Миллион причин уйти

Глава 1 Марат

Ноябрьский вечер стекал по панорамным окнам каплями дождя, превращая огни Москвы в тусклое марево. Я сидел в кабинете, который стоил дороже, чем квартиры большинства людей в этом городе, и смотрел на женщину, для которой человеческая жизнь была всего лишь строчкой в бухгалтерской книге.

Инесса Белогорцева.

Шестьдесят три года, из которых сорок она провела, превращая себя в оружие. Седые волосы, уложенные в безупречную прическу. Костюм от известного и дорогого бренда, сидевший на ней как доспехи.

Лицо, на котором ботокс и филлеры создали маску вечного недовольства. И глаза. Серые, как февральский лед. Мертвые.

Я таких видел. Много. Те, кто слишком долго играет в Бога, в конце концов забывают, что когда-то были людьми.

– Коньяк? – она пододвинула хрустальный графин, не дожидаясь ответа.

– Нет, – я не пью на встречах. Никогда. Алкоголь размывает границы, а мне нужны четкие линии. Всегда.

Она пожала плечами и налила себе. Янтарная жидкость плеснула в бокал – дорого, старомодно, бесполезно. За деньги не купишь вкус. Только его иллюзию.

– Вы пришли по рекомендации одного уважаемого человека, – она произнесла его имя так, словно пробовала его на вкус. – Он сказал, что вы лучший в том, что… делаете.

– Он преувеличивает, – откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. – Я просто профессионал.

– Скромность? – в ее голосе прозвучала насмешка. – Неожиданно.

– Реализм. В моем деле скромники долго не живут. Как и хвастуны.

Женщина изучала меня несколько секунд. Оценивала. Прикидывала, можно ли мне доверять. Я привык к таким взглядам. Пусть смотрит. Она все равно ничего не увидит, кроме того, что я позволю.

Марат Константинович Коршунов. Тридцать семь лет. Юридическое образование, которое я получил, чтобы знать, как обходить законы. Пятнадцать лет опыта в том, что называют «деликатными поручениями».

Я не киллер. Не бандит. Я решаю проблемы. Те проблемы, о которых богатые предпочитают не говорить вслух.

Компрометирующие материалы? Пожалуйста. Финансовое давление? Без вопросов. Психологическое воздействие? Моя специализация. Я разрушаю жизни так чисто, что жертвы даже не понимают, кто именно их уничтожил.

И я никогда не испытывал угрызений совести. Потому что люди, которые попадают в мои руки, обычно сами знают правила игры. Они играли. Они проиграли. Таков бизнес.

– Перейдем к делу, – Инесса поставила бокал и достала из ящика стола папку. Тонкую, светло-бежевую. Внутри – чья-то судьба, аккуратно разложенная по файлам. – У меня проблема.

– Проблемы есть у всех. Вопрос в цене решения.

– Миллион. В любой валюте.

Я и глазом не моргнул. Не изменился в лице. Но что-то внутри меня напряглось, как струна. Миллион. Даже для Белогорцевых это серьезные деньги. Значит, проблема не из легких.

– Продолжайте.

Она открыла папку и выложила передо мной фотографию.

Девушка. Двадцать с чем-то. Светлые волосы, собранные в небрежный хвост. Никакого макияжа. Серо-зеленые глаза смотрели прямо в камеру – усталые, но живые. Родинка над верхней губой. Простая куртка. Джинсы. Обычная, ничем не примечательная девчонка, которых тысячи в этом городе.

На руках у нее – ребенок. Малыш, одетый в синюю курточку. Светлые волосы торчат из-под вязаной шапки. Огромные голубые глаза.

– Злата Ручьева, – голос Инессы был ровным, бесцветным. – Двадцать шесть лет. Работает флористом в цветочном салоне. Живет в съемной квартире на юго-западе. Одна. Родителей нет. Есть младшая сестра, студентка, живет в общежитии. Никаких связей, никаких амбиций, никаких… – она поморщилась, – перспектив.

Я молчал, изучая фото. Что-то в этой девушке цепляло взгляд. Не красота – хотя она была красива. Что-то другое. Какая-то… чистота, что ли. Будто она еще не знала, насколько дерьмовым может быть мир.

– А это, – Инесса ткнула пальцем в ребенка, и в ее голосе впервые прорезалась эмоция. Отвращение. – Это бастард моего сына.

Бастард. Она назвала полуторагодовалого ребенка бастардом. Я видел многое. Слышал многое. Но всегда поражался, как легко богатые превращают людей в вещи. В проблемы. В досадные помехи.

– Ваш сын знал о ребенке?

– Знал о беременности, – она отпила коньяка. – Два с половиной года назад эта… особа… работала в цветочном салоне, который Игнат иногда посещал. Завязался роман. Кратковременный, незначительный. Когда она забеременела, он дал ей денег на аборт и разорвал отношения. Она согласилась. Взяла деньги. Исчезла.

– Но ребенка оставила.

– Именно, – Инесса сжала губы в тонкую линию. – Игнат считал вопрос решенным. Мы узнали правду только… недавно.

Я знал, когда недавно. Пять месяцев назад. Когда Игнат Белогорцев выпал из окна собственной квартиры на двадцать третьем этаже. Официально – суицид. Неофициально… ходили слухи. Разные. Я не интересовался деталями. Это была не моя история.

До сегодняшнего вечера.

