Рождение грёзы

Бывает так, что ты никому не нужен.

Что вся твоя жизнь – лишь попытка обрести почву под ногами, стать частью чего-то бо́льшего, найти своё место в этом мире. Просто быть кому-то нужной. Любить и быть любимой. Отдавать себя – и получать взамен.

Но это отчаянное желание рождается из одиночества. Из тоски, из дикого воя, что рвётся из груди в абсолютную тишину. Никто не слышит этот крик. Никто не замечает усилий. Обжигаешься – и снова пробуешь, пока сердце не окаменеет, пока в нём не останется ни капли тепла.

Только камень.

Только мёртвая безжизненная пустыня сожалений.

И тогда плывёшь по течению, уже не пытаясь никого найти. Ждёшь конца, надеясь, что там, за гранью, наконец обретёшь покой.

Мне было двадцать четыре, и я висела в пустоте, скованная и сломленная. Серая, как выцветшая фотография. Мне было комфортно в этой тишине. В незаметности.

Я была девчонкой, которая больше ничего не ждала от жизни. Я была никем. И именно такой он меня и искал.

Идеальный пустой сосуд, который можно превратить в оружие богини Аравейи – и выпустить на Арену Грёз, где сбываются чужие мечты.

Глава 1. Пустота

Глядя на людей, окружавших меня, я никак не могла понять, кто они такие и что им от меня нужно. Моей бабушки не стало всего несколько дней назад. Похороны были скромными, хотя служители церкви позаботились о том, чтобы провести отпевание, и устроили небольшие поминки в обеденном зале. Ко мне подходили с сочувствующими лицами, выражали соболезнования, спрашивали, как я теперь буду совсем одна. А я смотрела на кутью в своей тарелке и не могла к ней притронуться, не зная, что делать дальше.

Последний год выдался трудным. Моя бабушка, никогда не отличавшаяся добрым нравом, из-за болезни совсем сдала, и мне приходилось непросто – совладать нужно было не только с её болезнью, но и с ней самой. Дедушка давно умер, матери я не знала: та подбросила меня новорождённой под дверь дома своих родителей и исчезла, как дым, не оставив даже записки.

Меня назвали Катериной, растили в строгости и без любви, но я не могла не быть благодарной родным за то, что они не отдали меня в детский дом, а вырастили и даже по-своему заботились. И когда бабушка с дедушкой уже не могли позаботиться о себе, я пошла работать, чтобы отплатить им за доброту. Пускай сквернословящую и с тяжёлыми руками, но всё-таки доброту. У меня был дом.

А сегодня эти замечательные люди из церкви говорят, что моя бабушка оставила завещание, по которому дом, в котором я выросла, отходит им. Что через полгода я должна буду его покинуть. Или же мне придётся жить с теми обездоленными, кого они в него поселят. Я не могу пойти в суд – моя деревня небольшая, здесь все друг друга знают, а значит, житья мне не дадут. Мне придётся либо жить с чужими людьми, либо пытаться выбраться отсюда, не имея ни нормального образования, ни навыков.

Мне всего двадцать четыре, и последние годы я потратила на заботу о своих родных. Я меняла пелёнки, мыла и ухаживала за бабушкой. Много работала на местной скотоводческой базе, чтобы заработать на лекарства и оплачивать счета. Я никогда не была на свидании. У меня нет друзей. Школу я бросила после девятого класса. Я ничего не знаю о мире за пределами деревни, кроме того, что ухватила из книг в обширной дедушкиной библиотеке да из тех жалких часов, проведённых за единственным компьютером с интернетом в школе, где подрабатывала уборщицей.

И теперь я понятия не имею, что делать дальше. Как жить, когда нет смысла? Ради чего стараться?..

– Кушай, деточка, помяни бабушку Игнатьеву, – заботливо сказала какая-то сморщенная старушка.

Я автоматически отправила рис в рот – и меня чуть не вырвало от склизкой массы. Вскочила с места и выбежала на улицу. Майская погода не радовала теплом. Того и гляди – выпадет снег. От холода полегчало, но желудок взбунтовался, и я, спрятавшись в тени, простилась с поминальной едой. Бросило в жар, на глаза навернулись слёзы. Вдруг я услышала разговор молодой пары, стоявшей неподалёку. Похоже, они планировали устроить здесь свадьбу.

Как же я им завидовала! У них есть будущее. Они есть друг у друга. А у меня никого нет. И не было никогда – ведь бабушка не могла бы так поступить со мной, если бы любила. Где были все эти божьи люди, когда в забытьи она металась по кровати, ругалась как сапожник и вырывала катетер? Где они были, когда я надрывала спину, чтобы дотащить её до ванны, а потом, когда это стало не под силу, мыла прямо в комнате?

Я просила о помощи – никто не откликнулся. И после всего, через что я прошла, вот так мне отплатила бабушка? Оставила без крыши над головой, вынуждая прогнуться перед церковниками?

В один миг мне захотелось возненавидеть их всех. Гнев сдавил горло, и я будто онемела, когда вернулась в зал. Уже никто не обращал на меня внимания. Люди пили водку, обсуждали свои дела. Будто все забыли о той, чей портрет с чёрной ленточкой стоял в центре стола. Будто им всё равно.

Я схватила со стола первую попавшуюся бутылку с чем-то крепким и вышла в сгущающиеся сумерки. Невыносимо пахло черёмухой. Надрывались скрипучие дрозды. Вглядываясь в проступающие на небе звёзды, я заметила метеор – и по детской привычке загадала желание: «Хочу любить и быть любимой».

Горько усмехнувшись, я побрела вдоль дороги, время от времени прикладываясь к бутылке, надеясь, что хмель заглушит боль. Все мои последние деньги ушли на похороны. Судя по завещанию, бабушка и свои сбережения оставила церкви. Даже словечка мне не сказала – устроила ошеломительный сюрприз.

К чёрту всё. Я выдержу. Справлюсь. Если жизнь бьёт по голове, нужно уметь давать сдачи. У меня есть полгода до того момента, когда церковники придут за своим. За это время я должна придумать, что делать дальше. И я обязательно придумаю!

Цепь моих мыслей затейливо скользила по кругу, выхватывая из подсознания обрывки идей. Я не знала, куда шла, мне было всё равно, да и холод уже почти не чувствовался. Выпивка согревала и придавала сил. Хотя я не предполагала, что идти в темноте вдоль дороги в таком состоянии окажется настолько глупой затеей.

Сосны, вздымавшиеся вдоль обочины, чёрные на фоне сиреневых сумерек, поглощали последние лучи света, превращая дорогу в бледное серое полотно. Я шагала по его краю, отсчитывая шаги в неизвестность. От алкоголя раскалывалась голова, пить уже не хотелось, но я упрямо делала глоток за глотком, надеясь утопить в этой гремучей жидкости все свои печали. И, кажется, мне даже удалось это – когда вдруг раздался звериный рык, а затем то ли птица, то ли ночной кошмар взметнулся прямо перед лицом. Я пошатнулась, сделала два шага назад и увидела вынырнувший из-за поворота грузовик. Я падала прямо под его колёса. Маленькая чёрная тень в ослепительном свете фар.

Было ли у меня время увернуться? Было ли у меня желание это сделать? Или я сознательно поддалась инерции падения, смирившись с неизбежным? Не знаю.

Боль была мгновенной. А после – только тьма.

Пробуждение показалось слишком приятным. Будто лежу на облаке, сама невесомая, как капелька воды. Тело лёгкое-лёгкое, мысли разнеженные, внутри всё сладко переворачивается в предчувствии чего-то чудесного. Совершенно не хотелось просыпаться и выплывать из этой неги. Это было как застрять между явью и сном, когда реальность ещё не успела обрушиться всей своей грязью, тяжестью и злостью.

Однако неприятные мысли постепенно проникали в сознание, прорываясь воспоминаниями о вчерашнем дне. Тягостные похороны, вереница лиц с фальшивым сочувствием, поминки, слова батюшки о завещании бабушки. Горечь, злость, алкоголь, прогулка вдоль дороги… Неужели всё это было сном, и я всё-таки добралась до дома, забыв об этом в алкогольном угаре?

Я открываю глаза. Первое, что вижу – потолок, украшенный золотым орнаментом из тонких линий. Затем замечаю струящийся, переливающийся балдахин из органзы, и резные столбики, к которым он крепится. Лежу под тонким белым одеялом, на белоснежных простынях, в окружении мягких подушек. Приподнимаясь на локтях, понимаю, что лежу совершенно голая и невероятно… чистая? От меня исходит приятный сладковатый аромат, на теле нет ни единого волоска, а мои розовые волосы рассыпаются по плечам тяжёлыми кудрями. Кто-то ухаживал за мной, пока я спала.

Меня нашли у дороги и принесли сюда? Мозг соображал медленно, но я заставила себя думать быстрее. Если меня нашли, почему не вызвали скорую? Почему принесли в это странное место? Кому вообще пришло в голову мыть, брить и ухаживать за мной? И главное – зачем?..

Я медленно выбираюсь из кровати, и мои босые ноги касаются необычайно тёплого пола. Комната, в которой я оказалась, на первый взгляд кажется скромной женской спальней, но при ближайшем рассмотрении открывает свою истинную роскошь.

У стены стоит изящный дамский столик с трюмо, чья зеркальная поверхность отражает свет тысячами искр. Его мраморная столешница уставлена хрустальными склянками и фарфоровыми баночками, в которых переливаются жидкости всех оттенков – от прозрачного янтарного до густого аметистового.

Рядом выстроились массивные комоды из светлого дерева, их фасады украшены тончайшей резьбой, изображающей виноградные лозы. У изножья кровати притаился старинный сундук с коваными уголками, на его крышке играют блики от шкафа, чьи дверцы покрыты золотым орнаментом – спиралями и завитками, будто застывшими в танце на белоснежном дереве.

Пол, казавшийся сначала керамическим, оказывается удивительно мягким под ногами – словно я ступаю по тёплому бархату.

Я подхожу к небольшому овальному окну, и передо мной открывается дивный сад. Деревья с изогнутыми стволами несут на своих ветвях листву невероятных оттенков – от изумрудного у основания до нежно-сиреневого на кончиках, а некоторые и вовсе переливаются розоватым перламутром. Между ними колышется серебристая трава, а воздух над садом дрожит от тысяч крошечных светящихся частиц.

Небо… оно совсем не похоже на то, что я знала. Облака здесь пушистые и плотные, как взбитые сливки, а их края окаймлены серебристым сиянием. Вдохнув, чувствую, как воздух наполняет лёгкие – он сладковатый, с нотками чего-то незнакомого, но приятного, будто смесь мёда и экзотических цветов.

Меня охватывает странное ощущение – будто я Элли из Канзаса, унесённая ураганом в волшебную страну. Только вместо Изумрудного города меня принесло сюда… что? Случайность? Чья-то воля?

Когда мои пальцы касаются прохладной стены, во мне вспыхивает внезапное озарение. Я понимаю, что это не сон. Не заморский край. Не восточные земли с их пряными ветрами, не западные просторы с туманными долинами. Даже не далёкий юг или северный край нашей необъятной матушки-Земли. Нет… меня вырвало за её пределы, словно осенний лист ураганом. И явно без моего согласия.

Или… неужели это смерть? Но разве может загробный мир быть таким… осязаемым?

Жуткие размышления оборвались, когда за дверью раздались тихие, но чёткие шаги. Сердце бешено заколотилось, когда я метнулась обратно в кровать, лихорадочно обматываясь тончайшей простынёй.

Дверь бесшумно отворилась, и в проёме возникла фигура.

Он был чертовски красив. Чернявый, с короткими вьющимися волосами. Чуть старше тридцати. С сединой у висков. Но больше всего поражали глаза – янтарные, с прожилками расплавленного золота и искорками красного угля в глубине. Длинные, неестественно густые ресницы обрамляли их, создавая впечатление искусной подводки, а на высоких скулах рассыпались мелкие чёрные родинки.

Его одежда переливалась тусклыми полосами, напоминая восточные халаты, но узоры на ткани двигались, словно живые. Широкий золотой пояс сверкал неестественным внутренним светом. Мягкие сапоги с загнутыми носами действительно походили на арабские, но материал… он то ли металлизировался, то ли был соткан из чего-то неведомого.

И хотя его смуглая кожа и черты лица могли принадлежать землянину, что-то в пропорциях, в плавности движений, в том, как свет играл на его коже, выдавало инопланетное происхождение. Или, может, это я здесь стала инопланетянкой? Чужестранкой в этом странном мире?

Мы замерли, изучая друг друга. В его глазах читалось любопытство, но не удивление – словно мое появление здесь было ожидаемым. А может, запланированным?

– Гория, вы проснулись. Я опасался, что переход дастся вам непросто. Как вы себя чувствуете? – Его голос был низким, но плотным. И смотрел он вежливо, но с легкой усмешкой, будто осознавал всю пикантность ситуации.

– Где я? Кто вы? Что произошло? – моментально сориентировалась я, кутаясь в импровизированное платье.

– В первую очередь вам надо поесть, – ответил он. – И одеться. Я отвечу на все ваши вопросы, даже на те, что пока не пришли вам в голову. Поверьте, здесь никто не желает вам зла. Это счастливый случай, за который мы поблагодарим Аравейю, богиню нашего мира и вашу спасительницу. Теперь позвольте мне позаботиться о вас.

Мужчина говорил по-русски чисто, но в его речи ощущался неуловимый акцент. Казалось, что общение идёт через невидимого переводчика, но как это возможно, я не понимала.

Доверяя его благожелательности, я кивнула. По щелчку пальцев в комнату вошли две девушки, а мужчина, представившийся Дармином, сказал, что будет ждать в малой обеденной комнате.

Девушки не знали моего языка, но были добры и веселы. Они быстро подобрали мне платье, похожее на тунику – белое, с голубым поясом и золотыми узорами. По крайней мере, именно так я воспринимала всё, что видела и к чему бы ни прикасалась. Хотя понимала, что всё окружающее лишь отдалённо похоже на земное, являясь при этом совсем иным. Даже служанки были необычными. Их кожа отливала едва уловимым голубоватым сиянием – словно её покрыли лёгким слоем перламутрового крема.

Мои волосы они тщательно расчесали и украсили бусинами, а на лицо нанесли какую-то местную косметику – от этого серые глаза стали ярче, а тонкие губы визуально округлились. Девушки работали молча, но постоянно улыбались, словно пытаясь меня подбодрить.

Закончив, они сбрызнули мои запястья духами с лёгким медовым ароматом, надели на меня сандалии и проводили в обеденную комнату.

Этот странный дворец был по-своему прекрасен. В его архитектуре причудливо смешивались нотки греческой, римской и египетской культур, создавая гипнотизирующий сплав величия и тайны.

По дороге я не могла не обратить внимания на то, как мало мебели стояло в комнатах и залах – вместо неё повсюду возвышались белоснежные мраморные статуи, застывшие в изящных позах. Их полированные поверхности играли в солнечных лучах, словно живые. Стены были расписаны лазурными и охристыми красками – гирлянды цветов, переплетённые с золотыми арабесками, среди которых проступали сцены, напоминавшие древние ритуалы. В нишах стояли глиняные кадки с удивительными цветами, чей аромат – густой и пряный – витал в воздухе, смешиваясь с дымком благовонных палочек. Высокие окна с деревянными ставнями пропускали косые лучи света, ложащиеся на низкие столики с курительницами и вотивными фигурками.

Но самое удивительное было в том, как здесь царил свет. Солнце, отражённое в хитроумной системе зеркал, заливало комнаты, коридоры и бесконечную анфиладу залов тёплым сиянием. За этим чудом следили мальчики-слуги, ловко регулируя позолоченные пластины. Они украдкой поглядывали на меня с любопытством, но тут же отводили взгляд.

Голова у меня кружилась – так много здесь было необычного. Каждый шаг открывал новую деталь: фреску с крылатыми божествами, витраж с переливающимися стеклами, вышитые подушки на каменных лавках. Казалось, я попала не просто во дворец, а в ожившую легенду.

И это ощущение лишь усиливалось, когда я ловила своё отражение в одном из зеркал. Оттуда на меня смотрела бледная уставшая от тягот жизни девушка: хрупкие плечи, резкие ключицы, бледная кожа, сквозь которую угадывались контуры костей. Служанки, конечно, постарались: румяна смягчили впалые щёки, а тёмная подводка придала взгляду выразительность. Но затравленность не скрыть – она глядела со дна зеркала, будто говоря, что эта сказка – не для меня.

Мне сразу захотелось сжаться в комок, стать невидимой, исчезнуть. Я не из тех, с кем случаются чудеса. Моя жизнь – это череда испытаний, где любое усилие заканчивается неудачей, где мои желания выворачиваются наизнанку, превращаясь в проклятие. И если уж я оказалась в таком сказочном месте, стоит задуматься: что оно мне приготовило? Каким кошмаром обернётся происходящее, если я утрачу бдительность?..

