Игра со временем

Глава 1. Поезд в тьмутаракань

Мне надо было затеряться где-нибудь в глуши на неопределённое время. Я купил билет на поезд и мчался в направлении города N, как обозначили бы тьмутаракань писатели позапрошлого века. Не буду заострять внимание на причине, побудившей меня к такому отчаянному шагу. Думаю, проницательный читатель всё поймёт сам. Молодой человек, без связей, но смею надеяться не глупый, когда кругом неопределённость, оставляет скромную, но достаточно уютную квартиру, и стремится забиться в медвежий угол. Чёрная куртка с капюшоном (есть в этом что-то средневековое, монашеское) придавала мне некую иллюзию защищённости, хотя бы тем, что ограничивался обзор зрения. Но, если посмотреть на происходящее вокруг, в моральном смысле, как раз от средневековья мы не далеко ушли. Также я мог мчаться в почтовом дилижансе, в монашеском одеянии, избегая знакомств, терзаясь сомнениями, проявляя чрезмерную подозрительность и загнанный в угол любопытством случайного попутчика, выдумывать истории из несуществующей жизни, путаясь в деталях и подробностях, которые, чёрт меня дёрнул упомянуть. Как вот сейчас, например, с этим словоохотливым типом, в вязаном свитере и с хитрым прищуром.

– Итак, молодой человек, куда путь держите?

Я назвал город N и уставился в окно.

– О, какая глухомань! – воскликнул попутчик, – хотя места эти не лишены провинциальной прелести. Затем выдержав хорошую паузу, назойливый человек произнёс: – Игорь Иваныч!

– Александр, – соврал я не задумываясь.

– Очень официально, молодой человек. Позвольте я буду называть вас немного короче, хе-хе! У Вашего имени много вариаций, и, если бы я знал, чем вы занимаетесь в этой жизни, я бы выбрал одну из них.

– Интересный у вас способ знакомиться, Игорь Иваныч.

– Из ваших уст это звучит как – втираться в доверие.

Про себя я отметил, что он прав, но вслух произнёс только, – Ну что вы, я этого не имел ввиду!

– Путь долгий, поэтому начнём, – сказал неугомонный попутчик и не переставая говорить, начал вынимать из кожаного рюкзака разнообразное содержимое.

– Александр – имя воинственное, – и на стол легла толстая книга в потёртом переплёте,

– История древней Греции, не интересуетесь?

– Нет, знаете ли, я не гуманитарий.

– Алекс, имя нейтральное, подойдёт кому угодно, даже не гуманитарию, – и на обложку был положен очешник, – но история, это предмет, который будет интересен любому, – заключил любитель античности.

– Если вам действительно интересно, я изучаю экономику, – опять соврал я.

– О! Здесь больше подошло бы имя Шура. Но, это слишком домашнее имя. Так вас мог бы называть близкий друг, каковым я не являюсь. Впрочем, как знать, – и на столе появилась бутылка Хеннесси.

– К сожалению, не могу вам составить компанию, – парировал я незамедлительно.

– От чего же? – удивился попутчик.

– Причина тривиальная, я не пью!

– От такого коньяка отказаться невозможно! – и на поверхности купейного столика оказался футляр, из которого были извлечены два хрустальных бокала.

– Что это? – удивился я.

– Я вижу, как у вас загорелся глаз! – и вот уже донышко бокалов покрыла янтарная жидкость. – Это каноничный снифтер! Допустим вы не пьёте, но вам ничего не мешает поднести бокал к носу и насладиться ароматом.

Сомелье подал мне сосуд, и я склонился над ним.

– Чувствуете нотки сухофруктов, шоколада и пряностей?

– О, да! – прошептал я и осёкся…

– Теперь, я с полным основанием могу обращаться к вам – Саша. Но, если вы оставите все ваши условности в стороне и сделаете крооохотный глоток этого волшебства, то будете награждены долгим послевкусием грецкого ореха, винограда и агавы… За окном мелькали ели, окрашенные золотистым сиропом заходящего солнца. Речь моего соседа по купе лилась и плескалась, как ручей и его, казалось, невозможно было прервать. Мы посетили множество городов античного средиземноморья, солёные волны плескались у наших ног и мой экскурсовод, в доказательство своей правоты, что мы находимся именно в том месте, о котором он только что рассказывал, стучал указательным пальцем, на котором поблёскивал перстень, с неизвестным мне красным камнем, по овальной карте Геродота.

– Вот так-то вот, Саша, а вы говорите! – воскликнул в очередной раз азартный собеседник. – И всё-таки, что Вас заставило променять уютную квартиру в столице на этот грязный вагон.

– А я, Игорь Иваныч, ничего вам про квартиру в столице не говорил. С чего вы взяли?

– Да по вам за версту видно, кто вы и откуда!

– Может быть по мне и видно. А вот кто вы такой, я теряюсь в догадках.

– Ну, Саша, давайте же, включите воображение.

– Вы правда этого хотите? – зацепился я за предложение, чтобы отвести внимание от собственной персоны.

Любитель дорогого коньяка капнул в оба бокала янтаря и приподнял свой в ожидании.

– Можно было бы предположить, что вы имеете какое-то отношение к добыче золота.

– Из чего же сие следует, дорогой мой?

– Ну хотя бы тот коньяк, который вы пьёте, не самый дешёвый.

– Да, в вагоне ресторане такого не купишь. Собственно говоря, когда я отправляюсь на длинные расстояния по железной дороге, беру его с собой.

– А что же не самолётом?

– Аэрофобия, знаете ли. Но, всё равно, коньяк слабое подспорье, чтобы меня раскусить.

– Коньяк, сам по себе, да! Но то, как вы его пьёте, характеризует вас определённым образом.

– Ну, дальше, Саша, дальше!

– Дальше, сложнее, но я попробую. Ваши познания в истории говорят о вашем образовании: или это истфак, или вы, простите меня за предположение… нет, это глупо, остановимся на университете…

– Нет-нет, продолжайте, – запротестовал Игорь Иваныч.

– Ну, что же, вы сами настояли! Или вы долго находились в местах не столь отдалённых и зря не теряли времени.

Таинственный человек закашлялся, отставил бокал в сторону.

– Но это же чистое предположение, игра, так сказать. Извините если я вас обидел. Я уверен, что оно наверняка ложное. Я слышал там пьют совсем другие напитки.

Я проснулся поздно ночью от резкого толчка, прижавшего меня к перегородке купе. Поезд остановился, как вкопанный. Крики, глухие хлопки, похожие на выстрелы, топот пробегающих людей в коридоре: всё это ввело меня на некоторое время в ступор. Игоря Иваныча не было на месте. Под столом лежал его рюкзак. Дверь купе распахнулась и показался железнодорожный полицейский. Включился свет.

– Тааак, – произнёс офицер, – документы пожалуйста!

Тут он заметил на столике паспорт, подхватил его и начал изучать.

– Игорь Иванович Разумовский? – спросил незваный гость. Щурясь от внезапного света, спросонья, я не мог вымолвить ничего вразумительного, и моё мычание было засчитано, как положительный ответ.

– Не оставляйте документы где попало, без присмотра, Игорь Иваныч. Держите в кармане или вон, в рюкзаке, – показал он под стол, – это ведь ваш рюкзак?

Я утвердительно кивнул, так как внезапно перевоплотился в своего соседа, и лишние вопросы мне были не нужны.

– Да, мой.

– И что у вас там? – добродушно прищурившись, спросил полицейский. – Нет, вы, конечно, можете не отвечать, мы не имеем права вас досматривать.

– А что, собственно говоря, происходит? – наконец начал просыпаться я.

– Ловим опасного преступника! Никого подозрительного не замечали?

Тут уже стало совсем некуда отступать.

– Так что у вас в рюкзачке?

– Да ничего особенного. Могу показать. Коньяк, учебник по античной истории.

– Студент что ли?

