Далекое лето

夏笳

Xia Jia

遥远的夏天

A SUMMER BEYOND YOUR REACH

Copyright © 2020 by Clarkesworld Books Individual stories are copyrighted to Xia Jia and translated with her permission Published in cooperation with Storycom

© В. Андреев, перевод на русский язык, 2025

© К. Батыгин, перевод на русский язык, 2025

© А. Чигадаев, перевод на русский язык, 2025

© К. Балюта, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Фантастика Ся Цзя соединяет фольклор и науку, личное и общественное, память и воображение – это Китай, но в то же время совсем другое место.

Кен Лю

Предисловие

Кен Лю

Ся Цзя – один из первых авторов, над переводом которых мне довелось работать. И по сей день она остаётся для меня одним из любимых – и самых сложных – авторов в переводе.

Сложности эти не того порядка, через которые неизбежно проходишь, когда работаешь с выдающимся автором (а Ся Цзя – точно выдающаяся писательница, достаточно посмотреть список её достижений на «Википедии»). Проблема даже не в её эрудированности (а мне действительно частенько приходится сверяться с ней, чтобы удостовериться, что я не упустил какую-то тонкую аллюзию или технический момент). И дело здесь не в том, насколько умело Ся Цзя формулирует занимательные сюжеты, создаёт ярких персонажей и прибегает к оригинальным риторическим приёмам (а ей всё это удаётся успешно).

Всё дело в голосе Ся Цзя.

Авторский голос Ся Цзя глубоко тронул меня с первого знакомства с её работами. Тяжело обозначить, что именно он собой представляет (а уж тем более передать его в переводе), но вы никогда его не забудете после прочтения хотя бы одной из её историй. Ся Цзя умеет и создавать в нескольких предложениях эпические сцены, полные мифологического пафоса («Сон в вечное лето»), и передавать все эмоциональные полутона однократной встречи («All You Need Is Love»). С поразительной достоверностью Ся Цзя вплетает в тексты технические детали и потрясающие образы, которые позволяют нам понять не только, как это всё работает на научном уровне, но и почему должно вызывать в нас эмоции (анафоры в «Игре в психе́», роза ветров в «Острове тепла»). Ся Цзя, в равной мере преисполненная ликования и меланхолии, призывает себе на помощь поэзию, чтобы сокрушить прозаичность нашего сознания («Ночная прогулка коня-дракона»). Ся Цзя демонстрирует безграничное сочувствие и в каждом сюжете, никогда не впадая в сентиментальность, делает всё, чтобы мы сопереживали героям.

Вероятно, нет более подходящего голоса для повествования о многоплановых и неоднозначных реалиях жизни в современном Китае. Китай – и очень новая, и очень древняя страна, которая руководствуется и революционным пылом, и тяжёлой памятью о прошлом. Литературный реализм зачастую оказывается бессилен перед сонмом противоречий, которые сопровождают опрометчивое погружение большой державы в неравномерное развитие. В фантастике, где наука метафорически сплетается в единое целое с волшебством, Ся Цзя обнаружила возможности передать ощущение того, что значит быть китайцами в настоящее время.

«Дела минувшие на праздник Весны» – один из лучших образчиков китайского футуризма. Шесть кратких зарисовок из жизни обычных людей в период самого важного для китайцев праздника где-то в ближайшем будущем показывают читателям не только микрокосм воображаемого Китая, который будет существовать через несколько десятилетий, но и разыгрывают перед нашими глазами мини-драмы, которые творятся в сердцах людей, идущих против течения в меняющемся обществе. Голос Ся Цзя придаёт глубину каждому из противопоставляемых чувств и гиперреалистично отображает людей отважных и малодушных, достойных и подлых, красивых и устрашающих.

«Ночная прогулка коня-дракона» рассказывает о дружбе двух существ, переживших апокалипсис и обретающих успокоение в компании друг друга. Конь-дракон – китайское мифическое существо, ставшее реальным благодаря французским технологиям, – сталкивается с вопросами о пути и принадлежности. Гидом коню становится летучая мышь, живущая «между ночными грёзами и рассветом». Эта парочка путешествует в ночи, беседуя, в сущности, о ключевых для современной китайской идентичности темах: традиция и современность, технологии, поэзия и любовь к Родине, которую иногда бывает сложно описать, а уж тем более понять. Как и герой-химера, рассказ не подпадает под какой-то конкретный жанр, а существует сам по себе. Голос Ся Цзя придает невозможной экспозиции живость и вес, позволяя читателям покориться чарующей песне бытия.

В «Свете прошлого» Ся Цзя представляет нашему вниманию технологию, которую вполне можно реализовать доступными техническими средствами: воспроизведение эпизодов из жизни наших бабушек и дедушек. В Китае, как и везде, стремительные технологические и социальные преобразования создают иллюзию, что наш мир столь же далёк от мира, в котором прошла молодость наших прародителей, как Земля далека от Марса. И в Китае, вероятно, больше, чем где-либо, это привело к тому, что молодые люди воспринимают переживания старших поколений как неприменимые к ним самим. Психологический разрыв между людьми разного возраста оттого становится ещё более непреодолимым. Фантазия Ся Цзя – метафора на тему эмпатии. Одновременно беспристрастно и пылко голос писательницы призывает молодых распознать общность со старшими поколениями, чтить жертвы бабушек и дедушек, которые сделали настоящее возможным, и всегда помнить, что все мы связаны неразрывной цепью. Возможно, технологии изложения и переживания историй изменятся, но сами истории будут жить вечной жизнью.

Как читатель я часто покидаю истории Ся Цзя со слезами на глазах. Как переводчик я вхожу в её сюжеты с благоговейным трепетом. Голос писательницы – источник мощи её произведений, деликатный инструмент со сложным устройством, который тяжело подстраивается под слова другого языка, но вознаграждает наши усилия, когда мы справляемся с этой задачей.

И я завидую вам, тем, кто в первый раз приобщается к голосу Ся Цзя.

Дела минувшие на праздник Весны

春节旧事

[1]

Когда сыночку старины Чжана исполнился годик, пришлось разыграть целый спектакль по заведённому обычаю.

Разумеется, никоим образом нельзя было обойтись без застолья. Пригласили всех родных и близких, и на банкет накрыли аж тридцать столов. Жёнушку Чжана всё это несколько удручало. Она заметила, что даже собственную свадьбу они не играли с таким размахом. Чжан же отозвался, что такое большое событие происходит лишь раз в жизни, нельзя его отмечать кое-как. Когда они только поженились, у обоих в карманах было пустовато. Они на несколько лет погрузились в работу и наконец-то скопили немного денежек да ещё с трудом произвели на свет малыша. Так что настало время сделать всё, как надобно. Всё для поддержания «лица» семьи. Да и к чему вообще люди так мучительно зарабатывают деньги? Первую половину жизни – для себя. А вторую – разве не для своих крох? Сколько раз ещё в жизни выпадет случаев, когда денег у них будет так много?

В тот день явилось, естественно, много народу, все совали родителям красные подарочные конверты с деньгами, рассаживались и начинали пить да кушать. Информатизация общества, конечно, достигает всё новых и новых высот, но конверты по-прежнему заполняются самыми настоящими бумажными деньгами. Старые обряды более изысканны. По такому случаю старина Чжан с женой заблаговременно одолжили у знакомого счётчик банкнот. Приятный это звук: вставляешь стопочку, и она давай себе жужжит.

Наконец, все заняли места, и старина Чжан принёс сынишку на руках. Мальчика обрядили целиком в красное да ещё румянами намалевали красную точку между бровками. Все начали расхваливать, каким здоровым растёт мальчишка, какая у него круглая и большая головка, ни грамма в нём нет бездарности. Скоро возмужает, как взмывающий ввысь дракон или вырывающийся вдаль тигр. Безгранично широкая открывается ему дорога в будущее. Сынок старался держаться молодцом: не плакал и не кричал, а сидел со степенным видом на высоком стульчике именинника и улыбался, всем своим видом напоминая малышей в обнимку с рыбками с новогодних картинок[2].

Чжан попросил:

– Мальчик мой, скажи что-нибудь хорошее дядям и тётям.

Сынок, собрав розовые ручки в кулачки, пролепетал, растягивая звуки:

– Тятя! Тётя! Новым годам! Пусте сластливы!

Все захохотали и стали восхвалять дитя за сметливость и природный талант, а Чжана с супругой – за умелое воспитание сыночка.

Настал заветный час, и старина Чжан поспешно включил проектор. Всю честную компанию ослепило белым светом, будто бы пролившимся с небес. Появилось множество иконок, в центре которых оказались Чжан с сыном. Чжан протянул руку и подтащил к себе одну из иконок. Мальчик тоже нетерпеливо вытянул ручки. Красный луч прошёлся по его пальчикам, считывая отпечатки. Система завела сыночку личную учётную запись.

Сначала выскочили большие красные символы, сложившиеся в поздравление мальчишки с первым днём рождения, а потом запустился клип. Орава ангелочков громко спели «С днём рождения тебя!». Когда песня стихла, снова зашелестели мелкие символы, собираясь в строчки, записанные старомодным каллиграфическим шрифтом ещё танских времен:

«На правобережье реки Янцзы есть обычай. На первый год после рождения ребёнка его омывают и наряжают в новёхонькую одежду. Для мальчиков выкладывают обыкновенно лук, стрелы, бумагу и кисти, для девочек – ножик, линейку, иглу и нить. Добавляют к тому всякие лакомства и безделушки. Кладут всё это перед малышом и смотрят, что он или она возьмёт в первую очередь, чтобы понять, насколько дитя алчно или бескорыстно, глупо или умно. Называют эту церемонию предсказанием судьбы ребёнка»[3].

Старина Чжан читал это всё, запрокинув голову. Вдруг его сердце охватили неясные чувства, он подумал: «Сынок, ведь с этого момента начинается твоя славная жизнь». Стоявшая подле Чжана жена в чувствах прижалась к нему, они крепко взялись за руки. Обидно, но, несмотря на недурной пренатальный курс обучения, мальчик их ещё не знал некоторых слов и глупо размахивал ручонками, пропуская много страниц. Когда текст кончился, пришло время определиться со жребием. За столами все сразу притихли.

Сначала выскочили пёстрые таблички с рекламой сухого молока, медленно опавшие вниз, подобно цветам, которыми небесные девы осыпают счастливцев. Старина Чжан чуял, что все эти бренды недешёвые да к тому же импортные. Некоторые виды молока были совсем натуральными и без добавок, другие – с добавлением ферментов или белков, третьи – с обещаниями повышения активности головного мозга, четвертые – с множеством рекомендаций от специалистов, пятые – с разными сертификатами. От такой картины у любого кожа на голове занемеет, а ноги станут ватными. К счастью, малыш не медлил: протянул ручку, слегка дёрнул, и выбранная дощечка, прозвенев, опустилась в заготовленную заранее шкатулку из чёрного дерева, очень старую, на вид точно антиквариат.

Следом появилось прочее детское питание: для стимулирования пищеварения, ускорения всасывания, предупреждения болезней, восполнения недостатка кальция, цинка, витаминов и микроэлементов, повышения иммунитета, от ночного плача… Смышлёный малец мгновенно всё выбрал, и цветастые иконки, звонко позвякивая, полетели вниз россыпью крупного и мелкого жемчуга. Далее надо было выбирать ясли, детский садик, кружки по интересам… Сынок блестящими чёрными глазками долго присматривался и наконец отдал предпочтение довольно непопулярным увлечениям: резьбе по дереву и гравировке печатей. У старины Чжана сердце ёкнуло, а ладони покрылись горячим потом. Ему захотелось протянуть руки и удержать сына, помочь ему выбрать заново. Но жена незаметно ухватила муженька, придвинулась и тихонько прошипела ему на ухо:

– Ему же не деньги этим зарабатывать, оставь, пусть играет.

Чжан пришёл в себя и взволнованно кивнул. Сердце продолжало ходить ходуном.

Потом надо было выбирать группу подготовки к школе, начальную школу, репетиторские курсы к начальной школе, среднюю школу первой ступени, репетиторские курсы к средней школе первой ступени, среднюю школу высшей ступени, репетиторские курсы к средней школе высшей ступени[4]… Далее выскочила опция подать заявку на обучение в зарубежном вузе. Снова сжалось сердце у старины Чжана. Путь это, конечно, был правильный, но денег на него нужно немерено. К тому же, кто знает, какие удачи и беды ждут за тысячу вёрст от родного дома. На счастье отца, сынок не замешкался с выбором. Ручка сразу отбросила иностранный университет в сторону. Теперь предстояло выбрать вуз с дальнейшими опциями остаться в аспирантуре, сразу начать работать, отправиться путешествовать по миру, подыскать место работы, найти место проживания, спроектировать дом, облюбовать машину, определиться с женой, выбрать свадебные подарки, организовать свадебный банкет, спланировать медовый месяц, выбрать, в какой больнице рожать детей и в каком сервисном центре ремонтировать автомобиль. После этого всё уже было не столь детализировано, оставалось только понять, на какой год следует сменить место жительства, когда стоит поменять машину, куда съездить в отпуск, в какой фитнес-центр купить абонемент, во что инвестировать сбережения, какой авиакомпанией летать. Наконец, высветились варианты с домами престарелых и кладбищами. И на том всё окончилось. Отложенные в сторонку иконки какое-то время ещё мерцали, но постепенно побледнели и затухли, подобно звёздочкам на небосводе. А с потолка вдруг посыпались яркие цветы и разноцветные конфетти. Заиграла оглушительная музыка, и собравшиеся зааплодировали, крича «браво!».

После долгого оцепенения старина Чжан наконец-то пришёл в себя и только тут понял, что весь взмок от пота. Отца будто бы вытащили из бассейна с горячей водой.

Чжан посмотрел на жену. Та совсем растворилась в слезах. Чжан понимал, что женщины сверх меры эмоциональны, и потому дождался, когда она почти выплакалась, и сдавленно проговорил:

– Такой хороший день, а ты нюни распустила…

Жена неохотно вытерла слёзы и сказала:

– Да посмотри на сынка нашего, такой ещё маленький человечек, а уже… – Потом её слова перекрыл новый всхлип.

Старина Чжан не понял, что имела в виду супруга, но и у него в носу защипало. Покачав головой, он заявил:

– Так-то лучше, нам меньше думать.

Сказал это старина Чжан, а сам про себя стал подсчитывать суммы. Получалась цифра, которую и в страшном сне не представишь. 60 % они с женой должны были покрыть в рассрочку в течение ближайших тридцати лет, а оставшиеся 40 % придётся выплачивать из заработков и сыну, и сыну сына, и сыну сына сына… Сознавая цели, к которым надо будет неустанно стремиться в ближайшие десятилетия, Чжан ощутил, как на него с головы до ног накатывает ещё один водопад пота.

Старина Чжан перевёл взгляд на сына. Кроха как сидел, так и остался сидеть на почётном месте именинника, кушал за обе щеки из плошки перед собой с пылу, с жару лапшу долголетия[5], и улыбался подобно бодхисатве будущего Майтрее[6].

Глубокой ночью шёл малой У один по совсем опустевшей и притихшей улице. Изредка доносились резкие щелчки хлопушек. Был канун Нового года, так что все семьи собрались за новогодним столом, включили новогодний гала-концерт[7], ели и веселились каждая у себя дома.

Незаметно для себя малой У добрался до парка неподалёку от дома. Это было совершенно пустынное место, не было видно ни старичков, ни молодняка, которые в обычные дни здесь ходили на прогулки, занимались боевыми искусствами, делали гимнастику и устраивали представления. Одна лишь студёная на вид озёрная вода трепетала в полутьме, куда не пробивался лунный свет. Слушая заунывный звук то вздымающейся, то опускающейся влаги, У чувствовал, что каждая пора его тела продувается холодным ветерком. У повернулся, думая отправиться в одну из беседок у берега, как вдруг увидал чёрную как смоль тень.

Малой У от страха чуть не подпрыгнул и громко поинтересовался:

– Кто здесь?

В ответ прозвучало:

– А ты кто?

Голос показался малому У смутно знакомым, и, собравшись с духом, он сделал несколько шагов вперёд, пока не обнаружил жившего этажом выше старину Вана.

Малой У выдохнул, приложив руку к животу под ложечку:

– Старина Ван, вы меня чуть на тот свет не отправили.

– Малой У, а чего это ты тут шляешься, пока праздник идёт? – отозвался тот.

– Да так, захотелось развеяться. А вы почему здесь?

– Дома слишком шумно, – заметил старина Ван.

Они снова обменялись взглядами и рассмеялись без лишних слов. Всё и так было понятно. Старина Ван, похлопывая по каменной скамье, предложил:

– Присаживайся.

Малой У протянул руку и ощупал сиденье, которое ему показалось до жути ледяным.

– Я не против постоять, объелся, стоять после еды – лучше для здоровья.

Старина Ван выдохнул:

– Как-то бессмысленно год уходит.

– Да-да-да, – поспешил вставить малой У. – Полопал еды, поглядел в телик, стрельнул петарду, вернулся к себе, и в койку. Вот и ушёл кое-как ещё один год.

– И главное, скучно, а всё равно, как назло, всё это делать приходится. Все так встречают праздник, чего уж тут сам изобретёшь.

– Вы правы. Вот наша семья, как время пришло, от мала до велика уселись смотреть новогодний концерт. Думал я заняться чем-то другим, а настроения нет. Вот и пошёл прогуляться от нечего делать.

– Давно уже не смотрел новогодний концерт.

