я никогда не ощущал себя более счастливым, чем в эту ночь. Оставил мотоцикл в гараже, и направился к своему подъезду.

Людка спала одна, когда я заглянул осторожно в большую комнату, услышал ее «хр-рр». Ушёл в свою комнату и ещё раз пересчитал деньги в конверте, не веря до конца, что победил. И перед глазами так и неслась широкая серая лента проспекта, свет уличных фонарей вливался через стекло шлема, чуть размытой пеленой. Мелькали светофоры, редкие машины, грузовики, фургоны, развозившие продукты.

Едва добрался до своего продавленного дивана, как провалился в сон, словно нырнул на самое дно глубокого колодца. И снилось, что мчусь на мотоцикле по краю «горизонта событий» чёрной дыры. И дух захватывает от невероятной красоты Вселенной: вспыхивающих и гаснущих квазаров, золотых гроздей созвездий и мерцающего в молочной дымке закрученного в пружину Млечного пути.

Звонок будильника прозвучал, как громкий набат. Бросив взгляд на циферблат, я с неохотой вылез из тёплой постели, принял душ и отправился на кухню. Людка уже была так, готовила завтрак. Выставила передо мной тарелку с гречневой кашей и кусочками мяса в пряном соусе, чашку кофе, и впервые за долгое время я увидел на её лице улыбку, а не злобную гримасу.

– Съездишь сегодня к Глебу? – поинтересовалась она, и в голосе я услышал нечто смахивающее на заискивание, что заставило едва заметно улыбнуться.

– Съезжу.

Самому стало интересно, зачем Людка сосватала меня, как репетитора. Не скажу, что меня прельщало это занятие. Терпеть не могу учить тупиц. Ты пытаешься втолковать им простейшие истины, а они смотрят на тебя пустыми глазами.

Кофе взбодрило меня, так что в школу я добрался в хорошей форме. Но стоило мне войти внутрь, и направиться к лестнице, как ко мне подскочила второй завуч, Таисия Геннадьевна, которую я уже, кажется, начал бояться.

– Олег Николаевич, – зашептала она горячо. – Вас всё ждут. Идёмте.

– Ждут? Где? – ёкнуло сердце, перехватило дыхание, хотя по тону завуча я не ощутил опасности.

– В актовом зале. Идёмте. Да, пожалуйста, оденьте галстук.

– Таисия Геннадьевна, я галстук не ношу, потому что у меня болит рана на шее. Понимаете?

– Да-да, понимаю, – совершенно бездумно повторила она, явно не слушая то, что я сказал. – Подождите секундочку здесь, – остановила меня у входа в актовый зал, под доской почёта с физиономиями учителей.

Исчезла внутри и через пару минут вернулась с галстуком в руке. Пришлось надеть, не затягивая узла.

– Да-да, так хорошо, – удовлетворённо проговорила, оглядев меня с ног до головы, сняла невидимую пылинку с моего плеча и потащила внутрь.

Я вошёл в актовый зал с трепетом. Здесь проводились праздничные помпезные шоу. И я ощущал себя маленьким, пришибленным важностью мероприятия, о котором я ещё не имел даже представления.

Здесь все было по-прежнему, узнаваемо. Высокий, метра четыре, сводчатый потолок, просторное помещение, залитое ослепительно ярким светом люстр. Стены окрашены охрой и отделаны деревянными панелями под красное дерево. Как в театре ряды откидных кресел, обитых темно-бордовым бархатом. Сцена – деревянный помост, по краям тяжёлые шторы такого же темно-бордового цвета. Черное пианино в углу. Над экраном, скрытым плотными бежевыми шторами, красовался герб СССР, справа – портреты членов Политбюро во главе с «дорогим Леонидом Ильичом», отретушированные, выглядевшие моложаво, что совершенно не соответствовало действительности. Слева – портреты классиков литературы: Горького, Маяковского, Островского, Некрасова. А над всем этим гордо реял черно-белый портрет создателя советского государства.

По стенам – красные полотнища с пафосными лозунгами – обязательная цитата Маяковского с его стилизованным портретом: «Коммунизм – это молодость мира и его возводить молодым», «Партия сказала: «НАДО!», комсомол ответил «Есть!», «У партии и комсомола одна цель – коммунизм!»

Зал был битком заполнен публикой – учителя, ученики старших классов. И это смутило меня ещё больше, заставило вжать голову в плечи. Зачем я кому-то здесь понадобился?

Таисия довела меня до первого ряда, усадила. И я узрел у микрофона на сцене директора. А рядом с ним статную фигуру майора Сибирцева, с которым разговаривал в поликлинике. Увидев меня, оба доброжелательно улыбнулись.

– Мы собрались здесь, – начал директор с радостным пафосом. – По очень знаменательному поводу. Отметить героический поступок нашего преподавателя-методиста Олега Николаевича Туманова. Попрошу вас выйти на сцену, Олег Николаевич, – так льстиво ко мне директор ещё не обращался.

Я встал, оправил костюм и направился к ступенькам справа от сцены. Поднялся и встал рядом, ощущая, как подкашиваются ноги, дрожат руки. И все это казалось продолжением моего сна. Сбоку у прохода сидела, выпрямившись, словно проглотила кол, Ратмира Витольдовна. Под искусственным светом её лицо казалось более серым, безжизненным, дряблые складки шеи, согбенные тощие плечи. Мне почему-то даже жаль её стало.

На среднем ряду по центру сидели две подружки: англичанка и немка. Обе с причёсками, смахивающими на плохо завитые парики: немка в стального цвета блузке с бусами из крупного искусственного жемчуга, у англичанки – коричневый модный блейзер с планкой на груди украшали бусы из массивных кусочков янтаря. Прислонившись друг к другу головами, они рассматривали нечто, лежащее у них на коленях – видно, очередной модный журнал.

Тут же я заметил учительницу литературы, Аглая Борисовна на этот раз разоделась в темно-синий деловой костюм, что делало старше. Глаза полуприкрыты, на лице снисходительная полуулыбка.

Старенький учитель истории сидел, повесив голову, показывая лысую макушку в обрамлении редких белых волос, сквозь которые просвечивала розовая кожа.

К микрофону подошёл Сибирцев:

– Олег Николаевич помог найти и обезвредить преступников. Благодаря его мужественным и смелым действиям удалось не только поймать этих подонков, но и разоружить целую банду, которая промышляла воровством вещей, представляющих огромную ценность для нашего государства. Наше отделение решило наградить Олега Николаевича грамотой, выделить ему премию. И также отправить ходатайство в Президиум Верховного совета Российской федерации о награждении его медалью «За отличную службу по охране общественного порядка». Надеюсь, администрации школы нас поддержит, – он бросил взгляд на директора, который тут же закивал, как фарфоровый болванчик.

Меня бросило в жар, когда Сибирцев протянул мне грамоту, напечатанную на гербовой бумаге и конверт, не такой пухлый, как я получил сегодня ночью за победу в гонке, но тоже вполне внушительный. Пожал мне руку, но в его лице я увидел нечто такое, что заставило меня напрячься. Все это шоу явно имело какой-то подтекст.

Мне пришлось тоже подойти к микрофону, и срывающимся голосом поблагодарить милицию, администрацию, всех причастных. Я видел взгляды учеников моего класса. Особенно счастливой выглядела Ксения Добровольская, глаза блестели, на щеках – яркий румянец, и улыбка, которая своим чудесным светом делала её ещё прекраснее.

Больше всего меня радовало отсутствие Звонарёва, хотя и без него хватало завистливых и злых взглядов. Любой успех вызывает досаду у тех, кто считает себя более достойным.

