Это их война

Любовь – это пепел, унесенный ветром…

Глава 1

И пускай твоя обитель Где-то в вышине. Ты мой ангел, мой хранитель, Помоги ты мне.

© Ксения Ангел «Папа»

{Элина}

Говорят, любви достойна только мама. Кто это придумал, наверное, никогда не был знаком с отцовской любовью. Никогда не знал, что такое отцовская забота, тепло и был обделен этим. В нашей семье все было наоборот. Я знала, видела и ощущала любовь отца во всех ее проявлениях: в его словах и поступках, именно он был – лучшим другом и советчиком, опорой и поддержкой во всех начинаниях. Был тем человеком, который однажды должен был взять руку единственной дочери, подвести ее к человеку, за которого она выходила замуж, и вложить ее руку в его крепкую мужскую ладонь. Это все, чего я по-настоящему всегда хотела – чтобы отец одобрил мой выбор и выдал замуж. Проводил во взрослую жизнь. Дал напутствия. Распустил мои крылья, пообещав всегда быть рядом, чтобы в случае чего я могла вернуться в отчий дом, сложить свои крылышки в его заботливые руки, выдохнуть и все начать сначала.

Мне было жизненно необходимо чувствовать его близость. Она придавала мне сил и уверенности в себе, давала надежду на то, что завтра будет лучше, чем вчера, делала меня целостной: казалось, без нее я разобьюсь, как волна об острые скалы, и больше никогда не соберусь воедино. Поэтому больше всего на свете я боялась, что, однажды проснувшись, больше не услышу его тихий неторопливый голос, не увижу, как он затягивается сигаретой и выпускает в воздух небольшие кольца дыма: медленно с наслаждением, будто это самое большое удовольствие в жизни, которое хотелось растянуть, превращая секунды в минуты, а минуты в часы. В такие моменты, будучи еще ребенком, я любила стоять рядом с креслом, в котором сидел отец, и перебирать тонкими пальцами его упругие кудряшки. Я не отвлекала. Я просто любовалась им: вглядываясь в задумчивые черты лица, пыталась разглядеть в нем себя. Нам часто говорили, что мы похожи и я не упускала возможности лишний раз убедиться в этом. Те же тонкие твердо сомкнутые губы, тот же по особенному мягкий и внимательный взгляд, даже черные кудряшки, казалось, вились по одинаковому небрежно и задорно, делая нас похожими на ангелов. Единственным отличием между нами был цвет глаз: у него – карие, у меня мамины – изумрудные. Во всем остальном я была его маленькой копией. Папиной дочкой, любимицей, которую он не переставал баловать вниманием и заботой.

Тогда я даже представить не могла, что наступит день, когда я больше не услышу его добродушного смеха и не сожму в своих по-детски маленьких ладошках его крепкие шершавые руки, прижимая их к губам и впитывая, въевшийся под кожу, запах табака. Я упивалась каждой минутой, проведенной рядом с ним. И безумно тосковала, когда приходилось расставаться; молча ненавидя все, что нас разделяло: школу, работу, командировки. Со временем я поняла, что он не может быть рядом постоянно, но легче от этого не стало. Будь моя воля, я бы вечно лежала на его коленях, свернувшись котенком, и наслаждалась прикосновением теплых ладоней к своим волосам.

Кто-то скажет нельзя настолько сильно любить отца, а я отвечу: можно. Особенно, если с детства он был для тебя всем: отцом, другом, домом, миром и даже матерью, которая изо дня в день прожигала свою жизнь алкоголем и не уделяла тебе должного внимания. Ее зависимость лишила меня материнской любви, но именно благодаря отцу я не ощущала себя ущербным и недолюбленным ребенком. Наоборот, рядом с ним я чувствовала крылья за спиной и радовалась каждому дню, проведенному с ним.

Теперь, оглядываясь назад, я собираю память по крупицам: складываю пазлы в одну общую картинку и понимаю, что с каждой прожитой секундой она становится все более блеклой и размытой, но от того не менее живой и волнительной. Стираются лица, поступки, моменты, но как бы ни была хрупка человеческая память – самые бесценные эмоции, пережитые нами однажды, остаются с нами до конца. Мы прячем их глубоко в себе, на задворках души, и возвращаемся к ним лишь тогда, когда остаемся наедине с собой, потому что таким ни с кем не делятся, оно слишком личное, недосягаемое, только твое.

– Дорогая, ты вся продрогла, поехали домой.

Мягкие ладони Павла легли на мои сутулившиеся плечи и тихо сдавили их. Не оборачиваясь, кладу левую ладонь поверх его правой руки и закрываю глаза. Как же его руки похожи на твои, папа. Такие же большие, крепкие, обветренные. Ему сорок пять и он почти твой ровесник. Знаешь, между вами так много общего. Характер, привычки, манера поведения – все в нем напоминает о тебе. Он даже любит меня, как ты: искренне, преданно, по-настоящему.

Открываю глаза, и кажется, ощущаю кожей холод гранитного камня, на котором высечено имя. Твое имя, папа. Пять бесконечно долгих лет. Вот сколько мне потребовалось, чтобы снова прийти в себя. Боль утраты притупилась, но она по-прежнему сильна и непобедима. Она со мной, во мне, и отрезвляет каждый раз, когда кажется, что все это просто сон, что сейчас открою глаза, а ты по-прежнему сидишь, раскинувшись, в нашем стареньком кресле и читаешь поверх очков принесенную с утра почтальоном газету. Приводит в чувство и не дает забыться. Она будто кричит во мне: как раньше уже не будет, но будет по-другому. Нельзя жить прошлым. Нужно идти вперед, навстречу будущему. И я иду. Честно, пап, я стараюсь. Ведь я сильная, как ты того хотел.

– Подожди, Паш. Дай мне еще минутку.

И он дает. Тихо отходит в сторону и застывает безмолвным свидетелем. Я благодарна ему за понимание и поддержку, а судьбе за встречу с ним. Именно благодаря ему я сейчас здесь, пап. Немного потрепанная, уставшая, но выжившая и несломленная. Он заново распустил мои крылья, которые казалось, больше никогда не поднимут меня над землей, подарил мне чувство надежности и защищенности. Рядом с ним спокойно и уютно, как возле тихо пылающего камина.

Порой я задаюсь вопросом, достойна ли такого человека? И ответ приходит сам собой: я делаю его счастливее. Когда он смотрит на меня, в его глазах плещутся живые огоньки, он улыбается и морщинки, коснувшиеся его лица, разглаживаются, делая его лицо молодым и беззаботным. Он говорит, с моим приходом его жизнь изменилась. Изменился и он сам: теперь в его душе – весна, а в сердце – солнце. Я верю ему, пап. Верю так же, как всегда верила тебе. Он достойный человек. И такой же одинокий, как я. Наверное, правду говорят: судьба – не дура, зря людей сводить не станет. И наша встреча – не исключение. Он вошел в мою жизнь, когда руки совсем опустились, когда каждый вдох был на грани срыва, и казалось – это конец. Вошел ненавязчиво, шепотом и вдохнул в меня новую жизнь. Мы, как два одиночества, встретившиеся в час тихого отчаяния, когда оба нуждались в поддержке и утешении. Я потеряла тебя, он – жену, мать своего сына и эти потери пересекли наши пути в точке под названием «любовь». Уже в первые минуты знакомства мне было настолько уютно и комфортно рядом с ним, что казалось, мы знаем друг друга всю жизнь. Я люблю его, пап. И эта любовь делает меня сильнее.

Вот и сейчас он стоит поодаль от меня, но я всеми фибрами души чувствую неразрывную связь между нами, его поддержку, его плечо. Он рядом и я больше не одинока. Даже кресты и надгробные камни, окружающие нас, не пугают меня так, как это было раньше. Я не ощущаю прежней тревоги и страха. Наоборот, стоя рядом с твоей могилой, меня будто опускает – боль никуда не делась, но печаль стала меньше. Я даже улыбаюсь, пап. Посмотри. Все, как ты меня учил…

{– Эль, малышка, улыбнись. Это всего лишь разбитая коленка. Уже не больно. До свадьбы заживет… – отец дует на смазанную зеленкой коленку и я уже не плачу. Я улыбаюсь ему сквозь слезы. Я верю каждому слову, сказанному им.}

Тогда действительно было не больно. Я плакала, потому что жалела себя и хотела, чтобы пожалел меня ты, а сейчас… Сейчас я бы многое отдала, чтобы эта боль была подобна той, но она не заживает, пап. И никогда не заживет.

{– Смотри, солнышко, я сделал это для тебя, – отец с мальчишеской улыбкой открывает передо мной маленькую самодельную коробку и кажется радуется своему подарку больше меня, – та-дам.

Внутри лежит деревянный ангелок – рождественское украшение, сделанное папиными руками. Я визжу от удовольствия и бросаюсь папе на шею:

– Спасибо, папочка. Он чудесный.

Отец прижимает меня к груди и тихо шепчет:

– Пусть мой скромняга оберегает тебя, крошка. Всегда будет рядом.}

Да, пап, я чувствую… Чувствую, что ты рядом. Мой Ангел-Хранитель, коснувшийся небес. Стоишь за спиной. Обнимаешь крыльями мои хрупкие плечи. И беззвучно вселяешь надежду на счастливое завтра…

Глава 2

И говорю я еле слышно,

Наверно, послан ты мне свыше…

© Елена Рогачева

– Не берет? – Погруженная в свои мысли я не заметила, как в спальню вошел Павел. Он обнял меня со спины за талию и, положив подбородок на плечо, тихо произнес, – Ты расстраиваешься каждый раз, когда ей звонишь. Мне это совсем не нравится.