– Аспирант…

– А каким ветром к нам занесло, вроде не каникулы?

– Академический отпуск, пишу научную работу.

– Какую работу? – наморщил лоб любопытный служитель Фемиды.

– Использование персидской конницы Киром Великим, описанное Ксенофонтом, – выпалил я, как на экзамене. Кажется, ещё чуть-чуть и я бы, на нервной почве рассказал, во всех подробностях, о висячих садах Семирамиды. Но по рации послышался хриплый голос, оповещавший о конце операции, так как злодей был пойман. Дверь захлопнулась и я, конфузливо, стал изучать содержимое рюкзака Игоря Ивановича. Оно оказалось самым неожиданным. Кроме известных мне вещей: коньяка, книги, бокалов в футляре и карты Геродота, я обнаружил пачку денег, которые побоялся пересчитывать и пухлую записную книжку, скорее даже блокнот в коричневой кожаной обложке, с металлическими застёжками, исписанный неразборчивым почерком. Первая мысль была – оставить всё это на столике в купе и выйти на следующей же станции. Но чудовищное любопытство овладело мной, к тому же поезд уже тронулся, и я начал листать блокнот, который, как оказалось затем, повлиял на последующие события! Это были то ли дневниковые записи, то ли наброски воспоминаний, то ли попытки художественной прозы. Явно нужна была другая обстановка, чтобы углубиться в их изучение. Но когда я раскрыл паспорт исчезнувшего хозяина рюкзака, то чувства самые невероятные охватили меня, так как фотография в нём оказалась моя. Тщетно я пытался нащупать в кармане куртки свой собственный паспорт. Лицо случайного попутчика всплыло у меня в памяти, и его добродушная улыбка приобрела зловещий оттенок. Когда он вышел? Этого я не помнил. Похоже Хеннесси был с сюрпризом. Учитывая мои не простые обстоятельства, мне придётся побыть некоторое время Игорем Ивановичем Разумовским.

Чувство голода напомнило мне про вагон-ресторан. Собрав все ценные вещи в рюкзак и нацепив его на плечо, я оставил свой московский чемодан на попечение проводницы (заплатив ей из пачки господина Разумовского) и отправился утолить голод. На столиках стояли бордовые лампы, излучающие скудный дорожный уют. В дальнем конце вагона сидела компания: мужчина и две женщины. Ко мне подошёл сонный официант. Я сделал заказ и опять посмотрел на компанию в конце вагона. Не считая меня, это были единственные посетители. Мужской баритон произносил, по-видимому, что-то лестное, но невнятное из-за монотонного перестука колёс. Затем дорожный ловелас поцеловал кончики пальцев и послал воздушный поцелуй проплывающим мимо ночным пейзажам, и дамы задорно засмеялись. Мне был виден его аккуратно подстриженный затылок, бычья шея и воротник вязаного свитера. В какой-то момент, дамский угодник явил на мгновение свой профиль и внезапный жар ударил мне в голову. Я вскочил на ноги, оттолкнул шедшего навстречу официант, который воскликнул, – молодой человек! – и, падая на стул, опрокинул лампу. Понадобилось всего несколько шагов, чтобы достичь столика ничего не подозревающего волокиты и схватив его за плечо, гневно воскликнуть,

– Игорь Иваныч, что это за шутки, где мой паспорт?

– Excuse me! – последовал ответ.

– Игорь Иваныч? – уже не уверенно переспросил я. – Это же вы!

Дамы испуганно залепетали, что-то про полицию, которая, кстати, не заставила себя долго ждать.

– Ах, это опять вы? – как-то радостно возопил мой недавний знакомец, наградивший меня чужим именем. – Может всё-таки проверим ваш рюкзачок?

Тут меня окончательно охватила паника, в окне показалось название станции «Залесье», и я рванул к тамбуру, сбивая всё, что плохо держалось, на своём пути.

– Держи мерзавца! – вопил полицейский.

Я выскочил на платформу и пустился вдоль поезда, который с грохотом захлопнул двери и тронулся дальше в свою тьмутаракань. В окошке вагона-ресторана мелькнуло лицо иностранца, так похожего на Игоря Иваныча, который улыбался, как чеширский кот и посылал мне издевательский воздушный поцелуй, сверкнув перстнем на пальце. Мне послышался даже приглушённый смех его ветренных подружек. Я остановился, когда понял, что за мной никто не гонится и огляделся по сторонам. Из здания вокзала вышел человек и вежливым голосом осведомился, – Игорь Иванович Разумовский, если я не ошибаюсь?

– Что вам надо?! – ответил я вопросом на вопрос.

– Товарищ Разумовский, приказано доставить вас в гостиницу, – немного заискивая, произнёс неизвестный.

– Ну, так доставляйте! – воскликнул я в грубом отчаянье и, не задавая лишних вопросов, (наверное, Хеннесси с сюрпризом всё ещё влиял на мое поведение) направился следом за неизвестным, но вежливым человеком. Передо мной раскрылась дверца автомобиля, и я нырнул внутрь, крепко прижимая к себе рюкзак, висевший у меня на плече. Мой московский чемодан остался у проводницы, поэтому утром надо было бы купить необходимые вещи, благо с деньгами проблем не было. Впрочем, учитывая, как развивались события, проблемы появлялись внезапно. Что это, игра? Стечение обстоятельств? Или это всё сон?

Тем временем автомобиль проник в самую черноту незнакомого города и, через некоторое время, остановился у горящего огнями подъезда отеля.

– На ваше имя забронирован номер, Игорь Иваныч, – сказал вежливый человек, – завтра, утром я за вами заеду.

Я вошёл внутрь. На ресепшене мне выдали ключ от номера, но чувство голода, никуда, не исчезло и я направился прямиком в бар, который, несмотря на поздний час, всё еще работал. Это было полутёмное заведение, своими мраморными сводами напоминавшее пещеру. Тусклые бра, стилизованные под массивные факелы, казалось еле теплились. За стойкой скучал бармен, походивший на студента, а перед ним сидел персонаж, удивительно соответствующий этому заведению. Казалось, что это не подвыпивший посетитель, а элемент оформления. Его лысая бугристая голова, поблёскивала радужным огнём дискотечного фонаря. Подбородок задумчиво покоился на его собственной ладони, длинный плащ спускался до самого пола, перед ним стояла огромная кружка, которая вполне могла бы сойти за волшебную лампу джина из арабских сказок. Вслушиваясь в его артистичность и напыщенную харизму, с которой он вещал бедному очкарику, я был моментально загипнотизирован происходящим. Бармен пододвинул ко мне меню, но я, несмотря на голод, всё никак не мог сосредоточиться и выбрать себе снедь из аппетитного списка яств. Жестом, чтобы не прерывать театральный монолог чудесного рассказчика, я показал на пивной кран и сделал вид, что внимательно изучаю карту блюд. Но случайный рассказчик так приковывал внимание своими философскими излияниями, что чувство голода отодвинулось на второй план.

– Слушай внимательно, – говорил голос скрипучий и проникающий в самое сердце. О, как он умел пользоваться интонацией! Она понижалась, до густого баритона и обволакивала ушную раковину, заставляя замирать от удивления. Внезапная пауза, казалось, длилась вечность, потому что без следующей фразы нельзя было жить дальше.

– Слушай внимательно, или не слушай вовсе. Всё что тебе будут рассказывать о шедеврах и гениях, подлежит сомнению. Доверяй собственной интуиции, чутью, склонности, потому как нет ничего сокрушительней разочарования. Вся энергия, дарованная тебе природой, просочится в никуда, стоит лишь тебе довериться всеобщему мнению, этому чудовищу безликому и коварному.

