Криотрикс. Холодные воды

Все имена, персонажи, организации, события и инциденты, изображенные в этом романе, являются продуктом авторского воображения или используются в вымышленном контексте. Любые совпадения с реальными людьми, как живыми, так и умершими, коммерческими предприятиями, событиями или локациями являются чисто случайными и непреднамеренными.

Глава 1. Холодные воды

Мурманск просыпался в сером утреннем тумане, будто нехотя выныривая изо льда и сна. Было 6 утра, но город уже дышал – глухо, с хрипотцой, как старый моряк после бессонной ночи. Воздух резал щеки: не просто холодный, а пропитанный солью, мазутом и запахом трески. Где-то вдали гудел буксир, на причале скрипели снасти, а чайки, белые и злые, кружили над рыбным складом.

Порт не был красивым, но был наполнен жизнью. Ржавые краны, облупленные борта судов, грузчики в телогрейках, перекуривающие у ворот. Все здесь говорило о работе и тяжелом физическом труде. И среди этого промышленного хаоса, у причала №7, стоял небольшой, но крепкий корабль – научно-исследовательское судно «Кандалакша».

Судно выглядело скромно: 34 метра длиной, узкий корпус, покрашенный в выцветший красный цвет. Когда-то, в 1973-м, его строили на Астраханской верфи как рыболовный сейнер по проекту 388М – для траления в Баренцевом море. Но в том же году, по инициативе полярника и исследователя Ивана Ларина, его передали Ленинградскому зоологическому институту. С тех пор «Кандалакша» плавала не за рыбой, а за знаниями: брала пробы воды, изучала планктон, замеряла радиационный фон в зонах бывших ядерных испытаний у архипелага «Новая Земля». На борту были лаборатория с микроскопами и центрифугами, небольшая библиотека, каюты для четырех ученых и даже радиорубка с новеньким «Р-619» – подарок от Минморфлота «за выдающиеся заслуги в изучении Арктики». Переоборудованное для научных целей, оно не утратило своей души простого труженика моря. Две грузовые стрелы по бокам, тросы, лебедки и странные приборы, закрепленные на палубе, делали его похожим на странного гибрида рыбака и ученого – существо, принадлежащее двум мирам одновременно. От него веяло не парадным блеском, а спокойной, проверенной силой, готовностью встретить любую опасность, которую приготовила Арктика.

Сейчас на палубе кипела тихая суета. Матросы закрепляли тросы, кок заносил мешки с картошкой и коробки с консервами, капитан проверял список груза. Все было готово. Через два часа – отплытие.

И в эту сцену, как будто сошедший со страниц учебника по биофизике, шагнул Евгений Кирьянов.

Ему было двадцать с небольшим. Он шел по причалу быстро, но неуверенно – будто боялся, что его остановят и скажут: «Тебе здесь не место». На нем была новая куртка – темно-зеленая, с капюшоном и оранжевыми вставками на плечах, купленная в московском «Охотнике» за ползарплаты. Под ней – плотный шерстяной свитер с высоким вязаным горлом, брюки из грубой ткани и крепкие ботинки на толстой подошве. На голове – вязаная шапка-ушанка без помпона, слегка съехавшая набок. За плечами – потрепанный рюкзак, набитый личными вещами, носками, книгами, запасом чая и шоколада. В руках – старый кожаный дипломат с потертой застежкой. Внутри – труды по криобиологии, блокнот с пометками и маленькая фотография в рамке: мама улыбается на фоне московской «хрущевки», держа в руках его школьный аттестат.

Никто его не провожал.

Он приехал из Москвы на поезде «Арктика» – долгие сутки с небольшим в купе с военным пенсионером, который все спрашивал: «А вы, молодой человек, точно не шпион?» Женя только улыбался и смотрел в окно, где за Вологдой начались леса, потом тундра, потом – вечный холод.

Теперь он стоял у трапа «Кандалакши», глубоко вдыхая этот воздух – смесь дизеля, моря и чего-то первобытного. Сердце колотилось, но не от страха, а от предвкушения.

В памяти всплыли слова научного руководителя, профессора Акимова, сказанные накануне отъезда в прокуренном кабинете:

– Смотри в оба, Женя. Арктика – она не любит самоуверенных. Если ты думаешь, что пришел ее покорять… – он помолчал, попыхивая трубкой, – …она тебя съест без соли.

Женя кивнул тогда. А теперь, стоя на краю причала, понял: профессор был прав. Здесь не покоряют. Здесь выживают.

Он поднял взгляд на корабль. На мачте уже развевался красный флаг с серпом и молотом. На палубе кто-то окликнул:

– Эй, товарищ! Вы с экспедицией?

Голос прозвучал с палубы – низкий, хрипловатый. Женя поднял глаза и увидел мужчину в темно-синей телогрейке с золотыми пуговицами на воротнике. Тот стоял, расставив ноги, будто корабль уже качало, хотя вода в гавани была спокойна. Лицо его – обветренное, с глубокими морщинами у глаз и шрамом, тянущимся от виска к скуле. Взгляд – спокойный, но властный, как у человека, привыкшего, что его слово – закон.

– Капитан Гордеев, – представился он, не подавая руки. – Где ваши документы?

Женя протянул паспорт и направление из института. Капитан быстро пробежал глазами, кивнул, вернул бумаги.

– Кирьянов Евгений Сергеевич. Биофизик. Каюта №4. Расписание дежурств – на доске в столовой. Не опаздывать.

– Понял.

Капитан кивнул, уже отворачиваясь, но вдруг остановился:

– В море первый раз?

– Да.

– Ну, смотри… Море – не лаборатория.

И он пошел по палубе, громко окликнув кого-то из матросов:

– Лебедку сначала проверь!

Женя остался один. В груди у него горели волнение и предвкушение. Где там, за горизонтом, ждали закрытые зоны бывших ядерных испытаний, аномальные течения, возможно, следы неизвестных микроорганизмов в вечной мерзлоте. Это его тема – криобиология: как живые организмы сохраняютя в условиях абсолютного холода. А здесь, в Арктике, природа уже провела миллионы экспериментов. Осталось только научиться читать их результаты.

Он огляделся.

«Кандалакша» с палубы казалась больше, чем с причала. Нос слегка приподнят, будто корабль смотрел вдаль. На крыше каютной надстройки – катер, плотно укутанный брезентом. По середине судна возвышался капитанский с большими иллюминаторами, за которыми мелькнула фигура кого-то из экипажа. Ветер играл с флагом на мачте, и тот хлопал, как будто подавал сигнал: «Пора».

Женя прошел к трапу, ведущему внутрь. Внизу – узкий коридор с желтыми стенами, покрытыми легкой испариной. Воздух пах краской, машинным маслом и чем-то домашним – возможно, едой из кают-компании. Пол слегка вибрировал: работали дизеля, готовясь к выходу в море.

Каюта №4 оказалась в кормовой части, рядом с лабораторией. Дверь скрипнула. Внутри – две койки, одна над другой, узкий шкаф, столик с прикрученным к нему стулом и маленький круглый иллюминатор, за которым виднелся порт. На верхней койке уже лежал чей-то вещмешок – значит, сосед уже прибыл. На нижней – чистое серое одеяло, подушка в белой наволочке.

Он поставил дипломат на стол, повесил куртку на крючок и выглянул в иллюминатор. За бортом Мурманск медленно растворялся в утреннем тумане. Солнце, низкое и бледное, только-только коснулось горизонта. Вода в гавани была гладкой, как зеркало, и в ней отражалось все: краны, мачты и чайки

Этот утренний пейзаж был наполнен своеобразной красотой сурового северного региона. Где-то вдалеке прогудел пароход. На палубе крикнули: «Отдать швартовы!» Женя глубоко вдохнул.

Тросы упали в воду с глухим плеском. Дизеля зарокотали ровнее, увереннее – «Кандалакша» плавно отвалила от причала и, едва слышно скрипя корпусом, двинулась вперед. Женя стоял у правого борта, держась за холодные перекладины поручней. Ветер здесь был слабый, как легкое дуновение с берега, несущее запах тундры и далекого снега. Вода в гавани была спокойной и лишь за кормой корабля тянулась узкая полоса белой пены и ряби, будто море только начинало просыпаться.

Мурманск отдалялся. Заводские трубы, жилые кварталы, маяк у входа в порт – все медленно уменьшалось, будто город прощался без суеты, по-северному сдержанно. Судно шло вдоль берега Кольского залива: слева – пологие сопки, покрытые редким кустарником, справа – темная гладь воды, отражающая низкое утреннее небо. Здесь еще не было настоящего моря – ни волн, ни соленых брызг, ни ощущения бездны под килем. Только тишина, нарушаемая мерным гулом двигателей и скрипом такелажа.

Женя не спешил уходить. Он смотрел, как берега постепенно отдаляются, как залив расширяется, как впереди, уже начинает мерцать что-то более широкое, более свободное. Там, за мысом, начинается Баренцево море. А пока – только плавный переход от земли к воде, от привычного к неизведанному.

