Оковы любви 2

Глава 1

… после событий в томе 1

Жужжащий звук разносился по комнате для утех, пока вакуумные чашечки плотно присасывались к ее груди. Белоснежная кожа Василисы натянулась, ареолы превратились в темнеющие бутоны, пульсировавшие в такт с её сердцем.

Внутри камер работали нежные вибраторы на пределе чувствительности. Они замедлялись, даря призрачное облегчение, а потом взрывались новой волной импульсов, заставляя её выгибаться от смеси наслаждения и боли.

Каждый спазм внутри приборов отзывался дрожью во всём теле. Мышцы напрягались, дыхание становилось рваным, превращаясь в тихие стоны, которые она пыталась сдержать. Тело реагировало на каждую пульсацию, на каждое движение механизмов.

И соски твердели под давлением вакуума, пока кровь приливала к груди, делая её ещё более чувствительной. Вибрации проникали глубже, затрагивая самые интимные точки, превращая боль в наслаждение, а наслаждение – в почти невыносимое удовольствие.

Её пальцы впивались в края стола над головой. Тело жило своей жизнью, подчиняясь ритму машин, их безжалостной симфонии удовольствия и боли.

Глубоко в неё вторглось чёрное дилдо с ребристой поверхностью – каждый её вдох заставлял его шевелиться, как живое. Игрушка была подключено к тому же пульту, что и соски, и когда Амир аль-Файсалувеличивал мощность, её тело дёргается, будто её бьёт током.

В этой игре границ между физическим и ментальным Василиса потеряла себя, растворившись в ощущениях, которые не могла контролировать.

Его член в ней – не двигается. Он просто заполнял ее, пока она сжимала его в такт вибрациям. Каждый спазм киски заставлял её внутренности сжиматься вокруг него, но он не даёт ей передышки. Вместо этого Амир прижал маленький, но дьявольский вибратор к её самой чувствительной точке. Управляя им отдельно – то нежно, как перо, то резко, как удар хлыста.

И в этом бесконтрольном падении было что-то первобытное, что-то, что заставляло её желать большего, даже когда разум кричал остановиться.

Он не торопился.

Амир смотрел…

Как его собственность, его вещь, его блудная жена извивается на его члене, будто пытаясь сбежать и прижаться одновременно.

Ее бёдра сотрясались, совершая грязные круговые движения, от которых его ствол еще сильнее блестел от её влаги. Попка уже была на грани соскальзывала со стола, но он не помогал – пусть держится только за счёт мышц ПРЕЗРЕННАЯ. Кляп с мини-членом на её грязном язык беспомощно скользил по нему, смешивая слюну с искусственной кожей.

И от этого вида его яйца яростно каменели, прижатые к её дрожащей драгоценности.

Глава 1

Оказавшись за массивными воротами дворца, я наконец увидела маму. Она ждала меня там, где мы и договорились. Действуя на автомате, я быстро нашла нужную точку и метнулась к машине. Мама распахнула дверь, и уже через мгновение я оказалась в её объятиях на заднем сиденье с затемнёнными стёклами.

– Поехали, – коротко приказала она водителю.

Её взгляд был таким, будто мне всего лишь десять, а вовсе не восемнадцать. В глазах читалась тревога и бесконечная нежность. Я всегда для нее буду ребенком.

– Как тебе удалось выбраться? Василиса? – прошептала она, сжимая мою руку.

Я лишь слабо улыбнулась. Это неважно. Сердце колотилось как сумасшедшее, готовое выпрыгнуть из груди. Впереди нас ждал самый сложный этап – пересечение границы. И я не была уверена, что мамин план сработает.

В голове крутились мысли – нас могут поймать. О том, какие последствия ждут, если нас всё-таки схватят? Но рядом была мама, и это придавало сил. Мы должны были рискнуть всем ради свободы.

Машина плавно тронулась с места, увозя нас прочь от золотой клетки.

Время словно остановилось. Внезапно из-за поворота выскочили три чёрные машины. Они окружили нас, как хищники загоняют добычу, пытаясь взять в кольцо.

Сердце замерло в груди. Я видела, как из первой машины выпрыгнул человек в форме спецназа. Одним мощным прыжком он оказался в нашем автомобиле. Началась борьба.

Водитель вскрикнул – и его тело обмякло. Машина пошла юзом, теряя управление. Чужак отшвырнул меня в сторону, и мир погрузился во тьму.

Я пришла в себя от оглушительного крика увидела, как мама, с пистолетом в руках, стреляет по колёсам преследующих нас машин.

Два автомобиля перевернулись в воздухе и застыли грудами искорёженного металла на асфальте. Но третья машина всё ещё была на хвосте. Из неё выпрыгнул мужчина с азиатскими чертами лица. Его чёрные волосы были заплетены в множество тонких косичек, которые развевались на ветру.

Он ринулся к нам, его движения выглядели стремительными и отточенными. Борьба в салоне становилась всё яростнее. Он выбил пистолет из рук матери, его пальцы вцепились в её плечи, пытаясь вытолкнуть наружу. Её голова оказалась слишком близко к колесу. Волосы намотало на шину, и я видела, как они рвутся вместе с кожей.

В этот момент первый нападавший, которого мать успела ранить, достал шприц. Его движение было молниеносным – игла впилась мне в шею. Время замедлилось, превратившись в тягучую патоку.

Собрав последние крупицы сознания, я в прыжке ударила ногами того мужчину, вышвырнув его наружу. Пыталась дотянуться до матери, но она уже скользила к открытой двери. Её крик застрял в горле, превратившись в хриплый вой.

И тут машина на что-то налетела. Время словно остановилось. Металл заскрипел, затрещал, заныл от нечеловеческой боли. Стекло разлеталось в разные стороны, превращаясь в смертоносную пыль. Осколки впивались в кожу, оставляя рваные раны.

Мир перевернулся. Всё вокруг кружилось в безумном танце смерти. Я видела, как мама пытается ухватиться за что-то, но её руки скользили по мокрому от крови салону. Её лицо было так близко, но в то же время бесконечно далеко.

Тьма накрыла меня, как тяжёлое одеяло. Она душила, давила, уносила в бездну беспамятства. Но перед тем, как потерять сознание, я успела увидеть её глаза.

Её глаза… Они были полны ужаса и боли. В них отражалась вся безысходность происходящего. Были … такими родными, такими любимыми… И такими мёртвыми. В них больше не было жизни, только бесконечная пустота.

Последнее, что я запомнила – это её лицо, искажённое предсмертной мукой, и безжизненные глаза, в которых навсегда застыл ужас. А потом пришла бездна. Глубокая, холодная, безжалостная. Она поглотила меня целиком, унося в небытие…

Так как на дворе была ночь, то свидетелей происшествия было мало. Вынырнув второй раз из беспамятства, я поняла, что меня отбросило в сторону, а машина горит. Недалеко горело еще две. А затем послышались взрыв, сначала один, потом второй, а затем взорвалась последняя машина, заставив меня вздрогнуть и закричать «Мама»!

Ночь окутала всё вокруг своим чёрным плащом. Редкие фонари бросали тусклый, дрожащий свет на место катастрофы, отбрасывая причудливые тени на обломки машин. В воздухе витал густой, удушливый запах гари и жжёной резины, от которого першило в горле.

Я открыла глаза, чувствуя, как пульсирует боль в каждой клеточке тела. Холодный ночной воздух обжигал обожжённую кожу. Вокруг царил хаос: пылающие остовы машин освещали всё вокруг зловещим оранжевым светом, от которого плясали тени на стенах ближайших зданий. Мой разум отказывался принимать реальность происходящего.

«Мама!» – крик застрял в горле, превратившись в хриплый, надрывный сип. Я попыталась подняться, но каждая мышца протестовала, отзываясь острой болью. С трудом, сантиметр за сантиметром, начала отползать от горящей машины, чувствуя, как песок и битый асфальт царапают руки и колени.

Взрывы продолжали сотрясать воздух – первый, второй, третий… Каждый удар волны заставлял разбитое сердце замирать, а кожу покрываться холодным потом. Пришлось вжаться в землю, закрывая голову руками, чувствуя, как учащённо бьётся что-то в горле. Тошнота? Когда грохот немного утих, я подняла голову и увидела, как последняя машина превратилась в огненный шар, от которого разлетались искры, словно звёзды в ночном небе.

Адреналин придавал сил. Я поползла прочь от места смерти и разрушения, чувствуя, как дым обжигает лёгкие, гарь разъедает глаза. Горячие слёзы струились по щекам, смешиваясь с кровью.

Впереди показались очертания стройки. Полуразрушенные стены, груды бетона и арматуры – идеальное место, чтобы спрятаться. Я заползла в один из проёмов, чувствуя, как холодный бетон обжигает кожу сквозь порванную одежду. Дрожа всем телом, свернулась калачиком, обхватив себя руками.

От боли кружилась голова. Сознание затуманивалось. Кровь стекала по лицу, и я почти не ощущала, как пульсируют раны. Последнее, что запомнила перед тем, как провалиться в забытье – собственный крик, застрявший в горле, и имя мамы, которое я повторяла снова и снова, словно молитву. Моё дыхание становилось всё более прерывистым, пока окончательно не растворилась в темноте беспамятства.

Глава 2

В роскошном кабинете небоскрёба, возвышающегося над городом, Аль-Камаль аль-Файсал нервно пролистывал свежие новости на экране своего планшета. Он имел выразительные черты лица с густой, аккуратно подстриженной бородой и усами, которые подчеркивают его мужественность. Лицо обрамляли четкие скулы и сильный подбородок. Взгляд глубокий и уверенный, глаза выделялись и сейчас они горели бешенством. На шее висит изящная цепочка, добавляющее образу утонченности. Одним словом Аль-Камаль, внушал силу, уверенность и элегантность. Но сейчас его твердые губы искривились в презрительной усмешке, когда он увидел заголовок: «Сводный брат шейха аль-Файсала замешан в скандале с наркотиками».