Какой же роскошный типаж, подумал я, – колоритный, выразительный, обладавший сказочной притягательностью. И было бы не удивительно, а даже скорее уместно, если бы он, понижая тональность до громоподобного баса, произнёс: «Я – раб лампы!» И, описав дугу в пылающих сумерках, скрылся бы за песчаной дюной, чтобы испытать моё жгучее нетерпение, услышать продолжение его декламации. Вместо этого, он хлопнул в ладоши, что тоже было не тривиальным решением – так можно было вернуть к жизни любого, кто потерял всякий интерес к происходящему. Гулкое эхо вознеслось под мраморные своды и породило множество аллюзий: хлопанье крыльев, плеск водопада, шум ветра, треск парусины и горный обвал. Попробуй остаться равнодушным среди этого буйства проявлений действительности, размышляя в дремоте о приближающейся трапезе или грядущем сне. Это – пощёчина всему приземлённому и пресмыкающемуся.

– Что происходит в душе человека, – продолжал ментор, – когда он читает, случайно или преднамеренно, нечто прекрасное или посредственное? Какие волшебные токи возникают или умирают в нём. Какие настоящие или лживые эмоции отражаются на его лице…

Здесь Джин запнулся, провёл белоснежным платком по своей вспотевшей, совершенно лысой голове и высоким голосом, с некоторой истеричностью изрёк:

– Самообман, вот что бы я причислил к смертным грехам.

Сколько драгоценного времени поглощает эта прожорливая химера, называемая – самообман! Затем возникла пауза, и раб лампы искривился от содрогания, потому как в кружке не осталось ни капли пива.

– Вася, плесни!

– Дядя Паша, вам хватит. Шли бы вы домой, время позднее.

Дядя Паша, беспомощно осмотрелся по сторонам и наконец заметил меня.

– Видите, любезный незнакомец, как низко пали нравы нашего некогда волшебного города. А, ведь ещё совсем недавно, в такой пустяшной просьбе, как глоток живительной влаги, никто бы даже подумать не посмел отказать ближнему. А всё почему, я Вас спрашиваю?

– О времена, о нравы! – подыграл я, сам того не желая, но было поздно! В следующее мгновенье я стал слушателем, всего что накипело в мятущейся душе ночного собеседника. Мне принесли баварские колбаски и кубинские сэндвичи, подогретые в микроволновке, которыми я попытался поделиться с неугомонным собеседником.

– Месье, стыдитесь! Мои откровения не ради этого жалкого бутерброда. Вот от стаканчика старого, доброго ирландского виски я бы не отказался. Взамен я поведаю вам самые потаённые секреты нашего забытого Богом места. Я кивнул официанту и заказал выпивку.

– О, сеньор! – оживился старик, – благодарность моя не будет знать границ. Сразу видно человека благородных кровей. Ваша образованность написана у вас на лице. Незамедлительно скажу вам, остерегайтесь выходить на улицы нашего города в ночное время, когда силы зла властвуют над землёй и…

– Это почему же? – перебил я.

– О, причина банальная, – перешёл он на шёпот, и отхлебнул из бокала.

– И какая же?

– Люди по ночам иногда пропадают бесследно.

– Как так пропадают?

– Банда орудует в наших местах.

– Ну? – хмыкнул я недоверчиво.

– Вот те крест, – сказал раб лампы и перекрестился.

– И что же за банда?

– Иностранцы! От них всё зло.

– Откуда в вашей глухомани иностранцы?

– Вот и я про то. Откудова? Знамо откудова, оттудова, – и указал за плечо. – Как есть англичане, нехристи заморские, по-русски ни бельмеса, а людей крадут под покровом ночи.

Тут я внезапно вспомнил свой недавний побег и почувствовал неприятный осадок от слов старого выпивохи. Тем временем язык у моего знакомца развязался окончательно, и он продолжал свои объяснения в любви к прошлому, перемежая их некоей осведомлённостью в настоящем.

– Не часто встретишь в наших краях истинного путешественника, каковым являетесь вы, молодой, но уже умудрённый опытом человек. Та толстая тетрадь, которая наверняка находится в Вашем дорожном саквояже, содержит множество ценнейших сведений: заметок, набросков или рассказов, должна пополниться ещё одним коротким эссе, о таком незаурядном человеке, как ваш покорный слуга.

– Откуда вы знаете про тетрадь? – насторожился я,

– О, это чистой воды предположение! Или вы хотите сказать, что я угадал? – и мой хмельной провидец хрипло рассмеялся. – Всё, потому что я знаю вашего брата интеллигента, как облупленного, которых, к слову сказать, можно по пальцам пересчитать в нашей губернии. Но вы-то столичная штучка и без толстой, потрёпанной тетради, куда вы записываете свои мысли, вам никак нельзя. Кстати, там же у Вас, как пить дать, лежат деньги на дорожные расходы, которыми вас снабдила ваша сердобольная матушка. И я просто уверен, что в силу врождённого человеколюбия, вы не откажитесь от удовольствия одолжить мне до пенсии тыщёнку, другую.

– Если бы вы знали, как мне это странно слышать, – произнёс я рассеяно.

– Дядя Паша, прекратите, – вмешался бармен.

В это мгновение дверь из лобби распахнулась и на пороге показалась массивная фигура человека.

– Во! – воскликнул провидец, – вот товарищ сержант про них, про лихоимцев с большой дороги, всё знает.

Я пригляделся внимательней и весь похолодел, это был человек в форме полицейского.

– Дядя Паша, ну-ка поди сюда! – воскликнул человек на пороге. Мой тайный осведомитель мгновенно превратился в само раболепие и подойдя к дверям, некоторое время шептался с вошедшим. Немного погодя он вернулся и отхлебнув из стакана, сообщил, – Вами интересовался!

– Ну и что вы ему про меня наплели?

– Чистую правду. Всё, как на духу. Что на вас напали грабители, украли все ваши вещи, но я взял Вас под свою опеку и товарищ сержант теперь может не беспокоиться о дальнейшей вашей судьбе. А почему? Потому что дядя Паша друзей в беде не бросает. Не плохо бы за это выпить!

– За что «за это»? – спросил я, раздумывая о товарище сержанте.

– Ну, я знаю? За нашу дружбу, например! Кстати, разрешите представиться, Пал Палыч Крестовоздвиженский, – сообщил мой пьяный приятель, – позвольте узнать ваше имя, мой дорогой друг.

Я недоверчиво осмотрел с ног до головы обладателя слишком звучной фамилии и, испытывая внутреннее сопротивление, ответил, – можете меня звать Игорь Иваныч.

– А фамилию, фамилию позвольте узнать.

– Фамилия моя известная, как оказалось…

– Ну, так что на счёт, чтобы выпить двум джентльменам за чудесное знакомство, так ска-ть? – задушевно произнёс Пал Палыч и сглотнул от вожделения. Я вытащил из рюкзака недопитую бутылку Хеннесси, футляр с бокалами, нащупал в пачке новенькую купюру и со словами, – сдачи не надо, – отправился к себе в номер. Слишком много впечатлений для одного дня.

– Благодарствую, Ваше сиятельство-о-о! – услышал я напоследок.

Глава 2. Старый блокнот

Поднявшись в номер, я запер дверь на ключ, достал старый блокнот из рюкзака и завалился на диван. Словно отрезанный от внешнего мира неярким светом настольной лампы, я погрузился в чтение. Поблёкшие фиолетовые чернила и неразборчивый почерк создавали некоторое неудобство при чтении, но дата написания, поставленная в начале текста 27 апреля 1921 год (сто лет назад!), привела меня в состояние тихого восторга, ровно, как и само повествование. То, что я читал это не первый, можно было понять по карандашным заметкам на полях. Это были некие координаты, слова, записанные латиницей или пометки NB, а также замечания, как то: проверить! или уточнить! и похоже они не принадлежали автору. Как минимум отличался почерк. С первых строк было понятно, что это не дневниковая запись, а художественное произведение, к тому же имеющее, как и полагается название. Но что же так привлекло прежнего владельца этого старого блокнота, что на полях рассказа места живого не осталось от карандашных заметок. Судя по всему, рукопись довольно много путешествовала. Об этом говорили многочисленные помарки в виде пятен, замятия страниц, надрывов, и в одном месте даже иссохшее насекомое вклеилось в страницу, и похоже извлечь его, не поранив листа, было невозможно. В одном месте я обнаружил прилипшие остатки листика, которые были обведены карандашом и даже подписаны Ledum palustre L (багульник болотный). И самое интересное, что мой предшественник в названии рассказа, всё тем же карандашом поставил, совершенно варварским образом, жирный знак вопроса: Сливовый дождь или цветок Будды? К чему относился вопрос в этом двойном названии? Скорее всего ко второй части. Сливовый дождь вполне реальное явление природы, а вот цветок Будды из области мифологии. Но всего этого я тогда не знал, потому что не являлся ни ботаником, ни знатоком Дальнего Востока. Но вот сам рассказ, в эту ночь, завладел моим вниманием целиком и полностью!