– Вот это вы даёте.

– Раньше он был лучше, проще, поглядел чуток, порадовался, и ладно. А теперь вон как изворачиваются каждый год.

– Так технологии и наука продвинулись. Сейчас много всего появилось, о чём раньше и подумать боялись.

– Да покажите народу звёзд, пусть споют, да и хватит. Нет, они там, понимаешь ли, «национальный праздник» закатывают!

– Так мы ж все остальные 364 дня в году смотрим на тех же звёзд. Хочется же чего-то нового! Вот и делают эффектное представление.

– Мне весь этот цирк и не нравится. Не дают справить Новый год спокойно, по-тихому.

– Так простым людям ведь самое оно, чтобы было пошумнее. Ведь они не бессмертные, которые на Небесах могут обойтись без дыма и огня из мира людей.

– Такого гама никакой святой бы не вынес.

И снова оба вздохнули, прислушиваясь к журчанию воды во тьме. Через какое-то время старина Ван спросил:

– У, а ты бывал на самих новогодних концертах?

Малой У ответил:

– А как без этого? Два раза. В первый раз выбирали счастливчиков в живую аудиторию, и жребий пал на нас – всей семьей отметили праздник за весь китайский народ. Во второй раз у одноклассника по начальной школе нашли смертельную болезнь, вот его и отправили на программу. Постановщики опасались, что он окочурится в одиночестве, вот и взяли весь наш класс с учителями ему в поддержку. И ведущие, и зрители рыдали на все голоса. Хороший был отклик. К сожалению, я мало попадал в кадр на том концерте.

– А я вот никогда не бывал.

– Как это вы умудрились?

– А я всякий раз отключаю телевизор и где-нибудь прячусь. Какая мне разница-то, что там на этом вашем концерте происходит?

– Зачем уж так-то? Разве случится что, если разочек сходить?

– Я лично предпочитаю спокойствие, терпеть не могу, когда беспокоят.

– И чем это вас беспокоит?

– А ты сам представь, что тебя втягивают в такое, держат на мушке, показывают твою старую физиономию на экранах по всему миру. Вот тебе и беспокойство.

– Так это же дело двух минут. Посмотрят на вас, повеселятся, и всё. Никто и не вспомнит потом.

– А мне на сердце тяжко будет.

– Будто убудет с вас, если поглядят разочек.

– Да дело не в том, что на меня поглядят, а в том, охота мне это или нет. Если бы была охота, я бы давал на себя глядеть хоть двадцать четыре часа в сутки. А если охоты нет, ради чего выставляться на всеобщее обозрение.

– Старина Ван, вы, конечно, думайте, как хотите, но общество уж нынче не то. Камеры повсюду, разве можно всю жизнь избегать взглядов посторонних?

– Вот я и прячусь в месте, где нет людей.

– Как-то в крайности вы уходите.

Старина Ван засмеялся:

– Столько лет прожил, и меня никому ещё не удалось втянуть во что-либо.

Рассмеялся и малой У:

– Вот она, самостоятельность и независимость.

Старина Ван заметил:

– Да хрень это всё, чего уж там…

Не успел он договорить, как из ниоткуда возникло ослепительно-белое сияние, преобразившееся в несметное множество человеческих лиц. В центре скопления появилась сцена, сверкающая золотом и яшмой, а старина Ван и малой У вдруг очутились на ней. Оглушительная музыка единой волной вознеслась до небес и разлилась по земле. По бокам показались искрящиеся с головы до пят ведущие и давай с обеих сторон теснить Вана и У прямо к центру.

Ведущий взволнованно заявил:

– Уважаемые зрители, дорогие друзья, рядом со мной – Ван из жилого комплекса «Лунъян». Целую ночь мы разыскивали этого господина, который чудесным образом оказался последним во всей стране человеком, никогда не бывавшим на концерте по случаю праздника Весны.

Ведущая с тем же ликованием сообщила:

– Благодарим за помощь нашего постоянного зрителя У. Именно благодаря ему мы смогли привести господина Вана к нам на сцену, чтобы он в канун Нового года, в момент, когда исполняются все желания и все собираются вместе, наконец-то встретился с товарищами со всех концов Китая.

Старина Ван от изумления остолбенел. Спустя несколько мгновений он пришёл в себя и взглянул на малого У. От косого взгляда У почувствовал себя совсем не в своей тарелке. Хотелось сказать что-то в своё оправдание, но ему не дали и рот открыть.

Снова затараторил ведущий:

– Уважаемый Ван, вы впервые на нашем празднике. Расскажите, что вы сейчас ощущаете.

Старина Ван без единого звука поднялся, всем телом устремился вперёд и – «бултых!» – спрыгнул со сцены прямо в студёную воду.

Малой У вздрогнул, почувствовав, как каждая клеточка тела омывается потом. У обоих ведущих кровь отлила от лица. С ночного неба вниз устремилось в поисках тени старины Вана несколько микрокамер. Толпа зрителей загалдела на все лады.

Вдруг поверхность иссиня-чёрного озерца озарилась сиянием, будто бы под водой закипел огненный шар. Прогремел сильный взрыв, от которого, вероятно, опало небо, затрещала земля, горы и реки утратили все цвета, а на сотню ли вокруг всё залило алым и белым. Малой У повалился на пол с воплем резаной свиньи, всё его тело горело огнём. Наконец, он через силу поглядел сквозь свернувшиеся в щёлочки глаза, но только и увидел, как среди ало-белого зарева вихрем полетел вверх, к заоблачным далям, сноп золотистого света. На сколько вёрст он растянулся – одним высшим силам было известно.

«Неужто старикан понёсся искать тишину к себе, обратно на небо?» Такая мысль промелькнула у малого У в голове. И оба его глаза тоже загорелись, обращаясь в раскалённый синий дымок.

На следующей день в сети поднялись споры. Все камеры на месте происшествия сгорели, и осталось всего несколько поломанных объективов. Многие зрители концерта загремели в больницы с головокружением и звоном в ушах. Однако все наперебой расхваливали этот номер как самый успешный за всю историю новогодних концертов в Поднебесной.

Сяо Ли в этом году стукнуло двадцать семь лет, а после праздника Весны должно было исполниться аж двадцать восемь. Видя, что дочь всё ещё не нашла свою половинку, мать принялась уговаривать её сходить на смотрины.

– Не пойду ни на какие смотрины! Чем позориться перед другими, лучше уж сразу сдохнуть на месте, – воскликнула Сяо Ли.

Мать ответила:

– А чего в этом такого-то? Если бы я сама не сходила так разок, то как бы мы встретились с твоим папой? И где была бы ты?

– Кривые арбузы и треснутые финики мне ни к чему.

– Сама ты лучше себе никого не подберёшь.

– А тебе почём знать, что мне нужно?

– На то существуют наука и техника.

– Значит, только наука и техника заслуживают доверия?

– Хватит препираться! Ты пойдёшь или нет? – спросила мать.

Умылась, причепурилась и накрасилась Сяо Ли и пошла вместе с матушкой в один центр сватовства с отличной репутацией. Управляющий заведения оказался человеком радушным. Только услышал, что они пришли на смотрины, – сразу предложил Сяо Ли пройти аутентификацию.

Охоты заниматься всем этим у Сяо Ли не было от слова совсем. Попа её сразу заёрзала по стулу.

– Это сложно? – спросила она.

Управляющий хихикнул:

– Совсем не сложно. У нас же здесь высокие технологии. Всё очень быстро делается.

Сяо Ли это не обнадёжило. Она на всякий случай уточнила:

– А безопасно вам сдавать все мои личные данные?

Управляющий снова засмеялся:

– Не волнуйтесь, мы работаем уже много лет, и ни разу у нас не было с этим проблем. Ни одной жалобы от клиентов за всё время!

Сяо Ли снова стала придумывать, чего бы ещё спросить, но тут матушка не выдержала и поторопила её:

– Давай уже, не копайся!

Сяо Ли дала терминалу считать отпечатки пальцев, отсканировать радужку глаз, загрузить на сервер всю информацию по личному аккаунту. По окончании регистрации надо было сделать полный скан самой себя сверху-донизу. Через три минуты управляющий сообщил, что всё готово, и, выхватив портрет из интерфейса терминала, направил его в пол. Из пола вверх взметнулся белый как снег свет, в котором стояла фигурка высотой с вершок, точь-в-точь воспроизводившая Сяо Ли во внешности, комплекции, одежде и манере держаться.

Малышка осмотрелась по сторонам и прошла в дверцу рядом. За дверкой оказались столик, пара стульчиков и уже поджидавший девушку человечек. Молодые люди поприветствовали друг друга, посидели, быстренько поговорили такими тонюсенькими голосками, что ничего и не разберёшь. Не прошло и минуты, как другая Сяо Ли встала, и человечки обменялись рукопожатием на прощание. Фигурка Сяо Ли пошла к другой дверке.

Рядом послышался шёпот мамы:

– Такими темпами она повидается с шестьюдесятью парнями за час, а уж за целый день…

Управляющий вновь захихикал:

– На это не обращайте внимания, это была всего лишь демонстрация. На деле же всё будет ещё быстрее. Можете идти по своим делам, самое позднее завтра точно будет результат.

Управляющий поднял руку и помахал перед собой. Человечки на земле стали ещё меньше, превратившись в красненькие точечки, заключённые в клеточки, которые складывались в некое подобие пчелиных сот. В каждой клеточке носилось по красной и зелёной точечке, от которых исходили разнообразные жужжащие звуки.

Свою точечку Сяо Ли обнаружить не смогла и немного занервничала. Она поинтересовалась:

– Точно подберёте подходящего мне человека?

Управляющий хохотнул:

– У нас более шестидесяти миллиардов пользователей. Среди них точно найдётся тот, кто вам нужен.

Сяо Ли снова уточнила:

– И на этот результат можно будет положиться?

Управляющий разразился очередным смешком:

– У нас досье на каждого пользователя, все проходят тщательную проверку, так что никакой подделки быть не может. И ПО, отвечающее за свидания, у нас в новейшей версии, программа всегда подбирает так, как надо, никто ещё не оставался недовольным. Девушка, вы не беспокойтесь. Даже если вам не в радость будет наш избранник, что маловероятно, то мы полностью возместим вам всю сумму.

Сяо Ли хотела ещё какое-то время понаблюдать за своим двойником, но снова встряла мать:

– Всё, всё, на выход, теперь только ждать.

На следующий день у Сяо Ли действительно состоялся видеосозвон с управляющим центра. По результатам первого отборочного раунда удалось выявить 438 подходящих кандидатов: людей здоровых, привлекательных, уравновешенных и надёжных, схожего положения и общих интересов с Сяо Ли.

Она призадумалась. Четыреста с лишним человек… Чтобы уделить хотя бы по дню каждому из кандидатов, и целого года не хватит.

И снова управляющий засмеялся:

– Давайте поступим так: советую вам опробовать наше ПО для многопоточных свиданий. Это позволит вам параллельно выйти на углублённый контакт сразу со всеми перспективными партнёрами и лучше понять друг друга. Не зря же говорят, что коня испытывают дальней дорогой, а человека – временем. Во всяком случае, чем больше контактов, тем лучше поймёшь, твой это человек или нет.

Вот и создали они десять резервных копий Сяо Ли, которые отправились на свидания со всеми многообещающими претендентами.

Прошло два дня, и управляющий снова набрал Сяо Ли. Десяток альтер эго уже успели встретиться по десять раз с каждым из этих четырехсот с лишним кандидатов. Специальная программа всё фиксировала и подсчитывала баллы на каждом свидании. Управляющий посоветовал Сяо Ли проранжировать все оценки от высшего балла к низшему и отобрать первую тридцатку имён. Про всех остальных покуда можно было забыть. Недурная идея, решила Сяо Ли, и у неё немного отлегло от сердца.

Минуло ещё три дня. Управляющий доложил Сяо Ли, что по результатам углублённых контактов и наблюдений отсеялись семь из тридцати ухажёров, ещё пятерых поставили на паузу. По оставшимся восемнадцати претендентам степень удовлетворённости обеих сторон отношениями была сравнительно высокой, восемь из них уже высказывали намерения сочетаться браком, другие четверо показали себя не с самой лучшей стороны в бытовых или иных вопросах, но пока что оставались в пределах допустимых параметров.

Заметив, что Сяо Ли притихла, управляющий предложил девушке:

– А может быть, уже пора подключить к процессу вашу матушку?

Сяо Ли очнулась и в тот же день привела маму в центр. Опять аутентификация, снова оформление резервной копии личных данных. И далее уже десять мамочек стали давать наставления десяти Сяо Ли.

Благодаря материнским советам удалось выбрать семь потенциальных женихов с наивысшей степенью надёжности.

Управляющий заметил:

– Знаете, у нас ещё есть ПО, которое моделирует ситуации в браке. Можно его попробовать. У многих пар как раз во время подготовки к свадьбам возникают проблемы. Нет более важного дела в жизни человека, чем брак, так что надо быть начеку.

И тогда семеро Ли начали обсуждать с семью партнёрами перспективы совместной семейной жизни. Тут с обеих сторон добавилось ещё множество родственников разной дальности, симуляция которых раскочегарила программку до предела. С двумя семьями разговоры зашли в тупик, и все разошлись, хлопая дверцами.

Управляющий вновь выступил с предложением:

– А ещё у нас есть пакет моделирования медовых месяцев. Как заявил один великий писатель, если супруги за месяц в пути умудрились не перессориться, то, значит, можно быть уверенным, что брак не распадётся[8].

Запустили модели с медовыми месяцами, затем – с беременностями, после – с рождением детей, дальше – с декретными отпусками. Сразу отсеяли тех супругов, которые хоть и заботились о детишках, но совсем забывали про своих Сяо Ли.

На следующем этапе разыгрались сцены с воспитанием детей, интрижками на стороне и успокоением нервов после менопаузы. Ещё апробировали всевозможные перипетии: ДТП, паралич, смерть детей, тяжёлые болезни родителей… Наконец, дошли и до домов престарелых, где пары в мире и согласии вместе доживали свои деньки.

И – поразительно – до конца добрались всего два человека!

Сяо Ли посчитала, что уже пришла пора и ей лично встретиться с избранниками. Управляющий переслал ей контакты первого претендента. С сердцем, колотящимся так, будто бы оно было готово вырваться из груди, Сяо Ли начала было открывать материалы, как вдруг завыла сирена, и на экране всплыло лицо управляющего:

– Вы уж простите меня, но с прискорбием вынужден сообщить: подобранного для вас кандидата параллельно моделировали на отношения с другой клиенткой, и он буквально полминуты назад показал с ней такой же отличный результат. Чтобы избежать дальнейших накладок, рекомендую вам пока что не встречаться с ним.

Ли растерялась, будто бы носом уткнулась в тупик:

– Что же вы раньше молчали?

– Весь процесс контролирует алгоритм, а мы – обычные сотрудники, у нас недостаточно компетенций в него вмешиваться. Но вы не беспокойтесь, у вас ведь ещё осталась одна опция.

Про себя Сяо Ли возликовала. Всё-таки на высокие технологии можно было положиться.

Она открыла данные по второму кандидату. Глянула в лицо на фото – и всё перед глазами закружилось. Перед ней будто бы в единый миг промелькнули все последующие месяцы и годы, сливаясь в единое месиво, точно кровь с молоком, и блистая огненным красным заревом. Сяо Ли почувствовала себя невесомым облачком, готовым вознестись в небеса и обернуться дождём.

До неё донёсся голос управляющего:

– Ну как вам? Довольны? Организовать вам очную встречу?

– Думаю, ни к чему, – проговорила Сяо Ли.

Она переслала снимок управляющему, и у того глаза тоже полезли на лоб.

Просидев с ошарашенным видом целую вечность, Сяо Ли, вся красная, наконец произнесла:

– Ну и как мне теперь вас величать?

– Нам церемонии уже ни к чему. Зовите меня просто Чжао.

Через месяц Сяо Ли и Чжао справили свадебку.

Ни у Чэня, ни у Чжэна девушек не было. И когда на День всех влюблённых приятели увидели, как товарищ по общаге Хуан, принарядившись и зализав волосы, собирается на свидание, у них обоих на душе стало тяжко. Встали они по обе стороны от Хуана, взяли его под локотки и заявили:

– Братец, а, братец, с друзьями надо делить и радости, и невзгоды. Может, постримишь нам своё свидание?

Хуан смутился:

– Так мы поесть и погулять. Что там стримить?

– Ну если только поесть и погулять, то и бояться нечего, – заметил Чэнь.

– Мы только посмотрим, мешать тебе точно не будем, – добавил Чжэн.

Чэнь поспешил вставить:

– Да к тому же мы совместными усилиями сможем так всё продумать и организовать, что пташка твоя сама тебе в руки бросится!

Чжэн предусмотрительно заметил:

– Товарищам же надо помогать!

Хуан почувствовал себя неловко, они так его заболтали, что оставалось только согласиться. Хуан вставил в глаза видеолинзы и врубил режим трансляции. И всё, что он видел собственными глазами, высвечивалось кристально-чётко на стене общаги. Когда всё отрегулировали, было уже пора, и Хуан пулей вылетел на свидание.

Парочка встретилась на выходе из кампуса и решила сначала сходить в недавно открывшийся поблизости ресторан западной кухни. Заведение это было с высокими претензиями на изыск и заоблачными ценами. Хуан днём ранее долго приценивался к меню и – не без скрежета зубов – всё же забронировал столик. Парочка рука об руку подошла ко входу, где с охранником как раз препирались несколько тучных щёголей, одетых по-европейски.