– Очередная ложь, – прошипел он, отбрасывая планшет в сторону. – Они все хотят меня уничтожить.

Его репутация была разрушена годами скандалов и сплетен. Сучонок Амир, всегда оставался безупречным в глазах общественности, в то время как он оставался объектом грязных слухов и обвинений.

Сплетни о сделке по русской наложнице давали возможность ослабить позиции Амира. Его информаторы уже работали над тем, чтобы раскрыть детали грязной истории, которая могла стать ударом по безупречной репутации его сводного брата. Могла бы…

– Это может стать моим козырем, – прошептал он, глядя на фотографию девушки, найденную в базе данных. – Амир думает, что получил ее, но я знаю правду. И скоро весь мир её узнает.

В его глазах загорелся опасный огонёк. Аль-Камаль был готов использовать любой шанс, чтобы наконец-то занять то место, которое, как он считал, по праву принадлежало ему.

Поэтому, когда он спустился на секретный уровень, не значащийся в планах здания подвала, его лицо было олицетворением жестокости.

Тусклый свет лампочки мерцал, отбрасывая дрожащие тени на гнетущие стены подвала. Аль-Камаль стоял неподвижно, его безупречный вид резко контрастировал с грязным полом. В центре комнаты на стуле сидел связанный человек, на его лице виднелись следы побоев: синяки темнели под глазами, губы были разбиты, а из уголка рта стекала тонкая струйка засохшей крови. Его дыхание было прерывистым, а взгляд, полный ужаса, метался по комнате, словно ища спасение. Пока он снимал перчатки, пальцы в белой резине скользили по коже с почти ласковым вниманием. Его начальник охраны, грубый, с налитыми кровью глазами, нервно переминался с ноги на ногу, сжимая в кулаке окровавленную тряпку.

– Ну что, дружище… – голос Аль-Камаля звучал мягко, почти тепло, будто он обращался к старому приятелю, а не к избитому пленнику. Он аккуратно сложил перчатки на крепкий пластиковый столик.

Связанный человек дёрнулся, когда Аль-Камаль провёл пальцем по его разбитой губе, собирая каплю крови. Он замер, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

– Ты знаешь, зачем ты здесь? – Аль-Камаль наклонился ближе, его дыхание пахло дорогим кальяном и финиками.

Пленник, избитый и сломленный, наконец заговорил:

– Я… я всё скажу. Только, пожалуйста, не надо больше…

Аль-Камаль слегка оскалился, но в глазах не проявилось ни капли тепла.

– Вот и хорошо, – он дал знак охраннику отложить инструмент. – Начинай, и не забудь ни одной детали.

Тот, тяжело дыша, попытался собраться с мыслями.

– Амир… он предложил мне сделку, – начал он, его голос дрожал. – Нефтяные поля к югу от границ… в обмен на… на Василису.

Аль-Камаль замер, его глаза потемнели от гнева.

– Ты продал ему собственную дочь? – он спросил холодно, почти равнодушно, но в нём слышалась жесткость.

Ведь эти русские, да любые наложницы чем плохи… ничего они не знают о них. Ровным счетом ничего. Но одно дело соблазниться на золотые посулы и сказки, а другое вот так быть преданной семьей.

– Она не знает наших традиций, – прошептал он, наблюдая как ее отец сгорбился под тяжестью собственных слов. – Амир обещал заботиться о ней… а ты предал ее.

Аль-Камаль резко ударил по столу, заставив Владимира вжаться в стул.

– Ты понимаешь, что творишь? – прорычал он. – Твоя дочь – невинная девочка, а ты отдал её в лапы человека, который сломает её жизнь! Он вообще ее сломает.

– Она сбежала с матерью, – всхлипнул Владимир. – Я пытался их остановить…

Амир шагнул вперёд, его лицо исказилось от ярости.

– И ты думаешь, что это оправдывает твой поступок? – прорычал он. – Ты продал собственную семью за чёртову нефть!

Аль-Камаль поднял руку, останавливая охрану.

– Довольно, – произнёс он холодно. – Сделка не состоится. Твоя жена сегодня погибла. Всё кончено.

Владимир побледнел, осознавая, что его предательство не принесло желаемого результата.

– Но… но сделка… – пролепетал он.

Аль-Камаль наклонился к нему, его глаза пылали презрением.

– Ты потерял не только дочь, но и всё остальное, – произнёс он тихо. – И теперь ты заплатишь за свою жадность.

Амир шагнул вперёд, доставая пистолет.

– Прощай, предатель, – произнёс он, нажимая на курок.

В подвале стало тихо. Только звук падающего тела нарушил зловещую тишину.

Аль-Камаль отвернулся, его лицо оставалось непроницаемым. Он знал, что справедливость восторжествовала, но горечь от этой победы оставалась в его сердце.

– Уберите здесь всё, – приказал он своим подчинённым.

Когда Аль-Камаль вернулся в свой кабинет, его взору предстали роскошь и богатство: золото, дорогие произведения искусства и материалы высочайшего качества. В этом помещении, где каждая деталь кричала о власти и могуществе, он вновь открыл файл с фотографиями девушки.

То, что он задумал, было крайне опасным предприятием, но азарт игры уже завладел его разумом. Он не мог отвести взгляд от снимков.

Девушка на фотографиях была невероятно красива – словно лунная ночь, словно роза в рассветной росе, словно свет, падающий на заснеженные горные вершины. Её черты лица были точёными, а кожа – безупречной, как фарфор. Длинные золотистые волосы волнами ниспадали на плечи, создавая ореол света вокруг её лица. Голубые глаза, глубокие и прозрачные, словно летнее небо, манили своей загадочностью.

Аль-Камаль рассматривал каждый снимок с пристальным вниманием. Он отмечал грациозные изгибы её тела, изящные линии рук, лёгкий изгиб шеи. В каждом движении девушки чувствовалась природная грация, которая завораживала его.

Он изучал её лицо, пытаясь разгадать тайну, скрытую за этой безупречной внешностью. Что таится в её душе? Какие мысли роятся в этой прекрасной голове? Какие страсти могут гореть в её сердце? Больное сердце…

Фотографии не могли передать всего очарования этой девушки, но даже через объектив камеры чувствовалась её особенная, почти неземная красота. Аль-Камаль понимал, что эта игра может стоить ему дорого, но устоять перед соблазном было невозможно.

Он продолжал рассматривать снимки, погружаясь всё глубже в свои мысли. Эта девушка стала для него не просто объектом желания – она превратилась в загадку, которую он жаждал разгадать любой ценой. Её светлые локоны, словно шёлк, её нежная улыбка, её утончённые черты – всё пленяло его воображение, заставляя сердце биться чаще.

Глава 3

Его пальцы сжали край планшета, когда он провёл большим по экрану, увеличивая изображение. Взгляд скользнул по линии ее шеи, останавливаясь на полупрозрачной ткани блузы.

«Интересно, дрогнут ли эти ресницы, если провести по ним губами?» – пронеслось в голове. Он мысленно стянул с её плеч одежду, представил, как под его ладонями проступают мурашки на коже.

Другое фото – смех, открытая шея. Аль-Камаль вообразил, как прижимает её к стене, чувствует под пальцами биение сонной артерии. «А если укусить здесь, у самой ключицы?» Губы сами собой сложились в усмешку. Он представлял, как она вздрагивает, когда он срывает с неё невинный наряд, как в её глазах появляется тот самый страх, смешанный с возбуждением, который он так любил вызывать.

Внезапно он резко отодвинул планшет. Нужно остановиться. Но мысль уже пустила корни: «Она будет моей. И не на снимках, а в реальности – сдавленная в объятиях, беззащитная, готовая принять мои правила». Он мучительно выдохнул, снова потянувшись к устройству. Ещё немного. Ещё пара кадров.

Его пальцы вновь потянулись к планшету, будто загипнотизированные. На этот раз он увеличил снимок, где ветер запутал пряди волос в её улыбке. Какими бы они были на ощупь… распущенные по подушке? Мысленно он уже чувствовал их шелковистую тяжесть на своей груди, вдыхал аромат, который должен оставаться на простынях.

Следующее фото – капля дождя на декольте. Он представил, как мог бы поймать её языком, ощутить под губами учащённый пульс. А если провести мокрой плеткой по этой бледной коже… останутся ли розовые следы? В его воображении она уже откинула голову назад, обнажив уязвимую линию горла – совершенную мишень для поцелуев.

Внезапно он раздраженно провёл рукой по лицу, пытаясь стряхнуть наваждение. Соблазняющие образы продолжали танцевать перед глазами: её пальцы, вцепившиеся в его волосы; её стоны, тонущие в подушке; её бёдра, повторяющие ритм, который он задаст. Слишком реально. Слишком близко.

Аль-Камаль с силой отложил планшет, но через мгновение снова взял его в руки. Ещё один взгляд. Последний. Просто чтобы убедиться, что эта магия – не сон.

Внизу живота забилась тугая волна жара, кровь упруго пульсировала в напряжённой плоти. Ширинка брюк логично стала тесной, ткань неприятно врезалась в налившуюся плоть. Это было грубо, физиологично – будто всё его тело отвергало холодную дистанцию фотографий, требуя реального контакта.

Он нетерпеливо провёл ладонью по лицу, пытаясь подавить животный порыв. Но образы продолжали преследовать: её согнутая шея под его губами, дрожь в её руках… Тело отказывалось слушаться, настойчиво напоминая о желании, которое уже нельзя было игнорировать.

Тяжелое дыхание нарушило тишину кабинета.

Вены на его члене напряглись, будто готовые разорвать кожу. Он с силой сжал основание, пытаясь обмануть тело, но пальцы лишь глубже впились в горячую плоть. В воображении уже не было места нежностям – только её согнутая спина, хриплые стоны и влажная теснота, обжигающая его.

Аль-Камаль расстегнул ремень, освобождая вздувшуюся плоть. Воздух холодил влажную головку, но это лишь усиливало жгучую пульсацию. Рука сама начала мерное движение – грубо, без утончённости, как будто он и вправду вгонял себя в её воображаемое тело, задыхаясь от тяжёлого дыхания.