Но все закончилось. Захлопали сиденья, все потянулись к выходу. Я постоял пару минут на сцене и спрыгнул вниз.

– Олег Николаевич, – за спиной я услышал голос Сибирцева. – Останьтесь на пару слов.

Я обернулся и подождал майора. Он сделал жест, чтобы я присел на кресло и устроился рядом.

– Хотел предупредить, что вам придётся выступить на суде.

– И чего я не должен там говорить?

– Вы не должны рассказывать о напарнике того вора, которого вы схватили.

– Я понял, – вздохнул я. – Звонарёв опять сухим из воды выйдет. Я правильно понимаю?

– Это не должно вас волновать.

– Этот парень уже законченный негодяй, – отчеканил я холодно. – Вы хотите дождаться, чтобы он стал маньяком-убийцей?

– Маньяком? – Сибирцев удивлённо свёл густые брови вместе.

– Маньяк – это серийный убийца, – объяснил я, отругав себя за то, что применил слово, которое пока не вошло в обиход уголовного розыска.

– Надеюсь, что не станет, – Сибирцев похлопал меня ободряюще по колену. – Удачи!

Глава 3. Репетитор

– Олег Николаевич, а как вы этих преступников задержали?

– Не преступников, Морозов, а только одного вора. Он украл иконы из церкви и улепётывал на снегоходе, я его догнал на лыжах и притащил назад.

– А он один был?

– Их двое было, но второго я не видел. Морозов, я понимаю, что тебе не интересна физика и ты хочешь увести разговор в сторону. Но давайте все-таки вернёмся к уроку.

После пафосного награждения я ощущал себя смущённым, растерянным. Казалось, всё должны на меня пялиться и спрашивать, почему такие почести – обычному учителю? Хотя теперь я понимал, что всё это шоу заказал Звонарёв-старший, и грамоту, и деньги – всё от него, чтобы заткнуть мне рот. Ведь я не только знал, что вторым вором был сынок Звонарёва, Михаил, но я видел воочию, как парень фарцевал, да ещё передавал иностранцам орден Люфтваффе, а значит, что Звонарёв-младший связан с «черными копателями», которые промышляют на местах сражений Великой Отечественной войны.

– Ну, интересно же, – продолжал ныть Морозов. – А как вы там оказались?

– Я прокладывал маршрут для зимнего лыжного похода. И попал в Загорянское. Но с такими оценками, как у вас, – я потряс классным журналом. – Мы никуда отправиться не сможем, – демонстративно хлопнул журналом об стол. – Директор не разрешит. Нахватали двоек по литературе, физику прогуливали.

– А я физику не прогуливал, – с обидой выдал Морозов. – Наоборот, Тимур Русланович мне одни пятёрки ставил.

Я заглянул в журнал и действительно заметил ровный ряд аккуратно выведенных пятёрок. Странно, Юрка Зимин, отлично знающий физику, получал трояки, а Сашка Морозов, не блиставший знаниями, наоборот, выбился в отличники.

– Саша, это прекрасно. Может ты и сейчас нам свои знания покажешь? А? Давай, выходи к доске и расскажи по теме прошлого урока.

Морозов почему-то совсем не смутился. Наоборот, выпрямился всем своим щуплым телом и гоголем вышел к доске. Откашлялся и начал рассказывать:

– «Параграф шестьдесят четвёртый. Если соединить проводником два металлических шарика, несущих заряды противоположных знаков, то под влиянием электрического поля этих зарядов в проводнике возникает электрический ток», – развернулся к доске, нарисовал незамкнутую окружность, на концах которых размашисто нанёс плюс и минус. И провёл дугу внизу и сверху, затем продолжил: – «Но этот ток будет очень кратковременным. Заряды быстро нейтрализуются, разность потенциалов между шариками выравнится и напряжённость электрического поля станет равной нулю. Для того чтобы ток был постоянным, надо поддерживать постоянное напряжение между шариками. А для этого необходим источник тока, который перемещал бы заряды от одного шарика к другому в направлении, противоположном направлению сил, действующих на эти заряды со стороны электрического поля шариков. В таком устройстве на заряды должны действовать силы неэлектростатического происхождения», – Морозов нарисовал рядом ещё одну незавершённую окружность с плюсами и минусами на концах, но вместо дуг нанёс прямоугольник.

Меня поразило, что парень шпарит прямо по тексту учебника, не отклоняясь. Неужели у него такая же феноменальная память, как и у меня? Хотя я порой все равно не могу запомнить предложение в точности и пересказываю своими словами.

Я подошёл к доске, рассмотрел внимательно рисунки и тут обратил внимание, что у худенького пацана с узкими плечами почему-то оттопыривается спереди пиджак. И присмотревшись, заметил тонкий проводок, который выходил из-за плеча и уходил в лохматую шевелюру.

– Морозов, а ты что у нас плохо слышащий?

– Почему, Олег Николаевич? Я хорошо слышу, – на этот раз парень смутился, к лицу прилила кровь, аж кончики оттопыренных ушей заалели.

– Тогда почему у тебя провод идёт к уху? Или ты музыку слушаешь на уроке? Покажи, что у тебя?

– Зачем? – он резво отстранился, словно я махнул перед ним пылающим факелом.

Я не имел права обыскивать ученика, но как выяснить, что он прячет?

– Хорошо. Давай, Саша, решим задачу. Из домашнего задания?

У Морозова забегали глаза, быстро-быстро заморгал, смутился, кинулся к своей парте, наклонился, что-то там пошуровал, и вытащил тетрадку. Вернувшись к доске, открыл и начал быстро переписывать на доску. Но я мгновенно оказался рядом и вынул тетрадь из его рук.

– Ты, дружок, пиши-ка сам. Ты ж решил? Решил. Написал условие? Так. «Аккумулятор с электродвижущей силой равной восемь вольт и внутренним сопротивлением в одну десятую Ома питает внешнюю цепь сопротивлением в двенадцать Ом. Какое количество теплоты выделиться за десять минут работы?» Что ты на меня смотришь? Пиши решение. Вот же у тебя в тетрадке все есть: «Согласно закону Ома для замкнутой цепи, ток равен…» Чему равен? А, Саша? – я тяжело вздохнул, понимая, что парень все это списывал. – Ладно, давай так. Ты мне покажешь, что за устройство у тебя висит на шее, а я обещаю не ставить тебе неуд. Согласен?

Парень помялся, потоптался на месте. Но потом расстегнул пиджак, и я увидел у него на груди, на ремешке, серебристую плоскую коробочку. Морозов снял её и передал мне. В правом углу на панели красовалась надпись: SONY, а чуть ниже: «Micro Cassette-Corder М-101». Диктофон Sony на микрокассетах. Моя мечта, в современном мире я пользовался похожим, когда записывал свои лекции. Но здесь, даже в «Берёзке» таких не найти.

Я аккуратно вытащил из разъёма проводок с наушником и нажал кнопку «Старт». Размеренный чёткий голос прочитал: «Любые силы, действующие на электрически заряженные частицы, за исключением сил электростатического происхождения, называют сторонними силами.»

– Садись, Морозов. Пару я тебе ставить не буду. Но если не подготовишься к следующем уроку, я её в журнале нарисую. Рядом с твоими пятёрками. Держи свою шпаргалку, – я вручил ему диктофон.

Когда парень, понурившись, медленно доплёлся до парты и сел, я обвёл взглядом класс:

– Знаете, за я люблю физику? За то, что никто не может нарушить её законы. Даже за деньги! А если вам не нужна физика, и её законы, просто не учите её, и тогда ваша жизнь будет наполнена волшебством, чудесами и магией.

