Рыжая ведьма для северного лорда

Глава 1

В Заречье нынче нелегко жить тем, кто хоть чуть-чуть разбирается в травах. Народ любит лечиться – да боится признать, что за помощью ходит к ведьме. Поэтому я всем и каждому повторяю: я не ведьма, а травница, знахарка, просто в отварах толк знаю. Так спокойнее. Для них. И для меня тоже.

И осень приходит не золотом – а гнилью и дымом. Листья не шуршат, а хлюпают под сапогами. Воду из колодцев уже утром черпают с ледяной коркой, а воздух густой спертый, вязкий.

В такую погоду ведьмам лучше сидеть тихо. Да что там – даже тем, кто "травницу из себя корчит", как любят говорить за моей спиной.

Я стараюсь не светиться. На рынке – капюшон пониже. В очереди за зерном – помалкивать. Когда кто-то заболевает – стучат ночью, как вору, приносят серебро в узелке и не глядят в глаза. Зато потом в таверне шепчут: "знахарка помогла… трава у неё особая". А после этого в ту же таверну заходит вонючий дружинник и интересуется, а кто тут у нас особенно в травах понимает.

И круг замыкается. Знахарка, а не ведьма, говорю я. Да кто меня слушает?

Но толку мало: косые взгляды в спину липнут, как репей. Шёпот за углом слышу почти каждый день: «Знахарка эта… да не простая». Что ж, может, и не простая. Только какой мне прок от их страхов? Работы – завались, благодарности – грош.

***

Таверна «Три Пня» в Заречье – это место, где жир капает с потолка, а слухи разлетаются быстрее пива. Внутри всегда дымно: от камина, трубок, подгоревшей еды, да и от людей, что месяцами не мылись.

Я зашла туда под вечер. У входа – толпа мальчишек с ободранными руками, спорят, кто ловчее соскочит с телеги на ходу. У окна спит старый горбун с псом на груди, рядом – бабка продаёт варёные яйца в тряпочке.

Мне нужен был хмель покрепче, не тот, что на рынке. Настойку обновить – у меня корни подоконные уже выдохлись. Протиснулась к стойке, ткнула Осмую под рёбра:

– У тебя тут что, клопов опять разводят? – и кивнула на шевелящийся клочок шерсти у ног красномордого пекаря.

– А, – фыркнул Осмуй, не оборачиваясь. – Это зверь приблудный. Четвёртый день тут валяется. Хромает, урчит, кости ему кидают. Жалко ж. И не жрет ничего!

– Жалко будет, когда вшей заведёт, – буркнула я.

Я уже хотела отвернуться, но тут это чудо повернулось ко мне.

Он был огромный. Рыжий, как корень аира, с глазами – янтарными пуговицами, в которых ты отражаешься. Лапу тянул, будто подстрелен. Мордочка прищурена, усы вразлёт, хвост – как веник.

Он смотрел не просто умно. Он смотрел так, будто понимал. И ждал.

– Только не смей, – сказала я себе. Он тихо мяукнул. С короткой интонацией, словно говоря «ну давай уже».

Я выругалась и всё равно нагнулась. Он не сопротивлялся. Наоборот – уткнулся мне в шею и замурлыкал так, что в соседнем углу чашки задребезжали.

– Вот и всё. Теперь ты мой. Проклятый ты или не очень – узнаем дома.

У себя я устроила его у печки, прямо на старой подстилке с запахом зверобоя и золы. Он улёгся в позу короля на троне и, кажется, стал ещё больше, чем был.

Пока ставила воду, краем глаза заметила: он нюхает мои пучки трав, обходит банки, открывает лапой крышку с сушёной валерьяной, потом шмыгает носом и чихает – громко, с обидой.

– Не твоё, значит, – усмехнулась я. – Ясно. Эстет.

Осмотр лапы показал: ни перелома, ни опухоли. Поверхностный ушиб, может. Ну или просто натянутый спектакль.

Я наложила компресс из полыни, укутала бинтом, прошептала:

«Боль – не боль, трава – не яд, путь – не камень, плоть – не враг».

Кот смотрел на меня, как смотрит старик на юнца, который лезет его учить жить.