Один толстяк заявил:

– Мы здесь завсегдатаи, всё время у вас бываем. Какого лешего вы нас не пускаете?

Охранник, придерживая дверь, вежливо пояснил:

– У нас нет мест. Сегодня действует акция по случаю Дня всех влюблённых, у нас всё забронировано. Будем рады обслужить вас завтра.

Один из пухляшей залился румянцем и было собрался ринуться в бой, но его остановил приятель:

– Незачем с ним препираться. У этих ресторанов в последнее время свои законы, так что спорь, не спорь, а всё равно не пустят. Пошли в другое место.

Хуан проводил взглядом удаляющихся рассерженных мужчин и посмотрел на спутницу. В сердце разлилось чувство собственного превосходства, и, взяв девушку за руку, он потащил её внутрь.

Сели, заказали. Только закончили с закусками, как к столу подошёл сомелье при полном параде и с безукоризненными манерами, держа в руках бутылку красного. Не проронив ни слова, мужчина принялся откупоривать вино. Хуан догадался, что бутылочка обойдётся ему в кругленькую сумму, и тотчас же выставил руку вперед:

– А мы вина не заказывали.

Сомелье заулыбался:

– На вас всё заведение не может налюбоваться. С того момента, как вы зашли, у нас забронировали ещё тридцать с лишним столиков. Вино по личной рекомендации и скидка в 20 % – подарок вам от нашего шефа.

Объяснение Хуана поставило в тупик. Он уточнил:

– «Налюбоваться», говорите?

– А вы зайдите в интернет. Сами всё увидите, – отозвался сомелье.

Хуан достал телефон и полез в сеть. Оказалось, что стрим свидания с Сяо Цин транслировали в прямом эфире. За короткое время собралась аудитория в несколько десятков тысяч человек. Строка комментариев шелестела всё новыми и новыми сообщениями.

Кто-то писал: «Хороша, повезло парню».

Вторая добавила: «Чем хороша-то? Ладно ещё, когда сидит с закрытым ртом. Только откроет – видны зазоры между зубами. Смотреть страшно».

Третий вставил: «А я знаю тех мужичков, что были в дверях. Они с нами через стенку работают, ха-ха-ха».

Четвёртая заметила: «А какого бренда у девчушки обувка? Эй, дорогой, голову опусти, чтобы всем было видно».

Были комментарии и похлеще, от которых Хуан залился краской.

Послышался озадаченный голос Сяо Цин:

– Что-то стряслось?

При всём своём смущении и стыде Хуан, поразмыслив, пришёл к выводу, что лучше признаться во всём без утайки. Он рассказал об уговоре с друзьями в мельчайших подробностях и ещё, сжав руки Сяо Цин в своих, прошептал:

– Только умоляю: не злись. Я сейчас их всех отключу.

Сяо Цин вздохнула:

– Ладно уж, чего тут злиться? Этим одиночкам можно даже посочувствовать. Им не с кем поужинать и повеселиться на День всех влюблённых, вот они и смотрят чужие свидания. Ничего предосудительного в этом нет. Даже если продолжат на нас смотреть, ничего страшного. Погалдят и перестанут.

Хуан и представить не мог, что Сяо Цин так быстро и легко поймёт ситуацию, и настолько расчувствовался, что его чуть не прошибла слеза. Он вырубил и контактные линзы, и телефон и сконцентрировался на ужине с Сяо Цин.

Когда пришло время десерта, к ним подошёл парень лет двадцати и, опершись обеими руками о столик, заявил:

– Слышь, приятель, дело есть. Один чувак только что пообещал вознаграждение гостю, который подойдёт и чмокнет твою девушку. Как-то все переполошились из-за вас в сети. За полчаса донат вырос до десяти тысяч юаней. Деньги мне особо не нужны. Дело не в деньгах, а в том, что это прикольно. Если вы не против, то мы с вами разделим выигрыш пополам. Моя девушка только «за».

Хуан бросил взгляд на столик по соседству. И действительно – нарядно одетая девчушка махала им с улыбкой во весь рот. Хуан оглядел все столики. Все влюблённые парочки глядели в их сторону. Кто-то снимал сцену на телефоны. Хуан поднял глаза на подошедшего парня и заметил, что у того левый глаз слегка мерцает красным. Тоже стримит. Хуана вдруг охватила тоска. Показалось, будто каждый сантиметр вокруг него забит людьми, которые только и знали, что тянули шеи, чтобы получше рассмотреть их. От этих вездесущих взглядов у него всё внутри сжалось.

Сяо Цин встала и, смерив парня взглядом, заявила:

– Пошёл вон.

Несколько секунд они глядели друг на друга. Наконец, парень пожал плечами и ретировался. Сяо Цин потащила Хуана за собой.

– Нам пора, – сказала она.

Они расплатились, вышли и какое-то время быстро шагали прочь рука об руку. Остановились Сяо Цин и Хуан, только миновав один квартал и завернув за угол. Встали, переводя дух и вдыхая в себя прохладный весенний воздух.

Через некоторое время Сяо Цин поинтересовалась:

– Ну, и куда мы?

Хуан поднял голову и осмотрелся по сторонам. Перед собой он увидел череду стеклянных витрин, ряды рекламных плакатов и множество пар глаз прохожих, в каждой из которых будто бы мелькали тревожные красные огоньки. С удручённым видом он на какое-то время задумался. И вдруг его осенило!

– Пошли в кино, – предложил он.

В кинотеатре обычно кромешная тьма, так что никто им не помешает.

Сяо Цин заулыбалась.

– Молодец! – проговорила она.

И они, взявшись за руки, зашагали в кино.

На День всех влюблённых в кинотеатре было много народу. Хуан и Сяо Цин выбрали первый попавшийся фильм, который начинался в ближайшее время, и купили снеки и напитки. Когда погасили свет, зал сразу стал непроглядно чёрным, так что никого уже не было видно. У Хуана сразу отлегло от сердца.

Сеанс длился уже около десяти минут, и тут Хуан почувствовал, как Сяо Цин медленно придвигается к нему и укладывает ему голову на плечо. У парня в груди поднялся сладостный трепет. Хуан склонил голову и посмотрел, как сиял милый профиль Сяо Цин в тёмно-голубом мерцании экрана. Губки девушки налились соком, подобно готовящемуся распуститься бутончику. Хуан засомневался: стоит ли воспользоваться моментом и поцеловать её в эти губки? Не будет ли это бестактным? Напереживавшись про себя вдоволь, парень наконец-то собрал волю в кулак и пошёл ва-банк.

И вдруг серебристый экран перед ними потух. Хуан не понял, что стряслось. Он сидел в темноте, не осмеливаясь даже шелохнуться. Внезапно у него в ушах поднялся звон бесчисленных колокольчиков. Экран снова воссиял. Сначала показалось, будто бы возобновили показ фильма, но вскоре стало понятно, что это было никакое не кино. Перед ними промелькнуло множество младенческих мордашек. Некоторые из них рыдали, другие – улыбались, какие-то выглядели мутноватыми, какие-то – предельно чёткими. Физиономии, бурля и растекаясь, складывались в подобие киномонтажа, словно документальный фильм о некоем семействе. Постепенно до Хуана дошло, что девочка на экране – Сяо Цин. Из малышки в пелёнках она доросла до взрослых лет, превратившись в стройную и изящную особу. Музыка всё нарастала. То хмурое, то улыбчивое личико Сяо Цин, красивое настолько, что дух перехватывало, искрилось и гасло на экране. Когда отыграл последний кадр, под прелестные отголоски мелодии из темноты выплыли крупные буквы, сложившиеся во фразу:

«Милая Сяо Цин, я люблю тебя всю целиком и буду любить тебя каждый год, каждый месяц, каждый час, каждую минуту, каждую секунду».

И ещё четыре слова:

«Выходи за меня замуж».

Хуан повернулся и увидел, что у Сяо Цин глаза на мокром месте. Слёзы лились ручьями. У неё спёрло дыхание. Дрожащим голоском она начала:

– Ты…

Хуан ничуть не менее дрожащим голосом проговорил:

– Это не я…

Во всём зале включили свет. Разом всё озарилось. Под экраном оказался маленький силуэтик, который стал медленно приближаться к ним сквозь ослепительный свет прожекторов. Чёрный костюм, девяносто девять алых роз у груди. Все черты его лица размывались, ничего нельзя было рассмотреть.

Наконец, силуэт встал перед Сяо Цин на одно колено и объявил:

– Уж прости, что я так бесцеремонно. Хотел сделать сюрприз.

Сяо Цин трясущимся голосом сказала:

– Но я вас совсем не знаю.

А тот отозвался:

– А это и неважно! Ведь все мы когда-то бываем не знакомы друг с другом! Я сегодня с тобой впервые познакомился онлайн. Сам не знаю почему, но ты меня с первого взгляда потрясла до глубины души. Ты сказала: «Пошёл вон!», и я сразу понял, что ты – та самая девушка, которую я искал всю жизнь. Я наспех собрал все фото и записи о тебе, подготовил всё, как получилось, и поспешил сюда просить твоих руки и сердца. Кто бы там рядом с тобой ни оказался, что бы у тебя ни было на сердце – хочу просто сказать тебе от души: милая Сяо Цин, если нам не суждено быть вместе в этой жизни, то я всё равно буду тебя любить и оберегать. Дай только шанс осчастливить тебя!

Хуан ощутил, как похолодела рука Сяо Цин, рыбиной соскользнувшая с его ладони. Сам Хуан весь взмок. Вновь основательно засосало где-то под ложечкой. И снова вокруг замерцали красные огоньки. Весь зал в этот момент разглядывал, обступал и снимал только их одних. Хуану показалось, что всё вокруг стало каким-то ненастоящим, будто не день влюблённых, а первое апреля.

Хуан повернул голову к Сяо Цин. Та сидела вся бледная. Губы её дрожали, как бабочка, трепыхающаяся в предсмертной агонии. Наконец, Сяо Цин потянулась, схватила с сиденья рядом попкорн и стала бешено кидаться им в парня во фраке, визжа во весь голос:

– Больной, больной…

Хуан проводил Сяо Цин до общаги. Они, вялые и подавленные, остановились у входа. В редкой чаще позади них виднелись обхватившие друг друга за шеи парочки, которым не хотелось расставаться.

Сяо Цин встала на ступеньки и улыбнулась ему:

– Не бери в голову. Всё пройдёт.

Хуан покивал. В голове у него было тускло. Одно жужжание.

Сяо Цин продолжила:

– И на товарищей не злись. Вам ещё долго быть вместе.

Хуан снова кивнул.

Сяо Цин добавила:

– И пусть все эти неудачники говорят, что им вздумается. Пройдёт день, и они не вспомнят, что сегодня было.

Хуан снова согласился.

Сяо Цин снова заговорила:

– А нам с тобой пока лучше не встречаться. Пускай каждый займётся своей жизнью. Подождём, пока утихнет, – и потом посмотрим, что будет.

Хуан на этот раз не кивнул. Да и Сяо Цин больше ничего не сказала, а развернулась и вошла в общежитие.

Над кронами деревьев только-только всходила новая луна. Подул вечерний ветерок, листья зашелестели. Хуан постоял ещё немного, разглядывая луну, и медленно побрёл к себе в общагу.

Ян взял отпуск на праздник Весны, чтобы съездить в родные места. С ним связался одноклассник по средней школе по фамилии Лю. Дескать, лет десять уже прошло после школы, надо бы организовать встречу выпускников.

Отложив телефон, Ян не удержался от тяжёлого вздоха:

– Быстро же пробежали десять лет.

В намеченный день землю окутал плотный туман. За окном всё слилось в серую мглу. Ничего не было видно. Яна это немного обеспокоило, и он позвонил Лю, чтобы свериться, что всё в силе.

Тот заверил его:

– Всё по плану. Не зря же говорят, что цветы надо разглядывать в тумане. Так даже интереснее.

Ну Ян и поехал. Сквозь туман его вёл навигатор, проецировавший на лобовое стекло машины улицы, по которым он ехал, вкупе с динамично обновлявшимися изображениями других автомобилей и пешеходов. Путь преодолели без происшествий. Ян добрался до ворот школы. Там уже выстроилась вереница машин. Некоторые авто были поскромнее, чем у Яна, некоторые – чуток подороже. Ян нацепил маску с антитуманным покрытием и только тогда отворил дверцу машины. Маска была снабжена в районе носа мембраной, очищающей воздух. В проёмах для глаз так же, как и в машине, транслировалась картинка окружающего мира, так что у него перед глазами появилось всё, что туман скрыл из виду. Ян осмотрелся по сторонам и увидел, что школа была такой же, как он помнил. Всё так же возвышалась металлическая ограда, рядом с которой на кирпичной стенке по-прежнему отсвечивала золотом табличка с названием школы. Не изменились ни здание, ни деревья за забором. Подувший ветерок вызвал едва слышимое шуршание листочков бирючин во дворике.

Ян миновал знакомый главный корпус и дошёл до спортивной площадки, на которой они когда-то поднимали флаг и делали утреннюю разминку. На поле оказалась тьма народу. Люди разбились на группки по двое-трое и болтали друг с другом. Кажется, все уже были на месте, и хоть на каждом была такая же маска, сверху на них мерцали изображения лиц. По большей части это были старые фотокарточки с тех времён, когда они были школьниками. Ян про себя подивился такой находке и быстро отыскал в собственной базе данных старое фото, которое и разместил на своей маске. Скоро его окружили несколько человек – прежние товарищи по играм. Ян разговорился с ними: закончили ли вуз, куда устроились на работу, нашли ли вторую половинку, обзавелись ли домом… Разговор, обильно приправленный смехом, тёк свободно и легко.

И вот на самом пике обсуждения до Яна вдруг донёсся голос, будто бы вещающий с высоты. Ян поднял голову и обнаружил, что Лю каким-то образом успел занять почётное место на сцене, причём с таким солидным выражением лица, которому бы позавидовал прежний директор школы. У Лю в руке был микрофон, и товарищ с озабоченным видом завёл речь:

– Уважаемые одноклассники, приветствуем всех в нашей альма-матер. Этой зимой в школе проводится капитальный ремонт. Многие здания снесли, поэтому мы и вынуждены были предложить вам собраться на поле.

У Яна ёкнуло сердце. Теперь он понял, что за массив их встречал на входе. Это были всего лишь образы прошлого. Не снесли ли классы, где они тогда занимались, и столовую, где их кормили, и крышу, на которую они залезали подремать на большой перемене?

Лю продолжил:

– Впрочем, ведь для нас, друзья, это поле необычное. Не знаю, помнит ли об этом кто-то, кроме меня…

Толпа затихла, никто не порывался что-то сказать. Лю с загадочным видом достал откуда-то вещицу, прикрытую сверху тканью. Высоким взволнованным голосом он заявил:

– Когда взялись за переустройство площадки, прораб обнаружил под землёй коробочку с воспоминаниями, которую наш класс закопал здесь в тот самый, последний год. Мы проверили, и она прекрасно сохранилась. А вот и она!

Лю театрально отдёрнул ткань, из-под которой показалась серебристо-белая квадратная коробочка. Собравшиеся загудели на все лады, как пчёлы в улье. В груди у Яна всё перевернулось. На него разом нахлынули красочные воспоминания. В тот год, когда они выпускались из школы, кого-то озарила гениальная идея: собрать с каждого человека по портретику, подгрузить их все на трёхмерный проектор, который закопали под развесистым деревом у спортивного поля, чтобы по прошествии десяти лет его откопать. Так вот к чему Лю всех собрал.

Лю объявил:

– Думаю, вы помните, о чём мы договорились: каждый должен был напоследок сказать, кем он хочет стать в будущем. Прошло десять лет, и настало время посмотреть, у кого из нас сбылись мечты.

Все ещё сильнее обрадовались и бурно зааплодировали. Лю добавил:

– Раз уж коробочка оказалась у меня в руках, то с меня и начнём.

Лю уложил всю пятерню на серебристый предмет. Тускло засияла одиноким глазком синяя лампочка. Из коробочки ринулся вверх моток света, который, подрагивая краями, сложился в фигуру восемнадцатилетнего Лю.

Все задрали головы и уставились на фигурку Лю и все те записи, которые были сняты за время обучения в средней школе. Вот Лю избирают старостой класса, вот Лю демонстрирует исключительные нравственные и интеллектуальные качества, вот Лю играет в футбол за школьную команду, вот Лю забивает гол, вот Лю организует кружок и ведёт участников на олимпиаду, вот Лю проваливается на выборах в школьный совет, вот Лю при поддержке преподавателей и одноклассников продолжает неустанно трудиться, вот Лю со слезами на глазах прочувствованно заявляет: «Милая моя школа, ты навсегда останешься в моей памяти. Ты обязательно будешь мной гордиться». И добавляет: «А ещё хочу, чтобы через десять лет у меня был офис с видом на море».

Сияние потухло и отступило, подобно прибою. Лю вытащил мобильник и спроецировал картинку в воздух. На фото Лю предстал уже человеком зрелым, в щегольском западном костюме. Он сидел с улыбкой во весь рот за рабочим столом. А за окном позади него действительно виднелось море, синее-пресинее небо и белые облака – открытка, да и только.

Все вновь захлопали, поздравляя Лю с осуществлённой мечтой. Похлопал ему и Ян, но в душе у него пронеслись чувства, которые тяжело было облечь в слова. Показалось, что как-то не очень всё это тянет на встречу выпускников. Скорее, какое-то реалити-шоу.

