Принеси мне, ворон, кость

Пролог

– Прошу вас…

Девушка лежала на земле так неподвижно, что в какой-то момент он подумал: это статуя, созданная гениальным ваятелем. Это не кожа, а мрамор, который светится и дышит, познав руку мастера, обратившись из грубости вещественного ничто в жизнь.

Потом он все-таки заметил движение: девушка пока еще дышала, обнаженная грудь поднималась и опускалась, соски затвердели от холода – и он даже испытал мгновенное разочарование.

Впрочем, оно быстро прошло.

Он посмотрел на небо: собирался дождь. В этом году лето почти ничем не отличалось от осени, горожане даже не убрали пальто и плащи, скользили по улицам угрюмыми тенями.

Нет, отвлекаться не следовало. Когда создаешь слово, способное раздвигать границы между мирами, ты не должен думать о пустяках.

Бескровные девичьи губы шевельнулись, и он услышал едва различимый шепот:

– Пожалуйста, нет…

Он склонился над девушкой, заглянул в свежее юное лицо – еще вчера она улыбалась, выбирая новое платье, и жизнь расстелилась перед ней пестрым цветочным ковром. Нежная, хрупкая, невинная – вскоре она, как и остальные, обретет твердость и суть.

Зазвучит. Займет свое место в общем хоре.

– Ты ни в коем случае не должна бояться, – ободряюще произнес он. – Тебе не будет больно, я обещаю. Просто подожди, и ты все поймешь.

Он вынул нож и с аккуратной осторожностью каллиграфа вычертил на девичьей груди руну Азгар. Заструилась кровь и сразу же хлынул дождь, размывая ее ручейками.

– Азгар, – произнес он, убирая нож. – Возвращение мертвого в мир вещей. Пятая.

Удар должен быть милосердным – в конце концов, ему никогда не нравилось заставлять кого-то страдать. Чужие мучения его не радовали; он с презрением относился к душегубам, которые наслаждались страданиями своих жертв.

Удар был быстрым: огонь сорвался с кончиков пальцев, рассеялся, и девушка шевельнула губами, каменея в небытии.

Вот теперь она стала статуей. Огонь погас, остался камень.

Он выпрямился, поправил капюшон плаща. Ну что за погода? Бесконечный дождь и холод. Того и гляди, снег пойдет, и это в августе. А еще…

Он обернулся, но никого не увидел. В лесу было глухо и пусто. Грибники и охотники сидят по домам, носа не высовывая наружу.

Тогда откуда взялось это ощущение чужого взгляда на спине? Он чувствовал, как кто-то смотрит: испуганно, потрясенно.

Незримый наблюдатель смотрел, не в силах оторвать глаз. Не зверь, не дух, не смерть сама – просто человек, молодая женщина; чем дольше она смотрела, тем ярче вставал ее образ.

И наблюдательницу надо было найти – чем скорее, тем лучше.

Его служение не нуждалось в свидетелях.

Глава 1

На рассвете ее ударило снова.

Гвендолин вырвалась из сна резко, словно кто-то по-настоящему толкнул ее в спину. Села на кровати, тяжело дыша.

Утро выдалось серым и тяжелым – и не скажешь, что август. Комната была погружена в полумрак. Слабый свет едва пробивался сквозь плотные шторы.

Холод прилипал снаружи. Холод гнездился внутри.

Так было всегда, когда где-то умирал человек: сперва удар, затем холод. Гвендолин понятия не имела, кто убит и где произошло убийство, но знала это так же ясно, как если бы стояла рядом с мертвецом.

Просто где-то вдалеке подул ветер, и свеча живой души погасла.

Гвендолин поднялась с кровати и подошла к окну. Дождь шумел за стеклом, словно пытался что-то сказать, но она не могла разобрать его слов. Комнату наполняли тени, и Гвендолин казалось, что если она обернется, то на нее бросятся.

Все началось несколько месяцев назад, в такой же дождливый день. Тогда Гвендолин впервые уловила странное, леденящее душу ощущение, что кто-то ушел.

Сначала она подумала, что это просто совпадение, игра воображения. В конце концов, если ты ведьма, с тобой случается всякое. В полнолуние ей всегда снились темные дикие сны, будто она, полностью обнаженная, летит над спящим миром, и в сердце нет ничего, кроме наконец-то обретенной свободы.

Такие вещи следовало скрывать, как и, например, умение видеть в зеркале далекие края. Гвендолин прекрасно научилась это делать. В конце концов, она знала, как поступают с ведьмами, и не хотела разделить их участь.

Но потом в городке нашли первую убитую девушку, затем вторую, и Гвендолин поняла, что теперь чувствует чужую смерть. Еще одна монетка в копилку ее странностей и навыков, которые надо прятать от мира, если хочешь жить.

Вот сейчас ощутила пятую. Но сегодня это чувство было намного острее и резче, чем раньше, словно кто-то вдалеке учуял наблюдательницу. Он пока не знал, кто она и где, но улавливал тонкие нити ее души.

И пятая девушка сейчас лежала где-то, обнаженная, с тщательно расчесанными волосами и руной, вычерченной ножом на груди. Дождь омывал ее тело, кровь растекалась по коже; увидев это, как наяву, Гвендолин поежилась и раздвинула шторы.

– Принеси мне, ворон, кость. Я хозяин, ты мой гость, – сказала она, глядя на сад: потемневшие деревья стояли, как нахохлившиеся птицы. Через несколько мгновений в стекло постучали, и Гвендолин увидела Форгрина. Ярко сверкнуло золотое кольцо на лапе.

Он всегда появлялся, стоило прочитать строчки из старого детского стишка.

Ворон сердито вздыбил перья и каркнул – хрипло, почти человеческим голосом. Гвендолин открыла окно, и студеный воздух окутал ее, точно саван.

– Кр-а-а! – каркнул Форгрин, важно перешагивая на подоконник, и Гвендолин услышала недовольный голос служанки:

– Ух, оручий!

Мив вошла бесшумно, как и положено служанке в порядочном доме. Поставила на прикроватный столик утренний кофе и свежую газету и мрачно заметила:

– Поражаюсь я, леди Гвендолин, как вы только с ним дружите? Он же настоящая ведьминская тварь! Того и гляди, притащит грехи на хвосте!

Форгрин посмотрел на Мив с совершенно человеческим советом во взгляде держать рот на замке и не болтать ерунды. Гвендолин улыбнулась.

– Форгрин жил еще у моей бабушки, Мив. Никому не принес никаких грехов.

Иногда она не знала, кто чей питомец. Форгрин вел очень вольную жизнь: он прилетел в дом четыре года назад, когда Гвендолин было семнадцать, и иногда вел себя так, словно это он был хозяином, а не леди Мэннеринг.

Улетал, когда хотел. Возвращался, когда считал нужным – или когда Гвендолин читала строчки из старого детского стишка.

И льнул к хозяйке, словно кошка. Иногда даже издавал воркующий звук, похожий на мурлыканье.

– Это верно, они долго живут, – согласилась Мив и решила перейти от воронов и грехов к более важным делам. – Леди Гвендолин, к вам сегодня гость.

Гвендолин невольно поежилась. Когда ты чувствуешь, как где-то убивают девушек, никакие гости не к добру.

– Гамильтон снова придет свататься? – небрежно осведомилась она. Мив кивнула.

– Его в дверь, а он в окно. С другой стороны, леди Гвендолин, вы бы присмотрелись к нему. Человек он приличный, настоящий джентльмен…

– И его имение давно заложено и перезаложено, – с усмешкой напомнила Гвендолин. – С помощью моего состояния он планирует поправить свои дела.

Мив устало вздохнула.

– И то верно. Да только все они одного дела кучка, а все равно приходится выбирать, так уж и берите ту, что поменьше.

Холод наконец-то отступил. Пришли простые, привычные дела, заботы и мысли. Например, о том, что одинокая девушка из благородной семьи с солидным унаследованным капиталом не должна жить одна в особняке на окраине городка.

– Не хочу я пачкаться, – вздохнула Гвендолин и махнула рукой, отсылая Мив прочь.

Форгрин перебрался на кровать: сел на одеяло с таким видом, словно это была его комната. Гвендолин прошла в уборную и провела ладонью по зеркалу.

Сначала стекло послушно отражало уборную, светловолосую девушку с усталым красивым лицом и отчаянным взглядом, но потом картинка растеклась и собралась заново. Гвендолин увидела большой вокзал, скамейки для ожидающих пассажиров и толпу народа. Носильщики толкали тележки с чемоданами, годовалый ребенок ныл на руках у няни, и женский голос жаловался, что его обладательница сейчас с ума сойдет.

– Ты уверен, что выдержишь эту поездку?

Картинка сместилась, и Гвендолин увидела двух джентльменов. Один, немолодой, в дорогом плаще, с нескрываемой заботой и сочувствием смотрел на второго: тот смазывал лицо зеленоватой прозрачной жидкостью, и Гвендолин с ужасом поняла, что на его щеке трещины!

Фарфоровая лихорадка! Порча, при которой человеческая плоть твердеет и раскалывается. Тихий убийца, от которого нет спасения.