Решив осмотреться, он двинулся вдоль палубы. Прошел мимо машинного люка, где двое матросов в рваных ватниках перетаскивали ящик с инструментами. Один из них – высокий, с рыжей щетиной и веснушками на носу – кивнул ему молча. Женя ответил тем же.

У лабораторного отсека он заметил женщину в темно-синем комбинезоне. Она стояла спиной, сверяя записи в блокноте с табличкой на пробоотборнике. Волосы, собранные в тугой пучок, выбивались прядями на ветру. Женя хотел что-то сказать, но передумал – не время. Просто кивнул, когда она обернулась. Та слегка улыбнулась в ответ. Глаза у нее были серые, как само море.

– Анна, – бросила она, не останавливаясь. – Океанолог.

– Женя. Биофизик.

– Увидимся за завтраком, – сказала она и скрылась за дверью лаборатории.

Он постоял еще немного, потом спустился по трапу внутрь. В коридоре пахло кофе и какой-то кашей. Из-за угла доносился звон посуды и громкий смех. Женя свернул к кают-компании.

Дверь скрипнула. Внутри было тепло и шумно. Кают-компания оказалась небольшой, но уютной: четыре деревянных стола, скамьи с потертыми подушками, шкаф с чашками и стаканами, прикрученными цепочками к полкам. На стене – карта Баренцева моря с пометками и календарь за 1983 год.

За одним из столов сидел молодой мужчина лет двадцати пяти – худощавый, с коротко стриженными темными волосами и уставшим, но внимательным взглядом. Он листал потрепанную тетрадь, время от времени делая пометки карандашом. На нем была выцветшая рубашка с закатанными рукавами и теплый вязанный жилет.

Женя подошел и остановился у края стола.

– Здравствуйте. Я – Евгений Кирьянов. Биофизик.

Мужчина оторвался от записей, поднял глаза и – неожиданно для Жени – улыбнулся. Не насмешливо, а по-человечески, с легкой усталой теплотой.

– Очень приятно. Игорь Жаров. Врач экспедиции. Садитесь, чай скоро подадут. А каша, говорят, сегодня с маслом.

Женя сел напротив. За соседним столом трое молодых парней в вязаных свитерах перебрасывались шутками и перетасовывали колоду карт. Один из них – очкастый, с взъерошенными волосами и веснушками на переносице – что-то быстро говорил, жестикулируя руками, и все смеялись. Он держался непринужденно, будто знал всех на борту не первый день, но при этом в его движениях чувствовалась какая-то нервная подвижность.

Женя не знал их имен, не знал, кто за что отвечает. Но уже чувствовал: это не просто команда. Это – маленький мир, в котором он будет жить следующие две недели.

За иллюминатором Кольский залив по-прежнему был спокоен. Но внутри «Кандалакши» уже началась другая жизнь – тесная, шумная, полная незнакомых лиц. В кают-компанию один за другим стали входить остальные члены экипажа и ученые. Сначала появилась Анна – та самая океанолог в синем комбинезоне. Она кивнула Жене, сняла куртку и повесила ее на крючок у двери, аккуратно, будто привыкла беречь каждую вещь.

– Ну как, осваиваетесь? – спросила она, подходя к их столу.

– Да, – улыбнулся Женя.

Вслед за Анной в кают-компанию вошел мужчина лет сорока – высокий, подтянутый, в чистой, темно-синей телогрейке. Лицо у него было спокойное, почти без мимики, но взгляд – острый, будто он сразу оценивал каждого, кого видел. Он кивнул капитану, который как раз вошел следом, и занял место у дальней стены, спиной к иллюминатору, откуда был виден весь зал.

– Это Соболев, – тихо сказал Игорь, заметив, как Женя проводил его взглядом. – Метеоролог. Прикомандирован из Главного управления гидрометеослужбы.

Женя кивнул. Соболев сидел молча, листая блокнот с метеосводками.

Тут дверь распахнулась с таким грохотом, будто в нее ворвался сам северный ветер.

– Горячая каша! – прогремел голос, и в кают-компанию ввалился плотный мужчина в белом халате. За ним, с двумя большими мисками в руках, шел матрос – молодой, румяный, с небольшой щетиной.

– Так, ученые! – кок поставил перед Женей и Игорем огромную миску с дымящейся овсянкой и подмигнул. – Сегодня у нас «полярный деликатес»: овсянка по-мурмански – с маслом, солью и небольшим сюрпризом.

– Ты вчера обещал яичницу с колбасой, – парировал румяный молодой матрос.

– Будут вам яйца с колбасками, – Дядя Миша продолжал расставлять миски с овсянкой. – А сегодня каша с изюмом. Нашел в закромах.

Анна фыркнула:

– Если это изюм, то он старше меня.

– Зато проверенный временем! – парировал дядя Миша. – Как и я.

За столами пошли свободные разговоры. Матросы обсуждали погоду и толщину льда. Капитан Гордеев сидел за одним столом с метеорологом и молча ел.

Завтрак закончился так же легко, как и начался. Посуду унесли, матросы разошлись по постам, дядя Миша ушел на кухню припевая старую песню, а капитан Гордеев поднялся на мостик, бросив на прощание: «Через час – инструктаж по технике безопасности». Соболев ушел первым – молча, не прощаясь.

В кают-компании остались только трое: Женя, Игорь Викторович и Анна. За иллюминатором Кольский залив спокойно прощался с ними, и вода уже начала темнеть – море становилось глубже и серьезнее.

Анна сидела, обхватив кружку ладонями, будто грелась, хотя в каюте было тепло.

– Так чем ты, Женя, конкретно заниматься будешь? – спросила она, поворачиваясь к нему. – Про криобиологию я слышала, но не очень понимаю, как это работает в поле.

– В основном – пробы, – ответил он, немного смутившись от внимания. – Лед, донные отложения, возможно, ткани мелких организмов – если найдем. Особенно интересны зоны бывших ядерных испытаний. Там экстремальные условия: радиация, холод, изоляция. Если что-то там выжило – значит, у него есть механизмы защиты, которых мы не знаем. Может, белки-антифризы, может, что-то новое…

– Звучит как фантастика, – улыбнулась Анна. – А ты в это веришь?

– Не верю. Проверяю.

Она кивнула, будто это был самый правильный ответ.

– А ты? – спросил Женя. – Чем займешься?

– Гидрологией и биопродуктивностью, – сказала она. – Замеры течений, температуры, солености. И планктон – много планктона. Его состав показывает, насколько море «живое». Это уже моя вторая экспедиция сюда. В прошлый раз мы работали у островов Северной Земли.

– А ты, Игорь? – спросил Женя, повернувшись к врачу. – У тебя тоже не первая экспедиция?

– Вторая, – кивнул тот. – В прошлом году был на «Профессоре Курчатове» – тоже Баренцево море, но ближе к Земле Франца-Иосифа.

– И как прошла? – спросила Анна. – Не было ли… несчастных случаев? Травм?

Игорь помолчал, глядя в чай.

– Все спокойно. Пару легких обморожений. Ничего серьезного. Перевязал, отругал, выпил с ними по стакану чая – и забыли.

– Значит, повезло, – сказала Анна.

– Или просто были внимательны, – тихо добавил Игорь.

Женя посмотрел в окно. Впереди вода стала шире, темнее, будто набирала силу. Ветер усилился – теперь он уже не просто дул, а гнал по поверхности мелкую рябь.

– Странно, – сказал он, почти про себя. – Мы только вышли, а уже кажется, что назад не вернуться.

– Это Арктика, – ответила Анна.

Игорь ничего не сказал. Просто допил чай и встал.

– Ладно, коллеги. Через час – инструктаж. А пока советую проверить аптечки.

Инструктаж капитана Гордеева был таким же суровым и лаконичным, как он сам. Вопросы никто не задавал и через пятнадцать минут мероприятие закончилось.

Женя остался стоять в коридоре, чувствуя себя немного потерянным. К нему подошел Игорь, с ключом в руке.

– Пошли, биофизик, покажу твою келью.

Он провел Женю по узкому коридору в корму и открыл дверь с табличкой «Лаб. 2». Помещение оказалось маленьким, но поразительно организованным. Вдоль одной стены стояли столы с микроскопами, закрепленными на специальных противовибрационных подставках. На полках – аккуратные ряды склянок, пробирок, химикатов в промаркированных банках. В углу гудел моторчик небольшого холодильного шкафа. Пахло старым деревом, химикатами и спиртом.

– Вот твой угол, – Игорь указал на стол у иллюминатора. – Здесь все необходимое. – Он похлопал Женю по плечу. – Осваивайся.

Дверь закрылась. Женя подошел к иллюминатору. Теперь за толстым, слегка мутным стеклом открывалась не береговая черта, а бескрайняя свинцовая гладь Баренцева моря. Вода была темной, тяжелой, и лишь далеко на горизонте виднелась тонкая белая полоса – край дрейфующего льда.