Его голос был пронизан минорными нотками и звучал подавлено. Я прислонилась щекой к его виску и, медленно покачав головой, попыталась выдавить из себя улыбку.

– Нет, наверное, еще не проснулась.

Я, конечно, мало верила в правдивость своих слов, но говорить о наболевшем не было сил. Каждый день одно и то же. Просыпаюсь и звоню. А в ответ – режущие слух гудки. Я уже не помню, когда в последний раз видела ее трезвой. С каждым днем пропасть между нами становится шире. Мы отдаляемся друг от друга: и, кажется, я начинаю забывать ее настоящие черты лица. Зависимость сделала свое дело: в свои сорок три, она похожа на старуху, лицо которой сравнимо с минным полем. И как я не стараюсь сохранить в памяти рваные отрезки счастливого прошлого, пропитое лицо матери вытесняет все хорошее, оставляя на душе горький осадок жалости и сочувствия. Злюсь на нее, ругаюсь, пытаюсь помочь, но не могу: она не принимает помощи. Говорит, что устала жить, что ждет, когда ее заберет отец, а мне остается корить себя за беспомощность и бездействие, ведь не смотря ни на что, я любила ее и люблю. По-своему: тихо и бескорыстно. Не оставляя места обидам и разочарованию.

– Не обманывай себя, Лин. Мы оба знаем, что это не так, – Павел одним легким движением развернул меня лицом к себе и прижал к груди. Сдерживаясь из последних сил, чтобы не заплакать, я закусила нижнюю губу и обняла мужа в ответ. – Но ты же помнишь, что я обещал помочь? И я держу слово. В независимости от того согласится твоя мать или нет, мы отправим ее в реабилитационный центр, где она пройдет курс лечения. Ей помогут, Лин. Обязательно помогут.

Я оторвалась от широкой груди Павла и заглянула в его глаза: он не врет. Он действительно хочет помочь. Потому что переживает за меня, за мое душевное состояние. И готов сделать все, чтобы я улыбалась, была счастливой. Я ценю это. Но сама идея с реабилитационным центром не внушает надежду: пройденный этап. Отец не раз отправлял ее на лечение. Но проходил месяц, другой и она срывалась. Каждый новый срыв укреплял ее зависимость. Становилось только хуже.

– Спасибо, Паш. – Все-таки отвечаю я. Нет желания его расстраивать. Он верит, что все получится, а вера способна на многое…

{– Смотри, Эль, все не так страшно, как кажется, – и я смотрю. Широко открытым взглядом, немного испуганным, потерянным, наблюдаю за тем, как отец, слегка качаясь из стороны в сторону, становится на ролики и начинает делать первые неуверенные движения вперед. Шаг, второй, третий… И он резко падает на землю. Даже мне становится больно.

– Папочка, – хныкая, подбегаю к нему и обнимаю его со спины, – тебе больно?

Но отец в противовес мне начинает громко смеяться. Его заразительный смех отдается звоном в ушах. Я ничего не понимаю. Выхожу вперед и удивленно хлопаю ресницами.

– Есть немного, – сквозь смех отвечает отец и тут же притягивает меня к себе, – но это правда не страшно. Как я тебе и говорил.

Я мотаю головой в знак протеста и, упираясь ладошками в его грудь, серьезно заявляю:

– Ну, уж нет. Я никогда их не надену.

– Это еще почему? – Удивляется отец.

– Я не смогу, пап. У меня не получится.

Грустно опускаю взгляд, но папины теплые пальцы приподнимают мой подборок и заставляют посмотреть ему в глаза. Он больше не смеется. Напротив, теперь его лицо сосредоточено, а вмиг посерьёзневший взгляд смотрит на меня задумчиво и изучающе.

– Что значит: не получится? В мире нет ничего невозможного, Эль. Главное верить в свои силы, и тогда все будет хорошо. }

И я поверила. В свое время, поборов в себе страх падения, я встала на ролики и поехала, теперь настало время побороть страх неудачи и довериться Павлу.

– Что бы я без тебя делала? – Касаюсь пальцами его щетины и искренне улыбаюсь.

– Глупости, Лин. Уверен, ты бы нашла способ справиться с этим.

Павел прикасается губами ко лбу, и я чувствую разливающееся по телу тепло. Как же мне повезло с ним. Всегда такой родной, нежный, чувствительный, он улавливает мое настроение и разделяет его пополам. Делит со мной и радость, и печали. Судьба благосклонна ко мне: она подарила шанс на счастливое будущее. И я всеми силами буду стараться его сберечь. Прижимаюсь сильнее, словно через объятия можно передать всю силу своей любви, и на выдохе произношу беззвучное «спасибо». Спасибо за подаренную встречу, за настоящую любовь.

– Ты будешь кофе или чай? – спрашиваю мужа, затягивая на его шее галстук. Я долго училась этому ремеслу, но даже после многочисленных тренировок на вешалке, было ощущение, что делаю это впервые. Павел посмотрел на меня сверху вниз и добродушно улыбнулся. Я улыбнулась в ответ, немного смущаясь своей криворукости и удивляясь его терпению. Не каждый выдержал бы таких долгих манипуляций над галстуком, но ему видно нравилось наблюдать за мной, поэтому он не спешил помогать.

– Кофе, – продолжая согревать меня взглядом, Павел накрыл мои руки своими и легонько сжал их, – оставь, я сам. Иди, приготовь нам завтрак, я скоро спущусь.

Я благодарственно выдохнула. Слава богу, мои неумелые махинации прекращены. Кивнув мужу в знак согласия, я поднялась на носочки и, поцеловав его в щеку, поспешила на выход.

– Хорошо, я жду.

Спустившись в кухню, я тут же принялась колдовать над завтраком. Кружась по комнате и напевая только что придуманную песню, я думала над нашим с Павлом разговором. Пыталась сообразить, как уговорить мать добровольно согласиться на лечение. Затея с принуждением отпадала сразу. Ведь в таком деле главное – желание. Нет желания, нет смысла что-то начинать. Но учитывая то, что последние две недели мать пила, не просыхая, надежда на то, что она даст положительный ответ, угасала с каждой секундой. Однако поверить в плохое означало – сдаться, поэтому я предпочитала думать о хорошем.

– Ммм… Про мачеху меня предупредили, а про новую кухарку упомянуть забыли.

Незнакомый мужской голос, раздавшийся за спиной, был настолько неожиданным, что я подпрыгнула на месте и, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, задела рукой стоящую на столе кружку. Звон бьющегося стекла разлетелся по всей комнате. В тот же момент сердце дернулось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди и повторит неудавшийся подвиг – разлетевшейся вдребезги чашки. Пригвоздив взгляд к лицу незнакомца, я перевела дыхание и попыталась собраться с мыслями. Одно было ясно точно: передо мной сын Павла – Дмитрий. Собственной персоной.

– Это была любимая кружка отца. – Как бы между прочим пояснил он. Издевается. В этом не было сомнений. На дне его темных зрачков плясали черти. А чуть полноватые четко очерченные губы изогнулись в вызывающей ухмылке. Мне стало не по себе. Ужасно неловко. Я в полной мере ощутила свою криворукость. И чтобы хоть как-то разрядить обстановку, снять нервное напряжение, сковавшее все тело, переключила внимание на осколки и, опустившись на пол, стала их собирать.

Ирония судьбы: я много раз представляла эту встречу, но чтобы так – ни разу. Дмитрий принял меня за кухарку. В другой ситуации я бы посмеялась над этим, но сейчас, сидя перед ним на коленях и пряча глаза в пол, я всеми силами старалась скрыть дрожь в теле, успокоить свое испуганное сердце. А парня, казалось, забавляет ситуация. Скрестив руки на груди и облокотившись о дверной косяк, он продолжал стоять в паре шагов от меня. Беззвучно. Неподвижно. Даже не пытаясь помочь. Я всем телом ощущала его пронзительный взгляд и играющую на губах усмешку. Хотелось убежать. Спрятаться. Провалиться сквозь землю. Раствориться в воздухе. Но как назло ничего не происходило. Я оставалась на месте, продолжая чувствовать неловкость и волнение.

– Ай, – резкая боль в пальце заставила меня вскрикнуть и прижать палец к губам. Почувствовав во рту металлический привкус крови, мне пришлось собраться с силами, чтобы не заплакать. В один момент накатила такая обида и злость на себя, что, если бы не постороннее присутствие, я бы точно разрыдалась.

– Черт, тихоня, у тебя обе руки левые.

Дмитрий подскочил ко мне в три секунды, и, оторвав мою руку от губ, подул на палец. От былой ухмылки не осталось и следа. Теперь его океанический взгляд смотрел на меня пристально, внимательно и изучающе. А я хлопала ресницами, чувствуя себя нашкодившим ребенком. Наверное, в тот момент я действительно была похожа на маленькую девочку. Другого объяснения такой резкой смене настроения в Димином взгляде – я не находила. Из серьезного он стал мягким и загадочным. Так смотрят только на детей. Даже рядом с Павлом я не ощущала себя настолько ребенком, как в тот момент.

Сглатывая подкативший к горлу ком, я непроизвольно перевела взгляд на Димины губы и, затаив дыхание, стала наблюдать за их движениями. Они были вытянуты трубочкой и продолжали дуть на палец. Медленно, аккуратно, завораживающе. Я смотрела на них, как загипнотизированная, и чувствовала, как напряжение покидает мое тело, а на его смену приходят расслабление и спокойствие. Сколько мы так простояли, одному богу известно. Я опомнилась лишь тогда, когда уголки Диминых губ поползли вверх и обнажили белоснежные зубы, возвращая на его лицо прежнюю мальчишескую улыбку.

