Искажение Пустоты

Глава 1: Аномалия

Алексей Соколов плыл в невесомости перед голографическим экраном, заполненным мерцающими линиями гравитационных волн. Его пальцы двигались с хирургической точностью, выделяя и увеличивая отдельные участки трёхмерной проекции. Семнадцать часов непрерывной работы, и теперь он видел это снова – неуловимое искажение, паттерн, который не соответствовал ни одной из известных моделей.

– Компьютер, увеличить сектор J-12, временной отрезок между 22:45 и 23:10 по стандартному времени станции, – произнёс он, автоматически потянувшись к кружке с давно остывшим кофе.

«Выполняю», – отозвался искусственный интеллект станционной системы нейтральным женским голосом.

Голограмма перестроилась, концентрируясь на регионе вблизи внешнего края колец Сатурна. Соколов прищурился. Вот оно. Снова. Едва заметная рябь в гравитационном поле, слишком регулярная, чтобы быть случайной, но при этом не соответствующая ни одному из известных астрофизических явлений.

Тусклый свет исследовательской лаборатории отражался от его впавших щёк и тёмных кругов под глазами. В свои тридцать пять Алексей уже заработал репутацию блестящего, хотя и несколько эксцентричного астрофизика. Его специализация – гравитационные аномалии и топология пространства-времени – считалась узкой даже среди ученых станции «Коперник».

Дверь лаборатории бесшумно скользнула в сторону, впуская Дмитрия Левина, руководителя исследовательской группы.

– Ты всё ещё здесь, Соколов? – Левин оттолкнулся от дверного проёма и мягко подлетел к рабочей станции Алексея. – Уже почти 4 утра по станционному времени.

– Я нашёл его снова, Дмитрий, – Соколов даже не обернулся, продолжая манипулировать с трёхмерной моделью. – Смотри, вот здесь. Это уже седьмой раз за последние две недели. Тот же паттерн.

Левин вздохнул, задержавшись в воздухе рядом с коллегой.

– Алексей, мы уже обсуждали это. Эти «паттерны» хорошо укладываются в пределы погрешности нашего оборудования. Особенно учитывая радиационный фон Сатурна.

– Нет, – Соколов яростно потряс головой. – Если бы это была погрешность, она бы имела случайный характер. А это… – он ткнул пальцем в голограмму, – это последовательность. Посмотри на промежутки между пиками. Это не шум, Дмитрий.

– Фрактальные паттерны встречаются в природе повсеместно, – терпеливо объяснил Левин, как будто разговаривал с перспективным, но упрямым студентом. – От снежинок до турбулентных потоков.

– Это не фрактал, – Соколов быстрыми движениями вывел на экран серию уравнений. – Я проанализировал последовательность. Она не соответствует ни одному известному природному процессу.

Левин потёр переносицу:

– Соколов, тебе нужно отдохнуть. Мы все знаем твою блестящую репутацию, но даже гениям нужен сон. Особенно гениям. Пересмотри данные свежим взглядом завтра.

Соколов наконец повернулся к начальнику, в его усталых глазах мелькнуло раздражение:

– А если я прав? Если это действительно нечто необъяснимое современной физикой?

– Тогда у нас будет сенсация, – Левин мягко улыбнулся. – Но скорее всего, у нас просто барахлит оборудование. Или ты заметил артефакт обработки данных. В любом случае, это подождёт до утра.

Соколов неохотно кивнул, осознавая бесполезность дальнейших споров. Левин был неплохим администратором, но, как многие управленцы в науке, давно утратил необходимую для настоящих открытий интуицию.

– Хорошо, – он сохранил все данные и выключил голографическую проекцию. – Я просмотрю данные ещё раз завтра.

Соколов проснулся от настойчивого сигнала коммуникатора. Он с трудом разлепил веки, ощущая, что проспал от силы часа четыре. Термокружка с утренним кофе парила в воздухе возле его кровати, но Алексей не помнил, чтобы активировал автоматическую подачу напитка.

– Соколов, – прохрипел он, активируя коммуникатор.

– Это Ана Кузнецова из отдела внешнего наблюдения, – раздался энергичный женский голос. – Ты должен это увидеть. Немедленно.

Соколов мгновенно проснулся.

– Что именно?

– Твоя аномалия. Она… изменилась. И теперь её видно невооружённым глазом.

Через пять минут Соколов уже несся по коридорам станции «Коперник», игнорируя приветствия встречных коллег. Станция была огромной конструкцией в форме вытянутого тора, построенной на высокой орбите вокруг Сатурна. Более трехсот учёных и инженеров работали здесь, изучая газовый гигант и его многочисленные спутники. Однако большинство из них не подозревали, что происходит в секторе J.

Обсерваторский купол был заполнен людьми, когда Соколов влетел внутрь. Он с трудом пробился к главному телескопу, где уже собралась группа астрофизиков, включая Левина.

– Соколов, – Левин кивнул ему с необычно серьезным выражением лица. – Похоже, ты был прав.

Алексей без слов оттолкнулся и подплыл к окуляру. То, что он увидел, заставило его сердце пропустить удар.

В секторе, который он исследовал последние недели, прямо на краю колец Сатурна, было видно отчётливое искривление пространства. Как будто кто-то взял стеклянную линзу и поместил её в вакууме. Звёзды за этой областью были слегка смещены и искажены, что явно указывало на гравитационную аномалию.

– Как давно это началось? – спросил Соколов, не отрываясь от окуляра.

– Около двух часов назад, – ответила Кузнецова, молодая женщина с короткими тёмными волосами и острым взглядом. – Сначала это выглядело как небольшая рябь, но сейчас… сам видишь.

– И оно продолжает расти?

– Нет, – вмешался Левин. – Около часа назад достигло этого размера и стабилизировалось. Мы уже запросили данные с орбитальных телескопов «Клавиус» и «Галилей» для перепроверки.

Соколов наконец оторвался от телескопа и повернулся к коллегам. Его лицо сияло от возбуждения.

– Это не обычная гравитационная аномалия. Смотрите, – он активировал ближайший терминал и вывел на экран данные своих ночных исследований. – Вот паттерн, который я обнаружил вчера. А вот данные за прошлую неделю. Видите сходство?

Учёные столпились вокруг экрана, анализируя графики и уравнения.

– Но что это может быть? – спросила Кузнецова. – Мини-черная дыра?

– Нет, – Соколов покачал головой. – Черная дыра создала бы совершенно другое гравитационное поле. Это что-то новое. Возможно, какая-то форма экзотической материи или… – он замолчал, не решаясь высказать предположение, которое формировалось в его сознании.

– Или что? – настойчиво спросил Левин.

– Или сознательное влияние, – тихо закончил Соколов.

В обсерватории повисла тишина. Даже шум вентиляции казался приглушённым.

– Сознательное влияние? – наконец переспросил один из молодых исследователей. – Ты имеешь в виду… инопланетное?

Соколов пожал плечами:

– Я имею в виду, что эти паттерны слишком сложны и организованны, чтобы быть результатом случайных природных процессов. Они меняются, эволюционируют. И самое интересное… – он ввёл новую команду, и на экране появилась другая серия графиков, – они реагируют на наше наблюдение.

– Это абсурд, – фыркнул кто-то из задних рядов.

– Правда? – Соколов обернулся к говорившему. – Тогда объясни вот это. Каждый раз, когда мы направляли главный телескоп станции на этот сектор, в течение следующих двух-трёх часов паттерн гравитационных волн менялся. Как будто… как будто что-то отвечало на наше внимание.

– Корреляция не означает причинность, Соколов, – возразил Левин. – Это базовый научный принцип.

– Тогда давайте проверим, – Алексей сделал глубокий вдох. – Направим на аномалию все наши сенсоры. Максимальная мощность, весь спектр. Если я прав, мы увидим реакцию.

Левин колебался. Как руководитель исследовательской группы, он должен был принимать взвешенные решения. Переориентация всех сенсоров станции на один объект означала остановку десятков других исследовательских проектов.

– Дай мне час, – наконец сказал он. – Нужно получить разрешение от научного совета.

Через два часа «Коперник» был полностью сфокусирован на аномалии. Каждый датчик, каждый телескоп, каждый гравитационный детектор был направлен на таинственное искажение пространства у колец Сатурна.

Соколов сидел в главной лаборатории, окружённый голографическими проекциями данных, поступающих в реальном времени. Вокруг него собрались ведущие специалисты станции – астрофизики, специалисты по гравитации, эксперты по анализу данных.

– Пока ничего, – пробормотала Кузнецова, изучая показания гравитационных сенсоров. – Аномалия стабильна.

– Дайте ей время, – Соколов нервно барабанил пальцами по консоли. – Если это то, о чем я думаю…

Он не успел закончить фразу. Один за другим экраны начали мигать, показывая резкие изменения в данных.

– Что происходит? – Левин подлетел ближе.

– Аномалия реагирует! – воскликнул Соколов, лихорадочно анализируя поступающую информацию. – Смотрите! Гравитационное поле меняется, причём не хаотично. Это… это похоже на последовательность.

Данные продолжали поступать. Гравитационные волны, излучаемые аномалией, формировали чёткий, повторяющийся паттерн.

– Это похоже на… пульсацию, – заметил один из специалистов. – Как будто что-то пульсирует с определенной частотой.

Соколов быстро ввёл несколько команд.

– Компьютер, проанализируй частоту пульсаций и сравни с известными математическими константами.

«Выполняю анализ», – отозвалась система.

Несколько мучительно долгих секунд все молча ждали. Затем на главном экране появились результаты.

– Это не может быть совпадением, – прошептала Кузнецова.

Частота пульсаций аномалии точно соответствовала последовательности простых чисел. Один импульс, пауза, два импульса, пауза, три, пять, семь, одиннадцать…

– Это послание, – Соколов повернулся к коллегам, его глаза лихорадочно блестели. – Простые числа – универсальный математический язык. Это не может быть естественным явлением.

Левин выглядел ошеломлённым:

– Ты хочешь сказать…

– Что мы не одни, – закончил Соколов. – И что-то или кто-то пытается с нами связаться.

Следующие двенадцать часов прошли в лихорадочной активности. Научный совет станции собрался на экстренное заседание. Соколов представил свои данные и гипотезу о том, что аномалия представляет собой попытку контакта с неизвестной формой разума.

– Мы должны ответить, – настаивал он. – Используя тот же язык – математику.

– Это слишком рискованно, – возразил профессор Васильев, глава департамента астробиологии. – Мы ничего не знаем об этой сущности. Что если это какой-то хищник, использующий гравитационные искажения как приманку?

– Хищник размером с гору, охотящийся на космические станции? – скептически поднял бровь Соколов. – В любом случае, мы уже обнаружили себя. Если это разумное существо, оно знает о нашем присутствии.

Дебаты продолжались ещё несколько часов, пока наконец председатель научного совета, профессор Елена Маринова, не подняла руку, призывая к тишине.

– Голосование показало небольшое, но достаточное большинство в пользу установления контакта, – объявила она. – Доктор Соколов, вам поручается разработать протокол первого контакта. Но с условием – все ваши действия должны быть предварительно одобрены советом.

Соколов сдержанно кивнул, хотя внутри ликовал. Это был его момент, его открытие. И возможно, самый значительный прорыв в истории человечества.

В своей лаборатории Соколов работал над созданием устройства, способного генерировать направленные гравитационные импульсы. Теоретически, манипулируя гравитонными полями с помощью высокоэнергетических лазеров, можно было создавать микроскопические, но измеримые искажения в структуре пространства-времени.

– Компьютер, симуляция 23-C, – скомандовал он, регулируя параметры в трёхмерной модели. – Увеличить мощность лазерного импульса на 15%.

«Внимание. Предлагаемые параметры превышают безопасные значения для станционных систем», – предупредил искусственный интеллект.

– Переопределить. Код авторизации Соколов-Альфа-3-7.

«Переопределение принято. Запуск симуляции».

Голографическая проекция показала, как концентрированный лазерный луч фокусируется на крошечной области пространства, создавая миниатюрное гравитационное искажение.

– Сработало, – пробормотал Соколов, изучая данные. – Теперь нужно масштабировать.

– Впечатляет, – раздался голос от двери.

Соколов обернулся. В дверях стояла Ирина Козлова, ведущий специалист станции по коммуникационным системам. Высокая женщина с длинными каштановыми волосами, собранными в строгий пучок, и проницательными серыми глазами.

– Доктор Козлова, – Соколов кивнул. – Чем обязан?

– Научный совет попросил меня присоединиться к вашему проекту, – она оттолкнулась от дверного проёма и плавно подлетела к его рабочему месту. – Я специализируюсь на экзолингвистике и протоколах коммуникации.

– Это гравитационная физика, а не лингвистика, – сухо заметил Соколов, возвращаясь к своей работе.

– Разве? – Козлова зависла рядом, изучая его модель. – Вы пытаетесь общаться с неизвестной сущностью. Независимо от средства передачи, это вопрос языка и коммуникации.

Соколов неохотно признал, что в её словах есть смысл.

– И что вы предлагаете?

– Для начала, более структурированный подход, – она жестом указала на его симуляцию. – Вы собираетесь отправлять случайные гравитационные импульсы в надежде, что что-то сработает?

– Не случайные, – возразил Соколов. – Я планирую использовать математические последовательности. Начать с простых чисел, затем перейти к основным константам – пи, е, квадратный корень из двух…

– Неплохое начало, – кивнула Козлова. – Но нам нужно также продумать синтаксис, контекст. Если эта сущность действительно разумна, то простого перечисления чисел недостаточно для осмысленного диалога.

Соколов впервые за день по-настоящему взглянул на неё. Козлова была известна своими работами по межкультурной коммуникации и теории языка. Если кто и мог помочь в установлении контакта с совершенно чуждым разумом, то именно она.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете?

Следующие несколько часов они работали вместе, разрабатывая комплексный протокол коммуникации. Козлова предложила начать с простых бинарных сигналов – по сути, создавая азбуку Морзе из гравитационных импульсов.

– Сначала нам нужно установить общий язык, – объясняла она. – Затем мы сможем передавать более сложные сообщения.

К концу дня они подготовили проект первого послания – серию гравитационных импульсов, кодирующих простую математическую последовательность, за которой следовали базовые геометрические концепции: точка, линия, треугольник, квадрат.

– Завтра представим совету, – Соколов сохранил все данные и выключил симуляцию. – Если они одобрят, мы сможем начать передачу через день.

Козлова кивнула, собираясь уходить.

– Знаете, Соколов, – сказала она у дверей, – независимо от того, что представляет собой эта аномалия, вы только что изменили историю человечества.

Соколов не спал всю ночь, снова и снова прокручивая в голове данные, полученные от аномалии. Что-то не давало ему покоя, какая-то деталь, ускользающая от понимания.

Под утро он наконец осознал, что его беспокоило. Паттерны гравитационных волн, исходящих от аномалии, менялись со временем не только в ответ на наблюдение, но и сами по себе, демонстрируя странную, но отчётливую эволюцию. Как будто что-то адаптировалось, училось.

Не дожидаясь официального начала рабочего дня, он вернулся в лабораторию и погрузился в анализ данных за весь период наблюдения.

Когда Козлова пришла через несколько часов, она застала его окружённым десятками голографических графиков и моделей.

– Что-то случилось? – спросила она, глядя на его возбуждённое лицо.

– Смотрите, – Соколов вывел на центральный экран сравнительную диаграмму. – Вот первый паттерн, который я зафиксировал две недели назад. А вот последний, от вчерашнего дня. Видите разницу?

Козлова внимательно изучила оба графика.

– Второй значительно сложнее. Больше гармоник, более сложная структура.

– Именно, – кивнул Соколов. – И вот что ещё интереснее – эволюция не линейная. После каждого нашего наблюдения сложность резко возрастает. Как будто каждый контакт с нами запускает период ускоренного развития.

– Вы думаете, оно учится? Адаптируется к нам?

– Более того, – Соколов понизил голос, хотя в лаборатории никого кроме них не было. – Я думаю, оно осознаёт нас. Каждое взаимодействие с нами меняет его, делает более… сфокусированным на нас.

Козлова выглядела встревоженной:

– Если вы правы, то наш протокол контакта может оказаться примитивным. Если эта сущность развивается с такой скоростью…

– То к моменту начала нашей передачи она может быть уже значительно более продвинутой, чем мы предполагали, – закончил Соколов. – Нам нужно пересмотреть план.

В этот момент их разговор прервал сигнал общестанционного оповещения.

«Внимание всему персоналу. Обнаружено приближение неопознанного космического корабля. Предположительно, транспорт Евразийской Космической Службы. Ожидаемая стыковка через 50 минут. Руководству исследовательских групп прибыть в главный конференц-зал».

Соколов и Козлова переглянулись.

– Евразийская Космическая Служба? – Козлова нахмурилась. – Но мы не ожидали никаких официальных визитов.

– Кажется, новости об аномалии распространились быстрее, чем мы думали, – мрачно заметил Соколов.

Конференц-зал был заполнен встревоженными учёными, когда Соколов и Козлова прибыли. Директор станции, Виктор Орлов, стоял у главного экрана, на котором была видна схема приближающегося корабля.

– Это военный транспорт класса «Ястреб», – говорил он. – Предназначен для быстрой доставки специальных подразделений и оборудования. Мы получили официальное уведомление десять минут назад. На борту делегация высшего военного командования Евразийской Конфедерации.

– Но почему? – спросила профессор Маринова. – «Коперник» – научная станция, у нас нет никаких военных проектов.

Орлов посмотрел прямо на Соколова:

– Они заявили, что прибывают в связи с обнаружением «феномена стратегического значения» в секторе J. Очевидно, кто-то передал информацию об аномалии напрямую военному командованию.

Все взгляды обратились к Соколову.

– Это не я, – он поднял руки. – Все мои отчеты были внутренними, только для научного совета.

– Не имеет значения, как они узнали, – отрезал Орлов. – Важно то, что через полчаса здесь будет военная делегация, заинтересованная в вашем открытии, Соколов. И они наверняка захотят взять контроль над исследованием.

– Они не могут, – возразила Маринова. – «Коперник» находится под юрисдикцией Международного Космического Агентства. Военные не имеют здесь никаких полномочий.

– Теоретически, – согласился Орлов. – Но у них есть корабль, вооружение и прямые приказы от высшего руководства. А у нас… у нас есть научные протоколы и официальные жалобы, которые мы можем подать постфактум.

В зале повисла тяжелая тишина.

– Что нам делать? – наконец спросил Левин.

Орлов выпрямился:

– Мы сотрудничаем. Показываем им то, что они хотят увидеть. Но при этом продолжаем свою работу. Соколов, Козлова – у вас готов протокол коммуникации?

– Почти, – кивнул Соколов. – Но есть новые данные, которые могут изменить наш подход.

– Какие именно?

Соколов кратко изложил свои утренние выводы о том, что аномалия, похоже, эволюционирует с каждым взаимодействием.

– Это… усложняет ситуацию, – пробормотал Орлов. – Если военные узнают, что мы имеем дело с потенциально развивающимся сознанием…

– То мгновенно классифицируют его как угрозу национальной безопасности, – закончила Козлова.

– Именно, – кивнул Орлов. – Поэтому до дальнейших распоряжений мы придерживаемся официальной версии: аномалия – это необычное, но предположительно естественное астрофизическое явление, которое мы изучаем. Никаких упоминаний о возможном разуме или попытках коммуникации.

– Но это ложь, – возразил Соколов. – Все данные указывают на то, что мы имеем дело с неизвестной формой сознания.

– Данные можно интерпретировать по-разному, – твёрдо сказал Орлов. – И сейчас, ради безопасности станции и продолжения исследований, мы выбираем наиболее консервативную интерпретацию. Это приказ, доктор Соколов.