Я решил рассказать ребятам о «войне токов» между Эдисоном и Никола Тесла. Как Эдисон заграбастал себе все патенты, в том числе на электрическую лампочку. Хотя на самом деле, он её не изобретал. Как делал бизнес на устройствах постоянного тока. В Штаты приехал молодой серб, который нанялся работать к Эдисону, а тот просто-напросто надул беднягу, когда Никола Тесла починил генератор, то Эдисон не заплатил ни гроша, и Тесла пошёл копать канавы за пять долларов в час. Затем они нашли друг друга – Никола Тесла, гениальный изобретатель и Джордж Вестингауз, бизнесмен, который понимал толк в новых технологиях.

Я не был уверен, что могу рассказать также красочно и увлекательно, как это делают в передачах. Но эта история всегда захватывала меня целиком. В одной из передач ведущий вышел на балкон, под которым до горизонта во всю ширь разошлись высотки Нью-Йорка – города, который никогда не спит, как пел Фрэнк Синатра. Город, залитый ночью ослепительно ярким светом неоновых реклам и фонарей. И вдруг все погасло, все погрузилось в мрачную чернильную тьму. Таким бы Нью-Йорк стал бы, если бы Никола Тесла проиграл.

А он ведь мог проиграть. Эдисон использовал все своё влияние, чтобы оклеветать новую технологию. Пресса сочиняла небылицы, раздувала любое происшествие на заводах Вестингауза. Эдисон устроил шоу, где убивал животных ударом переменного тока. Он даже протащил решение о применении переменного тока для казни преступника. Но Тесла решил показать шоу, где через его тело пропускали ток под высоким напряжением. И это не принесло ни малейшего урона.

А затем. Затем случилась Всемирная выставка в Чикаго, Вестингауз сумел получить контракт. И устройства переменного тока залили ярким светом сотен тысяч ламп помещения выставки. И контракт на ГЭС на Ниагарском водопаде получила именно компания Вестингауза, установив там генераторы переменного тока по патентам Тесла, который он передал своему другу бескорыстно.

Я увлёкся, хотел рассказать о других изобретениях сербского гения, о том, что он хотел сделать электричество бесплатным для всего населения Земли. Как строил башню, и как его предал Джон Пирпонт Морган, отказав в финансировании.

Но, увы, звонок прервал мою лекцию. Обвёл взглядом класс, заметив, что всё-таки в чьих-то глазах ещё горел интерес к моим словам.

– Ну что ж. К следующему уроку параграфы с шестьдесят шестого до семидесятого. И упражнения.

Нахлынул стыд, что так и не смог рассказать материал. Хорошо, если никто об этом не доложит змее-завучу.

Меня окружили ребята, мой актив: Бессонов, Ксения, Власов, Демидов.

– Олег Николаевич, а мы вот подготовили, – Бессонов протянул мне папку.

Когда раскрыл, увидел уже свёрстанный макет журнала.

– А здесь что будет? – я щёлкнул пальцами по пустому месту в рамке.

– Фотографии, – объяснил Бессонов. – Вы говорили, что переснять можно.

– А что переснимать-то есть? Что вы планировали, Гена?

– Фотографии из журналов, – как-то смущённо пробормотал он.

– Хорошо. Гена, сможешь мне занести домой? Я сделаю на выходных. Макет оставьте. Я прочту внимательно.

И тут же вспомнил, что в воскресенье – день рождения Марины и вряд ли я смогу до этого действа и после него что-то сделать. Значит, придётся делать сегодня ночью.

– А у меня всё с собой, – заявил Гена, вытащил из портфеля пачку журналов и выложил гордо передо мной. Я едва заметно улыбнулся. Стараясь не выдать себя, не показать, как всё это знакомо. Откуда Генка брал эти журналы, я догадывался, и понимал, насколько это дорого и трудно. Листал «Bravo», «Rolling Stone», «Melody Maker», «Circus», «Variety».

То, что ребята знакомились с запретной западной жизнью, я не осуждал. Просто думал о том, что будь это всё доступно, никто бы не делал из этого фетиш, идеализировал. Но изменить я ничего не мог.

Парень аккуратно заложил страницы закладками с подписями, что и откуда надо переснять. В общем-то, все это было незаконно, нарушало авторские права, но ведь мы собирались делать лишь школьный журнал, о содержании которого никто бы из редакции солидных изданий не догадывался.

– Олег Николаевич, – прервала мои размышления Ксения. – Мы хотели вставить ваш рассказ, как вы преступников поймали.

– Не знаю, Ксения, что-то мне совсем не хочется об этом говорить.

– Стесняетесь? – улыбнулась девушка. – Скоромничаете. Хотя бы кратко, пожалуйста.

Устоять перед чарами Ксения я не мог, и согласился написать заметку.

Я держал макет журнала, где сверху на обложке красовалось нарисованное красивым шрифтом название «Квазар» и в голову лезли мысли, если такой журнал напечатать в настоящей типографии, чтобы в выходных данных стояло: «Главный редактор: Олег Туманов». Я пытался загнать их в самый дальний уголок мозга, но они всё равно вылезали, соблазняли, как красивая и недоступная женщина. Корил себя за то, что это глупое тщеславие.

Эта идея неотступно преследовала меня, и я объяснял материал, решал задачи, а сам думал, как здорово, если я стану редактором и буду публиковать то, что считал нужным. Но на дворе 1978-й год, никто не позволит это сделать, увы.

Уже совсем стемнело, когда я, оставив свой мотоцикл в гараже, направился домой. Около нашего подъезда обнаружил изящный силуэт легковой машины. Прошёл мимо, заметив шильдик: в голубом овале надпись «Ford», промелькнула мысль, что моя жена опять подцепила какого-то влиятельного любовника. Нет, в современном мире такая тачка не вызвала бы никаких ассоциаций с богатством её владельца, наоборот, кто-то бы скривился от мысли, что «форды» приобретает офисный планктон, да ещё в кредит. Но сейчас, в 70-х иностранные машины – признак очень состоятельного человека.

Но когда открыл своим ключом дверь, то увидел около двери в маленькую комнату дражайшую супругу в тёмно-синем халате до пят, облегающим её стройную фигуру.

– Тебя ждёт машина, – увидев меня, выдала Людка.

– Какая машина? – не понял я, сбрасывая сапоги.

– Ты обещал съездить к Глебу, которого надо натаскать по физике и математике.

Все мои планы по пересъёмке картинок летели ко всем чертям. Я поставил портфель на обувницу и задумался. Самому хотелось познакомиться с парнем, может быть, он не окажется полным тупицей, и я смогу заработать кое-какие деньги.

– Хорошо, съезжу, – согласился я. – Только учебники возьму.

Лицо жены осветила улыбка, что сделало её даже привлекательной.

Когда спускался на лифте, обдумывал это путешествие, вряд ли на «форде» меня бы увезли куда-то в лес, чтобы убить. Так что я настроил себя на общение с папашкой великовозрастного балбеса, которому почему-то сбрендило в голову поступать в универ.

Рядом с «фордом» стоял вихрастый темноволосый парень в полушубке, курил, алый огонёк то вспыхивал, то гас. Увидев меня, отклеился от машины и представился:

– Юрий Соколов.

Я пожал ему руку, забрался в салон, пахнущий настоящей кожей, и уселся на заднее сиденье, поставив рядом тяжёлый портфель. Машина мягко снялась с места, и едва заметно подрагивая на стыках цементобетонных плит, развернулась и выехала на Ленинградку. Но ехали мы совсем недолго. Пронеслись мимо металлического арочного моста, который все также стоял рядом с основным бетонным через канал имени Москвы. Мимо универмага «Ленинград» с темнеющими провалами витрин, на которых играли отблески уличных фонарей. Переехали через эстакаду, где внизу проходили ярко освещённые улицы, ведущие к метро «Водный стадион». И справа, на сизом небе, в облаках прорисовалось четыре одинаковых высотных дома на «ножках». И именно к ним свернул «форд». Остановился у шлагбаума, рядом с которым торчала большая белая будка.