– В следующий раз будь поаккуратнее. – Беззаботно просвистел парень, опуская мою ладонь. – Так, кто ты, прекрасная незнакомка? Может сводная сестра? А?

Я недоверчиво заглянула в его горящие глаза. А он, приподняв левую бровь, подмигнул мне, и вновь потянулся рукой к моим губам. Я инстинктивно отвернулась в сторону, но Дима без лишних колебаний развернул мое лицо к себе и вытер с губ размазанные капли крови. В этот самый момент за его спиной послышались шаги, и я, резко оттолкнув его руку, попятилась назад. В комнату вошел Павел.

– Димка, сынок. Приехал все-таки. И как всегда без предупреждения.

– Привет, отец. – Мужчины пожали руки, а потом заключили друг друга в объятия.

Я стояла, как вкопанная. Смотрела на отца и сына и снова чувствовала желание сбежать. Внутри закипала непонятная тревога. Было ощущение, что я сделала что-то плохое, предосудительное, хотя ничего такого в мыслях не было. Чтобы избавится от этого чувства, я решила дособирать осколки. Но мужчины не дали мне даже начать, переключив все свое внимание на меня.

– Может познакомишь со столь прекрасным юным созданием? – Выдал Дима, оборачиваясь ко мне и одаривая очередной ослепительной улыбкой. Этот парень знал себе цену. Знал, как произвести впечатление. Его лицо было настолько выразительным и подвижным, что выдавало каждую эмоцию с потрохами. Пшеничные волосы ниспадали на широкие плечи и были немного растрепаны. А глаза… Дымчато-синий взгляд был самым особенным в его внешности. Было в нем что-то, что заставляло робеть перед ним. Может причиной тому был цвет. Цвет холода. Льда. Штормового океана. Но даже сейчас, когда лицо парня улыбалось, его глаза оставались непроглядными. Они подавляли своей уверенностью и силой. Смотрели в душу. И казалось, способны прочесть мысли.

– Дима, познакомься, это моя Элина. Лина, это мой сын – Дмитрий.

Сказать, что Дима был удивлен – это ничего не сказать. Широкие брови подпрыгнули вверх, а рот приоткрылся и замер. За одно мгновение на его лице отразился шквал противоречивых чувств. Но уже в следующую секунду парень взял себя в руки, и оно стало непроницаемым. Одна только надменная ухмылка выражала всю иронию происходящего. И била по самому больному. Не принял. Чего боялась, то и случилось. Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла слабой, неестественной. Протянула ладонь для пожатия, но вместо этого Дмитрий склонился над ней для поцелуя и елейным голосом прошептал:

– Очень рад нашей встрече, Элина…

Глава 3

{Дмитрий.}

Я прибыл в родной город как всегда без предупреждения. Сюрприз для домашних. Не мог не приехать, ведь дома меня ждал не меньший сюрприз в виде мачехи. На протяжение последних недель все наши телефонные разговоры с отцом были посвящены его жене. Он мог без умолку рассказывать о ней. Из его рассказов я четко знал, что моя мачеха – не что иное, как «восьмое чудо света». Сокровище. Подарок судьбы. Называйте, как хотите. Но факт остается фактом – мой отец влюбился. Влюбился, как мальчишка. И эта эйфория счастья передавалась мне даже через трубку телефона.

Вот что делает с людьми любовь, в которую я не особо верил. Дурацкое слово, придуманное когда-то безмозглыми романтиками, чтобы обратить обычный животный инстинкт размножения в цивилизованную одежду. Хотя, как его не крути, все сводится к одному: к жажде обладания чужим телом. Не верю я в такого рода чувства. Любить можно отца, мать, ребенка или собаку, на худой конец, но все, что связывает мужчину и женщину – это обычная похоть. Страсть, которая со временем проходит, оставляя после себя едкое послевкусие из усталости и равнодушия.

Однако, слушая отца, я все больше убеждался, что некоторым любовь все-таки дана. Дана, как дар, как благословение на новую жизнь. И, как ни странно, я был рад за него. Наконец-то пришло время пожить не ради кого-то, а для себя, ведь лучшие годы своей жизни отец подарил мне и своему второму детищу – строительному бизнесу. Теперь я даже права не имел на ревность или прочую хрень, которая могла разрушить его хрупкое счастье. И сегодня прилетел, чтобы поздравить его с началом новой жизни. Пожелать всего самого лучшего. Увидеть наконец-то искрящиеся глаза и бесконечно живую улыбку. Он и раньше улыбался. Но его улыбка была слабой, натянутой, искусственной. А сегодня я знал, что увижу на лице отца самую настоящую искреннюю радость, которую подарила ему невеста. Его новое счастье. Моя мачеха. О которой я знал немного, но знал самое главное – она вдохнула в отца новую жизнь. А это уже говорило о многом.

Ради этого я готов был принять его выбор. Кем бы ни была моя будущая мачеха, я обещал себе – одобрить. Знал, что иначе расстрою отца. А этого хотелось меньше всего. Надоело видеть его потухший взгляд, ссутулившиеся плечи, тяжелую походку. Я жаждал впитать в себя искрящийся жизнью смех, который в последнее время слышал все чаще. Хотел увидеть, как горят глаза, наполненные смыслом жизни, как распускаются крылья за спиной, как отец начинает новую счастливую жизнь.

В свои сорок пять он встретил женщину, готовую скрасить его старость, и я действительно хотел поддержать его выбор, сказать, что рад за него, пожелать семейного счастья. Даже готов был бросить прежнюю жизнь безбашенного студента и взяться за семейный бизнес, дав отцу возможность больше времени проводить с возлюбленной. Мечтал отправить их в круиз вокруг света, организовав тем самым медовый месяц. Но моему подарку не суждено было осуществиться. Ведь, сколько я не представлял свою будущую мачеху, я явно не ожидал увидеть рядом с отцом эту маленькую хрупкую девочку с глазами ангела, способными разбередить душу, вывернуть ее наизнанку. Она могла быть, кем угодно: новой прислугой, сводной сестрой, да даже просто мимо проходившей, но никак не… Дьявол! Это просто какой-то бред. Она и мой отец? Да, о чем, черт возьми, они думали? Хорошо замешкался лишь на мгновение. Тогда, как никогда, был несказанно рад своему умению – скрывать эмоции за маской безразличия. Натянув на лицо усмешку, я решил подумать обо всем потом, а тогда, как и обещал – принял. Вернее сделал вид, что принял. Вот только девочка оказалась не глупа. Слабый огонек смятения в зеленых глазах и дрожащая ладонь в моей руке выдали с потрохами ее волнение и страх. Но, не смотря на это, она не отвела взгляд в сторону. Смотрела в упор. А я отвечал тем же.

До сих пор перед глазами ее белое, как лепесток лилии, лицо. Я бы не назвал Элину красивой. Нет. Видел и красивее. Но ее миловидность подкупала своей невинностью и простотой. А широко распахнутый взгляд беспокойных глаз в сочетание с обрамляющими все лицо черными кудряшками делали ее похожей на пятилетнюю крошку, чьи тонкие черты лица трогали до слез. Вот только не в нашей с ней ситуации.

Сейчас, пытаясь выкинуть из головы въевшийся образ маленькой девочки, я все больше недоумевал, что могло быть общего у этой тихони с моим отцом. И чем больше об этом думал, тем тошнотворнее становилось на душе. В голове не укладывалось, что какая-то малолетка могла по-настоящему испытывать чувства к отцу. И дело было не в том, что отец был плох собой или не достоин. Нет. Просто разница в двадцать пять лет говорила сама за себя. О какой любви могла идти речь? Мое и без того твердое убеждение, что любви нет, укоренилось во мне с новой силой. Я-то, в отличие от отца, не был до беспамятства влюблен и мог соображать трезво и рассудительно. Я понимал, что здесь не пахло любовью. За ангельской внешностью и глазами ребенка скрывалась охотница. Запудрив отцу мозги своей псевдолюбовью, эта вертихвостка надеялась обеспечить себе достойное будущее. Другого разумного объяснения я не находил. Отец же в силу своей влюбленности, не видел очевидного, продолжая верить в то, что Элина – его судьба. Он купился на ее молодость. Вот только я не мог позволить ему обжечься. Мне была невыносима мысль, что однажды эта тихоня причинит боль самому дорогому мне человеку. Поживится за наш счет и уйдет, променяв его на более молодое тело с не менее толстым кошельком. А я знал, что именно так оно и будет. Вот только девочка просчиталась, не на того нарвалась. Я поговорю с отцом, достучусь до его трезвого рассудка, а если нет, то сам вправлю ей мозги. Или она оставит нас в покое, или я не оставлю в покое ее. Третьего варианта не дано. Будет бежать отсюда, спасаясь бегством. И обратного пути уже не будет.

Не изменяя своей привычке входить к отцу без стука, я распахнул дверь его спальни и вошел. Огляделся по сторонам, отмечая перемены. Никогда прежде в этой комнате ничего не менялось, кажется, я знал ее наизусть: каждый уголок, каждую вещь, лежащую на своем месте, каждую пылинку. А тут спустя столько лет такое перевоплощение. Комнату было не узнать. Новые стены, мебель, занавески, люстра делали комнату, похожей на королевские покои. В спальне стало слишком светло, слишком просторно, слишком приторно. К горлу подступил комок, захотелось на все плюнуть, развернуться и уйти. Но тут я вспомнил про одну вещь, которая всю мою жизнь простояла на прикроватной тумбочке отца, и была для меня подобием иконы. Я стал лихорадочно рыскать глазами по всем углам в поисках ее. Но фотографии матери нигде не было. Во мне начинала закипать злость. Я понимал, что если сейчас не уйду, то просто взорвусь, отыгравшись на первом попавшемся.