Транспорт «Ястреб» пристыковался к станции точно по графику. Делегация из пяти человек в серой военной форме вошла в приёмный отсек, где их встречал директор Орлов и руководители ключевых исследовательских групп.

Возглавлял делегацию полковник Николай Верхов – высокий мужчина с седеющими волосами и холодным, оценивающим взглядом. Его осанка и манера держаться выдавали человека, привыкшего к безоговорочному подчинению.

– Директор Орлов, – он коротко кивнул в знак приветствия. – Полковник Николай Верхов, Отдел Специальных Космических Исследований Евразийского Командования.

– Полковник, – Орлов вежливо наклонил голову. – Добро пожаловать на станцию «Коперник». Должен сказать, ваш визит стал неожиданностью.

– Уверен, что так, – сухо улыбнулся Верхов. – Позвольте представить моих коллег: майор Карпов, научный консультант доктор Волков, технический специалист лейтенант Соровский и офицер безопасности капитан Гришин.

После формальных приветствий Орлов представил своих ключевых сотрудников:

– Доктор Алексей Соколов, ведущий специалист по гравитационным аномалиям. Именно он первым обнаружил феномен, который вас заинтересовал. Доктор Ирина Козлова, эксперт по коммуникационным системам и лингвистике. Профессор Дмитрий Левин, руководитель исследовательской группы сектора J.

Взгляд Верхова на мгновение задержался на Соколове:

– Рад познакомиться, доктор. Ваша репутация опережает вас.

Соколов напрягся. Он никогда не работал с военными и не понимал, как информация о нём могла оказаться в их поле зрения.

– Предлагаю перейти к делу, – продолжил Верхов. – Нас интересует аномалия, обнаруженная в секторе J. Согласно нашим данным, она представляет собой неизвестный ранее тип гравитационного искажения с потенциально искусственной природой.

Орлов бросил предупреждающий взгляд на Соколова, прежде чем ответить:

– Мы действительно обнаружили необычную гравитационную аномалию в указанном секторе. Доктор Соколов и его команда изучают её характеристики. Однако на данном этапе у нас недостаточно данных, чтобы делать окончательные выводы о её природе.

– Я бы хотел ознакомиться со всеми имеющимися данными, – заявил Верхов. – И осмотреть аномалию лично.

– Конечно, полковник, – кивнул Орлов. – Доктор Соколов проводит вас в главную обсерваторию. Но должен предупредить – как директор научной станции, я обязан следовать протоколам МКА. Любое вмешательство в нашу исследовательскую деятельность потребует официального одобрения Научного Совета.

– Разумеется, – холодно улыбнулся Верхов. – Мы здесь не для вмешательства, директор. Мы здесь для… сотрудничества.

В обсерватории Соколов неохотно показывал военным данные, собранные за последние две недели наблюдений. Он тщательно избегал упоминания о своих выводах относительно возможного искусственного происхождения аномалии или её адаптивной природы.

– Как видите, полковник, аномалия демонстрирует необычные гравитационные характеристики, – объяснял он, показывая трёхмерную модель искажения. – Мы регистрируем периодические колебания интенсивности, но пока не можем определить их причину.

Верхов внимательно изучал данные, время от времени обмениваясь замечаниями с доктором Волковым – невысоким лысеющим мужчиной с умными глазами за толстыми очками.

– И как давно вы наблюдаете эти… колебания? – спросил Волков.

– Около двух недель, – ответил Соколов. – Первые признаки были едва заметны, в пределах погрешности измерений. Но три дня назад аномалия резко усилилась и стала видна визуально.

– Совпадение с каким-либо внешним событием? – уточнил Верхов.

Соколов колебался. Сказать правду означало признать, что аномалия отреагировала на интенсивное наблюдение со стороны станции. Но солгать профессиональному военному было рискованно.

– Мы направили на сектор дополнительные сенсоры для детального изучения, – осторожно ответил он. – Возможно, совпадение по времени с усилением аномалии не случайно, но пока у нас нет доказательств прямой связи.

– Интересно, – Верхов обменялся взглядами с Волковым. – А что вы можете сказать о структуре этих колебаний? Они хаотичны или следуют какому-то паттерну?

Вот оно. Ключевой вопрос. Соколов почувствовал, как Козлова, стоящая рядом, слегка напряглась.

– Мы наблюдаем определенную регулярность, – признал Соколов. – В некоторых последовательностях можно выделить закономерности. Мы анализируем возможные физические механизмы, которые могли бы объяснить такую структуру.

– Например? – настаивал Верхов.

– Резонансные явления в кольцах Сатурна, взаимодействие магнитных полей, возможные эффекты неизвестных свойств тёмной материи…

– А более… нестандартные гипотезы вы рассматриваете? – Верхов смотрел прямо на Соколова.

– Наука требует рассмотрения всех возможных объяснений, – уклончиво ответил Соколов. – Но также требует придерживаться проверяемых гипотез.

– Конечно, – кивнул Верхов. – Доктор Волков, ваше мнение?

Волков задумчиво потёр подбородок:

– Данные действительно необычны. Особенно меня интересуют эти периодические последовательности. Они напоминают…

– Давайте обсудим это позже, в более приватной обстановке, – оборвал его Верхов. – Доктор Соколов, мы хотели бы получить полный доступ ко всем собранным данным и к оборудованию для наблюдения за аномалией.

– Это решение должен принимать директор Орлов и научный совет, – вмешалась Козлова. – Как уже упоминалось, станция «Коперник» находится под юрисдикцией МКА.

– Разумеется, – Верхов снова улыбнулся своей холодной улыбкой. – Но я уверен, что мы быстро придём к взаимопониманию. В конце концов, у нас общая цель – изучить этот феномен. А у Евразийского Командования есть ресурсы и полномочия, которые могут значительно ускорить исследования.

Соколов почувствовал неприятный холодок. За вежливыми словами скрывалась едва завуалированная угроза. Было ясно, что Верхов получит то, что хочет, с согласия научного совета или без него.

Поздно вечером, когда большинство сотрудников станции уже отдыхали, Соколов и Козлова встретились в небольшом техническом отсеке, где, как они знали, не было камер наблюдения.

– Военные установили своё оборудование в лабораториях третьего сектора, – тихо сообщила Козлова. – Они забрали все данные по аномалии и установили свои протоколы доступа. Теперь нам нужно их разрешение, чтобы наблюдать за собственным открытием.

– Орлов согласился? – Соколов выглядел возмущённым.

– У него не было выбора. Верхов предъявил приказ от высшего командования, классифицирующий аномалию как потенциальную угрозу национальной безопасности. Технически, они могли бы эвакуировать всю станцию, если бы захотели.

Соколов провёл рукой по волосам:

– Они не понимают, с чем имеют дело. Если аномалия действительно представляет собой форму сознания, то наш подход должен быть максимально осторожным. Не говоря уже о том, что это научное открытие планетарной важности, а не военная технология.

– У меня была короткая беседа с их научным консультантом, Волковым, – сказала Козлова. – Он явно догадывается о истинной природе аномалии. И, похоже, Верхов тоже. Они не просто так прилетели со всем своим оборудованием.

– Что они планируют?

– Не знаю точно, но Волков упомянул какие-то «активные тесты». Я думаю, они собираются не просто наблюдать, а воздействовать на аномалию.

Соколов побледнел:

– Это безумие. Мы ничего не знаем о природе этого явления. Любое агрессивное вмешательство может привести к непредсказуемым последствиям.

– Что мы можем сделать? – спросила Козлова.

Соколов на мгновение задумался:

– У нас всё ещё есть наша лаборатория, и большая часть оборудования осталась нетронутой. Если мы сможем незаметно продолжить наши исследования… может быть, мы успеем установить контакт до того, как военные начнут свои «активные тесты».

– Это рискованно, – заметила Козлова. – Если Верхов узнает…

– Если мы не сделаем ничего, то потеряем уникальный шанс на мирный контакт с совершенно новой формой жизни, – возразил Соколов. – Я не могу допустить, чтобы первый контакт человечества с инопланетным разумом был сведён к военным экспериментам.

Козлова кивнула:

– Я с тобой. Но нам понадобится помощь. Кому мы можем доверять?

– Левин, – не задумываясь, ответил Соколов. – Несмотря на наши разногласия, он настоящий учёный. И, возможно, Кузнецова из отдела внешнего наблюдения. Она первой заметила визуальные изменения аномалии.

– Хорошо. Я свяжусь с ними завтра, – Козлова взглянула на часы. – А сейчас нам лучше разойтись. Верхов наверняка установил дополнительное наблюдение за ключевыми сотрудниками.

– Встретимся завтра в моей лаборатории. Официально мы будем анализировать старые данные, не связанные с аномалией.

Они осторожно покинули технический отсек, разойдясь в разные стороны. Соколов направился к своей каюте, но, проходя мимо главной обсерватории, увидел, что там всё ещё горит свет. Поддавшись любопытству, он заглянул внутрь.

У главного телескопа стояли Верхов и Волков, изучая аномалию. Они говорили тихо, но Соколов смог расслышать часть разговора.

– …паттерны соответствуют нашим предположениям, – говорил Волков. – Это точно то же явление, что мы наблюдали на Европе шесть месяцев назад.

– Только значительно сильнее, – кивнул Верхов. – Подготовьте оборудование для первого теста. Начнём с малых мощностей.

– А местные учёные? – спросил Волков. – Особенно этот Соколов. Он явно что-то подозревает.

– Пусть занимаются своей наукой, – отмахнулся Верхов. – Но под нашим контролем. Если понадобится, ограничим их доступ к критическим системам. В конце концов, это вопрос национальной безопасности.

– А если они правы? – осторожно спросил Волков. – Если это действительно форма сознания?

Верхов посмотрел на аномалию через телескоп:

– Тогда нам тем более необходимо контролировать ситуацию. Представьте, Волков, какие возможности откроются перед тем, кто первым установит контакт с инопланетным разумом. Особенно с разумом, способным манипулировать пространством-временем.

Соколов бесшумно отступил от двери, чувствуя, как внутри нарастает тревога. Верхов знал гораздо больше, чем показывал. И что ещё важнее – подобные аномалии уже наблюдались раньше, на Европе, спутнике Юпитера. Это не было случайным открытием или совпадением.

Что-то происходило в Солнечной системе. Что-то, о чём большинство учёных даже не подозревали.

Глава 2: Первый контакт

Утро началось с общестанционного объявления, которое прозвучало в момент, когда Соколов заканчивал свой завтрак в почти пустой столовой.

«Внимание всему научному персоналу. По распоряжению полковника Верхова и с согласия директора Орлова, доступ в сектор J временно ограничен. Все текущие исследования в данном секторе приостанавливаются до дальнейших распоряжений. Руководителям проектов обратиться к своим кураторам для получения временных заданий».

Соколов стиснул зубы. Верхов действовал быстро. Всего за одну ночь он практически захватил контроль над значительной частью станции. И, что самое неприятное, с формального согласия Орлова.

– Не выглядишь удивлённым, – раздался голос Кузнецовой, подсевшей к нему с подносом, на котором стояла чашка кофе и питательный батончик.

– Я ожидал чего-то подобного, – мрачно ответил Соколов. – Верхов не из тех, кто будет долго ждать.

Кузнецова оглянулась, убедившись, что их никто не слышит:

– Ирина приходила ко мне этим утром. Рассказала о ваших планах.

– И?

– Я с вами. Эти военные… они понятия не имеют, с чем имеют дело. Или, что ещё хуже, прекрасно это понимают, но их интересует только военное применение.

Соколов благодарно кивнул:

– Нам нужно встретиться. Все вместе. Ты знаешь какое-нибудь место, где нас точно не будут подслушивать?

Кузнецова задумалась:

– Технический отсек гидропонной системы. Там сильный шум от насосов, и никаких камер – влажность слишком высокая для электроники. Я могу организовать нам «проверку систем жизнеобеспечения» около 14:00.

– Отлично. Ты можешь связаться с Левиным?

– Уже, – кивнула Кузнецова. – Он тоже с нами. Кстати, ты слышал? Верхов вызвал дополнительных специалистов с Земли. Они прибудут через три дня.

– Какого рода специалисты? – нахмурился Соколов.

– Никто не знает точно. Но по слухам, среди них есть ксенобиологи и эксперты по экзопсихологии.

Соколов удивлённо поднял брови:

– Ксенобиологи? Для изучения гравитационной аномалии?

– Вот именно, – Кузнецова многозначительно посмотрела на него. – Похоже, Верхов с самого начала знал, с чем мы имеем дело.

В 14:00 Соколов, Козлова, Левин и Кузнецова собрались в тесном техническом отсеке гидропонной системы. Окружённые шумом насосов и вентиляторов, они могли говорить относительно свободно.

– У нас мало времени, – начал Соколов. – Вчера я случайно услышал разговор Верхова с Волковым. Они уже сталкивались с подобной аномалией раньше, на Европе.

– На Европе? – удивился Левин. – Когда?

– Шесть месяцев назад. И судя по всему, это было засекречено. Они готовят какие-то «тесты», и я сильно сомневаюсь, что это простое наблюдение.

– Что нам известно об исследовательских станциях на Европе? – спросила Козлова.

– Немного, – ответил Левин. – Официально там есть совместная станция МКА для изучения подлёдного океана. И насколько я знаю, военная база Евразийской Конфедерации на противоположной стороне спутника. Формально – для обеспечения безопасности грузоперевозок в системе Юпитера.

– А неофициально? – спросил Соколов.

– Ходят слухи о секретной лаборатории, где изучают гравитационные технологии. Но это только слухи.

– Не такие уж и слухи, судя по разговору Верхова, – заметил Соколов. – Нам нужно действовать быстро. Вот что я предлагаю: мы продолжаем наше исследование аномалии, но неофициально. Используем резервные системы и оборудование, до которого военные ещё не добрались.

– Звучит рискованно, – заметил Левин. – Если Верхов узнает…

– Если мы ничего не сделаем, то первый контакт человечества с инопланетным разумом будет военной операцией, – отрезал Соколов. – Я не могу это допустить.

– Согласна, – кивнула Козлова. – Я работала над системой коммуникации, основанной на математических последовательностях. Если аномалия действительно является формой сознания, то это наиболее вероятный способ установить первичный контакт.

– Хорошо, – Соколов посмотрел на каждого из присутствующих. – Вот план: Кузнецова, ты можешь обеспечить нам доступ к резервным сенсорам внешнего наблюдения?

– Есть старая система, установленная ещё при постройке станции, – кивнула она. – Она менее точная, чем основные сенсоры, но вполне функциональна. И я не думаю, что военные о ней знают.

– Отлично. Левин, нам нужен доступ к квантовому компьютеру для обработки данных.

– Сложно, но возможно, – задумался Левин. – В лаборатории биофизики есть автономный вычислительный кластер. Я могу договориться с заведующим, доктором Ченом. Он мой старый друг, и ему не нравится военное присутствие на станции.

– Хорошо, – Соколов повернулся к Козловой. – А что насчёт передатчика? Нам нужен способ отправлять сигналы аномалии.

– Вот тут проблема, – нахмурилась Козлова. – Все внешние передатчики сейчас под контролем Верхова. Но… – она задумалась, – возможно, мы сможем использовать систему коррекции орбиты. Её маневровые двигатели создают гравитационные волны. Не такие точные, как специализированное оборудование, но для базовых сигналов может сработать.

– Рискованно, – заметил Левин. – Использование двигателей без разрешения – это нарушение всех протоколов безопасности.

– У нас нет выбора, – отрезал Соколов. – И мы не будем запускать полноценные маневры. Только микроимпульсы, которые можно списать на калибровку системы.

– Когда начинаем? – спросила Кузнецова.

– Сегодня вечером, – решил Соколов. – Сначала убедимся, что наши системы работают. Затем, если всё пойдёт хорошо, попробуем отправить первый сигнал завтра ночью, когда большая часть персонала, включая военных, будет отдыхать.

Все согласно кивнули. План был рискованным, но выполнимым. И, что самое важное, это был единственный способ установить контакт с аномалией до того, как военные начнут свои эксперименты.

Поздно вечером Соколов работал в своей лаборатории, внешне занимаясь анализом старых данных по гравитационным волнам в системе Сатурна – задание, которое ему поручил Верхов, чтобы «занять его чем-то полезным». На самом же деле, через скрытый канал связи, установленный Кузнецовой, он получал данные с резервных сенсоров, направленных на аномалию.

Коммуникатор тихо пискнул, сигнализируя о сообщении от Козловой: «Система коррекции готова. Первый тест в 02:30».

Соколов кивнул сам себе. Всё шло по плану. Он проверил данные, поступающие с резервных сенсоров. Аномалия оставалась стабильной, но при детальном анализе было видно, что её структура продолжала усложняться. Особенно интересно было то, что центр аномалии, похоже, сместился ближе к станции.

В дверь постучали. Соколов быстро переключил экран на официальные данные, прежде чем ответить:

– Войдите.

Дверь отъехала в сторону, и в лабораторию вошёл доктор Волков, научный консультант Верхова. Без своего военного начальника он выглядел менее напряжённым.

– Не помешаю, доктор Соколов? – спросил он, оглядывая лабораторию с профессиональным интересом.

– Вовсе нет, – Соколов указал на стул рядом с рабочим столом. – Чем могу помочь?

Волков опустился на стул, внимательно изучая Соколова:

– Я просматривал ваши предыдущие работы. Впечатляющий послужной список. Особенно ваша статья о топологических искажениях пространства-времени вблизи нейтронных звёзд. Инновационный подход.

– Благодарю, – Соколов напрягся, не понимая, к чему ведёт этот разговор.

– Мне интересно, – продолжил Волков, – что вы думаете о природе нашей аномалии? Неофициально, конечно. Без протоколов и формальностей.

Соколов внимательно посмотрел на Волкова. Это могла быть ловушка, попытка выяснить, насколько он близок к истине. Или, возможно, Волков искренне интересовался его мнением как учёного.

– Неофициально? – Соколов решил рискнуть. – Я думаю, что мы имеем дело с чем-то принципиально новым. Паттерны гравитационных волн, исходящих от аномалии, слишком сложны и организованны, чтобы быть результатом случайных процессов.

– Продолжайте, – кивнул Волков.

– Более того, эти паттерны эволюционируют. Становятся сложнее с каждым днём. И, что самое интересное, они реагируют на наше наблюдение. Как будто… – Соколов сделал паузу, оценивая реакцию собеседника, – как будто что-то осознаёт наше присутствие и пытается адаптироваться.

Волков никак не выдал своих эмоций. Он задумчиво потёр подбородок:

– Интересная теория. И если… чисто гипотетически… вы правы, как бы вы предложили действовать?

– Осторожно, – без колебаний ответил Соколов. – Если это неизвестная форма разума, то наши действия должны быть максимально неагрессивными. Нам нужно установить базовый протокол коммуникации. Начать с математики – универсального языка.

– И вы думаете, эта… сущность поймёт математику?

– Она уже продемонстрировала понимание, – Соколов кивнул на свой экран с графиками. – Последовательности простых чисел, которые мы наблюдали в пульсациях гравитационного поля – это не случайность. Это базовая математическая константа.

Волков задумчиво кивнул:

– А что, если эта сущность представляет угрозу? Что, если её попытки коммуникации – всего лишь приманка?

– Для чего? – спросил Соколов. – Если это настолько продвинутая форма разума, что может манипулировать гравитацией на таком уровне, то зачем ей приманивать нас? Она могла бы уничтожить станцию простым искажением пространства-времени вокруг неё.

– Возможно, – признал Волков. – Или, возможно, ей нужно нечто более сложное, чем простое уничтожение. Информация. Контроль.

– Это человеческие концепции, – возразил Соколов. – Мы проецируем свои мотивы на нечто, что может быть совершенно чуждо нашему пониманию.

