Неоконченный маршрут

И среди тысяч идеальных тел, фигур и внешности, мы

сходим с ума лишь от тех, кого выбирает душа.

ГЛАВА 1. ПРО ЧИСТОТУ

Звонок на сотовый оторвал от нерадостных размышлений. Макс скосил глаза на пассажирское сиденье, нахмурился.

«Ведь знает, что за рулем, знает, что отвлекать будет, но все равно звонит и звонит».

Не бросает попыток поговорить.

Они расстались. Инициатором был Максим. Устал. Бывает у мужиков такое.

Сначала все хорошо идет – период привыкания друг к другу, взаимные уступки, ласка, нежность, ощущение полета во сне и наяву, потом легкое непонимание, следом – легкое раздражение, а дальше – тягучая волна негатива переливает через край. Полгода знакомы, четыре месяца под одной крышей. Красивая, умная, коварная и вцепилась в него, клещами не оторвать.

Не стоило так близко подпускать. Зачем он ей дом показал?

Она сразу его предупредила, что рожать не собирается. Он рассмеялся тогда, мол, рано еще рожать, недавно знакомы, но деньги на карту начал переводить регулярно – не умеет он подарки выбирать. Целыми днями на работе. Анна лишь улыбнулась, прочитав первое сообщение. Обняла его, поцеловала. Ну да! Кто-то скажет, что дурак щедрый, но Максима деньги не сильно волновали. Есть они, деньги, он работает и зарабатывает. Он не любил магазины, не любил очереди и толкотню. Ему нравилась загородная жизнь, тишина за окнами и падающий снег в свете уличного фонаря. Романтик, блин.

Искать нужно было тогда романтичную половинку, а не Анну, но кто точно скажет, что за человек рядом, пока с ним не поживешь под одной крышей?

Своим домом Макс втайне гордился. Большой коттедж, большой участок. Ограда вот красивая. Рядом лес и речка.

Анна оценила дом, оценила размеры участка.

– Ты чего один здесь живешь? – рассмеялась заливистым смехом, процокала каблуками по гранитным дорожкам. Подошла к пруду с пестрыми карпами. – Так чего? – обернулась. Одна бретелька легкого платья сползла с плеча. Соблазнительно так сползла. – Один? Как медведь, в берлоге?!

Макс смутился.

– Давай жить вместе, – предложила Анна.

И вскоре он пригласил ее жить.

Сразу скривился, припомнив, кто первым сделал предложение. Спасибо, что хоть родителям Анну не представил!

Дом.

Макс трепетно относился к своему жилищу. Он строил дом для своей семьи, строил не на продажу, а для жизни в нем.

Он любил свой коттедж, а дом любил Макса. Ждал своего хозяина, а Макс каждый вечер спешил домой, как будто знал – дом ждет, дом скучает, стоит пустой. В окнах свет не горит.

И вот теперь поселилась вместе с ним Анна.

На разных авто они покидали дом вместе, крепко обнявшись на прощанье, расставались до вечера. А дом оставался ждать.

Ждал дом Макса, ждал Анну.

Анна по специфике своей работы приезжала раньше Максима. Работала она дизайнером интерьеров, заказы оформляла до обеда, потом еще три часа в офисе на согласование, и вуаля – свободна!

Дом встречал Анну первым.

Что не любил Макс, так это разбросанных вещей. Анна не любила тоже.

На резонный вопрос, почему коттедж теперь встречает его таким расхристанным, Анна ответила, что надо нанять домработницу.

Это был первый звоночек.

Макс нанял узбечку – тихую девушку.

Устраиваться на работу Мухтасар пришла с мужем. Максим попросил паспорт, муж сунул свой.

– Твой мне зачем? – нахмурился.

– Так это, хозяин! Я патент имею.

– Так оформи патент на жену. Я же ее, не тебя на работу беру.

– Нельзя.

– Что нельзя? – не понял Макс. – Паспорт жены где? – решил выяснить детали про «почему нельзя жене патент» позже. – Или ты сам будешь прибираться?

Муж отпросился выйти за паспортом. Пропал на десять минут. Макс сделал вывод, что живут супруги где-то поблизости. Принес паспорт жены. Макс прочитал: Мухтасар Киязова, место рождения, дата рождения, возраст двадцать один год. А вот штампа, что замужем, не нашел.

– Вы женаты? – глянул на женщину. Она тут же опустила глаза, но закивала бодро.

Вздох.

– Женаты. Есть дети – два сына. Там, – указал взмахом руки на входную дверь супруг. – В Оше.

– Хорошо, что не здесь, – буркнул Макс.

Сфотографировал паспорт жены и паспорт мужа, раз уж сам показал. После дал команду оформить на имя женщины дебетовую карту.

– Деньги буду ей на карту кидать. Не тебе, а ей. Кто работает, тот и тратит. Понял?

– Нет, – честно произнес супруг.

– Ну и дурак. Испытательный срок месяц. Если мне понравится, то будешь работать, – глянул на склоненную голову. – Двенадцать тысяч, два выходных в неделю. Устроит? – женщина подняла округлившиеся глаза. Перевела взгляд на мужа. Глаза того вспыхнули, он поспешно закивал головой. Согласны.

Жена вновь спрятала взгляд.

Платочек, цветастое платье. Роста маленького. Кого он нанял?

Вздох.

По паспорту ей двадцать один год. На фото не узнать. Они для Макса все на одно лицо. Отдаст скан потом знакомым, пускай пробьют по базе патент и эту жену. Мало ли что.

Так и нанял домработницу.

Анна раз выглянула в коридор, и больше их не беспокоила.

Ну да. Восток – дело тонкое, смутное, темное еще. Вряд ли жена деньги в руках подержит, да и карту если и оформит муж, то сразу отберет. Но он хоть точно с себя эту головную боль снимет.

Он сильно уставал, работал часто допоздна, и уже по ночной трассе ехал в пригород. Недавно появилось ощущение, что он, как и его дом, страдает. Передернув плечами, Макс глянул на приборную панель. Стрелка топлива клонилась к нулю. Начал присматриваться к дороге. Южная ночь наступает стремительно. В дороге особенно это заметно. Вот только что светило яркое, пронзительное солнце, как вдруг наступила темнота.

Одиннадцатый час, конец августа.

Вздохнул глубоко, опять возвращаясь мыслями к оставленному далеко позади жилищу. К Анне. Тем более что и телефон не давал забыть. Звонок, опять звонок. Экран вспыхивал светом.

Он много работал, очень много. Работал и сейчас. Ростовский филиал вот открыли. Надо лично глянуть, поговорить с персоналом. Магазин уже четыре месяца работает. Потом обратно в Москву.

Он сам виноват. Анну не в чем винить, он сам ее пустил на свою территорию. В свою берлогу, как выразилась она. Но черт побери! Это раньше была чистая берлога. Чистые полы, не смятая постель. Надо было поговорить раньше. Рассердился, застав в доме беспорядок вновь. Жилище каждый вечер и после появления домработницы встречало его расхристанным, каким-то чужим, недружелюбным. Откуда-то взялись горы глянца на столах и подоконниках, мешки косметики в ванной. Холодильник наводнили баночки йогурта, дверцу – бутылки пива, полки кухонных шкафов –пакеты чипсов.

– Мухтасар приходила?

– Я не знаю, дорогой, – промурлыкала Анна. – Иди ко мне!

Макс кивнул и, вытащив телефон из кармана брюк, принялся набирать номер домработницы.

Мухтасар ответила сразу. Испуганный голосок женщины добавил неприятных ноток к и без того, плохому настроению Макса.

– Говорит, что каждый день приходит и убирается.

– Не замечаю, – буркнула Анна, перегнувшись гибким телом через подлокотник дивана, в надежде дотянуться до столика, на котором стояла открытая банка пива, рядом лежал надорванный пакет с чипсами.

Макс еще подумал: «Неужели лень встать». Рука Анны небрежно тронула банку и та, покачнувшись, упала, вылив пиво и на стол, и на чипсы. Пенная пахучая жидкость стремительно растеклась по полироли.

– А! Дрянь! – выругалась Анна и резко смахнула жестяную банку со стола, отряхивая залитую кисть. – Принеси еще!

Банка отлетела в сторону.

– Ты слышал?! – повысив голос, задала вопрос Анна. Повернула голову от телевизора.

Макс смотрел на стекающие на ворсистый ковер капли пены, вперемешку с чипсовой трухой.

– Ты свинья! Грязнуля. Мухтасар тут ни при чем. Она убирается, ты свинячишь!

Начался скандал. Макс угрюмо разглядывал в миг превратившуюся в бешеную фурию подругу, молча выслушивал ее упреки в постельной связи с недоразвитой азиаткой, а телефон тем временем звонил и звонил.

Максим глянул на телефон, на нем высвечивался номер мужа Мухтасар. Перевел взгляд на потолок комнаты в надежде найти там ответы на все жизненные вопросы, и самый главный – в чем виноват? В том, что высказал свое недовольство? Так это его право, его дом, его ковер, в конце концов.

Анна, видя, что Максим не реагирует, побежала на второй этаж.

«Эта всего лишь первая ссора», – попытался себя успокоить Макс.

Но, черт побери! Пускай будет первой и последней, в его жизни, точно.

Перепугавшийся муж Мухтасар через десять минут уже переступал с ноги на ногу у входной двери, нажимая на кнопку звонка, а у самого края высокого забора схоронилась заплаканная Мухтасар.

Да. Мерзкая сцена и ее последствия оказались очень пакостными.

Макс еле успокоил разъяренного супруга. Отправил обоих домой. Потом вернул назад, испугавшись, что мужик выместит злобу на женщине. Усадил обоих на кухне рядышком. Муж, попав на кухню, уже не ругался, старательно втягивал в плечи голову, прятал руки между ног и раскачивался, как маятник, слушая грохот и вопли сверху.

В кухню долетали приглушенные крики Анны. Та бесновалась, громила мебель, швыряла вещи, топтала глянец. И орала. Орала про постельную связь Мухтасар и Макса.

– Ты не бери в голову, – произнес Макс, обращаясь к мужику. – Я дома бываю поздно вечером. Твою жену второй раз вижу вживую. Утром ухожу, ее еще нет.

– Она убирается. Она старательная. Давай ты камеры посмотришь, – предложил супруг.

– Не давай, – Макс глянул наверх. – Я просто эту, – кивнул на потолок, – выгоню.

И выгнал. Вернее, попросил пару часов спустя съехать самостоятельно.

Что-то такое мелькнуло в глазах Анны, не разглядел. Приложив ладонь ко лбу, она ушла по коридору дальше, закрыла следующую за спальней дверь.

Макс не лег спать. Его тошнило. Он бродил до самого утра по первому этажу, потом вышел на террасу и до ряби в глазах вглядывался в очертания декоративных елей в темноте.

– Даже кошки нет, – печалился.

Он честно дождался, пока она выйдет в коридор, и, пройдя в спальню, указал кивком головы на распахнутые двери шкафа.

– Собирайся. Я не поеду на работу. Буду ждать, пока ты вынесешь из дома все свое.

– Максик. Я, – замолкла Анна. – Я погорячилась. Знаешь! Критические дни. Да, ерунда – ты и эта замарашка.

– Она не замарашка. И я не Максик. Собирайся.

– Макс, – попробовала поныть Анна. – Мне плохо. Живот болит.

– Могу «скорую» вызвать, но вещи тогда выкину за ворота. Выбирай.

Следом посыпались на его голову упреки, что нет ей внимания, как прежде, что приезжает он поздно и сразу идет есть и спать. А она скучает. Скучно ей! Кругом только заборы и сосны.

Все верно.

Макс лишь головой кивнул, соглашаясь с очевидным – они не подходят друг другу. Так и сказал.

Когда познакомились, он заезжал за ней на работу, ездили обедать в ресторан. Потом или гуляли, или катались на его авто. Конфетно-цветочный период. Макс задарил ее всем этим пахуче-сладким позитивом. А как съехались, просто перевел ей на карту приличную сумму. Сказал: «На шубу». Но Анна купила машину.

Два месяца конфетно-цветочного периода. Короткий срок. Ночные клубы он еле терпел, но честно досиживал до самого закрытия. Не пил, а вез Анну и ее подруг по домам.

– Я не жаден, я просто устал, – напомнил себе Макс, держась за баранку и поглядывая на темную обочину, в надежде увидеть знак заправки. Трасса была новая, недавно открытый участок еще не везде был оборудован АЗС. Уже решая свернуть на старую дорогу, он наконец заметил огни справа. Знак, видимо, пропустил. Начал сбрасывать скорость. Вновь вспыхнул во мраке ночи телефон, напоминая о том, что кто-то очень-очень хочет помириться.

– Надо в черный список скинуть, – буркнул.

Свернул к заправке. Уткнулся в хвост последнего в очереди. Опустил стекло.

Котенка завести? Но сначала с Мухтасар поговорить. Вдруг она с кошками не ладит. Она же восточная женщина. У них специфика в отношении к домашним животным.

Анна съехала в тот же день. Макс остался дома. Принялся сам за уборку. Тихо повернулся ключ во входной двери. Пришла Мухтасар. Вся зареванная. За ее спиной маячил супруг с сухими, воспаленными от бессонной ночи глазами.

Макс отдал домработнице веник, поднялся с колен. Хрустнул под подошвой разбитый фарфор. Ушел на третий, так сказать, гостевой этаж коттеджа. Заперся сначала в ванной, а выбравшись после душа на террасу, уселся на пол. Солнце скоро нагрело пол, и Макс сам не заметил, как уснул, свернувшись на горячей плитке клубочком.

Разбудило его осторожное касание.

– Хозяин. Дом убран. Можно жена пойдет домой?

– Да.

– До завтра, хозяин, – попрощался муж.

Макс спустился вниз лишь тогда, когда за этими двумя закрылась калитка.

Дом встретил его тишиной, чистотой и каким-то теплым светом. Солнце ярко светило в окна. Скоро на участке приходящий садовник включил полив, а Макс, взъерошив шевелюру, пошел кормить карпов в пруду.

– Доброе утро, Владимир Петрович!

– Добрый день, Максим Викторович, – уточнил садовник время. – Вы чего остались дома? Приболели?

– Нет. Решил взять выходной. Рыбок покормить.

– А! – получил короткий ответ. Мужчина подхватил шланг и ушел в другую часть сада.

Счастье. Вот оно оказывается какое. Макс бросил горсть гранул в пруд и, закинув голову, рассмеялся высокому синему небу.