Зрачки у него расширились…

На экране продолжала сиять её улыбка, но теперь он видел лишь запрокинутое лицо с закатившимися глазами, слышал придушенный стон, чувствовал, как её ногти впиваются в его спину. Спазмы нарастали – живот свело судорогой, спина выгнулась во внезапной тишине.

Через пару секунд он обмяк в кресле, глядя на капли, испачкавшие дорогой ковёр. Голод уже не подступал к горлу, но пальцы всё ещё дрожали. Аль-Камаль издал короткий смешок в полумраке, провёл тыльной стороной ладони по влажному лбу, глядя на испачканный ковёр с каким-то даже удовлетворением. Это было послевкусие – как дым после выстрела.

Мужская плоть требует разрядки – будь то рука, рот или упругая плоть женщины. Сегодня выбор был за ним. Он потянулся к серебряной коробке с сигарами, откусывая кончик. Стыд? Нет. Лишь лёгкая усталость в мышцах и чёткость в мыслях.

Планшет погас, унося с собой образ в спящий режим.

Скоро он найдёт её. Не на экране – в реальности, где можно будет почувствовать не пиксели, а судороги живого тела. А пока… пока можно позволить себе расслабиться, выпуская дым к потолку. В конце концов, даже шейхи имеют право на простые мужские радости.

***

Когда я очнулась, надо мной склонились рабочие с арабской стройки. Их смуглые руки дрожали, пока они осматривали мои раны. Один торопливо набирал номер на телефоне:

– Эмердженси! Херп! Херп, плииз!

Сознание затуманилось от боли. Каждая клеточка тела кричала, а в груди образовалась пустота. Мысли о маме разрывали сердце. Я пыталась говорить, но из горла вырывался лишь хрип.

Внезапно рабочие расступились. Люди в форме частной охраны появились словно из ниоткуда. Их холодные взгляды заставили внутренне содрогнуться.

– Успокойтесь, мисс. Помощь уже в пути, – произнёс один из них.

Но их слова не приносили утешения. Где мой отец? Почему вместо скорой приехали охранники? А мама… то, что осталось.

Я отпрянула, когда один из них попытался осмотреть раны.

– Не трогайте меня! Где врачи? Где моя мама? – мой голос звучал слабо и умоляюще.

Паника накатывала волнами, смешиваясь с болью. Слёзы навернулись на глаза, а сознание начало уплывать.

– Тише, тише… Всё будет хорошо, – повторял охранник.

Да не верилось ни черта… я не верила. Никому не верила. Только боль и страх были реальными в этом кошмаре разрушений и лживых обещаний.

Вокруг царил хаос стройки: груды бетона, ржавая арматура, пыль, поднятая взрывами. Я отползла к стене, пытаясь укрыться от чужих взглядов. В голове билась мысль: «Амир нашёл… меня. Он не спасёт. Не поможет».

Реальность стыла жестокой хваткой – надо мной нависали незнакомые лица охранников.

– Вставай, – грубый голос разорвал мои иллюзии. – Хозяин ждёт.

– Нет! Отпустите меня! – закричала я, голос утонул в грохоте стройки. – Где мои родители? Что с ними?

Я вжалась в бетонную стену, чувствуя, как острые края царапают кожу. Рабочие в яркой одежде наблюдали издалека, перешёптываясь на своём языке. Их сочувственные взгляды только усиливали чувство беспомощности.

– Не трогайте! – всхлипнула я, пытаясь отползти. – Я никуда с вами не пойду!

Охранник схватил меня за руку, его пальцы были как тиски. Я попыталась вырваться, но он лишь сильнее сжал хватку.

– Отпустите! – слёзы текли по щекам, смешиваясь с пылью. – Помогите! Кто-нибудь, помогите!

– Заткнись, – процедил он сквозь зубы. – Только хуже будет.

В ушах звенело от взрывов, от криков, от собственного пульса. Я видела, как другие рабочие отводят глаза, как будто происходящее их не касается. Где-то там, в этом хаосе, остались мои родители. Хоть кто-то…

– Господи! – я перешла в вой, закричала, пока меня тащили через стройплощадку к чёрному внедорожнику. – Помогите!

Каждый шаг давался с трудом, боль пронзала тело. Я царапалась, билась, но охранники были сильнее.

– Пожалуйста! – выкрикнула я в последней надежде. – Господи, помоги!

Один из них швырнул меня на заднее сиденье. Машина рванула с места, поднимая клубы пыли. Рабочие остались позади, их фигуры растворялись в серой дымке.

– Молчи, – бросил водитель, глядя в зеркало заднего вида. – Хозяин не любит шумных.

Я рыдала, закрыв лицо руками. Слёзы текли по щекам, но никто не слышал моих умалений.

– Пожалуйста, – уже шептала я, – отпустите меня. Где мои родители?

Машина свернула на главную дорогу. Впереди маячили высотные здания какого-то дворца.

– Пожалуйста, кто-нибудь, спасите меня…

Глава 4

Когда её нашли, Аль-Камаль даже не колебался. План созрел в его голове мгновенно – именно такой сценарий он бы и придумал сам.

Василиса стала для него идеальным трофеем. Живым доказательством того, насколько слаб и порочен Амир. Тот не смог ни удержать её, ни защитить. Захватив девушку, Аль-Камаль словно наносил сокрушительный удар по самому уязвимому месту брата, символически уничтожая его мужское достоинство. Теперь она принадлежала ему – и это его победа.

Она превратилась в смертоносное оружие против Амира. Каждая царапина на её теле, каждое свидетельство «заботы» брата могло быть использовано в его игре. Её история, её слова, её память – всё это становилось инструментом давления в их бесконечной клановой войне.

Аль-Камаль понимал: спасти из одной клетки, чтобы заточить в другую, куда более изощрённую – вот истинное проявление власти. Он дарил ей жизнь, но на своих условиях. Создавал ту самую токсичную связь между спасителем и жертвой, где грань между защитой и насилием стиралась окончательно.

Теперь она принадлежала ему целиком – душой и телом. И даже если она верила, что Амир придёт за ней, Аль-Камаль уже знал: эта вера станет её последним заблуждением.

Но где спрятать такое сокровище? Существо, способное принести столько привилегий и власти? Его взгляд остановился на вилле – его родном доме, доме его приемной матери. Идеальное убежище. Реконструкция завершена, и драгоценный Амир ни за что не посмеет там искать. Он ненавидит Лейлу аль-Файсал – ту, кого винил в смерти родной матери, что не явится сюда.

Вилла превратится в идеальный психологический капкан, многослойный и изощрённый.

Место, куда даже слуги заходили лишь раз в неделю для уборки, станет идеальным укрытием. Для семьи это почти усыпальница, храм, где время застыло в день ухода матери Амира. Кто станет искать живую девушку в этой гробнице памяти? Даже сама Лейла использовала виллу от случая к случаю…

Ирония ситуации доставляла особое удовольствие. Амир знал о существовании виллы. Мысль о том, что его драгоценная беглянка находится в месте, связанном с женщиной, которую он так ненавидел, а Аль-Камаль боготворил, была верхом надругательства. «В доме моей приемной матери, той, кого ты презираешь, я держу то, что дорого тебе», – словно говорил Аль-Камаль.

Мраморные залы с покрытыми ремонтной пылью с чехлами, старинные арабские трюмо, хранящие запах давно ушедших духов… И посреди этого – Василиса, блуждающая по комнатам в ночной рубашке. Или без… он еще не решил. Как грешная тень той, кто когда-то властвовала здесь…И умерла.

Полная изоляция усилит эффект. Только он будет приезжать раз в два дня, принося с собой новую реальность. В этих стенах, пропитанных историей и страданиями, Василиса станет частью его личного мира. Мира, где правила будет диктовать он, а память о прошлом послужит лишь декорацией для его игры.

Здесь, в этом святилище боли и власти, начнётся её новое существование – существование пленницы в золотой клетке, где каждый камень будет хранить тайну, а каждая тень сможет скрывать его присутствие.

Он представит, как она бесцельно бродит по пустым залам, как отражается в старинных зеркалах, как вдыхает аромат давно ушедших времён. И как с каждым днём всё больше погружается в созданную им реальность, где единственным хозяином положения будет он сам.

***

– Не смотри назад, – прошипел водитель, выворачивая руль. – Твоя новая жизнь началась.

Я сжала кулаки до боли, ногти впились в ладони. Слёз не было. Только ледяная пустота внутри и крошечный, тлеющий уголёк надежды.

Машина резко затормозила. Я инстинктивно рванулась к двери, пальцы судорожно схватили ручку. Бесполезно – заперто. Охранник схватил меня за плечи, его пальцы впились в кожу, словно стальные тиски.

Я кричала, билась, царапалась, но он лишь смеялся – низким, хриплым смехом, наслаждаясь моим страхом.

– Тихо, шармута, – прорычал он, придавливая меня к сиденью. От его дыхания пахло табаком и чем-то тошнотворно-кислым. – Хозяева не любят шумных.

Дверь распахнулась, и меня практически выкинули наружу. Ноги подкосились, но охранник не дал упасть – грубо потащил к чёрной двери особняка.

Внутри пахло цветами… сладкими, приторными. Этот запах только усиливал тошноту от происходящего. Каждый шаг давался с трудом, каждый вдох казался последним глотком свободы.

Я понимала – это только начало кошмара. Начало пути в место, откуда нет возврата.

Охранник с ухмылкой подталкивает меня вперёд. Мраморный пол блестящий и новый обжигает холодом не только ноги, но и взгляд. Высокие потолки многократно усиливают каждый мой прерывистый вздох. Роскошь вокруг кажется издевательством – золотые люстры, шёлковые портьеры, всё это лишь маскирует истинную сущность места: золотую клетку.

