Невидимые рыбы
“Невидимые рыбы”
– Папа, это же невидимые рыбы!
– Так не бывает!
– Бывает. Только не все верят…
м/ф “Тайна третьей планеты”
Часть 1. Каждому своё
Рассказы и новеллы о возможном и невероятном
Профессор и бирюзовые бусы
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Сергей Есенин, «Чёрный человек»
Буквально за день до отлёта в Варну я вдруг почувствовал необъяснимую тревогу. Она гуляла по моей душе, как гуляет дым от сгоревшей проводки по коридорам здания, которому суждено сгинуть в пожаре. Запах этого дыма сильно раздражал меня, однако же очень долго я не мог отыскать его источник.
В конце концов, всё встало на свои места: по ходу приближения к Пулково тревога разрослась до оглушительного страха. Я вдруг ощутил дикую боязнь полёта. Пытаясь проанализировать свои чувства, я решил, что дело в двух недавних авиакатастрофах, во время одной из которых самолёт буквально развалился в воздухе, и его объятые пламенем обломки рухнули на взлётно-посадочную полосу.
Я решил себя урезонить, и для начала на восемь раз перечитал доклад. Он представлял собой выжимку моей недавней статьи, посвящённой «Письменам» черноризца Храбра и значения их изучения на первых курсах филологического факультета. Сам я большой практической пользы во всём этом не видел, однако же с чем-то ехать в Варну надо было. Чтение этого бреда на резиновых костылях не только не успокоило меня, но ещё и разозлило.
Когда самолёт загудел и начал разгон, душа у меня ушла в пятки, а из них вытекла в ботинки. «Что же это со мной такое?» – негодовал я, одновременно вспоминая все богослужебные тексты, прочитанные мною за двадцать лет филологических изысканий. Твердил я их про себя почти половину полёта. Самолёт наш угораздило попасть в воздушную яму, и когда его тряхнуло, один из церковнославянизмов я прокричал на весь салон. Симпатичная смуглолицая стюардесса принялась успокаивать пассажиров, с милым акцентом произнося: «Просто воздушная яма! Всё хорошо».
– Лесно ти е да го кажеш …1 – тихо сказал я ей, и она мне улыбнулась.
Как выяснилось позднее, мы уже снижались. Сквозь сонную пелену я разглядел выжженные солнцем жёлто-зелёные поля, покрытые старой кровлей крыши домов, похожие на стада маленьких черепах, тянущихся дружным гуртом вдоль берега голубого до белизны моря. Стюардесса с милым южнославянским акцентом сказала, что уже через каких-то пятнадцать минут наша железная птица благополучно сядет на землю.
За исключением совершенно дрянного обеда и воздушной ямы, в целом, полёт прошёл хорошо. Осчастливленный тем, что мне-таки удалось его пережить, я выскочил из салона и помчался по воздушному коридору.
Я забрал багаж, вышел в вестибюль и осмотрелся. В аэропортах, подобных аэропорту Варны, в отличие от воздушных гаваней столичных городов, довольно мало встречающих. Если они и есть, то, как правило, это представители туристических фирм – девочки и мальчики в цветастых, но дико неудобных футболках и бэджиках на верёвочках кислотных цветов.
И вот в толпе этих самых немногочисленных девочек и мальчиков я заприметил Николину. В руках у неё была табличка с названием конференции. Наши взгляды встретились, мы заулыбались и бросились друг другу навстречу.
Ну, как бросились. Скорее, ускоренно зашагали.
– Рада тебя видеть! – сказала она, дипломатично улыбаясь – Сколько!.. Прошёл только год, а мне казалось, что прошло пятьдесят лет!
– Ну вот и я! – после полёта меня всё ещё колотила крупная дрожь, и я не был в состоянии отвечать хоть сколько-нибудь адекватно и тем более развёрнуто. Да и не очень-то мне и хотелось…
Николина – чертовски красивая женщина. Даже среди болгарок – пожалуй, самых красивых женщин в мире – она выделялась. Чистая смуглая кожа, большие чёрные глаза под сенью густых тейлоровских ресниц, высокие скулы, восхитительной грациозности фигура. Она была личной помощницей профессора Стоянова, одного из главных специалистов по южнославянским языкам периода Средних Веков, а также одного из главных организаторов конференции.
Наш роман с Николиной длился уже четыре года – ровно столько времени я приезжал на конференцию. Николина была замужем, но нам это нисколько не мешало. Наши личные встречи происходили лишь раз в год, во всё остальное время она была верной, можно даже сказать, образцовой женой.
«Разницы, жено, нет…» – вспомнилось мне. Почему? Сам не знаю. Странный день.
Мы стояли, обнявшись, ещё пару минут, затем я сказал ей:
– Ну что, кажется, нам пора?
Как правило, Николина встречала только меня. И ещё одного старого полуслепого профессора из Армении, который чисто физически не смог бы найти выход из аэропорта. Но незадолго до конференции, профессор этот отменил своё выступление, сказавшись больным.
– Стой, погоди! Мне нужно встретить ещё одного человека.
– Вот как? Что-то новенькое… – сказал я, улыбнувшись, и поправил кепку.
– Профессор Арустамян… в общем, он не приедет…
– Ну да, я в курсе.
– Он прислал свою помощницу вместо себя!
– Где это слыхано! – я занервничал – Он что, передал ей свою тему?
– У неё будет доклад по похожей теме, насколько мне известно. Какие-то гендерные исследования, кажется.
Мы подождали ещё минут десять. Вскоре объявили, что самолёт из Софии благополучно приземлился, а ещё минут через семь я увидел Альбину.
Приехали.
Оглядевшись, Альбина заприметила табличку в руках Николины, подбежала к нам и на ломаном болгарском сообщила, что она от профессора Арустамяна, и что её имя – Альбина Ионесян.
– Рада вас приветствовать! – сказала, широко улыбнувшись, Николина.
– Привет, Альбина… – выдавил я.
– Володя? Володька Евграфов?! – Альбина явно не была готова меня увидеть. Некоторое время она смотрела на меня глазами, полными удивления и злости, однако скоро пришла в себя. Улыбнулась и сказала, растягивая слова – Вот так встреча!
– И я не ожидал… не ожидал тебя здесь встретить! Значит, ты теперь Ионесян?
– Именно так! А ты теперь у нас… профессор?!
– Профессор.
Удивительно, но номер мне достался не самый плохой. Душ функционировал, да и вид был не на помойку, а просто во двор. Бросив чемодан к кровати и выдав белл-бою евро на чай, я условился с Николиной встретиться в семь вечера в небольшом ресторанчике в двух домах от Военно-морского музея. Там мы оба были далеко от наших коллег и знакомых, и там нас никогда не смог бы найти даже её муж.