Это было две недели назад. Стремительно приближался сентябрь.

Анна ежедневно звонила. Он вызовы игнорировал. Анна караулила его у офиса. Он, не здороваясь, проходил мимо, опустив голову, чтобы не встречаться даже взглядами. Она уже на следующее утро приехала к коттеджу. Но здесь не Москва. Устав от ее трезвона в калитку, Макс позвонил на охрану и девушку проводили к выходу. Въезд на территорию коттеджного поселка отныне был для нее закрыт.

Хорошая пословица, очень верная: «Чисто не там, где убирают, чисто там, где не сорят».

***

Максим медленно двигался в очереди к месту у колонки. Вот заправилась еще одна машина, и еще одна. Очередь двигалась медленно. В окно дышало жаром лето. Кричали цикады, где-то хныкал маленький ребенок. Макс интуитивно выделил этот голосок из кучи других ночных звуков. Он плохо реагировал на резкие звуки, не выносил и намека на скандал. Зевнул. Разморило у открытого окна, а в салон автомобиля рвалась удушливая южная ночь.

«Она все равно не собиралась тебе рожать, выдоила бы сначала побольше, потом бы ушла. Да ты и сам бы ей все отдал. Ты же не жадный. Тебе нравятся такие стервы – красивые, длинноногие, эффектные», – корил он себя.

«А вот и нет», – ответил себе Макс. Или это не Макс, а кто-то другой, кто тихо жил вместе с ним, думал, как он. Мечтал. Черт его поймет сейчас. Одно верно – без Анны он как-то приободрился даже. И внутренний мир с самим с собой пришел в некое равновесие, но все равно второй половинки не хватало.

Макс вздохнул. Телефон на пассажирском сиденье опять вспыхнул.

«Что там у нее случилось?», – нахмурился, и тут детский голосок как взвизгнет, и следом чей-то женский, резкий, истеричный начал кому-то что-то выговаривать с нажимом. Макс еще больше сморщился, припоминая в который раз ту грязную сцену, что устроила ему Анна.

На заправке начались явные разборки: кто, кому, чего и как должен.

Ребенок, которому, похоже, пытались прикрыть рот, уже вовсю плакал и вырывался из рук державшего его человека.

– Если такая правильная, то сама и вези ее дальше, – грохот цикад перебил мужской голос. – Вали отсюда со своим дитем.

Хлопнула дверь, следом еще одна. Завелся мотор, и чужая темная машина, резко взвизгнув справа, удалилась прочь во мрак.

Максим выключил двигатель и вышел в ночь.

У соседней заправочной колонки собралась небольшая толпа. Кто-то, спиной к нему, укачивал разрывающегося от крика ребенка, придерживая голову и раз за разом чуть приседая. Кто-то что-то говорил. Внезапно женщина обратилась к ожидающим своей очереди автомобилистам:

– Граждане! Может кто-то забрать девушку с ребенком? – посмотрела на девушку. –Вам куда?

Мамаша с малышом на руках, что-то ответила.

– Тимашевск! Кто-то едет в Тимашевск?

Тишина.

Макс вновь уселся в салон. Его очередь к заправке двинулась и скоро он подъехал к заправочному пистолету.

– Му**к, – высказался заправщик, подходя к машине.

– Это вы мне? – спокойно уточнил Макс. Не любил он вот таких выражений. Ни от кого. Не любил, определенно.

– Извините. Добрый вечер. Нет, не вам. Тому, – и заправщик кивнул в темноту.

– Девяносто пятый, полный бак.

– Шестая колонка.

Заправщик начал набирать символы на экране, а Макс прошел в здание.

В зале было многолюдно. Он сразу же увидел и ту женщину, что спрашивала о Тимашевске, и маму с ребенком на руках – они стояли в окружении еще нескольких человек. Гул голосов, рыдания малышки – ничего не разобрать. Макс и не прислушивался. Неприлично это. Какая-то ссора. Похоже, что семейная.

Подумал еще: «Тимашевск, где-то в стороне, попутку искать будут».

Максим даже не знал примерно, в какой стороне – не бывал он в тех краях ни разу.

Оплатил бензин, вернулся к машине, отогнал авто на стоянку, намереваясь заняться тем, чтобы занести номер Анны в черный список. Потом решил все же пересмотреть ее сообщения, вдруг что-то случилось.

Пересмотрел. Это заняло несколько минут. Опять, непонятно почему, затошнило. Открыл окно, хватанул горячий летний воздух. Потянулся к бардачку и вытащил на свет пачку «Парламента», нащупал в отделении дверцы зажигалку. Иногда просто тянуло закурить. Пара затяжек и его глаза в свете отъезжающих фар автомобиля разглядели что-то на асфальте. Машина проехала, чуть не наехав на какой-то сверток.

Макс вышел из машины, приблизился.

Это был рюкзак.

***

– Граждане! – обратился к народу в зале. – Чей рюкзак? – Высоко над головой поднял предмет.

И тут поднялась с сиденья в кафетерии мама ребенка. Глаза заплаканные. Такие неспокойные глаза и что-то не так с лицом и этим взглядом. Он поморщился, и тут со спины голос все того же заправщика:

– Козел!

Макс вздрогнул.

– Вещи выкинул. Еще несут.

Макс обернулся. Другой мужчина принес растерзанную вещевую сумку. Из разрыва на боку выглядывали детские колготки.

– Вот урод! – отчеканила все та же дама. – Кто он вам, девушка? Муж? Давайте вызовем полицию.

Мама малышки села, опустила голову, и качнула головой – нет. Макс поднес рюкзак и завис, рассматривая темно-русые волосы незнакомки.

– Молодой человек.

Вздрогнул. Все же голос у женщины очень резкий.

– Мы едем с полным салоном. Если вы одни, может, возьметесь довезти маму с ребеночком? – дама выловила глаза Макса.

Он только кивнул, соглашаясь.

– Только оставьте свой номер.

– Зачем? – удивился.

– Ну, – замялась дама, отводя глаза. – Ночь, дорога, девушка…

– Я не маньяк.

– Но все же, – твердо сказала она.

– Записывайте, – произнес Макс. К чему тут эти споры.

Дама бросилась куда-то в сторону, а Макс поймал себя на том, что опять смотрит на склоненную голову. Малышка успокоилась и сейчас была занята тем, что теребила мамину прядь, выбившуюся из-под съехавшей на бок заколки. Тут хлопнула вновь входная дверь автозаправки, и еще один мужчина внес в салон сумку. Народ опять зашумел, обсуждая инцидент.

Его тронули за локоть.

– Ах да.

Макс продиктовал номер. Девушка все также не поднимала головы, а Макс смотрел и смотрел на ее волосы. Оторвал звонок мобильника. Еще успел изумиться – он же скинул номер Анны в черный список. Навсегда.

– Молодой человек? – окликнула его дама. – Это я! Анна Сергеевна Клюкина, – представилась женщина. – Это мой номер.

– Ясно.

– Вы немногословны. Так довезете?

– Да.

Свидетели инцидента начали понемногу расходиться. Макс отошел к кассе с намерением купить себе кофе. Дама, назвавшаяся Анной Сергеевной Клюкиной, ушла, потом вновь вбежала в зал и плюхнулась на сиденье рядом с мамой и ребенком, но быстро пришел, похоже, муж и увел ее.

Макс подошел к стойке кофе-машины. Получив стаканчик, подошел, сел напротив на диван. Девочка сосала большой пальчик, икала временами, отходя от плача, а мама все также смотрела только себе под ноги. Две сумки и рюкзак лежали на сиденье рядом. Макс молча выпил кофе и посмотрел в окно. Темень какая.

– Девушка!

Тишина.

– Хотите кофе?

Не хочет.

Максим допил свой. Сходил в туалет. Вернулся в зал. Девушка все также сидела с опущенной головой, малышка рядом.

– Может, пойдем уже? – предложил.

Тишина.

Подхватил сумки и рюкзак, вышел. Вернулся. Сидит.

– Вставайте, – немного резче, чем следовало, произнес Макс. – Девушка вздрогнула и поднялась. Тут же заплакала малышка.

Под плачь ребенка, держа за локоть маму, Макс Рокин покинул заправку.

– У вас есть мобильный?

Тишина.

– Девушка?

Он распахнул дверь и сам усадил маму на заднее сиденье.

– Это шок, – произнес, разговаривая сам с собой. – Пристегнитесь. Сами. У меня нет детского кресла. Придется ребенка на вашу сумку усадить. Вы слышите меня?

В ответ тишина.

– Да уж…

Дело принимало все более непонятный оборот.

Он какое-то время возился с ремнями безопасности, всунувшись в салон по самые ноги. Нос то и дело натыкался на волосы незнакомки, и пахли они чем-то приятным. Понять не смог. Не знаток он тонких ароматов. Пристегнул маму, потом устроил на сумке ребенка. Пристегнул и малышку.

– Не отстегивайтесь, – буркнул. – Девушка! Как вас звать?

Тишина.

– Ох! – вот и все, что изрек Макс, садясь за руль.

Глянул в зеркало заднего вида, но взгляд попутчицы не поймал. Совсем странная. Посетило смутное беспокойство, что он делает?! Как все обернется дальше? Он же даже ее имени не знает!

Нажал на кнопку блокиратора дверей, следом блокиратор стеклоподъемников. Сзади послышалось шевеление, пассажирка дернула ручку двери.

– Не бойтесь, – тяжело вздохнул Макс. – Довезу до Тимашевска. Назовите адрес, я забью навигатор.

Тишина.

Эта тишина уже начинает раздражать.

Проехав несколько километров в грузящей мозг тишине салона, Макс вбил в навигатор просто Тимашевск и первую попавшуюся улицу. Оказалось, что Тимашевск намного дальше Ростова-на-Дону. Краснодарский край, дальше самого Краснодара.

В виду такой перспективы, не доехав двести восемьдесят километров до Ростова-на-Дону, Макс решил, что нужно искать ночлег для себя и нежданных попутчиков.

Ни слова в спину, гробовая тишина давно давила на нервы. Макс нервничал все больше. Не оборачивался, только поглядывал в зеркало заднего вида, но пассажирка с ребенком пряталась. Проехав час, он свернул к огням мотеля. Стоянка для дальнобоя, припаркованные легковушки. Где-то лает собака.

Выбравшись из салона, открыл заднюю дверь.

– Мы останавливаемся ночевать. Я сниму вам номер. Дайте паспорт.

Девушка подняла голову. В свете дрожащего уличного фонаря он разглядел ссадины и кровоподтеки на половину лица, не меньше.

– Мама моя! Паспорт дайте!

– У меня нет, с собой, нет.

Вздох.

– У-и-и-и! – вот и все, что произнес Макс. – Как же вы так?

Прям захотелось закурить, и не Анна тому виной сейчас!

Пассажирка, показав лицо, уткнулась взглядом себе в коленки и опять молчала. Волосы у нее красивые, волнистые, густые, смотреть можно бесконечно, а лицо разбито. Жуть.

Не дождавшись ничего, Макс сам полез в салон, отстегнул ремни, вывел маму за руку, из второй двери достал девочку, поставил рядом.

– Я все сам сделаю, мне спать надо. Вы в соседнем номере, по моему паспорту. Договоримся.

Обвесился чужими сумками, прихватил свою, двинулся с ребенком на руках к дверям мотеля. Со спины раздалось очень тихое:

– Спасибо.

– Пожалуйста! – Макс вежливый мальчик. – Всегда, пожалуйста!

Ситуация уже веселила.

Ну, правда! А что тут скажешь?!

В мотеле ждала новая засада. Макс лишь тихо присвистнул, когда сонная регистраторша объявила ему, что свободен только номер с одной кроватью.

– Хорошо. Берем. Спать очень хочется!

– Ребеночка на кресло можно, я дам вам белье, – засуетилась ночная дежурная.

– Хорошо. Согласен на все. Ключ?

– Карта, вот.

Макс, держа ребенка на руках, обернулся. Его пассажирка все также, низко опустив голову, стояла тихой тенью рядом, глаз не показывала.

Вошли в номер. Сгрузил на кровать малышку, сбросил сумки на пол. Глянул на вошедшую.

– Я с этой стороны кровати, – указал на сторону, что у окна. – Сейчас спущусь, переставлю машину на стоянку. Вернусь. Большая просьба – усните обе.

Тишина.

Макс переставил машину. Вернулся в мотель и встретился глазами с регистратором. Ясно. Она увидела побои на лице попутчицы. Стало кисло во рту, горько на душе от такой несправедливости.

Новый вздох.

Зашел в номер.

– Хоть бы не вызвала полицию до утра. Мне надо выспаться, – пробормотал, в темноте стягивая майку и шорты. Вошел в душевую. – Да не вызовет! Всем на всех наплевать. Семейные войны, черт.

Его не было примерно десять минут. Душем пользовались. Хмыкнув, начал мыться.

Тошно было принимать чужой беспредел на свою шкуру. От этого Максим тер себя, стоя под струями воды, со звериным остервенением. Вроде как и не он виноват, а все равно оказался крайним в глазах регистраторши. Нет, оправдываться не станет, потерпит. Еще один раз пересечется с дежурной и все.

В номере, в темноте, на ощупь полез на ту сторону кровати, которую раньше обозначил как свою, и наткнулся на ноги, попу, руку.

– Черт! – выругался. – Я же…

Попутчица стремительно отодвинулась. Раздались всхлипы. Кто-то очень-очень боялся.

– О, боже мой! Прилягте уже куда-нибудь, девушка! Не на пол! И тише войте, ребенка разбудите!

Новый всхлип.

– Вы мне не интересны от слова «совсем». Мне блондинки нравятся. Длинноногие. Грудастые. Ясно?! Другие не привлекают. Дайте мне выспаться. Мне завтра ехать весь день за рулем.

Опять всхлипы.

Макс зарычал, бросился к стене и, нащупав выключатель, зажег свет.

Кровать предсказуемо была пуста. Малышка спала на разложенном кресле, а ее мама сидела на полу, все также понурив голову. Одета. Разута. Рыдает.

Максим не стал себя дальше мучить. Выключил свет. Лег на кровать, натянул до подбородка простынь, закрыл глаза. Приказал себе: «Спать».

***

Сквозь сон прорывался детский плачь. Тихий. Жалостливый. Испуганный. Потерянный. Вроде бы это сон, он в детство попал. Или нет? Вдруг плач прекратился. Макс повернулся на другой бок, подтянул ноги выше и провалился в дрему.