Лю уже спрыгнул со сцены и вручил коробочку другому человеку. И снова вверху над головами людей вспыхнули лучики света, и Ян невольно поднял голову вместе со всеми.

Закружились всевозможные воспоминания: уроки, экзамены, поднятие флага, зарядки, опоздания, каникулы, самостоятельные занятия, прогулы, драки, сигареты, несостоявшиеся влюблённости… Их дополняли столь же разнообразные мечты: любовь, работа, путешествия, какие-то названия, какие-то места, какие-то вещи. Наконец, перед Яном предстал он сам – паренёк с коротко остриженной головой, мрачноватый и хилый. Повзрослевший Ян даже несколько смутился. Он услышал собственный сипящий голосок: «Я хочу стать интересным человеком». Яна эта мечта изумила и оставила в недоумении. Как это его угораздило такое сказать? И как он мог запамятовать о таком желании? Тут его настиг гром аплодисментов. Все захохотали, поражённые неординарным – и в высшей степени занимательным – пожеланием Яна самому себе.

Ян передал коробочку соседу. Он почувствовал, как сыроватым туманом на висках проступает пот. Ему вдруг захотелось бросить всё это, забраться в машину, поехать домой, стащить маску и забраться в пенистую тёплую ванну.

До него донёсся показавшийся слегка знакомым девичий голос. Он снова поднял голову и – вот совпадение! – увидел перед собой Сяо Е, с которой они учились последние три года в средней школе.

Особого впечатления она на него не произвела. Сплошная заурядность – не больно красивая, но и не уродина, не шибко умная, но и не тупая. Ян тщательно прошерстил воспоминания и припомнил, что Сяо Е, кажись, была особо улыбчивой, хотя зубы у неё были не сказать что очень симметричные, поэтому улыбки получались немного дурашливые. Вспомнил он и кое-какие странные проделки, которые она себе позволяла. Всплыло в голове, что она любила писать и рисовать прямо в учебниках. И ещё она время от времени прикрывала глаза, прикладывала руки к вискам и бормотала что-то невнятное себе под нос. Правда, Ян так и не уточнил тогда, что именно она приговаривала.

Послышался голос восемнадцатилетней Сяо Е, тоненький и равнодушный: «А у меня, наверное, и нет мечты. Я не знаю, что со мной будет через десять лет». А потом: «Я по-хорошему завидую всем вам и каждому. Завидую тому, что вы можете вообразить будущее. Многое из того, что у вас есть, мамы и папы подстроили ещё до того, как вы родились. Они вам помогают всё планировать. И если не отступать, то шаг за шагом всё устроится».

Она продолжала: «У меня ещё до рождения нашли генетическое заболевание. Врач сказал, что я вряд ли смогу дожить до двадцати лет, и порекомендовал маме не рожать. А мама взяла и родила. Они с папой по поводу этого не раз ссорились и в конечном счёте разошлись. Мама мне всё это рассказала, когда я была ещё совсем маленькой. Говорила она мне: «Дочурка, кто из тебя вырастет – зависит от тебя одной. Я не буду тебе мешать». И ещё сказала, что вообще ничего за меня решать не будет: с кем играть, с кем дружить, какие книжки покупать, в какую школу записываться. С её слов, она и так уже за меня приняла самое большое решение в жизни: быть мне на свете или не быть. Так что ни в каких других вещах она мне больше не советчица.

Я не знаю, сколько лет мне осталось прожить. Может, умру завтра. Может, продержусь ещё несколько лет. Но я даже сейчас не знаю, что бы я хотела сделать перед смертью. Вот я и завидую людям, которые дольше меня проживут. У них много времени на то, чтобы всё обдумать. Впрочем, иногда мне кажется, что не так уж важно, сколько человек проживёт. Чуточку больше, чуточку меньше – разница небольшая. Если честно, то я мечтаю о многом: слетать в космос; справить свадьбу на Марсе; прожить как можно дольше, чтобы увидеть, каким будет мир через тысячу или даже десять тысяч лет; стать великим человеком, чтобы как можно больше народу помнило моё имя, когда меня уже не будет. Есть у меня и менее грандиозные мечты: увидеть звездопад, один разок лучше всех сдать экзамены, чтобы мама за меня порадовалась, послушать, как любимый парень поёт мне песню на день рождения, увидеть, как воришка выхватывает из машины кошелёк, и вовремя вцепиться в него… Иногда у меня какая-то мечта и исполняется, а я и не понимаю, должна ли я радоваться этому. Не знаю, буду ли я довольна прожитой жизнью, если завтра умру, или буду сожалеть на её счёт».

В конце концов она сказала: «Моя мечта – услышать через десять лет, как исполнилось всё то, о чём мечтали другие».

Договорила Сяо Е и исчезла. Свет потихоньку рассеялся, и в воздухе повисла пауза. Кто-то взволнованно вскрикнул:

– А где она сама?

Ян опустил голову и увидал, что серебристый коробок лежал на земле, среди тьмы ног. Он окинул взглядом всё вокруг себя, но увидел только мерцающие маски поверх лиц. На какое-то время стало тяжело различать людей.

Толпа разразилась возгласами:

– Мистика!

– Кто-то над нами подшутил.

– Три года проучились вместе, и ни разу от неё такого не слышала. Неужели это правда?

– Я такой болезненности у неё никогда не замечал.

Долго все так перебрасывались фразами, но ни к чему толковому не пришли, да и Сяо Е не нашли. На том и разошлись.

Поужинав и выпив, Ян в одиночестве вернулся домой. За окном всё так же стоял плотный туман, через который просвечивали мазки красных и голубых огней. Ян рухнул в постель и отрубился. Проснулся он в глубокой ночи. Его безо всякой причины охватил ужас. Казалось, что он больше не увидит солнце нового дня и что прямо во сне умрёт в своих бестолковых измышлениях. Яну припомнилась вся его жизнь вплоть до этого момента. После выпускного десять лет пронеслись мимо как по щелчку пальцев. Ему подумалось, что жизнь человека, по сути, хорошую, напоминающую красочный свиток на стене, умудрились растянуть в одну сплошную брешь, которая скрывала в себе непроглядно бездонную тьму. А Ян словно упал с небесной выси прямо в эту пропасть, которую наводнял лишь густой туман. Ни зги не было видно. Взгляду открывалась только зияющая за всем пустота. Ян неожиданно для самого себя скрючился и громко разрыдался, изрыгая из себя большую часть съеденного и выпитого за ужином на подушки.

На следующий день туман разошёлся. Ян встал, поглядел на чистое небо за окном и снова почувствовал себя в благодушном и бодром настроении, а потому все произошедшие накануне неприятности были преданы забвению.

Бабушке Чжоу вот-вот должно было исполниться девяносто девять лет. Стали домочадцы советоваться, как отпраздновать её день рождения. С приготовлениями было практически покончено, как вдруг почтенную угораздило поскользнуться в ванной и заработать себе трещину на шейке бедра. Разумеется, всё успели подлечить, да и без особого ущерба, но всё-таки ломка костей – происшествие серьёзное. Бабушка Чжоу впала в уныние, только и сидела целыми днями в инвалидной коляске и сокрушённо охала.

Разоспалась как-то ближе к вечеру, когда на небе уже стемнело, у себя в комнате бабушка Чжоу. Вдруг – тяжёлый стук в дверь. Подняла почтенная заспанные глаза, видит – парит в воздухе перед ней тень в белых одеждах, смутный силуэт, словно кто-то из небожителей к ней заявился.

Бабушка Чжоу и спросила:

– Чего тебе, деточка?

«Деточка» была не человеком, а аватаром системы обслуживания дома престарелых. Но у бабушки Чжоу от многих лет на свете всё перед глазами размылось, вот она и не разглядела, кто перед ней. Но по голосу немного напомнило ей это «дитя» внучку по сыну.

«Деточка» отозвалась:

– Бабушка, ваши дети и внуки желают вам многие лета!

Бабушка Чжоу заметила:

– Да какие уж там лета! С каждым годом становится только тяжелее.

– Бабушка, даже не думайте так говорить. Все младшие в семье только и желают, чтобы вы отметили и столетие.

Бабушку Чжоу это вывело из себя, но «деточка» тут же добавила:

– Ну что это вы сидите с каменным лицом! Близкие решат, что я о вас плохо забочусь.

Бабушка Чжоу заключила, что «деточка» очень ответственно подходит к уходу за ней, практически как её собственные кровиночки. На сердце потеплело, а лицо смягчилось.

«Деточка» расплылась в улыбке:

– Вот так-то лучше, сидите себе и радуйтесь.

Из-под пола заструился яркий свет, который разом преобразил комнатку. Бабушка Чжоу оказалась в парадном зале, в котором всё дышало древностью. По стенам висели красные бумажные фонарики и красные же свитки с пожеланиями долголетия. Бабушка Чжоу облачилась в новёхонькие красные рубашку и штаны и села в резное кресло юбилярки. Гости за столами вокруг тоже все были в красном. Из-за слабого зрения бабушка Чжоу не могла разглядеть лица и только внимала тому, как люди галдели, смеялись шуткам и распевали песенки. Снаружи ещё слышались безостановочные щелчки петард и шутих.

Первым бабушку Чжоу подошёл поздравить с днём рождения старший сын со всей своей семьёй. Перед почтенной выстроились в ряд десять с лишним человек. Они встали в порядке старшинства, опустились на колени и стали отбивать земные поклоны. Бабушка Чжоу заметила, что все семьи привели с собой детей. Здесь собрались и мужчины, и женщины, разного цвета кожи, имена некоторых бабушка Чжоу и припомнить не могла. Кое-какие детишки боялись незнакомую старушку и прятались за взрослыми, не смея заговорить и только глядя на неё в упор. Другие ребятишки капризничали. Из их ротиков лилось невнятное бормотание на всех языках мира, за что восторженные старшие награждали их рукоплесканиями и смехом. Был ещё малыш, который змейкой изворачивался на материных руках в попытке уснуть. Мама его с улыбкой заметила:

– По нашему времени сейчас пять утра.

Бабушка Чжоу сразу отозвалась:

– Пусть малыш отоспится. Спящий ребёнок – счастье.

Покружила семья вокруг бабушки каруселькой, и так минуло четверть часа.

Затем настал черёд семей второго сына, третьей дочери, четвёртой дочери… За ними последовали старые одноклассники, боевые товарищи, студенты, которых она обучала в последние годы, родственники всевозможной близости и дальности… Долго сидела бабушка Чжоу, глаза чуток притомились, а в горле слегка пересохло, но она понимала, что люди явились к ней со всех концов мира, с трудом выкроив время, и всеми силами поддерживали её душевно. Всё-таки хороши эти ваши высокие технологии. Сказали, что встретимся, – вот и встретились безо всяких хлопот и усталости. Наблюдая за тем, как колышутся силуэты в зале, бабушка Чжоу вдруг немного расстроилась. Так много людей живут вдалеке друг от друга… И все они ради неё появились здесь. За свою жизнь она успела пройти многими путями, переделала уйму дел и свела вместе массу людей, которые друг о друге слыхом не слыхивали. Собрала, как говорится, все веточки под одной кроной на один день. Девяносто девять лет. Скольким людям выпадает жребий дойти до этого возраста?

К ней поднеслась тень в белом платье. Бабушка Чжоу сначала приняла её за «деточку», но тень села на корточки и взяла её за руку:

– Бабушка, припозднилась я, простояла в пробке.

Бабушка Чжоу пощупала ручки девушки. Немного прохладные, но крепкие и энергичные. Кожа упруго отозвалась на касание. Бабушка Чжоу прищурилась, чтобы приглядеться, и обнаружила перед собой внучку, которая училась за рубежом.

Бабушка Чжоу спросила:

– Какими ветрами ты здесь?

– Приехала вас поздравить, – сказала внучка.

– Ты в самом деле здесь?

– Уж очень мне захотелось вас повидать.

– Ты большой путь проделала.

– Да какой уж там большой. Всего полдня на самолёте, и всё.

Бабушка Чжоу оглядела внучку сверху донизу, увидела её белое личико, утомлённое после разъездов. Но взгляд у девушки был ясный. Бабушка улыбнулась.

– На улице прохладно? – поинтересовалась бабушка Чжоу у внучки.

– Совсем нет. Бабушка, там такая красивая луна. Может, сходим, посмотрим?

– Но здесь же столько народу.

– Ничего страшного.

Девушка махнула рукой и разместила на кресле, где сидела бабушка Чжоу, её копию. Копия бабушки Чжоу так и осталась восседать в новёхоньких красной рубашке и штанах в почётном резном кресле юбилярки. А гости, разодетые в красное и зелёное[10], по-прежнему подходили и поздравляли бабушку на все возможные лады.

– Пойдём, бабушка, – позвала внучка.

Девушка встала сзади и подтолкнула коляску бабушки Чжоу. Так и направились они – одна впереди, другая сзади – вниз по пустому коридору во внутренний дворик. В центре двора росло пышное персиковое дерево. Рядом росло несколько кустарников химонанта, которые распространяли вокруг себя тонкий аромат. В тот же момент облака рассеялись, небо прояснилось, и показался круглый диск луны. Бабушка Чжоу поглядела на растения во дворике и перевела взгляд на внучку. Стройная белая фигурка стояла перед ней разросшимся топольком. Не удержалась бабушка от тяжёлого вздоха:

– Как же вы, детки, быстро выросли, а мы быстро состарились.

Во дворике было ещё несколько старичков. Сидели они себе под персиком, наигрывали на скрипке-хуцинь и напевали бесхитростные мотивы. Увидав бабушку Чжоу, они и ей предложили что-нибудь исполнить.

Бабушка Чжоу раскраснелась, как юная девица, и проговорила, размахивая перед собой руками:

– Нет-нет, я целый век ничего не разучивала, ни петь, ни играть не умею.

Державший хуцинь старичок Сунь предложил:

– Так ведь всего-то праздник Весны. Вот мы, старые, и радуем себя, чем можем. Госпожа Чжоу, покажите нам то, что вам по душе. А мы вам похлопаем. Считайте, поздравим с днём рождения.

Бабушка Чжоу долго думала и, наконец, произнесла:

– Давайте я вам тогда стихотворение, что ли, прочту.

И бабушка Чжоу зачитала всем тот стишок, который ей в детстве рассказал отец, а тот, в свою очередь, узнал его от учителя их сельской школы. В те далёкие времена детишки учили стихи, не читая или декламируя их вслух, а нараспев повторяя их вслед за учителем. Были здесь и красивые чередования звуков, и рифмы. Такой стишок не столько читаешь, сколько поёшь. И оттого он звучит даже красивее, чем если бы его читали с чётко поставленной дикцией.

Старички притихли. Рекой струился лунный свет, мягко омывая людской мир. Внимая этому привольному серебристому сиянию, бабушка Чжоу вспомнила о том, как много дел переделано было с древности до наших времён. Её дыхание замедлилось, и в три вдоха пропела она эти строчки:

Эти шесть маленьких историй я написала как бы между прочим дома на праздник Весны. Наиболее очевидным источником вдохновения для меня выступил невероятно популярный в последнее время научно-фантастический сериал BBC «Чёрное зеркало». На мой взгляд, истинный успех «Чёрного зеркала» заключается не только в том, что проект выхватывает действительно странные мгновения из жизни и зазоры под ровной поверхностью повседневной рутины и превращает их в искусные, но лаконичные сюжеты. Более важно то, что сериал содержит глубокие, проницательные комментарии на возникающие в связи с технологическими преобразованиями насущные проблемы в жизни обитателей западных городов: справедливость, нравственность, достоинство, счастье, вера. Именно эти поиски, а не заезженные сюжеты о «супергероях» и «спасении мира», придают научной фантастике литературную и культурную ценность. На этой основе я попыталась написать схожие истории про рядовых китайцев. Смысл этих рассказов вовсе не в том, чтобы показать, как можно предугадывать будущее, а в том, чтобы напомнить читателю: прямо сейчас вокруг нас незаметно происходят глубочайшие изменения – и самые реалистичные, и самые что ни на есть научно-фантастические.

Точно так же, как изобретение часов изменило наши представления о времени, движении и даже образе вселенной, гаджеты, которые нам сейчас доставляют столько радостей, – iPhone, iPad, социальные сети и мессенджеры, беспроводные сети 3G, навигаторы с GPS, смарт-очки – за ближайшие десятки и даже сотни лет неминуемо окажут столь глубокое влияние на развитие человеческой цивилизации, что его пока тяжело вообразить. В будущем много переменных, и потому нельзя сказать, будут ли эти веяния однозначно к лучшему или худшему. Я не знаю, будут ли через несколько десятилетий ещё люди, которым будет известно, как надо декламировать древние стихи. Единственное, что мне известно, – в каждое уносящееся в забвение мгновение так и будут продолжать со смаком жить свои неприхотливые жизни многие семьи, многие мужчины, многие женщины, многие старики и многие дети.

Игра в психе́

心理游戏

Формат реалити-шоу прост: экран делится на две половины, в левой части зрители видят пациента, полулежащего в кресле-кушетке, а в правой части экрана – психолога. Оба участника обработаны графическим приложением с использованием предельно реалистичных 3D-анимированных лиц вместо реальных, чтобы зрители не могли определить их настоящую внешность. При этом вы всё-таки можете уловить контекст разговора во всей его полноте, обращая внимание на выражения лиц, жесты и интонации собеседников.