– Частные детективы нашли ее при разборе дел наследства, – продолжала Инесса. – Она даже не знает, что Игнат мертв. Не знает, что ребенок – единственный прямой наследник. Не претендует ни на что. Просто… живет. Работает. Растит мальчишку одна.

– И в чем проблема? – откинулся на спинку кресла, скрестив пальцы. – Если она не претендует, не знает о наследстве…

– Проблема в том, что рано или поздно она узнает, – Инесса повысила голос, и в этом повышении прорезалась настоящая ярость. Холодная, расчетливая. – Кто-то скажет. Кто-то из прессы вынюхает. Адвокаты начнут разбирательства. И тогда эта нищенка и ее выродок получат все. ВСЕ, господин Коршунов. Пятьдесят два процента акций корпорации. Особняк в Барвихе. Счета. Активы.

Она встала, прошлась по кабинету. Каблуки стучали по мрамору, как метроном.

– Я строила эту империю тридцать лет. Я. Мой муж был пьяницей и идиотом. Игнат был… – она осеклась, и на секунду – всего на секунду – на ее лице промелькнуло что-то похожее на боль. Но тут же исчезло. – Неважно. Важно, что я не позволю какой-то уличной девке разрушить то, что я создала. Понятно?

Я кивнул. Понятно. Предельно понятно. Старая история. Наследство, власть, деньги. Люди убивали за меньшее.

– Что вы хотите? – мой голос был ровным, профессиональным. Я уже переключился в рабочий режим. Эмоции – в сторону. Задача – на первый план.

– Чтобы она исчезла, – Инесса вернулась к столу, уперлась руками в столешницу, наклонилась ко мне. – Навсегда. Чтобы никогда, НИКОГДА не появилась в нашей жизни. Чтобы подписала отказ от любых претензий на наследство. Чтобы забыла, что вообще знала Игната.

– А ребенок?

– Ребенка она может оставить. Мне плевать. Главное – чтобы юридически он не имел никакого отношения к семье Белогорцевых. Никакого.

Я задумался. Задача сложная, но выполнимая. Нужен рычаг. Всегда есть рычаг. Младшая сестра? Можно. Работа? Легко уничтожить. Деньги? Соблазнить? Запугать? Варианты роились в голове, как пчелы в улье.

– Сроки?

– Два месяца.

– Методы?

– Любые. Мне все равно, как вы это сделаете. Главное – результат. Чисто. Без следов. Без скандалов. – Она достала из ящика конверт. Толстый. Тяжелый. Положила передо мной. – Триста тысяч евро. Аванс. Остальное – когда закончите.

Взял конверт. Не открывал. Не пересчитывал. Не нужно. Такие, как Белогорцева, не обманывают в деньгах. Это ниже их достоинства.

– Еще кое-что, – она села обратно, закинула ногу на ногу. – Никто не должен знать о нашей встрече. Никто. Если хоть слово просочится в прессу…

– Не просочится.

– Откуда такая уверенность?

Я посмотрел ей в глаза. Холодно. Жестко.

– Потому что, если я провалю работу, я провалю себя. А я не провалю.

Женщина несколько секунд смотрела мне в глаза, а потом кивнула.

– Хорошо. Документы, адреса, телефоны – все в папке. Если нужна дополнительная информация, звоните помощнику. Номер там же.

Встал, взял папку и конверт. Встреча окончена. Быстро, четко, профессионально. Как я и люблю.

Уже у двери я обернулся.

– Еще один вопрос. Почему именно сейчас? Прошло пять месяцев со дня смерти вашего сына. Почему не раньше?

Инесса долго смотрела на меня. Потом усмехнулась. Кривовато.

– Потому что мне нужно было время, чтобы убедиться… – она замолчала на полуслове, словно раздумывая, стоит ли продолжать. – Неважно. Это не ваше дело. Ваше дело – выполнить работу.

Кивнул и вышел.

Лифт мягко и бесшумно опускался вниз. Тридцать два этажа. Я стоял, прислонившись к зеркальной стене, и смотрел на папку в своих руках.

Внутри – досье. Подробное. Адрес. Место работы. Фотографии. Распорядок дня. Номер телефона. Даже номер детского сада, куда она водит ребенка. Частные детективы поработали на совесть.

Я снова открыл папку. Посмотрел на фотографию.

Злата Ручьева. Двадцать шесть лет. Живет на съемной квартире. Одна воспитывает сына.

Обычная девчонка, которая совершила роковую ошибку – влюбилась не в того мужчину. Я делал это не раз. Врывался в жизнь людей. Разрушал ее. Уходил. И никогда не оглядывался.

Почему же сейчас, глядя на эту фотографию, я чувствую… что? Не жалость. Я отучил себя от жалости лет десять назад. Не сомневайтесь. Я знаю, что делаю. Просто… предчувствие. Что эта работа будет другой.

Лифт остановился. Двери открылись. Ноябрьская ночь встретила меня холодным ветром и дождем. Поднял воротник пальто, сунул папку под мышку и пошел к машине.

Миллион. За девушку и ребенка, которые даже не подозревают, что стали проблемой. Просто работа. Обычная работа. Так почему же, садясь за руль, я снова достал фотографию и снова посмотрел в эти серо-зеленые глаза?

Потому что в них было что-то… живое. И мне предстояло это убить. Завел двигатель и поехал в ночь. Завтра начнется охота. А я всегда добиваюсь своего.

Глава 2 Злата

Утро началось с того, что Платоша проснулся в пять тридцать и заплакал. Не громко – он вообще редко плакал громко, мой тихий мальчик, – но настойчиво. Вскочила с дивана, где спала последние три месяца, потому что единственную спальню отдала сыну, и побежала к нему.