Хватаясь за ручку двери, я готов был вылететь из спальни, как вдруг за спиной раздался скрип. Я молниеносно развернулся. Из ванной комнаты, расположенной напротив входной двери, вышла Элина. Ее хрупкое тело было завернуто в махровое полотенце, а голова была опущена так, что волосы, свисающие над грудью, полностью закрывали лицо девушки. Она шла на меня, перебирая пальцами мокрые локоны и стряхивая с них струящуюся влагу. Я замер. Сердце пропустило тяжелый удар. От представшей картины запотела не только ладонь, сжимающая дверную ручку, но и все тело, вспыхнувшее от увиденного. Кем бы ни была эта чертова вертихвостка, в первую очередь она оставалась женщиной. А я был бы не мужиком, если бы никак на это не отреагировал.

Она ступала по паркету босыми ногами, оставляя мокрые следы и все ближе приближаясь ко мне. Я, молча, наблюдал за ее плавными движениями, ощущая тяжесть в легких. Закрыв глаза, я перевел дыхание и на выдохе снова их открыл. Элина остановилась в трех шагах от меня и одним резким движением откинула пряди волос назад. Брызги, разлетевшиеся по комнате, впечатались в стену, оставляя мокрые следы. Некоторые из них попали мне в лицо. Но я даже бровью не повел, встречаясь с ошеломленным взглядом девушки. Элина смотрела на меня так, как ребенок смотрит на паука: испуганно и в тоже время удивленно. Ее ладони вцепились в полотенце в районе тяжело вздымающейся груди, привлекая к себе ненужное внимание. Я мимолетно кинул на них взгляд, возвращаясь к лицу девушки и вновь погружаясь в ее зеленые бездны.

– Что ты тут делаешь? – Страх и удивление уступили место гневу. Густые естественные брови сомкнулись на переносице, а в глазах промелькнула злость. Ее тело было напряжено, а щеки горели пунцовым румянцем. Именно они выдали ее с потрохами. Раздражение было защитной реакцией на испытываемое смущение. Нападая, она пыталась защититься. Но я не собирался ей уступать.

– К отцу пришел. Или отныне мне надо разрешения спрашивать? – Съязвил я, отвечая с не меньшим недовольством в голосе. Элина опешила, поражаясь моей наглости. Морщина между бровей разгладилась, а взгляд стал мягче. Девушка закусила нижнюю губу и отвернулась. Ее глаза забегали по комнате в поисках чего-то.

– Нет, не должен. – Одарив меня мимолетным взглядом, Элина направилась в сторону постели и, взяв с нее легкий халатик, накинула его на плечи. – Но в следующий раз будь добр хотя бы стучаться. – Девушка запахнула полы халата и для надежности завязала пояс узлом. А потом, развернувшись ко мне лицом, напряженно выдохнула. – Все-таки теперь эта спальня не только твоего отца, но и моя.

Вот же стерва. Мало того, что все здесь изменила под себя, так еще права качает. Думает, если отец женился на ней, так все можно? Нет, я тебе не маменькин сынок. В рот заглядывать не собираюсь. И тем более следовать твоим новым правилам.

– Это спальня моей матери, а ты… – Я немного помедлил, сверля Элину долгим мучительным взглядом, способным пригвоздить человека к стене, размазав его, как жвачку. – Ты – жалкое ее подобие. И никогда, слышишь меня, никогда ты ее не заменишь. И, если к вечеру фотография матери не вернется на свое место, я за себя не ручаюсь.

В глазах Элины вспыхнуло недоумение. Но я был настолько раздражен, что не обратил на это внимания. Мои нервы, как оголенные провода, готовы были заискриться синим пламенем. Я понимал, что если сейчас же не покину комнату, то взорвусь окончательно. Поэтому, не дожидаясь, пока девушка найдется с ответом, выскочил из спальни, как ошпаренный, оставляя позади себя смотрящую мне вслед девчонку, разбередившее во мне то живое, что казалось никогда уже не проснется.

Глава 4

{Дмитрий.}

Я сидел за барной стойкой ночного клуба «Vegas City» вот уже битый час, перебирая в мозгу события минувших дней. Бармен то и дело подливал мне абсент, от которого понемногу начинала кружиться голова. Но не смотря на это, я продолжал пить, наслаждаясь приятной горечью во рту. Это хоть немного отвлекало от мыслей, которые уже несколько дней не давали покоя. Я до сих пор не понимал, какими такими чарами обладала эта зеленоглазая тихоня, что все домашние были околдованы ею. Все, кроме меня.

Приходилось сбегать из дома, чтобы в очередной раз не выслушивать от бабули, какая Элина замечательная, как отцу с ней повезло. От этих разговоров уже воротило. Но я из последних сил старался держать себя в руках, понимая, что, если хочу чего-то добиться, то должен действовать хитростью. Иначе ни один из членов семьи меня не поддержит, решив, что я просто приревновал отца к этой вертихвостке.

Дьявол! Как подумаю о ней, хочется кулаком стену вышибить. Неужели кроме меня никто больше не видит, что вся ее наивность – напускная. Черт бы ее побрал. Не верю я, что в двадцать лет можно оставаться ангелом воплоти. Не в нашей жизни. Сейчас такого не бывает. А, если и бывает, то где-то в другом измерении, не с нами.

Из бабушкиных рассказов я узнал, что последние пять лет Элина прожила с матерью-алкоголичкой. Такие, как она, бедные несчастные овечки только и ищут, за чей счет поживиться. И мой отец стал легкой добычей. Он повелся на ее глазки недолюбленного ребенка. А мне ничего не оставалось, как раскрыть ее истинную сущность: показать, что под шкурой овечки прячется самая настоящая тигрица, ведущая свою нечестную игру и надеющаяся выйти из нее победителем. Но меня так просто не проведешь. Я не привык идти у кого-то на поводу. Не привык проигрывать. Поэтому победа будет за мной.

– Коть, милый, оставь уже в покое свой бокал, пойдем потанцуем, – из размышлений меня вывел подвыпивший голос Ритки, возомнившей себя моей девушкой. Она навалилась на меня со спины, обнимая тонкими руками. Ее пальцы без стеснения пощипывали через тонкую ткань футболки мои соски. А горячее дыхание обжигало шею. – А то мне скууучно. – Притворно обижено протянула она.

Я ненавидел все те ласкательные прозвища, которыми она меня называла. Они резали слух. Ритка об этом знала, но избавляться от них не спешила. У нее вошло в привычку называть меня «котенком», «тигренком», «львенком» и на каждый мой недовольный рык надувать свои и без того полные губки. Вот и сейчас я грозно сверкнул глазами после ее очередного «коть», но она и бровью не повела. Одаривая меня ослепительной улыбкой, Ритка еще сильнее вцепилась в мое запястье, потянув его на себя.

– Давай, вставай, коть, пошли.

Ее мало волновал мой отказ. Дочь влиятельного папочки, любимица и первая красавица города, не привыкла слышать категоричное «нет». Она знала, стоит ей щелкнуть пальцем, и весь мир падет к ее ногам. А, если нет, то всегда есть любящий отец, готовый завалит любого, посмевшего обидеть его златовласку. Вот только я был им не по зубам. Тоже знал себе цену. И не готов был пред кем-то пресмыкаться. Наверное, именно поэтому Ритку так тянуло ко мне, и она закрывала глаза на все мои «нет», попросту пропуская их мимо ушей.

– Я же просил не называть меня так, – залпом осушив бокал с абсентом, выпалил я. А потом, молниеносно встав с высокого узкого стула, прижал Ритку к барной стойке ягодицами и впечатался в ее ярко-красные губы изголодавшимся поцелуем. – К черту танцы, у меня есть идея получше.

Златовласка расплылась в хитрой улыбке, обнажая свои белоснежные зубки. Эта дьяволица любила секс не меньше меня самого. И надо признать, в постели была чертовски хороша. Вот только поговорить нам было не о чем. Она мало, чем интересовалась. Ее основными увлечениями были: шмотки и брюлики. Все остальные спектры жизни она заносила в список «скучно». Поэтому именно крышесносный секс стал тем спасательным кругом, который держал наши хрупкие отношения на плаву.

– Моему мальчику хочется ласки? – Ритка скользнула ладошкой к моим джинсам и остановилась в районе паха. Ее широко распахнутый взгляд излучал желание и похоть, а язык бессовестно облизывал губы. – В вип?

Я без лишних разговоров кивнул и потащил ее через весь зал к лестнице, ведущей на втором этаже. Именно там располагался излюбленный vip-балкон, открывающий прекрасный вид на танцпол. За его тонированными стеклами не раз происходило такое, о чем лучше не знать тонким ранимым душам. И сейчас, убегая от злосчастных мыслей, разъедающих мой мозг, я готов был это повторить. Все, чего мне хотелось – это распластать Риткино тело на полу и раствориться в ее громких стонах.

{Элина.}

– Этот парень сведет меня с ума, – сетовала Марина Андреевна, мать Павла и по совместительству моя свекровь, накрывая на стол. – Что ты думаешь? Он снова сбежал с ужина. Друзья, алкоголь и девочки ему дороже собственной бабки.

Павел посмотрел на мать поверх газеты и снисходительно улыбнулся. Он любил ее всем сердцем, но его любовь была сдержанной и тихой. Чаще она проявлялась в каких-нибудь мелочах: в принесенной с утра чашке чая, мимолетном добром слове, сказанном на бегу или объятии невзначай. Павел рассказывал, что будучи еще мальчишкой, он тратил последние карманные деньги на какие-нибудь безделушки вроде вазочек для цветов, чтобы порадовать маму, увидеть на ее лице счастливую улыбку. Еще тогда он пообещал ей, что, когда вырастит, обязательно заработает много денег, чтобы она ни в чем не нуждалась. Пообещал и стал идти к своей цели.