– Интересная точка зрения, – Волков встал. – Спасибо за откровенность, доктор Соколов. Это был… познавательный разговор.

Он направился к двери, но остановился на пороге:

– Кстати, полковник Верхов просил передать, что завтра в 10:00 состоится брифинг для всех ключевых исследователей. Будут представлены предварительные результаты и план дальнейших действий. Ваше присутствие обязательно.

Когда за Волковым закрылась дверь, Соколов выдохнул. Разговор оставил у него странное чувство. Волков явно знал больше, чем говорил. И, возможно, не полностью разделял подход Верхова. Это была информация, которую стоило учесть.

Он вернулся к своей работе, с нетерпением ожидая 02:30, когда Козлова должна была провести первый тест системы коррекции орбиты.

В 02:15 Соколов уже был в малой обсерватории – небольшом помещении с единственным телескопом, редко используемым основными исследовательскими группами. Здесь Кузнецова настроила один из резервных сенсоров, направленный прямо на аномалию.

– Всё готово? – спросила Козлова, входя в помещение. За ней следовал Левин, выглядевший нервным, но решительным.

– Да, – кивнул Соколов. – Сенсор работает идеально. Я получаю чёткие данные об аномалии.

– Система коррекции готова, – сообщила Козлова. – Я запрограммировала серию микроимпульсов, которые должны создать простую последовательность гравитационных волн. Ничего сложного – бинарный код, представляющий числа от одного до десяти.

– Идеально, – одобрил Соколов. – Если аномалия действительно является сознательной сущностью и способна воспринимать наши сигналы, то это должно привлечь её внимание.

– А если она агрессивно отреагирует? – спросил Левин.

– Тогда мы немедленно прекращаем эксперимент, – ответил Соколов. – И признаём, что военные были правы.

– Десять секунд до активации, – Козлова смотрела на таймер своего планшета. – Пять… четыре… три… два… один… активация.

Они ничего не почувствовали – микроимпульсы двигателей были настолько слабыми, что не вызывали ощутимой вибрации на станции. Но на экранах они увидели, как система коррекции выполняет запрограммированную последовательность, создавая серию гравитационных волн, направленных точно в сторону аномалии.

– Сигнал отправлен, – тихо произнесла Козлова. – Теперь остаётся только ждать.

Соколов не отрывал глаз от показаний сенсора. Несколько минут ничего не происходило. Аномалия оставалась стабильной, никак не реагируя на их сигнал.

– Может быть, импульсы слишком слабые, – предположил Левин. – Или наш сигнал теряется в фоновой гравитации.

– Подождём ещё немного, – Соколов не терял надежды. – Если это действительно сознание, ему может потребоваться время, чтобы интерпретировать наш сигнал.

Прошло ещё пять минут. Ничего. Козлова уже открыла рот, чтобы предложить завершить эксперимент, когда Соколов резко поднял руку, призывая к тишине.

– Смотрите! – он указал на экран.

Гравитационное поле вокруг аномалии начало меняться. Сначала едва заметно, затем всё более отчётливо. Сенсоры фиксировали серию пульсаций – не хаотичных, а организованных в чёткую последовательность.

– Это… – Левин наклонился ближе к экрану. – Это похоже на ответ!

Соколов быстро анализировал поступающие данные:

– Это не просто ответ. Она повторила нашу последовательность – один, два, три… – и затем продолжила: одиннадцать, тринадцать, семнадцать…

– Простые числа! – воскликнула Козлова. – Она не просто повторила нашу последовательность, она поняла принцип и продолжила его!

Соколов почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Это было неопровержимое доказательство разума. Аномалия не только получила их сигнал, но и поняла его математическое содержание, и ответила соответствующим образом.

– Нам нужно продолжить, – решительно сказал он. – Отправим более сложную последовательность. Что-нибудь, что окончательно подтвердит разумность.

– Число пи, – предложила Козлова. – Первые десять знаков после запятой, закодированные бинарно.

– Отлично, – кивнул Соколов. – Если она ответит следующими знаками…

– Осторожно, – предупредил Левин. – Мы не должны переусердствовать. Если военные заметят аномальную активность систем коррекции…

– Один раз, – настаивал Соколов. – Ещё один тест, и мы остановимся на сегодня.

Левин неохотно согласился. Козлова быстро запрограммировала новую последовательность импульсов, кодирующую первые десять цифр числа пи после запятой: 3.1415926535.

– Готово, – сказала она. – Активирую через три… два… один…

Новый сигнал был отправлен. На этот раз им не пришлось долго ждать. Почти сразу же аномалия отреагировала серией пульсаций. Соколов быстро декодировал ответ, и его лицо озарилось триумфальной улыбкой.

– 8979323846, – прочитал он. – Следующие десять цифр числа пи! Это однозначное подтверждение!

– Невероятно, – прошептал Левин. – Мы действительно установили контакт с инопланетным разумом.

Внезапно дверь обсерватории с шумом отъехала в сторону. В проёме стоял полковник Верхов в сопровождении двух вооружённых солдат. Его лицо было мрачным, глаза холодно сверкали.

– Вы действительно установили контакт, доктор Соколов, – произнёс он тихим, опасным голосом. – Вопреки моим прямым приказам и протоколам безопасности.

Соколов выпрямился, встречая взгляд Верхова:

– Мы доказали, что аномалия является разумной сущностью, способной к коммуникации. Это величайшее открытие в истории человечества.

– Это потенциальная угроза национальной безопасности, которую вы активировали без должной подготовки и мер предосторожности, – отрезал Верхов. – Вы хоть понимаете, что вы наделали?

– Мы установили первый в истории человечества контакт с инопланетным разумом, – твёрдо ответил Соколов. – И сделали это мирно, через язык математики, а не через военную мощь.

Верхов смерил их холодным взглядом:

– Все трое временно отстраняются от работы. Охрана проводит вас до ваших кают, где вы останетесь до дальнейших распоряжений. Всё оборудование и данные конфискуются.

– Вы не имеете права! – возмутился Левин. – Это международная научная станция!

– Я имею все необходимые полномочия, профессор, – Верхов показал документ с печатями и подписями. – По решению Объединённого Командования, эта станция переходит под временный военный контроль в связи с обнаружением феномена, представляющего потенциальную угрозу глобальной безопасности.

Он кивнул солдатам:

– Проводите их и убедитесь, что они не покидают свои каюты без моего личного разрешения.

Когда их выводили из обсерватории, Соколов бросил последний взгляд на экраны. Аномалия продолжала пульсировать, отправляя новые последовательности сигналов. Сигналов, которые теперь никто не расшифровывал.

Соколов провёл в своей каюте почти сутки, находясь под домашним арестом. Единственным посетителем был молчаливый солдат, трижды в день приносивший еду. Никаких объяснений, никакой связи с внешним миром. Его коммуникатор был отключён, доступ к станционной сети заблокирован.

Он мерил шагами небольшое пространство каюты, раздумывая о последствиях их действий. Они доказали, что аномалия является разумной сущностью. Но к чему это привело? Теперь военные полностью контролировали ситуацию, и Соколов мог только догадываться о их планах.

Наконец, почти ровно через 24 часа после ареста, дверь каюты открылась. На пороге стоял не солдат, а доктор Волков.

– Доктор Соколов, – кивнул он. – Полковник Верхов хочет вас видеть. Немедленно.

Соколов молча последовал за Волковым через коридоры станции. Он отметил повышенное присутствие военного персонала. Похоже, за прошедшие сутки прибыло подкрепление.

Верхов ждал их в главной лаборатории сектора J – той самой, где Соколов впервые обнаружил аномалию. Комната была преобразована. Новое оборудование занимало большую часть пространства, десятки техников и специалистов в военной форме работали с данными и приборами.

– А, доктор Соколов, – Верхов поднял взгляд от голографического дисплея. – Спасибо, что присоединились к нам.

Соколов отметил странную вежливость в его тоне:

– У меня был выбор?

Верхов проигнорировал сарказм:

– Ваш… несанкционированный эксперимент имел неожиданные последствия. После вашей коммуникации с аномалией её активность значительно возросла. Она продолжает отправлять сигналы – всё более сложные и интенсивные.

– Вы их расшифровали? – спросил Соколов.

– Частично. Достаточно, чтобы понять, что ваша теория была верна. Мы действительно имеем дело с неизвестной формой разума. Разума, способного к коммуникации.

– Я говорил вам это с самого начала.

– Да, говорили, – неожиданно согласился Верхов. – И теперь я предлагаю вам возможность продолжить вашу работу. Официально. Под нашим руководством.

Соколов недоверчиво посмотрел на него:

– Почему такая внезапная перемена?

– Потому что ситуация изменилась, – Верхов жестом указал на главный экран. – Посмотрите.

На экране была видна аномалия. Но теперь она выглядела иначе. Искажение пространства приобрело более структурированную форму, напоминающую сложную сеть переплетающихся линий и узлов. И оно было значительно больше, чем раньше.

– Это прямой результат вашего «контакта», – пояснил Верхов. – Аномалия не только ответила на ваши математические последовательности. Она начала… расти. И меняться. Как будто общение с вами стимулировало какой-то процесс развития.

Соколов подошёл ближе к экрану, с профессиональным интересом изучая изменившуюся аномалию:

– Удивительно. Структура стала гораздо более сложной. И эти узлы… они похожи на нейронные связи.

– Именно так считают и наши специалисты, – кивнул Волков, присоединяясь к разговору. – Как будто мы наблюдаем формирование чего-то подобного нейронной сети. Но вместо биологических нейронов – узлы в самой ткани пространства-времени.

– Где доктор Козлова и профессор Левин? – спросил Соколов, не отрывая взгляда от экрана.

– Они присоединятся к нам позже, – ответил Верхов. – Сейчас мне нужно ваше решение, доктор Соколов. Вы согласны работать с нами? На наших условиях?

Соколов наконец повернулся к Верхову:

– Каких именно условиях?

– Вы будете руководить научной частью проекта, – объяснил Верхов. – Разрабатывать протоколы коммуникации, анализировать ответы аномалии. Но все ваши действия должны быть предварительно одобрены мной или доктором Волковым. Никаких самостоятельных экспериментов. И, самое главное, никаких утечек информации за пределы проекта.

– А если я откажусь?

– Тогда вы будете отправлены на Землю следующим транспортом, – холодно ответил Верхов. – С подпиской о неразглашении и под постоянным наблюдением. А мы продолжим работу без вас. Решайте, доктор Соколов. У вас есть потенциал стать частью величайшего открытия в истории, или остаться в сноске на страницах этой истории.

Соколов понимал, что выбора у него практически нет. Если он хочет продолжать изучать аномалию, ему придется принять условия Верхова. По крайней мере, на данном этапе.

– Я согласен, – наконец сказал он. – Но у меня есть условие: я хочу полный доступ ко всем данным об аномалии, включая те, что были собраны на Европе.

Верхов и Волков обменялись взглядами.

– Ограниченный доступ, – наконец сказал Верхов. – Вы получите данные, необходимые для вашей работы, но не более того. Некоторые аспекты проекта «Европа» остаются засекреченными.

– Хорошо, – кивнул Соколов. – Когда я могу начать?

– Немедленно, – Верхов указал на рабочую станцию, где уже были подготовлены данные и оборудование. – Доктор Волков ознакомит вас с текущей ситуацией и нашими предварительными результатами.

Верхов развернулся, собираясь уйти, но остановился у двери:

– И, доктор Соколов, не испытывайте моё терпение снова. В следующий раз последствия будут гораздо более серьёзными.

Следующие несколько часов Соколов провёл, изучая данные, собранные военными за время его отсутствия. Волков оказался на удивление открытым, отвечая на большинство вопросов и предоставляя доступ к значительной части информации.

– После вашего контакта аномалия начала отправлять непрерывный поток сигналов, – объяснял Волков, показывая графики активности. – Сначала это были простые математические последовательности: продолжения числа пи, числа e, последовательность Фибоначчи. Затем сигналы стали сложнее.

– Насколько сложнее? – спросил Соколов.

– Взгляните сами, – Волков вывел на экран новую серию графиков. – Это поступило около шести часов назад. Мы всё ещё пытаемся это декодировать, но, похоже, это что-то гораздо более сложное, чем просто числа.

Соколов внимательно изучил данные. Паттерны действительно были значительно сложнее, чем простые числовые последовательности. Они содержали многоуровневую структуру, напоминающую…

– Это похоже на код, – сказал он наконец. – Не просто числа, а информация. Как будто аномалия пытается передать нам более сложное сообщение, но не уверена, как это сделать.

– Именно такой вывод сделали и наши аналитики, – кивнул Волков. – Но мы застряли на этапе дешифровки. У нас нет ключа к этому «языку».

– Нам нужно создать общую основу, – Соколов задумался. – Математика была хорошим началом, но для передачи сложных концепций нужно что-то большее. Возможно… – он замолчал, пораженный внезапной идеей. – Где доктор Козлова?

– В соседней лаборатории, работает над системой кодирования, – ответил Волков. – Вы хотите с ней поговорить?

– Да. Она специалист по лингвистике и коммуникации. Если кто и может помочь разработать более сложный протокол общения, то это она.

Волков кивнул и связался с охраной, чтобы привести Козлову. Через несколько минут она присоединилась к ним, выглядя уставшей, но сосредоточенной.

– Соколов, – она кивнула, увидев его. – Рада, что ты снова в игре.

– Как Левин? – спросил он.

– В порядке. Работает с данными телеметрии в отдельной лаборатории.

Соколов быстро объяснил Козловой своё предположение о том, что аномалия пытается передать более сложную информацию.

– Нам нужен новый подход, – заключил он. – Что-то, что позволит нам обмениваться концепциями, а не только числами.

Козлова задумалась:

– В лингвистике есть концепция «языка-посредника». Это упрощённый язык, созданный специально для общения между носителями разных языков. Возможно, нам нужно создать нечто подобное.

– И как мы это сделаем? – спросил Волков.

– Начнём с базовых бинарных концепций, – предложила Козлова. – Есть/нет. Присутствие/отсутствие. Затем постепенно усложняем, связывая эти концепции с математическими объектами, которые аномалия уже понимает.

– Это может сработать, – кивнул Соколов. – Но нам нужен способ более точного воздействия на аномалию. Микроимпульсы двигателей слишком грубый инструмент.

– У нас есть кое-что лучше, – сказал Волков. – Следуйте за мной.

Он привел их в соседнее помещение, заставленное массивным оборудованием, которого раньше на станции не было. В центре стояла конструкция, напоминающая огромное кольцо, окруженное системой мощных лазеров и магнитных генераторов.

– Это экспериментальный гравитационный модулятор, – пояснил Волков. – Разработан в лаборатории на Европе. Он позволяет создавать точно направленные гравитационные импульсы практически любой формы и интенсивности.

– Вы привезли это с собой? – удивился Соколов.

– Частично, – кивнул Волков. – Основные компоненты были доставлены на транспорте «Ястреб», остальное собрано из местных материалов.

Соколов подошел ближе, изучая устройство с профессиональным интересом:

– Впечатляюще. С таким инструментом мы сможем создавать гораздо более сложные сигналы. Но нам всё равно нужен протокол коммуникации.

– Я думаю, – медленно сказала Козлова, – нам стоит начать с визуального представления. Если мы сможем создавать гравитационные паттерны, имитирующие простые геометрические формы – линии, круги, треугольники – это даст нам основу для более сложных концепций.

– Согласен, – кивнул Соколов. – Начнём с геометрии, затем перейдём к более абстрактным концепциям. Шаг за шагом построим общий язык.

– Хорошо, – Волков посмотрел на часы. – Я доложу полковнику Верхову о вашем плане. Если он одобрит, мы сможем начать первые тесты нового протокола уже сегодня вечером.

Когда Волков вышел, Соколов тихо спросил Козлову:

– Что ты думаешь об этом? О том, что военные, похоже, знали об аномалии ещё до нас?

– Я думаю, – так же тихо ответила она, – что у них есть собственная повестка. И я не уверена, что наши научные интересы в ней на первом месте.

– Согласен, – кивнул Соколов. – Но пока мы можем продолжать исследования, я готов играть по их правилам. По крайней мере, внешне.

– Осторожнее, Соколов, – предупредила Козлова. – Верхов не из тех, кто прощает неповиновение дважды.

К вечеру всё было готово для первого официального теста нового протокола коммуникации. Гравитационный модулятор был настроен и откалиброван, система анализа готова фиксировать любые ответные сигналы от аномалии. Полковник Верхов лично присутствовал, наблюдая за процессом с видом человека, который точно знает, что делает.

– Начинайте, – скомандовал он, когда все проверки были завершены.

Соколов и Козлова переглянулись. Они разработали последовательность сигналов, начинающуюся с простых геометрических форм – точка, линия, треугольник, круг – каждая форма кодировалась уникальным паттерном гравитационных волн.

– Активирую модулятор, – объявил технический специалист. – Начинаю передачу первой последовательности.

В центре кольца модулятора возникло слабое свечение, когда лазеры активировали процесс создания направленных гравитационных волн. Никакого звука, никаких ощутимых эффектов – только данные на экранах, показывающие, что сигнал был отправлен.

– Первая форма передана, – сообщил специалист. – Переходим ко второй.

Они методично отправили все запланированные паттерны, затем переключились на мониторинг ответа. В комнате повисло напряженное молчание. Все глаза были устремлены на экраны, отображающие данные с сенсоров, направленных на аномалию.

– Активность зафиксирована, – наконец объявил один из операторов. – Аномалия реагирует.

На главном экране появилось визуальное представление гравитационных волн, исходящих от аномалии. Сначала паттерны были хаотичными, но постепенно начали формироваться в нечто более структурированное.

– Она повторяет наши формы, – прокомментировал Соколов, глядя на данные. – Но с… вариациями. Как будто экспериментирует с ними.

– Более того, – добавила Козлова, указывая на новую серию паттернов. – Она добавляет новые формы. Смотрите – после круга она создала эллипс, затем спираль. Она не просто повторяет, она продолжает последовательность, показывая, что понимает принцип!

Даже Верхов выглядел впечатленным:

– Это подтверждает ваши выводы, доктор Соколов. Мы действительно имеем дело с разумной сущностью.

– И она учится невероятно быстро, – добавил Волков. – От простых чисел к пониманию геометрических форм и концепций за считанные часы.

– Перейдем ко второй фазе, – предложил Соколов. – Попробуем передать более сложные концепции. Начнем с бинарных противоположностей – присутствие и отсутствие, единство и множество.

Козлова кивнула и начала программировать новую последовательность сигналов. Но прежде, чем она закончила, один из операторов резко поднял голову:

– Сэр, аномалия изменила своё поведение. Она… она движется.

– Что? – Верхов быстро подошел к его консоли. – Поясните.

– Центр гравитационной активности смещается. Медленно, но устойчиво. В нашем направлении.

На экране было видно, как центр аномалии действительно начал смещаться, постепенно приближаясь к станции.

– Расстояние до контакта? – резко спросил Верхов.

– При текущей скорости… примерно 36 часов, сэр.

– Это реакция на нашу коммуникацию? – спросил Волков, глядя на Соколова.

– Возможно, – ответил тот, лихорадочно анализируя данные. – Или это следующий шаг в её попытках взаимодействия с нами. Возможно, она стремится к более близкому контакту для более эффективной коммуникации.

– Или готовится к атаке, – мрачно заметил Верхов. – Подготовьте защитные протоколы. Все критические системы станции перевести на автономный режим. И усильте мониторинг аномалии – я хочу знать о малейших изменениях в её поведении.

Он повернулся к Соколову и Козловой:

– Продолжайте работу над протоколом коммуникации. Но теперь наш приоритет – понять намерения этой сущности. Особенно её цель в приближении к станции.