Детство. Однажды он потерялся на городском рынке и пережил, как и мама, несколько минут ужаса. Вот так же жалобно плакал в толпе незнакомых людей – не сразу на него обратили внимание, несколько раз толкнули, а когда он от страха присел на корточки, кто-то даже коленкой по спине заехал и выругался зло. Запомнилось на всю жизнь.

Мама с тех пор старалась не выпускать руку сына вообще. И в третьем классе это стало настоящей проблемой – большой мальчик от самых школьных дверей вышагивает чинно за руку с мамой.

Пытался бороться. Боролся до сих пор. Вот уже четыре года, как живет отдельно, но мама периодически приезжает и вновь держит Макса за руку и трудно вырвать кисть при расставании.

А что было, когда он сообщил родителям, что купил дом и собирается жить отдельно! Мама до сих пор нервно икает, а папа посмеивается, но молчит. Тяжело быть единственным ребенком в семье. Это неправильно. Детей должно быть больше одного – два, три, пять. Или десять. Но кто ж добровольно согласиться столько раз мучиться? Максим таких женщин не встречал.

Приоткрыл глаза. Рывком сел на кровати. Еще темно. Вспомнил девушку с разбитым лицом и ее малышку. Тоже девочку. Три годика, не больше. Огляделся: ни той, ни другой. Подхватился, начал натягивать шорты. Майку расправлял на груди, уже распахнув дверь в коридор.

И мама, и малышка нашлись на диванчике у стола ночной дежурной. Макс глянул на стенные часы: пять утра.

Пахло кофе. Сразу взбунтовался желудок.

– Доброе утро, молодой человек, – поздоровалась женщина. – Мы решили дать вам поспать.

Женщина поправила очки на носу:

– Кофе?

– Спать. Извините.

Повернулся с намерением вернуться в номер. Остановился.

– Вы почему ушли из номера?

– Маша проснулась. Я вынесла ее в коридор.

– Ого! Мы разговариваем! – съехидничал Макс, и тут же ему стало стыдно за свои слова. – Простите, – добавил, смутившись. – Идите в номер. Вы тут другим мешаете спать.

Девушка поднялась, подхватив малышку на руки.

– Спасибо, – это уже регистраторше.

Вернулся в номер. Следом безмолвной тенью в комнату просочилась попутчица.

– Девушка! Как вас зовут? Малышку – Маша, а вас?

Точно не заснет уже. Надо тогда ехать дальше. Косо глянул на вошедшую попутчицу.

– Руслана, – назвалась.

– Красивое имя, необычно. Я Максим Рокин. Кто вас так? – кивнул на лицо. – Муж?

Девушка смутилась, промолчала.

– Без паспорта, с ребенком на руках. Ночью он вас бросил на заправке. Кто он вам?

– Знакомый.

– Ребенок?

– Мой.

– Классно. Ладно. Не мне вам нотации читать. Просто все, кто вас увидит со мной, подумают, что это я вас так разукрасил. Мне это очень неприятно.

Не поднимая головы, Руслана проговорила:

– Понимаю. Простите.

– За что?

Руслана испуганно взглянула, а Макс смутился:

– Извините.

– Я объяснила женщине, что это не вы. Наоборот, помогаете доехать.

– Спасибо, что так сказали. А то скажут, что изверг какой-то.

Максим сел на кровать. Погладил рукой простынь. Попутчица так и держала ребенка на руках.

– Сядьте. Раз уж вы со мной, то, может, расскажите, кто вас ждет в Тимашевске?

Девушка лишь вздохнула.

Макс не стал настаивать на объяснениях. Вытащил из сумки чистую майку, еще одни шорты, носки. Взял чехол с бритвенными принадлежностями и на полчаса заперся в душе.

– Мы уезжаем, – начал он, выходя из душа. Приятно вздрогнул. Пока мылся, попутчица заправила постель, переоделась сама, переодела малышку и собрала все свои сумки.

– Люблю порядок, простите, – хмыкнул Макс, вытирая голову.

– И я люблю, – тихо проговорила Руслана.

– Душ? – глянул на девушку.

– Спасибо.

Подхватив малышку на руки, попутчица скрылась на следующие полчаса в душевой.

Макс вывел в предрассветных сумерках свое нежданное сопровождение на улицу. Ни одно питейное заведение не было открыто.

– Позавтракаем чуть позже. Усаживайтесь. Пристегивайтесь. Едем дальше.

И тут:

– У меня нет денег.

Макс заглянул в салон. Нашел испуганные глаза.

– У меня есть. С вас ничего не возьму. От слова «не надо мне» и «совсем ничего».

Уселся за руль. Тронулись. Дорога быстро заполнилась машинами. В начале девятого позвонил в офис, потом набрал номер магазина в Ростове-на-Дону. Отменил сегодняшний свой визит, перенеся все на завтра. Глянул в зеркало заднего вида. Как приятное разнообразие, нашел встревоженные глаза попутчицы.

– Руслана?

– Можно Лана.

– Хорошо, Лана. Вы не переживайте, я сам себе хозяин. Вот доберемся до Тимашевска, я вас довезу, потом поеду по своим делам.

Тишина, и глаза вдруг пропали.

– Вы мне адрес назовете? В Тимашевске? – Максим заглянул в зеркало, шею даже вытянул. Спрятались глаза.

Некоторое время спустя раздалось очень-очень тихое, но твердое:

– Нет.

Макс непроизвольно тронул педаль тормоза, чуткий внедорожник сбросил скорость. Сзади кто-то просигналил, справа пронеслась в параллельном потоке фура. Вернув себя в реальность, Макс втопил педаль газа в пол и быстро вернул автомобилю прежнюю скорость. Ехали еще, наверное, с полчаса в молчании.

Макс перестроился вправо, подрулил к придорожному кафе. Утреннее солнце весело ползло из-за горизонта к небу.

– Я схожу сам. Народу много. Скажите, что вам купить поесть?

Тишина.

Обернулся всем корпусом. Нашел испуганный взгляд. Лицо попутчицы в свете дня приобрело просто пугающий вид.

Макс тяжко вздохнул, потер ладонью лоб:

– Лана! Нужно есть. Ребенку есть. Вам. Мне. Ваш вид физиономии… Полицию вызовут. Я вас просто довезу до Тимашевска и высажу. Хорошо? Вы сидите тут. Чуть дальше я сверну в лесопосадку, и там можно будет пройтись.

– Хорошо.

– Другая помощь нужна?

– Нет.

– Если хотите, то поищем полицию.

– Не нужно, пожалуйста.

– Ну хорошо. До Тимашевска. Там сами решите. Я оставлю вам свои контакты.

Не девушка, а тень девушки.

Отъехав чуть дальше, увидел удобный съезд, свернул на обочину. Далее его джип съехал на скошенную придорожную полосу. Укрывшись под кустами акации от южного солнышка, Макс выключил двигатель.

– Тут пакеты с едой. Там, – указал рукой на разлапистые кусты акации дальше. – МЖ. Я первый.

И вышел. Когда уже возвращался, посетила мысль, что он не только ключ в зажигании оставил, но и документы в сумке на пассажирском сиденье. Подошел к машине. Двери нараспашку, попутчица кормит бутербродами Машу, а его взгляд зацепился за тощие коленки девушки. Подросток на вид, и роста маленького.

Позавтракали. Макс полез в бардачок, вытащил пачку сигарет. Глянул на попутчицу. Отрицательно кивнула головой.

– Это хорошо, Лана, что ты не куришь. Еще парня тебе найти нормального, и все – жизнь наладится. Лицо подживет. Кто тебя ждет в Тимашевске?

Без ответа.

Да ему какое дело?! Отвезет, куда сказали. Отзвонится Анне Сергеевне Клюкиной. Вернется в Ростов-на-Дону. И тут, как по заказу, проснулся мобильный.

– Да, Анна Сергеевна! Руслана и Маша рядом. Едем в Тимашевск. Еще далеко. Что? Трубку дать?

Макс рассмеялся. Протянул лопату айфона попутчице, потом отошел подальше, все также ухмыляясь.

На душе сегодня с самого утра пели какие-то птички, может от того, что ночная дежурная чуть ли не погладила его по спине взглядом, когда выходили. Ну да, он вообще не в состоянии руку поднять на человека! Хотя того гада он бы стукнул крепко о стену. Выбрал бы бетонную.

Отец и мать ни разу пальцем не тронули единственного сына. Отец и голоса не повышал ни разу. Мама была у Максима очень нервная, эмоциональная женщина, но общество отца все сглаживало, вносило в семейный быт уверенность и в настоящем, и в завтрашнем дне. Рокин характером пошел в отца – спокойный увалень в школе, добрый, мягкий босс в офисе. Мягкое, ответственное воспитание в семье, уважительное отношение родителей друг к другу перетекло плавно на такую же манеру обращения Максима с коллегами, немногочисленными друзьями и подчиненными.

Что один рос в семье, на то были причины. Много других родственников присутствовало в жизни Макса пока подрастал, и родители его не прятали от сверстников, но вот мама… Усмехнулся, припомнив, как она всегда напрягалась, стоило ему попроситься на улицу или того хуже – в летний лагерь.

Посмотрел на девчушку – светленькая, на маму чем-то похожа, наверное, худобой – косточки, острые коленочки, ручки-веточки. Мать не рассмотреть внимательно – голова все также низко наклонена, копна темных волнистых волос прикрывает и скулы, и щеки. Дальше разглядывать было страшно.

– Лана!

Попутчица тут же напряглась, замер в руке бутерброд, так и не добравшись до рта. Почему-то вдруг захотелось очень узнать, кто ее ждет в Тимашевске, но Макс больше не спросил. Вместо этого подошел и, чуть помедлив, тронул попутчицу за прядь волос, захотелось вдруг погладить девушку, как котенка.

И тут прорвало.

Девушка заплакала, малышка услышав плач, принялась рыдать в разы громче.

– Не трогайте меня! – попутчица, выронив бутерброд, забилась в салон машины вместе с плачущим ребенком.

Не зная, куда себя деть, Рокин уселся за руль. Завел мотор. Ехать никуда уже не хотелось. Вытащил из бардачка пачку сигарет.

Густой сигаретный дым заполнил салон моментально, и ребенок зашелся новым криком.

– Простите, – Макс затушил сигарету после двух затяжек и, разогнав дым рукой, тронулся в сторону трассы.

Вскоре на заднем сиденье стало тихо.

Этот Тимашевск он будет помнить долго.

ГЛАВА 2. ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

Елизарова Руслана Алексеевна пока росла, уяснила для себя одно правило – в жизни надо держать себя тише воды, ниже травы. Тогда, может быть, эта жизнь пройдет рядом и не заметит Лану. Но жизнь замечала, жизнь приставала, частенько Лане от жизни доставалось, и вовсе не пряников.

С раннего детства это незыблемое правило главенствовало в ее семье и иногда помогало. Мама всегда недовольна, мама обычно зла. Лана старалась не попадаться на глаза родительнице, но, так или иначе, ей часто прилетало. В одной квартире немного мест, где можно спрятаться, да и кушать хочется, а это значит – надо как-то напоминать о себе. Плачем напоминать нельзя – еще раз попадет, надо просто выходить на глаза и будь что будет.

Так и росла – тихой, совершенно неинициативной девочкой, забитой настолько, что в первые годы даже плохо росла.

Первый класс помнился Лане смутно, может потому, что она часто пропускала школу. Причин сейчас вспомнить не удавалось. Все плохое забывается, хорошее не вспоминается почему-то тоже.

Мама осталась в памяти Ланы, как мама, и все. А брат с сестрой совсем забылись, как и два папы, что время от времени сменяли друг друга на глазах малышки. Скандалы, ссоры, подзатыльники – все осталось где-то там, за горизонтом детских, смазанных от времени воспоминаний. Человеческая память избирательна, детская память избирательнее во много раз! Мы напрочь забываем все плохое, когда нам хочется это забыть.

Лана выросла незлобной, совершенно не приспособленной к самостоятельной взрослой жизни девочкой. Худая, маленького роста относительно сверстниц, тихая и серая, настолько, что ее не замечали взрослые, не замечали дети, пока не вспоминали, что есть кого побить. И били частенько, особенно в первые годы приживаемости в детском доме.

Сирота при живых родителях. Таких полно в любом городе. Мы отворачиваемся от них, заслышав их историю, да и сами приютские не любят о себе говорить.

Лана выросла как раз такой.

Где-то жил ее отец, которого она по первым годам принимала то за дядю Женю, то за дядю Рахона. А те ругались, когда малышка называла их «папа», стучали кулаком по высокому столу, и от этого на скатерти подскакивали рюмки.

Неблагополучная семья.

В один из осенних дней, когда Лана училась во втором классе, ее не отпустили после уроков домой.

Семья в одночасье закончилась, и начался приют. Перед ней раскрыл свои двери интернат. Сначала социальный – передержка, потом последовательно две замещающие семьи. В восемь с половиной лет ребенок мало что понимает в жизни, а жизнь уже смотрела на нее, как на изгоя и понимала, что никуда Лана Елизарова негодна. Бесперспективная в смысле продвинутости и востребованности. Обычная сирота.

Привычка все держать в себе, рта лишний раз не раскрывать, сыграла с Ланой злую шутку, и не один раз.

Приемный взрослым некогда было разбираться, тем более что девочка не шла на контакт, плохо спала, была совсем не социализирована, как высказался в ее присутствии психолог. Лана мало что запомнила из сказанных тогда слов, а вот это: «не социализирован», запомнила. Это как раз она – Руслана Елизарова, не социализированный, отдельно взятый индивид, а в коллективе разновозрастных детей и вовсе – серая мышь.

В первой замещающей семье на Лану обрушились домашние животные – собаки покусали. Взрослые за недогляд были наказаны, ребенка из больницы забрали обратно в приют. Лана даже толком не успела привыкнуть ни к кому в новом доме.

Собаки. С тех самых пор собак Лана боялась до икоты.

А во второй семье, которая попробовала ее забрать к себе через несколько месяцев, были другие приемные дети – много-много старше тихой, хрупкой Ланы.

Воровство. Ее поймали на воровстве, а так как объяснить она ничего не смогла, стояла молча и даже не рыдала, то после третьего случая ее вернули.

Вот и все.

Руслане исполнилось десять лет и на вопрос, не хочет ли она в приемную семью, девочка ответила категорическим отказом.

«Тихоня наша», – так прозвали Руслану Елизарову в интернате.