Гвендолин невольно почувствовала жалость. Ей вдруг захотелось сделать для этого человека что-то хорошее. Хоть как-то помочь ему.

Она тотчас же осадила себя. Ведьма должна сидеть очень тихо, а не лезть к людям с тем, что может выйти за пределы их понимания.

– Я уверен, что навсегда останусь на тех болотах, – беспечно ответил второй джентльмен. Лет на десять старше Гвендолин, темноволосый, с упрямым уверенным взглядом, он казался рыцарем из старинных книг – только рыцари смотрят так отчаянно, готовясь броситься в пучину. – Но до этого я собираюсь найти убийцу дев. Оставить свое имя в истории.

Первый печально усмехнулся.

– Не думал, что в тебе есть тщеславие, Шеридан, – признался он. Тот, кого назвали Шериданом, закрыл коробочку – Гвендолин заметила, что трещины на лице затянулись. Теперь там была обычная человеческая кожа.

Где же он умудрился попасть под фарфоровую лихорадку, бедолага?

– Это не тщеславие, – беспечно откликнулся Шеридан. – Это лишь желание прожить оставшиеся месяцы красиво и ярко. И до конца идти своим путем. Моя работа расследовать преступления, вот я и буду работать. Особенно с учетом того, что чую там ведьму.

По телу ударила ледяная волна. Гвендолин застыла, не в силах оторваться от зеркала. Желание помочь этому человеку растаяло без следа – а Шеридан вдруг впился взглядом в ее глаза, не позволяя шевелиться.

“Он тебя увидел! – заорал внутренний голос. – Почуял! Пропала, ты пропала!”

Гвендолин ударила по зеркалу так, что он чуть не раскололось. Форгрин хрипло каркнул в комнате, предвещая многие беды.

***

Когда поезд покинул столицу, по затвердевшему лицу Шеридана пробежала новая трещина.

Он вздохнул. Привычно вынул баночку с мазью, привычно нанес ее на кожу, чувствуя легкое пощипывание. Поезд двигался быстро и плавно, в Заболотье Шеридан будет завтра утром. Хотелось надеяться, что к тому времени к четвертой жертве не присоединится пятая.

Шеридан убрал мазь, откинулся на удобную спинку диванчика в одиночном купе и, прикрыв глаза, вспомнил сухие строчки официального полицейского отчета.

На территории города Арканис в Заболотье, самом малонаселенном и депрессивном регионе королевства, этим летом были обнаружены тела четырех молодых женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Все жертвы найдены обнаженными, с единым отличительным признаком – вырезанной руной на груди. Столичные эксперты изучили руны, но так и не опознали их точно, лишь предположили, что это знаки, которые относятся к древним языческим культам.

Первую жертву звали Элиана Тревельян. Тело нашел охотник в лесу, возле развалин языческого храма богини Мар-Ниран. Тревельян была девушкой из обедневшей дворянской семьи, дочерью городского библиотекаря, и никогда не выбирала лес для прогулок – полиция предположила, что ее убили в другом месте и принесли к храму.

Лиру Фенвин, вторую девушку, нашли рыбаки возле озера – она была племянницей бургомистра, скандал вышел страшный. Полиция получила тот пинок, который ускоряет расследование в несколько раз. Руна на ее груди вместе с той, которую вырезали на теле Элианы, была скопирована и отправлена в столицу – ответ пришел как раз тогда, когда директор школы нашел новую жертву и вопил так, что услышала группа полицейского патрулирования на соседней улице.

Серафина Алькенхейм, учительница естествознания, лежала на ступеньках школы – убийца сменил почерк, оставив тело на видном месте. Рядом с покойницей обнаружили папиросу, которая еще дымилась: преступник ушел за несколько мгновений до появления свидетеля. Папироса была самой обычной, такие курил весь город, так что зацепки не нашлось.

Обнаглел душегуб. Решил, что может щелкать деревенских держиморд по носу.

Значит, скоро утратит бдительность и попадется – во всяком случае, Шеридан хотел на это надеяться.

Четвертую жертву, Мэри-Анн Диллар, журналистку единственной местной газеты, обнаружили на ступеньках храма за несколько часов до начала воскресной службы. Священник, который, собственно, и нашел тело, едва не лишился чувств, а потом начал проповедовать об осквернении святынь и скором конце света. Полицейские патрули были усилены неравнодушными горожанами, и убийца затаился – что-то подсказывало Шеридану, лишь на время.

Причиной смерти всех девушек была остановка сердца, вызванная магическим воздействием, судя по почерневшей грудной аорте. Судя по остаточным следам магического воздействия, которые выявили артефакты, жертвы были обездвижены и введены в состояние транса перед смертью. Вероятно, под тем же заклинанием они вышли из дома и пошли вместе с убийцей к месту своей смерти.

Читая об этом, Шеридан недовольно морщился: врут, собаки, как дышат. Откуда в этом медвежьем углу настолько мощные артефакты? Отделения инквизиции там нет, закрыто в рамках оптимизации десять лет назад. И артефакторы не такие дураки, чтобы гнить на болотах – когда у тебя есть артефакторский дар, ты повезешь его в столицу, поближе к деньгам и связям.

В свое время он так и поступил. Покинул городишко на Южном взморье и переехал в столицу. Поступил на отделение артефакторики в академию инквизиции, но после второго курса понял, что по-настоящему, всей душой, желает совсем другого.

И господин Джереми, наставник и друг, ошибался. Все это время Шериданом двигало не тщеславие. Не желание оказаться на первых полосах газет и в учебниках.

Совсем другое чувство гнало его вперед. Даже, когда путь закончился фарфоровой лихорадкой, Шеридан не пожалел об этом.

Им владело желание справедливости и истины. Глубокое, острое, горькое.

Справедливости и истины для всех. Даже для той ведьмы, которую Шеридан учуял на вокзале.

Она была где-то далеко на болотах – и знала, что он идет.

***

Вечером поезд остановился на вокзале Валендора – когда-то это был знаменитый торговый город, куда съезжались купцы с товарами со всего света. С тех пор прошло много лет, торговые пути сменились, и Валендор обеднел, но здание вокзала по-прежнему выглядело помпезным и пафосным, с колоннами, статуями и розовым мрамором отделки. Проводник сделал отметку в своем блокноте и произнес:

– Стоянка поезда два часа, господин Шеридан. В здании вокзала отличный ресторан, четыре звезды Кулинарного компаса. Хорошего отдыха!

Шеридан кивнул и неторопливо двинулся к вокзалу в толпе пассажиров, на ходу вынимая баночку с мазью: снова начал ныть висок, там твердела кожа и готовилась проклюнуться трещина. Свободных столиков, наверно, не останется – вон сколько желающих отужинать в достойном заведении.

Впрочем, он ошибся: вокзальный ресторан легко вместил всех желающих. По уровню роскоши в обстановке он дал бы фору столичным заведениям, а вышколенный персонал мог бы и в королевском дворце работать. Шеридана усадили за маленький столик у окна – отсюда открывался вид на вокзальную площадь, маленький сквер и статую святой Анжелины, покровительницы путешественников. Едва только Шеридан взял нож, готовясь нарезать стейк на кусочки, как официант подошел снова и с поклоном поинтересовался:

– Милорд, позволите ли усадить за ваш столик гостя? Мест совсем не осталось.

Шеридан кивнул. Он никогда не имел ничего против приятной застольной беседы.

К тому же, гость оказался джентльменом. Высокий и черноволосый, в темном костюме с синим отливом и таких же темно-синих очках, он бесшумно опустился за стол и произнес, расправляя на коленях салфетку:

– Джеймс Ди Тронкетт, юрист. К вашим услугам.

Было в его острых чертах что-то птичье. В уютном вечернем свете Шеридан не мог понять, сколько лет новому знакомому: вроде бы с первого взгляда за сорок, но вот он поворачивает остроносую голову и становится на двадцать лет моложе.

– Шеридан Уитмор, следователь, – отрекомендовался Шеридан, и Тронкетт уважительно улыбнулся. Официант поставил перед ним тарелку с мясом – юрист предпочитал слабую прожарку. На его безымянном пальце Шеридан заметил старое обручальное кольцо и вдруг представил целое гнездо воронят, которые разевают рты и требуют еды.

– А! – воскликнул Тронкетт. – Готов поклясться, вы едете в Арканис, главный град болот! Только там для столичного следователя есть работа. Пять убитых дев, не шутки.

Шеридан усмехнулся.

– Я не сказал, что из столицы.

– И не нужно говорить, я и так это вижу по тому, как вы одеты, – произнес Тронкетт.

– Значит, дев уже пять? – поинтересовался Шеридан. Юрист кивнул.

– Пятую нашли вчера днем. Распогодилось, старуха Мэй потащилась в лес по грибы, по ягоды, и едва не отдала там Богу душу. Нашла больше, чем искала.

Шеридан нахмурился. Пятая девушка. И убийца снова меняет почерк, бросая ее в лесу. Уже нет демонстративного поведения: значит, где-то он допустил промашку и испугался.