Я принял душ и упал на кровать. Очень хотелось уснуть, но сон не шёл.
Альбина… теперь все мысли были только о ней.
Мы не виделись с ней пятнадцать лет. Он уехала в Ереван почти сразу же после окончания университета. Там она стала ассистенткой профессора Рубена Арустамяна, одного из крупнейших армянских славистов. Именно поэтому я несколько занервничал, когда Николина сказала, что достопочтенный профессор отправил на конференцию свою помощницу.
Мало кому было бы приятно встретить человека из прошлой жизни. Не из прошлого, а именно из прошлой жизни. Ведь ты больше не длинноволосый хиппи-студент. Он умер, пожалуй. Теперь ты – уважаемый учёный, преподаватель, заведующий кафедрой, частый гость на радио и ТВ. Профессор! У тебя квартира в историческом центре города, студенты, смотрящие на тебя как на Бога, несколько любовниц, одна из которых – возможно, самая красивая женщина в Европе. У тебя другая жизнь, да и сам ты уже другой.
Человек может измениться за одну минуту, за один час. Что уж говорить о пятнадцати годах, прожитых в бесконечном труде, в пробивании стен головой, цеплянии за жизнь в науке всеми имеющимися конечностями. Все мы меняемся – и я не исключение.
И вот, посреди этой моей замечательной жизни, в которой есть радио, ТВ, квартира, студенты и любовницы, появляется человек, который одним своим присутствием говорит мне о жизни длинноволосого обормота, оравшего песни «Океана Эльзы» на набережной Фонтанки…
Я встал с кровати, открыл окно. В лицо мне бросился горячий, влажный воздух. Постояв под его ласкающими струями с минуту, я принялся расхаживать по комнате. Затем выложил на стол свой ноутбук, бумаги и книгу, купленную изначально для чтения в самолёте.
Я не слышал об Альбине очень долго. Мы не переписывались, не звонили друг другу. У нас было достаточно мало общих знакомых, с которыми мы могли бы обсуждать друг друга. Поэтому меня несколько покоробил тот факт, что Альбина назвала меня профессором. Возможно, конечно, она узнала мою должность в программе конференции. Хотя вряд ли её бы там написали. Обычно пишется только звание. Я и сам не фанат расписывания своих регалий. Кандидат филологических наук – вполне достаточно.
Включил ноутбук, открыл программу конференции. «Евграфов Владимир Евгеньевич, кандидат филологических наук, профессор…». Что же, одной загадкой на Земле меньше.
Мысли об Альбине ввергли меня в подавленное настроение, что, в принципе, сделать достаточно сложно. «Из огня да в полымя» – подумал я – «Только что пережил весь этот ужас с самолётом, и вот теперь Альбина».
Пробежав ещё раз по своему докладу слипающимися глазами и сделав правки в презентации, я решил, что поспать всё-таки необходимо, и потому принял две таблетки успокоительного, купленного ещё в пулковской аптеке, лёг поверх одеяла и довольно быстро отключился.
Разбудил меня стук в дверь. Это показалось мне странным. В обычном моём состоянии надо спящим мною можно пальнуть из петропавловской пушки – я не проснусь ни за что. А тут – какой-то стук в дверь…
На пороге стояла Альбина… я вздрогнул. «Сокройся, адское творенье!» – пронеслось в голове.
– Привет, Володь! Ты мой сосед, в курсе? – проговорила она, лукаво улыбаясь.
– Я? Я думал, тебя поселили на четвёртом.
– Меня переселили. Там с душем какие-то проблемы, а без душа – сам понимаешь!
– Ну да, ну да…
– Пустишь?
– А, да, конечно! – я дал ей войти в номер.
Альбина мало изменилась за прошедшие пятнадцать лет, и для женщины постбальзаковского возраста выглядела довольно неплохо. Она была небольшого роста, с коротко остриженными, чуть вьющимися на концах волосами. Фигура её, как и раньше, не поражала элегантностью – груди так и не появилось, а круглый зад, и в годы юности его носительницы ведший самостоятельный образ жизни, теперь и вовсе превратился в суверенное государство. Закованный в летние брюки, он, казалось, рвался на свободу с криками: «Но пасаран!». Раньше эта деталь Альбининой внешности казалась мне жутко привлекательной, однако, по прошествии пятнадцати лет и пары-тройки десятков женщин, меня она (то бишь, деталь) только раздражала.
– Ты никуда не собираешься? – спросила она.
А голос всё тот же.
– Я?.. Да вроде нет! – зачем-то я принялся озираться по сторонам, и мой взгляд упал на часы, висевшие над кроватью. Без двадцати семь.
– Ну… на самом деле, мне пора бежать!
– Ох, ёлки! Я просто подумала, может, ты…
– Альбина, мне на самом деле пора собираться!
– Оу… – она явно расстроилась – У меня пять минут буквально!
– А… да, хорошо! – проговорил я и поспешил спрятаться в ванной – Я слышу тебя, слышу! Говори!
Стоило Альбине заговорить, как я зашумел водой. Конечно, ведь перед встречей с Николиной следовало принять душ. Ещё разок.
До меня доносились только отдельные её слова и фразы.
Я понял, что всё это выглядит глупо. Я ведь действительно плохо её слышу. Я выключил воду и вышел из ванной комнаты.
– Альбина, дорогая… послушай! Мне сейчас и вправду пора бежать! Извини. Давай встретимся с тобой вечерком. Заходи ко мне.
– Окей… а во сколько ты будешь дома?
– Ну… я зайду за тобой.
Всю дорогу до морского ресторана я старался не думать об Альбине. Хотя, довольно сложно перестать думать о чём-то, о чём ты пытаешься перестать думать.
На мели мы лениво налима ловили, и меняли налима вы мне на линя. Нет, всё равно думалось об Альбине… проклятые аллитерация на “л” и ассонанс на “и”. 2
Зачем она приходила? Быть может, я обошёлся с ней грубо? И всё-таки, зачем она приходила? Не затем ли, чтоб… а может, хотела… нет, не вариант.
Боже, как перестать думать об этом.
И всё же – зачем она приходила?
Лучше думать о Николине. Ведь я надел ту самую белую рубашку – Николина говорила, что она мне идёт. Побрился для бодрости. К тому же на мне белые штаны, и вообще я больше похож на того самого танцующего миллионера из Италии, а не на профессора.3
Наверняка, и она готовилась к свиданию. Всё-таки не так уж часто мы встречаемся…
Николина была как всегда неотразима. Белое платье-сарафан, жемчужное ожерелье и лёгкий макияж – она всегда была так элегантна, так безумно соблазнительна, что это сносило голову всем в радиусе километра, а то и двух. В том числе и мне. Меня всегда волновал вопрос: почему она не сделала карьеру модели, а осталась на научном поприще? Такие внешние данные за книжками не спрячешь – да и незачем их прятать.