Все бы ничего – училась Лана хорошо, но подростковая среда тут каждого испытывает на прочность, а выживаемость у девочки была низкая. Получала в драках не раз и не два, и на учебе это сказывалось – Лана сидела серой мышкой и, если не спрашивали, не тянула руку никогда. Никто не хвалил, никто не замечал.

Редкие беседы с психологом всегда проходили по одной схеме: психолог задавал вопросы, Лана молчала, потупив глаза. Психолог просила нарисовать что-то, и девочка рисовала круги.

Среда. Дети часто просто не понимают, что они возводят вокруг баррикады, а у взрослых не всегда находятся душевные силы продолбить уже воздвигнутую стену отчуждения.

Нет! Воспитатели и педагоги следили за детьми, но разве за всеми углядишь?! Лану несколько раз пытались пристроить в замещающую семью и после десяти лет, но ребенок категорически был против, а в один из дней, после визита очередных претендентов на сироту, на вопрос детского психолога девочка прямо ответила, что у нее есть родная мама и она, когда вырастет, поедет жить к ней.

– Ну жди тогда совершеннолетия. Адрес матери нам известен. Из Москвы она переехала, куда – пока не скажу. Но если не передумаешь, когда доучишься, я дам тебе ее контакты. Иди!

На этом и расстались.

***

Шли годы, Лана кое-как адаптировалась в подростковой среде. Со временем стала еще тише ходить, совсем мало говорить, молчать и даже молча плакать. Детская психика податлива, как пластилин. Из замкнутого, забитого ребенка вырос совершенно неконфликтный индивид, к сожалению, совершенно не умеющий за себя постоять.

– Слово не вытянешь! Наш партизан. Дружить не умеет, за себя постоять не умеет, в замещающую семью идти отказывается, – жаловалась воспитатель директору, а социальный педагог кивал. – А ведь девчонка не глупая – учится хорошо, все понимает, все, что письменно, делает на отлично. А вот речь бессвязная. Ни одной мысли выразить связно не в состоянии. Давайте на комиссию документы готовить! Я напишу рекомендацию.

– Подождем. Год или два. Может, мать заберет, родительских прав ее не лишили.

– Да какая мать! Еле-еле спасти успели из той семьи! – возмущался социальный педагог.

Лану пытались адаптировать, но получалось это с большим трудом.

– Пропадет, как только выйдет из стен интерната.

– Квартиру продаст, – вставила свои пять копеек социальный педагог.

– Все продают, – буркнул директор, отворачиваясь к окну. – Хоть не давай! А как не дать? Программа города.

– Ты, Вера Павловна, поговори с ней. Хорошая девочка, но больно уж тихая.

– Так нет квартир. Пока вот общежитие продлили. Доучится через год, там может выдадут ключи.

И неприятности, как из рога изобилия, посыпались на голову Ланы, стоило ей только выйти из стен интерната. Ну, впрочем, как и почти на всех таких детей.

Замкнутый круг не распался с переходом девочки во взрослую жизнь. Он просто стал более широким, но все таким же замкнутым. Этот мир отгородился от Ланы Елизаровой стеной глухого равнодушия.

Кучковаться группами, учиться вместе, жить вместе, строить семью с такими же, как ты.

Ключи от однушки Лана получила через три года после окончания интерната. Как раз исполнилось двадцать один. Радости…

Пригласила подружек по училищу. Похвасталась новым компьютером и тахтой. С девочками, с которыми и раньше не особенно была дружна, пришли мальчики. И как-то так вышло, что один из них стал заходить к Лане.

***

Через два месяца она поняла, что будет у нее ребенок.

Так на свет появилась Машутка – точная уменьшенная копия Валерки Рядкова. А сам Валерка как-то и пропал.

Жить бы дальше, но встал вопрос: на что? Пока могла – работала, что-то откладывала, в долг никто не давал. На работе, куда устроилась маляром-штукатуром, ее тошнило от краски, и очень быстро бригадир все поняла. Покивала головой, как бы сетуя – и ты туда же. Перевела Лану на работу уборщицы – мыть полы в квартирах после чистовой отделки. В зарплате сильно проиграла, но и на том спасибо – если бы начали выживать с работы, она бы ушла в никуда. А так больничные ей исправно закрывали, в декрет отпустили в срок, заплатили все, что полагалось.

Родилась Маша и тут жизнь совершенно пошла под откос. Подружки все, как один растворились, перестали звонить и только одна Ольга у нее осталась. С ней и обсуждали на досуге, как им дальше быть.

Но толку от разговоров было мало – Ольга сама была детдомовская и жила далеко, все деньги на проезд промотаешь, приезжая в гости! Созванивались редко, больше Ольга ей звонила.

Пособие на ребенка платили до двух лет, потом – сущие копейки, а садик все не давали, ни по льготе, ни по блату, которого у сироты не было. Лана поехала в интернат, встретилась с директором, он и дал ей адрес матери.

В тот вечер, сидя на кухне вместе с Ольгой, Лане казалось, что это выход. Квартиру в Москве можно выгодно сдать, не продать, как сделали другие, а сдать. На вырученные деньги съездить к маме. Но сначала написать.

И Лана в тот же вечер написала матери письмо. Первое за пятнадцать лет.

Машутка сладко спала на тахте. За окнами спального района летний ветер раскачивал в странном танце кроны деревьев. Навевало дрему все – дом, обстановка. Хотелось покоя и уверенности в завтрашнем дне, а мысли о том, как найти выход, метались от идеи подать на Валерку Рядкова в суд на алименты до новой поездки в интернат. Они всегда ей помогали, и советом, и даже деньгами. Жизнь ее никак не складывалась. Нашла от кого родить, дурная! Да, Валерка Рядков был не детдомовский, он был самым обыкновенным, домашним мальчиком, но желание Русланы создать семью не оценил. Как назойливая муха, в голове свербела и свербела мысль, что много раз им пытались донести педагоги и воспитатели – что они другие. Им строго-настрого советовали держаться от домашних на расстоянии.

Мама. Письмо. Осталось подождать ответа.

Ночь. В тот вечер не спалось. Она поглядывала на дочь. Ее белокурый ангел рядом. Она не одна, а скоро с ней рядом будет и мама. Лишь бы ответила. Лишь бы.

Неожиданно через пять дней раздался звонок. Звонила мама.

– Собирайся. Приезжай. Квартиру сдай на год или два. Деньги вперед возьми, – давала ясные инструкции женщина на том конце провода. Голос за столько лет и не поменялся – тот же сильно недовольный альт, с хрипотцой и срывающийся на кашель.

– Мама? Ты больна?

– Нет. Здорова. Когда ждать?

– Не знаю, надо собраться, квартиру сдать.

– Позвони. Номер отразился?

– Да.

– Пособие получаешь?

– Совсем маленькое. Хочу на работу выйти, по специальности.

– А? Маляр? Найдешь прям здесь. – И неожиданно: – Переводом высылай деньги. Все. Нечего в дорогу с деньгами ехать. И на поезд билеты не бери, к нам от вокзала тяжело добираться. Машину бери. Знакомые есть с машиной?

Лана промолчала.

– Есть или нет?! – рыкнула мать. – Ты же в Москве живешь! Привози вещи, что носить тут будешь. Не встречу, – продолжала вещать родительница. – Я занята. На машине подъедешь прямо к дому. Услышала меня? – рявкнул голос, а в сердце Ланы вонзилась тонкая иголка.

– Да.

– Вот, деньги переводом и жду.

Продиктовав почтовый адрес, мать первой отключилась.

С того дня мать звонила несколько раз, интересовалась, как дела. Лана млела, особенно, когда мама спрашивала про дочку.

Лана нашла контору, друзья по интернату помогли. Быстро заключила договор аренды. Получила авансом вперед оплату за полгода и договорилась со знакомым пропавшего Валерки Рядкова Мишей Бесфамильным насчет поездки. У детдомовских друзей машин не было.

Мишка к ней пробовал захаживать, но Лана ждала не его, и дверь каждый раз придерживала на цепочке. Ну а тут вспомнила, что у Мишки есть машина и позвонила.

– Да довезу, бензин оплатишь, – категорично объявил Мишка.

– Конечно! Так когда?

Молчание в трубке было непродолжительным.

– В гости не хочешь пригласить?

– Да нет, – замялась Лана. – Ты Валерку не встречаешь?

– Нет.

Повисла пауза на несколько секунд. Лана не знала, как ей закончить разговор, на том конце трубки сопел Мишка.

– Так довезешь? Я позвоню еще, как с д-делами все закончу, – уже дрожащим голосом закончила она.

Предательский голос! Он всегда ее подводил, вот и сейчас.

– Ну позвони, – отключился первым Мишка.

***

Теперь вот едет с совершенно чужим человеком, смотрит в спину и размышляет, что ее ждет у матери. Всегда мечтала о родных, чтоб были рядом. Валерка родным не очень ощущался как-то с самого первого дня, ну а как пропал и подавно.

Вот почему же так?! Счастье с ним было каким-то призрачным, ненастоящим. Как чувствовала, что не стоит ему рассказывать о ребенке. Тянула до последнего. Он приходил поздно вечером, ел, мылся, укладывался спать, довольно притягивая Лану к боку. Обнимал, целовал. От него часто пахло спиртным, но Лана к запаху привыкла еще в училище. В общежитии выпивали многие. Она же не пробовала ни разу. И не собиралась начинать, чем очень веселила Валерку.

Он приносил с собой, и требовал садиться рядом, и если не пить, то хоть с посудой помогать. Лана купила рюмки, и тут ей память выдала другие рюмки, и как они от удара кулаком подскакивали на кухонном столе раз за разом. Мда, воспоминания из детства не вселяли оптимизма, а нынешняя жизнь отчего-то сильно начинала смахивать на прежнюю.

Валерка приносил еды, и Лана тихо радовалась этому – денег катастрофически не хватало, а все ее попытки что-то приготовить вкусное самой оканчивались полной неудачей. Испорченных продуктов было очень жаль, и Лана старалась ничего кроме обычного и знакомого не покупать, а все знакомое стоило денег.

Пока жила в общежитии, бегала в столовую, а как переехала, до столовой стало очень накладно добираться, рядом с новым домом ничего похожего не было.

Батон хлеба, полкило вареной докторской колбасы, сыр, огурцы из банки – обычный продуктовый набор. И Валеркина бутылка. Как же муторно все это вспоминать.

Ну вот и досиделась, дождалась того, что сам Валерка задал ей вопрос, мрачно оглядывая ее округлившиеся формы.

– Понесла?

Пришлось сказать.

А он даже не улыбнулся. Вышел на балкон курить, вернувшись, задал лишь один вопрос: «О чем ты думала?»

Ну что тут скажешь? Думала, что будет у нее ребенок, что будет семья, уже поняла – не будет. Он ушел сразу и больше не позвонил.

Тогда, в тот самый вечер, оставшись одна, она решила, что родит и вырастит.

Какая-то уверенность, что все будет хорошо, ее тогда спасла. Ведь, знала – многие срываются, начинают пить, детей оставляют в роддоме. Но как же так?! Малыша так было жалко. Лане хотелось счастья. Просто счастья. И для малыша тоже.

Глянула в окно. Дорога, по обочинам посадка, а за ней бесконечные поля, кажется, подсолнечник.

Запах.

* * *

Она вспомнила запах Валерки и вновь осторожно скосила глаза на молчавшего водителя. Или это она молчит? Водитель с красивым именем Максим пытался раз за разом заговорить с ней, но природное косноязычие Ланы, стеснение и сам факт, что вид у нее не очень располагающий к общению, заставляли ее лишь сжиматься в комок, а водитель как чувствовал это – замолкал сам и вел машину дальше.

Запах. Водитель пах сладко. Очень! Чем-то безумно приятным и, наверное, дорогим.

За рулем не выпивают, нельзя – штраф и лишение прав. Она вспомнила, как Мишка всю поездку пил, правда, машину вел не он, а его товарищ.

Лана тяжко вздохнула, да как-то неудачно громко, так, что чуткая к ее настроению Маша, почуяла что-то и захныкала.

– Что ты! – встрепенулась Лана. – Все хорошо. Спи! – наклонилась низко и поцеловала дочку в макушку. – Все хорошо, – чуть слышно повторила. Скосила глаза. Мужчина за рулем напрягся, чуть сбросил скорость. Потом опять прибавил газу.

Как же он классно пахнет, просто одуряюще приятно. И выглядит как киногерой.

У нее не было телевизора, на кинотеатр денег было очень жалко. Последний раз она смотрела телевизор в общежитии. Сериал за сериалом и такая красивая, счастливая жизнь у героев! Мечта.

Максим, как его – Рокин. Вот! Как-то заметно было, что все вещи на нем качественные. Лана таких вещей ни на ком из своих знакомых не видела. Они не одевались так, были расхристаны, часто не умыты, не расчесаны, небриты. Вот Валерка выгодно отличался от других, но ушел, пропал, да и запах – выпивал, и пил бы дальше. Ушел. Забудь ты о нем, наконец, Елизарова! Забудь! Мечтай о таком, как Максим Рокин. Мечтай про себя, и понимай, такие – не для тебя живут на этом свете. Ты сирота, приютская. Ни образования, ни социального статуса, ничего! Вот есть дочь и есть мать – уже радуйся, что не одна на белом свете.

ГЛАВА 3. НАВИГАЦИЯ ПО ЖИЗНИ, ИЛИ КАК СМЕНИТЬ МАРШРУТ

Они останавливались в лесополосе еще три раза. Каждый раз чуть отъезжали дальше от трассы, и каждый раз ее сердце в тревоге замирало. Тот вечер. Она помнила все до мельчайших подробностей. Как страшно даже сейчас, а тогда чуть не скончалась от ужаса.

Максим Рокин вот сказал, что ему неприятно останавливаться по пути, где люди могут ее увидеть. Лана согласилась. Неприятно. Поэтому – лесополоса и кусты, как вариант МЖ.

Максим был немногословен, разглядывал ее украдкой, курил. Его огромный мобильный раз за разом беззвучно урчал на переднем сиденье, он смотрел в экран и иногда отвечал.

Остановились вновь, и Лана обратила внимание, что Максим, взяв телефон, отошел в сторону поговорить.

Такой немногословный. Везет ее и Машу. Чужой ей человек.

Да все вокруг для нее чужие! Только дочка и еще вот мать, к которой Лана едет.

Салон кожаный, темный, очень мягкий и даже кожа сиденья пахнет сладко, да так, что Лане хочется нос почесать.

Тронула осторожно припухший глаз. Нет зеркальца, а в то, что на лобовом стекле, смотреться страшно неудобно. Один раз глянула сегодня и испугалась самой себя.