А потом, пока я вытирала руки, он подошёл к моему рабочему столу… и когтем, чётко, без запинки, начертил на поверхности знак.

"Клык Леса". Обережный символ. Сложный. Его маги учат не раньше третьего года.

Я застыла. Холодок прошел по спине. Он сел, сложил лапы, медленно лизнул бок и даже, мне кажется, слегка кивнул.

***

Поздней ночью я проснулась от сквозняка. Подоконник пуст. Кота нет. Дверь приоткрыта. Ну очень странный кот! Точно ведьминский! Может хозяйка потеряла?

Но утром он вернулся. Сидел у печки, как ни в чём не бывало, смотрел на меня своими наглыми янтарными глазами и хромал. Только теперь на другую лапу.

Медленно поставила кружку на стол и с подозрением прищурилась.

– Ага… Всё с тобой ясно, – протянула я. – Артист!

Глава 2

В Заречье нынче нелегко жить тем, кто хоть чуть-чуть разбирается в травах. Народ любит лечиться – да боится признать, что за помощью ходит к ведьме. Поэтому я всем и каждому повторяю: я не ведьма, а травница, знахарка, просто в отварах толк знаю. Так спокойнее. Для них. И для меня тоже.

И осень приходит не золотом – а гнилью и дымом. Листья не шуршат, а хлюпают под сапогами. Воду из колодцев уже утром черпают с ледяной коркой, а воздух густой спертый, вязкий.

В такую погоду ведьмам лучше сидеть тихо. Да что там – даже тем, кто "травницу из себя корчит", как любят говорить за моей спиной.

Я стараюсь не светиться. На рынке – капюшон пониже. В очереди за зерном – помалкивать. Когда кто-то заболевает – стучат ночью, как вору, приносят серебро в узелке и не глядят в глаза. Зато потом в таверне шепчут: "знахарка помогла… трава у неё особая". А после этого в ту же таверну заходит вонючий дружинник и интересуется, а кто тут у нас особенно в травах понимает.

И круг замыкается. Знахарка, а не ведьма, говорю я. Да кто меня слушает?

Но толку мало: косые взгляды в спину липнут, как репей. Шёпот за углом слышу почти каждый день: «Знахарка эта… да не простая». Что ж, может, и не простая. Только какой мне прок от их страхов? Работы – завались, благодарности – грош.

***

Таверна «Три Пня» в Заречье – это место, где жир капает с потолка, а слухи разлетаются быстрее пива. Внутри всегда дымно: от камина, трубок, подгоревшей еды, да и от людей, что месяцами не мылись.

Я зашла туда под вечер. У входа – толпа мальчишек с ободранными руками, спорят, кто ловчее соскочит с телеги на ходу. У окна спит старый горбун с псом на груди, рядом – бабка продаёт варёные яйца в тряпочке.

Мне нужен был хмель покрепче, не тот, что на рынке. Настойку обновить – у меня корни подоконные уже выдохлись. Протиснулась к стойке, ткнула Осмую под рёбра:

– У тебя тут что, клопов опять разводят? – и кивнула на шевелящийся клочок шерсти у ног красномордого пекаря.

– А, – фыркнул Осмуй, не оборачиваясь. – Это зверь приблудный. Четвёртый день тут валяется. Хромает, урчит, кости ему кидают. Жалко ж. И не жрет ничего!

– Жалко будет, когда вшей заведёт, – буркнула я.

Я уже хотела отвернуться, но тут это чудо повернулось ко мне.

Он был огромный. Рыжий, как корень аира, с глазами – янтарными пуговицами, в которых ты отражаешься. Лапу тянул, будто подстрелен. Мордочка прищурена, усы вразлёт, хвост – как веник.

Он смотрел не просто умно. Он смотрел так, будто понимал. И ждал.

– Только не смей, – сказала я себе. Он тихо мяукнул. С короткой интонацией, словно говоря «ну давай уже».

Я выругалась и всё равно нагнулась. Он не сопротивлялся. Наоборот – уткнулся мне в шею и замурлыкал так, что в соседнем углу чашки задребезжали.