Следующие два дня слились в один монотонный процесс. «Кандалакша» мерно покачивалась на морской зыби, разрезая носом невысокие, но мощные волны. Брызги замерзали на леерах, покрывая их хрустальной коркой. Воздух стал другим – густым, соленым, обжигающим легкие. Дышать им было одновременно тяжело и пьяняще.

Жизнь на судне вошла в свой ритм. Утром – завтрак под веселые прибаутки дяди Миши. Днем – работа. Женя разбирал и проверял оборудование, делал первые пробы забортной воды. Анна часами стояла на палубе, запуская зонды для замера температуры и солености. Игорь занимался своими врачебными делами. Матросы несли вахту, работали с тросами, снастями и поддерживали порядок на судне. Капитан Гордеев почти не сходил с мостика.

Соболев держался особняком. Он появлялся на палубе, делал свои замеры, что-то записывал в толстый журнал и так же молча исчезал. Иногда Женя ловил на себе его быстрый, оценивающий взгляд.

Внутри судна, несмотря на холод за бортом, царило свое, уютное тепло. В кают-компании по вечерам собиралось большинство экипажа. Грелись чаем, играли в домино или просто молча сидели, слушая, как за бортом воет ветер и шумит волна. В эти моменты Женя чувствовал странное чувство общности. Они были очень разными, но здесь, в этом северном море, они были одним целым.

Как-то вечером Женя поднялся на палубу. Ночь была ясной, морозной. Небо, черное-черное, усыпано миллиардами звезд. По краю горизонта плясали зеленые разводы полярного сияния, то разгораясь, то угасая.

Женя стоял, прислонившись к лееру, и смотрел на эту ледяную, безжизненную красоту. Где-то там, под этой темной водой, в постоянном холоде, могли быть ответы на вопросы по его научной деятельности.

Снизу, из открытой двери кают-компании, донесся смех и запах еды. Контраст был разительным: безжалостный космос снаружи и крошечный островок тепла и жизни внутри.

– Завтра будем на месте, – раздался рядом спокойный голос. Это был капитан Гордеев. Он вышел на палубу покурить, зажигая цигарку, закрывая ее от ветра ладонями.

Женя лишь кивнул.

Третий день плавания выдался на удивление спокойным. После завтрака Женя поднялся на палубу, чтобы проверить крепление пробоотборников. Воздух был холодным, ветер стих, а солнце, бледное и низкое, лениво играло бликами на воде.

На баке, у самого носа, он увидел Анну и Соболева. Они стояли, опершись о поручни, и о чем-то разговаривали. Женя подошел.

– Доброе утро, – кивнул он.

– И тебе доброе, – ответила Анна. – Смотри, какая благодать. Редко здесь так бывает.

Соболев обернулся и коротко кивнул в ответ, его лицо было спокойным.

– Да, – согласился Женя, глядя на расстилающуюся до горизонта гладь. – Совсем не похоже на суровую Арктику.

– Не обманывайтесь, – заметил Соболев. Его голос был ровным, без эмоций. – К вечеру, возможно, смещение циклона. Ожидается усиление ветра.

– Надеюсь, успеем взять пробы до непогоды, – сказал Женя. – У нас по плану завтра как раз первые точки отбора в заливе Иностранцева.

– По плану мы успеем, – уверенно сказал Соболев. – Я сверился с последней сводкой. Фронт движется медленнее расчетного. У вас будет окно часов восемь. – Он говорил как специалист, уверенный в своих данных.

– А что именно вы будете искать в тех пробах, Евгений? – спросила Анна, поворачиваясь к нему. – Кроме своих загадочных криобактерий?

Женя улыбнулся.

– В первую очередь – следы адаптации. Течения там сложные, донные отложения могут содержать органику, законсервированную со времен оледенения. Если повезет, найду микроорганизмы с уникальными свойствами. Белки, позволяющие выживать в условиях вечного холода и высокого давления. Это могло бы дать колоссальный прорыв, например, в криомедицине.

– Перспективно, – кивнул Соболев, проявляя профессиональный интерес. – Хотя ваша криобиология – не моя область. Я больше по крупным формам: давление, температура, движение масс воздуха. Но читал, что-то про антифризные белки у рыб.

– Именно! – оживился Женя, радуясь, что коллега понимает суть. – Но арктические микроорганизмы – это другой уровень. Они могут годами находиться в анабиозе, а потом «проснуться». Механизмы такой сохранности – это ключ к фундаментальным вопросам биологии.

– Ну, мои планктонные сетки куда прозаичнее, – с легкой усмешкой заметила Анна. – Считаю рачков, измеряю биомассу. Но без моих рачков не было бы и всей пищевой цепочки.

Соболев позволил себе короткую, едва заметную улыбку.

– Постараемся, чтобы без сюрпризов, Анна Сергеевна. Я передал капитану последние сводки.

– Ладно, – Анна потянулась. – Пойду готовить зонды. А то ваш циклон не будет ждать.

– И я, – сказал Женя.

Соболев кивнул и поднес к глазам бинокль, всматриваясь в даль, как бы проверяя состояние горизонта.

Женя спускался вниз, в лабораторию, с легким чувством удовлетворения. Все шло по плану. Команда подобралась доброжелательная, капитан – опытный, погода пока благоволила. Он с нетерпением ждал завтрашнего дня, когда можно будет, наконец, приступить к настоящей работе. Мысли о циклонах и возможных трудностях отступили перед лицом ясной, осязаемой цели.

Глава 2. Смена курса

«Кандалакша» вошла в залив Иностранцева на рассвете. Солнце, бледное и холодное, лишь обозначало край неба, не в силах растопить сизую дымку, стелившуюся над водой. Берега, подступившие к заливу черными, безжизненными скалами с заснеженными шапками , казались высеченными изо льда и вечного мрака. Воздух был неподвижным и звеняще-прозрачным; только редкие шквалы ветра, срывавшиеся с вершин, рябили свинцовую гладь залива. Вокруг царила гробовая тишина, нарушаемая лишь ударами волн о борт судна и однообразным гулом дизелей.

Судно встало на якорь в тихой бухте. Почти сразу же началась рабочая суета. Анна с матросом помощником отправилась устанавливать гидрологические буи. Женя возился на палубе с пробоотборником – сложной конструкцией из батометров и стерильных колб.

– Держи крепче, видишь, течение! – крикнул он матросу Коле, который помогал ему опускать тяжелый снаряд за борт.

– Держу! – тот натужился, упираясь коленями фальшборт, высокий сплошной борт по краю палубы.

Через полчаса к ним присоединился Игорь, неся металлический ящик с пробирками и этикетками.

– Ну что, ученые, есть чем поживиться? – спросил он, ставя ящик на палубу.

– Сейчас посмотрим, – Женя аккуратно извлек первый батометр, цилиндрическую емкость с клапанами. Вода в нем была холодной до онемения пальцев даже через перчатки.

Они работали слаженно, почти молча: Женя отбирал пробы, Игорь тут же переливал их в стерильные колбы и подписывал четким, совсем не врачебным почерком, Анна, вернувшаяся с буями, заносила первые данные в полевой журнал.

– Температура у дна минус ноль градусов, – прокомментировала она. – Твоим бактериям тут самое место, Женя.

– Идеальные условия для консервации, – согласился он, с удовлетворением глядя на ряд заполненных пробирок. – Надуюсь здесь что-то есть.

Игорь, закручивая очередную крышку, вдруг замер и прищурился, глядя наверх, на ходовой мостик.

– А это что у них там такое? – тихо спросил он.

Из-за широких окон рубки были видны фигуры капитана Гордеева, радиста и старшего матроса. Капитан, судя по всему, что-то горячо и жестко говорил, размахивая рукой. Радист, обычно спокойный, беспомощно разводил руками. Даже сквозь стекло и расстояние было понятно – разговор идет на повышенных тонах.

– Похоже, связь барахлит, – предположила Анна, следуя за его взглядом.

– Не похоже, – покачал головой Игорь. – Смотри, Гордеев не на радиста злится, а в сторону Соболева смотрит.

В этот момент на мостик быстрым, уверенным шагом поднялся Соболев. Он что-то коротко сказал капитану. Тот резко обернулся, кажется, даже попытался что-то возразить, но Соболев сказал еще несколько фраз, и капитан, сжав кулаки, мрачно отступил к штурвалу. Радист и матрос тут же разошлись по своим местам, стараясь не смотреть в сторону начальства. Суета прекратилась так же внезапно, как и началась.

– Странно, – промолвил Женя, чувствуя легкий укол беспокойства.

– Работа у них такая, – пожала плечами Анна.

Прошло минут пять. Они уже почти закончили упаковывать первые пробы, когда по всему судну, из репродукторов, раздался спокойный и твердый голос капитана Гордеева:

– Всем членам экспедиции и старшим матросам – немедленно пройти в кают-компанию. Повторяю, всем в кают-компанию.

Женя, Игорь и Аня переглянулись и стали собирать исследовательские приборы и ящики с образцами.