Вот же, Мишка, гад!

Вздохнула, еще раз окинула взглядом спину мужчины, что вел машину. И машина очень-очень дорогая и сам он… дорогой. Красивый! Таких она видела только в телевизоре. Да не купила телевизор, хоть и хотелось, страшно. Дождалась жилья и первое, что купила – это тахту, новую, большую. Вот на ней, на этой чертовой тахте все и случилось. Осторожно глянула на дочь и не сдержала ласковой улыбки. Все в жизни наладится, главное – она теперь не одна! Может, и мама ее встретит хорошо? Очень на это надеется! А она работать сразу пойдет, прям сразу.

Опять глянула на спину мужчины.

Заплатил за ночлег. Покормил, вот везет в Тимашевск, ему совсем не по пути.

Память опять вернула ее в тот вечер. Ужас сковал нутро, как только вспомнила про Мишку и попутчиков. Черт с деньгами! Заработает. Большую часть она матери переводом выслала.

Опять посмотрела осторожно на спину водителя. Со своего заднего места ей еще доступен был для любования точеный профиль. Выбрит чисто, хоть и шорты на нем с футболкой, а смотрится чертовски уместно – в дороге так удобнее.

И в машине комфортно. Лана сравнила эту машину и Мишкину. Марок авто она не знала. Но первая, Мишкина, была разбитой, старой, воняла сигаретами и какой-то гнилью, а эта пахла апельсином.

Лана провела взглядом от затылка вниз до шеи и дальше, к вырезу светлой футболки. Задержала взгляд. Мужчина как почувствовал что-то, вытянул шею к зеркалу и его внимательные глаза скользнули по ней. Лана тут же вжала голову в плечи, отвернулась, затаилась.

– Лана? – позвал Максим. – Остановиться?

– Нет, спасибо, – еле-еле вытянула из себя.

– Ну хорошо. Мне надо остановиться. Позвонить. Потом поедем дальше.

Машина начала сбавлять ход и скоро съехала на второстепенную дорогу, а там к кустам притулилась. Эти чертовы кусты! Лана до дрожи боялась вылезать. На ней надеты были босоножки, и она уже уколола чем-то ногу. Подошва сегодня чесалась и нервировала страшно. Огляделась. По дороге мчались одна за другой машины, а солнце сейчас клонилось к западу. Они ехали целый день. Поля. Сплошные поля и сады. Она и примерно не понимала, где они находятся. Сколько еще до Тимашевска, спросить боялась.

Остановились. Максим выключил двигатель, открыл все окна, вышел сам. Отойдя на несколько метров, начал что-то набирать в телефоне.

Лана ссутулила плечи. Номер матери она помнила наизусть, выучила. Как и адрес. Сказать Максиму? Или лучше не стоит? Что ее и Машу ждет у матери? А вдруг ничего хорошего?

Интуиция, эта непонятная субстанция, молчала, а надежда, еще одна неясная часть души, нажимала на больное. Если не ждут?

Глянула на разговаривающего в сторонке Максима. Вот как узнать, хороший человек или плохой? Сейчас Лане казалось, что это самое главное, чему должны учить детей. Ее не научили. Она, глядя на Максима, не понимала, почему он согласился ее везти? Наверное, потому что в тот момент он не знал, что у нее нет денег и нет даже паспорта. А если бы знал? Как поступил бы? И сейчас. Что ему мешает поступить с ней плохо?

А память раз за разом подсовывала ей момент, как поступил с ней Мишка.

Попутчики. Если бы и они приложились к ней тем вечером, она бы умерла. Что стало бы с Машей? Об этом думать было жутко.

Так, мучая себя и трясясь, Лана и разглядывала Максима. А он, стоя в стороне, разглядывал ее.

***

Деньги отобрал Мишка, когда сообразил, что уступать ему Лана не собирается.

Надо бы на Мишку заявить, надо бы. Но где сил взять? Она ведь и пары фраз связать не в состоянии, а тут рассказывать надо, в подробностях, ее будет следователь допрашивать. А что она скажет? Что рассказать придется? И как такое рассказать?!

Ох и стыдно ей, ужасно стыдно.

Максим, переговорив по телефону, подошел, странно очень глянул на нее, Лане даже показалось, что спросить что-то хочет.

– Я могу заплатить. К-как доедем. М-меня там ждут, – начала заикаться Лана.

– Не надо. Я согласился вас везти не за деньги.

Очень тянуло спросить, а почему тогда согласился, но не смогла больше и слова выдавить. Даже «спасибо» где-то застряло.

Тронулись, и Лана сама не заметила, как задремала.

– Лана! – окликнул ее Максим.

Аж подпрыгнула на сиденье, удерживая Машу за ручку.

– Мы скоро подъедем к городу. Скажите адрес.

Мужчина нашел ее глаза, поморщился, пряча свои. Лана отвернулась к окну, а там огромные поля склоненных голов подсолнуха. Тяжелые, наполненные семечками, почти созревшие. Так хочется попробовать хоть раз незрелых семечек. Странное у нее желание. Она и свежих, вызревших, не пробовала, лишь из пакетика.

– Лана! – позвал ее Максим. – Адрес скажете?

– Нет.

Он как-то громко хмыкнул на этот раз, и головой закачал. Дальше ехали молча.

А Лана смотрела на эти склоненные головы подсолнухов. Нет! Пускай уж лучше высадит ее на окраине, на остановке автобусной. Она сама найдет адрес, сама с сумками справится. Не так хоть стыдно будет ей. Неизвестно, как мать встретит.

Вдруг захотелось ну хоть что-то объяснить.

– Максим, – чуть слышно обратилась Лана к водителю. – Можете остановиться?

– Конечно!

Лана почувствовала, как автомобиль начинает тормозить.

Выбрав боковой съезд на какую-то грунтовую дорогу, Максим свернул с трассы прямо к полю с этими подсолнухами.

Остановились.

Попробовать жизнь на вкус? Вот хотя бы эти незрелые семечки. Совсем рядом. Она же никогда не пробовала их! И не попробует, наверное.

– Выходите.

Лана глубоко вздохнула.

– Вы меня простите, если можете, – начала она, не поднимая глаз. Ей очень хотелось посмотреть, поймать его взгляд – такой внимательный, серьезный, но сил вот не было, совсем, лишь кое-как слова произносить.

– За что? – раздались негромкие слова, кажется, с усмешкой.

– Мне очень неудобно. П-правда, очень, – и замолчала.

– Я дам вам денег. Просто так, – начал он.

– Нет! Не надо. Меня ждут. Мне просто неудобно, если вы меня прям к дому подвезете. Мое лицо. Вы понимаете?

– Ну да. Чего тут не понять, – хмыкнул вновь. И произнес, чего она ждала: – Я высажу вас с девочкой, где скажете, и уеду.

Вышел из машины, громко хлопнул дверью, и Лане показалось, что он зол сейчас. Согнулся, отвернувшись от нее. Закурил.

– Я редко курю, простите, Лана, – произнес не оборачиваясь. – Вы хотели остановку. Выходите.

Поле подсолнухов было огромным. Лана выбралась из салона с Машей на руках. Прошлась до массивных стеблей с огромными головками, склоненными так низко, что без труда можно достать до них рукой. Остановилась возле самого края этого поля, разглядывая стебли. Нога, пораненная непонятно где, уже серьезно напоминала о себе. Глянула под ноги. Тяжелая, грубая, черная почва, комьями вздымалась вверх, неровными ухабами покрывала все обозримое пространство, некоторые комья были разломлены на части и прямо из них росли толстые, сильные стебли.

– Мне никогда не стать такой сильной, как вы, – прошептала чуть слышно Лана, разглядывая высокие стебли, много выше человеческого роста. – Я слабая. И мне страшно жить.

Поставила малышку на землю и в неясном порыве протянула руку к стеблям.

Оторвать головку не вышло. Она попробовала, потом смутилась и оставила эту попытку. Осторожно обернулась.

Максим на нее смотрел.

***

Вот и указатель: Тимашевск.

Навигатор выдавал забитый адрес, звук голоса Максим выключил, горела только стрелка-указатель. Нарисована река, мост по насыпи. Вот остановка. Они проехали ее и Максим заметил, как обернулась назад попутчица.

Макс Рокин нашел взглядом следующую остановку и подрулил к ней.

– Давайте поищем автостанцию в городе? – предложил. – Там много разных маршрутов, рейсов, направлений. Там могу высадить, не здесь, – начал он и замолчал. Глянул в зеркало заднего вида и уже ожидаемо не встретил глаз.

– Мне совестно вас задерживать!

– Лана! – вздохнул Максим. – Вот позвонит мне ваша добрая фея: Клюкина Анна Сергеевна, и что я ей скажу? Что высадил вас по вашей же просьбе на обочине дороги? Да? Запишите хоть ее номер на бумажку, и мой, на всякий случай, запишите.

– А зачем? – раздалось чуть слышное за его спиной.

Макс тяжко вздохнул. Ну встретиться он ей не предложит!

– Ну как, зачем? Для связи, – осторожно проговорил. Не испугать бы, вон как дергается. – Что с вами все хорошо, – добавил, чуть кривясь. Ситуация уже не веселила, а прямо насмехалась и отчего-то так хотелось выть. – Ваша фея нервничать станет, – как последнюю попытку оставить ей контакты, произнес он.

Тишина.

– Вы странная, Лана. Ну, хорошо, – решительно взял инициативу в свои руки Рокин. Покопался в бардачке и выудил какой-то маленький листочек. Чиркнул на нем свой номер, дальше имя. Нашел в мобильнике телефон Клюкиной Анны Сергеевны. – Вот. Не потеряйте, Лана. Вот деньги, – сунул ей в руки несколько купюр. – Если что, деньги никому не отдавайте. Я их вам дал, не вашим знакомым. Поняли меня?

Тишина.

Молчать и ждать чего-то дальше, было бессмысленно. Рокин первым вышел из машины. Открыл дверь сзади и помог попутчице выбраться. Она так и держала в кулаке зажатые деньги.

«Совсем бедовая, – подумал на прощанье. – Потеряет прям сейчас. Выронит, и не заметит».

Выставил на скамейку две ее сумки и рюкзак.

Девушка в обнимку с ребенком застыла столбиком, все также не поднимая глаз.

– Прощайте.

Сел в машину, тронулся в сторону города. В последний раз глянул в зеркало заднего вида и разглядел, что она все также стоит с ребенком на руках.

***

Проехав несколько улиц в сторону центра, Рокин увидел магазин. Подумал, что надо купить себе что-нибудь поесть, разворачиваться и обратно, в сторону Краснодара, ехать, мимо остановки и попутчицы. Интересно, автобус ее уже успел забрать?

Какое-то неясное беспокойство не отпускало Максима, он все время думал о ней. Перед глазами раз за разом вставала ночь, заправка и то, как эта Лана с девочкой осталась там, а кто-то уехал. Как он сейчас. Он разглядывал обочину, пыльные кусты. Ох уж эти кусты! Он, конечно, обратил внимание, как вздрагивала она каждый раз при виде этих кустов и обочины. У нее там что-то произошло с этим грубым мужиком, что выбросил ее и вещи там на заправке.

Максим скривился. Ну, несложно догадаться, а особенно, рассмотрев ее лицо. Скотина. Тут не бетонную стену, тут можно и плиту на рожу опустить.

Сев вновь за руль, бросил на пассажирское сиденье пакеты и сок. Закурил.

Ни разу так много не курил за день! Включил зажигание, потом перевел взгляд на вспыхнувшую навигационную систему. Навигатор выдавал сообщение, что маршрут не окончен, и спрашивал, продолжить или строить новый?

Этот неоконченный маршрут.

Куда она едет со своим разбитым лицом, с ребенком на руках и сумками с вещами? Там, в этих сумках, лежит зимняя куртка и сапоги, зимние – дешевые дутики, растасканные, смятые, такие неприкаянные, как и сама их владелица.

Вздохнул. Тронулся на разворот, в обратный путь, на Ростов. Через Краснодар. Опять его ждет ночевка в пути, лишь завтра быть ему на месте.

– К кому же ты едешь, Лана? Я даже фамилии твоей не знаю, – произнес, оглядывая левую обочину. Заметил автобус, потом бросил взгляд на ту остановку и увидел, как в притормозившую машину усаживается попутчица, как выбежал шофер, подхватил ее сумки.

«Такси взяла. Молодец».

Проехал сам.

Взяв в руку мобильник, Макс набрал номер Клюкиной Анны Сергеевны.

***

– Улица Крупской, дом 46, – назвала адрес Лана. – Далеко?

– Это где мост, – ответил водитель. – Не местная? Кто личико расквасил? – бросил веселый взгляд в зеркало шофер.

– Ну кто?

Лана осмелела. Чего молчать?

Этого шофера она не боялась. Прежний ее водитель вызывал такую бурю эмоций, что она и сама себе сказать не могла, чем он ее нервировал. Ожиданием чего-то? Наверное, а может… Лана сейчас самой себе призналась, что Максим восхитил ее, задел своим ухоженным видом, оставил яркий след в сердце, который не скоро померкнет.

– Буду мечтать иногда, – вздохнула Лана. – Мечтать и вспоминать.

Прижала крепче к себе Машу.

– Ну да, – хмыкнул водитель.

Лана непонимающе посмотрела на водителя.

К чему он это сказал? Услышал?

– А сколько вы с меня возьмете? – задала осторожно вопрос.

– А сколько дашь? – засветился улыбкой таксист.

Лана растерялась. Прижала крепче к животу Машку. В этом авто водитель даже не предложил пристегнуть ребенка, как и Лану. Уселись сзади, поехали быстро. Колеса машины поднимали пыль, звенело что-то под днищем громко, а Лана все смотрела в окна – там близился закат.

– Который час?

– Половина девятого, – ответил ей шофер.

Деньги Максима она припрятала. Сейчас нервно начала рыться в рюкзаке. Достала, развернула смятые бумажки. Рот открыла. Семь тысяч. Ого!

***

Доехали за полчаса.

– Так сколько?

– Триста, – произнес шофер.

– Тогда м-мне сдачу.

Голос вновь предательски задрожал. Водитель странно медлил и смотрел куда-то вправо, притормаживая.

– Какой ты номер дома назвала?

– Сорок шесть.

– Плохое место, – произнес. – А кто тебе они?

– Родня.