– Вот и всё. Теперь ты мой. Проклятый ты или не очень – узнаем дома.

У себя я устроила его у печки, прямо на старой подстилке с запахом зверобоя и золы. Он улёгся в позу короля на троне и, кажется, стал ещё больше, чем был.

Пока ставила воду, краем глаза заметила: он нюхает мои пучки трав, обходит банки, открывает лапой крышку с сушёной валерьяной, потом шмыгает носом и чихает – громко, с обидой.

– Не твоё, значит, – усмехнулась я. – Ясно. Эстет.

Осмотр лапы показал: ни перелома, ни опухоли. Поверхностный ушиб, может. Ну или просто натянутый спектакль.

Я наложила компресс из полыни, укутала бинтом, прошептала:

«Боль – не боль, трава – не яд, путь – не камень, плоть – не враг».

Кот смотрел на меня, как смотрит старик на юнца, который лезет его учить жить.

А потом, пока я вытирала руки, он подошёл к моему рабочему столу… и когтем, чётко, без запинки, начертил на поверхности знак.

"Клык Леса". Обережный символ. Сложный. Его маги учат не раньше третьего года.

Я застыла. Холодок прошел по спине. Он сел, сложил лапы, медленно лизнул бок и даже, мне кажется, слегка кивнул.

***

Поздней ночью я проснулась от сквозняка. Подоконник пуст. Кота нет. Дверь приоткрыта. Ну очень странный кот! Точно ведьминский! Может хозяйка потеряла?

Но утром он вернулся. Сидел у печки, как ни в чём не бывало, смотрел на меня своими наглыми янтарными глазами и хромал. Только теперь на другую лапу.

Медленно поставила кружку на стол и с подозрением прищурилась.

– Ага… Всё с тобой ясно, – протянула я. – Артист!

Глава 3

Шла я за рыжим проказником очень долго, пыталась запомнить дорогу, чтобы сразу вернуться. Но, на очередном крутом повороте в лесу – сбилась с мыслей и потеряла ориентир.

Кот, как ни странно, ни разу не остановился и гнал вперед как животина с бешенством. Как только мы вышли из леса, до меня дошло… мы подошли к столице. Изадлека уже виднелся белый дворец.

А перед глазами развернулась главная площадь "Сольвей".

В это утро Сольвей ещё не проснулся, но уже поднимался на локтях: окна дышали паром, бочки скрипели, булочницы шептались, а у входа на королевскую площадь слышался топот и хлопки ткани. И – вишенка на торте – штандарты. Синие с золотой шишкой. Площадь украшали, как девку к балу, и, похоже, всё это было совсем не про меня.

Главная знаменитость королевства Пелайя Гримсель стояла на деревянном подиуме, как наместница самого бога этикета. В руках – свиток, на носу – пенсне, на лице – презрение, сваренное на медленном огне. Она окинула меня холодным взглядом.

Я, в своём рабочем платье с пятном от свеклы и волосами, закрученными под платок на скорую ведьминскую руку, резко выбивалась из идеальной картины. На фоне дам в кружевах и девиц, которые только и ждали, чтобы примерить свой свадебный шлейф, я выглядела как дохлый кот среди павлинов. И, судя по глазам Пелайи, она об этом собиралась заявить официально.

– С такой в погреб, а не в бальную, – процедила она, даже не обращаясь ко мне напрямую. Просто в пространство. Чтобы услышали все.

– Отлично, – усмехнулась я. – В погребе и прохладней.

Я сделала шаг в сторону, чтобы слиться с толпой и не вызывать больше внимания. Мне сюда не за этим. И пусть рыжий шёл впереди, виляя хвостом, будто ведёт экскурсию, я собиралась досмотреть парад тщеславия – и домой.

***

Один из гвардейцев – молодой, с лицом, каким бывают только у тех, кто ещё не знает, что гвардия это не про красивые мундиры – качнулся и завалился на колени прямо рядом со мной. Щёки – серые, губы – потрескавшиеся, руки дрожат, будто его только что отцедили сквозь сито.

Без раздумий я опустилась рядом.

– Воды, – бросила в сторону. – Быстро.