Мысли захлестнули жаркой волной, в глазах помутнело. Стоявшая рядом служанка бережно взяла меня под локоть и подвела к дверям, за которыми ждал мой прекрасный спаситель Дармин – тот, от одного присутствия которого у меня немело всё внутри.

Глава 2. Аверсин

Оказавшись в обеденной, я мгновенно забыла о грустных размышлениях, поражённая открывающейся панорамой. Сквозь арочные балконные двери, обрамлённые струящимися шёлковыми занавесями, передо мной разворачивался каменный город, похожий на драгоценную мозаику.

Крыши домов, покрытые глазурованной черепицей всех оттенков – от терракотового до лазурного, образовывали замысловатый узор. Многие из них венчали загадочные конструкции: бронзовые спирали, кристаллические навершия и статуи крылатых существ. Над этим великолепием висело ослепительно белое солнце, окружённое чёрными лучами-спиралями, которые создавали вокруг светила зловещий ореол.

Этот необычный свет – одновременно яркий и приглушённый – заливал городские улицы, придавая им сюрреалистичный вид. Тени лежали слишком чётко, словно нарисованные тушью, а освещённые участки сияли неестественной белизной. Именно такая игра света и тьмы создавала то самое ощущение чуждости, которое я почувствовала, когда я проснулась.

– Гория, вы голодны? – спросил гостеприимный хозяин, сидевший за столом, заставленным десятками разных вазочек с самыми загадочными и диковинными образцами местной кухни. Проследив за моим удивлённым взглядом, мужчина пояснил: – Не зная, что может вам понравиться, предпочёл предоставить вам право выбора. Об одном прошу – не отказывайтесь от еды. Особенно от солнечного напитка велион. Он крайне полезен в вашем положении.

Мужчина указал на розовый напиток, стоявший рядом с моей тарелкой.

Молча оглядываясь по сторонам, я медленно заняла своё место, нервно потирая руки. Мозгов хватало, чтобы понять: я в его власти. Дармин может сделать со мной всё, что захочет.

Это другой мир, другие правила и обычаи. Я здесь – никто. И я понятия не имею, зачем меня сюда доставили и как это произошло. Дальнейшее определится степенью моего доверия к этому человеку. У меня нет возможности проверить его слова – только положиться на собственную интуицию и продолжить наблюдение. Моё поведение должно стать отражением показной доверчивости – чтобы ослабить его бдительность и получить хоть какой-то шанс выбраться отсюда, если всё окажется не тем, чем кажется.

Поэтому я мягко улыбнулась и залпом выпила этот приятный, слегка шипучий напиток, от которого внутри всё запело от наслаждения. Я осторожно приступила к дегустации, и сразу же меня поразил гастрономический парадокс: внешне блюда лишь отдалённо напоминали земные аналоги, но их вкус… Он будто балансировал на грани между абсолютной чуждостью и смутно знакомыми нотами. Каждый кусочек вызывал странное ощущение – словно я одновременно узнаю и не узнаю эти вкусы, как будто пробую что-то принципиально новое, но подсознательно сравниваю с чем-то когда-то испробованным.

Это была настоящая феерия вкусов. Особенно я отметила, с каким почти религиозным пиететом Дармин предложил мне местный хлеб – чёрный снаружи и со светлым мякишем. На вкус он показался немного пресным, но невероятная мягкость искупала простоту.

– Это основа нашей кухни, – пояснил он. – Мы почитаем ройдо, хлебную зерновую культуру, как единственное, что способно расти в песках за пределами спасительных дольменов. Хлеб священен для нас. Ни одна трапеза не обходится без него.

Мне, разумеется, хотелось углубиться в тему, но Дармин покачал головой и, хлопнув в ладоши, призвал слуг прибраться и подать десерт с напитками.

– Не всё сразу, драгоценная гория, – мягко произнёс он, вытирая испачканные соусом руки в воде из специально поданной пиалы, от которой исходил мятный аромат. – Вы обязательно узнаете всё об этом месте. Но позже. Проявите терпение. Сейчас же я расскажу вам вашу историю. Заранее прошу прощения – она может вас расстроить.

Его несколько витиеватая речь действовала на меня успокаивающе. Однако я чувствовала, что он вдумчиво подбирает слова, опасаясь моей бурной реакции.

– Расскажите же, что со мной произошло и как я здесь оказалась, – попросила я, пробуя горячий напиток с плавающими розовыми лепестками.

Развалившись на мягких подушках, расставленных вокруг низкого столика, я откинулась на спинку дивана, стоявшего почти вровень с полом. Дармин, заметив моё состояние, довольно усмехнулся. Он щёлкнул пальцами особым образом, и слуги принесли ему странный инструмент с длинной трубкой, напоминавший кальян. Когда он закурил, по комнате распространился сладковатый аромат. Он предложил и мне, но от первой же затяжки я закашлялась – настолько крепким оказался дым.

– Моя семья испокон веков служит Аравейе, – начал он, – сумеречной представительнице божественного пантеона моего мира, Аверсина. Богиня суровая, жестокая, но справедливая. Порой она доверяет свои желания верным последователям, наделяя их необходимой силой для исполнения. Прошлой ночью она призвала меня в алтарную комнату, даровала способность пересекать миры и велела отправиться на Землю, чтобы забрать несчастного изгоя, предотвратив его скорую кончину.

– Изгоя? – нахмурилась я, с трудом осмысливая его слова.

Мне требовалась вся ясность незамутнённого сомнениями разума, чтобы принять эту информацию и затем тщательно её обдумать.

– Так называют тех, кто с рождения был лишён связи с миром, в котором родился. Чаще всего так происходит, если местная женщина беременеет от странника, но не связывает себя с ним узами брака, которые позволили бы ему закрепиться в этом мире. И если рождённое дитя ей не нужно… Отказываясь от него, она лишает его права на жизнь. Впоследствии ребёнок растёт, окружённый неудачами и лишениями, пока однажды миру не надоест терпеть чужеродный элемент – и он не избавится от него. Я видел, как Земля давит на тебя. Видел, что ты вот-вот умрёшь, раздавленная странным зверем. И я взял тебя, перенёс сюда, исполняя волю своей богини.

Его слова требовали осмысления. Но я чувствовала в них истину. Изгой. Как же это похоже на мою жизнь. Вот только я не верила в судьбу. Нет, я всегда считала, что сама виновата в том, что оказалась ненужной. Верила, что заслуживаю испытаний. И никогда не сдавалась. Признать, что моя жизнь мне не принадлежала и я была обречена, несмотря на все усилия, казалось… уловкой. Слабостью.

Однако я спросила о другом:

– Но зачем ей это? Зачем я здесь?

Дармин улыбнулся, вдохнул дым и выдохнул, окружив нас яркой дымкой, золотившейся в солнечном свете. От её сладости мне и самой стало тепло, и я чуть заёрзала на мягких подушках, почти прижимаясь к их нежной глади, напоминающей шёлк.

– Аверсин – это мир изгоев. Когда-то давно великий бог-изгой Нокторн привёл в этот безжизненный мир таких же брошенных и одиноких людей, как и он сам. Они создали первые поселения. Затем пришли и другие боги-изгнанники – утренняя богиня Лиллиар, бог света Буар, золотой бог Атрейс, бог сумерек Асартор и ночная богиня Аравейя. Они помогли превратить пустыню в цветущие оазисы, открыли врата в соседние миры и научили людей обращать магические пески себе во благо. До сих пор наша связь с богами нерушима. Они следят за порядком, направляют нас, дарят силы и особые благословения. А иногда… даже исполняют желания.

Дармин грустно улыбнулся и отложил трубку. Его взгляд, тёплый и чуть задумчивый, скользнул по моему лицу, будто пытаясь угадать, о чём я думаю.

– Вы понимаете, насколько тяжело мне принять ваши слова? – осторожно спросила я. – В моём мире религия – это вопрос веры, а не фактов. Сложно поверить в то, что вы говорите.

– Вера значит для нас не меньше, драгоценная гория, – тихо ответил он, и в его голосе прозвучала какая-то странная нежность. – Просто проявляется она иначе.

Я нахмурилась, пытаясь сохранить хладнокровие, но всё вокруг – каждый звук, каждый отблеск света – казалось, дышало магией. Голова кружилась от осознания, где я оказалась. Как будто я снова стала ребёнком, заблудившимся в огромном, незнакомом мире, где каждое мгновение таило новую загадку. Мои мысли путались, сердце билось чаще, и единственной опорой в этом хаосе был спокойный, уверенный взгляд Дармина.

– Вы остановились на том, как спасли меня… вытащили из-под колёс машины. Я бесконечно благодарна вам и вашей богине. Но что теперь? По-вашему, возвращение домой приведёт к новой трагедии. Но разве здесь всё иначе? – Я замялась, пытаясь понять, что говорить дальше. – Ведь выходит, что я и здесь – изгой?

Мужчина поднялся с места и подошёл ко мне. Протянув руку, он подхватил меня, и едва его пальцы коснулись моей руки – лёгким, почти неуловимым прикосновением, по моей коже пробежали мурашки, а внутри всё вновь будто застыло.

– Нет, – прошептал он, глядя так, будто любуясь мной. – Аверсин обязательно примет тебя, поверь мне.

Дармин мягко улыбнулся и пригласил выйти на открытый балкон, где нас ждали вишнёвые сумерки и вид на прекрасный город. Он не отпускал мою ладонь, лёгким движением пальцев поглаживая ложбинку между большим и указательным пальцем – будто успокаивая испуганного зверька. От него исходил аромат духов: свежий, как морской бриз, но с тёмной терпкой нотой, напоминающей о диких лесах и ночных тропах.

Я смутилась, аккуратно высвобождая руку. Обилие впечатлений окончательно лишило меня опоры. Я не могла успокоиться, а тут ещё этот незнакомец – настолько заботливый, настолько… добрый. Непривычно было слышать комплименты и чувствовать такую теплоту. В моей прежней жизни этого не существовало.

– Я не смогу вернуть вас домой. Земля, хоть и известна нам, слишком далека от врат. Путешествие туда невозможно для неопытных странников. Даже если бы я нашёл средства на проводника… вы правы, думая, что возвращение обернётся новой трагедией.

Он говорил мягко, а его тёплый взгляд грел моё застывшее сердце. Меня завораживали его глаза – светлые, но словно подёрнутые дымкой давней боли. В них читалась история, навсегда укравшая часть его света и оставившая лишь тихую грусть. И почему-то именно это вызывало во мне доверие.

– Так что же мне теперь делать? – осторожно спросила я. – Зачем Аравейе понадобилось спасать меня?

– Боги не всегда считают нужным объяснять свои решения. Но я могу предложить вам свой дом и покровительство. Раз уж богиня впутала меня в вашу судьбу, это накладывает обязательства.

Его губы тронула едва заметная улыбка.

– А ещё… Аверсин принимает таких, как вы. Скоро вы почувствуете, что это место становится вашим домом. Так что тревожиться не о чем.

Пока он говорил, мой взгляд невольно блуждал по городу Сэйм, названному так Дармином, постепенно поддаваясь его магии. Этот город действительно мог мне понравиться. Он поражал воображение – высокие шпили башен переплетались с куполами причудливых форм, а многоэтажные здания, украшенные затейливой резьбой, теснились так близко, будто поддерживая друг друга. Между ними змеились узкие улочки, и лишь изредка встречались по-настоящему широкие проспекты. Всё это утопало в зелени, создавая резкий контраст с разноцветными песками пустыни, простиравшимися до самого горизонта.

– Откуда здесь стены? – неожиданно спросила я. – Я вижу, город делится на две части. Старый, плотно застроенный центр окружён мощными каменными стенами, а новые районы выглядят более свободными. Вы воевали?

Дармин на секунду замер, странно глядя на меня, и я мысленно себя одёрнула. Видимо, не стоило проявлять такую наблюдательность. Лучше бы и дальше сохранять образ наивной и испуганной девочки.

– Песчаные джинны, – наконец ответил он. – Первопредки нашего мира. Всё, что осталось от прежних обитателей Аверсина, когда он ещё был полон жизни. Мы не знаем, что с ними случилось, но теперь они приходят с песчаными бурями, пытаясь уничтожить наши города.

Заметив моё смятение, Дармин снова улыбнулся, слегка покачав головой:

– Я забегаю вперёд, забывая, прекрасная гория, через какой водоворот эмоций вы сейчас проходите. Обещаю, со временем вы узнаете всё. И полюбите Аверсин так же сильно, как мы его любим. Поверьте, наш мир прекрасен и ужасен одновременно. Он покорит ваше сердце.

В его словах звучала искренность, но я вновь уловила странное несоответствие – будто он хотел сказать что-то иное, а переводчик подобрал другие слова. И мне страстно захотелось понять, как это работает.

Мужчина предложил мне расположиться за небольшим столиком на мягких диванчиках и жестом вызвал слуг. Те принесли что-то вроде рахат-лукума, только чёрного цвета с белой сахарной посыпкой. Сладость буквально таяла во рту, и я удивлялась, как мой организм спокойно воспринимает эту пищу без малейших последствий. В голове тут же возник тревожный вопрос: а безопасны ли земные вирусы для аверсинцев? И наоборот? Решив не откладывать, я задала оба вопроса сразу.

– Не волнуйтесь, – успокоил Дармин, не отрывая от меня заинтересованного взгляда. – Розовый напиток, который вы выпили, как раз и нужен для акклиматизации. Хотя будьте готовы – вскоре вас ожидает неприятный период адаптации, когда организм будет перестраиваться под наш мир.

Я могла бы притвориться наивной простушкой, но это приключение увлекало меня всё сильнее, переворачивая привычную картину мира, поэтому я продолжала расспрашивать Дармина. И перешла к вопросу о переводе.

– Насчёт перевода… Вы верно заметили. Я не знаю вашего языка, – ответил он, – но есть… устройство, помогающее нам понимать друг друга. Впрочем, скоро вы и сами заговорите на аверсинском.

Я удивлённо приподняла бровь, требуя объяснений, и в то же время потянулась за очередной сладостью. Они были настолько восхитительны, что я незаметно опустошила всю тарелку. Что ни говори, а местная кухня, хоть и непривычная, оказалась невероятно вкусной.

– Когда-то один юноша влюбился в странницу с бирюзовыми волосами, – начал Дармин, и в его голосе зазвучали тёплые нотки. – Она часто приходила на столичный межмировой рынок, где его родители держали лавку. У него не было денег на переводчик, но он отчаянно хотел объясниться с девушкой. Однажды ночью, возвращаясь домой, он увидел, как на неё напали. Несмотря на численное превосходство насильников, юноша бросился на защиту и был жестоко избит. Странница убежала, но вскоре вернулась со стражей. Юноша был тяжело ранен, лечение стоило целое состояние… И тогда девушка продала свои прекрасные волосы, чтобы оплатить лекарства.

Дармин замолчал, его взгляд скользнул по фиолетовым волнам закатных облаков.

– Она ухаживала за ним, помогала в лавке… Но Аверсин не терпит долгого присутствия иномирцев. Когда пришло время прощаться, они так и не смогли объяснить друг другу свои чувства. В последний день явилась богиня Лиллиар в облике старухи. Она возложила руки на их головы – и странница заговорила на нашем языке. С тех пор так и повелось: те, кого принимают аверсинцы, постепенно осваивают наш язык. Сначала это похоже на внутреннего переводчика, который подстраивается под ваш словарный запас, а со временем язык становится почти родным.

– Это красивая легенда или быль? – спросила я, мысленно восхищаясь удивительным даром Лиллиар. Если это правда, значит, у меня есть все шансы быстро освоиться в этом мире.

– Одна из многих легенд, – улыбнулся Дармин, ловя мой взгляд. – По другой версии, это была грёза странника, осевшего в нашем мире и победившего в Играх на Арене грёз. – Он лукаво подмигнул, заметив, с каким усердием я расправилась со всеми сладостями на столе. – Но об этом как-нибудь в другой раз, моя прелестная и сладкая гория. Впереди у вас много-много дней, чтобы познать Аверсин. Я буду вашим проводником, наставником… – Он намеренно сделал паузу, его губы растянулись в игривой улыбке, – и кем ещё пожелаете.

Его пальцы, длинные и умелые, неспеша поднесли ко рту маленький красный фрукт. Я завороженно следила, как его губы смыкаются вокруг сочной мякоти, как капля сока скатывается по подбородку, и он, не торопясь, провёл по нему языком. От этого зрелища во рту пересохло, а между бёдер пробежал горячий трепет.

Дармин заметил мою реакцию – янтарные глаза вспыхнули тем самым опасным огнём, что прятался в их глубине. Он медленно облизнул губы, не сводя с меня взгляда, и я почувствовала, как по спине бегут мурашки.