– Тише, солнышко, тише, – взяла его на руки, он уткнулся горячей щекой мне в шею. Горячей. Слишком горячей.

Температура. Опять.

Прижала губы к его лбу – старый бабушкин способ, который работал лучше любого градусника. Тридцать восемь. Может, чуть выше. Господи, только не это.

Только не сейчас, когда у меня сегодня три заказа на корпоративы и одна свадьба. Только не сейчас, когда я уже пропустила два дня на прошлой неделе и Анна Викторовна, владелица салона, намекнула, что «понимает, конечно, но бизнес есть бизнес».

Бизнес есть бизнес. А у меня есть сын с температурой, съемная квартира за сорок тысяч в месяц, младшая сестра в университете, которой нужны деньги, и ровно восемнадцать тысяч рублей на карте до следующей зарплаты.

– Мама здесь, – я качала Платошу, напевая песенку про серенького козлика, которую пела ему с самого рождения. – Все хорошо, мой хороший. Все хорошо.

Но ничего не было хорошо.

Пришлось дать жаропонижающее, переодеть, напоить теплым чаем с малиной. Он посидел у меня на коленях минут двадцать, а потом снова уснул. Уложила его в кроватку, укрыла одеялом, села рядом на корточках, просто глядя на него.

Платон. Платоша. Мой маленький человек с огромными голубыми глазами и светлыми вихрами, которые торчали во все стороны, как бы я ни пыталась их пригладить. Ему всего полтора года, а я уже не помню, какой была моя жизнь до него. Не хочу помнить.

Потому что до него была пустота. А после – появился смысл.

Посмотрела на часы. Шесть утра. Нужно звонить няне. Срочно. Варвара Ивановна жила этажом ниже и иногда – очень редко, потому что я старалась не злоупотреблять – соглашалась посидеть с Платошей. За тысячу рублей в день. Тысячу, которых у меня, честно говоря, не было. Но выбора тоже не было.

Она ответила после седьмого гудка. Голос сонный, недовольный.

– Алло?

– Варвара Ивановна, доброе утро. Это Злата. Извините, что так рано… – я говорила быстро, потому что знала: если дать ей время подумать, она откажет. – Платоша приболел. Температура. Мне сегодня очень нужно на работу. Очень. Вы могли бы…

Пауза. Долгая. Я сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев.

– Ладно, – наконец буркнула она. – Но только до шести вечера. И полторы тысячи. У ребенка температура – это ответственность.

Полторы тысячи. У меня осталось восемнадцать. Значит, после сегодняшнего дня будет шестнадцать с половиной. На десять дней.

– Хорошо, – выдохнула. – Спасибо. Огромное спасибо. Я буду через двадцать минут.

Душ – две минуты, потому что горячей воды хватало ровно на столько. Одежда – джинсы, которые я стирала позавчера, свитер, который Лена, сестра, отдала мне в прошлом году. Волосы – мокрый хвост, некогда сушить.

Косметика – тональный крем, чтобы скрыть синяки под глазами, тушь. Все. Я давно разучилась краситься красиво. Некогда. Незачем.

Платоша проснулся, когда я одевала его. Смотрел на меня своими огромными глазами – такими доверчивыми, такими беззащитными, – и я чуть не расплакалась. Потому что я снова оставляю его. Снова ухожу. Снова выбираю работу вместо него.

Но это не выбор. Это необходимость.

– Мама скоро вернется, – поцеловала его в лоб, в щеки, в нос. – Совсем скоро. Ты будешь с Варварой Ивановной, хорошо? Она добрая. Она даст тебе компот и включит мультики. А мама вечером вернется и мы будем читать книжку. Про медведя. Помнишь, про медведя?

Он кивнул. Молча. Мой тихий, послушный мальчик, который даже в полтора года понимал, что маме трудно. Что нельзя капризничать. Что нужно быть хорошим.

И это разбивало мне сердце каждый раз.

Варвара Ивановна открыла дверь в халате и тапочках, взяла Платошу без лишних слов. Я передала ей сумку с вещами – запасная одежда, памперсы, лекарства, еда, – и полторы тысячи. Она пересчитала, не стесняясь. Кивнула.

– До шести.

– До шести, – поцеловала сына в макушку последний раз и побежала вниз по лестнице.

Ноябрь встретил меня холодным мокрым снегом. Не то дождь, не то снег – мерзкая каша, которая забивалась за воротник и в ботинки. Я бежала через двор к своей машине – старенькая «Лада», которую купила три года назад на последние сбережения, – и уже мысленно планировала день.

Доехать до салона к восьми. Разобрать заказы. Составить композицию для свадьбы – невеста хотела пионы, но не сезон, придется убеждать взять розы. Три корпоративных букета – стандарт, быстро. Главное – успеть. Главное…

Остановилась в трех шагах от машины.

Колесо. Заднее правое. Спущено. Полностью.

Нет. Я подошла ближе, присела на корточки. Может, просто кажется? Может, не до конца? Но нет. Колесо было спущено в ноль. Плоское, как блин.

– Черт, – ударила кулаком по капоту. – Черт, черт, черт!

Накачать? Компрессор дома. Бежать за ним? Пятнадцать минут туда-обратно. Вызвать такси? Денег нет. Автобус? Долго, опоздаю.