Мужчина толкает меня, и я падаю на колени перед Великой шейхиней, нынешней женой эмира. Сердце замирает от ужаса. Её трость отстукивает ритм по полу, звук эхом разносится по залу, заставляя прислугу застыть в благоговейном молчании.

– Это та самая… ничтожество, – её голос скрежещет, словно металл по стеклу, заставляя кожу покрываться мурашками. Она наклоняется, тростью поднимает мой подбородок, вынуждая встретиться с её ледяными глазами. – Какая жалкая.

Я дёргаюсь, пытаясь вырваться, но охранник мгновенно сжимает мои плечи, удерживая на месте. Великая Лейла аль-Файсал усмехается, её губы растягиваются в холодной, лишённой тепла улыбке.

– Мой сын обожает ломать таких, как ты, – она делает пренебрежительный жест рукой, от которого мороз по коже.

Страх смешивается с яростью. «Сын! Какой сын?» – пульсирует в мозгу. Она осматривает меня с головы до ног, в её взгляде – лишь безразличие и презрение, словно я не более чем надоедливое насекомое.

– Где мой отец?! – выкрикиваю я, борясь с дрожью в голосе. – Что вы с ним сделали? Отвечайте!

Но она лишь усмехается, наслаждаясь моим отчаянием. Её тонкие брови слегка изогнулись в насмешке, но лицо осталось непроницаемым, словно высеченным из мрамора.

– Ты осмеливаешься говорить? – прошипела Великая шейхиня, и в её голосе зазвенела ярость. – В этом доме вопросы задают только хозяева.

Её слова, острые клинки, вонзаются в моё сознание. Я чувствую, как воздух вокруг тяжелеет, пропитанный властью и презрением. Этот дворец – не просто стены и золото, это плоть её могущества, каждый камень здесь дышит её волей.

Она нависает надо мной скалой. Её тень, длинная и угрожающая, ползёт по полу, как змея перед атакой. Пальцы, унизанные перстнями, крепко сжимают резную трость – оружие не менее опасное, чем кинжал.

Аромат дорогих благовоний смешивается с запахом власти и угрозы. Придворные застыли в безмолвии, ожидая её следующего движения.

Пот струится по спине, но я поднимаю голову выше. Её мир – паутина, но я ещё не стала пленницей. После всего, что я пережила… нет.

– Подчиняться? Где мой отец? Что вы с ним сделали?

Охранник делает шаг вперёд, но я не отступаю.

Её глаза вспыхивают гневом. Трость молнией взмывает в воздух и обрушивается на мой живот. Я падаю на колени, но не сдаюсь.

Она наклоняется, её дыхание обжигает мою щёку:

– Ты будешь тем, кем я прикажу. Рабом. Трофеем. Мертвечиной.

Резким движением она бросает на пол паспорт моего отца и мой. Они шлепаются по мрамору, оставляя тёмный след. Кровь на его уже успела засохнуть.

– Выбирай свою судьбу.

– Будьте прокляты! – выплёвываю я, с ненавистью глядя ей в глаза. – Я не сломлюсь.

Её смех звучит, как звон разбитого стекла.

Трость рассекает воздух с жутким свистом, словно ятаган в руках палача. Первый удар обрушивается на плечо – вспышка боли ослепляет, зубы впиваются в губы до крови. Второй удар приходится по рёбрам, и я слышу свой хриплый вдох, будто лёгкие наполнились битым стеклом.

– Грязная тварь! – визгливый голос разрезает воздух, как нож. – Ты смеешь открывать рот в моём присутствии?!

Трость взлетает вновь – на этот раз по спине. Тело складывается само собой, но я упрямо поднимаю голову. Кровь на губах солёная, моя собственная. Прислуга замерла в отдалении, боясь даже дышать. Великая мать тяжело дышит, её морщинистое лицо багровеет, но в глазах не просто гнев – наслаждение.

– Я… не… ваша! – каждое слово даётся с болью, но я выплёвываю их, как проклятия.

Она замирает. Тишина опускается тяжёлым покрывалом. Затем – её ледяной смех, похожий на звон разбивающегося стекла.

Трость опускается снова – хруст костей, вспышка боли. Кровь струится по спине, слёзы размывают её следы на щеках. Я закрываю голову руками, но она продолжает бить – по рукам, по бёдрам, везде, где осталась целая кожа.

– Мерзавка! – её слюна летит мне в лицо. – Думаешь, Аль-Камаль тебя защитит?

Новый удар валит меня на бок. Я сворачиваюсь клубком у её ног, кожа горит огнём, в ушах звенит. Она тяжело дышит, но не останавливается. Трость продолжает своё смертоносное танец – по рукам, по спине, по всему телу.

– Ты… ничтожество… – шипит она, как ядовитая змея. – Ты – пыль, которую не стряхивают, а стирают с подошв. Мой сын коллекционирует даже мусор, если тот блестит. Ты – дым без огня. Исчезнешь, и никто не заметит. «Раньше таких, как ты, использовали и выбрасывали в пустыне. Ты даже не вещь. Вещи хранят. Ты – упаковка, которую рвут и забывают.

Мир расплывается перед глазами. Голоса прислуги доносятся издалека. Последнее, что я вижу перед тем, как тьма поглощает меня – её туфли, испачканные моей кровью.

– Уведите её подальше отсюда, – приказала Великая шейхиня, её голос звучал холодно и непреклонно. – Пусть никто не видит её страданий.

Охранник заколебался, его рука крепче сжала рукоять пистолета.

– Но госпожа… – начал он, но осёкся под её ледяным взглядом.

– Ты смеешь перечить мне? – её глаза сузились, в них вспыхнул опасный огонь. – Помни своё место, пёс. Аль-Камаль силён, но моя власть древнее и крепче. Одно моё слово – и твоя голова скатится с плеч быстрее, чем ты успеешь помолиться.

Охранник побледнел, его кадык дёрнулся.

– Я лишь забочусь о безопасности… – пробормотал он.

– Молчи! – она ударила тростью по полу, звук эхом разнёсся по залу. – Делай, как велено. Или ты хочешь проверить, насколько быстро я могу лишить тебя всего? Твой хозяин – пыль под моими ногами. А ты – и подавно.

Придворные за её спиной перешёптывались, но никто не осмеливался вмешаться.

– Да, госпожа, – наконец выдавил охранник, склоняясь в глубоком поклоне. – Как прикажете.

– Вот и хорошо, – она улыбнулась, но в этой улыбке не было тепла. – Уведи её. И помни: ослушаешься – умрёшь.

Охранник, не поднимая глаз, кивнул и жестом приказал унести меня. Кто-то взял меня на руки. Его лицо выдавало внутреннюю борьбу, но власть Великой шейхини была неоспорима. Даже сам Аль-Камаль не осмелился бы перечить её воле.

Глава 5

Амир метался по дворцу, сам словно раненый зверь. Его гордость была растоптана, система безопасности, которую он считал неприступной, оказалась уязвимой. Он стоял на балконе своего дворца, глядя в темноту, и понимал: его ненависть к имени теперь навсегда связана с предательством другой. Две женщины с одним именем разрушили его мир. Одна лишила его матери, другая – веры в собственную непобедимость, практически помогая третьей, что лишила его чести.

Иногда самые опасные враги – это те, кого мы держим рядом с собой, и те, чьи имена мы боимся произносить вслух.

Его начальник службы безопасности чуть не зарезал себя, понимая, что побег наложницы не горе, беда в том, как она это сделала. Животные в зверинце! Кто бы мог подумать и этот взгляд на прощание… горящий, вызвавший в нем яростный мороз. Никто-никто, ни одна женщина не смела… кроме Лейлы аль-Файсал и этой… белокурой шармуты. Он убьет ее. Найдет и убьет… Дочь запретного. Русская шлюха. Ничтожная потаскуха, не умеющая сосать. Если бы он знал… не стал бы брать ее в рот. Нет! Думал, что унизил… Она тут же ответила ему.

Амир всё ещё стоял у окна, когда в зал вошёл начальник его личной охраны – единственный человек, которому будущий эмир доверял безоговорочно. Его лицо было мрачным, но спокойным, что ещё больше напрягало Амира.

– Где ты был? – прорычал Амир, не оборачиваясь. – Почему я узнаю о случившемся от слуги?

– Прошу прощения, мой господин, – голос начальника охраны был ровным. – Я собирал информацию.

Амир резко обернулся:

– Говори!

– Машины действительно разбились на автостраде. Мать девушки оказалась вооружена. Она ранила двоих наших людей, но сама не выжила.

– А девчонка?

– Василиса осталась невредимой. Рабочие с ближайшей стройки вызвали скорую помощь, но… – начальник охраны замялся.

– Говори!

– Скорая приехала, но почти сразу же появились неизвестные. Трое мужчин в гражданской одежде. Они предъявили какие-то документы и забрали девушку.

– Какие документы?

– Это выясняется. Мои люди проверяют все записи с камер видеонаблюдения в округе. Но есть проблема…

– Какая ещё проблема?

– Часть камер была выведена из строя незадолго до происшествия. Кто-то хорошо подготовился к этому побегу.

Амир медленно подошёл к начальнику охраны:

– Найди их. Найди каждого, кто причастен к этому. Проверь все записи, допроси всех свидетелей. Я хочу знать, кто посмел украсть то, что принадлежит мне.

– Будет сделано, мой господин. Но есть ещё одна деталь…

– Говори!

– Среди тех троих мужчин был человек, которого я видел раньше. Он работал на одного из ваших давних врагов.

Амир усмехнулся:

– Вот оно что… Кажется, игра становится интереснее. Найди их. Всех до единого. И принеси мне их головы.

Начальник охраны склонился в поклоне:

– Будет исполнено, мой господин. Никто не уйдёт от вашего правосудия.

Солнце только поднялось над горизонтом, когда Амир вошёл в зал для завтрака. Помещение утопало в роскоши: золотые узоры на стенах, хрустальные люстры, белоснежные скатерти. На столе возвышались серебряные блюда с деликатесами: мраморная говядина, запечённые фрукты, морепродукты, украшенные лепестками редких цветов.

