Ледяное сердце эриды

Мир этой истории не всегда безопасен. В ней есть моменты, когда герои сталкиваются с угрозой и испытаниями, способными задеть чувствительных читателей.

Говорят, были времена, когда эриды сидели за спинами монархов, на мягких коврах тронных залов, незаметные, но всесильные. Нас называли хладными тенями, усмирителями чувств, глушителями крика и шёпота внутри человеческих сердец.

Эридов приглашали к королевским детям, чтобы убрать панику, задушить первые ростки страха, вытравить из памяти те эмоции, что делали будущих королей слабыми. Сильнейших из нас держали при советах, генералах и правителях: в ночи, когда трон сотрясался от сомнений, наши руки ложились на виски монарха, вычищая всё лишнее: жалость, зависть, угрызения совести, беспокойство за утраченное, и даже слабый отблеск нежности к врагам. Вместо этого мы оставляли одно лишь выжженное спокойствие. Не эмоции правили королевствами, а расчёт, отточенный нашими прикосновениями. Благодаря нам короли становились почти божественными: праведными, несгибаемыми, не знающими жалости или смятения.

Все шептались, что сами эриды не способны испытывать человеческие эмоции. Любовь, сострадание и раскаяние – чуждые слова, не касающиеся нашей плоти и разума. Так повелось думать, что у эридов нет сердца, лишь тихий холод между рёбрами, пульс для чужих эмоций, но не для собственных.

Мы не плакали. Ни при жизни, ни перед лицом смерти. Ни один правитель не видел нашей слезы, до того момента пока один король не пал.

Из хроник Золотого Века

Неизвестный автор

Глава 1

В этом лесу нет чудовищ. Есть только голодные и те, кто ещё не понял, что их ищут.

Я голодна.

Но это не тот голод, который выворачивает живот наизнанку, не тупое требование плоти: хлеба, мяса или чего там ещё люди в себя кидают, чтобы притушить внутренний вой. Мой голод иной. Он – холодный. Лёд медленно ползёт по костям, стягивает кожу на руках, проступает инеем на пальцах. Ещё немного и поползет выше: к шее, под скулы, к глазам, делая фиолетовые зрачки почти прозрачными.

Последние дни лета выдались на редкость холодными. Туман стелется низко, ползёт меж сосновых корней, цепляется за мох и прошлогоднюю хвою. Запредельный лес застыл в промежутке между ночью и утром, и мне нужно объяснить себе самой, зачем я вышла сюда в такой ранний час, хотя в этом нет никакой загадки. Я эрида. Существо, которое живёт тем, что для людей становится проклятием: их эмоциями. Питаюсь страхом, гневом, иногда той дрожью, которую они зовут отчаянием. Те, кто никогда не видел нас, выдумывают сказки, будто эриды то ли призраки, то ли дикие духи. Глупо. Я смотрю на свои руки: пальцы такие же, как у людей, разве что на них тонкий иней, да ногти чуть светлее. Волосы выбеленные, глаза сейчас может, слишком светлые, потому что голодна, но под моей кожей кости и кровь. Просто сердце не бьётся. Только это.

Рядом идёт Эсса.

Она мягко ступает, почти не оставляет следов, волосы собраны в свободную косу, серебристые, чуть темнее моих. На ней простое охотничье одеяние: туника с длинными разрезами по бокам и плащ с капюшоном. Её одежда не сковывает движения и не звенит, Эсса не любит кожу, говорит, что она слишком громкая. А я напротив, всегда выбираю броню. Лёгкие кожаные наплечники и плотный корсет привычно скрипят на плечах и талии, ремни чуть натирают кожу под рукой, но мне нужно ощущать вес и жесткость защиты. За спиной плащ – тёмный, почти чёрный, он согревает и скрывает меня среди деревьев.

– Если бы не твои привычки вставать до рассвета, Селина, я бы сейчас спала, – Эсса говорит спокойно, не сбавляя шага, будто выдыхает это вместе с паром в воздухе.

– То есть тебе пища не нужна? Посмотри на себя, скоро с инея на твоём лице можно будет соскребать крошки.

Замечаю, что уши у неё побелели, кожа на скулах чуть светится серебром. Голод ощущается в ней как дрожь, которую она старается скрыть под жёстким выражением лица и привычкой держать подбородок высоко. Иногда пальцы на левой руке непроизвольно сжимаются в кулак, и это едва заметное движение выдает, что её тело уже давно требует насыщения.

– Хочешь сказать, что сон важнее охоты? Или ты решила соревноваться со мной в выносливости?

– Я не собираюсь спорить, – её взгляд скользит по мне, затем уходит в глубину леса. – Просто предпочитаю охотиться бодрой. Сон даёт точность, ты же знаешь.

– А я предпочитаю, чтобы мои пальцы ещё могли сжимать нож, когда появится шанс насытиться. Сон подождёт.

Я не жду согласия. Нам обеим нечего доказывать. Если бы не новый указ Верховного, я бы сейчас шла по Запредельному лесу одна, как и тысячи раз до этого. Охотиться парами? Глупость. Для эридов всегда было проще рассчитывать только на себя. Я знаю, сколько шагов пройду бесшумно, где затаиться, как слиться с тенью ствола, когда ветер меняет направление и не привыкла делить лес ни с кем, даже с себе подобными. Но теперь правила изменились: в этом лесу стало опасно даже для охотников, потому что кто-то начал охотиться уже на нас.

– Если свернём на эту тропу, – Эсса кивает подбородком чуть в сторону, будто заранее просчитывает маршрут, – там будет поляна с артеррой. Люди собирают её как раз в такую рань, как ты любишь.