Мы заказали наш стандартный набор – вина и мидий. Николина была к нему привычна, однако же для меня всякая редкая встреча с аутентичной черноморской кухней была настоящим праздником.
Мы поговорили о каких-то общих вещах – о конференции, о её муже, который, как нельзя кстати, отправился в Софию по семейным делам. Разговор шёл на болгарском, который у меня неидеальный, и она то и дело меня поправляла. После очередной такой поправки, я обратил внимание на то, что она практически не пьёт и ничего не съела.
– Что-то случилось, дорогая? – спросил я как можно более вежливо.
Она смолчала.
– Николина… дорогая? У тебя всё хорошо?
– Да, всё хорошо – она отпила из своего бокала, выдержала короткую паузу и, внимательно посмотрев мне в глаза, сказала – Послушай… нам действительно есть о чём поговорить.
– Слушаю… – её тон мне очень не нравился. Последний раз таким тоном со мной говорила завкафедрой, когда мы поругались с ней накануне моей кандидатской защиты.
– Мы с тобой… мы с тобой встречаемся уже четвёртый год. Встречаемся на неделю, а потом ты уезжаешь. Я вынуждена ждать, жить с мужем, которого не люблю… Когда мы встретились с тобой в первый раз, ты обещал мне, что через год мы будем вместе. И на следующий год было то же самое… и на следующий.
– Но пойми, дорогая… у меня ведь было трудное время! Я защищал диссертацию, к тому же меня приглашали читать лекции в Китае. Сама понимаешь…
– Но ты обещал мне…
– Любимая, пойми!
– Нет, я не понимаю! Я ведь была готова разрушить свою семью… бросить работу и уехать с тобой в Петербург! Я почти что рассказала о нас мужу!
– Ты рассказала о нас мужу? – под коленями у меня заиграло.
– Я сказала, что чуть-чуть не рассказала… всё-таки твой болгарский не очень…
Я никогда прежде не видел её такой. Несмотря на свою южную страстность, в разговорах со мной она всегда была кроткой и даже скромной. Она никогда раньше не говорила со мной так… так дерзко.
– К чему ты клонишь? – спросил я её напрямую.
Она вздохнула и сказала:
– Володя, полагаю… нам стоит прекратить это…
– Прекратить?..
– Да, прекратить… Тебя ведь вполне устраивает твоё вольное положение, не так ли? Зачем тебе я? – она отпила из бокала – К тому же я не хочу обманывать своих собственных детей. Не могу же я сказать Пете, что у меня есть любовник…
– Прости, милая, но… – я долго не находил слов. Что можно ответить человеку, столь уверенному в своей правоте. – А как же мы?
– «Мы»? По-твоему, есть «мы»? А по-моему, существуют только «ты» и «я». Ведь, по большому счёту, я не знаю, чем ты живёшь. Как ты живёшь и что делаешь. Я могу судить только по твоим соцсетям, а этого недостаточно. Сначала я думала, что ты просто не хочешь подставлять меня перед мужем, и потому не звонишь и практически не пишешь. Но потом я поняла, что ты просто мной пользуешься. Я для тебя – часть южного досуга, вот и всё. Признай это сам, и мы расстанемся по-людски.
Только теперь я заметил, что её лицо бороздили гневные желваки, а кулаки нервно похрустывали.
– Николина, я… я искренне не понимаю тебя. Ты обвиняешь меня в том, что я пытался построить карьеру? Я ведь уже объяснил тебе всё – и про лекции, и про защиту. Я ведь и вправду хотел, чтобы нам было хорошо.
Николина глядела на меня во все глаза. Казалось, что она вот-вот разрыдается.
– А может, ты разозлилась из-за Альбины? Я действительно говорил о ней слишком много… да! – последнее «да» прозвучало как «эврика» – И в машине мы с ней говорили, и я мало говорил с тобой? Ты поэтому завелась?
– Господи, Володя… неужели ты всё это говоришь серьёзно?
– Да!
Она немного помолчала и через паузу добавила:
– О чём уж тут говорить…
– Мне уйти?
Вернувшись в отель, я решил зайти в лобби, где располагался маленький бар. Приятный молодой человек с красивыми карими глазами и лучезарной улыбкой налил мне виски. Вдруг я услышал за спиной знакомый голос.
– А раньше ты предпочитал портвейн!
Я обернулся. За мной стояла Альбина с бокалом чёрного вина.
При виде её я почему-то снова занервничал. Задрожал. «Господи, когда же эти вливания из прошлой жизни закончатся!» – думал я.
– Привет! – только и смог промямлить я. А потом добавил – Ты здесь?
– Да… решила немного промочить горло. – она рассмеялась – Чёрт возьми, говорю, как пират!
Я улыбнулся.
– Пошли, сядем! – она указала на свой столик. Там стояла бутылка вина.
Мы сели за её столик. Когда я допил виски, она начала подливать мне из своей бутылки.
– Чёрт побери, мне было так скучно, пока ты не пришёл. Тут мимо проходило двое французов – такие унылые, просто кошмар. А тут ты… давай посидим, поболтаем. Пятнадцать лет не видались.
– Ну да, ну да… – я чувствовал себя идиотом. Не знал куда девать руки. Господи, да сколько же мне лет – тридцать семь или пятнадцать?
– Слушай! Ты же завтра выступаешь сразу после перерыва?
– Да… в два часа вроде.
– Окей… – протянула Альбина – Я просто хотела с тобой поменяться! У меня доклад стоит в 11:30. А я… боюсь, что мне не успеть.
– В каком смысле?
Альбина улыбнулась и, одним духом осушив бокал, сказала:
– Ну просто у меня есть планы на сегодняшнюю ночь.
– О, вот как! – выпалил я визгливо. Я почувствовал, как у меня начинают ходуном ходить ноги. И ничего нельзя было с этим сделать – мышцы пульсировали так, будто я только что пробежал марафон.
– А ты думаешь! Почему я прилетела вместо Арустамяна на эту чёртову конференцию?
– Так ты… прилетела сюда специально? Не потому что он заболел?
– Да нет, он на самом деле заболел. Причём, видимо, всё серьёзно. Он и раньше был немного сумасшедшим, но в последнее время совсем с ума сошёл. Кажется, у него Альцгеймер.
– О… кошмар!
– Да… только вместо него должен был поехать Славин. Но я договорилась с профессором, и он отправил меня.
– Зачем же?
– Видишь ли… здесь есть один мужчина! – она снова загадочно заулыбалась, мечтательно посмотрела куда-то в даль потолка и облокотилась на стол – Красивый молодой мужчина, который предложил мне жить с ним… мы с ним познакомились, когда я приезжала сюда вместе с Арустамяном лет пять назад.