– Впрочем, – его голос стал низким, обволакивающим, – некоторые… уроки можно начать прямо сейчас. Если, конечно, вы не против?

Моё сердце бешено заколотилось, предательски выдавая желание, которое я ещё сама не осмеливалась признать. Нервно сглотнув, я помотала головой, тушуясь. И Дармин тотчас отступил, а затем вызвал служанок, чтобы те сопроводили меня в выделенные покои.

Напоследок он сказал:

– Не бойтесь, прекрасная Катерина. Я не в коей мере не собираюсь вас к чему-то принуждать.

Глава 3. Свадьба

Первые дни в Аверсине напоминали отпуск моей мечты – тот, о котором я даже не смела грезить. Я нежилась в постели до полудня, наслаждалась изысканными яствами и часами плавала в огромном подземном бассейне, где вода благоухала лепестками и целебными травами. Приставленные ко мне служанки ежедневно устраивали настоящие спа-ритуалы: делали ароматные обёртывания, нежные пилинги, наносили чудодейственные маски и доводили меня до блаженства искусными массажами.

После обеда я обычно бродила по закрытому саду, где меня окружали диковинные птицы с сине-жёлтым оперением и роскошными хвостами. Они забавно курлыкали, выпрашивая кусочки местного хлеба, который я всегда приносила с собой.

Но главным моментом дня становился вечер, когда появлялся Дармин. Мы растягивались на низких диванах, утопающих в подушках, и проводили часы за неторопливыми беседами. Под мерцающий свет настенных ламп мы пробовали разнообразные деликатесы, пускали кольца ароматного дыма из изящной трубки и говорили обо всём – от философии до смешных житейских мелочей.

Постепенно я начала понимать, куда попала. Аверсин оказался совсем не похож на Землю – здесь жило куда меньше людей. Почти всё население сосредоточено в шести городах, расположенных в форме звезды. В её центре сиял золотой город Ровейн – сердце этой странной цивилизации. Между городами ютились деревни старателей, фермеров и шахтёров, добывающих руду, редкие минералы и прочие дары Аверсина.

А за пределами Сантуара (так местные называли свои обжитые земли) простирались бескрайние пески – одновременно опасные и полные чудес. Ходили легенды, что где-то там, за горизонтом, бушует необъятный океан, приносящий живительные дожди. Но ни одна экспедиция так и не смогла преодолеть песчаные пустоши, оставив тайны далёких земель неразгаданными.

– Все богатства и технологии, что нас окружают, мы получаем через врата – торговые порталы в соседние миры, – пояснял Дармин во время нашей вечерней прогулки по парку. Его рука бережно поддерживала мою, и я чувствовала себя такой хрупкой рядом с ним. – Наш главный товар – песок с магическими и целебными свойствами. К примеру, в окрестностях Сэйма в основном добывают фиолетово-чёрный песок, дарующий видения и способность предвидеть будущее. Есть ещё голубой песок, с чьей помощью возможно вылечить практически любую болезнь. А серебристый песок насыщен энергетической магией, благодаря которой мы освещаем города и используем разные технологии.

Я кивала, стараясь вникать в его слова, но мысли неумолимо ускользали в другое русло – туда, где просыпалось что-то сладкое и пугающее одновременно. Дармин притягивал меня, как магнит. Его присутствие заставляло забыть о страхах, наполняя душу предвкушением чего-то прекрасного.

Каждый его взгляд, каждое случайное прикосновение говорили больше слов. Он одаривал меня не только комплиментами, но и прекрасными цветами, чей аромат кружил голову. Мои комнаты постепенно наполнялись изящными безделушками – статуэтками, шкатулками, фигурками, которые он подбирал с удивительной чуткостью, словно читая мои желания. Он запоминал каждую мою реакцию, каждое случайное замечание. Его забота была ненавязчивой, но не оставляла сомнений – я стала для него кем-то особенным.

И это пугало. Я, никогда не знавшая такой нежности, терялась в догадках – как ответить на его чувства? Страх зависимости сковывал меня, шепча о возможной опасности. Но разве мне есть что терять? В этом мире я была пустым листом, и только он наполнял мои дни смыслом и теплом.

Внезапно Дармин остановился, повернувшись ко мне. Свет бирюзового а-морвинга, местного аналога Луны, играл в его глазах, превращая янтарные искры в золотые реки. Его пальцы нежно коснулись моей щеки, смахнув непослушную прядь.

– Ты дрожишь, – прошептал он. – Или это я заставляю твоё сердце биться чаще?

Моё дыхание перехватило, когда его ладонь скользнула по моей шее, ощущая пульс. В этом прикосновении была вся вселенная – и обещание, и вопрос, и бесконечная нежность, от которой кружилась голова.

– Это так сложно – быть одной, – проговорила я, и в голосе задрожали давно копившиеся тревоги.

– У меня никогда не было никого, с кем можно было бы разделить и радости, и горести. Бабушка и дедушка… Они были строгими, даже жестокими. Хотя… – я задумалась, – я должна быть благодарна им за кров, за то, что у меня была своя комната, я всегда была накормлена и одета. Дед помогал с уроками, когда я чего-то не понимала. Бабушка следила, чтобы я выглядела опрятно, объясняла основы жизни. Не могу сказать, что они были плохими… Просто… – голос дрогнул, – они словно сами не понимали, почему не могут проявить ко мне тепла. Ни одного объятия, ни ласки, ничего…

Слова лились нескладно, но остановиться уже не получалось. Тёплая ладонь Дармина сжала мою руку, давая силы продолжать.

– Эта холодная изоляция сопровождала меня с рождения. Я будто оледенела внутри, заковала сердце в броню, чтобы никто не мог причинить боль. – Я горько вздохнула, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы. – Но я никогда не была слабой. Мы живём с тем, что нам дано. И я боролась. Каждый день. Встречала новые испытания стиснув зубы, веря, что когда-нибудь всё изменится. Но в ту ночь… после похорон… – голос сорвался, – это был тот редкий момент, когда я готова была сдаться.

– Твоя воля к жизни – единственное, что удерживало твой мир от того, чтобы уничтожить тебя, – ответил Дармин. Его глаза, тёмные, как ночное небо Аверсина, светились тихой грустью. – Твои бабушка и дедушка… они и правда хорошие люди. Они попали в ловушку. Тяжело любить изгоя, но они пытались, как могли. Если бы твоя мама была рядом… вся твоя жизнь сложилась бы иначе.

Он протянул руку, и его пальцы, тёплые и осторожные, коснулись моих щёк, сметая слёзы.

– Я не люблю думать так, – прошептала я, чувствуя, как в груди сжимается тяжёлый, колючий узел. – Это горькие фантазии, отравляющие действительность. Если бы… кому какое дело? Я просто… так устала.

Голос дрогнул, и я закрыла глаза, словно так могла спрятаться от собственной боли.

– Я устала быть пустым местом. Ненужной. Незаметной. Как мотылёк, бьющийся о стекло, обжигающий крылья о пламя, но всё равно летящий на свет… Я будто всю жизнь знала, что однажды сгорю дотла, пытаясь дотянуться до своей мечты. И той ночью… я просто сдалась. Позволила этому случиться…

Дармин накрыл пальцем мои губы. Потом наклонился ближе, и его шёпот обволок меня, словно шёлковое покрывало.

– Тише, прекрасная, – прошептал он, и его дыхание смешалось с моим. – Ты не мотылёк. Ты – звёздный свет, пробившийся сквозь тьму. Ты в Аверсине. Со мной. Здесь проклятие изгоя тебя не коснётся. Здесь ты найдёшь своё место, и твоя жизнь будет сиять так ярко, что даже ночь отступит перед тобой.

Его ладонь скользнула по моей щеке, пальцы запутались в прядях волос, и на мгновение мир сузился до этого прикосновения, до его слов, до тишины, в которой слышалось только биение наших сердец.

– Тебя увидят, Катерина. Ты уже сияешь… как утреннее солнце.

Последние слова он произнёс так тихо, что они стали почти поцелуем. Он замер, давая мне время отстраниться, но я не отступила. Наоборот – сама потянулась к нему, поймав его губы в ответ.

Местное вино было сладким, как обещание, но его вкус не шёл ни в какое сравнение с тем, как Дармин целовал меня – медленно, бережно, словно боялся разбить. Его руки обвили мою талию, притягивая ближе, и в тот момент я поняла: больше нет той Катерины, что дрожала в темноте. Есть только этот миг. Только его тепло, разгоняющее холод одиночества.

Он не торопился, не требовал большего – просто дарил мне себя. Каждое прикосновение было исцелением, каждый шёпот – заклинанием, смывающим боль. И когда его губы коснулись моего плеча, а пальцы сплелись с моими, я впервые за долгие годы почувствовала: я не одна.

Близость изменила всё.

Теперь Дармин приходил ко мне по утрам, и мы завтракали вместе – неторопливо, словно растягивая эти мгновения. Он стал говорить больше, раскрывая страницы своей жизни, которые раньше хранил под замком. Так я узнала, что он не просто богач, а гер Дармин Дэ’Аллерия – отпрыск одного из самых влиятельных аристократических родов Аверсина. Его семья владела крупнейшими месторождениями сеймской руды – редкого металла, добываемого из песков окрестностей Сэйма.

«Сэйм способен поспорить богатством с золотой столицей», – с гордостью говорил он.

Из родни у него осталась лишь сестра – Тисса Дэ’Аллерия, старшая жена преара (так здесь называли правителя города и наместника импеара). Остальное… остальное было болью.

Десять лет назад стальная лихорадка выкосила почти треть Сантуара. Среди погибших были его жена и маленькая дочь.

– Не могу не отметить, что трагедия сказалась не лучшим образом на бизнесе, – сухо заметил Дармин, и его лицо на мгновение посерело. – Но куда хуже было то, что она сделала с моей семьёй. Отец не выдержал – сердце. Мать… сейчас она в лечебном доме. Почти не говорит. Только без конца слушает птиц, будто они связывают её со счастливым прошлым.

– Ох, Дармин… – я не нашла слов, только протянула руку, и он вложил в неё свою – тёплую, сильную, но почему-то беззащитную в этот момент. – Я даже не представляю, как ты через это прошёл.

Тень скользнула по его лицу. Он резко качнул головой, будто отгоняя наваждение, но моей руки не отпустил. Наоборот – накрыл её сверху своей ладонью и крепко сжал, словно боялся, что и я исчезну, растворившись в прошлом.

А потом посмотрел на меня – прямо, без дрожи, без масок – и произнёс так тихо и твёрдо, что каждое слово врезалось в память:

– Ты – первое хорошее, что случилось со мной за эти годы. Аравейя подарила мне чудо. И теперь… теперь во мне снова есть надежда.

Его слова смутили меня. Я машинально заправила прядь волос за ухо, чувствуя, как лёгкий вздох сам вырывается из груди. Всё это напоминало хождение по натянутому канату – один неверный шаг, и острые пики прошлого пронзят насквозь.

Но впереди… впереди будто бы забрезжил свет.

Тепло Дармина медленно оттаивало моё сердце. Его искренность, эта тихая печаль на дне орехово-золотистых глаз – всё это по капле наполняло меня любовью. И всё же довериться было страшно.

– Не думай об этом, – тихо сказал он, поднося мою руку к губам. Его поцелуй на кончиках пальцев был лёгким, как дуновение ветра. – Не время для печалей. Оставь их на сезон дождей.

Позже он рассказал, что хоть стальная лихорадка и опустошила Аверсин, нехватка рабочих рук неожиданно подстегнула прогресс. Изобретатели вышли на авансцену, и теперь даже рудники, где раньше трудились тысячи каторжников, постепенно переходили на механизированную добычу. Это меняло всё – экономику, политику, сам уклад жизни.

– Работа спасла меня, – признался Дармин, и в его голосе прозвучала горькая ирония. – Если бы не дела, я бы просто… потерял себя.

А я тем временем всё не могла отвыкнуть от переводчика – крошечного устройства, похожего на красную таблетку с усиками, которое Дармин каждое утро проглатывал, а вечером слуги аккуратно извлекали щипцами, погружая в специальный раствор.

Этот прибор, созданный в другом мире, был лишь верхушкой айсберга. Аверсин представлял собой причудливый коктейль из магии, технологий и странного застоя. Здесь были светильники, зажигающиеся при приближении человека, – но улицы на ночь погружались во тьму. Водопроводные системы, не уступающие земным, – но доступные лишь элите. Простые же горожане мылись в термах, и это, кстати, было импеарским указом – новый правитель, землянин и врач, ввёл жёсткие санитарные нормы после эпидемии, свергнув прежнего импеара.

И самое удивительное? Аверсинцы чувствовали себя в этом хаосе совершенно комфортно. А я лишь разводила руками, поражаясь этому калейдоскопу контрастов.

Так продолжалось ровно до того дня, когда город накрыла пылевая буря, а меня сразил обещанный приступ акклиматизации. Казалось, сам Аверсин решил испытать меня на прочность. И я была готова позорно провалить это испытание.

Всё началось утром. Я проснулась в багровом свете, заливавшем комнату. Подойдя к окну, замерла: небо пылало алым заревом, сквозь плотные облака не проступало очертаний солнца. Вдали, за городской чертой, на нас неумолимо надвигалась чудовищная туча – тёмно-синяя, с кровавыми всполохами по краям.

В тот же миг раздался пронзительный вой сирены – звук местной воздушной тревоги, от которого кровь застыла в жилах.

Дверь распахнулась, и на пороге возник Дармин. Он резко хлопнул в ладоши, выкрикнув что-то на своём языке – впопыхах забыв о переводчике. В его сжатых кулаках мелькнули два камня, которые он тут же бросил у порога. Дом содрогнулся, и за его стенами вдоль каменных оград стал подниматься полупрозрачный купол, медленно смыкаясь над нами, как защитный колпак.

Я уже открыла рот, чтобы спросить, что происходит… как вдруг меня скрутила невыносимая боль. Глянув вниз, я увидела алые капли на полу. Месячные. Они пришли позже обычного, а я, увлечённая хаосом вокруг, совсем позабыла о них – роковая ошибка.

Боль согнула меня пополам. Рука судорожно впилась в живот, а тело моментально покрылось липким потом. Жар волнами накатывал изнутри, парализуя мышцы. Я не могла пошевелиться, лишь беспомощно смотрела на Дармина, застывшего в немом ужасе.

Он стремительно подбежал ко мне, а затем крепко обхватив меня за плечи, резко крикнул что-то служанке, появившейся в дверях. Дармин помог мне добраться до кровати, где осторожно уложил на прохладные простыни, пока я корчилась от боли, неспособная сделать полноценный вдох.

– Гория, гория, – повторял он, словно заклинание, смягчая тревогу единственным словом из местного языка, которое я знала.

Но что происходило со мной? Никогда прежде месячные не наступали так внезапно и не сопровождались такой нечеловеческой болью. Казалось, тысячи раскаленных ножей режут меня изнутри, и этому мучению не будет конца. Когда мне поднесли привычный розовый напиток, тело отвергло его – меня вырвало, и сознание поплыло.

Сквозь пелену перед глазами я видела, как за окнами дома мир погружался в абсолютную тьму, вспыхивающую алыми шаровыми молниями. С каждым их разрядом боль усиливалась. Я впилась ногтями в руку Дармина и закричала, выгибаясь в неестественной судороге, чувствуя, как постель пропитывается кровью. Неужели я… умираю?

Эта мысль мелькнула и исчезла, растворившись в бреду. Я даже не заметила, когда Дармин ненадолго отошел, а служанки принялись накладывать на мой лоб ледяной компресс, пропитанный горьковатым ароматом целебных трав. Они растирали в чаше голубоватый порошок, поднося мне подышать едким, но облегчающим паром. Когда мужчина вернулся, его лицо было напряжено, а голос полон тревоги.

– Как не вовремя, гория… – Его голос дрогнул, когда он опустился рядом, бережно поправляя подушки под моей головой. Его ладонь легла на мою дрожащую руку.

– Я не могу дышать… – выдохнула я, сжимая зубы от новой волны боли. Мир плыл перед глазами, пульсируя в такт ударам в висках. – Что со мной?

Дармин стиснул кулаки, и в его глазах, обычно таких твёрдых, мелькнуло что-то беззащитное.

– Аверсину недостаточно того, что ты живёшь под моей крышей. Я думал, что Аравейя взяла тебя под свою защиту, позволив мне спасти тебя. Но этого оказалось мало.

Новый спазм скрутил с такой силой, что звёздочки затанцевали перед глазами. Я беспомощно сжалась, чувствуя, как его пальцы вплетаются в мои – так крепко, будто он пытался приковать меня к жизни одной силой прикосновения.

– Я не могу позвать доктора, – он наклонился так близко, что его шёпот пробивался сквозь шум в моих ушах. – Нечем облегчить боль… нечем выиграть время. Но…

Его дыхание обожгло щёку.

