Легкомысленные заметки на полях. О Достоевском. «Бедные люди»: неожиданное прочтение
К читателю:
«Легкомысленные заметки на полях» – это и есть то, что утверждает название: «легкомысленные» – неожиданно возникшие мысли и впечатления при чтении и осмыслении тех или иных встретившихся при чтении эпизодов, мыслей, суждений, фактов…. Нет, не всяких мыслей и впечатлений, которые обычно более или менее плавно следуют за авторским или иным текстом, а тех, которые резанули, показались неожиданной стороной, удивили, спровоцировали, заинтересовали.
Конечно, очень часто такие «запинки» взывают к отдельному изучению, поиску и освоению дополнительных, связанных материалов, «всемерному углублению в тему», дабы убедиться в обоснованности и объективности таких «неожиданностей». Но это уже другой жанр. Я же кратко, под первым впечатлением, «легкомысленно», замечаю эти места и оставляю кратчайшие комментарии с тем, чтобы вернуться к тронувшей что-то внутри себя мысли, помусолить ее, нащупать скрытые смыслы и связи с прочим. Поэтому – «заметки на полях». Всего лишь.
Такой подход накладывает отпечаток и на характер и форму изложения предлагаемой публикации. Это, скорее, дневник или конспект. Причем не самих «заметок», – хотя и они присутствуют, – а попыток самого первого их осмысления, обобщения и выводов. Оригинальных. Ни «величавость» авторов, ни утвердившиеся и господствующие или популярные мнения и суждения в расчет не принимаются. Только личное.
И еще. Когда начинаешь ковыряться в мыслях и личностях Великих, – а именно они являются предметом «заметок на полях», – и, тем более, придавать публичности результаты этих ковыряний, постоянно находишься под подозрением к самому себе: что (!?), мелко тешишь свое самолюбие (!?), мол, Я и Великий (!), вот я вскрываю, обнажаю, обличаю…; значит Я тоже того (!), значу! Совесть частенько подкидывало на сердце этот раскаленный уголек, который, впрочем, я быстро гасил холодным рассудком: да зачем мне это!? Прожитая и уже состоявшаяся жизнь не располагают к подобному извращению. Просто – не нужно и противно.
***
«Бедные люди» – произведение, конечно, поразительное со многих точек зрения:
– первая «проба пера» – сразу возведшая, благодаря критикам (Белинский и Ко), автора в ранг чуть-ли ни гениев;
– создано в возрасте 23-24 года, т.е. в том, в котором современникам и просто «почитать» не стоит: «читал?» – «читал!», «и как?» – «жалко…». Думаю, надо читать после 30;
– подозреваю – первоначальные восторги Некрасова, Белинского, Герцена и др. связаны не только (а может – и не столько) с художественным талантом Достоевского, сколько с общим «социальным настроением» его произведения, просматривающимся через драматизм полунищей жизни действующих лиц. Причем драматизм преподнесен Достоевским с чрезвычайной жесткостью, даже – талантливой жестокостью. Он явно стремился «достать» читателя «не по-детски». Получилось гениально. Осталось только указать на «источник бед», на «все плохое». А он этого не делает. Вернее, делает, но «неправильно» с точки зрения социалистов, а тем более – революционеров;
– предполагаю, что последовавшее охлаждение «социалистов» к Достоевскому и даже едкая критика явились следствием осознания того факта, что отсутствие «перевода стрелок» на царизм, «невыносимые» условия монархического деспотизма и пр. факторы «ужасной внешней среды» – не легко устраняемое в дальнейшем упущение, недоработка молодого автора, а его принципиальная позиция. Они почувствовали, что Достоевский никогда не станет для них вполне «своим»;
– один из удивительных фактов – всего через несколько лет после публикации романа (прошедшего, естественно, полную и тщательную цензуру без изъятий) Федор Михайлович уже стоял на плацу, вместе с прочими Петрашевцами (которых даже называли «коммунистами») под прицелом расстрельной команды, т.к. признан одним из важнейших преступников и обвинен «в умысле на свержение государственного порядка». Приговор: «лишить… чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». Петрашевцы – многочисленное и весьма аморфное идеологически движение, которое, в целом, можно назвать «про социалистическим». Лишь небольшая его часть была радикальной, вплоть до «революционно-социалистической». В этом-то кружке и угораздило участвовать Достоевского. Причем лично ему обвинений в посягательстве на революцию и свержение государственной власти предъявлено не было, а вот в чтении и распространении запрещенного письма Белинского Гоголю и «недонесении» – было;
– безусловно, Достоевский чрезвычайно серьезно задумывался над «первопричиной» бедности, несправедливости, социального неблагополучия и т.п., порождающих столько драматизма и хотя в «Бедных людях» он продемонстрировал свою убежденность (возможно, тогда – еще интуитивную) в этой первопричине, он продолжил свои честные поиски, особенно после болезненно воспринятой им критики со стороны тех, кто первоначально причислил его к «талантам» и «гениям». Так попал к Петрашевцам, так был «немножко» расстрелян, так провел годы на каторге и в солдатах. Так «выпил свою чашу до дна» и уже совершенно убежденно стал «Достоевским». И продолжил…
Так что же такое нам хотел сказать Федор Михайлович в своих «Бедных людях», что не было замечено или по достоинству оценено авторитетной социальной критикой его, да и наших современников?