Машина встала. Водитель всем корпусом повернулся и, окинув взглядом испорченное лицо и Лану целиком, задержал глаза на ребенке, потом кивнул:

– Ну раз родня. Триста рублей. Чего молчишь? Или нету?

– Вот, – Лана сунула водителю тысячу. – Сдачу, пожалуйста.

***

Добрая фея, Анна Сергеевна Клюкина ответила сразу:

– Максим! Ну как? Довезли?

– Да. Вот решил вам позвонить, чтоб не волновались.

– Большое вам спасибо. Мы тоже уже дома. Вчера приехали. Как девочка?

– Никак. Я высадил их, где она попросила. В Тимашевске. Сейчас поеду обратно. Мне, знаете, в Ростов надо было, – и рассмеялся.

– Ой! Простите, ради Бога! Я ведь не спросила даже, удобно ли вам!

– Не спросили.

И вдруг Максим неожиданно для себя произнес:

– Анна Сергеевна! Я дал Лане ваш телефон и свой. Знаете, у нее с собой ни паспорта, ни денег не оказалось. Странная она. В сумках зимняя куртка и сапоги. Переезжает, что ли? Если она вам позвонит, вы позвоните мне. Договорились?

В трубке было слышно лишь дыхание.

– Анна Сергеевна?

– Не знаю, позвонит ли. А что она вам рассказала о себе?

– Ничего. Совсем ничего. И вот еще. Адреса она мне не назвала. Просила высадить в начале города. Все сделал, – и сам замолчал.

– Максим? – позвала его в трубке Анна Сергеевна.

– Да? – Максим остановился у обочины.

Тимашевск и горящий в его стороне кровавый закат смотрели в глаза Рокину из зеркала заднего вида, но видел он там только испуганные, в черных обводах, глаза попутчицы.

– Я даже фамилии не знаю.

И тут вдруг как стрельнуло. Максим Рокин перевел взгляд на регистратор, что был вмонтирован в зеркало заднего вида. Он проехал мимо, она садилась в такси, регистратор вел запись и должен был записать номер автомобиля, в который села Лана.

– Максим? – отозвалась трубка голосом Анны Сергеевны. – Вы что молчите? Максим!

– Я вам перезвоню, Анна Сергеевна.

***

Регистратор все записал. Перемотав и просмотрев запись, Максим проехался через весь город, ища сам не зная чего. Доехал до окраины. Развернулся к центру. Стрелка навигатора закрутилась, развернулась и замерла, четко указывая направление на Ростов-на-Дону. Ох уж эта зеленая полоса и этот неоконченный маршрут.

Он остановился вновь и попробовал забить в телефоне справку по услугам такси в Тимашевске. Интернет выдал несколько организаций. Какое-то время он мучил абонентов, называя цифры автомобиля, в итоге ничего нового не узнал. Похоже, этот был сам себе хозяин.

– Частник, – пробормотал. Стремительно темнело. Глянул вперед. – Что делать будем? Как искать водителя?

Вышел на улицу. Подошел к первому прохожему.

– Молодой человек! Где у вас тут отделение полиции. Меня ограбили, – придумал на ходу.– Мне нужно туда попасть.

Мужчина с сомнением оглядел Максима, потом его автомобиль за спиной, и указал рукой.

– Там, три перекрестка прямо. Будет справа.

– Спасибо.

***

Лана выбралась из машины, мужчина вынес и поставил на обочину сумки. Отсчитал сдачу. Даже попрощался, странно глянув напоследок.

Руслана всегда оценивала взгляды. И вот опять. Да что они все на нее так смотрят! Синяк разглядывают, а у нее и замазать его нечем! Все в сумочке осталось, а сумочка…

Лана переживала, что не сообразила походить и поискать на заправке сумочку. В такой растерянности была! Там же паспорт, свидетельство о рождении на Машу, договор аренды, ключи от квартиры, документы на собственность. Все там осталось! Там в сумочке была косметичка – первая в ее жизни вещь, которую она с таким восторгом наполняла новыми предметами. Все сгинуло.

«Елизарова, – саму себя одернула она. – Успокойся! Ни цвет глаз, не синяк их всех так трогает, а твоя неспособность с жизнью договариваться».

Это да. Тут она не станет спорить. Она вообще не боец, а тень бойца. Подхватив сразу все – сумки, рюкзак и Машу, двинулась к ограде дома номер 46.

«Забудем это и будем жить дальше», – решила для себя.

Темнело стремительно. Где-то лаяла собака, гулко и однообразно, пахло почему-то тиной. Река, наверное, рядом или озеро какое. Лето, жара, очень пыльно. Ни ветерка, ни малейшего дуновенья.

Подошла к воротам и, не найдя ручки, постучала кулаком по доске. Из-за соседнего забора тут же яростно залаяли собаки. Сразу несколько, а из-за нужных ей ворот послышался отборный мат.

Лана в ужасе присела. Испугалась и собак, и ругани. Как быть?

Ворота с ужасающим скрипом отворились и явили ей необъятной ширины женщину в наряде, как у цыганки. Руки в боки, одна нога вперед и в тапке на босу ногу.

– Ты кто?

– Я? – Лана растерялась. Это ее мать? Не узнала. Совершенно, но голос. – Лана. Я…– и замолчала, выпустив из рук все разом: ребенка, сумки.

– Ах, Лана! – протянула противно. – Русланка что ль?!

– Да.

– А ну-ка покажись, – и мать стремительно к ней наклонилась. Ухватила Лану за подбородок, дернула к себе наверх, навстречу. Пахнуло в лицо кислым. – Лицо разбито! И кто тебя? А?

– Так получилось, мама, – проблеяла она. – Приехала.

– А это кто у нас тут, – присела мать перед Машей.

И тут из-за ворот вышли еще люди. Много. Тяжелый запах перегара нагнал Лану, заставив сморщиться.

– Входи.

А собаки из соседнего двора все лаяли и лаяли.

***

Ее как будто и не замечали. В доме было грязно и некуда присесть – все стулья заняты. А на столах, среди окурков и грязных мисок, красовались сразу несколько пустых бутылок.

– Ты деньги привезла? – спросила мать, нависнув над ней.

Качнула головой.

– И у меня нет. Ну ничего! Работать пойдешь, я за девчонкой присмотрю.

– Как брат с с-с-сестрой?

– Какие?! А! Так выросли в детдоме. Не только тебя забрали, но и их потом. Родительских прав лишили! За тебя боролась, но все равно лишили. – И резко переменив тему, глянула куда-то в сторону. – Одна живу, – кивнула мать на слоняющихся по дому мужчин. – Тебе сейчас комнату выделим.

Прошла куда-то за занавеску. Скоро оттуда послышались крики, кто-то не хотел вставать.

Лана сгребла в охапку Машу, подхватила рюкзак и встала. Скосила глаза на сумки с вещами. Нет. Не подобрать уже. На одной сумке расселся мужик, вторую ковыряли сразу двое.

– Тамарка! – крикнул один из двух. – Где выпить поискать? Твоя девчонка ничего не привезла?

– Отстань! Сейчас выйду! – рявкнула родительница из-за занавеси, и следом раздался новый вопль кого-то стаскиваемого с места. – Поднимайся, гад!

И следом мат.

Лана вышла на двор. Собаки надрывались.

Под лай собак, натыкаясь в темноте на валявшиеся под ногами кирпичи, какие-то железки, почти на ощупь в темноте, Лана подошла к воротам. Улица. Там пахло лучше, а здесь всем сразу: помоями, выгребной ямой, кислым духом мамы.

С трудом открыла воротину, та покосилась сильно, грозя упасть на Лану половиной.

– Пошли, – подтолкнула дочку в спину. – Пошли отсюда.

И тут прямо перед ней и малышкой небо расчертила желтая кривая молния – сверху вниз, до самых черных крыш.

Грохот послышался с большим запозданием.

Лана добрела до дороги, пошла по краю обочины куда-то в темноту. Ни звука лишнего, лишь грозный лай собак. Раздались звуки подъезжающих машин, скрипнули шины. Лана вдруг споткнулась, выронила Машу, и села сама прямо на пыльную землю. Поднялась и сделала несколько шагов в темноте.

Новая вспышка молнии разрезала черное небо, и на миг стало видно – там впереди вода. Совсем близко.

– Пошли, – потянула Лана дочку за руку. – Пошли со мной.

Кто ждет ее на этом свете? Теперь никто.

Вспомнила про рюкзак и деньги. Остановилась. Порылась в кармашке и зарыдала. Денег, что оставил ей Максим, не оказалось. Когда?! Да где она успела их потерять?! Или вытащили сразу? Кто? Мать? Встречавшие ее?

Мысли заполошно метались в голове. Да как же так! Что делать ей?

Пошла вперед и вдруг пораненная нога еще и подвернулась. Машка вскрикнула, соскользнула с рук, Лана дернулась за ней и заскользила вниз по склону.

***

Максиму пришлось постараться. Придумал на ходу, что попутчица забрала сумку.

– Нет. Не думаю, что она специально украла, – объяснял он. – У нее много сумок разных было, – добавил. – Я помог ей вещи вынести на остановку.

– Когда заметили пропажу?

Полицейский записывал показания.

– Я остановился чуть позже и заметил, что сумки на заднем сиденье нет.

Наконец, всё записав и несколько раз уточнив моменты, ему подсунули бумагу для подписи.

Полицейских Максим не любил. С органами сейчас его ничто не связывало, но сейчас Максим старался вспомнить, кто из его знакомых сможет, в случае чего, ему помочь. Так сразу никто, кроме Игоря Рытникова, не вспоминался. Давний друг работал в органах дознания, а точнее в Следственном комитете, расследовал уже заведенные уголовные дела.

Сейчас же Максим видел с какой неохотой полицейские берут показания. Понятно, возиться под вечер с его желанием найти попутчицу блюстителю порядка не хотелось. Но что поделать! Максим не собирался уходить.

Полицейский вышел из кабинета. Максим огляделся. Казенное помещение было плохо убрано, стулья расшатаны, стол качался, а в окне темнела ночь. Раз за разом вспыхивало небо. Гроза идет?

Прошло уже много времени, а он все сидел в кабинете один. Поглядывал все чаще на часы. Позвонить Игорю? Уже почти решил, как дверь открылась. Полицейский вернулся и плюхнулся на стул, вытянув ноги. Посмотрел на Максима.

– Адрес есть. Поедем?

– Да.

Приехавшие с Максимом по адресу полицейские зажгли фонарик. Забегал неясный лучик. Один пошел к воротам, начал что-то кричать, поправляя на поясе оружие. Из-за ворот матерились.

Максим подошел ко второму стражу местного правопорядка.

– Вот этот дом! – указал кивком на ворота полицейский.

Громкий лай не прекращался.

– Чьи собаки? – поинтересовался.

– Соседей. Без псов никак – обнесут иначе.

– Точно этот адрес?

– Точно. Водитель этот указал. Да знают тут их все, – добавил полицейский. – Квасят вторую неделю, по два вызова за сутки.

Оглянулся на стоявшего Максима.

– Так кто она вам?

– Попутчица.

– Стойте здесь, – остановил Максима второй. – Мы сами пойдем.

Скоро, по крикам и отборной матерщине, Рокин понял, что двор прошли. И тут зажегся свет уличного фонаря чуть в стороне. Макс повернул голову, приглядываясь к мраку. Похоже, датчик срабатывал на движение.

И тут прямо из темноты на него выскочила собака. Большая. Молча прыгнула на плечи. Максим только и успел, что руку выставить, как зверь вцепился в локоть зубами.

– Сорвалась! – крикнул кто-то. Макс уже боролся со зверем на земле, стараясь высвободить руку. Псина сомкнула свои челюсти, трепала головой и самое поганое – не отпускала.

Кто-то подбежал.

– Не дергайся! – рыкнул ему мужчина внушительной комплекции, выросший из мрака. Максим замер, и собака перестала злобствовать. – Рекс! Фу! Ко мне! Фу! – человек шагнул и вдруг накинул ей на голову ремень. Потом начал оттаскивать псину. А собаке, видно, понравилась конечность, она не отпускала. Максим из последних сил терпел. Хотелось в голос заорать, так больно было.

Собака, наконец, подчинилась командам, отпустила руку, села у ног хозяина в метре от Рокина, лежащего на земле, угрюмо рыча.

– Ох! Ну как же так, – произнес Максим, ощупывая руку. – Вызовите кто-нибудь врача, – попробовал подняться.

– Нет! Лежи, как лежал, – ответил человек и потащил пса прочь, ласково ему выговаривая что-то.

Макс рухнул навзничь и уставился взглядом в темное небо. Как долго ему лежать? Посмотрел, где полицейские. Один как стоял в сторонке, так и продолжил там стоять. Курил, поглядывая то на ворота дома, то на лежащего Рокина.

– Вашу мать. – Впервые, кажется, в жизни выругался Максим, поднимаясь.

Собака и ее хозяин пропали в темноте. В стороне таки горел одинокий уличный фонарь.

***

Полицейские сейчас были заняты тем, что общались с кем-то по рации.

Максим устало растер лоб. Попробовал сообразить, зачем он здесь. Ага! Попутчицу ищет. Зачем? Вопрос поставлен некорректно. Не зачем, а для чего?

– Вы как? Сильно она вас? – обратился к нему полицейский. Скоро подкатила машина скорой помощи – буханка с красным наполовину стертым крестом на боку и дворниками, о таких еще говорят – рожденный в СССР.

Сколько времени – стало совершенно неважно. Рокин уже садился в машину к фельдшеру, как вспомнил, зачем он здесь.

– Вы девушку нашли?

– Нет, – подошел полицейский. – В доме сказали, ее нет.

– Вы входили?

– Нет. Во двор пустили, дальше грамотные все.

– Черт. Входите.

– Не имеем права. Хозяйка сказала, что она ушла.

Максим вылез обратно из машины.

Рука висела плетью.

– Я сюда приехал, чтобы девушку найти. Ищите девушку.

– Молодой человек, – привлекла его внимание фельдшер. – Вам надо в травмпункт. Полезайте в машину и поедем.

– У меня своя.

Максим поправил повязку на руке. Конечность обработали, перевязали укушенную рану, соорудили даже косыночную повязку, но рука от плеча и все, что было ниже – не слушалась.

– Вам нельзя за руль. Мы укол еще вам сделаем, садитесь, – не обращая ни на кого внимания, вещала на своей волне, как радио, фельдшер.

Все верно – у нее работа, вызов, пострадавший. Что ищет он в этом доме, не волнует никого, кроме него.