Пациент и психолог находятся в разных комнатах (а бывает, даже на разных концах Земли), общаясь друг с другом удалённо посредством мессенджера. Их общение транслируется в прямом эфире, а программное обеспечение автоматически маскирует ключевые слова в том случае, если они раскрывают персональную информацию участников. Пациент и психолог участвуют в передаче на добровольной основе: пациент получает гонорар для оплаты дорогой консультации, психолог же участвует в реалити-шоу ради повышения собственной популярности. Хотя к подобному формату многие зрители относятся неоднозначно, рейтинг уже давно держится на высоте.

В этом реалити-шоу вы сможете услышать самые тайные признания других людей. Вы по-настоящему поймёте, что все счастливые люди похожи друг на друга, а все несчастные несчастливы по-своему. Сами того не осознавая, вы сможете вжиться в роль другого и увидите отражение себя в других. Вы найдёте, что они говорят о тех же душевных мучениях, которые трудно выразить словами. Да-да, именно так. Вы будете повторять про себя снова и снова: «А как бы я поступил в той или иной ситуации?»

Вы испытаете любопытство, волнение, отвращение, гнев, беспомощность, сочувствие, сожаление, подавленность, страх, боль, смущение, отчаяние, восторг…

Во время трансляции реалити-шоу в правом нижнем углу экрана показывается растущее число: оно сообщает зрителям, сколько людей, справляющихся с душевными страданиями, смогли найти смелость обратиться к профессионалам в центрах психологической помощи с момента начала передачи.

Фрагмент одной из передач:

Психолог: Значит, что-то вас в некотором роде беспокоит?

Пациент: Ммм… Я думаю, наверное, у меня депрессия.

Психолог: Когда это началось?

Пациент: Где-то месяц назад.

Психолог: Что именно вас больше всего беспокоит?

Пациент: Усталость, нет настроения. Бывает, лежу в постели весь день, не хочу вставать.

Психолог: А как обстоят дела со сном?

Пациент: Каждую ночь просыпаюсь около трёх-четырёх часов ночи, а потом не могу снова уснуть. Это самое трудное время для меня.

Самым спорным моментом реалити-шоу считается начало, что-то вроде торжественной церемонии, когда на экране появляются две таблетки – одна красная, другая синяя, из которых пациенту надо выбрать только одну. Это, конечно же, оммаж «Матрице», классическая сцена из этой картины. С помощью таблеток участники выбирают одного из двух психологов: один – лицензированный профессиональный врач-психотерапевт, другой – чат-бот в роли психолога.

Ни сам консультируемый пациент, ни зрители не знают, кто из них человек, а кто – машина.

Психолог: Что-нибудь ещё вас беспокоит?

Пациент: Ещё бывает, что я в душе зацикливаюсь.

Психолог: В каком смысле зацикливаетесь?

Пациент: Просто… очень тревожно, мысли роятся в голове, каждая мелочь кажется большой, но при этом ничего не хочется делать.

Психолог: Не хочется делать из-за того, что боитесь трудностей?

Пациент: Не из-за трудностей, а из-за… бессилия.

Психолог: Отсутствие интереса?

Пациент: Да. Еда, шопинг, кино… даже к этому никакого интереса.

Психолог: Судя по всему, у вас и в самом деле признаки депрессии.

Хронометраж каждого выпуска – один час. Во время трансляции зрители могут в любой момент поучаствовать в онлайн-голосовании, отдав свой голос за или против психолога. Голоса зрителей влияют на популярность психолога, и тот, у кого популярность слишком низкая, выбывает, теряя возможность продолжать участие в реалити-шоу.

Однако никто не знает, был ли выбывший человеком или машиной. У каждого психолога есть все личные данные, включая дату рождения, семейное положение, образование и опыт работы, так что на первый взгляд всё выглядит безупречно. После каждой трансляции в интернете появляется множество комментариев и статей с резкими обвинениями, выводящими на свет самые подозрительные моменты. Если кто-то из интернет-пользователей утверждает, что он был однокурсником психолога в университете, и выкладывает фотографии с выпускного вечера или вечеринок, тут же появится кто-нибудь другой, кто укажет на признаки подделки на фотографиях. В конечном итоге, правда это или ложь, навсегда остаётся загадкой.

В 1997 году компьютер Deep Blue, разработанный IBM, обыграл чемпиона мира по шахматам Гарри Каспарова. В 2011 году суперкомпьютер Watson, созданный IBM совместно с Техасским университетом в Остине, победил двух человеческих игроков в популярной американской интеллектуальной телеигре «Jeopardy!». В 2025 году документальный сериал «Давай поговорим» о говорящих смарт-игрушках для детей с аутизмом iTalk тронул миллионы зрителей по всему миру. В 2029 году онлайн-трансляция реалити-шоу «Игра в психе́», запущенная Исследовательским институтом азиатского отделения Microsoft и корпорацией Saifer Media, спровоцировала новую дискуссию об искусственном интеллекте.

Психолог: А почему вы решили принять участие в этом реалити-шоу?

Пациент: В принципе из любопытства. Посмотрел несколько эпизодов, стало интересно, вот и зарегистрировался.

Психолог: А раньше вам приходилось бывать на консультациях у психологов?

Пациент: Нет. Возникала такая мысль, но я так и не пошёл.

Психолог: Чувствовали на себе давление?

Пациент: Да. Хоть в наше время говорят, что «выйти за порог без психологических проблем уже неловко», но всё-таки страшновато идти на приём к врачу. Считаешь себя здоровым, а как сходишь, тут же найдётся какая-нибудь болезнь. И родным вроде как-то неудобно сказать: боишься, что начнут беспокоиться.

Психолог: А когда пришли на реалити-шоу, не чувствовали давления?

Пациент: Ну да… смысл волноваться о репутации, раз уж я по телику засвечусь. Тем более, чего стыдиться, там же лица-то настоящего никто не видит, так ведь?

В 1950 году математик Алан Тьюринг в своей статье «Вычислительные машины и разум» предложил проверочный критерий, основанный на принципе имитации, чтобы определить, может ли машина иметь интеллект, сравнимый с человеческим.

Представьте себе закрытую маленькую чёрную комнату, в которой находятся обладающий способностью мыслить человек (B) и машина (A). Снаружи комнаты находится третий человек (C), который имеет возможность задавать различные письменные вопросы тем, кто внутри комнаты, и читать их ответы, напечатанные на машинке. Если после нескольких сессий вопросов и ответов C не сможет отличить ответы A и B, то очевидно, что нам придётся признать, что между ними нет существенных различий.

Краеугольный камень «теста Тьюринга» – как именно определять понятия «мышление / разум / сознание / душа» – представляет из себя вопрос, на который трудно дать однозначный ответ. Поэтому с самого начала Тьюринг обошёл вопрос «могут ли машины мыслить?» и заменил его на более практический вопрос: «Могут ли машины делать то, что делают мыслящие существа наподобие нас с вами?»

Впрочем, разве эти два вопроса взаимозаменяемы?

К примеру, машина может написать сонет даже лучше, чем многие заурядные поэты. Если бы мы определили стандарты и оценивали бы по ним стихотворения, написанные машиной и человеком, то вполне можно предположить появление такой машины, которая стала бы сочинять лучше большинства поэтов. Но разве это имело бы хоть что-нибудь общее с тем, как человек понимает поэзию и умеет наслаждаться ею?

Фрагмент интервью с пациентом после съёмок:

Журналист: Значит, участие в шоу для вас всё-таки не то же самое, что реальная жизнь?

Пациент: Ну, получается так… Что-то вроде выступления на сцене.

Журналист: То есть, по-вашему, все происходящее в реалити-шоу было игрой и происходило понарошку?

Пациент: Я бы не заходил так далеко. По-моему, рассказывая о себе на шоу, я как бы наблюдал себя со стороны. Хотелось понять, почему этот человек не смог разобраться в собственных проблемах, что с ним не так. Особенно если речь заходит о душевных страданиях… О чём-то, о чём никогда и никому ещё не получалось рассказать. И вдруг до тебя доходит, как же всё бестолково и ужасно, и зачем было держать всё это в себе столько лет, жалко становится. А потом вдруг плачешь, и слёзы ручьём.

Журналист: Да, я тоже видел этот фрагмент.

Пациент: Я ведь ни о чём таком не собирался рассказывать и уж точно не думал, что заплачу. Вышло это совсем нечаянно.

Журналист: Чувствуете ли вы себя лучше после того, как дали волю слезам?

Пациент: Разве всё так просто? Доктор же сказал, что это только начало, сперва надо научиться справляться с эмоциями.

Журналист: Как вы считаете, эти советы вам помогли?

Пациент: Мне кажется, что он озвучил одну важную вещь: порождённые эмоциями мысли важнее, чем сами эмоции.

Журналист: Как вы это понимаете?

Пациент: Вот, например, тот случай, который я описал в программе. У каждого в жизни бывают трудные моменты, верно? Но я не позволял себе раскисать. Ведь считается, что мужчина должен держать себя в руках, а если нет, то хотя бы делать вид. Вот и я так поступал, а на самом деле чувствовал себя виноватым.

Журналист: Это то, о чём вы говорили, когда сказали про мысли, порождённые эмоциями?

Пациент: Да, внутри я всё время чувствовал, что я неудачник, но приходилось делать вид, что всё в порядке. Поэтому даже сейчас, хотя окружающие считают меня успешным человеком, я часто чувствую, что бездарно проживаю жизнь.

В 2013 году на международной конференции исследователь из университета Торонто по имени Гектор Левеск предложил альтернативу «теста Тьюринга», который он подверг критике в своём докладе. Он высказал мнение, что подобные игры человека и машины не могут полноценно отражать уровень разумности искусственного интеллекта. Для ИИ настоящим вызовом будут следующие вопросы:

Кейт сказала Анне «спасибо», потому что её тёплые объятия помогли ей почувствовать себя лучше. – Определите, кто почувствовал себя лучше?

Вариант А: Кейт.

Вариант Б: Анна.

Подобные вопросы базируются на анафоре в лингвистическом понимании этого феномена. Для определения, кто является антецедентом местоимения «её», потребуется не учебник грамматики, не словарь или энциклопедия, а здравый смысл. Как искусственный интеллект сможет понять, в какой ситуации один человек говорит другому «спасибо»? Как искусственный интеллект увидит, какие действия помогут другому «почувствовать себя лучше»? Именно эти вопросы связаны с социолингвистикой и социальным взаимодействием. И как раз в этих областях искусственный интеллект сталкивается с наибольшими трудностями и более всего ограничен.

Не так трудно создать робота, который будет играть с человеком в шахматы, и намного труднее сделать такого робота, который поймёт проигравшего шахматиста, озвучившего свои ощущения после игры.

Журналист: Вы думаете, что вашу проблему удастся решить?

Пациент: Доктор так считает, да, но на это потребуется время.

Журналист: Значит, вы хотели бы продолжить консультации?

Пациент: Да, наверное. Честно говоря, до участия в реалити-шоу я не слишком понимал, как проходит консультация у психолога. Думал, кто-то попытается забраться мне в голову, разобраться, как там всё устроено. Так что сначала я внутренне сопротивлялся. Но вообще-то у психологов никаких суперспособностей нету. Мыслей они читать не могут, так что приходится рассказывать им о собственных ощущениях.

Журналист: Вы хотите сказать, что теперь прежнего неприятия больше нет?

Пациент: Да, я начинаю разбираться, что к чему.

Журналист: Значит, участие в шоу было вам полезно?

Пациент: Да, и, признаюсь, я этого не ожидал.

Журналист: Позвольте спросить, когда состоится ваша следующая консультация?

Пациент: Мы уже договорились встречаться раз в неделю, начиная со следующего вторника.

Журналист: У того же самого психолога?

Пациент: Да, у него.

Журналист: И на этот раз – лицом к лицу?

Пациент: Нет, мы будем общаться по видеочату, как и в реалити-шоу. С изменёнными лицами, как и раньше. Так будет легче.

Во время консультации психолог может выступать в роли непредвзятого слушателя и надёжного собеседника, а иногда от него требуется более деятельное участие в разрешении проблемной ситуации. Иногда важнее рациональный подход для решения проблемы, а порой важнее эмоциональный интеллект.

Машины не способны понимать человеческие эмоции, но всё же могут научиться справляться с проблемами, связанными с эмоциями, примерно так же, как машина, не понимающая, что такое поэзия, может написать неплохой сонет. С этой точки зрения, машины вполне способны выполнять функции психолога, потому как психоанализ изначально зиждется на вере в то, что человеческие эмоции можно эффективно проанализировать.

Тем не менее иногда стремление к решению проблемы само по себе становится её причиной. Взять хотя бы бессонницу, она часто возникает из-за того, что человек слишком хочет спать; обращаясь за помощью к психологу, он на самом деле пытается реализовать желание «хочу спать». Машина может сказать пациенту: «Вы не можете заснуть, потому что слишком хотите спать, просто успокойтесь». Но установка «успокойтесь» не решает парадокс «слишком хочется спать, и поэтому я не могу уснуть», потому что «успокойтесь» по сути является тем же самым, что и «хочу спать».

Машина не способна справиться с этим парадоксом, и человек, привыкший к машинному мышлению, тоже не способен на это. Хотя можно вырваться из этого замкнутого круга, если признать саму проблему несущественной, забыть о причинах и следствиях. В чань-буддизме есть известные строки одного из патриархов, великого наставника Хуэйнэна[12]:

Журналист: И последний вопрос. Вас не тревожит тот факт, что на месте психолога может оказаться искусственный интеллект?

Пациент: Ну, знаете, как бы это сказать…

Журналист: Мы не будем обсуждать, насколько это обоснованно и должно ли так быть. Просто скажите, вас это не тревожит?

Пациент: Если говорить о тревогах, по-моему, люди не более надёжны, чем машины, так ведь? Раньше мы не верили, что появятся беспилотные автомобили, не верили, что роботы смогут готовить еду или диагностировать людей и прописывать лекарства, но сейчас вряд ли найдётся человек, считающий это чем-то странным? Машины не будут водить в нетрезвом состоянии, не плюнут в вашу еду из-за плохого настроения, не станут назначать дорогие лекарства ради того, чтобы потом получить вознаграждение от производителя. Короче говоря, меня наличие машины на месте человека не тревожит.

Журналист: Но разве психолог не другое дело?

Пациент: По-моему, особой разницы нет. Раньше ведь люди протестовали против того, чтобы роботы диагностировали людей? Говорили, что роботы не смогут понять, что чувствует человек, не знают, что такое боль, что такое комфортная среда, но по факту никакого значения это не имело. Психологи ведь тоже диагностируют, просто методы у них другие. Главное, чтобы они понимали, что не так с человеком. К тому же, честно говоря, у живых людей тоже хватает эмоций и желаний. Если каждый день слышишь уйму неприятных вещей, это же в конце концов начнёт угнетать? Это тоже довольно бесчеловечно, если подумать.

Журналист: Значит, по-вашему, лучше передать это искусственному интеллекту?

Пациент: Зависит от результата, кто лучше сработает. Я уверен, что технологии не стоят на месте, и благодаря прогрессу рано или поздно так и случится.

Быть может, самый важный вопрос заключается вот в чём: живя в эпоху стремительного развития технологий, мы должны раз за разом переоценивать ситуацию, заново определять, какие задачи требуют участия человека, а какие – робота. Задачи, которые мы раньше считали непосильными для машин, роботы могут выполнять не хуже, а порой и лучше. В процессе развития мы, возможно, обнаружим, что «человек» на деле звучит не так уж и гордо, и поймём, что во многих ситуациях присутствие человека для другого человека совсем не обязательно.

Это может вызвать у нас тревогу или уныние, может привести к отчаянию, но при этом заставит задуматься о том, что значит быть человеком по отношению к другим людям. Совсем так, как во время консультации у психолога, когда мы копаемся в собственных эмоциях и мыслях, для нас этот процесс превращается в драгоценную возможность лучше понять себя.

Сегодня роботы так и не могут ответить на древнейший вопрос «что есть человек?». Значит, как бы всё ни менялось вокруг нас, нам придётся снова и снова возвращаться к оставленной две с лишним тысячи лет назад заповеди Дельфийского оракула:

γνῶθι σεαυτόν[14]

Апрель – июль 2015 года

В небесах

天上

Когда Хайди было пятнадцать, она одна жила на корабле.

Корабль был небольшой: всего метров пятнадцать от носа до кормы, и шесть от левого до правого борта. Небольшой, но крепкий, и всё необходимое для жизни в нём было. Он достался Хайди от родителей, десять лет назад они продали дом на острове, купили корабль и с тех пор втроём с дочерью жили там. Тесновато, конечно, было, но хоть не одиноко. Потом родители состарились и один за другим отправились доживать свои дни на остров, а девочка одна осталась внизу.

Раньше здесь был город под названием Сямынь. Так назывался и сам остров, который соединялся с материком тремя мостами. Но море с каждым днём поднималось всё выше, и Сямынь постепенно уходил под воду. Из нескольких сотен тысяч жителей города большая часть переехали, но некоторые так и не смогли с ним расстаться, поэтому жили на кораблях и лодках. Сперва воды было немного, и над морем всё ещё возвышались многоэтажки, похожие на острова из стали и бетона, между которыми курсировали лодки, а кто-то ещё пытался выращивать злаки и овощи на крышах домов. Потом город потонул окончательно, на сотни километров вокруг раскинулось лишь пустынное море, и семьи на кораблях потихоньку исчезли.