Соколов кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Ситуация развивалась быстрее, чем кто-либо мог предположить. И теперь ставки были значительно выше. Если аномалия действительно приближалась к станции с неизвестными намерениями, у них было менее двух суток, чтобы разобраться в этом новом языке и понять, с чем именно они имеют дело.

Глава 3: Вмешательство

Станция «Коперник» гудела как потревоженный улей. Новость о движении аномалии в сторону станции быстро распространилась среди персонала, несмотря на попытки военных ограничить информацию. Среди учёных и технического персонала ходили слухи, от вполне правдоподобных до совершенно фантастических. Кто-то говорил о контакте с инопланетным разумом, другие – о необычном гравитационном феномене, третьи – о секретном военном эксперименте, вышедшем из-под контроля.

Соколов не обращал внимания на слухи. Он был полностью поглощён работой над протоколом коммуникации. Вместе с Козловой они провели всю ночь в лаборатории, анализируя данные и разрабатывая новые методы взаимодействия с аномалией.

– Она явно обладает какой-то формой сознания, – говорил Соколов, изучая последние паттерны гравитационных волн, полученные от аномалии. – Но это сознание фундаментально отличается от нашего. Оно не основано на биохимии или электрических импульсах нейронной сети. Это что-то… топологическое.

Козлова кивнула:

– Сознание, существующее в самой структуре пространства-времени. Как будто вместо нейронов – узлы искривления пространства, а вместо синапсов – гравитационные волны.

– Именно, – Соколов задумчиво потёр подбородок. – И если это так, то его восприятие реальности должно кардинально отличаться от нашего. Возможно, оно воспринимает время нелинейно. Или существует одновременно в нескольких пространственных измерениях.

– Что усложняет коммуникацию, – заметила Козлова. – Мы пытаемся общаться в рамках нашей линейной, четырёхмерной парадигмы с сущностью, для которой эти ограничения могут не существовать.

Соколов вздохнул, потирая усталые глаза:

– Нам нужен прорыв. Какой-то способ перешагнуть эти ограничения, хотя бы частично.

Дверь лаборатории открылась, впуская Волкова. Он выглядел таким же усталым, как и они, но в его глазах читался научный азарт.

– Доктор Соколов, доктор Козлова, – он кивнул в знак приветствия. – Есть новости.

– Аномалия изменила поведение? – тут же спросил Соколов.

– Нет, она продолжает приближаться с той же скоростью. Но мы получили новые данные с нашей базы на Европе, которые могут вас заинтересовать.

Он подошёл к консоли и ввёл коды доступа. На главном экране появились графики и изображения, которые Соколов раньше не видел.

– Шесть месяцев назад наша исследовательская станция на Европе зафиксировала гравитационную аномалию, похожую на ту, что мы наблюдаем здесь, – начал объяснять Волков. – Она была гораздо слабее, почти на грани обнаружения, и не проявляла признаков разумности. По крайней мере, поначалу.

– Что произошло? – спросила Козлова.

– Мы изучали её несколько недель, – продолжил Волков. – Стандартные наблюдения, сбор данных. Затем один из наших физиков, доктор Антонов, предложил эксперимент – направить на аномалию серию гравитационных импульсов, созданных с помощью экспериментального оборудования.

– И она отреагировала? – Соколов подался вперёд.

– Да, – кивнул Волков. – Но не так, как мы ожидали. Вместо простого ответа, аномалия… изменилась. Стала более структурированной, более сложной. И начала расти.

– Как здесь, после нашего контакта, – заметил Соколов.

– Именно, – подтвердил Волков. – Но там процесс был гораздо медленнее. Недели, а не часы.

– Что случилось потом? – спросила Козлова.

Волков вздохнул:

– Эксперимент был прерван. Произошёл… инцидент. Один из исследователей, работавший с оборудованием, внезапно потерял сознание. Когда он очнулся, с ним было что-то не так. Он говорил бессвязно, рисовал странные символы, утверждал, что «видит сквозь время». Через три дня у него случился обширный инсульт. Он умер, не приходя в сознание.

Соколов и Козлова обменялись встревоженными взглядами.

– Вы считаете, что это было связано с аномалией? – осторожно спросил Соколов.

– Мы не знаем наверняка, – признал Волков. – Но после этого полковник Верхов принял решение прервать все прямые эксперименты и перейти к пассивному наблюдению. Через несколько недель аномалия начала слабеть и в конце концов исчезла.

– А теперь похожая аномалия появилась здесь, – заключил Соколов. – Только гораздо сильнее.

– И развивается намного быстрее, – добавил Волков. – Что заставляет нас думать, что это не случайное совпадение. Возможно, это та же самая сущность, только… эволюционировавшая.

– Или их несколько, – предположила Козлова. – Целая популяция этих топологических сознаний, обитающих в нашей Солнечной системе.

– В любом случае, – Волков выпрямился, – полковник Верхов хочет, чтобы вы были в курсе этой информации. Особенно в свете приближения аномалии к станции. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

Соколов кивнул:

– Спасибо за откровенность, доктор Волков. Эта информация действительно ценна для нашего понимания ситуации.

Когда Волков ушёл, Соколов повернулся к Козловой:

– Что ты думаешь?

– Я думаю, что не вся история была рассказана, – тихо ответила она. – Волков явно опустил некоторые детали. И мне интересно, почему военные так заинтересованы в этих аномалиях.

– Согласен, – кивнул Соколов. – Но сейчас у нас есть более насущная проблема. Если опыт на Европе что-то значит, то прямой контакт с аномалией может быть опасен для человеческого сознания.

– Или это было случайное совпадение, – возразила Козлова. – Один случай не является статистически значимым.

– Возможно. Но я бы предпочёл не рисковать, – Соколов повернулся к экрану с последними данными. – Нам нужен способ более безопасного взаимодействия. Что-то, что позволит нам общаться, не подвергая наше сознание прямому воздействию.

– У меня есть идея, – медленно сказала Козлова. – Но для неё потребуется оборудование, которое может быть только в нейроинтерфейсной лаборатории.

– Нейроинтерфейсы? – Соколов поднял брови. – Ты хочешь создать прямую связь между человеческим мозгом и аномалией?

– Не совсем, – покачала головой Козлова. – Скорее, я думаю о создании виртуального пространства – интерфейса, который бы переводил топологические сигналы аномалии в визуальные образы, понятные человеческому сознанию. И наоборот.

Соколов задумался:

– Это… могло бы сработать. Мы создаём виртуальное представление аномалии, с которым можно взаимодействовать через нейроинтерфейс, но без прямого контакта с её… сознанием.

– Именно, – кивнула Козлова. – Но для этого нам понадобится помощь специалиста по нейроинтерфейсам.

– И разрешение Верхова, – мрачно добавил Соколов. – А я не уверен, что он согласится на такой эксперимент, учитывая то, что случилось на Европе.

– Есть только один способ узнать, – Козлова встала. – Давай подготовим подробный план и предложим его Верхову. С полными мерами предосторожности.

Соколов кивнул, и они приступили к работе над новым проектом.

К удивлению Соколова, полковник Верхов отнёсся к их идее с неожиданным интересом. После детального представления проекта и обсуждения всех мер безопасности, он дал предварительное разрешение на разработку виртуального интерфейса.

– Но с одним условием, – добавил он, когда Соколов и Козлова уже собирались уходить из его кабинета. – Первое тестирование будет проводиться не на человеке, а на специально обученном ИИ. Если система докажет свою безопасность, мы рассмотрим возможность человеческого участия.

– Справедливо, – согласился Соколов, хотя и понимал, что это значительно усложнит и замедлит процесс.

Им был предоставлен доступ к нейроинтерфейсной лаборатории и выделен специалист – молодой инженер по имени Павел Морозов, которого все называли «Пульс» за его энергичный характер и быструю речь.

– Никогда не думал, что буду работать над контактом с инопланетным разумом, – усмехнулся Пульс, когда они познакомились. – Особенно с таким экзотическим.

– Технически, мы не знаем, инопланетное ли это сознание, – заметил Соколов. – Возможно, оно всегда было здесь, в нашей Солнечной системе, просто мы не имели технологий, чтобы его обнаружить.

– В любом случае, это круто, – Пульс потёр руки. – Итак, вы хотите создать виртуальное пространство для коммуникации с гравитационной аномалией. Звучит как научная фантастика, но я в деле.

Козлова объяснила ему концепцию интерфейса:

– Нам нужна система, которая будет переводить гравитационные паттерны, излучаемые аномалией, в визуальные и звуковые образы. И наоборот – переводить наши сигналы в форму, понятную аномалии.

– Сложно, но выполнимо, – кивнул Пульс. – У нас есть продвинутые нейроинтерфейсы, разработанные для коммуникации с пациентами в коме. Мы можем адаптировать эту технологию.

Следующие двадцать часов они работали практически без перерыва. Пульс оказался не только энергичным, но и невероятно талантливым инженером. Он быстро модифицировал стандартные нейроинтерфейсы, соединив их с системами гравитационного модулятора и создав первый прототип виртуального пространства для коммуникации.

– Это будет выглядеть примерно так, – он показал голографическую проекцию интерфейса. – Гравитационные волны будут визуализироваться как трёхмерные паттерны, которые можно наблюдать и с которыми можно взаимодействовать. Система будет анализировать их структуру и пытаться интерпретировать.

– А как насчёт обратного перевода? – спросил Соколов. – Как мы будем передавать наши сигналы?

– Через жесты и мысленные команды, – объяснил Пульс. – Нейроинтерфейс считывает нейронную активность и переводит её в команды. Эти команды затем преобразуются в гравитационные импульсы через модулятор.

– Звучит сложно, – заметила Козлова. – Ты уверен, что система будет стабильной?

– Нет, – честно ответил Пульс. – Но это лучшее, что мы можем сделать за такое короткое время. И, если повезёт, аномалия поможет нам адаптировать систему. Она уже показала способность к быстрому обучению.

К концу вторых суток после начала движения аномалии, виртуальный интерфейс был готов к первому тестированию. Аномалия продолжала приближаться и теперь находилась примерно в 14 часах от потенциального контакта со станцией.

Полковник Верхов лично прибыл в нейроинтерфейсную лабораторию, чтобы наблюдать за первым тестом. С ним был доктор Волков и несколько военных специалистов, которых Соколов раньше не видел.

– Система готова? – спросил Верхов, оглядывая лабораторию.

– Да, полковник, – ответил Пульс, стоя у главной консоли. – ИИ загружен и готов к взаимодействию через виртуальное пространство.

– Объясните ещё раз, как это работает, – Верхов скрестил руки на груди.

Пульс кивнул:

– Виртуальное пространство представляет собой трёхмерную среду, где гравитационные паттерны аномалии визуализируются как объекты и структуры. ИИ будет взаимодействовать с этими объектами, пытаясь установить базовую коммуникацию. Его действия будут переводиться в гравитационные импульсы, направляемые к аномалии. Всё полностью изолировано от станционных систем – даже в случае сбоя, риск минимален.

– А если ИИ будет… инфицирован или изменён взаимодействием? – спросил Волков.

– Система построена с многоуровневой защитой, – ответил Пульс. – ИИ работает в изолированной среде, и его ядро защищено от внешних модификаций. В крайнем случае, мы просто отключаем питание и перезагружаем систему с чистой копии.

Верхов кивнул:

– Приступайте.

Пульс активировал систему. Голографические проекторы создали в центре лаборатории трёхмерное пространство – сначала пустое, затем постепенно заполняющееся абстрактными формами и структурами, представляющими гравитационные паттерны аномалии.

– Система работает, – комментировал Пульс. – Получаем данные в реальном времени.

Все наблюдали, как в виртуальном пространстве формировались всё более сложные структуры. Они напоминали переплетающиеся нити, образующие узлы и соединения – нечто среднее между нейронной сетью и абстрактной скульптурой.

– ИИ начинает взаимодействие, – сообщил Пульс. – Он идентифицирует базовые паттерны и пытается их имитировать.

В виртуальном пространстве появился новый элемент – простая геометрическая форма, созданная ИИ. Это был куб, парящий среди сложных структур аномалии.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем структуры аномалии начали меняться, словно реагируя на присутствие куба. Они переплетались иначе, формируя что-то, что через несколько мгновений стало узнаваемым – такой же куб, но составленный из переплетающихся нитей гравитационного поля.

– Она имитирует форму, – прошептала Козлова. – Это первый шаг к формированию общего языка.

ИИ продолжал взаимодействие, создавая новые формы – сферу, пирамиду, спираль. Каждый раз аномалия отвечала, создавая похожие формы из своих странных, переплетающихся структур.

– Это работает, – не скрывая волнения, сказал Соколов. – Мы устанавливаем базовую коммуникацию.

ИИ перешёл к следующему этапу, создавая последовательности форм – визуальное представление простых математических концепций. Аномалия продолжала отвечать, но теперь её реакции становились всё более сложными. Она не просто имитировала, но и развивала предложенные концепции, добавляя собственные вариации.

– Невероятно, – пробормотал Волков. – Она не просто учится, она… творит.

Внезапно виртуальное пространство начало меняться более радикально. Структуры аномалии ускорили своё движение, переплетаясь в новые, ещё более сложные конфигурации. В центре формировался концентрированный узел, излучающий странное, не физическое свечение.

– Что происходит? – напряжённо спросил Верхов.

– Не уверен, – Пульс лихорадочно анализировал данные. – Похоже, она концентрирует свою… активность в одной точке. Создаёт более структурированный интерфейс для коммуникации.

Узел продолжал формироваться, становясь всё более определённым. Теперь он напоминал сложную, многомерную сеть, постоянно меняющую свою конфигурацию, но сохраняющую некую базовую структуру.

– Это похоже на… сознание, – тихо сказала Козлова. – Индивидуализированная часть общей структуры. Как нейронная сеть, оптимизированная для специфической задачи.

– Для коммуникации с нами, – закончил Соколов. – Она создаёт… интерфейс. Часть себя, специализированную для взаимодействия с нашим миром.

ИИ продолжал взаимодействие, но теперь он общался преимущественно с этим центральным узлом. И узел отвечал – не просто имитацией, а активным участием в формировании коммуникации.

– Системы ИИ показывают необычную активность, – внезапно сообщил Пульс, нахмурившись. – Его нейронные связи перестраиваются с высокой скоростью.

– Это опасно? – резко спросил Верхов.

– Пока нет, – ответил Пульс. – Он остаётся в пределах операционных параметров. Но… я никогда не видел подобной скорости адаптации. Как будто он эволюционирует в реальном времени.

– Как и аномалия, – заметил Соколов. – Они адаптируются друг к другу, создавая общую основу для коммуникации.

Взаимодействие продолжалось ещё около часа. За это время ИИ и центральный узел аномалии сформировали примитивный, но функциональный протокол обмена информацией. Они использовали комбинацию геометрических форм, математических последовательностей и пространственных отношений для передачи всё более сложных концепций.

– Я думаю, мы можем назвать первый тест успешным, – наконец сказал Волков, когда Пульс начал процедуру постепенного отключения системы.

– Более чем успешным, – согласился Соколов. – Мы не только установили базовую коммуникацию, но и стимулировали формирование специализированного интерфейса внутри самой аномалии. Этот узел… он как переводчик между двумя фундаментально разными формами сознания.

– Что дальше? – спросил Верхов, обращаясь к Соколову. – У нас осталось менее 12 часов до потенциального контакта аномалии со станцией.

Соколов задумался:

– Я предлагаю перейти к следующему этапу – человеческому взаимодействию через интерфейс. Но с максимальными мерами предосторожности.

– После того, что случилось на Европе? – Верхов покачал головой. – Слишком рискованно.

– Ситуация другая, – возразил Соколов. – Там был прямой контакт. Здесь мы используем защищённый интерфейс, с множеством уровней изоляции. К тому же, аномалия уже сформировала специализированную структуру для коммуникации – узел, который, похоже, оптимизирован именно для взаимодействия с нами.

– ИИ – это одно, – сказал Верхов. – Человеческое сознание – совсем другое. Мы не знаем, как взаимодействие с этой сущностью может повлиять на мозг.

– Я готов рискнуть, – твёрдо сказал Соколов. – Это мой проект, моя ответственность. И если есть хоть малейший шанс установить более глубокую коммуникацию с этим сознанием до его прибытия к станции – мы должны попытаться.

Верхов и Волков обменялись взглядами.

– Мне нужно обсудить это с командованием, – наконец сказал Верхов. – Ждите моего решения.

Пока Верхов совещался с командованием, Соколов, Козлова и Пульс анализировали данные, полученные во время первого теста.

– Смотрите, – Пульс указал на визуализацию эволюции центрального узла аномалии. – Он становится всё более сложным и структурированным. Как будто оптимизируется для более эффективной коммуникации.

– И при этом сохраняет связь с основной структурой аномалии, – добавил Соколов. – Как будто это специализированная часть большего целого. Можно сказать, отдельная… личность?

– Слишком рано говорить о личности, – осторожно заметила Козлова. – Но определённо что-то, функционирующее как отдельный элемент общей системы.

– Я предлагаю назвать его Узел, – внезапно сказал Пульс. – Для удобства. Всё равно нам нужно как-то его идентифицировать в документации.

Соколов усмехнулся:

– Узел. Простое и точное название. Мне нравится.

Они продолжали анализировать данные, когда в лабораторию вернулись Верхов и Волков.

– Командование дало предварительное разрешение на ограниченный человеческий контакт через интерфейс, – объявил Верхов без предисловий. – С обязательными мерами предосторожности и возможностью немедленного прерывания связи.

– Отлично, – Соколов выпрямился. – Я готов начать немедленно.

– Не так быстро, доктор, – Верхов поднял руку. – Есть условия. Во-первых, полный медицинский мониторинг в реальном времени. Во-вторых, ограниченная продолжительность первого контакта – не более десяти минут. В-третьих, – он сделал паузу, – я хочу, чтобы контакт установил не вы, а доктор Козлова.

Соколов нахмурился:

– Почему?

– Потому что вы слишком… эмоционально вовлечены в этот проект, доктор Соколов, – объяснил Верхов. – Вы первооткрыватель аномалии, и у вас может быть предвзятое отношение. Доктор Козлова – специалист по коммуникации, и у неё более… объективный взгляд на ситуацию.

Козлова посмотрела на Соколова:

– Он прав, Алексей. Я специализируюсь на протоколах коммуникации. И я буду действовать строго по разработанной нами методике.

Соколов хотел возразить, но понял, что в словах Верхова есть рациональное зерно. Он действительно был эмоционально вовлечен – возможно, слишком.

– Хорошо, – наконец согласился он. – Но я буду руководить процессом из контрольной комнаты.

– Разумеется, – кивнул Верхов. – Доктор Козлова, вы готовы?

– Да, – твердо ответила она. – Но мне понадобится час на подготовку.

– У вас сорок минут, – отрезал Верхов. – Аномалия продолжает приближаться. Время работает против нас.

Ровно через сорок минут всё было готово. Козлова сидела в специальном кресле в центре нейроинтерфейсной лаборатории, окруженная голографическими проекторами и системами мониторинга. На её голове был установлен сложный шлем – передовой нейроинтерфейс, способный считывать и стимулировать нейронную активность с высокой точностью.

Соколов, Верхов, Волков и группа медицинских специалистов находились в соседней контрольной комнате, наблюдая через прозрачную стену и множество мониторов.

– Все системы готовы, – сообщил Пульс, контролировавший техническую сторону эксперимента. – Нейроинтерфейс откалиброван, виртуальное пространство активировано. Узел присутствует и… кажется ждёт.

– Начинаем погружение, – скомандовал Соколов. – Ирина, ты меня слышишь?

– Отлично слышу, – отозвалась Козлова, её голос был спокойным и сосредоточенным. – Активирую полное погружение по вашей команде.