Кают-компания быстро заполнилась. Вошли матросы, запахло влажной формой, солью и соляркой. Женя, Анна и Игорь заняли место за своим столом. Женя внимательно посмотрел на радиста – тот сидел с каменным лицом, уставившись в стол. Соболев расположился чуть поодаль, его выражение лица было абсолютно нейтральным, будто он ждал начала планового совещания.

Дверь распахнулась, и в кают-компанию вошел капитан Гордеев. Его лицо было мрачным. Он обвел всех тяжелым взглядом, и разговоры сами собой стихли.

– Товарищи, – начал он хрипло, без предисловий. – Получили приказ с «большой земли». Меняем курс.

В помещении повисла тишина, нарушаемая лишь равномерной вибрацией корпуса.

– В тридцати милях отсюда находится станция «Север -17», геологическая. Пять сотрудников. Связь с ними прервалась двое суток назад. – Капитан сделал паузу, давая информацию усвоиться. – Последняя радиограмма была… тревожной. Они сообщили о вспышке неизвестного заболевания. Симптомы – спутанность сознания. Запросили экстренную эвакуацию. Подали сигнал SOS.

По кают-компании пронесся сдержанный гул. Лица матросов вытянулись. Анна тихо ахнула, схватившись за край стола. Игорь выпрямился, видимо, сработал его врачебный инстинкт. Женя почувствовал, как у него похолодели руки. Мысль о неизвестной болезни здесь, на краю земли, была пугающей.

– Наш приказ – подойти к станции, установить связь и оказать необходимую помощь, – голос Гордеева звучал жестко, но в нем слышалась вынужденная покорность. – Действовать будем по обстановке. Игорь подготовьте носилки, необходимые лекарства.

Капитан тяжело вздохнул и резко закончил:

– Вопросы есть? Вопросов нет. Собрание окончено. По местам.

Он развернулся и вышел, на ходу бросив старшему матросу: «Сергеич, за мной на мостик.»

Люди стали медленно расходиться, перешептываясь. Радист молча пробирался к выходу, избегая взглядов. Соболев поднялся последним, его лицо по-прежнему ничего не выражало. Пройдя мимо стола ученых, он на секунду остановился.

– Не волнуйтесь раньше времени, – произнес он ровным голосом, обращаясь больше к Игорю. – Скорее всего, полярный психоз на фоне переутомления. Ваша задача – оценка состояния. Остальное – на усмотрение капитана.

Он кивнул и вышел, оставив их втроем в опустевшей кают-компании.

– Полярный психоз? – с недоверием переспросила Анна.

Игорь молча смотрел в пустоту, его пальцы нервно барабанили по столу.

– Не знаю. Эта болезнь совсем не изучена. Кто-то предполагает, что ее провоцирует северное сияние красного цвета. Другие ученые считают, что всему виной нехватка стимулов для органов чувств, изоляция и переутомление, – тихо сказал он.

Женя смотрел в запотевший иллюминатор. За стеклом медленно проплывали безжизненные скалы. Внезапно его криобиологические пробы, еще час назад казавшиеся центром вселенной, потеряли всякое значение. Где-то там, в тридцати милях, ждала не научная загадка, а настоящая, темная и тревожная неизвестность.

«Кандалакша» с глухим рокотом выбрала якорную цепь и подняла якорь. Затем, медленно развернувшись, судно легло на новый курс. В иллюминаторах лаборатории неподвижные черные скалы поплыли в обратную сторону. Казалось, само судно вздохнуло с облегчением, покидая этот холодный и темный залив. А внутри его стального чрева усиливалось напряжение.

Ящики с пробами, еще час назад бывшие смыслом всей экспедиции, стояли в углу лаборатории нетронутыми. Женя, Аня и Игорь сидели за небольшим столом, прижатым к переборке. Воздух был густ от запаха старого дерева, металла и тревоги.

– Может, все не так и страшно? – тихо, будто боясь спугнуть хрупкую надежду, начала Аня. – Радиостанция могла просто выйти из строя. Антенну могло сломать порывом ветра или просто села батарея. А сигнал SOS… Ну, у кого-то сдали нервы, испугался темноты.

Она сама не верила своим словам, и это было слышно по голосу.

Женя, вертя в пальцах чистую пробирку, смотрел в запотевшее стекло иллюминатора.

– Пятеро взрослых, подготовленных мужчин, геологов, – покачал головой он. – У них должен быть дизель-генератор, запасные батареи… Чтобы сломалось все сразу, и кто-то в панике успел подать сигнал SOS… Все это маловероятно. Игорь, вот этот… полярный психоз. Насколько он стремителен? Человек может за несколько часов превратиться в того, кто представляет опасность?

Игорь откинулся на стуле, его лицо было серьезным. Он смотрел куда-то в пространство.

– Случаи фиксируются давно. Знаменитый полярник Амундсен в своих трудах упоминал психологические трудности, с которыми сталкивались участники полярных экспедиций. Об этом писал и Валериан Альбанов – участник экспедиции Брусилова на шхуне «Святая Анна». Он описывал, как у части команды развивались вспыльчивость, галлюцинации или бредовые идеи.

Аня содрогнулась.

– И что, это… заразно?

– В медицинском смысле – нет, – покачал головой Игорь. – Это не вирус и не бактерия. Это слом психики под давлением среды. Монотонный пейзаж, отсутствие смены дня и ночи, постоянный стресс, изоляция… Мозг начинает искать угрозы там, где их нет, и проецировать внутренних демонов вовне. Именно поэтому во многие длительные экспедиции в обязательном порядке входил врач. И, – Игорь тяжело вздохнул, – смирительные рубашки были стандартным элементом в наборе врача. Чтобы, в первую очередь, усмирить товарища в приступе и не дать ему навредить ни себе, ни другим.

В лаборатории повисло тягостное молчание. Картина, нарисованная Игорем, была пугающе логичной и от того еще более жуткой.

– То есть, – медленно проговорил Женя, откладывая пробирку, – мы можем приплыть на станцию и обнаружить, что один из геологов, скажем, в припадке безумия убил радиста и сломал радио, а остальные… либо забаррикадировались от него, либо… сами стали его жертвами? Или такими же безумцами.

– Сценарий возможный, – сухо констатировал Игорь. – Но это лишь одна из гипотез. Могла быть и банальная авария. Отравление угарным газом от печки. Что угодно.

– Но сигнал SOS был, – упрямо напомнила Аня. – Кто-то же его подал. Значит, хоть кто-то был в сознании. – Она обвела взглядом их тесный кружок. – Игорь, как ты думаешь, сколько нам идти? Капитан сказал, тридцать миль.

Игорь взглянул на часы.

– «Кандалакша» на спокойной воде выжимает около десяти узлов. Но здесь уже начинается зыбь, – он кивнул в сторону иллюминатора, где вода уже покрылась белыми барашками. – Так что… часа три, не меньше. Если этот циклон, о котором говорил Соболев, не нагонит нас быстрее.

Снаружи завывал ветер, предвещая непогоду, а внутри маленькой лаборатории трое людей сидели в тягостном ожидании, мысленно рисуя самые мрачные картины того, что их ждет. Научные пробы были забыты.

Три часа. Слова Игоря повисли в воздухе, тяжелые, как свинцовые гири. Молчание в тесной лаборатории стало давить на виски. Пробирки и микроскопы, еще недавно бывшие воплощением цели, теперь казались бесполезными.

– Пойду подышу, – тихо сказал Женя, отодвигая стул.

Аня и Игорь лишь кивнули, погруженные в свои тревожные мысли.

Женя поднялся по трапу на палубу, и ветер ударил ему в лицо – уже не просто холодный, а резкий, обжигающий, пропитанный соленой влагой. Гул дизелей здесь сливался с воем ветра и непрерывным шумом воды, рассекаемой форштевнем корабля.

«Кандалакша» шла вдоль береговой черты Новой Земли. Справа по борту высился безжизненный, каменистый берег. Черные скалы, окутанные свинцовой хмарью туч, были покрыты призрачными белыми шапками снега. Ни деревца, ни кустика, лишь голый камень и лед, простоявшие так тысячелетиями.

Море потемнело, стало густым, как деготь. По его поверхности ветер гнал короткие, злые волны, срывая с их гребней белые клочья пены. Они шипели и лопались о борт, оставляя соленые подтеки. В воздухе метались чайки. Их пронзительные, тревожные крики резали слух, сливаясь с шумом стихии.

Женя прислонился к холодному лееру, втягивая полной грудью этот морозный, соленый воздух. Он не приносил облегчения, лишь усиливал ощущение надвигающейся беды. Внезапно его взгляд упал на носовую часть судна.

Там неподвижно, как изваяние, стоял Соболев. Он был без головного убора, и ветер трепал его короткие, темные волосы. Спина прямая, плечи расправлены. В его позе не было ни единого лишнего движения, лишь абсолютная, собранная концентрация. К глазам он прижал бинокль.

Он не просто смотрел. В его фигуре, натянутой, как струна, читалась не тревога ученого или беспокойство метеоролога, а жесткая, профессиональная настороженность хищника, учуявшего добычу. Или солдата, сканирующего подступы к вражеской позиции.