Достала телефон. Руки дрожали – от холода, от злости, от отчаяния. Позвонить Анне Викторовне? Сказать, что опаздываю? Она же убьет меня. Я уже опаздывала. Дважды за последний месяц.

– Проблемы с машиной?

Вздрогнула и обернулась. Мужчина. Высокий. Дорогое темное пальто. Хмурое лицо. Серо-голубые глаза смотрели на меня внимательно, оценивающе.

– Колесо спущено, – вытерла мокрую прядь волос со лба. – Извините, вы… живете в этом доме?

– Проездом, – он подошел ближе, посмотрел на колесо. – Запаска есть?

– Нет. То есть была, но… – осеклась. Зачем я вообще объясняю незнакомцу свои проблемы? – Неважно. Я разберусь.

– Разберетесь, – он усмехнулся, но без насмешки. Просто констатировал факт. – Сколько времени у вас есть?

– Что?

– Сколько времени до того, как вам нужно быть на работе?

Посмотрела на часы. Семь двадцать. До работы – сорок минут.

– Мало, – призналась я. – Очень мало.

Он кивнул, достал ключи от машины. Черный внедорожник стоял в двух рядах от моей развалюхи. Дорогой. Очень дорогой.

– Подвезу.

– Что? – моргнула. – Нет. То есть спасибо, но…

– Но что? – он повернулся ко мне, в его взгляде не было ничего угрожающего. Просто усталость. И какое-то… безразличие что ли. Будто ему было все равно – помочь мне или пройти мимо. – У вас нет времени спорить. Садитесь.

Я должна была отказаться. Здравый смысл кричал, что это опасно. Глупо. Безрассудно.

Но Анна Викторовна убьет меня, если я опоздаю. У меня полторы тысячи ушло на няню. Платоша болеет. И этот мужчина… он не выглядел опасным. Усталым – да. Хмурым – да. Но не опасным.

– Цветочный салон на Устюжева, – я сдалась. – «Флора». Знаете, где это?

– Найду, – он открыл пассажирскую дверь. – Садитесь.

Я села. Салон пах дорогой кожей и каким-то терпким мужским парфюмом. Тепло. Чисто. Сиденье с подогревом. Я невольно расслабилась, откинувшись на спинку.

Мужчина завел машину, и мы тронулись.

Молчание. Неловкое. Я смотрела в окно, не зная, что сказать. Спасибо? Уже сказала. Извиниться за беспокойство? Глупо. Он сам предложил.

– Спасибо, – все-таки повторила. – Правда. Вы меня очень выручили.

– Не за что, – его голос был низким, ровным. Без эмоций.

– Вы часто помогаете незнакомым людям? – не удержалась я.

Он усмехнулся. Коротко.

– Редко.

– Тогда мне повезло.

– Возможно, – он перестроился в левый ряд, обгоняя маршрутку. – Как звать?

– Злата, – я не стала называть фамилию. Зачем? Мы больше не увидимся. – А вас?

– Марат.

Мы снова замолчали. Я смотрела на его профиль украдкой. Правильные черты лица. Жесткая линия подбородка. Шрам на руке, едва видный из-под манжеты рубашки. Дорогие часы.

Он явно не из моего мира.

– У вас дети есть? – зачем-то спросила я.

Он помедлил с ответом.

– Нет.

– Понятно, – кивнула. – Просто… у меня сын. Полтора года. Он сегодня приболел, пришлось оставить с няней. Поэтому я и спешила. Извините, наверное, вам не интересно…

– Ничего, – он сбавил скорость перед светофором. – Тяжело одной?

Вопрос прозвучал просто. Без жалости. Без сочувствия. Просто… вопрос.

И я вдруг ответила честно:

– Да. Тяжело. Но… я справляюсь.

– Отец ребенка?

– Нет, – сжала руки в замок на коленях. – Его нет. Давно.

Марат кивнул. Не стал спрашивать подробностей. И это было… странно. Обычно люди либо жалели, либо осуждали. А он просто принял как факт.

Мы доехали за двадцать минут. Он остановился прямо у входа в салон.

– Спасибо, – расстегнула ремень, открыла дверь. – Огромное спасибо. Я не знаю, что бы я делала без вас.

– Справились бы, – он посмотрел на меня, и в его взгляде мелькнуло что-то… непонятное. – Вы же справляетесь.

Вышла из машины, захлопнула дверь. Обернулась, чтобы помахать, но он уже уехал. Марат. Незнакомец, который помог мне в самый нужный момент. Странно, очень странно, он возник словно по волшебству.

Может быть, волшебники существуют? Но нет, только не в моем случае.

Глава 3 Марат

Провожал взглядом силуэт девушки, пока она не скрылась за дверью цветочного салона. Простенькая курточка, мокрые волосы, стоптанные ботинки. Она даже не обернулась. Просто растворилась в утреннем городском потоке, как и сотни таких же девчонок, которые каждый день бегут на работу, чтобы заработать копейки и прокормить себя и своих детей.

Обычная. Ничем не примечательная. Жертва.

Завел мотор, поехал в сторону центра, включив музыку погромче, чтобы заглушить мысли. Классика. Чайковский. Что-то печальное и тягучее, под стать настроению.

План сработал идеально. Спустить колесо было делом пяти минут – я подъехал к ее дому еще затемно, когда двор был пуст. Просто подошел, выкрутил золотник, подождал. Чисто. Незаметно. Профессионально.