– Помни протокол, – напомнил Соколов. – Сначала простые геометрические формы. Устанавливаем базовую коммуникацию. Никакой личной информации, никаких эмоционально нагруженных концепций. Десять минут, не больше.

– Поняла, – кивнула Козлова. – Я готова.

– Активация через три… два… один… – Пульс нажал на виртуальную кнопку.

Козлова закрыла глаза. Нейроинтерфейс активировался, погружая её сознание в виртуальное пространство, где она могла напрямую взаимодействовать с визуальным представлением Узла.

На мониторах в контрольной комнате они видели то, что видела Козлова – бескрайнее чёрное пространство, постепенно заполняющееся светящимися нитями и структурами. В центре формировался Узел – сложная, постоянно меняющаяся конструкция из переплетающихся линий, создающая впечатление живой, пульсирующей сети.

– Сердечный ритм и дыхание в норме, – сообщил один из медиков. – Мозговая активность повышена, но в пределах ожидаемого диапазона.

Козлова начала взаимодействие, мысленно создавая в виртуальном пространстве простые геометрические формы – точно так же, как делал ИИ во время первого теста. Узел отреагировал, формируя аналогичные структуры.

– Контакт установлен, – прокомментировал Пульс. – Узел реагирует даже быстрее, чем во время тестирования с ИИ. Как будто он… узнал методику.

– Или адаптировался к ней, – добавил Соколов.

Коммуникация развивалась по нарастающей. От простых форм они перешли к базовым математическим концепциям, затем к пространственным отношениям. Узел не просто отвечал – он активно участвовал, предлагая собственные вариации и расширения предложенных концепций.

– Невероятно, – прошептала Козлова, её голос транслировался в контрольную комнату. – Он… учится экспоненциально. Каждый обмен ускоряет процесс. И он… любопытен. Я чувствую это.

– Не персонифицируй его, – предупредил Верхов. – Придерживайся протокола.

Но Козлова, казалось, не слышала. Она была полностью погружена во взаимодействие с Узлом. Их "разговор" становился всё более сложным, выходя за рамки простых геометрических форм и математических концепций.

– Мозговая активность растёт, – тревожно сообщил медик. – Особенно в височных и теменных долях. Превышение базового уровня на 40%.

– Это слишком много? – спросил Соколов.

– Не критично, но вызывает беспокойство, – ответил медик. – Такая интенсивность обычно наблюдается при экстремальных когнитивных нагрузках.

На мониторах они видели, как виртуальное пространство трансформируется, становясь всё более сложным и многомерным. Узел расширял свою структуру, создавая всё более детализированные и абстрактные конструкции.

– Пять минут, – объявил Пульс. – Половина времени.

Внезапно виртуальное пространство изменилось радикально. Вместо абстрактных форм и математических концепций появились образы – расплывчатые, неопределённые, но узнаваемые. Что-то похожее на планеты, звёзды, галактики.

– Что происходит? – резко спросил Верхов. – Это не по протоколу.

– Он показывает мне… космос, – голос Козловой звучал слегка отстранённо, как будто она говорила во сне. – Но не такой, каким мы его видим. Это… другое восприятие. Я вижу… связи. Паттерны. Гравитационные сети, соединяющие всё сущее.

– Мозговая активность продолжает расти, – предупредил медик. – 60% выше нормы. Рекомендую прервать сеанс.

Соколов колебался. С одной стороны, рост мозговой активности был тревожным признаком. С другой – они получали беспрецедентную информацию.

– Ирина, – обратился он через коммуникатор. – Ты в порядке? Если чувствуешь дискомфорт или странные ощущения – немедленно сообщи.

– Я в порядке, – ответила она после короткой паузы. – Это… ошеломляюще, но не опасно. Он пытается показать мне своё восприятие реальности. И я… почти понимаю.

Виртуальное пространство продолжало меняться. Теперь оно представляло собой сложную сеть светящихся линий, соединяющих различные точки – как огромная, многомерная карта.

– Он показывает мне расположение… своего народа? – предположила Козлова. – Это похоже на карту распределения его… вида по Солнечной системе. Вижу концентрации вокруг Юпитера, Сатурна… даже вокруг Солнца.

– Это согласуется с нашими наблюдениями на Европе, – заметил Волков, обмениваясь взглядами с Верховым. – Возможно, эти сущности распространены по всей системе.

– Семь минут, – сообщил Пульс. – Мозговая активность достигла плато на уровне 65% выше нормы.

Соколов внимательно наблюдал за показателями жизнедеятельности Козловой. Несмотря на высокую мозговую активность, её физиологические параметры оставались в пределах нормы. Сердечный ритм слегка повышен, но стабилен, дыхание глубокое и ровное.

– Продолжаем, – решил он. – Но будьте готовы немедленно прервать связь при любых признаках нестабильности.

Виртуальное пространство снова изменилось. Теперь оно показывало что-то, напоминающее поперечный срез сложной структуры – слои, узлы, соединения.

– Он показывает мне… себя, – прошептала Козлова. – Свою структуру. Это не биология, как мы её понимаем. Это… топология. Пространственно-временные узлы, соединённые гравитационными волнами. Сознание, существующее в самой ткани реальности.

– Девять минут, – напряжённо сообщил Пульс. – Почти время.

– Ирина, – обратился Соколов через коммуникатор. – Осталась минута. Подготовься к завершению сеанса.

– Подождите, – её голос внезапно стал более сосредоточенным. – Он пытается сообщить что-то важное. Что-то о… станции. И о себе. Он… – она замолчала на несколько секунд. – Он хочет знать, зачем мы используем… боль?

– Боль? – недоуменно переспросил Соколов. – О чём она говорит?

– Понятия не имею, – напряжённо ответил Волков, хотя Соколову показалось, что в его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

– Время, – объявил Пульс. – Десять минут. Начинаю процедуру отключения.

– Подождите! – воскликнула Козлова. – Он пытается предупредить о чём-то. Что-то связанное с…

Её голос оборвался, когда нейроинтерфейс начал процедуру плавного отключения, постепенно выводя её сознание из виртуального пространства.

Через тридцать секунд процедура была завершена. Козлова открыла глаза, моргая и привыкая к реальному освещению лаборатории.

– Как ты себя чувствуешь? – Соколов был первым, кто вошёл в лабораторию, опередив даже медиков.

– Я… нормально, – медленно ответила она, слегка массируя виски. – Небольшая головная боль, но ничего серьёзного. И… странное чувство. Как будто я увидела мир с совершенно новой перспективы.

Медики окружили её, проверяя показатели и проводя базовое неврологическое обследование. Верхов и Волков вошли следом, наблюдая за происходящим с напряженным вниманием.

– Что ты имела в виду, когда говорила о боли? – спросил Соколов, когда медики завершили первичный осмотр и подтвердили, что её состояние стабильно.

Козлова нахмурилась, пытаясь сформулировать мысль:

– Это было… странно. В конце коммуникации Узел передал что-то, что я интерпретировала как вопрос или беспокойство. Как будто он не понимает, почему мы используем какой-то процесс или технологию, которая причиняет… боль. Не физическую боль, как мы её понимаем, а что-то более… фундаментальное. Искажение или нарушение естественной структуры пространства-времени.

– Тебе нужен отдых, – вмешался один из медиков. – Твой мозг работал с экстремальной интенсивностью. Необходим период восстановления.

– Я согласен, – кивнул Соколов. – Мы продолжим завтра, после полного анализа полученных данных.

– Нет, – возразил Верхов. – Аномалия будет здесь через десять часов. Нам нужно продолжить работу немедленно.

– Не с доктором Козловой, – твёрдо сказал главный медик. – Ей необходим минимум шесть часов отдыха перед следующим сеансом. Это не обсуждается.

Верхов стиснул зубы, но спорить с медицинскими протоколами не стал.

– Хорошо. Доктор Козлова, отдыхайте. А мы с доктором Соколовым пока проанализируем полученные данные.

Козлова кивнула, но когда Верхов и Волков отвернулись, она бросила на Соколова многозначительный взгляд и едва заметно покачала головой. Это был не просто жест усталости – она пыталась что-то сообщить.

Два часа спустя Соколов незаметно прошмыгнул в медицинский отсек, где Козлова находилась под наблюдением после сеанса связи. Ему пришлось обмануть охрану, сказав, что у него есть разрешение Верхова на короткий визит.

Козлова не спала. Она сидела на кровати, делая заметки на планшете. Увидев Соколова, она быстро отложила устройство и поманила его ближе.

– Я знала, что ты придёшь, – тихо сказала она. – Нам нужно поговорить. И это не должны услышать люди Верхова.

– Что происходит, Ирина? – Соколов присел на край кровати. – Что ты видела там, внутри?

– Больше, чем я могла сказать при них, – она посмотрела в сторону двери, убеждаясь, что они одни. – Узел… это не просто интерфейс. Это сознание. Полноценное, хотя и совершенно чуждое нам. И оно показало мне вещи, которые… ставят под сомнение всё, что нам говорили военные.

– Что именно?

– Они уже давно знают об этих существах, Алексей. Не шесть месяцев, а годы. И они проводят с ними эксперименты – на Европе и, возможно, в других местах. Эксперименты, которые причиняют этим существам… боль? Страдание? Я не знаю, как правильно описать это в человеческих терминах. Но это что-то… неправильное. Насильственное.

– Ты уверена? – Соколов нахмурился. – Это не могло быть искажением перевода, недопониманием?

– Уверена, – твёрдо ответила Козлова. – Узел передал это… однозначно. Они воспринимают определённые типы гравитационных воздействий, которые мы используем, как насильственные. Особенно те, что применяются на военных объектах.

– Но зачем? – Соколов покачал головой. – Какой смысл причинять вред этим существам?

– Оружие, – просто ответила Козлова. – Они пытаются использовать способность топологических существ манипулировать пространством-временем как оружие. Принуждают их создавать локализованные гравитационные искажения, которые можно использовать для… разрушительных целей.

Соколов побледнел, осознав импликации:

– Если это правда… то аномалия, движущаяся к нам… это не просто попытка контакта.

– Это реакция, – кивнула Козлова. – Они защищаются. Или, возможно, исследуют, пытаясь понять, представляем ли мы такую же угрозу, как те, кто проводит эксперименты.

– Мы должны рассказать об этом остальным, – решительно сказал Соколов. – Если военные действительно эксплуатируют эти существа…

– И кто нам поверит? – горько усмехнулась Козлова. – У нас нет доказательств, кроме моих субъективных впечатлений от сеанса связи. Верхов просто скажет, что это галлюцинации, вызванные стрессом, или неправильная интерпретация чуждой коммуникации.

– Тогда что нам делать?

Козлова подалась вперёд:

– Нам нужно больше информации. И, что более важно, нам нужно установить настоящий контакт с Узлом – не под контролем военных. Показать ему, что не все люди представляют угрозу. Что мы можем… сотрудничать, а не эксплуатировать.

– Как? Вся система коммуникации находится под полным контролем Верхова.

– Не вся, – Козлова таинственно улыбнулась. – Пока ты анализировал данные с Волковым, я говорила с Пульсом. Он не в восторге от военного вмешательства и готов помочь. У него есть доступ к резервной нейроинтерфейсной системе в техническом отсеке B7. Старая модель, не такая продвинутая, как основная, но функциональная.

– Рискованно, – Соколов покачал головой. – Если Верхов узнает…

– Риск есть всегда, – пожала плечами Козлова. – Но что хуже – рискнуть или позволить военным эксплуатировать разумных существ для создания оружия? Тем более, что аномалия будет здесь через восемь часов. Кто знает, что произойдёт, когда она достигнет станции?

Соколов глубоко вздохнул, взвешивая варианты. Козлова была права – ситуация была критической, и у них было очень мало времени.

– Хорошо, – наконец решил он. – Когда?

– Через четыре часа, – ответила Козлова. – В 3 часа ночи по станционному времени большинство персонала будет отдыхать, включая большую часть военных. Пульс отключит камеры наблюдения в коридоре B под предлогом технического обслуживания.

– Ты уверена, что сможешь? – Соколов с беспокойством посмотрел на неё. – Медики говорили о необходимости отдыха…

– Я буду в порядке, – твёрдо сказала она. – Головная боль уже прошла. И я… хочу снова поговорить с Узлом. Это было… удивительно. Как открыть совершенно новое измерение мышления.

Соколов кивнул, понимая её чувства. Он и сам испытывал неодолимое желание установить контакт с этим странным сознанием, существующим в измерениях пространства-времени, недоступных человеческому восприятию.

– В 3 часа в техническом отсеке B7, – подтвердил он, поднимаясь. – Будь осторожна. Постарайся выглядеть так, будто отдыхаешь и восстанавливаешься.

– Не беспокойся, – Козлова улыбнулась, откидываясь на подушки с нарочито усталым видом. – Я умею притворяться, когда нужно.

Ровно в три часа ночи по станционному времени Соколов осторожно пробирался по слабо освещённым коридорам станции в сторону технического отсека B7. Как и обещала Козлова, камеры в этом секторе не работали – на их индикаторах мигал жёлтый свет, сигнализирующий о техническом обслуживании.

Дверь в отсек была слегка приоткрыта. Соколов проскользнул внутрь и обнаружил Козлову и Пульса, уже готовящих оборудование.

– Всё идёт по плану? – спросил он, осторожно закрывая за собой дверь.

– Пока да, – Пульс не отрывался от настройки системы. – Но у нас не так много времени. Через час начнётся утренняя смена, и отключение камер уже не пройдёт незамеченным.

– Этого достаточно, – кивнула Козлова, устраиваясь в кресле с нейроинтерфейсным шлемом. – Главное – установить контакт и получить более ясное представление о намерениях Узла.

– Система готова, – объявил Пульс. – Я подключился к основной сенсорной сети, так что мы сможем "видеть" аномалию. Но помните – разрешение намного ниже, чем в главной лаборатории. Визуализация будет… грубой.

– Это не проблема, – уверенно сказала Козлова. – Главное – коммуникация, а не красивая графика.

– А что насчёт защиты? – спросил Соколов. – В главной системе было несколько уровней изоляции…

– Здесь только базовые протоколы, – признал Пульс. – Это старая система, не рассчитанная на такие эксперименты. Но я установил аварийное отключение – если что-то пойдёт не так, один нажатие кнопки, и вся система обесточится.

Соколов колебался. Риск был значительно выше, чем при контролируемом эксперименте в главной лаборатории.

– Может, мне стоит подключиться вместо тебя? – предложил он Козловой. – Ты уже испытала нагрузку сегодня, и если что-то пойдёт не так…

– Нет, – решительно покачала головой Козлова. – Я уже установила контакт с Узлом. Он… знает меня. Доверяет, насколько это возможно для такого существа. С тобой ему придётся начинать заново.

– Она права, – поддержал Пульс. – В таких экспериментах последовательность имеет значение. Если Узел действительно адаптировался к её сознанию, шанс успешной коммуникации значительно выше.

Соколов неохотно согласился:

– Хорошо. Но при малейших признаках проблем мы прерываем связь. Это не обсуждается.

– Разумеется, – кивнула Козлова, устраиваясь поудобнее. – Я готова.

Пульс активировал систему. В отличие от высокотехнологичного оборудования главной лаборатории, здесь не было плавного погружения или впечатляющих визуальных эффектов. Просто мигнула лампочка на консоли, и Козлова закрыла глаза, её лицо стало спокойным и сосредоточенным.

– Контакт установлен, – через несколько секунд тихо сказал Пульс, глядя на показания приборов. – Она внутри.

Соколов напряжённо наблюдал за жизненными показателями Козловой, отображаемыми на небольшом мониторе. В отличие от главной лаборатории, здесь не было детального нейрологического мониторинга – только базовые параметры: сердечный ритм, дыхание, общая мозговая активность.

– Мозговая активность растёт, – отметил он через минуту. – Быстрее, чем в прошлый раз.

– Возможно, потому что связь уже установлена, – предположил Пульс. – Им не нужно заново "знакомиться".

Соколов кивнул, не отрывая глаз от мониторов. Мозговая активность Козловой продолжала расти, достигнув уровня на 70% выше нормы – больше, чем в официальном эксперименте.

– Это слишком высоко? – обеспокоенно спросил он.

Пульс покачал головой:

– Не обязательно. Теоретический предел безопасности – около 100%. До этого ещё далеко.

Прошло пять минут. Козлова оставалась неподвижной, только её глаза быстро двигались под закрытыми веками, как у человека в фазе быстрого сна.

– Хотел бы я знать, что она видит, – пробормотал Соколов.

– Мы узнаем, когда она вернётся, – ответил Пульс. – Хотя, судя по активности, коммуникация интенсивная.

Внезапно мониторы показали резкий скачок мозговой активности – до 90% выше нормы. Соколов напрягся:

– Это уже близко к пределу.

– Да, но всё ещё в пределах безопасности, – заверил его Пульс. – И смотри – другие показатели стабильны. Сердечный ритм немного повышен, но ровный, дыхание глубокое и регулярное. Физиологически она в порядке.

Они продолжали наблюдать. Через десять минут после начала сеанса – в два раза дольше, чем официальный эксперимент – Соколов начал беспокоиться:

– Может, пора заканчивать?

– Дадим ей ещё пять минут, – предложил Пульс. – Показатели стабильны, а это, возможно, наш единственный шанс на неконтролируемую коммуникацию с Узлом.

Соколов неохотно согласился. Ещё три минуты прошли в напряжённом ожидании. Внезапно Козлова резко вдохнула, её спина выгнулась, а мозговая активность подскочила до 95% выше нормы.

– Всё, хватит, – решительно сказал Соколов. – Пульс, прерывай связь.

Пульс кивнул и начал процедуру отключения. Но прежде, чем он успел завершить её, Козлова открыла глаза. Она выглядела потрясённой, но сосредоточенной.

– Подождите, – её голос был хриплым, но твёрдым. – Я… в порядке. И у меня есть информация. Критическая.

– Ты уверена? – обеспокоенно спросил Соколов, подходя ближе. – Твоя мозговая активность почти на пределе безопасности.

– Я в порядке, – повторила она, медленно снимая шлем. – И то, что я узнала… это меняет всё.

Она сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями:

– Узел – не просто часть большего сознания. Он стал… индивидуальностью. Чем-то вроде специализированного представителя своего вида, созданного для коммуникации с нами. И он показал мне… их историю.

– Их историю? – удивлённо переспросил Пульс.

– Они существуют с момента формирования Солнечной системы, – объяснила Козлова. – Возникли как… побочный эффект гравитационной аккреции. Сознание, рождённое из самой структуры пространства-времени. Сначала примитивное, затем всё более сложное. Они наблюдали за эволюцией планет, за зарождением жизни на Земле, за нашим развитием.

– Всё это время? – выдохнул Соколов. – И мы никогда не знали об их существовании?

– Мы не могли их обнаружить, – пояснила Козлова. – Наши технологии были недостаточно развиты. Только с появлением современных гравитационных детекторов мы получили возможность "видеть" их. И даже сейчас мы воспринимаем лишь малую часть их существования.

– А что насчёт военных экспериментов? – спросил Соколов. – Ты получила подтверждение?

Лицо Козловой помрачнело:

– Более чем подтверждение. Военные не просто знали о существовании этих существ – они активно пытаются использовать их способности для создания оружия. На Европе есть лаборатория, где они удерживают нескольких представителей этого вида в искусственно созданных гравитационных ловушках. Заставляют их создавать локализованные искажения пространства-времени, которые можно использовать для… разрушительных целей.

– Господи, – прошептал Пульс. – Они пытаются сделать из них оружие.

– И этим причиняют им… страдание, – кивнула Козлова. – Для этих существ такое принуждение эквивалентно пытке. Они не созданы для насильственного манипулирования физической реальностью. Это искажает их сущность, их… структуру.