К юго-западу от Сямыня раньше располагался ещё один крохотный островок под названием Гуланъюй. Изумительная природа, приятный климат, множество симпатичных стареньких домиков, вековые деревья и диковинные цветы – этот остров привлекал туристов и славился по всему миру. Может быть, как раз из-за его красоты люди не могли позволить ему затонуть вместе с Сямынем, и тогда они подняли остров на воздух – тот круглый год парил в облаках, купался в солнечном свете и дождевой дымке, а все, кто там побывал, говорили, что это просто райское место. Вот только прежним жителям Гуланъюя совсем не довелось этого видеть, всех их согнали вниз, кто-то уехал, а кто-то остался жить в лодках вместе с сямыньцами.

Так всё обычно в мире и бывает.

Хайди привыкла жить на корабле в одиночку и совсем этим не тяготилась. Раз в две недели приходило грузовое судно, можно было купить необходимые вещи и продукты. Не приходилось беспокоиться и о питьевой воде, ведь каждый день шли дожди, и бочка на палубе всегда была полной. Была у Хайди и работа: она ныряла в море и доставала людям вещи из затопленного города. Это, конечно, было опасно, но зато и денег приносило достаточно, сплаваешь раз в недельку-две – и хватит на все бытовые расходы. Нырять Хайди научил отец, раньше он именно так содержал их семью, когда они ещё жили втроём. Теперь же Хайди надо было самой заботиться о себе, но жадностью она не отличалась – хватало бы на еду и одежду, да и ладно. Если везло подзаработать чуть больше, то остаток прятала в шкатулку под кроватью. Она верила, что в один прекрасный день сможет достать эти деньги и отправиться путешествовать далеко-далеко. Но куда именно, она так и не придумала.

Кроме родителей, у Хайди был ещё старший брат. Брат уже много лет как покинул Сямынь, жил в городе где-то на севере, говорили, женился, завёл ребёнка. Как выглядел брат, Хайди не очень-то хорошо помнила, помнила только, что тот хорошо рисовал и учился в Сямыньском университете. Ещё она помнила, что у университета было озеро с каменным мостиком, а у мостика – пара бронзовых статуй. Среди них – изваяние высокого юноши, он стоял, скрестив руки на груди, губы поджаты – не поймёшь, улыбается или нет. Давным-давно брат водил её к озеру рисовать с натуры и, постукивая по голове изваяния, говорил: «Не волнуйся, этого можно и не таким красавчиком нарисовать». Эта сцена глубоко отпечаталась в памяти девочки. И только потом она узнала, что это был студент факультета скульптуры Сямыньского университета, которого просто пригласили стать моделью для памятника благодаря его привлекательной внешности. Вроде бы они с братом дружили, но потом разругались из-за девушки и перестали общаться.

Однажды ночью Хайди разбудил телефонный звонок. Она взяла трубку и долго ждала, пока, наконец, не услышала охрипший уставший голос на проводе, и тогда поняла, что звонил брат.

– Он умер, – два слова и никаких объяснений.

Она было хотела спросить кто, но слова комом застряли в горле, а в голове всплывали знакомые и чужие лица. После долгого молчания снова раздался голос брата:

– Как будет возможность съездить в университет, выпей в его честь за меня. – И тот тут же повесил трубку.

Ей сперва показалось, что это сон, но дождь и волны за окном ревели сквозь тёмную ночь, точно плотная мокрая сеть, вынося на берег воспоминания. Сон не мог быть таким жестоким, таким безжалостным. Она встала, накинула дождевик и вышла на палубу. В бескрайнем мире вокруг не было ни луны, ни лучика света, лишь смутно виднелись зловещие очертания волн, которые свирепо бились о борт корабля, извиваясь, точно хищная стая древних чудищ. Сколько же улиц потонуло под этими громоздившимися друг на друге водяными каскадами, сколько домов, сколько бездонных озер, сколько разбросанных тут и там мостиков. Сколько ещё людей помнят их названия, этих прекрасных покинутых мест.

– Сямынь, – произнесла она мягко, на кончике языка.

Океан всё так же молчал, и слово её, точно тёмная бусина, упало в воду без малейшего всплеска. Она подняла голову и взглянула в ночное небо, затянутое чёрными тучами, совсем непроглядное, лишь бесчисленные нити дождя слегка мерцали во тьме.

Вот и всё, не видать, не слыхать. Места, где она родилась, её Страны персикового источника[15] – больше нет, теперь её половина ушла под воду, другая вознеслась в небеса.

Сколько пения птиц, аромата прекрасных цветов, сколько позабытого прошлого.

Она снова вспомнила друга брата, того высокого юношу, имени которого даже не знала, знала лишь то, что этой ночью его не стало. Кто знает, как он погиб – был ли это несчастный случай, или какая болезнь, или же сам решил спрыгнуть с крыши высокого здания. Она до сих пор помнила высеченное из бронзы лицо, губы поджаты – не поймёшь, улыбается или нет. Каким же красивым оно ей казалось – она только теперь осознала, как обожала его тогда. Теперь он был мёртв, его тело отправили в печь, чтобы там сжечь дотла, а всё, что осталось, – лишь бронзовое изваяние, которое неподвижно возвышалось где-то в толще ледяных вод. А впрочем, что в этом плохого? Разве живопись, фотографию и скульптуру не придумали как раз для того, чтобы искусство переживало людей?

В море – своя жизнь и своё веселье, кто знает, вдруг в него влюбится прекрасная принцесса-русалка.

Эта мысль немного успокоила её, и она вернулась в каюту, чтобы лечь спать. Маленькую кровать покачивало на волнах, но она уснула, словно младенец, во сне не было ни шума дождя, ни ветра, ни рёва волн, только бесконечный золотистый солнечный свет, который сочился наружу будто мёд, густой и сладкий.

Утром по-прежнему шёл дождь, небо окутало низкой завесой из облаков, казалось, протяни руку – и сможешь дотронуться. Хайди встала, вымыла лицо и почистила зубы, набрала воды, чтобы заварить чай. Вода закипела, и Хайди вдруг увидела, что на корабль неуклюже взбирается незваный гость, а в руках у него – мокрый дорожный мешок, точно выловил из моря собаку.

Неужто гости, к ней уже больше месяца никто не заглядывал. Она глядела на посетителя, теряясь в догадках. Лицо, спрятанное под капюшоном, казалось дряхлым, но ещё больше поражал его тёмный цвет, точно старик многие годы провёл под солнцем – привилегия, доступная только богатым, хотя его облик и манера держаться вряд ли выдавали в нем богатея.

Она отыскала хороший чай, который оставил отец, и налила старику чашку дахунпао.

– Хороший чай. – Старик поднёс чашку к губам и выпил одним глотком. – Наверное, непросто на корабле заварить канху-тэ по всем правилам?

Заваривать гунфуча[16] – или канху-тэ, как говорят фуцзяньцы, – её тоже научил отец.

– Откуда вода, дождевая?

– Да, с улицы.

– Похоже, на корабле жить не так уж и плохо, как говорят.

Его говор звучал знакомо. Местные путали «ф» и «х», так что своего земляка было легко отличить от приезжего.

– Скажите, а вы откуда?

Она подумала, что старик, как и брат, должно быть, переехал жить в какой-нибудь город на материке, который ещё не затопило. Но старик указал пальцем в небо. Хайди удивленно ахнула:

– Вы с острова?

– Да, оттуда.

– Вы путешественник?

– Кто? А что, похож? – Старик засмеялся и покачал головой. – Я там работаю.

– А кем?

– Почтальоном.

– Почтальоном? А кто это?

– Ну, кто письма носит.

Хайди наконец вспомнила, что на Гуланъюе и вправду раньше был почтальон, каждый день, закинув на плечо почтовую сумку, он бродил по улицам от одного дома к другому и разносил письма. Улочки шли вдоль и поперёк острова, пересекаясь, точно дорожки в лабиринте, узкие и крутые, ни на машине, ни на велосипеде не проедешь, так что только и оставалось, что ходить пешком. Доставить письмо или посылку вовремя было задачей непростой, поэтому единственный на острове почтальон работал без выходных и в любую погоду.

Что же с ним стало потом? Говорят, почтальону разрешили остаться и продолжить работать на острове, видимо, из любви к диковинкам – так что и сам почтальон превратился в своего рода артефакт, привлекавший туристов, даже в брошюрах о Гуланъюе о нём был целый раздел. Хайди уже очень давно не читала этих буклетов с хорошей печатью.

– А ты, девочка? Ты откуда? – спросил старик.

У Хайди снова перехватило дыхание.

– Я тоже жила на острове.

– Ну да, я так и подумал. – Старик кивнул. – Где был твой дом?

– На улице Справедливости. Улица Справедливости, дом номер два.

– Справедливости… Точно, напротив детского садика «Солнечный Свет», у районного правительства, маленькая улочка в горку.

– Да, именно так.

– Улица Справедливости, два, раньше там был старый дом, а во дворе росли пиростегии, они вились по стенам и перекидывались на улицу.

– Это мой отец высадил.

– Раз так, я его, должно быть, видел. – Старик сощурился, старательно вспоминая. – Невысокий, всегда улыбался… и, кажется, нога у него была плоховата.

– Да, получил травму на производстве.

– Человек хороший.

– Ага.

Вода в чайнике на индукционной плите всё бурлила, белый пар вырывался из-под крышки с ритмичным свистом.

– Там теперь ничего уже нет, да? На Справедливости, два.

– Давно, – ответил старик. – Всю улицу снесли.

– Вилл, наверное, понастроили?

– Вилл, гостиниц, бассейнов… Конца и края не видно.

Гуланъюй, этот остров, вечно купающийся в лучах солнца, эта сказочная страна, парящая в воздухе, он теперь уж вовсе принадлежал туристам. Хайди стало любопытно, как он сейчас выглядит, бьются ли волны клубящихся облаков о песчаные пляжи? Останавливаются ли в порту величественные воздушные дирижабли, набитые туристами? Прячутся ли где-то в лабиринте кривых улочек те закусочные, где подавали суп с рыбными шариками и устричный омлет?[17] Играет ли вечерами рояль в старом концертном зале?

Вот только дома, принадлежавшего ей, больше не было. Улицы Справедливости, 2, дворика, усаженного пиростегиями – лианами с огненно-красными цветами, ничего этого не было. Хайди закрыла глаза, жар цветов пиростегий будто жёг её изнутри.

– Так ты, получается, выросла на острове? – снова спросил старик.

– Да, там.

– А теперь одна живёшь на корабле?

– Да.

Старик сощурил глаза и огляделся вокруг. Маленький кораблик скользил по глади бескрайнего моря, в воду шумно плюхались капли дождя.

– А родные?

– Брат переехал. Родители в возрасте, им было сложно расстаться с домом, теперь они на пенсии там, на острове. – Хайди кивнула на фотографию на стене.

На фотографии было две кошки, одна большая и полосатая, вторая худенькая трёхцветная. Вид у них был уставший, словно они уже всё поняли о мире людей.

– Мы давно не общались, даже не знаю, как у них сейчас дела. А вы их не видели?

Старик внимательно посмотрел на фотографию.

– Кажется, мордочки знакомые, но точно сказать не могу, на острове много кошек.

Хайди кивнула. Когда переселяли жителей Гуланъюя, то всем дали подписать соглашение, что после пятидесяти они смогут вернуться, так сказать, к родным корням, провести спокойную старость. Только вот должны будут отказаться от прежнего тела. Так много людей на маленьком острове не поместится.

– Ну, ничего не поделаешь. Куда уж нам, простым смертным, теперь жить на Гуланъюе. А если так подумать, то кошкой даже и лучше, спокойней: не нужно работать, снимать жилье, каждый день только лениво дремлешь на солнышке, ещё и туристы кормят, не голодно и не холодно, всё равно что святой.

– Наверное, не много там таких, как вы, кто смог остаться и работать всё это время?

– Да, мне, считай, повезло, – вздохнул старик.

Вода вскипела, и Хайди снова встала, чтобы заварить чай. Снаружи всё так же лило как из ведра, капли стучали по палубе.

– Тогда как же вы оказались здесь, внизу? Говорят, спуститься сюда – дорогое удовольствие.

Старик замялся.

– Я… Я в прошлом месяце вышел на пенсию.

– На пенсию?

– Своё отработал, вот и пришлось спуститься.

– То есть… Вы больше туда не вернётесь?

– Не получится.

– Но почему… Почему было не остаться?

– Хоть там и жизнь как у небожителя, всё ж не всякому понравится, – усмехнулся старик. – К тому же, если станешь кошкой, то уже не выберешься с острова, а мне ещё есть куда отправиться.

– И куда же?

Старик протянул руку и указал под ноги:

– За этим я к тебе и пришёл.

– Вы хотите сказать… Сплавать на дно?

– Да, я бы хотел посмотреть, что там.

– Но… Нырять опасно, а вы уже в возрасте…

– Ну и что, что в возрасте. – Старик закатал рукава, обнажив тощие загорелые руки. – День за днём то в горку, то под горку, вечно пешком, жарился на солнце десятки лет, ты ещё поищи такого крепкого, как я!

– Но…

– Послушай, девочка, – перебил её старик, – я вырос здесь, в Сямыне.

Хайди застыла.

– Потом уехал на Гуланъюй работать и почти не возвращался. Когда Сямынь затопило, уезжать я не хотел, но что уж тут сделаешь. Вот и оставалось только ложиться на берегу и сквозь просветы меж облаков смотреть вниз, смотреть, как дом, в котором жил раньше, день за днём уходит под воду. Я столько лет прожил на острове, но не было ни ночи, чтоб мне не снился этот город. Его затопило, но наверняка всё осталось на своих местах. Я постоянно думал, что, когда уйду на пенсию, обязательно сплаваю вниз и взгляну на места из своих снов.

«Места из снов, значит», – подумала Хайди. Оказывается, каждый во сне видит свои места. Ей снился остров на небесах, пока она засыпала в каюте, а старику там, наверху, каждую ночь снился подводный город.

После долгого молчания она ответила:

– Ну хорошо, я сплаваю с вами.

Они переоделись в гидрокостюмы, надели маски и ласты, водрузили на спины тяжёлые кислородные баллоны и вместе нырнули в ледяную морскую воду. Солнца не было, и под водой стоял мрак, будто плывёшь в мутном растворе. Мёртвая тишина непривычно звенела в ушах, привыкших к шуму дождя.

Хайди вспомнила, как много лет назад отец впервые взял её с собой на дно. Это было волшебное чувство, будто порхаешь в тёмно-синем ночном небе, а со всех сторон пустота. Город тогда ещё ушёл не так глубоко, и у отца было много работы, каждый день приходилось нырять к его мрачным руинам, чтобы достать какие-то вещи клиентов. Ключи, старый фотоальбом, помолвочное кольцо, жестяную коробку со стеклянными шариками… Что-то они не успели забрать, когда покидали дома, о чём-то – вдруг вспоминали спустя много лет, иной раз вещи находились легко, а иной – приходилось и потрудиться.

От вида всех этих штуковин Хайди переполняло любопытство: что за люди их хозяева, какие истории с ними связаны? Иногда ей и впрямь хотелось расспросить клиентов, но отец не разрешал. Оставалось только смотреть, как те один за другим забирают предметы, которые раньше им и принадлежали, а их истории, точно невесомые пузыри на воде, поднимаются в воздух в лучах солнца и лопаются, исчезая насовсем.

Ржавый велосипед, книга с вымокшими страницами, одинокая туфля на каблуке, плюшевый мишка, спрятанный под кроватью…

Давление под водой постепенно становилось всё выше, барабанные перепонки болели, грудь сдавливало. Хайди знала, что это значит: они всё ближе к Сямыню, городу, затерянному под водой.

Это было словно смотреть вниз на землю в окошко самолёта, перед глазами скользили холмы и озёра, улочки и дома, вот только морская вода окрашивала их в причудливые цвета – от салатового до синего ультрамарина, от серебряно-голубого до сверкавшего бирюзового, от серого цвета грудки воробья до мышиного, от цвета зелёного чая до яркого травянистого, от красного кармина до ржаво-оранжевого… Деревья, прежде живые, теперь уже умерли, но на мёртвых деревьях, камнях и кирпичных черепицах уже поселилась новая жизнь, вслед за течением колыхались густо-зелёные водоросли, их нечёткие очертания дрожали в воде. Такую картину было не под силу вообразить обыкновенному человеку, и не под силу описать никакими словами.

Мёртвый город, живой город, забытый город, оставшийся в воспоминаниях город.

Подводная страна из грёз тысяч людей.

А может быть, просто общий сон тысяч людей.

На вершине ближайшего к ним холма смутно виднелись каскады загнутых крыш, вздымавшихся вверх одна за другой вдоль склона горы, Хайди узнала храм Наньпутосы. А вот и Сямыньский университет у подножья, бронзовый памятник тому юноше ведь так и стоит там у озера? «Прости, в этот раз не успею повидаться с тобой, – подумала про себя Хайди. – В следующий раз обязательно загляну, ты ведь всегда будешь на своём месте, не правда ли, может, дождёшься, пока море высохнет вовсе».

Пройди немного к востоку от Сямыньского университета, вдоль кольцевой дороги, что идёт по всему острову и огибает университет с юга, и окажешься у Цэнцоаня. Хайди помнила, что раньше здесь был рыбацкий посёлок со множеством улочек, где торговали вкусными и дешёвыми морепродуктами, летними вечерами люди сидели на улицах, пили пиво, закусывая жареным кальмаром, аромат разносился по всей округе. Огромные вывески этих кафешек всё так же торчали вверх, только вот надписей на них уже было не разобрать.