Дождь не прекращался уже несколько недель. В устье реки сновали джонки. Полковник шёл по щиколотку в грязи. Ботинки намокли. Скользкая грязь налипла тяжестью на подошвы. Стемнело и в некоторых жалких хибарах зажигались фонари.

– Полковник, сюда! – раздался резкий голос. Арсеньев вздрогнул, близоруко прищурился и увидел знакомую фигуру поручика Митропольского.

– Пал Николаич, ну что же вы. Хотели уже за вами посылать.

– Заблудился, голубчик, – оправдывался полковник. Они вошли внутрь. За столом сидел человек в китайской конусообразной шляпе, неподвижный, как буддийский божок. Его лицо оставалось в тени.

– Господа, – с порога начал Павел Николаевич, – я никуда не еду.

Повисла тяжёлая пауза. Человек в китайской шляпе хмыкнул и прокашлялся.

– Вы понимаете, что деньги вам не вернут, – сказал он.

– Пал Николаич, вы с ума сошли, – воскликнул поручик, – пароход отходит завтра в семь утра. Я обо всём договорился. Что вы задумали?

– Серёжа, я уже всё решил… – снаружи ослепительно сверкнуло и следом обрушился гром. Арсеньев виновато улыбнулся, будто это он зажёг молнию.

– Полковник, вас схватят и расстреляют, – вмешался человек похожий на буддийского божка, – в городе повсюду ищейки.

– Господа, вы поезжайте. А мне надо перейти границу. У меня неотложные дела на той стороне.

В хибаре пахло плесенью и гнилью. Так всегда бывает в сезон дождей. Божок в шляпе достал трубку, раскурил её и помещение вмиг наполнилось ароматным дымом. Арсеньев снял очки, вытер платком лицо и осмотрелся вокруг. Его слабое зрение превратило убогий домик, в маленький индуистский храм: единственный фонарик расплылся золотым пятном, фимиам курился обильно, дождь непрерывно бормотал мантры; только божок вдруг нарушил тишину, извлёк из кармана кителя флягу и предложил выпить. Павел Николаевич отказался.

– Зря, полковник. Такое время года, подхватите какую-нибудь местную лихорадку и пиши пропало – ни в Америку не уедете, ни на ту сторону: здесь останетесь…

– Вы бы мне лучше достали, цветок Будды, он бы меня быстро излечил от моей хвори.

– Вы верите в существование цветка Будды? – спросил поручик. Павел Николаевич пристально посмотрел на Митропольского.

– Цветок Будды расцветает в первый день после сливового дождя и трое суток его сок хранит лечебные и магические свойства. Так гласят древние источники.

– Так не за ним ли вы собрались! – воскликнул укоризненно поручик.

Павел Николаевич промолчал. Дождь барабанил по крыше, которая протекала в нескольких местах. Яркая вспышка молнии мелькнула в маленьком окошке и опять сразу же прогремел гром.

Китаец не обманул. Там на берегу, под навесом причала, виднелась маленькая, как нэцкэ, фигурка старика. Казалось, протянешь руку и возьмёшь осторожно двумя пальцами человечка, чтобы поднести к глазам и рассмотреть получше. Арсеньев убрал очки в боковой карман и начал спускаться по скользкой, опасной тропинке к реке. Азиат улыбнулся беззубым ртом и выразительно потёр большим и указательным пальцами правой руки. Павел Николаевич подошёл к лодке. На дне лежал кожаный рюкзак. Он развязал его, запустил руку внутрь и нащупал холодную рукоять револьвера, нож, консервы, кружку…Проверять было некогда. Сунув деньги контрабандисту, Арсеньев забрался в лодку и оттолкнулся от берега веслом. Часа через два, там, где река резко поворачивала на север, он причалил, вытащил лодку на берег и начал подниматься вверх. Грянул выстрел. Павел Николаевич обернулся. На другом берегу на лошадях гарцевали пограничники. Раздался второй выстрел. Пуля попала в камень, метрах в пяти. Полковник, цепляясь за скользкие корни, вскарабкался на выступающую площадку, где росло дерево и спрятался за ствол. Пограничники ещё раз выстрелили, развернули лошадей и скрылись за холмом.

К вечеру полковник добрался до хижины, обозначенной на карте. Домик вполне походил на скромное жилище отшельника. Сквозь редкий лес виднелся водоём, в котором вода, словно закипала. Уже через десять минут в очаге весело трещали поленья. Павел Николаевич разделся донага и начал сушить одежду. В котелке, под крышкой, придавленной тяжёлым камнем, он нашёл крупу и соль. За окном поливал нескончаемый дождь.

Переодевшись во всё сухое, утолив голод, он лёг на скамью и провалился в сон. Ему приснилось японское хокку:

Горячий луч солнца, как шпагой пронзил домик отшельника сквозь мутное оконце и медленно стал подбираться к седому виску спящего человека. Павел Николаевич вздрогнул и проснулся. Сезон дождей закончился. Полковник вскочил на ноги и выбежал на улицу. У порога стояла деревянная кадка с дождевой водой. Он зачерпнул воду обеими руками и плеснул себе в лицо. Сезон дождей закончился.

– Так, так, так! «Не торопиться, – говорил себе полковник, – к вечеру я буду на месте; хорошенько подкрепиться и в путь».

Павел Николаевич вонзил нож в консервную банку, вскипятил чай, позавтракал и только после этого, тщательно протерев стол, расстелил карту и ещё раз углубился в её изучение. Карта была нарисована искусным художником. Китайские иероглифы изящно вписывались в ландшафт. На том месте, где должен произрастать так называемый цветок Будды, были китайские стихи, и их вольный перевод на русский язык, сделанный рукой Павла Николаевича:

Эту карту ему продал английский профессор востоковедения, с которым он случайно познакомился в эмигрантском ресторане. Легенду о цветке Будды полковник с фанатичным увлечением изучал, ещё в университете и все считали его чудаком. Он и сам не знал, что ему больше нравится в легенде: магические свойства цветка или поэзия.

Солнце позолотило верхушки деревьев. Павел Николаевич вышел на берег озера и залюбовался закатом. Как он и предполагал цветок был точно в том месте, где его отметили на карте. Он не сомневался, что обнаружит растение здесь. Его розовые нежные лепестки были прекрасны. Жалко резать такую красоту, но иначе оно не отдаст свой волшебный сок. Полковник развёл костёр, наполнил котелок и приготовил чай. Ещё немного и стемнеет. Решительными шагами полковник подошёл к цветку Будды, нож блеснул в оранжевых лучах заходящего солнца и лезвие сочно вонзилось в стебель. Павел Николаевич настругал растение в котелок, размешал веткой варево, дал настояться напитку и перекрестившись сделал несколько глотков. Светило из последних сил цеплялось за вершину горы. Полковник глубоко вздохнул и рухнул лицом вниз… На тропинке появился человек похожий на буддийского божка. Он медленно подошёл к биваку и пнул тело ногой.

– Эх, полковник, полковник, – сказал он задумчиво, – если б вы знали сколько мне стоило усилий заманить вас сюда. Вы меня слышите?