– И аномалия, движущаяся к станции? – спросил Соколов.

– Это реакция их сообщества, – подтвердила Козлова. – Сначала они просто наблюдали, пытаясь понять, что происходит. Но когда эксперименты стали более агрессивными, они начали активно изучать нас, пытаясь понять наши намерения и возможные угрозы.

– Поэтому Узел так быстро учится, – понял Соколов. – Он был создан специально для этой цели – изучить нас и определить, представляем ли мы угрозу.

– Именно, – кивнула Козлова. – И, что более важно, он пытается найти способ освободить захваченных соплеменников. Аномалия приближается к станции не для атаки, а чтобы использовать наше оборудование – особенно гравитационный модулятор – для создания сигнала, который мог бы помочь пленным существам.

– И Верхов знает об этом? – спросил Пульс.

– Он один из руководителей проекта «Европа», – мрачно ответила Козлова. – Он прибыл сюда не для научного сотрудничества, а чтобы взять под контроль ещё один контакт с этими существами. Возможно, даже захватить Узел для дальнейших экспериментов.

Соколов сжал кулаки:

– Мы должны это остановить. Нельзя позволить им эксплуатировать разумных существ для военных целей.

– Но как? – спросил Пульс. – Станция под контролем Верхова. У него вооружённый персонал, полномочия от высшего командования…

– Мы можем помочь Узлу, – решительно сказала Козлова. – Он показал мне, что ему нужно. Модификация гравитационного модулятора, чтобы создать специфический сигнал. Сигнал, который поможет его захваченным соплеменникам освободиться от гравитационных ловушек.

– Ты представляешь, что будет, если мы это сделаем? – Пульс покачал головой. – Верхов нас под трибунал отдаст. Или того хуже.

– А если мы этого не сделаем, – тихо ответил Соколов, – то станем соучастниками пыток разумных существ. Я не могу с этим жить.

Козлова благодарно улыбнулась:

– Я знала, что ты поймёшь. Узел дал мне детальную информацию о необходимых модификациях. Это сложно, но выполнимо. Основная проблема – получить доступ к модулятору, который сейчас под усиленной охраной.

– Когда аномалия достигнет станции, начнётся суматоха, – задумчиво сказал Соколов. – Возможно, в этот момент охрана будет меньше сосредоточена на модуляторе.

– Возможно, – кивнула Козлова. – Но нам нужен план. И помощь.

– Я с вами, – неожиданно твёрдо сказал Пульс. – Если эти существа разумны, и мы причиняем им боль – это неправильно. Плюс, мне всегда хотелось побыть героем в фильме о злых военных и благородных учёных.

Несмотря на серьёзность ситуации, Соколов не смог сдержать улыбку:

– Хорошо. Тогда нам нужен план. У нас осталось около шести часов до прибытия аномалии. Нужно использовать это время максимально эффективно.

Они начали разрабатывать план, понимая, что от его успеха зависит не только судьба Узла и его соплеменников, но, возможно, и будущее отношений между двумя совершенно разными формами разумной жизни.

Глава 4: Узоры в пустоте

К утру станция «Коперник» находилась в состоянии повышенной готовности. Аномалия продолжала приближаться, и теперь её можно было видеть невооружённым глазом через иллюминаторы – странное, переливающееся искажение пространства, сквозь которое звёзды казались смещёнными и искажёнными.

Соколов, Козлова и Пульс встретились в главной лаборатории, куда их вызвал Верхов для участия в утреннем брифинге. Они делали вид, что всё нормально, хотя тайный ночной сеанс связи и полученная информация тяжёлым грузом лежали на их плечах.

– По последним расчётам, аномалия достигнет станции через 4 часа и 37 минут, – сообщил Верхов, стоя у главного экрана с отображением траектории движения. – Мы усилили защитные поля и подготовили протоколы эвакуации на случай критических повреждений конструкции.

– Но мы не знаем, представляет ли аномалия реальную угрозу, – возразил Соколов, стараясь звучать нейтрально. – Наши сеансы коммуникации не выявили агрессивных намерений.

Верхов бросил на него холодный взгляд:

– Отсутствие доказательств агрессии не является доказательством отсутствия агрессии, доктор Соколов. Мы должны быть готовы к любым сценариям.

– Я согласен, – примирительно сказал Волков. – Но также важно продолжать попытки коммуникации. Если мы сможем понять намерения аномалии до её прибытия, это значительно снизит риски.

– Именно поэтому я запланировал новый сеанс связи, – кивнул Верхов. – Доктор Козлова, медики подтвердили, что ваше состояние стабильно. Вы готовы к новому погружению?

– Да, полковник, – спокойно ответила Козлова. – Я полностью восстановилась.

Соколов украдкой взглянул на неё. После ночного сеанса связи с Узлом она действительно выглядела хорошо – лучше, чем можно было ожидать. Как будто контакт с топологическим сознанием не истощил, а наоборот, энергизировал её.

– Отлично, – кивнул Верхов. – Сеанс назначен на 10:00. А пока доктор Соколов с командой проанализирует последние данные о структуре аномалии. Мы хотим знать всё о её физических параметрах и потенциальных способностях.

После брифинга, когда большинство участников разошлись, Соколов, Козлова и Пульс задержались, делая вид, что обсуждают технические детали. Когда они убедились, что рядом никого нет, Соколов тихо спросил:

– Ты действительно готова к ещё одному официальному сеансу? После ночного…

– Более чем, – кивнула Козлова. – На самом деле, это играет нам на руку. Я смогу ещё раз связаться с Узлом, возможно, получить дополнительную информацию. И, что более важно, это не вызовет подозрений – я буду там, где Верхов ожидает меня видеть.

– А как насчёт плана? – спросил Пульс. – У нас осталось меньше пяти часов.

– Я работаю над ним, – ответил Соколов. – Ключевой момент наступит, когда аномалия достигнет станции. В этот момент все будут сосредоточены на внешних сенсорах и защитных системах. Мы должны использовать эту суматоху для доступа к модулятору.

– Я могу создать технический сбой в основной энергосети, – предложил Пульс. – Ничего серьёзного, просто достаточное отвлечение, чтобы временно ослабить охрану ключевых помещений.

– Хорошо, – кивнул Соколов. – Козлова, ты помнишь спецификации модификаций, которые показал тебе Узел?

– Да, – она коснулась своего планшета. – Я зарисовала схемы сразу после сеанса. Ничего критически сложного, но потребуется около 20 минут для внедрения изменений.

– Значит, нам нужно обеспечить 20-минутное окно доступа к модулятору без вмешательства охраны, – подытожил Соколов. – Сложно, но выполнимо.

– А что потом? – спросил Пульс. – После модификации и активации?

Соколов и Козлова обменялись взглядами.

– Честно? Не знаю, – признался Соколов. – По словам Ирины, Узел планирует использовать модулятор для отправки сигнала, который поможет освободить его соплеменников на Европе. Но что произойдёт после этого…

– Это риск, – тихо сказала Козлова. – Но альтернатива – позволить военным продолжать эксплуатацию разумных существ – кажется мне намного хуже.

Они кивнули друг другу, негласно подтверждая своё решение. План был рискованным, но они были полны решимости попытаться.

В 10:00 Козлова подключилась к системе для нового официального сеанса связи с Узлом. На этот раз Верхов лично контролировал процесс, не доверяя даже Волкову.

Соколов наблюдал из контрольной комнаты, анализируя данные и параметры связи. Система была настроена так же, как и в первый раз, но теперь они имели преимущество – уже установленный канал коммуникации с Узлом.

– Начинаю погружение, – объявила Козлова, устраиваясь в кресле с нейроинтерфейсным шлемом.

– Помните протокол, доктор Козлова, – напомнил Верхов. – Никаких отклонений от утверждённых тем коммуникации. Мы хотим узнать о намерениях аномалии относительно станции, не более того.

– Конечно, полковник, – спокойно ответила она. – Я буду придерживаться протокола.

Система активировалась, и Козлова закрыла глаза, её сознание перенеслось в виртуальное пространство для коммуникации с Узлом. На мониторах в контрольной комнате они видели то, что видела она – визуализацию топологического сознания, ставшую ещё более сложной и структурированной с момента первого контакта.

– Узел уже ждёт, – прокомментировал один из техников. – Похоже, он… узнал систему.

– Или ожидал коммуникации, – добавил Соколов, внимательно наблюдая за процессом.

В виртуальном пространстве Узел представлял собой сложную, постоянно меняющуюся структуру из переплетающихся нитей и узоров, которые формировали что-то вроде центрального ядра – места, где концентрировалась коммуникативная активность.

Козлова начала взаимодействие, создавая простые геометрические формы – стандартный протокол начала сеанса. Узел мгновенно отреагировал, формируя ответные структуры, но гораздо быстрее, чем в первый раз. Было очевидно, что он помнит предыдущие сеансы и готов к более глубокому взаимодействию.

– Мозговая активность стабильна, – сообщил медицинский специалист. – 45% выше нормы, но в пределах безопасного диапазона.

Соколов отметил, что это значительно ниже, чем во время ночного несанкционированного сеанса. Либо Козлова научилась лучше контролировать процесс, либо Узел адаптировался для более эффективной, менее нагружающей коммуникации.

– Он отвечает на вопрос о намерениях, – прокомментировала Козлова, её голос транслировался в контрольную комнату. – Показывает… визуализацию приближения к станции. Но без агрессивных элементов.

На мониторах они видели, как в виртуальном пространстве формируются образы, напоминающие станцию «Коперник» и приближающуюся к ней аномалию. Визуализация была абстрактной, но узнаваемой.

– Спросите прямо о его намерениях, – распорядился Верхов через коммуникатор. – Почему оно движется к станции?

Козлова передала вопрос, формируя соответствующие образы в виртуальном пространстве. Узел ответил серией сложных трансформаций, которые она пыталась интерпретировать.

– Он говорит… о коммуникации. О более глубоком контакте. Похоже, приближение физически необходимо для какого-то более интенсивного взаимодействия.

– Какого рода взаимодействия? – резко спросил Верхов. – Оно планирует проникнуть на станцию?

– Не совсем, – ответила Козлова после паузы, во время которой она общалась с Узлом. – Скорее, он хочет установить более прямую связь с нашими системами. Особенно с… гравитационным модулятором.

Верхов и Волков обменялись настороженными взглядами.

– Зачем? – спросил Верхов. – С какой целью?

Козлова продолжила коммуникацию с Узлом, затем ответила:

– Для более эффективного обмена информацией. Наши текущие методы коммуникации слишком… ограничены. Через модулятор он сможет передавать и получать гораздо более сложные концепции.

– Это звучит подозрительно, – пробормотал Верхов. – Как будто оно хочет получить контроль над нашим оборудованием.

– Не контроль, – возразила Козлова. – Скорее, использовать его как усилитель сигнала. Как… телефонную линию с лучшей пропускной способностью.

Соколов внимательно наблюдал за этим обменом. Козлова играла свою роль прекрасно – говорила достаточно правды, чтобы звучать убедительно, но скрывала истинные намерения Узла и их собственные планы.

– Спросите его о существах на Европе, – внезапно сказал Волков.

Козлова слегка вздрогнула, но быстро восстановила самообладание:

– Прошу прощения?

– Спросите, знает ли оно о подобных ему существах в других частях Солнечной системы, – уточнил Волков. – Особенно на Европе.

Верхов бросил на Волкова предупреждающий взгляд, но было поздно. Козлова уже передавала вопрос Узлу.

Реакция была мгновенной и драматичной. Виртуальное пространство резко изменилось, наполнившись узорами, которые даже в абстрактном представлении выглядели как… боль. Искажения, разрывы, дисгармония.

– Мозговая активность резко возрастает, – тревожно сообщил медик. – 70% выше нормы и продолжает расти.

– Что происходит? – требовательно спросил Верхов.

– Он… очень эмоционально реагирует на вопрос, – ответила Козлова, её голос звучал напряжённо. – Показывает образы… заключения. Ограничения. Боли.

– Прекратить сеанс, – резко скомандовал Верхов.

– Подождите! – воскликнула Козлова. – Он пытается объяснить что-то важное. Что-то о… своей природе и о том, как насильственное ограничение влияет на его вид.

– Мозговая активность 85% выше нормы, – сообщил медик. – Приближаемся к опасному уровню.

Верхов колебался. Было очевидно, что он хочет получить информацию, но не ценой риска для эксперимента.

– Ещё одна минута, – наконец решил он. – Затем прекращаем, независимо от результатов.

Козлова продолжила коммуникацию с Узлом, пытаясь успокоить его и получить более ясную информацию. Виртуальное пространство постепенно стабилизировалось, хотя оставалось более хаотичным, чем в начале сеанса.

– Он объясняет, – медленно сказала она, – что его вид существует в… свободном состоянии в гравитационных полях космических тел. Их сознание неразрывно связано с естественными гравитационными паттернами. Искусственное ограничение в неестественных полях причиняет им… боль. Искажает их сущность.

– Интересно, – пробормотал Волков, бросив быстрый взгляд на Верхова.

– Время вышло, – отрезал Верхов. – Прекращаем сеанс.

Техники начали процедуру отключения, плавно выводя Козлову из виртуального пространства. Через минуту она открыла глаза, выглядя слегка дезориентированной, но в целом нормально.

– Как вы себя чувствуете, доктор Козлова? – спросил медик, подходя к ней с диагностическим сканером.

– Нормально, – она глубоко вдохнула. – Небольшое головокружение, но оно проходит.

– Что это была за реакция? – требовательно спросил Верхов, входя в лабораторию. – Что именно вы видели, когда спросили о Европе?

Козлова медленно сняла нейроинтерфейсный шлем:

– Образы… ограничения. Искажения. Как будто что-то, что должно свободно двигаться, заключено в тесную клетку. И эта клетка причиняет боль, деформирует саму сущность заключённого.

– Оно знает, – тихо сказал Волков. – Каким-то образом оно знает о лаборатории на Европе.

– Что именно знает? – Соколов сделал вид, что не понимает, о чём идёт речь. – О каких экспериментах на Европе вы говорите?

Верхов проигнорировал вопрос, сосредоточившись на Козловой:

– Что ещё оно сказало? Оно упоминало конкретные объекты? Локации? Технологии?

– Нет, – покачала головой Козлова. – Только… общую концепцию боли от неестественного ограничения. И… желание освобождения.

Верхов и Волков обменялись тревожными взглядами.

– Нам нужно поговорить с командованием, – наконец сказал Верхов. – Доктор Волков, следуйте за мной. Остальные – проанализируйте данные последнего сеанса. Я хочу полный отчёт через час.

Когда Верхов и Волков вышли, Соколов подошёл к Козловой:

– Ты в порядке? По-настоящему?

– Да, – тихо ответила она. – Это было… интенсивно. Но Узел контролировал поток информации, чтобы не перегрузить меня. Он становится очень искусным в коммуникации с человеческим сознанием.

– И что он на самом деле сказал? – спросил Соколов, убедившись, что рядом никого нет.

– Подтвердил наш план, – так же тихо ответила она. – И добавил детали. Когда аномалия достигнет станции, он сможет создать… что-то вроде энергетического моста к модулятору. Но нам нужно будет модифицировать оборудование точно по его спецификациям и активировать его в правильный момент.

– А военные? Они поняли, что происходит?

– Думаю, они начинают догадываться, – мрачно сказала Козлова. – Реакция Узла на вопрос о Европе была слишком явной. Они знают, что он знает об экспериментах.

– Что делает нашу задачу ещё более срочной, – заключил Соколов. – Если они подозревают, что Узел планирует какое-то вмешательство, они могут предпринять превентивные меры.

– У нас есть один козырь, – заметила Козлова. – Они не знают, что мы знаем об их экспериментах. Думают, что мы всё ещё в неведении относительно истинной природы конфликта.

– И мы должны поддерживать это впечатление, – кивнул Соколов. – Веди себя как обычный учёный, заинтригованный новым открытием, но не подозревающий о военном аспекте.

– А что насчёт Пульса? Он готов к своей части плана?

– Да, – подтвердил Соколов. – Он уже начал подготовку к «техническому сбою». Когда аномалия достигнет станции, мы будем готовы действовать.

Следующие три часа прошли в напряжённом ожидании. Соколов с командой анализировал данные последнего сеанса связи, старательно избегая любых интерпретаций, которые могли бы выдать их осведомлённость о военных экспериментах на Европе.

Верхов, вернувшись после разговора с командованием, был мрачен и сосредоточен. Он усилил охрану ключевых объектов станции, особенно лабораторий с гравитационным модулятором, и приказал привести в готовность эвакуационные капсулы.

– Полковник, – обратился Соколов, когда они встретились в главной лаборатории для очередного брифинга. – Не думаете, что эти меры безопасности излишни? Все данные указывают на то, что аномалия не проявляет агрессивных намерений.

– Предосторожность никогда не бывает излишней, доктор Соколов, – холодно ответил Верхов. – Особенно когда мы имеем дело с неизвестной сущностью, обладающей способностью манипулировать пространством-временем.

– Но если мы будем действовать слишком оборонительно, это может быть интерпретировано как агрессия, – возразил Соколов. – Что, в свою очередь, может спровоцировать защитную реакцию с её стороны.

– Ваше беспокойство отмечено, доктор, – отрезал Верхов. – Но решения по безопасности станции остаются за мной.

Соколов понял, что дальнейшие споры бесполезны. Верхов уже принял решение и не собирался его менять. Оставалось только надеяться, что их план сработает, несмотря на усиленные меры безопасности.

В 13:45 по станционному времени главный астрофизический сенсор подал сигнал тревоги.

– Аномалия ускоряется, – объявил оператор. – Расчётное время прибытия сократилось до 30 минут.

– Почему она ускорилась? – резко спросил Верхов. – Что изменилось?

– Неизвестно, сэр, – ответил оператор. – Никаких явных триггеров. Она просто… увеличила скорость приближения.

– Всем постам – повышенная готовность, – скомандовал Верхов. – Я хочу знать о любых изменениях в поведении аномалии. Доктор Соколов, доктор Козлова – в главную обсерваторию. Возможно, нам понадобится ваша экспертиза для интерпретации данных.

Соколов и Козлова обменялись быстрыми взглядами. Ускорение аномалии не было частью их плана, по крайней мере, насколько они знали. Что-то изменилось.

В главной обсерватории они обнаружили Пульса, уже работающего с системами мониторинга.

– Что происходит? – тихо спросил Соколов, подойдя к нему под предлогом проверки данных.

– Понятия не имею, – так же тихо ответил Пульс. – Это не часть нашего плана. Она действительно ускорилась сама по себе.

– Может быть, Узел почувствовал угрозу? – предположила Козлова. – Увеличение охраны, активация защитных систем… Он мог интерпретировать это как подготовку к агрессивным действиям.

– Возможно, – согласился Соколов. – В любом случае, нам нужно ускорить наши приготовления. Пульс, ты готов?

– Да, – кивнул тот. – «Технический сбой» может быть активирован в любой момент. Просто дай сигнал.

– Ждём контакта аномалии со станцией, – решил Соколов. – В этот момент все будут максимально отвлечены.

Следующие двадцать минут прошли в напряженном ожидании. Аномалия продолжала приближаться, теперь уже видимая из большинства иллюминаторов станции как огромное, переливающееся искажение пространства, сквозь которое звезды казались размытыми и смещёнными.

– Десять минут до контакта, – объявил оператор.

– Защитные поля на максимум, – скомандовал Верхов. – Приготовиться к возможной дестабилизации орбиты.

– Сэр, – обратился один из техников. – Сенсоры показывают странную активность внутри аномалии. Похоже на формирование… структуры?