– Есть один способ. Единственный. И я ненавижу себя за то, что предлагаю это сейчас, когда ты не в себе…

– Что…? – я едва различала его слова. Всё вокруг залилось алым цветом. В голове гремело – барабаны, ветер, чьи-то крики, сливающиеся с моими собственными.

– Я могу назвать тебя женой перед ликами богов.

Его голос прорвался сквозь хаос, чистый и твёрдый, как клинок.

– Если ты согласишься… если они примут наш обет… Аверсин отступит.

Я не видела его лица – только чувствовала, как его рука сжимает мою, будто последнюю нить, связывающую с этим миром.

– Да… – прошептала я, не узнавая собственный голос. – Да, сделай это… прошу.

Меня бережно перенесли в прохладную затенённую комнату, где в полумраке высились шесть загадочных статуй. Сознание плыло, реальность смешивалась с кошмаром. Сквозь пелену боли мне мерещилось, будто изваяния оживают. Юная дева с острыми чертами лица злорадно смеялась, бросая на меня насмешливый взгляд. Женщина постарше с мягкими чертами качала головой, словно жалея меня. Величественный золотоволосый мужчина с горделивой осанкой дразняще подмигивал. Суровый юноша хмурился, явно не одобряя происходящее. А старец взирал безразлично, будто ему было всё равно.

Лишь одна фигура оставалась неподвижной, скрываясь в глубине ниши. Но когда луч света упал на неё, я увидела – его голубые глаза вспыхивали, следя за мной с нечеловеческой внимательностью.

Мои ноги подкосились, когда меня опустили на мягкую подушку перед выставленными фигурами богов. Дармин, не отпуская моей руки, опустился рядом на колени. Его голос, тёплый и твёрдый, зазвучал на непонятном языке, наполняя зал торжественными вибрациями.

– Повторяй за мной… – он перешёл на ломаную земную речь, и я сквозь боль уловила знакомые слова: – Я… беру Дармина… в законные мужья…

Каждый слог давался с трудом. Губы запеклись от крови, но я собрала последние силы:

– Клянусь… любить… и оберегать… в болезни… и здравии… пока… смерть… – голос сорвался на хрип, но мне удалось договорить слова земной клятвы любви.

Когда его губы коснулись моих, я уже почти ничего не чувствовала. Лишь солоноватый вкус крови и слабый отзвук тепла. «Какая нелепость», – мелькнуло в сознании. Брак без цветов, без гостей, без белого платья…

Но в тот миг все шесть пар глаз вспыхнули ослепительным светом, пронзая меня насквозь. Казалось, неведомые силы выворачивают душу наизнанку, проверяя искренность каждого слова.

– Пожалуйста! – закричало моё сердце. – Дайте мне шанс полюбить его! Позвольте жить в этом мире рядом с ним!

И будто в ответ – страшная боль отступила, сменившись странным облегчением. Сознание поплыло, но перед самым падением в бездну я успела почувствовать, как Дармин подхватывает моё обессилившее тело.

Глава 4. Болезненная страсть

Необъяснимое чувство охватывало меня каждый раз, когда я задумывалась о том, как стремительно перевернулась моя жизнь. Ещё вчера я была никем – маленькой невидимой букашкой на задворках вселенной, мышью, бегущей в колесе без цели и смысла. Я так отчаянно мечтала найти себя, стать кем-то значимым… И вот теперь я в другом мире. На моей коже ниже пупка появилась странная, состоящая из множества кругов и точек, татуировка, похожая на причудливое родимое пятно, доходящее прямо до моих интимных мест. Она сладко пульсировала, когда я её касалась и была очень чувствительной, постоянно напоминая о том, что я теперь замужем за Дармином.

Признаться, я до сих пор не понимаю, кто я теперь и чего действительно хочу. Никогда не предполагала, что моё замужество будет таким… неожиданным. Но страх постепенно уходит – я научилась судить Дармина не по словам, а по делам. А он ведёт себя с удивительной чуткостью, будто боится раздавить меня неосторожным движением.

Свободного времени у меня много, поэтому я стала записывать свои наблюдения. Первое, что поразило меня – отношение Дармина ко мне разительно отличается от того, как обращались с женщинами в моём мире. Он никогда не переступает мои границы, говорит со мной как с равной, считается с моим мнением и проявляет трогательную заботу. Это заставляет задуматься: а как вообще здесь относятся к женщинам? Неужели в Аверсине существует настоящее равноправие?

– Мне трудно проследить ход твоих мыслей, гория, – как-то ответила Дармин, когда я задала ему этот вопрос. – В Аверсине женщин почитают. Но наше уважение… оно подчинено особым правилам, которые тебе ещё предстоит узнать.

Так я познакомилась с аверсинской кастовой системой, в которой самыми свободными были гории – люди из знатных родов, потомки первых поселенцев. Женщины гории имеют равные права с мужчинами: могут возглавлять семьи, занимать высокие посты, участвовать в управлении.

Есть ещё низиры – простолюдины. Среди них положение женщин сложнее – многие зависят от мужчин. Хотя есть исключения: воительницы, жрицы, стражи порядка, а также особая каста – пурии, то есть куртизанки.

Полноценное обучение пока откладывалось – мне было необходимо восстановиться, я потеряла слишком много крови и поэтому много спала, ела и отдыхала. Занималась с одной из служанок гимнастикой в специальном зале, а также плавала в бассейне. Меня бесконечно поражала местная культура. Аверсинцы, при всей их любви к пирам и развлечениям, трепетно относились к своему телу. Как объяснил Дармин, эта «мода на здоровье» появилась с приходом нового импеара.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Дармин, когда я лежала на мягкой кушетке на открытой веранде своих покоев, наслаждаясь закатом и записывая свои размышления, удивляя служанок теми каракулями, что выводила на тонкой бумаге острой ручкой с местными чернилами.

– Намного лучше, – улыбнулась я, подставляя лицо под поцелуй.

Некоторые мелочи прочно вошли в нашу жизнь. Я привыкла целовать его, касаться его тела, чувствовать на себе его взгляд, слушать, какими возвышенными словами он превозносит меня, каждый раз восхваляя мою внешность, проницательный ум и стойкость. К такой нежности сложно не привыкнуть. Перед ней сложно устоять.

– Ты прожила в Аверсине целый кориан, можешь себе это представить? – расслабленно сказал Дармин, протягивая мне красный цветок с золотистой пыльцой. – Тебе здесь нравится?

Вдыхая пряный аромат, я приподняла уголки губ. Кориан – это название летнего месяца, состоящего из двадцати четырёх дней. Месяц не делится на недели, а их самих пятнадцать, разделённых на три сезона. Жаркий, следом дождливый, потом холодный. Удивительно было то, что в сумме выходило примерно столько же дней, что и на Земле. А день состоял из двадцати трёх часов, разделённых на шестьдесят минут, что ставило меня в тупик всё той же схожестью с земным течением времени.

– Если бы не та беда, нравилось бы больше, – ответила я с лукавой улыбкой. – Хотя не могу не признать силу чар Аверсина. Здесь даже воздух сладкий.

Дармин присел рядом со мной, его пальцы нежно обвили мою руку, поднеся её к губам. Губы его коснулись моей кожи тёплым, едва ощутимым прикосновением, от которого по спине пробежали мурашки. Я видела, как в наслаждении он прикрыл глаза, его длинные ресницы отбрасывали тени на смуглые щёки, а в уголках губ затаилась усталая улыбка. Он наклонил голову, и в этом жесте читалась утомлённость – день выдался тяжёлым.

С недавних пор он стал делиться со мной тяготами своей высокой должности, рассказывая, как непросто управлять делами великого рода Дэ’Аллерия. Я слушала, затаив дыхание, мысленно восхищаясь его мудростью и силой. Каждое его слово заставляло сердце биться чаще – не только из-за важности сказанного, но и потому, что он доверял мне.

– Хотел бы я, чтобы ты поскорее ощутила наш язык в своих мыслях, – прошептал он, открывая глаза. В их глубине плескалась лёгкая грусть. – Мне хочется, чтобы твои дни наполнились смыслом. Чтобы ты освоилась здесь… – Его пальцы медленно скользнули по моей ладони, вызывая дрожь. – Тогда я смогу выводить тебя в свет. Знакомить с друзьями, показывать тебе город, свозить на рудники, где мы добываем чудеса из-под земли… – Голос его звучал низко и тепло, как шёлк по обнажённой коже. – Я хочу, чтобы ты нашла здесь своё место. Хочу прогнать скуку из твоих глаз и зажечь в них огонь…

Он умолк, но его пальцы продолжали своё тайное путешествие – поглаживали ложбинку между моими пальцами, рисуя невидимые узоры. Каждое прикосновение будто прожигало кожу, пробуждая внутри странное, сладкое томление.

С недавних пор я всё чаще ловила себя на мысли, что при взгляде на Дармина дыхание перехватывает. Грудь тяжелела, между ног возникало тепло, нарастающее с каждой секундой. Я будто превращалась в натянутую струну, готовую лопнуть от напряжения. Мне хотелось бо́льшего – не только этих нежных поцелуев, но и его всего, без остатка. Я отвечала на его ласки всё страстнее, отчего даже голова начинала кружиться…

Но Дармин словно не замечал моей перемены. Он оставался таким же сдержанным, осторожным, будто боялся раздавить меня одним неловким движением. Его деликатность сводила с ума. Почему он не решается? Может, он не рад нашему браку? Или… я не волную его так, как он – меня?

– Расскажи о буре, случившейся во время нашей свадьбы, – я решила сменить тему, понимая, что иначе попросту начну плакать. – Мне же она не привиделась. Всё вокруг окрасилось в кроваво-красный цвет, мир потемнел, и я отчётливо видела шаровые молнии… Они плясали за куполом, будто живые.

Дармин плавно пересел ко мне в ноги. Устроившись на спинке кушетки, он взял мою ступню в свои тёплые ладони, его пальцы сразу нашли напряжённые точки. Сладкая волна расслабления разлилась по телу, но я сжала зубы, пытаясь сосредоточиться на его словах сквозь это головокружительное удовольствие.

– Это буря называется яррох, – его голос зазвучал глубже обычного. Большой палец с лёгким нажимом прошёлся по своду моей стопы, заставив непроизвольно выгнуться. – Она рождается, когда солнце опаляет землю до раскалённого шёпота. Песок на глубине начинает петь, поднимаясь, и тогда буря захватывает города, загоняя всех по домам. – Его пальцы ненадолго остановились, будто давая мне представить эту картину. – Тот, кто останется на улице… умрёт от тысячи порезов, что проникают до самых костей.

Я почувствовала, как его дыхание участилось, когда он продолжил:

– В такие дни защитные кристаллы и дольмены слабеют, и песчаные джинны пробираются на наши улицы. Только стража может противостоять им… – Его руки снова ожили, теперь массируя каждый палец с такой нежностью, будто разминали лепестки. – Девушки с волосами цвета утренней зари, как у тебя… наши защитницы. Они чувствуют Аверсин, умеют забирать его силу и обращать против джиннов.

– В моём мире розовые волосы – всего лишь краска, – я скупо улыбнулась, вспоминая насмешливые взгляды коллег. Кожа под его пальцами вдруг показалась слишком горячей. – Я просто хотела добавить яркости в свою жизнь.

Дармин наклонился ближе, его губы почти касались моей лодыжки, когда он прошептал:

– Здесь этот цвет – у тех, кто пьёт пасту из чёрного песка с голубым оттенком. Она даёт силу… но может свести с ума. – Его палец внезапно с особым нажимом прошёлся по пяточке, и тихий стон вырвался у меня из груди прежде, чем я успела сдержаться.

Он мгновенно замер. Его пальцы всё ещё обнимали мою ступню, но стали совершенно неподвижны.

– Почему… – мой голос дрогнул, – почему ты остановился?

В воздухе повисло напряжение, густое, как предгрозовая тишина. Его глаза, потемневшие и глубокие, изучали моё лицо, будто ища ответа на невысказанный вопрос. Я видела, как его зрачки расширились, как сжались пальцы на моей коже – сильнее, чем нужно, сильнее, чем можно…

И тогда я поняла – он боится. Боится именно этого. Боится той грани, за которой его контроль может рухнуть.

– Прости, гория, – голос его звучал хрипло, словно он с трудом сдерживал себя. В глазах, отражающих тусклый свет заходящих светил, вспыхнули золотистые искры. – Я не хочу давить на тебя. Не хочу, чтобы ты думала, будто я пользуюсь твоей уязвимостью…

Я медленно откинулась на подушки, чувствуя, как шелковая ткань скользит по обнажённой спине. Правую ногу плавно подняла, уперев босую ступню в его грудь. Пальцы ног слегка сжали ткань его туники, оттягивая её вбок, обнажая смуглую кожу. Когда подушечка стопы коснулась его тела, я почувствовала, как учащённо бьётся его сердце – бешено, как у загнанного зверя.

– Я не чувствую себя зависимой, великий горий, – мой голос звучал томно, пока я продолжала водить ступнёй по его торсу, ощущая каждый рельеф мускулов под кожей. – Напротив… Мне кажется, из нас двоих именно ты тяготишься этими обстоятельствами. Навязанной Аравейей иномиркой, свалившейся на твою голову… – Я намеренно провела большим пальцем ноги по его соску, чувствуя, как он тут же затвердел. – С которой ты не знаешь, что делать…

Дармин резко вздрогнул, его глаза потемнели, золотистые искры сменились тлеющим огнём. Внезапно его пальцы сжали мою лодыжку с такой силой, что на коже останутся следы, и поднесли ногу к лицу. Его горячее дыхание обожгло меня, прежде чем губы коснулись пальцев, а язык – влажный и настойчивый – дотронулся до них, заставляя моё тело выгнуться в немом стоне.

Я запрокинула голову, обнажая горло, чувствуя, как волны удовольствия растекаются от каждого прикосновения его рта. Его свободная рука скользнула вдоль моей ноги, пальцы впивались в нежную кожу внутренней поверхности бедра, приближаясь к тому месту, где уже пульсировало влажное тепло. Где-то вдали мерцали звёзды, но мне было не до них – весь мир сузился до его прикосновений, до жара его тела, до низкого рычания, вырвавшегося из его груди, когда мои пальцы вцепились в подушки.

Местные боги наверняка видели, как я жаждала этого мужчину. Как каждый нерв в моём теле кричал о нём. В этот момент мне было всё равно, что будет завтра – лишь бы его губы никогда не переставали исследовать мою кожу, лишь бы его руки не прекращали своё путешествие по моему телу, лишь бы этот ночной танец не заканчивался никогда…

– Не останавливайся… – прошептала я, чувствуя, как его пальцы наконец коснулись раскалённой влажной поверхности между моих бёдер. – О, Дармин… пожалуйста…

И он не остановился.

На следующий день всё снова изменилось. Я проснулась в постели Дармина, чувствуя его руку на своей груди. В теле была приятная тяжесть, сладкая истома, а внутри – странная наполненность, будто жизнь обрела новые, более чувственные грани. Краем сознания мелькнула мысль, что мы не предохранялись, но думать об этом не хотелось.

Куда интереснее оказалось другое. За завтраком, пока слуги подавали блюда, я впервые поняла аверсинскую речь. Заработал дар рассветной богини Лиллиар, о котором говорил Дармин. Моя связь с этим миром окончательно установилась.

Я уловила перешёптывания служанок в углу:

– Не верится, что после смерти жены горий пустил в сердце новую горию. Настоящее чудо, ниспосланное богами! – говорила одна.

– Хоть бы всё так и было, – вздохнула другая. – Горию не хватает тепла. Он суров и жесток. А с ней – мягок и нежен. Может, скоро мы снова услышим смех и топот детских ножек…

Я подавилась соком. Дети? Замужество? Я осознала, что не была готова ни к тому, ни к другому.

Пока девушки обсуждали перемены в Дармине, во мне вновь шевельнулось сомнение. Положив руку на живот – там ещё чувствовалась лёгкая болезненность – я вдруг ясно осознала: всё это ошибка.

Я не знаю этот мир. Я не рождена горией и не понимаю, как ею быть. Жизнь жены властного и богатого мужчины – это не только праздность и роскошь, но и груз обязанностей, о которых я не имею понятия.

Как мне со всем этим справиться? Как найти людей, которые помогут, а не предадут? Ведь хоть это и другой мир, но люди… вряд ли они сильно отличаются от землян.

Охватившая меня двойственность заставила пока умолчать о даре понимания. Но мне так хотелось порадовать Дармина, что жестами я попросила отвести меня на кухню. Используя местные продукты, я решила приготовить что-то, отдалённо напоминающее земную кухню. Выбор пал на фруктовый торт с диковинными ягодами.

С помощью всё тех же жестов мне удалось объяснить прислуге, что мне нужно, и вскоре мы вместе создали воздушный белоснежный десерт, усыпанный зелёными и лиловыми ягодами. Сверху его украсили тончайшей позолотой – я даже захлопала в ладоши от восторга.