А дальше оставалось только ждать. Я знал, что она выйдет рано – детективы составили подробное расписание. Семь утра, плюс-минус десять минут. Я знал, что у нее нет запаски – вчера сам проверил багажник, пока она была на работе. И знал, что денег на такси нет – банковская выписка не лгала.

Оставалось только появиться в нужный момент. Предложить помощь. Стать случайным спасителем. Первый контакт установлен. Доверие заложено. Дальше будет проще.

Так почему же, вспоминая ее растерянное лицо, мокрые пряди волос на щеках и эти серо-зеленые глаза, я чувствовал… что? Не вину. Я давно отучил себя от чувства вины. Не жалость. Жалость – это роскошь, которую я не могу себе позволить.

Просто… дискомфорт. Легкий, почти неуловимый. Как заноза под кожей.

Выругался вслух, сильнее нажал на педаль газа. Хватит. Это просто работа. Очередная работа. Я делал это десятки раз. Втирался в доверие, находил слабые места, давил на нужные точки. Разрушал жизни так чисто, что жертвы даже не понимали, кто именно их сломал.

Злата Ручьева – не исключение. Она просто еще одна строчка в моем резюме. Еще один миллион на счету.

Но…

Стоп.

Притормозил на светофоре, барабаня пальцами по рулю. Что это было? Это «но»? Откуда оно взялось?

Я вспомнил ее голос. Тихий, немного хриплый от недосыпа. «Спасибо. Огромное спасибо. Не знаю, что бы я без вас делала».

Она говорила это искренне. Без заискивания, без попыток понравиться. Просто благодарила. Как будто кто-то действительно помог ей, а не подстроил всю эту ситуацию.

И еще ее улыбка. Слабая, усталая, но искренняя. Когда я спросил про сына, ее лицо изменилось – стало мягче, теплее. Она говорила о ребенке так, словно он был всем, что у нее есть. И, судя по досье, так оно и было.

Никакой собственности. Никаких сбережений. Зарплата флориста – сорок тысяч в месяц, из которых половина уходила на квартиру. Младшая сестра на ее шее. Ребенок. Долги.

Я и раньше видел таких женщин. Много. Они увязали в нищете, как в болоте, и чем больше барахтались, тем глубже погружались. Некоторые ломались. Спивались. Продавали себя. Бросали детей.

А эта… справлялась. Каким-то чертовым образом держалась на плаву. Работала. Растила сына. Улыбалась, хоть и через силу.

– Да что с тобой не так, Коршунов? – усмехнулся собственным мыслям. – Размяк?

Нет. Не размяк. Просто… наблюдал. Анализировал. Искал подход. Да. Именно так. Я просто изучаю объект. Профессиональный интерес. Ничего личного.

На пассажирском сиденье завибрировал телефон, взглянул на экран. Сообщение от помощницы Белогорцевой. Лаконичное, как и положено: «Как продвигается работа?»

Уже? Прошло меньше суток.

Набрал ответ: «Первый контакт установлен. Все идет по плану».

Отправил. Положил телефон обратно.

Все идет по плану. Действительно. Еще пара «случайных» встреч, немного разговоров, чуть-чуть помощи в нужный момент – и она начнет мне доверять. А дальше… дальше дело техники. Найти рычаг. Надавить. Сломать.

Младшая сестра? Можно пригрозить. Работа? Легко уничтожить – одного звонка ее начальнице хватит, чтобы Злату выгнали на улицу. Деньги? Предложить сумму, от которой она не сможет отказаться. А потом, когда она подпишет все документы, просто… исчезнуть. Как и появился. Будто меня никогда и не было.

Идеальный план. Проверенный. Работающий.

Так почему же, представляя, как меняется выражение ее лица, когда она понимает, что ее предали, я чувствую этот проклятый дискомфорт?

Доехал до офиса – съемного помещения в деловом центре, которое служило прикрытием. На двери висела табличка: «Консалтинговая компания «Стратегия»». Пустое помещение, несколько компьютеров, стопки фальшивых документов для вида. Я редко бывал здесь, но иногда нужно было создать видимость легальной деятельности.

Поднялся на четвертый этаж, открыл дверь, включил свет. Прошел к столу, бросил ключи, снял пальто. Сел в кресло, откинулся на спинку. Тишина. Абсолютная. Только шум города за окном да едва слышное жужжание системного блока.

Взял со стола папку, раскрыл, снова уставился на фотографию.

Злата Ручьева. Двадцать шесть лет. Светлые волосы, собранные в хвост. Серо-зеленые глаза. Родинка над губой.

А рядом – ребенок. Платон. Полтора года. Светловолосый, голубоглазый. Улыбается на фото так, словно весь мир принадлежит ему.

Бастард, – назвала его Инесса Белогорцева. Проблема. Помеха.

Задумчиво провел пальцем по фотографии. Что чувствовал Игнат Белогорцев, когда узнал о беременности? Злость? Страх? Безразличие?

Дал денег на аборт и ушел, даже не оглянувшись. Как будто речь шла не о ребенке, а о неудачной покупке, которую нужно вернуть в магазин.

А она… она взяла деньги. Согласилась. А потом исчезла и родила. Почему?

Потому что испугалась? Передумала? Или потому что… не смогла? Не смогла убить того, кто рос внутри нее?

Не понимал таких людей. Для меня ребенок – это ответственность. Бремя. Обязательство на всю жизнь. Зачем брать на себя ответственность, если ты не готов? Если у тебя нет денег, поддержки, будущего?

Но она взяла. И справлялась. Каким-то невероятным образом.