– В Арканисе наверняка введен комендантский час для девушек? – поинтересовался Шеридан. Тронкетт махнул рукой, и на рукаве его пиджака мелькнула тончайшая отделка: длинные перья.

– Пытались, – кивнул юрист. – Но возмутились родители из благородных. Никто не прикажет джентльмену посадить свое дитя под замок.

– Дурь какая-то, – нахмурился Шеридан. Тронкетт согласно кивнул.

– Деревня! Благородному человеку никто не указ, он сам решает, что ему делать и как. Доходят до крайностей.

Мясо оказалось по-столичному вкусным. Шеридан посмотрел в окно: одна из пассажирок высадила на траву в скверике свою тонконогую собачонку и, судя по агрессивной жестикуляции в сторону сотрудника вокзала, отказалась за ней убирать.

– В городе есть ведьма, не так ли? – спросил Шеридан.

Тронкетт пристально посмотрел на него, словно решал, достоин ли он ответа.

– Есть. Но девушка не совершает ничего противозаконного и тщательно контролирует свою природу. Моя контора вела наследственное дело ее отца.

Шеридан усмехнулся. Законопослушная ведьма, надо же. Способная держать в узде свою суть.

Чего только не увидишь в отдаленных уголках мира.

– Смотрю, вы ей симпатизируете? – осведомился он.

Ведьмы изгои – так всегда было и так всегда будет. Они не способны сдерживать темные призывы своей души – рано или поздно, и эта законопослушная ведьма сбросит оковы морали и правил и будет наводить порчу на горожан, выпивать силы из спящих и запускать пауков в животы обидчиков. А такие, как Шеридан, будут с ней бороться.

– Не буду отрицать, – кивнул юрист. – И искренне встревожен за нее. Она укладывается в схему душегуба.

Шеридан вопросительно поднял бровь.

– В чем же схема?

Тронкетт отпил вина.

– Извольте. Невинные девы со светлыми волосами. Все родились под знаком Северного Козлорога ранней весной. У всех на теле есть ожоги: в раннем детстве обваривались чаем. Я сразу подумал, что убийцей может быть врач, который их лечил, но бедный доктор Копперфильд скончался несколько недель назад. А убийства продолжились.

Шеридан нахмурился. Об ожогах не было ни слова в полицейских отчетах. Видно, провинциальные сыскари сочли их не стоящими внимания. Подумаешь, вылил ребенок на себя чашку чая, с ними такое случается. Но ведь и верно, схема.

– И на теле вашей ведьмы тоже есть ожог? – осведомился Шеридан. Тронкетт кивнул.

– Да, на бедре.

– Откуда вы знаете? – спросил Шеридан. – Ожоги не показывают юристам, а если вы видели ее обнаженные бедра, то вряд ли она невинна.

Лицо Тронкетта тотчас же обрело то хищное выражение, которое Шеридан видел на мордах собак, готовых броситься и вцепиться в горло жертвы. Но ответил он спокойно:

– Я видел не ее бедра, а медицинскую карту.

– Такой глубокий интерес? – не отставал Шеридан. – Собираетесь свататься?

Тронкетт рассмеялся. Вскинул руки ладонями вверх: мол, сдаюсь.

– Вы меня раскусили. Да, собираюсь. И очень боюсь за нее. Чем скорее вы найдете душегуба, тем лучше.

Волнение Тронкетта было совершенно искренним, и Шеридан невольно задумался: что ж он тогда медлит? Как только они поженятся, ведьма утратит невинность и сразу же потеряет интерес для душегуба.

И как он вообще собирается свататься с этим обручальным кольцом на пальце?

– Как ее зовут? – спросил Шеридан, сделав знак официанту. Тот бесшумно выложил перед ними книжки с чеками, и Тронкетт вынул из кармана дорогой бумажник.

– Леди Гвендолин Мэннеринг, – ответил юрист и махнул рукой: – Заплачу за нас обоих, всегда приятно угостить хорошего человека.

– Как и спасти его, – кивнул Шеридан, поднимаясь. – Спасибо за разговор!

– Моя контора работает в Присби, это центр города, – Тронкетт улыбнулся, но в его глазах по-прежнему была тьма. – Заходите, всегда буду рад. Кстати, ваш недуг…

– Что – мой недуг? – спросил Шеридан резче, чем собирался. Тронкетт должен был увидеть, что лезет не в свое дело.

Улыбка юриста стала острой, словно лезвие хирурга.

– Я знаю, как вас вылечить. Помогите мне, и я помогу вам.

Глава 2

– Полиция свое дело понимает! Мы тут, знаете, не сидим, сложа руки!

Господин Чарльз Синклер, полицмейстер Арканиса, был одновременно расстроен и зол. Гвендолин встала у стены так, чтобы не показываться тем, кто сейчас был в кабинете, и устало подумала: надо же было ей так вляпаться.

Она приходила к Синклеру каждый месяц: они пили чай, разговаривали, как правило, о ее отце и том, что такой хорошей девушке нужно создавать семью, а не жить в одиночестве. Потом Синклер давал ей официальную выписку: полицейский департамент подтверждает добропорядочность, благонадежность и отсутствие любой злонамеренности в леди Гвендолин Мэннеринг, и они расставались с миром.

Незадолго до смерти отец встретился с Синклером и рассказал ему правду о своей дочери. Полицмейстер кивнул, обещал, что будет присматривать за Гвендолин и по мере сил контролировать ее, и с тех пор у нее скопилась уже целая стопка официальных выписок – как раз на тот случай, если кто-то будет искать ведьму, найдет и захочет повесить на нее, например, цепь серийных убийств.

Гвендолин знала, что может на него положиться.

– Конечно, я знаю о том, что в городе живет ведьма, – продолжал Синклер тоном обиженной добродетели. – И уверяю вас, что леди Гвендолин не имеет никакого отношения к этим смертям! Хотя бы потому, что для таскания трупов нужна все-таки мужская сила, а не девичья!

– А если она, например, использует заклинание Легкого парения? – осведомился знакомый мужской голос, и Гвендолин прикрыла глаза.

Вот он и приехал, Шеридан, человек с фарфоровой лихорадкой. Его чутью можно позавидовать.

Прятаться бесполезно.

– Чтобы использовать заклинания, надо им регулярно учиться, – парировал полицмейстер. – А леди Гвендолин не знает этой науки настолько глубоко. В том меня заверил ее покойный отец, да и сам я вижу, что это приличная, порядочная девушка. Да, есть у нее некие способности! Но так и вы можете вон, взять нож для писем да зарезать меня. Мне следует называть вас убийцей или все-таки нет?

– Смотрю, вы заступаетесь за нее? – поинтересовался Шеридан.

– А почему бы мне за нее не заступаться? Улик у вас против нее нет. А если вы хотите просто притянуть девушку к делу, чтобы закрыть его побыстрее, то я вам этого не позволю, уж будьте уверены.

Гвендолин казалось, что она слышит легкий скрипящий звук – трескалась кожа на лице Шеридана. Попробовала найти в себе сочувствие к этому человеку – и не смогла.

– Леди Гвендолин! – произнес он громко. – Не нужно там подслушивать, заходите. Я не кусаюсь.

Гвендолин вошла в кабинет, не чувствуя под собой пола. Синклер сидел за столом с таким видом, словно у него только что случилась геморроидальная колика. Тот самый человек, которого она увидела в зеркале, стоял возле стола с независимым и гордым видом, убрав руки в карманы – смотрел так, словно знал все темные секреты окружающих, и Гвендолин невольно захотелось щелкнуть его по носу.

– Знакомьтесь! – мрачно произнес полицмейстер. – Леди Гвендолин, это Шеридан Уитмор, следователь. Приехал из столицы, будет работать с делом убитых девушек. Господин Уитмор – леди Гвендолин Мэннеринг.

Гвендолин кивнула с холодным достоинством, стараясь сохранять спокойствие, и следователь тут же поинтересовался:

– У вас есть ожог на бедре?

К щекам прилила кровь. Гвендолин сразу же почувствовала себя обнаженной – чужая жестокая рука сорвала с нее одежду и выставила на всеобщее обозрение.

“Гад”, – подумала она.

– Есть, – ответила Гвендолин. – В детстве я неосторожно пролила горячий чай. Почему вы спрашиваете?

Шеридан усмехнулся так, словно получил подтверждение своим догадкам. Ощущение было таким, словно его пальцы, прохладные и твердые, скользнули по коже – обошли ожог и двинулись туда, куда не смели касаться.

– Потому что вы укладываетесь в схему убийцы, – бросил он, и Гвендолин снова окутало холодом. – Блондинка, рожденная под знаком Северного Козлорога, с ожогом на коже.

Синклер удивленно воззрился на Шеридана, словно схема только что сложилась у него перед глазами. Столичный следователь держался со спокойной небрежностью: мол, учитесь у профессионала, болотные дурни.

– Итак, давайте сначала. Вы ведьма, верно? – спросил Шеридан, не сводя с Гвендолин пристального взгляда.

– Верно, – кивнула Гвендолин. Незачем отрицать очевидное. – Господин Синклер уже подтвердил вам мою благонадежность.