Закончив школу, он поступил в местный госуниверситет на специальность «Автоматизация и механизация сельского хозяйства», но, не проучившись и года, понял, что, имея собственный бизнес, можно жить намного богаче, чем тот же преподаватель вуза. В результате, бросив учебу, Павел стал заниматься самостоятельно. Обложился книгами по агротехнике и стал искать новые интересные знакомства с людьми, занимающимися сельским хозяйством. Так Паша познакомился со своим теперь уже лучшим другом Славкой, который держал огромные теплицы и сбывал овощи по оптовым ценам, делая на этом хорошие деньги. Трудолюбие Вячеслава вдохновило Павла на собственное дело и спустя несколько лет Паше удалось неплохо подзаработать. На тот момент он уже обзавелся семьей и поэтому останавливаться на достигнутом не собирался.

Сколотив первоначальный капитал, Павел стал изучать теорию строительного искусства. Быстро все освоив, он набрал команду специалистов и принялся за дело. Так и начался его строительный бизнес, со временем принесший большое состояние и доброе имя. Он добился, чего хотел. Его семья перестала бедствовать, вот только другое горе постигло ее. Двадцать пять лет назад при родах умерла его первая жена. Дежурная фраза врачей: «У вас родился прекрасный сын, но спасти вашу жену не удалось. Слишком сильное кровотечение…» – стала для него приговором. Приговором на всю оставшуюся жизнь. Но он нашел в себе силы – жить. Жить не для себя, а ради… Ради крохотного тельца, которое прижимал к груди, оплакивая бездыханное тело супруги.

– Ма, не причитай. Ты же знаешь, как он привязан к тебе. Просто возраст берет свое. Он уже не тот пятилетний мальчик, который так любил слушать твои сказки. Не сегодня – завтра женится, и будешь правнуков нянчить.

Я понимающе посмотрела на Павла. Он, конечно же, был прав. Вот только Марине Андреевне от этого было не легче. Она вырастила Диму, как родного сына. Заменила ему мать. Ее любовь была выше неба, глубже океана, безгранична и безусловна.

– И все равно я считаю, что хоть иногда можно забыть про ночную жизнь и провести время с семьей. Тем более в доме новый член семьи, а он не удосужился даже один вечер остаться с нами, чтоб поближе познакомиться с женою собственного отца.

Последние слова были сказаны с интонацией обиженного ребенка. Меня передернуло. Куда уж ближе? Воспоминание недавней встречи вспыхнуло с новой силой. Я не рассказала о ней Павлу. Никому не рассказала. Хотя в тот же вечер попросила мужа вернуть фотографию первой жены на место. Не потому что испугалась Диминых угроз. Нет. Просто мне самой стало неудобно от того, что из-за меня Павел спрятал единственную оставшуюся память о жене в далекий ящик, когда я сама выставила фотографию отца на самое видное место в спальне.

Я понимала чувства Дмитрия. Даже нашла тысячу оправданий его злости на меня в тот момент. Мальчик вырос без матери, и та фотография была единственным звеном, соединяющим его с нею. Как позже выяснилось, она много лет простояла на прикроватной тумбочке Павла, а тут из-за меня ее убрали. Не знаю, как бы я отреагировала на его месте. Но радости точно б не испытала.

– Марина Андреевна, – мне хотелось убедить женщину в том, что наше «близкое» знакомство с Дмитрием ни к чему, вот только я понимала, что это она сказала к слову. На самом деле причина ее негодования была глубже. – Я понимаю ваши чувства, и, думаю, вам стоит поговорить об этом с Димой. Скажите ему, как скучаете, и я уверенна, он пожертвует не одним вечером, чтобы остаться рядом с вами.

Женщина одарила меня добрым взглядом.

– Такая молодая, а сколько мудрости в твоих словах. – Марина Андреевна подошла ближе и обняла меня, как самая настоящая мать: с нежностью, теплотой и любовью. – Не знаю, когда он успел вырасти. Кажется, еще вчера был ребёнком, а уже сегодня ловлю его нечастые визиты дома и мечтаю просто побыть рядом, как в старые добрые времена.

Я обняла женщину в ответ. У меня не было такой бабушки. Да и мама никогда не проявляла особых материнских чувств. Единственная женщина, которой я была небезразлична, была моя тетя. Тетя Ира, папина родная сестра, но в силу своего характера женщина проявляла любовь через поступки. Поэтому было немного странно ощущать женские объятия на своих плечах.

– Вот, что называется, спелись. – К нам подошёл Павел и довольно улыбнулся. – Ужинать-то мы будем сегодня?

Не разнимая объятий, мы в один голос ответили «да» и искренне засмеялись. В тот момент я в полной мере ощутила себя на своем месте. Дома. В своей семье.

Уже давно перевалило за полночь, а я так увлеклась чтением, что даже не заметила, когда стемнело. Удобно устроившись в мягком кресле у камина, я поглощала страницу за страницей, проживая с героями их жизни. Автор настолько проникновенно рассказывала об их любви, что было невозможно оторваться. Где-то на середине книги я даже всплакнула. Но долгожданный happy end принес свою порцию радости и удовлетворения.

Откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, я заулыбалась сама себе, как умалишенная. Мое воображение продолжало рисовать счастливые картинки будущего героев, а сердце ликовало от умиления. Так красиво бывает только в книгах. Какие бы преграды не посылала судьба, автор всегда найдет способ с ними справиться. В конце таких историй всегда торжествует любовь, за это я и любила чтение. Отрешаясь от повседневности, я почти каждый вечер уходила в мир книг, и была признательна Павлу за принятие моей слабости, за понимание. Ведь вместо того, чтобы засыпать рядом с ним, я упивалась очередной историей о любви, полностью растворяясь в ее судьбосплетениях, и засыпала лишь тогда, когда роман был полностью дочитан.

Вот и сегодня довольная счастливым концом романа, я готова была отправиться спать, когда позади себя услышала скрип входной двери. Я не обернулась. Наоборот, затаив дыхание, сильнее вжалась в спинку кресла, желая остаться незамеченной. Я прекрасно знала, кто пришел. И мне совсем не хотелось с ним встречаться. Закрыв глаза и скрестив пальцы, я стала молиться, чтобы прошел мимо. Но мои молитвы не были услышаны. Тяжелые шаги Дмитрия становились все отчетливей. А мурашки, бегущие по спине, неприятнее.

После той встречи в спальне, мы, конечно, пересекались с Димой пару раз, но он делал вид, что не видит меня. А я старалась не обращать на это внимание, не зацикливаться, но где-то глубоко внутри понимала, что его неприязнь ранит меня, задевает за больное. Переступая порог этого дома, я очень переживала за наше с ним знакомство. Боялась, что не примет. Так оно и получилось. В каждом мимолетном взгляде я ловила усмешку. Он всем своим видом кричал о своем превосходстве, о том, что я нечета его семье, пустое место. Холод, исходивший из его глаз, леденил душу, но я не хотела скандалов, поэтому, проглатывая обиду, продолжала терпеть, очень надеясь на то, что со временем Дмитрий разглядит во мне человека, достойного его отца, и сможет принять.

Сильнее вжавшись в кресло и прижав книгу к груди, я все-таки продолжала надеяться, что Дима ненадолго задержится в гостиной и уйдет прежде, чем я выдам себя каким-нибудь шорохом. Но не тут-то было. Шаги становились ближе, а мое дыхание тяжелее. Даже треск горящего в камине огня стал, как мне показалось, громче, а блики на стенах – пугающе игривы. Они так быстро меняли свою амплитуду, что я не успевала следить за их меняющимися перед глазами картинками. От этого действа сердце забилось быстрее, а глаза непроизвольно сжались.

– И что ты тут делаешь? – Чудовищно холодный голос, раздавшийся надо мной, заставил меня вздрогнуть и вновь затаить дыхание. Я медленно открыла глаза и встретилась взглядом с его торсом. Поднять их выше не решилась, боялась снова окунуться в пучину неприязни и высокомерия. Однако просто сидеть и молчать было бы глупо, поэтому борясь с паникой, прочно засевшей в груди, я собрала все силы в кулак и как можно увереннее ответила:

– Читаю…

Голос не дрогнул. Но по раздавшемуся хмыканью, я поняла, что на губах Димы снова заиграла самоуверенная усмешка.

– Что читаешь?

Черт. Выругалась про себя. Какая ему разница, что я читаю. Мне совсем не хотелось с ним говорить, вот только встать и уйти было бы неправильно – этим я бы расширила бездну между нами. Поэтому не оставалась ничего другого, как отвечать на его сыплющиеся вопросы.

– Думаю, тебе это будет неинтересно…

– Ха, – от его короткого, но резкого смешка по телу прошла неприятная волна дрожи и я все-таки решилась поднять глаза. Дмитрий смотрел на меня сверху вниз, явно чувствуя свое превосходство. Ядовитая ухмылка была не только на губах, но и в бездонных, как сам Тихий океан, глазах. Он смотрел так, будто сама непоколебимая волна накрывала меня с головой. От такого давления мой взгляд непроизвольно пополз вниз, цепляясь за книгу, как за спасательный круг. – Отчего же? А ты попробуй…

Я, молча, протянула ему книгу, желая одного, поскорее закончить этот цирк. Слишком затянувшаяся надменность привела к тому, что рядом с ним меня не покидало чувство «половой тряпки». Это одновременно обескураживало и выводило из себя.