– Вот как… интересно… – почему-то я был разочарован. И не потому что она была нужна мне и я уже построил какие-то планы, нет. Просто от её слов мне почему-то вдруг стало противно.
– Да… – продолжала Альбина – И вот он предложил мне переехать сюда насовсем. Но скорее всего, это будет следующей весной – мы со Славиным ведём одну студенческую лабораторию, и мне бы хотелось передать ему все дела по-людски. Но чтобы всё устроить, надо подсуетиться заранее. Вот я и приехала.
– И ты готова бросить всё и рвануть сюда?
– А ты бы не рванул, если бы мог? Это же рай. Новая жизнь, новый метод, новое мышление! – она засмеялась.
Я замолчал. Что я мог ей сказать? В голову пришла Николина. Почему-то наш разговор с Альбиной напоминал мне недавний диалог с теперь уже бывшей любовницей – теперь уже бывшей. Любовь, Болгария, переезды…
– Я… я даже не знаю… может быть.
– Да ясно, что не рванул бы! – она налила себе ещё вина. – Ты каким был, таким и остался – не за что не бросишь свою шарашку, которую называешь институтом. Ты вообще никогда не был способен на поступки.
– Ну знаешь…
– А что «знаешь»! Ты что, забыл из-за чего мы расстались? Мне тебе напомнить?
– А из-за чего? Тебе хотелось развиваться…
– Ага, блин… конечно! И именно поэтому я укатила в Ереван – в эту Мекку славистики! Ты себя слышишь вообще, эгоист ты чёртов?
Она осеклась. Видимо, сама поняла, что последняя фраза прозвучала довольно грубо. Приняв как можно более спокойное выражение лица, я сделал вид, что пропустил её мимо ушей.
Альбина помолчала ещё минуту.
– А я всегда хотела всё бросить Уехать.
Я улыбнулся. Хоть и не совсем понимал, о чём она говорит.
– Так мечталось лихо. Маленький отельчик на первой линии, у моря. Я бы была администратором, а ты бы отвечал за финансы. Вспомнил теперь?
– Вспомнил… – в голове пронеслось локомотивом: двухтысячный год, общага, «Капитан Воронин» БГ на магнитофоне. Мы с Альбиной глядим в затемнённый, давно не беленый потолок и мечтаем. Точнее, она мечтает…
– Мой папа мог дать денег подо всё это… а ты…
– И что же я?
Она грустно улыбнулась. Только сейчас я заметил, что Альбина сильно пьяна.
– А ничего ты… как и всегда. Бусы мне подарил. А потом с огромной радостью звонил, вопил, что Лошак взялась за твоё научное руководство…
Я начал закипать.
– Так и ехала бы! Раз деньги были…
– Дурак ты, Володька… вроде русист, а по-русски хуже местного бармена понимаешь. Я ж хотела… с тобой… а ты мне – бусы!
– Да брось ты, Альбинка! Хотела бы, открыла бы, благо папкины деньги были! Это у меня отец в симфоническом оркестре за здорово живёшь всю жизнь проиграл!
– Опять ты про себя! Всю жизнь – «я, я, я»! Головка от часов «Заря»!
Я вцепился в стакан и долго пил. На трезвую голову клёкот этой женщины я воспринимать не мог.
– Ну вот зачем ты, а? – выпитое слегка смягчило мой язык – Зачем вспоминать, что было когда-то, сто лет назад, в другой жизни. Мне вообще иногда кажется, что это всё не со мной было. И студенчество, и всё остальное…
– Помнишь фильм был… с Безруковым? – безэмоционально сказала она, выдержав небольшую паузу – «Жизнь одна» он назывался. Не надо мне тут про «прошлую жизнь». То же мне, индуист…
Она встала, сделала несколько нетвёрдых шагов, а затем резко, по-гусарски, развернулась на каблуках и бросила мне в лицо:
– Увидимся завтра, профессор!
Бусы. И вправду, чёрт побери. Я подарил ей бусы. Слово-то какое дурацкое – “бусы”.
Я купил их у одной своей знакомой – певицы из андерграундной группы. На её худенькой шейке это бирюзовое украшение смотрелось замечательно. Пела она, правда, слабовато, но я, конечно, говорил ей, что она вторая Дженис Джоплин.
На эти самые слова я и купил у неё бусы.
Они мне очень нравились. Навевали мысли о «конце века» и эстетах круга Пейтера4. Но потом, чтоб Альбине не совсем грустно было принимать мой отказ, подарил их ей.
Мой отказ… а был ли он вообще? Я ведь не сказал ей: прости, дорогая, у меня другие планы на жизнь. Боже, она ведь не маленькая девочка, сама всё поняла.
Да и не больно-то она убивалась! Быстро выскочила замуж за этого заморыша Ионесяна и уехала в Ереван!
С этими мыслями я покинул лобби. Вошёл в лифт и нажал кнопку своего этажа. В лифте недавно вымыли, и теперь там пахло едкими моющими веществами и какой-то непонятной официально-деловой тоской.
Почти не помню, как дошёл до номера – сказалось выпитое вино и песенка, звучавшая в лобби и теперь заевшая у меня в голове. Возле двери я поймал себя на мысли, что не помню, в каком именно из соседних номеров Альбина. Да и чёрт бы с ней…
Я пошарил в карманах в поисках ключа. Нащупал коробочку. Достал её покрутил в пальцах.
Это серьги. С яшмой. Я привёз их в подарок Николине – ей бы понравилось. И совсем позабыл отдать.
А может, просто не захотел.
Как вообще можно жить с таким мужем, как у неё?
Насилие
Плачет Белоснежка,
Стонет Белоснежка,
И, сама не замечая,
Странно улыбается себе…
“Агата Кристи”
– Посоветуйте, какой эль у вас хороший? – спросил Игорь, глядя в барную карту. Золотые буквы на чёрных мелованных страницах зазывали десятками соблазнительных наименований, кажется, на всех европейских языках. В разных кафе и барах наименования эти были разные, а уж ассортимент этого заведения вовсе сражал наповал: пивоварня на улице Восстания обладала таким набором жизнестирательных жидкостей, что не выучишь и за сто посещений, указанных в их акционном купоне.
Очевидно, на то и расчёт.
– Возьмите “Мэдлин Бассетт”! – с готовностью отличника гаркнул молодой официант – Очень мягкий вкус с нотками вишни.
– Неси! – скомандовал Игорь – Звучит многообещающе!
– Хорошо! Ваш паспорт, пожалуйста! – всё с той же горячей готовностью потребовал официант.