Шофёр вылез, подошёл к будке, откуда вышел мужчина в полушубке и шапке-ушанке с гербом. Передал ему что-то. Охранник направился к машине, осмотрев её со всех стороны. Заглянул на заднее сидение, на миг ослепив меня светом фонарика. И только потом вернулся на свой пост и открыл шлагбаум.

Машина, мягко шурша шинами, покатилась вперёд, и остановилась у одной из высоток, отделанной снизу красной кирпичной кладкой. Подхватив портфель, я направился вслед за шофёром, который провёл меня до подъезда, на стене висела панель с кнопками, что тоже было редкостью. Набрал код, и мы вошли внутрь, попав в просторное фойе со стенами, отделанными светлым искусственным мрамором. За столом восседала пожилая консьержка, в очках в тонкой золотистой оправе, в наброшенным на плечи синем платье без рукавов.

– К Петру Михайловичу, в сто тридцать вторую, – сказал Юрий. – Это гость. Олег Туманов.

Консьержка свела вместе редкие седые брови, открыла толстый журнал в картонной обложке, проверила.

Такая сверхсекретность меня поразила и даже насмешила. Хорошо, что паспорт не потребовали для того, чтобы просто попасть в квартиру.

Гремя и лязгая, прибыл большой лифт. И мы отправились вверх. Молчали. Худое с выступающими скулами лицо Соколова выглядело совершенно каменным, как у статуи. Глаза чуть в прищуре, словно он выполнял какое-то сверхсекретное задание.

Холл на этаже тоже поражал размерами и отделкой стен искусственным светлым мрамором с коричневыми прожилками. Вход в квартиры перекрывала толстая стена с дверью и квадратными окошком. Соколов вжал кнопку звонка. И нам пришлось пару минут ждать, пока хлопнула дверь и чья-то тень промелькнула в окошке.

За дверью, обитой пухлой черной кожей, оказалась большая, нет, скорее огромная прихожая с высокими потолками. Не такими высокими, как в элитных «сталинках», но все равно гораздо выше, чем в обычной «брежневке», в которой жил я.

Нас встретил уже немолодой, но хорошо выглядевший мужчина лет пятидесяти. Сухощавый, выше среднего роста. В тёмном домашнем костюме – просторные брюки, сверху пиджак с темно-бордовыми обшлагами и такого же цвета воротником. Темные волосы уже посеребрила седина, сильные залысины. Очки в черной оправе.

– Юра, ты свободен, – произнёс мужчина приятным баритоном. – Пётр Михайлович Костецкий, – протянул мне руку, которую я пожал. – Проходите.

Мы оказались в небольшой комнате, которую оформили под кабинет. В воздухе витали ароматы дорогого табака, настоящей кожи, мебельного лака, масляной краски. Все выдержано в одной гамме: оттенки коричневого, бордового. Роскошная люстра под старину – бронзовая чаша, сверху из молочного стекла плафон, и все это прикреплялось к потолку бронзовыми цепями.

Массивный из красного резного дерева письменный стол. Справа от окна – высокие до потолка шкафы, за стеклянными витражными дверцами просматривались фолианты с тиснёнными золотом корешками. Слева на стене – несколько картин в солидных резных рамах из светлого дерева. Или хорошие копии или оригиналы – морской пейзаж, натюрморт, густой лес с рекой, старинные домики.

Когда хозяин уселся в своё «директорское» кресло из черной кожи, он указал мне на другое, что стояло перед столом.

– Курите? – протянул открытую сигаретную пачку «Kent», а когда я покачал отрицательно головой, произнёс: – Правильно. Курить вредно, – но сам вытащил сигарету, щёлкнул серебристой плоской зажигалкой и выпустил в воздух тонкую струйку дыма, распространив аромат дорогого табака. – Ваша жена сказала, что вы окончили МГУ?

– Да. Отделение астрономии на физмате. Потом аспирантура, защитил диссертацию. Я – астрофизик.

– Понятно. И почему не остались преподавать?

Меня стал напрягать этот допрос. Будто я должен сдать экзамен для того, чтобы меня подпустили к парню, которого надо лишь натаскать по физике и математике.

– Не сложились отношения с ректором.

– С Грачёвым? Да, он человек сложный, – Костецкий сощурился, покатал желваками.

– На какой факультет хочет поступать Глеб?

– На факультет вычислительной техники и кибернетики.

У меня непроизвольно взлетели вверх брови, мой взгляд на хозяина кабинета, заставил того улыбнуться.

– Что вас удивляет, Олег Николаевич? Я купил сыну персональный вычислительный комплекс. Ему понравилось с ним работать. Вы имели дело с вычислительной техникой?

– Да, имел дело. Делал кое-какие расчёты, когда учился в университете. «Минск-3». И потом, когда писал диссертацию. У нас уже была БЭСМ-6.

Мог ли я сказать хозяину этого кабинета, что фанат компьютерной техники? Работал почти всю свою взрослую жизнь на персоналках, сам их собирал, настраивал, устанавливал программы. Но ведь все это было в той, другой жизни. А здесь я мог вспомнить только свою учёбу в универе.

Костецкий затушил сигарету в массивной пепельнице из черного гранита, сцепил пальцы:

– Мои условия: вы будете за каждый урок Глебу получать десять рублей. Если Глеб поступит в университет, то получите премию в три тысячи. Два раза в неделю, два часа. Вас устраивает?

– Вначале мне нужно проверить знания Глеба. Как он учится сейчас?

– Он способный, но ленивый. Когда ему интересно, получает пятёрки, но может скатиться на тройки, порой на двойки.

– А если он не поступит?

– Тогда ваша премия отойдёт Грачёву, – хозяин криво усмехнулся. – Я понимаю, вы хотели бы сказать, почему бы это не сделать сразу? Но я хочу, чтобы Глеб поступил сам, – Костецкий хлопнул ладонью по столу. – Учился сам. Стал специалистом. И понимал, что главное – это знания. Ну что ж, – он нажал кнопку звонка.

И через пару минут на пороге появилась невысокая пожилая женщина в синем форменном платье, белом кружевном переднике.

– Ольга Александровна, позовите Глеба.

Женщина исчезла, чтобы через минуту в кабинет хозяина вошёл парень в шортах и клетчатой рубашке – копия хозяина кабинета, только более молодая. Высокий, худощавый, спортивного телосложения. Короткая стрижка.

– Глеб, это Олег Николаевич Туманов, будет заниматься с тобой по физике и математике.

– Хорошо, папа, – парень вежливо кивнул.

Комната Глеба оказалась полной противоположностью кабинету отца, в котором царил идеальный порядок. Здесь при входе сразу оглушал запах канифоли, металла, проводки, ацетона, словно я вошёл в автомастерскую. Вокруг люстры – блюда из цветного стекла, с потолка свисали модели бипланов, парусников.

На письменном столе, не таком солидном, как в кабинете Костецкого, валялись вперемежку книги, тетради, тонкие и толстые, блокноты, карандаши, отвёртки, плоскогубцы, амперметр. На подставке – паяльник, рядом куча радиодеталей: конденсаторы, микросхемы, катушки с намотанной медной проволокой, транзисторы, датчики, светодиоды. Над столом – полки, заставленные коробками, в которых тоже отсвечивали мотки разнокалиберной проволоки – припой, медная и алюминиевая.