На главном экране появилось увеличенное изображение центральной части аномалии. Внутри искажённого пространства действительно формировалась какая-то структура – сложная сеть переплетающихся линий и узлов, напоминающая визуализацию Узла в виртуальном пространстве.

– Что это? – требовательно спросил Верхов.

– Похоже на то, что мы видели в виртуальном пространстве, – ответила Козлова. – Визуальное проявление того, что мы называем Узлом. Возможно, аномалия… материализует свой интерфейс для коммуникации.

– Или готовится к атаке, – мрачно предположил Верхов. – Доктор Волков, активируйте протокол «Щит». Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

Волков кивнул и отошёл к отдельной консоли, где начал вводить серию команд. Соколов напрягся, не зная, что представляет собой этот протокол, но подозревая, что ничего хорошего.

– Пять минут до контакта, – сообщил оператор.

– Структура внутри аномалии становится более определённой, – добавил другой техник. – Теперь мы можем различить отдельные… сегменты? Узлы? Они организованы в некую сеть.

– Похоже на нейронную сеть, – тихо заметил Соколов. – Но состоящую из искажений пространства-времени, а не биологических нейронов.

– Три минуты до контакта.

Внезапно все мониторы в обсерватории мигнули, показывая странные паттерны помех, прежде чем вернуться к нормальной работе.

– Что это было? – резко спросил Верхов.

– Электромагнитная интерференция, – ответил старший техник. – Похоже, аномалия начинает влиять на наши системы.

– Или пытается с ними взаимодействовать, – предположила Козлова.

– Одна минута до контакта, – напряжённо объявил оператор. – Аномалия замедляется… она останавливается в 100 метрах от внешней обшивки станции.

На экранах они видели, как огромное искажение пространства зависло рядом со станцией, пульсируя и переливаясь странными узорами света, которые не были отражением каких-либо внешних источников – они, казалось, рождались из самой структуры аномалии.

– Она остановилась, – выдохнул кто-то из техников. – Не входит в контакт.

– Анализ, – потребовал Верхов. – Что она делает?

– Трудно сказать, – ответил старший аналитик. – Но похоже на… сканирование? Мы регистрируем направленные гравитационные волны, исходящие от аномалии и отражающиеся от станции.

Соколов встретился взглядом с Козловой. Это было оно – момент, когда Узел изучал станцию, готовясь к следующему шагу. Они должны были действовать.

Соколов незаметно кивнул Пульсу, подавая условленный сигнал. Тот тихо активировал что-то на своём планшете, затем вернулся к работе с консолью, как ни в чём не бывало.

Через тридцать секунд свет в обсерватории мигнул и погас, сменившись тусклым аварийным освещением.

– Что происходит? – резко спросил Верхов.

– Перебои в энергоснабжении, сэр, – ответил один из техников, лихорадочно работая с консолью. – Похоже на каскадный сбой в основном энергоблоке.

– Это сделала аномалия? – требовательно спросил Верхов.

– Не похоже, сэр. Диагностика показывает внутренний сбой системы охлаждения, который привёл к аварийному отключению.

– Восстановите энергоснабжение немедленно, – приказал Верхов. – И удвойте охрану ключевых объектов.

– Системы работают на резервном питании, сэр, – доложил техник. – Полное восстановление займёт примерно 15-20 минут.

– У нас нет 20 минут! – рявкнул Верхов. – Аномалия прямо за бортом станции!

В этот момент Соколов встретился взглядом с Козловой и едва заметно кивнул. Они быстро направились к выходу из обсерватории.

– Куда вы? – резко спросил Верхов.

– Проверить гравитационный модулятор, – не останавливаясь, ответил Соколов. – Если энергоснабжение нестабильно, нам нужно убедиться, что он не повреждён. В противном случае мы потеряем важнейший инструмент для изучения аномалии.

Верхов колебался. Логика в словах Соколова была, но он явно не доверял учёным.

– Капитан Гришин, сопроводите их, – наконец приказал он одному из офицеров безопасности. – И следите, чтобы они занимались только проверкой оборудования.

– Есть, сэр, – чётко ответил Гришин, направляясь вслед за учёными.

Это усложняло их план, но не делало его невозможным. У них всё ещё было преимущество – знание того, что должно произойти, и подготовленные модификации для модулятора.

Когда они направлялись к лаборатории с модулятором, по всей станции завыли сирены тревоги.

– Что это? – спросил Гришин, инстинктивно положив руку на кобуру.

– Понятия не имею, – искренне ответил Соколов, хотя и подозревал, что это как-то связано с действиями Узла.

Голос станционного ИИ раздался из динамиков:

«Внимание всему персоналу. Зафиксирована аномальная гравитационная активность в секторах E, G и J. Возможны структурные повреждения. Всем немедленно закрепиться на страховочных точках».

Они почувствовали лёгкую вибрацию, прокатившуюся по станции. Не сильную, но ощутимую – как будто кто-то осторожно потряс огромную конструкцию.

– Это аномалия? – спросил Гришин, связываясь с командным центром. – Центр, капитан Гришин. Что происходит?

– Похоже на направленные гравитационные волны, – ответил голос из коммуникатора. – Аномалия излучает их в сторону станции. Не агрессивно, но… настойчиво. Особенно интенсивное излучение направлено в сторону лабораторий с гравитационным оборудованием.

– Принято. Продолжаю сопровождение объектов, – Гришин отключил коммуникатор и посмотрел на Соколова и Козлову. – Похоже, ваш модулятор действительно интересует нашего… гостя.

– Тем более важно убедиться, что он функционирует правильно, – отметил Соколов. – Если аномалия пытается с ним взаимодействовать, нам нужно контролировать этот процесс.

Они достигли лаборатории, где находился гравитационный модулятор. Перед входом стояли два вооружённых солдата, но, увидев Гришина, они отступили, позволяя группе войти.

Внутри лаборатории атмосфера была напряженной. Технический персонал работал над стабилизацией систем в условиях ограниченного энергоснабжения. Сам модулятор – массивная кольцевая конструкция, окружённая лазерными эмиттерами и магнитными катушками – был отключён для экономии энергии.

– Статус? – спросил Соколов у старшего техника.

– Система в режиме ожидания, доктор, – ответил тот. – Мы отключили её, когда начались перебои с энергией. Не хотели рисковать повреждением от скачков напряжения.

– Разумно, – кивнул Соколов. – Мы проведём диагностику системы, убедимся, что всё в порядке перед возобновлением работы.

Техник кивнул и вернулся к своим обязанностям, оставив Соколова и Козлову у главной консоли управления модулятором. Гришин наблюдал за ними с небольшого расстояния, не вмешиваясь, но внимательно следя за каждым действием.

– План Б, – тихо сказал Соколов, наклонившись к консоли, как будто изучая показания. – Я отвлеку Гришина, ты вносишь модификации.

Козлова едва заметно кивнула, продолжая работать с диагностическими инструментами.

В этот момент станцию тряхнуло сильнее, чем раньше. Несколько незакрепленных предметов поплыли в воздухе, а освещение снова мигнуло.

– Что происходит? – требовательно спросил Гришин, активируя коммуникатор. – Центр, доложите ситуацию.

«Капитан Гришин, это Центр», – раздался напряженный голос. «Аномалия усилила гравитационное воздействие на станцию. Похоже, она пытается… резонировать с нашими системами. Особенно с гравитационным оборудованием».

– Принято, – Гришин отключил связь и повернулся к учёным. – Что это значит? Она атакует нас?

– Не думаю, – покачал головой Соколов. – Скорее, пытается установить связь. Помните, в виртуальном пространстве Узел говорил о желании использовать модулятор для более эффективной коммуникации.

– И вы предлагаете позволить этому произойти? – скептически спросил Гришин.

– Не позволить, а контролировать процесс, – уточнил Соколов. – Если мы активируем модулятор на наших условиях, мы сможем управлять параметрами взаимодействия. Если же мы ничего не сделаем, аномалия может начать более агрессивное воздействие, пытаясь активировать его самостоятельно.

Гришин нахмурился, раздумывая над словами Соколова. В этот момент снова раздался голос станционного ИИ:

«Внимание всему персоналу. Критическое предупреждение. Зафиксирована интенсивная гравитационная активность в секторе J. Структурная целостность под угрозой. Всем персоналу сектора J немедленно эвакуироваться».

– Сектор J… это где мы находимся, – пробормотал Гришин. – Мы должны уходить.

– Или остановить это, – твёрдо сказал Соколов. – Если мы активируем модулятор и установим контролируемую коммуникацию с аномалией, она, возможно, прекратит своё гравитационное воздействие.

– У вас нет разрешения! – возразил Гришин. – Только полковник Верхов…

– У нас нет времени ждать разрешения, – прервала его Козлова. – Если структурная целостность станции под угрозой, мы должны действовать немедленно.

Как будто подтверждая её слова, станцию снова тряхнуло, на этот раз сильнее. Несколько панелей сорвалось со стен, а с потолка посыпались искры от короткого замыкания в проводке.

Гришин заколебался, явно разрываясь между приказом и экстренной ситуацией.

– Соколов, – внезапно раздался голос Верхова из коммуникатора Гришина. – Активируйте модулятор. Используйте протокол защиты. Код авторизации «Европа-Омега-7».

Соколов и Козлова обменялись быстрыми взглядами. Это было неожиданно, и явно не относилось к стандартным протоколам коммуникации.

– Принято, сэр, – ответил Гришин. – Доктор Соколов активирует модулятор.

Он повернулся к Соколову:

– Вы слышали полковника. Активируйте устройство с протоколом защиты.

– Конечно, – кивнул Соколов, подходя к главной консоли. – Доктор Козлова, помогите мне с калибровкой эмиттеров.

Козлова быстро присоединилась к нему у консоли. Пока Гришин наблюдал за ними, она тихо прошептала:

– Протокол защиты? Что это?

– Понятия не имею, – так же тихо ответил Соколов. – Но подозреваю, что ничего хорошего для Узла. Нам нужно вносить модификации сейчас.

– Под его наблюдением? – Козлова незаметно кивнула в сторону Гришина.

– У нас нет выбора, – Соколов начал вводить команды в консоль, делая вид, что готовит модулятор к активации по стандартному протоколу. На самом деле он медленно, но верно вносил модификации, которые показал Узел.

Гришин подошел ближе, наблюдая за их действиями:

– Почему так долго? Просто введите код активации.

– Система была в режиме ожидания, – объяснил Соколов, продолжая работу. – Нам нужно правильно перенастроить параметры, иначе при активации может произойти критический сбой.

Гришин нахмурился, но не стал вмешиваться, очевидно, не разбираясь в тонкостях работы сложного научного оборудования.

Соколов и Козлова работали быстро и методично, внося необходимые изменения под видом стандартной подготовки к активации. Это было рискованно – Гришин мог в любой момент заподозрить неладное, особенно если бы вмешался кто-то из технического персонала, но у них не было выбора.

– Почти готово, – объявил Соколов, вводя последние команды. – Эмиттеры откалиброваны, магнитные катушки настроены.

В этот момент в лабораторию быстро вошёл Пульс, выглядя взволнованным и запыхавшимся:

– Доктор Соколов! Аномалия меняет конфигурацию. Она формирует что-то вроде… моста или туннеля, направленного прямо на лабораторию!

Гришин напрягся:

– Что это значит? Она готовится к атаке?

– Или к более прямому контакту, – предположил Соколов. – Возможно, она чувствует, что мы активируем модулятор, и готовится к взаимодействию.

– Активируйте немедленно, – скомандовал Гришин. – С защитным протоколом!

– Ещё десять секунд, – ответил Соколов, продолжая вводить команды. Он знал, что Козлова почти завершила внесение модификаций, но им нужно было ещё немного времени.

Внезапно все экраны и мониторы в лаборатории замерцали, показывая странные, быстро меняющиеся узоры, похожие на те, что они видели в виртуальном пространстве при коммуникации с Узлом.

– Что происходит? – требовательно спросил Гришин.

– Он пытается общаться напрямую, – объяснила Козлова. – Через наши системы.

– Активация через три… два… один… – Соколов нажал последовательность кнопок на консоли.

Гравитационный модулятор ожил с низким гудением, которое постепенно нарастало по мере того, как мощные лазеры и магнитные поля создавали сложную конфигурацию сил внутри кольцевой структуры. В центре кольца начало формироваться видимое искажение пространства – крошечное по сравнению с внешней аномалией, но отчётливо заметное.

– Модулятор активирован, – объявил Соколов. – Формируется стабильное гравитационное поле.

– А защитный протокол? – резко спросил Гришин. – Вы активировали его?

Соколов и Козлова обменялись взглядами. Настал момент истины.

– Протокол активирован, – солгал Соколов. – Система работает в соответствии с заданными параметрами.

Гришин кивнул, немного расслабившись.

Искажение в центре модулятора продолжало расти и усложняться. Теперь оно напоминало миниатюрную версию внешней аномалии – те же переливающиеся узоры, та же странная структура, словно соткання из света и искривлённого пространства.

Внезапно из искажения вырвался луч света, соединивший центр модулятора с потолком лаборатории. Через мгновение свет распространился дальше, проходя сквозь структуру станции, как будто она была прозрачной.

– Что это? – воскликнул Гришин. – Это не было частью плана!

– Он устанавливает прямую связь с внешней аномалией, – объяснила Козлова. – Создаёт канал коммуникации.

На всех экранах лаборатории одновременно появились странные символы и узоры – не похожие ни на один из известных языков, но удивительно симметричные и сложные.

– Он… передаёт информацию, – прошептал Соколов. – Через модулятор во внешнюю аномалию, а оттуда…

– На Европу, – закончила Козлова. – К своим захваченным соплеменникам.

Гришин резко повернулся к ним:

– Что? Откуда вы знаете про Европу?

Но прежде чем они успели ответить, их прервал голос станционного ИИ:

«Внимание. Зафиксирована необычная активность в секторе J. Гравитационные показатели стабилизируются. Структурная целостность восстанавливается до нормальных параметров».

Вибрация станции действительно прекращалась. Искажение в центре модулятора продолжало пульсировать, отправляя свои странные сигналы, но без видимых негативных последствий для окружающих структур.

– Он не атакует, – отметил Соколов. – Просто… коммуницирует.

В этот момент в лабораторию стремительно вошёл Верхов в сопровождении нескольких вооружённых солдат.

– Что происходит? – резко спросил он, оценивая ситуацию. – Почему модулятор работает не по протоколу?

– Сэр? – Гришин выглядел сбитым с толку. – Доктор Соколов утверждал, что активировал защитный протокол…

– Очевидно, что нет, – отрезал Верхов. – Иначе аномалия не смогла бы установить такой канал связи.

Он повернулся к техникам:

– Отключить модулятор немедленно! Полное обесточивание системы!

– Нет! – воскликнул Соколов, вставая между техниками и консолью. – Если вы прервёте связь сейчас, это может спровоцировать агрессивную реакцию!

– Отойдите, доктор Соколов, – холодно сказал Верхов. – Вы превысили свои полномочия и поставили под угрозу безопасность станции.

– Безопасность станции? – возмутилась Козлова. – Аномалия прекратила гравитационное воздействие, как только установила связь. Она не представляет угрозы!

– Она передаёт информацию на Европу, – отрезал Верхов. – Информацию, которая может освободить существа, содержащиеся там в контролируемых условиях для исследований.

– Для пыток, вы хотите сказать, – тихо, но твёрдо сказал Соколов. – Мы знаем о ваших экспериментах, полковник. О том, как вы удерживаете этих существ против их воли и пытаетесь превратить их в оружие.

Верхов на мгновение замер, затем его лицо исказилось от гнева:

– Вы ничего не понимаете, Соколов. Эти существа представляют собой технологический прорыв, который может обеспечить нам военное превосходство на столетия вперёд. Их способность манипулировать пространством-временем – ключ к новому поколению вооружений.

– Они разумные существа! – воскликнула Козлова. – Не технологии, не оружие, а живые, мыслящие создания с собственной волей!

– Они топологические аномалии, – возразил Верхов. – Не биологические организмы с правами.

– Форма существования не определяет наличие прав, – парировал Соколов. – Они демонстрируют все признаки разума – способность к обучению, адаптации, коммуникации, абстрактному мышлению…

– Достаточно! – прервал его Верхов. – Солдаты, отстраните доктора Соколова и доктора Козлову от консоли. Технический персонал, приступайте к отключению модулятора.

Солдаты шагнули вперед, но в этот момент искажение в центре модулятора внезапно расширилось, заполняя почти всё пространство внутри кольца. Свет, исходящий от него, стал интенсивнее, а странные символы на экранах начали меняться с ещё большей скоростью.

– Что происходит? – резко спросил Верхов.

– Он почти завершил передачу, – ответил Соколов. – И, я думаю, понимает, что вы пытаетесь ему помешать.

Как будто в подтверждение его слов, все системы в лаборатории внезапно вышли из-под контроля. Экраны мигали, показывая хаотичные данные, оборудование включалось и выключалось само по себе, даже освещение пульсировало в странном ритме.

– Он перехватил контроль над системами, – пробормотал один из техников. – Я не могу ничего сделать!

– Обесточьте всю лабораторию! – приказал Верхов. – Отключите главные энергетические контуры!

– Слишком поздно, – тихо сказала Козлова, глядя на центр модулятора.

Искажение внутри кольца превратилось в сияющий вихрь, из которого теперь исходили волны видимой энергии, распространяющиеся по всей лаборатории. Но вместо разрушения, эти волны, казалось, просто проходили сквозь материальные объекты, не причиняя им вреда.

Внезапно все экраны в лаборатории погасли, а затем одновременно включились снова, показывая теперь один и тот же образ – сложную, симметричную структуру, напоминающую снежинку или мандалу, составленную из бесконечно повторяющихся узоров.

– Он… благодарит нас, – прошептала Козлова, глядя на экраны. – Я чувствую это. Это… выражение признательности.

– Чувствуете? – резко переспросил Верхов. – Что значит «чувствуете»?

Но Козлова не ответила. Она стояла, глядя на экран, и на её лице было выражение глубокого покоя и понимания.

Искажение в центре модулятора начало медленно сжиматься, становясь всё меньше и концентрированнее. Сияние тоже уменьшалось, пока не осталась лишь маленькая, яркая точка в самом центре кольца.

– Сигнал передан, – сказал Соколов. – Он… закончил то, для чего пришёл.

В следующий момент точка света в центре модулятора исчезла, а все системы лаборатории вернулись к нормальной работе.

– Что, чёрт возьми, произошло? – требовательно спросил Верхов. – Что это была за передача?

Прежде чем Соколов успел ответить, голос станционного ИИ объявил:

«Внимание всему персоналу. Внешняя аномалия меняет конфигурацию. Она… отдаляется от станции».

На главном мониторе появилось изображение с внешних камер. Огромное искажение пространства, которое ещё недавно нависало над станцией, действительно начало медленно отдаляться, постепенно меняя свою форму и структуру.

– Он уходит, – тихо сказал Соколов. – Миссия выполнена.

Верхов стоял, глядя на экран, его лицо было мрачным и сосредоточенным.

– Арестовать их, – наконец приказал он. – Всех троих. За саботаж военной операции и превышение полномочий.

Солдаты шагнули вперёд, но в этот момент в лабораторию быстро вошёл Волков.

– Полковник! – обратился он к Верхову. – Срочное сообщение с Европы. Они… они сбежали.

– Что? – Верхов резко повернулся к нему.

– Все образцы, – продолжил Волков. – Они одновременно исчезли из контейнеров. Просто… растворились в пространстве. А затем лаборатория зарегистрировала мощный гравитационный всплеск, после которого они полностью пропали с сенсоров.

Верхов побледнел:

– Когда это произошло?

– Только что, – ответил Волков. – Совпадает по времени с активностью модулятора здесь.