Игорь, улыбаясь, достал из кармана пиджака паспорт и ткнул его официанту в лицо.
– Уже шесть лет, как можно! – сказал Игорь и убрал документ.
Официант удалился. Его тонкая талия, старомодно перехваченная фартуком, болталась перед глазами Игоря, как мушка перед глазами плохого стрелка.
А стрелок из Игоря был неплохой. В тире ему не было равных. Семь лет назад – так точно!
Официант – профессия для молодых, подумал Игорь. В студенческие годы он хотел пойти на эту работу, но так и не собрался. Главным образом потому, что никогда не чувствовал себя молодым. Ему казалось, что с окончанием школы он резко шагнул из младенчества в зрелость, а остальные годы благополучно пропустил. Стариковский образ жизни – чинный, как похоронный кортеж, торжественно мудрый, как морщинистый переплёт Большой Советской Энциклопедии, всегда казался Игорю привлекательным. Зачем нужна работа с учёбой по схеме два через два? Зачем нужны беспроводные наушники? Зачем нужны бесконечные хэштеги и клипы “ВКонтакте”? Всё это как-то суетно. Куда торопитесь, молодёжь?
Такие мысли бродили в Игоревой голове, пока он ждал заветный бокал эля. Этот бокал обещал открыть вечер с помпезностью группы “Queen”, открывавшей в 2019-м церемонию “Оскара”. Одинокий вечер пятницы эль должен был раскрасить в яркие вишнёвые тона. Игорь отодвинул мысли о старости и весь отдался мечтам о бокале, холодном и приятно алом, словно выточенном из рубина, добытого в далёких шахтах…
Ах, вот и выпивка!
Первый бокал пролетел быстро.
В висках Игоря тягуче и сладко загудело, икры налились приятной алкогольной тяжестью. Игорь прислушался к послевкусию напитка, что делал редко, и… обомлел.
А ведь он знаком с “Мэдлин Бассетт”! Но уже успел позабыть об этом. Память, знаете ли, уже ни к чёрту. Как и нервы. Ах, “Мэдлин”, “Мэдлин”!
Давно это было. Кажется, года четыре назад.
Если он помнит всё правильно, то всё началось со взгляда сзади. Роковой взгляд в коридоре, который из-за цвета и общей мрачности Игорь ещё на первом курсе окрестил “зелёная миля”.
Симпатичные ножки, довольно длинные для её небольшого роста, красивый круглый задик, чудные, чуть вьющиеся волосы, спадавшие на хрупкие плечи. Так и хотелось подойти и приобнять её. Но Игорь не сделал этого: он был слишком робок для того, чтобы сделать такое с девушкой, которую знал лишь по обновлениям в чате учебной группы.
Новенькая. Просим любить и жаловать…
Преподаватель появился, и вся группа прошла в аудиторию.
Всю лекцию Игорь не мог оторвать взгляда от новенькой. Стояло дивное бабье лето, ломкое, как жёлтый лист, и налитое, как перезревшее яблоко. Сквозь шторы светило осеннее солнце, и вокруг новенькой, сидевшей у самого окна, образовалось облако лёгкого оранжевого света.
Так её кстати и звали. Света.
После занятия Игорь с каким-то дурацким вопросом всё-таки подошёл к Свете. Он не мог наглядеться на её пьяняще женственную фигуру, в её светлые глаза, в озарённое улыбкой лицо.
Так быстро Игорь ещё никогда не влюблялся.
На удивление его, Света ответила не односложно, но всё также улыбаясь, заговорила с ним. Пока они шли до метро, Света успела рассказать Игорю, кажется, всё: что она перевелась сюда из другого города, такого же морского, как и наш, и теперь желает учиться в их универе. Ещё она путешествует автостопом. И давно мечтает о личном мотоцикле, ведь так здорово гнать на нём от одного места к другому, а если по набережной – ух! Ещё она считала себя либеральной феминисткой, хотя, в сущности, и была ею, и даже дважды бывала на митингах, ведь люди должны выражать свою позицию, ты как думаешь?
Мотоциклы, автостоп, митинги… всё это организм Игоря отторгал решительно. Всё это было как-то слишком суетно. Суета, суета, не заснут до утра…
Но Игорь был по-настоящему очарован. Он всё шёл и шёл вслед за Светой – с эскалатора на перрон, с перрона в вагон, совершенно позабыв, что ему в другую сторону.
Спустя два часа, выйдя на поверхность на родной станции, Игорь поглядел на небо, расправил плечи и прикрыл глаза в сладостной истоме. Ему хотелось закричать: “Я люблю тебя, Света!”
– Молодой человек! Повторите “Мэдлин”! – крикнул Игорь и по-хозяйски поболтал в воздухе опорожнённым бокалом.
В следующие несколько дней Игорь и Света общались довольно мило, хоть и не очень много. В основном он таскался за ней хвостом и тупо молчал в отдалении, исподтишка любуясь тем, как красиво она поглаживала свои прекрасные волосы цвета осенней листвы, как элегантно забрасывала одну ножку на другую и как страстно при этом двигались её налитые бёдра.
Любовь прорастала в нём стремительно, как бамбуковый стебель. И даже самый острый в мире мачете вряд ли подкосил бы его.
Игорь допивал третий бокал “Мэдлин Бассет”, когда его телефон неожиданно завибрировал: то было сообщение из рабочего чата. Игорь стал уже отвыкать от переписок. Недаром всё-таки старина Белл изобрёл телефон.
А раньше только в переписках он, застенчивый и тихий, мог выразить все свои чувства. В том числе – и чувства к Свете. В первую неделю знакомства он писал ей каждый вечер. Начиная разговор с будничных “Как дела?” и “Чем занята?”, Игорь быстро переходил к юношескому острословию и заумным разговорам об искусстве и их родной экономике. И если она отвечала ему развёрнуто и впопад, то он приходил в восторг: значит, ей не совсем всё равно. Значит, хоть немного, но он ей интересен!
Было и ещё кое-что. С первого дня знакомства вечно озарённая улыбкой, вечно заведённая на всю пружину Света стала обнимать Игоря при встрече и при прощании. Стоит ли говорить, как эти крепкие, хоть и совершенно невинные дружеские объятия влияли на Игоря, на его воображение? Она вообще была с ним очень мила – как будто они были знакомы не несколько дней, а целую жизнь. Это тоже потрясало Игоря: прочие дамы, которых он силился добиться всё теми же вялыми переписочными методами и подглядываниями исподтишка, бывали холодны с ним по целым месяцам. Месяцам! Но Света была не такой… неужели это оно? Неужели он ей не безразличен?
Неужели… нет, не может такого быть! А впрочем, почему не может? Почему не может быть такого, что и она его полюбила?!