В центре комнаты – широкий и длинный грубый стол, на котором вывалил «потроха» некий агрегат, скорее всего, телевизор, или ещё какой-то прибор, судя по маленькому экранчику.

По бокам широкого панорамного окна висели плотные темно-зелёные гардины. Слева от него – высокий гардероб из полированного тёмного дерева. Сверху были навалены какие-то коробки, из которых свисали провода.

Глеб подбежал к письменному столу, схватил в охапку все барахло и перетащил на низкий журнальный столик. Подставил стул рядом и воззрился на меня.

Я аккуратно поставил портфель на пустое место на диване, вытащил оттуда несколько брошюр, задачников.

– Глеб, я тебе дам несколько задач. Ты их постарайся решить, чтобы я понял уровень твоих знаний.

Парень кивнул, из ящика письменного стола достал чистую тетрадку, присел на простой деревянный стул, жалобно скрипнувший под ним. Я выложил рядом на столешнице несколько книжек, заложенных закладками.

– Вот там, где галочки. Понятно?

– Угу, – Глеб аккуратно начал переписывать условие задачи, потом на пару минут задумался, покусывая кончик ручки, и что-то быстро и аккуратно стал писать.

А я прошёлся по комнате, разглядывая деревянные и пластиковые модели, свисающие с потолка. Заглянул в «потроха» лежащего на большом столе агрегата.

– Это у тебя телевизор? Или осциллограф?

– Телевизор. Цветной. Сам сделал. По чертежу. Уже почти собрал. Работает. Я тестирую сейчас.

Отодвинув кучи книжек, на корешке которых значились названия справочников по электротехнике, пособий по сборке, книжки «Знай и умей», присел, ожидая, когда парень закончит.

– Глеб, а почему ты решил в универ податься? – не выдержал я, оглядывая все хозяйство парня. – Тебе прямая дорога в радиотехнический. Имени Минца.

– Это отец захотел, – пробормотал Глеб. – Сказал, что хочет, чтобы я нормальную профессию получил. Вот. Я решил.

Я удивился, что парень справился так быстро. Взял тетрадку, чтобы проверить. Задачи по математике Глеб решил просто и даже элегантно, не справился только с одной, повышенной сложности, для третьего курса. Хотя и пытался найти решение. Все упражнения по электротехнике тоже дались парню легко. Но почему-то одна задача осталась без ответа.

– А здесь ты чего не решил-то?

– Не понял, что это.

– А чего тут ты не понял? – удивился я, и прочитал: «Относительная влажность водяных паров, находящихся в объёме 20 литров, при температуре 100 градусов Цельсия, равна 90 процентов. Пары изотермически сжимают, уменьшая объем в два раза. Найти массу сконденсировавшейся воды, если давление насыщенных паров при этой температуре равно одной атмосфере. Универсальная газовая постоянная, объёмом воды пренебречь.»

– У нас по физике такой долдон ведёт. Все по учебнику. Если чего-то не понял, он объяснить не может.

– Хорошо, я тебе объясню. Определяем начальное давление пара, – я присел рядом, начал писать в тетраде формулу. – При температуре сто градусов цельсия – давление насыщенного пара одна атмосфера, относительная влажность девяносто процентов. Тогда начальное давление пара: ноль целых, девять десятых, – я выписал формулы, затем вывел ответ: – Получилось масса сконденсированной воды – 4,7 грамм. Понял?

– Ну, так, конечно, понятно, – парень выпятил губы с какой-то обидой, будто я уличил его в невежестве.

– Хорошо. Я понял, в чем тебя подтянуть можно. А персоналку свою покажешь?

– Персоналку? – Глеб быстро заморгал, уголки губ опустились.

– Персональный вычислительный комплекс. Компьютер.

– А, покажу, конечно. Только у отца надо ключ взять.

Меня поразило, что купленную игрушку отец прячет в закрытой комнате. Но постарался не показать вида.

Глеб на минуту выбежал из комнаты, вернулся с большим длинным ключом. Оказалось, что у окна есть другая дверь, парень вставил ключ в скважину рядом. Повернул и отошёл. Дверь медленно, солидно начала отодвигаться в сторону, словно на звездолёте в фантастическом фильме. Этот ритуал рассмешил меня.

Но как только обнажился проём, откуда шагнул робот, самый настоящий, словно сошедший с футуристических картинок. На большой кубической голове зловеще вспыхнули алым круглые глаза.

– Вы нарушили чужое пространство, – низким искусственным голосом произнёс металлический урод. – Вы будете уничтожены!

Вскинул два роботизированных манипулятора, на концах вспыхнули два кружка, из которых вырвались ослепительно яркие лучи.

Рефлекторно я отпрянул в сторону, пригнулся, упал ничком на пол.

Глава 4. Воспоминания

Глеб сидел боком на стуле возле письменного стола и откровенно ржал, забрасывая голову назад. Из-за чего обида захлестнула мою душу с такой силой, что хотелось дать парню по шее. Я встал, отряхнулся и молча направился к двери. Глеб заткнулся, вскочил с места и, отшвырнув стул, кинулся ко мне, пытаясь перегородить дверь.

– Извините, Олег Николаевич, – он побледнел, изменился в лице. – Я не думал, что на вас так повлияет. Это была шутка.

– Знаешь, что, Глеб, – холодно отчеканил я. – Я понял, что ты уже прекрасно подготовлен для поступления в университет. И в моих уроках не нуждаешься.

Я взялся за ручку двери, но Глеб тут же положил свою руку, стараясь помешать мне.

– Я не хотел вас пугать, простите. Ну, пожалуйста.

Он явно на этот раз не шутил. Выглядел напуганным, бледным, нижняя челюсть дрожала, губы посинели и тряслись. Неужели он так боится отца? Костецкий не выглядел прямо-таки жестоким диктатором, который мог бить сына. Хотя, скорее это не физическое воздействие, строгий отец мог лишить пацана разного рода развлечений.

Я становился, изучая лицо парня. Ощущал стыд, что испугался какой-то кучи металлолома. Когда робот остановился, погасли огни, я увидел, что он походил на увеличенную детскую игрушку, которую заводили ключом и она могла какое-то время двигаться, пока завод не заканчивался.

– Ладно. Покажи свой компьютер.

– Да, да, конечно. Идёмте, – пацан обрадовался, схватив меня за рукав, потащил в комнатку, откуда только что вышла эта груда металла.

Я ожидал, что увижу внушительный вычислительный комплекс: несколько громоздящихся до потолка шкафов, мигающих разноцветными лампочками, печатающее устройство, шкаф с прозрачными дверцами, за которыми бы вращались бобины с лентами.

Но оказалось, что в комнатушке без окон на столе с простой деревянной столешницей стоит небольшой персональный компьютер, один из первых. Он напоминал персоналки из 90-х. Выполненный в сером пластике пузатый ЭЛТ-монитор с надписью на передней панели справа: «Radio Shack TRS-80», стоящий на десктопе, перед ним – большой толщины клавиатура.

Но когда подошёл ближе и рассмотрел, понял, что ошибся. Дисплей стоял на магнитофоне, от которого шла плоская лента-интерфейс для связи с плоским ящиком, где располагалась вся системная начинка. Сбоку лежал большой куб, из которого тянулся провод со штепселем американского образца с надетым на него переходником. И рядом – папка со светло-коричневой обложкой, на которой золотом была выдавлена надпись: «TRS-80 microcomputer technical reference handbook».

– Трансформатор сам делал? – поинтересовался я, ткнув в черный ящичек.

– Ага! – радостно воскликнул парень. – У него 120 вольт всего, а я сделал понижающий трансформатор. Отец боялся, что сгорит, но я знал, что делаю.