«У вас есть дети?» – спросила девушка в машине. Просто так. Без задней мысли.

«Нет».

И никогда не будет. Я не создан для этого. Не создан для семьи, для любви, для всех этих глупых сентиментальных игр, в которые играют нормальные люди. Я существую в другом мире.

В мире, где эмоции – это слабость. Где привязанность – это уязвимость. Я создан разрушать. Не созидать.

Захлопнул папку, швырнул на стол. Хватит философствовать. Хватит копаться в себе. Это просто работа. Миллион евро. За два месяца. Все, что мне нужно, – выполнить задачу и забыть.

Встал и подошел к окну. Внизу кипела жизнь. Машины, люди, дома. Все эти маленькие муравьишки, которые бегут по своим делам, не подозревая, как хрупок их мир. Как легко его разрушить.

Одно неверное решение. Один неверный человек. И все рушится.

Злата встретила не того человека. Игната Белогорцева. Влюбилась. Забеременела. И теперь расплачивается за это.

А я… я просто инструмент. Молоток, которым Инесса Белогорцева забивает последний гвоздь в крышку гроба чужой жизни. Ничего личного.

Так почему же, вспоминая, как Злата сидела в моей машине, съежившись от холода, как смотрела в окно, как благодарила меня, я чувствовал, что что-то идет не так?

Может быть, дело в ее глазах. В той живости, о которой я думал вчера. Она смотрела на мир не так, как другие женщины, которых я знал. В ее взгляде не было цинизма. Не было расчета. Только усталость… и надежда.

Надежда на что? На лучшую жизнь? На чудо? На то, что когда-нибудь станет легче?

Наивность. Глупость. Слабость.

И все же…

– Хватит, –  снова выругался, на этот раз громче. – Хватит, Коршунов. Соберись.

Вернулся к столу. Открыл ноутбук. Начал составлять план. Четкий. Подробный. Профессиональный.

Шаг первый: закрепить контакт. Еще две-три «случайные» встречи. Стать знакомым. Приятным знакомым, который помогает, ничего не требуя взамен.

Шаг второй: втереться в доверие. Разговоры. Много разговоров. Люди раскрываются, когда чувствуют, что их слушают. А я умею слушать. Умею задавать правильные вопросы.

Шаг третий: найти слабое место. Оно есть у всех. Всегда. И когда я его найду…

Пальцы застыли над клавиатурой.

Слабое место. Ребенок. Конечно же, ребенок. Это очевидно. Она готова на все ради него. Пожертвует чем угодно. Даже собой.

Значит, через ребенка. Угроза? Нет, это слишком грубо. Она может обратиться в полицию. Деньги? Предложить ей сумму за отказ от прав, за молчание, за исчезновение. Но она же мать. Вряд ли согласится просто так.

Нужно что-то другое. Что-то… тонкое. Откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Думал. Анализировал. Строил схемы.

А в голове снова всплыло ее лицо. Мокрые пряди волос. Серо-зеленые глаза. Слабая улыбка.

«Спасибо. Огромное спасибо».

– Не за что, – пробормотал я в пустоту. – Это просто работа.

Просто работа. Но почему-то в этот раз слова прозвучали фальшиво даже для меня самого.

Глава 4 Злата

День с самого утра катился ко всем чертям, и остановить этот процесс было невозможно.

Первый букет я испортила в восемь тридцать. Корпоративная композиция для какого-то банка – строгая, лаконичная, белые лилии и зелень. Простая работа, которую я делала сотни раз. Но руки дрожали, ножницы выскользнули, и я обрезала стебель слишком коротко. Безнадежно коротко.

– Злата! – голос Анны Викторовны, как нож, разрезал тишину салона. – Это что?

Она стояла у меня за спиной и смотрела на испорченный цветок. Худая, высокая, всегда идеально одетая женщина лет пятидесяти, которая относилась к своему бизнесу как к священнодействию. А к сотрудникам – как к расходному материалу.

– Извините, – пробормотала, чувствуя, как краснеют щеки. – Сейчас переделаю.

– Переделаешь, – она поджала губы. – За свои деньги. Это уже третий испорченный цветок за неделю, Злата. Третий! Я что, благотворительностью занимаюсь?

– Нет, конечно нет, я просто…

– Просто что? – она скрестила руки на груди. – Опять сын заболел? Опять не выспалась? Проблемы есть у всех, дорогая. Но это не значит, что я должна терпеть убытки.

Я молчала, стиснув зубы. Что я могла сказать? Что ночью спала четыре часа, потому что плакал Платоша? Что у меня на карте шестнадцать с половиной тысяч до зарплаты, а до зарплаты еще десять дней? Что я схожу с ума от страха и усталости?

– Работай, – бросила Анна Викторовна и, стуча каблуками, ушла в подсобку.

Выдохнула и опустилась на стул. Руки все еще дрожали. Взяла новую лилию и начала заново. Режь аккуратно. Не торопись. Сосредоточься.

Но сосредоточиться не получалось. Мысли роились в голове, как осы. Платоша. Температура. А что, если это не просто простуда? Что, если это что-то серьезное? Когда я в последний раз водила его к врачу? Месяц назад? Два?

В кармане завибрировал телефон. Я вздрогнула и выронила ножницы. Они со звоном упали на пол.

Варвара Ивановна. Конечно.

– Алло?

– Злата, – голос соседки был недовольным. – У мальчика опять температура поднялась. Тридцать восемь и семь. Я дала жаропонижающее, но он плачет. Не ест. Вы когда придете?