Решив лично преподнести угощение, я направилась к Дармину, который уже вернулся домой, но был не один. Не желая ждать, я пошла в зал, где он обычно принимал гостей, и замерла у двери, услышав разговор.

– Она мила. Нежна. Красива и наивна… Идеальный дар Аравейи, – голос Дармина звучал непривычно холодно, будто лезвие, проведённое по коже. – Даже усилий не потребовалось – влюбилась, как дурочка. Скоро Катерина поймёт аверсинский, и связь окончательно закрепится. Думаю, случится это сегодня… или завтра. Как раз к Тёмной Ночи поспеем. Всё рассчитано.

Тишину разрезал серебристый смех.

– Дорогой братец, – прозвучал женский голос, сладкий, как отравленный мёд. – Ты говоришь так, будто это плохо. Твою постель сегодня согревала прелестная влюблённая дурочка. Скоро её кровь прольётся у алтаря Аравейи, и наш план сдвинется с мёртвой точки. Всё идёт безупречно. Чтецы не ошиблись – Игры близко. Скоро начнётся то, о чём мы так мечтаем.

– Я делаю это по необходимости, Тисса, – сдавленно произнёс Дармин, и в его голосе впервые прорвалось что-то человеческое. – Мне… жаль её. Она не заслужила такой участи.

Сердце остановилось.

Торт в моих руках дрогнул, соскальзывая с края тарелки – ещё мгновение, и он шлёпнулся бы о пол. Но я судорожно сжала пальцы, останавливая падение. Их слова превратились в отдалённый гул, будто я внезапно погрузилась под воду.

Я отступила в тень, швырнула десерт на первый попавшийся стол и рухнула на диван, вжав кулаки в живот. Внутри всё горело. Лёгкие сковал ледяной спазм – я согнулась пополам, беззвучно крича.

Глупая. Доверчивая. Преданная, как собака.

Как я могла поверить? Как могла забыть, что любая доброта имеет свою цену?

Но… ещё не всё потеряно. Я найду способ выбраться из этого дьявольски прекрасного дворца. Украду драгоценности и продам. А потом затеряюсь среди улочек Сэйма или же уйду в Ровейн, а может пересеку границы мира и отправлюсь дальше.

Сейчас я вытру слёзы, наберусь столько сил, сколько у меня есть. И буду улыбаться его жестокости. И сделаю всё, чтобы он ни о чём не догадался. Мне не победить его в открытом бою, но и принести себя в жертву я не дам.

Торт я вручила спустя час – когда дрожь в руках утихла, а губы научились снова изображать томную улыбку. Притворяться влюблённой дурочкой было невыносимо, но я заставила себя шептать ему ласковые слова, целовать его губы, позволять его рукам скользить по моей коже… И даже легла с ним в постель.

Я закрыла глаза, прикусив губу до крови, когда его пальцы вновь узнавали каждую частичку моего тела. Притворялась, что стону от наслаждения, а не от отвращения. Играла свою роль до конца – пока он, удовлетворённый, не уснул, приковав меня к себе тяжёлой рукой.

Глубокой ночью я выскользнула из его объятий.

В своей комнате наспех натянула короткую тунику, обнажающую бёдра, из шали соорудила нечто вроде сумки, куда запихнула украшения – всё, что могло стать моей свободой. Балкон, сад, тяжёлая ночная духота…

Я изучала этот дом с самого первого дня, запоминая каждый поворот, каждую тень. Знала, что двор охраняют ночные твари – кошкоподобные и голодные. Но они не тронут меня. Я пахла Дармином. Его собственностью.

Каменная стена, увитая синим плющом, в конце сада. Я карабкалась по толстым ветвям вверх, чувствуя, как ткань туники задирается, обнажая кожу, и как жаркий ветер бьёт по оголённым бёдрам…

Когда я перемахнула на ту сторону, удача мне изменила. От напряжения руки разжались – и я полетела вниз, прямо в его объятия.

– А ты смелее, чем я думал, – голос Дармина обжёг шею горячим дыханием. Сильные руки сжали мои бёдра, прижимая к себе так, что я почувствовала его возбуждение сквозь тонкую ткань.

– Я ощутил твоё желание сбежать, когда ты мне вручила этот смешной торт. Ты плохо лжёшь, пташка. Но подготовиться успела – похвально.

Он медленно опустил меня на землю, но не отпустил – его ладонь скользнула под тунику, сжимая голую кожу бедра.

– Я не вернусь! – я дёрнулась, чувствуя, как его пальцы впиваются в плоть. – Ты не сделаешь из меня жертву!

В темноте сверкнули зубы.

– А кто тебя спрашивает? – он резко вдавил пальцы в шею, в ту точку, что знал слишком хорошо.

Тьма показалась мне сладкой и густой, как его поцелуи. Последнее, что я почувствовала – его губы на своём горле, и его руку, поглаживающую татуировку на моей коже.

Я очнулась в своих покоях. У двери дремала служанка, а за окном яркое солнце заливало комнату светом, обещая невыносимую жару. Но внутри меня всё леденело. Так оно и есть – меня действительно принесут в жертву. И наивно было надеяться, что судьба на этот раз смилостивится. Когда она хоть раз давала мне поблажку?

Кудрявая девушка вздрогнула, почувствовав моё движение, и залепетала, суетливо жестикулируя:

– Гория, не вставайте, вам нужен покой…

– Как будто у меня есть выбор, – прошептала я, безвольно падая на подушки.

Внезапно вся роскошь дворца Дармина предстала передо мной жуткой пародией на фильм «Калигула». Тошнота подкатила к горлу, а в глазах защипало.

– Меня принесут в жертву, да? – спросила я, видя, как её брови дрогнули в сочувственном изгибе. – Бежать бесполезно – Дармин пометил меня татуировкой, он чувствует мои мысли. Остаётся только ждать конца.

Служанка растерянно опустила глаза, не находя слов, и поспешила сообщить, что скоро придут другие девушки для утренних процедур.

Сидя в купели, пока чужие руки совершали привычные ритуалы очищения, я вдруг громко произнесла:

– В чём смысл всех этих церемоний? Какое-то больное удовольствие – так заботиться о том, кого готовят на заклание?

Девушки переглянулись, не понимания, о чём я говорю. Ну да, кто же будет ставить в известность служанок о своих планах. И в этот момент я дошла до точки.

Резким движением я выскочила из купели, с размаху растолкав девушек, и босиком рванула прочь. Они бросились вдогонку, но я была быстрее. Как птица пронеслась через мраморный холл с фонтаном, устремляясь к выходу. Встречные слуги застывали в шоке – не каждый день увидишь обнажённую горию, несущуюся по коридорам, сверкая бледной попой.

Как на зло, у выхода стоял Дармин в компании светловолосого мужчины лет тридцати. Они мирно беседовали, но оба окаменели, увидев меня. Я резко остановилась и вызывающе уперла руки в бока.

– Ну что? Думал, после всего случившегося я буду покорной овечкой? – выкрикнула я, задрав подбородок. Дармин нахмурился.

Сцену прервали запыхавшиеся служанки с голубой шалью в руках. Они попытались набросить её на меня, но я дёрнулась, едва не заехав самой рьяной по лицу.

– Никуда я не пойду! Не буду твоим жертвенным агнцем! Слышишь? Никогда! – мой крик эхом разнёсся по залу.

Муж замер на мгновение – а затем стремительно сократил расстояние между нами. Его пальцы впились в мой локоть, резко дёрнув, заставляя согнуться. Сам он наклонился следом, горячее дыхание обожгло ухо:

– Ты смеешь позорить меня, девчонка? – его голос звучал как шёпот, но от него стыла кровь.

Я зашипела – не столько от боли, сколько от ярости и чего-то ещё… чего-то тёплого и предательского, что пробежало по коже там, где его пальцы касались меня, отзываясь в проклятой татуировке и заставляя меня краснеть и тяжело дышать.

– Дармин. – Раздался спокойный голос от входа. – Ты делаешь ей больно. Разве так должен обращаться муж со своей горией?

Дармин отпустил меня – но не сразу. Сначала его большой палец провёл по внутренней стороне моего запястья, будто случайно… будто намеренно. Я прижала руку к груди, чувствуя, как кожа после его прикосновения всё ещё горит.

Незнакомец приблизился. Его улыбка была слишком белой, слишком осознанной. Он приложил ладонь к плечу – жест почти рыцарский, если бы не то, как его глаза скользнули вниз, к моим обнажённым бёдрам и груди.

– Очарован, гория.

Дармин аж побледнел от ярости.

Служанки набросили на меня лёгкую ткань, но я даже не попыталась прикрыться. Вместо этого выше задрала подбородок, чувствуя, как холодный шёлк скользит по коже, подчёркивая изгибы больше, чем скрывая.

– Жертвоприношение? Дар Аравейи? Ни за что!

Незнакомец расхохотался.

– Как интересно… – его взгляд пробежал по мне, будто раздевая заново. – Иномирка. Уже понимает нашу речь, но ещё не говорит. Дармин… какая рискованная игра.

Он шагнул ближе, и теперь я чувствовала тепло обоих мужчин – один горел, как костёр, другой – как лезвие на солнце.

– Импеар запрещает принимать гостей из иных миров. И уж тем более… жениться на них, – продолжил незнакомец.

Его взгляд прошёлся по моему прикрытому шалью животу, будто он всё ещё видел татуировку, спускающуюся в самую сокровенную часть моего тела.

– Поздравляю, конечно. Но… разве это не странно?

Дармин не ответил. Он взмахнул рукой – и слуги схватили меня, уволакивая прочь. Последнее, что я увидела – как незнакомец наклоняется к Дармину, и что-то шепчет ему на ухо… А потом двери захлопнулись.

Меня заперли в покоях. С окон уже успели ободрать лианы – видимо, предвидя мои намерения. Прыжок с такой высоты был бы безумием, и я, скрепя сердце, отказалась от этой затеи.

Весь день я металась по комнате, как загнанная волчица, разрываясь между яростью и страхом. Слова незнакомца не выходили из головы. Запрещено жениться на иномирках. Что это значит? Что затеял Дармин?

Катастрофически не хватало информации. И времени. Я всё ещё была слепа в этом мире – как новорождённый мышонок, беспомощно тыкающийся носом в стенки надвигающейся мышеловки.

Дармин пришёл на закате. Я уже успела успокоиться, хотя голод туманил сознание. Мне не приносили ни еды, ни воды. Видимо, это было частью моего наказания. Муж вошёл с подносом, уставленным экзотическими фруктами, их аромат мгновенно наполнил комнату. Поставив его на стол, он опустился рядом, его бедра в тонкой ткани почти касались моих.

Когда я потянулась к плоду, напоминающему апельсин, его пальцы вдруг сомкнулись на моём запястье, стальным, но не грубым движением притягивая меня к его ногам. Мраморный пол холодил босые ступни, а сквозь полупрозрачную ткань его туники я видела, как его тело откликается на мою близость.

– Пташка, ты ведёшь себя непочтительно, – его голос был мягок, как шёлк, но когда я попыталась подняться, его ладонь опустилась на моё плечо с отточенным ударом, заставляя вновь опуститься. – И крайне глупо. Ты не в том положении, чтобы испытывать моё терпение.

– Что может быть хуже смерти? – я бросила вызов, чувствуя, как его бедро напрягается под тканью. Мой взгляд самопроизвольно скользнул вниз, и он усмехнулся, заметив это.

– Лингвистическая ошибка, – он взял спелый алый фрукт и поднёс его к моим губам. Когда я попыталась взять его рукой, он отвел ладонь, заставляя принять пищу прямо с его пальцев. – В твоём языке нет слов для того, что я могу тебе дать.

Его голос внезапно изменился, став гуще, и последние слова прозвучали как физическое прикосновение, пробежав горячей волной по моей коже. Я невольно приоткрыла рот, и взрыв вкуса – кисло-сладкий, с непривычными пряными нотками – заставил меня сглотнуть слюну. Он тут же поднёс следующий плод.

– Я хочу твоего доверия, – его пальцы скользнули по моей щеке, оставляя липкий сок. – Чтобы ты приняла не только Аверсин, но и меня. Со временем… ты поймёшь, какое будущее я для тебя приготовил.

Его дыхание стало горячее, когда он наклонился ближе:

– Слишком долго я искал такую, как ты. С нужным… надломом в душе.

Я нахмурилась, отрываясь от вкусной еды, и с сомнением скользнула взглядом по его фигуре. Его голос звучал слишком спокойно, размеренно, без тени фальши или религиозного исступления, столь свойственного фанатикам. Если бы он и вправду собирался принести меня в жертву, вряд ли ему потребовалось бы моё согласие. Но для долгосрочных планов… для чего-то другого – происходящее обретало смысл.

Мужчина протянул очередную ягоду, но на этот раз задержал руку у моих губ. Когда я проглотила сладкую мякоть, его большой палец медленно скользнул мне в рот, прижимаясь к влажной внутренней поверхности, а затем оттянул мою нижнюю губу вниз, обнажая зубы. Он наблюдал за моей реакцией, прежде чем медленно облизать собственный палец, не сводя с меня тёмного, жгучего взгляда.

– Ты успокоилась?

Я лишь кивнула, чувствуя, как по спине пробежал горячий трепет.

– Я ничего не знаю об этом мире… Неизвестность рождает чудовищ в моей голове, – прошептала я, покорно склоняясь к его бедру, ощущая под щекой твёрдую мускулатуру.

Внутри меня всё сжималось и разжималось в такт дыханию. Я не собиралась сдаваться, но позволила огненной волне накрыть себя с головой. Он чувствует мои эмоции… И я лишь надеялась, что эта связь не настолько глубока, чтобы различить, как я маскирую страх под вожделением.

Уловка сработала.

Он наклонился, и его губы коснулись моих волос, вдыхая аромат, а затем – горячее дыхание обожгло кожу за ухом. Его собственный запах окутал меня – терпкий, густой, как выдержанное вино, с острой ноткой, от которой внизу живота заструилось тепло.

– Не тревожься, гория моя сладострастная. Со временем ты впитаешь этот мир… и забудешь о прошлом. Аверсин притягателен. Ты не устоишь перед ним… – Его пальцы впились в мои волосы, резко запрокидывая голову, чтобы я увидела голод в его глазах. – И передо мной.

Мои эмоции обострились до крайности, в голове разлился сплошной белый пульсирующий туман. Я потянулась к нему, покоряясь его желанию, и даже не проклиная себя за слабость. Однако Дармин отпустил меня, и будто заковав себя в непроницаемый панцирь, поднялся, разом утратив всякую игривость и страстность. Его глаза похолодели, а лицо окаменело.

– Не забывай о своих чувствах ко мне, Катерина. Я могу тебя отключить, но ты всегда будешь чувствовать и желать меня. И только мне решать, что будет дальше.

Глава 5. Тёмная ночь

Чувство беспомощности было мне слишком хорошо знакомо. А вот притворство оказалось куда более хлёстким и гадким. Я вновь оказалась в свободном падении. Под ногами не было почвы. Не было надежды. Не было любви. Каждый новый день я встречала со страхом. Тёмная Ночь – сегодня? Сегодня меня принесут в жертву Аравейе? Дармин утаивал от меня, когда наступит тот час. Он сбросил маску нежности, становясь всё более жестоким. Но я знала: он поступал так, чтобы не привязываться. Я видела это в его глазах. Он не хотел причинять мне боль – но причинял.

А я безропотно сносила всё, что он со мной делал. Я была податливой, мягкой и беззащитной. Молчаливой, тихой и запуганной. Изо всех сил я взращивала в себе этот страх, пытаясь за его мощью скрыть другие чувства. Ненависть зрела, как кроваво-красные гранаты. В них таилось столько пороха, что я удивлялась, как ещё не взорвалась и не спалила этот проклятый дворец дотла.

За мной следили так тщательно, что о побеге не могло быть и речи. Дармин верил в мою покорность, но бдительности не терял. Он поставил на кон всё и не собирался отступать. А мне бежать было некуда. Так я и горела изнутри, не зная, как вырваться из клетки.

Моим единственным утешением стала та самая молельная комната, где мы обвенчались. Каждый день я приходила туда, зажигала благовония и наполняла чаши водой перед изваяниями богов, мысленно взывая к ним за помощью и надеждой. Только там мне становилось легче. И только там я по-настоящему узнавала божеств этого мира.

Аравейя – жестокая богиня ночи, покровительница всего подлого, коварного и тех, кто отвергал нормы и правила. Она была ослепительной и дьявольски притягательной. Жестокой, жаждущей крови и ужаса в глазах своих жертв. Настоящая хищница, благоволящая таким же, как она сама.

Её противовесом была Лиллиар – мудрая богиня-мать, заботливая и всепрощающая. К ней шли беременные женщины и юноши, ищущие утешения. Она укрывала всех материнским крылом, и если не могла даровать реальную помощь, то хотя бы дарила покой и забвение.