– Ну, давай, запускай свою шайтан-машинку.

Глеб схватил провод со штепселем, воткнул в розетку и вжал красную кнопку на мониторе. Ждать пришлось долго, пока монитор нагреется и выведет на сером экране светло-голубые буквы:

Memory Size?

Radio Snack Level I Basic

Ready

– И какие программы у тебя есть?

Парень кинулся к стеллажу, который стоял вдоль стены. И притащил большую стойку с кассетами. Гордо выставил передо мной:

– Вот. Смотрите. Эти, – провёл пальцем по первому вертикальному ряду, – Отец привёз. А вот эти, – указал на несколько рядов. – Я сам написал. Только подождать придётся. Долго загружается. Минут пять. Если повезёт.

Глеб сел за стол, вытащив одну из кассет, очень осторожно задвинул в зев приёмника. Нажал клавишу. В левом верхнем углу замигал светло-голубой квадратик.

Я прошёлся вдоль стеллажа, разглядывая книги. В основном по вычислительной технике, кибернетике на английском. Но что-то увидел и на русском. Особняком стояли труды известного кибернетика, основателя компьютерной сети ОГАС академика Виктора Глушкова: «Введение в кибернетику», «Макроэкономические модели и принципы построения ОГАС», «Основы безбумажной информатики», «Синтез цифровых автоматов», «Алгебра. Языки. Программирование», «Введение в АСУ», «Макроэкономические модели и принципы построения ОГАС».

– Глеб, и ты эти книги Глушкова прочёл? – поинтересовался я, вернувшись к столу.

– Да, чего-то прочёл, – пробормотал парень довольно равнодушно.

– Ну и как?

– Пока скучно. Управление, вычислительные комплексы. Мне интереснее паяльником орудовать.

– Это ты зря. За вычислительной техникой – будущее. Тебе ведь нравится программы писать?

– Собирать чего-нибудь интереснее.

– Так ты ведь можешь и компьютеры собирать. Какая разница? Они же тоже состоят из микросхем, проводников, конденсаторов. Тут знаешь, просто море возможностей. Сейчас у тебя на экране просто символы. А потом, представь, ты будешь видеть изображения, как в реальности. Сможешь управлять самолётом, кораблём, даже звездолётом. И они будут выглядеть в трёхмерной изображении, как настоящие.

Он поднял на меня взгляд, заморгал, видно, переваривая мною сказанное.

– Ну, это когда будет, – хотя в голосе зазвучала большая заинтересованность.

– Так ты парень талантливый. От тебя тоже зависит, как пойдёт в нашей стране развитие всех этих систем.

– Вы так говорите, как будто уверены, что это все будет.

– Уверен. Покажи, какие программы ты ещё написал.

– А, да, сейчас покажу!

Он начал вводить в командной строке названия программ, и на экране возникали картинки: то хоккеист с клюшкой, то смешной поросёнок, смахивающий на Пятачка из мультфильма. То изображение воздушного шара, паровоза. Мне, привыкшему к ярким цветным картинкам, эти рисунки вызывали болезненную ностальгию, словно я вновь и вновь нырял в свою юность и наблюдал начальную точку развития компьютерной индустрии.

Такие же чувства я испытывал, когда видел отрисованные ASCII-кодами рисунки в финальной сцене игры «Портал», когда звучит песенка «Still Alive», где побеждённый главным героем компьютер GLaDOS объясняет, что на самом деле, она жива.

Глеб показал несколько интерактивных игр, не только классический самолётик, который сбивает ракетами противников, но и морской бой, теннис, крестики-нолики. Разработчики пока не додумались до тетриса. Но я узрел даже прародителя РПГ-игр в стиле «Орегонской тропы», только на русском языке. В верхней части экрана телегу сквозь густой лес, трогательно отрисованный огромными голубоватыми пикселями, тащила пара лошадей. Человечки высаживались у реки, ловили рыбу, зажигали костёр и варили уху. Воевали с медведями и волками. А внизу, под чертой отрисовалась таблица:

Дата: 7 марта 1848 года

Погода: Холодная

Здоровье: Хорошее

Еда: Много

Сколько ехать: 0 км

Проехали, км: 102

– Ты эту игру сам придумал? – я ткнул пальцем в очередную сцену.

– Нет. Я её нашёл в сборнике. Вот, – Глеб ринулся к стеллажу и притащил книжку, на которой красовалась надпись «101 Basic Computer Games». Отец привёз. Но там на английском было. А я всё перевёл и кое-что изменил. Клёвая игра. Я прямо залипаю на ней.

– А что-то, кроме игр, есть у тебя? Какие-то программы для учёбы?

– Есть, конечно, – важно изрёк парень. – Сейчас, загружу.

Пришлось опять ждать, магнитофон выплюнул кассету, и Глеб сразу загрузил другую, со стойки. Я взял коробку, которая осталась лежать на столе. Фломастером на вкладке коряво была нанесена надпись: «Программа расчёта транспортных перевозки». С родным языком у Глеба явно наблюдались проблемы, но сейчас меня это не волновало.

На экране возникло изображение таблицы, отрисованное штрихами. В каждой ячейке мигало число. Талантливый парень уже сам смастерил аналог VisiCalc – прообраз электронных таблиц Excel.

– Вот, сюда можем из командной строки вводить в нужное поле число. А потом подсчитать сумму, среднее число, – с нескрываемой гордостью Глеб демонстрировал своё детище.

– Ты на этой штуке и задачки решаешь?

– Да, а что? Нельзя?

– Можно и нужно, Глеб. А несколько таблиц можешь использовать, чтобы число из одной ячейки можно было суммировать с числом из другой ячейки?

– Ячейки?

– Вот это, как ты называешь «поле» является ячейкой.

– А, можно, и так назвать. Да.

Он быстро нашлёпал символы в командной строке. И вывел несколько таблиц. Которые сменились медленно выросшими столбиками диаграммы.

– Вот! – гордо продемонстрировал итог. – А вы, Олег Николаевич, как будто даже и не удивлены? – в голосе Глеба явно зазвучало разочарование. – Вы такое раньше видели?

Конечно, видел, и в гораздо более красочном виде на суперсовременных компьютерах. Но рассказать об этом парню я, разумеется, не мог. И что-то сжалось у меня внутри, словно только сейчас я понял, какая бездонная пропасть отделяет меня от современного мира с его виртуальной реальностью, искусственным интеллектом, что стало уже обыденностью. Но ведь я сам захотел вернуться в свою молодость, в которой всего этого придётся ждать невыносимо долго.

– Я кое-что видел, Глеб. Но твои разработки, честно, сильно впечатлили. Завидую, что у тебя такая крутая вещь есть, – я взглянул на часы и добавил: – На этом, думаю, наши занятия можно закончить.

– Так быстро? – у Глеба опустились уголки рта, стал похож на печального Пьеро.

– Два часа. И потом это было предварительно. В следующий раз постараюсь принести тебе задачи, порешаем.

Я пожал ему руку и направился в коридор. Но когда проходил мимо полуоткрытой двери в кабинет Костецкого, он тихо, но властно позвал меня.

И когда я присел в кресло напротив его стола, он сразу задал вопрос:

– Ну что скажите, Олег Николаевич? Ваш вердикт?

– У вас очень талантливый парень, Пётр Михайлович. Он не ленивый. То, что ему интересно, он знает отлично. А что ему не интересно, он не может узнать, потому что, как я понял, у него в школе неважный учитель физики.

– Да, – Костецкий покачал головой, погрустнел. – Да, я слышал. Но тут ничего поделать не могу.