– Розовые сопли, значит? – Он снова издевался. – А я-то думал там, что посерьезнее…

Я начинала злиться. Вскинув подбородок и собрав всю волю в кулак, я посмотрела ему прямо в глаза, решив на этот раз выдержать его подавляющий взгляд.

– Например?

– Например, свод правил «Как охомутать миллионера». Но, думаю, ты это и без их советов знаешь…

В один момент лицо парня стало угрожающе серьезным. Но я не собиралась отступать. Как бы сильно мне не хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться, я должна была дать достойный отпор, чтобы уже раз и навсегда поставить его на место.

– За кого ты меня принимаешь? – Переступая через обиду и подступивший к горлу ком, я старалась говорить, как можно увереннее и тверже. – Ты серьезно думаешь, что твой отец не достоин счастья, что его нельзя полюбить? Тогда ты глубоко заблуждаешься, потому что твой отец, в отличие от тебя, хороший и порядочный человек, который заслуживает быть любимым. И я его люблю…

Я подскочила с кресла, намереваясь все-таки уйти. Не было больше сил препираться с ним. Он, как энергетический вампир, высосал из меня всю энергию. Опустошил. И хотелось лишь одного: поскорее добраться до постели и упасть. Но Дима не дал мне ступить и шагу. Его стальная ладонь схватила меня за локоть и рванула на себя.

– Ну, давай, расскажи мне о своих глубоких чувствах, о которых только что прочитала в этой гребенной параше.

Перед моим лицом замелькала книга, а в ноздри ударил неприятный запах алкоголя. Я только сейчас поняла, что Дима пьян. Вцепившись в его крепко сжатую ладонь своими пальцами, я попыталась ее разжать, но безрезультатно. Дима еще сильнее сдавил руку, оставляя явные подтеки на светлой коже. Я пискнула. Но он и ухом не повел. Ему было плевать на причиняемую боль. Он лишь сильнее сжал губы, и, приблизившись вплотную к моему лицу, процедил:

– Давай, чего молчишь? Или нечего ответить?

От такой наглости во мне открылось второе дыхание. Я, уподобляясь ему, свела брови и, недобро сверкнув глазами, смерила его презрительным взглядом. Не хочешь по-хорошему? Получай.

– Ты невыносим. Ведешь себя, как самый настоящий ребенок. Нам не о чем с тобой говорить…

Я снова попыталась вырваться. Но Дима грубо заломил мою руку за спину, принося новую порцию боли.

– Следи за речью, девочка. Я тебе не отец. В рот заглядывать не собираюсь. И запомни, я приложу все усилия, чтобы однажды ты покинула этот дом раз и навсегда.

После этих слов Дмитрий резко оттолкнул меня от себя и, я, не удержавшись на ногах, упала на пол. Парень даже не обернулся. Он молниеносно покинул гостиную, а я осталась, разбитая, сидеть на полу, вслушиваясь в звук его удаляющихся шагов. Когда они затихли, я притянула колени к груди и, обняв их руками, наконец-то дала волю слезам. Я прекрасно знала, что в таком огромном доме с толстыми стенами, меня навряд ли кто услышит, поэтому, не боясь быть пойманной, рыдала навзрыд. Кусала губы в кровь. Заламывала и без того саднящий локоть, пытаясь физической болью задушить душевную. Но она была сильна настолько, что ничего не помогало. Сегодня Дима превзошел самого себя. Он окончательно растоптал мою гордость.

Скручиваясь в позу эмбриона, я, как никогда, почувствовала себя мокрой тряпкой, которую скрутили в надежде выжать, но ничего не вышло. Вот только боль от выжимания стала еще сильнее. Она беспощадная сделала меня беспомощной. И я в полной мере ощутила себя никчемной дурой, не умеющей за себя постоять.

Глава 5

{Дмитрий.}

Новый день встретил меня яркими лучами солнца. Я поморщился. Зайдя вчера в спальню, мне показалось, что здесь слишком душно и первое, что я сделал, это распахнул настежь окно, впуская в комнату свежий июльский воздух. Сейчас же, лежа в кровати, я жалел, что не задернул хотя бы шторы, ведь знал, что моя спальня первая в расписании у солнца. Именно с этой стороны дома оно восходило и начинало нещадно палить, прогревая комнату с самого утра.

Но вчера было не до этого. После фееричного секса с Риткой, последнее, о чем я мечтал, была встреча с мачехой. Только казалось, выкинул из головы ее жалкий образ, отвлекся, как эта зеленоглазая бестия снова попалась на глаза, испортив все настроение. Будто сам черт послал эту встречу. Одному ему было известно, почему рядом с ней, я терял контроль над эмоциями. Эта девчонка выводила меня из себя, одним своим присутствием вызывая во мне приступы злости и раздражения. Не мог я оставаться спокойным, когда ее зеленые бездны смотрели так, будто я не что иное, как то чудовище из сказки. А она – чертова Белль, так нуждающаяся в защите и покровительстве. Не верил я ее глазам. Такие чистые и невинные, они способны были раздеть душу до наготы, обнажив все ее пороки. Но я знал, что это только поверхность, оболочка, и нужно смотреть глубже. Вот только глубже не получалось. Каждый раз, когда я пытался нырнуть в них сильнее, она старательно отводила взгляд в сторону, еще больше убеждая меня в том, что за девственной простотой скрывается опасная пучина из лицемерия и фальши.

Я перевернулся на другой бок, отгоняя от себя ненавистные мысли об Элине. Голова и без того раскалывалась. А мысли об этой вертихвостке причиняли еще большее дискомфорт. Я понимал, что слишком велика честь, так часто думать о ней? Кто она собственно такая? Новая жена отца? Да, черта с два, чтобы я когда-нибудь представил ее, как родственницу. Она – никто. И то, что у нас теперь одна фамилия, ни о чем не говорит. Вскоре она вернется в старое гнездышко под крыло матери-алкоголички, а здесь ее все забудут. Уж я-то постараюсь.

С этими мыслями, превозмогая головную боль, я все-таки поднялся с постели и, на бегу приняв холодный душ, поспешил вниз, в надежде поскорее смешать многогранный аромат кофе с горьким привкусом дыма. Горючая смесь, заменяющая мне наркотик. Любил то чувство, когда в венах закипала кровь, а легкие переполнялись сладкой горечью, затуманивая рассудок. Непередаваемо. Будто отрываешься от земли, погружаясь в полную нирвану. Чувствуешь абсолютную свободу. Отрешение от всего мира. Покой.

Зайдя в кухню, я был встречен парой любящих глаз. Бабушка уже вовсю колдовала над завтраком, но, увидев меня, бросила все дела и поспешила ко мне, раскрывая руки для объятий. Пожалуй, она была единственной женщиной, кому разрешалось со мной сюсюкаться. Я обнял ее в ответ. От ба пахло только что испеченными булочками, и я с удовольствием вдохнул сладкий аромат, прижимаясь носом к седой макушке. Это был запах детства. Запах беззаботного счастья.

– Сынок, ты сегодня рано встал. Куда-то снова собираешься? – На последнем слове голос ба дрогнул и, я, почувствовав неладное, немного отстранился, чтобы заглянуть в родные глаза, которые не умели лгать.

– Пока нет, а что что-то случилось?

– Нет, просто я решила организовать семейный ужин, на котором хотела бы видеть тебя, – бабуля поджала губы и сузила взгляд, чем дала понять, что возражений не принимает. А у меня, собственно, и не было желания спорить, голова продолжала нещадно раскалываться, а во рту было суше, чем после засухи. Я выдавил из себя улыбку, представляя, в какой гнетущей атмосфере пройдёт сегодняшний ужин, и кивнул, дав понять, что буду.

– Вот и хорошо, – ба улыбнулась в ответ. – Садись, сейчас сделаю кофе.

Я послушно сел. Настроение было испорчено окончательно. Даже думать не хотелось, что придется целый вечер терпеть присутствие этой зеленоглазой тихони, слушая очередной бред про их с отцом глубокие чувства. Не о таком конце дня я мечтал. Но спорить смысла не было. Я понимал, что рано или поздно этого не избежать.

Когда кофе был готов, я пожелал ба хорошего дня и поспешил откланяться. Курить хотелось так, что сводило скулы. Я знал, одной сигаретой здесь не обойтись. То, что творилось в голове, тремя затяжками не успокоить. Полпачки, как минимум, понадобится, чтобы хоть немного успокоиться, прийти в себя.

Я, как на парусах, летел к выходу, желая поскорее оказаться на веранде, подальше ото всех, поэтому даже не заметил вылетевшей из-за угла преграды, благодаря которой кофе оказался на моей груди.

– Какого черта, – выругался я, чувствуя, как жжет грудь. – По сторонам не учили смотреть?

Я повернулся в сторону налетевшего и злость охватила меня с новой силой. Рядом стояла Элина, закрывающая рот ладошкой. Ее глаза были наполнены испугом и ужасом. Они истерически бегали по рубашке, от которой шел пар.

– Прости, я не хотела. – Голос дрожал, а тело трясло, как при ознобе. – Тебе нужно ее снять.

Она начала нервно расстёгивать пуговицы рубашки, явно не отдавая отчета в своих действиях. Пальцы рук тряслись, как лихорадочные, а маленькая аккуратная грудь, выглядывающая из-под низкого декольте, вздымалась, как ненормальная, приковывая к себе взгляд. Я прикрыл глаза и, сжав кулаки, стал уговаривать себя успокоиться. Но это было выше моих сил.