– И как, пока удается скрывать свою суть и сдерживать порывы? – не отставал Шеридан. – Еще не хочется оседлать метлу в полнолуние?

“Не хочется, – подумала Гвендолин. – Потому что меня сразу же растерзают такие, как ты”.

– Я не виновата, что родилась такой, – ответила она. – Но я могу владеть своей сутью и не использовать ее во вред окружающим.

Шеридан нервным движением выхватил из кармана знакомую баночку, подцепил мазь и принялся втирать ее в шею. Гвендолин невольно ощутила прилив жалости. От фарфоровой лихорадки нет спасения. Пока у следователя трескается кожа на лице. Потом трещины покроют внутренние органы.

Ему осталось недолго.

– А на пользу? – спросил следователь. – Вы могли, например, получить образование в артефакторике.

Гвендолин печально улыбнулась. Когда-то она хотела учиться, но потом поняла, что это плохая идея.

– Чтобы потом, если артефакт вдруг сработает не так, меня обвинили бы в преднамеренной порче?

– Я вас видел. Вы наблюдали за мной на вокзале. Почему?

– Мне было страшно. Я всегда ощущаю ледяную волну по коже, когда убивают девушек, – призналась Гвендолин. Слова сорвались с языка, и она запоздало подумала, что сказанное может привести ее на костер. – И решила подсмотреть… вдруг увижу убийцу?

– А увидели меня, – серьезно сказал Шеридан. – Слушайте, вы ведь хорошо владеете заклинанием Явленной истины…

– Оно законное, – тотчас же встрял Синклер, который до этого помалкивал. – Заклинание Явленной истины не включено в реестр запретных и злонамеренных чар!

Шеридан устало вздохнул.

– Давайте проясним. Я не собираюсь пытать и мучить леди Мэннеринг. Мне достаточно вашего мнения о ее невиновности, господин Синклер, – он обернулся к Гвендолин и продолжал: – Но раз вы настолько опытны, что сумели заглянуть через половину королевства, мне понадобится ваша помощь в расследовании. Согласны?

– Конечно, – кивнула Гвендолин, и за окном полицейского участка снова раскатилось хриплое воронье карканье.

***

К месту убийства пятой жертвы они приехали после полудня. Солнце плыло в беспечно-синем небе, мир стряхнул дождевые капли и высушил надоевшую сырость, и птицы пели так восторженно, что звенело в ушах.

Шагая следом за Синклером, Шеридан чувствовал, как напряжена Гвендолин – девушка шла за ним, ее взгляд лежал у него на затылке, словно прижатый палец. Она до сих пор не верила в его искренность, и Шеридан прекрасно ее понимал.

Когда ты ведьма, то общение со столичным следователем вряд ли будет тебе по вкусу.

– Я не придумываю, в чем вас обвинить, леди Гвендолин, – сказал Шеридан, перелезая через поваленное дерево. Девушка подхватила пышные юбки, он протянул ей руку, но Гвендолин сделала вид, что не замечает этого жеста помощи. Мелькнули ладные девичьи ножки в дорогих чулках, и Шеридан невольно подумал, что у нее на бедре шрам от ожога.

И об этом знает убийца. Он тоже смотрел в ее медицинскую карту.

Санитар покойного доктора? Его секретарша, сообщница душегуба? Или просто человек, который хорошо знает и помнит все, что случалось в Арканисе?

Или это Джеймс Ди Тронкетт, который хочет, чтобы его поймали? У душегубов иногда появляется такое желание.

– Я ни в чем не виновата, – с прежним ледяным достоинством ответила Гвендолин. – Вы попросили помочь, я к вашим услугам.

Ведьма была очень сильной; Шеридан чувствовал, как эта сила бродит в ней, словно драконий огонь. Если он выплеснется, то от Заболотья и пыли не останется.

– Я попросил вас помогать мне в расследовании еще и для того, чтобы вы были рядом, – миролюбиво произнес Шеридан. – Под присмотром. Не хочу, чтобы с вами случилось что-то плохое.

Гвендолин усмехнулась.

– Благодарю вас, – церемонно ответила она. В стороне мелькнул крупный подосиновик, идеальный красавец без изьяна, и Шеридан подумал: нарвать бы грибов, когда все закончится.

– Ваш жених тоже обеспокоен, – начал было Шеридан, и в это время женская ручка так рванула его за плечо, что он развернулся всем телом на тропе.

Мелькнула тяжелая мысль: хоть бы там не треснуло. Не хотелось останавливаться, раздеваться при всех – впрочем, Шеридан знал, что рано или поздно дойдет и до этого.

– Мой кто? – уточнила Гвендолин, и льда в ее голосе хватило бы на все погреба Арканиса.

– Джеймс Ди Тронкетт, – ответил Шеридан, мысленно ухмыльнувшись. – Вчера мы ужинали на станции Валендора. Он показался мне искренне встревоженным.

Лицо Гвендолин обрело просто неописуемое выражение.

– Я никогда не встречала его, – отрезала она. – Он мне не жених.

– Не встречали? – живо осведомился Шеридан. – То есть, в Присби нет его юридической конторы?

– Контора есть. И Тронкетт там есть, – сказала Гвендолин. – Я никогда его не встречала, у него какие-то проблемы с глазами, и он работает только ночью, при очень слабом свете. Он вел наследственное дело моего отца. Бумаги принес его помощник.

Шеридан понимающе кивнул.

– Господин Тронкетт выглядел очень обеспокоенным вашей судьбой.

Гвендолин усмехнулась.

– Только его мне и не хватало. Всем, видите ли, не сидится спокойно. Хочется наложить лапу на мои деньги.

Значит, богатая невеста. От женихов отбоя нет.

– А много ли денег? – тотчас же поинтересовался Шеридан, и в это время Синклер, который прошел далеко вперед, махнул им рукой.

– Ну где вы там? Сюда!

Гвендолин не стала отвечать: толкнув Шеридана плечом, она быстрым шагом двинулась к полицмейстеру. Рассмеявшись, Шеридан отправился за ней.

Трава была примята там, где лежало тело пятой жертвы, Джейн Дигри, но больше никаких следов не было. На ветке беспечно цвиркала птичка, дождь размыл кровь. Шеридан осторожно прошел по траве, ища то, что могли упустить местные полицейские – ничего.

– Давайте посмотрим в зеркало, – предложил он, обернувшись к Гвендолин. На щеках девушки до сих пор цвел румянец – так ее зацепило упоминание о Тронкетте.

– Извольте, – открыв сумочку, она достала зеркало, открыла его и провела ладонью по стеклу.

Заклинание Явленной истины легло на зеркальную гладь, наполняя ее звездной тьмой, и Шеридан с надеждой подумал: неужели мы и правда сможем заглянуть в прошлое? Находились мастера, которые это умели, но он никогда не видел их, только читал в старых книгах о том, как сильные и опытные артефакторы проникали взглядом через века.

Синклер замер, боясь вздохнуть лишний раз. Тьма прояснилась, в ней проступила зелень ветвей, и Шеридан сперва принял ее за отражение.

Потом понял, что ошибся. В зеркале было дождливое утро, безжизненная девичья рука, брошенная на траву.

– Твою ж маму восемь раз… – потрясенно пробормотал Синклер, сдвигая фуражку на затылок.

Пальцы в черной перчатке взялись за запястье, аккуратно уложили руку под грудь, где цвела руна – в этом жесте было что-то донельзя трагическое.

– Покойся с миром, – голос, прошелестевший в зеркале, был мужским, едва различимым. – Ты нота в общем хоре, ты голос, что откроет врата. Я благодарю тебя за то, что ты для меня сде…

По зеркалу прошла рябь, и отражение прошлого растаяло. Синклер оторопело провел по лбу ладонью и спросил:

– Вы тоже это слышали, да? Мне не померещилось?

За несколько мгновений Гвендолин постарела на несколько лет. Лицо посерело, под глазами легли синяки, пальцы, что сжимали зеркало, дрожали. Шеридан осторожно дотронулся до ее руки и произнес:

– Вы даже не представляете, как сильно сейчас помогли мне.

Гвендолин устало посмотрела на него и беззвучно обмякла на руках полицмейстера, лишившись чувств.

***

Прогулка в лес и работа с заклинанием вымотали Гвендолин настолько, что она сразу же отправилась в постель, добравшись до дома. Перед этим слугам было приказано вести караул возле особняка и при появлении хоть сколько-то подозрительных людей бегом бежать в полицию.

Впрочем, убийца местный житель – в Арканис давно никто не приезжал. Вот и поди знай, кого именно подозревать.

“Он тоже мог меня увидеть, – подумала Гвендолин, сворачиваясь клубочком под одеялом. – Он не просто чует меня. Он знает, где искать”.

Сон, в который она провалилась, был студеным и тяжким, как минувшие дождливые недели. Гвендолин куда-то шла по бесконечным коридорам незнакомого дома, затянутым паутиной. Пахло сыростью и плесенью, где-то вдалеке звучала музыка; Гвендолин даже узнала ее – Второй сонет Киллиади.

– Девочка.