Слуги в безупречных ливреях бесшумно перемещались, наполняя хрустальные бокалы янтарным нектаром. Он занял своё место во главе стола, его взгляд был холоден и сосредоточен.

Внезапно дверь открылась, и в зал ввели Лейлу. Девушка едва держалась на ногах, её глаза были полны страха. Она знала – сегодня изменилось все.

– Подойди, – голос Амира прозвучал неожиданно мягко.

Лейла приблизилась, не смея поднять глаза.

– Ешь, – приказал он, указывая на тарелку с изысканными блюдами. – Или ты боишься?

Девушка дрожащей рукой взяла вилку, но не могла заставить себя откусить даже кусочек.

Амир медленно обходит Лейлу, проводя пальцем по оголённому плечу. Его прикосновение обжигает холодом.

– Ты так жаждала зрелищ, – его голос шепчет в полушаге от её уха. – Позволила мыши подглядывать за львами. Что ж… Стань сама представлением.

Он дал знак секретарю. Тот принес шёлковый шарф с фамильным гербом – тот самый, что Лейла подарила Василисе в знак «дружбы».

– Каждый шов на этом шарфе… будет напоминать тебе о цене предательства. Раздевайся.

Он не раздевает её. А заставляет её самой разоблачаться под пристальными взглядами слуг, складывая одежду в идеально ровные квадраты. Каждый слой – как страница, которую вырывают из книги её достоинства.

– Ты хотела видеть чужие тайны? Прекрасно. Теперь все будут видеть твои.

Амир протянул ей вибратор. Фарфоровый, холодный, с инкрустацией – похожий на медицинский инструмент из другой эпохи.

– Публично.

Он завязал ей глаза тем самым шарфом с гербом. Мир сужается до звуков: её прерывистое дыхание, шепот слуг, жужжание прибора в дрожащих пальцах.

– Кончи. Или я велю выпороть тебя до шрамов. Ты ведь знаешь, как они «заботятся» о непослушных.

Она старалась, но не могла. Тело предавало – ни боли, ни удовольствия, только вакуум унижения. Амир наблюдал за ней какое-то время, как она бьётся в истерике на паркете, бессильная подарить себе оргазм.

В этот момент в зал вошёл его личный секретарь. Наклонившись к уху правителя, он прошептал несколько слов. Амир едва заметно улыбнулся.

– Что ж, – произнёс он, поднимаясь из-за стола. – Кажется, всё только начинается.

Пока Лейла в ужасе слушала его уход, Амир уже разрабатывал план.

Оказавшись в своем кабинете, он сел за массивный стол из красного дерева, его пальцы барабанили по полированной поверхности. На экране монитора мелькали цифры и графики – контракт с поставщиком нефти был подписан. Переманить ключевого поставщика нефти, с которым работал Аль-Камаль. Не угрожать – просто заключить контракт на час раньше, с более выгодными условиями. Пусть брат узнает об этом из отчётов.

Телефон на столе издал тихий сигнал. На экране появилось имя: «Журналист Хасан».

– Слушаю, – голос Амира был сдержан.

– Господин, материал готов. Все источники подтверждены, фотографии обработаны. История выглядит убедительно. Это будет слух: «Шейх Аль-Камаль тайно вывез из России девушку против её воли». Не обвинять прямо – просто создать информационный фон, который свяжет вашему брату руки.

– Отлично. Публикация через три часа. И проследи, чтобы первые отклики появились именно в тех изданиях, которые я указал.

– Будет сделано.

Амир положил трубку и нажал другую кнопку на панели.

– Лейла ждёт на проводе, – доложил голос секретаря.

– Пусть ждет.

Амир лениво пролистал снимки. На них была изображена Василиса в компании Аль-Камаля – подстроенные сексуальные развратные сцены, искусно обработанные фото с потс-вечеринок. Наверняка мачеха сейчас на них тоже смотрит.

Пусть смотрит, пусть знает… какая у него в гареме завелась шлюха. Ее любимый Аль-Камаль и так по уши в скандалах, может она кинется его спасать… может.

Он перекинул файл начальнику безопасности с приказом:

– Распространите эти фотографии среди доверенных лиц. Пусть все видят, с кем связался мой брат.

В это время в офисе документалиста кипела работа.

– Все материалы собраны? – спросил Амир по видеосвязи.

– Да, господин. У нас есть детские фотографии, записи с камер наблюдения, даже несколько интервью с бывшими служанками. История будет выглядеть правдоподобно. Мы заявимся как документальное журналистское расследование.

– Отлично. Главное – не переборщить с обвинениями. Пусть это будет история о судьбе, а не о мести.

Он усмехнулся.

Хасан найдет из «неустановленных источников» и выпустит через пару дней еще один материал: «Пропавшие невесты шейхов: история выжившей».

Её детские фото, снимки с камер наблюдения в день исчезновения, интервью «под прикрытием» с бывшими служанками дворца, но – ни одного прямого обвинения, только факты в сторону брата. И как результат, Амир улыбнулся про себя…

1. Аль-Камаль не сможет её показывать – она теперь публичная жертва.

2. Не сможет и отпустить – она свидетель.

3. Пресса будет копать под самого Амира, но его образ «скорбящего брата» выведет из-под удара.

Это было идеальным ядовитым решением: Василиса станет призраком, который разрушит репутацию клана, оставаясь физически в руках брата. Аль-Камаль держит в клетке не девушку, а бомбу.

В кабинет вошел второй секретарь с коробкой. Амир лично проверил упаковку наручников. Гравировка «Для твоей новой коллекции. Надеюсь, эта продержится дольше» была выполнена безупречно.

– Отправить немедленно, – приказал он. – И проследите, чтобы посылка была доставлена точно в руки Аль-Камаля.

В кабинете снова зазвонил телефон. На этот раз – от его личного помощника.

– Господин, все части плана реализованы. Журналисты начали работу, фотографии распространяются, наручники доставлены.

Амир улыбнулся. Его план работал безупречно. Теперь оставалось только наблюдать, как его брат будет барахтаться в паутине, которую он так искусно сплел.

«Ты сам выбрал этот путь, брат, – подумал Амир. – Теперь наслаждайся последствиями своего выбора».

В его глазах отражалась холодная решимость. Игра только начиналась, и он был уверен в своей победе.

Глава 6

Он смог освободится только к вечеру. Аль-Камаль чувствовал, как его охватывает нетерпение. Желание глушило изнутри. Напряжение нарастало, требуя разрядки. Мысли заняты только тем, как удовлетворить это желание. В глубине души он понимал, что это лишь временное облегчение.

Его верный шпион доложил, что брат так и не взял её. Эта новость только разжигала его страсть и желание обладать.

В голове крутились мысли о том, как она будет… принадлежать, как стоны заполнят тишину пустой виллы. Фантазии о близости захватили целиком. Он представлял, как тело Василисы отзывается на прикосновения. Как красавицы постепенно сдаётся под натиском страсти. Порочные стоны, наполненные смесью боли и удовольствия, звучали в его мыслях, усиливая бешенное желание.

В воображении она не сопротивлялась, а, наоборот, отвечала ему с такой же страстью, как и он. Он видел, как ее глаза туманятся от наслаждения, как тонкие пальчики сжимают его широкие плечи и не только плечи, поддаваясь волне эмоций. Волнующая картина, где каждый женский вздох был сладким триумфом.

Аль-Камаль представлял, как стоит над ней, и пальцы впиваются в простыни по бокам её головы. Дыхание – горячее, неровное, с примесью страсти. Он видит, как её зрачки расширяются, как губы дрожат при глотках воздуха. Страх? Нет. Не только.

– Ты… не посмеешь… – шёпот звучал хрипло, но тело – грудь вздымается быстрее, бёдра непроизвольно сжимаются.

Он чувствовал это будто наяву. Всё её нутро будет влажное, мокрое… Его ладонь скользит под сорочку, пальцы сжимают грудь – нежно, слишком нежно для такого зверя. Она стонет и кончает.

– Я посмею всё, – он не осознавал, что шепчет вслух. – Ты будешь кричать. Кончать. И просить ещё.

Его рука будет резко дёргать за цепочку, заставляя её выгнуться. В его фантазии… Его прикосновения будут одновременно нежными и властными, и он обязательно покажет ей, что теперь она принадлежит ему. Только ему одному. В его фантазиях их близость была идеальной, каждый момент полон жаркой похоти.

Аль-Камаль ворвался на виллу, словно шторм, сметающий всё на своём пути. Воздух вокруг него дрожал от ярости. Пустые комнаты встретили его зловещей тишиной. Гостевые покои – ни души. Лишь пыль танцевала в лучах заходящего солнца.

Внезапно его взгляд зацепился за дрожащего слугу. Тот стоял, словно статуя, не в силах вымолвить ни слова. Аль-Камаль шагнул в холл, оставляя за собой след из ярости и сырого воздуха. Его пальцы впились в перила лестницы с такой силой, что дерево затрещало, будто живое существо под натиском хищника.

– Где девушка? Где её комната? – его голос прозвучал как приговор, каждое слово падало, словно лезвие гильотины.

Горничная выронила серебряный поднос. Хрусталь разлетелся на тысячи осколков, эхом отразившись от мраморных стен. Старший лакей побледнел до синевы, его пальцы судорожно теребили фалды фрака.

– В восточной спальне, хозяин… Но она…

Аль-Камаль уже летел по лестнице, срывая с шеи галстук. Его нельзя было остановить. В голове пульсировало только одно: её запах, её кожа под его пальцами, её предательские стоны.

Тишина в спальне обрушилась на него, словно тяжёлый занавес. Простыни не смяты, серебряная цепь – холодная и разомкнутая. Не тронута. Аль-Камаль застыл в дверном проёме, его кулаки сжались так, что костяшки побелели до синевы. Воздух сгустился, как перед бурей.

– Где? – его голос прозвучал утробно, почти ласково, отчего стало ещё страшнее.