– Конечно слышу, – спокойно ответил Павел Николаевич, повернулся и выстрелил. Пуля угодила в ногу, конусообразная шляпа слетела на землю, божок скорчился и заскулил.

– Этот вид диких орхидей, с парализующим ядом, на Дальнем Востоке не произрастает. Вы прикупили этот дьявольский цветок в оранжерее старика Ли?

Раненый, выпучив глаза от боли, с ненавистью смотрел на полковника.

– Ваша задача была: доставить меня на родину живым. Я долго не мог понять, кто из вас за мной охотится и кто подсунул мне эту глупую карту с грамматическими ошибками. Слава богу – это не поручик. Всё, что мне надо было знать.

– Полковник, давайте договоримся, – взмолился божок.

– Моему отцу не удалось с вами договориться. Вы не оставили ему не единого шанса.

– Я вас устрою в прекрасную клинику, оплачу лечение, вас вылечат!

– Любезный, я здоров, как бык, чего не скажешь о вас.

– Давайте договоримся! – закричал раненный.

– Здесь водится амурский тигр, попробуйте договориться с ним.

Полковник выплеснул чай из котелка в костёр, надел рюкзак на спину и молча ушёл в лес…

Когда раздался стук в дверь, уже рассвело. Я отложил блокнот в сторону и подошёл к двери.

– Кто там? – спросил я нарочито недовольным голосом.

– Игорь Иваныч, если вы не спите, откройте пожалуйста! – раздался женский голос.

Я приоткрыл дверь и увидел встревоженную брюнетку.

– Впустите меня пожалуйста, Игорь Иваныч.

Незнакомка проскользнула в номер, и я закрыл дверь на ключ.

– Мы с вами знакомы? – спросил я.

– Меня зовут Марина. Вчера в баре вы познакомились с моим отцом.

– А, Крестовоздвиженский Пал Палыч ваш отец.

– Нет, его фамилия, на самом деле, попроще, но он считает, что для большого русского писателя она не очень подходящая, поэтому взял себе такой, так сказать, псевдоним.

– А он большой русский писатель?

– Он давно уже ничего не пишет.

– Ну, а чем я обязан столь раннему визиту?

– Игорь Иваныч, вам надо срочно уезжать.

– Откуда вы вообще знаете моё имя.

– Отец, когда вернулся домой, рассказал о вашей встрече. И то, что вас ограбили, и полиция Вами интересуется. А с нашими опричниками лучше не связываться. В этот момент на улице раздался гудок автомобиля, и я подошёл к окну. Вчерашний вежливый человек приветливо помахал мне рукой и постучал по запястью, имея ввиду, что пора выходить. В тот же момент раздался металлический хруст замка, дверь хлопнула и меня закрыли снаружи. Рюкзак исчез. Я резко распахнул окно и крикнул, – меня заперли в номере, брюнетка! – Вежливый человек ринулся к главному входу, а мне оставалось только ждать. Я не успел даже разозлиться на коварную посетительницу. Через некоторое время мой ночной водитель открыл дверь ключом снаружи. Он широко улыбался, держа в руках рюкзак.

– Игорь Иваныч, проверьте, всё ли на месте.

– Всё, кроме денег, – сказал я разочарованно.

– Ну это, как раз не самое главное.

– Почему вы так считаете? – спросил я раздражённо.

– Потому что в тайге деньги вам вряд ли понадобятся.

– В какой тайге? И кто вы такой, в конце концов.

– Ох, лучше бы, Володя, вам не знать, кто я на само деле!

Немая сцена, казалось, длилась вечно.

– Владимир, если вы всё сделаете в соответствии с инструкциями, то наше сотрудничество будет взаимовыгодным.

– Я могу отказаться?

– Нет.

– Почему я?

– Потому что вы нам подходите. Скажу вам честно, я давно за вами наблюдаю и, если бы вы были не филологом, а имели бы более практическую специальность, мы бы взяли вас в нашу структуру. Хотя, как начинает выясняться, что знания и в вашей области, могут быть для нас весьма полезны.

– Что я должен делать?

– Прежде всего не задавать лишних вопросов. Всё равно никаких деталей мероприятия вы знать не будете. Позвольте, я закурю? – спросил вежливый человек.

– Я ещё могу вам что-то запретить?

– Если вы не переносите табачного дыма, я воздержусь.

– Курите! Как я могу к вам обращаться?

– Как угодно. Например Пётр Петрович.

– Кто была эта женщина?

– Воровка. Давайте сразу договоримся, не задавайте лишних вопросов, только по делу.

– Что я должен делать?

– Сейчас я отвезу вас в аэропорт. Ваше прикрытие – съёмка фильма. Вас будут сопровождать десять человек в форме казаков начала двадцатого века. Вы же будете одеты, как русский офицер того же времени. Зачем – спросите вы. Ваш проводник не актёр, это настоящий, скажем так, местный житель. Он, мягко говоря, не совсем осознаёт реальность. Но, насколько мы понимаем, он то и должен привести вас к растению, о котором вы уже читали, как о цветке Будды. Будьте с ним крайне осторожны, он очень опасен, хотя внешне довольно доброжелателен.

– Если я вам добуду этот чёртов цветок, что дальше?

– Мы не злодеи какие-нибудь. По окончании экспедиции решим все ваши проблемы, и вы вернётесь в Москву, в свою уютную квартиру.

– Мне конечно же ничего не остаётся, как поверить вам на слово, Пётр, так сказать, Петрович.

– Я рад, что мы с вами понимаем друг друга с полуслова. В добрый час! – широко улыбнулся вежливый человек.

Уже в самолёте, я похоже смирился с неизбежностью и коротая время продолжал изучать старый блокнот. Даже стихотворение, которое я там обнаружил, было испещрено пометками и вопросами.

После слова «тунгус» стоял вопросительный знак! Что смутило неизвестного исследователя этого незамысловатого стихотворения?

Мне не нравился наш проводник. Но другого, как было сказано в сценарии фильма, в глухой тайге, кишащей золотоискателями, воинственными хунхузами и дикими зверями, было не найти. Всё в нём вызывало неприятные чувства: морщинистое лицо, узкие глазки – щёлочки, жёлтый цвет кожи, плоский нос и фальшивая улыбка. Голос резкий и одновременно заискивающий, и поучающий. И конечно ломанный русский, который и понять-то не всегда было возможно.

– Моя знать это озеро, – улыбаясь говорил он. – Там хороший охота!

Лисья шапка словно подчёркивала хитрое выражение его лица; старая кожаная куртка, истёртая, тщательно заштопанная, вся в трещинах, как в письменах, в пятнах и разводах, похожих на застывшую кровь – может дикарь вытирал о неё свой охотничий нож, освежёвывая тушу убитого животного, или того хуже – разделавшись с одиноким старателем. Его штаны были под стать куртке, забрызганы грязью, заправлены в сапоги из изюбровой кожи. Он смотрел на меня с нескрываемым интересом, как смотрит ребёнок на взрослого, без капли стеснения и никогда не отводил взгляд в сторону. Оставив «казаков» обустраивать бивак, мы должны были отправиться к озеру, которого не было не на одной карте, но туземец настырно утверждал обратное. Как выяснилось, нам придётся заночевать на берегу этого, неизвестного, водоёма и я предложил Петру Петровичу ждать двое суток и, если к тому времени мы не вернёмся, отправляться на поиски. На всякий случай я отметил на карте то место, где находится так называемое «озеро». Мой, случайный единомышленник, недоверчиво присвистнул, сдвинул фуражку на бок и покосился на нашего проводника.

– Вы думаете, ему можно доверять?

– Есть некоторые сомнения. Но мне придётся пойти с ним одному. Это его – условие.

– На карте же нет никакого озера.

– Если не вернёмся через двое суток, отправляйтесь на поиски.