Других великих богинь в этом мире не существовало. Зато были боги.

Самый яркий из них – Атрейс. Единственный, кто свободно ходил среди людей, сияя своим золотым, солнечным ликом. Он обожал женщин Аверсина, и те рожали от него полубогов. Он мечтал о новой расе, которая возвысится и изменит эту пустынную землю.

Ему противостоял Буар – бог света и полудня, воплощение закона и справедливости. Он отнимал у «детей солнца» их силу или не давал женщинам зачать от Атрейса. Он вершил правосудие на улицах, иногда лично карая мошенников и негодяев.

А ещё был Асартор – старейший из богов, уже почти чуждый этому миру. К нему обращались лишь старики, чувствующие близость конца. Он правил подземным царством, решая, достойны ли умершие покоя или обречены мучиться до нового перерождения.

Мне было странно осознавать, что в этом мире загробная жизнь – не просто часть веры, а неизбежная реальность. Здесь смерть знакома и предопределена. Здесь даже можно поговорить с умершими, если найти достаточно смелого – или безрассудного – чтеца, способного не только предвидеть будущее, но и заглядывать по ту сторону.

Лишь об одном боге я так и не смогла ничего узнать – о Нокторне, боге-изгнаннике, том, кто спас первых аверсинцев. Он был двуликим божеством: одной рукой творил ужас, другой – неземную красоту. О нём никто не говорил. Люди будто вырвали его из своих сердец – и лишь недавно я поняла причину.

В этом мире существует Арена Грёз – игры, которые боги устраивают раз в несколько лет. В прошлый раз они пришлись на эпидемию стальной лихорадки. Победитель, единственный выживший, пожелал избавить Аверсин от болезни. Но Нокторн не исполнил его просьбу. Вместо этого он попросту исчез – больше не являясь ни в молитвах, ни на улицах городов.

Тогда бога предали забвению. Но его изображения всё ещё стоят во всех храмах, алтарях и соборах. Его святилища осквернили, а жрецов, отказавшихся отречься от него, казнили. И всё же он здесь. Сейчас он смотрит на меня из тени – серая статуя сурового мужчины, когда-то самого почитаемого бога. Почему он отверг своих верных? Зачем позволил им страдать?

Я не знала ответа, но продолжала лить воду в его высохшую, потрескавшуюся чашу. Вода в мире песков – драгоценнее жизни. Её добывают из подземных источников, и лишь недавно появились технологии, способные напоить целые города, а не только власть имущих. Раньше капля воды стоила как самоцвет, как слиток руды или горсть иссиня-чёрного песка.

– Забавно, – голос за спиной заставил меня вздрогнуть, – ты воздаёшь почести предателю, зная, что он натворил.

От этого бархатного тембра в животе пробежали мурашки, а между ног предательски заныло. Проклятое влечение, которое я сама же и разожгла, позволив себе влюбиться в собственного палача.

Я медленно обернулась. Дармин стоял в дверном проёме, скрестив мускулистые руки. Его взгляд скользнул по мне с преувеличенной скукой – будто я уже стала для него пустым местом. Скоро он получит всё, чего хочет.

– Когда боги ходят среди смертных, – он сделал шаг вперёд, и тень скользнула по его резким чертам, – их молчание становится соучастием. Они слышали, как во время лихорадки матери рыдали над детскими трупами. Слышали, как молились умирающие. И ничего. Ни один не протянул руку.

Его губы искривились в гримасе отвращения, когда он бросил взгляд на каменные лики богов.

– Но ты же сам собираешься принести меня в жертву одной из них, – мой голос прозвучал тише, чем я хотела.

Под правым глазом Дармина дёрнулась тонкая жилка. Единственный признак гнева – он застыл, будто превращаясь в статую, только глаза… его почти золотые глаза потемнели, став цветом старой меди.

– Аравейя, – он произнёс имя богини с странной нежностью, – никогда не притворялась святой. Она честна в своей жестокости. Помогает только тем, кто осмеливается брать.

Его пальцы непроизвольно сжались.

– Лжецам. Обманщикам. Тем, кто видит дальше слепых овец. – Внезапно он улыбнулся, и от этой улыбки стало холодно. – Она свела нас. Разве это не дар? Ты в долгу перед ней, маленькая жертва.

Я сжимаю зубы, чувствуя, как гнев пульсирует в висках.

– Как жертвенного ягнёнка, ей-богу! – мой голос звучит хрипло. – Лучше бы мне сгнить под колёсами той проклятой машины, чем оказаться на её алтаре, служа твоим грязным планам!

Дармин стремительно сокращает расстояние между нами. Его пальцы, холодные как сталь, впиваются в моё запястье. Я пытаюсь вырваться, но он с лёгкостью выкручивает руку, и внезапный укол – маленький нож, появившийся будто из воздуха, рассекает мою ладонь. Он наклоняет мою руку над чашей Аравейи, и капли крови падают на тёмную поверхность, шипя и пузырясь, как кислота. На его губах расцветает та же улыбка, что когда-то заставляла мое сердце биться чаще.

– Тёмная Ночь уже стучится в двери, моя птичка. – Его голос звучит почти нежно. – Ты искала утешения у всех, кроме той, что действительно спасла тебя. Обращалась к тем, кто допустил наш… союз. – Он делает паузу, и его глаза становятся холоднее. – Они чувствовали моё нутро. Знали, на что я способен. И всё равно благословили этот брак. Разве это не истинная жестокость?

– Я не понимаю одного, – голос срывается, слова вырываются, как пауки из тёмной норы, заползая в горло колючей болью. – Как ты мог быть таким нежным? Делиться со мной снами, вытирать мои слёзы… зная, что ведёшь меня на заклание? Как можно быть настолько… – Я задыхаюсь, слёзы оставляют на щеках горячие дорожки.

Мои пальцы дрожат. Я вспоминаю его смех в лунные ночи, его руки, согревавшие меня в лихорадке. Всё это время он вёл меня к алтарю, как ягнёнка на верёвочке.

Вдруг – невероятное! – в его глазах мелькает что-то человеческое. Боль? Сожаление? На мгновение я вижу того Дармина, каким он был… или притворялся.

– Дармин… – Я протягиваю руку, касаюсь его пальцев. – Пожалуйста…

Одним резким движением он отбрасывает мою руку. Его лицо становится непроницаемой маской, золото глаз темнеет.

– Это произойдёт сегодня, гория. – Каждое слово падает, как приговор. – Ничто не изменит того, что должно случиться.

Мне не у кого было просить помощи. Некуда бежать. Ничего не придумать. Во время приготовлений меня накрыла беспощадная истерика – меня силой напоили каким-то отваром, от которого началась непрекращающаяся икота, а вместе с ней исчезли все чувства. Это спасительное отупение казалось теперь единственной милостью. Я покорно крутилась в руках молчаливых служанок, позволяя превращать себя в идеальный сосуд.

Горячие щипцы завили мои волосы в тяжёлые волны. Лицо покрыли тонким слоем косметики. Тело вновь лишили всех волосков, отшлифовали скрабами до перламутрового блеска. Меня облачили в длинную чёрную тунику. Мелькнула странная мысль – разве жертва не должна быть в белом? Но мысль уплыла, не оставив следа.

Я позволила вывести себя из дворца. Дармин оценивающе окинул меня взглядом и, удовлетворённо кивнув, усадил в крытую повозку, запряжённую кошкообразными созданиями размером с лошадь.

– Единственная ночь в году, когда на небе нет наших лун, – произнёс Дармин, вглядываясь сквозь полупрозрачную занавеску в пустынные улицы. – Горожане заперлись по домам. Не зажигают огней. Не пьют. Не смеются. Сидят тише мышей и молятся. Говорят… – его голос стал шепотом, – в этот самый тёмный час отверженный Нокторн бродит по переулкам, ищет хоть искру света, хоть одну живую душу, что не отвернётся от него. И если найдёт… – пауза, – высосет всю жизнь, пытаясь оживить своё мёртвое сердце. Ведь богу нужны последователи как воздух.

Он обернулся ко мне, но его слова не нашли отклика. Я безучастно смотрела в пустоту, представляя лягушек на кувшинках. Как они квакают, раздувают бока, ловят комаров… Где-то журчит вода. Где-то кричат. Может, это я кричу? Не знаю. Мне всё равно.

Дармин привёз меня на городское кладбище. Аверсинцы предпочитают кремацию – их прах покоится в каменных урнах, погружённых в землю. Прах родственников смешивают в общем семейном сосуде, чтобы они оставались вместе даже после смерти. Горе тому, кто лишён этой участи – говорят, такие души вечно блуждают в поисках своих близких, если живые не упросят Асартора о помощи.

Мы остановились у небольшого храма Лиллиар. Богиня начала, принимающая младенцев в своё тёплое лоно. Ирония не ускользнула от меня – храм жизни среди царства смерти. Дармин усмехнулся, заметив мой взгляд на купель у подножия статуи. Именно под ней скрывался проход в подземное святилище Аравейи.

Внизу нас встретила статуя тёмной богини, окружённая таинственными символами, находящаяся на входе в огромное помещение, куда не проникал ни один луч света. Воздух стоял тяжёлый, насыщенный медным и немного кислым запахами. Где-то в темноте слышался шелест, будто ползали невидимые змеи – хотя я не знала, водятся ли они здесь.

Комната освещалась лишь тусклым красно-золотым сиянием, просачивающимся сквозь причудливые узоры на стенах. Богиня разрушения и гнева словно насмехалась над своей сестрой-покровительницей жизни, принимая кровавые дары у своих ног.

Этот мир – как две стороны одной монеты. Жизнь и смерть. Свет и тьма. Всё существует в неразрывной близости, всё пронизано смыслом – если осмелиться этот смысл искать.

Жрец Аравейи приказывает положить меня на алтарь. Он неожиданно тёплый и мягкий, хотя на вид кажется каменным. Я растекаюсь по нему в блаженной неге, утопая в беспамятстве. Мне становится всё равно, что будет дальше. Я лишь краем глаза замечаю Дармина, встающего рядом со мной, а за его спиной фигуры в кривых дьявольских масках и в красных одеяниях. Старик-жрец что-то объясняет моему мужу и тот согласно кивает головой. К нему наклоняется женщина с длинными чёрными кудрями. Не видно из-за маски её лица, но она так близко подходит к Дармину, что я смутно слышу её голос:

– Не смей отступать. Второго шанса уже не будет, – шепчет она и я узнаю голос Тиссы.

Меня охватывает синестезия. И всё, что я теперь вижу, это ожившую статую Аравейи, которая разминает пальцы, с прищуром глядя на меня. Она голодная. Страстная. Её почти прозрачная туника едва держится на плечиках. Её груди заманчиво колышутся под ней, а её губы алые, как кровь. Богиня вожделеет и с нетерпением смотрит на своих последователей. Она ждёт, когда они начнут.

Жрец отходит в сторону к круглому столу, на котором установлено подобие местной звёздной системы. Я вижу Аверсин и его спутников, вижу местное светило, а вокруг другие планеты. Они медленно-медленно крутятся. Присутствующие застыли в ожидании. Жрец говорит:

– Приготовьтесь. Осталось чуть-чуть.

Мои затуманенные глаза с трудом фокусируются на кроваво-красном серпе в руках Дармина. Он движется как марионетка – механически, безжизненно, будто и сам находится под действием какого-то дурмана. Медленно поднимается надо мной, занося смертоносный изгиб лезвия. На мгновение в его глазах мелькает что-то человеческое – тень сомнения, последний отблеск той лживой любви, из-за которой я и оказалась здесь.

– Дармин… – мой беззвучный шепот теряется в вязкой тишине.

Гневный крик Тиссы действует как удар кнута:

– Сейчас же!

Лезвие стремительно опускается. Но даже теперь, когда смерть уже парит над моей грудью, я остаюсь странно спокойной. Где-то на краю сознания отмечаю, как хор голосов заводит монотонную погребальную песнь. Чувствую, как по моей коже ползут ледяные пальцы, выводя таинственные символы.

Аравейя… Она здесь. Реальнее, чем все эти люди вместе взятые. Её образ дрожит в воздухе, наполняя помещение тяжёлым ароматом тления. Только я вижу, как из её глаз струятся чёрные слёзы, падая на каменные плиты с противным чавканьем.

«Пожалуйста…» – мысленно обращаюсь к ней.

В ответ – её хриплый хохот, от которого кровь стынет в жилах.

Тонкий серебряный звон. Планеты на механизме вспыхивают ядовитым светом. Голоса сливаются в единый кошмарный гул, перекрываемый рёвом барабанов. Что-то скрежещет в темноте. Я успеваю сделать последний вдох – и серп вонзается мне в грудь.

Вот так я умерла во второй раз.

Глава 6. Аравейя

Всё вокруг было слишком ярким, слишком насыщенным – будто я провалилась на самое дно вселенной, где в невесомости мерцали миллиарды звёзд. Они сверкали, как налитые соком яблоки, пульсируя каждый в своём ритме – то маня, то проклиная. Нежно-розовые всполохи сменялись бирюзовыми, затем взрывались кроваво-красными. Казалось, вокруг бушуют песчаные фейерверки, а я лежу посреди чёрных песков, отливающих фиолетовым.

Мне было мирно. Спокойно. Я не могла оторвать взгляда от этих звёзд, похожих на подвески детского ночника.

Лишь краем сознания я почувствовала чужое присутствие. Кто-то страшный бредёт сквозь тьму, чтобы что-то отнять у меня. Моё ли это? Или уже нет?

«Ты можешь уйти вниз», – раздалось рядом. Я приподняла голову и увидела сотню чёрных скорпионов с фасеточными глазами и алыми шипами. Слова прозвучали прямо в моей голове – говорил один из них.

«Аравейя будет недовольна, но это твоё право. Ритуал совершён с ошибками. Люди слишком многое забыли. Ты не должна была умереть полностью. Не должна была быть одурманена, – продолжал говорить самый крупный скорпион, щёлкая клешнями и взбираясь мне на грудь. – Ты можешь просто уйти».

– Вы бог Асартор, да? – Моя догадка повисла в воздухе. – Что ждёт меня там? Вечное скитание среди мёртвых? По полям забвения?..

«Не обязательно. Но да, никто тебя не встретит. Ты будешь одна».

– Я не хочу умирать!

«Тогда жди. Скоро придёт Аравейя и сделает с тобой нечто ужасное, – равнодушно ответил скорпион, царапая мою кожу клешнёй.

Я задумалась. Мне было так легко и спокойно, что трудно было поверить в грядущие перемены. Но звёзды уже начали исчезать с чёрного неба, ускоряя свой бег. Поднялся ветер. На горизонте мелькнула призрачная фигура – стремительная, неумолимая. Она приближалась. Злая из-за ошибок последователей. Жаждущая… но чего?

– Чего она хочет? – прошептала я. Но скорпион не ответил.

Всё произошло мгновенно. Только что скорпионы были здесь – и вот их тела уже пронзают крошечные метеориты, а на мне восседает сама Аравейя. Дыхание перехватило от её ослепительного вида: оливковая кожа сияла, словно полированная бронза, в карих глазах двоились зрачки. Её чёрные бархатные волосы опутали мои руки, сжимая их в невидимых тисках. Из-за пухлых губ проглядывали острые клыки, раздвоенный язык облизывал губы в предвкушении.

– Слишком хорошенькая, – её шёпот обжёг мою кожу. – Чуть не упустила тебя. Эти ничтожества… А ты… такая сладкая! – Её коготь скользнул по моей груди, обводя контуры разбитого сердца. – Хочешь, чтобы твоя боль превратилась в радужный смерч? Чтобы ненависть и страсть стали твоим дыханием? Стать самой желанной, самой яркой – чтобы тебя боялись и жаждали одновременно?

Её рука скользнула ниже, пробуждая забытые желания.

– Помнишь, как горела в его объятиях? Всего один раз… а он выбросил тебя, как использованную тряпку. – Она облизала пальцы. – Выбирай: или уходи со стариком в долину теней… или получишь всё. Станешь всем.

– Зачем вам я? – мой хриплый шёпот растворился в воздухе, пока она пила мою кровь, словно редкое вино.

Вокруг нас мир преобразился: алые сумерки сгустились, чёрный песок трещал от невидимых молний. В небе извивались кровавые протуберанцы, похожие на щупальца спрутов.

– Я тоже жажду мести, – её губы коснулись моего уха. – Но мне нужен сосуд. Ты – идеальна. Слабая, но сильная внутри. Доверчивая мечтательница… Я знала, что ты сгоришь. И вот ты здесь. – Её ногти впились в мою кожу. – Давай отомстим всем? Тем, кто предавал, бросал, обжигал равнодушием? Ты засияешь так ярко, что о тебе заговорят в иных мирах. А я… я буду с тобой. Пока не закончим. И потом ты уже не захочешь отпускать меня.