Его глаза – чёрные, бездонные – заставили даже самого смелого лакея отступить на шаг. Где-то в коридоре что-то упало. Звук разорвал напряжённую тишину, словно выстрел. Старший горничный рухнул на колени, его голос дрожал, как лист на ветру.

Аль-Камаль нахмурился, и в комнате стало ещё тише. Казалось, все затаили дыхание.

– Она не в своей комнате, – его тон стал ледяным, пронизывающим до костей. – Почему вы все так нервничаете?

Один из слуг, собрав остатки мужества, попытался объясниться:

– Мы просто… не уверены, господин. Мы не видели, чтобы её кто-то выводил.

Аль-Камаль, сохраняя ледяное самообладание, взглянул на них так, что казалось, он видит их насквозь. Его терпение достигло предела.

Ледяная тишина повисла в воздухе – ровно до того момента, как Аль-Камаль резким движением смахнул хрустальную вазу со стола. Осколки разлетелись по мраморному полу, заставив служанку вскрикнуть.

– БЛЯТЬ! – рёв сотряс стены. Кулак врезался в дверной столик, оставляя кровавые следы на дереве.

Его глаза метались по комнате, выхватывая детали: следы борьбы на полу, капли крови… В висках пульсировало, дыхание стало частым и прерывистым.

– Вы… Вы все… – он задыхался от ярости, пальцы судорожно сжимали виски, – ПРОЕБАЛИ МОЮ СОБСТВЕННОСТЬ!

– Достаточно, – его голос разрезал воздух, как острый нож. – Мне нужна правда. Кто последний видел её? Выясните, где она сейчас.

Слуги, словно тени, бросились выполнять приказ, понимая, что промедление смерти подобно.

Лейла вошла, словно буря в бархатных перчатках. Её шёлковая абайя шелестела, а взгляд – холодный, оценивающий – скользнул по дрожащей прислуге. Комната замерла – даже воздух, казалось, перестал двигаться.

– Она сбежала, – её голос прозвучал как приговор, – как крыса, под покровом ночи.

Аль-Камаль медленно повернулся к ней. В его глазах не было бешенства – лишь та ледяная пустота, что страшнее любого крика. Его взгляд пронзил Лейлу насквозь, словно острый клинок.

– Крыса? – произнёс он так тихо, что слуги невольно замерли, затаив дыхание. Его голос звучал как погребальный звон.

Он сделал шаг к Лейле – не стремительный, а тяжёлый, мерный, словно палач, поднимающийся к эшафоту. Каждый его шаг отдавался в тишине гулким эхом. Полумрак подчёркивал резкие черты его лица, а тени делали его облик ещё более зловещим.

Его пальцы, холодные как лёд, схватили её подбородок – не больно, но неотвратимо, как тиски. Лейла почувствовала, как по её коже пробежала дрожь.

– Где. Она, – каждое слово падало тяжело, как камень.

Лейла попыталась улыбнуться, но её губы предательски подрагивали. Влажный воздух комнаты словно сгустился от напряжения.

– Ты действительно хочешь знать? – её голос дрогнул. – Мёртвые тела редко возвращаются, сынок.

И тут он изменился. Вся ярость ушла, сменившись чем-то куда более опасным – абсолютной, безмолвной решимостью. Его зрачки расширились, заполняя почти всю радужку.

– Тогда слушай внимательно, – его шёпот пожирал пространство между ними, заставляя Лейлу содрогнуться. – Если она мертва… твоя жизнь станет длинным, медленным напоминанием о цене её смерти.

Его дыхание, горячее и тяжёлое, коснулось её лица, а пальцы на подбородке сжались чуть сильнее, заставляя Лейлу задохнуться от страха. В воздухе повисла такая тишина, что было слышно, как бьётся её сердце – громко и прерывисто, словно барабанная дробь.

Аль-Камаль медленно повернулся к ней. В его глазах не было бешенства – лишь та ледяная пустота, что страшнее любого крика. Его взгляд пронзил Лейлу насквозь, словно острый клинок. Внезапно она достала фотографии – те самые, что прислал Амир. На них была Василиса в объятиях Аль-Камаля, запечатлённая в самых непристойных позах, среди разврата грязных вечеринок.

– Смотри, – Лейла протянула снимки, – они есть у всех. Твоя репутация разрушена. Из-за нее!

Глава 7

Аль-Камаль не шелохнулся. Только пальцы сжали телефон так, что тот затрещал, словно живой. В саду за окном алые розы качались на ветру – такие же красные, как кровь, которую он сейчас жаждал пролить.

– Ты позволил этому случиться, – Лейла сделала шаг вперёд, её тень легла на него. – И теперь вся наша честь…

Он обернулся. Глаза – два пылающих вулкана в перекошенном лице. Прислуга замерла, один из лакеев прижал серебряный поднос, боясь уронить.

– Моя честь, – произнёс он негромко, но так, что у присутствующих волосы вставали дыбом. – Моя женщина. Моя месть. Где она?

Лейла скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела ему в глаза. Тень Аль-Камаля накрыла её целиком, как чёрное знамя. Его дыхание стало ровным – и от этого ещё страшнее. Где-то за спиной будто что-то билось вдребезги, но никто даже не вздрогнул.

– Ты забыл, кто здесь хозяин? – он наклонился так близко, что её дорогие духи смешались с запахом пороха и крови, исходящим от него.

Она не отступила ни на шаг. Её ногти впились в собственные локти, но лицо оставалось ледяной маской.

– Я воспитала тебя. Я могу и…

Аль-Камаль внезапно улыбнулся – ледяной, беззубой улыбкой хищника.

– Не обязана? – наклонился так близко, что их дыхание спуталось. – Ты забыла, в чьём доме стоишь, женщина.

Его рука со свистом рассекла воздух и с грохотом отправила в стену антикварного зеркала в позолоченной раме телефон. Осколки дождём сыплются на пол.

– Это не твой дворец. Это моя земля. Мои стены. Мои правила. – Каждое «моё» звучало, как выстрел. – И ты здесь – гостья. До тех пор, пока я этого позволяю.

Он схватил её за шею – не чтобы задушить, а чтобы почувствовать, как пульс у неё на шее бешено колотится.

– Ты будешь отчитываться. Передо мной. На коленях, – пальцы впились в шелк. – Или я превращу твою жизнь в руины ещё до того, как умрёшь. Начну с Амира. Потом перейду к другим родственникам. Твоим собакам. Твоим проклятым розам в саду.

Аль-Камаль сделал шаг назад, и его тень легла на пол, подчёркивая его внушительные размеры. В глазах вспыхнул неистовый огонь.

– Выбор за тобой. Унижение или уничтожение.

Он все еще видел развратные образы с Василисой. Те плясали перед глазами, дергали за душу. Амир время даром не терял! Пока он разбирался с клиентом, тот наносил ему удары в других местах. И даже в этих грязных образах, девчонка была божественно прекрасной.

– Ты знаешь, как это важно, – его голос угрожающе затих, но каждая фраза звучала как неоспоримый факт. – Мы оба понимаем, что я не остановлюсь, пока не найду её.

Она не отводила взгляда, ответила с той же невозмутимостью:

– Есть вещи, которые требуют моего вмешательства, сын, – слова прозвучали как вызов, и она не шагнула назад.

Аль-Камаль, выдержав паузу, испепеляюще разглядывая мать. Его лицо оставалось бесстрастным. В воздухе витало напряжение, словно перед грозой.

– Я жду. И помни: терпение моё на исходе.

Лейла сглотнула, её губы дрогнули, но она продолжала хранить молчание, зная, что это молчание может стоить ей слишком дорого.

– Говори, – рявкнул он.

Тишина повисла между ними, густая, как дым после закипания в кастрюле. Он провел языком по передним зубам, ощущая вкус крови – в ярости прикусил щеку. Его приемная мать стояла неподвижно, в глазах, таких же черных, как у него, мелькнуло что-то… страх? Нет. Что-то хуже. Расчет.

Он увидел холодный, отточенный расчёт в её взгляде и понял – она не просто скрывает правду. Она ведёт свою игру, даже стоя на краю пропасти.

– Ах вот как… – голос стих, почти стал ласковым, и от этого жутким. – Ты молчишь, потому что боишься. Ты молчишь, потому что ждёшь.

Он приблизился к ней накатом, его тень тяжело накрывала её целиком, словно чёрное бетонное покрывало. При каждом его шаге воздух будто сгущался, становился тяжёлым и душным.

– Кого? Моего брата? Отца? Или, может, тех, кому ты продала эту девчонку? – Он провёл пальцем по её щеке, и она непроизвольно вздрогнула, её смуглая кожа покрылась мурашками.

Сыновья рука внезапно сжала её запястье – не больно, но неотвратимо, как кандалы. Её пульс участился, кровь прилила к лицу, но она не издала ни звука.

– Ошибаешься. Никто не придёт. Потому что я – не угроза где-то там, в будущем. Я – это сейчас. Я – боль, которая уже здесь, – его дыхание стало прерывистым, горячим.

Он наклонился к её уху, и шёпот обжёг, как раскалённое железо:

– И твой расчёт… сейчас превратится в харам.

В комнате стало так тихо, что было слышно, как бьётся её сердце – громко и прерывисто, будто барабанная дробь. Его глаза сверкали в полумраке, зрачки расширились, заполняя почти всю радужку.

Лейла стояла неподвижно, губы плотно сжаты, но в глубине взгляда промелькнуло что-то похожее на страх. Однако она быстро взяла себя в руки, её лицо снова стало маской ледяного спокойствия.

Аль-Камаль чувствовал, как внутри закипает ярость, но он держал себя в руках, зная, что сейчас не время для таких эмоций. Он должен был выжать из неё всю правду, чего бы это ни стоило.

– Говори, – прошипел он наконец, и его свист звучал как приговор. – Или я заставлю тебя…

Глава 8

– Гнилое семя нашему роду ни к чему, – процедила она сквозь зубы.