– Владимир, в любом случае, ведите себя строго по сценарию. Он должен вспомнить первую встречу. Пытайтесь с ним разговаривать, будьте дружелюбны. Наш психолог думает, что это может сработать и вы для него станете тем самым человеком…

Мы шли налегке. У китайца (а может тунгуса, чёрт его знает, я так и не добился от него ответа – кто он?), у проводника была большая котомка, охотничий нож и старая берданка. У меня же винчестер, планшет и записная книжка. Я еле поспевал за охотником. При первой встрече, мне подумалось, что он глубокий старик, но сейчас так уже не казалось. Мы углубились в лес и, хотя был ещё полдень, нас накрыли сумерки и повеяло опасностью: стволы деревьев застыли не шелохнувшись, запахи земли, мха, грибов и сырой коры нахлынули внезапной волной и мне пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Теперь я понял зачем китайцу такая одежда, если он замрёт и присядет, то его не отличишь от пня или маленького холмика. Туземец остановился и подождал меня.

– Давайте поторопимся, капитан. Нужно добраться до озера, до захода солнца.

Я кивнул, и мы продолжили наш путь. Правильнее было бы сказать, я пытался его догнать, а он останавливался, время от времени, и поджидал меня. И вдруг меня опять охватили подозрения. Последняя фраза. Что в ней необычного? Он произнёс её без малейшего акцента!

Вдалеке показался просвет и вскоре мы вышли на поляну. Мой сомнительный товарищ поднял руку вверх, как знак привала и слабым голосом произнёс:

– Моя отдыхать, твоя отдыхать…

Передо мной сидел измождённый старик, пот лился у него со лба, хотя была ранняя прохладная осень.

– Скажи, как всё-таки тебя зовут, – спросил я, протягивая флягу с водой.

– Моя Гольд.

– Это не имя, – сказал я.

– Моя Гольд, – повторил упрямец.

– Где ты живёшь, Гольд?

– Моя сопка спи, охота ходи.

С таким словарным запасом особенно не разговоришься. Так мы просидели с полчаса и казалось старик задремал. Вдруг в лесу крикнула птица и Гольд тут же очнулся от сонного оцепенения. Глаза его, если эти щёлочки можно вообще называть глазами, приоткрылись и только тогда они стали отличаться от многочисленных морщин на его лице. Мало того, они заблестели, и я почувствовал строгий и оценивающий взгляд на себе.

– Пора! – повелительным тоном произнёс странный человек и поднявшись на ноги, показался мне воином, способным сокрушить любое препятствие на своём пути. Метаморфозы, происходившие с ним, его самого, нисколько не удивляли.

– Капитан, надо поторопиться! – опять безо всякого акцента сказал Гольд. На месте, которое он покинул, на примятой траве и пожухлых листьях, остался отпечаток свернувшейся эмбрионом фигуры, будто он сбросил с себя немощного старика и оставил на произвол судьбы.

Так было в детстве. Мы шли по лесу и далеко впереди мне был обещан пруд. И уже несколько раз он мне мерещился сквозь деревья. Я даже чувствовал запах воды, скрип уключин и женский смех… и вот оно – Озеро! На другом берегу скалистые горы нависали отвесной стеной и любовались своим перевёрнутым отражением. Лёгкая туманная дымка полупрозрачными клочьями застыла над водной гладью и блестела в лучах заходящего солнца. Влага стальная и розовая от заката замерла в роскошной каменной чаше, неотмеченной ни на одной карте, и мы оба замерли на пустынном берегу.

– Капитан! – воскликнул Гольд, – буря…

Ни малейшего облачка не было видно на небе, лишь темноватое пятно на востоке. Но в моего провожатого, казалось, вселился бес: он выхватил свой длинный нож и принялся срезать тростник на берегу озера. Одного гневного взгляда в мою сторону было достаточно, чтобы я последовал его примеру. Через несколько минут тьма египетская опустилась над нами. Гольд стал хватать растения в охапку и забрасывать ближайшую ложбину с неимоверным рвением. Затем он подтолкнул меня к ней и только произнёс: «Прятаться, капитан!» Повалил густой снег, задул ветер, зашумели деревья и через некоторое время мы оказались в кромешной мгле. Я почувствовал усталость, почти полуобморочную…

Запах полыни и чабреца щекочет ноздри. Самовар блестит слепящим медным золотом и запахи мёда, и свежескошенного сена сменяют друг друга. Как ему удалось развести огонь. Как же тепло, такая лень! Теперь мне не выбраться отсюда никогда. Этот тунгус заманил-таки меня в ловушку. Но ничего-ничего! Мы ещё поборемся. Есаул будет меня искать и тогда этому туземцу не поздоровится. Отведает он казачьей нагайки. Меня, просто так, голыми руками не возьмёшь.

– Где этот чёртов гольд?! – орал есаул, – сбежал, обвёл нас вокруг пальца, какой-то дикарь неграмотный.

– Что вы так орёте, есаул? После драки кулаками не машут!

– Какой я вам, к лешему, есаул? – злобно сплюнув, ответил мой спаситель, подавая руку, чтобы я выбрался из этой импровизированной могилы, заваленной тростником. Светило яркое солнце и, казалось, я прекрасно выспался. Обрывки сна мелькали у меня в голове: проводник сидит перед костром и помешивает берёзовой веткой варево в котелке.

Придерживая заботливо ладонью мой затылок, он подносит к моим губам дымящуюся кружку и приговаривает, – Пить, капитан! Долго жить, не один пуля тебя не догнать. Я рад, что ты опять встретиться…

Гольд растаял вместе с дымом от костра, и я почувствовал блаженство.

Тем временем разъярённый Пётр Петрович отправил казаков искать следы туземца, а сам сидел в сторонке и курил.

– А где же озеро? – спросил я, протирая глаза.

– Я же говорил вам, Володя, нет здесь никакого озера и никогда не было. Образованный человек, а как ребёнок, ей богу. Двадцать первый век: аэрофотосъёмка, снимки из космоса.

– Но я же видел его своими глазами!

– Мираж! Говорят, в этих местах, такое, иногда, случается. Атмосферное явление, оптический обман. Вот только к цветку он вас не привёл.

– А почему он вообще должен был меня к нему привести.

– Потому что вы, как две капли воды похоже на одного его старого друга, который умер лет сто лет назад. Да, и мы немного поработали над вашим образом.

– Вы имеете ввиду этот живописный шрам у меня над правой бровью, так вы уже тогда за меня взялись.

– Нет, это чистая случайность! С нашей стороны, мы вам предоставили форму штабс-капитана и устроили весь этот костюмированный карнавал начала двадцатого века. Но, как видите, это не помогло.

– Как сквозь землю провалился, никаких следов, – доложили ложные казаки, через некоторое время и мы отправились в обратный путь. Я опустил руку в карман и нащупал странный предмет. Это был старый охотничий кисет и в нём было что-то завёрнуто в кусок пергаментной бумаги, которую, при всех, я не стал разворачивать.

Глава 3. Масонский клуб

Так как замысел Петра Петровича (или как его там) не был выполнен, таёжный охотник растворился в лесу, меня отправили обратно в Москву, но всё же не оставляли без внимания. Время от времени, я замечал на некотором расстоянии какого-нибудь вежливого человека. По-видимому, это был их фирменный почерк – вежливость. Что уже не плохо, учитывая моё нервное состояние, после вынужденного побега из столицы. Эти любители театрализованных мероприятий всегда подходили к следующему, назовём это делу, с неким чувством эстетики и вкуса. Кажется, если бы они захотели от меня избавиться, это бы не произошло в мрачном подъезде. Наверное, меня заманили бы на роскошную яхту, где-нибудь в Эгейском море. Каюта в коричневых тонах, бутылка вина в серебряном кулере, тонкое запястье с ореховым загаром, губы, рядом с моей щекой, нашёптывающие бессмертные гекзаметры Гомера, ведь они наверняка знают мои литературные пристрастия. Конечно, если они захотели бы зарезать меня без ножа, можно было бы просто прочесть тринадцатый эпизод из отвратительного Джойсовского Улисса. Но такое негуманное обращение с, ещё живым, человеком попахивает в дальнейшем международным гаагским судом.