Я смотрю туда, куда она указывает. Лаэр рассказывал про артерру – редкую траву, которая тянется к лунному свету и сгорает под солнцем. Он не раз просил собрать её по пути с ночной охоты. Её ростки тонкие, серебристые, будто сплетённые из света и инея. Если не успеть к восходу солнца от неё останется только пепел.

Осторожно приседаю в тени огромного корня. Где-то вдали трескается ветка – не зверь. Звери чувствуют нас. Это человек.

– Не спеши, – бросаю взгляд на Эссу. Она не отрывает глаз от зарослей.

– Чувствуешь? Мужчина. Один.

Я киваю, но в ответ ничего не говорю. Сейчас важнее тишина и запах человеческой тревоги. Вот она – тёплая, чуть солоноватая, уже дразнит ноздри.

Эсса медленно выпрямляется, движение плавное, но внутри – напряжение. Я замечаю, как у неё дёргается уголок рта, признак нетерпения, привычка сдерживаться, чтобы не выдать себя раньше времени. Мысли прыгают в голове: если сейчас не подпитаюсь, начну терять чувствительность. Это ощущение пугает больше, чем человеческие ловушки. Смешно, что люди называют нас бессердечными. Если бы они только знали, как отчаянно мне сейчас хочется почувствовать что-то тёплое, впитать эту хрупкую, дрожащую волну страха и наконец снова стать собой.

– Держись в тени. Он идёт сюда, – тихо шепчу, чтобы Эсса услышала.

Тело замирает. Всё внутри вытягивается в одну пружину. Человек уже близко, он даже не замечает нас, слишком занят артеррой, вертит голову, в поисках новых ростков. Я слежу за ним, не моргая. Вижу, как он срывает стебли, быстро опускает их в мешок, оглядывается через плечо. Его тревога просачивается ко мне, делает внутри чуть теплее.

Точно, как учили: сейчас нельзя спешить, иначе поглотишь только верхний слой, только дрожащий лепесток тревоги. Я хочу больше. Хочу добраться до самого корня.

Эсса в это время встаёт чуть поодаль, чтобы никто не смог подкрасться со спины. Она сторожит, а я – действую. Подхожу ближе, мужчина поднимает взгляд и тут же отшатывается, будто увидел не меня, а то, чего всю жизнь боялся в кошмарах.

– Нет! Прошу вас! Нет… Не трогайте меня!

Замечаю, как пальцы у него дрожат, мешок с травами едва не выпадает из рук. Он подскакивает, бросается в сторону от тропы, но я уже рядом. Колени мужчины в открытом поле – уязвимая мишень. Удар приходится точно: не слишком сильно, чтобы не повредить, но достаточно, чтобы ноги подломились. Он падает в мокрую траву, мешок с травами выскальзывает из руки. Я почти не думаю, просто действую: пальцы вонзаются ему в горло, сжимают, но дыхание не перекрываю – только удерживаю, вынуждая поднять глаза.

– Нет! – он захлёбывается собственным страхом, вырывает из себя молитву. – Нет, Всевышний защити, прошу… – Слова у него путаются, в них всё: отчаяние, неверие, боль.

Я уже ловлю его взгляд – прозрачные, как талая вода, мои глаза сталкиваются с его карими. Эсса дышит рядом, но не вмешивается. Ощущаю её нетерпение – отзвуки голода рвутся наружу, но она держит себя, потому что сейчас моя очередь, мой момент.

Впитываю медленно, не спеша, позволяя его страху раскрыться, как ночной цветок: сначала верхний слой – отчаянная надежда, вдруг я его пощажу, потом – сдавленный ужас, плотный и густой, потом – чистая, обнажённая паника. Я позволяю этому чувству пройти через себя: оно заполняет меня изнутри, разливается по коже, разгоняет ледяной иней в суставах. Хочу почувствовать ещё глубже, добраться до последнего, самого тёмного слоя его страха, где уже нет надежды, только обречённость.

– Селина! – Эсса вдруг рычит мне в ухо. – Они идут! Надо уходить!

Я не отвечаю, продолжаю пить этот страх, жадно, с холодной жаждой, в которой нет ни капли сожаления. Мне мало, мне всегда мало – иней ещё не полностью растаял внутри. Вцепляюсь взглядом в мужчину, он едва дышит, на губах у него только булькающий хрип, глаза уже теряют фокус.

– Хватит, – Эсса резко хватает меня за плечо, дёргает, силой отрывает мою ладонь от горла мужчины. – Ты его высушишь! Охотники рядом! Ты что, не слышишь?!

Я моргаю, связь с жертвой рвётся. В этот же миг что-то резко взрезает туман – свист, хлопок, стрела проносится так близко, что по лицу бьёт дрожащий поток воздуха.

– Уходим! – Эсса уже тянет меня за собой, но я успеваю выхватить из-за пояса короткий нож, чуть поворачиваюсь, чтобы видеть направление опасности.

Уйти? И не посмотреть в глаза тем, кто ловит таких, как я?

Слышу топот копыт – двое всадников. В запахе воздуха: железо, кожа, острое мужское раздражение. Веларрон. Их форма в предутреннем сумраке выжигает взгляд, даже через дымку видно: тёмные плащи, кованые нагрудники с гербом дракона. Еще секунда и они будут прямо у нас.

– Эсса, – шепчу, но она рвёт меня за рукав, бросаясь в чащу, куда уходит старая кабанья тропа. Я лечу следом, мышцы в теле звенят от внезапной резкости.

Всадники выкатываются между деревьями, крики рвутся за спиной:

– Вон они!

– Не дай уйти!

Слышу, как их лошади сшибают молодые деревца, один из них на миг теряет равновесие – копыта лязгают по корням, но он не падает, а уже стреляет нам вслед. Вторая стрела вонзается в ствол прямо передо мной.