– Гнилое семя? – Аль-Камаль рассмеялся так нехорошо, что прислуга у дверей невольно вздрогнула, прижав руки к груди. – Ты правда думаешь, что после всего, что сделал Амир, ты можешь диктовать мне, кого трахать и что делать?

Он сделал шаг вперёд, намеренно раздавив хрустальный осколок под подошвой. Звук хрустнул, как переломанный позвоночник, эхом отразившись от мраморных стен.

– Я не спрашивал разрешения, когда он творил беспредел. Не спрашивал, когда он спалил эту виллу. Ты помнишь, как я выносил тебя отсюда, когда другие не рискнули? И уж точно не спрошу, когда она родит моего наследника.

Лейла вдруг улыбнулась. Не холодно. Она не дрогнула под его взглядом, но в глазах читалось предупреждение. Слуги старались держаться подальше, чувствуя, что напряжение в комнате достигло предела, воздух словно наэлектризовался.

– Ты играешь с огнём, – её голос обжигал, как лёд. – Я защищаю тебя же, наш род. И она никого не родит.

Аль-Камаль остановился в опасной близости от матери, чтобы не сорваться, но его присутствие осталось ощутимым и давящим, невидимой волной влияния.

– Если ты продолжишь мешать мне, последствия не заставят себя ждать, – пообещал он, его голос стал совсем недобрым, в нём звучала смерть. – Я не позволю никому, даже тебе, встать у меня на пути. Это девушка сейчас крайне важна для меня. И ты знаешь это…

Он наклонился настолько близко, что их дыхание смешалось – её ледяное и ровное, его горячее, с привкусом ярости. Где-то за спиной у горничной вырвался сдавленный стон – девушка упала в обморок, потому что тело бессильно осело на пол.

– Мой дом, – произнёс он почти ласково, проводя пальцем по материнской жемчужной нитке, ощущая под пальцами прохладу речных камней. – Мои правила. Моя война.

Жемчужины рассыпались по полу, как слёзы, отражая тусклый свет заходящего солнца. Лейла не дрогнула, но её веко дёрнулось – единственная предательская деталь, выдавшая её волнение.

– Ты забываешь, кто вырастил тебя из грязного щенка! – голос у нее впервые дрогнул, в тонах прорезались нотка отчаяния.

Аль-Камаль ухмыльнулся, губы искривились в хищной улыбке. Краем глаза он заметил, как старший лакей незаметно молится, пальцы того дрожали. Смешно. Будто Аллах когда-либо слушал этот дом, пропитанный кровью и предательством? Аль-Файсал всегда свое берут силой…

В воздухе ныло напряжение, тяжёлое, почти удушающее. Каждый вздох казался последним, каждый взгляд – не видящим.

Мать смотрела на него с той же невозмутимостью, с какой подписывала смертные приговоры. Её голос, обычно кроткий и вкрадчивый, сейчас звенел напором:

– Ты понимаешь, что теперь будет? – каждое слово падало тяжко, как гиря.

В этот миг что-то надломилось в их отношениях. То, что раньше скрепляло их союз, теперь превратилось в пропасть. Аль-Камаль не мог не чувствовать, как внутри него поднимается волна первобытной ярости. Она больше не была для него матерью – лишь воплощением всего, что он презирал: древних традиций, женских заговоров, системы, посмевшей посягнуть на его собственность.

Сейчас, когда ставки были так высоки, когда ее помощь нужна была сильнее помощи Аллаха… она предавала его!

Его глаза потемнели от ненависти. Он видел перед собой не женщину, а преграду – высокую, неприступную, отравляющую всё вокруг. Её ухоженные руки, её спокойная улыбка – всё это теперь вызывало в нём только отторжение.

– Ты… – голос звучал безмолвно, но каждое слово, словно пуля, отскакивало от стен, – ты осквернила то, что принадлежит мне. Ты посмела нарушить мои границы, тронуть мою собственность.

В груди клокотала ярость бессилия, страх поражения. Он не мог просто уничтожить – за ней стояли традиции, влияние, связи, которые делали её неприкосновенной. Но это только разжигало его ненависть, делало её ещё более жгучей, ещё более ядовитой.

– Никогда, – произнёс он, растягивая каждое слово, – никогда больше ты не переступишь порог моих покоев. Твои глаза больше не увидят того, что принадлежит мне по праву.

Взгляд стал совсем холодным, расчётливым. В нём больше не было ни капли тепла – только сталь и лёд. Лейла впервые увидела в нём не сына, а врага – опасного, расчётливого, беспощадного.

– Ты думаешь, это конец? – голос у нее дрогнул.

– Нет, – ответил он не спокойно, – это только начало.

– Успокойся, сын. Это всего лишь девчонка.

– Всего лишь? Девчонка?! – он с силой ударил кулаком по столу, заставив хрустальные безделушки задрожать. – Ты не понимаешь! Её жизнь висит на волоске!

Лейла надменно приподняла бровь, демонстрируя своё превосходство:

– И что ты предлагаешь? Броситься спасать её?

– Я должен жениться на ней! Это единственный способ защитить её! И мне это нужно.

Лейла издала холодный, пронзительный смех:

– Жениться? Ты в своём уме? Она – никто! Дочь предателя, игрушка твоего брата! Шармута даже не взятая в гарем. Аль-Камаль!?

– Именно поэтому! – Аль-Камаль наклонился над столом, его дыхание стало прерывистым. – Её статус защитит её! Публичность сделает неприкосновенной!

Лейла поднялась, её глаза сверкнули гневом:

– Ты не можешь этого сделать. Это политическое самоубийство!

– А её смерть – это моё личное поражение! – он шагнул к матери, его тело дрожало от сдерживаемой ярости. – Ты не понимаешь! Она знает слишком много! Если её уберут… мне конец.

Лейла перебила его, её голос стал ледяным:

– Именно поэтому её нужно убрать первой! Избавиться от угрозы, пока она не стала проблемой!

Аль-Камаль схватил мать за плечи, его пальцы впились в её плоть:

– Ты не тронешь её! Я не позволю! Поклянись!

Лейла оттолкнула его с силой, которой от неё никто не ожидал:

– Ты забываешься! Твой отец решает судьбу этого дома! А не ты.

– Больше нет, – его голос стал холодным. – Теперь я решаю. И я женюсь на ней, хочешь ты этого или нет.

Лейла сжала кулаки, её лицо исказилось от гнева:

– Ты пожалеешь об этом решении. Она разрушит тебя.

– Пусть так, – Аль-Камаль развернулся к выходу, но остановился. – Но она будет жива. И это единственное, что имеет значение. И после этого, Амир долго не отмоется. И я не вижу иного способа ответить ему. Если ты видишь, укажи мне его.

– Ты ещё не знаешь, с чем связался, сын. Эта девушка – твоя погибель.

Да жизнь девчонки висела на волоске по нескольким причинам:

Во-первых, отец продал её – значит, никто не станет искать её исчезновения, кроме как для сокрытия собственной сделки. Её судьба никого не волновала, кроме как в контексте того, как лучше скрыть правду.

Во-вторых, мута-брак с Амиром сделал её носителем опасных тайн. Свидетели такого уровня всегда опасны – они знают слишком много, чтобы оставаться в живых.

В-третьих, её побег демонстрировал непокорность и независимость, что делало её ненадёжной в глазах клана. Те, кто не подчиняется, не заслуживают защиты.

И наконец, факт того, что Лейла уже пытала её, говорил о том, что кто-то в окружении уже рассматривал её как расходный материал. И не более того…

Аль-Камаль нервно заходил по комнате, шаги эхом отражались от стен. Виллу отремонтировали недавно и успели ввести только мебель. Ни тканей, ни штор, ни ковров… ничего, прямо как у него сейчас на руках.

– Ты даже не представляешь, что её ждёт, – произнёс он, не глядя на мать. – Без моего вмешательства она обречена.

Лейла холодно усмехнулась:

– И что же её ждёт? Очередная сказка от твоего щедрого сердца?

Он остановился, повернулся к ней:

– Без брака её ждёт одно из трёх: тихое исчезновение, несчастный случай или пожизненное заключение в какой-нибудь дыре.

Лейла приподняла бровь:

– И что же изменит твой брак? Очередная игрушка в коллекции?

– Мой брак даст нам то, чего не даст никто другой, – его голос стал твёрже. – Статус, который сделает её устранение опасным для всего клана. Публичность, превращающая её из тени в официальное лицо. Защита рода, потому что её судьба станет нашей общей судьбой. И это уберет все фигуры с доски Амира.

Лейла насмешливо фыркнула:

– И ты называешь это спасением? Просто очередная пешка в твоей игре.

– Ценная пешка, – признал он. – Единственная, если останется в живых, станет как удавка для него. Не находишь?

Лейла мучительно вздохнула, обдумывая его слова:

– Ты ошибаешься, сын. Твоя так называемая защита – это просто новый способ контроля. Ты не спасаешь её, ты захватываешь. И это принесет новые проблемы.

– Называй это как хочешь. Главное – она будет жива. Оно сейчас важнее любых названий. Главное нанесет нужный удар. Как вечная заноза в…

Лейла склонила голову набок, изучая сына:

– Ты действительно веришь, что это сработает? Что она станет твоим козырем?

– Уже стала, – если бы в его голосе звучала уверенность. – И я не позволю никому это изменить.

В комнате повисла тяжёлая тишина. Лейла смотрела на сына, и в её глазах читалось понимание – она знала, что он не отступит.

– Ты выбрал путь, – произнесла она наконец. – Но помни: каждый выбор имеет свою цену.

Аль-Камаль усмехнулся:

– Как и каждый твой, мама. И помни: теперь она под моей защитой. Тронь её – и ты пожалеешь.

Лейла долго смотрела на него, её пальцы нервно барабанили по столу. Наконец, она глубоко вздохнула и произнесла:

– Хорошо. Ты победил.

Аль-Камаль обернулся, его глаза вспыхнули от внезапной надежды:

– Говори.

Лейла достала из кармана второй телефон, на экране появилась карта с отмеченной точкой.