По просьбе моих новых и навязчивых друзей, я должен был познакомиться с одним человеком в довольно странном, для нашего времени, заведении. Это был закрытый клуб, в самом центре города и попасть туда абы кто не мог. Меня привёл, как бы, мой старый приятель, рекомендации которого было достаточно, чтобы в этом содружестве, попахивающим масонством, я стал своим. Со мной охотно знакомились, беседовали на всевозможные темы, касавшиеся литературы, театра, кино и даже спорта. В нескольких уютных залах были расставлены круглые столы, рассчитанные не более чем на четырёх человек, подсвеченные настольными лампами в тёмно-зелёных абажурах. За некоторыми из них велись беседы, сопровождавшиеся чашкой кофе или бокалом вина, просматривались альбомы живописи, подписывались документы и даже разыгрывались шахматные партии. Всё происходило в самой спокойной атмосфере, без малейшего намёка на ажиотаж и я неуловимым образом погрузился в гипноз и умиротворение странного, если не сказать экзотического сообщества. В первый же вечер мой провожатый растворился в рассеянной зеленоватой дымке соседнего зала, но иногда, всё же, появлялся то тут, то там и еле уловимым жестом или полу кивком поддерживал со мною, только нам двоим, заметную связь. Было лестно, что ко мне подсаживались за столик, запросто знакомились и так же легко оставляли меня наедине со своими мыслями, которые путались, как водоросли, на дне мутного, но непостижимо обаятельного водоёма. Здесь водилась крупная рыба, если можно так сказать. Некоторых из них я, несомненно, знал из новостных каналов, и был чрезвычайно удивлён их присутствию, так как статус их был чрезвычайно высок, и так как способ общения был достаточно свободным, любой из них мог подсесть ко мне за столик и завести разговор. Нет, я не боялся, что мне нечего будет сказать в ответ, что я не смогу поддержать разговор. Как раз совсем наоборот: у меня накопилось столько, что и я был бы не прочь всё это излить до последней капли желчи. Но, надо было соответствовать всеобщему стилю сдержанности и спокойствия – словно у меня тоже, как у некоторых из них, прикуплен островок, где-нибудь в Индийском океане и я заехал в столицу на пару дней, подписать договор о продаже солидной недвижимости, и вложить всю сумму в контрольный пакет акций медиа холдинга, конечно же через подставное лицо…

Так размышляя и созерцая изысканные окрестности, я сидел и вдыхал аромат бокала, в котором плескалось бордовое вино неизвестного, но явно очень дорогого происхождения. Играла струнная музыка, так вкрадчиво, что казалось она сейчас проникнет в самые потаённые закоулки души и выведает все сокровенные тайны. И тут-то появился он. В сером костюме. Узел его галстука был расслаблен, что должно было означать – жарко.

– Душно! – заявил он и плюхнулся в кресло за моим столиком.

– Да, есть немного, – подтвердил я, из вежливости.

– Александр, можно просто Алекс, – и приставил два пальца к виску, в знак приветствия.

– Владимир, – в свою очередь представился я.

– Вы здесь первый раз? – спросил мой новый знакомый, подзывая официанта щелчком.

Я ответил утвердительно.

– Самая разнообразная публика, – понизив голос, сообщил Алекс. – Сколько сюда хожу, не могу понять, что их всех связывает. Он выдержал паузу.

– Обратите внимание на эту парочку у окна. Она – дочь… ну вам не обязательно знать кого, скажем – очень богатых родителей. А он писатель, начинающий, но, как говорят – подающий надежды. Ну, вы слышали наверно, этот романчик, как его? не помню! Ещё премию получил и сейчас экранизация выходит…

– Да вы что?! – воскликнул я, преувеличенно удивляясь.

Так слово за слово, завязался разговор и мы, с моим новым приятелем, как мне показалось, испытываем ментальную симпатию друг к другу. По крайней мере, Алекс был достаточно начитанным человеком, что в наше время, согласитесь, редкость. Он не скакал по верхам общеизвестных литературных фактов, но мог углубиться в такие подробности и детали литературного произведения, которые я сам пропустил или не придавал им значения. Но из его уст они звучали иначе. Мне было с ним интересно. Надеюсь, ему тоже. Была ещё одна тема, ради которой я должен был с ним познакомиться – филателия. И мне, как человеку ещё не утратившему окончательно моральные принципы, становилось стыдно, что я пытаюсь использовать моего нового знакомого в своих корыстных целях.

– Иногда я удивляюсь, как эти все, на вид разумные люди неумело пользуются своими титаническими возможностями. Во что они вкладывают свои безумные средства: футбольные клубы, яхты, алюминиевые, заводы, золотые прииски, нефтедобыча. Они приковывают себя на веки вечные к самым хлопотным предприятиям или над златом чахнут до конца дней своих. В то время, как есть более надёжные вкладывания средств.

– Например? – спросил я с напускным безразличием.

– Вы когда-нибудь интересовались филателией? – без паузы спросил Алекс. Мурашки пробежали у меня по телу.

– В школьные годы у меня был альбом с марками, – сказал я с усмешкой.

– Нет, Володя, я серьёзно! – воскликнул мой собеседник чуть громче, чем было позволительно в данном заведении и осёкся. И, понизив тон, спросил, – знаете сколько может стоить редкая марка на аукционе?

– Наверно дорого.

– Сколько? – настаивал мой собеседник и сверкнул глазами.

– Ну, предположу, тысячу долларов!

– Наивный вы человек! – произнёс он зловещим шёпотом. – Я вам прочту небольшую лекцию. Как не странно, ценность в филателии часто возникает из-за некоего изъяна. Вам как человеку начитанному будет понятнее, если вспомнить двух величайших писателей. Возьмём Гоголя и Толстого. Как первый описывает степь, после бури, глазами Чичикова…дороги расползались во все стороны, как пойманные раки, когда их высыпят из мешка…Что вы на это скажите, друг мой?

– Гениально! – воскликнул я. Это была моя любимая цитата.

– А теперь, как тот же писатель пытается описать красивую женщину, он впадает в примитивные сравнения, вроде: чёрные, как смоль волосы, мраморные плечи и что-то там белоснежное, как сахар. Другое дело Лев Николаич! Красота Катюши Масловой в изъяне: она слегка косит и в этом её изюминка. Сравнение с маркой не корректное, но ключевым параметром является – изъян. Так и с самыми дорогими марками – их дефект, становится достоинством. Начнём с «Перевёрнутой Дженни», выпущенной в США в 1918 году. Номинал марки каких-то 24 цента. По ошибке на некоторых листах самолёт отразился в перевёрнутом виде. Брак был уничтожен, но один лист всё же остался и поступил в продажу. И вот, совсем недавно, один из известных, четырёх экземпляров «Перевёрнутых Дженни» был продан за, – Алекс сделал паузу, осмотрелся воровато и прошептал, – почти за миллион долларов! Я допил своё вино до последнего глотка и показал проходившему мимо официанту на пустой бокал.

– Безумие, Алекс, – придя немного в себя, произнёс я. – Клочок бумаги, отпечатанный типографским способом, не картина великого художника…

– Один из немногих сохранившихся клочков бумаги, прошу заметить – поправил меня Алекс, – такова психология рынка. И смею вас заверить, это не самый дорогой клочок, а изъяны бывают самые разные: ошибка в цвете, например и самое главное недолговечность марок, поэтому за ними и охотятся по всему миру.

– Вы хотите сказать, что были марки ещё дороже.