Женя почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с ветром. Этот человек не ждал неизвестности. Он шел ей навстречу, точно зная, что ищет.

Внезапно Соболев резко опустил бинокль, повернулся и быстрым, уверенным шагом направился к ходовой рубке. Он прошел мимо Жени, не глядя на него, целиком поглощенный своими мыслями.

Женя проводил его взглядом и снова посмотрел вперед, туда, куда всего минуту назад был прикован взгляд Соболева. В серой дымке, на фоне темного берега, уже угадывался крошечный, невзрачный силуэт. Мыс, а за ним – маленькая бухта. И в ней то, что они искали.

Станция.

Они были на месте. Ожидание закончилось.

Глухой удар якоря о грунт отдался по всему корпусу «Кандалакши», возвещая о прибытии.

Капитан Гордеев, собрав на палубе группу, отдавал приказы коротко и жестко. Старая, но ухоженная винтовка Мосина висела у него за спиной – безмолвное напоминание о суровых законах Арктики.

– В катере: я, Соболев, врач Жаров. Двое матросов – Кольцов и Леонов. Остальные остаются на судне.

Мотобот шлепнулся на воду, и вскоре маленькая группа уже приближалась к берегу. Женя, оставшийся на палубе «Кандалакши», сжал перила, следя за ними взглядом.

Бухта была неглубокой, с пологим галечным пляжем. Выше, на возвышении, ютилась станция «Север-17»: три посеревших щитовых строения, криво стоящая, но целая антенна. Все было в строгом, почти неестественном порядке. И ни души.

Катер уперся в гальку. Капитан, Соболев и Игорь высадились. Матросы, Кольцов и Леонов, остались у воды, придерживая катер.

Именно Кольцов, молодой, румяный парень, первым обратил внимание на чаек. Он указал рукой вправо от катера, за крупные валуны около воды.

– Смотрите-ка, птицы… целая стая. Вон за теми камнями. Что-то там дерут.

Чайки с криками взлетали и вновь садились за камнями, явно занятые пиршеством.

Капитан Гордеев нахмурился, чувствуя неладное. Его пальцы привычным движением легли на цевье винтовки.

– Иди, проверь, – бросил он Кольцову. – Осторожно. Я прикрываю.

Матрос, краем глаза видя, что капитан поднял винтовку, готовясь к возможной угрозе, быстрым шагом направился к валунам. Его сдавленный крик прозвучал через несколько секунд:

– Товарищ капитан! Здесь… здесь тело! Похоже, геолог…

Словно по команде, все бросились к камням. Капитан и Соболев – первыми, Игорь с сумкой-аптечкой – следом.

Воздух гудел, наполняясь низким гулом надвигающегося шторма. Ветер, еще недавно лишь пощипывающий щеки, теперь рвал полы курток и бушлатов и гнал по заливу серую, бурлящую пену волны.

То, что они увидели, заставило содрогнуться даже видавших виды моряков. За валунами, в небольшой ложбинке, лежало тело человека в рваной ушанке и бушлате. Но это было не тело – это были окровавленные останки.

Картина была ужасающей. Правая нога была оторвана, левая рука отсутствовала по локоть. Шея была разорвана так, что почти отделяла голову от туловища. Кровавая паста из плоти, снега и гальки зияла на животе, обнажая ребра. Вокруг копошились и прогуливались десятки чаек, голодные и злые.

– Пошли прочь! – рявкнул Гордеев на птиц, и те с криками взметнулись в воздух, но не улетели, а принялись кружить над головами людей, словно требуя вернуть им добычу.

Игорь, бледный как полотно, но собранный, присел на корточки, стараясь не наступать в кровь. Он не стал трогать тело, лишь внимательно осмотрел его с расстояния.

– Определенно, нападение хищника, – проговорил он глухим, ровным голосом, отключая эмоции. – Следы когтей… и вот это, – он показал на рваные раны на шее и животе, – возможно медведь. Размеры ран… огромные.

Соболев, стоя чуть поодаль, оценивал обстановку. Его взгляд скользнул с изуродованного тела на домики станции, затем на тундру, уходящую вглубь острова, будто высчитывая траекторию атаки и отступления зверя. Затем он обвел взглядом небо и горизонт.

– Времени на осмотр нет, – раздался его резкий голос. Он не сводил глаз с хмурого неба. – Штормовой вал будет здесь минут через двадцать. Максимум.

– Значит, один из геологов вышел, и его… – капитан не договорил, с силой выдохнув струю пара в морозный воздух. – Да, давай быстрее! А где остальные четверо?

Теперь угроза была двойной: неведомый хищник и стремительно надвигающаяся стихия. И над всем этим нависла одна-единственная, но неумолимая цифра – двадцать минут.

Винтовка капитана теперь была не просто атрибутом – она стала центром их маленького строя. Группа двинулась от места жуткой находки к щитовым домикам, держась ближе друг к другу, прибавив шаг, почти переходя на бег. Капитан двигался впереди, ствол опущен, но палец лежал на скобе спускового крючка. Соболев замыкал группу, его взгляд непрерывно сканировал периметр и небо.

Вблизи станция «Север-17» выглядела обыденно и контрастировала с дикой смертью позади. Три основных здания были построены из толстых деревянных щитов, почерневших от влаги и выцветших под ультрафиолетом. Криво висела табличка со старой надписью «ЛАБОРАТОРИЯ». У стены стояли лопаты, кирка и лом. Рядом дизель-генератор, зачехленный брезентом, углы которого яростно хлопали на ветру, и аккуратная пирамида из пустых бочек из-под солярки. Возле другого здания, жилого, валялась брошенная рукавица. Ничего не говорило о борьбе или спешке. Лишь о будничной работе и жизни станции. Третье здание было складом.

Они подошли к двери жилого строения. Она была прикрыта, но не заперта. Капитан жестом велел матросам остаться снаружи, а сам, перехватив винтовку приоткрыл дверь. Та со скрипом поддалась, отрывая проем в помещение.

Первый, кто шагнул внутрь – Соболев, обнажив пистолет. Капитан – за ним.

Это было жилое помещение. На столе стояли остывший чайник и две кружки с недопитым чаем. На одной из коек лежала раскрытая книга, заложенная самодельной закладкой. Печка-буржуйка была холодной, но рядом аккуратно сложены поленья. Запах – старого, сырого дерева, махорки и чего-то сладковатого.

– Никого, – коротко бросил Соболев. – Быстро осматриваем и уходим!

И тут его взгляд, как и взгляд Игоря, упал на дальний угол комнаты.

Там, в полумраке, лежало тело.

Мужчина в теплом рабочем комбинезоне, на вид лет сорока. Он был на полу, вытянув одну руку вперед, а вторую поджав под себя. Поза была неестественной, динамичной – будто он полз по полу и замер в этот момент. Его голова была повернута к ним, глаза закрыты.

– Стойте! – резко остановил всех на пороге Игорь. – Если это инфекция, нужна хотя бы минимальная защита.

Он быстро достал из аптечки плотную марлевую повязку и резиновые перчатки. Натянув их, он шагнул к телу в углу, жестом показывая остальным не приближаться.

Присев на корточки, Игорь осторожно прикоснулся к шее мужчины. Кожа была холодной, но… слишком эластичной и покрытой каким-то перламутровым налетом. Трупного окоченения не было – ни намека. Он проверил пульс – ничего. Но когда он приоткрыл веки, его дыхание перехватило.

Глаза были покрыты той же странной, мерцающей пленкой. Зрачки казались затянутыми молочным туманом, сквозь который проступал неестественный перламутровый блеск. Это не была смерть, которую он знал. Тело не разлагалось.

– Игорь, ну что там! – прорычал капитан, не отрывая взгляда от клубящихся на небе дверью.

– Он мертв! – крикнул доктор в ответ.

Сердце Игоря бешено заколотилось. Он должен взять образцы. Руки в перчатках дрожали от спешки, когда он достал одну из маленьких стерильных банок, которые дал ему Женя. Скальпель соскользнул с пальцев, упав на пол с звенящим звуком. Чертыхнувшись, Игорь подхватил его, и, не целясь, сделал быстрый надрез на руке мертвеца. Лоскут кожи с мерцающим налетом он с трудом поместил в банку, едва не уронив и ее.

– Живее! – крикнул Соболев, его фигура в дверном проеме была похожа на темный символ надвигающейся беды.

Времени на дальнейший осмотр не было. Выскочив из дома, они побежали обратно к катеру, пригнувшись под шквальным ветром. Ноги скользили по могрой, круглой гальке, соленые брызги с залива больно секли лица. И вдруг, на полпути, Игоря осенило.

– Стойте! – закричал он, едва перебивая вой бури. – Нужен образец с первого тела! С того, у камней!

Капитан обернулся, и его лицо исказилось яростью.

– Ты с ума сошел, доктор?! Мы все тут сгинем!

– Пять минут! Мне нужно пять минут! – Игорь уже бежал к валунам, не слушая возражений.