Ближе к выходным Игорь принял волевое решение. Нужно было двигать отношения со Светой, притом быстро. Он предложил ей сходить в кино. Отличный был фильм – стильный, пускай и почти без сюжета. Игорь уже смотрел его. Хотелось сводить Свету на что-нибудь проверенное и весёлое, без лишнего пафоса. Такое уж было настроение…
Согласилась.
С утра в субботу они договорились, во сколько конкретно встретятся у кинотеатра. Затем Игорь сказал ей, что пойдёт в зал, “потаскает железки”. Это, по его мнению, звучало мощно, к тому же было правдой, а это редкое сочетание.
Игорь решил совершить любовный блицкриг. С утра он побрился, сходил в зал и пожал штангу, дабы приобрести известную однодневную рельефность и тщательнейшим образом вымылся. Даже одежду подбирал дольше десяти минут.
Весь день перед его мысленным взором стояла Света – её волосы, глаза, ноги… Она заслоняла ему весь мир, буквально вытеснила все мысли из головы. Благо и до того их там было немного.
Игорь усмехнулся, глядя в четвёртый бокал “Мэдлин Бассет”. Вот она, ватерлиния!
Он приехал к кинотеатру заранее. Купил одну розу и принялся ждать. Уже надвигался вечер. Свет солнца стал тёмно-апельсиновым, и лёгкий дневной ветерок, фланировавший по проспекту, обратился в холодный и мозглый осенний ветер. Игорь смертельно замёрз – от ветра, недоедания, а большей частью от нетерпеливого ожидания, от удушающего волнения, будоражившего всё его тело. Он прождал двадцать минут, полчаса, час.
И вот она появилась. Чудесная и лучезарная, тёплая и воздушная, одетая в красивую белую курточку и симпатичные голубые джинсы.
Она улыбнулась Игорю и приобняла его. В этот самый момент он достал розу из-за спины.
Света сникла:
– О, Игорь! – произнесла она мягко, но серьёзно – У меня ведь есть молодой человек. В Кённике5. И мы помолвлены, вроде как…
Мачете ударил по бамбуку. Стебель накренился.
– Повторить “Мэдлин…”? – бросил официант с другого конца зала.
– Естественно! – произнёс Игорь и улыбнулся.
Весь сеанс он не находил себе места. Но зачем, зачем, зачем? Зачем было вести себя так зазывно, зачем было улыбаться ему, обнимать его. Он весь трепетал, а у неё – молодой человек.
Глядя на то, как Лео ди Каприо и Брэд Питт колесят по мягко освещённому Лос-Анджелесу уютных 60-х, Игорь буквально кипел от злобы. Какой он, интересно было бы узнать? Конечно, спортивный, с модной причёской. С бритыми висками. Обнимает её за талию. И ниже. Называет “солнце”. Сейчас все молодые так называют своих девушек.
Вот оно, это солнце. Сидит с поганой розой, близкая, как то самое гадкое осеннее солнце… как ему хотелось плюнуть на всё, бросить её здесь и бежать, бежать, бежать по проспекту, прочь отсюда!
Внезапно Света впилась в его руку. Игорь посмотрел на неё: она вся сжалась, как ёжик, и почти не смотрела на экран. В это время лихой герой Питта бил одного из идиотов-хиппарей о висевший на стене телефон. Лицом!
Эта разборка ещё при первом просмотре вызвала у Игоря бурный восторг. И теперь он весь подпрыгнул на кресле. Игорь с подростковым восторгом глядел на весёлую драку в то время, как Света почти парила рядом с ним. Ни жива ни мертва.
Фильм закончился.
– Извини, что вцепилась! – сказала она, как только они оказались в залитом неоном вестибюле кинотеатра – Просто плохо переношу насилие. Не могу видеть… даже на экране.
Игорь кивнул.
Они вышли на холодную улицу. Игорь снова вспомнил о её молодом человеке, обо всей этой кретинской ситуации в целом. Он глядел на Свету, и вся она – от макушки до пят – раздражала его. Раздражала своей обманчивой любезностью, заготовленными объятиями. Своей занятостью. Но в то же время она и привлекала его… волосами, губами, глазами, бёдрами. Любезностью и объятиями.
Бамбуковый стебель надломился, но ещё не рухнул.
Он предложил ей продолжить общение в каком-нибудь заведении, коих много рассыпано по центру города. “Можно” – ответила она.
Они шли и шли по улице – быстрыми широкими шагами. Такими же они когда-то шагали от института до метро. Игорь зашагал в понравившийся ему бар в одной из отходящих от проспекта улочек. Вывеска обещала пиво и ретро-интерьер. Света предупредила, что пить не будет. Ей видите ли таблеток много ещё дома прописали, и…
И она пустилась в длинное объяснение относительно своих модных психологических проблем. “Ну и чёрт с тобой!” – решил Игорь и потребовал принести ему какого-нибудь эля. Например, вишнёвого.
Так он и познакомился с “Мэдлин Бассетт”.
Пока лился эль, Игорь всё слушал, слушал и слушал Свету. О чём она говорила? Как всегда обо всё на свете, не давая вставить и слова. Одно не давало ему покоя: она не любила насилия.
А всё это разве не насилие? Это свидание – сплошное насилие над ним! Её парень, её трескотня – всё это хуже тупой пилы.
Но я своего не упущу, подумал он. “Я же мужчина!” – эту мысль подсказал ему вишнёвый эль.
Они спустились в метро. Игорь смотрел на мир будто бы через стекло, через толстенные очки – совсем как у героя Аля Пачино в только что просмотренном ими кино.
– Спишемся, да? – спросил он, когда подъезжали к его станции.
– Да, конечно. – серьёзно ответила она.
Двери вагона почти открылись. Настало время реванша.
Игорь притянул Свету к себе. Его рука легла не её спинку, а затем легонько скользнула вниз.
– Ты мне нравишься, девочка. – произнёс заплетающимся языком Игорь и неаккуратно поцеловал её.
Она даже не отстранилась. Стояла ровно. Словно смирясь с судьбой.
– Молодой человек! Ещё “Мэдлин…” и рассчитайте, пожалуйста!
Игорь плёлся по шумному проспекту. В голове у него громыхало, как в старой стереосистеме, глаза были затянуты туманом. Холодный октябрьский ветер, мозглый, как будто простуженный, лил на тротуар воспалённый фонарный свет.
Завтра Игорю будет плохо. Ему уже сейчас плохо. Похмелье спутало рабочий график и пришло на работу, когда опьянение ещё не сдало смену.