Кто-то сунул флягу. Я проверила пульс. Быстрый, неровный. Тело горячее от жара. Лихорадка. Вчерашний сквозняк, ночной пост, тонкая рубашка под бронёй – вот и результат. Идеальный набор.

Достала из сумки маленький мешочек с солью – крупные белые кристаллы, прокалённые с травой.

– Открой рот. Ну же. – Я надавила двумя пальцами под подбородком, пока челюсть не сдвинулась. Положила кристалл прямо на язык. – Сосать. Не глотать. Дышать.

Он дернулся, закашлялся – значит, работает.

Я сунула ему под шею свёрнутый платок, смочила тряпицу и приложила ко лбу. Толпа гудела, кто-то фыркал, кто-то шептался. Вроде бы: «Что девка делает?», «Нарушает порядок!».

Плевать.

Я приблизила губы к уху юноши и начала нашёптывать: – Дыхание – через нос… Вдох – будто нюхаешь хлеб… Выдох – будто дуешь на чай… Отдай жар, вернись в тело, не умирай, бал ещё не начался…

Ритм. Речь. Тепло ладони. Сработало.

Молодой гвардеец дрогнул, захрипел – и замер. Цвет кожи чуть посветлел. Дрожь сбавилась. Шея – влажная, но уже не горит. Глаза открылись. Он смотрел на меня с благодарностью и недоумением.

– Потерпишь, малыш. Сейчас оклемаешься.

И вот тут наступила пауза, та самая – плотная, будто кто-то резко снял звук.

Я подняла голову – и поняла, что на меня смотрят.

Пелайя, как будто не верит, что я ослушалась её приказа и не убралась с площади. Толпа – с новым интересом. И один человек, стоящий чуть в стороне. Высокий. В чёрном мундире, простом, без лишних украшений, но безупречно сидящем. Всё ясно, передо мной сам Командор.

Смотрел не сверху – прямо. И взгляд у него был, как у меча в ножнах: спокойный, но острый. Рядом – фигура в плаще. Лицо скрыто, но внимание явно на нас. Аж мурашки по спине.

Командор сделал шаг ко мне.

– Дворцу нужна знахарка, – сказал он. – Пойдёшь?

Я моргнула. Кот потёрся о мою ногу и тихо муркнул. Выдохнула и ответила:

– А если я скажу «нет»?

Он усмехнулся.

– Тогда спрошу ещё раз. На всякий случай.

Глава 4

– Травница…

– Меня зовут Вересса, – сказала я, прервав мужчину.

– Командор Эйрик, – быстро ответил он и немного подумав, добавил, – Прежде нам не требовались дополнительные руки, но на отбор пришло слишком много девиц, лекарь не справляется.

Он всунул мне в руку бумажку.

Пропуск… Он оказался листом с золотым гербом, с жирной подписью, похожей на царапину когтя, и холодной фразой: "Разрешён допуск в служебные помещения. Временно. Без привилегий."

– Без привилегий – это значит без чайников и нормальных матрасов? – буркнула я, получая бумагу от командора.

– Это значит, что у нас не курорт, – отозвался он с каменным лицом, но уголки губ всё-таки дёрнулись, – Комнату тебе дали рядом с травяной. Удобно?

– Как для крысы на кухне. Благодарствую.

***

Комната оказалась размером с мою бывшую кладовку, только без полынных пучков и с окном, которое не открывалось. Воздух – как у старого настойчика, замкнутый, с привкусом извести. Но главное, что рядом с травяной. А это значит – я могу спокойно работать. И никто не будет шептаться, что я ведьма. Почти.

– Условия спартанские, – сообщил мне служка, вручая ключ. – Но ведьмам и не надо много, правда?

Я посмотрела на него. Он испарился быстрее, чем я успела выдохнуть что-то несъедобное в ответ.

***

С магистром Галленом Тинктором мы познакомились у его лабораторной стойки. Он был высокий, лысоватый, с вечно поджатыми губами и тем выражением лица, которое бывает у людей, не признающих жизнь вне склянок.

– Травы, – протянул он, – полезны для сельских девушек при лунных недомоганиях. В Дворце мы используем науку.