Ветер у воды был еще сильнее, он выл, вырываясь из горла бухты. Игорь поскользнулся на мокрых камнях, упав на колени рядом с изуродованными останками. Руки тряслись еще сильнее. Он старался не смотреть ни на что кроме небольшого участка кожи на уцелевшей части шеи. Второй надрез. Вторая банка. Капли дождя, теперь смешанные с ледяной крупой, застучали по камням.

– ДОКТОР! – это был уже не голос, а сплошной яростный рев капитана.

Игорь втолкнул банку в глубь аптечки, закрыл ее и бросился назад, к качающемуся на волнах катеру. Матросы уже заводили мотор. Он впрыгнул в лодку почти вслепую, и в тот же миг катер рванул от берега, подхваченный первой большой волной.

Они не уплывали – их вырывало из бухты разъяренным морем. Игорь, держась за борт, видел, как станция «Север-17» стремительно исчезала в серой пелене шторма, унося с собой ответы на новые вопросы.

Возвращение на «Кандалакшу» было похоже на бегство из ада. Катер подбросило на последней волне, и они едва не протаранили борт судна. Руки матросов, сильные и цепкие, втащили их на палубу, которая уже ходила ходуном под ногами.

– Рядом с берегом оставаться опасно. Снимаемся с якоря. Приготовиться к выходу в море! – кричал Гордеев, его голос резал ветер, как нож. – Убрать все подвижное! Закрепить оборудование! Закрыть трюмы и люки!

«Кандалакша» содрогнулась и, с трудом развернувшись к волне, начала набирать ход, уходя от опасного берега. Ветер выл в снастях, ледяная водяная пыль смешивалась с дождем и больно хлестала по лицам.

Женя и Анна ждали у трапа. Анна схватила Игоря за рукав, ее глаза были полны страха и вопросов.

– Игорь! Что там? Что случилось? – почти крикнула она, чтобы перекрыть шум бури.

Женя, держась за поручень, смотрел на Игоря вопросительно, бледный от качки и напряжения.

– Потом! Потом все расскажу! – отмахнулся Игорь, он судорожно прижимал к телу аптечку. Судно качнулось с особенно сильным креном, и всех троих отбросило к лееру.

– Все по местам! Ученые – в каюты! Немедленно! – рявкнул капитан. Его фигура, освещенная ходовыми огнями, казалась воплощением ярости стихии.

Женя и Игорь, ничего не говоря, подхватили Анну под руки и, переваливаясь с ноги на ногу, потащили ее по раскачивающейся палубе к жилой надстройке. Дверь захлопнулась за ними с таким грохотом, будто ее сорвало с петель. В коридоре было ненамного тише – гул двигателей, скрип корпуса и грохот каждой накатывающейся волны создавали оглушительную симфонию хаоса.

У самой двери своей каюты Анна обернулась, ее лицо было испуганным.

– Аня, закройся и не выходи, – коротко бросил Игорь.

Как только дверь за Аней захлопнулась, Женя схватил Игоря за локоть.

– Игорь, черт возьми, что там было? Хотя бы в двух словах!

Игорь остановился, прислонившись к стене, чтобы удержаться на ногах. Корпус судна с грохотом принял на себя очередной водяной вал, и они оба покачнулись.

– Не знаю, что это, – проговорил он, глядя на Женю распахнутыми, полными ужаса глазами. – Но это не психоз. У меня есть образцы. Мне нужна твоя помощь. И твоя лаборатория.

Они двинулись по коридору, больше похожие на пьяных, чем на ученых – подбрасываемые на волнах, натыкающиеся на стены. Каждый шаг был борьбой. Игорь прижимал к груди свою аптечку, как самое дорогое сокровище и самую страшную угрозу одновременно.

Дверь в лабораторию поддалась не с первого раза. Войдя внутрь, Женя с силой захлопнул ее за собой и повернул замок. Здесь, в окружении микроскопов и научных приборов царил странный, неестественный порядок. Все было закреплено и рассчитано на бой со стихией.

Игорь, тяжело дыша, поставил аптечку на стол, придерживая ее, и обернулся к Жене.

– Ладно, – выдохнул он. – Теперь смотри и слушай. И готовь свой микроскоп.

Глава 3. Лаборатория в аду

«Кандалакша» нехотя вышла из относительно спокойной бухты в открытое море, и тут шторм обрушился на нее во всей своей мощи. Судно не шло – оно сражалось. Нос то взмывал на гребень пенной горы, то с оглушительным грохотом обрушивался в бездну, рассыпая в стороны тучи ледяной водяной пыли. Корпус стонал и скрипел, а ветер выл за бортом сплошной стеной звука, заглушая работу дизелей. Вода ручьями стекала по палубе, а волны с силой били в иллюминаторы лаборатории, превращая стекла в мутные, подрагивающие полотна.

Женя и Игорь заперлись внутри. Каждый новый крен наклонял их в стороны, а пальцы, цеплявшиеся за края стола, белели от напряжения. Они облачились в белые халаты, марлевые маски, перчатки и белые лабораторные шапочки.

– Держись, – сказал Женя, ловя карандаш, который норовил убежать со стола.

Игорь, бледный, с землистым оттенком лица, открыл свою аптечку. Его руки дрожали не только от качки. Он извлек две стеклянные банки.

– Смотри, – его голос был хриплым. – Это с того, который лежал в доме.

Он вскрыл первую банку. Внутри, на дне, лежал крошечный лоскут кожи. Даже при тусклом свете лабораторной лампы, раскачивающейся над головой, было видно, что она странно поблескивает – неживым, холодным перламутром.

Женя осторожно вытащил образец пинцетом, закрепил под микроскопом, вжимаясь окуляром в глазницу. Судно снова качнуло, и изображение поплыло.

– Черт! Не могу сфокусироваться!

– Будь осторожен! – сквозь зубы процедил Игорь, уже готовя препарат из второго образца – с тела у камней.

Женя, стиснув зубы, ловил момент относительной стабильности, когда судно на секунду замирало в нижней точке между волнами.

– Вижу… – прошептал он. – Вижу клетки… Игорь, они… целые. Мембраны не повреждены. Нет признаков автолиза, никакого распада. Как будто… как будто их заморозили идеальным образом. Но они не заморожены!

– А структура? – торопил Игорь. – Белки? Коллаген?

– Не знаю… не понимаю, – Женя вглядывался. – Нити какие-то… Межклеточное пространство заполнено чем-то… Это не похоже на фибрин, не на обычный матрикс… Сам посмотри!

Он оторвался от микроскопа, давая место Игорю. Тот, держась одной рукой за стол, прильнул к окуляру.

– Да, – выдохнул он через несколько секунд. – Это не просто консервация. Это… инкапсуляция. Их собственные белки модифицированы. Видишь эти переплетения? Как паутина. Он… оно… патоген… не уничтожает ткань. Он ее перестраивает. Сохраняет.

Они переглянулись. В глазах у обоих был один и тот же ужас.

– Это не инфекция в обычном смысле, – тихо сказал Женя. – Это… сохранение. Биологическое переформатирование. Он превращает тело в идеальный сосуд для… для чего-то… Для чего?

Игорь отступил от микроскопа.

– Не знаю. Но он делает это при положительной температуре. Это не криоконсервация. Это что-то другое.

В этот момент «Кандалакша» содрогнулась от особенно сильного удара волны. Свет лампы погас и через мгновение замигал, вернувшись с половинной мощностью. В полумраке, под оглушительный аккомпанемент шторма, два образца казались крошечными воротами в другой, чужой и неизвестный мир. Они нашли не ответы, а лишь дверь, за которой была тьма, полная новых, куда более страшных вопросов.

– Ладно, второй образец, – Игорь достал вторую банку с образцом с тела у камней.

Они работали молча, сосредоточенно, покачиваясь в такт качке. Женя, все так же вжившись в окуляр, несколько секунд молчал, водя регулировкой.

– Странно… – наконец произнес он. – Совсем другая картина.

– В смысле?

– Обычный некроз. Разрушение мембран, бактериальная флора… Никакого перламутра, никаких аномальных нитей. Стандартное разложение тканей. Как и должно быть у… – он запнулся, – у тела, пролежавшего на открытом воздухе несколько дней.

Они переглянулись в полумраке качающейся лаборатории. Тишину между ними нарушал только грохот волн и скрежет корпуса. Игорь тяжело откинулся на спинку кресла, дав рукам бессильно повиснуть. Все напряжение последних часов наконец вырвалось наружу.

– Женя… Там был ад. – Он закрыл глаза, словно перед ним снова стояла та картина. – Первого мы нашли за камнями. Медведь. Однозначно. Но второй… в доме. Он лежал в углу, будто замер в попытке доползти до двери. Холодный. Без пульса. Но… – Игорь открыл глаза и посмотрел прямо на Женю, – его кожа была эластичной с оттенком как у живого, но со странным перламутровым отливом. А эти глаза… Будто затянутые матовой пленкой, с этим… блеском. Я таких глаз не видел никогда.