Дойдя до моста, Игорь остановился и поглядел во тьму, ещё несколько часов назад бывшую водой. Во рту его вкус “Мэдлин Бассетт” превратился в какое-то гнилостное зловоние, а в солнечном сплетении бушевала тоска. Жизнь казалась Игорю постылой и унылой, как рубль, одолженный на пропой…
Конечно, они тогда всё выяснили. Он написал “Извини”, она написала “Проехали”. Проехали…
Они встречались ещё раз или два. Всякий раз Игорь старался держать дистанцию. Он чувствовал себя убийцей, пришедшим на именины вдовы своей жертвы. Чувствовал острый стыд. Это объятие, этот поцелуй… зачем? Зачем было напиваться? Зачем было лезть к ней? Ей это явно не понравилось. Это было гадко и глупо. Это было насилие.
Это была короткая история любви… правда, кажется, без самой любви. Бамбуковый стебель в действительности рухнул от одного лёгкого касания мачете. Теперь его волокна сплетали пластины Игоревой брони, как у индийских воинов. Сколько стеблей ушло на этот доспех?
Много…
Доброжелатель
Если имею дар пророчества, и знаю
все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.
1Кор. 13:2
Гуманистическая фантасмагория
1.
В 10:02, почти что в самый миг открытия, в магазин вошла невысокая дамочка в строгом бежевом костюме. От всего её облика – от дежурного макияжа, слишком официозного покроя одежды и вычурно-усталого выражения лица – веяло какой-то офисной мертвенностью. В интерьере оружейного магазина, выполненного в стиле эдакого лесного трактира, приюта вольного охотника, дамочка эта смотрелась чуждо и ужасно безвкусно.
Конечно, ни одна из этих мыслей не пришла на ум Олегу. Он просто глядел на дамочку своими козлячьими глазами и мучительно вычленял из белого шума, перманентно царившего в его головушке, осколки одной-единственной незамысловатой мысли: “Ну всё, кабздец”.
Тем временем невысокая дамочка подошла к прилавку, за которым стоял Олег, и внимательно посмотрела в глаза голове кабана, висевшей прямо над продавцом:
– Могу вам помочь? – выдал Олег заученную реплику, которая для ранней посетительницы звучала забавным анахронизмом.
– Ах нет, что вы! Я от Павла Владимировича, вас должны были предупредить!
Олег выдал нечленораздельное междометие – нечто среднее между вдохом опасения и выдохом облегчения.
– Могу вам… помочь?! – призвал Олег на помощь интонацию.
– Просто часть вашего… – дамочка на секунду остановилась, чтобы сглотнуть бранное словечко – Вашего ассортимента… заберут уже сегодня.
–Понятно. – соврал Олег.
–А что, вас не предупредили?
–Да нет, предупредили. – Олег вдруг вспомнил, что вчера говорил со своим (теперь уже бывшим) начальником, лысеющим коротышом Михеевым, по телефону. Но Олег был под градусом, друзья тянули его в очередной бар, на весь Невский безголосое чудо орало “Хали-гали, паратрупер!”, и во всём этом бедламе несчастный продавала не сразу сообразил, что к чему.
Теперь два и два наконец-то складывались в четвёрку. Эта ранняя посетительница с сомнительным представлением о моде – от Павла Владимировича Авилова, нового владельца охотничьего магазина в центре Васьки. Этот самый владелец заводов, газет, пароходов несколько недель назад не без труда выторговал подвальное помещение у Михеева, и теперь на месте оружейного магазина “Шрапнель” здесь должен был появиться магазин эротических товаров “Ero-Tic”. Весь “шрапнелевский” ассортимент сердобольный хиппообразный олигарх Авилов подвергал немедленной и безоговорочной утилизации. Столь странный бизнес-перфоманс, стоивший богатею каких-то сумасшедших денег, Михеев объяснял своим (теперь уже бывшим) сотрудникам так:
– У дядечки в жопке детство не отыграло, поэтому стволы в топку, нас на мороз! Миротворец хренов!
Утверждение про мороз, конечно, не относилось к самому Михееву. Как по секрету шепнул Олегу Ромка, михеевский племянник, иногда приглядывавший за дядькиной лавкой, вышеозначенный противник оружия Авилов отслюнявил Михееву такие тонны зелёных, что тот мог не работать ещё лет эдак триста.
Пока в олеговой голове крутилась вся эта катавасия мыслей, невысокая дамочка удобно расположилась на крутящемся стуле бывшего хозяина магазина и закурила “айкос”. С нескрываемой брезгливостью, брезгливостью оскорблённой невинности, взирала она сквозь вуаль зловонного полудыма на ружья и коробки патронов, ножи и газовые баллончики.
Прошло ещё минут пятнадцать, и Олег заметил массивные колёса на уровне окон. Секунда – и в полуподвальное помещение через дверь ворвался всполох холодного январского воздуха. Как Тит Кузьмич и Фрол Фомич из старой сказки, у прилавка появились два дюжих молодца в одежде грузчиков.
– Юлия Максимовна, грузим? – спросили они у окутанной дымом командирши.
– Да, ребят, пока выносим из подсобки вот этой! – она встала с кресла и указала на скрытый во тьме груз. Работяги протиснулись в тёмную кладовую, у входа в которую Юлия Максимовна стояла в гордой позе.
Работали дюжие молодцы на удивление быстро. Из чёрной дыры склада через торговый зал в кузов большого грузовика летели, будто отрастив крылья, лакированные ящики, пенопластовые коробки и чехлы из синтетики. Всё это сваливалось в кузов, и уже минут через двадцать там образовалась грубая поленница из новеньких ружей, пистолетов, охотничьих ножей, манков и прочего добра. Из-за обломков тары оружие ещё больше напоминало неблагородную мусорную кучу.
Всё то время, пока шла, с позволения сказать, погрузка, Олег таращил свои подслеповатые сонные глазки в телефон. Лента “Тик Тока” бесформенной цветастой массой искрилась в чёрной ванночке купленного в кредит “Айфона”, и всё больше полонила, околдовывала остающегося без работы Олега.
Пока Тит Кузьмич и Фрол Фомич сновали по залу, дамочка с “айкосом” стояла у прилавка. С лицом императора Веспасиана и выправкой маршала Жукова она взирала на кипучую деятельность жилистых грузчиков и всё подбавляла в воздух дыму. Впервые за очень долгое время она чувствовала себя главной, важной, самой настоящей начальницей. Должность четвёртого зама не очень располагала к подобным ощущениям, а теперь ведь совсем другое дело: прощай, оружие и здравствуй. здоровый (и не очень) секс. Make Love Not War. Гордым пацификом Юлия Максимовна перечеркнула эту лавку человеческой жестокости и прогарцевала по его похожему на самолёт силуэту на белом коне. Её короткие, похожие на две втулки от туалетной бумаги ножки более не казались ей короткими и страшными. Тонкие невыразительные губы и длинный топорообразный нос представились ей чертами, исполненными благородства и породы. Её костюм гордо трепыхался под ветром из замызганной двери, и ей казалось, что на ней полощет белый кавалерийский плащ с кровавым подбоем. Юлия Максимовна Куликова – сегодня ты командуешь парадом на площади с названием Жизнь!