Я улыбнулась. Очень спокойно. Очень вежливо И громко поставила на стол пузырь с настойкой зверобоя, приготовленную ещё дома.

– Наука не мешает памяти поколений. Это на случай, если ваша лаборатория вдруг снова взорвётся, как в позапрошлом месяце. В Заречье даже глухой об этом говорил.

Он приподнял бровь, но баночку взял. И ничего не сказал. А я мысленно поставила себе галочку: выгрызла право на настойки.

Через час я вышла на внутренний дворик, чтобы проветрить голову. Таблички по коридорам резали глаз.

"Животным вход воспрещён"– на каждой второй двери. Местами даже – "Даже если они симпатичные."

– Король, значит, зануда, – пробормотала я. – И с чувством юмора, как у дохлой пиявки.

Кухня порадовала хоть чем-то. Запахами, например. Свежеиспечённый хлеб, кипяток в огромных самоварах, мешки с мукой, горшки с зеленью, полки со скрипучими ящиками. Рай.

– Ты кто? – спросил кухмистер, мрачный, как кастрюля после костра.

– Та, что может сделать чай лучше, чем ваши лекарские, – отрезала я. – Нужен кипяток.

Он смерил меня взглядом, потом кивнул на самовар.

– Не расплескай. Тут скользко.

Пока чай настаивался, я прошлась по кухне. Не просто так, разумеется. Я считала выходы, закоулки, ниши, места, где можно спрятаться или, наоборот, незаметно услышать. Тактика выживания. Знахарка – не должность, а образ жизни.

Вечером я заперла свою дверь и завязала узел тишины. Четыре витка, три перекрёстка, дыхание – через левое плечо. Звук внутри комнаты затух, как пламя под колпаком. Теперь можно было не бояться, что кто-то услышит, как я разговариваю с котом. Или с самой собой. Или ругаюсь на шёпот, который не работает с первого раза.

За ставнем шуршало. Я приоткрыла окно – рыжий. Смотрел из тени, как начальник охраны: строго, насмешливо, с укором.

– Не пущу, – шепнула я. – Тут таблички. Животных пускать не велено.

Он моргнул – медленно, как будто у него было мнение на этот счёт, и оно не в мою пользу. Но не стал ломиться. Исчез.

Ночью я проснулась. Не от звука снаружи, а от его резкого отсутствия.

Выглянула в окно. Во дворе мелькали тени. Слишком стройные, слишком чёрные. Чистые Плащи. Идут не как стража, а как охотники.

Я затаила дыхание. Они прошли мимо. Один из них – высокий, с резким движением вдруг обернулся. Отшатнулась, спрятавшись за ставню.

Сердце колотилось, как мышь в банке.

– Ну и террариум, – выдохнула я. – Не дворец. И на что я подписалась? Даже ради таких денег…

***

На рассвете, едва я включила светильник и потянулась за чашкой, на кухонное окно с глухим «хлоп» впрыгнул рыжий. На его шее красовалась шелковая синяя нитка.

Глава 5

– Если ты опять позовешь меня куда-то, рыжий дьявол, я тебя просто… – бросила я и зарылась обратно в одеяло, но это меня не спасло.

Рыжий не сдавался. Он подпрыгнул, плюхнулся на мой живот и зарычал как бешенная собака. А потом – когтем за одеяло дёрг и рванул к двери.

– Ужасная ты скотина. И почему я слушаюсь?

Ответа не последовало, конечно. Только выразительный поворот хвоста: «За мной, смертная».

***

В это утро дворец дышал сонно. Коридоры были полупусты – редкие служки шаркали швабрами, как будто гоняли духов. Сквозь высокие окна пробивался мягкий, пыльный свет, пахло воском и давней тишиной.

Рыжий шёл с видом инспектора. Его маршрут был далёк от официальных дорожек – через боковые галереи, по узким лестницам, мимо закрытых дверей с пугающими табличками. Я запиналась, шептала проклятия, чуть не уронила кувшин с цветами, и в конце концов оказалась на карнизе, цепляясь за выступ.

– Вот скажи, ты – агент хаоса или турист с манией величия?