Посмотрела на часы. Одиннадцать утра. До конца смены еще семь часов.

– Я не могу сейчас уйти, – прошептала, чувствуя, как горло сжимается. – У меня заказы, я…

– Я не нянька, – отрезала Варвара Ивановна. – Я согласилась до шести. До шести, Злата. И вообще, ребенку нужен врач, а не я.

– Я знаю, я понимаю, просто…

– До шести, – повторила она и отключилась.

Сжала телефон так сильно, что побелели костяшки пальцев. Господи. Господи, ну почему? Почему все всегда идет не так? Почему я не могу хоть раз, хоть один чертов раз просто нормально прожить день?

– Злата! – снова окликнула Анна Викторовна. – Где композиция для банка? Клиент ждет!

– Уже делаю! – крикнула в ответ, вытирая выступившие слезы тыльной стороной ладони.

Не сейчас. Не сейчас. Потом. Вечером можешь расплакаться. А сейчас – работай.

Доделала букет. Кое-как. Руки дрожали, но получилось прилично. Отнесла Анне Викторовне. Она осмотрела композицию критическим взглядом, поджала губы, но кивнула.

– Сойдет. Упаковывай.

Упаковала. Перевязала лентой. Передала курьеру.

Следующий заказ. Свадебный букет. Невеста хотела пионы, но сезон давно прошел. Уговорила на розы – нежно-розовые, кустовые, с добавлением эустомы. Красиво. Романтично. Как в сказке.

Я смотрела на цветы и думала: когда это случится у меня? Когда я буду стоять в белом платье с букетом в руках? Когда кто-то будет смотреть на меня так, словно я – весь его мир?

Никогда.

Потому что у меня уже есть весь мой мир. Маленький, беззащитный, с температурой под сорок. И этого достаточно. Этого более чем достаточно. Телефон снова завибрировал.

Сестра.

Я не хотела отвечать. Знала, что это будет. Очередная просьба. Очередная проблема. Но не ответить – значит потом выслушивать претензии, что я игнорирую родную кровь.

– Привет, – ответила, зажав телефон между ухом и плечом, продолжая работать.

– Зла, мне нужны деньги, – без предисловий начала Марьяна. Голос взволнованный, срывающийся. – Срочно. Ноутбук сломался. Совсем. Не включается. А у меня через три дня сдача курсовой, все материалы там, я без него ничего не могу сделать!

Закрыла глаза. Сосчитала до пяти. Медленно.

– Сколько?

– Двадцать тысяч. Ну или хотя бы пятнадцать. В сервисе сказали…

– Марьяна, – перебила. – У меня нет двадцати тысяч. У меня нет даже десяти. У меня вообще ничего нет.

– Как это нет? – в ее голосе прорезалась обида. – Ты же работаешь!

– Работаю, – подтвердила, чувствуя, как внутри закипает что-то горячее и злое. – Работаю за сорок тысяч в месяц, из которых двадцать уходит на квартиру, десять – на еду и памперсы для твоего племянника, пять – на твое общежитие, которое, между прочим, я оплачиваю. Остальное – на жизнь. На врачей. На все остальное. Где, по-твоему, я должна взять двадцать тысяч? Из воздуха?

Пауза. Тяжелая.

– Ты могла бы попросить у его отца, – наконец произнесла Лена. Тихо. Но так, что каждое слово било, как пощечина.

– Нет, – я сжала розу в руке так сильно, что шип вонзился в палец. Больно. Резко. Хорошо. Боль отрезвляла. – Не могла бы.

– Почему? Платон – его сын! Он обязан…

– Лена, заткнись, – я не кричала. Говорила тихо. Почти шепотом. Но сестра замолчала мгновенно. – Заткнись и слушай. В последний раз объясняю. Отца у Платоши нет. Понимаешь? Нет. Не было и не будет. Я не пойду ни к кому просить денег. Я не буду унижаться. Я справлюсь сама.

– Как ты справишься, Зла? – в голосе Марьяны послышались слезы. – Ты же загоняешь себя! Работаешь как проклятая, на тебе висят я и Платоша, ты…

– Платоша на мне не висит, – оборвала я его. – Он мой сын. Моя ответственность. Моя радость. А вот ты… – я замолчала, кусая губы.

– А я что? – голос сестренки стал жестким. Обиженным. – Скажи уж. Я лишняя? Обуза?

– Нет, но… Марьян, тебе двадцать лет. Найди работу. Любую. Официанткой. Промоутером. Хоть кем. Помоги мне. Только перестань просить, просить, просить!

– Легко тебе говорить! – сестра сорвалась на крик. – Ты же пожертвовала учебой ради своего ребенка! Ты сама бросила университет! А я должна учиться, понимаешь? Я должна получить образование, потому что кто-то из нас должен выбраться из этого дерьма!

– Значит, я – дерьмо? – спросила спокойно, почти безразлично.

– Я не это имела в виду…

– Имела, – отложила недоделанный букет в сторону. Руки снова задрожали. – Ты всегда это имеешь в виду. Что я испортила себе жизнь. Что родила неизвестно от кого. Что это я виновата в…

– В смерти мамы, – договорила Марьяна. Тихо. Ядовито. – Да, Злата. Ты виновата. Если бы ты тогда не забеременела, если бы не скрывала это, если бы хоть что-то сделала нормально, у мамы не случился бы инфаркт. Она бы жила. И нам не пришлось бы…

Отключилась. Просто нажала красную кнопку и отключилась. Я стояла посреди салона, сжимая в руке телефон, и чувствовала, как внутри меня разрастается черная дыра. Холодная. Пустая. Всепоглощающая.