Гвендолин обернулась и увидела отца. Он стоял в конце коридора, безжизненно опустив руки, и от знакомой фигуры веяло такой тоской, что сердце сжалось.

– Папа? – прошептала Гвендолин, и тревогу и горечь смыло волной радости. Пусть хоть так, во сне, но она снова увидела отца! И нет ни разлуки, ни смерти. – Папа, где ты?

– В Аду, – коротко ответил отец, и Гвендолин снова погрузило в холод.

Как он мог там оказаться? Почему? Отец был добрым человеком, он никогда и никому не причинил вреда!

– За что? – выдохнула Гвендолин, и тьма вокруг них пришла в движение. Проступили тысячи бледных рук, вцепились в платье, кожу, волосы, потащили прочь. Воздух наполнился свистом и щелканьем невидимых клювов.

– Старая тайна! – загремели и заголосили со всех сторон. – Продать душу одной за жизнь другой! Старая тайна! Смертная тайна!

– Он пишет слово на языке Ада, – произнес отец, и Гвендолин каким-то чудом разобрала его далекую речь. Руки тянули ее прочь, отрывая от родного существа. – Когда он закончит и произнесет его, Ад выйдет на землю. Прости меня, Гвенди, прости.

На голову обрушился грохот, и Гвендолин проснулась. Сев в постели и посмотрев по сторонам, она увидела, что уже закат. А когда-то старая няня говорила: не спи на закате, испугаешься, заболеешь.

Наверно, поэтому у нее сейчас голова будто камнями набита.

По подоконнику важно вышагивал Форгрин. Увидев, что хозяйка проснулась, он перелетел на кровать и прильнул всем телом, раскинув крылья. На миг Гвендолин показалось, что ее обнимают чужие руки, тяжелые и сильные – но это были лишь нитки ушедшего сна.

Руки бесов разжались, отпуская добычу.

– Да, птичка, – сказала Гвендолин, гладя ворона по голове и спине. Тот издал довольное пощелкивание, потерся о грудь хозяйки и, сложив крылья, замер с видом крайне солидного существа.

Отец был в Аду – и вырвался из него, чтобы докричаться до дочери. Выдать истинное намерение того, кто хотел выпустить Ад на землю.

Если они поймут, что это за слово, то узнают, сколько еще осталось жертв.

Мив заглянула в комнату – увидев, что госпожа не спит, вошла и, сделав книксен, сказала:

– Леди Гвендолин, к вам гость. Некий Шеридан Уитмор. Я сказала, что вы уже не принимаете, но он настаивает.

Гвендолин вздохнула. Да, Шеридан Уитмор был из тех, кого палкой не отогнать. И как он мог придумать такую наглую глупость о том, что юрист Тронкетт ее жених?

Впрочем, со столичным следователем лучше не ссориться. Он найдет, за что отправить Гвендолин на костер. Но вот помариновать его часок в гостиной – милое дело.

Гвендолин спустилась через час, переодевшись в платье для вечера и подобрав скромные украшения. Форгрин бесшумно слетел вниз и сел на спинку кресла рядом со следователем: уставился на него внимательными круглыми глазами так, словно хотел расклевать голову.

– Какая ведьма без фамильяра, – усмехнулся Шеридан. – Добрый вечер, леди Гвендолин. У вас впечатляющая птица.

– Это не фамильяр, – ответила Гвендолин, усаживаясь в кресло. – Форгрин питомец моей семьи, он жил еще у бабушки.

– Обычно у юных леди модные собачки на кривых ножонках, – усмешка Шеридана смягчилась. – Как вы себя чувствуете? Все в порядке?

– Устала, – коротко ответила Гвендолин. – Знаете, что? Эти руны, которые он собирает – буквы в слове на языке Ада. Как только мы поймем, что за слово, узнаем, сколько жертв осталось. Он хочет выпустить Ад на землю.

Шеридан нахмурился. Гвендолин понимала, как глупо звучат ее слова. Выпустить Ад на землю – ну бред же какой-то! Впрочем, в безумном сознании душегуба Ад вполне реален.

И ее отец сейчас был там.

– Звучит очень логично, – согласился Шеридан и хлопнул себя по коленям. – Слово, да! Беда в том, что эти руны неопознаваемы. Предположительно знаки древних языческих культов, но как эти буквы могут сложиться в слово…

Форгрин разразился хриплым карканьем и взлетел со спинки дивана, крепко ударив Шеридана крылом по затылку. Тот схватился за голову с болезненной гримасой и воскликнул:

– Птица! Ну вот что я тебе сделал?

Гвендолин вздохнула. Форгрин всегда давал понять, что кто-то ему не нравится. Он был, как свирепый сторож, оберегающий покой хозяйки.

– Он всегда нервничает при посторонних в доме. Вы не треснули? Чем вам помочь?

– Не треснул, – Шеридан угрюмо покосился на ворона, который занял место на каминной стойке. – Но намеки понимаю и ухожу. Доброго вам вечера!

***

После визита к Гвендолин Шеридан отправился в Присби – центр города, где располагались конторы, банки и хорошие магазины. Юридическая контора Тронкетта занимала первый этаж домика на перекрестке Вин-лейн и улицы Норбера, прямо напротив здания местного театра. На площади играл маленький оркестр, гулял народ, и Шеридан заметил, что на него смотрят с нескрываемым интересом.

Вот солидный столичный господин, который спасёт девушек от убийцы. И незачем сажать барышень под замок, он справится с маньяком и без этого.

В приемной Тронкетта не было никого, кроме молодого помощника. Шеридан подозревал, что он тоже будет похож на птицу, но парень был самым обычным – провинциально круглолицый и кудрявый, он поднялся из-за стойки, всем своим видом демонстрируя готовность к услугам.

– Я хотел бы поговорить с господином Тронкеттом. Джеймсом Ди Тронкеттом, – уточнил Шеридан, и парень кивнул.

– Разумеется, милорд. Но вам придется подождать четверть часа, господин Тронкетт работает с документами.

Шеридан покосился в сторону двери, которая вела в кабинет. Прошел по приемной: обстановка тяжеловесная и солидная, на стенах лицензии, дипломы и благодарности в золоченых рамках. Тронкетт производил впечатление профессионала – и Шеридан собирался понять, что же с ним не так.

Заглянув в диплом, Шеридан понял, что Тронкетту все-таки сорок два, а не двадцать, и учился он в Ювенильской академии юриспруденции. Имя его по-ювенильски писалось как Хаймеш.

Интересно, что занесло его в эти болотные края с другого конца света?

– Он всегда работает по ночам, ваш хозяин?

– Да, милорд.

– Удивительно, – покачал головой Шеридан. Парень только рукой махнул.

– Ничего удивительного, милорд, у господина Тронкетта тяжелое поражение глаз. Он может видеть только в сумерках или при очень слабом свете. В суд он, конечно, теперь не ходит, но дает подробнейшие распоряжения своим помощникам. А еще…

Парень не договорил. Открылась дверь, Тронкетт вышел из кабинета и отрывисто распорядился:

– Все документы по делу Овелли, немедленно. А! Это вы.

Его глаза по-прежнему прятались за темными очками, рукава кипенно-белой рубашки были завернуты, золото кольца тяжело сверкало на пальце. Шеридан не видел взгляда юриста за линзами, но чувствовал, что он смотрит с нескрываемой злостью, от которой впору задымиться.

– Хотел спросить у вас… – начал было Шеридан, но Тронкетт оборвал его коротким движением руки и отчеканил:

– Я запрещаю вам использовать мою невесту в расследовании. Я не за тем рассказал вам обо всем, чтобы вы тащили несчастную девушку на место преступления.

Шеридан убрал руки в карманы. Арканис обычный провинциальный город – чихнешь в одном конце, с другого крикнут “Будь здоров”. Все уже знают о том, что приехал столичный следователь, что был на месте преступления и притащил туда леди Гвендолин.

И Тронкетт тоже знает. Такова его работа – все знать.

– Разве вы можете что-то мне запрещать? – рассмеялся Шеридан. Паренек за стойкой от испуга даже сделался меньше ростом. Тронкетт склонил голову к плечу каким-то птичьим движением и ответил:

– Могу. И буду. Вам не пришло в голову, что если Гвендолин увидела убийцу, то и он увидел ее?

Честно говоря, Шеридан не подумал об этом.

– Она впервые услышала о том, что ваша невеста. Она вас никогда не видела, – бросил он. Юрист сжал губы в нить, и чутье, которое редко подводило Шеридана, подсказало: будет драка. Тронкетт возьмет и разобьет его голову о стойку.

– Она не должна вам докладывать подробности своей личной жизни, – отрезал Тронкетт. – Вот что: если вы снова заставите ее помогать вам, наша сделка аннулируется. Я не буду вас лечить, трескайтесь.

Шеридан не особо поверил в то, что Тронкетт знает, как остановить фарфоровую лихорадку. Об этом не знали доктора Королевской академии наук, куда уж провинциальному юристу. Но сейчас ему сделалось холодно. Кожа заныла по всему телу, словно собиралась отвердеть и растрескаться.