Кот не ответил. Он прошёл по узкому краю галереи, не касаясь лапами пыли, как будто знал, где плитка шатается. Я шла за ним, ворча, шепча шёпоты на облегчение дыхания и мечтая о нормальной обуви.

Мы свернули в полуосвещённый проход. Пахло книгами, маслом и пылью веков. Стены были увешаны потемневшими от времени полотнами. Старые гербы, рыцари, короли – и на каждом втором – силуэт кошки.

Не милый домашний комочек – а настоящая дикая кошка: хищная, грациозная, рядом с мечами, щитами и древними знаками. На одном щите – руна, которую я узнала сразу. Клык Леса.

– О, – выдохнула я. – Значит, не только ты умеешь когтями по деревяшке…

Рыжий в этот момент грациозно плюхнулся на каменную скамью у стены, свернулся клубком и закрыл глаза. Всё, его миссия окончена. Теперь – сольный театр Верессы.

Я пошла вдоль галереи, пальцами водя по потрескавшемуся лаку рам. Над головой своды, как в храме, на полу – мозаика с полустёртыми символами. Никакой охраны. Тишина звенела.

И именно в эту звенящую тишину вошли они.

Я успела нырнуть за огромный пьедестал со статуей короля Ардена Четвёртого. Тот стоял с поднятым мечом, а под ногами у него извивалась змея. Очень символично, если подумать. Особенно когда за ширмой голос канцелярской крысы сообщил:

– После брака эдикт надо будет ужесточить. Травниц выдворить за пределы города. Официально – санитарные нормы. По сути – не нужны они нам, грязные ведьмы.

Канцлер Линнарт. Узнала по голосу: масляный, тянущийся, как капля на костре. Он говорил без тени сомнения, будто обсуждал сводку урожая.

– Народ, – отозвался второй голос – прелат Савин, холодный и чуть сиплый, – будет волноваться.

– Народ, – усмехнулся Линнарт, – любит сказки. Особенно про ведьм. Но мы не для сказок правим. После свадьбы пойдёт череда реформ. И начнём с них – с полынных шептунов. Эти бабы всегда слишком много знают.

У меня внутри всё сжалось. Не от страха. От ярости. Я была у них – в списке на вычёркивание. И не как человек, а как… категория. Вонючая строчка в отчёте.

– А Клятва Дикой Кошки? – осторожно поинтересовался Савин.

Линнарт хмыкнул, как будто его позабавили старушечьи россказни.

– Предрассудок. Украшение летописей. Людям нравится думать, что древние звери спасали королей, лишь бы не обсуждать налоги. Я сам когда-то верил в неё – в детстве. А потом вырос.

На секунду – тишина. Я прикусила губу. Шевельнула плечом – и задела слой вековой пыли на каменном основании статуи. Она поднялась облачком, и я… почти чихнула.

И не случилось катастрофы только потому, что кот, лениво раскрыв один глаз, прыгнул ко мне и прижал мне лапой рот.

Да-да, подушечкой. Мягкой. Теплой. С коготком наготове.

Сидим, значит: я – с глазами, полными ужаса, кот – с мордой философа, который видал и не такое. Я держу себя в руках. Почти.

– Я тебя потом закопаю, – шепчу одними губами.

Он урчит. Одобрительно.

Разговор за ширмой шёл к концу. Савин говорил что-то про совещание с прелатами, Линнарт – про визит посла из Кальдора, но я уже не слушала. Внутри гудело.

Убрать нас. По указу. Как мусор. А я молчать не собиралась.

И тут… топот.

Кто-то быстрым шагом вошёл в галерею. Каблуки – тяжёлые, мужские. Стража? Чистые Плащи?

Я замерла. Но кот – нет. Он резко подался вперёд, всем телом сиганул в моё плечо. И сбросил меня вниз, под тяжёлую дубовую лавку, как мешок с картошкой. Сам прыгнул следом, свернулся между колонной и стеной.

Сердце стучало в горле. Сухо. Громко. Кто бы это ни шел – он был уже рядом.

Я затаилась. В каменном мраке, под пыльной лавкой, с рыжим предателем рядом и рунами кошки на щитах над головой.

Глава 6

– Да вы в своём