Элина, расстегнув последнюю пуговицу, начала стягивать с меня рубашку. А я продолжал стоять, как вкопанный, даже не пытаясь ей помочь. Будто ждал, что будет дальше. А дальше удар в двести двадцать вольт… Безумно дрожащие подушечки пальцев коснулись обожжённого места на груди – еле заметно, робко, но оттого не менее чувствительно. По телу прошла непоколебимая волна мурашек. Внутри закипел такой шквал противоречивых чувств, что я перестал соображать, что из всего правильно, а что нет. Непонятно откуда взявшаяся чертова дрожь выбила почву из-под ног? Я чувствовал, еще чуть-чуть и взорвусь. И тогда все полетит к чертям. Я либо ее убью, либо… Сука, да что со мной происходит? Эта вертихвостка лишила меня покоя. Я с каким-то диким остервенением схватил ее за запястья, и, больно сдавив их, отшвырнул в сторону.

– Не надо. Не трожь меня. – рыкнул я, обжигая ее пламенным взглядом.

Элина отлетела на несколько шагов назад и, схватившись за больные места, наконец-то пришла в себя. Она посмотрела на меня так, будто готова была сжечь на месте. Из глаз полетели искры. Больше не было той испуганной маленькой девочки, которую я узнал прежде. Сейчас передо мной стояла сильная женщина с гордо поднятой головой, с горящим ненавистью взглядом, готовая не просто убить, а разорвать мое больное тело на куски. Она больше не смотрела на ожег, теперь ее взгляд был прикован к моему. Тело перестало дрожать. Оно, как голый нерв, было напряжено до предела, а чувственные губы были сжаты в тонкую линию, дополняя общую картину неприязни.

– Да пошел ты. – Выплюнула она, и резко развернувшись, выбежала из дома.

Меня как дерьмом облили. Что она о себе возомнила? Совсем обнаглела что ли? Не привык я к таким поворотам судьбы и не готов был с ними мириться. Преодолев расстояние до двери в три секунды, я ринулся вслед за ней. Элина не успела далеко уйти. Она старалась, но что ее шаги по сравнению с моими. Я успел перехватить девушку в гараже у самой двери ее машины. Моя рука молниеносно схватила ее за локоть и в три счета развернула девушку ко мне.

– Какого дьявола, ты себе позволяешь, – сквозь зубы прорычал я, выплевывая каждое слово ей в лицо. Моей ярости не было предела. Но Элина по-прежнему не желала отступать, смотря на меня с диким вызовом.

– А какого черта, ты позволяешь себе? – Ее безумный взгляд скользнул к моей руке, которая до сих пор продолжала сжимать ее локоть. – Кто дал на это право?

Она вздернула подбородком, показывая мне, что не намерена сдаваться. Такая хрупкая, но в тоже время сильная, девочка даже не подозревала, что этим разожгла искру моей ненависти еще сильнее, я ведь тоже не собирался уступать. С каждым словом она все больше подогревала желание сломить ее, поставить на колени, показать, где ее место, превратить в прежнюю маленькую Элину, которая снова смотрела б на меня с испугом и вожделением. Два совершенно разных чувства, которым не суждено пересечься. Но в ее глазах – они соединялись воедино, превращаясь во взрывоопасную смесь, готовую взорваться в любую минуту, снося все на своем пути и обезоруживая своей невинностью.

– Ты слишком много на себя берешь, девочка. Смотри, как бы ни пришлось обжечься. – Зло сверкнул глазами, еще сильнее вдавливая пальцы в нежную кожу девушки. Но Элина даже бровью не повела. Сделала вид, что не больно. Продолжила пускать стрелы из глаз.

– Ты мне угрожаешь? – Прищурилась, напрягая мышцы лица. Черные локоны в полном беспорядке. Смотрю на нее и понимаю, что ошибся. Элина не просто хорошенькая, она дьявольски красивая. Особенно сейчас. За мягкостью черт скрывалась дикая кошка, готовая в любой момент выпустить коготки. Зрелище, сводящее с ума. Я непроизвольно наклонился к ее лицу, заполняя легкие ароматом ее хрупкого тела и, чувствуя, как ноет в паху, прошипел на самое ухо, отчеканивая каждый слог:

– Предупреждаю.

{Элина.}

Его частое дыхание обожгло шею. Хрипловатый шепот покрыл тело мурашками. Стальные пальцы причинили боль. Понимаю, что должна оттолкнуть. Но вместо этого закрываю глаза. Сердце бьется, как оглашенное. А низ живота сводит судорогой. Что, черт возьми, со мной происходит? Я непроизвольно начала наслаждаться дрожью в коленях. Его кофейным запахом. Близостью. Но последние слова добили меня окончательно, вмиг приводя в чувства.

– Так что сбавь обороты, девочка. Я тебе не отец.

Прямое попадание в цель. И моя ненависть закипела с новой силой. Открыла глаза и, что есть мочи, ударила его в больную грудь, стараясь причинить как можно больше боли. Оттолкнуть, вырываясь из цепкого кольца его пальцев. Впечатать свою злость в его бесчувственное сердце. Чертов Кай с вечной мерзлотой в душе. Он не заслуживал моих слез, но из груди предательски вырвался протяжный стон и меня начинает лихорадочно трясти. Плевать. Я не собиралась сдерживаться. Пусть знает, что мне куда больнее, чем ему. Что у меня в отличие от него есть сердце, которое тоже обливается горькими слезами. И пусть сочтет за поражение. Я приму его с достоинством. С высоко поднятой головой. И больше никогда не позволю к себе прикоснуться.

– Убирайся отсюда… Оставь меня в покое… Я не хочу тебя видеть…

Моя истерика продолжается. Я уже не чувствую кулаков, они онемели от боли. Слезы заполонили глаза. Тело предательски затрясло. Но я не собираюсь отступать. Я не могу дать ему насладиться своим триумфом. Я ни в чем не виновата. А за кофе давно попросила прощения. Но ему оказалось этого мало. Чего он хочет еще? Не понимаю. И не хочу понимать. Знаю одно – это безумие надо прекратить… Он должен оставить меня в покое. Иначе мы рискуем спалить друг друга дотла.

– Слышишь, не хочу… Не хочу …

И это истинная правда. Я хочу, чтобы он ушел. Сейчас же. Оставил меня одну. В покое. Но этого не происходит. Он продолжает стоять рядом, принимая все мои удары. Молча. Выжидающе. И я уже не знаю, что лучше… Такое затянувшееся молчание или его злость. Чего он ждет? Когда я потеряю силы, охрипну и не смогу больше противостоять? Когда я сползу на колени и окажусь в его ногах? Или когда окончательно растерзаю его обожженную грудь? Почему нет никакой реакции? Сплошная тишина… Полное безразличие к происходящему… Я продолжаю биться, как рыба о лед, в больную грудь, осыпая его оскорблениями. Я всеми силами стараюсь вывести его на эмоции, поэтому даже не замечаю, как с моих губ слетают слова, повлекшие за собой новый ураган злости.

– Бесчувственный мерзавец… Чертов сукин сын…

Кажется, он только этого и ждал… Его молниеносная реакция на мои слова заставляет похолодеть от ужаса. Он с каким-то диким рыком перехватывает мои замахнувшиеся руки и, адски больно сдавливая запястья, заводит их за спину, прижимая к машине. А потом, грозно сверкая глазами, нависает надо мной, обжигая лицо ядовитым пламенем:

– Никогда, слышишь меня, никогда не смей называть мою мать сукой. Ты ей и в подметки не годишься, чертова истеричка…

На этих словах он со звериной яростью отбрасывает меня в сторону и, не говоря ни слова, уходит. У меня с трудом получается устоять на ватных ногах, но, когда за спиной затихают тяжелые шаги, я беспомощно падаю на колени и, обхватывая живот руками, начинаю задыхаться громким рыданием. Как же я ненавижу себя в тот момент. Чертова нюня, не способная дать отпор. Его я тоже ненавижу. За то, как только что отреагировала на него. За боль, которую друг другу причиняем. Мы просто обязаны держаться на расстоянии, чтоб из сегодняшней искры не разгорелось настоящее пламя. Не началась война, сжигающая все на своем пути.

Глава 6

{Дмитрий.}

Я вылетел из гаража, сел в свою беху и, выехав за пределы двора, остановился. Прислушиваясь к бешенному ритму сердца, откинулся на спинку сидения и, взъерошив волосы, тяжело задышал. Внутри все полыхало огнем. Она снова вывела меня из себя. Как только ей это удавалось? Каждый раз, оказываясь рядом с ней, во мне будто просыпался обезумевший зверь, готовый разорвать ее на куски, высосать всю кровь, порвать в клочья. Я переставал контролировать свой гнев, причиняя ей боль. Как физическую, так и моральную. Я видел застывшие слезы в ее глазах, но, черт возьми, во мне не дрогнул ни единый мускул. Казалось, мне даже понравилось смотреть, как она дрожит в моих руках, как, взъерошив перышки, смотрит на меня с диким вызовом, при этом сдерживая непрошенные слезы. Никогда прежде не замечал в себе садистских наклонностей, а теперь чувствовал себя съехавшим с катушек психом. И в этом, черт бы ее побрал, была виновата она. Эта истеричка сделала меня таким…

Это она свела меня с ума, заставив мое тело так реагировать на ее близость. Она вынудила меня почувствовать себя предателем. За это я ненавидел ее еще сильнее. Готов был рвать и метать. Бить кулаком об руль. Крушить все вокруг. И, наверное, сейчас бы меня ничто не остановило, но раздавшийся визг колес пролетевшей мимо машины привел меня в чувства, заставив открыть глаза и посмотреть на удаляющийся хвост Элининой ауди.