Погрузка завершилась. Олег проводил грузчиков стеклянным взглядом и уставился на дамочку с “айкосом”. Он долго колебался, не спросить ли её о рабочем месте, но слова никак не составлялись в нужном порядке. Пока он собирал хоть сколько-нибудь приемлемый лингвистический пазл, Юлия Максимовна произнесла:
– Завтра приедут за остальным! Не я. Пришлю… помощницу!
– Ага, окей.
Резко развернувшись на высоких каблуках, дамочка направилась к выходу. На лестнице она столкнулась с пареньком лет четырнадцати-пятнадцати. Некрасивый, в замызганной холодной курточке и в бестолковой громадной шапке не пойми из чего, подросток прорывался в магазин.
– Куда несётесь, молодой человек? – поинтересовалась, ошалело вытаращив глаза, Юлия Максимовна.
– В магазин. – твёрдо сказал парень.
– Этот магазин закрывается! Навсегда!
– Но открыто…
– Я же сказала: они закрываются! Иди, мальчик, иди!
Чуть не пинками дамочка выставила неудачливого покупателя и вышла, громко хлопнув дверью.
Олег довольно выдохнул. Не очень-то ему хотелось общаться с этим клиентом. Да и вообще – с каким бы то ни было клиентом.
Раздался звонок “Айфона”. Олег не глядя мазнул по экрану и сказал: “Алло”.
– Сеть стоматологических клиник “Премиум Дент” предлагает вам эксклюзивное обследование…
2.
Егор привык к холоду. Уже совсем не замечал его – как воробьёв, как крыс, как прохожих. А кутался… кутался скорее по привычке. Всё равно засаленная куртка с почерневшим воротником совсем не грела.
Отрывистыми шагами он направлялся к двери гадкого тёмно-оранжевого цвета.
Казалось, что зловоние источает уже сам этот цвет. Пнуть бы дверь со всей силы и бежать, бежать, бежать прочь!
Вдоль по линии, до самой Стрелки.
Бросится в колючую ледяную воду.
Плевать на холод.
Поплыть вон отсюда, а там…
Перед глазами появилось лицо Лизы.
А как же она? Взять её с собой? Не оставишь же в этой клоаке.
Да ещё с этим козлом!
Бегает она плохо. На физре вечно самая последняя плетётся.
Да и замёрзнет ведь. Маленькая.
Он вошёл в парадную.
Она снова сидела на подоконнике. Тени тёмного подъезда укрывали её, словно плащ-невидимка. Но он видел её – и в самой чёрной мгле разглядел бы.
Она сидела на подоконнике, опершись на него ладонями, как ребёнок, и болтала тонкими ногами. Ветер, гулявший по лестнице, трепал её длинную старомодную юбку. Бледное востроносое личико очертилось под сенью почти прозрачных белокурых волос.
Он подошёл к ней, стараясь подавить свой воробьиный трепет, и неловко тронул её плечо.
Лиза посмотрела на него. Её лисье личико было мокрым. Она уже не плакала. Последние силы вытекли вместе со слезами. Ремень безопасности давно был сорван.
На распухшем лице горел тёмный след.
– Да твою ж…! – заорал он.
Сдержался, не выругался. Она мата не любит.
Лиза уткнулась личиком в его грудь. Грудь затряслась, как от электрического тока.
В нём бурлила жгучая ненависть. “Старый подонок! – громыхало у него в голове – Паскуда гнилая, как нажрётся, тварь, вечно её бьёт. Дочь родную, сука такая… хоть бы сдох, хоть бы сбухался в край, и инфаркт его схватил!”
Она подняла лицо. Заплаканное, разбитое, оно всё ещё было прекрасно. Это всё ещё было солнце. Хмурое зимнее солнце. Его милое солнце.
“Не, не пойдёт так!”– всё думал он – “Этот козёл у меня не отвертится. Не съедет с темы просто так. Завалю. За Лизу, за лисичку мою, завалю…”
– Урою скота! – прорвалось наконец из глубин его горла – Я ему отомщу, Лиз. Я его завалю!
– Егор, уймись! – простонала она.
– Да он же тебя сам грохнуть может! Не посмотрит… я волыну не купил. Магаз закрыли. Но я нож найду. Лом, гвоздь – да насрать мне. Запорю его!
– Ну хватит, прошу! – она была готова разрыдаться вновь – Отец с этой злобой вечной ко всему задолбал, ты теперь туда же!
Она толкнула Егора в плечо и отвернулась. Он пытался погладить её по спине, но отдёрнул руку, как от горячего, и сел рядом.
Где-то внизу пропищал домофон и лязгнул магнитный замок. Послышалось тяжёлое дыхание – сбитое, как у подстреленного зверя.
Грязный свет окна упал на невыспавшееся лицо. Небритый, в пожёваной куртке. Со смены. А родинки блестят, как десять лет назад.
– Привет, бать! – сказал Егор.
– Здорово! – голос у него высокий, хриплый – А, Лизка! Подлизка. – улыбнулся.
Зуба нет. Никак не вставит.
– Здравствуйте, Пётр Михайлович. – голос Лизы прозвучал строго.
Красивый, родной, любимый голос. В душе Егора будто заворочался тёплый кот.
– А чего не в школе?
– Воскресенье же, бать! – вставил Егор.
– А!.. – на секунду отец задумался и сверкнул на Егора уставшими глазами – Точно. У меня с этими ночными все дни в один, ё-моё! – он снова посмотрел на Лизу – Чё? Опять папаша твой… что ли?
Лиза склонила голову. Будто спряталась от вопроса.
Куртка отца скрипнула. Он почесал седоватую, коротко остриженную голову и приобнял Лизу, чуть отстранив Егора.
– Не тушуйся, девчоночка. Пошли к нам. Чаю попьём, перекусим! Ну не в темноте же тут сидеть, мёрзнуть, ёлы-палы! Какая ж любовь в парадной-то, Егорка, блин!
Лиза улыбнулась. Кажется, ещё чуть-чуть, и она задушила бы отца в своих объятиях.
– Ну вот, то-то же! До квартиры нашей дорогу же знаешь?
Она качнула головой.
– Ну иди, мы сейчас придём!
Лиза спрыгнула с подоконника и стала подниматься по лестнице. Егор устремился за ней, но тяжёлая рука отца зацепила его, как ледяной крюк. Отец закурил и внимательно посмотрел в глаза сына. Егор даже немного испугался.