Я должна была отказаться. Должна была сжаться в комок страха… но вместо этого прошептала:

– Давай.

Аравейя сладко улыбнулась, обнажая острые клыки.

– Только этого я и ждала! – её голос звенел победными нотами. – Приготовься. Будет больно.

Её когтистые руки сомкнулись между моих грудей и… вошли внутрь. Мой крик получился жалким, глупым, детским. Она раздвигала рёбра, сама уменьшаясь в размерах, превращаясь в чешуйчатую кошку с фиалковыми глазами. Когда она нырнула в меня, боль ослепила настолько, что весь мир взорвался калейдоскопом алого, синего и чёрного.

Я вновь открыла глаза – и увидела алтарь, окружённый нетерпеливыми последователями.

– Больно! Боже, как больно! – я закричала, чувствуя, как Аравейя шевелится под моей кожей.

«Знаешь, детка, я немного слукавила, – коварный шёпот эхом отозвался в черепе. – Нам двоим здесь тесновато. Тебе придётся… исчезнуть».

Я забилась в конвульсиях, ощущая, как она копается в моих внутренностях, перебирает органы, ищет что-то – словно я механическая кукла, в которой нужно заменить шестерёнки.

– Помогите! Кто-нибудь! Вытащите её из меня! – мои пальцы впились в края алтаря, тело извивалось в попытке сбежать. Но десятки рук удерживали меня на месте.

– Пожалуйста! – взмолилась я, замечая Дармина. По его лицу прошлась судорога сожаления, а потом он отвернулся и отошёл в сторону.

Видимо, мой крик был слишком отчаянным. Видимо, моя надежда вспыхнула слишком ярко. Или… он просто ждал, когда его позовут в эту проклятую ночь.

Когда мой вопль снова сорвался с губ, магические линии погасли. Комната погрузилась во тьму. И все увидели их – глаза, горящие неземным голубым светом.

Потом криков стало слишком много. И я почувствовала его присутствие.

– Ох, какой аленький цветочек, – игриво прошептал Нокторн. – Слишком хорошенькая для неё. Не стоило Аравейе так поступать… Я не люблю такие игры. – Его пальцы коснулись моего лба. – Будет больно, цветочек. Но ты сама во всём виновата. Теперь потерпи.

Я не видела ничего, кроме этих ледяных глаз. Но отчетливо ощутила, как его руки вонзаются в мою израненную грудь и вырывают оттуда яростно сопротивляющуюся Аравейю. Чешуйчатая кошка выгибалась, рыча и обнажая клыки, царапала руки бога когтями. Но он лишь ухмылялся, крепко удерживая богиню.

– Ну-ну, милашка, – его голос звучал почти ласково. – Ты же знала, что эта ночь принадлежит не только тебе. Думала, я не замечу твой коварный план? – Он крепче сжал кошку. – Наша сила – во тьме. Нарушать равновесие, жаждая власти при свете дня… Другие боги не простят.

– Она моя! – взвизгнула Аравейя. – Я привела её сюда! Она добровольно приняла меня! Верни обратно!

Чёрные жгуты-щупальца вырвались из её тела, обвивая руку Нокторна, пытаясь разжать хватку.

Бог помрачнел, бросив на меня тяжёлый взгляд. Я всё ещё пребывала в странном состоянии между жизнью и смертью. Холод проникал в кости – моя грудь зияла пустотой, сердце было открыто всем ветрам.

– Дилемма, – пробормотал бог, стряхивая щупальца. – Но нет. У меня есть решение.

Он подошёл к звёздной системе, смахнул планеты и прижал к поверхности бьющуюся Аравейю. Его левая рука превратилась в лезвие – одним движением он вскрыл грудь кошки и вырвал её сердце. Богиня не умерла, но обессилела, лишь слабо мяукнув в конце. А бог подошёл ко мне и внимательно осмотрел мои внутренности.

– Цветочек, цветочек… – покачал он головой. – Лучше бы ты выбрала покой в мире мёртвых. Но раз уж связала себя с ней… – Он поместил в мою грудь крошечное сердце богини. – Её дух останется в тени, но сила перейдёт к тебе. Она будет испытывать тебя – не поддавайся. Её желания губительны.

По венам разлился раскалённый металл, клубящийся как ртуть в разбитом термометре, выжигая всё светлое и нежное, что ещё оставалось во мне. Воздух загустел, наполнившись запахом палёной плоти и расплавленного янтаря. Мир вспыхнул алым заревом, будто кто-то поджёг небесный полог. В этом кровавом мареве как наяву я увидела песчаных джиннов – их тела, слепленные из миллиардов раскалённых песчинок, извивались в безумном танце, а вместо глаз пылали угольные воронки, из которых струился чёрный дым, складывающийся в древние проклятия.

Где-то вдали застучали барабаны – то ли это билось моё сердце, то ли первопредки выбивали священный ритм на натянутой коже поверженных титанов прошлого. Звук нарастал, сливаясь с шипением песка и скрежетом моих зубов. Вдруг – тишина.

Я ощутила ледяное прикосновение к своей щеке. Сознание вернулось резко, как удар хлыста. Передо мной, в длинных пальцах Нокторна, покачивались два перламутровых шара – кошачьи глаза Аравейи. В их глубине пульсировали фиолетовые искры, а на поверхности отражалось моё искажённое болью лицо, будто пойманное в ловушку двух зеркал.

От этих глаз тянулись тонкие кровавые нити, словно корни ядовитого растения, всё ещё пытающиеся найти почву для роста. Они шевелились в такт моему прерывистому дыханию, а когда одна из них коснулась моей слезы, воздух наполнился горьким запахом полыни и медного купороса.

– Так ты будешь видеть истину, – прошептал он, и глаза будто впитались в мои собственные.

Мир вокруг растворился, затем размножился и смешался в калейдоскопе образов. Бог наклонился ко мне, его дыхание обожгло кожу:

– Ты умрёшь, но возродишься. Тебя ждёт ужасная участь, но разве это не лучше, чем кануть в небытие? Ты ведь хочешь жить? – Его пальцы впились в мои плечи. – Смерть не коснётся тебя, пока не исполнишь моего повеления.

Вслух я ничего не сказала, но мысленно спросила: «Что ты потребуешь взамен?»

Он услышал.

– Ты станешь моей жрицей. Так я смогу направлять тебя. Так вернусь в пантеон, и люди вновь уверуют в меня, – его губы искривились в подобии улыбки. – Справедливо, не правда ли?

Я лишь кивнула, ощущая, как жгучий огонь разливается за закрытыми веками. Но даже сквозь пелену тьмы я видела – иначе, глубже. Видела оглушённых последователей Аравейи, видела саму богиню – ослабленную, истекающую силой. Видела истинную природу Нокторна – бездонную тьму, породившую свет. Чувствовала дыхание Аверсина, его радость и печаль. Знание обрушилось водопадом, грозя смыть рассудок.

Его прикосновение вернуло меня.

– Скоро это пройдёт. Не обольщайся – великая сила доступна лишь через волю Аравейи. – Голос стал жёстче. – Будь осторожна. Помни – ты смертна. Пока помнишь это – я буду с тобой.

«Что мне делать?» – мысленно спросила я, когда мир вернулся в привычные рамки.

– Беги, мой цветочек, – его смех эхом разнёсся по залу. – Беги как можно дальше отсюда, где тебя не найдут её слуги.

Я лежала, обессиленная, когда он превратился в чёрную грозовую тучу с иглами-молниями. Громовой рёв подбросил меня в воздух – я кубарем скатилась с алтаря и бросилась к выходу, спотыкаясь о тела.

Увидев Дармина, замерла. Без маски он казался беззащитным. Волна ярости поднялась из глубины – он лгал, предал, обрёк на муки. Мир залился багровым, из моих пальцев потянулись кровавые жгуты…

– Остановись! – голос в голове ударил как плетью. – Каждый раз, используя её силу, ты зовёшь Аравейю. Однажды она войдёт в тебя – сначала голосом, потом глазами… и ты исчезнешь. Хочешь убить – сделай это своими руками!

Без осуждения, лишь констатация факта. Ярость тотчас угасла. Я пошатнулась, но устояла – и вновь бросилась бежать. Не было во мне гена убийцы. Эта слабость дорого обойдётся, но иначе – не могу.

– Я призову тебя, когда понадобишься. И не вздумай умирать по глупости, аленький цветочек. Ты нужна мне, – голос бога таял в сознании.

Я очнулась среди могильных стел. В чёрном небе бушевала сухая гроза. Горячий ветер обжигал лицо. Слёз не было – лишь бесконечная дорога под ногами. И я побежала.

Глава 7. Роул

Знай я, что меня ждёт, предпочла бы укрыться в храме. Места там было предостаточно – глядишь, и не нашли бы. Кто же знал, что на кладбище обитают чудовища? Чисто теоретически можно было догадаться, но жизнь всегда подсказывала, что покойники – самые спокойные соседи.

Только не на Аверсине.

Я бежала во весь опор, когда услышала тонкий звук, похожий на собачье поскуливание. Обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть странных существ с головами шакалов, на четырёх лапах и с длинными хвостами. Ветер донёс до меня едкий запах аммиака, следом я разглядела, как пылают чёрным глаза этих тварей. Тут же вспомнились джинны из моего видения.

Чудовища заинтересованно уставились в мою сторону. Раздумывать я не стала – рванула с места так, что сердце забилось в бешеном ритме, а дыхание скоро перехватило. Боль пронзала рёбра, но я упрямо продолжала бежать, спинным мозгом чувствуя погоню. Их подвывания, их вонь и их мускулистые лапы были куда выносливее моей жалкой тушки.

Кругом высились стены колумбария под открытым небом. Настоящий лабиринт без конца и края, с редкими рощицами и склепами богатых семейств. Я и так не знала, откуда пришла, куда уж мне было сообразить, в какую сторону бежать. А гранитных надгробий становилось всё больше, и чем быстрее я мчалась, тем более древними и обветшалыми они казались.

На очередном повороте я запнулась – и самая шустрая тварь настигла меня. Она повалила меня на землю, попыталась вцепиться зубами, но я успела вывернуться и ударить её в живот. Раздался жалобный скулёж.

Но это был конец. Как в насмешку над просьбой Нокторна, меня окружили и прижали к стене. В довершении ко всему оказалось, что у них есть что-то вроде жвал – точно таких же, как у монстров из старого ужастика «Чужой». Ими они пытались достать меня, и пока мне удавалось уворачиваться. Но везение таяло.

Мелькнула мысль: а что, если призвать ту силу, что вложила в меня богиня Аравейя, наплевав на последствия? Вот только сейчас во мне было слишком много страха вместо ярости…

– Держись! – раздался голос сверху.

Я подняла голову и увидела протянутую руку. Не раздумывая, вцепилась в неё и, цепляясь за декоративные выступы колумбария, как за ступени, рванула вверх. Чуть не сорвалась – почувствовала, как слюна бросившихся зверопсов брызнула мне на лодыжку. Но мой спаситель оказался сильным: ухватившись одной рукой за каменный шар, он рывком втянул меня на крышу.

Мы рухнули на узкую кровлю, тяжело дыша. Внизу псы рычали от бессилия, над нами висела глухая беззвёздная ночь. Промелькнула странная мысль: «Как я вообще что-то вижу в этой тьме? И даже различаю цвета?» Но размышлять было некогда.

Рядом лежал парень моих лет – жилистый, рыжеволосый, с собранными в хвост прядями. На нём были светлые шаровары и короткая безрукавка, оставляющая торс голым. У пояса болтался небольшой нож в кожаных ножнах.

– Спасибо! – прошептала я, отдышавшись. – Думала, конец.

Он приподнялся на локтях, пожал плечами.

– Я следил за тобой с самого храма. Как только наткнулась на морлингов – двинулся по крышам следом. Бегаешь быстро. Но они быстрее. Успели цапнуть?

Я осмотрела себя: чёрная туника, несмотря на ритуал, осталась целой, если не считать разреза от удара Дармина. Под тканью проступал шрам, слегка заходящий на грудь. Других ран не было.

Парень хмыкнул, наблюдая за моей проверкой.

– Повезло. Сегодня уже во второй раз. Сбежала от жриц Лиллиар, теперь от морлингов увернулась. Значит, везучая. Меня, кстати, Роул зовут. А тебя?

Я собралась назвать настоящее имя, но заколебалась. Оно слишком выдавало. Нужно было местное. Вспомнила одну из рукописей из библиотеки Дармина.

– Кайя.

Роул довольно хмыкнул.

– Хороший выбор. Пока ещё чувствуется, что ты иномирка – говоришь чу́дно. Но со временем сойдёшь за свою. Странно, правда, что тебя взялись посвящать в жрицы Лиллиар в Тёмную Ночь. Хоть понимаешь, что с тобой случилось? Или держали в каменном мешке до самой церемонии?

Видимо, у него уже сложилась своя версия происходящего. Я не стала его переубеждать.

– Почти ничего не помню. Забрали, бросили в темноту, кормили через раз… Что здесь происходит? Где я?

Его лицо на миг выразило сомнение, но раздумывать было некогда. Морлинги оказались настойчивыми: вцепившись когтями в стену, они уже карабкались на крышу. Первые морды показались над карнизом.

Не сговариваясь, мы бросились вперёд. Роул бежал первым, явно зная дорогу, я – следом. Прыгать по кровлям было легко: пролёты не больше метра. Вот только сами крыши оказались узкими, и каждое приземление грозило падением.

А морлингов становилось всё больше. До края кладбища – ещё далеко.

– Придётся прятаться в склепе! – крикнул Роул и ловко спрыгнул вниз. Я кубарем полетела следом, со всего размаху ударившись о сухую землю.

Воздух вырвался из лёгких с хрипом. Прежде чем я успела вдохнуть, Роул вцепился мне в руку, рывком поднял на ноги и потащил за собой. Времени на раздумья не было – он рванул к ближайшему склепу, едва заметному за зарослями серебристой травы. Замок в виде переплетённых листьев поддался его отмычке за считанные секунды, но ржавые петли скрипели так, будто сопротивлялись до последнего.

– Быстрее! – моё предупреждение слилось с яростным рыком морлингов, уже спрыгивающих с соседних крыш колумбариев.

Роул втянул меня внутрь, с усилием захлопнув дверь. Снаружи раздался оглушительный удар – твари бросились на преграду. Каменные створки даже не дрогнули, но их скрежет визгливой нотой прошёлся по нашим нервам.

Я обернулась – и тут же почувствовала, как рука Роула впивается мне в плечо.

Склеп выглядел так, будто здесь разразился ад. Центральный саркофаг с проломленной крышкой, десятки других круглых ящиков – гробов, разбросанных взрывной волной. Всё вокруг было усыпано странным металлическим песком, мерцавшим в слабом свете, проникающем сквозь щели.

– Проклятье… – голос Роула стал тише шепота. – Не двигайся. Здесь похоронены жертвы стальной лихорадки.

– Что?..

– Их нельзя было сжигать – хоронили в таких ящиках. – Его пальцы сжали мою руку до боли. – Один из них… должен был быть на последней стадии. Видишь? Он взорвался изнутри.

Я вдруг осознала, что стою босыми ногами на этом проклятом песке.

– Мы… заражены? – слова застряли в пересохшем горле.

Роул медленно покачал головой:

– До рассвета не узнаем. Его глаза в полумраке казались совсем чёрными. – Если у кого-то из нас проявится лихорадка…

Он не договорил. Не нужно было.

– Значит, просто стоим и молимся? – мой голос сорвался на хрип.

– Молимся, – он кивнул к потолку, где в резном орнаменте угадывались черты Аравейи. – Пусть ночная богиня сжалится.

Я горько усмехнулась. За этот месяц я успела усвоить: ночью молятся Аравейе, утром – Лиллиар, днём взывают к Буару или Атрейсу, а на закате – к Асартору. Но Нокторну… Нокту не молятся никогда.

Стоять неподвижно, прислушиваясь к яростному вою морлингов за каменной дверью, было невыносимо. Страх перед стальной лихорадкой не трогал меня – я не понимала всей опасности. Зато сухость во рту сводила челюсти, а в груди клубилась тяжелая, как ртуть, тревога. Хуже всего была тоска – та самая, что разъедает душу изнутри, заставляя снова и снова прокручивать в голове последний миг перед предательством.

Я видела, как в глазах Дармина мелькнуло сомнение. Он колебался. Или мне только казалось, что в его взгляде было что-то человеческое?

Любовь не убить. Неважно, сколько раз ты проклинаешь человека, как яростно клянёшься ненавидеть – сердце предательски сжимается при воспоминании о тепле его рук. Даже с гневом богини в груди, даже с разорванной душой… Оно продолжало помнить.

– Как ты оказался на кладбище? – спросила я, чтобы заглушить внутренний голос. – Решил прогуляться в Тёмную Ночь?