– Вы ведь хотите, чтобы убийца был найден? – мягко спросил Шеридан, и Тронкетт мрачно кивнул. – Я хочу того же. Леди Гвендолин владеет заклинанием Явленной истины, сегодня она смогла заглянуть в прошлое и увидеть убийцу на месте преступления. Кстати, у вас есть перчатки?

Ноздри Тронкетта дрогнули.

– Разумеется. Вон там, на полке.

Перчатки юриста были изготовлены из тончайшей кожи без дополнительных украшений – они сами по себе были украшением. Шеридан взвесил их на ладони и покачал головой.

– Душегуб носит в точности такие же, – сообщил он. – Зеркало леди Гвендолин показало его руки. Вы поэтому не хотите, чтобы она участвовала в расследовании? Боитесь, что выведет на вас?

Шеридан так и не понял, как Тронкетт мог двигаться так неуловимо: просто вдруг обнаружил, что ледяные твердые пальцы стиснули его горло и вдавили в стену. По тотчас же затвердевшей коже поползла сеть трещин: к губам, носу, глазницам – и вниз по шее, к ключицам и груди.

“Сейчас я рассыплюсь”, – обреченно подумал Шеридан.

– Такие перчатки носят все джентльмены города, – с издевательской вежливостью проговорил Тронкетт. – Они продаются в магазине Бланта на улице Марваль. Теперь вы знаете, что убийца джентльмен. Сходите к Бланту, он даст вам список покупателей.

Рука разжалась, и Шеридан сполз по стене на пол. Тронкетт поправил очки и задумчиво добавил:

– В вашей мази не хватает десятка компонентов. Не смейте привлекать леди Гвендолин к расследованию, и я скажу вам, каких именно .

Глава 3

Приводить себя в порядок пришлось прямо в конторе. Тронкетт получил нужную папку от помощника, фыркнул и удалился в кабинет. Паренек помог Шеридану снять пиджак и, пока тот развязывал галстук и расстегивал рубашку, с нескрываемым ужасом таращился на трещины на коже.

– Что ж это за напасть такая? – оторопело спросил он.

Шеридан щедро втер мазь в кожу и угрюмо посмотрел на опустевшую баночку. В его багаже был еще десяток таких, но надо будет обязательно зайти в здешнюю аптеку с рецептом.

Нет, Тронкетт, конечно, врет. Он не знает нужных ингредиентов. Он, в конце концов, юрист, а не зельевар. Но вязкая слабость и боль настойчиво твердили: подчинись ему. Просто оставь в покое Гвендолин и этот тип в синих очках спасет твою жизнь.

– Фарфоровая лихорадка, – ответил Шеридан, и ассистент Тронкетта протянул ему полотенце. Жесткое и грубое, оно прижалось к коже, впитывая кровь, и глаза паренька сделались еще шире. – Одна ведьма оставила на память. Я долго преследовал ее, нашел и убил.

Вспомнилось яркое майское утро – вонь от сгоревшего дома забивала все запахи. Ведьма легла через порог – хрипела, скрюченные пальцы дергались, с губ срывались проклятия. За ней числилась эпидемия чумы, пятнадцать тысяч погибших и опустошенный край – Шеридан испытал подлинное удовольствие, швырнув в нее заклинание Небесного молота.

Она это заслужила.

Вроде бы Шеридан стоял в достаточном отдалении и у него было с полдюжины защитных артефактов – но ведьма протянула руку в его сторону, выплюнула несколько слов и он впервые ощутил, как твердеет и трескается кожа. У ведьмы хватило бы сил, чтоб спастись. Но она предпочла убить его, своего палача.

– Ну вы герой, – с искренним уважением произнес паренек. Шеридан бросил испачканное полотенце на стул, поднялся и спросил:

– Так где же тут магазин Бланта?

Магазин располагался буквально через три дома, занимая большое двухэтажное здание. Тронкетту недалеко идти за перчатками, если что, но здесь были не только перчатки. На первом этаже был женский отдел, и на манекенах в витрине Шеридан увидел платья по последней столичной моде. В витринах второго этажа красовались мужские костюмы и шляпы – возле одного из манекенов хлопотал продавец, завязывая галстук модным узлом. Заведение работало до полуночи, и, судя по тому, сколько народу входило и выходило, пользовалось популярностью.

Лето вернулось, и надо было ловить момент – принарядиться и покрасоваться перед тем, как осень начнет все заливать дождями и укутывать в холод.

Шеридан поднялся на второй этаж: да, магазин не уступал столичным. Костюмы, рубашки, свернутые змеи галстуков, шляпы и перчатки – а в отдельной витрине золото и серебро запонок, брошей, цепочек, галстучных булавок! Шеридан не считал себя светским модником, но даже ему вдруг захотелось что-то прикупить.

– Милорд, – администратор с достоинством поклонился, уставился с такой сладкой улыбкой, словно Шеридан был тортом. – Как я могу вам помочь с выбором?

Шеридан предъявил жетон и ответил:

– Мне нужен список тех, кто покупал особую модель перчаток.

Администратор снова поклонился и широким жестом предложил пройти к витрине. Там Шеридан указал на перчатки, которые носили Тронкетт и убийца в зеркале Гвендолин, и администратор произнес:

– Это модель нынешнего сезона, очень модная. Исключительно сидят на руке, словно вторая кожа. Поверьте: если вы наденете их, то через несколько мгновений просто перестанете замечать. А лето в этом году такое, что нельзя не надеть.

Он со вздохом посмотрел в темное окно на площадь, которую уже заливал свет фонарей.

– Тоска!

– И как, модель пользуется спросом? – осведомился Шеридан.

– Исключительным! – важно откликнулся администратор. На маленькой табличке на его груди было написано “Эрролл Блант”, и Шеридан понял, что ошибся. С ним говорил лично хозяин заведения. – Все, кто хоть сколько-то себя уважает, ее приобрели, я делал несколько дозаказов в столицу. Извольте, господин следователь, пройти пока к креслу, я сейчас составлю список.

Шеридан сел в кресло у окна и угрюмо уставился на улицу: пары кружились под незамысловатую музыку провинциального оркестра, наслаждаясь теплым летним вечером. Среди танцующих были и юные девушки, и Шеридан чувствовал, как на них лежит взгляд душегуба.

Он выбирает новую жертву. Ему нужно произнести слово и выпустить Ад на землю. Если бы не эта дурацкая птица, он обязательно расспросил бы Гвендолин поподробнее. Как она узнала о слове и мотиве убийцы?

У ведьм бывают озарения. Если эта ведьма сумела заглянуть в прошлое, то и в больной разум душегуба могла посмотреть.

Завтра же он возьмет Гвендолин за руку и проведет с зеркалом по всем местам, где находили трупы. И пусть только этот Тронкетт осмелится открыть рот и возмутиться: в полицейском участке отличный ряд камер, Синклер запрет его там, да и дело с концом.

– Милорд, прошу, – Блант с поклоном подал список, и Шеридан увидел в нем сто двадцать два имени. Фамилия Тронкетта повторялась там трижды: это когда же он успел привести пару перчаток в негодность? Может быть, когда переносил убитых девушек с места на место?

Очень может быть. Тронкетт, вероятно, надевал перчатки как раз тогда, когда возился с жертвами. Обычно-то он ходил без них.

– Если что-то еще потребуется, приходите. Послезавтра у нас завоз новой коллекции рубашек от Левендора, последняя столичная мода!

Он посмотрел на Шеридана с сочувствием и добавил:

– А еще у нас есть модели с высоким воротником, позволяет носить повязку наподобие бального галстука. Хотите примерить?

Шеридан дотронулся до шеи и кивнул .

***

Утро началось со скандала.

Отправившись в центр города, чтобы сдать библиотечные книги, Гвендолин увидела возле полицейского участка толпу народа, и толпа эта уже готова была кидать камни. На ступеньках стоял Синклер с видом капитана, который ведет корабль через бурное море. Офицеры Уитакер и Ленгли замерли рядом с шефом, и вид у них был самый угрюмый.

Гвендолин приказала остановить экипаж, вышла и быстрым шагом двинулась к участку. Ее сразу же придержали за руку, и Эмми Пемброук, бледная и испуганная, сказала:

– Ты слышала? Комендантский час для всех девушек, которые родились под знаком Северного Козлорога! Для нас с тобой!

Впереди мелькнула голова Шеридана. Он прошел к ступенькам, встал рядом с Синклером и прогрохотал таким голосом, что услышали все:

– С сегодняшнего дня на территории Арканиса вводится комендантский час для дев, рожденных под знаком Северного Козлорога! Они не могут покидать дом без сопровождения как минимум двух спутников мужского пола! После шести вечера – вообще на улицу ни ногой, даже в сад! Для девушек с ожогами на теле – усиленный контроль! Список у полиции есть, будем проверять.

По собравшимся снова прошла волна возмущения. Люди заговорили все сразу.

– Это летом девочек под замок сажать? Только солнце вышло!

– Мы благородные люди! Вы не смеете отправлять нас в клетки!