Мама.

Три года назад. Больничная палата. Белые стены. Запах лекарств. И мама на кровати – маленькая, серая, с трубками и проводами.

«Прости, – шептала я, целуя ее холодную руку. – Прости, мамочка. Прости».

Но она уже не слышала.

Инфаркт. Обширный. Врачи сказали, что это стресс. Сильное эмоциональное потрясение. А я знала, какое именно. Знала, когда мама узнала, что я беременна. Когда я сказала, что не знаю точно, кто отец. Что я не буду делать аборт. Что я рожу и оставлю ребенка.

Ее лицо. Боль в глазах. Разочарование. А потом – больница. Реанимация. Смерть.

Марьяна права. Я убила маму. Своей глупостью. Своим эгоизмом. Своей любовью к мужчине, которому я даже не была нужна и которого по сути даже не помню.

Нет. Это неправда. Я помню. Помню голубые глаза. Улыбку. Запах дорогих духов. Помню, как он говорил, что я красивая. Особенная. Наши три свидания, помню ночи в его квартире. Шампанское. Смех. Нежность.

Месяц. Мы встречались ровно месяц, я тогда училась и подрабатывала в другом цветочном салоне, он там покупал цветы, а я влюбилась как дурочка с первого взгляда.

Игнат Белогорцев. Я даже имя его заставляю себя забыть. Просто мужчина. Один из тех, кто появляется в жизни на мгновение и исчезает, не оставив следа.

Но он оставил. Платошу. И это единственное, за что я ему благодарна.

– Злата, ты в порядке?

Вздрогнула. Обернулась. Анна Викторовна стояла в дверях подсобки и хмуро смотрела на меня.

– Да, – выдавила. – Все в порядке.

– Не похоже, – она подошла ближе. – Лицо белое. Руки трясутся. Может, пойдешь домой?

На секунду – всего на секунду – я поверила, что она волнуется. Но потом я увидела ее взгляд. Холодный. Оценивающий. Она не предлагала мне помощь. Она предлагала мне уйти. Насовсем.

– Нет, – выпрямилась и вытерла руки о фартук. – Я в порядке. Закончу с заказами.

– Как знаешь. Но больше не допускай ошибок. Я не шучу, Злата. Еще одна – и ищи другую работу.

Она ушла. Я осталась одна среди цветов. Красивых. Дорогих. Бесполезных.

Доделала свадебный букет. Три корпоративные композиции. Все четко. Все правильно. Руки больше не дрожали. Я просто… отключилась. Превратилась в машину. Режу. Компоную. Упаковываю.

Не думать. Не чувствовать. Просто работать.

Шесть вечера подкрались незаметно. Последний заказ упакован. Последний клиент ушел. Анна Викторовна уже закрывала кассу.

– Иди, – бросила она, не глядя на меня. – Завтра в восемь.

Кивнула, сняла фартук, взяла куртку. Вышла на улицу.

Темно. Холодно. Мокрый снег превратился в ледяной дождь. Я стояла под козырьком, вызывая такси через приложение и ужасаясь ценами, но меня ждет сын. Платоша ждет. Больной. Горячий.

– Проблемы?

Обернулась. Марат.

Он стоял в нескольких шагах от меня, в том же темном пальто, с тем же непроницаемым выражением лица. Как будто материализовался из воздуха.

– Вы… – моргнула, не веря своим глазам. – Что вы здесь делаете?

– Проезжал мимо, – он кивнул в сторону своего внедорожника. – Увидел тебя. Подумал, может, тебе снова нужна помощь?

Я должна была отказаться. Должна была сказать, что справлюсь сама. Но я устала. Так устала. А Платоша ждал.

– Можете… – голос предательски дрогнул. – Можете подвезти меня до дома?

– Конечно. Садись.

Пошла за ним к машине, чувствуя, как внутри что-то ломается. Может быть, остатки гордости. Может быть, последние силы. Но уже не важно.

Села в теплый салон, пристегнулась. Марат завел двигатель, и мы поехали. Молча. Как утром. Только теперь я не смотрела в окно. Я смотрела прямо перед собой. В пустоту.

И единственное, о чем я думала: как же мне теперь жить дальше?

Глава 5 Марат

Не планировал оказаться у цветочного салона в шесть вечера.

Не планировал следить за ней весь день. Не планировал ждать, пока она выйдет, уставшая и измученная, чтобы снова сыграть роль случайного спасителя.

Но вот я здесь. Стою под дождем возле своей машины и смотрю, как она вызывает такси, кусая губы и нервно сжимая телефон. Лицо бледное. Похоже, она еще плакала. Или изо всех сил сдерживалась.

План сработал. Все шло как надо. Утром – спущенное колесо и помощь. Сейчас – еще одна «случайная» встреча. Закрепление контакта. Еще немного, и она начнет мне доверять. А дальше…

Дальше я сделаю свою работу. Чисто. Профессионально. Как всегда.

Так почему же, глядя на ее ссутулившуюся фигуру, я чувствую этот проклятый дискомфорт? Почему я не могу просто подойти, сыграть свою роль и уехать как ни в чем не бывало?

Потому что утром, в машине, она была другой. Настоящей. Пусть уставшей, пусть измученной, но настоящей и живой. А сейчас… сейчас она похожа на сломанную куклу. Будто кто-то высосал из нее все силы.