Роул нервно переступил с ноги на ногу, его пальцы непроизвольно сжали рукоять ножа.

– Чтица направила, – наконец выдавил он. – Сказала… что та, кто поможет мне, будет здесь этой ночью. Я сомневался – не та ночь для предсказаний… – Его глаза метнулись к двери, за которой скреблись морлинги. – Но в итоге увидел карету… Странно всё это. Видимо, Лиллиар решила взять тёмную жрицу, раз в такую ночь затеяла ритуал. Потом был взрыв… и появилась ты. Я сразу понял – ты та самая.

Его слова повисли в воздухе, оставляя больше вопросов, чем ответов.

– Начни с начала, – потребовала я. – Кто эта Чтица? Почему Лиллиар…

– Чтецы – продажные провидцы, – перебил Роул. – За монеты пророчат удачу или предрекают гибель. Лиллиар… – Он нервно облизал пересохшие губы. – Утренняя богиня-матерь. Её жрицы – девы-утешительницы, обладающие силой успокаивать души. Цена – бесплодие, одиночество и короткая жизнь. Они ищут девушек с искрой… – Его взгляд скользнул по моему лицу. – В Аверсине таких мало, поэтому их выкрадывают из других миров. Большинство не сопротивляется – забирают из ямы отчаяния. Но ты… ты осмелилась сбежать.

– А тёмная жрица? – спросила я, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.

– Та, чьё утешение приносит вечный покой, – его голос стал ледяным.

Стало ясно – это убийца. Так вот какие «утешения» предлагают жрицы власть имущим. Какая уж тут богиня-матерь…

– Я думала, жертвоприношение – это когда убивают во имя бога, – пробормотала я, прислушиваясь к затихающему вою за дверью.

– Так делали последователи Аравейи, – Роул резко повернулся ко мне. – Сейчас это под страхом смерти запрещено. – Его глаза впились в меня с внезапным подозрением. – Ты слишком мало спрашиваешь. И не о том.

– Ты тоже видишь в темноте, – парировала я. – Кто ты? Зачем тебе нужна такая, как я?

Роул фыркнул, но напряжение не спало:

– Видеть в темноте легко, если намазать глаза мазью из слепых крыс. – Его пальцы постукивали по ножу. – Но тебе-то ничего не мазали. Ты видишь… иначе.

Ох уж этот Аверсин со своими сюрпризами! Я никак не могла понять эту странную смесь эпох. То вокруг царила атмосфера древнего мира – грубые факелы, одежды из неотбеленного льна, бронзовые светильники. То вдруг мелькали технологии, которых не знала даже Европа XVIII века: стеклянные трубки с мерцающим светом, инструменты из неведомых сплавов, сложные механизмы, работающие без видимого источника энергии. Всё было слишком причудливо перемешано, словно кто-то слепил этот мир из обрывков разных цивилизаций.

Я до сих пор не могла привыкнуть к тому, как здесь всё не так. Воздух пахнет иначе. Звёзды расположены не на своих местах. Даже вкус воды другой – со сладким привкусом, оставляющим ощущение мёда на языке.

– А что, если я скажу, что ты ошибся с богиней, но не с церемонией? – мои пальцы непроизвольно сжали край туники, когда я опустила глаза. – Что, если меня действительно собирались принести в жертву… но не Лиллиар? Под её храмом есть другое святилище. Там… другая богиня. И человек, которому я доверяла, предал меня, едва не став моим палачом.

Роул застыл с приоткрытым ртом, его глаза расширились. Но уже через мгновение его взгляд стал острым, как лезвие.

– Значит, ты здесь не пару дней, – он сделал шаг ближе, понизив голос до опасного шёпота. – Наш язык обрела не через жриц Лиллиар. Тебя хотели убить ради Аравейи… но что-то пошло не так. Что именно помешало?

Я медленно подняла на него взгляд, давая понять – не все карты будут раскрыты сегодня. Мы знакомы всего несколько часов, а я уже один раз обожглась на доверии. И всё же… выбора у меня не было. Мне нужен был кто-то, кто знает этот мир, кто поможет скрыться от последователей Аравейи – ведь они наверняка захотят завершить начатое, позволив богине занять моё тело. В одиночку мне не справиться – даже с Ноктом, который, судя по всему, не собирался делать мне поблажек.

– Понял, – Роул резко кивнул. – Тогда в ответ скажу так: мне нужна девушка с искрой для Игр на Арене грёз. Победитель получает исполнение желания от богов.

Об этих Играх я знала немного, но достаточно, чтобы понять – это смертельно опасно.

– И о чём же ты так отчаянно мечтаешь? – спросила я, ощущая, как по спине пробегает холодок.

Его ответ прозвучал крайне легко:

– О воде. Просто о воде.

Вода. Всего четыре буквы, а какая бездна смысла. Основа жизни – и на Земле, и здесь, в этом выжженном сухом мире. Но если на моей родной планете её хватало на бескрайние океаны и дожди, что неделями барабанили по крышам, то в Аверсине… Здесь каждая капля ценилась дороже самых редких самоцветов.

Да, с помощью этих странных, будто собранных из обломков разных эпох технологий, они научились добывать влагу из глубин. Но этого вечно не хватало, как не хватает воздуха, когда песчаная буря накрывает с головой.

Пески Аверсина… Эти переливающиеся всеми цветами заката чудесные пески, которые на рассвете кажутся розовыми, как лепестки давно исчезнувших цветов. Они открывали врата в другие миры, но какая ирония – их главное богатство стало и проклятием. Соседи уже пытались захватить этот пересохший рай, оставив после себя горы костей в войне тридцать лет назад.

Следом пришла стальная лихорадка… Карантин опустошил склады. Люди умирали не от болезни – от жажды. И никто не протянул аверсинцам руки помощи. Даже их любимые боги.

– Один иномирец рассказывал… – голос Роула дрогнул, его пальцы, покрытые тонкими шрамами от песчаных бурь, бессознательно сжались. Он нервно облизал потрескавшиеся губы. – На его планете… воды так много, что можно плыть днями и не увидеть берега. Он показывал изображения… – Его глаза загорелись странным мечтательным светом. – Огромные массы… Они двигаются… дышат… Он называл это «волнами». Я начал грезить о этом видении. Чтобы среди наших песков текли водяные реки, а не чёрные ветренные. Чтобы озёра искрились под нашим солнцем. Чтобы мы стали свободными от песчаных джиннов. Не будет песков – не будет и нашего проклятия.

Он резко оборвал себя. По Роулу было видно, что он не из тех, кто часто хмурится и грустит, но сейчас речь зашла о его сестре.

– Моя сестра Вилла… она чтица. Ещё не потеряла зрение, но… – Его горло сжалось, словно перехваченное невидимой рукой. Он сделал паузу, перевел дух. – Она говорила, что видит нечто странное, когда обращается внутрь себя с помощью голубого и чёрного песков. Другие на такое не способны, моя сестра слишком талантливая… её заберут в Ровейн и я ничего не могу сделать с этим… – Роул мельком глянул на меня, а заметив сочувствие, развёл плечи, будто показывая, что он со всем может справиться. – Я спрашивал у неё, что она видит, а в ответ услышал – «Мечтай громче, брат». – Его рука непроизвольно потянулась к маленькому медальону на шее, где, как я догадалась, хранилось нечто, напоминающее о ней.

Я медленно кивнула, наблюдая, как первые лиловые полосы зари прорезают ночь, словно раны на теле неба. Ветер принес запах песка и чего-то ещё – может быть, далёкого дождя, а может, он просто обманул моё изголодавшееся по свежести обоняние.

– Прекрасная грёза, – сказала я мягко, случайно вспомнив, как в детстве прыгала по лужам после летнего ливня. – Но почему… – я осторожно подбирала слова, боясь задеть, – почему её не исполнили предыдущие победители?

Роул коротко усмехнулся, и в этой усмешке было что-то презрительное.

– Боги – они ведь как торговцы на базаре, – сказал он, и в его голосе внезапно появились нотки старой шутки. – Дают не то, что просишь, а то, что сам неосознанно жаждешь. Можно просить мира для всех… а получить сундук золота, если именно о нём грезишь по ночам. – Он оглянулся, всматриваясь в узорчатые решётки под потолком. – Рассвет. Тёмная Ночь закончилась. Морлинги скоро исчезнут.

– Пойдём, иномирка Кайя, – продолжил он, и в его голосе прозвучало что-то дружеское. – Посмотрим, насколько благосклонны были к нам боги этой ночью. А потом я покажу тебе, каков мой город на вкус. Мне кажется, он тебе понравится.

Я улыбнулась и впервые за долгое время почувствовав что-то похожее на надежду. Может быть, в этом мире всё-таки есть место не только пескам и чудовищам. Может, в нём есть и люди, и места, где мне будут рады. Может… но только если очень осторожно мечтая… Аверсин подарит мне дом.

Глава 8. Дом Анатора

Двери со скрипом медленно разошлись, выпуская нас навстречу первым лучам солнца. Я зажмурилась от внезапного света – после кромешной тьмы склепа утренние краски казались неестественно яркими. Морлинги, еще минуту назад яростно бросавшиеся на дверь, теперь таяли в золотистой дымке, словно клочья чёрной мглы, подхваченные ветерком. Их тени застыли неподвижными силуэтами, будто кто-то развесил на воздухе вырезанных из бумаги зверей.

Роул осматривал свою одежду, и я заметила, как его хмурое лицо немного посветлело.

– На тебе нет пыли? – спросил он, пристальным взглядом окидывая мою изрядно потрёпанную тунику.

Я иронично приподняла бровь, демонстративно отряхивая изодранный край платья. Он хмыкнул и подошёл ближе, его пальцы бережно прошлись по складкам ткани:

– Это обычная грязь. Пыль стальной лихорадки… – он сделал паузу, и в его глазах мелькнуло что-то тревожное, – она переливается на свету, как мелкие металлические опилки. И её невозможно ничем стереть.

Мы тщательно осмотрели друг друга – я изучала его загорелую кожу и лёгкий наряд, а он с профессиональной дотошностью проверял каждую частицу моего одеяния. Его пальцы были тёплыми и шершавыми, как песчаная бумага. Удивительно, но даже на моих босых ногах не нашлось ни песчинки, хотя мне казалось, что я стою прямо на останках несчастных жертв лихорадки.

– Отлично! – воскликнул Роул, и его лицо впервые озарилось настоящей, не сдержанной улыбкой. – Раз мы вышли из этого кошмара без единой царапины, как насчёт завтрака? Я знаю одну таверну, где подают лепёшки с мёдом, которые просто тают во рту!

После ночных ужасов мой желудок нетерпеливо заурчал. Я с готовностью кивнула, внезапно осознав, что не ела уже целую вечность. Додумывать, что есть мёд в этом мире, мне не хотелось. Я уже успела полюбить местную кухню всем своим сердцем.

Роул, к моему удивлению, прекрасно ориентировался в городе мёртвых. Мы быстро вышли к массивным кованым воротам, украшенным замысловатыми узорами из переплетающихся ветвей. Здесь не было стражи – по словам парня, кладбищенские врата открывали только после полного восхода солнца.

– Покажем, на что мы способны, – пошутил он, ловко взобравшись на ограду и протягивая мне руку.

Оказавшись на окраине Сэйма, я замерла от изумления. Город просыпался: первые лучи солнца золотили черепичные крыши, а воздух был наполнен ароматами свежеиспечённого хлеба и каких-то незнакомых мне специй. Несмотря на ранний час, улицы уже оживали – торговцы раскладывали товары, служанки усердно месили пыль и песок метёлками, а по мощёным дорогам тянулись повозки, запряжённые удивительными созданиями, похожими на тех чудовищ, что везли меня вчера на кладбище.

Я не могла оторвать глаз от поразительной опрятности города – каждая улица имела продуманный уклон к каменным желобам, по которым уходила дождевая вода. Даже воздух здесь казался прозрачным и свежим.

– Как вам удаётся поддерживать такую чистоту? – не удержалась я от вопроса.

Роул нахмурился, почесав затылок:

– Жарко ведь, – просто ответил он. – Грязь – вонь – болезни. В бедных кварталах, конечно, не так идеально, но стража строго следит за порядком. – Он усмехнулся, поправляя нож на поясе. – Штрафы, общественные работы… а особо упрямых отправляют на рудники. При импеаре Лейдаре стало строже, но… – он развёл руками, – кому охота жить на помойке?

Мы свернули в узкий переулок, где пахло жареным маслом и чем-то сладким. Где-то впереди звенела посуда и слышался смех – казалось, сама жизнь звала нас навстречу новым приключениям.

Я понимающе кивнула парню, продолжая с восхищением впитывать окружающую обстановку. Передо мной разворачивалась картина, словно сошедшая со страниц исторических романов – но с невероятными современными вкраплениями.

Город бурлил жизнью. Степенно ходили женщины в ярких, развевающихся на ветру одеждах с искусно вышитыми узорами и девушки с лицами, полускрытыми лёгкими шелковыми платками, переливающимися на солнце. Оравы босоногих ребятишек ловко лавировали между взрослыми в надежде стащить что-нибудь вкусное с прилавков. Тучные купцы важно восседали в расшитых золотом паланкинах, которые несли упитанные звери, напоминающие помесь тапира и слона – их кожистые морды украшали круглые узоры из красной краски.

Воздух был наполнен какофонией звуков: крики разносчиков, звон колокольчиков, смех детей. Где-то в переулке музыкант выводил задушевную мелодию на инструменте, напоминающем не то лютню, не то скрипку. Повсюду сновали торговцы с подносами, уставленными экзотическими яствами, источающими пряные ароматы – сладковатый запах жареных орехов смешивался с терпким дымком копчёного мяса и свежей выпечки.

Если бы не твёрдая рука Роула, уверенно ведущая меня сквозь эту разноцветную толчею, и не его спина, надёжно расчищающая путь, я бы непременно потерялась в этом океане красок и звуков.

Но больше всего поражали вещи, не вписывающиеся в привычные исторические декорации. Над головами порхали миниатюрные механические птички из позолоченного металла, их крылья тонко позванивали при каждом взмахе.

– Скоропочта, – пояснил Роул, заметив мой восхищённый взгляд. – Новейшее изобретение мастеров из квартала Часовщиков.

На моих глазах по улице плавно проплыла тележка без всякой упряжки – её деревянные колёса мягко покачивались на неровностях дороги. Заглянув в одну из лавок, я с изумлением увидела на стене… фотографию! Чёткое, детализированное изображение пожилой женщины в резной рамке. Как же такое возможно в этом непонятном мире?..

Над улицами между крышами домов натягивались полупрозрачные полотнища, автоматически разворачивающиеся по мере того, как солнце поднималось выше. Они отбрасывали приятную тень, смягчая палящие лучи. На стенах домов пестрели аккуратно выполненные плакаты с лозунгами: «Чистый город – здоровый дух!», «Посещай термы ежедневно – заботься о себе и других!», «Хочешь изменить мир – начни с себя!»

Меня рассмешил мужичок в синей униформе, который усердно затирал наждачной бумагой похабную надпись, добавленную кем-то под благостным призывом. «Где бы ни жили люди, везде найдутся свои хулиганы», – подумала я.

Наконец мы добрались до небольшого заведения – не то булочной, не то кафе. Аромат свежеиспечённого хлеба буквально манил с порога. Роул купил две пышные булки с хрустящей корочкой и тёмно-фиолетовой подливкой и странные напитки в небольших стаканчиках. Материал ёмкостей поставил меня в тупик – не дерево, не глина, не стекло… что-то лёгкое и прочное, напоминающее рог или особый вид кости.

Напиток оказался восхитительным – тёплый, с богатым вкусом, похожий на кофе, но без привычной горечи, с тонкими нотками специй, которые щекотали нёбо. В сочетании с ещё тёплой булкой, чья мякоть таяла во рту, это был самый лучший завтрак за всё время моего пребывания в этом странном мире.

– Нравится? – ухмыльнулся Роул, с удовольствием наблюдая, как я смакую каждый глоток. – Это кава из корней дрока. Исконно аверсинский напиток.

Я лишь блаженно кивнула, слишком занятая наслаждением этим неожиданным гастрономическим открытием. После вчерашних ужасов этот простой завтрак казался настоящим даром богов.

– Преломили хлеб. Хороший знак, – многозначительно произнёс Роул, стряхивая золотистые крошки с потертых штанов. Его глаза скользнули по другим столикам, где местные жители оживлённо обсуждали утренние новости. – Понимаю, что многое тебя ставит в тупик. Но наш мир – словно песочные часы, где каждая песчинка связана с другими мирами. Мы даём им песок, они делятся технологиями. Да и сами мы не лыком шиты.

– Это всё мелочи, – махнула я рукой, чувствуя, как тёплый хлебный дух ещё витает между нами. – Меня волнует другое. Что теперь?