Женя слушал, не дыша.

– А остальные? Их же было пятеро.

– Больше никого не видели… И Соболев… – Игорь понизил голос. – Соболев вел себя не как метеоролог. Он был собран, как солдат. Командовал капитаном. И, Жень… – Игорь наклонился ближе, – у него был пистолет. Я видел. У обычного метеоролога из Гидромета в арктической экспедиции не бывает табельного оружия.

Он умолк, давая Жене осознать услышанное.

За иллюминатором взвыл очередной шквал, и судно с грохотом качнулось. Пробирки звеняще заходили ходуном в штативе.

– То есть… – медленно начал Женя, – мы имеем неизвестный патоген, который каким-то образом консервирует ткани. Погибших геологов, один из которых явно был заражен, а другой – нет. И у нас на борту человек, который, возможно, знал, с чем мы можем столкнуться. И который вооружен.

Игорь мрачно кивнул.

– Именно так. И я не знаю, что из этого опаснее – эта… штука, – он кивнул в сторону микроскопа, – или наш метеоролог.

Оба замолчали, прислушиваясь к вою стихии за тонкой стальной обшивкой. Лаборатория, еще недавно бывшая местом ясных фактов и измеримых данных, теперь наполнилась тенями необъяснимого и запахом страха. И где-то наверху, на капитанском мостике или в своей каюте, находился человек, который, возможно, что-то знал.

– Нужно больше данных, – Женя, держась за полки, добрался до стеллажа с расходниками. – Одного микроскопа мало. Надо попытаться выделить культуру.

Он достал стерильные чашки Петри, пробирки с разными питательными средами – от стандартного агара до сред для экстремофилов.

– Посеем образец, посмотрим, что вырастет. Попробуем в анаэробных условиях… Может, это что-то, что не любит кислород. – Его голос снова обрел деловой, сосредоточенный тон.

Игорь наблюдал, как Женя уверенными движениями, не обращая внимания на качку, готовил рабочее место, фиксируя пробирки в специальных держателях.

– Знаешь, – Игорь поправил свою маску. – А не попробовать ли на чем-то более… простом? Может, стоит позаимствовать у дяди Миши кусок мяса? Для наглядности.

Женя замер с пробиркой в руке – и вдруг его глаза смягчились, блеснули теплотой, морщинки у висков дрогнули, будто улыбка просочилась сквозь маску изнутри.

– А что? Почему бы и нет. Экспериментировать, так по полной, – он усмехнулся.

– Я на камбуз, – Игорь, переваливаясь с ноги на ногу, направился к выходу.

– Игорь! – окликнул его Женя. – Халат, маска, перчатки! Надо соблюдать осторожность!

– Да, да, – Игорь поспешно снял с себя лабораторную одежду, обработал руки спиртом и вышел в коридор.

Дверь за ним захлопнулась, оставив Женю одного в грохочущем коконе лаборатории. Он продолжил работу, механически совершая привычные действия: делал мазки, наносил образец на чашки Петри с разными средами, помещал их в термостат. Но теперь его мысли были заняты не только аномальным образцом. Он ловил себя на том, что прислушивается к шагам в коридоре, пытаясь угадать, чьи они – Игоря или Соболева.

Тем временем Игорь, пустился в опасное путешествие по коридорам судна. Идти приходилось, перебираясь от одного поручня к другому, как по отвесной скале.

Он добрался до камбуза, где его встретил кок дядя Миша. Тот, стоя у стола, с интересом оглядел нежданного гостя.

– Доктор? – развел он руками. – Вы что с проверкой в разгар шторма? Это что-то новенькое! Учтите у меня тут все стерильно!

Игорь не удержался от улыбки.

– Дядя Миша, мне бы кусочек мяса, совсем небольшой. Для научного опыта.

– Опыта? – кок поднял бровь, но тут же полез в холодильник и отрезал небольшой ровный кусочек мяса. – На, держи. Только потом не говори, что я науку обделил! – Он протянул Игорю небольшой кусочек телятины. – А то, может, тебе не мясо, а подопытную крысу нужно? Я и это могу организовать! – Дядя Миша сам рассмеялся над своей шуткой.

Игоря осенило. Он посмотрел на кока с внезапной серьезностью.

– А ты реально можешь?

Дядя Миша замер, его улыбка медленно сползла с лица, сменившись изумлением.

– Ты это… серьезно?

– Абсолютно.

Кок покачал головой, но в его глазах вспыхнул азарт.

– Ну, если для науки… Кок на корабле может все, сынок! Особенно если этот кок – дядя Миша. Жди. Пришлю с матросами.

Схватив заветный кусочек мяса и с новым, неожиданным планом в голове, Игорь пустился в обратный путь.

Запыхавшийся, он вернулся в лабораторию.

– Держи, – он протянул мясо Жене. – Выторговал. И пока я там был, дядя Миша предложил… крысу. Для опытов.

Женя, уже занятый образцами и пробирками, на секунду отвлекся.

– Крысу? – он удивленно поднял бровь. – Это… это было бы идеально.

Он взял мясо, точным движением скальпеля отсек тонкий срез. Аккуратно, с помощью пинцета, перенес его в пустую чашку Петри, создав импровизированную питательную среду. Затем он нанес на поверхность мяса несколько капель суспензии, приготовленной из аномального образца.

– Контрольный образец оставим нетронутым, – пробормотал он, ставя обе чашки в термостат.

Они погрузились в работу. Шторм за стенами постепенно терял свою ярость. Грохот волн сменился на ритмичный мощный гул, а резкие крены – на тяжелую, но предсказуемую качку. Судно все еще бросало на волнах, но работать стало немного легче.

– Смотри, – Женя отодвинулся от окуляров микроскопа и жестом подозвал Игоря. – Видишь эти нити? – Игорь, подошел к микроскопу. – Они образуют сеть, которая пронизывает ткани. Это точно грибковая структура. Но морфология… я такой не видел никогда.

– И она не разрушает клетки, – добавил Игорь, вглядываясь в изображение. – Она их… интегрирует. Делает частью своей системы. Как-будто консервирует питательную среду для себя.

В этот момент раздался настойчивый стук в дверь.

Игорь и Женя встревоженно переглянулись.

– Кто там? – крикнул Игорь.

– Это Анна! – донесся сквозь дверь встревоженный голос. – Что у вас там происходит? Вы живы? Почему заперлись?

Женя сделал шаг к двери, но Игорь остановил его жестом.

– Аня, все в порядке! – ответил Игорь, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Ставим опыты, нужна стерильность. Не можем открыть. Позже все расскажем!

За дверью на секунду воцарилась тишина.

– Ладно… – не очень уверенно ответила Анна.

Они слышали, как ее шаги затихли в коридоре. Ученые с облегчением перевели дух.

Однако, прошло всего пару минут, как в дверь снова постучали. На этот раз более грубо и нетерпеливо.

– Аня, я же сказал… – начал Игорь, но его перебил мужской голос.

– Это матрос Леонов! Мне кок передал. Говорит, вам это нужно для науки.

Игорь снова посмотрел на Женю, на этот раз с недоумением. Женя пожал плечами. Игорь подошел к двери, щелкнул замком и приоткрыл ее ровно настолько, чтобы просунуть голову.

Перед ним стоял молодой матрос Леонов. В его руках была большая трехлитровая стеклянная банка. На дне банки копошилась серая крыса, отчаянно царапая стекло коготками. Ее длинный розовый хвост бился о стенки.

– Держите, – Леонов с некоторой опаской протянул банку. – Дядя Миша сказал, вы просили.

Игорь взял банку.

– Спасибо.

Он быстро захлопнул дверь и повернулся к Жене, держа в руках банку с новым, живым и крайне недовольным «испытуемым». Крыса уставилась на них блестящими черными глазками-бусинками. В раскачивающейся лаборатории, полной тихих, невидимых угроз, появился новый участник экспериментов.

Игорь поставил банку с крысой на стол, где ее тут же начало мотать из стороны в сторону в такт качке. Грызун от неожиданности жалобно запищал.

– Так, – Игорь уставился на зверька. – Теперь главное – не превратить это в простое наблюдение за тем, как она медленно превращается в перламутровый сувенир. Нужно сразу подумать о контрмерах.

Женя, протирая спиртом стол, кивнул.

– Согласен. Мы должны быть на шаг впереди. Заразить, наблюдать за развитием симптомов и на определенной стадии попытаться купировать процесс. Только так мы поймем, с чем столкнулись.

– Значит, нам нужен протокол лечения, – Игорь уперся руками в стол, глядя на крысу. – Давай рассуждать…

– У нас есть образец патогена, – начал Женя, перечисляя на пальцах. – Мы предполагаем, что это грибок. Путь заражения – контактный, через поврежденную кожу или слизистые. Значит, первый барьер – это целостность покровов. Но мы его сознательно нарушим.