Он вышел из-за стола, подошёл к стене, где висели картины. И отодвинул одну из них, с морским пейзажем, как дверцу. За ней оказался бар. В зеркальных стенках отражались бутылки разных форм и размеров, явно не купленных в обычном магазине. Костецкий вытащил изящную хрустальную бутылку и два бокала.

– Выпьем? «Камю». Купил по случаю в Париже.

– Я не пью алкоголь.

– Почему? – у хозяина кабинета взлетела вверх бровь, на лице промелькнула улыбка, явно жалостливая. – Вы больны?

– Да нет, наоборот, здоров, как бык. Не хочу форму терять.

Говорить Костецкому, что от алкоголя мрут клетки мозга, я не решился, он мог обидеться.

– Да, форма у вас отличная, – он одобрительно качнул головой, поставил одни бокал обратно.

Прикрыв бар дверцей с картиной, Костецкий вернулся к столу. Налил себе в бокал на донышке янтарной жидкости. Задумчиво покачал в ладони, с удовольствием сделал один глоток. Открыл деревянный ящичек, стоявший справа, достал толстую сигару. Щёлкнул специальными ножницами, отрезав кончик. И раскурил специально длинной спичкой. А я, как заворожённый следил за его священнодействиями.

Выпустив, маленький клуб дыма, Костецкий положил раскуренную сигару на край пепельницы из черного гранита. По кабинету волной распространился шлейф из запаха кедра, в котором ощущались пряные и кофейные нотки элитного алкоголя.

– Французский коньяк – шикарная вещь. Здесь такой не купишь. Одно дерьмо продают.

– Коньяк может быть только французский, – я едва заметно улыбнулся, боясь, что хозяина это заденет.

Но тот лишь снисходительно усмехнулся:

– Вы правы. Коньяк – это прерогатива только Франции. – Я был в этом городе в департаменте… э.э.э… Шара…

– Шаранта, – закончил я.

– Да. Именно. Дегустировал там разные сорта коньяков. О, какой это аромат, какой вкус. Божественно, – он блаженно прикрыл глаза. – Знаете, когда я впервые приехал в Париж, то зашёл в какой-то магазин, уж не помню, как он назывался. И меня поразил там ошеломляющий аромат еды, особенно сыра. У них там сотни сортов. Даже на глаза слезы навернулись. Вы понимаете, наша страна победила фашизм, а обеспечить хотя бы приблизительный уровень жизни, как во Франции, которая сдалась, не может.

Я криво усмехнулся, стараясь, чтобы не заметил хозяина дома. Костецкий сидел в шикарном кабинете, за письменным столом, явно сделанным на заказ. Курил сигару, пил коньяк, купленный в Париже. Квартира в доме, специально построенном для партийной элиты. Прекрасные картины на стене. Сыну купил персональный компьютер, когда большинство родителей не могли осилить для своих детей хороший инженерный калькулятор. Одетый в роскошный домашний костюм, он напоминал барина, на которого работают тысячи крепостных. И перед ним сидел я – нищий советский учитель. А сам хозяин жаловался, что не имеет того, что имел бы, живя за границей.

– Была б моя воля, я бы переехал во Францию. Не обязательно в Париж. В какой-то маленький городок, рядом с рекой, лесом. Собственная вилла. Мечты, мечты.

– Тогда Глебу надо учить французский, – нашёлся я. – Хотя… Ему бы больше подошло бы учиться в Штатах.

– Почему? – заинтересовался Костецкий.

– Ваш сын очень талантливый… – я чуть не сказал айтишник, – программист. Сейчас Штаты – центр развития компьютерной индустрии. Можно сказать, на наших глазах происходит третья научно-техническая революция. Компьютеры будут развиваться стремительно: программное обеспечение, бизнес-программы, игры.

– Вы так считаете? А я думал, это просто игрушка. Поиграет и бросит. Займётся чем-то ещё.

– Нет. За компьютерами – будущее всего мира.

– А вы бы сами, Олег Николаевич, хотели бы переехать на запад? В Штаты? Работать там. Ваша жена сказала, вы – талантливый учёный, астрофизик. Там столько возможностей.

То, что Людка представила меня в самом лучшем свете, не удивило. Вот то, что она помнила, что я – астрофизик, поразило.

– Работать там постоянно – нет. Не хотел бы. Ностальгия бы замучила.

– Да ладно вам, – он сделал глоток из бокала, затянулся сигарой, выпустив вверх струйку сизо-седого дыма. – Ностальгию выдумали, чтобы было чем удерживать своих граждан внутри страны. Родина, Россия. Впрочем… – он на мгновение задумался. – Встречал я бывших русских, они действительно жаловались, что скучают. Но ведь вы могли просто ездить туда на конференции.

– Да, этого я бы хотел, конечно.

– А что мешает? – явно заинтересовался он. – Не хватает денег?

– Нет. Не в этом дело. У меня была возможность стать референтом одного нашего учёного, сопровождать его в разных странах. Но меня за кордон не выпустят.

– Почему? Что-то натворили на линии… гм, – он не закончил, но поднял глаза к потолку, мол, там наверху?

– Это всё из-за Грачёва. Он зол на меня. Написал такую характеристику, что я никуда устроиться не мог. И выехать за границу, естественно, тоже.

– Из-за чего? Взятки отказались брать? – в глазах Костецкого запрыгали хитрые чёртики.

– И это тоже. Но главное, на нашей кафедре должен был защищаться один важный человек. А я, как доцент кафедры, написал негативный отзыв. Ректора это взбесило. Ему было проще выгнать доцента, чем ссориться с уважаемым человеком.

– Понятно. Ну, вы видите, Олег Николаевич, как у нас относятся к талантливым людям.

Костецкий казался захмелевшим, расслабленным, но его расспросы выглядели, как «психологический обыск», он «прощупывал» меня не хуже какого-нибудь КГБ-шника. Может быть, потому что читал характеристику Грачёва, где тот описал меня, как человека политически неграмотного и даже опасного, смутьяна, практически диссидента, антисоветчика, каким я никогда не был. Я старался отвечать искренне, не напрягаясь. Но не поддерживал мысли хозяина дома о сладкой жизни за бугром.

– Ну, хорошо, – Костецкий хлопнул ладонью по столу, со скрипом выдвинул ящик, достал пухлый бумажник из хорошей черной кожи, выложил на стол купюру в пятьдесят рублей.

– Это аванс. Предлагаю такой распорядок. Два раза в неделю, по два часа. Вторник и четверг.

– Пока денег не надо, я должен понять, смогу я помочь вашему сыну или нет.

– Да ладно вам, Олег Николаевич, – он брезгливо поморщился. – Это же бумажка, нарисованная на Гознаке. Юра вас довезёт до дома, – он нажал на кнопку, лежащую на столе.

– Не надо, спасибо. Сам доберусь. Мне нужно кое-куда заехать. По делам. Если успею.

– Ну, воля ваша, – он чуть поднял бровь и махнул рукой шофёру, который появился в проёме, чтобы парень убрался. – У нас тут хоть и элитный район, но хулиганья хватает. Дадут по башке кирпичом и привет.

Когда я вышел из подъезда, сильно пожалел, что отказался от машины. Небо затянуло лохматыми сизыми тучами, волнами накатывался ветер, бросал в лицо горсти ледяной крупы. Меся ногами выпавший снег, доплёлся до остановки троллейбуса, уселся на скамейку. Пришлось ждать долго, я уже начал замерзать, вскочил с места. Начал ходить по площадке, хлопая себя по плечам, чтобы согреться. Вспоминал разговор с Костецким. Возможно, он вовсе не испытывал меня, а реально страдал здесь после того, как познакомился со «сладкой» западной жизнью. Но я ловил себя на мысли, что с одной стороны хочу, чтобы такие талантливые ребята, как Глеб сделали что-то здесь, для нашей страны. А с другой посоветовал отцу парня увезти его в Штаты, где своих программистов хватает.