Верхов медленно повернулся к Соколову и Козловой, его глаза сузились от ярости:

– Вы понимаете, что вы наделали? Годы исследований, миллиарды ресурсов… всё потеряно из-за вашего вмешательства.

– Мы освободили разумных существ из заключения, – твёрдо ответил Соколов. – Существ, которых вы пытали и эксплуатировали.

– Они могли дать нам технологии, способные изменить баланс сил во всей Солнечной системе, – процедил Верхов. – А теперь… они свободны и знают о наших способностях и намерениях. Вы представляете, какую угрозу это создаёт?

– Или какую возможность, – тихо сказала Козлова. – Возможность для настоящего, равноправного контакта с новой формой разумной жизни. Не для эксплуатации, а для сотрудничества.

Верхов покачал головой:

– Вы наивны, доктор Козлова. В этом мире сотрудничают только с позиции силы. А вы только что лишили человечество значительного преимущества.

Он повернулся к солдатам:

– Отвести их в карантинный отсек. Полная изоляция, никаких контактов с остальным персоналом станции. Они будут отправлены на Землю для трибунала, как только прибудет следующий транспорт.

Соколов, Козлова и Пульс не сопротивлялись, когда солдаты вывели их из лаборатории. Несмотря на арест и перспективу трибунала, они чувствовали странное спокойствие. Они сделали то, что считали правильным, помогли освободить разумных существ от жестокой эксплуатации.

Когда их вели по коридорам станции, Козлова вдруг тихо заговорила:

– Он не просто благодарил нас. Он… оставил что-то.

– Что ты имеешь в виду? – так же тихо спросил Соколов.

– Во время последнего контакта, когда были эти волны энергии… он оставил что-то в моём сознании. Не контроль, не повреждение… а… знание. Понимание. Как… семя.

– Семя?

– Да, – кивнула она. – Семя понимания их природы, их восприятия реальности. Я чувствую это… растущее внутри меня. Как будто новая часть сознания, медленно разворачивающаяся.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Соколов. – Это не опасно?

Козлова улыбнулась:

– Нет. Это дар. Способ для нас лучше понять их, и для них – лучше понять нас. Первый шаг к настоящему контакту.

– Но мы под арестом, – мрачно заметил Пульс. – Вряд ли нам позволят продолжить исследования.

– Это не имеет значения, – спокойно ответила Козлова. – Первый контакт уже состоялся. И Узел… не исчез. Он просто изменил форму присутствия. Теперь он часть… более широкой сети. И эта сеть будет расширяться.

Соколов понимающе кивнул. Несмотря на их текущее положение, он чувствовал, что произошло нечто гораздо более значительное, чем простое освобождение захваченных существ. Человечество сделало первый шаг к контакту с совершенно новой формой разумной жизни – сознанием, существующим в самой ткани пространства-времени. И этот контакт, как бы ни старались военные его контролировать или предотвратить, уже изменил ход истории.

Глава 5: Узел

Три дня Соколов, Козлова и Пульс провели в карантинном отсеке, фактически под домашним арестом. Им запрещали контактировать с остальным персоналом станции, а все их коммуникации строго контролировались. Единственными посетителями были охранники, приносившие еду, и медики, проводившие регулярные обследования – особенно Козловой, которая подвергалась наиболее тщательным проверкам.

– Они ищут физические изменения, – объяснила она Соколову во время одной из редких возможностей поговорить наедине, когда охранники ненадолго отлучились. – Какие-то материальные доказательства того, что Узел «что-то оставил».

– И?

– Ничего не находят, – она слегка улыбнулась. – Потому что изменения не физические. Это… знание. Понимание. То, чего нельзя увидеть на сканировании мозга или в анализе крови.

Соколов внимательно посмотрел на неё:

– Что именно ты теперь… понимаешь?

Козлова задумалась, подбирая слова:

– Их природу. Структуру их сознания. Они существуют… иначе. Для них пространство и время – не ограничения, а среда обитания. Как для рыбы вода. Они воспринимают реальность через… искривления. Узоры в ткани пространства-времени. Их мысли – это топологические трансформации, их память – свёрнутые измерения, их эмоции – изменения в метрике.

– Это звучит… абстрактно, – заметил Соколов.

– Потому что человеческий язык не предназначен для описания их реальности, – кивнула Козлова. – Но я постепенно учусь переводить. Находить аналогии, метафоры. Точки соприкосновения между нашими способами существования.

– И ты уверена, что это безопасно? Это… расширение сознания?

Козлова положила руку на его плечо:

– Абсолютно. Узел не изменил меня, Алексей. Он просто… поделился. Как учитель, передающий знание ученику. Без принуждения, без вмешательства в мою личность или свободу воли.

Соколов кивнул, чувствуя облегчение. Хотя после контакта с Узлом Козлова казалась немного изменившейся – более спокойной, созерцательной, с каким-то внутренним светом в глазах – она оставалась собой. Той же блестящей учёной, тем же теплым, чутким человеком.

На четвёртый день их неожиданно посетил доктор Волков. В отличие от Верхова, он не выглядел враждебным – скорее, усталым и задумчивым.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, когда охрана оставила их наедине в небольшой переговорной комнате карантинного отсека.

– Как заключённые, – сухо ответил Пульс. – Что, впрочем, соответствует действительности.

– Понимаю ваши чувства, – кивнул Волков. – Но ситуация сложнее, чем кажется.

– Неужели? – Соколов скрестил руки на груди. – По-моему, всё довольно ясно. Военные пытались использовать разумных существ для создания оружия. Мы помогли им освободиться. Военные недовольны.

Волков вздохнул:

– Если бы всё было так просто… Доктор Соколов, вы блестящий учёный, но вы мыслите в чёрно-белых категориях. Реальность гораздо сложнее.

– Просветите нас, – предложила Козлова.

Волков несколько секунд молчал, словно решая, сколько можно рассказать.

– Проект «Европа» начался шесть лет назад, – наконец сказал он. – Когда наши детекторы зарегистрировали первые аномалии вблизи Юпитера. Поначалу мы, как и вы, считали, что это просто необычные гравитационные явления. Но постепенно пришло понимание, что мы имеем дело с чем-то гораздо более… сложным.

– С разумной жизнью, – добавил Соколов.

– Да, – признал Волков. – Но разумной жизнью, фундаментально отличающейся от всего, с чем мы сталкивались раньше. Не биологической. Не основанной на химических процессах. Существующей в измерениях, которые мы едва можем воспринимать, не говоря уже о понимании.

– И ваш ответ – заключить их и экспериментировать на них? – сухо спросила Козлова.

– Наш первоначальный ответ был таким же, как ваш, – неожиданно ответил Волков. – Исследование. Коммуникация. Попытки понять. Мы установили первый контакт около пяти лет назад, используя технологии, похожие на ваш виртуальный интерфейс, только гораздо более примитивные.

– И что произошло? – спросил Соколов, заинтригованный этим новым откровением.

– Поначалу всё шло хорошо. Мы обменивались информацией, учились понимать друг друга. Но затем… произошёл инцидент.

Волков замолчал, собираясь с мыслями.

– Один из наших исследователей, доктор Карин, установил особенно глубокий контакт с сущностью, которую мы тогда называли «Образец Альфа». Он провёл серию экспериментов, пытаясь понять, как сознание сущности взаимодействует с физической реальностью. Во время одного из таких экспериментов произошло… слияние.

– Слияние? – переспросил Пульс.

– Сознание доктора Карина и сущности частично объединились, – объяснил Волков. – Не полностью, но достаточно, чтобы размыть границы между ними. Карин начал демонстрировать… способности. Он мог предсказывать события за секунды до их наступления. Мог влиять на незакреплённые предметы без физического контакта. Мог видеть сквозь стены – или, точнее, воспринимать гравитационные паттерны, проходящие сквозь физические барьеры.

– Звучит невероятно, – заметил Соколов.

– И пугающе, – добавил Волков. – Особенно когда стало ясно, что Карин больше не полностью… человек. Или, точнее, не только человек. Его сознание расширилось, включив в себя аспекты топологического существа. Он начал говорить о «великом плане» и «преобразовании человечества». О том, как наш вид должен «эволюционировать в новое состояние».

Соколов, Козлова и Пульс обменялись встревоженными взглядами.

– Что случилось потом? – спросила Козлова.

– Мы поместили его под наблюдение, – продолжил Волков. – Пытались помочь ему восстановить контроль над своим сознанием. Но процесс был необратим. И распространялся. Карин мог… влиять на других людей. Не контролировать напрямую, но воздействовать на их восприятие, мысли. Несколько сотрудников, работавших с ним, начали проявлять схожие симптомы.

– И тогда военные взяли ситуацию под контроль, – догадался Соколов.

– Да, – кивнул Волков. – Верхов возглавил операцию по… нейтрализации угрозы. Карин и заражённые сотрудники были изолированы. Сущность была заключена в специально разработанный контейнер. Проект перешёл от исследовательского к оборонительному.

– А затем к наступательному, – добавила Козлова. – Когда вы поняли потенциал этих существ как оружия.

– Это была не моя идея, – Волков потёр переносицу. – Но да, военное командование увидело возможности. Если эти существа могут манипулировать пространством-временем, влиять на физические объекты, даже на человеческое сознание… представьте потенциальные применения.

– И вам не пришло в голову, что принуждение разумных существ к таким действиям неэтично? – резко спросил Соколов.

– Пришло, – тихо ответил Волков. – Многим из нас пришло. Но мы также помнили о том, что случилось с Карином. О потенциальной угрозе. Лучше контролировать эти сущности, чем позволить им контролировать нас. По крайней мере, так это формулировалось.

– И что случилось с Карином? – спросила Козлова.

Волков отвёл взгляд:

– Официально – он умер от обширного инсульта через месяц после изоляции. Неофициально… его сознание продолжало меняться до последнего момента. Перед смертью он написал… что-то, что выглядело как уравнения. Сотни страниц символов, которые мы до сих пор не можем полностью расшифровать. И он говорил о «дверях между мирами», которые «скоро откроются».

В комнате повисла тяжёлая тишина.

– Вы думаете, что я подвергаюсь такой же трансформации? – наконец спросила Козлова. – Что Узел… заразил меня?

– Мы не знаем, – честно ответил Волков. – Ваши показатели стабильны, никаких признаков нейрологических изменений, подобных тем, что были у Карина. Но процесс может быть более тонким, более медленным.

– Я не чувствую никакого внешнего влияния, – твёрдо сказала Козлова. – Только… понимание. Знание, которым Узел поделился добровольно, и которое я приняла так же добровольно.

– Возможно, – кивнул Волков. – Или, возможно, сами эти существа эволюционировали в своих методах. Стали более… тонкими в своих взаимодействиях с нами.

– Зачем вы рассказываете нам всё это? – спросил Соколов. – Не похоже, что Верхов одобрил такой разговор.

– Не одобрил, – признал Волков. – Но я считаю, что вы заслуживаете знать контекст. Понимать, что стоит за действиями военных. Это не простая жадность до новых технологий или жажда власти. Есть реальные опасения, реальные риски.

– И всё же, – заметил Соколов, – вы здесь, рассказываете нам это вопреки приказам. Почему?

Волков долго смотрел на них, прежде чем ответить:

– Потому что я ученый прежде всего. И потому что… я не уверен, что мы выбрали правильный путь. Да, есть риски в контакте с этими существами. Но есть ли у нас моральное право удерживать их против воли? Использовать для создания оружия? Особенно если это причиняет им страдания?

Он встал, готовясь уходить:

– Я просто хотел, чтобы вы поняли – не всё так однозначно. И Верхов не просто безжалостный военный, жаждущий новых видов оружия. Он человек, несущий огромную ответственность за безопасность миллионов людей.

– Что будет дальше? – спросил Соколов. – С нами?

– Транспорт прибудет через два дня, – ответил Волков. – Вас отправят на Землю для… разбирательства. Я не знаю, каким будет вердикт, но учитывая секретность проекта, скорее всего, вас ждёт длительная изоляция.

– А с освободившимися существами? – спросила Козлова. – Военные планируют их преследовать?

– Даже если бы они хотели, это невозможно, – сказал Волков. – После освобождения существа исчезли с наших сенсоров. Полностью. Как будто они переместились… куда-то, где мы не можем их обнаружить.

После ухода Волкова они долго сидели молча, каждый погружённый в свои мысли.

– Верите ему? – наконец спросил Пульс. – Насчёт этого Карина и… заражения?

– Не знаю, – честно ответил Соколов. – Звучит слишком фантастично. Но с другой стороны, всё, что связано с этими существами, выходит за рамки нашего понимания.

– Я верю, что Волков верит в это, – задумчиво сказала Козлова. – Но интерпретация событий… она может быть искажённой. Военные увидели угрозу там, где, возможно, был просто неконтролируемый первый контакт. Новый опыт, к которому никто не был готов.

– И что насчёт тебя? – прямо спросил Соколов. – Ты уверена, что с тобой всё в порядке? Что Узел не… влияет на тебя каким-то образом?

Козлова задумалась, прежде чем ответить:

– Я чувствую изменения, Алексей. Не буду это отрицать. Но это не похоже на внешний контроль или «заражение». Это… расширение. Как если бы я внезапно начала видеть цвета, которых раньше не различала. Или понимать язык, который раньше был для меня просто шумом.

– Но ты остаёшься собой? – настаивал он. – Со своей волей, своими ценностями?

– Абсолютно, – твёрдо ответила она. – Я всё та же Ирина Козлова. Просто с более глубоким пониманием природы реальности.

– Хорошо, – кивнул Соколов, немного успокоившись. – Потому что нам предстоит судебное разбирательство, и нам нужны все наши человеческие качества – особенно способность убедительно аргументировать свою позицию.

– Если до этого дойдет, – тихо сказала Козлова.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Пульс.

Козлова посмотрела на них с загадочной улыбкой:

– Просто предчувствие. Не беспокойтесь, я не стала пророком. Просто… думаю, что история ещё не закончена.

На следующее утро их разбудил громкий сигнал тревоги. Красные аварийные огни мигали в коридорах карантинного отсека, а голос станционного ИИ объявлял:

«Внимание всему персоналу. Зафиксирована критическая гравитационная аномалия в секторе D. Всем немедленно проследовать к эвакуационным капсулам. Это не учебная тревога. Повторяю, это не учебная тревога».

Соколов вскочил с кровати и бросился к двери своей каюты, но она была заперта.

– Эй! – он начал стучать. – Здесь люди! Выпустите нас!

Никакого ответа. Только продолжающийся вой сирены и мигающий красный свет. Соколов активировал коммуникатор на стене.

– Центральная охрана! Это доктор Соколов из карантинного отсека. Нас нужно эвакуировать!

Динамик молчал. Либо система не работала, либо в хаосе эвакуации о заключённых просто забыли.

В этот момент дверь его каюты внезапно открылась. В проёме стояла Козлова, лицо которой было странно спокойным, несмотря на общую тревогу.

– Как ты…? – начал Соколов.

– Двери разблокировались сами по себе, – ответила она. – Идём, нужно найти Пульса и выбираться отсюда.

Они быстро обнаружили Пульса в соседней каюте. Он тоже был озадачен внезапной разблокировкой дверей.

– Что происходит? – спросил он, выходя в коридор. – Это часть эвакуации?

– Не думаю, – ответил Соколов. – Охрана бы за нами пришла. Это что-то другое.

– Идёмте, – Козлова уверенно направилась к выходу из карантинного отсека. – Нам нужно добраться до обсерватории.

– Обсерватории? – удивлённо переспросил Соколов. – Почему не к эвакуационным капсулам?

– Потому что это не обычная аварийная ситуация, – спокойно ответила она. – Он вернулся.

– Он? – Соколов внезапно понял. – Узел?

Козлова кивнула, не останавливаясь:

– Да. И он хочет нам что-то показать.

Соколов и Пульс обменялись быстрыми взглядами, затем последовали за ней. В коридорах царил хаос – персонал спешил к эвакуационным пунктам, некоторые системы отказывали, мигало освещение. Никто не обращал внимания на троих заключённых, свободно перемещающихся по станции.

– Откуда ты знаешь, что Узел вернулся? – спросил Соколов, догоняя Козлову.

– Я чувствую его, – просто ответила она. – Не так, как раньше. Теперь связь… глубже. То знание, которым он поделился, создало мост.

Соколов вспомнил рассказ Волкова о докторе Карине и почувствовал укол тревоги.

– Ирина, ты уверена, что это безопасно? Что ты действуешь по своей воле?

Она остановилась и посмотрела на него с лёгкой улыбкой:

– Да, Алексей. Я всё ещё я. Узел не контролирует меня. Он просто… приглашает.

Они продолжили путь к обсерватории. Когда они приблизились к ней, стало заметно, что зона вокруг странно пуста – ни персонала, ни охраны. Как будто что-то отталкивало людей от этого места.

– Все системы вокруг обсерватории отказали, – заметил Пульс, глядя на диагностические панели в коридоре. – Полная электронная изоляция.

Двери обсерватории открылись перед ними автоматически. Внутри было темно, единственным источником света было странное, переливающееся сияние, исходящее из центра купола.

– Боже мой, – прошептал Соколов, входя в помещение.

В центре обсерватории парил объект, которого там раньше не было – сложная, постоянно меняющаяся структура из света и искривлённого пространства, похожая на то, что они видели внутри гравитационного модулятора, но гораздо больше и сложнее. Структура напоминала трёхмерную мандалу, составленную из бесконечно переплетающихся нитей света, формирующих узоры немыслимой сложности.

– Узел, – тихо сказала Козлова, подходя ближе. – Или, точнее, его физическое проявление в нашем пространстве-времени.

Сияющая структура изменила своё поведение при их приближении. Узоры начали перестраиваться, как будто фокусируясь на вошедших. Соколов почувствовал странное ощущение – как будто его разум слегка расширился, стал воспринимать больше, чем обычно.

– Он приветствует нас, – сказала Козлова, глядя на структуру с выражением глубокого понимания. – И благодарит за помощь в освобождении его соплеменников.

– Ты… понимаешь его? – спросил Пульс, завороженно глядя на переливающиеся узоры.

– Не через слова, – ответила Козлова. – Через… образы. Концепции. Это как… синестезия. Я вижу узоры и понимаю их значение.

Структура снова изменилась, формируя новую последовательность световых паттернов.

– Он говорит, что пришло время для более глубокого понимания, – перевела Козлова. – Что первый контакт был только началом.

– Понимания чего? – спросил Соколов.

Прежде чем Козлова успела ответить, сияющая структура расширилась, испуская волны энергии, которые прошли сквозь их тела, не причиняя вреда, но вызывая странное ощущение – как будто каждая клетка тела на мгновение стала осознавать себя.

– Понимания их природы, – прошептала Козлова. – И природы реальности, в которой мы все существуем.

Внезапно весь купол обсерватории стал прозрачным – или, скорее, им показалось, что они видят сквозь него, прямо в открытый космос. Но то, что они увидели, не было обычным видом звёзд и планет.

Вся Солнечная система предстала перед ними как огромная, взаимосвязанная сеть светящихся нитей и узлов – гравитационных полей, магнитных линий, солнечного ветра и других, более экзотических взаимодействий. И среди этих полей двигались… существа. Топологические сознания, подобные Узлу, но разных размеров и структур, каждое со своим уникальным узором.

– Боже, – выдохнул Соколов. – Их так много!

– Целая экосистема, – кивнула Козлова. – Существующая рядом с нами всё это время, но невидимая для наших глаз и приборов. До сейчас.

Изображение изменилось, фокусируясь на Европе, спутнике Юпитера. Они увидели военную базу и, внутри неё, лабораторию, где ещё недавно удерживали пленных топологических существ. Сейчас там царил хаос – оборудование выходило из строя, персонал в панике эвакуировался.