Они опускались всё ниже и ниже, ныряя под козырьки крыш, низеньких и высоких, как рыбки проворно пробирались по узеньким улочкам. Тысячи тысяч дверных и оконных проёмов смотрели наружу, точно пустые глазницы, мелкие и крупные рыбы сновали туда-сюда, будто в замках из кораллового рифа.

Наконец, они задержались у простенького небольшого домишки, и Хайди поняла, что это и есть дом старика.

По стенам, дверям и окнам ползли густые зелёные водоросли, бережно обволакивая весь дом, точно тяжёлая плотная плёнка. Хайди и старик с огромным трудом открыли оконную створку, наружу на свет фонарика испуганно выскочила стая рыб, будто призрак, светившийся в темноте.

Они друг за другом устремились внутрь.

В комнате стоял мрак, предметы с нечёткими очертаниями плавали в воде, так сразу и не поймёшь, что это. Хайди вдруг ощутила печаль, много лет назад отец говорил ей, что дом – он как человек, тоже дышит, растёт, радуется и грустит, рождается, живёт, болеет, стареет и умирает… Этот, похоже, умер уже давно. Последние кусочки его души только что рассеялись вместе с выскочившими рыбками, осталась лишь пустая скорлупка, а внутри её – лишь мёртвая, замогильная тишина.

Старик ступал нетвёрдой походкой, выставляя вперёд руки, точно слепой, ладонями в перчатках от гидрокостюма ощупывал каждый предмет. Сколько же историй теперь покрылось водорослями и ржавчиной, пожалуй, лишь одному ему было известно. Хайди про себя твёрдо решила, что поможет ему унести отсюда столько вещей, сколько сможет.

Пепельницу, чайный сервиз, стул, даже огромный термос…

Наконец, старик остановился посреди комнаты. Он опустил старую дорожную сумку, которую всё это время крепко держал в руках, и достал изнутри какой-то квадратный предмет, похожий на ящик или коробку. Хайди удивилась, но спросить, что это, не смогла, оставалось только молча наблюдать. Старик какое-то время возился с коробкой, аккуратно закрепив её на полу чем-то вроде кронштейна. Затем он махнул рукой Хайди, подозвав девочку к себе.

Она все ещё не понимала, что происходит, но старик уже крепко взял её за руку, а сам потянул за рычаг на боковине коробки.

Та засветилась тусклым сине-зелёным светом, он то вспыхивал, то угасал, от коробки исходили волны гудящей вибрации. Вдруг весь дом вздрогнул от этого жужжания, словно человек, что посреди крепкого сна неожиданно громко вздохнул.

Точно раскаты грома, откуда-то из-под ног доносились волны приглушённого гула. Землетрясение? Хайди хотела было выскочить наружу, но старик крепко сжал её руку. Дрожь становилась всё яростнее, все предметы заболтались в воде. И тут раздался резкий грохот, а затем всё сразу же стихло, слышно было лишь журчание волн. Хайди посмотрела в окно и увидела, что улицы и дома медленно уходят вниз, она тут же, барахтаясь, подплыла к окну и высунулась наполовину. И только немного погодя поняла, что это не город уходит вниз, а дом взмывает наверх.

Словно невесомый пузырь, маленький домишко с ними двумя всплывал всё выше и выше, пока город под ногами потихоньку исчезал вдалеке. Потёртые вывески, узкие улочки, красные крыши, заросшие водорослями и морскими актиниями, холмы и озёра, беседки и павильоны, высокие небоскрёбы и извилистые развязки… Все они уходили из виду, скрываясь в толще воды, в её непроглядных пучинах, превращаясь лишь в тёмные тени, которые дрожали вместе с волнами.

Сверху забрезжил свет – мелкие блики, точно множество мягких ладошек легонько касаются волн. Наконец, дом прорвался сквозь толстую стену морской воды, выскочил на поверхность, а затем и вовсе взмыл в воздух, из окон и дверного проёма наружу хлынули водопады.

Дом скользил над волнами глубокого синего цвета, по крыше стучали капли дождя, всё было похоже на сон.

Хайди помогла старику снять маску и акваланг, и они, словно рыбы, выброшенные на мель, упали на мокрый пол и принялись жадно дышать.

– Э-э-это… – Зубы Хайди дрожали, не давая ей толком выговорить ни слова, она только протянула руку, указывая то на небо, то на чёрную коробку рядом со стариком. Коробка по-прежнему гудела и мерцала.

– Ага, – кивнул старик.

– Вы… купили?

– Сам собрал… Конечно, большую часть деталей купил.

Его морщинистое смуглое лицо посинело от холода, но глаза сияли как у девятнадцатилетнего юноши.

Раз уж людям удалось поднять на воздух целый Гуланъюй, то чего удивляться, что можно и затопленный дом заставить взлететь со дна моря, вот только как он до этого додумался? Как собрал свой механизм?

– Дорого?

– Не то слово! Истратил все сбережения.

И всё ради этого, ради давным-давно покинутого крохотного домика? Откуда ему было знать, что такой старенький дом вообще сможет взлететь на воздух, а что, если бы он развалился, что, если бы весь по кусочкам обрушился в море, что тогда? И что теперь он планирует делать, куда полетит, тоже поднимется в небеса? Отправится в путешествие вокруг света?

Но Хайди почувствовала, что не стоит задавать все эти вопросы. В этот миг она ощутила, что повзрослела, и теперь могла понять многое, что не понимала прежде.

Она снова высунула голову в окно, дождь уже кончился, солнечный свет пробивался сквозь щёлочки меж густых облаков, а водная гладь сверкала золотом. Она даже увидела собственный кораблик, он одиноко качался на безбрежных волнах, точно маленькая песчинка.

Они взлетели уже очень высоко. Хайди снова подняла голову и посмотрела на небо и, хотя так и не увидела Гуланъюй, знала, что он тоже где-то здесь, прячется за низкой завесой из облаков.

Глядя на небо, она вспоминала своих родителей, старый дом на улице Справедливости, два, вспоминала огненно-красные пиростегии, брата и его друга, ту молчаливую бронзовую статую, вспоминала тысячи знакомых и одновременно чужих ей имён, вспоминала тот сон, что снился ей утром. Голова полнилась воспоминаниями, и она вдруг разрыдалась, слёзы лились по губам, точно морская вода, – горькие, солёные, терпкие.

– Не плачь, детка, не плачь. – Старик легонько погладил её мокрые волосы. Девочка зарыдала только отчаяннее, да так, что старик и сам стал утирать слезы.

Февраль 2012 года

Позвольте мне посвятить этот крошечный рассказ городу Сямынь, острову Гуланъюй, нескольким очень красивым старым домам, тем друзьям, которых я встретила там, а ещё всем кошкам на острове.

А ещё тому парню, что покинул нас молодым, чьего имени я до сих пор так и не знаю.

Пусть каждый сможет поэтически жительствовать на этой земле[18], между морем и небом.

Анна

遇见安娜

Я увидел Анну Су прохладным весенним днём и влюбился с первого взгляда.

Она явилась беззвучным духом. Босые ножки непринуждённо миновали тяжёлые от росы густые заросли. Она была легче самого слабого ветерка. Я же как обычно сидел в углу сада под самым высоким дубом. Слабые солнечные лучи пробивались сквозь листву и падали на густой куст угловатых примул прямо передо мной. При всей внешней обыденности это создавало атмосферу свежести и лёгкости. В руках у меня был угольный карандаш, а на коленях лежала доска для рисования и бледно-жёлтые листы бумаги. Мои руки, от запястий до самых плеч, были покрыты чёрными угольными пятнами. На мне была старая пижама, которую я уже давно не менял. Она была изрядно помята и так заляпана травой и грязью, что уже и непонятно было, какого она цвета. Вот каким, я думаю, меня и увидела в первый раз Анна: погрузившимся с головой в рисование примул худощавым парнем со сгорбленной спиной и в старой грязи.

Она подошла ближе и, тихо ступая по траве, встала между мной и цветочным кустом, будто пристроившаяся рядом ловкая птичка. Я уже и забыл, что обратило на неё моё внимание. Может, запах её тела? Слегка тёплый, слегка влажный, он смешался с ароматом мяты, лавра или же свежего граната. В таком дурмане биение её сердца всколыхнуло мелкие волны, которые одна за одной мягко накатывались на меня. Или это всё было лишь в моем воображении? Я лишь почувствовал, что атмосфера вокруг меня начала меняться. Я глубоко вдохнул и поднял голову. Анна стояла прямо передо мной. Она была одета в свободный, слегка грубоватый, очевидно, связанный вручную тёмно-зелёный свитер. Под косыми лучами солнечного света её щёки окрасились в ярко-розовый цвет, и на мгновение мне показалось, как будто от всего её тела исходит сияние.

Так мы и смотрели друг на друга, долго не произнося ни слова. Тишину нарушал ветер. Он доносил до нас непрерывное гудение бесконечных микрокамер, которые в мельчайших подробностях фиксировали наше положение, движения, выражение лиц, звуки и даже запахи. Данные преобразовывались в голограммы, которые мощным информационным потоком растекались по всему миру на экраны к миллиардам людей. Я всё представлял себе, как они сидят в грязных захламлённых комнатках, едят дешёвые полуфабрикаты из биоразлагаемых контейнеров и наблюдают за тем, как я и Анна смотрим друг на друга поверх примул. Вырывавшиеся из Их ртов влажные и тяжёлые потоки воздуха проходили сквозь наши призрачные образы, заставляя слабые пучки частиц дрожать, как лёгкие огоньки свечей на ветру.

Немного погодя Анна наконец сделала шаг вперёд, и в этот момент словно весь мир затаил дыхание.

– Что ты рисуешь? – слегка наклонив голову, спросила она голосом настолько прекрасным, что сложно описать.

Моё сердце забилось быстрее. Анна говорила, стоя всего в трёх шагах от меня. Так близко, что я чувствовал, как моё дыхание проходит сквозь её грубый свитер и касается обнажённой кожи. У меня захватило дух от одной мысли об этом, и я был не в силах ответить на её вопрос.

Анна даже не изменилась в лице. Наверное, она уже привыкла к самым разным реакциям людей, которые видят её вживую. Она лишь сделала ещё шаг вперёд и наклонилась, положив ладони на свои тонкие и нежные колени. Она вытянула шею, заглядывая в мой альбом, и от удивления широко открыла глаза.

– Так красиво! – В её глубоких глазах под тенью длинных густых ресниц промелькнули искры, и она снова посмотрела на меня. – Ну, то есть я хотела сказать, что я, конечно, знала, что твои рисунки очень красивые, но я не ожидала, что увижу их в реальности, и они будут такие… такие невероятные.

Теперь Анна была лишь в двух шагах от меня, так близко, что было видно каждую костяшку её аккуратных и бархатистых ладоней, которыми она по-прежнему опиралась о колени. У меня снова перехватило дыхание. В ушах гудело, из каждой поры у меня на теле и лице проступали капельки пота. Всё это было очень похоже на чёртову аллергическую реакцию, но в глубине души я знал, что это нервы. Поэтому я взял себя в руки и наконец ответил Анне. Хоть слова и были от всего сердца, но вышло так бледно и скучно, что наверняка Они от злости со всей силы вгрызлись в коробки с едой.

– Хм, ты тоже… невероятная, – сказал я.

И мы снова замолчали. Внезапно всё происходящее стало меня забавлять. Как именно должен продолжаться разговор между мной и Анной? Что хотят увидеть зрители? Как и все скучные и преданные поклонники Анны, я знаю о ней абсолютно всё. День за днём я захожу на её звездецки дорогой канал и круглыми сутками без перерыва слежу за её голограммами, попутно отмечая мельчайшие детали её жизни: от цвета и запаха её лака для ногтей до собачонки размером с ладонь стоимостью в миллионов шестьдесят.

В последние десятилетия Федеральное бюро контроля постепенно монополизировало средства массовой информации: бесчисленные инфлюенсеры появлялись и исчезали, как пена на гребне волны. Каждый день блогеры запускали неисчислимое множество новых каналов, которые бешеными темпами наращивали кликабельность, и их владельцы оказывались в ослепительном фокусе внимания. Затем, конечно же, они давали эксклюзивные интервью, становились амбассадорами брендов и генерировали инфоповоды. Их фолловили и критиковали, смаковали подробности их личной жизни, одновременно любили и ненавидели. Но очень быстро на горизонте появлялись новые звёзды, перехватывавшие Их внимание, а старые звёздочки стремительно затухали до полного исчезновения.

С Анной всё было иначе. С самого рождения ей суждено было стать любимицей целого поколения. Она росла будто внутри невообразимой детской сказки. Каждый её поступок и каждое движение приводили людей в восторг. Когда ей было шесть лет, она упала с пони по кличке Вифлеемская Звезда и вывихнула лодыжку, но не издала ни звука. В сшитых на заказ строгих платьях она исполняла фортепианные концерты, написанные пару веков назад. А ещё она занималась фехтованием, тхэквондо и фламенко. От своего имени она открыла сети кондитерских, цветочных магазинов и кафе, в которых продавалось только всё то, что выращивалось у неё на фермах. И несмотря на запредельно высокие цены, всё это пользовалось бешеной популярностью. Повзрослев, маленькая принцесса вступила в период подросткового бунта, и начались ещё более удивительные приключения. Сначала она отправилась в глушь на край света фотографировать молнии и хижины на антикварную камеру стоимостью в целое состояние. Затем собрала женскую музыкальную группу, которая несколько месяцев гастролировала по крупнейшим площадкам. Они наблюдали за тем, как их любимица одинокой тенью бродит по доисторическим болотам, и параллельно раскупали её новые музыкальные пластинки и сборники фотографий. По последним новостям, Анна закончила двухлетнее кругосветное путешествие, вернулась, наконец, домой и начала писать книгу сказок о путешествиях в разные миры.

И вот сейчас она стояла в моём садике и заглядывала в альбом у меня на коленках. В её присутствии моё лицо пылало, словно охваченное огнём.

– Прошу прощения. – Она поспешно отступила на шаг назад, вдруг осознав что-то. – Я, кажется, тебя смутила?

– Нет. – Я напряжённо покачал головой. – Просто немного непривычно, я думаю.

Анна продолжала смотреть на меня. Её глаза сверкали, как два чёрных обсидиана.

– Хорошо, я встану чуть подальше, – сказала она. – Продолжай рисовать. Я только хотела спросить, не хочешь ли ты сделать несколько иллюстраций для моей новой книги?

Её лицо осенила ярчайшая улыбка, будто бы она знала, что такое предложение уж точно не будет отвергнуто. Как же удивительно… В моей голове беспорядочно бурлил хаос нелепых мыслей, словно я был одержим Анной, словно я знал её всю насквозь. Как и многих других людей, её тоже интересовала моя затворническая жизнь и мои альбомы, которые вызвали столько споров. Три года назад она купила на аукционе за триста пятьдесят тысяч мой этюд с фиалками и повесила этот набросок у себя над кроватью. Но, в отличие от Анны, моя жизнь не была такой яркой. Я был единственным, кто остался в живых после аварийного выброса радиации двенадцать лет назад. Это событие предопределило всю мою оставшуюся жизнь, и я был вынужден жить, как какой-то жалкий гномик, в заключении стеклянного пузырька. Моя ослабленная иммунная система реагировала бунтом едва ли не на всё вокруг: машины, выхлопные газы, продукты с консервантами, частицы пластика, пестициды. Даже запах духов мог вызвать у меня удушье, красноту по всему телу и, в конечном итоге, смерть.

Все эти годы я был вынужден находиться здесь, дыша тщательно отфильтрованным воздухом и питаясь варенными в воде с солью продуктами. Я коротал время, смотря голографические передачи и воображая, как удивительна жизнь за пределами стеклянного купола. Всё вокруг меня было сделано на заказ, от карандашей до бумаги, и стоило всё это баснословных денег. Немногие получили разрешение посетить меня, и среди них было два президента, три первых леди, глава Федерального надзорного агентства и мой лечащий врач. Впрочем, всё это было очень давно.

И только в этот момент я постепенно начал догадываться о настоящей причине визита ко мне Анны. Всё было тщательно спланировано, возможно, после долгих обсуждений у влиятельных людей, а может, это была лишь глупая и злая шутка. «Пусть эти двое, Анна Су и Томас Ян, встретятся», – наверняка заявил кто-то из больших боссов. И вот в один прекрасный день с визитом к гному в волшебном саду прилетела, словно ангел, Анна. Микрокамеры бешено петляли вокруг нас, миллионы и миллионы мужчин и женщин вытягивали шеи, чтобы во всех деталях рассмотреть происходящее. От этой мысли всё моё тело с головы до пят окостенело, а в горле вспыхнуло пламя.

– Эм, прости… – осипшим голосом сказал я.

– Что? – переспросила она.

– Ты закрываешь мне свет.

Анна отошла чуть в сторонку, её лицо выражало смесь замешательства и разочарования. Я не смотрел на неё, но чувствовал её неловкость и раздражение. Никто никогда не говорил с ней так, и я, конечно, знал это. Никто. Однако этот холодный тон был моей единственной защитой, единственной возможностью сохранить нелепое чувство собственного достоинства.

В наступившей тишине я слышал только шелест листьев на ветру и беспомощное дрожание угольного карандаша в моих пальцах. Вдруг Анна сделала шаг вперёд, её щеки вспыхнули от гнева и волнения, делая её ещё краше.