– Нет. Я приехал сюда по делу и пока не решу вопрос не уеду.

Врач скорой пожала плечами. Села в машину и стала куда-то названивать.

Максим подошел к полицейским.

– Войдите в дом. Есть вероятность, что ее удерживают.

– Не имеем права. А эти, – полицейский кивнул в темноту. – Прекрасно знают о своих правах. Семья такая, неблагополучная. С ними одни проблемы соседям.

– Ага! Заметил по собакам.

– Собак травят, они заводят новых. Без собак с такими соседями не сладко жить.

Максим глянул в сторону забора.

– Что я должен сделать, чтобы вы нашли ее?

Полицейский посмотрел на Максима и пошел разговаривать со вторым. Наконец, видя, что полицейские медлят, подошел сам.

– Назовите ваш номер мобильного, привязка к банку есть?

Полицейский глянул на Максима и кивнул. Продиктовал номер.

– Если мало, то скажите.

Отошел чуть в сторону и ввел сообщение.

***

Скоро к ним подъехала еще одна машина. Из нее выскочила девушка следователь и еще двое с автоматами. Постановление привезли.

Дом проверили, перетрясли все и весь двор по периметру обошли, выволокли на улицу всех, кого нашли. Попутчицы среди них не было. Дело принимало совершенно непонятный оборот. Навестили соседей. Вышли обратно на улицу. Как ни странно, соседи проявили дружное единодушие, и сославшись на занятость, к ним никто не вышел. Погрузив обитателей дома в подъехавший третьим автозак, полицейские уехали. Скорая все также ждала Максима, он же медлил. Какая-то заторможенность не давала шанса принять какое-то решение. Небо вспыхивало, слышно было все отчетливее, что приближается гроза.

– Молодой человек! Идите, подписывайте отказ от госпитализации. У нас новый вызов, – позвала его фельдшер.

И тут к Максиму подошел хозяин собаки.

– Я без претензий, – произнес Рокин, поглядывая на злобную псину, которую тот зачем-то привел с собой. Дружелюбием кавказская овчарка, а это была именно она, явно не отличалась, не теряла надежду достать Рокина и сейчас, раз за разом дергаясь в его сторону, но хозяин ее сдерживал, на толстой шее красовался строгач. – Я сейчас поеду в травмпункт. Принесите утром паспорт на собаку. Принесите справку, что сделаны прививки, и я от вас отстану.

– Хорошо, – кивнул человек и, уставившись в темноту, произнес: – Собака рвется в сторону реки. Там кто-то есть.

Максим с минуту соображал.

– Ну так пойдемте к реке, раз рвется, надо глянуть.

***

Лана стояла по щиколотки в воде, держала за руку Машу. На пораненную ногу опираться было больно. Малышка трепала подол блузки, привлекая внимание, а мама зависала. Идти топиться? Ерунда и глупость. Так проблемы не решают. Лана пригляделась к обрыву, по которому она сползла сюда, в воду. Надо выбираться. Куда потом? Без денег совершенно. Наверное, в полицию идти. Может ей там что-то подскажут.

Мама. Сейчас Лана остро жалела, что выбрала такой путь. Надо было оставаться в Москве. Уговорить Ольгу не продавать свое жилье, одну из двух квартир сдавать – так некоторые делали, и как-то вместе жить. Что толку об этом сейчас думать?! Квартиры ей полгода еще не видать. Она все деньги промотала. Ну не она, на самом деле, но какая разница? Вот, верно. Для нее никакой!

Лана совершенно не умела жить. Она боялась жизни, и вот сейчас боялась даже на берег выйти. Собаки там. И куда ей идти? Она продолжила стоять в воде и скоро принялась рыдать – не плакать, а рыдать, беззвучно, безнадежно, прижимать к боку Машу. Сил подтянуть ребенка на руки не осталось. Рюкзак и Маша – все добро.

За спиной гавкали псы, ругались люди, шуршали шины, хлопали двери. Как фон апокалипсиса, сверкали молнии в небе. Гремело раз за разом в стороне. Куда-то шла гроза по небу.

И тут Лана услышала шаги, вдруг поняла – собака рядом. Послышался всплеск у самого берега. Запахло остро мокрой шерстью совсем рядом, и Лана замерла испуганно. Пес рыкнул, дергая поводок и плюхаясь в воде где-то совсем рядом.

– Кто здесь?! – раздался вдруг громко голос.

– Я.

И неожиданно знакомый:

– Лана? Где вы?!

Сказать Максиму, что она в воде стоит в каком-то метре от берега, не получилось. И тут Маша голос подала:

– Там Масим! – коряво произнесла малышка, и уже громче. – Масим!

Он бросился к ним в воду. Подхватил на руки ребенка.

– Лана! Вы можете идти?

Максим оглядывался по сторонам. Стоят в воде. Почему они здесь? Лана вцепилась в руку, хотела уже сказать, что там собака, как Максим взвыл.

– У, боже!

Расцепила пальцы, отстранилась резко, чуть не сев в воду. Максим не дал, удержал, дернул плечом:

– Идите к берегу сами, я Машу понесу.

Лана вскарабкалась на берег с большим трудом. Максим зажег фонарик в телефоне. Она рассмотрела перевязанную руку и мужчину с собакой, которая рвалась к ним навстречу, а хозяин ее не пускал. Огромный пес выглядел устрашающе.

– Испугались? Лана?! Чего вы все молчите?

– Вы ранены? – Руслана подняла глаза, и Максим чуть скривился.

– Покусан, – усмехнулся. – А вот, – кивнул на мужика, – виновник инцидента, – и улыбнулся так открыто, аж глаза сверкнули, Лана зависла, разглядывая его.

Потом, как вспомнила, попятилась и чуть опять не свалилась с откоса в воду. Максим шагнул навстречу, удержал и вдруг, тронул спутанную прядь, упавшую на плечо. Заколка окончательно съехала.

У нее удивительно мягкие волосы и такие невероятные глаза.

– Зачем вы в реку пошли? Топиться?

Так хотелось все перевести в шутку, мужик еще этот рядом, никак не уходит, не оставит их одних. Но шутить Максим не умел. Совершенно.

Лана грустно улыбнулась. Видеть рядом Максима было до безумия приятно. Что это с ней? Она себя не узнавала. Уже распрощалась и с ним, и с его очарованием еще вечером. Навеки! И вот, как в чудесном сне – он здесь, держит ее, не отпускает, гладит по спине, а Маша толкается рядом, тоже просит ласки.

– Нет. Так вышло, – пробормотала. – Я ногу подвернула и скатилась.

Максим сделал какое-то неуловимое движение, шаг навстречу и уложил голову ей на плечо, следом тихо, в самое ухо проговорил, осторожно поглаживая спину:

– Я волновался. Искать вот начал, – и замолк.

Его дыхание внезапно опалило Лане щеку.

– Дочка у вас замечательная, – рассмеялся тихо. – Имя мое назвала. Запомнила? Когда? Удивительно, скажите? Пойдемте. Я милиции нагнал много, аж три машины.

– Зачем?

Лана подняла глаза. Они стояли так близко, как только можно. Рассматривали друг друга. Максиму не видно было ее синяков, лишь огромные глаза блестели во мраке. Только сейчас понял – у нее глаза на пол-лица. Худая, хрупкая такая. Под мокрой блузкой все ребра можно пересчитать.

Отстранился, поправил на руке повязку.

– Пошли?

– Куд-д-да? – голосу попутчицы вновь задрожал и сорвался. Она смутилась и опять спрятала свой невероятный взгляд испуганной, загнанной лани. Точное сравнение. Максим ни разу не был романтиком, но сейчас такое сравнение с дикой ланью показалось ему самым уместным. Не девушка, а тень, не человек – испуганный зверек.

Погас фонарик на мобильном, и Макс неловко дернул головой. Малышка произнесла:

– Хочу в машину дяди, там тепо.

«Три года, – напомнил себе Максим, не больше. – И чья-то дочь».

Стало грустно. Ситуация тому только способствовала.

– Пойдемте, Лана, – придержал за руку.

Но девушка попробовала высвободиться. Максим ее пугал, потому что манил, как магнит, и светом, и вниманием. Ему что-то от нее нужно. Но что?! Елизарова, ты такая наивная. Только это, не больше.

Сомнения не отпускали. У такого великолепного образчика мужской красоты должно быть много женщин на выбор. Не таких убогих неудачниц, как она. Захотелось метнуться в спасительную темноту и там же спрятаться, но Максим не дал сбежать.

Лана издала громкий вздох, высвободила руку и растерла слезы по лицу.

– Можно я пойду? – всхлипнула судорожно, стараясь не разреветься сильнее.

– Куда?

Промолчала. Идти ей было совершенно некуда.

– Зачем я вам?

– Ну, мы посмотрим, что с этим можно сделать? – развесело заявил он. – Пока давайте к машине.

Притянул опять к себе поближе, да так, что это скорее походило на объятия. Опять это горячее дыхание. Она сейчас сознание потеряет.

***

Жизненная позиция сделала крутой поворот, сменив привычную навигацию на какие-то непролазные дерби. Логика оптимальный маршрут не строила. Мозг зависал, сознание гуляло. Еще укус этот. Приоритеты по жизни поменялись. Максим это понимал сейчас, как никогда прежде. Как ветер подул и спутал мысли. В армии, например, ему был понятен алгоритм дальнейших действий. Легче было соображать, даже когда он ушел в свободное плавание, не взяв у родителей ни рубля подъемных. Но сейчас, шагая к машине, неся на руках Машу, он улыбался счастливо, раз за разом поглядывая в небо.

ГЛАВА 4. ГОСПИТАЛЬНАЯ ТЕМА

– Все будет хорошо. Мы едем сейчас в больницу. Мне руку надо показать врачам, а вам согреться.

– Я деньги пот-т-теряла, – всхлипнула Руслана и принялась опять рыдать.

Напряжение последних часов нахлынуло стремительной рекой, потопило чуть-чуть выплывшее наружу самообладание, лишая последних мыслей вконец растерявшуюся Лану. Ну как же так? Что делать ей теперь?

Елизарова – ты неудачница и сирота убогая. Ни слова поперек, ни шанса на надежду. Как жить с таким настроем?! Только помирать и лучше сразу, чтоб не мучить окружающих своими бедами.

Максим дал отмашку Скорой, чтобы ехали.

– Мы сами до больницы доберемся.

– Подписывайте отказ.

– Не стану ничего подписывать, – уперся Рокин. – В больнице закроете наряд. Там встретимся.

– У нас еще вызовы.

– Ну так езжайте, – спорить не хотелось.

Фельдшер подумала, глядя на укушенного, что сегодня она устала больше, чем в прежнюю смену, да и то, куда ехать, если не к больнице?! Там станция. Эти трое выглядели странной компанией. Покачав головой и только, фельдшер загрузилась в свою «буханку»:

– Поехали, – дала отмашку шоферу. – В районную сначала, закроем вызов.

Максим распахнул пассажирскую дверь:

– Садитесь Лана.

Попутчица, не споря, полезла в салон. Уткнувшись носом в обшивку двери, продолжила рыдать, давясь слезами.

Максим, устроив рядом с ней Машу, пробрался на водительское сиденье.

– И что я делаю? – решил сам с собой пообщаться. Усмехнулся только.

«Вытаскиваю непонятно кого из жизненных неурядиц – вот что делаю!»

Глянул с сомнением на рычаг переключения скоростей. Он правша. Кое-как пристроил правую, покусанную руку в обмотке из совершенно мокрых бинтов на груди. Хорошо хоть зажигание включается кнопкой, не надо ключ ворочать левой. Переключил здоровой рукой рычаг, осторожно тронулся.

***

Ехали совсем недолго, за светом габаритов, следовавшей впереди машины. Ухабов не было, был асфальт и светофоры, в общем, чужой город сейчас производил вполне благоприятное впечатление. Начал накрапывать, давно собиравшийся, дождик. Максим устал, хотелось уже закончить этот день в какой-нибудь кровати. Даже поесть не тянуло. Только спать. Что ждало его впереди, Максим опасался думать. На заднем сиденье попутчица притихла.

– Приехали, – произнес, привлекая внимание.

Из будки вышел охранник. Максим устал безмерно. На выяснение сути и причин, сил не осталось. Порылся в бардачке, выудил бумажку в двести рублей.

– Пусти на территорию. Мы раненые.

– Оба? – Охранник заглядывал в салон через окно. Тонировки не было, была непроглядная темнота на улице, так что шанс разглядеть второго раненного, был равен нулю.

– Скорая, что въехала, наша. Мы просто на своих колесах. На вот, держи! – всадил в грудь охранника купюру. – Открывай! Машина дорогая, как бы чего с ней не случилось у твоих ворот.

Поднялся шлагбаум. Максим въехал, подрулил к боку Скорой. Заглушил мотор.

– Ну и день! Вчерашний, тоже ничего, – хмыкнул. – Лана! Вылезайте. Машу я достану.

***

А Лана никак не могла успокоиться. Холодно, аж зубы сводит, нога не слушается, босоножки жмут. Маша как маленький испуганный зверек, прибилась к боку.

– Выходите! – повторил Максим, выбираясь сам. – Вам помочь? Лана!

С последним словом пришла икота. Наконец куда-то приехали. Лана полезла из салона сама и потащила следом Машу.

– Не хочу, не буду, тут хочу, – капризничал ребенок.

Спорить и уговаривать сил не осталось. Лана вытянула на улицу дочь и замерла.

– Куда нам?

– Поднимайтесь по ступенькам. Я машину должен отогнать. Сказали переставить.

Когда вернулся, Лана с Машей так и стояли у ступеней. Сверху лестницы на них глядела из распахнутых дверей доктор в белом халате.

– Так. Я вам помогу, – подставил Лане левое плечо Максим. – Хватайтесь и прыгайте скорей.

Взобрались кое-как. Врач дверь им придержала и только.

Макс даже не стал возмущаться.

В приемном покое устроились все втроем на одной кушетке.

– Вот они! – кивнула в их сторону фельдшер Скорой. – Один укушенный. Девушка с ногой. Насчет ребенка непонятно.

– Ребенок с нами.

– Документы дайте на оформление.

Лана дернулась, тревожно посмотрела на Максима.

– Сидите. Я сам все сделаю.

***

Его увели в кабинет, размотали руку. Начали осмотр. Когда вкололи, наконец, обезболивающее, Максим испытал истинное облегчение.

– Есть что-то успокоительное? – кивнул на дверь в коридор. – Ей, не мне.