***
Хоть и смутно, но помню некоторые впечатления от первого прочтения романа "Бедные люди" в юношестве: какая-то слащаво-слащавая любовная переписка какого-то престарелого чинуши со смешной фамилией Девушкин с бедной, несчастной девушкой Варварой, с которыми и вокруг случаются грустные неприятности, которые они преодолевают порознь и вместе, помогая друг-другу из последних сил. И, как бы, все у них должно быть хорошо, в конце концов.
И вдруг несчастная Варвара связывается с каким-то другим, неизвестно откуда взявшимся и грубо относящимся к ней, но богатым дядькой; бросает несчастного страдающего Девушкина и укатывает куда-то со своим грубияном, который командует ею как хочет. Как она могла!?
В общем, оставшиеся после первого прочтения ощущения:
1. Девушкина очень жалко.
2. Варвара – плохая, предатель.
3. Как было плохо при проклятом царизме-капитализме.
Последнее пояснили преподаватели. Как-то так…
Ныне, став уже очень богатым человеком ("мои года – мое богатство"), перечитал. Да… Плакал я, помню, в детстве над "Оводом" и "Янкой музыкантом". И вот, после более полувека, – казалось бы, чем удивить? – а Достоевский скупую слезу выжал. Неожиданно…
"Бедные люди" – это триллер. Триллер всем этим триллерам с кровищей, расчлененкой, потопами, картонными чудищами и пр. пугалками-страшилками. Триллер на основе "реальных фактов" внутри душевной жизни человека. Причем не каких-то случайных, разовых, исключительных, а – всеобщих и вечных. И о том, как эти факты загадочного внутреннего человеческого естества конвертируются в непрерывную череду самых разнообразных картин наблюдаемой человеческой жизни.
Их, сами эти картины, можно описывать сколь угодно красиво, цветисто, узорчато, странно, страшно…, – ну, чтобы впечатлить и внимание привлечь. Например, это прекрасно получалось у Горького и многих прочих талантов. Еще и умевших через "картинки" намекнуть на некую невидимую глубину за.... Но это уже редко и уж слишком расплывчато.
Достоевский же это самое, загадочное "за" выводит на первый план. Да еще и с "иллюстрациями" у него очень хорошо. Получается гремучая смесь.
"Высокие чувства" и романтичность переписки Девушкина и Варвары Федор Михайлович подсовывает в качестве «сладенького леденца» – готовит "вкусовые рецепторы" читателя к восприятию основного блюда, как искушенный гастроном, не без элементов утонченного садизма. И, наконец, блюдо подано: совершенно оголенный трагизм реальности в его детерминированности самим человеком. Точнее – тем, что у него "за". Достоевский не подсовывает сладенькое, чтобы подсластить, а чтобы дать читателю прочувствовать и испить до дна горечь. Очень ненавязчиво, но по самые «не балуй» …
***
Чем больше вчитываешься и вдумываешься в содержание романа «Бедные люди» – тем более крепнет ощущение и понимание, что он не о том, что кажется после «прочтения слов». И уж совсем не о том, что написано Советским литературоведом в предисловии: «Молодой Достоевский … особенно остро почувствовал и выразил другую сторону их («бедного чиновника и вообще рядового бедняка столицы») социальной драмы – каждодневное оскорбление личного человеческого достоинства в условиях дворянско-крепостнического общества. Мысль о том, что самое страшное унижение для человека – пренебрежение личностью последнего, заставляющего его чувствовать себя ничтожной, затертой грязными ногами «ветошкой», выражена с огромной силой в повестях молодого Достоевского».