– Раскомандовались тут! – рыкнул Эдрик Везерби, директор оптовой компании и отец очаровательных светловолосых тройняшек, ровесниц Гвендолин. – Работайте получше!

Гвендолин прекрасно понимала его чувства. Золотое сословие подчинялось только государю, а полиции и инквизиции – уже со скрипом. Как правило, полицейскими были выходцы из простонародья, и несмотря на все годы просвещения, дворяне отказывались понимать, что им могут отдавать приказы такие вот сельские держиморды.

К тому же, наконец-то началось настоящее лето, а не дожди и туманы со всех сторон. Запрешь девушку в комнате – она через замочную скважину выберется и побежит гулять.

– Есть и другой способ, – продолжал Шеридан. – Душегуб убивает только невинных дев. Я договорился с докторами вашей больницы, они готовы сегодня же провести небольшую операцию по разрушению девственной плевы у всех, кто вписывается в схему убийцы. Либо лично я могу провести такую операцию естественным, скажем так, путем. Особым приказом Министерства внутренних расследований я уполномочен сделать все, что способствует поимке убийцы.

Заорали со всех сторон, засвистели, заулюлюкали. Предложение лишить девушек чести раскалило народ почти до бунта: сейчас вопили все, даже те, кто раньше просто молчал и слушал.

– Дочек тебе отдавать? Ах ты, ухарь, вы гляньте!

– Бордель на Фруктовой весь день открыт! Ишь, хрен об наших девочек захотел почесать!

– Совсем оборзел, дрянь столичная!

В Шеридана бросили камень, и Гвендолин не выдержала: дернула рукой, отправив отбивающее заклинание, и булыжник изменил траекторию, ударившись в стену участка.

– Экий ловкач, – произнесли сзади. Гвендолин и Эмми обернулись: джентльмен, который приблизился совершенно бесшумно, был незнаком, но Гвендолин поняла, кто это, по темно-синим очкам, плотно прилегавшим к лицу. Везерби обменялся с Тронкеттом рукопожатием и возмущенно воскликнул:

– Нет, вы слышали? Он собирается надругаться над нашими девочками!

– Чисто технически он прав, – произнес Тронкетт и сдержанно улыбнулся. – Это полностью разрушит схему убийцы.

Он поднял руку, привлекая к себе внимание – сверкнуло тяжелое золотое кольцо на пальце, и Гвендолин мысленно усмехнулась: жена-то твоя в курсе, что ты, оказывается, мой жених?

– Господа! – Тронкетт говорил вроде бы негромко, но его услышали все, и народный ропот стих. Хозяйка сети пекарен даже выпустила булыжник из рук. – Полиция совершенно права, мы должны быть ответственными, чтобы спасти девушек. Полагаю, комендантский час все-таки лучше того, что предлагает господин следователь. Давайте позволим полиции сделать ее работу и не станем мешать.

Он сделал паузу и добавил:

– Статья двести восемнадцать уголовного кодекса королевства, “Воспрепятствование работе полиции”. Два года общего режима со штрафом в десять тысяч крон.

Упоминание о деньгах сработало удивительно быстро. Народ окончательно сник и принялся расходиться. Везерби презрительно фыркнул, кивнул Тронкетту и двинулся прочь. Юрист поправил очки так, чтобы они плотнее прилегали к коже, и Гвендолин сказала:

– Хотела бы понять, почему вы назвали себя моим женихом.

Шеридан входил в участок вместе с Синклером. Интересно, заметил ли он, как брошенный камень изменил траекторию?

– Потому что я давно и искренне симпатизирую вам, леди Гвендолин, – ответил Тронкетт со спокойной сдержанностью. – Вы хорошая, достойная девушка. Вы мне нравитесь.

Гвендолин захотелось выразительно закатить глаза. Когда от отца достается полтора миллиона в банке на счету и столько же в акциях, от женихов отбоя не будет. И даже человек, которого ты никогда не видела, станет строить планы на твой счет. Вот только она прекрасно понимала, что стоит за пылкими словами, и не собиралась затыкать чужие прорехи своей жизнью.

– А ваша супруга в курсе, что вы вот так дерзко объясняетесь с барышнями? – холодно осведомилась Гвендолин. Тронкетт мягко улыбнулся. Провел по кольцу подушечкой большого пальца.

– Это университетское кольцо, а не обручальное. Их принято носить на мизинцах, но для моего мизинца оно велико. Леди Гвендолин, я никогда и ничем не посмел бы вас обидеть. Вы мне нравитесь. Не ваши капиталы – у меня более, чем достаточно своих денег. Именно вы. Я наблюдаю за вами с тех пор, как вел наследственное дело вашего покойного отца, и был бы счастлив видеть вас своей законной супругой.

Гвендолин улыбнулась. Интересно, будет ли Тронкетт так любезен, если узнает, что она ведьма? Или назовет нужную статью уголовного кодекса и потребует немедленно отправить свою несостоявшуюся невесту на костер?

Не хотелось проверять. Если ты ведьма и хочешь жить – живи спокойно, не давая окружающим повода обвинить тебя в чем-то.

На крыльцо участка вышел Шеридан – увидел, что Гвендолин разговаривает с Тронкеттом, и ушел. По ступенькам бодро сбежал офицер Уитакер, подошел и, приложив пальцы к козырьку, произнес:

– Леди Гвендолин, шеф хотел бы поговорить с вами. Пойдемте скорее!

***

Увидев, как Тронкетт любезничает с Гвендолин, Шеридан испытал мгновенную и ничем не объяснимую ярость – такую, которая заставляет раскрошить челюсть врага одним ударом.

Он напомнил себе, что должен сохранять уверенное спокойствие ума. Гвендолин Мэннеринг прекрасная девушка, которая помогает ему в расследовании, как и полагается законопослушной гражданке. Тронкетт обычный горожанин и может беседовать вот так, с кем захочет: стоя ближе, чем предписывает этикет, и глядя, как обжора на пирог.

Шеридан не видел его взгляда за темными очками, но чувствовал его. И злость от этого становилась еще сильнее – Гвендолин, к тому же, сдержанно улыбнулась, и Шеридану захотелось закричать: да посмотри ты на него, он опасен! Вот ведь невтерпеж ему, аж белым днем выбрался!

Решив не нарываться, Шеридан отправил за девушкой офицера Уитакера – долговязый, тощий и улыбчивый, он выглядел всегда готовым к услугам, особенно если просит следователь из самой столицы. Вскоре Гвендолин поднялась по ступеням, и у Шеридана вырвалось:

– Будьте осторожны с ним. Он не так прост, как кажется.

Гвендолин вопросительно подняла левую бровь, и Шеридан хмуро понял, что его злость очень похожа на ревность. Этой-то откуда бы взяться?

– Вы в чем-то его подозреваете? – поинтересовалась девушка.

– За это лето он купил три пары дорогих перчаток в магазине Бланта, – ответил Шеридан и вспомнил, как твердые пальцы юриста вчера крошили его горло. – Таких же, какие мы видели на руках убийцы. При этом он не носит перчаток. Зачем они ему?

Во взгляде Гвендолин захрустели льдинки. Да и вся она сделалась холодной и жесткой, словно воздвигла щит между собой и столичным следователем.

– Мне нужна ваша помощь. А он требует, чтобы я к вам не приближался, – продолжал Шеридан. – Не потому ли, что вы можете увидеть его в своем зеркале? Или же…

Он со стоном схватился за плечо – плоть затвердела и новая трещина пролегла там до кости. Гвендолин сориентировалась быстрее опытной сестры милосердия: подхватила под здоровую руку и проволокла в кабинет полицмейстера.

– Скорее, воду! – воскликнула она, усаживая Шеридана на жесткий неудобный диван и стаскивая с него пиджак и рубашку, промокшую от крови. Трещина становилась все глубже: дошла от плеча до локтя, дальше не двинулась, но в глубину была впечатляющей. Перепуганный Синклер протянул Гвендолин кувшин – она погрузила в него руку по запястье и вода забурлила, обретая зеленоватый цвет и болотный запах.

– Господин полицмейстер, прошу вас, – девичье лицо сделалось испуганным и решительным. – Свидетельствуйте: я использую заклинание Исцеляющей нити для спасения человека и только для этого.

– Свидетельствую, – выдохнул Синклер, и Гвендолин осторожно принялась лить воду на руку, и Шеридан заметил, что она не боится. Любая другая барышня уже лежала бы в обмороке – а Гвендолин держалась с завидным спокойствием.

Заклинание действительно создало нить: она с легким свистом пронзала плоть, стягивая и спаивая ее края. Трещина ветвилась, как дерево, Гвендолин все лила и лила воду, и боль, которая едва не отправила Шеридана в обморок, отступала – он почти слышал ее недовольное ворчание.

– Где ваша мазь? – спросила Гвендолин, и Шеридан невольно залюбовался ею. Нежное девичье лицо было наполнено светом, глаза сияли, на щеках проступил румянец. Она была хороша, удивительно хороша.

– В кармане, – Шеридан мотнул головой в сторону сброшенного на пол пиджака. Боль уходила, дышать становилось легче, он насквозь промок от воды и пота, и хуже всего было то, что все это обязательно повторится.