– У меня в запасах есть противогрибковые, – Игорь начал мысленно перебирать содержимое своей корабельной аптечки. – Нистатин в таблетках, например. Но он плохо всасывается в кровь, работает в основном в просвете кишечника. Для системного действия… есть что-то посерьезнее? – Он посмотрел на Женю с надеждой.

Женя покачал головой.

– В моей лаборатории – реактивы, а не лекарства. Но мы можем думать шире. Грибок, судя по всему, меняет метаболизм тканей, «консервируя» их. Что может нарушить этот процесс?

– Резкая смена среды, – предположил Игорь. – Если он любит холод и стабильность, попробуем гипертермию. Можем устроить ей «сауну». Или, наоборот, резкое охлаждение, шоковое.

– Агрессивная внешняя среда, – подхватил Женя. – Спирт, высококонцентрированные антисептики… Но это убьет и ткани крысы. Нужно что-то, что будет целенаправленно бить по патогену.

– Значит, комбинированная терапия, – заключил Игорь. – Сначала пробуем доступные противогрибковые, пусть и не идеальные. Одновременно – физическое воздействие. Повышаем температуру тела. И третий фронт – увеличим кислотность ее организма инъекциями витамина C.

– И постоянный мониторинг, – добавил Женя. – Фиксируем все: температуру, поведение, появление налета. Как только видим первые признаки «перламутра» – запускаем протокол.

Они замолчали, глядя на крысу. План был крайне авантюрным, собранным на коленке из того, что было под рукой. Но это был план. Они больше не были пассивными наблюдателями. Они готовились к бою с невидимым врагом, и у них был первый, крошечный солдат, который примет этот удар на себя.

– Ладно, приступим, – мрачно сказал Игорь, потянувшись к полке с инструментами. – Сначала экипировка.

Он нашел пару плотных брезентовых рукавиц, которые использовались для работы с азотом и горячими колбами. Натянув их, он осторожно снял крышку с банки. Крыса, почувствовав свободу, метнулась к краю, но Игорь был быстрее. Его рука в рукавице охватила тельце грызуна, надежно зафиксировав его.

– Держи, – его голос был спокоен, но в глазах читалось напряжение.

Женя, уже в стерильных перчатках, ждал со шприцем. Тонкая игла блеснула под светом лампы. Он быстрым, точным движением сделал небольшой прокол на боку крысы и ввел микродозу мутной суспензии. Животное вздрогнуло и отчаянно запищало.

– Все, все, готово, – Игорь так же осторожно вернул крысу в банку и снова накрыл ее, на этот раз перетянув горлышко сложенной в несколько раз марлей для вентиляции. – Извини, товарищ крыса. Все ради спасения человечества.

Шторм за бортом постепенно стихал. Рокот волн сменился тяжелым, но ровным гулом, а качка стала размеренной и убаюкивающей. В этой новой, почти благопристойной тишине снова раздался стук в дверь.

– Женя? Игорь? Вы там? – это был голос Анны. – Идите ужинать, а то дядя Миша ругается!

Женя и Игорь быстро переглянулись. Игорь мотнул головой в сторону двери.

– Аня, – крикнул Женя, подходя ближе. – Спасибо, но… мы не можем выйти. Не можем рисковать. Не могла бы ты принести нам еды в медицинский отсек? Мы перейдем туда.

За дверью наступила пауза.

– Рисковать? – голос Анны прозвучал настороженно. – Что это значит? Женя, откройте. Что у вас там происходит, ребята!

Деваться было некуда. Женя кивком спросил разрешения у Игоря, тот, хмуро вздохнув, кивнул в ответ.

Женя щелкнул замком и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы Анна могла их увидеть.

Она увидела двух человек в белых халатах, масках и перчатках, стоящих в лаборатории, заставленной пробирками. Воздух пах спиртом и напряжением.

– Мы… проводим анализ тех образцов со станции, – сказал Женя, глядя ей прямо в глаза. – Мы не уверены на сто процентов в их безопасности. Поэтому карантин. Мы с Игорем уже в контакте и не можем подвергать тебя и других такому риску. Все в порядке, мы просто перестраховываемся.

Аня смотрела то на одного, то на другого, ее лицо выражало смесь страха и недоверия, но в конце концов она кивнула.

– Хорошо. Принесу. Только… будьте действительно осторожны.

– Обещаем, – сказал Игорь.

Дверь снова закрылась. Ученые перевели дух.

Теперь оставалось только ждать. Они занялись приготовлением растворов – Игорь разводил витамин C в физрастворе и набирал в шприцы противогрибковый препарат, Женя готовил импровизированную «сауну» из картонной коробки и лампы. Все было готово и разложено на столе, как хирургические инструменты перед операцией.

А в центре стола, надежно зафиксированная, стояла трехлитровая банка. Внутри нее крыса, ни о чем не подозревая, умывала мордочку лапками, словно готовясь к приему пищи.

– Знаешь, а давай проверим in vitro, – Женя указал скальпелем на чашку Петри с лоскутом зараженной кожи. – Капнем прямо на образец. Посмотрим, есть ли хоть какая-то реакция.

Игорь кивнул, набрав в два разных шприца без иголок по капле противогрибкового препарата и раствора витамина С. Они склонились над чашкой.

Сначала упала капля витамина С. Под ней перламутровая пленка на коже словно вздохнула – ее структура слегка помутнела, блеск стал менее выраженным.

– Есть реакция! – констатировал Женя. – Но слабая.

Затем Игорь капнул противогрибковое средство. Эффект был заметно сильнее. Пленка не просто помутнела – она сморщилась по краям, а на ее поверхности появились крошечные, едва заметные участки, где странный блеск исчез полностью, обнажив под собой мертвую ткань.

– Смотри! – воскликнул Игорь. – Он работает! Пусть локально, но работает!

– Значит, есть за что зацепиться, – в голосе Жени прозвучала надежда. – Теперь бы проверить, как он реагирует на температуру…

Они уже собирались аккуратно переместить образец в небольшую банку и начать нагревать, контролируя процесс термометром, как в коридоре снова послышались шаги, на этот раз тяжелые и неторопливые.

– Ужин! – донесся голос Анны из-за двери. – Оставила в лазарете, как вы просили. Идите, пока не остыло.

Эксперимент с температурой пришлось отложить. Они сняли халаты, маски и перчатки, тщательно обработали руки и лица спиртом, который жег микротрещины и царапины. Пахнуло стерильностью и чистотой. Еще раз проверив, что банка с крысой надежно закреплена, а все образцы убраны, они вышли в коридор, щелкнув замком.

Путь до медицинского отсека занял несколько секунд. На столе у койки Игоря их ждали два алюминиевых котелка с дымящейся кашей и две кружки чая. Они ели молча, почти не ощущая вкуса, прислушиваясь к гулу судна и к тишине, которая казалась теперь зловещей. Мысли обоих были там, в лаборатории, где в стеклянной банке был запущен эксперимент на крысе, а на столе лежал кусок кожи, доказавший, что у патогена есть уязвимость. Но хватит ли у них времени и умения этой уязвимостью воспользоваться?

Они почти доели, как дверь резко распахнулась. На пороге стояли капитан Гордеев и Соболев. Капитан, с лицом, налитым кровью, смерил их тяжелым взглядом. Соболев за его спиной был невозмутим, как всегда, но его глаза, холодные и оценивающие, скользнули по их лицам, по котелкам, по самой комнате, что-то выискивая или проверяя.

– Объяснитесь, – голос Гордеева прозвучал тихо, но в этой тишине он был страшнее любого крика. – Почему не были на ужине? Почему Аня носит вам еду, как прокаженным? Что за эксперименты на моем корабле?

Женя и Игорь переглянулись. Лгать было бесполезно.

– Мы… проводили анализ образцов со станции, – начал Игорь, отставляя котелок.

– И? – Гордеев сделал шаг вперед. – Что-то нашли?

– Нашли, – вступил Женя. – Грибок. Или нечто, очень на него похожее. Оно… изменяет ткани. Консервирует их. Мы провели первичный эксперимент на образце. И… – он глубоко вдохнул, – …и на живом организме. На крысе.

Капитан несколько секунд молчал, переваривая услышанное. Потом его лицо исказилось от ярости.

– Вы… что?! – он зашипел, сжимая кулаки. – Вы притащили эту заразу на мой корабль и заразили здесь крысу?! Вы понимаете, что вы сделали? Вы подставили под удар всю команду! Всех! Из-за вашего научного зуда в одном месте!

Он обрушился на них с градом упреков, отчитывая, как нерадивых матросов. Женя и Игорь молча слушали, зная, что он прав в своем гневе. Соболев все это время молчал, не сводя с них взгляда.

И тут Соболев, не повышая голоса, произнес:

– Капитан, можно вас на иинуту.

Он взял Гордеева под локоть и мягко, но настойчиво вывел в коридор. Их шепот был неразборчив, но Женя уловил обрывки: «…ситуация требует…», «…теперь уже неважно…», «…нужен контроль…». Капитан сначала отнекивался, но потом его плечи обмякли. Соболев замолчал и отошел в сторону, оставив капитана одного с ними.