– Ею занимаются, не переживайте, – сообщила врач.

– Так в чем там проблема? – не отступал Максим. – Нога? Ребенок как?

– Не знаю, ими занимаются другие. Мне вас хватает.

Когда с ним закончили, Максим вышел в вестибюль приемного покоя. Ланы и Маши не наблюдалось, но тут распахнулась входная дверь, и вошел полицейский.

– Нашли? Она?

– Ну да, – согласился.

– Тогда сейчас мы побеседуем, – подытожил полицейский.

***

Лана не смотрела по сторонам. Ей было просто плохо. Голова горела и кружилась. Она не понимала ничего. В какой-то момент из рук осторожно высвободили Машу и куда-то унесли сонного ребенка. Затем спросили имя, имя дочки, паспорт и откуда она. Лана, как во сне, отвечала на вопросы. В какой-то момент разглядела напротив себя не врача, а полицейского.

– Где паспорт? – задал он вопрос.

– Потеряла.

– Хорошо. Кто может вашу личность подтвердить?

Лана молчала.

Полицейский, имя его она не запомнила, разглядывал ее лицо, хмурился, качал головой, и что-то писал на бумаге.

– Как нога? – задал вдруг вопрос.

Лана встрепенулась. Нога болела. Очень.

– Скорее всего, перелом лодыжки. Наступать не может. Утром сделаем рентген и там решим – за нее ответила сидящая на стуле рядом врач.

Все плохо, Елизарова! Все плохо. С тобой всегда так!

Туман стремительно нахлынул, и Лана уронила голову на стол.

– Ты смотри! – задумчиво произнесла врач, прощупывая пульс на шее. – Сознание потеряла.

***

Максим видел, как забегали врачи. Вышел из комнаты полицейский. Уточнил:

– Елизарова вам кто?

– Лана?

– Нет. Руслана Алексеевна Елизарова вам кто?

– Попутчица. По дороге подобрал.

– Ага! Она вашу сумку взяла?

– Я заберу заявление, – решил ничего не объяснять Максим.

– Утром тогда в отдел. Там разберемся. К двум подъезжайте. Я выспаться должен.

И ушел.

– У вашей Елизаровой, скорее всего, перелом со смещением, – сообщила врач. – Еще и жар. Нога воспалена. Оставляем в стационаре. Дочку тоже. Наблюдать надо.

Подождала, пока Максим кивнул.

– Документы принесите. На них, – уточнила врач.

– Хорошо. Вот, – схватил чистый лист бумаги, сложил вдвое, внутрь засунул деньги, протянул врачу. – Я еще заеду.

Вышел на крыльцо.

Укушенную рану зашили. Поставили два укола. Тянуло очень закурить, но сигареты намокли.

– Где тут у вас ближайшая гостиница? – задал вопрос охраннику, выезжая со двора.

***

Руслане казалось сейчас, что все вокруг ее не видят, не замечают, как и прежде. Все время, пока она росла, ее не замечали. А если замечали, то становилось только хуже.

– Лана?

Как сквозь вату послышался голос. Голос тревожил, а Лана металась в горячке. Ощущение тяжелого клубка, который наматывался вокруг нее. Клубок из тряпок душил, лишал сознания.

Этот голос был чужим, откликаться не хотелось. Хотелось провалиться в забытье.

– Она в бреду. Порвала простыню, чуть не задохнулась, засунула ее зачем-то в рот себе, – объясняла медсестра санитару. Тот стягивал бинты, фиксируя конечности на койке. – Привязывай надежнее. Софья Александровна сказала, крепче надо.

– Вот, сделал, – отошел санитар.

Пациентка дернулась, попробовала что-то прокричать. Не вышло.

***

Максим снял номер в гостинице. Отмылся в душе, обмотав прокушенную конечность целлофановым пакетом. Переоделся в чистое и взял в руки телефон.

Куча пропущенных вызовов от мамы. Звонил кто-то еще, неизвестный номер, три раза звонила Клюкина Анна Сергеевна. Максим открыл папку «сообщения».

Из Ростовского филиала писали ему, что завтра ждут и спрашивали, в какой гостинице он остановился. В какой? Максим рассмеялся. Набил текст, отправил. Подождал. Сотрудники отправили сообщение вечером, и в данный момент они, вероятно, видели десятый сон. Прочтут чуть позже.

Но неожиданно пришел ответ. Видимо никто не спал. А следом раздался звонок.

– Да, мама! Все в порядке. Я немного загулял. Прости, пожалуйста.

Трубка верещала, мама психовала. Сильно. Максим с усмешкой слушал, в непрерывный поток упреков и стенаний прорывалось отцовское: «бывает, ну перестань, он взрослый.»

– Мама! Я спать хочу. Давай я завтра позвоню.

– Максим, – жалобно позвала мама. – Ты один у меня! Максим!!!

Вздохнул. И вдруг:

– А если я женюсь? Полюбишь ты невестку?

Мама зависла.

– Ты где? – тревожно вопросила.

– Я в городе далеком, – и рассмеялся. – Спать пойду.

– Один? – тревожно задала вопрос.

– Один. Совсем один и очень грустно. Мама! Давай до завтра. Папе привет. Целую.

– Максим, – и следом взволнованно: – А кто она?

– Я потом все расскажу, мам. Пока. – И отключился.

Глянул на экран и выключил совсем.

ГЛАВА 5. КАК ОТОБРАТЬ РЕБЕНКА

Рокин вышел на крыльцо городской больницы и набрал номер Игоря Рытникова.

Собственная травма отошла на второй, и даже третий план. Он не поехал ни в какой Ростов. Видел, как приехало такси, из него вышел мужчина, и вскоре вернулся, держа на руках Машу.

Гражданка Елизарова была совсем плоха. В сознание не приходила. Ногу уложили в гипс. Максим на этом настоял, когда сделали рентген и подтвердился перелом.

– Вот адрес приюта. Он один у нас в городе. Девочку разместят там, – передала ему записку медсестра из регистратуры. – Да не переживайте вы так. Маму подлечат, потом расспросят, привезет документы, ребенка отдадут. Обычная практика. В стационаре ей делать нечего. Она совершенно здорова.

– Я мог бы ее забрать.

– Нет. Вы ей никто. Только прямые родственники. Если вы знаете их, свяжитесь, объясните ситуацию. Тогда им, возможно, отдадут, – медсестра посмотрела вслед отъезжающему такси.

Максим Рокин тоже смотрел вслед машине. Сейчас он точно знал, что родственников он не найдет. Тот дом, куда она приехала – это не семья.

А значит…

Он вновь набрал номер друга. Тот не отвечал, занят на работе. Рокин сбросил вызов и начал набирать сообщение.

***

– Приютская. Из родни мать, лишенная родительских прав, и отец, следы его теряются, но я поищу, если тебе надо, – хмыкнул Игорь. – Кто отец ребенка – знает мать, хотя может, и нет. Такие не… – замолчал на полуслове, встретив угрюмый взгляд Рокина. – Ты чего?

– Выводы свои оставь при себе. Договорились?

– Хорошо, – тот смутился. – Семья, к которой она приехала – семья матери.

– Ты выяснил, где ее документы?

– Потеряла по дороге, так говорит. Деньги с ней были, большая сумма. Говорит, что потеряла – странно это. Какая-то история с ней – не говорит. Но я разговорю. Ты серьезно намерен все выяснить?

– Да. Стал бы я тебя дергать, Игорь, – немного смягчил тон Максим. – Сделай так, чтобы ее отпустили с ребенком.

– Ее отпустят. Ребенка отдадут, когда она документы предъявит, хотя могут на комиссию передать, по причине ненадлежащего присмотра за несовершеннолетним. Сейчас это сплошь и рядом. Девочка живая, активная. Мать сирота, комиссия ей светит. Тут нужно подключать еще юриста по семейным делам. Ты заявление забрал?

– Сразу. Ты понимаешь, они не стали бы ее искать без него.

– Понимаю, но разве ты ей лучше сделал?

– Я ее нашел в реке. Она замерзла сильно.

– Топиться пошла?

– Там неглубоко. Сказала, что поскользнулась и свалилась в реку. Хотя, – Максим замолчал, отвернулся к окну. – Может и топиться. С такими родственниками. Ты с матерью ее поговорил?

– Поговорил. Деньги, что она ей выслала – с дружками пропила. Лану ждет, говорит, что на работу устроит, а за девчонкой присмотрит.

– Ну да. Квартиру Лана сдала в аренду агентству. Денег больше нет. Жить где? Только к матери, пропойце.

– Ну вот, видишь, сам все понимаешь. Социальная среда. Приют или тюрьма.

Максим, неприязненно глянув на друга, промолчал.

***

Он остался в Тимашевске. Каждый день ездил в детский дом. Но дочку Ланы ему не показали. А мать лежала в реанимации. Как такое произошло? Врачи сказали, что у нее была ссадина на ноге, до перелома. Время упустили. Максим как мог, старался не выключаться из ситуации, дергал врачей, приезжал каждый день, но сейчас от его усилий подгонять или же отблагодарить врачей за спасение жизни Ланы Елизаровой, мало что зависело.

Рокин сегодня утром ездил в детский дом. Передал для Маши одежду и продукты, всунул деньги в пакет, записку, подождал. Вышла воспитатель. Из своего телефона показала видео Маши. Все. Личные контакты невозможны.

Максим ждал, когда Лана Елизарова придет в себя чтобы присланный Рытниковым человек мог взять с нее подписи.

Дело на нее закрыли, обычная процедура. По ее семье тоже. Мамашу и ее знакомых собутыльников следующим утром отпустили. Рокину вручили ее две сумки, распотрошенные. Максим отнес их сегодня утром на помойку. Проще купить все новое, чем это передавать. Полицейские предложили подключить мать Елизаровой, но он отказался. Вытаскивать из приюта Машу, он будет сам. Пускай только Лана придет в себя.

Прошло еще три дня и, наконец, его пустили к ней в палату.

***

Лана открыла глаза, и некоторое время разглядывала потолок.

– Где я? – обратилась к соседке слева.

Кроме нее в комнате были еще две женщины.

Она помнила реанимацию и то, как ее привязывали. Несколько раз приходила в себя, потом опять проваливалась в забытье. И вот, наконец, сознание вернулось и не пробовало сбежать, как прежде.

– В больнице. Это тебе, – соседка подвинула ей тарелку с фруктами. – Еще вот в тумбочке конфеты и одежда. Все тебе. Так и просили передать.

Лана села на кровати. С сомнением осмотрела больничную суповую миску, в которой лежали гроздья винограда и яблоки. Наклонилась к прикроватной тумбочке. Тут же замутило. Вытащила на свет пакет с вещами. Футболка, шорты, майка, набор умывальных принадлежностей, белье и синее махровое полотенце. Развернула последнее, думая с недоумением о том, кто это о ней позаботился, как из полотенца на колени выпал айфон. Гаджет был совершенно новым, бледно-розовым, с перламутровым отливом.

– Ого! – произнесла нараспев соседка слева. – Дорогая вещь.

– Кто принес?

– Медсестра передала. Навскидку, тысяч сорок стоит, – авторитетно произнесла женщина.

Лана с сомнением посмотрела на нее.

– Включай.

– Это не мое, – отложила гаджет в сторону.

Соседка вскочила с кровати, стремительно подхватила телефон с одеяла, бросилась к окну.

Лана снова легла, уставилась взглядом в потолок на лампу.

Соседки по палате сгрудились у окна, разглядывая телефон. Наверное, включили, потому как, скоро телефон ответил звонкой трелью.

– Алло! – раздалось в трубке. – Алло!

– Эй! Тихоня! Тебя тут спрашивают, – протянула ей, смеясь, трубку соседка по палате.

Лана взяла трубку.

– Привет, Лана.

И сердце поскакало. Лана отбросила трубку, так как пальцы не держали. Сжала кулак, с недоумением разглядывая алые полосы на запястье. Как в дурном сне, вспомнила, что ее привязывали к кровати.

– Это что? – тихо задала вопрос, поднимая кисть выше.

– Ты буйная. С врачами дралась, – сообщила довольная соседка.

У телефона погас экран, и Лана с осторожностью его упрятала обратно в полотенце. Засунула под подушку и уставилась в окно.

– Со мной была дочка, Маша.

– Это взрослое отделение. Детей здесь нет. Иди, узнавай у врача, – предложила план действий бойкая соседка.

***

Телефон, вещи, фрукты передал ей Максим. Скоро и сам нарисовался. Соседки по палате заворожено притихли, стараясь одновременно слиться с мебелью и стенами, и улыбаться как можно обаятельнее. Лана хмурым взглядом разглядывала всех, и проникшего в палату Рокина также. Хорош. Еще более хорош, чем там, в дороге. Одет в светлый костюм и белую рубашку. Побрит. На плечи накинут небрежно халатик. За его спиной маячит улыбчивый второй. Тоже ничего себе. От первого отличается несильно: костюм, рубашка, брюки, обувь.

Этого второго Лана помнила смутно. Пока еще соображала что-то, он ее допрашивал. Не расспрашивал, а именно допрашивал – умеют некоторые. Им если и не собираешься, приходится все рассказать. Лана и рассказала, почти все. Умолчала лишь про Мишку и отца Маши. Но пришлось подробно рассказать и о квартире, договоре аренды жилья на какой срок, о причине поездки, о матери, а также о том, что, ни денег, ни документов у нее с собой нет.

– На момент, когда вы встретились с гражданином Рокиным, у вас с собой были паспорт, договор, деньги?

– Нет.

– То есть, вы подтверждаете, что потеряли их до встречи с Рокиным Максимом Викторовичем?

– Подтверждаю.

– Вы должны написать заявление на пропажу денег. Заявление на потерю документов. Заявление с просьбой вернуть вам дочь. Вот бланки.

Этот улыбающийся тип за спиной Максима ей и сообщил, что Машу у нее забрали. Но она не вспомнила об этом до сегодняшнего дня. Когда забрали? Сколько дней уже пошло?

***

– Привет! – Максим оглянулся в поисках стула. Не нашел. Кивнул второму и тот исчез за дверью.

Скоро в палату влетела медсестра, а за ней и доктор. Лана испуганно попробовала подтянуть ноги, не вышло. Стул принесли, поставили у кровати.

Рокин заглянул в тумбочку, потом повернулся к соседке, а та кивнула на подушку. Хмыкнул. Сам полез и вытянул полотенце. Развернул.

– На вот, – протянул ей телефон.

Палата стремительно опустела. Максим опустился на стул рядом с кроватью.