От фарфоровой лихорадки нет исцеления, что бы там ни обещал Тронкетт.

Гвендолин достала баночку, открутила крышку и принялась щедрыми движениями втирать мазь в кожу. Румянец сделался гуще: кажется, ей никогда не доводилось прикасаться к мужчине.

– Господин полицмейстер, свидетельствуйте, – бросила она. – Я использую мазь, не добавляя заклинаний.

– Свидетельствую, – кивнул Синклер. Все правильно: Гвендолин нужно подтверждение законности и благонадежности, чтобы потом залетный хлыщ не решил использовать ее помощь против нее.

Вскоре от трещины и следа не осталось. Нити заклинания погрузились в кожу, растаяли, и Шеридан подумал: а переодеться-то мне и не во что.

– Кажется, мне теперь без вас не обойтись, – признался он, глядя на Гвендолин: сейчас она была такой, что только любоваться. – При́мете меня на постой в вашем доме?

Всю заботу и нежность так и смыло с девичьего лица. Гвендолин закрутила крышку и швырнула баночку в грудь наглеца.

– Перебьетесь! – выдохнула она и быстрым шагом вышла из кабинета.

Глава 4

– Ну вот зря вы так. Напрасно. Я, конечно, понимаю, в столице свои моды, но тут с барышнями так себя не ведут.

Синклер протянул застиранное ветхое полотенце. Шеридан вытер грудь и принялся застегивать рубашку.

Полицмейстер мог защищать Гвендолин горячо и пылко, но факт был фактом: девушка прекрасно владела сложными заклинаниями. В академии она не училась, значит, постигала науку по книгам, прячась от посторонних глаз.

Ни одна живая душа не должна была знать ее тайны. И Гвендолин хорошо пряталась.

– Простите, – сказал Шеридан, складывая полотенце. – Я еще не трескался так глубоко. Переволновался.

“То ли еще будет”, – заметил внутренний голос, и Шеридан мрачно кивнул, соглашаясь.

– Я так и подумал, – кивнул полицмейстер и посмотрел в окно. – Ну что, она не ушла. Пойдемте, вы извинитесь и мы продолжим работу.

Шеридан вышел на крыльцо – Гвендолин застыла возле скромной клумбы с бархатцами и выглядела, словно окаменевшее возмущение. Синклер кашлянул, девушка обернулась, и взгляд гневных глаз был как удар кнутом.

– Простите меня, – с искренним чувством произнес Шеридан. – Я был слишком взволнован и не уследил за языком. Вы очень мне помогли, Гвендолин.

Девичьи губы сжались в нить, и Шеридан вдруг подумал, каково было бы целовать их. Наверно они пахнут ягодами и немного горчат от болотных тайн.

Он тотчас же напомнил себе, что стоит на пороге смерти – а в это время жизнь будто бы ускоряется. Хочется успеть очень многое, например, влюбиться в красивую девушку.

Но лучше сосредоточиться на работе. Этот случай войдет в учебники криминалистики, не стоило его упускать.

В конце концов, он здесь не для того, чтобы крутить романы.

– Мне очень важна ваша помощь, – продолжал Шеридан. – Во всех смыслах. Простите меня, Гвендолин, и не отворачивайтесь.

Полицмейстер кашлянул в кулак, словно намекал: уж прости его, дурака такого. Взгляд Гвендолин смягчился, но не настолько, чтобы стать друзьями.

– Хорошо, – кивнула она. – Куда отправляемся сейчас?

– К школе, – ответил Шеридан. – Может, вы сумеете увидеть убийство Серафины.

Серафина Алькенхейм начала работу в прошлом году. На школьных ступеньках был импровизированный мемориал: лежали свежие цветы, детские игрушки и рисунки, стояли свечи. Ребята любили свою юную учительницу, и Шеридан подумал, что она, светловолосая, хрупкая и нежная, не должна была лежать здесь, обнаженной и изрезанной.

Это оскверняло все, что она делала и любила.

Когда они подошли к ступенькам, из здания выглянул угрюмый господин с длинными усами, вроде сомовьих. Да и сам он был похож на рыбину: хмурую, жирную.

– Здравствуйте, господин Квиблер! – приветствовал его полицмейстер. – Идет оперативная работа, не бойтесь.

– Я уж свое отбоялся, – ответил Квиблер. Медленно спустившись по ступеням, он кивнул Гвендолин, обменялся с мужчинами рукопожатием и продолжал: – Это ведь я ее нашел. На дворе каникулы, а директор все равно должен быть на месте, тут работы – не продохнуть. Ремонт, счета, подготовки к учебному году… В общем, я иду и думаю: вроде статуй не заказывал, откуда она тут? Подхожу, а это Серафина.

Он тяжело вздохнул. Провел ладонью по усам и подбородку.

– Хорошая девушка была. Малышня ее обожала, ходили за ней хвостиками. Мы до сих пор опомниться не можем.

– Мы обязательно найдем душегуба, – произнес Шеридан, стараясь говорить как можно увереннее, и уточнил: – Тело лежало прямо здесь?

Квиблер кивнул.

– Да, на том самом месте, где вы стоите. Я подошел, а она… лежит. Дождище лил страшный.

Шеридан покосился в сторону Гвендолин: та стояла рядом со ступеньками, держалась очень спокойно, почти отстраненно, и только взгляд горел тоской и болью.

– Если вы готовы, – дружеским тоном произнес Шеридан, – то давайте посмотрим, что там.

Гвендолин кивнула и открыла зеркало. Заклинание Явленной истины скользнуло по стеклу, но в нем по-прежнему отражался лишь солнечный летний день. Ни следа дождя и тоскливого утра. Все замерли, глядя на Гвендолин в ожидании, и она напряженно улыбнулась.

– Наверно, я сейчас не могу быть вам полезна, – промолвила девушка, и в это время ее рука мелко-мелко затряслась.

Пальцы стиснули зеркало, и в нем мелькнуло темное утро. Хлестал дождь, мир тонул в сыром мареве, и человек в плаще с низко надвинутым капюшоном и в таких же перчатках, как у Тронкетта, опустил белое девичье тело на ступеньки.

– Ах ты ж, Господи! – охнул Квиблер. – Серафина! Это ж Серафина там!

Гвендолин выронила зеркало, и от удара по нему пробежала сеть трещин. В следующий миг она рухнула на колени, ее глаза закатились под веки, и румянец смыло с лица. Шеридан бросился к ней, обхватил за плечи, удерживая и не давая упасть, и ощутил легкий удар электричества по пальцам.

“Конфликт энергетических полей, – подумал он, – слишком много заклинаний за день. Тронкетт точно меня убьет”.

И пришла следующая мысль “И хрен с ним”.

– Гвендолин! – Шеридан похлопал девушку по щекам, и она открыла глаза. Тотчас же каким-то неуловимым движением выскользнула из его рук, подхватила разбившееся зеркало, выпрямилась.

– Руки при себе держите, – хмуро посоветовала леди и обернулась к Синклеру. – Куда пойдем теперь?

***

Тело Мэри-Анн Диллар, журналистки, которая вела культурную хронику в газете, нашли на ступенях храма. Гвендолин помнила тот день: она приехала на службу и увидела целую толпу. Отец Салазар стоял на ступеньках и был не в себе: во всяком случае, Гвендолин никогда не слышала, чтобы он так голосил об осквернении святыни.

Храм освятили заново, и сегодня рядом с ним все было, как обычно. На стенде рядом красовалось расписание служб, висело объявление о сборе пожертвований для семьи Бернс, в которой родился двенадцатый ребенок, и Милли Уокер в лохмотьях сидела прямо на земле, прося милостыню. Синклер привычным движением бросил ей монетку, Милли ловко поймала ее иссохшей серой ручкой и едва слышно прошелестела:

– Никого, шеф.

Синклер понимающе кивнул, а Гвендолин невольно задалась вопросом, где еще он рассадил свою агентуру.

– Пять жертв! – сказал Шеридан. Спрятав руки в карманы, он стоял у ступеней и выглядел дерзко и независимо, словно фарфоровая лихорадка случилась не с ним, а с кем-то другим. – Две демонстративно подброшены к школе и храму. Я сначала подумал, что он обнаглел от безнаказанности, но знаете, что? Сейчас мне видится в этом какой-то намек.

– Квиблеру и отцу Салазару? – спросил Синклер. – Осквернение храма знаний и храма Божьего?

Шеридан щелкнул пальцами.

– Именно! Надо искать, у кого был конфликт с директором и священником.

– У меня ни с кем не было конфликтов. Я предпочитаю не скандал, а мирную проповедь.

Отец Салазар выплыл из храма черной величественной тенью, и Гвендолин вспомнила, как отец рассказывал, что в молодости новый священник производил исключительное впечатление. Высокий, с идеальным лицом ангела с фресок и голосом, проникающим в душу, он привлекал не только как слуга Божий. Но с тех пор прошли годы, классический нос под старость сделался горбатым, а губы сжались в нить, и сейчас отец Салазар был тем, кем, наверно, хотел быть всегда: грозой грешников, порицающим и проклинающим.