Какого дьявола она удумала? Еще пятнадцать минут назад, была как вдребезги разбитая ваза, а уже сейчас со свистом пролетела мимо. Я прекрасно понимал, что в таком состоянии опасно садиться за руль. И как бы сильно не желал, чтобы она исчезла из нашей жизни, не мог позволить ей подвергнуть свою жизнь риску. Во всяком случае, не сегодня. Если сейчас с ней что-то случится, это будет только по моей вине. Поэтому, вдавив ногу в педаль газа, я с не меньшим свистом ринулся с места, отправляясь вслед за ней.

Выехав на главную дорогу, Элина все-таки сбавила скорость, но я не перестал за ней следить. Пристроившись позади нее через две машины, я старался оставаться незамеченным. Ехать пришлось недалеко. Машина Элины припарковалась на обочине возле старого кладбища. Я сбавил скорость и, проехав мимо, остановился в метрах десяти от нее, припарковавшись за углом, чтобы не так сильно бросаться в глаза. Быстро вышел, боясь ее упустить, но Элина не торопилась покидать машину. Девушка еще минут десять просидела за рулем и только потом вышла, посмотрев в сторону кладбища с какой-то обреченностью. Ее выразительные глаза были настолько живыми и в то же время потухшими, что я непроизвольно сжал кулаки, чувствуя нарастающую злость внутри себя. Вот только на этот раз злился я не на нее. Я материл себя. Материл за то, что не смог сдержался. Перегнул палку. Но, черт возьми, она сама довела до такого.

Тихоня закрыла машину и тихим размеренным шагам пошла к открытой настежь калитке. Она смотрела себе под ноги, не замечая ничего вокруг. Поэтому, прекрасно зная, что останусь незамеченным, я, не прячась, пошел вслед за ней. Войдя на территорию кладбища, я взглядом проследил за мелькающей мимо памятников фигуркой девушки и, дождавшись, когда она остановится, незаметно подошел ближе, спрятавшись за деревом, росшим неподалеку от того места, где стояла Элина. Мне не было видно, кому принадлежала могилка, к которой пришла девушка, но судя по тому, что она пришла сюда именно сейчас, когда ей было очень плохо, понял, что там, перед ней, в сырой земле лежал очень близкий для нее человек.

Тихоня присела на скамейку у могилы и, закрыв лицо ладошками, тихо заплакала. Дьявол, внутри меня что-то щелкнуло. Я снова не узнавал самого себя. Столько противоречивых чувств за один час. То я был рад причинить ей боль, то, наоборот, готов был свернуть себе шею за то, что довел ее до такого состояния. Раньше женщины выдавливали слезы, когда хотели задержать меня рядом с собой, но мне было плевать на них. Я не верил этим фальшивым каплям, стекающим по щекам. А сейчас просто не мог смотреть на то, как дрожат ничем не прикрытые хрупкие плечи девушки, которую еще с утра хотелось придушить.

Сплюнув, я отвернулся и, достав сигареты, закурил. Хотел было уйти, оставить ее одну, наедине со своими мыслями, как услышал позади себя тихо играющую мелодию. Кроме нас на кладбище никого не было. Поэтому я понял, что звонят Элине. Я затормозил и, облокотившись спиной о дерево, прислушался. Но из-за расстояния и разыгравшегося ветра был слышен только прерывистый звук голоса. Разобрать, о чем шла речь не получалось, а очень хотелось. Поэтому, чувствуя себя шестнадцатилетним пацаном, я снова выглянул из-за дерева и постарался вглядеться в лицо девушки. Что я там пытался увидеть, сам не знал. Но мне это было необходимо. Элина уже не плакала. Но, несмотря на это, лицо девушки было до сих пор опухшим от слез, а глаза по-прежнему не выражали ничего кроме огромной усталости и грусти. Ее плечи продолжали дрожать, а губы что-то быстро говорили. Если бы звонил отец, думаю, девушка бы постаралась хоть немного выдавить из себя улыбку. Но Элина даже не пыталась измениться в лице. Значит, звонил кто-то другой.

Не дожидаясь, пока девушка договорит, я по-тихому решил свалить, чтобы уже наверняка остаться незамеченным. Дойдя до машины, я тут же сел за руль и стал ждать, когда Элинина машина проедет мимо. Назад девушка повернуть не могла. На этой части дороги было односторонне движение, так что я точно знал, что не упущу ее. Ждать пришлось недолго. Минут через десять мимо меня проехала серебряная ауди и я, нажав на газ, отправился следом.

На этот раз мы проехали почти полгорода, прежде чем Элина наконец-то припарковала свою машину на стоянке одной из многоэтажек, которые росли в этом квартале, как грибы. Я остановился поодаль от нее и стал ждать дальнейших действий девушки. Тихоня вышла из машины и быстрым шагом направилась к подъезду. Я не мог пойти за ней, рисковал попасться. Слишком открытой была местность, поэтому решил дождаться возвращения девушки в машине.

Пока Элины не было, я огляделся вокруг. Район выглядел бедно. Убогие пятиэтажки были обшарпаны и разрисованы граффити, отчего квартал был похож на мозаичную картинку. Безлюдные улицы, пустые скамейки и голые дворы будто бы кричали о затаившейся опасности, о страхе, в котором жили здешние люди и о повышенной преступности этого злосчастного места. Сидя в машине, я все больше недоумевал, что здесь забыла Элина, какой черт занес ее в эту часть города, ведь, насколько мне было известно, прежде она жила далеко не здесь.

За этими мыслями я не заметил, как пролетело время. Прошло уже минут тридцать, когда дверь подъезда снова распахнулась и из нее вышли Элина и… И какое-то чмо в рванных джинсах. Я напрягся. Они явно были знакомы. Он шел за ней попятам и, я отчетливо видел, как его похотливый взгляд был прикован к плавно виляющему заду девушки. Я до боли в костях сжал кулаки, борясь с самим собой. Хотелось немедля выскочить из машины и размазать этого гандона по стенке, а ее придушить голыми руками. Сука. Вот тебе и доказательства супружеской измены. Знал же, что так оно и будет, тогда почему так противно и тошно на душе? Было не приятно осознавать, что где-то внутри теплилась надежда на то, что я могу ошибаться насчет этой вертихвостки, что, может быть, она действительна достойна быть членом нашей семьи, и мы еще сможем найти общий язык. Галимый придурок. Чуть было не повелся на невинные глазки обиженного ребенка. Как же я ее ненавидел. Особенно в эту чертову минуту.

Не дожидаясь, что будет дальше, я ударил со всей дури по газам и со скоростью света ринулся с места, оставляя позади себя сгустки дорожной пыли. Не мог больше смотреть на это блядство. Еще б чуть-чуть и я не сдержался. Вышел с машины и свернул обоим шеи. Особенно ей. Руки чесались неимоверно. Тело трясло. Мысли путались. Мне нужна была разрядка. И я, ни о чем не думая, крутанул руль так, что машина в три секунды развернулась на сто восемьдесят градусов прямо посреди дороги и рванула к Риткиному дому.

Глава 7

{Элина.}

День, как не задался с самого утра, так и прошел в тревогах и заботах. Марина Андреевна, приготовившая ужин с единственной надеждой задержать дома Дмитрия, ушла спать расстроенная и разбитая. Парень так и не появился. А все телефонные звонки остались без ответа. Мне было жаль женщину. Столько печали было в ее глубоких карих глазах, столько боли. А еще больше угнетало то, что всему виной была я. Вернее мое присутствие. Ведь Дима именно из-за этого не вернулся домой. Вечер, прошедший насмарку, вымотал окончательно.

– Мама совсем расстроилась, мне даже как-то не по себе. Может стоить сходить к ней, проведать? – Я присела рядом с Павлом на диван и, положив голову к нему на плечо, тихо выдохнула. – Как считаешь?

– Думаю, не стоит. Ей нужно побыть одной. Она должна понять, что Дима вырос и ему, как всем парням его возраста, нужна свобода. Пока она с этим не смирится, мы ничего сделать не сможем. – Павел приобнял меня за плечи и, прислонившись щекой к макушке, продолжил. – Ты мне лучше вот, что скажи. Ты к матери ездила? Как она там? Вы поговорили?

Больная тема. Как не хотелось об этом говорить, я знала, что молчанием делу не поможешь. Настало время решить проблему, которая на протяжении всей моей осознанной жизни преследовала меня по пятам, не давая спокойно жить, отнимая материнскую любовь и заботу, заставляя краснеть каждый раз, когда кто-то рассказывал, что видел пьяную мать, валяющуюся на какой-нибудь лавочке в обнимку с пустой бутылкой. Да, как не стыдно это признавать, но я все время ее стыдилась. Особенно остро это проявилось после папиного ухода. Когда мое одиночество увеличилось вдвое. Именно в этот период жизни, убегая от душевной пустоты, я превратилась в снежную королеву. Замкнулась в себе. Закаменела от боли, пожирающей все мое нутро. Стала нелюдимой. Начала плохо учиться. И, если бы не поддержка тети Иры, папиной родной сестры, которая, разрываясь между семьей и мной, помогала мне, вытягивая на свет, я бы пропала, как мать. Спилась. Или, что еще хуже, наложила на себя руки. Но тетя Ира, как чувствовала, всегда оказывалась рядом в самые безнадежные минуты жизни. Пусть она не проявляла нежности, не обнимала, не целовала, как самая настоящая мать, но именно благодаря ее помощи, я закончила школу, не сломалась, и все-таки осталась человеком… Поэтому именно к ней я была привязана, как к родной матери. Именно она стала самым близким мне человеком после папы. И эта связь была ощутима.