С такими мыслями я заметил, как показалась тупая морда троллейбуса. Он катился вперёд, со штанги срывался ослепительный фейерверк искр. В плохо освещённом салоне я увидел всего трех пассажиров – полную даму в мохеровом берете, с огромной сумкой, держала её на коленях, прижимая к себя, будто боялась, что кто-то посягнёт на её богатство: из сумки торчал хвост рыбы, свисала куриная башка с мёртвыми стеклянными глазами и гребешком, что всегда вызывало у меня дрожь. Видно, ехала из столовой или магазина, прихватив дефицит. У кабины, запахнувшись в тонкое тёмное пальтишко, дремал вихрастый парень. И где-то в середине ряда сидел мужчина в полушубке, отороченном белым мехом и в лохматой шапке. На коленях у него я заметил «дипломат» – плоский чемоданчик, отделанной ребристой чёрной кожей, рядом с ручкой – кодовый замок. Этот пассажир вёл себя нервно. Выглянул в окно, всматриваясь в чернильную тьму, плохо разгоняемую уличными фонарями, выпрямился, плотнее прижимая к себе дипломат. Снял толстые перчатки, сунул в карман. Потом зачем-то вытащил и вновь надел.

Я бросил пятак в кассу с облезлым синим корпусом и пожелтевшим пластиком, сквозь который на чёрной ленте просматривались тускло монеты. Что заставило вздрогнуть пассажира с дипломатом. Мужчина с опаской оглядел меня с ног до головы, вжал голову в плечи, и спустил своё сокровище на пол.

Открутив билет, я уселся у окна на холодное, из синего дерматина, сиденье, поёрзал, стараясь согреться. Взгляд мой упал на билет, который по-прежнему сжимал в кулаке. И промелькнула мысль, что можно было сэкономить – билет на троллейбус пока стоил четыре копейки. И усмехнулся своей мысли.

Троллейбус дёрнулся, тронулся, медленно потащив нашу компанию к следующей остановке. Поначалу я всматривался в тьму, но потом усталость взяла своё, и я задремал.

Лязгнули в очередной раз двери. И властный женский голос пробудил меня:

– Граждане, предъявите билеты!

Я поднял сонный взгляд и увидел в проходе странную троицу: полную даму сопровождали двое мужчин, один высокий, худой, на костлявых плечах висело длинное черное пальто. Второй – плотный коротышка в болоньевой куртке, на круглом плоском лице – маленькие глазки, словно гвоздики, воткнутые в тесто.

Машинально я бросил взгляд на часы: десять часов, с чего вдруг контролёрам взбрендило в голову проверять пассажиров так поздно? План по «зайцам» не выполнили? Но сейчас их улов вряд ли будет велик. Они прошли мимо билетной кассы, даже не списав серию и номер последнего билета. Женщина равнодушно бросила взгляд на мой билет, толстая тётка с набитой сумкой их не заинтересовала, как и дремавший парень. Они сразу направились к мужчине с дипломатом.

– Ваш билет, гражданин? – я услышал сиплый мужской голос.

– У меня проездной, – отозвался тот.

– Покажите. Ага, проездной-то у вас просроченный! Правда, Марья Тимофеевна? Вот смотрите, билет на январь, а сейчас начало февраля.

– Что вы такое говорите?! – взвился пассажир. – У меня правильный проездной! Отдайте!

Последнее слово прозвучало так жалобно, что я обернулся. Полная дама торчала в проходе, а два мужика взяли пассажира с дипломатом в «клещи». Высокий схватил его за руку, встряхнул и потянул к выходу. Мужчина попытался вывернуться, но безрезультатно.

– Куда вы меня вы меня тащите? – вскрикнул он.

– В милицию!

– Я могу заплатить штраф! Хотя вы лжёте! Мой проездной действительный!

– Марья Тимофеевна, попросите водителя остановить машину.

Та послушно кивнула и направилась к кабине. Постучала в стекло кабины монеткой, и что-то сказала. Троллейбус резко дёрнулся, и остановился между остановками. Распахнулись с лязгом двери, и мужики потащили пассажира с дипломатом к выходу. Как только за ними вышла их спутница, двери захлопнулись, и я лишь взглядом проводил странную компанию: двое мужиков, сжимая третьего с двух сторон, тащили его куда-то в сторону. А за ними плелась женщина.

Я не выдержал, выскочил на остановке, и бросился обратно. Но никого не увидел. Ветер шумел в кронах голых деревьев, поднимал с тротуара маленькие торнадо-завихрения. Стуча колёсами на стыках, тренькая, проехал трамвай. Шурша шинами, проносились пикапы, фургоны с полустёртыми надписями «Молоко», «Продукты». Куда-то по своим делам спешили прохожие: высокий мужчина в куртке и шапке-ушанке протащил на допотопных санках пацана, укутанного в толстое ватное пальтишко, и в нахлобученной по самые уши шапке. Пробежала стройная девушка в приталенном сером пальто, высоких сапогах на каблуке, и маленькой вязаной шапочке. Тяжело пыхтя, опираясь на сучковатую палку, медленно прошёл старик.

Пытаясь усмирить стучавшее где-то на уровне горла сердце, я пробежал дальше и тут заметил, как от тротуара ушла вбок дорожка и по ней явно тащили что-то тяжёлое – на свежевыпавшем снеге остались следы. Я прислушался, и сквозь завывания ветра расслышал голоса.

Рванул туда, и вскоре догнал. Спрятавшись за деревом, стал наблюдать. Вся не святая троица окружила мужчину, который раскинув руки и ноги, лежал на спине. Промелькнула мысль: неужели опоздал? И уже убили? Сволочи! Но жертва пошевелилась, попыталась привстать.

Поодаль стояла женщина, но теперь она выглядела иначе. Стройная, невысокая, в облегающем спортивном костюме. Атлетические плечи, упругие бицепсы и крепкие ноги. Яркая примета – густая шапка огненно-рыжих кудрей, которые она раньше прятала под париком, изображая серую мышь-контролёршу. Курила, и в темноте вспыхивал и гас алый огонёк, освещая выпуклые, резко очерченные губы, греческий нос с небольшой горбинкой, выступающий волевой подбородок. Стряхнув пепел элегантным движением, она гортанно, с хрипотцой в голосе бросила:

– Кто тебя, ублюдок, просил его бить? А? Ну, кто, Лысый?

– Он упёрся рогой, базара нет, – спокойным баском ответил коротышка. – Чё хотел, я должен был?

– А щас как код выбьем? Приводи его в чувство, гнида! – сказала, как отрезала, и в голосе зазвенела сталь.

Коротышка послушно присел над телом жертвы. Раздались звонкие пощёчины – бандит пытался вернуть к жизни несчастного мужика. Тот застонал, приоткрыл глаза.

– Помогите! – заорал он что есть мочи. – Убивают!

Мгновенно мощный удар в лицо швырнул его обратно на спину.

– Завались! А то ща реально ушатаем! – навис над ним верзила. – Ложи шифр, петушило! Давай, шевелись!

По тому, как вела себя рыжая, было ясно – она здесь авторитет, главарь криминального трио. А я один против троих. И тут услышал её приказ, от которого кровь бросилась в голову:

– Кончай с ним, Авер. Наш шнифер срежет замок. Убираться надо отсюда. Чует моё сердце, засекут нас здесь. Давай, без базара!