– Ладно уж! Ты же знаешь, у нас не так много времени, – сказала она. – Почему бы нам просто не поболтать?

– О чём?

– О чём-нибудь таком, что мы не знаем друг о друге. – Её яркие чёрные глаза смотрели на меня с вызовом. – Или о том, чего никто не знает. Если у тебя, конечно, хватит смелости.

Я растерянно сидел на месте. Анна раздвинула примулы, подошла ко мне и, обняв колени, присела рядом, разом став гораздо ниже меня. Тёплые солнечные блики мелькали в её мягких волосах так, что черные пряди отливали светло-бордовым оттенком.

Вокруг по-прежнему было тихо. В этом мире не было ни поющих птиц, ни стрекочущих цикад. Только мы двое сидели среди пышной зелени, почти позабыв о вездесущих наблюдателях.

– Допустим. И о чём же говорить? – наконец, жалобно спросил я.

– На самом деле у каждого из нас много секретов, верно? Какие-то из них Они видят, а какие-то нет. Анна смотрела на тени деревьев над головой. Её голос был таким мягким, что походил на вздох. – До восемнадцати лет для меня ванная комната была единственным местом, куда камерам было запрещено проникать. Можно было спрятаться там и делать что угодно. Однажды я заперлась там на целые сутки. Им пришлось подсылать людей, чтобы те попеременно стучали в дверь, а моя мама плакала от тревоги. Но это было очень давно.

– О, я помню! В сети люди делали ставки на то, что ты там делала. Вовлечённость пользователей была невероятно высокой.

– По правде говоря, я спала. Сняла с себя всю одежду, легла в ванну и просто крепко спала. – Уголки её губ слегка поднялись, что можно было принять за лёгкую улыбку.

– И как это было?

– Ве-ли-ко-леп-но.

– Да уж, могу себе представить.

– А ты, маленький принц? – Анна взглянула на меня. – Теперь ты рассказывай.

– Что ж, мне на ум пришёл только один нелепый случай, – сказал я. – Это тоже было в детстве. Однажды я спрятался в ванной с мыслями о том, а не покончить ли мне с собой? Долго думал. В конце концов я принял решение самоубиться и выпил целую бутылку ополаскивателя для зубов.

– Ополаскивателя?

– Я думал, раз эта жидкость убивает бактерии, то она может убить и меня. В итоге, как ты понимаешь, ничего не вышло. Уж не знаю, что там было в составе, вкус был мерзкий, но яда там точно не было.

Анна на мгновение остолбенела, но тут же расхохоталась. Смех её, чистый и яркий, был похож на звук отполированной до блеска новой серебряной посуды.

– Ополаскиватель! Боже, какой ты забавный!

– В тот момент я правда был уверен, что смогу умереть. – Я хотел объясниться. – Во всяком случае, тогда я считал, что если продолжу и дальше пить ополаскиватель, то точно умру. Я рыдал, стоя напротив зеркала, и глоток за глотком продолжал пить.

– Сколько тебе было лет?

– Уже и не помню… Наверное, шесть-семь.

– Ох, дурачок ты! На твоём месте я хотя бы попыталась выйти отсюда и умереть снаружи.

– Сейчас я уже не хочу умереть. Во всяком случае, не тороплюсь…

– А почему?

– Доктор сказал, что я, возможно, проживу ещё десять лет. Десять лет не так уж и много, но и не мало, этого вполне достаточно, чтобы ещё немного посмотреть на этот мир. – Я смело посмотрел ей в глаза. – Так много красивых цветов и листьев, такой богатый мир, и такие разные люди, а вдобавок ещё и красивые девушки-ангелы. Я бы хотел ещё посмотреть на всё это.

Наступила пауза. Анна вздохнула и посмотрела на качающиеся на ветру дубовые листья у себя над головой.

– А помнишь ли ты вечер, когда небо было на редкость ясным, и звёзды сияли будто на бархатно-чёрном фоне? Я смотрела на твою картину с фиалками у себя над кроватью и вдруг очень захотела узнать, что ты делаешь в эту минуту. И включила твой канал.

– И что ты увидела?

– Я увидела тебя, сидящего под жёлтым светом светильника, ты только-только включил мой канал. В тот момент мы были как два шпиона, глядящих друг на друга через плечо, вглядывались в наши маленькие изображения, которые смотрели на нас в ответ, и так до бесконечности. Почти мгновенно мы вместе отключили изображение, и всё исчезло, будто это был сон.

Анна опустила голову, её иссиня-чёрные локоны упали на лоб, скрывая лицо. После долгой паузы она повернулась ко мне и серьёзно спросила:

– Скажи мне, что ты делал после этого?

Я долго колебался, но все-таки ответил:

– Я лежал в траве и плакал, как щенок.

– Понятно. – Анна слегка прикусила губу, как на её месте могла сделать любая другая обычная пятнадцатилетняя девушка. – А я не плачу. Ты можешь драться, плеваться, бегать голышом, принимать наркотики, обрить голову, делать татуировки и ругаться последними словами. Но никогда не позволяй Им видеть, как ты плачешь.

– Ты права, – кивнул я. – Я больше не заплачу.

Откуда-то издалека донёсся бой часов: словно напоминая о том, что спектакль заканчивается, занавес опускается, а там снаружи есть мир больше нашего здесь. Анна встала и начала стряхивать мелкие травинки, прилипшие к свитеру.

– Мне нужно идти, вечером у меня ещё небольшая вечеринка, – сказала она. – Я была рада поболтать с тобой.

– Я тоже.

Я почувствовал, как под её взглядом у меня снова вспыхнул лоб.

– А что всё-таки с твоими иллюстрациями…

– Да забудь ты о чёртовых иллюстрациях, – резко перебила меня Анна, а затем совершенно неожиданно наклонилась и крепко обняла меня.

– Не забывай меня, Томми, – прошептала она мне на ухо влажными губами.

Я колебался лишь минуту. Времени оставалось мало, и я тоже изо всех сил обнял Анну. Её волосы неожиданно пахли берёзами. Чистотой и свежестью.

Не знаю, сколько людей смотрели эту сцену с завистливой ненавистью или полными слёз глазами. К чёрту! Всё это не имело значения.

– Запомни: никогда не плачь, – вот были её последние слова.

Больше она ничего не сказала и ушла, не оборачиваясь.

В тот прохладный весенний день я в последний раз увидел Анну живьём. Она уходила, и край её тёмно-зелёного свитера касался свежих листьев примул, а вскоре она исчезла в мерцающей тени деревьев, словно её никогда и не было.

И в тот момент, как и в последующие долгие годы, я и правда никогда больше не плакал.

Декабрь 2006 года

У реки Мило

汨罗江上

Возможно, это научно-фантастическая повесть. А возможно, и нет. В любом случае, прежде чем начать мой рассказ, позволю себе одну просьбу: читайте помедленнее.

Очень медленно, очень терпеливо читайте. Если вы читаете этот текст в электронном виде, то закройте все остальные окошки и страницы. Если у вас в руках книга – сядьте в какое-нибудь укромное местечко. Если вам некуда торопиться – можно даже часы куда-нибудь убрать. История моя недолгая, и обещаю вам, что от неспешного знакомства с ней вы только выиграете.

Дайте себе возможность почувствовать, будто бы вас это приключение застало врасплох, словно вы не знаете, куда направляетесь, не знаете, что вам попадётся по дороге, не знаете, какие люди вам повстречаются в пути. И всё же, прошу вас, постарайтесь сбавить шаг.

Вот теперь можно начинать.

Добрый день, уважаемый господин Сяодин,

Давно я подумывала вам написать и только сегодня наконец-то взялась за это письмо. И всё равно не была уверена, как всё лучше описать.

Не знаю, помните ли вы меня. В июле я имела счастье в качестве начинающего автора сидеть рядом с вами на встрече Союза писателей-фантастов в Чэнду. И я тогда заметила, что мне очень нравятся ваши эффектные, бойкие рассказы. Вы скромно улыбнулись мне. Мне многим ещё хотелось с вами поделиться, но в моменте ничего в голову не пришло.

Перед окончанием встречи я набралась смелости и всё-таки попросила у вас адрес электронной почты. А потом вдруг пробежал целый месяц. Я постоянно себя заставляла садиться и дописывать вам письмо, но успокаивала себя мыслью, что завтра будет новый день.

Здесь письмо моё прервалось. Мрачный курсор не переставая мигал в конце предложения. Я сняла очки, спрятала лицо в руках и через силу сделала глубокий вдох. И всё равно в груди всё сжималось, словно меня придавило сверху чёрным как смоль солидным валуном.

Стояла знойная летняя ночь. Только прошёл сильный дождь, и за окном витал тонкий аромат глины. В тесной комнатке царили беспорядок и темнота. Тусклый свет исходил лишь от компьютерного монитора. Долго просидела я наедине с собой. Наконец, я снова надела очки, размяла затёкшие пальцы и стала вбивать на клавиатуре слово за словом.

Да и думается мне, что все люди так поступают: оттягивают простое дело до последнего момента, а потом оно оборачивается сплошным разочарованием.

Кстати, припоминаю, как на встрече Союза вы заметили, что для написания и научно-фантастического, и любого другого произведения самое главное – дать замыслу, композиции, фабуле, языку, персонажам и многому другому прийти к определённому таинственному равновесию. Вроде бы простые слова, но они для меня оказались необычайно важными. Пока я медленно блуждала в потёмках сочинительства, мне казалось, что вы стоите подле меня и наставляете, как стоит написать тот или иной абзац, чтобы сюжет неизменно продвигался вперёд.

Сейчас я столкнулась с одной проблемой. У меня есть история, история, которую я долгое время обдумываю, но всё не могу понять, как к ней подступиться. Много раз пробовала. И каждый раз, когда я себе представляю вводные строки, то сразу же у меня из сердца грозится вырваться бесконечное число вариантов начала, которые принимаются сталкиваться друг с другом и реагировать друг на друга, как сложносоставные реагенты в баке химикатов. В голове возникают сотни тысяч разных результатов, и у меня сразу опускаются руки.

Такая растерянность и мучает, и будоражит. Это чувство стало одной из причин, по которым я осмелилась написать вам это письмо. Возможно, ваш богатый опыт, подобно действенному катализатору, поможет мне внести во всю эту мешанину ясность.

Моя история называется «У реки Мило». Прикладываю её начало к письму. Надеюсь, у вас найдётся возможность взглянуть на текст. Если возникнет такое желание – буду только рада вашим драгоценным советам. Я долго писала этот отрывок. И, кажется, все герои и детали сюжета у меня так и остались в первозданном хаосе. Из диалогов и действий трудно что-то понять. Я сбилась с дороги и будто бы забрела в густой туман. Вот моя история и застряла на том, что ничего, собственно, и не произошло. И я всё никак не могу сдвинуться с этой мели.

Вероятность – штука такая обманчивая и страшная. Мы, как и герои истории, неуверенно барахтаемся и блуждаем среди множества опций. Как сделать так, чтобы сюжет сам собой развивался? Я до сих пор не могу придумать сносную концовку.

Помогите мне, для вас это капля в море, а для меня – спасение. Может быть, от одного вашего слова изменится вся история, а заодно и всё вне её.

Заранее благодарна за ответ.

С уважением, Помешанная на научной фантастике Х23 августа 2006 г.

Я ввела в строку получателя «[email protected]». И письмо ушло.

С воды дул ветер. Струящийся влажный туман сначала заворачивался ещё плотнее, а потом рассеивался. На тёмно-синей глади то и дело появлялась рябь, напоминавшая наслоения ртути.

Тихое, мрачное утро. Отзвуки приводимого в движение и закручиваемого волнами тростника заставляли трепетать всё вокруг. Изредка над рекой слышался заунывный глас птицы. Бо Ян, обхватив себя руками, стоял один на сыром ветру и дрожал от холода.

Вроде бы май, и вдруг такой мороз. Про себя Бо Ян обматерил всё старческое стадо, заседавшее в комиссии. Непонятно, из какого материала пошита была выданная ему одёжка. Она была вся шероховатая, а ветер все равно задувал по самое не хочу.

Из тумана показалась узенькая лодочка с черными навесами[19] и безмолвно причалила к берегу.

– Экзаменуемый ТС2047–9? – донёсся из-за бамбуковой шторы сладкий голос.

Все ещё дрожа, Бо Ян сквозь сжатые челюсти признал дребезжащим голосом:

– Это я.

Уголок шторы медленно приподнялся. Бо Ян, опустив голову, запрыгнул в лодку. Лицо его обдало тёплым ароматом чая. От примостившегося на жаровне заварочного чайника с кулак величиной поднимался изумительный белый дымок. Сидевшая подле жаровни длинноволосая женщина в белом одеянии двигалась с той же грацией, которую наблюдаешь у придворных дам с древних свитков.

Слишком уж эта сцена напоминала что-то из исторической дорамы. Бо Ян от неловкости усмехнулся и, подыскав себе уголок, где можно присесть, проговорил:

– Такая рань.

Дама подняла голову и глянула на него. У неё было милое кукольное личико со слегка вздёрнутыми уголками рта, из-за чего тяжело было понять, улыбается она или нет. Из-под рукава платья вынырнули белоснежные пальцы, которые подтолкнули чашку к новоприбывшему.

– А это… – осторожно начал Бо Ян, недоверчиво разглядывая плавающие в фаянсовой чашечке бурые листочки неизвестного происхождения.

– Свежий чай с горы Юйсы, заваренный на воде из Мило. Времени мало, а задание у нас ответственное, пей давай.

Бо Ян поколебался, но потом всё же поднял чашечку ко рту и пригубил напиток. Во рту сразу разлился невероятно терпкий вкус.

– Необычненько… – проговорил он, бросая взгляд на женщину, – но пить можно.

Дама в белом сосредоточенно сдувала пену с чая в собственной чашке. Мгновение спустя она подняла глаза к Бо Яну:

– Время есть, поболтаем пока. Не нервничай.

Бо Ян напрягся и подумал про себя: «Ну, чёрт бы побрал, как тут не нервничать». Но вслух проговорил:

– Да, конечно.

– Я твой экзаменатор. Кодовое имя – У-56. – Дама блеснула запястьем, продемонстрировав цифровой идентификатор. – Позволь сначала поинтересоваться, насколько ты осведомлён о своей задаче?

– Да нормально, – Бо Ян почесал в затылке, – читал кое-чего…

– Ты же вроде бы один из лучших студентов на факультете психоистории? Такому юнцу, как ты, тяжело, наверное, приходится.

– Не настолько уж я юный, как вы, – сказал Бо Ян и поспешил добавить: – Когда вы только появились, я немного смутился. Подумал, что как-то не тянет всё это на экзамен. Скорее уж что-то из похождений рыцарей у Цзинь Юна[20]…

– Я как раз об этом тебе хотела сказать. – У-56 легко взмахнула рукой, прерывая поток очевидностей, которые он намеревался ей сообщить. – Это не виртуальный тренинг, смоделированный машиной. В экзаменационных руководствах всё чётко прописано, но многие испытуемые всё равно путаются. Погляди вокруг себя. Всё это – изменчивая погода, смена сезонов, туман над рекой, вкус чая – составляет подлинную историческую картину. Здесь нет места для багов. Мы находимся на вполне реальном отрезке во времени и пространстве.

Бо Ян остолбенел.

– Все действующие лица, которых ты увидишь, – тоже реально существовавшие люди. И это очень важно. – У-56 вытянула пальчик и дотронулась до кончика своего изящно округлого носа. – У настоящего человека всегда есть внутри частичка, которую программе сложно сымитировать и рассчитать. Даже самому сложному алгоритму это не под силу. А нам нужны как раз те кадры, которые способны в реальных обстоятельствах успешно решать проблемы. В программе квалификационных экзаменов для психоисторических аналитиков комиссия решила поставить историческую практику в самый конец испытаний. То, что в конце, – всегда самое важное. Процент сдавших этот экзамен всегда был крайне низким.

– Если всё закончится летальным исходом, то месяцы работы пойдут насмарку. Да, я понял. – Бо Ян вздохнул. – И зачем вы мне тогда говорите не нервничать?

– А мы с тобой просто болтаем, ничего другого за этим не стоит, – ответила У-56 с ослепительной улыбкой. – Может, у тебя есть вопросы?

– Я вот чего не понимаю: раз уж мы с вами по-настоящему преодолеваем время и пространство, то разве всё, что мы делаем, не сказывается на ходе истории?

– Конечно, нет, – сказала У-56, покачивая головой, – весь процесс выверен с предельной точностью. Мы как бы заимствуем из прошлого отдельный участок времени и пространства. И ты можешь сколько угодно раз к нему обращаться. Это как с копией. Оригиналу ничего не грозит.

– Ну, допустим, что ничего и не будет, а всё равно нельзя же так бесцеремонно к делу подходить. – Бо Ян поглядел на воду за окном, над которой струился туман. – Наслышан я о диковинных экзаменационных билетах: Гитлер, Наполеон, Сократ, Клеопатра, «Мейфлауэр»[21], Копенгаген… Вам не кажется, что Старцы, которые предлагают такие темы, сами немного не в себе?

– Тот билет, который тебе достался, никто раньше не сдавал. Нулевой результат. – У-56 подпёрла руками щёки, всё ещё хранившие прежнюю искрящуюся улыбку. – Не повезло тебе.

У Бо Яна из горла вырвался болезненный стон. Обеими руками парень молча схватился за голову.

Чайник продолжал себе кипеть на жаровне, распространяя вокруг уютные запахи. За окном зазвучала доносящаяся издалека смутная песня.