– Да, мой друг! «Голубой Маврикий», полтора миллиона долларов. «Баденская ошибка в цвете», выпущенная в 1851 году номиналом в девять крейцеров, была продана за два миллиона! И так далее: «Шведский уникум» два миллиона триста, «Сицилийская ошибка цвета», два миллиона семьсот двадцать тысяч и наконец «Святой Грааль», 1868 года, номиналом в один цент, с изображением Бенджамина Франклина, с использованием вафелирования Z, была продана, на минуточку, почти за три миллиона долларов США… Возникла пауза. Алекс, явно, наслаждался произведённым эффектом, а я переваривал полученную информацию.

– Это всё, конечно, интересно. Но для чего-то вы мне всё это рассказали.

– Вы чрезвычайно догадливы. Для того, чтобы нам продолжить разговор, надо попросить отдельный кабинет.

– Если вы боитесь чужих ушей, то почему вы не боитесь подслушивающих устройств?

– Исключено. В этом заведении они не доверяют друг другу, что естественно, в конце концов это бизнес, поэтому здесь круговая система контроля. Как-нибудь я вам расскажу.

Прослушка просто невозможна.

Мы перешли в отдельный кабинет.

– И так, без долгих предисловий. Мой друг, писатель, исчезнувший недавно при загадочных обстоятельствах, отсылал мне главы из своей повести, которую я должен был собрать в отдельную книгу и напечатать под псевдонимом. Уже и договор был подписан, и аванс выплачен. В этой повести меня заинтересовала одна глава, которая обрывается на самом интересном для нас месте. Позвольте я вам зачитаю.

Антикварная лавка ютилась в живописном переулке, который в это время года утопал в зелени. Деревья, переваливались через ограды скверов, словно огромные псы, с листвой вместо шерсти. Герман уверенно шагал, поигрывая зонтом как тростью и время от времени сшибал особо понравившийся ему листочек. У него было прекрасное настроение. Ничто не могло помешать состояться сделке – дело в шляпе! Старый дурак ничего не смыслит в филателии. Это та самая марка, которая исчезла при загадочных обстоятельствах, из коллекции знаменитого Квинспадо. Да-да! Тот самый Джузеппе Квинспадо, которого подозревали в отравлении своих конкурентов, который не брезговал никакими средствами, чтобы достичь заветной цели, и в конце концов сам пал жертвой тайных врагов. Герман изучил десятки каталогов, в поисках этого недостающего звена, для коллекции марок британских колоний, которую он собирал уже десять лет! Этот маленький клочок бумаги, у которого к тому же не хватает пары зубчиков в верхнем правом углу, а глаз у королевы испачкан чернильной точкой, словно она подмигивает, и не вопреки, а благодаря своим изъянам, один стоит целое состояние; А вся коллекция вместе… У Германа закружилась голова…

Камень, из которого был сложен дом антиквара, тяжёлая дубовая дверь, массивная кованая ручка и фигурная замочная скважина – всё обещало сказочное наслаждение для охотников за аутентичной дребеденью. Но Германа интересовала одна маленькая почтовая марка. Он уже ненавидел этого старика, которого случайно встретил вчера в клубе любителей старины. Его звали Сандро, он был глуповат, жаден и распродавал свои заплесневелые сокровища, потому что собирался переезжать куда-то далеко на юг, к своей дочери. В руках у него был альбом с фотографиями всего этого бронзомедносеребрянного мусора, который он пытался впопыхах сбагрить.

– Молодой человек, может вас заинтересует это, – и старик перевернул страницу фотоальбома, на которой было множество разрозненных марок. Но королеву он заметил сразу! Как можно было её не заметить, она ему подмигнула…

– Интересно, – равнодушно произнёс Герман, – вы их продаёте все сразу или по отдельности? – старик задумался.

– Возьмите марки вместе с серебряным набором ложек на пять персон. Я вам сделаю хорошую скидку.

– Красивое серебро, девятнадцатый век? – начал игру Герман.

– Восемнадцатый, – поправил Сандро, – остатки сервиза графа Шереметьева.

– Может у вас есть, хоть что-то, в полном комплекте, – как можно недовольнее пробурчал молодой человек. Альбом захлопнулся перед носом филателиста, старик развернулся и пошёл к буфетной стойке, где предлагали напитки. Герман чуть не потерял сознание.

– Любезный, как вас, Сандро, если не ошибаюсь; вы меня не так поняли. Я хочу купить все ваши марки, набор ложек графа Шереметьева и какую-нибудь красивую вазу в подарок моей невесте, – глаза старика победно засветились.

– Видите красивую брюнетку, с бокалом, возле копии Гогена, это – она. Её зовут Марина. Я вас сейчас познакомлю. Марина! Только не говорите про вазу, я ей сказал, что меня интересуют марки.

– Вы прекрасная пара, – скрипучим, ядовитым голосом произнёс старик, – и когда же свадьба?

Марина чуть не поперхнулась шампанским и выпучила глаза. Герман схватил её за руку.

– О, скоро, через месяц! – выпалил Герман.

– Ну, хорошо, молодой человек. Я вижу вы серьёзный коллекционер, но сразу предупреждаю, это будет вам стоить очень дорого, а я продаю только за наличные.

– Сколько? Не томите! – простонал Герман.

– Двести, – торжественно возвестил старик.

– Сколько? – переспросил филателист как можно натуральнее показывая возмущение завышенной ценой.

– И это только за марки. За остальное, ещё триста! Ну, и ваза вам будет стоить не дёшево; у меня большая подборка китайского фарфора.

– Вы меня режете без ножа! – вздохнул Герман.

– Это моё последнее слово. Приходите завтра к восьми вечера, если не передумали, вот адрес, – старик протянул визитную карточку, зловеще блеснул глазами и ушёл.

– Мне, конечно, лестно, – игриво произнесла Марина, – но, с твоей стороны, это очень смелое решение!

– Всё складывается, как нельзя лучше. Марка у него!

– Ты уверен?

– По крайней мере, я видел её на фотографии.

Герман вошёл в лавку антиквара.

– На этом пока всё, – прервал чтение Алекс, – дальнейшее повествование для меня довольно туманно, и я пока не готов его обсуждать. Вернее было бы сказать, вы, на мой взгляд, ещё не совсем готовы воспринимать…

Я сделал вид, что пропустил мимо ушей его слова и мы отправились немного прогуляться.

Глава 4. Разные ракурсы

Уже битый час мы бродили по московским улочкам. Алекс беззаботно болтал на всевозможные темы, будто мы были знакомы с ним целую вечность. Я пытался тайком оглядываться и всегда замечал на приличном расстоянии конечно же, одного из моих вежливых провожатых. То он стоял, заложив руки за спину и разглядывал витрину магазина, то, чуть склонив голову, прикуривал сигарету или, если мы брели по скверу, садился на свободную скамейку, заложив ногу на ногу и мечтательно рассматривал облака. Тёплый, летний ветер дул нам в лицо и закатное солнце подкрашивало полупустые вечерние улицы.

– Алекс, – не выдержал я, – всё же возвращаясь к рассказу, что произошло дальше? Куда делся Герман? Повествование обрывается, не оставляя никаких возможностей для предположений. И, наконец, встретился ли Герман с коллекционером?

– Герман исчез! – воскликнул Алекс, – но перед своим исчезновением он обнаружил антиквара на полу в его лавке без признаков жизни. Конечно же он испугался.

– Это вам сообщил автор?

– Нет. Это я видел сам.

– Вы там тоже были? – недоверчиво спросил я.

– Нет. Но я это видел, как будто собственными глазами.

Мы молча шли некоторое время. Затем Алекс остановился, словно решаясь на что-то очень важное для него.

– У моего друга была некая писательская, назовём это, особенность, – он осмотрелся по сторонам, выдержал паузу и продолжил движение, – он никогда не выдумывал персонажей своих произведений из головы.

– То есть?

– Все его герои – реальные люди, описанные с максимальной точностью. И я это знаю наверняка!

– Вы хотите сказать, что все действующие лица его произведений существовали на самом деле.

– Не только существовали когда-то, но многие из них существуют и по сей день.