– Она в загородном комплексе на юге. Там, где ты никогда не был.

Он выхватил его, пальцы дрожали от нетерпения:

– Кто её охраняет?

– Моя личная служба безопасности. Но они не смогут противостоять тебе.

Он уже направлялся к выходу, когда она добавила:

– Помни, Аль-Камаль. Этот брак разрушит тебя. Говорю тебе, как мать.

Не отвечая, он выбежал из комнаты. В его голове билась только одна мысль – успеть, спасти, защитить.

Глава 9

Где я?

Пальцы судорожно сжимают атласную наволочку цвета слоновой кости, вышитую золотыми нитями. Каждая мышца в теле ноет, словно по мне проехался бронированный лимузин, но я всё ещё жива.

Я медленно моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Воспоминания накатывают удушающими волнами: великая Лейла аль-Файсал – её змеиные глаза, наполненные чистой ненавистью, резкий удар по лицу, обжигающая боль, падение в бездну…

А потом – вязкая, удушающая темнота.

Осторожно касаюсь своего лица кончиками пальцев. Кто-то – вероятно, личный врач – профессионально обработал ссадины. Кожа пощипывает от какой-то дорогой заживляющей мази с тонким ароматом лаванды. Под чужой пижамой из кашемира (мягкого, как облако, пахнущего свежестью и древесными нотами дорогого парфюма) ощущаются аккуратно наложенные бинты на рёбрах.

«Почему я здесь?» – вопрос эхом отскакивает от стен.

Мой голос звучит хрипло, незнакомо, словно принадлежит кому-то другому.

Слёзы подступают к глазам, горячие и предательские, но я резко провожу ладонью по лицу, стирая их. Нет, я не позволю себе проявить слабость. Не перед ними. Никогда.

Мысли мечутся в голове, как пойманные в золотую клетку птицы: великая Лейла аль-Файсал, её ледяной голос, наполненный ядом, жестокие удары… а потом – беспросветная тьма.

И теперь я здесь. В чужом доме. В чужой постели, окружённая роскошью, которая кажется оковами. В комнате, где каждая деталь кричит о власти и богатстве: от мраморного пола до хрустальных светильников, от шёлковых штор до антикварной мебели.

Мой разум лихорадочно перебирает все детали произошедшего, пытаясь найти выход из этой золотой ловушки, пока тело продолжает болеть, напоминая о пережитом кошмаре.

Где-то вдалеке тикают старинные часы, их мерный ритм словно отсчитывает оставшиеся мне минуты свободы.

А потом я вспоминаю, словно это был сон. Меня забрал из чужого дома Аль-Камаль Аль-Файсал. Точно! Я подумала, что по поручению брата… но мозг услужливо напомнил, что они враждуют. Значит, нет? Тогда как?

Я видела его раньше – всегда издалека. На светских раутах, где он держался в тени, но всё равно притягивал взгляды. В дорогих ресторанах, куда его впускали без очереди. Но тогда между нами всегда была толпа, стекло машины, десятки людей.

Однажды он повернулся ко мне, и я впервые увидела его. Не фотографии в таблоидах, не силуэт в дверном проёме кабинета Амира – его настоящего.

Его фигура – словно высеченная из мрамора статуя, каждая линия тела говорила о силе и грации. Плечи – мощные, но не массивные, а гармонично сложенные, под тонкой тканью рубашки проступали изящные линии мускулов. Его руки – сильные, с длинными пальцами и заметными венами, на одной – шрам, белой линией пересекающий смуглую кожу.

Но больше всего – его глаза. Тёмные. Не просто карие – глубокие, как ночь за городом, где небо сливается с землёй. В них не было ни капли притворства.

Как будто кто-то провёл раскалённым лезвием по обнажённой душе. Мурашки побежали вниз по позвоночнику, и я непроизвольно сжалась. Только потом осмелилась поднять глаза.

Я лишь на секунду заглянула в кабинет – нужно было передать Амиру сообщение от управляющей домом по поводу зверинца. Они сидели у окна, Амир и тот незнакомец с холодными глазами, обсуждая что-то важное. Я уже собиралась безмолвно закрыть дверь, но…

И тогда он поднял глаза.

Не Амир.

Аль-Камаль.

Время встало.

Его глаза – поглощающие, как бездонный колодец – намертво приковали меня к месту. В них не было ни любопытства, ни вежливой отстранённости. Только интерес. Хищный. Собственнический.

Он сидел в кресле, полускрытый тенью, но его взгляд прожигал меня насквозь. Не просто смотрел – пожирал. Голодный. Так смотрят на последний глоток воды в пустыне. На единственную затяжку после долгого отказа.

Его глаза не отпускали. В них не было ни капли стыда, только жажда. Я чувствовала, как горячая волна поднимается от живота к груди. Не страх – возбуждение. Опасное, запретное.

Жар лизнул по шее, остановился в солнечном сплетении, где бился пульс. По спине побежал ледяной холодок. Кто этот человек?

Амир даже не обернулся – он был весь поглощён беседой.

Я замерла на пороге, внезапно осознав, что совершила ошибку. В кабинете было слишком тихо, несмотря на мужские голоса. Как перед битвой.

Моё сердце сделало странный кульбит – не от страха, нет. От чего-то гораздо опаснее.

Его взгляд – не просто интерес. Что-то большее, первобытное, древнее. Оно пробуждало во мне чувства, о существовании которых я даже не подозревала.

Его глаза продолжали удерживать мой взгляд, невидимые нити связывали нас. Я чувствовала, как воздух наэлектризовался, как будто сама вселенная замерла в ожидании чего-то неизбежного.

И тогда, в этот краткий миг, я осознала, что мужчина – не просто незнакомец. Он брат мужа… брат шейха…Всё в одном.

Словно во сне, я отступила назад, но его взгляд преследовал, отпечатываясь в моей памяти, как клеймо. Лип… С того дня я не могла забыть его глаза. Они стыли в снах, в мыслях, в каждом вздохе.

Как не предсказуем мир…

Я тогда не побежала сразу.

Сначала – шаг. Потом ещё один. Тихо. Будто под гипнозом, в котором каждая клеточка тела сопротивляется, но разум парализован.

Но когда дверь закрылась, ноги сами понесли меня прочь, словно пытаясь убежать от самой себя, от правды, которая только что открылась.

Амир … не заметил и слава богу.

Я закрываю глаза – и сразу всплывает его лицо во время того разговора с Аль-Камалем. Не выражение успешного человека, а что-то… другое. Почти ненасытно безумное, граничащее со страхом и яростью.

И тогда приходит осознание: Амир не просто не любил Аль-Камаля, он ненавидел его и боялся. Боялся до дрожи в коленях, до пота на лбу.

Слюна во рту кажется мне горькой, как полынь. Я сглатываю её, замечая, как дрожат пальцы, как предательски трясутся руки.

А их мачиха… Достаточно одного воспоминания о её ледяной, змеиной улыбке – и по спине пробегает волна ледяного ужаса.

Медсестра вошла без стука. Высокая, в белоснежном халате, с подносом, где аккуратно разложены бинты, мази и что-то ещё – блестящее, металлическое, пугающее своей неизвестностью.

– Раздевайтесь, – её голос звучал так равнодушно, будто она просила передать соль за ужином, будто я была не человеком, а куском мяса на разделочном столе.

Мои пальцы задрожали, когда я потянулась к пуговицам пижамы (его, слишком большой, пахнущей им – древесным ароматом, смешанным с чем-то терпким и мужским).

«Не показывай страх. Ни за что», – твердила я себе, но внутри всё сжималось в тугой комок ужаса.

Она ждала, уставившись в стену за моей спиной.

Будто я – предмет.

Грязная кукла, которую нужно починить перед возвращением хозяину.

Я сбросила рубашку, стараясь не застонать, когда ткань задела ушиб на плече, там, где кожа горела огнём.

– На живот, – приказала она, даже не взглянув на меня, словно я была не более чем очередным пациентом в длинном списке.

И тогда я поняла: «Я – вещь. Просто вещь в их руках».

Понимание обрушилось сокрушительной волной, пронзительнее любых прикосновений, скользивших по моим ссадинам. Женщина накладывает повязки с той же отстранённостью, с какой реставратор чинит ветхую мебель – лишь бы выдержала, лишь бы функционировала, лишь бы выполняла своё предназначение.

Стискиваю челюсти, пока едкая жидкость разъедает рану на рёбрах, пока её движения выдают полное пренебрежение, пропитанное высокомерием. В каждом её действии читается: я для неё не человек, а вещь, подлежащая ремонту.– Держитесь, – бросает она, но в голосе нет ни поддержки, ни жалости. Только холодная инструкция, приказ, от которого хочется съёжиться в комок.

Мой взгляд упирается в подушку, где играют блики от хрустальной люстры. Тени на стенах кажутся угрожающими, а любой шорох заставляет вздрагивать в ожидании новой боли.

«Что я здесь делаю?» – этот вопрос пульсирует в голове, словно назойливая муха. И тут же приходит ответ: я здесь потому, что так захотел Аль-Камаль. Его решение – закон.

Медсестра продолжает своё дело, затягивая бинты всё туже. И с каждым её движением внутри что-то ломается. Не тело – оно уже достаточно пострадало. Ломается гордость, то, что делало меня личностью, а не просто вещью.

Солнечный свет проникает сквозь шёлковые шторы, оставляя на ногах тёплые блики. Они словно пытаются согреть, подарить хотя бы иллюзию заботы. Я сажусь на краю огромной кровати – слишком роскошной, слишком чужой, пропитанной чужими запахами. Пижама скользит по чувствительной коже, а руки, прижимающие её к груди, всё ещё дрожат.

Каждый вздох даётся с трудом, каждое движение отзывается болью. Но хуже физической боли – осознание собственной беспомощности. Я словно пленница в золотой клетке, красивая игрушка для чьего-то развлечения.

Дверь открывается бесшумно. Кто-то вторгается в мою жизнь без предупреждения, стирая последние границы безопасности.